3.3 Сон князя Святослава
Вещие сны не редкость в средневековых памятниках литературы. В «Слове» сон – это раскрытие образа Святослава. Сон предвещает несчастье с людьми, зависевшими от князя. Это войско Игоря, потерпевшее поражение на Каяле. Поражение уже состоялось, но известие еще не дошло до Святослава: он узнает о нем затем от бояр. Святослав видит себя одариваемым подарками. К этим подаркам имеют отношение те, кто стал причиной несчастья. Святослава кто-то одевает черной паполомою и угощает синим вином. На него сыпят жемчуг, символ слез, из колчанов «поганых толковин» – союзных Игорю ковуев, которые первые бежали в битве и из-за которых Игорь попал в плен.
Тягостный сон Святослава считается одним из важных и поэтических в общей художественной структуре мест «Слова о полку Игореве». Сон делится на две неравные части. Первая из них относится к самому Святославу.
«Этой ночью с вечера одевают меня, – говорит, –
черным покрывалом
на кровати тисовой;
черпают мне синее вино,
с горем смешанное;
сыплют мне из пустых колчанов поганых иноземцев
крупный жемчуг на грудь
и нежат меня.
Уже доски без князька
в моем тереме златоверхом…»
Вторая имеет в виду зловещее явление природы, усиливающее мрачное впечатление от сна в целом.
«…Всю ночь с вечера
серые вороны каркают у Плесеньска,
в предградье стоял лес Кияни,
понесли меня вороны к синему морю».
Из двух частей первая не возбуждает сомнений, поэтому все усилия исследователей направлялись преимущественно на истолкование второй части, начиная с вороньего грая у Плесеньска[11]. Однако и в первой части сна есть немало подробностей, которые были обделены вниманием, потому что казались понятными или вполне разъясненными.
Святослав, рассказывая, что ему виделось, перечисляет зловещие приметы. И главную трудность для исследователей составила следующая строка текста: «Уже доски без князька в моем тереме златоверхом…». «Князек» в древнерусском варианте – «кнес». По-видимому, эта подробность должна была стать решающей в некой связной системе зловещих предвещаний. Но почему в эту строку вложен решающий смысл?
Вопрос о том, «верхнюю перекладину» («князя») или какую-либо другую часть Святославова терема нужно понимать под «кнесом», изредка поднимался в исследованиях, пояснения по этому поводу были краткими и однообразными. Истолкование сна Святослава продвигалось медленно, тем более, что в нем были и другие загадки, привлекавшие куда больше внимания.
В попытках объяснения «кнеса» можно встретиться, прежде всего, с книжными, лексическими параллелями к нему, подбираемыми из разных языков. Но данные поиски не увенчались успехом. Между тем, указание на «доски без кнеса» не случайная деталь, она должна быть связана с другими подробностями сна. Во множестве «вещих снов» в древней письменности не встретилось одновременно несколько из тех примет, о которых идет речь в «Слове о полку Игореве». Были сделаны многократные попытки привлечь параллели из народной поэзии – великорусской, белорусской, украинской, сербской, болгарской и т.д.
В новейшей литературе о «Слове о полку Игореве» вопрос о «кнесе» считается решенным – большинство объяснений и переводов отождествляет его с «князьком», реже с «коньком». Эти объяснения основываются, прежде всего, на наблюдениях над живыми народными говорами. И здесь можно выявить значение «князька». Выражение «перерубить конек» означает, что живущее в том доме семейство подверглось изгнанию, и видеть во сне, что конек перерублен или сломался сам, значит, что смерть или другое великое несчастье должны постигнуть главу того дома[12].
То, что Святослав видит во сне исчезновение «кнеса» со своего терема, вполне естественно и окончательно разъясняет ему смысл всех предшествующих примет, которые оставляли, может быть, тень надежды. Но «кнеса» нет, и сомнений не остается: Святославу грозит гибель. Поэтому и дальнейшие видения сна Святослава не относятся более к нему самому, а дают широкие картины общего несчастия и возможной гибели. Все тонко рассчитано автором, но сон написан, как и все «Слово о полку Игореве», лаконично. Это и создает препятствия для его полного истолкования, но одновременно служит свидетельством выдающихся художественных совершенств.
3.4 «Золотое слово» Святослава
Образ Святослава раскрывается также и в его «золотом слове». Это одно из девяти мест в «Слове», где реализуется прямая речь.
«Злато слово» князя Святослава в начальной своей части находит себе относительно близкую параллель в летописном рассказе. Но литературный характер слова не подлежит сомнению уже потому, что летописная речь Святослава производит впечатление литературной переработки действительно сказанных Святославом слов. Отчетливо заметен след попытки летописца показать Святослава в характерном для «Слова» образе не только старца, оплакивающего приключившуюся с его «сыновьями» беду, но и политического патриарха Русской земли вопреки исторической правде[13].
«Золотое слово» Святослава может послужить примером «вольного» перехода прямой речи в речь «автора», что было типично для памятников художественной ораторской прозы. Здесь «автор» систематически перебивает речь своего героя, то отбирая у него «злато слово», то возвращая назад. Вот почему попытка ряда исследователей «Слова о полку игореве» точно указать, где заканчивается «золотое слово», представляется бесплодной.
Заслуживает внимания тот факт, что только в «золотом слове» князя Святослава мы встречаем упрек в адрес Игоря и Всеволода – упрек, за которым, однако, чувствуется теплая симпатия к этим князьям и глубокое уважение к их мужеству. Святослав упрекает их только в неудаче. Причину неудачи Святослав видит в том, что Игорь и Всеволод слишком рано выступили в поход:
О дети мои, Игорь и Всеволод!
Рано начали вы Половецкой земле
мечами обиду творит,
а себе славы искать.
Этот упрек вполне соответствует исторической действительности. Дальнейший упрек в похвальбе уже вызывает сомнения:
Но сказали вы: «Помужествуем сами:
Прошлую славу себе похитим,
А будущую сами поделим!»
Фраза может относиться и к Игорю и к Всеволоду, а может относиться и к тем князьям, которые от участия в борьбе уклоняются и храбры только на словах. Последнее обвинение Святослава относится к остальным князьям: «Но вот зло – князья мне не помогают».
«Золотое слово» князя Святослава – это выражение объединительной идеи всего произведения. Оно занимает центральное место в композиции. «Злато слово» является примером замечательной художественности ораторского искусства, а также удивительным по своей патриотической силе лирическим излиянием не только действующего лица – князя Святослава, но и автора «Слова о полку Игореве».
Заключение
Безусловно, моя работа – лишь попытка прикоснуться к великому наследию древнерусской литературы. К сожалению, курс школьной программы предусматривает только поверхностное знакомство со «Словом о полку Игореве» и другими произведениями Древней Руси. Я рада, что в университете нам была предоставлена возможность ближе познакомиться с литературным наследием.
Я окунулась в мир исследований по «Слову о полку Игореве» и сделала это в меру своих возможностей. В процессе работы над рефератом я поняла, что древнерусская литература представляет собой прекрасную основу для изучений. И привлекает она не только своей древностью, но и уникальностью в художественном плане. Идейная глубина и художественное совершенство «Слова о полку Игореве» становятся особенно ясными при сопоставлении с современными ему памятниками древнерусского искусства. Все это свидетельствует о том, какой высоты достигло культурное развитие русского народа и его национальное самосознание в первые два столетия исторической жизни древнерусского государства. «Слово» по своим идейным и художественным качествам не только не уступает лучшим произведениям литературы всех времен и народов, но большинство из них даже превосходит.
Почему существует более десятка переводов «Слова» и они продолжают появляться? Почему во многих российских семьях существует «культ» «Слова»? почему 1985 год был объявлен ЮНЕСКО годом «Слова о полку Игореве»? Потому что «Слово» – уникальное произведение, и для меня это уже не пустые слова, которым в школе не придавалось особенного значения.
Список литературы
1. Водовозов Н.В. История древней русской литературы – Москва: Государственное учебно-педагогическое издательство Министерства просвещения РСФСР. – 1962.
2. Еремин И.П. Лекции и статьи по истории Древней русской литературы – Ленинград: Издательство Ленинградского Университета. – 1987.
3. Лихачев Д.С. «Слово о полку Игореве» и культура его времени – Ленинград: Художественная литература. – 1978.
4. Лихачев Д.С. «Слово о полку Игореве». Историко-литературный очерк – Москва: просвещение. – 1976.
5. Лихачев Д.С. Великое наследие: классические произведения литературы Древней Руси – Москва – 1975.
6. «Слово о полку игореве». Сборник статей – Москва, Ленинград: Издательство АН СССР. -1950.
7. Исследования «Слова о полку Игореве» – Ленинград: Наука. – 1986.
[1] Лихачев Д.С. «Слово о полку Игореве» и культура его времени – Ленинград: Художественная литература. – 1978, с.9.
[2] Лихачев Д.С. «Слово о полку Игореве»//Великое наследие: классические произведения литературы Древней Руси – Москва – 1975, с.149.
[3] «Слово о полку Игореве»// Водовозов Н.В. История древней русской литературы – М: Государственное учебно-педагогическое издательство Министерства просвещения РСРФСР – 1962, с.92.
[4] Лихачев Д.С. «Слово о полку Игореве» и культура его времени – Ленинград: Художественная литература. – 1978, с.41.
[5] Лихачев Д.С. «Слово о полку Игореве» и культура его времени – Ленинград: Художественная литература. – 1978, с.51.
[6] Лихачев Д.С. «Слово о полку Игореве» и культура его времени – Ленинград: Художественная литература. – 1978, с.53.
[7] Лихачев Д.С. «Слово о полку Игореве» и культура его времени – Ленинград: Художественная литература. – 1978, с.17.
[8] Медведев В.В. Сцена солнечного затмения в «Слове о полку Игореве»//Исследования «Слова о полку Игореве» – Ленинград: Наука. – 1986, с. 75.
[9] Лихачев Д.С. «Слово о полку Игореве» и культура его времени – Ленинград: Художественная литература. – 1978, с.22.
[10] Лихачев Д.С.Предположение о диалогическом строении «Слова о полку Игореве»// Исследования «Слова о полку Игореве» – Ленинград: Наука. – 1986, с. 21.
[11] Алексеев М.П. К «Сну Святослава» в «Слове о полку игореве»// «Слово о полку игореве». Сборник статей – Москва, Ленинград: Издательство АН СССР. -1950, с. 226.
[12] Алексеев М.П. К «Сну Святослава» в «Слове о полку игореве»// «Слово о полку игореве». Сборник статей – Москва, Ленинград: Издательство АН СССР. -1950, с. 246.
[13] Еремин И.П. «Слово о полку Игореве» как памятник политического красноречия//«Слово о полку игореве». Сборник статей – Москва, Ленинград: Издательство АН СССР. -1950, с. 246.
«Слове о полку Игореве»
«Слово о полку Игореве». Единственным источником, который может дать нам некоторые сведения об авторе «Слова», остается само его творение, его текст. Мы не можем пренебречь малейшей возможностью, верно, прочесть не совсем ясные места текста «Слова», образовавшиеся, из-за неправильно раскрытых его первыми исследователями букв, произвольно в достаточно большом числе случаев расставленных знаков препинания и т. п. Сон великого князя Святослава Всеволодовича, как он изображен в «Слове», это представшая ему (в тревоге за свою власть) картина собственной смерти. Традиционное в литературе определенно «вещим» требует уточнения в том смысле, что это по сон, почто «предсказывающий», «исполненный загадочных образов». Сои Святослава – это четкое описание обрядов князем в древней Руси. Это не «смутный» сон в современном нам значении слова. В своем «Объяснительном переводе» памятника Д. С. Лихачев отметил переносное значение этого слова: «тяжелый… сон», или в другом толковании – «неясный», «неспокойный».
Ряд сопоставлений приводит нас к выводу, что «синее вино» – это спирт (слово «спирт» – заимствование не ранее конца XVII в.), может быть с чем-то смешанный. Вливание спирта – одно из важнейших действий, представлявших собой первичное бальзамирование тела князя. М. М. Герасимов обнаружил на мумифицированных трупах почитаемых людей тех времен («мощи») надрезы на покровных тканях, через которые, по-видимому, и вводился спирт. Использование спирта (водки высокой крепости) для этой же цели на Руси в сочетании с настоями трав подтверждается двояко – упоминанием «хлебного» вина в «Изборнике» 1076 г. 5 и советами лечебника, указывающего на следующее употребление водки: «Вино жжено горячее ив человека умершего налияти того же вина и воня зла не исходит от него».
обобщений, выводов. В развитии нашего общества одним из таких моментов становится опубликование в 1800 г. «Слова о полку Игореве». Событие это имело огромное значение не только для расширения существовавших тогда горизонтов художественной культуры нашего народа, но и для развития всей нашей науки о литературе.
«изящная словесность», поэзия как искусство появились в России где-то на рубеже XVII-первой трети XVIII вв. В. Тредиаковский считает первым русским поэтом Симеона Полоцкого. Несмотря на некоторые расхождения в определении времени появления в России первого поэта, наши историки литературы того времени сходились в одном, что по крайней мере до второй половины XVII в. в нашей стране не было письменной изящной словесности, не было поэзии, не было подлинно художественного письменного творчества.
Н. М. Карамзина, одного из первых читателей «Слова», поразили достоинства произведения, созданного в XII в. безымянным русским поэтом. Он увидел, что автором «Слова» был великий поэт. Но еще больше поразило его обращение автора «Слова» к неизвестному дотоле Бояну. Эта «дань уважения» была реальным свидетельством современника о том, что «и до него на Руси были великие певцы», а значит, он читал или слышал их великие творения. Наглядным ручательством тому, что эти творения несомненно были великими, являлись высочайшие художественные достоинства самого «Слова о полку Игореве». И древнерусская литература предстала перед глазами Карамзина в совершенно ином свете, во всем возможном ее художественном богатстве и своеобразии, заставляя его сокрушаться о невосполнимых утратах.
«Слова о полку Игореве» было открытием древнерусской литературы как поистине великого искусства, о чем и спешил поведать европейскому читателю Карамзин. Три года спустя «Слово» было опубликовано и стало достоянием всего образованного человечества. Уже фактом своего появления «Слово о полку Игореве» перечеркнуло существовавшие в то время представления о нашем национальном литературно-художественном богатстве и его историческом объеме, в основе которого, как полагали паши историки литературы тех лет, лежали исключительно творческие достижения русских писателей XVIII в. Оказалось, что русская письменная литература – одна из древнейших в современной Европе, что ее произведения могут стоять на равных с виднейшими литературными памятниками народов Европы и Азии. Перед взорами наших читателей и писателей открылись широкие исторические дали, которые манили к себе исследователей, вызывая неизвестный до того интерес к нашей национальной литературе, побуждая на поиски новых, веками сокрытых художественных ее сокровищ: может быть не все «погребено в веках»?
представлено лишь летописями да переводными книгами религиозного содержания, которые так же, как и народные песни, былины, сказки, нельзя было никак отнести к разряду «изящной словесности». «Слово о полку Игореве» воочию показало всем, что наши предки имели и свою оригинальную, подлинно художественную письменную, а не только Все это приводит к качественным изменениям нашего историко-литературного сознания.
«изящная словесность», русская поэзия начались где-то в конце XVII-первой трети XVIII в. Истоки ее отодвигались, по крайней мере, к XII в. – времени создания «Слова о полку Игореве». Одновременно вставал вопрос: неужели за пять последующих веков в русской литературе не было создано ничего примечательного, не уступающего в художественном отношении «Слову»? В сознании нашей литературной общественности не укладывалось, что такое действительно могло быть. Но тогда, где же все это богатство? Погибло, или лежит никому неизвестное в библиотеках – частных, государственных, церковных? Делами первостепенной важности становятся поиски памятников художественного наследия «древней» и «средней» литературы нашей и исследование всего многовекового – а не столетнего, как полагали до этого, – исторического пути ее развития.
Часть 2.Смутный сон князя Святослава
В этой статье мы поговорим об очередном «темном» месте Слова о полку Игореве – о смутном сне киевского князя Святослава, используя восстановленный церковнославянский текст, а для сравнения и лучшего понимания содержания сна, используем текст «Слова» под редакцией академика Д.С Лихачева.( М. Детская литература, 1972 г.)
Сон князя Святослава является одним из интереснейших эпизодов Слова о полку Игореве. Во-первых, он отражает ярчайшую палитру русского бытия древней Руси – элементов национальных традиций и духовно-религиозной культуры русского общества 12-13 веков. Во- вторых, содержание сна, подборка образов сновидений, является очередным доказательством литературного гения автора, которому удалось две исторические битвы с половцами, во времени разделенные столетием, оживить в нескольких часах смутного ночного сна. От битвы хана-оборотня Боняка с венгерским королем Коломаном на реке Сан в 1097 году, до битвы князя Игоря с половцами на реке «каяле» в 1185 году, которая стала возможной благодаря действиям другого хана-оборотня – Кончака. Две битвы две эпохи, которые едва ли не в деталях повторяют друг друга.
Многие исследователи пытались разгадать этот смутный сон, но до настоящего времени он так и остается смутным и не разгаданным. Сделаем попытку восполнить этот пробел. Будем по возможности опираться на точность перевода церковнославянского текста.
Смутный сон князя Святослава состоит как бы из двух частей. Одна – это сон первой половины ночи, когда еще не улеглись тревога и суета прошедшего дня. События этого дня, расторможенные действием сна как бесовское наваждение, неуправляемо пробегают по извилинам переутомленного мозга и рождают самые невероятно страшные и фантастические видения. Например, ритуал собственного погребения.
Другая половина сна – это более тонкая форма сновидений, назовем ее пророческой, как результат действия душевных сил, наступает в период, когда утомленная и притихшая плоть вместе со своим стражником – умом, несколько ослабляет оковы души. Тогда душа, тихо радуясь свободе, незаметно покидает свою темницу и устремляется в мир божественного пространства, где нет ни прошлого, ни будущего, ни настоящего. Где один день как тысяча лет, а тысяча лет как один день. Душа наблюдает, считывает и запоминает череду событий божественного информационного пространства во всем своем многообразии, отбирает то, что необходимо и, как верная рабыня, возвращаясь в свою темницу, свидетельствует увиденное.
Но бывает и так, когда оба действия совмещаются друг с другом. Тогда по-настоящему образуется смутный и страшный сон, пронизывающий все существо человека. По всей вероятности, такой сон и приснился князю Свтославу.
Так что же увидел первопрестольный Киевский князь Святослав, «отец всех князей», в своем смутном сне? Для начала прочтем первую часть сна, самого известного и популярного перевода Д.С.Лихачева: «Святослав смутный сон видел в Киеве на горах. «Этой ночью с вечера одевали меня,- говорит,- черным покрывалом на кровати тисовой; черпали мне синее вино, с горем смешанное; сыпали из пустых колчанов поганых иноземцев крупный жемчуг на грудь и нежили меня. Уже доски без князька в моем тереме златоверхом. (Д.С. Лихачев, М., Детская литература, 1972 г.)
Что тут скажешь, настоящий смутный сон, только в таком сне можно увидеть, как из пустых колчанов сыплется крупный жемчуг и это могут сделать только поганые иноземцы. Все просто и понятно. Для полного усвоения сути сна приведем текст, яко бы древнерусский Мусин-Пушкинского издания, с которого сделан этот перевод: «Святъслав мутен сонъ виде въ Киеве на горах. «Си ночь съ вечера одевахутъ мя, – рече, – чръною паполомою на кроваты тисове; чръпахут ми синее вино, съ трудомъ смешено; сыпахутъ ми тъщими тулы поганых тльковинъ великий женчугъ на лоно и негуютъ мя. Уже дъски без кнеса в моем тереме златоврсемъ».
Теперь читаем оригинал церковнославянского текста с той лишь разницей, что в русском варианте текста мы не можем отобразить титло: «Святъславъ мутен сонъ виде въ Киеве на горах: сыновщъ съ вечера одевахуть мя рече, чрною паполомою на колаты тесове. чрпахуть ми синевино съ трудомъ смешено. пыхахуть ми тщани тулаи поганых тлковинъ велика женчужа ми въ лоно и неговавшу мя. уже дъскы безъ Кнеза въ моем тереме златоврсемъ.»
На первый взгляд, читателю непосвященному в тонкостях церковно славянского языка кажется, что никакой собственно разницы между первым и вторым текстом нет. Но это только на первый взгляд и только кажется. На самом деле разница есть и разница эта принципиально огромная. Особенно она будет ощутима, когда мы перейдем к переводу церковнославянского текста.
Итак, начинаем с объяснения слов, озвученных на церковнославянском языке оригинала: «сыновщъ; сыновща» – подобный сыну, как бы сын, но не сын. На современном русском языке это слово как бы приобретает значение «племянники» – сыны родного брата. «Черная паполома» – погребальное покрывало, плащаница, которой покрывают тело усопшего, либо полагают на нее тело для дальнейшего омовения. В каждой местности может быть свой ритуал. Следующая пара слов «колата тесова» представляет особый интерес и требует отдельного подробного объяснения.
Слово «колата» в церковнославянском языке имеет несколько форм написания, но значение его от этого не изменяется: колата – колать – колода – домовина. Другими словами речь идет об одном и том же, более понятном для нас – домовине, гробе, вытесанном в стволе огромного дерева, либо в камне для более знатных персон. (Древлеправославный обычай хоронить усопших в тесаной деревянной колоде сохранился и доныне в древлеправославных (старообрядческих) общинах Сибири и Алтая). Итак, князь Святослав увидел свое тело, лежащее на помосте поверху открытой тесаной колоды (гроба, саркофага) с тем, чтобы драгоценные благовония которыми его умащали стекали непосредственно в лоно гроба.
Для умащения тела усопшего, особенно знатного, как например первопрестольный князь, готовились особые дорогие благовония – масть на основе вина, масла, смирны и других драгоценных пахучих смол. Все это в достаточном количестве возливается на тело покойного и растирается (негуется). В Русской Древлеправославной церкви и до настоящего времени сохранен обычай, при чине погребения возливать на тело усопшего елей (масло).
Теперь самое интересное – что за елей приготовили племянники дяде своему Святославу и чем поливали его? (« черпахуть ми синевино съ трудомъ смешено».) Что «черпахуть» – черпают, это понятно, но с чем смешено?
В церковнославянском языке словосочетание «синевино» не требует особого пояснения. Однозначно, это вино, привезенное из-за синего моря, то есть, вино заморское (надо полагать было редкое и дорогое). Другое же слово «труд» (с трудом смешено) понятие более объемное и требует отдельного разъяснения.
В церковнославянском значении слово «труд», «трудный» далеко не синоним слову «работа», «работать». Чаще всего в церковнославянских текстах мы встречаем слово «труд» в значении «мучение», «битва», «сражение кровопролитное», «трудные раны» – тяжелые, кровавые раны, полученные в бою от удара колюще-рубящем оружием. «Трудный подвиг» – подвиг в сражении; «трудные повести» – рассказы, повествования устные, либо письменные о кровавых сражениях.
Представим себе древнерусского воина в сражении или в бою, когда с утра до вечера в его руках 1,5 килограммовый меч, на теле толстенная рубаха из льняной или шерстяной ткани, а сверху надета кольчуга весом от 7 до 10 и более кг.? А если жарко, поле безводное? Тогда во время битвы тело обливается и потом, и кровью от полученных ран, а личина шлема (тулия) вместо защиты лица становится бременем, тяжелеет. Получается, что «труд», это не только само сражение, битва, но прежде всего – кровь и пот.
Вот какой состав «елея» черпали и возливали племянники Игорь и Всеволод на тело своего дяди князя Святослава. (На самом деле, в это время дружины Игоря и Всеволода вели непрерывный трехдневный бой с объединенным половецким войском!). Все тут было в изобилии – и крови, и пота.
Слово «пыхахуть» приведено в значении «пхают», напихивают старательно, сверх всякой потребности. Слово «тщани» как раз и означает – «старательность», «усердие». Далее очень интересное слово «тулаи», наречие явно тюркского происхождения. В «Словаре» говоров уральских (яицких) казаков Н.М. Малеча (Оренбургское книжное издательство, 2003 г. том 4. с.282) приводит объяснение аналогичного слова – «тулаем», что означает: 1. Гурьбой, скопом… 2. Оптом, все целиком, сразу и 3. Кучей, в кучу…
Таким образом, автор «Слова» выражением: «пыхахуть ми тщани тулаи поганых тлковин», показывает нам не процесс высыпания из пустых колчанов «крупного жемчуга» на грудь князя Свтослава, а толпу, скопище «поганых тлковин», которые усердно напихивают в лоно (недра) князя «велика (много) женчужа».
Слова «поганый», «поганого», «поганые» многократно встречаются в тексте «Слова», все эти слова относятся к половцам в смысле «нехристей», «басурманей», внуков агарянских (потомков Агари – служанки, которая родила от Авраама сына Измаила, родоначальника арабов).
Именно эпизод сна, когда «тулаи», (скопище, толпа) «поганых тлковинъ», усердно напихивает в недра (полость живота) князя Святослава «велика женчужа» и «негует» (растирает) его тело благовонным мирром, больше всего возмущают князя, ибо мы должны помнить, что князь был достойный, благочестивый и убеленный сединой правоверный христианин.
Кто же эти «тлковины»? В церковнославянских текстах слово «тлковин»(тлковина, с титлой над буквой «л») редко, но встречается, однако прямого толкования этого слова нами найдено не было. Нет разъяснения этого слова и в «Словаре Симеона». Многие склонны считать, что «тлковин» это толмач, переводчик одного языка на другой, от слова «толковать», разъяснять. Похоже, но не убеждает.
Скорее всего, слово «тлковин» характеризует человека знающего, толкового, профессионала своего дела, будь то воин, наемник или знаток языков, погребальная свита или жрицы любви, наложницы. А если они половецкие, «поганые», «нехристи» да еще втирают в пах почтенному старцу благовония, ну кто сможет удержать себя от великого возмущения.
А возмущение князя Святослава было велико и искренно. Оно выразилось короткой, но очень емкой фразой: «уже дъскы безъ Кнеза въ моем тереме златоверсемъ!» Церковнославянское слово «дъска» означает «стол», а «дъскы» – застолья! Увидев во сне столь вопиющее безобразие, князь Святослав не мог не воскликнуть с великой досадой и сожалением: «Уже застолья без князя в моем тереме златоверхом!» Видимо князь любил обильные веселые застолья. Вспомним: «тут теперь немцы и венецианцы, тут теперь греки и морава: слава Святославу! – поют, князя Игоря клянут…». Какое мастерство Автора! Одним коротким предложением в несколько слов, дается исчерпывающий психологический портрет князя Святослава.
Сочетание слов «велика женчужа» – много женчужа, также совершенно не означает, что речь идет о перламутровых камушках, выпотрошенных из морских раковин. Хотя логика в этом есть – перламутровые драгоценные камушки, выпотрошенные из недр морских ракушек, напихиваются в недра другого обладателя. Ну, а если термин «женчуж» в то далекое время был равнозначен драгоценному благовонному мирро или еще более дорогому бальзамическому составу? Тогда мы должны говорить о процессе бальзамировании тела. (Например, драгоценный бальзамический состав – «женчуж», с помощью какой либо ткани или пакли, напихивается в освобожденную от внутренних органов полость тела.)
Окончательный ответ на этот вопрос лежит в области археологической науки. Если науке известны случаи находок древних захоронений великих князей с множеством жемчуга, то имеет место говорить о некоем древнем (тэнгрианском) языческом ритуале древней русской Степи. Если же таких фактов нет, то мы вправе говорить только о христианском обряде погребения с возливанием благовоний и бальзамированием тела, но только руками «поганых», половецких наложниц, а не благочестивых христианок. Скорее всего, это объясняется тем, что на Руси не было толковых мастеров, знающих древние рецепты бальзамирования, поэтому князья, если они еще и великие, могли себе позволить пригласить подобных мастеров из половецких степей.
Что делать, в смутном, страшном сне сплетаются в клубок самые противоречивые и невероятные события.
Мы подробно разобрали значение каждого слова оригинала церковнославянского текста, остается только одно – прочитать его в целом на современном русском языке.
Итак: «Святослав смутный сон видел в Киеве на горах: «Племянники с вечера одевают меня, – говорит, – черною плащаницею на колоде тесаной, черпают мне заморское вино с кровью и потом смешанное, пихает мне усердно толпа половецких толковин много женчужа в мои недра и умащают меня. Уже застолья без князя в моем тереме златоверхом!»
Часть 3. (Смутный сон князя Святослава. Продолжение)
Г.М.Горьков г. Оренбург декабрь 2014 г.
Внимание авторов!
В своих трудах при толковании «непонятных», «темных слов», приведенных в нашей статье «Слово о полку Игореве в свете новых открытий», ссылки на статью и автора обязательны.
– 30 –
СОН СВЯТОСЛАВА — фрагмент С., входящий в центральную часть произведения, посвящ. вел. князю Святославу (Сон Святослава, толкование его боярами, «злато слово» Святослава).
Вещий Сон Святослава — не отражение действительного события, реальности, как думал И. А. Новиков, а поэтич. прием, использованный автором С. по традиции средневековой лит-ры (примеры см. в работах В. Н. Перетца, М. П. Алексеева, Д. С. Лихачева, А. Н. Робинсона, А. Л. Никитина и др.). Герои средневековых эпич. и лиро-эпич. произведений «видят» вещие сны в определенных, этикетных ситуациях, накануне важных событий. В особых случаях, когда речь шла о судьбе государства, предстоящие события мистич. путем, через сновидения «предсказывались» его главе (ср., напр., сон Карла Великого из «Песни о Роланде»). Не случайно и Святослав «видит» сон «въ Кіев? на горахъ», а толкуют его думцы князя, бояре, чем подчеркивается, что сон снится вел. князю и имеет общегос. смысл.
Особенностью Сна Святослава и сходного с ним в этом отношении сна князя Мала из летописца Переяславля Суздальского является то, что оба они снятся героям не накануне событий, как обычно, — «оба вещих сна сообщают о том, что уже случилось, но о чем не могли знать те, кому эти сны снятся» (Лихачев. Сон князя Святослава в «Слове». С. 230). Бояре, толкующие сон, объясняют его тем, что умом вел. князя мистич. путем уже овладела печаль, хотя он еще не знает о происшедшем («уже, княже, туга умь полонила»).
Сон Святослава «мутенъ», т. е. темный, непонятный. Таким и полагалось быть «вещему» сну, состоящему из загадочных, символич. картин. Не случайно и существовали при правителях толкователи снов, «разрешители сна», «снодавцы», «философы», что нашло отражение в библейских книгах, хрониках, средневековых романах, летописях, произведениях фольклора (см.: Перетц. Слово. С. 238—239).
– 31 –
Сон Святослава содержит шесть картин:
(1) «Си ночь съ вечера од?вахуть мя, — рече, —
чръною паполомою на кроваты тисов?,
(2) чръпахуть ми синее вино съ трудомь см?шено,
(3) сыпахуть ми тъщими тулы поганыхъ тльковинъ
великый женчюгь на лоно и н?гуютъ мя.
(4) Уже дьскы безъ кн?са в моемъ терем? златовръс?мъ.
(5) Всю нощь съ вечера босуви врани възграяху.
(6) У Пл?сньска на болони б?ша дебрьски сани
и несоша я къ синему морю» (текст в прочтении Л. В. Соколовой).
По мнению Алексеева, «„сон“ этот делится … на две неравные части (картины 1—4 и 5—6. — Л. С.), из которых первая относится к самому Святославу, вторая же имеет в виду зловещие явления природы, еще более усиливающие общее мрачное гнетущее впечатление от сна в целом и от всех его „вещих“ примет. Что эти приметы расположены в два параллельных ряда видно из того, что рассказ Святослава о виденном им сне дважды и, конечно, неспроста возвращается к указанию на вечер, как на то время, когда, как ему казалось, начали совершаться затем описанные им события» (К «сну Святослава»… С. 226). По мнению Соколовой, сон делится на две равные части, каждая из которых содержит по три символич. картины (1—3 и 4—6). Первые три картины объединяет в одну часть то, что объектом действия неназванных лиц здесь выступает Святослав (его одевают паполомой, поят вином, сыплют ему жемчуг на грудь), тогда как картины второй части лишь опосредованно связаны со Святославом. Различаются две части сна и по характеру использования символов сновидений: если во второй части они используются традиционно (во сне — символ-загадка, в толковании сна — разгадка), то в первой части символы сновидений обрастают реалиями, позволяющими и без дальнейшего толкования понять смысл символич. картины. Наконец, если первые три картины иносказательно повествуют о битве и поражении Игоря на Каяле, то остальные три — о последствиях для Русской земли этого поражения.
Границы речи бояр, толкующих Сон Святослава, определяются по-разному. Одни исследователи считают речью бояр фрагмент со слов «И ркоша бояре князю…» до слов «а самаю опустоша въ путины жел?зны», другие включают в речь бояр и последующий текст, до слов «Тогда великій Святславъ изрони злато слово…»
Как представляется, начальный фрагмент, которым некоторые исследователи ограничивают речь бояр, является толкованием всего сна в целом, это рассказ на символич. яз. о походе Игоря и поражении рус. князей, послуживших причиной сна («И ркоша бояре князю: „Уже, княже, туга умь полонила. Се бо два сокола сл?т?ста съ отня стола злата поискати града Тьмутороканя, а любо испити шеломомь Дону. Уже соколома крильца прип?шали поганыхъ саблями, а самаю опустоша въ путины жел?зны“»). Вторая же часть речи бояр — это толкование отд. картин сна, как будет показано далее.
Чтобы выяснить худ. функцию Сна Святослава в С., необходимо, во-первых, правильно прочесть древнерус. текст, во-вторых, объяснить значение использованных автором символов сновидений, в-третьих, соотнести отд. символич. картины сна с определенными фрагментами
– 32 –
речи бояр. Эта задача еще не решена. Учитывая ранее высказанные мнения, предлагаем интерпретацию шести картин сна.
I. «Си ночь съ вечера од?вахуть мя, — рече, —
чръною паполомою на кроваты тисов?».
По слав. сонникам позднего времени, сохранившим тем не менее наиболее устойчивые архаичные представления, видеть на себе черную одежду во сне — к болезни, нищете, печали, досаде (см.: Перетц. Слово. С. 256). Но Святослав видит себя во сне не просто в черной одежде или покрытым черным одеялом, как во сне князя Мала, — его «одевают» черной паполомой, т. е. погребальным покрывалом, как мертвого. Таким образом, Святославу снится уже как бы не символич., а реальная картина — его готовят к погребению. Традиц. символ сновидений (черная одежда) в С. уточняется словом «паполома» и перестает быть символом.
Видеть во сне кровать — тоже плохая примета по сонникам: к болезни или смерти (см.: Там же). «Тисовая» кровать — это, с одной стороны, как ясно из приведенных В. Л. Виноградовой фольклорных параллелей (Словарь. Л., 1984. Вып. 6. С. 31), реальная деталь быта. Однако тис ценился прежде всего за то, что долго не поддавался гниению, его так и называли: «негниющее дерево» (Анненков Н. И. Ботанический словарь. М., 1859. С. 155). Поэтому наряду с кедром тис считался в древности и на Западе и на Востоке самой ценной породой для гроба (тисовый гроб стоил баснословно дорого) и в связи с этим был символом смерти. У Овидия, напр., тисовая аллея ведет в могильные чертоги (см.: Лонгинов А. В. Слово о полку Игореве. Одесса, 1911. С. 39). Тисовый гроб известен и по слав., в частности, укр. нар. песням, ср.: «Ой, умру я, мій миленький, умру / Зроби мині тисовую (вариант «кедровую») труну» (см.: Перетц. Слово. С. 248).
II. «Чръпахуть ми синее вино съ трудомь см?шено».
Согласно большинству слав. сонников, пить во сне вино, и особенно мутное, — «плохая примета», «знак печали и досадного известия» (см.: Там же. С. 256—257). В рус. нар. свадебных песнях невеста видит во сне накануне прихода в дом сватов, что выкатили бочку «зелена вина», и это, по словам матери, толкующей сон, означает слезы невесты (см.: Манн. Заметки к тексту «Слова…». С. 133—134).
В уст. нар. творчестве славян постоянный эпитет вина — «зеленое» (ср.: «золота чарка зелена вина»). А. Н. Веселовский считал, что здесь мы встречаемся с перенесением признака лозы на ее продукт (Из истории эпитета // ЖМНП. 1895. № 12. С. 181; то же: Веселовский А. Н. Собр. соч. СПб., 1913. Т. 1. С. 61). В Сне Святослава вино синее. Предложены различные толкования этого эпитета вина (см. в статье Вино). Прежде всего, «синее» может означать «темное, мутное», а пить мутное вино — к печали. Но непременно следует учитывать и то значение эпитета «синий», которое предложил А. А. Косоруков (Гений без имени. С. 85—86). В языч. мифологии синий цвет символически связан с нижним миром водных духов. В С. синий цвет — это, с одной стороны, символич. цвет враждебных человеку мифич. сил нижнего мира смерти, моря, противопоставленного земле, а с др. стороны — символич. цвет половцев, реальных врагов Руси, живших «у синего моря», «на синем Дону». В любом случае «синий» в С. — символ враждебности, опасности. Синее вино — это вино, которым угощают враги, напиток смерти, не случайно оно «с печалью
– 33 –
смешено». Возможно, кроме того, что «синее вино», которым угощают Святослава, это метафора вражеской крови, которой «поили» половцы русских на поле битвы, подобно тому, как русские поили «сватов» своим «кровавым вином». В таком случае именно пролитая вражеская кровь («синее вино») оказалась с привкусом печали, горя для рус. князей, ибо «нечестно», бесславно пролили они «кровь поганую».
По мнению некоторых исследователей, «съ трудомь» не может означать «с печалью» (о др. толкованиях этого слова см. в статье Труд), поскольку печаль — отвлеченное понятие — нельзя «смешать» с вином. Думается, однако, что здесь автор использовал традиц. выражение (ср., напр., приведенную Виноградовой библейскую параллель: «воду свою с мукою и скорбью испьеши… и питие свое с трудом да испьеши» (см.: Словарь. Вып. 6. С. 64)), лишь применив в качестве худ. приема материализацию отвлеченного понятия, превратив обстоятельство образа действия (как? — с трудом) в дополнение (с чем? — с трудом) с помощью краткого причастия «смешено».
III. Третья картина сна построена на символике рассыпающегося жемчуга, устойчивого символа слез в сновидениях (см.: Перетц. Слово. С. 257): «Сыпахуть ми тъщими тулы поганыхъ тльковинъ великый женчюгь на лоно и н?гуютъ мя».
Крупный жемчуг сыплют Святославу на грудь из пустых, порожних колчанов. Именно эти опустевшие колчаны — причина слез Святослава, ведь выпущенные из них стрелы «негуют» русичей, обобщенным образом которых выступает во Сне Святослав как глава Русской земли. Выражение «н?гуютъ мя» явно перекликается с предшествующим сну фрагментом о победах Святослава, в котором описывается, как он «притрепа» поганых своими острыми мечами. Оба слова — и «притрепать», и «нежить» означают «ласкать», но оба в рассматриваемых фрагментах употреблены в противоположном значении, поскольку Святослав «притрепал» врагов острыми мечами, а они «негуют» Святослава (= полки Игоря) стрелами из своих колчанов, пустых («тощих») после боя.
Помимо символики слез за жемчугом в сонниках закреплена символика получения дорогого подарка: «жемчуг во сне брать — получить знатный подарок или слезы» (Там же). Это второе символич. значение жемчуга тоже присутствует в С. Святослав получает «подарок» от «поганых толковин». Слово «толковины» объясняют по-разному. Есть все основания считать, что это не союзники русских в битве, ковуи, как думают некоторые исследователи, а противники русичей — половцы. Толковины названы «погаными», а в С. это эпитет половцев, которые противопоставлены христианам-русичам. Вероятно, объясняя слово «тльковины», следует исходить из того единственного значения, которое отмечают у него словари: толмачи, переводчики. В таком случае «поганые толковины» — это половецкие переводчики-послы, а жемчуг — это преподносимый ими Святославу подарок, обычный при дипломатических миссиях; но жемчуг-подарок — это на самом деле жемчуг-слезы, жемчуг-стрелы. Косвенным подтверждением того, что жемчуг рассыпают Святославу на грудь половецкие послы, может служить то, что в предсвадебном сне невесты обрядовых песен «крупен жемчуг» рассыпают «ясны соколы» — сваты, т. е. посланники, представители др. стороны — жениха (см.: Манн. Заметки к тексту «Слова…». С. 134).
– 34 –
Бояре толкуют только первую из трех картин первой части сна. Соотнося ее с реальными событиями, бояре рисуют опять-таки символич. картину победы тьмы над светом («Темно бо б? въ Г? день: два солнца пом?ркоста, оба багряная стлъпа погасоста и съ нима молодая м?сяца, Олегъ и Святъславъ (молодые сыновья Игоря, на которых тоже легла тень бесчестия. — Л. С.), тъмою ся поволокоста. На р?ц? на Каял? тьма св?тъ покрыла»). Таким образом, черная паполома на солнце-князе — это тьма, покрывающая свет, т. е. символич. смерть рус. князей-Ольговичей, их поражение. Во сне Святослав как бы отождествляется с потерпевшими поражение князьями: с ним как бы происходит то, что на самом деле произошло с князьями-Ольговичами на Каяле. Тем самым автор подчеркивает единство княж. рода (все князья — как один князь) и верховную власть киевского князя.
IV. Четвертая символич. картина Сна, начинающая собой его вторую часть, связана уже не с самим Святославом, а с его златоверхим (т. е. княж.) теремом: «Уже дьскы безъ кн?са въ моемъ терем? златовръс?мъ».
Слово «кн?съ» неизвестно по др. древнерус. памятникам. Н. Ф. Грамматин полагал, что «кн?съ» — это грамматич. вариант строит. термина «князь» (князек), которое имело несколько значений (см. об этом в статье Алексеева), и в частности: 1) конь, конек на крыше, т. е. верхнее продольное бревно или брус двускатной крыши, которым скрепляются кровельные доски; 2) матица, т. е. балка, поперечное бревно, на которое настилаются в избах доски потолка. Алексеев постарался доказать, что под кнесом в С. имеется в виду конек, отсутствие или повреждение которого предвещало, по нар. приметам, какое-либо большое несчастье для жильцов этого дома, в том числе смерть главы дома (К «сну Святослава»… С. 241—248). Видеть во сне поврежденный конек или его отсутствие тоже сулило несчастье, смерть.
Исходя из этого, исследователи полагали, что снившееся Святославу отсутствие на его тереме кнеса-конька предвещало ему смерть. Н. С. Демкова рассматривает это как поэтич. напоминание автором С. о смерти Святослава и делает вывод, что С. написано после его смерти. Косоруков говорит о символич. смерти Святослава как вел. киевского князя, т. е. ослаблении его полит. роли.
Однако эта интерпретация четвертой картины сна не во всем верна. Во-первых, как уже отмечали исследователи, доски без кнеса в тереме, а не на тереме. Поэтому правы, вероятно, те исследователи, которые переводят кнес как «матица» (В. И. Стеллецкий). Во-вторых, нельзя согласиться с тем, что отсутствие в княж. тереме кнеса сулит Святославу смерть.
Отсутствие или повреждение и матицы, и конька означало разрушение дома, что предвещало реальную или символич. смерть. В снах невесты это разрушение описывалось по-разному («Все тыночки раскатилися, / Все столбы да пошаталися, / С теремов верхи повынесло»; «Развалилася хоромина, / Середь улицы рассыпалась, / Бревна врозь все раскатилися, / Углы прочь поотвалилися…», см.: Манн. Заметки к тексту «Слова…». С. 133—134).
Если же «царь увидит, что потрясся его дворец — это предсказывает угрожающую от народов войну или обнаружение врагов» (см.: Перетц. Слово. С. 257). Именно с этой приметой связан Сон Святослава. Терем, дом вел. киевского князя — это вся Русская земля, и приснившееся ему во сне разрушение его терема предвещает разорение
– 35 –
врагами Русской земли. Бояре, толкуя данную картину сна, как раз и повествуют о нашествии на Русь половцев: «…по Руской земли прострошася половци, аки пардуже гн?здо, и въ мор? погрузиста, и великое буйство подасть хинови. Уже снесеся хула на хвалу, уже тресну нужда на волю, уже връжеса дивь на землю». Здесь в символич. картинах торжества тьмы, зла над силами света, добра описывается торжество половцев над русскими.
Отрывок «и въ мор? погрузиста, и великое буйство подасть хинови» обычно переставляют, ссылаясь на двойств. число глаголов, в др. место: либо после слов «тъмою ся поволокоста» (Лихачев. Слово — 1950. С. 20), либо после слов «оба багряная стлъпа погасоста» (Слово — 1985. С. 50). Р. О. Якобсон предлагает третий вариант перестановки (см. Перестановки в тексте «Слова»). Однако эти перестановки не нужны. Двойств. число глаголов объясняется, вероятно, тем, что под половцами автор имеет в виду двух половецких ханов — Гзака и Кончака, пришедших на Русь после победы над Игорем и спровоцировавших «буйство» другого врага Руси — хинови. По-видимому, и глагол «простерлись» (устремились) стоял в авторском тексте в форме двойств. числа — «простростася», ошибочно замененной одним из переписчиков на мн. ч.: «прострошася» (вм. ст — ш). Только ханов и мог уподобить автор С. «гнезду» гепардов, подобно тому, как рус. князей он уподобляет «гнезду» соколов.
Интересно, что гепарды, по наблюдению натуралистов, действительно охотятся обычно выводком — «гнездом». Изображение трех гепардов, поваливших на землю дикого коня или онагра, встречается во фресках Софии Киевской (см.: Слово — 1985. Комм. С. 465—466).
Говоря о погружении земли в море, автор гиперболизирует бедствие Русской земли, сопоставляя нашествие половцев с картиной мировой катастрофы, при которой, по описанию в Эдде, «солнце померкло, земля тонет в море» (Беовульф. Старшая Эдда. Песня о Нибелунгах. М., 1975. С. 189 (Б-ка всемир. лит-ры)). Интересно, что при рассказе о последствиях Игорева поражения для Русской земли автор тоже говорит о заливании земли, на сей раз в метафорич. смысле, тоской и печалью: «Тоска разліяся по Руской земли, печаль жирна тече средь земли Рускыи». Обратную картину рисует автор при описании победных походов Святослава, который «наступи на землю Половецкую, притопта хлъми и яругы, взмути р?ки и озеры, иссуши потоки и болота». Последовательное противопоставление земли и моря в С., соотносимое с противопоставлением русских и половцев, основано на мифол. противопоставлении земли и моря как «своего» и «чужого» мира, мира жизни и мира смерти.
V. Святославу снится также, что «всю нощь съ вечера босуви врани възграяху». Непонятный эпитет «босуви» пытались объяснить по-разному (см. Ворон). В. В. Макушев предложил исправить «босуви» на «бусови» — грамматич. вариант диалектного «бусый», т. е. серый, дымчатый.
Перетц (Слово. С. 258—259) в качестве параллелей к данной символич. картине приводит толкования сонников относительно того, что слышать во сне карканье ворона — к несчастью. Но как справедливо отметил Н. В. Шарлемань, Святослав видит во сне не черного ворона, а серых ворон: «Серые воро?ны собираются в местах их массовых ночевок, издавая неприятное карканье, тогда как черные
– 36 –
во?роны не собираются на ночевки в стаи и ночного граяния их не бывает» (Из реального комментария… С. 114). Г. В. Сумаруков также подчеркнул, что во?роны — «настоящие отшельники: они не собираются в стаи, как их близкие родичи — серые воро?ны, грачи и галки», они «ведут скрытый образ жизни, очень осторожны, каркают редко, держатся и гнездятся в глухих местах» (Кто есть кто в «Слове о полку Игореве». М., 1983. С. 33). Таким образом, автор С. основывается на традиц. символе сновидений, но переосмысливает его.
В толковании бояр эта символич. картина сна истолковывается следующим фрагментом: «Се бо готскія красныя д?вы въсп?ша на брез? синему морю, звоня рускымъ златомъ, поютъ время бусово, лел?ютъ месть Шароканю». На то, что «готские девы вспели» аналогично в Сне Святослава «врани възграяху», первым обратил внимание В. Ф. Миллер (Взгляд. С. 219). Он указал и на др. перекличку этих фрагментов: «бусови врани» и «время бусово», созвучие «дебрь Кисаню» и «месть Шароканю», а также на упоминание в обоих фрагментах «синего моря».
«Время бусово» толкуют по-разному (см.). Исходя из явного сопоставления выражений «босови врани» и «бусово время», можно думать, что в обоих случаях бусый (= бусо?вый?) — качественное прил., означающее цвет (серый с оттенками) и образованное от тюрк. boz ~ buz. Поскольку половцы входят в С. в семантич. поле «тьмы», противопоставленной «свету», то и время их торжества автор С. мог назвать серым, темным, тоскливым, — «невеселой годиной», как считали Макушев и Е. В. Барсов. Бусый и бусовый, вероятно, чередующиеся грамматич. формы, подобно бус?ть / бусов?ть (сереть, темнеть).
Пение готских дев (готы здесь осмысляются как народ, дружественный половцам), воспевающих победу половцев, отомстивших за поражение хана Шарукана, заставляет вспомнить о реакции на поражение Игоря народов, сочувствующих русским: «Ту н?мци и венедици, ту греци и морава поютъ славу Святъславлю, кають князя Игоря, иже погрузи жиръ во дн? Каялы, р?кы половецкія, рускаго злата насыпаша».
Фрагмент о поющих готских девах перекликается и с еще одним фрагментом в С.: в то время, когда готские девы поют, рус. жены плачут, причитая: «Уже намъ своихъ милыхъ ладъ ни мыслію смыслити, ни думою сдумати, ни очима съглядати, а злата и сребра ни мало того потрепати!».
Как видим, во всех трех фрагментах упоминается злато, которое погрузил Игорь на дно Каялы, о потере которого сожалеют рус. жены и которым звенят готские девы. Ср. указанную Робинсоном параллель в «Песне о Нибелунгах»: суровый Хаген опустил на дно Рейна захваченное некогда Зигфридом золото Нибелунгов. Золото в средневековье было символом гос. власти, силы, могущества. Таким образом, погружение Игорем рус. золота в Каялу символически означало утрату рус. князьями богатства, силы, могущества, военного превосходства над половцами. Есть здесь, возможно, и еще один смысл: золото, погруженное в Каялу, — рус. воины, которые «в мор? истопоша».
VI. Последняя символич. картина Сна Святослава до сих пор даже не прочитана однозначно. В Перв. изд. этот фрагмент читался в следующем виде: «У Пл?сньска на болони б?ша дебрь Кисаню, и не сошлю къ синему морю». Было предложено множество различных поправок в этот текст. Наиболее приемлемым нам кажется прочтение, предложенное
– 37 –
Макушевым: «У Пл?сньска на болони б?ша дебрьски сани, и несоша я къ синему морю». Макушев предлагает минимальные поправки: 1) «несошлю» разбить на слова иначе: «несоша я», с заменой Л на А (эти буквы часто смешивались) и Ю на ?, т. е. «их» — вин. п. мн. ч. от мест. «они» (эти буквы также легко было спутать при переписке); 2) «дебрь Кисаню» тоже разделить на слова иначе: «дебрь(с)ки сани», с добавлением выпавшего выносного С в слове «дебрьски» и заменой Ю на И в слове «сани» (см. Дебрь кисаню; Сани).
Макушев переводил «сани» как «змеи». Но более убедительной является точка зрения, согласно которой сани — это зимняя повозка на полозьях. Эпитет «дебрьски» сторонники этой точки зрения переводят как «адские», ссылаясь на такое его значение в памятниках христ. лит-ры (дебрь огненная — ад, геенна). Однако такой перевод явно неверен. Можно предположить, что у язычников слово «дебрь» (ущелье, пропасть) означало в переносном смысле подземный мир смерти, царство смерти вообще, мир мертвых, подобно греч. Аиду и евр. Шеолу. И лишь затем, в христианстве, разделившем царство смерти на небесный рай и подземный ад, слово «дебрь» с добавлением определения «огненная» стало означать ад. В таком случае «дебрьски сани» в С. — это сани, на которых везут в загробный мир, сани как принадлежность похоронного обряда. Интересно, что волог. слово «дебрьски» означает «неведомо откуда, из неизвестных, чужих мест».
Пл?сньск, поясненный первыми издателями как «город Галицкого княжения, смежный с Владимирским на Волыне», позднее было предложено понимать как урочище Плоское или Плеске («Плоская часть») под Киевом, сев.-зап. часть киевского Подола. Однако, во-первых, в С. упомянут именно Пл?сньск (см. Плесненск), а во-вторых, под этим именем подразумевается в С. не урочище, а именно город, с расположенной вокруг «болонью», т. е. свободным пространством перед гор. стенами. (см. Болонье). Выражение «у Пл?сньска на болони» тождественно выражению «у Сетомля на болоньи» в Ипат. лет. под 1150, обозначающему место встречи двух князей.
Смысл рассматриваемой символич. картины Сна Святослава, как представляется, в том, что Святослав, сидящий «в Киеве на горах», грозный и великий, во сне видит себя не в Киеве — столице Киевской Руси, ее центре, а на самой окраине, у небольшого пограничного городка на юго-западе Руси — Плесньска (см.: Раппопорт П. А. К вопросу о Плесньске // Сов. археология. 1965. № 4. С. 92—96), и даже не в самом городе, а на болони, т. е. в низком по сравнению с городом месте, за городом, в противоположность «горам» киевским. Наконец, вместо «золотого стола» киевского (символа власти, силы, могущества) он оказывается во сне в погребальных санях (символ не-жизни, не-могущества, не-бытия), в которых несут его к морю — символу «того света» и одновременно — месту пребывания половцев, к ним в плен.
Как видим, и в данной картине со Святославом во сне происходит то, что произошло наяву с Игорем и другими князьями-участниками похода, пересевшими из «с?дла злата» в «с?дло кощиево», оказавшимися в плену, у «синего моря», что символически означало смерть.
Картине символич. смерти Святослава, которого несут в погребальных санях к синему морю, в речи бояр соответствует упоминание о совершившейся мести половцев за пленение князя Шарукана, которую «лелеют», воспевают готские девы.
– 38 –
Картина плена-смерти рус. князей противопоставляется автором С. картине победного похода Святослава, когда он «поганаго Кобяка изъ луку моря, отъ жел?зныхъ великихъ плъковъ половецкихъ, яко вихръ, выторже. И падеся Кобякъ въ град? Кіев?, въ гридниц? Святъславли». Святослав повторяет движение Кобяка, но в обратном направлении: теперь его «выторже» из княж. гридницы и несут «к синему морю».
Итак, Святославу снится в Киеве на горах «государственный» сон. Мистич. путем ему дается знать о походе Игоря, его поражении и нашествии на Русь врагов. Тем самым подчеркивается роль вел. киевского князя как главы рус. князей и всей Русской земли. Худ. функция Сна Святослава — обосновать право последнего на «злато слово», в котором он выступает объединителем рус. князей в борьбе с врагами.
По словам Алексеева, «сон Святослава имеет очень специфический древнерусский колорит» (С. 236). Действительно, Сон Святослава связан с рус. традицией символики сновидений. Сходство Сна Святослава со сном князя Мала из летописца Переяславля Суздальского, впервые отмеченное А. И. Кирпичниковым, подробно проанализировал Лихачев. Сходство Сна Святослава со снами невест из рус. свадебных песен отметил Манн (сделавший, однако, на этом основании ошибочный вывод, что Святослав метафорически изображается невестой). Лит.: Макушев В. [Рец. на кн.: Тихонравов Н. С. Слово о полку Игореве. М., 1866] // ЖМНП. 1867. Февр. С. 459—461; Огоновский. Слово. С. 81; Миллер. Взгляд С. 215—226; Каллаш В. В. Несколько догадок и соображений по поводу «Слова о полку Игореве» // Сб. статей в честь В. Ф. Миллера. М., 1900. С. 316—347; Перетц. Слово. С. 238—246; Айналов Д. В. Сон Святослава в «Слове о полку Игореве» // ИпоРЯС. 1928. Т. 1, кн. 2. С. 477—482; Слово о полку Игореве / Пер., предисл. и пояснения Ив. Новикова. М., 1938. С. 98—99; Алексеев М. П. К «сну Святослава» в «Слове о полку Игореве» // Слово. Сб. — 1950. С. 226—248; Шарлемань Н. В. 1) Заметки натуралиста к «Слову о полку Игореве» // ТОДРЛ. 1951. Т. 8. С. 59—64; 2) Заметки к «Слову о полку Игореве» // Там же. 1955. Т. 11. С. 9; Щепкина М. В. Замечания о палеографических особенностях рукописи «Слова о полку Игореве»: (К вопросу об исправлении текста памятника) // Там же. 1953. Т. 9. С. 24—29; Ангелов Б. Заметки о «Слове о полку Игореве» // Там же. 1960. Т. 16. С. 54—55; Сапунов Б. В. «Тисовая кровать Святослава» // Там же. 1961. Т. 17. С. 324—326; Гаген-Торн Н. И. 1) Думки з приводу «сна князя Святослава» у «Слові о полку Ігоревім» // Народна творчість та етнографія. Киiв, 1963. Кн. 4. С. 100—104; 2) Некоторые замечания о «темных местах» «Слова о полку Игореве»: (Заметки этнографа) // Сов. этнография. 1972. № 2. С. 51—60; Лихачев Д. С. 1) Сон князя Мала в Летописце Переяславля Суздальского и сон князя Святослава в «Слове о полку Игореве» // Festschrift fur Margarete Woltner zum 70. Geburtstag am 4. Dezember 1967. Heidelberg, 1967. S. 168—170 (то же: Сон князя Святослава в «Слове» // Лихачев. «Слово» и культура. С. 288—292); 2) Еще раз о «Сне Святослава» в «Слове о полку Игореве» // Сравнительное изучение лит-р: Сб. статей к 80-летию акад. М. П. Алексеева. Л., 1976. С. 9—11; Демкова Н. С. К вопросу о времени написания «Слова о полку Игореве» // Вест. ЛГУ. № 14 (Сер. истории, яз. и лит-ры). 1973. Вып. 3. С. 73; Сулейменов О. Аз и Я: Книга благонамеренного читателя. Алма-Ата, 1975. С. 62—76; Подлипчук Ю. В. Прочтение «темного места» в тексте «Слова о полку Игореве»: (Сон Святослава) // Нравственно-гуманистическая проблематика и худ. искания лит-ры. Хабаровск, 1977. С. 14—30; Никитин А. Л. Наследие Бояна в «Слове о полку Игореве»: Сон Святослава // Слово. Сб. — 1978. С. 112—133; Степанов А. Г. Сон Святослава и «синее вино» в «Слове о полку Игореве» // Там же. С. 148—150; Абаев В. И. «Синее вино» в «Слове о полку Игореве» // ВЯ. 1985. № 6. С. 40—41; Косоруков А. А. Гений без имени. М., 1986. С. 83—92; Манн Р. Заметки к тексту «Слова о полку Игореве»: 2. Сон и золотое слово Святослава // Исследования «Слова». С. 133—137; Робинсон А. Н. «Слово о полку Игореве» среди поэтических шедевров средневековья // Слово — 1988. С. 23—24; Карпунин Г. По мыслену древу. Перечитывая
– 39 –
«Слово о полку Игореве». Новосибирск, 1989. С. 169—224; Михайлов В. Раскрытые тайны «Слова о полку Игореве». Меленки, 1990. С. 14—18.
Л. В. Соколова
СОН СВЯТОСЛАВА — фрагмент С., входящий в центральную часть произведения, посвящ. вел. князю Святославу (Сон Святослава, толкование его боярами, «злато слово» Святослава).
Вещий Сон Святослава — не отражение действительного события, реальности, как думал И. А. Новиков, а поэтич. прием, использованный автором С. по традиции средневековой лит-ры (примеры см. в работах В. Н. Перетца, М. П.Алексеева, Д. С. Лихачева, А. Н. Робинсона, А. Л. Никитина и др.). Герои средневековых эпич. и лиро-эпич. произведений «видят» вещие сны в определенных, этикетных ситуациях, накануне важных событий. В особых случаях, когда речь шла о судьбе государства, предстоящие события мистич. путем, через сновидения «предсказывались» его главе (ср., напр., сон Карла Великого из «Песни о Роланде»). Не случайно и Святослав«видит» сон «въ Кіев? на горахъ», а толкуют его думцы князя, бояре, чем подчеркивается, что сон снится вел. князю и имеет общегос. смысл.
Особенностью Сна Святослава и сходного с ним в этом отношении сна князя Мала из летописца Переяславля Суздальского является то, что оба они снятся героям не накануне событий, как обычно, — «оба вещих сна сообщают о том, что уже случилось, но о чем не моглизнать те, кому эти сны снятся» (Лихачев. Сон князя Святослава в «Слове». С. 230). Бояре, толкующие сон, объясняют его тем, что умом вел. князя мистич. путем уже овладела печаль, хотя он еще не знает о происшедшем («уже, княже, туга умь полонила»).
Сон Святослава «мутенъ», т. е. темный, непонятный. Таким и полагалось быть «вещему» сну, состоящему из загадочных, символич. картин. Не случайно исуществовали при правителях толкователи снов, «разрешители сна», «снодавцы», «философы», что нашло отражение в библейских книгах, хрониках, средневековых романах, летописях, произведениях фольклора (см.: Перетц. Слово. С. 238—239).
Сон Святослава содержит шесть картин:
(1) «Си ночь съ вечера од?вахуть мя, — рече, —
чръною паполомою на кроваты тисов?,
(2) чръпахуть ми синее вино съ трудомьсм?шено,
(3) сыпахуть ми тъщими тулы поганыхъ тльковинъ
великый женчюгь на лоно и н?гуютъ мя.
(4) Уже дьскы безъ кн?са в моемъ терем? златовръс?мъ.
(5) Всю нощь съ вечера босуви врани възграяху.
(6) У Пл?сньска на болони б?ша дебрьски сани
и несоша я къ синему морю» (текст в прочтении Л. В. Соколовой).
По мнению Алексеева, «„сон“ этот делится … на две неравные части (картины 1—4 и5—6. — Л. С.), из которых первая относится к самому Святославу, вторая же имеет в виду зловещие явления природы, еще более усиливающие общее мрачное гнетущее впечатление от сна в целом и от всех его „вещих“ примет. Что эти приметы расположены в два параллельных ряда видно из того, что рассказ Святослава о виденном им сне дважды и, конечно, неспроста возвращается к указанию на вечер, как на то время,когда, как ему казалось, начали совершаться затем описанные им события» (К «сну Святослава»… С. 226). По мнению Соколовой, сон делится на две равные части, каждая из которых содержит по три символич. картины (1—3 и 4—6). Первые три картины объединяет в одну часть то, что объектом действия неназванных лиц здесь выступает Святослав (его одевают паполомой, поят вином, сыплют ему жемчуг на грудь),тогда как картины второй части лишь опосредованно связаны со Святославом. Различаются две части сна и по характеру использования символов сновидений: если во второй части они используются традиционно (во сне — символ-загадка, в толковании сна — разгадка), то в первой части символы сновидений обрастают реалиями, позволяющими и без дальнейшего толкования понять смысл символич. картины. Наконец,если первые три картины иносказательно повествуют о битве и поражении Игоря на Каяле, то остальные три — о последствиях для Русской земли этого поражения.
Границы речи бояр, толкующих Сон Святослава, определяются по-разному. Одни исследователи считают речью бояр фрагмент со слов «И ркоша бояре князю…» до слов «а самаю опустоша въ путины жел?зны», другие включают в речь бояр и…
3.3 Сон князя Святослава
Вещие сны не редкость в средневековых памятниках литературы. В «Слове» сон – это раскрытие образа Святослава. Сон предвещает несчастье с людьми, зависевшими от князя. Это войско Игоря, потерпевшее поражение на Каяле. Поражение уже состоялось, но известие еще не дошло до Святослава: он узнает о нем затем от бояр. Святослав видит себя одариваемым подарками. К этим подаркам имеют отношение те, кто стал причиной несчастья. Святослава кто-то одевает черной паполомою и угощает синим вином. На него сыпят жемчуг, символ слез, из колчанов «поганых толковин» – союзных Игорю ковуев, которые первые бежали в битве и из-за которых Игорь попал в плен.
Тягостный сон Святослава считается одним из важных и поэтических в общей художественной структуре мест «Слова о полку Игореве». Сон делится на две неравные части. Первая из них относится к самому Святославу.
«Этой ночью с вечера одевают меня, – говорит, –
черным покрывалом
на кровати тисовой;
черпают мне синее вино,
с горем смешанное;
сыплют мне из пустых колчанов поганых иноземцев
крупный жемчуг на грудь
и нежат меня.
Уже доски без князька
в моем тереме златоверхом…»
Вторая имеет в виду зловещее явление природы, усиливающее мрачное впечатление от сна в целом.
«…Всю ночь с вечера
серые вороны каркают у Плесеньска,
в предградье стоял лес Кияни,
понесли меня вороны к синему морю».
Из двух частей первая не возбуждает сомнений, поэтому все усилия исследователей направлялись преимущественно на истолкование второй части, начиная с вороньего грая у Плесеньска[11]. Однако и в первой части сна есть немало подробностей, которые были обделены вниманием, потому что казались понятными или вполне разъясненными.
Святослав, рассказывая, что ему виделось, перечисляет зловещие приметы. И главную трудность для исследователей составила следующая строка текста: «Уже доски без князька в моем тереме златоверхом…». «Князек» в древнерусском варианте – «кнес». По-видимому, эта подробность должна была стать решающей в некой связной системе зловещих предвещаний. Но почему в эту строку вложен решающий смысл?
Вопрос о том, «верхнюю перекладину» («князя») или какую-либо другую часть Святославова терема нужно понимать под «кнесом», изредка поднимался в исследованиях, пояснения по этому поводу были краткими и однообразными. Истолкование сна Святослава продвигалось медленно, тем более, что в нем были и другие загадки, привлекавшие куда больше внимания.
В попытках объяснения «кнеса» можно встретиться, прежде всего, с книжными, лексическими параллелями к нему, подбираемыми из разных языков. Но данные поиски не увенчались успехом. Между тем, указание на «доски без кнеса» не случайная деталь, она должна быть связана с другими подробностями сна. Во множестве «вещих снов» в древней письменности не встретилось одновременно несколько из тех примет, о которых идет речь в «Слове о полку Игореве». Были сделаны многократные попытки привлечь параллели из народной поэзии – великорусской, белорусской, украинской, сербской, болгарской и т.д.
В новейшей литературе о «Слове о полку Игореве» вопрос о «кнесе» считается решенным – большинство объяснений и переводов отождествляет его с «князьком», реже с «коньком». Эти объяснения основываются, прежде всего, на наблюдениях над живыми народными говорами. И здесь можно выявить значение «князька». Выражение «перерубить конек» означает, что живущее в том доме семейство подверглось изгнанию, и видеть во сне, что конек перерублен или сломался сам, значит, что смерть или другое великое несчастье должны постигнуть главу того дома[12].
То, что Святослав видит во сне исчезновение «кнеса» со своего терема, вполне естественно и окончательно разъясняет ему смысл всех предшествующих примет, которые оставляли, может быть, тень надежды. Но «кнеса» нет, и сомнений не остается: Святославу грозит гибель. Поэтому и дальнейшие видения сна Святослава не относятся более к нему самому, а дают широкие картины общего несчастия и возможной гибели. Все тонко рассчитано автором, но сон написан, как и все «Слово о полку Игореве», лаконично. Это и создает препятствия для его полного истолкования, но одновременно служит свидетельством выдающихся художественных совершенств.
3.4 «Золотое слово» Святослава
Образ Святослава раскрывается также и в его «золотом слове». Это одно из девяти мест в «Слове», где реализуется прямая речь.
«Злато слово» князя Святослава в начальной своей части находит себе относительно близкую параллель в летописном рассказе. Но литературный характер слова не подлежит сомнению уже потому, что летописная речь Святослава производит впечатление литературной переработки действительно сказанных Святославом слов. Отчетливо заметен след попытки летописца показать Святослава в характерном для «Слова» образе не только старца, оплакивающего приключившуюся с его «сыновьями» беду, но и политического патриарха Русской земли вопреки исторической правде[13].
«Золотое слово» Святослава может послужить примером «вольного» перехода прямой речи в речь «автора», что было типично для памятников художественной ораторской прозы. Здесь «автор» систематически перебивает речь своего героя, то отбирая у него «злато слово», то возвращая назад. Вот почему попытка ряда исследователей «Слова о полку игореве» точно указать, где заканчивается «золотое слово», представляется бесплодной.
Заслуживает внимания тот факт, что только в «золотом слове» князя Святослава мы встречаем упрек в адрес Игоря и Всеволода – упрек, за которым, однако, чувствуется теплая симпатия к этим князьям и глубокое уважение к их мужеству. Святослав упрекает их только в неудаче. Причину неудачи Святослав видит в том, что Игорь и Всеволод слишком рано выступили в поход:
О дети мои, Игорь и Всеволод!
Рано начали вы Половецкой земле
мечами обиду творит,
а себе славы искать.
Этот упрек вполне соответствует исторической действительности. Дальнейший упрек в похвальбе уже вызывает сомнения:
Но сказали вы: «Помужествуем сами:
Прошлую славу себе похитим,
А будущую сами поделим!»
Фраза может относиться и к Игорю и к Всеволоду, а может относиться и к тем князьям, которые от участия в борьбе уклоняются и храбры только на словах. Последнее обвинение Святослава относится к остальным князьям: «Но вот зло – князья мне не помогают».
«Золотое слово» князя Святослава – это выражение объединительной идеи всего произведения. Оно занимает центральное место в композиции. «Злато слово» является примером замечательной художественности ораторского искусства, а также удивительным по своей патриотической силе лирическим излиянием не только действующего лица – князя Святослава, но и автора «Слова о полку Игореве».
Заключение
Безусловно, моя работа – лишь попытка прикоснуться к великому наследию древнерусской литературы. К сожалению, курс школьной программы предусматривает только поверхностное знакомство со «Словом о полку Игореве» и другими произведениями Древней Руси. Я рада, что в университете нам была предоставлена возможность ближе познакомиться с литературным наследием.
Я окунулась в мир исследований по «Слову о полку Игореве» и сделала это в меру своих возможностей. В процессе работы над рефератом я поняла, что древнерусская литература представляет собой прекрасную основу для изучений. И привлекает она не только своей древностью, но и уникальностью в художественном плане. Идейная глубина и художественное совершенство «Слова о полку Игореве» становятся особенно ясными при сопоставлении с современными ему памятниками древнерусского искусства. Все это свидетельствует о том, какой высоты достигло культурное развитие русского народа и его национальное самосознание в первые два столетия исторической жизни древнерусского государства. «Слово» по своим идейным и художественным качествам не только не уступает лучшим произведениям литературы всех времен и народов, но большинство из них даже превосходит.
Почему существует более десятка переводов «Слова» и они продолжают появляться? Почему во многих российских семьях существует «культ» «Слова»? почему 1985 год был объявлен ЮНЕСКО годом «Слова о полку Игореве»? Потому что «Слово» – уникальное произведение, и для меня это уже не пустые слова, которым в школе не придавалось особенного значения.
Список литературы
1. Водовозов Н.В. История древней русской литературы – Москва: Государственное учебно-педагогическое издательство Министерства просвещения РСФСР. – 1962.
2. Еремин И.П. Лекции и статьи по истории Древней русской литературы – Ленинград: Издательство Ленинградского Университета. – 1987.
3. Лихачев Д.С. «Слово о полку Игореве» и культура его времени – Ленинград: Художественная литература. – 1978.
4. Лихачев Д.С. «Слово о полку Игореве». Историко-литературный очерк – Москва: просвещение. – 1976.
5. Лихачев Д.С. Великое наследие: классические произведения литературы Древней Руси – Москва – 1975.
6. «Слово о полку игореве». Сборник статей – Москва, Ленинград: Издательство АН СССР. -1950.
7. Исследования «Слова о полку Игореве» – Ленинград: Наука. – 1986.
[1] Лихачев Д.С. «Слово о полку Игореве» и культура его времени – Ленинград: Художественная литература. – 1978, с.9.
[2] Лихачев Д.С. «Слово о полку Игореве»//Великое наследие: классические произведения литературы Древней Руси – Москва – 1975, с.149.
[3] «Слово о полку Игореве»// Водовозов Н.В. История древней русской литературы – М: Государственное учебно-педагогическое издательство Министерства просвещения РСРФСР – 1962, с.92.
[4] Лихачев Д.С. «Слово о полку Игореве» и культура его времени – Ленинград: Художественная литература. – 1978, с.41.
[5] Лихачев Д.С. «Слово о полку Игореве» и культура его времени – Ленинград: Художественная литература. – 1978, с.51.
[6] Лихачев Д.С. «Слово о полку Игореве» и культура его времени – Ленинград: Художественная литература. – 1978, с.53.
[7] Лихачев Д.С. «Слово о полку Игореве» и культура его времени – Ленинград: Художественная литература. – 1978, с.17.
[8] Медведев В.В. Сцена солнечного затмения в «Слове о полку Игореве»//Исследования «Слова о полку Игореве» – Ленинград: Наука. – 1986, с. 75.
[9] Лихачев Д.С. «Слово о полку Игореве» и культура его времени – Ленинград: Художественная литература. – 1978, с.22.
[10] Лихачев Д.С.Предположение о диалогическом строении «Слова о полку Игореве»// Исследования «Слова о полку Игореве» – Ленинград: Наука. – 1986, с. 21.
[11] Алексеев М.П. К «Сну Святослава» в «Слове о полку игореве»// «Слово о полку игореве». Сборник статей – Москва, Ленинград: Издательство АН СССР. -1950, с. 226.
[12] Алексеев М.П. К «Сну Святослава» в «Слове о полку игореве»// «Слово о полку игореве». Сборник статей – Москва, Ленинград: Издательство АН СССР. -1950, с. 246.
[13] Еремин И.П. «Слово о полку Игореве» как памятник политического красноречия//«Слово о полку игореве». Сборник статей – Москва, Ленинград: Издательство АН СССР. -1950, с. 246.
«Слове о полку Игореве»
«Слово о полку Игореве». Единственным источником, который может дать нам некоторые сведения об авторе «Слова», остается само его творение, его текст. Мы не можем пренебречь малейшей возможностью, верно, прочесть не совсем ясные места текста «Слова», образовавшиеся, из-за неправильно раскрытых его первыми исследователями букв, произвольно в достаточно большом числе случаев расставленных знаков препинания и т. п. Сон великого князя Святослава Всеволодовича, как он изображен в «Слове», это представшая ему (в тревоге за свою власть) картина собственной смерти. Традиционное в литературе определенно «вещим» требует уточнения в том смысле, что это по сон, почто «предсказывающий», «исполненный загадочных образов». Сои Святослава – это четкое описание обрядов князем в древней Руси. Это не «смутный» сон в современном нам значении слова. В своем «Объяснительном переводе» памятника Д. С. Лихачев отметил переносное значение этого слова: «тяжелый… сон», или в другом толковании – «неясный», «неспокойный».
Ряд сопоставлений приводит нас к выводу, что «синее вино» – это спирт (слово «спирт» – заимствование не ранее конца XVII в.), может быть с чем-то смешанный. Вливание спирта – одно из важнейших действий, представлявших собой первичное бальзамирование тела князя. М. М. Герасимов обнаружил на мумифицированных трупах почитаемых людей тех времен («мощи») надрезы на покровных тканях, через которые, по-видимому, и вводился спирт. Использование спирта (водки высокой крепости) для этой же цели на Руси в сочетании с настоями трав подтверждается двояко – упоминанием «хлебного» вина в «Изборнике» 1076 г. 5 и советами лечебника, указывающего на следующее употребление водки: «Вино жжено горячее ив человека умершего налияти того же вина и воня зла не исходит от него».
обобщений, выводов. В развитии нашего общества одним из таких моментов становится опубликование в 1800 г. «Слова о полку Игореве». Событие это имело огромное значение не только для расширения существовавших тогда горизонтов художественной культуры нашего народа, но и для развития всей нашей науки о литературе.
«изящная словесность», поэзия как искусство появились в России где-то на рубеже XVII-первой трети XVIII вв. В. Тредиаковский считает первым русским поэтом Симеона Полоцкого. Несмотря на некоторые расхождения в определении времени появления в России первого поэта, наши историки литературы того времени сходились в одном, что по крайней мере до второй половины XVII в. в нашей стране не было письменной изящной словесности, не было поэзии, не было подлинно художественного письменного творчества.
Н. М. Карамзина, одного из первых читателей «Слова», поразили достоинства произведения, созданного в XII в. безымянным русским поэтом. Он увидел, что автором «Слова» был великий поэт. Но еще больше поразило его обращение автора «Слова» к неизвестному дотоле Бояну. Эта «дань уважения» была реальным свидетельством современника о том, что «и до него на Руси были великие певцы», а значит, он читал или слышал их великие творения. Наглядным ручательством тому, что эти творения несомненно были великими, являлись высочайшие художественные достоинства самого «Слова о полку Игореве». И древнерусская литература предстала перед глазами Карамзина в совершенно ином свете, во всем возможном ее художественном богатстве и своеобразии, заставляя его сокрушаться о невосполнимых утратах.
«Слова о полку Игореве» было открытием древнерусской литературы как поистине великого искусства, о чем и спешил поведать европейскому читателю Карамзин. Три года спустя «Слово» было опубликовано и стало достоянием всего образованного человечества. Уже фактом своего появления «Слово о полку Игореве» перечеркнуло существовавшие в то время представления о нашем национальном литературно-художественном богатстве и его историческом объеме, в основе которого, как полагали паши историки литературы тех лет, лежали исключительно творческие достижения русских писателей XVIII в. Оказалось, что русская письменная литература – одна из древнейших в современной Европе, что ее произведения могут стоять на равных с виднейшими литературными памятниками народов Европы и Азии. Перед взорами наших читателей и писателей открылись широкие исторические дали, которые манили к себе исследователей, вызывая неизвестный до того интерес к нашей национальной литературе, побуждая на поиски новых, веками сокрытых художественных ее сокровищ: может быть не все «погребено в веках»?
представлено лишь летописями да переводными книгами религиозного содержания, которые так же, как и народные песни, былины, сказки, нельзя было никак отнести к разряду «изящной словесности». «Слово о полку Игореве» воочию показало всем, что наши предки имели и свою оригинальную, подлинно художественную письменную, а не только Все это приводит к качественным изменениям нашего историко-литературного сознания.
«изящная словесность», русская поэзия начались где-то в конце XVII-первой трети XVIII в. Истоки ее отодвигались, по крайней мере, к XII в. – времени создания «Слова о полку Игореве». Одновременно вставал вопрос: неужели за пять последующих веков в русской литературе не было создано ничего примечательного, не уступающего в художественном отношении «Слову»? В сознании нашей литературной общественности не укладывалось, что такое действительно могло быть. Но тогда, где же все это богатство? Погибло, или лежит никому неизвестное в библиотеках – частных, государственных, церковных? Делами первостепенной важности становятся поиски памятников художественного наследия «древней» и «средней» литературы нашей и исследование всего многовекового – а не столетнего, как полагали до этого, – исторического пути ее развития.
Часть 2.Смутный сон князя Святослава
В этой статье мы поговорим об очередном «темном» месте Слова о полку Игореве – о смутном сне киевского князя Святослава, используя восстановленный церковнославянский текст, а для сравнения и лучшего понимания содержания сна, используем текст «Слова» под редакцией академика Д.С Лихачева.( М. Детская литература, 1972 г.)
Сон князя Святослава является одним из интереснейших эпизодов Слова о полку Игореве. Во-первых, он отражает ярчайшую палитру русского бытия древней Руси – элементов национальных традиций и духовно-религиозной культуры русского общества 12-13 веков. Во- вторых, содержание сна, подборка образов сновидений, является очередным доказательством литературного гения автора, которому удалось две исторические битвы с половцами, во времени разделенные столетием, оживить в нескольких часах смутного ночного сна. От битвы хана-оборотня Боняка с венгерским королем Коломаном на реке Сан в 1097 году, до битвы князя Игоря с половцами на реке «каяле» в 1185 году, которая стала возможной благодаря действиям другого хана-оборотня – Кончака. Две битвы две эпохи, которые едва ли не в деталях повторяют друг друга.
Многие исследователи пытались разгадать этот смутный сон, но до настоящего времени он так и остается смутным и не разгаданным. Сделаем попытку восполнить этот пробел. Будем по возможности опираться на точность перевода церковнославянского текста.
Смутный сон князя Святослава состоит как бы из двух частей. Одна – это сон первой половины ночи, когда еще не улеглись тревога и суета прошедшего дня. События этого дня, расторможенные действием сна как бесовское наваждение, неуправляемо пробегают по извилинам переутомленного мозга и рождают самые невероятно страшные и фантастические видения. Например, ритуал собственного погребения.
Другая половина сна – это более тонкая форма сновидений, назовем ее пророческой, как результат действия душевных сил, наступает в период, когда утомленная и притихшая плоть вместе со своим стражником – умом, несколько ослабляет оковы души. Тогда душа, тихо радуясь свободе, незаметно покидает свою темницу и устремляется в мир божественного пространства, где нет ни прошлого, ни будущего, ни настоящего. Где один день как тысяча лет, а тысяча лет как один день. Душа наблюдает, считывает и запоминает череду событий божественного информационного пространства во всем своем многообразии, отбирает то, что необходимо и, как верная рабыня, возвращаясь в свою темницу, свидетельствует увиденное.
Но бывает и так, когда оба действия совмещаются друг с другом. Тогда по-настоящему образуется смутный и страшный сон, пронизывающий все существо человека. По всей вероятности, такой сон и приснился князю Свтославу.
Так что же увидел первопрестольный Киевский князь Святослав, «отец всех князей», в своем смутном сне? Для начала прочтем первую часть сна, самого известного и популярного перевода Д.С.Лихачева:
«Святослав смутный сон видел в Киеве на горах. «Этой ночью с вечера одевали меня,- говорит,- черным покрывалом на кровати тисовой; черпали мне синее вино, с горем смешанное; сыпали из пустых колчанов поганых иноземцев крупный жемчуг на грудь и нежили меня. Уже доски без князька в моем тереме златоверхом. (Д.С. Лихачев, М., Детская литература, 1972 г.)
Что тут скажешь, настоящий смутный сон, только в таком сне можно увидеть, как из пустых колчанов сыплется крупный жемчуг и это могут сделать только поганые иноземцы. Все просто и понятно. Для полного усвоения сути сна приведем текст, яко бы древнерусский Мусин-Пушкинского издания, с которого сделан этот перевод:
«Святъслав мутен сонъ виде въ Киеве на горах. «Си ночь съ вечера одевахутъ мя, – рече, – чръною паполомою на кроваты тисове; чръпахут ми синее вино, съ трудомъ смешено; сыпахутъ ми тъщими тулы поганых тльковинъ великий женчугъ на лоно и негуютъ мя. Уже дъски без кнеса в моем тереме златоврсемъ».
Теперь читаем оригинал церковнославянского текста с той лишь разницей, что в русском варианте текста мы не можем отобразить титло:
«Святъславъ мутен сонъ виде въ Киеве на горах: сыновщъ съ вечера одевахуть мя рече, чрною паполомою на колаты тесове. чрпахуть ми синевино съ трудомъ смешено. пыхахуть ми тщани тулаи поганых тлковинъ велика женчужа ми въ лоно и неговавшу мя. уже дъскы безъ Кнеза въ моем тереме златоврсемъ.»
На первый взгляд, читателю непосвященному в тонкостях церковно славянского языка кажется, что никакой собственно разницы между первым и вторым текстом нет. Но это только на первый взгляд и только кажется. На самом деле разница есть и разница эта принципиально огромная. Особенно она будет ощутима, когда мы перейдем к переводу церковнославянского текста.
Итак, начинаем с объяснения слов, озвученных на церковнославянском языке оригинала: «сыновщъ; сыновща» – подобный сыну, как бы сын, но не сын. На современном русском языке это слово как бы приобретает значение «племянники» – сыны родного брата.
«Черная паполома» – погребальное покрывало, плащаница, которой покрывают тело усопшего, либо полагают на нее тело для дальнейшего омовения. В каждой местности может быть свой ритуал. Следующая пара слов «колата тесова» представляет особый интерес и требует отдельного подробного объяснения.
Слово «колата» в церковнославянском языке имеет несколько форм написания, но значение его от этого не изменяется: колата – колать – колода – домовина. Другими словами речь идет об одном и том же, более понятном для нас – домовине, гробе, вытесанном в стволе огромного дерева, либо в камне для более знатных персон. (Древлеправославный обычай хоронить усопших в тесаной деревянной колоде сохранился и доныне в древлеправославных (старообрядческих) общинах Сибири и Алтая). Итак, князь Святослав увидел свое тело, лежащее на помосте поверху открытой тесаной колоды (гроба, саркофага) с тем, чтобы драгоценные благовония которыми его умащали стекали непосредственно в лоно гроба.
Для умащения тела усопшего, особенно знатного, как например первопрестольный князь, готовились особые дорогие благовония – масть на основе вина, масла, смирны и других драгоценных пахучих смол. Все это в достаточном количестве возливается на тело покойного и растирается (негуется). В Русской Древлеправославной церкви и до настоящего времени сохранен обычай, при чине погребения возливать на тело усопшего елей (масло).
Теперь самое интересное – что за елей приготовили племянники дяде своему Святославу и чем поливали его? (« черпахуть ми синевино съ трудомъ смешено».) Что «черпахуть» – черпают, это понятно, но с чем смешено?
В церковнославянском языке словосочетание «синевино» не требует особого пояснения. Однозначно, это вино, привезенное из-за синего моря, то есть, вино заморское (надо полагать было редкое и дорогое). Другое же слово «труд» (с трудом смешено) понятие более объемное и требует отдельного разъяснения.
В церковнославянском значении слово «труд», «трудный» далеко не синоним слову «работа», «работать». Чаще всего в церковнославянских текстах мы встречаем слово «труд» в значении «мучение», «битва», «сражение кровопролитное», «трудные раны» – тяжелые, кровавые раны, полученные в бою от удара колюще-рубящем оружием. «Трудный подвиг» – подвиг в сражении; «трудные повести» – рассказы, повествования устные, либо письменные о кровавых сражениях.
Представим себе древнерусского воина в сражении или в бою, когда с утра до вечера в его руках 1,5 килограммовый меч, на теле толстенная рубаха из льняной или шерстяной ткани, а сверху надета кольчуга весом от 7 до 10 и более кг.? А если жарко, поле безводное? Тогда во время битвы тело обливается и потом, и кровью от полученных ран, а личина шлема (тулия) вместо защиты лица становится бременем, тяжелеет. Получается, что «труд», это не только само сражение, битва, но прежде всего – кровь и пот.
Вот какой состав «елея» черпали и возливали племянники Игорь и Всеволод на тело своего дяди князя Святослава. (На самом деле, в это время дружины Игоря и Всеволода вели непрерывный трехдневный бой с объединенным половецким войском!). Все тут было в изобилии – и крови, и пота.
Слово «пыхахуть» приведено в значении «пхают», напихивают старательно, сверх всякой потребности. Слово «тщани» как раз и означает – «старательность», «усердие». Далее очень интересное слово «тулаи», наречие явно тюркского происхождения. В «Словаре» говоров уральских (яицких) казаков Н.М. Малеча (Оренбургское книжное издательство, 2003 г. том 4. с.282) приводит объяснение аналогичного слова – «тулаем», что означает: 1. Гурьбой, скопом… 2. Оптом, все целиком, сразу и 3. Кучей, в кучу…
Таким образом, автор «Слова» выражением: «пыхахуть ми тщани тулаи поганых тлковин», показывает нам не процесс высыпания из пустых колчанов «крупного жемчуга» на грудь князя Свтослава, а толпу, скопище «поганых тлковин», которые усердно напихивают в лоно (недра) князя «велика (много) женчужа».
Слова «поганый», «поганого», «поганые» многократно встречаются в тексте «Слова», все эти слова относятся к половцам в смысле «нехристей», «басурманей», внуков агарянских (потомков Агари – служанки, которая родила от Авраама сына Измаила, родоначальника арабов).
Именно эпизод сна, когда «тулаи», (скопище, толпа) «поганых тлковинъ», усердно напихивает в недра (полость живота) князя Святослава «велика женчужа» и «негует» (растирает) его тело благовонным мирром, больше всего возмущают князя, ибо мы должны помнить, что князь был достойный, благочестивый и убеленный сединой правоверный христианин.
Кто же эти «тлковины»? В церковнославянских текстах слово «тлковин»(тлковина, с титлой над буквой «л») редко, но встречается, однако прямого толкования этого слова нами найдено не было. Нет разъяснения этого слова и в «Словаре Симеона». Многие склонны считать, что «тлковин» это толмач, переводчик одного языка на другой, от слова «толковать», разъяснять. Похоже, но не убеждает.
Скорее всего, слово «тлковин» характеризует человека знающего, толкового, профессионала своего дела, будь то воин, наемник или знаток языков, погребальная свита или жрицы любви, наложницы. А если они половецкие, «поганые», «нехристи» да еще втирают в пах почтенному старцу благовония, ну кто сможет удержать себя от великого возмущения.
А возмущение князя Святослава было велико и искренно. Оно выразилось короткой, но очень емкой фразой: «уже дъскы безъ Кнеза въ моем тереме златоверсемъ!» Церковнославянское слово «дъска» означает «стол», а «дъскы» – застолья! Увидев во сне столь вопиющее безобразие, князь Святослав не мог не воскликнуть с великой досадой и сожалением: «Уже застолья без князя в моем тереме златоверхом!» Видимо князь любил обильные веселые застолья. Вспомним: «тут теперь немцы и венецианцы, тут теперь греки и морава: слава Святославу! – поют, князя Игоря клянут…». Какое мастерство Автора! Одним коротким предложением в несколько слов, дается исчерпывающий психологический портрет князя Святослава.
Сочетание слов «велика женчужа» – много женчужа, также совершенно не означает, что речь идет о перламутровых камушках, выпотрошенных из морских раковин. Хотя логика в этом есть – перламутровые драгоценные камушки, выпотрошенные из недр морских ракушек, напихиваются в недра другого обладателя. Ну, а если термин «женчуж» в то далекое время был равнозначен драгоценному благовонному мирро или еще более дорогому бальзамическому составу? Тогда мы должны говорить о процессе бальзамировании тела. (Например, драгоценный бальзамический состав – «женчуж», с помощью какой либо ткани или пакли, напихивается в освобожденную от внутренних органов полость тела.)
Окончательный ответ на этот вопрос лежит в области археологической науки. Если науке известны случаи находок древних захоронений великих князей с множеством жемчуга, то имеет место говорить о некоем древнем (тэнгрианском) языческом ритуале древней русской Степи. Если же таких фактов нет, то мы вправе говорить только о христианском обряде погребения с возливанием благовоний и бальзамированием тела, но только руками «поганых», половецких наложниц, а не благочестивых христианок. Скорее всего, это объясняется тем, что на Руси не было толковых мастеров, знающих древние рецепты бальзамирования, поэтому князья, если они еще и великие, могли себе позволить пригласить подобных мастеров из половецких степей.
Что делать, в смутном, страшном сне сплетаются в клубок самые противоречивые и невероятные события.
Мы подробно разобрали значение каждого слова оригинала церковнославянского текста, остается только одно – прочитать его в целом на современном русском языке.
Итак: «Святослав смутный сон видел в Киеве на горах: «Племянники с вечера одевают меня, – говорит, – черною плащаницею на колоде тесаной, черпают мне заморское вино с кровью и потом смешанное, пихает мне усердно толпа половецких толковин много женчужа в мои недра и умащают меня. Уже застолья без князя в моем тереме златоверхом!»
Часть 3. (Смутный сон князя Святослава. Продолжение)
Г.М.Горьков г. Оренбург декабрь 2014 г.
Внимание авторов!
В своих трудах при толковании «непонятных», «темных слов», приведенных в нашей статье «Слово о полку Игореве в свете новых открытий», ссылки на статью и автора обязательны.
– 30 –
СОН СВЯТОСЛАВА — фрагмент С., входящий в центральную часть произведения, посвящ. вел. князю Святославу (Сон Святослава, толкование его боярами, «злато слово» Святослава).
Вещий Сон Святослава — не отражение действительного события, реальности, как думал И. А. Новиков, а поэтич. прием, использованный автором С. по традиции средневековой лит-ры (примеры см. в работах В. Н. Перетца, М. П. Алексеева, Д. С. Лихачева, А. Н. Робинсона, А. Л. Никитина и др.). Герои средневековых эпич. и лиро-эпич. произведений «видят» вещие сны в определенных, этикетных ситуациях, накануне важных событий. В особых случаях, когда речь шла о судьбе государства, предстоящие события мистич. путем, через сновидения «предсказывались» его главе (ср., напр., сон Карла Великого из «Песни о Роланде»). Не случайно и Святослав «видит» сон «въ Кіев? на горахъ», а толкуют его думцы князя, бояре, чем подчеркивается, что сон снится вел. князю и имеет общегос. смысл.
Особенностью Сна Святослава и сходного с ним в этом отношении сна князя Мала из летописца Переяславля Суздальского является то, что оба они снятся героям не накануне событий, как обычно, — «оба вещих сна сообщают о том, что уже случилось, но о чем не могли знать те, кому эти сны снятся» (Лихачев. Сон князя Святослава в «Слове». С. 230). Бояре, толкующие сон, объясняют его тем, что умом вел. князя мистич. путем уже овладела печаль, хотя он еще не знает о происшедшем («уже, княже, туга умь полонила»).
Сон Святослава «мутенъ», т. е. темный, непонятный. Таким и полагалось быть «вещему» сну, состоящему из загадочных, символич. картин. Не случайно и существовали при правителях толкователи снов, «разрешители сна», «снодавцы», «философы», что нашло отражение в библейских книгах, хрониках, средневековых романах, летописях, произведениях фольклора (см.: Перетц. Слово. С. 238—239).
– 31 –
Сон Святослава содержит шесть картин:
(1) «Си ночь съ вечера од?вахуть мя, — рече, —
чръною паполомою на кроваты тисов?,
(2) чръпахуть ми синее вино съ трудомь см?шено,
(3) сыпахуть ми тъщими тулы поганыхъ тльковинъ
великый женчюгь на лоно и н?гуютъ мя.
(4) Уже дьскы безъ кн?са в моемъ терем? златовръс?мъ.
(5) Всю нощь съ вечера босуви врани възграяху.
(6) У Пл?сньска на болони б?ша дебрьски сани
и несоша я къ синему морю» (текст в прочтении Л. В. Соколовой).
По мнению Алексеева, «„сон“ этот делится … на две неравные части (картины 1—4 и 5—6. — Л. С.), из которых первая относится к самому Святославу, вторая же имеет в виду зловещие явления природы, еще более усиливающие общее мрачное гнетущее впечатление от сна в целом и от всех его „вещих“ примет. Что эти приметы расположены в два параллельных ряда видно из того, что рассказ Святослава о виденном им сне дважды и, конечно, неспроста возвращается к указанию на вечер, как на то время, когда, как ему казалось, начали совершаться затем описанные им события» (К «сну Святослава»… С. 226). По мнению Соколовой, сон делится на две равные части, каждая из которых содержит по три символич. картины (1—3 и 4—6). Первые три картины объединяет в одну часть то, что объектом действия неназванных лиц здесь выступает Святослав (его одевают паполомой, поят вином, сыплют ему жемчуг на грудь), тогда как картины второй части лишь опосредованно связаны со Святославом. Различаются две части сна и по характеру использования символов сновидений: если во второй части они используются традиционно (во сне — символ-загадка, в толковании сна — разгадка), то в первой части символы сновидений обрастают реалиями, позволяющими и без дальнейшего толкования понять смысл символич. картины. Наконец, если первые три картины иносказательно повествуют о битве и поражении Игоря на Каяле, то остальные три — о последствиях для Русской земли этого поражения.
Границы речи бояр, толкующих Сон Святослава, определяются по-разному. Одни исследователи считают речью бояр фрагмент со слов «И ркоша бояре князю…» до слов «а самаю опустоша въ путины жел?зны», другие включают в речь бояр и последующий текст, до слов «Тогда великій Святславъ изрони злато слово…»
Как представляется, начальный фрагмент, которым некоторые исследователи ограничивают речь бояр, является толкованием всего сна в целом, это рассказ на символич. яз. о походе Игоря и поражении рус. князей, послуживших причиной сна («И ркоша бояре князю: „Уже, княже, туга умь полонила. Се бо два сокола сл?т?ста съ отня стола злата поискати града Тьмутороканя, а любо испити шеломомь Дону. Уже соколома крильца прип?шали поганыхъ саблями, а самаю опустоша въ путины жел?зны“»). Вторая же часть речи бояр — это толкование отд. картин сна, как будет показано далее.
Чтобы выяснить худ. функцию Сна Святослава в С., необходимо, во-первых, правильно прочесть древнерус. текст, во-вторых, объяснить значение использованных автором символов сновидений, в-третьих, соотнести отд. символич. картины сна с определенными фрагментами
– 32 –
речи бояр. Эта задача еще не решена. Учитывая ранее высказанные мнения, предлагаем интерпретацию шести картин сна.
I. «Си ночь съ вечера од?вахуть мя, — рече, —
чръною паполомою на кроваты тисов?».
По слав. сонникам позднего времени, сохранившим тем не менее наиболее устойчивые архаичные представления, видеть на себе черную одежду во сне — к болезни, нищете, печали, досаде (см.: Перетц. Слово. С. 256). Но Святослав видит себя во сне не просто в черной одежде или покрытым черным одеялом, как во сне князя Мала, — его «одевают» черной паполомой, т. е. погребальным покрывалом, как мертвого. Таким образом, Святославу снится уже как бы не символич., а реальная картина — его готовят к погребению. Традиц. символ сновидений (черная одежда) в С. уточняется словом «паполома» и перестает быть символом.
Видеть во сне кровать — тоже плохая примета по сонникам: к болезни или смерти (см.: Там же). «Тисовая» кровать — это, с одной стороны, как ясно из приведенных В. Л. Виноградовой фольклорных параллелей (Словарь. Л., 1984. Вып. 6. С. 31), реальная деталь быта. Однако тис ценился прежде всего за то, что долго не поддавался гниению, его так и называли: «негниющее дерево» (Анненков Н. И. Ботанический словарь. М., 1859. С. 155). Поэтому наряду с кедром тис считался в древности и на Западе и на Востоке самой ценной породой для гроба (тисовый гроб стоил баснословно дорого) и в связи с этим был символом смерти. У Овидия, напр., тисовая аллея ведет в могильные чертоги (см.: Лонгинов А. В. Слово о полку Игореве. Одесса, 1911. С. 39). Тисовый гроб известен и по слав., в частности, укр. нар. песням, ср.: «Ой, умру я, мій миленький, умру / Зроби мині тисовую (вариант «кедровую») труну» (см.: Перетц. Слово. С. 248).
II. «Чръпахуть ми синее вино съ трудомь см?шено».
Согласно большинству слав. сонников, пить во сне вино, и особенно мутное, — «плохая примета», «знак печали и досадного известия» (см.: Там же. С. 256—257). В рус. нар. свадебных песнях невеста видит во сне накануне прихода в дом сватов, что выкатили бочку «зелена вина», и это, по словам матери, толкующей сон, означает слезы невесты (см.: Манн. Заметки к тексту «Слова…». С. 133—134).
В уст. нар. творчестве славян постоянный эпитет вина — «зеленое» (ср.: «золота чарка зелена вина»). А. Н. Веселовский считал, что здесь мы встречаемся с перенесением признака лозы на ее продукт (Из истории эпитета // ЖМНП. 1895. № 12. С. 181; то же: Веселовский А. Н. Собр. соч. СПб., 1913. Т. 1. С. 61). В Сне Святослава вино синее. Предложены различные толкования этого эпитета вина (см. в статье Вино). Прежде всего, «синее» может означать «темное, мутное», а пить мутное вино — к печали. Но непременно следует учитывать и то значение эпитета «синий», которое предложил А. А. Косоруков (Гений без имени. С. 85—86). В языч. мифологии синий цвет символически связан с нижним миром водных духов. В С. синий цвет — это, с одной стороны, символич. цвет враждебных человеку мифич. сил нижнего мира смерти, моря, противопоставленного земле, а с др. стороны — символич. цвет половцев, реальных врагов Руси, живших «у синего моря», «на синем Дону». В любом случае «синий» в С. — символ враждебности, опасности. Синее вино — это вино, которым угощают враги, напиток смерти, не случайно оно «с печалью
– 33 –
смешено». Возможно, кроме того, что «синее вино», которым угощают Святослава, это метафора вражеской крови, которой «поили» половцы русских на поле битвы, подобно тому, как русские поили «сватов» своим «кровавым вином». В таком случае именно пролитая вражеская кровь («синее вино») оказалась с привкусом печали, горя для рус. князей, ибо «нечестно», бесславно пролили они «кровь поганую».
По мнению некоторых исследователей, «съ трудомь» не может означать «с печалью» (о др. толкованиях этого слова см. в статье Труд), поскольку печаль — отвлеченное понятие — нельзя «смешать» с вином. Думается, однако, что здесь автор использовал традиц. выражение (ср., напр., приведенную Виноградовой библейскую параллель: «воду свою с мукою и скорбью испьеши… и питие свое с трудом да испьеши» (см.: Словарь. Вып. 6. С. 64)), лишь применив в качестве худ. приема материализацию отвлеченного понятия, превратив обстоятельство образа действия (как? — с трудом) в дополнение (с чем? — с трудом) с помощью краткого причастия «смешено».
III. Третья картина сна построена на символике рассыпающегося жемчуга, устойчивого символа слез в сновидениях (см.: Перетц. Слово. С. 257): «Сыпахуть ми тъщими тулы поганыхъ тльковинъ великый женчюгь на лоно и н?гуютъ мя».
Крупный жемчуг сыплют Святославу на грудь из пустых, порожних колчанов. Именно эти опустевшие колчаны — причина слез Святослава, ведь выпущенные из них стрелы «негуют» русичей, обобщенным образом которых выступает во Сне Святослав как глава Русской земли. Выражение «н?гуютъ мя» явно перекликается с предшествующим сну фрагментом о победах Святослава, в котором описывается, как он «притрепа» поганых своими острыми мечами. Оба слова — и «притрепать», и «нежить» означают «ласкать», но оба в рассматриваемых фрагментах употреблены в противоположном значении, поскольку Святослав «притрепал» врагов острыми мечами, а они «негуют» Святослава (= полки Игоря) стрелами из своих колчанов, пустых («тощих») после боя.
Помимо символики слез за жемчугом в сонниках закреплена символика получения дорогого подарка: «жемчуг во сне брать — получить знатный подарок или слезы» (Там же). Это второе символич. значение жемчуга тоже присутствует в С. Святослав получает «подарок» от «поганых толковин». Слово «толковины» объясняют по-разному. Есть все основания считать, что это не союзники русских в битве, ковуи, как думают некоторые исследователи, а противники русичей — половцы. Толковины названы «погаными», а в С. это эпитет половцев, которые противопоставлены христианам-русичам. Вероятно, объясняя слово «тльковины», следует исходить из того единственного значения, которое отмечают у него словари: толмачи, переводчики. В таком случае «поганые толковины» — это половецкие переводчики-послы, а жемчуг — это преподносимый ими Святославу подарок, обычный при дипломатических миссиях; но жемчуг-подарок — это на самом деле жемчуг-слезы, жемчуг-стрелы. Косвенным подтверждением того, что жемчуг рассыпают Святославу на грудь половецкие послы, может служить то, что в предсвадебном сне невесты обрядовых песен «крупен жемчуг» рассыпают «ясны соколы» — сваты, т. е. посланники, представители др. стороны — жениха (см.: Манн. Заметки к тексту «Слова…». С. 134).
– 34 –
Бояре толкуют только первую из трех картин первой части сна. Соотнося ее с реальными событиями, бояре рисуют опять-таки символич. картину победы тьмы над светом («Темно бо б? въ Г? день: два солнца пом?ркоста, оба багряная стлъпа погасоста и съ нима молодая м?сяца, Олегъ и Святъславъ (молодые сыновья Игоря, на которых тоже легла тень бесчестия. — Л. С.), тъмою ся поволокоста. На р?ц? на Каял? тьма св?тъ покрыла»). Таким образом, черная паполома на солнце-князе — это тьма, покрывающая свет, т. е. символич. смерть рус. князей-Ольговичей, их поражение. Во сне Святослав как бы отождествляется с потерпевшими поражение князьями: с ним как бы происходит то, что на самом деле произошло с князьями-Ольговичами на Каяле. Тем самым автор подчеркивает единство княж. рода (все князья — как один князь) и верховную власть киевского князя.
IV. Четвертая символич. картина Сна, начинающая собой его вторую часть, связана уже не с самим Святославом, а с его златоверхим (т. е. княж.) теремом: «Уже дьскы безъ кн?са въ моемъ терем? златовръс?мъ».
Слово «кн?съ» неизвестно по др. древнерус. памятникам. Н. Ф. Грамматин полагал, что «кн?съ» — это грамматич. вариант строит. термина «князь» (князек), которое имело несколько значений (см. об этом в статье Алексеева), и в частности: 1) конь, конек на крыше, т. е. верхнее продольное бревно или брус двускатной крыши, которым скрепляются кровельные доски; 2) матица, т. е. балка, поперечное бревно, на которое настилаются в избах доски потолка. Алексеев постарался доказать, что под кнесом в С. имеется в виду конек, отсутствие или повреждение которого предвещало, по нар. приметам, какое-либо большое несчастье для жильцов этого дома, в том числе смерть главы дома (К «сну Святослава»… С. 241—248). Видеть во сне поврежденный конек или его отсутствие тоже сулило несчастье, смерть.
Исходя из этого, исследователи полагали, что снившееся Святославу отсутствие на его тереме кнеса-конька предвещало ему смерть. Н. С. Демкова рассматривает это как поэтич. напоминание автором С. о смерти Святослава и делает вывод, что С. написано после его смерти. Косоруков говорит о символич. смерти Святослава как вел. киевского князя, т. е. ослаблении его полит. роли.
Однако эта интерпретация четвертой картины сна не во всем верна. Во-первых, как уже отмечали исследователи, доски без кнеса в тереме, а не на тереме. Поэтому правы, вероятно, те исследователи, которые переводят кнес как «матица» (В. И. Стеллецкий). Во-вторых, нельзя согласиться с тем, что отсутствие в княж. тереме кнеса сулит Святославу смерть.
Отсутствие или повреждение и матицы, и конька означало разрушение дома, что предвещало реальную или символич. смерть. В снах невесты это разрушение описывалось по-разному («Все тыночки раскатилися, / Все столбы да пошаталися, / С теремов верхи повынесло»; «Развалилася хоромина, / Середь улицы рассыпалась, / Бревна врозь все раскатилися, / Углы прочь поотвалилися…», см.: Манн. Заметки к тексту «Слова…». С. 133—134).
Если же «царь увидит, что потрясся его дворец — это предсказывает угрожающую от народов войну или обнаружение врагов» (см.: Перетц. Слово. С. 257). Именно с этой приметой связан Сон Святослава. Терем, дом вел. киевского князя — это вся Русская земля, и приснившееся ему во сне разрушение его терема предвещает разорение
– 35 –
врагами Русской земли. Бояре, толкуя данную картину сна, как раз и повествуют о нашествии на Русь половцев: «…по Руской земли прострошася половци, аки пардуже гн?здо, и въ мор? погрузиста, и великое буйство подасть хинови. Уже снесеся хула на хвалу, уже тресну нужда на волю, уже връжеса дивь на землю». Здесь в символич. картинах торжества тьмы, зла над силами света, добра описывается торжество половцев над русскими.
Отрывок «и въ мор? погрузиста, и великое буйство подасть хинови» обычно переставляют, ссылаясь на двойств. число глаголов, в др. место: либо после слов «тъмою ся поволокоста» (Лихачев. Слово — 1950. С. 20), либо после слов «оба багряная стлъпа погасоста» (Слово — 1985. С. 50). Р. О. Якобсон предлагает третий вариант перестановки (см. Перестановки в тексте «Слова»). Однако эти перестановки не нужны. Двойств. число глаголов объясняется, вероятно, тем, что под половцами автор имеет в виду двух половецких ханов — Гзака и Кончака, пришедших на Русь после победы над Игорем и спровоцировавших «буйство» другого врага Руси — хинови. По-видимому, и глагол «простерлись» (устремились) стоял в авторском тексте в форме двойств. числа — «простростася», ошибочно замененной одним из переписчиков на мн. ч.: «прострошася» (вм. ст — ш). Только ханов и мог уподобить автор С. «гнезду» гепардов, подобно тому, как рус. князей он уподобляет «гнезду» соколов.
Интересно, что гепарды, по наблюдению натуралистов, действительно охотятся обычно выводком — «гнездом». Изображение трех гепардов, поваливших на землю дикого коня или онагра, встречается во фресках Софии Киевской (см.: Слово — 1985. Комм. С. 465—466).
Говоря о погружении земли в море, автор гиперболизирует бедствие Русской земли, сопоставляя нашествие половцев с картиной мировой катастрофы, при которой, по описанию в Эдде, «солнце померкло, земля тонет в море» (Беовульф. Старшая Эдда. Песня о Нибелунгах. М., 1975. С. 189 (Б-ка всемир. лит-ры)). Интересно, что при рассказе о последствиях Игорева поражения для Русской земли автор тоже говорит о заливании земли, на сей раз в метафорич. смысле, тоской и печалью: «Тоска разліяся по Руской земли, печаль жирна тече средь земли Рускыи». Обратную картину рисует автор при описании победных походов Святослава, который «наступи на землю Половецкую, притопта хлъми и яругы, взмути р?ки и озеры, иссуши потоки и болота». Последовательное противопоставление земли и моря в С., соотносимое с противопоставлением русских и половцев, основано на мифол. противопоставлении земли и моря как «своего» и «чужого» мира, мира жизни и мира смерти.
V. Святославу снится также, что «всю нощь съ вечера босуви врани възграяху». Непонятный эпитет «босуви» пытались объяснить по-разному (см. Ворон). В. В. Макушев предложил исправить «босуви» на «бусови» — грамматич. вариант диалектного «бусый», т. е. серый, дымчатый.
Перетц (Слово. С. 258—259) в качестве параллелей к данной символич. картине приводит толкования сонников относительно того, что слышать во сне карканье ворона — к несчастью. Но как справедливо отметил Н. В. Шарлемань, Святослав видит во сне не черного ворона, а серых ворон: «Серые воро?ны собираются в местах их массовых ночевок, издавая неприятное карканье, тогда как черные
– 36 –
во?роны не собираются на ночевки в стаи и ночного граяния их не бывает» (Из реального комментария… С. 114). Г. В. Сумаруков также подчеркнул, что во?роны — «настоящие отшельники: они не собираются в стаи, как их близкие родичи — серые воро?ны, грачи и галки», они «ведут скрытый образ жизни, очень осторожны, каркают редко, держатся и гнездятся в глухих местах» (Кто есть кто в «Слове о полку Игореве». М., 1983. С. 33). Таким образом, автор С. основывается на традиц. символе сновидений, но переосмысливает его.
В толковании бояр эта символич. картина сна истолковывается следующим фрагментом: «Се бо готскія красныя д?вы въсп?ша на брез? синему морю, звоня рускымъ златомъ, поютъ время бусово, лел?ютъ месть Шароканю». На то, что «готские девы вспели» аналогично в Сне Святослава «врани възграяху», первым обратил внимание В. Ф. Миллер (Взгляд. С. 219). Он указал и на др. перекличку этих фрагментов: «бусови врани» и «время бусово», созвучие «дебрь Кисаню» и «месть Шароканю», а также на упоминание в обоих фрагментах «синего моря».
«Время бусово» толкуют по-разному (см.). Исходя из явного сопоставления выражений «босови врани» и «бусово время», можно думать, что в обоих случаях бусый (= бусо?вый?) — качественное прил., означающее цвет (серый с оттенками) и образованное от тюрк. boz ~ buz. Поскольку половцы входят в С. в семантич. поле «тьмы», противопоставленной «свету», то и время их торжества автор С. мог назвать серым, темным, тоскливым, — «невеселой годиной», как считали Макушев и Е. В. Барсов. Бусый и бусовый, вероятно, чередующиеся грамматич. формы, подобно бус?ть / бусов?ть (сереть, темнеть).
Пение готских дев (готы здесь осмысляются как народ, дружественный половцам), воспевающих победу половцев, отомстивших за поражение хана Шарукана, заставляет вспомнить о реакции на поражение Игоря народов, сочувствующих русским: «Ту н?мци и венедици, ту греци и морава поютъ славу Святъславлю, кають князя Игоря, иже погрузи жиръ во дн? Каялы, р?кы половецкія, рускаго злата насыпаша».
Фрагмент о поющих готских девах перекликается и с еще одним фрагментом в С.: в то время, когда готские девы поют, рус. жены плачут, причитая: «Уже намъ своихъ милыхъ ладъ ни мыслію смыслити, ни думою сдумати, ни очима съглядати, а злата и сребра ни мало того потрепати!».
Как видим, во всех трех фрагментах упоминается злато, которое погрузил Игорь на дно Каялы, о потере которого сожалеют рус. жены и которым звенят готские девы. Ср. указанную Робинсоном параллель в «Песне о Нибелунгах»: суровый Хаген опустил на дно Рейна захваченное некогда Зигфридом золото Нибелунгов. Золото в средневековье было символом гос. власти, силы, могущества. Таким образом, погружение Игорем рус. золота в Каялу символически означало утрату рус. князьями богатства, силы, могущества, военного превосходства над половцами. Есть здесь, возможно, и еще один смысл: золото, погруженное в Каялу, — рус. воины, которые «в мор? истопоша».
VI. Последняя символич. картина Сна Святослава до сих пор даже не прочитана однозначно. В Перв. изд. этот фрагмент читался в следующем виде: «У Пл?сньска на болони б?ша дебрь Кисаню, и не сошлю къ синему морю». Было предложено множество различных поправок в этот текст. Наиболее приемлемым нам кажется прочтение, предложенное
– 37 –
Макушевым: «У Пл?сньска на болони б?ша дебрьски сани, и несоша я къ синему морю». Макушев предлагает минимальные поправки: 1) «несошлю» разбить на слова иначе: «несоша я», с заменой Л на А (эти буквы часто смешивались) и Ю на ?, т. е. «их» — вин. п. мн. ч. от мест. «они» (эти буквы также легко было спутать при переписке); 2) «дебрь Кисаню» тоже разделить на слова иначе: «дебрь(с)ки сани», с добавлением выпавшего выносного С в слове «дебрьски» и заменой Ю на И в слове «сани» (см. Дебрь кисаню; Сани).
Макушев переводил «сани» как «змеи». Но более убедительной является точка зрения, согласно которой сани — это зимняя повозка на полозьях. Эпитет «дебрьски» сторонники этой точки зрения переводят как «адские», ссылаясь на такое его значение в памятниках христ. лит-ры (дебрь огненная — ад, геенна). Однако такой перевод явно неверен. Можно предположить, что у язычников слово «дебрь» (ущелье, пропасть) означало в переносном смысле подземный мир смерти, царство смерти вообще, мир мертвых, подобно греч. Аиду и евр. Шеолу. И лишь затем, в христианстве, разделившем царство смерти на небесный рай и подземный ад, слово «дебрь» с добавлением определения «огненная» стало означать ад. В таком случае «дебрьски сани» в С. — это сани, на которых везут в загробный мир, сани как принадлежность похоронного обряда. Интересно, что волог. слово «дебрьски» означает «неведомо откуда, из неизвестных, чужих мест».
Пл?сньск, поясненный первыми издателями как «город Галицкого княжения, смежный с Владимирским на Волыне», позднее было предложено понимать как урочище Плоское или Плеске («Плоская часть») под Киевом, сев.-зап. часть киевского Подола. Однако, во-первых, в С. упомянут именно Пл?сньск (см. Плесненск), а во-вторых, под этим именем подразумевается в С. не урочище, а именно город, с расположенной вокруг «болонью», т. е. свободным пространством перед гор. стенами. (см. Болонье). Выражение «у Пл?сньска на болони» тождественно выражению «у Сетомля на болоньи» в Ипат. лет. под 1150, обозначающему место встречи двух князей.
Смысл рассматриваемой символич. картины Сна Святослава, как представляется, в том, что Святослав, сидящий «в Киеве на горах», грозный и великий, во сне видит себя не в Киеве — столице Киевской Руси, ее центре, а на самой окраине, у небольшого пограничного городка на юго-западе Руси — Плесньска (см.: Раппопорт П. А. К вопросу о Плесньске // Сов. археология. 1965. № 4. С. 92—96), и даже не в самом городе, а на болони, т. е. в низком по сравнению с городом месте, за городом, в противоположность «горам» киевским. Наконец, вместо «золотого стола» киевского (символа власти, силы, могущества) он оказывается во сне в погребальных санях (символ не-жизни, не-могущества, не-бытия), в которых несут его к морю — символу «того света» и одновременно — месту пребывания половцев, к ним в плен.
Как видим, и в данной картине со Святославом во сне происходит то, что произошло наяву с Игорем и другими князьями-участниками похода, пересевшими из «с?дла злата» в «с?дло кощиево», оказавшимися в плену, у «синего моря», что символически означало смерть.
Картине символич. смерти Святослава, которого несут в погребальных санях к синему морю, в речи бояр соответствует упоминание о совершившейся мести половцев за пленение князя Шарукана, которую «лелеют», воспевают готские девы.
– 38 –
Картина плена-смерти рус. князей противопоставляется автором С. картине победного похода Святослава, когда он «поганаго Кобяка изъ луку моря, отъ жел?зныхъ великихъ плъковъ половецкихъ, яко вихръ, выторже. И падеся Кобякъ въ град? Кіев?, въ гридниц? Святъславли». Святослав повторяет движение Кобяка, но в обратном направлении: теперь его «выторже» из княж. гридницы и несут «к синему морю».
Итак, Святославу снится в Киеве на горах «государственный» сон. Мистич. путем ему дается знать о походе Игоря, его поражении и нашествии на Русь врагов. Тем самым подчеркивается роль вел. киевского князя как главы рус. князей и всей Русской земли. Худ. функция Сна Святослава — обосновать право последнего на «злато слово», в котором он выступает объединителем рус. князей в борьбе с врагами.
По словам Алексеева, «сон Святослава имеет очень специфический древнерусский колорит» (С. 236). Действительно, Сон Святослава связан с рус. традицией символики сновидений. Сходство Сна Святослава со сном князя Мала из летописца Переяславля Суздальского, впервые отмеченное А. И. Кирпичниковым, подробно проанализировал Лихачев. Сходство Сна Святослава со снами невест из рус. свадебных песен отметил Манн (сделавший, однако, на этом основании ошибочный вывод, что Святослав метафорически изображается невестой).
Лит.: Макушев В. [Рец. на кн.: Тихонравов Н. С. Слово о полку Игореве. М., 1866] // ЖМНП. 1867. Февр. С. 459—461; Огоновский. Слово. С. 81; Миллер. Взгляд С. 215—226; Каллаш В. В. Несколько догадок и соображений по поводу «Слова о полку Игореве» // Сб. статей в честь В. Ф. Миллера. М., 1900. С. 316—347; Перетц. Слово. С. 238—246; Айналов Д. В. Сон Святослава в «Слове о полку Игореве» // ИпоРЯС. 1928. Т. 1, кн. 2. С. 477—482; Слово о полку Игореве / Пер., предисл. и пояснения Ив. Новикова. М., 1938. С. 98—99; Алексеев М. П. К «сну Святослава» в «Слове о полку Игореве» // Слово. Сб. — 1950. С. 226—248; Шарлемань Н. В. 1) Заметки натуралиста к «Слову о полку Игореве» // ТОДРЛ. 1951. Т. 8. С. 59—64; 2) Заметки к «Слову о полку Игореве» // Там же. 1955. Т. 11. С. 9; Щепкина М. В. Замечания о палеографических особенностях рукописи «Слова о полку Игореве»: (К вопросу об исправлении текста памятника) // Там же. 1953. Т. 9. С. 24—29; Ангелов Б. Заметки о «Слове о полку Игореве» // Там же. 1960. Т. 16. С. 54—55; Сапунов Б. В. «Тисовая кровать Святослава» // Там же. 1961. Т. 17. С. 324—326; Гаген-Торн Н. И. 1) Думки з приводу «сна князя Святослава» у «Слові о полку Ігоревім» // Народна творчість та етнографія. Киiв, 1963. Кн. 4. С. 100—104; 2) Некоторые замечания о «темных местах» «Слова о полку Игореве»: (Заметки этнографа) // Сов. этнография. 1972. № 2. С. 51—60; Лихачев Д. С. 1) Сон князя Мала в Летописце Переяславля Суздальского и сон князя Святослава в «Слове о полку Игореве» // Festschrift fur Margarete Woltner zum 70. Geburtstag am 4. Dezember 1967. Heidelberg, 1967. S. 168—170 (то же: Сон князя Святослава в «Слове» // Лихачев. «Слово» и культура. С. 288—292); 2) Еще раз о «Сне Святослава» в «Слове о полку Игореве» // Сравнительное изучение лит-р: Сб. статей к 80-летию акад. М. П. Алексеева. Л., 1976. С. 9—11; Демкова Н. С. К вопросу о времени написания «Слова о полку Игореве» // Вест. ЛГУ. № 14 (Сер. истории, яз. и лит-ры). 1973. Вып. 3. С. 73; Сулейменов О. Аз и Я: Книга благонамеренного читателя. Алма-Ата, 1975. С. 62—76; Подлипчук Ю. В. Прочтение «темного места» в тексте «Слова о полку Игореве»: (Сон Святослава) // Нравственно-гуманистическая проблематика и худ. искания лит-ры. Хабаровск, 1977. С. 14—30; Никитин А. Л. Наследие Бояна в «Слове о полку Игореве»: Сон Святослава // Слово. Сб. — 1978. С. 112—133; Степанов А. Г. Сон Святослава и «синее вино» в «Слове о полку Игореве» // Там же. С. 148—150; Абаев В. И. «Синее вино» в «Слове о полку Игореве» // ВЯ. 1985. № 6. С. 40—41; Косоруков А. А. Гений без имени. М., 1986. С. 83—92; Манн Р. Заметки к тексту «Слова о полку Игореве»: 2. Сон и золотое слово Святослава // Исследования «Слова». С. 133—137; Робинсон А. Н. «Слово о полку Игореве» среди поэтических шедевров средневековья // Слово — 1988. С. 23—24; Карпунин Г. По мыслену древу. Перечитывая
– 39 –
«Слово о полку Игореве». Новосибирск, 1989. С. 169—224; Михайлов В. Раскрытые тайны «Слова о полку Игореве». Меленки, 1990. С. 14—18.
Л. В. Соколова
СОН СВЯТОСЛАВА — фрагмент С., входящий в центральную часть произведения, посвящ. вел. князю Святославу (Сон Святослава, толкование его боярами, «злато слово» Святослава).
Вещий Сон Святослава — не отражение действительного события, реальности, как думал И. А. Новиков, а поэтич. прием, использованный автором С. по традиции средневековой лит-ры (примеры см. в работах В. Н. Перетца, М. П.Алексеева, Д. С. Лихачева, А. Н. Робинсона, А. Л. Никитина и др.). Герои средневековых эпич. и лиро-эпич. произведений «видят» вещие сны в определенных, этикетных ситуациях, накануне важных событий. В особых случаях, когда речь шла о судьбе государства, предстоящие события мистич. путем, через сновидения «предсказывались» его главе (ср., напр., сон Карла Великого из «Песни о Роланде»). Не случайно и Святослав«видит» сон «въ Кіев? на горахъ», а толкуют его думцы князя, бояре, чем подчеркивается, что сон снится вел. князю и имеет общегос. смысл.
Особенностью Сна Святослава и сходного с ним в этом отношении сна князя Мала из летописца Переяславля Суздальского является то, что оба они снятся героям не накануне событий, как обычно, — «оба вещих сна сообщают о том, что уже случилось, но о чем не моглизнать те, кому эти сны снятся» (Лихачев. Сон князя Святослава в «Слове». С. 230). Бояре, толкующие сон, объясняют его тем, что умом вел. князя мистич. путем уже овладела печаль, хотя он еще не знает о происшедшем («уже, княже, туга умь полонила»).
Сон Святослава «мутенъ», т. е. темный, непонятный. Таким и полагалось быть «вещему» сну, состоящему из загадочных, символич. картин. Не случайно исуществовали при правителях толкователи снов, «разрешители сна», «снодавцы», «философы», что нашло отражение в библейских книгах, хрониках, средневековых романах, летописях, произведениях фольклора (см.: Перетц. Слово. С. 238—239).
Сон Святослава содержит шесть картин:
(1) «Си ночь съ вечера од?вахуть мя, — рече, —
чръною паполомою на кроваты тисов?,
(2) чръпахуть ми синее вино съ трудомьсм?шено,
(3) сыпахуть ми тъщими тулы поганыхъ тльковинъ
великый женчюгь на лоно и н?гуютъ мя.
(4) Уже дьскы безъ кн?са в моемъ терем? златовръс?мъ.
(5) Всю нощь съ вечера босуви врани възграяху.
(6) У Пл?сньска на болони б?ша дебрьски сани
и несоша я къ синему морю» (текст в прочтении Л. В. Соколовой).
По мнению Алексеева, «„сон“ этот делится … на две неравные части (картины 1—4 и5—6. — Л. С.), из которых первая относится к самому Святославу, вторая же имеет в виду зловещие явления природы, еще более усиливающие общее мрачное гнетущее впечатление от сна в целом и от всех его „вещих“ примет. Что эти приметы расположены в два параллельных ряда видно из того, что рассказ Святослава о виденном им сне дважды и, конечно, неспроста возвращается к указанию на вечер, как на то время,когда, как ему казалось, начали совершаться затем описанные им события» (К «сну Святослава»… С. 226). По мнению Соколовой, сон делится на две равные части, каждая из которых содержит по три символич. картины (1—3 и 4—6). Первые три картины объединяет в одну часть то, что объектом действия неназванных лиц здесь выступает Святослав (его одевают паполомой, поят вином, сыплют ему жемчуг на грудь),тогда как картины второй части лишь опосредованно связаны со Святославом. Различаются две части сна и по характеру использования символов сновидений: если во второй части они используются традиционно (во сне — символ-загадка, в толковании сна — разгадка), то в первой части символы сновидений обрастают реалиями, позволяющими и без дальнейшего толкования понять смысл символич. картины. Наконец,если первые три картины иносказательно повествуют о битве и поражении Игоря на Каяле, то остальные три — о последствиях для Русской земли этого поражения.
Границы речи бояр, толкующих Сон Святослава, определяются по-разному. Одни исследователи считают речью бояр фрагмент со слов «И ркоша бояре князю…» до слов «а самаю опустоша въ путины жел?зны», другие включают в речь бояр и…