Сочинение на тему быть или казаться по тексту львова
8 вариантов
ЕГЭ по русскому языку
«Быть или казаться»? Вот проблема, над которой рассуждает С. Львов.
Данный текст основан на конкретном случае из жизни. Будучи юным и неопытным преподавателем, рассказчик обучал уже закончивших общевойсковые училища курсантов и призванных в армию студенток. Герой безумно стеснялся своих учеников, но ему всё же удалось заставить и себя, и их забыть о его неприличной молодости, и гротескно-нелепом появлении в аудитории, и даже о нелепом внешнем виде. В ход он пустил единственное свое преимущество над учениками – совершенное знание немецкого языка.
Авторская позиция сформулирована четко: в ситуации «быть или казаться» он выбирает «быть», а значит, «не заботиться о том, чтобы казаться…» Главное для него в той ситуации – покорить слушателей своими знаниями языка, и тогда они забудут о его молодости и нелепом виде.
Трудно не согласиться с мнением автора. Наверное, каждый из нас не раз бывал в положении, когда мы хотели казаться лучше, чем есть на самом деле. И тогда на помощь приходило то лучшее, что есть в каждом из нас.
Так, главный герой фильма Евгения Марченко «Быть или казаться» однажды понял: жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на то, что не является для него необходимым и обязательным. Он оставил университет, перестал думать о престижной работе и прекратил пустые пререкания с матерью. Парень просто решил отгородиться от остального мира, создать свой собственный мирок, в котором только то и делать, что рисовать, рисовать и рисовать.
В Интернете прочитала стихотворение А. Макаревича, одно из четверостиший которого взяла в качестве эпиграфа. Но главными в стихе, на мой взгляд, являются заключительные строки: «Легко казаться. Очень трудно быть…»
Таким образом, могу сделать вывод о том, что то, какой ты есть, в несколько раз важнее, каким ты кажешься другим.
(1)Случилось так, что в качестве преподавателя в аудиторию высшего учебного заведения я впервые вошёл, когда мне не было и двадцати лет, в 1942 году. (2)Мы только что закончили курсы военных переводчиков при Военном институте иностранных языков и готовились ехать на фронт. (3)Но нескольких из нас оставили преподавать в институте. (4)Меня предупредили: моими слушателями будут курсанты, уже закончившие общевойсковые училища. (5)Перед ними я робел. (б)Предстоит учить мне и призванных в армию студенток. (7)Они меня смущали. (8)Вид мой был отнюдь не бравый: более чем скромное обмундирование и сущее несчастье — ботинки с обмотками вместо сапог.
(9)Вот тут-то передо мной и встал вопрос: «Быть или казаться?» (10)Я представлял себе ясно, каким покажусь своим первым ученикам. (11)Как сделать, чтобы они почувствовали, каков я есть? (12)Решил начать с лобовой психологической атаки. (13)Продемонстрирую несколько примеров работы военного переводчика, потом скажу: «Вот что я умею и этому научу вас».
(14)Взяв с собой трофейные уставы и письма немецких солдат, я с замирающим сердцем пошёл в класс. (15)Перед дверью маячил дежурный: выше меня на голову, выправка умопомрачительная, обмундирование, какое мне и не снилось.
(16)Я взялся за ручку двери.(17)— Ты куда? — грозно осведомился дежурный.(18)—В класс!(19)— Это чего ради? (20)К нам сейчас преподаватель придёт!(21)—Это я!
(22)— Брось заливать! — начал дежурный, но вдруг осёкся, широко распахнул передо мной двери и от неожиданности вместо «Встать! Смирно!» гаркнул: «Встать! Руки вверх!»
(23)Отделение, вскочившее со своих мест, рухнуло на скамьи, давясь от хохота.
(24)Растерявшись и видя перед собой аудиторию из одних бравых строевиков и блистательных красавиц, — так мне казалось — я, вместо того чтобы продемонстрировать на примерах, в чём состоит работа военного переводчика, сразу сказал:(25)— Сейчас я покажу вам, что я умею…(26)Тут у меня распустилась обмотка. (27)Я поставил ногу на табурет и начал обматывать ею ногу, но продолжал говорить:(28)— И этому научу вас!(29)Слушатели задохнулись от смеха.(30)«Всё погибло!» — подумал я с отчаянием.(31)Но отступать некуда. (32)Делая вид, что не слышу смеха, я приказал:(33)— Раскрыть любой устав на любом месте!
(34)Дежурный поспешил раскрыть одну из синих книжек. (35)И я стал переводить с листа, сам себе приказав: «В темпе!» (Зб)Потом проделал то же самое с выхваченным наудачу трофейным приказом. (37)Особенно впечатлил слушателей перевод трофейного письма, написанного возрождённым в гитлеровские времена готическим шрифтом. (38)Непривычному он кажется иероглифами. (39)И наконец, не глядя на схему, отбарабанил структуру двух дивизий вермахта: пехотной и танковой.
(40)Словом, я заставил своих учеников забыть и мою неприличную молодость, и гротескно-нелепое появление, и даже обмотки. (41)Но уж потом мне приходилось каждый день, не давая себе спуску и поблажки, быть, а значит, не заботиться о том, чтобы казаться.(По С. Львову*) * Сергей Львович Львов (род. в 1922 г.) — русский писатель, журналист, литературный критик.
Источник текста: ЕГЭ 2013, Сибирь, вариант 2.
Случилось так, что в качестве преподавателя в аудиторию высшего учебного заведения я впервые вошел, когда мне не было и двадцати лет, в 1942 году. Мы только что закончили курсы военных переводчиков при Военном институте иностранных языков и готовились ехать на фронт. Но нескольких из нас оставили преподавать в институте. Мы рвались на фронт, во безуспешно, все наши рапорта возвращали. Меня предупредили: моими слушателями будут курсанты, уже закончившие общевойсковые училища. Перед ними я робел. Предстоит учить мне и призванных в армию студенток. Они меня смущали. Вид мой был отнюдь не бравый: более чем скромное обмундирование и сущее несчастье — ботинки с обмотками вместо сапог.
Вот тут?то передо мной и встал вопрос: «Быть или казаться?» Я представлял себе ясно, каким покажусь своим первым ученикам. Как сделать, чтобы они почувствовали, каков я есть? Решил начать с лобовой психологической атаки. Продемонстрирую несколько примеров работы военного переводчика, потом скажу: «Вот что я умею и этому научу вас».
Слушатели мои немецкий язык немного знали, но военного перевода еще не нюхали.
Взяв с собой трофейные уставы и письма немецких солдат, схемы организации соединений гитлеровского вермахта, я с замирающим сердцем пошел в класс. Перед дверью маячил дежурный — выше меня на голову, выправка умопомрачительная, обмундирование, какое мне и не спилось: габардиновая гимнастерка! офицерский ремень! хромовые сапоги!!!
Я взялся за ручку двери.
— Ты куда? — грозно осведомился дежурный.
— В класс!
— Это чего ради? К нам сейчас преподаватель придет!
— Это я!
— Брось заливать! — начал дежурный, но вдруг осекся, широко распахнул передо мной двери и от неожиданности гаркнул: «Ауф! Хенде хох!» — «Встать! Руки вверх!», вместо «Ауф! Штильгештанден!» — «Встать! Смирно!»
Отделение, вскочившее со своих мест, рухнуло на скамьи, давясь от хохота.
Растерявшись и видя перед собой аудиторию из одних бравых строевиков и блистательных красавиц, — так мне казалось — я, вместо того чтобы продемонстрировать на примерах, в чем состоит работа военного переводчика, сразу сказал:
— Сейчас я покажу вам, что я умею…
Тут у меня распустилась обмотка. Я поставил ногу на табурет и начал обматывать ею ногу, но продолжал говорить:
— И этому научу вас!
Слушатели задохнулись от смеха.
«Все погибло! — подумал я с отчаянием. — Появился перед ними как клоун! Это непоправимо».
Но отступать некуда. Делая вид, что не слышу смеха, я приказал:
— Раскрыть любой устав на любом месте!
Дежурный раскрыл одну из синих книжек.
И я стал переводить с листа, сам себе приказав: «В темпе!» Потом проделал то же самое с выхваченным наудачу трофейным приказом. Особенно впечатлил слушателей перевод трофейного письма, написанного возрожденным в гитлеровские времена готическим шрифтом. Непривычному он кажется иероглифами. И наконец, не глядя на схему, отбарабанил структуру двух дивизий вермахта: пехотной и танковой. Это не хвастовство, — военный переводчик должен все это делать так же быстро и четко, как пулеметчик разбирает и собирает пулемет. Но моим слушателям еще предстояло стать военными переводчиками, а я уже много месяцев занимался этим с утра и до вечера.
Словом, я заставил своих учеников забыть и мою неприличную молодость, и гротескно-нелепое появление, и даже обмотки. Но уж потом мне приходилось каждый день, не давая себе спуску и поблажки, быть, а значит, не заботиться о том, чтобы казаться.
Без малого десять лет — с 1941-го по 1950-й — прослужил я в армии. Едва ли не каждый день жизнь и служба сталкивали меня с дилеммой «Быть или казаться?». В действующую армию попал поздно. Вначале меня не отпускали с преподавательской работы, потом помешала тяжкая болезнь. Когда, наконец, оказался на фронте, мне, естественно, как всякому новичку, было страшно. Но больше всего меня пугало, что кто?нибудь из бывалых фронтовиков, например солдаты из разведроты, из которых трое-четверо несколько раз попадали под мое начало, подумают, что я боюсь. Значит, надо вести себя так, чтобы никому и в голову не могло прийти такое. Мне помогали в этом неопытность и близорукость.
Кое-чему научило одно происшествие. Я получил в дивизии под расписку группу пленных, только что взятых на окраине Берлина. Предстояло провезти их по рокадной дороге, то есть дороге, расположенной в прифронтовой полосе и параллельной линии фронта, к Франкфурту-на-Одере, где шли тяжелые бои, и перебросить пленных через передний край: пусть расскажут во Франкфурте, что бои идут уже в Берлине. Чтобы растолковать им достаточно опасное для них задание, я привез их в немецкий фольварк, где размещалась наша отдельная фронтовая разведрота. Психология моих «подопечных» подсказывала: полчаса энергичной строевой подготовки облегчат постановку задачи и обеспечат ее выполнение — пленные должны почувствовать, что они снова в условиях непререкаемого повиновения. Место и время для этих действий выбрать неудачнее было трудно — фольварк находился под тяжелым обстрелом. Опытные пленные глядели на разрывы с ужасом, но команду выполняли; автоматчики, меня сопровождавшие и уже ничему не удивлявшиеся, охраняя квадрат, на котором я подчинял пленных своей воле, тихо и с полным основанием ругались. И вдруг раздался крик:
— Сережка! Ты спятил!
Я оглянулся и увидел под сводом глубоких ворот приятеля по довоенному институту — Давида Самойлова, ныне известного поэта, в те далекие годы — старшину разведроты.
— Сюда! — скомандовал он. — В укрытие с солдатами и фрицами!
И он увел нас в сравнительно безопасное место, где отругал меня, потом на глазах изумленных автоматчиков и пленных обнял. Мы не виделись с июня 1941 года.
Я бы не стал рассказывать эту историю, да она давно существует в устном рассказе Давида: «Двор под обстрелом. Въезжает „студебеккер“, через борт неуклюже переваливается старший лейтенант, за ним автоматчики и пленные, и он начинает муштровать пленных, как на плацу…»
Еще два раза едва не сложив головы, я понял: чтобы «быть», надо вообще не думать, каким кажешься. Думать надо о деле. Если меня убьют потому, что я буду заботиться о впечатлении, которое произвожу, задание останется невыполненным. Не думать о том, насколько храбрым или нехрабрым кажешься, думать только о деле, остальное приложится!
Многие молодые, да и не только молодые люди думают, что тот, кто хочет быть мужественным, должен казаться грубым.
У меня перед глазами десятилетиями маячит выразительный пример. Рос в интеллигентной семье единственный ребенок. Мать любила его без ума и безмерно баловала. Отец, человек немолодой, суровый, властный, был слишком занят работой, чтобы противопоставить этому свою линию. Сыну дали воспитание, которое его мать считала наилучшим и в котором действительно было немало хорошего. Его с детства обучали хорошим манерам и иностранным языкам, со вкусом одевали. Он сам обнаруживал с детства многие прекрасные качества, обычно маменькиным сынкам не свойственные: был смелым и спортивным, хорошо ходил на лыжах, гонял на велосипеде, занимался греблей, учился неплохо, а едва кончив школу, чтобы стать независимым от родителей, начал успешно работать в одном издательстве. Однако проработал там недолго, Совсем молодым человеком выбрал себе другую — трудную, мужественную профессию и другую среду. И вот тут?то, вероятно услышав насмешки по поводу своего вида и манер и не сумев отстоять своей личности, он начал подражать скверным образцам, скрывая свою воспитанность, как дурную болезнь.
Когда через несколько лет мы встретились, он играл роль солдафона, лихого хвата, хриплоголосого грубияна, сквернословил, плоско острил. С сослуживцами и сверстниками был запанибрата, «кого хошь», по его словам, мог хлопнуть по плечу, со всеми был «на вась-вась», с женщинами обходился, как гарнизонный ловелас. Лихо, на глазах матери опрокидывал стакан водки. Пьянея, был нехорош, мутнел взглядом и мокрыми губами нес хвастливую ахинею. При начальстве, с которым, между прочим, отлично умел ладить, вел себя чуть иначе, но основной рисунок был тот же: «Я — „рубаха-парень“, даром что из интеллигентов». А я глядел на него, с детства владеющего французским и немецким, твердо знающего, в какой руке держать вилку, а в какой нож, и думал: «Неужто другие не видят, что он — ряженый, что у него, как у скверного актера, голос напряженно-неестествен, актерские приемы утомительно однообразны и неубедительны, парик и грим не могут скрыть внутренне неуверенного в себе человека и что он корчит из себя сильного, потому что, очевидно, слаб? Пройдет с годами».
Думал с надеждой: этот знакомый был не безразличен мне. Нет, не прошло! Целая жизнь пролетела, и теперь этот уже старый человек изъясняется все тем же грубоватым тоном, так же мгновенно переходит с любым на «ты», развязно хлопает собеседников и слушателей по плечу, беспардонно хвастается, стараясь убедить, что такой тон и есть проявление мужества, которое?де свойственно отважным летчикам, мореходам, землепроходцам. Этот тон «сидел» на нем когда?то, как наряд с чужого плеча. Теперь он оброс им, как коростой. Хотел в юности сбросить одеяние старомодного, благонравного домашнего воспитания и не стал отстаивать того, что было в этом воспитании ценным. А во что облекся? В постоянный грим и костюм хама. Но этот грим и наряд не безразличны к сущности человека. Если долго изображать хама, с годами непременно станешь хамом. Так оно и произошло.
Избранная линия поведения требовала пренебречь родительской любовью, пусть слепой и неразумной, но безмерной. И он провел эту линию последовательно до смертного часа отца, который перед смертью все ждал и не мог дождаться сына. Почти ослепший, почти оглохший сидел старик целыми днями один-одинешенек в кресле посреди квартиры, ждал сына, спрашивал тех, кто заходил к нему, не видели ли его? А тот знал, как скупо отмерен срок отцовской жизни, но то и дело уезжал, даже не оставляя отцу адреса. Когда его в последний раз отвезли в больницу, сына по странному совпадению снова не оказалось в Москве.
Страшнее похорон, чем похороны его отца, я не видел. Приехало несколько поколений сослуживцев покойного — тот едва ли не всю жизнь проработал на одном месте, — знакомые и друзья. Их оказалось много — у родителей был открытый и гостеприимный дом. Почти всех этих людей, когда они пытались узнать у сына об отце, понять, почему сын забросил его, не навещает, почти не звонит, не пишет, когда уезжает, он сумел оскорбить, прогнать, отвадить, только бы не напоминали о том, о чем он твердо решил забыть. И теперь все шли к гробу, минуя сына стороной. Никто не подошел к нему выразить соболезнование. Подняли гроб. Его несли друзья и родственники — старые люди. Для сыновнего плеча под отцовским гробом, не сговариваясь, места не оставили. Играл роль «сурового мужчины», вжился в нее. Доигрался…
Существует расхожий литературно-психологический штамп. Грубость и резкость изображаются в книгах, на экране и на сцене как проявление недюжинной творческой личности или как защитная броня, под которой скрывается нежная и ранимая душа. Но нередко под маской грубости не скрывается ничего, кроме грубости. С печальным недоумением прочитал я, а потом посмотрел в театре пьесу умного, талантливого драматурга, многие произведения которого мне дороги. В провинциальный городок попадает крупный московский архитектор. Он недоволен тем, как здесь, в глуши, воплощен его замысел. Все это в грубейшей, высокомернейшей форме выкладывает местному коллеге. Гость язвит, слушая возражения местного архитектора, унижает его, беспардонно пользуясь тем, что тот моложе, скромнее и чтит в приезжем гостя и пожилого человека. Все грубое, унизительное, обидное приезжий словно нарочно говорит молодому коллеге в присутствии его жены. Попутно похваляется — ему?де нужно как можно скорее улететь отсюда; командировка в дальний город — эпизод, а у него много дел поважнее. С другими жителями глубинки он столь же высокомерен. Бесцеремонно компрометирует одинокую и, судя по всему, хорошую женщину, которая сразу (правда, неизвестно почему) увлеклась им, оскорбляет ее друга, который с полным основанием хотел уберечь ту, кого любит, от двусмысленной ситуации. Автор старается убедить нас, что под этой маской — большая душа и оригинальный ум.
Нам хотят внушить, что большой талант (а никаких проявлений его мы не видим) имеет право на «нестандартное» поведение, оно, мол, свидетельство небанальности и яркости. А мне захотелось сказать драматургу: вы поэтизируете человека, за позой которого нет ничего, кроме чувства собственной безнаказанности.
Быть или казаться?
Своеобразно возникает эта проблема в жизни людей свободных профессий — актеров, литераторов, музыкантов. Многим из них веками было свойственно стремление выделиться, подчеркнуть свою исключительность, принадлежность, к избранному кругу. Так появились выражения: «поэтическая прическа», «актерская физиономия», «художественный беспорядок». Поэтические кудри до плеч, бархатные куртки и банты художников, шевелюры музыкантов описаны в литературе, запечатлены в живописи и на фотографиях. Высмеяны в карикатурах и эпиграммах. Менялась мода, а вместе с ней и ее художественно-артистическое ответвление. Помните провинциального «первого любовника» в одном из рассказов Чехова? Молодого человека в прюнелевых ботиночках и с томным голосом, который хвастается своими любовными победами?
Настоящим актерам, поэтам, музыкантам не приходится заботиться о том, чтобы их узнавали по оригинальности одежды и манер. Такое стремление — почти всегда признак внутренней неуверенности.
Первыми известными литераторами, с которыми я познакомился в юности, были Михаил Аркадьевич Светлов, Константин Георгиевич Паустовский, Александр Иосифович Роскин, Рувим Исаевич Фраерман — каждый личность, да какая! По напрасно стараться вспомнить, чем отличался их облик от облика любого представителя интеллигентной профессии тридцатых годов. Ничем!
Вот у меня на столе одна из фотографий Светлова. Он сидит на сцене Центрального Дома литераторов в день своего последнего юбилея. Темный костюм, незаметный галстук, ни намека на оригинальность или фатовство.
Огромная витрина с довоенными фотографиями литераторов, погибших на фронтах Отечественной войны. Какие скромные костюмы, пиджаки, куртки, кепки, рубашки! И какие прекрасные, незаурядные лица! Зато вспомните, как вызывающе импозантен, демонстративно-элегантен был некий литератор в неоконченном «Театральном романе» Булгакова и какую сатирическую злость автора вызывало его демонстративное пижонство и сибаритство!
Одного такого служителя муз мне довелось увидеть в студенческие годы. Он, знаменитый писатель, вел в нашем институте кружок начинающих прозаиков. Мы провожали его после занятий к остановке трамвая. Шли по Ростокинскому проезду, что в Сокольниках, похожему в те годы на улицу любого провинциального городка.
Можно было поручиться, что до следующего занятия нашего кружка здесь не появится ни одного такого щеголя, с такой тяжелой тростью, с таким массивным перстнем, с такой английской трубкой, в такой серо-голубой шляпе, в таком не но годам ярком шарфе.
— Европа «А!» — как говаривал Остап Бендер.
Его облик запомнился прекрасно: поставленный голос и барственные манеры. Его суждения начисто забылись. Но в конце концов не это главное. А его книги? Я недавно раскрыл их: написано мастеровито, щегольски, с блеском, но, господи, как холодно! — сплошная демонстрация профессионализма.
В годы моего довоенного студенчества нас не занимало, как мы одеты. Донашивали одежду школьных лет, покупали дешевые бумажные свитера, тяжелые ботинки на кожимите или парусиновые туфли. Многие ходили на занятия в байковых лыжных костюмах — они отличались бесформенностью, унылыми расцветками, но большой практичностью.
Молодые люди, не совсем равнодушные к моде, носили домодельные пуловеры, выпуская поверх выреза воротничок рубашки. Так был одет обаятельный молодой герой из антифашистского фильма, снятого по роману Фейхтвангера «Семья Оппенгейм». Нам казалось, что это выглядит по-европейски. О настоящих импортных вещах никто и не слыхивал. Одежду, не мудрствуя лукаво, поставлял «Москвошвей», мы ее носили. О том, как она выглядела, можно прочитать в опубликованном в те годы фельетоне Ильфа и Петрова «Директивный бантик». Читали, хохотали, но продолжали носить изделия «Москвошвея», — а куда денешься!
Драм из?за того, что нечего надеть, среди моих сверстников не помню. Пока у меня самого не возникли впервые переживания на этой почве. Был я тогда студентом I курса. Осенью оказалось, что мое пальто, купленное еще в восьмом классе, носить более невозможно. Я получал стипендию, подрабатывал переводами, но вклад мой в семейный бюджет был невелик. Просить у родителей, а тем более требовать новое пальто мне, восемнадцатилетнему, было стыдно. Мама извлекла из сундука папино осеннее пальто-реглан, сшитое из верблюжьего сукна в начале двадцатых годов. Я оторопел. Пальто доходило мне до пят, было бутылочно-зеленого цвета и застегивалось на огромные костяные пуговицы. Сейчас оно, вероятно, заставило бы модников побледнеть от зависти.
— Весьма эффектно! — сказала в утешение моя тетя, вызванная на консультацию, и ушла хохотать в другую комнату. Я покорился судьбе. В ту пору мы увлекались Александром Грином. Такое пальто вполне могло бы облекать одного из его героев. Почувствуют ли это сходство мои товарищи? Примирит ли оно с моим пугающим видом любимую девушку? Чтобы подчеркнуть суровый романтизм своего одеяния, я в огромную петлю на лацкане вместо пуговицы просовывал большой палец правой руки, зажимая четырьмя остальными грубую ткань пальто, ходил подчеркнуто широкими шагами, мрачно насупившись и нервно комкая ткань, казавшуюся мне столь же суровой, как моя жизнь в роли одного из героев Грина. Но этого сходства не оценил никто из нашей компании. Только мой друг Женька сказал однажды, когда мы возвращались из института домой:
— А не пыжился бы ты, братец!
И между нами состоялся памятный разговор, что естественное поведение, при котором все — интонация, манеры, одежда — полностью отвечает внутренней сущности человека, — редкое благо. Оно не часто дается человеку от природы. Большинству приходится трудно, иногда мучительно искать и создавать свой внешний образ. И великое счастье найти его, а иногда просто отказавшись от поисков, быть тем, что ты есть, совершенствуя свое, а не заимствуя чужое и часто чуждое тебе.
(1)Быть или казаться?
(2)Своеобразно возникает эта проблема в жизни людей свободных профессий – актёров, литераторов, музыкантов. (З)Многим из них веками было свойственно стремление выделиться, подчеркнуть свою исключительность, принадлежность к избранному кругу. (4)Так появились выражения: «поэтическая причёска», «актёрская физиономия», «художественный беспорядок». (5)Поэтические кудри до плеч, бархатные куртки и банты художников, шевелюры музыкантов описаны в литературе, запечатлены в живописи и на фотографиях. (6)Высмеяны в карикатурах и эпиграммах. (7)Менялась мода, а вместе с ней и её художественно-артистическое ответвление. (8)Помните провинциального «первого любовника» в одном из рассказов Чехова?
(9)Молодого человека в прюнелевых* ботиночках и с томным голосом, который хвастается своими любовными победами?
(10)Настоящим актёрам, поэтам, музыкантам не приходится заботиться о том, чтобы их узнавали по оригинальности одежды и манер. (11)Такое стремление – почти всегда признак внутренней неуверенности.
(12)Первыми известными литераторами, с которыми я познакомился в юности, были Михаил Аркадьевич Светлов, Константин Георгиевич Паустовский, Александр Иосифович Роскин, Рувим Исаевич Фраерман – каждый личность, да какая! (13)Но напрасно стараться вспомнить, чем отличался их облик от облика любого представителя интеллигентной профессии тридцатых годов. (14)Ничем!
(15)Вот у меня на столе одна из фотографий Светлова. (16)Он сидит на сцене Центрального Дома литераторов в день своего последнего юбилея. (17)Тёмный костюм, незаметный галстук, ни намека на оригинальность или фатовство.
(18)Огромная витрина с довоенными фотографиями литераторов, погибших на фронтах Отечественной войны. (19)Какие скромные костюмы, пиджаки, куртки, кепки, рубашки! (20)И какие прекрасные, незаурядные лица! (21)Зато вспомните, как вызывающе импозантен, демонстративно-элегантен был некий литератор в неоконченном «Театральном романе» Булгакова и какую сатирическую злость автора вызывало его демонстративное пижонство и сибаритство!
(22)В годы моего довоенного студенчества нас не занимало, как мы одеты. (23)Донашивали одежду школьных лет, покупали дешёвые бумажные свитера, тяжёлые ботинки на кожимите или парусиновые туфли. (24)Многие ходили на занятия в байковых лыжных костюмах – они отличались бесформенностью, унылыми расцветками, но большой практичностью.
(25)Молодые люди, не совсем равнодушные к моде, носили домодельные пуловеры, выпуская поверх выреза воротничок рубашки.
(26)Так был одет обаятельный молодой герой из антифашистского фильма, снятого по роману Фейхтвангера «Семья Оппенгейм».
(27)Нам казалось, что это выглядит по-европейски. (28)О настоящих импортных вещах никто и не слыхивал. (29)Одежду, не мудрствуя лукаво, поставлял «Москвошвей», мы её носили. (30)О том, как она выглядела, можно прочитать в опубликованном в те годы фельетоне Ильфа и Петрова «Директивный бантик». (31)Читали, хохотали, но продолжали носить изделия «Москвошвея», – а куда денешься!
(32)Драм из-за того, что нечего надеть, среди моих сверстников не помню. (ЗЗ)Пока у меня самого не возникли впервые переживания на этой почве. (34)Был я тогда студентом I курса. (35)Осенью оказалось, что моё пальто, купленное ещё в восьмом классе, носить более невозможно. (36)Я получал стипендию, подрабатывал переводами, но вклад мой в семейный бюджет был невелик. (37)Просить у родителей, а тем более требовать новое пальто мне, восемнадцатилетнему, было стыдно. (38)Мама извлекла из сундука папино осеннее пальто-реглан, сшитое из верблюжьего сукна в начале двадцатых годов. (39)Я оторопел. (40)Пальто доходило мне до пят, было бутылочно-зелёного цвета и застёгивалось на огромные костяные пуговицы. (41)Сейчас оно, вероятно, заставило бы модников побледнеть от зависти.
(42)– Весьма эффектно!– сказала в утешение моя тётя, вызванная на консультацию, и ушла хохотать в другую комнату. (43)Я покорился судьбе. (44)В ту пору мы увлекались Александром Грином. (45)Такое пальто вполне могло бы облекать одного из его героев. (46)Почувствуют ли это сходство мои товарищи? (47)Примирит ли оно с моим пугающим видом любимую девушку? (48)Чтобы подчеркнуть суровый романтизм своего одеяния, я в огромную петлю на лацкане вместо пуговицы просовывал большой палец правой руки, зажимая четырьмя остальными грубую ткань пальто, ходил подчёркнуто широкими шагами, мрачно насупившись и нервно комкая ткань, казавшуюся мне столь же суровой, как моя жизнь в роли одного из героев Грина. (49)Но этого сходства не оценил никто из нашей компании. (50)Только мой друг Женька сказал однажды, когда мы возвращались из института домой:
(51)– А не пыжился бы ты, братец!
(52)И между нами состоялся памятный разговор, что естественное поведение, при котором всё – интонация, манеры, одежда – полностью отвечает внутренней сущности человека, – редкое благо.
(53)Оно не часто даётся человеку от природы. (54)Большинству приходится трудно, иногда мучительно искать и создавать свой внешний образ. (55)И великое счастье найти его, а иногда просто отказавшись от поисков, быть тем, что ты есть, совершенствуя своё, а не заимствуя чужое и часто чуждое тебе.
(По С. Львову **)
** Львов Сергей Львович (1922–1981) – прозаик, критик, публицист, автор многочисленных статей о советской и зарубежной литературе, произведений биографической и детской литературы.
* прюнелевые – сделанные из прюнёля – тонкой и очень прочной шерстяной или шёлковой материи, использовавшейся для изготовления верха обуви, обивки мебели.
Вопрос о том какую жизненную позицию занимать – быть или казаться, люди обсуждают с незапамятных времен. Однако те писатели, которые рассматривают эту проблему, склоняются к тому, что быть самим собой независимо от жизненных ситуаций лучше, чем стараться казаться тем, чего из себя не представляешь.
Именно такой точки зрения придерживается писатель Сергей Львов. Его произведение “Быть или казаться” несомненно, актуально в наше время, потому что далеко не все понимают, а может быть даже и не задумываются, о том, что недостаточно примерить маску того, кем хочешь быть, нужно действовать и становиться, тоесть быть. И, безусловно, будет полезно рассмотреть взгляды и мысли Сергея Львова.
Целью работы является изучение взглядов С. Л. Львова на вопрос “Быть или казаться”. А также выявление значимости подлинных человеческих качеств, таких как: чувство ответственности человека пред семьей, коллективом, идейная убежденность, культура поведения. И противопоставленные этим высоким качествам – мнимые, например: внешняя “престижность”, погоня за превратно понятой модой, избыточная материальная благополучность. Основная часть философский львов человеческий качество
Начинает произведение С.Л. Львов с небольшой истории о своем детстве, в которой он первый раз в жизни сталкивается с проблемой быть или казаться. Любимая школьная учительница призывает С.Львова быть и не щеголять поверхностными знаниями.
Далее писатель, пропуская такой жизненный период, как отрочество, рассказывает о том, как ему нужно перебороть свою неуверенность, решить для себя в каком обличии ему приходить первый раз на занятие к студентам.
Зачастую первый опыт бывает горьким, и этот случай был не исключением. В погоне за желанием показаться уверенным в себе и решительным, автор, на самом деле, не являясь таким, выглядел очень смешно и нелепо. Эта ситуация придала вес слову быть в глазах автора, отодвинув казаться на второй план.
Последующие 10 лет службы в армии каждый день ставили С.Л.Львова перед дилеммой “Быть или Казаться”. Как и каждого новичка, его пугало показаться бывалым фронтовикам трусом. Эта мысль снова наталкивает его на вопрос. Казаться храбрым или думать только о деле? Дальше автор рассказывает историю, которая расставила все по своим местам. Не раз рискую, неоправданно жизнью Львов понимает, что: “Чтобы “быть”, нужно вообще не думать,каким кажешься.” С.Львов “Быть или Казаться” стр. 17 Уже в молодисти он выбирает свой путь. Быть везде и во всем собой.
После небольшого автобиографического вступления С.Л.Львов в своем произведении рассказывает множество историй связанных непосредственно с данной проблемой.
Начнает писатель с истории о молодом парне, который думает, что, будучи грубым, он будет казаться мужественным. Однако человек, вживаясь в роль, со временем настолько привыкает, что выйти из нее становится не так уж и просто. Время шло, а, он все так же играл роль солдафона, грубияна и скверно острил. Для С.Л.Львова этот знакомый был не безразличен, и писатель украдкой надеялся, что его поведение изменется. К сожалению, не изменилось. И этот знакомый пронес через всю жизнь маску невежества и грубиянства, отрекся от родительской любви, но и люди тоже отвернулись от него.
После С.Л.Львов упомянает о том, что вопрос “Быть или казаться” естественно имеет место в жизни людей свободных профессий. И снова переходит на отрывки из своей жизни. Львов часто упомянает, что ему везло на преподавателей. И дальше речь пойдет о его учителе генерале Биязе. Он не совсем однозначно решал вопрос “Быть или казаться”, однако был очень яркой фигурой и не упускал момента показаться еще ярче. С ним у автора связано много незабываемых моментов жизни. И именно Биязе своим умением анализировать и подходящими примерами показал Львову, что дилемма “Быть или казаться” не так проста, как кажется. И, что бывают ситуации, где для общего блага полезнее выглядеть не тем какой ты на самом деле.
Следующая частичка книги писателя посвящена его начальнику редакции. Мнение о нем, пишет Львов, менялось с течением времени. В поступках этого опытного журналиста были и ошибки, и то чего делать не стоило. Вся его жизнь была внутренняя душевная борьба “Быть или казаться”. Но победило: “Быть”.
А вот выдающийся хирург, о котором хотел сделать заметку знакомый журналист С.Л.Львова, выбрал для себя стезю притворства. Он старательно создавал свой “Имэдж”, тот, который заинтересовал бы окружающих. Его интересовала лишь демонстрация себя, но никак не то, о чем он высказывался. Именно поэтому друг Львова не написал портрет этого врача.
Следующая большая глава называется “Кто нас воспитывает” С.Львов “Быть или Казаться” стр.45. В ней автор рассказывает о людях, чья жизнь заслуживает уважения и на кого следует ровняться. Несомненно, здесь есть примеры и зарубежных, и отечественных философов, литературоведов и писателей. Демосфен, французский философ Пьер де Ла-Раме, писатель А.Т.Болотов, писатель Н. А.Львов, литературовед А.М.Турков, французский писатель-драматург Жюль Ренар, революционный мыслитель А.И.Герцен, писатель Б.И.Богданков и В.В. Конецкий. Они, несмотря на то, что жизнь диктовала свои правила, самоопределив свой путь, шли к цели, воспитывая характер, просвещаясь и просвещая. Достойно уважения.
“Быть может, важнейшая сторона вопроса «Быть или казаться?» – вопрос «Кем быть?»” С.Львов “Быть или Казаться” стр.67 – говорит С.Л.Львов. Конечно же, это касается выбора своего жизненого пути, а точнее профессии. Множество писем приходит в редакцию к нашему писателю на тему разочарования в профессии или о том, как тягостно жить с ощущением, что попал не в тот поезд. Автор говорит, что одной из причин является бутафорское представление о профессиях. Все знания сводятся к поверхностым, а в суть профессии вникают единицы, поэтому и получаются такие неприятные ситуации. Другая немаловажная причина – потребность общества в специалистах различных сфер. Выбирая профессию, нужно помнить, что несешь ответственность не только перед собой, но и перед обществом, ведь не отдавая себя работе целиком, не получая удовольствие, считая работу тяжким грузом, вы обрекаете окружающих на страдания. Очень редко человек, взявшийся не за свою работу, приносит пользу, намного чаще – вред.
Учение – свет или тьма? Вот вопрос, который ставят автору люди, присылающие письма. Ответ автора в его произведении очень конкретен. Учение необходимо. Однако С.Л.Львов отмечает, что порой люди заблуждаются, говоря о том что, учение – учением, а трудовое воспитание обязательно, относится это, зачастую, к студентам. По словам писателя: “Cамо по себе учение – труд, который воспитывает и формирует человека.” С.Львов “Быть или Казаться” стр.84 Кроме того, он не согласен, с некоторыми письмами приходящими ему от студентов, да и не только. Одна говорит, что ей не нравятся преподаватели в университете, другой говорит, что цивилизация, наука – зло, ссылаясь на Руссо, Данте, Энгельса. Даже внутри его письма проскальзывает проблема “Быть или казаться”. Объявить Данте, образованнейшего человека своей эпохи, противником науки – это и есть образованность поверхностная, образованность полузнайки. Итог Львов подводит категорично, учиться человек не для корок, не для званий и степеней, не для того, чтобы казаться образованным, а чтобы быть им на самом деле. Знания ж нужны, чтобы действовать во благо обществу. “Неотступая от больших дел и, не чураясь малыми.” С.Львов “Быть или Казаться” стр.95 – говорит он.
Дальше С.Л.Львов рассказывает очередную историю о себе. В журналистской молодости ему пришлось поехать на юг, а в связи с этим редакция дала задание привезти оттуда проблемную статью. Львову посоветовали известного писателя, который хорошо относится к начинающим журналистам и поможет с определение темы статьи, куда наш автор и направлися. Визит к известному писателю увенчался успехом. Он помог Львову выбрать проблему. Она звучала так: Почему на опытных участках научного учреждения произрастают плоды, которые и враю не снились, а за его оградой – «хоть четверть персика! Персика нет» С.Львов “Быть или Казаться” стр.97?
Окрыленный и вдохнавленный Львов уходил ииз дома старшего товарища на поиски информации. Вникая все больше и больше в проблему, автор написал статью по ней, которую редакция приняла, однако потребовала внести поправку. Побудили же его к этому книжные представления о жизни и слово авторитетного наставителя. Все эти персиковые и цитрусовые проблемы, так и остались бы набросками, если не встреча с одним знакомым Московским режиссером. Итог встречи для Львова обернулся постановкой пьесы. Первая попытка была неудачной, но в итоге все-таки пьесу поставили. Она не принесла автору ни успеха, ни бесчестия. С.Л.Львов говорит, что спустя много лет перечитал пьесу и к его разочарованию, а может к радости, понял, что в молодости принял видимость за сущность, мнимый конфликт – за подлинный, а истинного конфликта разглядеть не сумел.
Дорога домой для писателя оборачивается знакомством с семьей молодых медиков. Они едут работать в северный городок. Попращавшись, автор обещает обязательно навестить их. Через полтора года, задумав очерк о молодых специалистах, он вспоминает о его попутчиках и отправляется в этот городок. Посетив детскую больницу и пообщавишись с детскими педиаторами, Львов приходит к выводу, что молодые специалисты заинтересованы в здоровье их пациентов. Однако воля судьбы завела писателя и в здание СЭС в этом городке. Дом был новый, светлый, наверное, хорошо здесь работать. Но внешний вид бывает обманчив. Старые порядки и устои, привязанные к тем временам, когда городок еще был маленьким остаются неизменны, тем самым, не давая молодым специалистам раскрыться, работать во благо городу, а не отбывать номер. В то время, когда на молодых давили, когда им язвительно советовали “переменить характер” С.Львов “Быть или Казаться” стр.126, “не выносить сор из избы” С.Львов “Быть или Казаться” стр.126. Они сдавали экзамен. И они выдержали, настаяв на том, что нужно выполнять свой долг добросовестно.
Продолжая свое произведение, Львов посвящает главу “доброму имени”. Он рассказывает случай из своей жизни, как однажды купил пластинки известного производителя, а большая часть из них оказалась некачественная. Неприятно. Писатель говорит, что люди не должны расставаться с зарекомендованным именем – как гарантом качества, где стоит его подпись. Львов призывает браться за работу и выполнять ее качественно на том уровне, который зарекомендован и не давать себе поблажек в мелких деталях, ведь из них вскоре сложится цельное представление.
“Быть или казаться” проблема, проходящая через все произведение С.Л.Львова. С виду интеллегентный, преуспевающий, современный, вполне приличный человек. Нередко в скором времени что-нибудь непременно выявит его истинную сущность, станет видно, что за внешним лоском, нет внутренней культуры. Конечно же, не все такие, есть те, кому мешают образовываться обстоятельства. Львов приводит в пример своего друга. Он в военные годы жил вдалеке от дома, после работал в геологической экспедиции, и однажды ему пришлось писать объявление, в котором он допустил много грубых ошибок. Ему об этом сказали. Конечно, было стыдно и в пору серьезно задуматься. А когда задумался, решил пойти учиться грамоте. Своим трудом и желанием быть грамотным, знать родной языкм, он достиг желаемого результата. “Но стыд, испытанный моим другом, несмотря на все причины, которыми он мог бы оправдать прошлую недостаточную грамотность, многим, к сожалению, неведом.” С.Львов “Быть или Казаться” стр.141 – пишет Львов.
Далее писатель говорит о поветриях. Так сказать временные увлечения, ввиду того что это в настоящий момент в моде, а не потому что каким-то образом интересует. Здесь он рассказывает про мужчину, который покупает редкие книги только потому, что спустя года их можно будет продать еще дороже. Ведь с некоторых времен, оказывается, коллекционирование книг – вопрос престижа. Конечно, ни одного плохого слова о настоящих книголюбах. Львов уверен, что, единственный путь избежать поветрий – всегда оставаться самим собой, во всем быть настоящим.
Сочувствие – одно из важнейших чувств человека. С.Л.Львов призывает не скрывать свою человечность под маской грубости и безразличия. Приходить на помощь тем, кто нуждается в ней, даже если он молчит, нужно приходить, не ожидая зова.
Следующая глава имеет немного странное название – “Крик”. Казалось бы, какое отношение имеет крик к проблеме, которую рассматривает автор. На самом деле – прямое. Через крик человек старается самоутвердиться или показать свое превосходство. Конечно, бывают ситуации, когда крик является выказыванием недовольства или отрицательных эмоций, однако не стоит забывать, что он причинить вред наравне с ударом ножом. Бесконечно опасен крик в педагогике. Если педагог не может обойтись без крика, значит это плохой педагог. С.Л.Львов приводит пример из своей жизни,что недавно он не смог справится с большой аудиторией. Было шумно, он повысил голос. На мгновенние стало тихо, но потом шум усилился. Став взрослее и опытнее писатель узнал, что если в аудитории появился шум, нужно наоборот понижать тон, тогда возникнут островки внимания, и они сами заставят замолчать соседей. Львов неоднократно повторяет, что крик всегда исключает сообразительность, вдумчивость, квалифицированный обмен информацией, а, следовательно, бесполезен для дела и вреден для окружающих. “Крик – маска профессиональной некомпетентности! Отсталости. Понимать это очень важно. Бороться с тем, чем порождено это явление, еще важнее” С.Львов “Быть или Казаться” стр.174. Эти слова, оставленные автором в заметке, подняли много разговоров. И в редакцию поступили письма о том, что слово тоже может тяжко ранить, нанести душевную рану на всю жизнь. Осторожно со словом. Как же часто мы слышим фразу вроде: “Ослеп”, “Оглох”? А ведь есть вероятность сказать это человеку, который на самом деле плохо слышит или плохо видит. Неосторожно сказанное слово, глупость, невежество, невнимательность могут надолго заставить человека страдать. Есть те, кому чувство такта в выборе слова дано от роду , есть те, кто вырабатывают его старанием, а есть такие, кому от природы оно не дано, но по роду занятий необходимо. Для них существуют специальные книжечки, где кратко и предельно просто изложены давно выработанные формы вежливого обращения. Интересно, что письма, приходящие в редакцию в оправдание грубости, как правило, без подписи, отмечает Львов. Часто люди оправдывают сквернословие плохим настроением, но ведь сделав близкому обидно, лучше не станет, а вот у него тоже испортиться настроение. Крик и брань – не доказательство силы. Сила в спокойном достоинстве. Заставить себя уважать, не позволить грубить – не просто. Но опускаться до уровня хама – нецелесообразно. А вопрос: “Зачем вежливость”, задавать так же бессмысленно, как вопросы: “Зачем красота”?
Часто ли в наше время можно встретить обязательного человека, который назначив встречу на 11.15, не заставит ждать себя еще десять минут, а потом с чувством собственного достоинства начнет прием, постоянно отвлекаясь на другие дела. Не часто, но все-таки можно. Как приятно осознавать, что человек уважает тебя, подходит к делу с чувством, с толком, с расстановкой. Да, бывает, не получилось, обстоятельства сложились, но можно же хотя бы предупредить. Но нет, зачем же усложнять себе жизнь, пусть другие страдают. Примеров грубого разгельдяйства и беспордонного обращения с клиентами очень много. Не стоит так обращаться с людьми, ведь когда-нибудь такое обращение вернется.
Следующая глава произведения “Быть или казаться” начинается с истории про звания и ранги. Это был бесподобный спектакль. Сотрудник театра, стол, которого находился рядом с приемным кабинетом директора, где и ожидал приема С.Л.Львов, то и дело отвечал на телефонные звонки. У интонации его ответов было огромное разнообразие оттенков: от холодно-официального до подчеркнуто-почтительного. Естественно каждый из них был отведен для определенного класса людей. Но ведь случаются и ошибки, когда можно спутать голос или просто забыть, да и зачем заниматься столь бессмысленной работой, ведь каждый имеет право на деловой, но в то же время теплый ответ. Здесь и вступает в силу вопрос: “ Зачем казаться, если можно просто быть”?
Очень часто обращение с человеком зависит от его положения в обществе – это не правильно, так не должно быть. А зачастую вообще не щитаются с мнением и желанием людей, в то время, когда можно было проявить интерес, и может быть, помощь не затруднила бы жизнь. Автор приводит пример из своей личной жизни. Почтовое отделение, большая очередь. Оператор в свойственной небрежной манере обращается с посетителями, в то врмя, когда очередь доходит до писателя, она переключается на него, ссылаясь на то, что ей показалось нарушение в правилах по количеству отправляемых бандеролей за раз, тут же настраивает всю очередь против него, делая не слабую словесную “взбучку”. Приятно? Нет, конечно. Но самое интересное, что в этот момент в зале находится заведующая и ее нисколько не интересует происходящее. У нее другие дела – она разговаривает по телефону, жалуясь на свою работу и плохую личную жизнь. Часто спрашивают – а разве не может быь плохого настроения у человека? Не на работе! Так требует служебный этикет и дисциплина.
Дальше Львов рассказывает еще один пример из своей жизни. По молодости его назначили заведующим отделом в редакции. Он был молод и неопытен, поэтому определил поведение и правила для отдела и требовал их выполнения. Однако ничего хорошего не вышло. Со временем в коллективе произошел разлад, который и привел к тому, что писателя сняли с должности. Через несколько лет его опять поручили заведовать другим отделом. Тут-то он и решил добиваться всего своим примером. Никаких сухих и изъезженных фраз, только теплое и учтивое отношение с авторами. Прошло много лет, а встречая тех людей, они отзываются только положительно о его отделе – говорит Львов. Есть редакции, куда приходить приятно, где чувствуешь, что ты нужен, в такое учереждение приносишь не только свою работу, но и все знания и опыт. Именно такую пытался сделать Львов, и у него получилось. А есть те, где господствует мнимо-деловитый стиль, туда и возвращаться не хочется.
Хочешь, чтобы вокруг тебя было хорошо, начни с себя. Наглядный пример, лучше всяких слов.
Дальше автор повествует о некоторых детских письмах, которые приходят ему в редакцию. В одном из них девочка пишет, что классный руководитель назначала ее старостой класса и в ее обязательства входит рассказывать обо всех провинностях ее одноклассников. После чего ее невзлюбили и престали с ней общаться. В другом письме на девочку возложили, якобы почетную обязанность, рассказывать про каждого ее одноклассника на родительском собрании. А учительница пообещала, что расскажет про нее. И забыла. А вот одноклассники не забыли, как про девочку ничего не сказали и перестали с ней общаться. Как же часто взрослые, стараясь облегчить себе жизнь, выбирают избранного и ставят его над коллективом, тем самым они приносят вред и ему, и остальным. “Проблема лидерства и авторитета в детском коллективе и в семье – одна из самых тонких и сложных психологических проблем. Для того чтобы направить ее решение поверному пути, нужно большое чувство такта.” – говорит С.Л.Львов.
Продолжая произведение, автор рассказывает о хулиганстве, о том, как себя вести в таких случаех и несколько примеров. Интересно, что психология человека, привыкшего при виде трудностей переходить на другую сторону, может сильно его подвести, когда дело дойдет до него. Такие стереотипы плавно перетекают в трусость. Львов отмечает, что она не пропагандирует грубую силу, но бывают случаи в жизни, когда мужчина не должен промолчать. Если при нем обижают беззащитного или женщину, он обязан помочь. И если он этого не сделал, уважать его нельзя.
Приходят Львову письма разного содержания и среди них есть, те в которых спрашивают, как жить, как вести себя, когда в семье царит гармония, взаимоуважение, культура речи, а окружающие друзья этого не понимают. Утверждая, что в жизни бывает всякое. Автор отвечает, что по-настоящему воспитанный человек неизменно сохраняет линию своего поведения, но никогда не показывает свого превосходства над друзьями, что “отстоять свою линию поведения, приветливого и вежливого, сохранить в душе поэтическое отношение к жизни, не закрывая глаз на ее прозу, – для многих это и значит быть, а не казаться.” С.Львов “Быть или Казаться” стр.230-231
Продолжая свое произведение, автор погружается в воспоминания о детстве. Он вспоминает, как 40 с лишним лет назад он и его товарищи отправились в десятидневный поход вниз по реке Десне под руководством К.Г.Паустовского и Р.И.Фраермана. Писатель рассказывает сколькому научил его этот поход, как много он дал и сколько теплых воспоминаний осталось. Книга, в которой Львов рассказал об этом плавание, вышла много лет назад, тираж ее был не велик, но на удивление писателя одна из книг попала в руки другому участнику похода – Борису Краснову. И он написал в редакцию. После долгой разлуки товарищи встретились, долго разговаривали о жизненных приключениях и пришли к выводу, что именно этот поход оказался одним из самых красочных и запоминающихся событий в жизни, что это путешествие бесконечно много дало им, однако не меньше оно дало и его организаторам: Паустовскому и Фраерману, которые при втрече с Львовым вспоминали плавание, как нечто важное.
Писатель на собственном примере показывает, сколько всего полезного и приятного дает общение взрослого с ребенком, как одному, так и другому. После подтверждает свои слова примером из жизни пожилого человека – Ивана Константиновича. Он получил комнатейку в коммунальной квартире. Здесь он только ночевал, а все оставшееся время проводил в подвале, который обустраивал вместе с дворовыми ребятишками как детскую библиотеку и игротеку. Он вкладывал всю душу, в казалось бы незнакомых ему детей, и они платили ему тем же.
Следующая глава называется “Не погасить искру” С.Львов “Быть или Казаться” стр.246. Нередко случается так, что человек чем-то глубоко увлечен или только начинает интере-соваться, а вот его близкие или родные не разделяют этого интереса, а бывает, считают, что это занятие вовсе не подходит ему по каким-либо причинам. В этой главе есть несколько примеров. Львов рассказывает про девочку, которая купив томик Блока в букинистическом магазине, на следующий день вернула его, потому что родители сочли, что ей еще рано читать таких авторов. “Не гасите и вы такой огонек в семье. Ведь от него светлее на душе не только у того, кто загорелся сам, но и у близких” С.Львов “Быть или Казаться” стр.252 – говорит С.Л.Львов. Также он пишет здесь знакомой ему семье, в которой жена участвует в самодеятельном театральном кружке, а муж то и дело патокает ее за это. И с каждым своим негативным словом, гасит вспыхнувший огонек увлечения в душе близкого человека. Очень горько, когда человек любого возраста, общаясь с близкими, приходится скрывать свой интерес – пишет Львов.
Дальше автор повествует, как в редакции примерно в одно время пришло два письма-отзыва, написанных на картину В.Хабарова “Портрет девочки”. Первый отзыв – положительный, где девушка выражает свой восторг картиной, благодарит автора. Второй отзыв – негативный, в котором содержатся одни только недовольства. Его автор судит картину по каким-то неведомым критериям, осуждая художника в том, что он подает плохой пример юным гражданам. Высказывая свое мнение к этим отзывам, Львов говорит, что не стыдно чего-то не понимать или не знать, но вот судить с ходу, притворяясь сведущим в том, в чем не смыслишь, очень даже стыдно.
Преобщение к искусству, вот о чем дальше идет речь в произведении “Быть или казаться”. Здесь писатель рассказывает о нескольких случаях из его жизни. В кинотеатре рядом с автором сидела молодая парочка. Картина была достаточно серьезная и девушка часто смеялась не в подходящих местах, откровенно не понимая, что происходит на экране. Виновата ли она в том, что она не воспринимает языка искусства и в то, что ее никто этому не научил? Однако, если у человека есть желание приобщиться к искусству, важно не только настроиться, но и не передумать в процессе.
Искусство раскрывается тому, кто отдает свои силы, раздумья, время, терпение. В молодости Львов попал в компанию, в которой ребята горячо интересовались музыкой. Львов же не понимал музыку, ему не хотелось, делая вид, что он понимает, быть далеко от этого. И благодаря друзьям, которым было мало наслаждаться самим, им хотелось приобщить и его к своему пониманию, и его желанию серьезная музыка для него теперь необходимость и счастье. А ведь С.Л.Львов мог навсегда разминуться с ней и обездолить себя. Желание “Быть”, а не “Казаться” – великое благо.
Особенно остро проблема “Быть или казаться” встает в молодости, но оказываеться продолжаешь ее решать, когда уже давно не молод. Автор говорит, что какого бы возроста не достиг человек, ему нужно помнить: каждый возраст по-своему прекрасен, и тот который он уже миновал, и настоящий, и тот, который будет. Это дано далеко не всем.Также не всем дано понять, что для того, чтобы быть оставаться молодым в душе недостаточно перенимать манеры младшего поколения и стараться показать насколько бодр и полон сил, а нужно действовать и неустанно трудиться во имя того дело, которое поддерживает огонек в душе. Подводя итог своим словам С.Л.Львов пишет, что на многих языках мира есть пословица: “Бездействуя, ржавею” С.Львов “Быть или Казаться” стр.289.
Заключительную главу Львов посвящает воображению и мысли человека, которые, по его мнению, могут широко раздвинуть границы его бытия и дать ему прожить и прочувствовать не только свою жизнь, но и многие жизни людей других поколений и веков. Однако его мнения не разделяет молодой физик, с которым он ведет беседу на тему веры. Именно поэтому автор проводит много времени в поездках по маршрутам, проложенным героем его исторической повести испанским революционером Хуаном ван Галеном. Долгое время Львов собирал материалы для статьи, но никак не мог ее начать. И однажды его пригласили в ГДР, где он запомнил беседу с молодой берлинской студенткой. Эта беседа и стала искоркой, чтобы взяться за повесть.
Львов не верит в приметы и в Бога, но в жизни приходится общаться с разными людьми, и не все разделяют твою точку зрения. Попав в военный госпиталь, Львов убеждается, что логики и точных знаний в споре верящим человеком во что-то сверхъестественное недостаточно. Многие говорят, что в сложных жизненных ситуациях, таких как: бомбежка или плен, хочешь, не хочешь, а поверишь. Но Львов не согласен, он вспоминает, что ни под бомбежкой, ни под артобстрелом суеверным он не стал, и думал он только о выполнении задания и своих подчиненных. Автор возвращается к госпиталю, где он по-настоящему, но, как оказалось в дальнейшем, не полностью понял, как трудны проблемы атеизма.
Повесть вышла и имела успех. Но намного важнее были слова писателя Ефима Яковлевича Дороша: “Вы плохо знаете то, о чем взялись писать.” С.Львов “Быть или Казаться” стр.310, знающего намного больше о проблеме веры. Львов не раз говорит, что ему повезло на учителей в жизни. И считает Дороша главнейшим из своих учителей.
Продолжая, писатель говорит про библейскую легенду о Вавилонском столпотворении. Языковые барьеры между народами, легенда толковала, что это кара божья. Но ведь первые попытки преодолеть непонимание, на которой по легенде, обрек людей Бог, относится к временам, куда более ранним, чем, когда об этом в своих целях начинали заботиться власть имущие. “Необходимость – лучший учитель!” С.Львов “Быть или Казаться” стр.317 – пишет Львов.
Заканчивает произведение C.Л.Львов строками Тютчева и словами о том, что для того, чтобы понимать и восхищаться, нужно уметь прочувствовать и постараться увидеть или услышать то, что хотел сказать автор. Заключение
С.Л.Львов проносит через все произведение проблему “Быть или Казаться”. Каждая его глава наполнена глубоким смыслом. Он не просто ставит вопросы, но и сам отвечает на них, основываясь на знаниях, жизненном опыте и общении с образованными людьми.
Проблема это очень актуальна в наше время, и те вопросы, которые поднимает Львов внутри нее, непроизвольно заставляют задуматься каждого. “Кем быть?”, “любить ли искусство?” и многие другие.
Слова автора убедительны. И на весах, стоящих в конце книги и в каждой главе отдельно, они ложатся на чашу со словом “Быть”!
Последующие 10 лет службы в армии каждый день ставили С.Л.Львова перед дилеммой Быть или Казаться. Как и каждого новичка, его пугало показаться бывалым фронтовикам трусом. Эта мысль снова наталкивает его на вопрос. Казаться храбрым или думать только о деле? Дальше автор рассказывает историю, которая расставила все по своим местам. Не раз рискую, неоправданно жизнью Львов понимает, что: Чтобы быть, нужно вообще не думать,каким кажешься. Уже в молодисти он выбирает свой путь. Быть везде и во всем собой.
После небольшого автобиографического вступления С.Л.Львов в своем произведении рассказывает множество историй связанных непосредственно с данной проблемой.
Начнает писатель с истории о молодом парне, который думает, что, будучи грубым, он будет казаться мужественным. Однако человек, вживаясь в роль, со временем настолько привыкает, что выйти из нее становится не так уж и просто. Время шло, а, он все так же играл роль солдафона, грубияна и скверно острил. Для С.Л.Львова этот знакомый был не безразличен, и писатель украдкой надеялся, что его поведение изменется. К сожалению, не изменилось. И этот знакомый пронес через всю жизнь маску невежества и грубиянства, отрекся от родительской любви, но и люди тоже отвернулись от него.
После С.Л.Львов упомянает о том, что вопрос Быть или казаться естественно имеет место в жизни людей свободных профессий. И снова переходит на отрывки из своей жизни. Львов часто упомянает, что ему везло на преподавателей. И дальше речь пойдет о его учителе генерале Биязе. Он не совсем однозначно решал вопрос Быть или казаться, однако был очень яркой фигурой и не упускал момента показаться еще ярче. С ним у автора связано много незабываемых моментов жизни. И именно Биязе своим умением анализировать и подходящими примерами показал Львову, что дилемма Быть или казаться не так проста, как кажется. И, что бывают ситуации, где для общего блага полезнее выглядеть не тем какой ты на самом деле.
Следующая частичка книги писателя посвящена его начальнику редакции. Мнение о нем, пишет Львов, менялось с течением времени. В поступках этого опытного журналиста были и ошибки, и то чего делать не стоило. Вся его жизнь была внутренняя душевная борьба Быть или казаться. Но победило: Быть.
А вот выдающийся хирург, о котором хотел сделать заметку знакомый журналист С.Л.Львова, выбрал для себя стезю притворства. Он старательно создавал свой Имэдж, тот, который заинтересовал бы окружающих. Его интересовала лишь демонстрация себя, но никак не то, о чем он высказывался. Именно поэтому друг Львова не написал портрет этого врача.
Следующая большая глава называется Кто нас воспитывает. В ней автор рассказывает о людях, чья жизнь заслуживает уважения и на кого следует ровняться. Несомненно, здесь есть примеры и зарубежных, и отечественных философов, литературоведов и писателей. Демосфен, французский философ Пьер де Ла-Раме, писатель А.Т.Болотов, писатель Н. А.Львов, литературовед А.М.Турков, французский писатель-драматург Жюль Ренар, революционный мыслитель А.И.Герцен, писатель Б.И.Богданков и В.В. Конецкий. Они, несмотря на то, что жизнь диктовала свои правила, самоопределив свой путь, шли к цели, воспитывая характер, просвещаясь и просвещая. Достойно уважения.
Быть может, важнейшая сторона вопроса «Быть или казаться?» – вопрос «Кем быть?» – говорит С.Л.Львов. Конечно же, это касается выбора своего жизненого пути, а точнее профессии. Множество писем приходит в редакцию к нашему писателю на тему разочарования в профессии или о том, как тягостно жить с ощущением, что попал не в тот поезд. Автор говорит, что одной из причин является бутафорское представление о профессиях. Все знания сводятся к поверхностым, а в суть профессии вникают единицы, поэтому и получаются такие неприятные ситуации. Другая немаловажная причина – потребность общества в специалистах различных сфер. Выбирая профессию, нужно помнить, что несешь ответственность не только перед собой, но и перед обществом, ведь не отдавая себя работе целиком, не получая удовольствие, считая работу тяжким грузом, вы обрекаете окружающих на страдания. Очень редко человек, взявшийся не за свою работу, приносит пользу, намного чаще – вред.
Учение – свет или тьма? Вот вопрос, который ставят автору люди, присылающие письма. Ответ автора в его произведении очень конкретен. Учение необходимо. Однако С.Л.Львов отмечает, что порой люди заблуждаются, говоря о том что, учение – учением, а трудовое воспитание обязательно, относится это, зачастую, к студентам. По словам писателя: Cамо по себе учение – труд, который воспитывает и формирует человека. Кроме того, он не согласен, с некоторыми письмами приходящими ему от студентов, да и не только. Одна говорит, что ей не нравятся преподаватели в университете, другой говорит, что цивилизация, наука – зло, ссылаясь на Руссо, Данте, Энгельса. Даже внутри его письма проскальзывает проблема Быть или казаться. Объявить Данте, образованнейшего человека своей эпохи, противником науки – это и есть образованность поверхностная, образованность полузнайки. Итог Львов подводит категорично, учиться человек не для корок, не для званий и степеней, не для того, чтобы казаться образованным, а чтобы быть им на самом деле. Знания ж нужны, чтобы действовать во благо обществу. Неотступая от больших дел и, не чураясь малыми. – говорит он.
Дальше С.Л.Львов рассказывает очередную историю о себе. В журналистской молодости ему пришлось поехать на юг, а в связи с этим редакция дала задание привезти оттуда проблемную статью. Львову посоветовали известного писателя, который хорошо относится к начинающим журналистам и поможет с определение темы статьи, куда наш автор и направлися. Визит к известному писателю увенчался успехом. Он помог Львову выбрать проблему. Она звучала так: Почему на опытных участках научного учреждения произрастают плоды, которые и враю не снились, а за его оградой – «хоть четверть персика! Персика нет»?
Окрыленный и вдохнавленный Львов уходил ииз дома старшего товарища на поиски информации. Вникая все больше и больше в проблему, автор написал статью по ней, которую редакция приняла, однако потребовала внести поправку. Побудили же его к этому книжные представления о жизни и слово авторитетного наставителя. Все эти персиковые и цитрусовые проблемы, так и остались бы набросками, если не встреча с одним знакомым Московским режиссером. Итог встречи для Львова обернулся постановкой пьесы. Первая попытка была неудачной, но в итоге все-таки пьесу поставили. Она не принесла автору ни успеха, ни бесчестия. С.Л.Львов говорит, что спустя много лет перечитал пьесу и к его разочарованию, а может к радости, понял, что в молодости принял видимость за сущность, мнимый конфликт – за подлинный, а истинного конфликта разглядеть не сумел.
Дорога домой для писателя оборачивается знакомством с семьей молодых медиков. Они едут работать в северный городок. Попращавшись, автор обещает обязательно навестить их. Через полтора года, задумав очерк о молодых специалистах, он вспоминает о его попутчиках и отправляется в этот городок. Посетив детскую больницу и пообщавишись с детскими педиаторами, Львов приходит к выводу, что молодые специалисты заинтересованы в здоровье их пациентов. Однако воля судьбы завела писателя и в здание СЭС в этом городке. Дом был новый, светлый, наверное, хорошо здесь работать. Но внешний вид бывает обманчив. Старые порядки и устои, привязанные к тем временам, когда городок еще был маленьким остаются неизменны, тем самым, не давая молодым специалистам раскрыться, работать во благо городу, а не отбывать номер. В то время, когда на молодых давили, когда им язвительно советовали переменить характер, не выносить сор из избы . Они сдавали экзамен. И они выдержали, настаяв на том, что нужно выполнять свой долг добросовестно.
Продолжая свое произведение, Львов посвящает главу доброму имени. Он рассказывает случай из своей жизни, как однажды купил пластинки известного производителя, а большая часть из них оказалась некачественная. Неприятно. Писатель говорит, что люди не должны расставаться с зарекомендованным именем – как гарантом качества, где стоит его подпись. Львов призывает браться за работу и выполнять ее качественно на том уровне, который зарекомендован и не давать себе поблажек в мелких деталях, ведь из них вскоре сложится цельное представление.
Быть или казаться проблема, проходящая через все произведение С.Л.Львова. С виду интеллегентный, преуспевающий, современный, вполне приличный человек. Нередко в скором времени что-нибудь непременно выявит его истинную сущность, станет видно, что за внешним лоском, нет внутренней культуры. Конечно же, не все такие, есть те, кому мешают образовываться обстоятельства. Львов приводит в пример своего друга. Он в военные годы жил вдалеке от дома, после работал в геологической экспедиции, и однажды ему пришлось писать объявление, в котором он допустил много грубых ошибок. Ему об этом сказали. Конечно, было стыдно и в пору серьезно задуматься. А когда задумался, решил пойти учиться грамоте. Своим трудом и желанием быть грамотным, знать родной языкм, он достиг желаемого результата. Но стыд, испытанный моим другом, несмотря на все причины, которыми он мог бы оправдать прошлую недостаточную грамотность, многим, к сожалению, неведом. – пишет Львов.
Далее писатель говорит о поветриях. Так сказать временные увлечения, ввиду того что это в настоящий момент в моде, а не потому что каким-то образом интересует. Здесь он рассказывает про мужчину, который покупает редкие книги только потому, что спустя года их можно будет продать еще дороже. Ведь с некоторых времен, оказывается, коллекционирование книг – вопрос престижа. Конечно, ни одного плохого слова о настоящих книголюбах. Львов уверен, что, единственный путь избежать поветрий – всегда оставаться самим собой, во всем быть настоящим.
Сочувствие – одно из важнейших чувств человека. С.Л.Львов призывает не скрывать свою человечность под маской грубости и безразличия. Приходить на помощь тем, кто нуждается в ней, даже если он молчит, нужно приходить, не ожидая зова.
Следующая глава имеет немного странное название – Крик. Казалось бы, какое отношение имеет крик к проблеме, которую рассматривает автор. На самом деле – прямое. Через крик человек старается самоутвердиться или показать свое превосходство. Конечно, бывают ситуации, когда крик является выказыванием недовольства или отрицательных эмоций, однако не стоит забывать, что он причинить вред наравне с ударом ножом. Бесконечно опасен крик в педагогике. Если педагог не может обойтись без крика, значит это плохой педагог. С.Л.Львов приводит пример из своей жизни,что недавно он не смог справится с большой аудиторией. Было шумно, он повысил голос. На мгновенние стало тихо, но потом шум усилился. Став взрослее и опытнее писатель узнал, что если в аудитории появился шум, нужно наоборот понижать тон, тогда возникнут островки внимания, и они сами заставят замолчать соседей. Львов неоднократно повторяет, что крик всегда исключает сообразительность, вдумчивость, квалифицированный обмен информацией, а, следовательно, бесполезен для дела и вреден для окружающих. Крик – маска профессиональной некомпетентности! Отсталости. Понимать это очень важно. Бороться с тем, чем порождено это явление, еще важнее. Эти слова, оставленные автором в заметке, подняли много разговоров. И в редакцию поступили письма о том, что слово тоже может тяжко ранить, нанести душевную рану на всю жизнь. Осторожно со словом. Как же часто мы слышим фразу вроде: Ослеп, Оглох? А ведь есть вероятность сказать это человеку, который на самом деле плохо слышит или плохо видит. Неосторожно сказанное слово, глупость, невежество, невнимательность могут надолго заставить человека страдать. Есть те, кому чувство такта в выборе слова дано от роду , есть те, кто вырабатывают его старанием, а есть такие, кому от природы оно не дано, но по роду занятий необходимо. Для них существуют специальные книжечки, где кратко и предельно просто изложены давно выработанные формы вежливого обращения. Интересно, что письма, приходящие в редакцию в оправдание грубости, как правило, без подписи, отмечает Львов. Часто люди оправдывают сквернословие плохим настроением, но ведь сделав близкому обидно, лучше не станет, а вот у него тоже испортиться настроение. Крик и брань – не доказательство силы. Сила в спокойном достоинстве. Заставить себя уважать, не позволить грубить – не просто. Но опускаться до уровня хама – нецелесообразно. А вопрос: Зачем вежливость, задавать так же бессмысленно, как вопросы: Зачем красота?
Часто ли в наше время можно встретить обязательного человека, который назначив встречу на 11.15, не заставит ждать себя еще десять минут, а потом с чувством собственного достоинства начнет прием, постоянно отвлекаясь на другие дела. Не часто, но все-таки можно. Как приятно осознавать, что человек уважает тебя, подходит к делу с чувством, с толком, с расстановкой. Да, бывает, не получилось, обстоятельства сложились, но можно же хотя бы предупредить. Но нет, зачем же усложнять себе жизнь, пусть другие страдают. Примеров грубого разгельдяйства и беспордонного обращения с клиентами очень много. Не стоит так обращаться с людьми, ведь когда-нибудь такое обращение вернется.
Следующая глава произведения Быть или казаться начинается с истории про звания и ранги. Это был бесподобный спектакль. Сотрудник театра, стол, которого находился рядом с приемным кабинетом директора, где и ожидал приема С.Л.Львов, то и дело отвечал на телефонные звонки. У интонации его ответов было огромное разнообразие оттенков: от холодно-официального до подчеркнуто-почтительного. Естественно каждый из них был отведен для определенного класса людей. Но ведь случаются и ошибки, когда можно спутать голос или просто забыть, да и зачем заниматься столь бессмысленной работой, ведь каждый имеет право на деловой, но в то же время теплый ответ. Здесь и вступает в силу вопрос: Зачем казаться, если можно просто быть?
Очень часто обращение с человеком зависит от его положения в обществе – это не правильно, так не должно быть. А зачастую вообще не щитаются с мнением и желанием людей, в то время, когда можно было проявить интерес, и может быть, помощь не затруднила бы жизнь. Автор приводит пример из своей личной жизни. Почтовое отделение, большая очередь. Оператор в свойственной небрежной манере обращается с посетителями, в то врмя, когда очередь доходит до писателя, она переключается на него, ссылаясь на то, что ей показалось нарушение в правилах по количеству отправляемых бандеролей за раз, тут же настраивает всю очередь против него, делая не слабую словесную взбучку. Приятно? Нет, конечно. Но самое интересное, что в этот момент в зале находится заведующая и ее нисколько не интересует происходящее. У нее другие дела – она разговаривает по телефону, жалуясь на свою работу и плохую личную жизнь. Часто спрашивают – а разве не может быь плохого настроения у человека? Не на работе! Так требует служебный этикет и дисциплина.
Сергей Львов
БЫТЬ ИЛИ КАЗАТЬСЯ?
Давид Самойлов
Вера в доброе слово
Сергея Львовича Львова знал я юношей-студентом, молодым военным переводчиком; зрелым человеком, известным писателем, знал более сорока лет.
Помню его пухлым юношей с волнистыми волосами, с полудетским еще лицом, добродушного, разговорчивого, открытого. Он рано почувствовал свое призвание и уже на первом курсе института имел написанные рассказы, из каждой строки которых выглядывал Константин Паустовский. Романтическая струя в творчестве этого писателя была образцом литературы для юного Львова. В детстве Сергей совершил путешествие по Десне вместе с Константином Георгиевичем. Впечатление от этой поездки, наверное, было тогда одним из самых сильных его переживаний. Влияние личности и стиля любимого писателя определили манеру писания самого раннего Львова.
Строгие критики из ИФЛИ (Института истории, философии, литературы), где учился Львов, — а в прославленном институте критики были беспощадные — подтрунивали над крайним «паустовианством» юного писателя. Тогдашний вкус требовал более густого реализма. Уроки этой критики были вскоре усвоены Сергеем. Однако многое драгоценное в его натуре и творчестве осталось от раннего увлечения. Детские впечатления ничем не вытравимы, и сложившийся под их влиянием характер где?то, в основе, остается неизменным. Но об этом я скажу ниже.
Во время войны почти все студенты ИФЛИ стали солдатами. Трудно было себе представить многих из них в военном обмундировании. В том числе — Сергея Львова. На фронт дошла до меня весть, что он преподает в Военном институте иностранных языков. Это было не удивительно, ибо Львов с детства блестяще знал немецкий язык. И вдруг в апреле 1945 года мы встретились с ним в местечке Аренсфельде, на переднем крае, во время боев за Берлин. Встреча эта, как она ему запомнилась, описана Сергеем Львовым. Хочу к этому добавить, что Львов был храбрым офицером и таковым быстро прослыл среди разведчиков 1-го Белорусского фронта. Я сам видел, как он хладнокровно расхаживал под минометным обстрелом. Храбрости его придали оттенок отчаянности близорукость и фронтовая неопытность.
После войны начинается большая повседневная литературная работа Сергея Львова. Он писал рассказы, очерки, литературно-критические статьи. Был журналистом — работал в «Литературной газете».
Казалось, ему легко дается слово. Но это совсем не так. Он сам не доверялся легкости. Его не удовлетворяло то, чего он достиг и чего мог бы достичь, отдавшись течению своей литературной судьбы. Все складывалось как будто благополучно, и имя Львова было уже на слуху у читателя. Но он искал и добивался другого, удачи высшего порядка. Он понимал, что одна из высших удач для литератора — найти свой жанр, то есть наиболее ему свойственную форму выражения, наиболее для него естественный способ излагать содержание.
Ему нужно было найти форму и интонацию, вмещавшие одновременно его знание жизни и глубокие научные знания в разных областях культуры, его идеальные представления и живота темперамент.
В 1969 году в «Новом мире» печаталась историко-биографическая книга об известном французском ученом и просветителе «Жизнь и смерть Петра Рамуса». Поиски жанра увенчались успехом. Эту книгу сразу заметили читатели и отметила критика. Она отличалась от обычной популяристики серьезностью подхода и глубиной знания, от сугубо исторического труда достоинствами литературного стиля, художественностью построения и личностным подходом.
Книга привлекала своим нравственным зарядом. В ней изображен был человек, лишенный корысти. Львов, влюбленный в своего героя, умел вжиться в его образ, он мыслил и переживал вместе с ним и излагал свои чувства и мысли с той простой непосредственностью, которая не может не тронуть читателя.
Вслед за «Рамусом» в течение десяти лет были написаны книги: о великом художнике, зачинателе немецкого Возрождения Альбрехте Дюрере, о замечательном нидерландском живописце Брейгеле, о мыслителе и поэте, авторе знаменитой утопии «Город Солнца» итальянце Кампанелле. Книга о великом немецком художнике Лукасе Кранахе не увидела света при жизни автора.
Сергей Львов выбирал фигуры нелегкие и ключевые, времена отдаленные и драматические. Он исследовал характеры и творчество художников великих и образцовых. Талант изображать был дан ему от природы. Но нужно было еще понимать то, что трудно постижимо — смысл великого творчества. Нужны были огромные знания, чтобы вообразить и постичь личности и их великие творения.
Всю свою сознательную жизнь Сергей Львов упорно накапливал знания. В нем смолоду не было никакого дилетантизма. Об избранном предмете он должен был знать все. Он досконально изучил языки, литературу, изобразительное искусство, историю. Он был ходячей энциклопедией. Однако ничего не было во Львове от засушенного эрудита, от книжного червя, не знающего, не понимающего текущей жизни.
Давно ушла из его литературного стиля подражательность приподнятой манере Паустовского. Но осталась непреходящая свежесть в восприятии мира и приподнятость душевного строя.
Среди многих призваний Сергея Львова — рассказчик, очеркист, критик, искусствовед — не последнее место занимает призвание педагога, учителя, проповедника. Он свято верит в силу доброго слова.
Последние годы много сил он уделяет публицистике. Его выступления обращены главным образом к юношеству, к тем, кто ищет путей в жизни, они посвящены подлинным и мнимым ценностям, подлинной духовности и высокому жизненному идеалу.
В сущности, ото то же самое, о чем писал он в своих книгах о великих людях прошлого. Связь здесь нерасторжимая.
Во время гражданской панихиды по Сергею Львову по радио звучал его голос. Передавали последний очерк Львова. Его голос продолжал звучать. Звучит он и со страниц данной книги.
Он ушел внезапно и рано. Он находился в расцвете творчества. Многое из того, что он сделал, еще предстоит узнать читателю: книгу о детстве, пьесу, книгу о Кранахе.
Когда думаешь об ушедших друзьях, часто задаешь себе вопрос: был ли он счастлив?
Не знаю, ощущал ли себя счастливым Сергей Львов. Но мне кажется, что он был счастлив.
Он вырос в среде с высокими духовными запросами, учился в знаменитом институте у блистательных учителей, знал любовь, дружбу, счастье творчества, видел многих значительных людей нашего времени, жил в бурные, захватывающие времена, накопил огромные знания, которыми успел поделиться с людьми…
ЕГЭ по русскому языку
«Быть или казаться»? Вот проблема, над которой рассуждает С. Львов.
Данный текст основан на конкретном случае из жизни. Будучи юным и неопытным преподавателем, рассказчик обучал уже закончивших общевойсковые училища курсантов и призванных в армию студенток. Герой безумно стеснялся своих учеников, но ему всё же удалось заставить и себя, и их забыть о его неприличной молодости, и гротескно-нелепом появлении в аудитории, и даже о нелепом внешнем виде. В ход он пустил единственное свое преимущество над учениками – совершенное знание немецкого языка.
Авторская позиция сформулирована четко: в ситуации «быть или казаться» он выбирает «быть», а значит, «не заботиться о том, чтобы казаться…» Главное для него в той ситуации – покорить слушателей своими знаниями языка, и тогда они забудут о его молодости и нелепом виде.
Трудно не согласиться с мнением автора. Наверное, каждый из нас не раз бывал в положении, когда мы хотели казаться лучше, чем есть на самом деле. И тогда на помощь приходило то лучшее, что есть в каждом из нас.
Так, главный герой фильма Евгения Марченко «Быть или казаться» однажды понял: жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на то, что не является для него необходимым и обязательным. Он оставил университет, перестал думать о престижной работе и прекратил пустые пререкания с матерью. Парень просто решил отгородиться от остального мира, создать свой собственный мирок, в котором только то и делать, что рисовать, рисовать и рисовать.
В Интернете прочитала стихотворение А. Макаревича, одно из четверостиший которого взяла в качестве эпиграфа. Но главными в стихе, на мой взгляд, являются заключительные строки: «Легко казаться. Очень трудно быть…»
Таким образом, могу сделать вывод о том, что то, какой ты есть, в несколько раз важнее, каким ты кажешься другим.
(1)Случилось так, что в качестве преподавателя в аудиторию высшего учебного заведения я впервые вошёл, когда мне не было и двадцати лет, в 1942 году. (2)Мы только что закончили курсы военных переводчиков при Военном институте иностранных языков и готовились ехать на фронт. (3)Но нескольких из нас оставили преподавать в институте. (4)Меня предупредили: моими слушателями будут курсанты, уже закончившие общевойсковые училища. (5)Перед ними я робел. (б)Предстоит учить мне и призванных в армию студенток. (7)Они меня смущали. (8)Вид мой был отнюдь не бравый: более чем скромное обмундирование и сущее несчастье — ботинки с обмотками вместо сапог.
(9)Вот тут-то передо мной и встал вопрос: «Быть или казаться?» (10)Я представлял себе ясно, каким покажусь своим первым ученикам. (11)Как сделать, чтобы они почувствовали, каков я есть? (12)Решил начать с лобовой психологической атаки. (13)Продемонстрирую несколько примеров работы военного переводчика, потом скажу: «Вот что я умею и этому научу вас».
(14)Взяв с собой трофейные уставы и письма немецких солдат, я с замирающим сердцем пошёл в класс. (15)Перед дверью маячил дежурный: выше меня на голову, выправка умопомрачительная, обмундирование, какое мне и не снилось.
(16)Я взялся за ручку двери.(17)— Ты куда? — грозно осведомился дежурный.(18)—В класс!(19)— Это чего ради? (20)К нам сейчас преподаватель придёт!(21)—Это я!
(22)— Брось заливать! — начал дежурный, но вдруг осёкся, широко распахнул передо мной двери и от неожиданности вместо «Встать! Смирно!» гаркнул: «Встать! Руки вверх!»
(23)Отделение, вскочившее со своих мест, рухнуло на скамьи, давясь от хохота.
(24)Растерявшись и видя перед собой аудиторию из одних бравых строевиков и блистательных красавиц, — так мне казалось — я, вместо того чтобы продемонстрировать на примерах, в чём состоит работа военного переводчика, сразу сказал:(25)— Сейчас я покажу вам, что я умею…(26)Тут у меня распустилась обмотка. (27)Я поставил ногу на табурет и начал обматывать ею ногу, но продолжал говорить:(28)— И этому научу вас!(29)Слушатели задохнулись от смеха.(30)«Всё погибло!» — подумал я с отчаянием.(31)Но отступать некуда. (32)Делая вид, что не слышу смеха, я приказал:(33)— Раскрыть любой устав на любом месте!
(34)Дежурный поспешил раскрыть одну из синих книжек. (35)И я стал переводить с листа, сам себе приказав: «В темпе!» (Зб)Потом проделал то же самое с выхваченным наудачу трофейным приказом. (37)Особенно впечатлил слушателей перевод трофейного письма, написанного возрождённым в гитлеровские времена готическим шрифтом. (38)Непривычному он кажется иероглифами. (39)И наконец, не глядя на схему, отбарабанил структуру двух дивизий вермахта: пехотной и танковой.
(40)Словом, я заставил своих учеников забыть и мою неприличную молодость, и гротескно-нелепое появление, и даже обмотки. (41)Но уж потом мне приходилось каждый день, не давая себе спуску и поблажки, быть, а значит, не заботиться о том, чтобы казаться.(По С. Львову*)
* Сергей Львович Львов (род. в 1922 г.) — русский писатель, журналист, литературный критик.
Источник текста: ЕГЭ 2013, Сибирь, вариант 2.
Случилось так, что в качестве преподавателя в аудиторию высшего учебного заведения я впервые вошел, когда мне не было и двадцати лет, в 1942 году. Мы только что закончили курсы военных переводчиков при Военном институте иностранных языков и готовились ехать на фронт. Но нескольких из нас оставили преподавать в институте. Мы рвались на фронт, во безуспешно, все наши рапорта возвращали. Меня предупредили: моими слушателями будут курсанты, уже закончившие общевойсковые училища. Перед ними я робел. Предстоит учить мне и призванных в армию студенток. Они меня смущали. Вид мой был отнюдь не бравый: более чем скромное обмундирование и сущее несчастье — ботинки с обмотками вместо сапог.
Вот тут?то передо мной и встал вопрос: «Быть или казаться?» Я представлял себе ясно, каким покажусь своим первым ученикам. Как сделать, чтобы они почувствовали, каков я есть? Решил начать с лобовой психологической атаки. Продемонстрирую несколько примеров работы военного переводчика, потом скажу: «Вот что я умею и этому научу вас».
Слушатели мои немецкий язык немного знали, но военного перевода еще не нюхали.
Взяв с собой трофейные уставы и письма немецких солдат, схемы организации соединений гитлеровского вермахта, я с замирающим сердцем пошел в класс. Перед дверью маячил дежурный — выше меня на голову, выправка умопомрачительная, обмундирование, какое мне и не спилось: габардиновая гимнастерка! офицерский ремень! хромовые сапоги!!!
Я взялся за ручку двери.
— Ты куда? — грозно осведомился дежурный.
— В класс!
— Это чего ради? К нам сейчас преподаватель придет!
— Это я!
— Брось заливать! — начал дежурный, но вдруг осекся, широко распахнул передо мной двери и от неожиданности гаркнул: «Ауф! Хенде хох!» — «Встать! Руки вверх!», вместо «Ауф! Штильгештанден!» — «Встать! Смирно!»
Отделение, вскочившее со своих мест, рухнуло на скамьи, давясь от хохота.
Растерявшись и видя перед собой аудиторию из одних бравых строевиков и блистательных красавиц, — так мне казалось — я, вместо того чтобы продемонстрировать на примерах, в чем состоит работа военного переводчика, сразу сказал:
— Сейчас я покажу вам, что я умею…
Тут у меня распустилась обмотка. Я поставил ногу на табурет и начал обматывать ею ногу, но продолжал говорить:
— И этому научу вас!
Слушатели задохнулись от смеха.
«Все погибло! — подумал я с отчаянием. — Появился перед ними как клоун! Это непоправимо».
Но отступать некуда. Делая вид, что не слышу смеха, я приказал:
— Раскрыть любой устав на любом месте!
Дежурный раскрыл одну из синих книжек.
И я стал переводить с листа, сам себе приказав: «В темпе!» Потом проделал то же самое с выхваченным наудачу трофейным приказом. Особенно впечатлил слушателей перевод трофейного письма, написанного возрожденным в гитлеровские времена готическим шрифтом. Непривычному он кажется иероглифами. И наконец, не глядя на схему, отбарабанил структуру двух дивизий вермахта: пехотной и танковой. Это не хвастовство, — военный переводчик должен все это делать так же быстро и четко, как пулеметчик разбирает и собирает пулемет. Но моим слушателям еще предстояло стать военными переводчиками, а я уже много месяцев занимался этим с утра и до вечера.
Словом, я заставил своих учеников забыть и мою неприличную молодость, и гротескно-нелепое появление, и даже обмотки. Но уж потом мне приходилось каждый день, не давая себе спуску и поблажки, быть, а значит, не заботиться о том, чтобы казаться.
Без малого десять лет — с 1941-го по 1950-й — прослужил я в армии. Едва ли не каждый день жизнь и служба сталкивали меня с дилеммой «Быть или казаться?». В действующую армию попал поздно. Вначале меня не отпускали с преподавательской работы, потом помешала тяжкая болезнь. Когда, наконец, оказался на фронте, мне, естественно, как всякому новичку, было страшно. Но больше всего меня пугало, что кто?нибудь из бывалых фронтовиков, например солдаты из разведроты, из которых трое-четверо несколько раз попадали под мое начало, подумают, что я боюсь. Значит, надо вести себя так, чтобы никому и в голову не могло прийти такое. Мне помогали в этом неопытность и близорукость.
Кое-чему научило одно происшествие. Я получил в дивизии под расписку группу пленных, только что взятых на окраине Берлина. Предстояло провезти их по рокадной дороге, то есть дороге, расположенной в прифронтовой полосе и параллельной линии фронта, к Франкфурту-на-Одере, где шли тяжелые бои, и перебросить пленных через передний край: пусть расскажут во Франкфурте, что бои идут уже в Берлине. Чтобы растолковать им достаточно опасное для них задание, я привез их в немецкий фольварк, где размещалась наша отдельная фронтовая разведрота. Психология моих «подопечных» подсказывала: полчаса энергичной строевой подготовки облегчат постановку задачи и обеспечат ее выполнение — пленные должны почувствовать, что они снова в условиях непререкаемого повиновения. Место и время для этих действий выбрать неудачнее было трудно — фольварк находился под тяжелым обстрелом. Опытные пленные глядели на разрывы с ужасом, но команду выполняли; автоматчики, меня сопровождавшие и уже ничему не удивлявшиеся, охраняя квадрат, на котором я подчинял пленных своей воле, тихо и с полным основанием ругались. И вдруг раздался крик:
— Сережка! Ты спятил!
Я оглянулся и увидел под сводом глубоких ворот приятеля по довоенному институту — Давида Самойлова, ныне известного поэта, в те далекие годы — старшину разведроты.
— Сюда! — скомандовал он. — В укрытие с солдатами и фрицами!
И он увел нас в сравнительно безопасное место, где отругал меня, потом на глазах изумленных автоматчиков и пленных обнял. Мы не виделись с июня 1941 года.
Я бы не стал рассказывать эту историю, да она давно существует в устном рассказе Давида: «Двор под обстрелом. Въезжает „студебеккер“, через борт неуклюже переваливается старший лейтенант, за ним автоматчики и пленные, и он начинает муштровать пленных, как на плацу…»
Еще два раза едва не сложив головы, я понял: чтобы «быть», надо вообще не думать, каким кажешься. Думать надо о деле. Если меня убьют потому, что я буду заботиться о впечатлении, которое произвожу, задание останется невыполненным. Не думать о том, насколько храбрым или нехрабрым кажешься, думать только о деле, остальное приложится!
Многие молодые, да и не только молодые люди думают, что тот, кто хочет быть мужественным, должен казаться грубым.
У меня перед глазами десятилетиями маячит выразительный пример. Рос в интеллигентной семье единственный ребенок. Мать любила его без ума и безмерно баловала. Отец, человек немолодой, суровый, властный, был слишком занят работой, чтобы противопоставить этому свою линию. Сыну дали воспитание, которое его мать считала наилучшим и в котором действительно было немало хорошего. Его с детства обучали хорошим манерам и иностранным языкам, со вкусом одевали. Он сам обнаруживал с детства многие прекрасные качества, обычно маменькиным сынкам не свойственные: был смелым и спортивным, хорошо ходил на лыжах, гонял на велосипеде, занимался греблей, учился неплохо, а едва кончив школу, чтобы стать независимым от родителей, начал успешно работать в одном издательстве. Однако проработал там недолго, Совсем молодым человеком выбрал себе другую — трудную, мужественную профессию и другую среду. И вот тут?то, вероятно услышав насмешки по поводу своего вида и манер и не сумев отстоять своей личности, он начал подражать скверным образцам, скрывая свою воспитанность, как дурную болезнь.
Когда через несколько лет мы встретились, он играл роль солдафона, лихого хвата, хриплоголосого грубияна, сквернословил, плоско острил. С сослуживцами и сверстниками был запанибрата, «кого хошь», по его словам, мог хлопнуть по плечу, со всеми был «на вась-вась», с женщинами обходился, как гарнизонный ловелас. Лихо, на глазах матери опрокидывал стакан водки. Пьянея, был нехорош, мутнел взглядом и мокрыми губами нес хвастливую ахинею. При начальстве, с которым, между прочим, отлично умел ладить, вел себя чуть иначе, но основной рисунок был тот же: «Я — „рубаха-парень“, даром что из интеллигентов». А я глядел на него, с детства владеющего французским и немецким, твердо знающего, в какой руке держать вилку, а в какой нож, и думал: «Неужто другие не видят, что он — ряженый, что у него, как у скверного актера, голос напряженно-неестествен, актерские приемы утомительно однообразны и неубедительны, парик и грим не могут скрыть внутренне неуверенного в себе человека и что он корчит из себя сильного, потому что, очевидно, слаб? Пройдет с годами».
Думал с надеждой: этот знакомый был не безразличен мне. Нет, не прошло! Целая жизнь пролетела, и теперь этот уже старый человек изъясняется все тем же грубоватым тоном, так же мгновенно переходит с любым на «ты», развязно хлопает собеседников и слушателей по плечу, беспардонно хвастается, стараясь убедить, что такой тон и есть проявление мужества, которое?де свойственно отважным летчикам, мореходам, землепроходцам. Этот тон «сидел» на нем когда?то, как наряд с чужого плеча. Теперь он оброс им, как коростой. Хотел в юности сбросить одеяние старомодного, благонравного домашнего воспитания и не стал отстаивать того, что было в этом воспитании ценным. А во что облекся? В постоянный грим и костюм хама. Но этот грим и наряд не безразличны к сущности человека. Если долго изображать хама, с годами непременно станешь хамом. Так оно и произошло.
Избранная линия поведения требовала пренебречь родительской любовью, пусть слепой и неразумной, но безмерной. И он провел эту линию последовательно до смертного часа отца, который перед смертью все ждал и не мог дождаться сына. Почти ослепший, почти оглохший сидел старик целыми днями один-одинешенек в кресле посреди квартиры, ждал сына, спрашивал тех, кто заходил к нему, не видели ли его? А тот знал, как скупо отмерен срок отцовской жизни, но то и дело уезжал, даже не оставляя отцу адреса. Когда его в последний раз отвезли в больницу, сына по странному совпадению снова не оказалось в Москве.
Страшнее похорон, чем похороны его отца, я не видел. Приехало несколько поколений сослуживцев покойного — тот едва ли не всю жизнь проработал на одном месте, — знакомые и друзья. Их оказалось много — у родителей был открытый и гостеприимный дом. Почти всех этих людей, когда они пытались узнать у сына об отце, понять, почему сын забросил его, не навещает, почти не звонит, не пишет, когда уезжает, он сумел оскорбить, прогнать, отвадить, только бы не напоминали о том, о чем он твердо решил забыть. И теперь все шли к гробу, минуя сына стороной. Никто не подошел к нему выразить соболезнование. Подняли гроб. Его несли друзья и родственники — старые люди. Для сыновнего плеча под отцовским гробом, не сговариваясь, места не оставили. Играл роль «сурового мужчины», вжился в нее. Доигрался…
Существует расхожий литературно-психологический штамп. Грубость и резкость изображаются в книгах, на экране и на сцене как проявление недюжинной творческой личности или как защитная броня, под которой скрывается нежная и ранимая душа. Но нередко под маской грубости не скрывается ничего, кроме грубости. С печальным недоумением прочитал я, а потом посмотрел в театре пьесу умного, талантливого драматурга, многие произведения которого мне дороги. В провинциальный городок попадает крупный московский архитектор. Он недоволен тем, как здесь, в глуши, воплощен его замысел. Все это в грубейшей, высокомернейшей форме выкладывает местному коллеге. Гость язвит, слушая возражения местного архитектора, унижает его, беспардонно пользуясь тем, что тот моложе, скромнее и чтит в приезжем гостя и пожилого человека. Все грубое, унизительное, обидное приезжий словно нарочно говорит молодому коллеге в присутствии его жены. Попутно похваляется — ему?де нужно как можно скорее улететь отсюда; командировка в дальний город — эпизод, а у него много дел поважнее. С другими жителями глубинки он столь же высокомерен. Бесцеремонно компрометирует одинокую и, судя по всему, хорошую женщину, которая сразу (правда, неизвестно почему) увлеклась им, оскорбляет ее друга, который с полным основанием хотел уберечь ту, кого любит, от двусмысленной ситуации. Автор старается убедить нас, что под этой маской — большая душа и оригинальный ум.
Нам хотят внушить, что большой талант (а никаких проявлений его мы не видим) имеет право на «нестандартное» поведение, оно, мол, свидетельство небанальности и яркости. А мне захотелось сказать драматургу: вы поэтизируете человека, за позой которого нет ничего, кроме чувства собственной безнаказанности.
Быть или казаться?
Своеобразно возникает эта проблема в жизни людей свободных профессий — актеров, литераторов, музыкантов. Многим из них веками было свойственно стремление выделиться, подчеркнуть свою исключительность, принадлежность, к избранному кругу. Так появились выражения: «поэтическая прическа», «актерская физиономия», «художественный беспорядок». Поэтические кудри до плеч, бархатные куртки и банты художников, шевелюры музыкантов описаны в литературе, запечатлены в живописи и на фотографиях. Высмеяны в карикатурах и эпиграммах. Менялась мода, а вместе с ней и ее художественно-артистическое ответвление. Помните провинциального «первого любовника» в одном из рассказов Чехова? Молодого человека в прюнелевых ботиночках и с томным голосом, который хвастается своими любовными победами?
Настоящим актерам, поэтам, музыкантам не приходится заботиться о том, чтобы их узнавали по оригинальности одежды и манер. Такое стремление — почти всегда признак внутренней неуверенности.
Первыми известными литераторами, с которыми я познакомился в юности, были Михаил Аркадьевич Светлов, Константин Георгиевич Паустовский, Александр Иосифович Роскин, Рувим Исаевич Фраерман — каждый личность, да какая! По напрасно стараться вспомнить, чем отличался их облик от облика любого представителя интеллигентной профессии тридцатых годов. Ничем!
Вот у меня на столе одна из фотографий Светлова. Он сидит на сцене Центрального Дома литераторов в день своего последнего юбилея. Темный костюм, незаметный галстук, ни намека на оригинальность или фатовство.
Огромная витрина с довоенными фотографиями литераторов, погибших на фронтах Отечественной войны. Какие скромные костюмы, пиджаки, куртки, кепки, рубашки! И какие прекрасные, незаурядные лица! Зато вспомните, как вызывающе импозантен, демонстративно-элегантен был некий литератор в неоконченном «Театральном романе» Булгакова и какую сатирическую злость автора вызывало его демонстративное пижонство и сибаритство!
Одного такого служителя муз мне довелось увидеть в студенческие годы. Он, знаменитый писатель, вел в нашем институте кружок начинающих прозаиков. Мы провожали его после занятий к остановке трамвая. Шли по Ростокинскому проезду, что в Сокольниках, похожему в те годы на улицу любого провинциального городка.
Можно было поручиться, что до следующего занятия нашего кружка здесь не появится ни одного такого щеголя, с такой тяжелой тростью, с таким массивным перстнем, с такой английской трубкой, в такой серо-голубой шляпе, в таком не но годам ярком шарфе.
— Европа «А!» — как говаривал Остап Бендер.
Его облик запомнился прекрасно: поставленный голос и барственные манеры. Его суждения начисто забылись. Но в конце концов не это главное. А его книги? Я недавно раскрыл их: написано мастеровито, щегольски, с блеском, но, господи, как холодно! — сплошная демонстрация профессионализма.
В годы моего довоенного студенчества нас не занимало, как мы одеты. Донашивали одежду школьных лет, покупали дешевые бумажные свитера, тяжелые ботинки на кожимите или парусиновые туфли. Многие ходили на занятия в байковых лыжных костюмах — они отличались бесформенностью, унылыми расцветками, но большой практичностью.
Молодые люди, не совсем равнодушные к моде, носили домодельные пуловеры, выпуская поверх выреза воротничок рубашки. Так был одет обаятельный молодой герой из антифашистского фильма, снятого по роману Фейхтвангера «Семья Оппенгейм». Нам казалось, что это выглядит по-европейски. О настоящих импортных вещах никто и не слыхивал. Одежду, не мудрствуя лукаво, поставлял «Москвошвей», мы ее носили. О том, как она выглядела, можно прочитать в опубликованном в те годы фельетоне Ильфа и Петрова «Директивный бантик». Читали, хохотали, но продолжали носить изделия «Москвошвея», — а куда денешься!
Драм из?за того, что нечего надеть, среди моих сверстников не помню. Пока у меня самого не возникли впервые переживания на этой почве. Был я тогда студентом I курса. Осенью оказалось, что мое пальто, купленное еще в восьмом классе, носить более невозможно. Я получал стипендию, подрабатывал переводами, но вклад мой в семейный бюджет был невелик. Просить у родителей, а тем более требовать новое пальто мне, восемнадцатилетнему, было стыдно. Мама извлекла из сундука папино осеннее пальто-реглан, сшитое из верблюжьего сукна в начале двадцатых годов. Я оторопел. Пальто доходило мне до пят, было бутылочно-зеленого цвета и застегивалось на огромные костяные пуговицы. Сейчас оно, вероятно, заставило бы модников побледнеть от зависти.
— Весьма эффектно! — сказала в утешение моя тетя, вызванная на консультацию, и ушла хохотать в другую комнату. Я покорился судьбе. В ту пору мы увлекались Александром Грином. Такое пальто вполне могло бы облекать одного из его героев. Почувствуют ли это сходство мои товарищи? Примирит ли оно с моим пугающим видом любимую девушку? Чтобы подчеркнуть суровый романтизм своего одеяния, я в огромную петлю на лацкане вместо пуговицы просовывал большой палец правой руки, зажимая четырьмя остальными грубую ткань пальто, ходил подчеркнуто широкими шагами, мрачно насупившись и нервно комкая ткань, казавшуюся мне столь же суровой, как моя жизнь в роли одного из героев Грина. Но этого сходства не оценил никто из нашей компании. Только мой друг Женька сказал однажды, когда мы возвращались из института домой:
— А не пыжился бы ты, братец!
И между нами состоялся памятный разговор, что естественное поведение, при котором все — интонация, манеры, одежда — полностью отвечает внутренней сущности человека, — редкое благо. Оно не часто дается человеку от природы. Большинству приходится трудно, иногда мучительно искать и создавать свой внешний образ. И великое счастье найти его, а иногда просто отказавшись от поисков, быть тем, что ты есть, совершенствуя свое, а не заимствуя чужое и часто чуждое тебе.
(1)Быть или казаться?
(2)Своеобразно возникает эта проблема в жизни людей свободных профессий – актёров, литераторов, музыкантов. (З)Многим из них веками было свойственно стремление выделиться, подчеркнуть свою исключительность, принадлежность к избранному кругу. (4)Так появились выражения: «поэтическая причёска», «актёрская физиономия», «художественный беспорядок». (5)Поэтические кудри до плеч, бархатные куртки и банты художников, шевелюры музыкантов описаны в литературе, запечатлены в живописи и на фотографиях. (6)Высмеяны в карикатурах и эпиграммах. (7)Менялась мода, а вместе с ней и её художественно-артистическое ответвление. (8)Помните провинциального «первого любовника» в одном из рассказов Чехова?
(9)Молодого человека в прюнелевых* ботиночках и с томным голосом, который хвастается своими любовными победами?
(10)Настоящим актёрам, поэтам, музыкантам не приходится заботиться о том, чтобы их узнавали по оригинальности одежды и манер. (11)Такое стремление – почти всегда признак внутренней неуверенности.
(12)Первыми известными литераторами, с которыми я познакомился в юности, были Михаил Аркадьевич Светлов, Константин Георгиевич Паустовский, Александр Иосифович Роскин, Рувим Исаевич Фраерман – каждый личность, да какая! (13)Но напрасно стараться вспомнить, чем отличался их облик от облика любого представителя интеллигентной профессии тридцатых годов. (14)Ничем!
(15)Вот у меня на столе одна из фотографий Светлова. (16)Он сидит на сцене Центрального Дома литераторов в день своего последнего юбилея. (17)Тёмный костюм, незаметный галстук, ни намека на оригинальность или фатовство.
(18)Огромная витрина с довоенными фотографиями литераторов, погибших на фронтах Отечественной войны. (19)Какие скромные костюмы, пиджаки, куртки, кепки, рубашки! (20)И какие прекрасные, незаурядные лица! (21)Зато вспомните, как вызывающе импозантен, демонстративно-элегантен был некий литератор в неоконченном «Театральном романе» Булгакова и какую сатирическую злость автора вызывало его демонстративное пижонство и сибаритство!
(22)В годы моего довоенного студенчества нас не занимало, как мы одеты. (23)Донашивали одежду школьных лет, покупали дешёвые бумажные свитера, тяжёлые ботинки на кожимите или парусиновые туфли. (24)Многие ходили на занятия в байковых лыжных костюмах – они отличались бесформенностью, унылыми расцветками, но большой практичностью.
(25)Молодые люди, не совсем равнодушные к моде, носили домодельные пуловеры, выпуская поверх выреза воротничок рубашки.
(26)Так был одет обаятельный молодой герой из антифашистского фильма, снятого по роману Фейхтвангера «Семья Оппенгейм».
(27)Нам казалось, что это выглядит по-европейски. (28)О настоящих импортных вещах никто и не слыхивал. (29)Одежду, не мудрствуя лукаво, поставлял «Москвошвей», мы её носили. (30)О том, как она выглядела, можно прочитать в опубликованном в те годы фельетоне Ильфа и Петрова «Директивный бантик». (31)Читали, хохотали, но продолжали носить изделия «Москвошвея», – а куда денешься!
(32)Драм из-за того, что нечего надеть, среди моих сверстников не помню. (ЗЗ)Пока у меня самого не возникли впервые переживания на этой почве. (34)Был я тогда студентом I курса. (35)Осенью оказалось, что моё пальто, купленное ещё в восьмом классе, носить более невозможно. (36)Я получал стипендию, подрабатывал переводами, но вклад мой в семейный бюджет был невелик. (37)Просить у родителей, а тем более требовать новое пальто мне, восемнадцатилетнему, было стыдно. (38)Мама извлекла из сундука папино осеннее пальто-реглан, сшитое из верблюжьего сукна в начале двадцатых годов. (39)Я оторопел. (40)Пальто доходило мне до пят, было бутылочно-зелёного цвета и застёгивалось на огромные костяные пуговицы. (41)Сейчас оно, вероятно, заставило бы модников побледнеть от зависти.
(42)– Весьма эффектно!– сказала в утешение моя тётя, вызванная на консультацию, и ушла хохотать в другую комнату. (43)Я покорился судьбе. (44)В ту пору мы увлекались Александром Грином. (45)Такое пальто вполне могло бы облекать одного из его героев. (46)Почувствуют ли это сходство мои товарищи? (47)Примирит ли оно с моим пугающим видом любимую девушку? (48)Чтобы подчеркнуть суровый романтизм своего одеяния, я в огромную петлю на лацкане вместо пуговицы просовывал большой палец правой руки, зажимая четырьмя остальными грубую ткань пальто, ходил подчёркнуто широкими шагами, мрачно насупившись и нервно комкая ткань, казавшуюся мне столь же суровой, как моя жизнь в роли одного из героев Грина. (49)Но этого сходства не оценил никто из нашей компании. (50)Только мой друг Женька сказал однажды, когда мы возвращались из института домой:
(51)– А не пыжился бы ты, братец!
(52)И между нами состоялся памятный разговор, что естественное поведение, при котором всё – интонация, манеры, одежда – полностью отвечает внутренней сущности человека, – редкое благо.
(53)Оно не часто даётся человеку от природы. (54)Большинству приходится трудно, иногда мучительно искать и создавать свой внешний образ. (55)И великое счастье найти его, а иногда просто отказавшись от поисков, быть тем, что ты есть, совершенствуя своё, а не заимствуя чужое и часто чуждое тебе.
(По С. Львову **)
** Львов Сергей Львович (1922–1981) – прозаик, критик, публицист, автор многочисленных статей о советской и зарубежной литературе, произведений биографической и детской литературы.
* прюнелевые – сделанные из прюнёля – тонкой и очень прочной шерстяной или шёлковой материи, использовавшейся для изготовления верха обуви, обивки мебели.
Вопрос о том какую жизненную позицию занимать – быть или казаться, люди обсуждают с незапамятных времен. Однако те писатели, которые рассматривают эту проблему, склоняются к тому, что быть самим собой независимо от жизненных ситуаций лучше, чем стараться казаться тем, чего из себя не представляешь.
Именно такой точки зрения придерживается писатель Сергей Львов. Его произведение “Быть или казаться” несомненно, актуально в наше время, потому что далеко не все понимают, а может быть даже и не задумываются, о том, что недостаточно примерить маску того, кем хочешь быть, нужно действовать и становиться, тоесть быть. И, безусловно, будет полезно рассмотреть взгляды и мысли Сергея Львова.
Целью работы является изучение взглядов С. Л. Львова на вопрос “Быть или казаться”. А также выявление значимости подлинных человеческих качеств, таких как: чувство ответственности человека пред семьей, коллективом, идейная убежденность, культура поведения. И противопоставленные этим высоким качествам – мнимые, например: внешняя “престижность”, погоня за превратно понятой модой, избыточная материальная благополучность.
Основная часть
философский львов человеческий качество
Начинает произведение С.Л. Львов с небольшой истории о своем детстве, в которой он первый раз в жизни сталкивается с проблемой быть или казаться. Любимая школьная учительница призывает С.Львова быть и не щеголять поверхностными знаниями.
Далее писатель, пропуская такой жизненный период, как отрочество, рассказывает о том, как ему нужно перебороть свою неуверенность, решить для себя в каком обличии ему приходить первый раз на занятие к студентам.
Зачастую первый опыт бывает горьким, и этот случай был не исключением. В погоне за желанием показаться уверенным в себе и решительным, автор, на самом деле, не являясь таким, выглядел очень смешно и нелепо. Эта ситуация придала вес слову быть в глазах автора, отодвинув казаться на второй план.
Последующие 10 лет службы в армии каждый день ставили С.Л.Львова перед дилеммой “Быть или Казаться”. Как и каждого новичка, его пугало показаться бывалым фронтовикам трусом. Эта мысль снова наталкивает его на вопрос. Казаться храбрым или думать только о деле? Дальше автор рассказывает историю, которая расставила все по своим местам. Не раз рискую, неоправданно жизнью Львов понимает, что: “Чтобы “быть”, нужно вообще не думать,каким кажешься.” С.Львов “Быть или Казаться” стр. 17 Уже в молодисти он выбирает свой путь. Быть везде и во всем собой.
После небольшого автобиографического вступления С.Л.Львов в своем произведении рассказывает множество историй связанных непосредственно с данной проблемой.
Начнает писатель с истории о молодом парне, который думает, что, будучи грубым, он будет казаться мужественным. Однако человек, вживаясь в роль, со временем настолько привыкает, что выйти из нее становится не так уж и просто. Время шло, а, он все так же играл роль солдафона, грубияна и скверно острил. Для С.Л.Львова этот знакомый был не безразличен, и писатель украдкой надеялся, что его поведение изменется. К сожалению, не изменилось. И этот знакомый пронес через всю жизнь маску невежества и грубиянства, отрекся от родительской любви, но и люди тоже отвернулись от него.
После С.Л.Львов упомянает о том, что вопрос “Быть или казаться” естественно имеет место в жизни людей свободных профессий. И снова переходит на отрывки из своей жизни. Львов часто упомянает, что ему везло на преподавателей. И дальше речь пойдет о его учителе генерале Биязе. Он не совсем однозначно решал вопрос “Быть или казаться”, однако был очень яркой фигурой и не упускал момента показаться еще ярче. С ним у автора связано много незабываемых моментов жизни. И именно Биязе своим умением анализировать и подходящими примерами показал Львову, что дилемма “Быть или казаться” не так проста, как кажется. И, что бывают ситуации, где для общего блага полезнее выглядеть не тем какой ты на самом деле.
Следующая частичка книги писателя посвящена его начальнику редакции. Мнение о нем, пишет Львов, менялось с течением времени. В поступках этого опытного журналиста были и ошибки, и то чего делать не стоило. Вся его жизнь была внутренняя душевная борьба “Быть или казаться”. Но победило: “Быть”.
А вот выдающийся хирург, о котором хотел сделать заметку знакомый журналист С.Л.Львова, выбрал для себя стезю притворства. Он старательно создавал свой “Имэдж”, тот, который заинтересовал бы окружающих. Его интересовала лишь демонстрация себя, но никак не то, о чем он высказывался. Именно поэтому друг Львова не написал портрет этого врача.
Следующая большая глава называется “Кто нас воспитывает” С.Львов “Быть или Казаться” стр.45. В ней автор рассказывает о людях, чья жизнь заслуживает уважения и на кого следует ровняться. Несомненно, здесь есть примеры и зарубежных, и отечественных философов, литературоведов и писателей. Демосфен, французский философ Пьер де Ла-Раме, писатель А.Т.Болотов, писатель Н. А.Львов, литературовед А.М.Турков, французский писатель-драматург Жюль Ренар, революционный мыслитель А.И.Герцен, писатель Б.И.Богданков и В.В. Конецкий. Они, несмотря на то, что жизнь диктовала свои правила, самоопределив свой путь, шли к цели, воспитывая характер, просвещаясь и просвещая. Достойно уважения.
“Быть может, важнейшая сторона вопроса «Быть или казаться?» – вопрос «Кем быть?»” С.Львов “Быть или Казаться” стр.67 – говорит С.Л.Львов. Конечно же, это касается выбора своего жизненого пути, а точнее профессии. Множество писем приходит в редакцию к нашему писателю на тему разочарования в профессии или о том, как тягостно жить с ощущением, что попал не в тот поезд. Автор говорит, что одной из причин является бутафорское представление о профессиях. Все знания сводятся к поверхностым, а в суть профессии вникают единицы, поэтому и получаются такие неприятные ситуации. Другая немаловажная причина – потребность общества в специалистах различных сфер. Выбирая профессию, нужно помнить, что несешь ответственность не только перед собой, но и перед обществом, ведь не отдавая себя работе целиком, не получая удовольствие, считая работу тяжким грузом, вы обрекаете окружающих на страдания. Очень редко человек, взявшийся не за свою работу, приносит пользу, намного чаще – вред.
Учение – свет или тьма? Вот вопрос, который ставят автору люди, присылающие письма. Ответ автора в его произведении очень конкретен. Учение необходимо. Однако С.Л.Львов отмечает, что порой люди заблуждаются, говоря о том что, учение – учением, а трудовое воспитание обязательно, относится это, зачастую, к студентам. По словам писателя: “Cамо по себе учение – труд, который воспитывает и формирует человека.” С.Львов “Быть или Казаться” стр.84 Кроме того, он не согласен, с некоторыми письмами приходящими ему от студентов, да и не только. Одна говорит, что ей не нравятся преподаватели в университете, другой говорит, что цивилизация, наука – зло, ссылаясь на Руссо, Данте, Энгельса. Даже внутри его письма проскальзывает проблема “Быть или казаться”. Объявить Данте, образованнейшего человека своей эпохи, противником науки – это и есть образованность поверхностная, образованность полузнайки. Итог Львов подводит категорично, учиться человек не для корок, не для званий и степеней, не для того, чтобы казаться образованным, а чтобы быть им на самом деле. Знания ж нужны, чтобы действовать во благо обществу. “Неотступая от больших дел и, не чураясь малыми.” С.Львов “Быть или Казаться” стр.95 – говорит он.
Дальше С.Л.Львов рассказывает очередную историю о себе. В журналистской молодости ему пришлось поехать на юг, а в связи с этим редакция дала задание привезти оттуда проблемную статью. Львову посоветовали известного писателя, который хорошо относится к начинающим журналистам и поможет с определение темы статьи, куда наш автор и направлися. Визит к известному писателю увенчался успехом. Он помог Львову выбрать проблему. Она звучала так: Почему на опытных участках научного учреждения произрастают плоды, которые и враю не снились, а за его оградой – «хоть четверть персика! Персика нет» С.Львов “Быть или Казаться” стр.97?
Окрыленный и вдохнавленный Львов уходил ииз дома старшего товарища на поиски информации. Вникая все больше и больше в проблему, автор написал статью по ней, которую редакция приняла, однако потребовала внести поправку. Побудили же его к этому книжные представления о жизни и слово авторитетного наставителя. Все эти персиковые и цитрусовые проблемы, так и остались бы набросками, если не встреча с одним знакомым Московским режиссером. Итог встречи для Львова обернулся постановкой пьесы. Первая попытка была неудачной, но в итоге все-таки пьесу поставили. Она не принесла автору ни успеха, ни бесчестия. С.Л.Львов говорит, что спустя много лет перечитал пьесу и к его разочарованию, а может к радости, понял, что в молодости принял видимость за сущность, мнимый конфликт – за подлинный, а истинного конфликта разглядеть не сумел.
Дорога домой для писателя оборачивается знакомством с семьей молодых медиков. Они едут работать в северный городок. Попращавшись, автор обещает обязательно навестить их. Через полтора года, задумав очерк о молодых специалистах, он вспоминает о его попутчиках и отправляется в этот городок. Посетив детскую больницу и пообщавишись с детскими педиаторами, Львов приходит к выводу, что молодые специалисты заинтересованы в здоровье их пациентов. Однако воля судьбы завела писателя и в здание СЭС в этом городке. Дом был новый, светлый, наверное, хорошо здесь работать. Но внешний вид бывает обманчив. Старые порядки и устои, привязанные к тем временам, когда городок еще был маленьким остаются неизменны, тем самым, не давая молодым специалистам раскрыться, работать во благо городу, а не отбывать номер. В то время, когда на молодых давили, когда им язвительно советовали “переменить характер” С.Львов “Быть или Казаться” стр.126, “не выносить сор из избы” С.Львов “Быть или Казаться” стр.126. Они сдавали экзамен. И они выдержали, настаяв на том, что нужно выполнять свой долг добросовестно.
Продолжая свое произведение, Львов посвящает главу “доброму имени”. Он рассказывает случай из своей жизни, как однажды купил пластинки известного производителя, а большая часть из них оказалась некачественная. Неприятно. Писатель говорит, что люди не должны расставаться с зарекомендованным именем – как гарантом качества, где стоит его подпись. Львов призывает браться за работу и выполнять ее качественно на том уровне, который зарекомендован и не давать себе поблажек в мелких деталях, ведь из них вскоре сложится цельное представление.
“Быть или казаться” проблема, проходящая через все произведение С.Л.Львова. С виду интеллегентный, преуспевающий, современный, вполне приличный человек. Нередко в скором времени что-нибудь непременно выявит его истинную сущность, станет видно, что за внешним лоском, нет внутренней культуры. Конечно же, не все такие, есть те, кому мешают образовываться обстоятельства. Львов приводит в пример своего друга. Он в военные годы жил вдалеке от дома, после работал в геологической экспедиции, и однажды ему пришлось писать объявление, в котором он допустил много грубых ошибок. Ему об этом сказали. Конечно, было стыдно и в пору серьезно задуматься. А когда задумался, решил пойти учиться грамоте. Своим трудом и желанием быть грамотным, знать родной языкм, он достиг желаемого результата. “Но стыд, испытанный моим другом, несмотря на все причины, которыми он мог бы оправдать прошлую недостаточную грамотность, многим, к сожалению, неведом.” С.Львов “Быть или Казаться” стр.141 – пишет Львов.
Далее писатель говорит о поветриях. Так сказать временные увлечения, ввиду того что это в настоящий момент в моде, а не потому что каким-то образом интересует. Здесь он рассказывает про мужчину, который покупает редкие книги только потому, что спустя года их можно будет продать еще дороже. Ведь с некоторых времен, оказывается, коллекционирование книг – вопрос престижа. Конечно, ни одного плохого слова о настоящих книголюбах. Львов уверен, что, единственный путь избежать поветрий – всегда оставаться самим собой, во всем быть настоящим.
Сочувствие – одно из важнейших чувств человека. С.Л.Львов призывает не скрывать свою человечность под маской грубости и безразличия. Приходить на помощь тем, кто нуждается в ней, даже если он молчит, нужно приходить, не ожидая зова.
Следующая глава имеет немного странное название – “Крик”. Казалось бы, какое отношение имеет крик к проблеме, которую рассматривает автор. На самом деле – прямое. Через крик человек старается самоутвердиться или показать свое превосходство. Конечно, бывают ситуации, когда крик является выказыванием недовольства или отрицательных эмоций, однако не стоит забывать, что он причинить вред наравне с ударом ножом. Бесконечно опасен крик в педагогике. Если педагог не может обойтись без крика, значит это плохой педагог. С.Л.Львов приводит пример из своей жизни,что недавно он не смог справится с большой аудиторией. Было шумно, он повысил голос. На мгновенние стало тихо, но потом шум усилился. Став взрослее и опытнее писатель узнал, что если в аудитории появился шум, нужно наоборот понижать тон, тогда возникнут островки внимания, и они сами заставят замолчать соседей. Львов неоднократно повторяет, что крик всегда исключает сообразительность, вдумчивость, квалифицированный обмен информацией, а, следовательно, бесполезен для дела и вреден для окружающих. “Крик – маска профессиональной некомпетентности! Отсталости. Понимать это очень важно. Бороться с тем, чем порождено это явление, еще важнее” С.Львов “Быть или Казаться” стр.174. Эти слова, оставленные автором в заметке, подняли много разговоров. И в редакцию поступили письма о том, что слово тоже может тяжко ранить, нанести душевную рану на всю жизнь. Осторожно со словом. Как же часто мы слышим фразу вроде: “Ослеп”, “Оглох”? А ведь есть вероятность сказать это человеку, который на самом деле плохо слышит или плохо видит. Неосторожно сказанное слово, глупость, невежество, невнимательность могут надолго заставить человека страдать. Есть те, кому чувство такта в выборе слова дано от роду , есть те, кто вырабатывают его старанием, а есть такие, кому от природы оно не дано, но по роду занятий необходимо. Для них существуют специальные книжечки, где кратко и предельно просто изложены давно выработанные формы вежливого обращения. Интересно, что письма, приходящие в редакцию в оправдание грубости, как правило, без подписи, отмечает Львов. Часто люди оправдывают сквернословие плохим настроением, но ведь сделав близкому обидно, лучше не станет, а вот у него тоже испортиться настроение. Крик и брань – не доказательство силы. Сила в спокойном достоинстве. Заставить себя уважать, не позволить грубить – не просто. Но опускаться до уровня хама – нецелесообразно. А вопрос: “Зачем вежливость”, задавать так же бессмысленно, как вопросы: “Зачем красота”?
Часто ли в наше время можно встретить обязательного человека, который назначив встречу на 11.15, не заставит ждать себя еще десять минут, а потом с чувством собственного достоинства начнет прием, постоянно отвлекаясь на другие дела. Не часто, но все-таки можно. Как приятно осознавать, что человек уважает тебя, подходит к делу с чувством, с толком, с расстановкой. Да, бывает, не получилось, обстоятельства сложились, но можно же хотя бы предупредить. Но нет, зачем же усложнять себе жизнь, пусть другие страдают. Примеров грубого разгельдяйства и беспордонного обращения с клиентами очень много. Не стоит так обращаться с людьми, ведь когда-нибудь такое обращение вернется.
Следующая глава произведения “Быть или казаться” начинается с истории про звания и ранги. Это был бесподобный спектакль. Сотрудник театра, стол, которого находился рядом с приемным кабинетом директора, где и ожидал приема С.Л.Львов, то и дело отвечал на телефонные звонки. У интонации его ответов было огромное разнообразие оттенков: от холодно-официального до подчеркнуто-почтительного. Естественно каждый из них был отведен для определенного класса людей. Но ведь случаются и ошибки, когда можно спутать голос или просто забыть, да и зачем заниматься столь бессмысленной работой, ведь каждый имеет право на деловой, но в то же время теплый ответ. Здесь и вступает в силу вопрос: “ Зачем казаться, если можно просто быть”?
Очень часто обращение с человеком зависит от его положения в обществе – это не правильно, так не должно быть. А зачастую вообще не щитаются с мнением и желанием людей, в то время, когда можно было проявить интерес, и может быть, помощь не затруднила бы жизнь. Автор приводит пример из своей личной жизни. Почтовое отделение, большая очередь. Оператор в свойственной небрежной манере обращается с посетителями, в то врмя, когда очередь доходит до писателя, она переключается на него, ссылаясь на то, что ей показалось нарушение в правилах по количеству отправляемых бандеролей за раз, тут же настраивает всю очередь против него, делая не слабую словесную “взбучку”. Приятно? Нет, конечно. Но самое интересное, что в этот момент в зале находится заведующая и ее нисколько не интересует происходящее. У нее другие дела – она разговаривает по телефону, жалуясь на свою работу и плохую личную жизнь. Часто спрашивают – а разве не может быь плохого настроения у человека? Не на работе! Так требует служебный этикет и дисциплина.
Дальше Львов рассказывает еще один пример из своей жизни. По молодости его назначили заведующим отделом в редакции. Он был молод и неопытен, поэтому определил поведение и правила для отдела и требовал их выполнения. Однако ничего хорошего не вышло. Со временем в коллективе произошел разлад, который и привел к тому, что писателя сняли с должности. Через несколько лет его опять поручили заведовать другим отделом. Тут-то он и решил добиваться всего своим примером. Никаких сухих и изъезженных фраз, только теплое и учтивое отношение с авторами. Прошло много лет, а встречая тех людей, они отзываются только положительно о его отделе – говорит Львов. Есть редакции, куда приходить приятно, где чувствуешь, что ты нужен, в такое учереждение приносишь не только свою работу, но и все знания и опыт. Именно такую пытался сделать Львов, и у него получилось. А есть те, где господствует мнимо-деловитый стиль, туда и возвращаться не хочется.
Хочешь, чтобы вокруг тебя было хорошо, начни с себя. Наглядный пример, лучше всяких слов.
Дальше автор повествует о некоторых детских письмах, которые приходят ему в редакцию. В одном из них девочка пишет, что классный руководитель назначала ее старостой класса и в ее обязательства входит рассказывать обо всех провинностях ее одноклассников. После чего ее невзлюбили и престали с ней общаться. В другом письме на девочку возложили, якобы почетную обязанность, рассказывать про каждого ее одноклассника на родительском собрании. А учительница пообещала, что расскажет про нее. И забыла. А вот одноклассники не забыли, как про девочку ничего не сказали и перестали с ней общаться. Как же часто взрослые, стараясь облегчить себе жизнь, выбирают избранного и ставят его над коллективом, тем самым они приносят вред и ему, и остальным. “Проблема лидерства и авторитета в детском коллективе и в семье – одна из самых тонких и сложных психологических проблем. Для того чтобы направить ее решение поверному пути, нужно большое чувство такта.” – говорит С.Л.Львов.
Продолжая произведение, автор рассказывает о хулиганстве, о том, как себя вести в таких случаех и несколько примеров. Интересно, что психология человека, привыкшего при виде трудностей переходить на другую сторону, может сильно его подвести, когда дело дойдет до него. Такие стереотипы плавно перетекают в трусость. Львов отмечает, что она не пропагандирует грубую силу, но бывают случаи в жизни, когда мужчина не должен промолчать. Если при нем обижают беззащитного или женщину, он обязан помочь. И если он этого не сделал, уважать его нельзя.
Приходят Львову письма разного содержания и среди них есть, те в которых спрашивают, как жить, как вести себя, когда в семье царит гармония, взаимоуважение, культура речи, а окружающие друзья этого не понимают. Утверждая, что в жизни бывает всякое. Автор отвечает, что по-настоящему воспитанный человек неизменно сохраняет линию своего поведения, но никогда не показывает свого превосходства над друзьями, что “отстоять свою линию поведения, приветливого и вежливого, сохранить в душе поэтическое отношение к жизни, не закрывая глаз на ее прозу, – для многих это и значит быть, а не казаться.” С.Львов “Быть или Казаться” стр.230-231
Продолжая свое произведение, автор погружается в воспоминания о детстве. Он вспоминает, как 40 с лишним лет назад он и его товарищи отправились в десятидневный поход вниз по реке Десне под руководством К.Г.Паустовского и Р.И.Фраермана. Писатель рассказывает сколькому научил его этот поход, как много он дал и сколько теплых воспоминаний осталось. Книга, в которой Львов рассказал об этом плавание, вышла много лет назад, тираж ее был не велик, но на удивление писателя одна из книг попала в руки другому участнику похода – Борису Краснову. И он написал в редакцию. После долгой разлуки товарищи встретились, долго разговаривали о жизненных приключениях и пришли к выводу, что именно этот поход оказался одним из самых красочных и запоминающихся событий в жизни, что это путешествие бесконечно много дало им, однако не меньше оно дало и его организаторам: Паустовскому и Фраерману, которые при втрече с Львовым вспоминали плавание, как нечто важное.
Писатель на собственном примере показывает, сколько всего полезного и приятного дает общение взрослого с ребенком, как одному, так и другому. После подтверждает свои слова примером из жизни пожилого человека – Ивана Константиновича. Он получил комнатейку в коммунальной квартире. Здесь он только ночевал, а все оставшееся время проводил в подвале, который обустраивал вместе с дворовыми ребятишками как детскую библиотеку и игротеку. Он вкладывал всю душу, в казалось бы незнакомых ему детей, и они платили ему тем же.
Следующая глава называется “Не погасить искру” С.Львов “Быть или Казаться” стр.246. Нередко случается так, что человек чем-то глубоко увлечен или только начинает интере-соваться, а вот его близкие или родные не разделяют этого интереса, а бывает, считают, что это занятие вовсе не подходит ему по каким-либо причинам. В этой главе есть несколько примеров. Львов рассказывает про девочку, которая купив томик Блока в букинистическом магазине, на следующий день вернула его, потому что родители сочли, что ей еще рано читать таких авторов. “Не гасите и вы такой огонек в семье. Ведь от него светлее на душе не только у того, кто загорелся сам, но и у близких” С.Львов “Быть или Казаться” стр.252 – говорит С.Л.Львов. Также он пишет здесь знакомой ему семье, в которой жена участвует в самодеятельном театральном кружке, а муж то и дело патокает ее за это. И с каждым своим негативным словом, гасит вспыхнувший огонек увлечения в душе близкого человека. Очень горько, когда человек любого возраста, общаясь с близкими, приходится скрывать свой интерес – пишет Львов.
Дальше автор повествует, как в редакции примерно в одно время пришло два письма-отзыва, написанных на картину В.Хабарова “Портрет девочки”. Первый отзыв – положительный, где девушка выражает свой восторг картиной, благодарит автора. Второй отзыв – негативный, в котором содержатся одни только недовольства. Его автор судит картину по каким-то неведомым критериям, осуждая художника в том, что он подает плохой пример юным гражданам. Высказывая свое мнение к этим отзывам, Львов говорит, что не стыдно чего-то не понимать или не знать, но вот судить с ходу, притворяясь сведущим в том, в чем не смыслишь, очень даже стыдно.
Преобщение к искусству, вот о чем дальше идет речь в произведении “Быть или казаться”. Здесь писатель рассказывает о нескольких случаях из его жизни. В кинотеатре рядом с автором сидела молодая парочка. Картина была достаточно серьезная и девушка часто смеялась не в подходящих местах, откровенно не понимая, что происходит на экране. Виновата ли она в том, что она не воспринимает языка искусства и в то, что ее никто этому не научил? Однако, если у человека есть желание приобщиться к искусству, важно не только настроиться, но и не передумать в процессе.
Искусство раскрывается тому, кто отдает свои силы, раздумья, время, терпение. В молодости Львов попал в компанию, в которой ребята горячо интересовались музыкой. Львов же не понимал музыку, ему не хотелось, делая вид, что он понимает, быть далеко от этого. И благодаря друзьям, которым было мало наслаждаться самим, им хотелось приобщить и его к своему пониманию, и его желанию серьезная музыка для него теперь необходимость и счастье. А ведь С.Л.Львов мог навсегда разминуться с ней и обездолить себя. Желание “Быть”, а не “Казаться” – великое благо.
Особенно остро проблема “Быть или казаться” встает в молодости, но оказываеться продолжаешь ее решать, когда уже давно не молод. Автор говорит, что какого бы возроста не достиг человек, ему нужно помнить: каждый возраст по-своему прекрасен, и тот который он уже миновал, и настоящий, и тот, который будет. Это дано далеко не всем.Также не всем дано понять, что для того, чтобы быть оставаться молодым в душе недостаточно перенимать манеры младшего поколения и стараться показать насколько бодр и полон сил, а нужно действовать и неустанно трудиться во имя того дело, которое поддерживает огонек в душе. Подводя итог своим словам С.Л.Львов пишет, что на многих языках мира есть пословица: “Бездействуя, ржавею” С.Львов “Быть или Казаться” стр.289.
Заключительную главу Львов посвящает воображению и мысли человека, которые, по его мнению, могут широко раздвинуть границы его бытия и дать ему прожить и прочувствовать не только свою жизнь, но и многие жизни людей других поколений и веков. Однако его мнения не разделяет молодой физик, с которым он ведет беседу на тему веры. Именно поэтому автор проводит много времени в поездках по маршрутам, проложенным героем его исторической повести испанским революционером Хуаном ван Галеном. Долгое время Львов собирал материалы для статьи, но никак не мог ее начать. И однажды его пригласили в ГДР, где он запомнил беседу с молодой берлинской студенткой. Эта беседа и стала искоркой, чтобы взяться за повесть.
Львов не верит в приметы и в Бога, но в жизни приходится общаться с разными людьми, и не все разделяют твою точку зрения. Попав в военный госпиталь, Львов убеждается, что логики и точных знаний в споре верящим человеком во что-то сверхъестественное недостаточно. Многие говорят, что в сложных жизненных ситуациях, таких как: бомбежка или плен, хочешь, не хочешь, а поверишь. Но Львов не согласен, он вспоминает, что ни под бомбежкой, ни под артобстрелом суеверным он не стал, и думал он только о выполнении задания и своих подчиненных. Автор возвращается к госпиталю, где он по-настоящему, но, как оказалось в дальнейшем, не полностью понял, как трудны проблемы атеизма.
Повесть вышла и имела успех. Но намного важнее были слова писателя Ефима Яковлевича Дороша: “Вы плохо знаете то, о чем взялись писать.” С.Львов “Быть или Казаться” стр.310, знающего намного больше о проблеме веры. Львов не раз говорит, что ему повезло на учителей в жизни. И считает Дороша главнейшим из своих учителей.
Продолжая, писатель говорит про библейскую легенду о Вавилонском столпотворении. Языковые барьеры между народами, легенда толковала, что это кара божья. Но ведь первые попытки преодолеть непонимание, на которой по легенде, обрек людей Бог, относится к временам, куда более ранним, чем, когда об этом в своих целях начинали заботиться власть имущие. “Необходимость – лучший учитель!” С.Львов “Быть или Казаться” стр.317 – пишет Львов.
Заканчивает произведение C.Л.Львов строками Тютчева и словами о том, что для того, чтобы понимать и восхищаться, нужно уметь прочувствовать и постараться увидеть или услышать то, что хотел сказать автор.
Заключение
С.Л.Львов проносит через все произведение проблему “Быть или Казаться”. Каждая его глава наполнена глубоким смыслом. Он не просто ставит вопросы, но и сам отвечает на них, основываясь на знаниях, жизненном опыте и общении с образованными людьми.
Проблема это очень актуальна в наше время, и те вопросы, которые поднимает Львов внутри нее, непроизвольно заставляют задуматься каждого. “Кем быть?”, “любить ли искусство?” и многие другие.
Слова автора убедительны. И на весах, стоящих в конце книги и в каждой главе отдельно, они ложатся на чашу со словом “Быть”!
Последующие 10 лет службы в армии каждый день ставили С.Л.Львова перед дилеммой Быть или Казаться. Как и каждого новичка, его пугало показаться бывалым фронтовикам трусом. Эта мысль снова наталкивает его на вопрос. Казаться храбрым или думать только о деле? Дальше автор рассказывает историю, которая расставила все по своим местам. Не раз рискую, неоправданно жизнью Львов понимает, что: Чтобы быть, нужно вообще не думать,каким кажешься. Уже в молодисти он выбирает свой путь. Быть везде и во всем собой.
После небольшого автобиографического вступления С.Л.Львов в своем произведении рассказывает множество историй связанных непосредственно с данной проблемой.
Начнает писатель с истории о молодом парне, который думает, что, будучи грубым, он будет казаться мужественным. Однако человек, вживаясь в роль, со временем настолько привыкает, что выйти из нее становится не так уж и просто. Время шло, а, он все так же играл роль солдафона, грубияна и скверно острил. Для С.Л.Львова этот знакомый был не безразличен, и писатель украдкой надеялся, что его поведение изменется. К сожалению, не изменилось. И этот знакомый пронес через всю жизнь маску невежества и грубиянства, отрекся от родительской любви, но и люди тоже отвернулись от него.
После С.Л.Львов упомянает о том, что вопрос Быть или казаться естественно имеет место в жизни людей свободных профессий. И снова переходит на отрывки из своей жизни. Львов часто упомянает, что ему везло на преподавателей. И дальше речь пойдет о его учителе генерале Биязе. Он не совсем однозначно решал вопрос Быть или казаться, однако был очень яркой фигурой и не упускал момента показаться еще ярче. С ним у автора связано много незабываемых моментов жизни. И именно Биязе своим умением анализировать и подходящими примерами показал Львову, что дилемма Быть или казаться не так проста, как кажется. И, что бывают ситуации, где для общего блага полезнее выглядеть не тем какой ты на самом деле.
Следующая частичка книги писателя посвящена его начальнику редакции. Мнение о нем, пишет Львов, менялось с течением времени. В поступках этого опытного журналиста были и ошибки, и то чего делать не стоило. Вся его жизнь была внутренняя душевная борьба Быть или казаться. Но победило: Быть.
А вот выдающийся хирург, о котором хотел сделать заметку знакомый журналист С.Л.Львова, выбрал для себя стезю притворства. Он старательно создавал свой Имэдж, тот, который заинтересовал бы окружающих. Его интересовала лишь демонстрация себя, но никак не то, о чем он высказывался. Именно поэтому друг Львова не написал портрет этого врача.
Следующая большая глава называется Кто нас воспитывает. В ней автор рассказывает о людях, чья жизнь заслуживает уважения и на кого следует ровняться. Несомненно, здесь есть примеры и зарубежных, и отечественных философов, литературоведов и писателей. Демосфен, французский философ Пьер де Ла-Раме, писатель А.Т.Болотов, писатель Н. А.Львов, литературовед А.М.Турков, французский писатель-драматург Жюль Ренар, революционный мыслитель А.И.Герцен, писатель Б.И.Богданков и В.В. Конецкий. Они, несмотря на то, что жизнь диктовала свои правила, самоопределив свой путь, шли к цели, воспитывая характер, просвещаясь и просвещая. Достойно уважения.
Быть может, важнейшая сторона вопроса «Быть или казаться?» – вопрос «Кем быть?» – говорит С.Л.Львов. Конечно же, это касается выбора своего жизненого пути, а точнее профессии. Множество писем приходит в редакцию к нашему писателю на тему разочарования в профессии или о том, как тягостно жить с ощущением, что попал не в тот поезд. Автор говорит, что одной из причин является бутафорское представление о профессиях. Все знания сводятся к поверхностым, а в суть профессии вникают единицы, поэтому и получаются такие неприятные ситуации. Другая немаловажная причина – потребность общества в специалистах различных сфер. Выбирая профессию, нужно помнить, что несешь ответственность не только перед собой, но и перед обществом, ведь не отдавая себя работе целиком, не получая удовольствие, считая работу тяжким грузом, вы обрекаете окружающих на страдания. Очень редко человек, взявшийся не за свою работу, приносит пользу, намного чаще – вред.
Учение – свет или тьма? Вот вопрос, который ставят автору люди, присылающие письма. Ответ автора в его произведении очень конкретен. Учение необходимо. Однако С.Л.Львов отмечает, что порой люди заблуждаются, говоря о том что, учение – учением, а трудовое воспитание обязательно, относится это, зачастую, к студентам. По словам писателя: Cамо по себе учение – труд, который воспитывает и формирует человека. Кроме того, он не согласен, с некоторыми письмами приходящими ему от студентов, да и не только. Одна говорит, что ей не нравятся преподаватели в университете, другой говорит, что цивилизация, наука – зло, ссылаясь на Руссо, Данте, Энгельса. Даже внутри его письма проскальзывает проблема Быть или казаться. Объявить Данте, образованнейшего человека своей эпохи, противником науки – это и есть образованность поверхностная, образованность полузнайки. Итог Львов подводит категорично, учиться человек не для корок, не для званий и степеней, не для того, чтобы казаться образованным, а чтобы быть им на самом деле. Знания ж нужны, чтобы действовать во благо обществу. Неотступая от больших дел и, не чураясь малыми. – говорит он.
Дальше С.Л.Львов рассказывает очередную историю о себе. В журналистской молодости ему пришлось поехать на юг, а в связи с этим редакция дала задание привезти оттуда проблемную статью. Львову посоветовали известного писателя, который хорошо относится к начинающим журналистам и поможет с определение темы статьи, куда наш автор и направлися. Визит к известному писателю увенчался успехом. Он помог Львову выбрать проблему. Она звучала так: Почему на опытных участках научного учреждения произрастают плоды, которые и враю не снились, а за его оградой – «хоть четверть персика! Персика нет»?
Окрыленный и вдохнавленный Львов уходил ииз дома старшего товарища на поиски информации. Вникая все больше и больше в проблему, автор написал статью по ней, которую редакция приняла, однако потребовала внести поправку. Побудили же его к этому книжные представления о жизни и слово авторитетного наставителя. Все эти персиковые и цитрусовые проблемы, так и остались бы набросками, если не встреча с одним знакомым Московским режиссером. Итог встречи для Львова обернулся постановкой пьесы. Первая попытка была неудачной, но в итоге все-таки пьесу поставили. Она не принесла автору ни успеха, ни бесчестия. С.Л.Львов говорит, что спустя много лет перечитал пьесу и к его разочарованию, а может к радости, понял, что в молодости принял видимость за сущность, мнимый конфликт – за подлинный, а истинного конфликта разглядеть не сумел.
Дорога домой для писателя оборачивается знакомством с семьей молодых медиков. Они едут работать в северный городок. Попращавшись, автор обещает обязательно навестить их. Через полтора года, задумав очерк о молодых специалистах, он вспоминает о его попутчиках и отправляется в этот городок. Посетив детскую больницу и пообщавишись с детскими педиаторами, Львов приходит к выводу, что молодые специалисты заинтересованы в здоровье их пациентов. Однако воля судьбы завела писателя и в здание СЭС в этом городке. Дом был новый, светлый, наверное, хорошо здесь работать. Но внешний вид бывает обманчив. Старые порядки и устои, привязанные к тем временам, когда городок еще был маленьким остаются неизменны, тем самым, не давая молодым специалистам раскрыться, работать во благо городу, а не отбывать номер. В то время, когда на молодых давили, когда им язвительно советовали переменить характер, не выносить сор из избы . Они сдавали экзамен. И они выдержали, настаяв на том, что нужно выполнять свой долг добросовестно.
Продолжая свое произведение, Львов посвящает главу доброму имени. Он рассказывает случай из своей жизни, как однажды купил пластинки известного производителя, а большая часть из них оказалась некачественная. Неприятно. Писатель говорит, что люди не должны расставаться с зарекомендованным именем – как гарантом качества, где стоит его подпись. Львов призывает браться за работу и выполнять ее качественно на том уровне, который зарекомендован и не давать себе поблажек в мелких деталях, ведь из них вскоре сложится цельное представление.
Быть или казаться проблема, проходящая через все произведение С.Л.Львова. С виду интеллегентный, преуспевающий, современный, вполне приличный человек. Нередко в скором времени что-нибудь непременно выявит его истинную сущность, станет видно, что за внешним лоском, нет внутренней культуры. Конечно же, не все такие, есть те, кому мешают образовываться обстоятельства. Львов приводит в пример своего друга. Он в военные годы жил вдалеке от дома, после работал в геологической экспедиции, и однажды ему пришлось писать объявление, в котором он допустил много грубых ошибок. Ему об этом сказали. Конечно, было стыдно и в пору серьезно задуматься. А когда задумался, решил пойти учиться грамоте. Своим трудом и желанием быть грамотным, знать родной языкм, он достиг желаемого результата. Но стыд, испытанный моим другом, несмотря на все причины, которыми он мог бы оправдать прошлую недостаточную грамотность, многим, к сожалению, неведом. – пишет Львов.
Далее писатель говорит о поветриях. Так сказать временные увлечения, ввиду того что это в настоящий момент в моде, а не потому что каким-то образом интересует. Здесь он рассказывает про мужчину, который покупает редкие книги только потому, что спустя года их можно будет продать еще дороже. Ведь с некоторых времен, оказывается, коллекционирование книг – вопрос престижа. Конечно, ни одного плохого слова о настоящих книголюбах. Львов уверен, что, единственный путь избежать поветрий – всегда оставаться самим собой, во всем быть настоящим.
Сочувствие – одно из важнейших чувств человека. С.Л.Львов призывает не скрывать свою человечность под маской грубости и безразличия. Приходить на помощь тем, кто нуждается в ней, даже если он молчит, нужно приходить, не ожидая зова.
Следующая глава имеет немного странное название – Крик. Казалось бы, какое отношение имеет крик к проблеме, которую рассматривает автор. На самом деле – прямое. Через крик человек старается самоутвердиться или показать свое превосходство. Конечно, бывают ситуации, когда крик является выказыванием недовольства или отрицательных эмоций, однако не стоит забывать, что он причинить вред наравне с ударом ножом. Бесконечно опасен крик в педагогике. Если педагог не может обойтись без крика, значит это плохой педагог. С.Л.Львов приводит пример из своей жизни,что недавно он не смог справится с большой аудиторией. Было шумно, он повысил голос. На мгновенние стало тихо, но потом шум усилился. Став взрослее и опытнее писатель узнал, что если в аудитории появился шум, нужно наоборот понижать тон, тогда возникнут островки внимания, и они сами заставят замолчать соседей. Львов неоднократно повторяет, что крик всегда исключает сообразительность, вдумчивость, квалифицированный обмен информацией, а, следовательно, бесполезен для дела и вреден для окружающих. Крик – маска профессиональной некомпетентности! Отсталости. Понимать это очень важно. Бороться с тем, чем порождено это явление, еще важнее. Эти слова, оставленные автором в заметке, подняли много разговоров. И в редакцию поступили письма о том, что слово тоже может тяжко ранить, нанести душевную рану на всю жизнь. Осторожно со словом. Как же часто мы слышим фразу вроде: Ослеп, Оглох? А ведь есть вероятность сказать это человеку, который на самом деле плохо слышит или плохо видит. Неосторожно сказанное слово, глупость, невежество, невнимательность могут надолго заставить человека страдать. Есть те, кому чувство такта в выборе слова дано от роду , есть те, кто вырабатывают его старанием, а есть такие, кому от природы оно не дано, но по роду занятий необходимо. Для них существуют специальные книжечки, где кратко и предельно просто изложены давно выработанные формы вежливого обращения. Интересно, что письма, приходящие в редакцию в оправдание грубости, как правило, без подписи, отмечает Львов. Часто люди оправдывают сквернословие плохим настроением, но ведь сделав близкому обидно, лучше не станет, а вот у него тоже испортиться настроение. Крик и брань – не доказательство силы. Сила в спокойном достоинстве. Заставить себя уважать, не позволить грубить – не просто. Но опускаться до уровня хама – нецелесообразно. А вопрос: Зачем вежливость, задавать так же бессмысленно, как вопросы: Зачем красота?
Часто ли в наше время можно встретить обязательного человека, который назначив встречу на 11.15, не заставит ждать себя еще десять минут, а потом с чувством собственного достоинства начнет прием, постоянно отвлекаясь на другие дела. Не часто, но все-таки можно. Как приятно осознавать, что человек уважает тебя, подходит к делу с чувством, с толком, с расстановкой. Да, бывает, не получилось, обстоятельства сложились, но можно же хотя бы предупредить. Но нет, зачем же усложнять себе жизнь, пусть другие страдают. Примеров грубого разгельдяйства и беспордонного обращения с клиентами очень много. Не стоит так обращаться с людьми, ведь когда-нибудь такое обращение вернется.
Следующая глава произведения Быть или казаться начинается с истории про звания и ранги. Это был бесподобный спектакль. Сотрудник театра, стол, которого находился рядом с приемным кабинетом директора, где и ожидал приема С.Л.Львов, то и дело отвечал на телефонные звонки. У интонации его ответов было огромное разнообразие оттенков: от холодно-официального до подчеркнуто-почтительного. Естественно каждый из них был отведен для определенного класса людей. Но ведь случаются и ошибки, когда можно спутать голос или просто забыть, да и зачем заниматься столь бессмысленной работой, ведь каждый имеет право на деловой, но в то же время теплый ответ. Здесь и вступает в силу вопрос: Зачем казаться, если можно просто быть?
Очень часто обращение с человеком зависит от его положения в обществе – это не правильно, так не должно быть. А зачастую вообще не щитаются с мнением и желанием людей, в то время, когда можно было проявить интерес, и может быть, помощь не затруднила бы жизнь. Автор приводит пример из своей личной жизни. Почтовое отделение, большая очередь. Оператор в свойственной небрежной манере обращается с посетителями, в то врмя, когда очередь доходит до писателя, она переключается на него, ссылаясь на то, что ей показалось нарушение в правилах по количеству отправляемых бандеролей за раз, тут же настраивает всю очередь против него, делая не слабую словесную взбучку. Приятно? Нет, конечно. Но самое интересное, что в этот момент в зале находится заведующая и ее нисколько не интересует происходящее. У нее другие дела – она разговаривает по телефону, жалуясь на свою работу и плохую личную жизнь. Часто спрашивают – а разве не может быь плохого настроения у человека? Не на работе! Так требует служебный этикет и дисциплина.
Сергей Львов
БЫТЬ ИЛИ КАЗАТЬСЯ?
Давид Самойлов
Вера в доброе слово
Сергея Львовича Львова знал я юношей-студентом, молодым военным переводчиком; зрелым человеком, известным писателем, знал более сорока лет.
Помню его пухлым юношей с волнистыми волосами, с полудетским еще лицом, добродушного, разговорчивого, открытого. Он рано почувствовал свое призвание и уже на первом курсе института имел написанные рассказы, из каждой строки которых выглядывал Константин Паустовский. Романтическая струя в творчестве этого писателя была образцом литературы для юного Львова. В детстве Сергей совершил путешествие по Десне вместе с Константином Георгиевичем. Впечатление от этой поездки, наверное, было тогда одним из самых сильных его переживаний. Влияние личности и стиля любимого писателя определили манеру писания самого раннего Львова.
Строгие критики из ИФЛИ (Института истории, философии, литературы), где учился Львов, — а в прославленном институте критики были беспощадные — подтрунивали над крайним «паустовианством» юного писателя. Тогдашний вкус требовал более густого реализма. Уроки этой критики были вскоре усвоены Сергеем. Однако многое драгоценное в его натуре и творчестве осталось от раннего увлечения. Детские впечатления ничем не вытравимы, и сложившийся под их влиянием характер где?то, в основе, остается неизменным. Но об этом я скажу ниже.
Во время войны почти все студенты ИФЛИ стали солдатами. Трудно было себе представить многих из них в военном обмундировании. В том числе — Сергея Львова. На фронт дошла до меня весть, что он преподает в Военном институте иностранных языков. Это было не удивительно, ибо Львов с детства блестяще знал немецкий язык. И вдруг в апреле 1945 года мы встретились с ним в местечке Аренсфельде, на переднем крае, во время боев за Берлин. Встреча эта, как она ему запомнилась, описана Сергеем Львовым. Хочу к этому добавить, что Львов был храбрым офицером и таковым быстро прослыл среди разведчиков 1-го Белорусского фронта. Я сам видел, как он хладнокровно расхаживал под минометным обстрелом. Храбрости его придали оттенок отчаянности близорукость и фронтовая неопытность.
После войны начинается большая повседневная литературная работа Сергея Львова. Он писал рассказы, очерки, литературно-критические статьи. Был журналистом — работал в «Литературной газете».
Казалось, ему легко дается слово. Но это совсем не так. Он сам не доверялся легкости. Его не удовлетворяло то, чего он достиг и чего мог бы достичь, отдавшись течению своей литературной судьбы. Все складывалось как будто благополучно, и имя Львова было уже на слуху у читателя. Но он искал и добивался другого, удачи высшего порядка. Он понимал, что одна из высших удач для литератора — найти свой жанр, то есть наиболее ему свойственную форму выражения, наиболее для него естественный способ излагать содержание.
Ему нужно было найти форму и интонацию, вмещавшие одновременно его знание жизни и глубокие научные знания в разных областях культуры, его идеальные представления и живота темперамент.
В 1969 году в «Новом мире» печаталась историко-биографическая книга об известном французском ученом и просветителе «Жизнь и смерть Петра Рамуса». Поиски жанра увенчались успехом. Эту книгу сразу заметили читатели и отметила критика. Она отличалась от обычной популяристики серьезностью подхода и глубиной знания, от сугубо исторического труда достоинствами литературного стиля, художественностью построения и личностным подходом.
Книга привлекала своим нравственным зарядом. В ней изображен был человек, лишенный корысти. Львов, влюбленный в своего героя, умел вжиться в его образ, он мыслил и переживал вместе с ним и излагал свои чувства и мысли с той простой непосредственностью, которая не может не тронуть читателя.
Вслед за «Рамусом» в течение десяти лет были написаны книги: о великом художнике, зачинателе немецкого Возрождения Альбрехте Дюрере, о замечательном нидерландском живописце Брейгеле, о мыслителе и поэте, авторе знаменитой утопии «Город Солнца» итальянце Кампанелле. Книга о великом немецком художнике Лукасе Кранахе не увидела света при жизни автора.
Сергей Львов выбирал фигуры нелегкие и ключевые, времена отдаленные и драматические. Он исследовал характеры и творчество художников великих и образцовых. Талант изображать был дан ему от природы. Но нужно было еще понимать то, что трудно постижимо — смысл великого творчества. Нужны были огромные знания, чтобы вообразить и постичь личности и их великие творения.
Всю свою сознательную жизнь Сергей Львов упорно накапливал знания. В нем смолоду не было никакого дилетантизма. Об избранном предмете он должен был знать все. Он досконально изучил языки, литературу, изобразительное искусство, историю. Он был ходячей энциклопедией. Однако ничего не было во Львове от засушенного эрудита, от книжного червя, не знающего, не понимающего текущей жизни.
Давно ушла из его литературного стиля подражательность приподнятой манере Паустовского. Но осталась непреходящая свежесть в восприятии мира и приподнятость душевного строя.
Среди многих призваний Сергея Львова — рассказчик, очеркист, критик, искусствовед — не последнее место занимает призвание педагога, учителя, проповедника. Он свято верит в силу доброго слова.
Последние годы много сил он уделяет публицистике. Его выступления обращены главным образом к юношеству, к тем, кто ищет путей в жизни, они посвящены подлинным и мнимым ценностям, подлинной духовности и высокому жизненному идеалу.
В сущности, ото то же самое, о чем писал он в своих книгах о великих людях прошлого. Связь здесь нерасторжимая.
Во время гражданской панихиды по Сергею Львову по радио звучал его голос. Передавали последний очерк Львова. Его голос продолжал звучать. Звучит он и со страниц данной книги.
Он ушел внезапно и рано. Он находился в расцвете творчества. Многое из того, что он сделал, еще предстоит узнать читателю: книгу о детстве, пьесу, книгу о Кранахе.
Когда думаешь об ушедших друзьях, часто задаешь себе вопрос: был ли он счастлив?
Не знаю, ощущал ли себя счастливым Сергей Львов. Но мне кажется, что он был счастлив.
Он вырос в среде с высокими духовными запросами, учился в знаменитом институте у блистательных учителей, знал любовь, дружбу, счастье творчества, видел многих значительных людей нашего времени, жил в бурные, захватывающие времена, накопил огромные знания, которыми успел поделиться с людьми…