Население европейского континента оставалось достаточно молодым, а средняя продолжительность жизни была короткой. Сорокалетние считались людьми преклонных лет. Чрезвычайно высокой была детская смертность. Порой в семье детей умирало больше, чем выживало, и это воспринималось как трагическая неизбежность.
Мерилом духовности жизни средневекового человека была христианская религия. Но в народной культуре вместе с христианскими представлениями продолжали существовать древние языческие верования и обычаи (гадания, поклонение воде и огню и др.), что ярко проявилось в обрядовых праздниках: колядках, щедривках, обжинках и др. В средневековых городах на проводы зимы и встречу весны устраивали карнавалы. Вместо того, чтобы осуждать или запрещать карнавалы, духовенство охотно принимало в них участие. На время карнавалов отменяли все запреты: люди веселились и высмеивали даже религиозные обряды. Позволялось показывать пародии на всех, устраивать праздники дураков, переодеваться и т. д. При этом участники карнавала прекрасно понимали, что после его окончания жизнь вернётся в привычное русло.
В XIV-XV вв. в образе жизни европейцев происходят важные изменения. Появляются новые представления об обществе. Именно в этот период утверждаются такие понятия, как государственная граница, народ, нация, патриотизм. Материал с сайта //iEssay.ru
В средние века население зависело от природно-климатических условий не менее, чем в древние времена. Особенности природы подсказывали ему, которые жилья и поселения надо строить, каким транспортом – водным или сухопутным – пользоваться, какие производить орудия труда. От ландшафта и климата зависел развитие земледелия и животноводства, городов и торговли, даже характер самого человека (спокойные, сдержанные жители северных широт заметно отличались от страстных южан, горные народы – от степняков т.д.).
Очень важную роль играл в жизни средневекового человека ландшафт. Равнинный вызвал строительства деревень, порезанный затвор селиться небольшими хуторами.
Выходы к морям и океанам, наличие удобных бухт, густая сеть полноводных рек способствовали развитию мореплавания, рыболовства, налаживания торговых связей между странами. Всю Европу покрывали густые леса, без которых средневековый человек был бы беспомощной. Лес обеспечивал ее древесиной, кормил медом диких пчел, ягодами и т.п..
Население Европы своим хозяйствованием медленно меняло среды, причем не всегда к лучшему.
В средние века Европу населяли греки, романские народности, кельты, фракийцы, германцы, балты, славяне, угро-финны, а также азиатские и африканские меньшинства (арабы, евреи и др.). В V-XI вв. племена и народности Европы очень перемешались между собой. Знало европейское средневековье и переселение целых народов. Такие переселения называются миграциями, или миграционными движениями.
Состав и количество населения в Европе изменялись также через страшные эпидемии, почти непрерывные войны и частые голодоморы. Страшной болезнью оставалась чума – «черная смерть», которая поразила Европу в 1347-1349 г. и выкосила в отдельных странах от четверти до половины населения.
В конце XI в. населения средневековой Европы впервые начало колонизации – заселение и освоение новых земель, пидштовхувалося угрозой голода. Люди вырубали леса, осваивали болота и превращали их в плодородные поля. Сеньоры понимали, что освоение новых земель приведет прирост населения, поэтому они поощряли крестьян к возделыванию целинных земель, освобождая их на определенный срок от налогов и повинностей.
Внутренняя колонизация в Европе в XI-XIII вв. имела большие позитивные последствия. За несколько столетий упорного труда на месте Европы лесов постепенно возникла новая Европа полей.
Одежда- одевались в то что сами сшивали, иногда даже красили ткань, но это одежда была дорога ,тк краска одежды была не легка и редка , обувь часто делалась из кожы, у русских например были лапти. Может быть даже была и шкура диких животных.
– Что, где это я? Где мой дворец? Где король и его прекрасная дочь? Что это за колдовство?
Выйдя из темного помещения Артес не мог поверить своим глазам, по улицам то и дело двигались металлические чудища, странные столбы излучали магический свет блогодаря чему, можно было рассмотреть практически все. Артес прошел пару шагов и одно из металлических чудищ напало на него, но храбрый рыцарь ордена Смерти, вонзил свой меч прямо ему в сердце, но к его удивлению из чудовища вылез человек
-Вы в порядке сэр, эта металичское чудище пыталось вас сожрать
-Сожрат! Сожрать!- возмущенно кричал господин – Я тебе покажу сожрать
Достав наручники он подошел к Артема и уже собирался надеть их, но тот вонзил кинжал ему прямо в сердце
– Умри колдун – взвопил Артес
Пройдя пару шагов Артес заметил девушку и мужчин разговаривавших на повышенных тонах
– Какие то проблемы мадам, эти господа докучают вам
– Что?! Нет мы просто беседуем все нормально
– Хах, посмотри на этого умору в доспехах – с насмешкой сказал один из кавалеров дамы
– Что, вы посмели оскорбить меня, я вызываю вас на поидинок месье!
– Что, да он чекнутый, господа пойдем те отсюда
-Стоять- скомандывал Артес достовая из чехла свой меч – защищайся трус
– Человек ничего не успел ответить, как его тут де проткнул мечь
– Убийца! Убийца- вопили его друзья и пытались оташить своего друга
-Так вы его слуги, Хах ваш господин мертв, и теперь я ваш хозяин! А вы прекрасная леди будете моей женой, а в случае отказа вас всех ждет смерть
– Хорошо- в слезах сказала девушка – я согласна
-Велеколепно- есть ли у кого то из вас жилеще?
-Я…я…я живу недолеко – ответил один из прислуги
-Отлично, выдвигаемся и побыстрей
Придя в квартиру Артес удивился еще больше, магический свет был везде, но еще больше удивляла коробка переодически звенящия надоедливой мелодией. Но Артеса больше всего интересовала его новоиспеченая жена.
-Раздевайтесь миледи!
-Простите что?
-Я хочу что бы подарили мне ночь любви!
-Что, ну уж нет, низачто и никогда
-Тогда мне придется убить ваших друзей!
-Что, нет прошу не делайте этого!
-Раздевайтесь
Девушка стенула с себя верхнию одежду, после чего Артес повалил ее на кровать, и начал стягивать нижнее белье.
Окончив процес о раздвинул ножки девушки проник в нее. Насладившись любовью, Артес выпустил свое семя в ее утроб.
– Ты была великолепна – прошептал он поглаживая ее бедра
Девушка молчала
Утром Артеса арестовали после того как один из рабов позвонил ночью в правоохранительные органы. Артеса был приговорен к смертной казни за убийства и изнасилование.
– Кровь и сталь – прокричал Артес перед своей смертью
Время средневековья начинается с 10 и заканчивается 15 веками нашей эры. Но нет точного мнения среди историков ни о начале, ни о конце средневековья. Иногда оно предстает на страницах исторических книг как темное время абсолютной власти церкви, инквизиции, удушения любого свободомыслия и науки. Но не абсолютно все бессмысленно и мрачно проходило в средние века, как рисуют иногда исторические хроники.
Считается, что в средние века в Европе главенствующую роль над умами и над обществом в целом играло духовенство. Массовое сжигание на кострах еретиков в Западной Европе – тому подтверждение. Однако, и в истории средневековья бывали периоды лояльности и веротерпимости. Например, при дворе великого князя Московского Ивана Третьего фаворитами было несколько лиц, официально объявленных православной церковью еретиками.
Средневековье, что делится на раннее, высокое и позднее, оставило потомкам немалое культурное наследие. К примеру, выплавка чугуна была развита в средневековье, ветряные мельницы, описанные в «Дон Кихоте», тоже были изобретены в те времена. К финалу средневековья относится появление книгопечатного станка, практически перевернувшее развитие цивилизации. Еще одно знаковое изобретение в истории человечества, относящееся к средним векам – это огнестрельное оружие. Инженерно-техническая мысль за времена средневековья далеко шагнула вперед. Также в Европе, к примеру, были образованы университеты, как средоточие науки.
С другой стороны, действительно, под христианским гнетом, практически не развивалась анатомия (тех, кто пробовал изучать человеческое тело на умерших, отправляли на костер за осквернение и ведьмовство). Ученые люди, образованные люди, изобретатели составляли крайне низкий процент населения, особенно в Европе.
Бичами средних веков становились эпидемии – холеры, оспы, чумы. Понятно, что прививок тогда не знали (они вошли в обиход лишь в 20-м веке), а соблюдать чистоту для предупреждения чумы не умели.
Заметными историческими событиями средневековья в Европе были Великое переселение народов, а также Реконкиста. Одним из аспектов первого стало передвижение германских племен на юг, в Италию, на место павшей Западной Римской империи. Реконкиста представляла собой отвоевание ранее занятых мавританским миром испанских земель христианскими народами.
Знаменитыми личностями эпохи средневековья были, помимо королей, правителей художники, писатели, ученые: Рафаэль, Тициан, Микеланджело, Леонардо да Винчи, Андрей Рублев и другие…
Средние века оставили нам великолепные готические архитектуру и в целом стиль. Знаменитый романский стиль искусства – тоже культурное наследие средних веков, хорошо сохранившее черты древнеримского искусства.
– Что, где это я? Где мой дворец? Где король и его прекрасная дочь? Что это за колдовство?
Выйдя из темного помещения Артес не мог поверить своим глазам, по улицам то и дело двигались металлические чудища, странные столбы излучали магический свет блогодаря чему, можно было рассмотреть практически все. Артес прошел пару шагов и одно из металлических чудищ напало на него, но храбрый рыцарь ордена Смерти, вонзил свой меч прямо ему в сердце, но к его удивлению из чудовища вылез человек
-Вы в порядке сэр, эта металичское чудище пыталось вас сожрать
-Сожрат! Сожрать! – возмущенно кричал господин – Я тебе покажу сожрать
Достав наручники он подошел к Артема и уже собирался надеть их, но тот вонзил кинжал ему прямо в сердце
– Умри колдун – взвопил Артес
Пройдя пару шагов Артес заметил девушку и мужчин разговаривавших на повышенных тонах
– Какие то проблемы мадам, эти господа докучают вам
– Что?! Нет мы просто беседуем все нормально
– Хах, посмотри на этого умору в доспехах – с насмешкой сказал один из кавалеров дамы
– Что, вы посмели оскорбить меня, я вызываю вас на поидинок месье!
– Что, да он чекнутый, господа пойдем те отсюда
-Стоять – скомандывал Артес достовая из чехла свой меч – защищайся трус
– Человек ничего не успел ответить, как его тут де проткнул мечь
– Убийца! Убийца – вопили его друзья и пытались оташить своего друга
-Так вы его слуги, Хах ваш господин мертв, и теперь я ваш хозяин! А вы прекрасная леди будете моей женой, а в случае отказа вас всех ждет смерть
– Хорошо – в слезах сказала девушка – я согласна
-Велеколепно – есть ли у кого то из вас жилеще?
-Я … я … я живу недолеко – ответил один из прислуги
-Отлично, выдвигаемся и побыстрей
Придя в квартиру Артес удивился еще больше, магический свет был везде, но еще больше удивляла коробка переодически звенящия надоедливой мелодией. Но Артеса больше всего интересовала его новоиспеченая жена.
-Раздевайтесь миледи!
-Простите что?
-Я хочу что бы подарили мне ночь любви!
-Что, ну уж нет, низачто и никогда
-Тогда мне придется убить ваших друзей!
-Что, нет прошу не делайте этого!
-Раздевайтесь
Девушка стенула с себя верхнию одежду, после чего Артес повалил ее на кровать, и начал стягивать нижнее белье.
Окончив процес о раздвинул ножки девушки проник в нее. Насладившись любовью, Артес выпустил свое семя в ее утроб.
– Ты была великолепна – прошептал он поглаживая ее бедра
Девушка молчала
Утром Артеса арестовали после того как один из рабов позвонил ночью в правоохранительные органы. Артеса был приговорен к смертной казни за убийства и изнасилование.
– Кровь и сталь – прокричал Артес перед своей смертью
Средневековые города были окружены высокими стенами с башнями, а также глубокими ямами для защиты от нападения снаружи. В случае нападения горажане города состовляли военное ополчение. Стены ограничивали рост города, поэтому улицы делались крайне узкими, а верхние этажи домов нередко выступали над нижними. Узкие и кривые улицы городов были часто полутёмными, уличного освещения не существовало что делало купцов и бояр как и обычных людей легкой мешенью для воров и разбойников. Центральным местом в городе была обычно рыночная площадь, неподалёку от которой располагался городской собор . Мусор и нечистоты в городах обычно сбрасывали в реки или в близлежащие рвы, а то и вовсе на голову прохожим. В городах из за нечистот часто вспыхивали эпидемии, которые переносили как и тараканы с крысами, так и бродяги, часто бывали и пожары которые легко перекидывались с крыши на крышу и часто люди не успевали потушить и если город маленький сжигал добрую половину города .Основное население средневековых городов составляли ремесленники. Ими становились крестьяне, бежавшие от своих владельцев или уходившие в города на условиях выплаты владельцу оброка. Становясь горожанами, они постепенно освобождались от личной зависимости феодалу. Если бежавший в город крестьянин жил в нем в течение определенного срока, обычно — один год и один день, то он становился свободным. Лишь в дальнейшем в городах появились купцы. Хотя основная масса горожан занималась ремеслом и торговлей, многие жители города имели свои поля, пастбища и огороды вне городских стен, а отчасти и в черте города. Мелкий скот (козы, овцы и свиньи) нередко пасся прямо в городе, причём свиньи поедали мусор, остатки пищи и нечистоты, которые обычно выбрасывались прямо на улицу.
znanija.com/task/865607
Сочинение по истории «Путешествие по средневековому городу» или «Средневековый город»
Я вошел в этот французский город утром через ворота в крепостной стене. Стражники только что открыли городские ворота, запертые ночью. Поэтому со мной в город въехало множество крестьян, которые везли на телегах товары на ярмарку.
Я попал в лабиринт узких улиц. По некоторым из них не смогла бы проехать даже повозка. Вдобавок вторые этажи домов сильно выступали над первыми. Мне пришлось пробираться в полутьме, держась за стены. Женщины громко переговаривались из окон над моей головой. Один раз сверху прямо на улицу выплеснули помои. Я еле успел отскочить.
Улицы были очень грязными. На одной из них валялась в луже толстая свинья. В тупиках часто попадались помойки, по которым спокойно разгуливали крысы. Местные жители рассказали мне, что всего год назад в городе появлялась чума. Но опустошающей эпидемии, к счастью, не случилось.
Я добрался до улицы ремесленников. Здесь работали кожевники, кузнецы, столяры, ткачи, портные, обувщики, граверы, золотых и серебряных мастера. Двери каждой мастерской были открыты и над входом висела эмблема цеха, то есть объединения ремесленников. От местных жителей я также узнал, что в городе работает прядильная мануфактура, где трудится много людей.
Я вышел на центральную площадь, замощенную булыжником. Полюбовался башней-ратушей, в здании которой заседают мэр и муниципальные власти. По соседству с ней расположился главный городской собор. Он построен в готическом стиле. Его узкие башни с острыми шпилями как будто пытаются дотянуться до небес.
Над городом возвышался холм, на котором я увидел замок, окруженный стеной и рвом. Это была резиденция герцога Алансонского, феодала и владельца всех окрестных земель. Жители города не работали в его имении, но все равно полностью зависели от его гнева и милостей.
Напишите пожалуйста сочинение на тему Как человек представлял себе мир в эпоху средневековья
Ответы:
С каждым веком наша культура прогрессирует,так же меняется мировоззрение людей,мировосприятие. Безусловно,очень интересно наблюдать за тем,как изменяется наш мир.
Вот например,в средние века,человечество рассматривало себя как часть мирового порядка,установленного Богом.Человек возвышал себя,что последовало следующим этапом развития видения людей.Этот этап назывался Эпохой Возрождения.Но этому предшестовало немало жертв.
Ведь,говоря о Средневековье,в голове всплывают мысли о беспорядках,отсталой культуре и бесправии. Многие словари первые века этого периода и вовсе называют тёмными.Так в чём же причина такого отношения к Средним Векам?
Средневековая культура, как принято говорить, возникла на обломках античной культуры. Римская империя, сумевшая объединить множество мелких народов почти всей Европы, к V в. н. э. была раздираема внутренними распрями. Бесконечные нападения варваров (от лат. barba — борода) в конце концов, погубили эту мощную империю. Именно с V в. начинается история средневековой культуры и заканчивается эпоха античной культуры. Иногда начало средневековой культуры считают с Рождества Христова, потому, что именно оно стало формировать не только новое мировоззрение и новое отношение к миру, но и новые социальные формации: стали рождаться новые формы культуры, возникло новое отношение к человеку.А сколько было уничтожено Великих учёных лишь из-за того,что они опровергали неверные знания о мире.
Но как же не вспомнить о великих рыцарских замках,и громадах готических соборов?Как бы там ни было, человек Средневековья чувствовал красоту, а значит был и светлый луч в эти тёмные века.
План Введение 1. Работа И. Хейзинги «Осень средневековья» 2.Завершение Средневековья 3.Психологический склад средневековой личности Заключение Литература Введение
Актуальность данной темы заключается в том, что средневековье — пестрый конгломерат народов и стран — представляет все-таки единую цивилизацию. Его общественно-экономический строй (по крайней мере в крупных и развитых странах Европы) — феодализм; средневековые европейцы — христиане, их мировосприятие теоцентрично, т. е. сводит все сущее к промыслу всемогущего Бога. Трудно найти в истории более противоречивую, более сложную культуру, чем культура средних веков.
Термин «средневековье» условен. Итальянские гуманисты противопоставляли «темным» средним векам золотой век античности (культурный канон) и современность, когда происходит восстановление классики. Это идеологическое разделение стало полезным обозначением эпохи, когда язычество и монотеизм, община и государство, город и деревня, универсализм и замкнутость, книжность и неграмотность сталкивались как поляризованные и равномощные силы.
«Средневековым миросозерцанием, — писал русский философ В. Соловьев, — я называю для краткости исторический компромисс между христианством и язычеством, тот двойственный полуязыческий и полухристианский строй понятий и жизни, который сложился и господствовал в средние века как на романо-германском Западе, так и на византийском Востоке» [12, с. 344].
Сходное определение дает эпохе и современный французский историк Ж. Ле Гофф. В его определении средневековье унаследовало от Рима борьбу двух вариантов развития: открытости и закрытости. Но «Рим, замкнутый стеной, восторжествовал над Римом без границ и без стен, о котором тщетно мечтал несчастный Рем» [8, с. 9]. Средневековье же—с самого начала более сложный мир, который не может замкнуться. Этому мешает и открытость христианского вероучения. «Религия вселенского призвания, христианство не рисковало замкнуться в границах одной цивилизации. Конечно, оно стало главным наставником средневекового Запада, которому передало римское культурное наследие. Конечно, оно восприняло от Рима и его истории склонность к самозамыканию. Но перед лицом закрытого типа религии западное Средневековье создало также и более открытый ее вариант; и диалог этих двух ликов христианства стал доминирующим в ту переходную эпоху. Десять веков потратил средневековый Запад, чтобы сделать выбор между стоявшими перед ним альтернативами: замкнутая экономика или открытая, сельский мир или городской, жизнь в одной общей цитадели или в разных самостоятельных домах» [5, с.11].
В советской историографии, определявшей указанный период как становление, расцвет и начало упадка феодализма, средние века датировались с V по XVII вв. В немарксистской науке, как правило (для Западной Европы), указывают VI–XV вв. После средневековья начинается Возрождение, которое по культуре и общественно-политическому устройству отличается от средневековья, но не вполне относится к современности. Западноевропейская цивилизация делится на «темное» (VI—Х вв.), зрелое (XI—XIII вв.) и позднее средневековье.
Христианская культура сохранила основные достижения греко-римской античности, но отрицала языческое отношение к миру. Политеизму она противопоставляет монотеизм; натурализму, интересу к предметному миру —
духовность, культивирование интроспекции; гедонизму (культу удовольствий) — аскетический идеал; познанию через наблюдение и логику — книжное знание, опирающееся на Библию и толкование ее авторитетами церкви.
Цель работы – выявить особенности психологии средневекового человека, основываясь на книгу Й. Хейзинга «Осень средневековья». При достижении данной цели необходимо было решить следующие задачи:
— рассмотреть характерные признаки средневековой жизни;
— выявить типичные черты личности средневекового человека.
— показать соотношение ментальности с культурной ситуацией в средневековье. 1. Работа И.Хейзинги «Осень средневековья»
Собственно, герменевтика и феноменология как оформленные доктрины и методы представляют ядро этого направления. Значительная часть работ, выполненных в указанном ключе, — это произведения историков, достаточно безразличных к теории и доктрине. Их общий знаменатель — интерпретационизм, то есть опора на традиционную работу историка со сложными символическими документами культуры и рефлексивное осмысление собственной работы. В числе таких не обремененных доктринальными стеснениями исследователей следует упомянуть современного немецкого медиевиста А. Борста. Его работа «Формы жизни в средние века» дает представление о той линии истории ментальности, которая связана с пониманием жизненных условий людей прошлого.
В СССР 1970— 1980-х гг. метод индивидуализирующего анализа культуры в русле истории ментальностей развивал Л.М. Баткин. Стиль жизни и мышления итальянских гуманистов воссоздается им в психологических зарисовках людей эпохи Возрождения .
На обобщение феноменологических подходов к прошлому и создание направления исторической психологии («метаблетики») претендует книга голландца Я. Ван ден Берга «Метаблетика, или изменение людей». Демонстрируя психиатрическое вчувствование в душевные отклонения людей прошлого (скорее иные формы мировосприятия, чем психические расстройства), эта книга декларирует историческую психологию в феноменологическом ключе.
Наиболее известный и явный продолжатель психологизирующей историографии в XX в. голландец И. Хейзинга (1872—1945). Историк с мировым именем, в своих теоретических работах он прямо адресуется к неокантианской идее науки о ценностях культуры, идиографическому методу понимающей психологии В. Дильтея и романтическому интуитивизму. В исторических трудах И. Хейзинга — приверженец нарратива, а науку о прошлом понимает в духе образовательно-эстетического идеала гуманизма: «История — это духовная форма, в которой культура отдает себе отчет о своем прошлом» [5, 109]. Главная книга Хейзинги «Осень Средневековья». Исследование форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XV вв. во Франции и Нидерландах» (1919) во многом определила основные темы современной исторической психологии. Однако представители «Новой истории», соглашаясь, что Хейзинга предугадал многие их выводы, отмечают, что получил он их как-то не так. Ж. Ле Гофф, говоря в середине 70-х гг. о связи творчества Хейзинги со становлением «Новой исторической науки» во Франции, отмечает критически, что при явной тенденции к междисциплинарному подходу у Хейзинги в структуре исторического знания психология все же остается «литературной»[25], этнология — философской, философия — морализующей. Для подобного упрека, конечно, есть основания: и будь «стройное» воспроизведение существенной тенденции исторического мышления Хейзинги возможно), эти наблюдения играли бы здесь важную роль» [Тавризян, 1992, с.416].
Разумеется, мышление Хейзинги плохо воспроизводимо в координатах исследовательской науки, но гораздо лучше — как интерпретирующее постижение прошлого. И разумеется, психология Хейзинги имела мало отношения к той, которая разрабаты валась в лабораториях.
«Мой взгляд, когда я писал эту книгу, — предваряет И. Хейзинга свой проникновенный труд о позднем средневековье, — устремлялся как бы в глубины вечернего неба… Пожалуй, картина, которой я придал очертания и окраску, получилась более мрачной и менее спокойной, чем я рассчитывал, когда начинал этот труд» [6, 5]. Это лексика художника. Камертон авторского чувства отзывается на каждое волнующее свидетельство в букете подобранных цитат и примеров. Надо быть чрезвычайным педантом, чтобы требовать обзора источников и теоретической экспозиции от исследования-сопереживания, панегирика, обличения. Герои здесь — эпоха, судьба, жизнь, а не отдельные люди с их специальными психологиями, хотя о психологии и для психологии очень много в этой богатой книге. История — драматический жанр, никогда ее не свести к формуле, закону. От драматурга требуется словесное искусство и эхолалическая отзывчивость к тексту. В письменном свидетельстве надо услышать подтекст. Тонкое вычитывание словесной коннотации из некоего предварительного или спонтанно конструируемого языка есть закон феноменологической интерпретации. Психологические темы этой книги с подзаголовком «Исследование форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XV вв. во Франции и Нидерландах» вычитаны из подтекста. Страсти, верования, представления, экономические и политические интересы, эстетические и любовные переживания, забавы знати, метания толпы, экстаз мистиков предстают книжными сущностями, вставленными в рамку игровой концепции истории.
2.Завершение Средневековья
Эпоха Средневековья неоднозначна: с одной стороны – судебные процессы, преступления, преследования, бедствия дурного правления, алчность великих мира сего, вымогательства, дороговизна, лишения, чума, войны, разбой, а с другой – живопись ван Эйка, великая готическая архитектура и люди, которые все это создавали, рыцарские идеи. В книге И. Хейзинги «Осень Средневековья» делается попытка увидеть в 14-15вв не возвещение Ренессанса, но завершение Средневековья, попытка увидеть Средневековую культуру в ее последней жизненной фазе, как дерево, плоды которого полностью завершили свое развитие, налились соком и уже перезрели.Объектом рассмотрения в данной работе является монография И. Хейзинги «Осень Средневековья», исследование форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XV веках во Франции и Нидерландах. Переводчиками этой книги были Д.В. Харитонович. Эта книга была издана в 1988 г. в Москве, а написана она была в 1919 году. Состоит монография из двадцати двух глав, в самом начале – предисловие, в конце – примечания, хронологическая таблица и приложения. Каждая глава раскрывает одну из сторон жизни средневекового общества.
Таким образом, в книге объемно показана целая эпоха.
В средние века бедствиям и обездоленности неоткуда было ждать облегчения, в ту пору они были куда мучительнее и страшнее. Болезнь и здоровье рознились намного сильнее, пугающий мрак и суровая стужа зимою представляли собою настоящее зло. Знатностью и богатством упивались с большой алчностью и более истово, ибо они гораздо острее противостояли вопиющей нищете и отверженности. Для ужасных преступлений изобретаются ужасные наказания. Жестокое возбуждение и грубое участие, вызываемые зрелищем эшафота, были важной составной частью духовной пищи народа. Это спектакли с нравоучением.Не столь часто, как процессы и казни, проявлялись то тут, то там странствующие проповедники, возбуждавшие народ своим красноречием. Мы, приученные иметь дело со СМИ, едва ли можем представить ошеломляющее воздействие звучащего слова на неискушенные и невежественные умы того времени. На ряду с темами крестных мук и страшного суда наиболее глубокое впечатление в народе вызывало обличение проповедниками роскоши и мирской сцены.
–PAGE_BREAK–Жизнь все еще сохраняла колорит сказки, да и для народа многие политические вопросы упрощаются и сводятся к различным эпизодам из сказок.
Жизнь и поступки коронованных особ нередко содержали в себе некий фантастический элемент, напоминающий нам о халифах «Тысячи и одной ночи».
…Время крайностей и безрассудных авантюр… Хотелось бы попробовать пожить в эти века, но, конечно, не в качестве крестьянки или простой горожанки, а в качестве хотя бы знатной дамы, а то и коронованной особы. То были темные века, но читая Хейзингу начинаешь переосмыслять некоторые свои знания начинаешь смотреть на это время с другой стороны. Неравенство, богатство одних и бедность других тогда уже были, но в то же время можно сказать, что тогда мир был еще молод, жизнь была ближе человеку. Короче говоря, как мне видится, романтики в 14-15в.в. было больше, это можно объяснить чрезвычайной душевной возбудимостью человека Средневековья, его безудержанностью и необузданностью.
Позднее Средневековье – время бурных межпартийных конфликтов (вспомним раскол между Римом и Авиньоном – 2 папы, 2 лагеря, причем раскол этот можно обосновать только страстностью средневековых людей, т.к. никаких разногласий в догмах не было). Резкое подчеркивание партийных пристрастий и вассальной верности господину принимает еще более острый характер благодаря сильному и возбуждающему воздействию всяческих знаков принадлежности к своей партии: геральдические цвета, эмблемы, девизы, боевые кличи.Особенность Средневекового правосудия: оно знало только две крайности – полную меру жестокого наказания или милосердие. Тоже встречаем и в отношении к калекам, убогим людям.
На исходе Средневековья основной тон жизни – горькая тоска и усталость. И во Франции, и в Бургундии к 1400г. люди все еще находят удовольствие в том, чтобы поносить свою жизнь и свою эпоху.Желанье некой прекрасной жизни во все времена обнаруживало перед собой три пути к этой далекой цели. Первый уводил прочь от мира: путь отречения от всего мирского (как масонство в 18 веке). Второй путь вел к улучшению и совершенствованию мира самого по себе. С момента избрания этого пути начинается новое время, когда страх перед жизнью уступает место мужеству и надежде. Но это собственно происходит лишь в 18 в. Третий путь к более прекрасному миру – путь мечтаний. Этот путь самый удобный, — правда цель при этом нисколько не становится ближе.Теперь мы приблизились к определению того, под каким углом зрения следует нам рассматривать культуру на исходе Средневековья. Это расцвечивание аристократической жизни идеальными формами, жизни, протекающей в искусственном освещении рыцарской романтики, это мир, переодетый в наряды времен короля Артура (третий путь). Двор – та сфера, где эстетика форм жизненного уклада могла раскрыться наиболее полно. Известно, какое значение придавали бургундские герцоги всему, что касалось придворной роскоши и великолепия (Далее в тексте идет описание придворной иерархии, придворных пиров, придворной учтивости, церемониала, открытости королевской жизни).
Все стилизованные прекрасные формы придворного поведения, которые призваны были вознести грубую действительность в сферу благородной гармонии, входили в великое искусство жизни, не снижаясь при этом до непосредственного выражения в искусстве в более тесном смысле.
Идейный мир Средневековья был насыщен, пропитан религиозными представлениями. Подобным же образом идейный мир той замкнутой группы, которая ограничивалось сферой двора и знати, был проникнут рыцарскими идеалами. Цель, стоящая перед рыцарями, — это стремление к всеобщему миру, основанному на согласии между монархами, завоевание Иерусалима и изгнание турок.Не будучи в состоянии разглядеть общественное развитие, историография (имеются в виду средневековые хронисты) прибегла к вымыслу вроде рыцарских идеалов, тем самым она сводила все к прекрасной картине княжеской чести и рыцарской добродетели, к декоруму игры, руководствовавшейся благородными правилами, — так создавала она иллюзию порядка.
В сущности, это эстетический идеал, сотканный из возвышенных чувств и пестрых фантазий. Но рыцарская идея стремится быть и эстетическим идеалом: средневековое мышление способно отвести почетное место только такому жизненному идеалу, который наделен благочестием и добродетелью. Однако в своей этической функции рыцарство то и дело обнаруживает несостоятельность, неспособность отойти от своих греховных истоков. Ибо сердцевиной рыцарского идеала остается высокомерие, хотя и возвышенное до уровня чего-то прекрасного. В связи с этим мне вспомнилось недавно прочтенное мной произведение Лопе де Вега «Фуэнте Овехуна», где автор наглядно в образе командора изображает истинного рыцаря, истинного аристократа с его подлыми замыслами и корыстными устремлениями.
Связь рыцарского идеала с высокими ценностями религиозного сознания – состраданием, справедливостью, верностью – поэтому никоим образом не является чем-то искусственным и поверхностным. Но не эта связь способствует превращению рыцарства преимущественно в некую прекрасную форму, в тип жизни. И долгая непосредственная укоренность рыцарства в воинском мужестве не смогла бы его возвысить до такой степени, если бы женская любовь не была тем пылающим жаром, который вносил живое тепло в это сложное единство чувств и идеи.
Рыцарь и его дама сердца, герой ради любви – вот первичный и неизменный романтический мотив. Подвиг должен состоять в освобождении или спасении дамы от грозящей ей ужасной опасности.
Средневековый воинский спорт (турниры) был далек от природы. Напряжение битвы обостряется такими побудительными силами, как аристократическая гордость и честь, романически-эротическое (завоевание сердца своей дамы), искусное великолепие. Все перегружено роскошью и украшательством, исполнено красочности и фантазии.
Кроме рыцарских турниров эта игра имела другую столь же важную форму – рыцарские ордена. Первые рыцарские ордена (три наиболее известных ордена Святой Земли) возникли как чистейшее воплощение средневекового духа в соединении монашеского и рыцарского идеалов. Они выросли затем в крупные политические и экономические институции. Политические выгоды постепенно оттесняли на задний план их духовный характер так же как и рыцарски-игровой элемент, а экономические аппетиты брали верх над политической выгодой.
Значение обета состояло, как правило, в том, чтобы, подвергая себе воздержание, стимулировать тем самым скорейшее выполнение обещанного. В обетах позднего средневековья особое значение все еще придается волосам и бороде, неизменным носителям магической силы. Бенедикт XIII, авиньонский папа и по сути тамошний затворник, в знак траура клянётся не подстригать бороду, покамест не обретет свободу.
Иохану Хейзинге удалось в своей книге «Осень Средневековья» воспроизвести дух 14-15 столетий. Конечно, в монографии чувствуется его личное ощущение Средневековья, но от этого не становится меньше заслуга автора. Хейзинга приводит очень много каких-то бытовых примеров, литературных, очень много его собственных размышлений в книге. В этой книге Хейзинга предстал перед нами как ученый–историк, писатель и литературовед, именно благодаря такому сплаву книга производит неизгладимое впечатление и читается легко.
3.Психологический склад средневековой личности
Человеческий тип средневековья вырисовывается благодаря работам И. Хейзинга. Найденные этим автором характеристики складываются в достаточно устойчивый образ.
Специфику средневекового характера видят прежде всего в эмоциональной сфере. Возможно, эмоциональность средневековья сразу бросается в глаза историку ментальностей. У современной цивилизации достаточно средств, чтобы нейтрализовать воздействие слишком сильных эмоций на течение социальной и политической жизни. Управление и особенно стратегические решения должны находиться под контролем государственного расчета. Напротив, в феодальной Европе был распространен тип необузданного и фантазирующего правителя. И, можно предположить, дело заключалось не только в импульсивности властителей, но и в отсутствии представительных органов управления, процедуры коллективных решений, политической культуры гражданского общества. Политика считалась личным, семейным, клановым предприятием, религиозным подвижничеством, рыцарской авантюрой, но никак не работой подотчетных населению служащих и его избранных представителей. «Как правило, нам трудно представить чрезвычайную душевную возбудимость человека средневековья, его безудержность и необузданность. Если обращаться лишь к официальным документам, т. е. к наиболее достоверным историческим источникам, чем такие документы по праву являются, этот отрезок истории средневековья может предстать в виде картины, которая не будет существенно отличаться от описаний политики министров и дипломатов XVIII столетия. Но в такой картине будет недоставать одного важного элемента: пронзительных оттенков тех могучих страстей, которые обуревали в равной степени и государей, и их подданных. Без сомнения, тот или иной элемент страсти присущи современной политике, но, за исключением периодов переворотов и гражданских войн, непосредственные проявления страсти встречают ныне гораздо больше препятствий: сложный механизм общественной жизни сотнями способов удерживает страсть в жестких границах. В XV в. внезапные эффекты вторгаются в политические события в таких масштабах, что польза и расчет то и дело отодвигаются в сторону» [5, с. 20].
Но в средневековой эмоциональности усматривается не только повышенная интенсивность, но и крайняя быстрота смены состояний. Причем переходы происходят между полярными эмоциями: от восхищения к гневу, от подавленности к эйфории, от неуверенности к самодовольству. Обратимся опять к свидетельству И. Хейзинги. «Когда мир был на пять веков моложе, — пишет он, — все жизненные происшествия облекались в формы, очерченные куда более резко, чем в наше время. Страдания и радость, злосчастье и удача различались гораздо более ощутимо; человеческие переживания сохраняли ту степень полноты и непосредственности, с которой и поныне воспринимает горе и радость душа ребенка…
… Из-за постоянных контрастов, пестроты форм всего, что затрагивало ум и чувства, каждодневная жизнь возбуждала и разжигала страсти, проявлявшиеся то в неожиданных взрывах грубой необузданности и зверской жестокости, то в порывах душевной отзывчивости, в переменчивой атмосфере которых протекала жизнь средневекового города» [9, 7].
Указанную особенность психики историки ментальностей называют поляризованностью эмоциональной сферы.
Элементом средневековой чувствительности была нерасчлененность интеллектуальной и эмоциональной сфер. Под этим понимается такое состояние мыслительной деятельности, когда знание аффективно окрашено. Всепроникающая эмоциональность обволакивала в средневековом сознании самые абстрактные понятия. Отделить объективные признаки чего-то отличного отношения к нему было трудно. «Люди этого времени в их способах аргументировать не испытывали потребности в строгой точности… освобождаясь от нее под владычеством неистовых страстей» [9,187].
Средневековый человек, как его рисуют исторические источники, предстает перед нами чрезвычайно чувствительным. Слезы, рыдания, заламывания рук, обмороки часты как у женщин, так и у мужчин. Средневековый человек любил яркие, контрастирующие цвета, его притягивали драматические, часто кровавые зрелища. «Жестокое возбуждение и грубое участие, вызываемое зрелищем эшафота, были важной составной частью духовной пищи народа» [9,9]. Эту черту можно назвать сверхчувствительностью (гиперсеизитивностью).
Еще один факт, на который обратил внимание историк ментальностей, состоит в том, что наиболее аффективные виды восприятия — слух, осязание, обоняние — представлены в познании средневековья шире, чем в современном. Чувственная опора интеллектуальной деятельности наших дней — зрение. В средние же века люди в основном слушают, а не читают. Медики определяют болезнь по звуку и запаху. Музыка оказывает на людей глубочайшее впечатление.
На первый взгляд, И. Хейзинга трактует соотношение перцептивных модальностей в средние века иначе. «Основная особенность культуры позднего средневековья — ее чрезмерно визуальный характер. С этим тесно связано атрофирование. мышления. Мыслят исключительно в зрительных представлениях. Все, что хотят выразить, вкладывают в зрительный браз. Полностью лишенные мысли аллегорические театральные сцены, так же как и поэзия, могли казаться терпимыми именно потому, что удовлетворение приносило только то, что было зримо» [9, 318].
продолжение
–PAGE_BREAK–Но пишут И. Хейзинга и Л. Февр все-таки о разных вещах. И. Хейзинга — о позднем увядающем средневековье, о разложении его ученой культуры в бесконечных навязчивых визуализациях (и, с другой стороны, об экстатической власти музыки над тем миром). Историки же «Анналов» претендуют на обобщение перцептивного опыта средневековья в эпохальный тип восприятия. И хотя в культурной иерархии восприятий места разных перцептивных модальностей по периодам, странам, социальным слоям, разумеется, меняются, прикидка Февра в целом остается верной: средневековье в сравнении с нашим веком — визуально отсталая эпоха. Но речь идет, разумеется, о символических средствах выражения, а не об остроте зрения!
В сфере групповых отношений характерной особенностью средневековой личности был конформизм по отношению к своим и социальная агрессивность по отношению к чужим. Средневековую личность можно назвать корпоративной. Она вращалась в своей среде и принадлежала к своей касте (сословию, фамилии, общине, гильдии, цеху). Поэтому, как считают историк культуры «в средние века обе стороны самосознания — по отношению к внешнему миру и своему внутреннему «Я» — как бы дремали под одним общим покрывалом. Последнее было соткано из бессознательных верований, наивных воззрений и предрассудков, весь мир с историей представляется сквозь это покрывало в своеобразной окраске, я человек познавал себя только по кастовым особенностам или по признакам, различающим народ, партию, корпорацию, семью, — другими словами, понятие личности связывалось всегда с какой-нибудь общей формой» (1,157].
Сходным образом высказывается А.Я. Гуревич: «Средневековье имеет ясную идею человеческой личности, ответственной перед Богом и обладающей метафизическим неуничтожаемым ядром — душою, но не признает индивидуальности. Установка на всеобщность, типичность, на универсалии, на деконкретизацию противоречила формированию четкого понятия индивида» [2, 278].
Но советский историк писал о понятии (культурной категории) «личность». Корпоративная личность средневековья, как и политический человек античности, и люди родо-племенной архаики, — это один из типов поведений, хотя и преобладающий. Он хорошо отражен в социальных нормах эпохи, является ее эмблемой. Воспитание, социальная память, традиция воспроизводят и передают именно этот тип. Другие человеческие образы затушевываются и даже стираются. Но они, разумеется, есть. Любое общество знает не только безличных статистов, но и творцов с широким кругозором и неординарным поведением. Своей репутацией средневековый человек во многом обязан своеобразному складу учености, которая охотно обобщала и универсализировала, но мало интересовалась индивидуальными чертами человека и потому «опускала» их.
Редкий медиевист не отметит, насколько жизнь средневекового человека окрашена страхом. «Чувство неуверенности — вот что влияло на умы и души людей средневековья и определяло их поведение. Неуверенность в материальной обеспеченности и неуверенность духовная; церковь видела спасение от этой неуверенности, как было показано, лишь в одном: в солидарности членов каждой общественной группы, в предотвращении разрыва связей внутри этих групп вследствие возвышения или падения того или иного из них. Эта лежавшая в основе всего неуверенность в конечном счете была неуверенностью в будущей жизни, блаженство в которой никому не было обещано наверняка и не гарантировалось в полной мере ни добрыми делами, ни благоразумным поведением. Творимые дьяволом опасности погибели казались столь многочисленными, а шансы на спасение столь ничтожными, что страх неизбежно преобладал над надеждой… Итак, ментальность, эмоции, поведение формировались в первую очередь в связи с потребностью в самоуспокоении» [5, с. 302].
Но средневековый страх, как и остальные феномены ментальности тех веков, многосложен. И это потому, что в жизни была не только пугающая изменчивость, но и незыблемый порядок. Вряд ли какая другая эпоха имела столь хорошо разработанную иерархию небесных и земных сил. Над этим трудились отцы церкви и теологи, королевские министры и правоведы. Средневековье известно не только необузданными страстями, но также ученой схоластикой и юридической казуистикой. Человек того времени видел в Боге творца незыблемого порядка, в котором ему, человеку, отводилось незыблемое место.
Религиозный «страх господень» — синоним совести, а светское бесстрашие воспринимается как отсутствие морали и даже как богоборчество и демонизм. Священное содрогание перед тайной божественного могущества совсем не похоже на страхи перед демонами, наоборот, оно в родстве с уверенностью в неотвратимости воздаяния и спокойствием, граничащим с фатализмом («Все в руке божьей»).
Страшную зыбкость мира питают скорее миф и магия — такие же столпы средневекового мировосприятия, как и христианская вера. Ведь средние века, по Соловьеву, — это компромисс между христианством и язычеством. Иначе говоря, компромисс (но и противоборство) между книжно-ученым и народным, серьезным и карнавальным. Заключение
В сочинении Хёйзинги можно встретить противоречащие сказанному сейчас или по видимости противоречащие суждения,— коль скоро есть такая логика, которую схватывает сознание историка, а Хёйзинга относится к числу тех историков, у которых выявляемое и осмысляемое сознательно (как методологический принцип и исторический тезис) несравненно уже того, что достигается или «творится» в их книгах. В «Науке истории» Хёйзинги (1937) можно прочитать: «Ни историческому, ни философскому мышлению не ведомо, «сегодня». История всегда ставит вопрос так: для чего, куда? Это—наука, в особой степени ориентирующаяся на финальность»[2,39]. Надо полагать, что в этих словах многое остается благим пожеланием, что-то диктуется желанием отмежеваться от ложно понятой «актуальности». Что же касается рассмотрения исторических событий, то независимо от того, насколько такой взгляд верен, «Осень Средневековья» дает пример работы, совершенно не озабоченной ничем «актуальным», между тем как ее скрытой темой является «финальность» в смысле завершения истории вообще.
Итак, в самом конце просматриваются самые начала; в культуре современности — архетипы, в бесчеловечном политическом строе XX в.— архаическая платформа жестокости. Историк созерцает и переживает начала и концы — на личном опыте, история на его глазах сводит начала и концы — и устремляется к своему завершению. Но опять же осознание современной истории как конца, как завершения — это один план, который может историком осмысляться и эмоционально переживаться по-разному. Хёйзинга имел смелость надеяться на «возрождение» человечества и заявлял, что он — «оптимист»[5,64], хотя это не слишком соответствовало его картине современного мира. У запечатлевающейся в его работах новой картины истории — не столь личные, более широкие корни, это — иной план. Правда, оба этих плана безусловно взаимосвязаны: чтобы ощутить нарастание нового, идущего от широкого культурного сознания, постижения истории, надо было быть сверхчувствительным к умиранию старой истории человечества. К тому же нельзя было загромождать свою мысль и свои работы методологическими построениями, мешающими прозвучать «голосу общего». В Хёйзинге и были два эти качества — положительное и отрицательное. Чуткость к тому, что «творится» вокруг, и отсутствие личной амбиции. Методологическая слабость в некотором аспекте оборачивалась достоинством — произведения становились выражением широкого культурного сознания в позднебуржуазную эпоху; впереди—не «я», а «мы», и личность историка при всей своей тонкости и при всем своем внимании к тому, что «я» думаю и что «мне» думается, покорствует общей, пробивающей себе дорогу тенденции. Если главные сочинения Хёйзинги получили столь широкий отклик и в свое время пользовались признанием историков, историков культуры в широком смысле, искусствоведов, включая и те области, в которые Хёйзинга, откровенно говоря, внес очень и очень мало, как, например, в искусствознание (вопреки собственным предположениям), то это, конечно, объясняется не яркостью написанного, не конкретными выводами, не картинами истории, но эффектом резонанса—созвучанием общего, родственного, для всего нового исторического сознания.
А наряду с этим—картина смерти истории и падения культуры. Когда Хёйзинга всмотрелся в душевно близкий ему бургундский XV век, он увидел в нем картину умирания. Там умирало Средневековье, но там же—это можно сказать без всяких ухищрений и вульгарно-социологической прямизны — умирала своей смертью и вся европейская культура. Хёйзинге не надо было сверяться с историографией и с искусствознанием, чтобы «увидеть»: пятнадцатое столетие—это картина умирания, «позднее Средневековье не провозвестие грядущего, а отмирание уходящего в прошлое». Это стояло для него твердо—настолько твердо, что никакие «факты» и никакие соображения, самые элементарные (откуда же взялось все дальнейшее с его «духовными основаниями», если XV век—это только умирание?), не служили возражением против очевидности раз и навсегда усмотренного. А поскольку, как можно было убедиться, любая историческая эпоха не могла не становиться в некотором аспекте безразличной,— всякая несет в себе архаический исток и близящие конец наслоения, все это прояснилось благодаря «Человеку играющему»—то Хёйзинга лишь выбрал то, что было особенно по душе ему: Бургундию, Нидерланды. Францию позднего Средневековья. Но, чтобы уж и здесь не было следа произвольности, выбрал он то, что только и мог выбрать, следуя определенной культурно-исторической логике. Если взять детское «прапереживание» Хёйзинги, то оно, несомненно слившись со всем восприятием истории этого мыслителя, соединилось с ним так, как это могло быть только в эту эпоху и у этого человека,— история как картина, история как игра и маскарад, история как безвозвратно ушедшее, история как сама красота Литература
Быстрова А.Н., Киселев В.А. Мир культуры и культура мира. – Новосибирск, 1996, 1997.
Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1973.
Гуревич А.Я. Проблемы средневековой культуры. – М., 1981.
Гуревич П.С. Культурология. /Учеб. Пособие. – М.: Знание, 1999.
Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992.
Февр Л. Бои за историю. М., 1991.
Хейзинга И. Осень средневековья. Исследование форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XV веках во Франции и Нидерландах. М., 1988.
8. Шкуратов В. А.Историческая психология.- 2-е, перераб. Изд.- М.: Смысл,1997.- 505с.
Всего пять веков назад, все течение человеческой жизни, было обставлено множественными ритуалами. Это были все важные события, такие, как брак, рождение, смерть. Даже не столь важные мероприятия, например приход гостей, работа, путешествие, тоже были обставлены ритуалами в связи со строгими законами того времени.
Современному человеку в глаза бросилась бы еще одна особенность. Это было время контрастов. Они проявлялись во всем – в одежде, поведении и даже образе жизни людей. Сам город средневековья ярко контрастировал с окружавшей его местностью. В городе того времени – обязательное наличие огромного каменного сооружения, и такой высоты, чтобы было его видно с любого конца города.
В то время, разница между летом и зимой ощущалось намного сильнее. Зимой города были намного тише и безлюднее. Нас бы неприятно удивило, то, что вечером над городом царит темень. Едва было видно факел слуги, который вел по городу своего господина.
Именно в средние века, несмотря на трудности в жизни, проявлялось стремление людей к сказкам. Появлялись легенды, которые передавались из уст в уста. В этих сочинениях были не реальные персонажи, а вымышленные герои, которые создались в воображении автора.
В то время было, как развлечение, участие в различных собраниях. Чаще всего они заключались в организации встречи с каким-то монахом, путешественником, торговцем.
Если на пороге вашего дома появлялся гость, это означало, что у вас разнообразится повседневная жизнь, и воспринималось это, как радостное событие. Это было развлечение, которое могло разбавить длинные, холодные зимы. Ведь тогда не было ни компьютера, ни телевизора, ни радио…
Средневековые города были окружены высокими стенами с башнями, а также глубокими ямами для защиты от нападения снаружи. В случае нападения горажане города состовляли военное ополчение. Стены ограничивали рост города, поэтому улицы делались крайне узкими, а верхние этажи домов нередко выступали над нижними. Узкие и кривые улицы городов были часто полутёмными, уличного освещения не существовало что делало купцов и бояр как и обычных людей легкой мешенью для воров и разбойников. Центральным местом в городе была обычно рыночная площадь, неподалёку от которой располагался городской собор . Мусор и нечистоты в городах обычно сбрасывали в реки или в близлежащие рвы, а то и вовсе на голову прохожим. В городах из за нечистот часто вспыхивали эпидемии, которые переносили как и тараканы с крысами, так и бродяги, часто бывали и пожары которые легко перекидывались с крыши на крышу и часто люди не успевали потушить и если город маленький сжигал добрую половину города .Основное население средневековых городов составляли ремесленники. Ими становились крестьяне, бежавшие от своих владельцев или уходившие в города на условиях выплаты владельцу оброка. Становясь горожанами, они постепенно освобождались от личной зависимости феодалу. Если бежавший в город крестьянин жил в нем в течение определенного срока, обычно — один год и один день, то он становился свободным. Лишь в дальнейшем в городах появились купцы. Хотя основная масса горожан занималась ремеслом и торговлей, многие жители города имели свои поля, пастбища и огороды вне городских стен, а отчасти и в черте города. Мелкий скот (козы, овцы и свиньи) нередко пасся прямо в городе, причём свиньи поедали мусор, остатки пищи и нечистоты, которые обычно выбрасывались прямо на улицу.
В средние века население всецело зависело от природно-климатических условий. Особенности природы подсказывали, какие жилища и поселения следует строить, каким транспортом — водным или сухопутным — пользоваться, какие производить орудия труда. От ландшафта и климата зависел даже характер самого человека (спокойные, сдержанные жители северных широт заметно отличались от темпераментных жителей Юга, горные народы — от степняков и т. п.).
Средневековую Европу покрывали дремучие леса. Без них человек был бы беспомощным. Лес обеспечивал его древесиной (в те времена основным строительным материалом), кормил медом диких пчел, дичью, ягодами, грибами и т. п. В лесу или в очищенном от него поле крестьянин находил корм для своего скота (большей частью это были желуди, которыми откармливали свиней). Шкуры и меха лесных зверей защищали тело человека в холодное время года или в непогоду, служили ему постелью. Лес не был безлюдным. В нем находили себе приют монахи-отшельники, странствующие рыцари, разбойники, те, кто не поладил с правосудием, и т. д. При этом для одних лес был надежным приютом, для других — опасным местом, куда и вооруженному лучше не соваться.
Население европейского континента оставалось достаточно молодым, а средняя продолжительность жизни была короткой. Сорокалетние считались людьми преклонных лет. Чрезвычайно высокой была детская смертность. Порой в семье детей умирало больше, чем выживало, и это воспринималось как трагическая неизбежность.
Мерилом духовности жизни средневекового человека была христианская религия. Но в народной культуре вместе с христианскими представлениями продолжали существовать древние языческие верования и обычаи (гадания, поклонение воде и огню и др.), что ярко проявилось в обрядовых праздниках: колядках, щедривках, обжинках и др. В средневековых городах на проводы зимы и встречу весны устраивали карнавалы. Вместо того, чтобы осуждать или запрещать карнавалы, духовенство охотно принимало в них участие. На время карнавалов отменяли все запреты: люди веселились и высмеивали даже религиозные обряды. Позволялось показывать пародии на всех, устраивать праздники дураков, переодеваться и т. д. При этом участники карнавала прекрасно понимали, что после его окончания жизнь вернётся в привычное русло.
В XIV-XV вв. в образе жизни европейцев происходят важные изменения. Появляются новые представления об обществе. Именно в этот период утверждаются такие понятия, как государственная граница, народ, нация, патриотизм. Материал с сайта //iEssay.ru
В средние века население зависело от природно-климатических условий не менее, чем в древние времена. Особенности природы подсказывали ему, которые жилья и поселения надо строить, каким транспортом – водным или сухопутным – пользоваться, какие производить орудия труда. От ландшафта и климата зависел развитие земледелия и животноводства, городов и торговли, даже характер самого человека (спокойные, сдержанные жители северных широт заметно отличались от страстных южан, горные народы – от степняков т.д.).
Очень важную роль играл в жизни средневекового человека ландшафт. Равнинный вызвал строительства деревень, порезанный затвор селиться небольшими хуторами.
Выходы к морям и океанам, наличие удобных бухт, густая сеть полноводных рек способствовали развитию мореплавания, рыболовства, налаживания торговых связей между странами. Всю Европу покрывали густые леса, без которых средневековый человек был бы беспомощной. Лес обеспечивал ее древесиной, кормил медом диких пчел, ягодами и т.п..
Население Европы своим хозяйствованием медленно меняло среды, причем не всегда к лучшему.
В средние века Европу населяли греки, романские народности, кельты, фракийцы, германцы, балты, славяне, угро-финны, а также азиатские и африканские меньшинства (арабы, евреи и др.). В V-XI вв. племена и народности Европы очень перемешались между собой. Знало европейское средневековье и переселение целых народов. Такие переселения называются миграциями, или миграционными движениями.
Состав и количество населения в Европе изменялись также через страшные эпидемии, почти непрерывные войны и частые голодоморы. Страшной болезнью оставалась чума – «черная смерть», которая поразила Европу в 1347-1349 г. и выкосила в отдельных странах от четверти до половины населения.
В конце XI в. населения средневековой Европы впервые начало колонизации – заселение и освоение новых земель, пидштовхувалося угрозой голода. Люди вырубали леса, осваивали болота и превращали их в плодородные поля. Сеньоры понимали, что освоение новых земель приведет прирост населения, поэтому они поощряли крестьян к возделыванию целинных земель, освобождая их на определенный срок от налогов и повинностей.
Внутренняя колонизация в Европе в XI-XIII вв. имела большие позитивные последствия. За несколько столетий упорного труда на месте Европы лесов постепенно возникла новая Европа полей.
Одежда- одевались в то что сами сшивали, иногда даже красили ткань, но это одежда была дорога ,тк краска одежды была не легка и редка , обувь часто делалась из кожы, у русских например были лапти. Может быть даже была и шкура диких животных.
– Что, где это я? Где мой дворец? Где король и его прекрасная дочь? Что это за колдовство?
Выйдя из темного помещения Артес не мог поверить своим глазам, по улицам то и дело двигались металлические чудища, странные столбы излучали магический свет блогодаря чему, можно было рассмотреть практически все. Артес прошел пару шагов и одно из металлических чудищ напало на него, но храбрый рыцарь ордена Смерти, вонзил свой меч прямо ему в сердце, но к его удивлению из чудовища вылез человек
-Вы в порядке сэр, эта металичское чудище пыталось вас сожрать
-Сожрат! Сожрать!- возмущенно кричал господин – Я тебе покажу сожрать
Достав наручники он подошел к Артема и уже собирался надеть их, но тот вонзил кинжал ему прямо в сердце
– Умри колдун – взвопил Артес
Пройдя пару шагов Артес заметил девушку и мужчин разговаривавших на повышенных тонах
– Какие то проблемы мадам, эти господа докучают вам
– Что?! Нет мы просто беседуем все нормально
– Хах, посмотри на этого умору в доспехах – с насмешкой сказал один из кавалеров дамы
– Что, вы посмели оскорбить меня, я вызываю вас на поидинок месье!
– Что, да он чекнутый, господа пойдем те отсюда
-Стоять- скомандывал Артес достовая из чехла свой меч – защищайся трус
– Человек ничего не успел ответить, как его тут де проткнул мечь
– Убийца! Убийца- вопили его друзья и пытались оташить своего друга
-Так вы его слуги, Хах ваш господин мертв, и теперь я ваш хозяин! А вы прекрасная леди будете моей женой, а в случае отказа вас всех ждет смерть
– Хорошо- в слезах сказала девушка – я согласна
-Велеколепно- есть ли у кого то из вас жилеще?
-Я…я…я живу недолеко – ответил один из прислуги
-Отлично, выдвигаемся и побыстрей
Придя в квартиру Артес удивился еще больше, магический свет был везде, но еще больше удивляла коробка переодически звенящия надоедливой мелодией. Но Артеса больше всего интересовала его новоиспеченая жена.
-Раздевайтесь миледи!
-Простите что?
-Я хочу что бы подарили мне ночь любви!
-Что, ну уж нет, низачто и никогда
-Тогда мне придется убить ваших друзей!
-Что, нет прошу не делайте этого!
-Раздевайтесь
Девушка стенула с себя верхнию одежду, после чего Артес повалил ее на кровать, и начал стягивать нижнее белье.
Окончив процес о раздвинул ножки девушки проник в нее. Насладившись любовью, Артес выпустил свое семя в ее утроб.
– Ты была великолепна – прошептал он поглаживая ее бедра
Девушка молчала
Утром Артеса арестовали после того как один из рабов позвонил ночью в правоохранительные органы. Артеса был приговорен к смертной казни за убийства и изнасилование.
– Кровь и сталь – прокричал Артес перед своей смертью
Время средневековья начинается с 10 и заканчивается 15 веками нашей эры. Но нет точного мнения среди историков ни о начале, ни о конце средневековья. Иногда оно предстает на страницах исторических книг как темное время абсолютной власти церкви, инквизиции, удушения любого свободомыслия и науки. Но не абсолютно все бессмысленно и мрачно проходило в средние века, как рисуют иногда исторические хроники.
Считается, что в средние века в Европе главенствующую роль над умами и над обществом в целом играло духовенство. Массовое сжигание на кострах еретиков в Западной Европе – тому подтверждение. Однако, и в истории средневековья бывали периоды лояльности и веротерпимости. Например, при дворе великого князя Московского Ивана Третьего фаворитами было несколько лиц, официально объявленных православной церковью еретиками.
Средневековье, что делится на раннее, высокое и позднее, оставило потомкам немалое культурное наследие. К примеру, выплавка чугуна была развита в средневековье, ветряные мельницы, описанные в «Дон Кихоте», тоже были изобретены в те времена. К финалу средневековья относится появление книгопечатного станка, практически перевернувшее развитие цивилизации. Еще одно знаковое изобретение в истории человечества, относящееся к средним векам – это огнестрельное оружие. Инженерно-техническая мысль за времена средневековья далеко шагнула вперед. Также в Европе, к примеру, были образованы университеты, как средоточие науки.
С другой стороны, действительно, под христианским гнетом, практически не развивалась анатомия (тех, кто пробовал изучать человеческое тело на умерших, отправляли на костер за осквернение и ведьмовство). Ученые люди, образованные люди, изобретатели составляли крайне низкий процент населения, особенно в Европе.
Бичами средних веков становились эпидемии – холеры, оспы, чумы. Понятно, что прививок тогда не знали (они вошли в обиход лишь в 20-м веке), а соблюдать чистоту для предупреждения чумы не умели.
Заметными историческими событиями средневековья в Европе были Великое переселение народов, а также Реконкиста. Одним из аспектов первого стало передвижение германских племен на юг, в Италию, на место павшей Западной Римской империи. Реконкиста представляла собой отвоевание ранее занятых мавританским миром испанских земель христианскими народами.
Знаменитыми личностями эпохи средневековья были, помимо королей, правителей художники, писатели, ученые: Рафаэль, Тициан, Микеланджело, Леонардо да Винчи, Андрей Рублев и другие…
Средние века оставили нам великолепные готические архитектуру и в целом стиль. Знаменитый романский стиль искусства – тоже культурное наследие средних веков, хорошо сохранившее черты древнеримского искусства.
– Что, где это я? Где мой дворец? Где король и его прекрасная дочь? Что это за колдовство?
Выйдя из темного помещения Артес не мог поверить своим глазам, по улицам то и дело двигались металлические чудища, странные столбы излучали магический свет блогодаря чему, можно было рассмотреть практически все. Артес прошел пару шагов и одно из металлических чудищ напало на него, но храбрый рыцарь ордена Смерти, вонзил свой меч прямо ему в сердце, но к его удивлению из чудовища вылез человек
-Вы в порядке сэр, эта металичское чудище пыталось вас сожрать
-Сожрат! Сожрать! – возмущенно кричал господин – Я тебе покажу сожрать
Достав наручники он подошел к Артема и уже собирался надеть их, но тот вонзил кинжал ему прямо в сердце
– Умри колдун – взвопил Артес
Пройдя пару шагов Артес заметил девушку и мужчин разговаривавших на повышенных тонах
– Какие то проблемы мадам, эти господа докучают вам
– Что?! Нет мы просто беседуем все нормально
– Хах, посмотри на этого умору в доспехах – с насмешкой сказал один из кавалеров дамы
– Что, вы посмели оскорбить меня, я вызываю вас на поидинок месье!
– Что, да он чекнутый, господа пойдем те отсюда
-Стоять – скомандывал Артес достовая из чехла свой меч – защищайся трус
– Человек ничего не успел ответить, как его тут де проткнул мечь
– Убийца! Убийца – вопили его друзья и пытались оташить своего друга
-Так вы его слуги, Хах ваш господин мертв, и теперь я ваш хозяин! А вы прекрасная леди будете моей женой, а в случае отказа вас всех ждет смерть
– Хорошо – в слезах сказала девушка – я согласна
-Велеколепно – есть ли у кого то из вас жилеще?
-Я … я … я живу недолеко – ответил один из прислуги
-Отлично, выдвигаемся и побыстрей
Придя в квартиру Артес удивился еще больше, магический свет был везде, но еще больше удивляла коробка переодически звенящия надоедливой мелодией. Но Артеса больше всего интересовала его новоиспеченая жена.
-Раздевайтесь миледи!
-Простите что?
-Я хочу что бы подарили мне ночь любви!
-Что, ну уж нет, низачто и никогда
-Тогда мне придется убить ваших друзей!
-Что, нет прошу не делайте этого!
-Раздевайтесь
Девушка стенула с себя верхнию одежду, после чего Артес повалил ее на кровать, и начал стягивать нижнее белье.
Окончив процес о раздвинул ножки девушки проник в нее. Насладившись любовью, Артес выпустил свое семя в ее утроб.
– Ты была великолепна – прошептал он поглаживая ее бедра
Девушка молчала
Утром Артеса арестовали после того как один из рабов позвонил ночью в правоохранительные органы. Артеса был приговорен к смертной казни за убийства и изнасилование.
– Кровь и сталь – прокричал Артес перед своей смертью
Средневековые города были окружены высокими стенами с башнями, а также глубокими ямами для защиты от нападения снаружи. В случае нападения горажане города состовляли военное ополчение. Стены ограничивали рост города, поэтому улицы делались крайне узкими, а верхние этажи домов нередко выступали над нижними. Узкие и кривые улицы городов были часто полутёмными, уличного освещения не существовало что делало купцов и бояр как и обычных людей легкой мешенью для воров и разбойников. Центральным местом в городе была обычно рыночная площадь, неподалёку от которой располагался городской собор . Мусор и нечистоты в городах обычно сбрасывали в реки или в близлежащие рвы, а то и вовсе на голову прохожим. В городах из за нечистот часто вспыхивали эпидемии, которые переносили как и тараканы с крысами, так и бродяги, часто бывали и пожары которые легко перекидывались с крыши на крышу и часто люди не успевали потушить и если город маленький сжигал добрую половину города .Основное население средневековых городов составляли ремесленники. Ими становились крестьяне, бежавшие от своих владельцев или уходившие в города на условиях выплаты владельцу оброка. Становясь горожанами, они постепенно освобождались от личной зависимости феодалу. Если бежавший в город крестьянин жил в нем в течение определенного срока, обычно — один год и один день, то он становился свободным. Лишь в дальнейшем в городах появились купцы. Хотя основная масса горожан занималась ремеслом и торговлей, многие жители города имели свои поля, пастбища и огороды вне городских стен, а отчасти и в черте города. Мелкий скот (козы, овцы и свиньи) нередко пасся прямо в городе, причём свиньи поедали мусор, остатки пищи и нечистоты, которые обычно выбрасывались прямо на улицу.
znanija.com/task/865607
Сочинение по истории «Путешествие по средневековому городу» или «Средневековый город»
Я вошел в этот французский город утром через ворота в крепостной стене. Стражники только что открыли городские ворота, запертые ночью. Поэтому со мной в город въехало множество крестьян, которые везли на телегах товары на ярмарку.
Я попал в лабиринт узких улиц. По некоторым из них не смогла бы проехать даже повозка. Вдобавок вторые этажи домов сильно выступали над первыми. Мне пришлось пробираться в полутьме, держась за стены. Женщины громко переговаривались из окон над моей головой. Один раз сверху прямо на улицу выплеснули помои. Я еле успел отскочить.
Улицы были очень грязными. На одной из них валялась в луже толстая свинья. В тупиках часто попадались помойки, по которым спокойно разгуливали крысы. Местные жители рассказали мне, что всего год назад в городе появлялась чума. Но опустошающей эпидемии, к счастью, не случилось.
Я добрался до улицы ремесленников. Здесь работали кожевники, кузнецы, столяры, ткачи, портные, обувщики, граверы, золотых и серебряных мастера. Двери каждой мастерской были открыты и над входом висела эмблема цеха, то есть объединения ремесленников. От местных жителей я также узнал, что в городе работает прядильная мануфактура, где трудится много людей.
Я вышел на центральную площадь, замощенную булыжником. Полюбовался башней-ратушей, в здании которой заседают мэр и муниципальные власти. По соседству с ней расположился главный городской собор. Он построен в готическом стиле. Его узкие башни с острыми шпилями как будто пытаются дотянуться до небес.
Над городом возвышался холм, на котором я увидел замок, окруженный стеной и рвом. Это была резиденция герцога Алансонского, феодала и владельца всех окрестных земель. Жители города не работали в его имении, но все равно полностью зависели от его гнева и милостей.
Напишите пожалуйста сочинение на тему Как человек представлял себе мир в эпоху средневековья
Ответы:
С каждым веком наша культура прогрессирует,так же меняется мировоззрение людей,мировосприятие. Безусловно,очень интересно наблюдать за тем,как изменяется наш мир.
Вот например,в средние века,человечество рассматривало себя как часть мирового порядка,установленного Богом.Человек возвышал себя,что последовало следующим этапом развития видения людей.Этот этап назывался Эпохой Возрождения.Но этому предшестовало немало жертв.
Ведь,говоря о Средневековье,в голове всплывают мысли о беспорядках,отсталой культуре и бесправии. Многие словари первые века этого периода и вовсе называют тёмными.Так в чём же причина такого отношения к Средним Векам?
Средневековая культура, как принято говорить, возникла на обломках античной культуры. Римская империя, сумевшая объединить множество мелких народов почти всей Европы, к V в. н. э. была раздираема внутренними распрями. Бесконечные нападения варваров (от лат. barba — борода) в конце концов, погубили эту мощную империю. Именно с V в. начинается история средневековой культуры и заканчивается эпоха античной культуры. Иногда начало средневековой культуры считают с Рождества Христова, потому, что именно оно стало формировать не только новое мировоззрение и новое отношение к миру, но и новые социальные формации: стали рождаться новые формы культуры, возникло новое отношение к человеку.А сколько было уничтожено Великих учёных лишь из-за того,что они опровергали неверные знания о мире.
Но как же не вспомнить о великих рыцарских замках,и громадах готических соборов?Как бы там ни было, человек Средневековья чувствовал красоту, а значит был и светлый луч в эти тёмные века.
План
Введение
1. Работа И. Хейзинги «Осень средневековья»
2.Завершение Средневековья
3.Психологический склад средневековой личности
Заключение
Литература
Введение
Актуальность данной темы заключается в том, что средневековье — пестрый конгломерат народов и стран — представляет все-таки единую цивилизацию. Его общественно-экономический строй (по крайней мере в крупных и развитых странах Европы) — феодализм; средневековые европейцы — христиане, их мировосприятие теоцентрично, т. е. сводит все сущее к промыслу всемогущего Бога. Трудно найти в истории более противоречивую, более сложную культуру, чем культура средних веков.
Термин «средневековье» условен. Итальянские гуманисты противопоставляли «темным» средним векам золотой век античности (культурный канон) и современность, когда происходит восстановление классики. Это идеологическое разделение стало полезным обозначением эпохи, когда язычество и монотеизм, община и государство, город и деревня, универсализм и замкнутость, книжность и неграмотность сталкивались как поляризованные и равномощные силы.
«Средневековым миросозерцанием, — писал русский философ В. Соловьев, — я называю для краткости исторический компромисс между христианством и язычеством, тот двойственный полуязыческий и полухристианский строй понятий и жизни, который сложился и господствовал в средние века как на романо-германском Западе, так и на византийском Востоке» [12, с. 344].
Сходное определение дает эпохе и современный французский историк Ж. Ле Гофф. В его определении средневековье унаследовало от Рима борьбу двух вариантов развития: открытости и закрытости. Но «Рим, замкнутый стеной, восторжествовал над Римом без границ и без стен, о котором тщетно мечтал несчастный Рем» [8, с. 9]. Средневековье же—с самого начала более сложный мир, который не может замкнуться. Этому мешает и открытость христианского вероучения. «Религия вселенского призвания, христианство не рисковало замкнуться в границах одной цивилизации. Конечно, оно стало главным наставником средневекового Запада, которому передало римское культурное наследие. Конечно, оно восприняло от Рима и его истории склонность к самозамыканию. Но перед лицом закрытого типа религии западное Средневековье создало также и более открытый ее вариант; и диалог этих двух ликов христианства стал доминирующим в ту переходную эпоху. Десять веков потратил средневековый Запад, чтобы сделать выбор между стоявшими перед ним альтернативами: замкнутая экономика или открытая, сельский мир или городской, жизнь в одной общей цитадели или в разных самостоятельных домах» [5, с.11].
В советской историографии, определявшей указанный период как становление, расцвет и начало упадка феодализма, средние века датировались с V по XVII вв. В немарксистской науке, как правило (для Западной Европы), указывают VI–XV вв. После средневековья начинается Возрождение, которое по культуре и общественно-политическому устройству отличается от средневековья, но не вполне относится к современности. Западноевропейская цивилизация делится на «темное» (VI—Х вв.), зрелое (XI—XIII вв.) и позднее средневековье.
Христианская культура сохранила основные достижения греко-римской античности, но отрицала языческое отношение к миру. Политеизму она противопоставляет монотеизм; натурализму, интересу к предметному миру —
духовность, культивирование интроспекции; гедонизму (культу удовольствий) — аскетический идеал; познанию через наблюдение и логику — книжное знание, опирающееся на Библию и толкование ее авторитетами церкви.
Цель работы – выявить особенности психологии средневекового человека, основываясь на книгу Й. Хейзинга «Осень средневековья». При достижении данной цели необходимо было решить следующие задачи:
— рассмотреть характерные признаки средневековой жизни;
— выявить типичные черты личности средневекового человека.
— показать соотношение ментальности с культурной ситуацией в средневековье.
1. Работа И.Хейзинги «Осень средневековья»
Собственно, герменевтика и феноменология как оформленные доктрины и методы представляют ядро этого направления. Значительная часть работ, выполненных в указанном ключе, — это произведения историков, достаточно безразличных к теории и доктрине. Их общий знаменатель — интерпретационизм, то есть опора на традиционную работу историка со сложными символическими документами культуры и рефлексивное осмысление собственной работы. В числе таких не обремененных доктринальными стеснениями исследователей следует упомянуть современного немецкого медиевиста А. Борста. Его работа «Формы жизни в средние века» дает представление о той линии истории ментальности, которая связана с пониманием жизненных условий людей прошлого.
В СССР 1970— 1980-х гг. метод индивидуализирующего анализа культуры в русле истории ментальностей развивал Л.М. Баткин. Стиль жизни и мышления итальянских гуманистов воссоздается им в психологических зарисовках людей эпохи Возрождения .
На обобщение феноменологических подходов к прошлому и создание направления исторической психологии («метаблетики») претендует книга голландца Я. Ван ден Берга «Метаблетика, или изменение людей». Демонстрируя психиатрическое вчувствование в душевные отклонения людей прошлого (скорее иные формы мировосприятия, чем психические расстройства), эта книга декларирует историческую психологию в феноменологическом ключе.
Наиболее известный и явный продолжатель психологизирующей историографии в XX в. голландец И. Хейзинга (1872—1945). Историк с мировым именем, в своих теоретических работах он прямо адресуется к неокантианской идее науки о ценностях культуры, идиографическому методу понимающей психологии В. Дильтея и романтическому интуитивизму. В исторических трудах И. Хейзинга — приверженец нарратива, а науку о прошлом понимает в духе образовательно-эстетического идеала гуманизма: «История — это духовная форма, в которой культура отдает себе отчет о своем прошлом» [5, 109]. Главная книга Хейзинги «Осень Средневековья». Исследование форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XV вв. во Франции и Нидерландах» (1919) во многом определила основные темы современной исторической психологии. Однако представители «Новой истории», соглашаясь, что Хейзинга предугадал многие их выводы, отмечают, что получил он их как-то не так. Ж. Ле Гофф, говоря в середине 70-х гг. о связи творчества Хейзинги со становлением «Новой исторической науки» во Франции, отмечает критически, что при явной тенденции к междисциплинарному подходу у Хейзинги в структуре исторического знания психология все же остается «литературной»[25], этнология — философской, философия — морализующей. Для подобного упрека, конечно, есть основания: и будь «стройное» воспроизведение существенной тенденции исторического мышления Хейзинги возможно), эти наблюдения играли бы здесь важную роль» [Тавризян, 1992, с.416].
Разумеется, мышление Хейзинги плохо воспроизводимо в координатах исследовательской науки, но гораздо лучше — как интерпретирующее постижение прошлого. И разумеется, психология Хейзинги имела мало отношения к той, которая разрабаты валась в лабораториях.
«Мой взгляд, когда я писал эту книгу, — предваряет И. Хейзинга свой проникновенный труд о позднем средневековье, — устремлялся как бы в глубины вечернего неба… Пожалуй, картина, которой я придал очертания и окраску, получилась более мрачной и менее спокойной, чем я рассчитывал, когда начинал этот труд» [6, 5]. Это лексика художника. Камертон авторского чувства отзывается на каждое волнующее свидетельство в букете подобранных цитат и примеров. Надо быть чрезвычайным педантом, чтобы требовать обзора источников и теоретической экспозиции от исследования-сопереживания, панегирика, обличения. Герои здесь — эпоха, судьба, жизнь, а не отдельные люди с их специальными психологиями, хотя о психологии и для психологии очень много в этой богатой книге. История — драматический жанр, никогда ее не свести к формуле, закону. От драматурга требуется словесное искусство и эхолалическая отзывчивость к тексту. В письменном свидетельстве надо услышать подтекст. Тонкое вычитывание словесной коннотации из некоего предварительного или спонтанно конструируемого языка есть закон феноменологической интерпретации. Психологические темы этой книги с подзаголовком «Исследование форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XV вв. во Франции и Нидерландах» вычитаны из подтекста. Страсти, верования, представления, экономические и политические интересы, эстетические и любовные переживания, забавы знати, метания толпы, экстаз мистиков предстают книжными сущностями, вставленными в рамку игровой концепции истории.
2.Завершение Средневековья
Эпоха Средневековья неоднозначна: с одной стороны – судебные процессы, преступления, преследования, бедствия дурного правления, алчность великих мира сего, вымогательства, дороговизна, лишения, чума, войны, разбой, а с другой – живопись ван Эйка, великая готическая архитектура и люди, которые все это создавали, рыцарские идеи. В книге И. Хейзинги «Осень Средневековья» делается попытка увидеть в 14-15вв не возвещение Ренессанса, но завершение Средневековья, попытка увидеть Средневековую культуру в ее последней жизненной фазе, как дерево, плоды которого полностью завершили свое развитие, налились соком и уже перезрели.Объектом рассмотрения в данной работе является монография И. Хейзинги «Осень Средневековья», исследование форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XV веках во Франции и Нидерландах. Переводчиками этой книги были Д.В. Харитонович. Эта книга была издана в 1988 г. в Москве, а написана она была в 1919 году. Состоит монография из двадцати двух глав, в самом начале – предисловие, в конце – примечания, хронологическая таблица и приложения. Каждая глава раскрывает одну из сторон жизни средневекового общества.
Таким образом, в книге объемно показана целая эпоха.
В средние века бедствиям и обездоленности неоткуда было ждать облегчения, в ту пору они были куда мучительнее и страшнее. Болезнь и здоровье рознились намного сильнее, пугающий мрак и суровая стужа зимою представляли собою настоящее зло. Знатностью и богатством упивались с большой алчностью и более истово, ибо они гораздо острее противостояли вопиющей нищете и отверженности. Для ужасных преступлений изобретаются ужасные наказания. Жестокое возбуждение и грубое участие, вызываемые зрелищем эшафота, были важной составной частью духовной пищи народа. Это спектакли с нравоучением.Не столь часто, как процессы и казни, проявлялись то тут, то там странствующие проповедники, возбуждавшие народ своим красноречием. Мы, приученные иметь дело со СМИ, едва ли можем представить ошеломляющее воздействие звучащего слова на неискушенные и невежественные умы того времени. На ряду с темами крестных мук и страшного суда наиболее глубокое впечатление в народе вызывало обличение проповедниками роскоши и мирской сцены.
–PAGE_BREAK–Жизнь все еще сохраняла колорит сказки, да и для народа многие политические вопросы упрощаются и сводятся к различным эпизодам из сказок.
Жизнь и поступки коронованных особ нередко содержали в себе некий фантастический элемент, напоминающий нам о халифах «Тысячи и одной ночи».
…Время крайностей и безрассудных авантюр… Хотелось бы попробовать пожить в эти века, но, конечно, не в качестве крестьянки или простой горожанки, а в качестве хотя бы знатной дамы, а то и коронованной особы. То были темные века, но читая Хейзингу начинаешь переосмыслять некоторые свои знания начинаешь смотреть на это время с другой стороны. Неравенство, богатство одних и бедность других тогда уже были, но в то же время можно сказать, что тогда мир был еще молод, жизнь была ближе человеку. Короче говоря, как мне видится, романтики в 14-15в.в. было больше, это можно объяснить чрезвычайной душевной возбудимостью человека Средневековья, его безудержанностью и необузданностью.
Позднее Средневековье – время бурных межпартийных конфликтов (вспомним раскол между Римом и Авиньоном – 2 папы, 2 лагеря, причем раскол этот можно обосновать только страстностью средневековых людей, т.к. никаких разногласий в догмах не было). Резкое подчеркивание партийных пристрастий и вассальной верности господину принимает еще более острый характер благодаря сильному и возбуждающему воздействию всяческих знаков принадлежности к своей партии: геральдические цвета, эмблемы, девизы, боевые кличи.Особенность Средневекового правосудия: оно знало только две крайности – полную меру жестокого наказания или милосердие. Тоже встречаем и в отношении к калекам, убогим людям.
На исходе Средневековья основной тон жизни – горькая тоска и усталость. И во Франции, и в Бургундии к 1400г. люди все еще находят удовольствие в том, чтобы поносить свою жизнь и свою эпоху.Желанье некой прекрасной жизни во все времена обнаруживало перед собой три пути к этой далекой цели. Первый уводил прочь от мира: путь отречения от всего мирского (как масонство в 18 веке). Второй путь вел к улучшению и совершенствованию мира самого по себе. С момента избрания этого пути начинается новое время, когда страх перед жизнью уступает место мужеству и надежде. Но это собственно происходит лишь в 18 в. Третий путь к более прекрасному миру – путь мечтаний. Этот путь самый удобный, — правда цель при этом нисколько не становится ближе.Теперь мы приблизились к определению того, под каким углом зрения следует нам рассматривать культуру на исходе Средневековья. Это расцвечивание аристократической жизни идеальными формами, жизни, протекающей в искусственном освещении рыцарской романтики, это мир, переодетый в наряды времен короля Артура (третий путь). Двор – та сфера, где эстетика форм жизненного уклада могла раскрыться наиболее полно. Известно, какое значение придавали бургундские герцоги всему, что касалось придворной роскоши и великолепия (Далее в тексте идет описание придворной иерархии, придворных пиров, придворной учтивости, церемониала, открытости королевской жизни).
Все стилизованные прекрасные формы придворного поведения, которые призваны были вознести грубую действительность в сферу благородной гармонии, входили в великое искусство жизни, не снижаясь при этом до непосредственного выражения в искусстве в более тесном смысле.
Идейный мир Средневековья был насыщен, пропитан религиозными представлениями. Подобным же образом идейный мир той замкнутой группы, которая ограничивалось сферой двора и знати, был проникнут рыцарскими идеалами. Цель, стоящая перед рыцарями, — это стремление к всеобщему миру, основанному на согласии между монархами, завоевание Иерусалима и изгнание турок.Не будучи в состоянии разглядеть общественное развитие, историография (имеются в виду средневековые хронисты) прибегла к вымыслу вроде рыцарских идеалов, тем самым она сводила все к прекрасной картине княжеской чести и рыцарской добродетели, к декоруму игры, руководствовавшейся благородными правилами, — так создавала она иллюзию порядка.
В сущности, это эстетический идеал, сотканный из возвышенных чувств и пестрых фантазий. Но рыцарская идея стремится быть и эстетическим идеалом: средневековое мышление способно отвести почетное место только такому жизненному идеалу, который наделен благочестием и добродетелью. Однако в своей этической функции рыцарство то и дело обнаруживает несостоятельность, неспособность отойти от своих греховных истоков. Ибо сердцевиной рыцарского идеала остается высокомерие, хотя и возвышенное до уровня чего-то прекрасного. В связи с этим мне вспомнилось недавно прочтенное мной произведение Лопе де Вега «Фуэнте Овехуна», где автор наглядно в образе командора изображает истинного рыцаря, истинного аристократа с его подлыми замыслами и корыстными устремлениями.
Связь рыцарского идеала с высокими ценностями религиозного сознания – состраданием, справедливостью, верностью – поэтому никоим образом не является чем-то искусственным и поверхностным. Но не эта связь способствует превращению рыцарства преимущественно в некую прекрасную форму, в тип жизни. И долгая непосредственная укоренность рыцарства в воинском мужестве не смогла бы его возвысить до такой степени, если бы женская любовь не была тем пылающим жаром, который вносил живое тепло в это сложное единство чувств и идеи.
Рыцарь и его дама сердца, герой ради любви – вот первичный и неизменный романтический мотив. Подвиг должен состоять в освобождении или спасении дамы от грозящей ей ужасной опасности.
Средневековый воинский спорт (турниры) был далек от природы. Напряжение битвы обостряется такими побудительными силами, как аристократическая гордость и честь, романически-эротическое (завоевание сердца своей дамы), искусное великолепие. Все перегружено роскошью и украшательством, исполнено красочности и фантазии.
Кроме рыцарских турниров эта игра имела другую столь же важную форму – рыцарские ордена. Первые рыцарские ордена (три наиболее известных ордена Святой Земли) возникли как чистейшее воплощение средневекового духа в соединении монашеского и рыцарского идеалов. Они выросли затем в крупные политические и экономические институции. Политические выгоды постепенно оттесняли на задний план их духовный характер так же как и рыцарски-игровой элемент, а экономические аппетиты брали верх над политической выгодой.
Значение обета состояло, как правило, в том, чтобы, подвергая себе воздержание, стимулировать тем самым скорейшее выполнение обещанного. В обетах позднего средневековья особое значение все еще придается волосам и бороде, неизменным носителям магической силы. Бенедикт XIII, авиньонский папа и по сути тамошний затворник, в знак траура клянётся не подстригать бороду, покамест не обретет свободу.
Иохану Хейзинге удалось в своей книге «Осень Средневековья» воспроизвести дух 14-15 столетий. Конечно, в монографии чувствуется его личное ощущение Средневековья, но от этого не становится меньше заслуга автора. Хейзинга приводит очень много каких-то бытовых примеров, литературных, очень много его собственных размышлений в книге. В этой книге Хейзинга предстал перед нами как ученый–историк, писатель и литературовед, именно благодаря такому сплаву книга производит неизгладимое впечатление и читается легко.
3.Психологический склад средневековой личности
Человеческий тип средневековья вырисовывается благодаря работам И. Хейзинга. Найденные этим автором характеристики складываются в достаточно устойчивый образ.
Специфику средневекового характера видят прежде всего в эмоциональной сфере. Возможно, эмоциональность средневековья сразу бросается в глаза историку ментальностей. У современной цивилизации достаточно средств, чтобы нейтрализовать воздействие слишком сильных эмоций на течение социальной и политической жизни. Управление и особенно стратегические решения должны находиться под контролем государственного расчета. Напротив, в феодальной Европе был распространен тип необузданного и фантазирующего правителя. И, можно предположить, дело заключалось не только в импульсивности властителей, но и в отсутствии представительных органов управления, процедуры коллективных решений, политической культуры гражданского общества. Политика считалась личным, семейным, клановым предприятием, религиозным подвижничеством, рыцарской авантюрой, но никак не работой подотчетных населению служащих и его избранных представителей. «Как правило, нам трудно представить чрезвычайную душевную возбудимость человека средневековья, его безудержность и необузданность. Если обращаться лишь к официальным документам, т. е. к наиболее достоверным историческим источникам, чем такие документы по праву являются, этот отрезок истории средневековья может предстать в виде картины, которая не будет существенно отличаться от описаний политики министров и дипломатов XVIII столетия. Но в такой картине будет недоставать одного важного элемента: пронзительных оттенков тех могучих страстей, которые обуревали в равной степени и государей, и их подданных. Без сомнения, тот или иной элемент страсти присущи современной политике, но, за исключением периодов переворотов и гражданских войн, непосредственные проявления страсти встречают ныне гораздо больше препятствий: сложный механизм общественной жизни сотнями способов удерживает страсть в жестких границах. В XV в. внезапные эффекты вторгаются в политические события в таких масштабах, что польза и расчет то и дело отодвигаются в сторону» [5, с. 20].
Но в средневековой эмоциональности усматривается не только повышенная интенсивность, но и крайняя быстрота смены состояний. Причем переходы происходят между полярными эмоциями: от восхищения к гневу, от подавленности к эйфории, от неуверенности к самодовольству. Обратимся опять к свидетельству И. Хейзинги. «Когда мир был на пять веков моложе, — пишет он, — все жизненные происшествия облекались в формы, очерченные куда более резко, чем в наше время. Страдания и радость, злосчастье и удача различались гораздо более ощутимо; человеческие переживания сохраняли ту степень полноты и непосредственности, с которой и поныне воспринимает горе и радость душа ребенка…
… Из-за постоянных контрастов, пестроты форм всего, что затрагивало ум и чувства, каждодневная жизнь возбуждала и разжигала страсти, проявлявшиеся то в неожиданных взрывах грубой необузданности и зверской жестокости, то в порывах душевной отзывчивости, в переменчивой атмосфере которых протекала жизнь средневекового города» [9, 7].
Указанную особенность психики историки ментальностей называют поляризованностью эмоциональной сферы.
Элементом средневековой чувствительности была нерасчлененность интеллектуальной и эмоциональной сфер. Под этим понимается такое состояние мыслительной деятельности, когда знание аффективно окрашено. Всепроникающая эмоциональность обволакивала в средневековом сознании самые абстрактные понятия. Отделить объективные признаки чего-то отличного отношения к нему было трудно. «Люди этого времени в их способах аргументировать не испытывали потребности в строгой точности… освобождаясь от нее под владычеством неистовых страстей» [9,187].
Средневековый человек, как его рисуют исторические источники, предстает перед нами чрезвычайно чувствительным. Слезы, рыдания, заламывания рук, обмороки часты как у женщин, так и у мужчин. Средневековый человек любил яркие, контрастирующие цвета, его притягивали драматические, часто кровавые зрелища. «Жестокое возбуждение и грубое участие, вызываемое зрелищем эшафота, были важной составной частью духовной пищи народа» [9,9]. Эту черту можно назвать сверхчувствительностью (гиперсеизитивностью).
Еще один факт, на который обратил внимание историк ментальностей, состоит в том, что наиболее аффективные виды восприятия — слух, осязание, обоняние — представлены в познании средневековья шире, чем в современном. Чувственная опора интеллектуальной деятельности наших дней — зрение. В средние же века люди в основном слушают, а не читают. Медики определяют болезнь по звуку и запаху. Музыка оказывает на людей глубочайшее впечатление.
На первый взгляд, И. Хейзинга трактует соотношение перцептивных модальностей в средние века иначе. «Основная особенность культуры позднего средневековья — ее чрезмерно визуальный характер. С этим тесно связано атрофирование. мышления. Мыслят исключительно в зрительных представлениях. Все, что хотят выразить, вкладывают в зрительный браз. Полностью лишенные мысли аллегорические театральные сцены, так же как и поэзия, могли казаться терпимыми именно потому, что удовлетворение приносило только то, что было зримо» [9, 318].
продолжение
–PAGE_BREAK–Но пишут И. Хейзинга и Л. Февр все-таки о разных вещах. И. Хейзинга — о позднем увядающем средневековье, о разложении его ученой культуры в бесконечных навязчивых визуализациях (и, с другой стороны, об экстатической власти музыки над тем миром). Историки же «Анналов» претендуют на обобщение перцептивного опыта средневековья в эпохальный тип восприятия. И хотя в культурной иерархии восприятий места разных перцептивных модальностей по периодам, странам, социальным слоям, разумеется, меняются, прикидка Февра в целом остается верной: средневековье в сравнении с нашим веком — визуально отсталая эпоха. Но речь идет, разумеется, о символических средствах выражения, а не об остроте зрения!
В сфере групповых отношений характерной особенностью средневековой личности был конформизм по отношению к своим и социальная агрессивность по отношению к чужим. Средневековую личность можно назвать корпоративной. Она вращалась в своей среде и принадлежала к своей касте (сословию, фамилии, общине, гильдии, цеху). Поэтому, как считают историк культуры «в средние века обе стороны самосознания — по отношению к внешнему миру и своему внутреннему «Я» — как бы дремали под одним общим покрывалом. Последнее было соткано из бессознательных верований, наивных воззрений и предрассудков, весь мир с историей представляется сквозь это покрывало в своеобразной окраске, я человек познавал себя только по кастовым особенностам или по признакам, различающим народ, партию, корпорацию, семью, — другими словами, понятие личности связывалось всегда с какой-нибудь общей формой» (1,157].
Сходным образом высказывается А.Я. Гуревич: «Средневековье имеет ясную идею человеческой личности, ответственной перед Богом и обладающей метафизическим неуничтожаемым ядром — душою, но не признает индивидуальности. Установка на всеобщность, типичность, на универсалии, на деконкретизацию противоречила формированию четкого понятия индивида» [2, 278].
Но советский историк писал о понятии (культурной категории) «личность». Корпоративная личность средневековья, как и политический человек античности, и люди родо-племенной архаики, — это один из типов поведений, хотя и преобладающий. Он хорошо отражен в социальных нормах эпохи, является ее эмблемой. Воспитание, социальная память, традиция воспроизводят и передают именно этот тип. Другие человеческие образы затушевываются и даже стираются. Но они, разумеется, есть. Любое общество знает не только безличных статистов, но и творцов с широким кругозором и неординарным поведением. Своей репутацией средневековый человек во многом обязан своеобразному складу учености, которая охотно обобщала и универсализировала, но мало интересовалась индивидуальными чертами человека и потому «опускала» их.
Редкий медиевист не отметит, насколько жизнь средневекового человека окрашена страхом. «Чувство неуверенности — вот что влияло на умы и души людей средневековья и определяло их поведение. Неуверенность в материальной обеспеченности и неуверенность духовная; церковь видела спасение от этой неуверенности, как было показано, лишь в одном: в солидарности членов каждой общественной группы, в предотвращении разрыва связей внутри этих групп вследствие возвышения или падения того или иного из них. Эта лежавшая в основе всего неуверенность в конечном счете была неуверенностью в будущей жизни, блаженство в которой никому не было обещано наверняка и не гарантировалось в полной мере ни добрыми делами, ни благоразумным поведением. Творимые дьяволом опасности погибели казались столь многочисленными, а шансы на спасение столь ничтожными, что страх неизбежно преобладал над надеждой… Итак, ментальность, эмоции, поведение формировались в первую очередь в связи с потребностью в самоуспокоении» [5, с. 302].
Но средневековый страх, как и остальные феномены ментальности тех веков, многосложен. И это потому, что в жизни была не только пугающая изменчивость, но и незыблемый порядок. Вряд ли какая другая эпоха имела столь хорошо разработанную иерархию небесных и земных сил. Над этим трудились отцы церкви и теологи, королевские министры и правоведы. Средневековье известно не только необузданными страстями, но также ученой схоластикой и юридической казуистикой. Человек того времени видел в Боге творца незыблемого порядка, в котором ему, человеку, отводилось незыблемое место.
Религиозный «страх господень» — синоним совести, а светское бесстрашие воспринимается как отсутствие морали и даже как богоборчество и демонизм. Священное содрогание перед тайной божественного могущества совсем не похоже на страхи перед демонами, наоборот, оно в родстве с уверенностью в неотвратимости воздаяния и спокойствием, граничащим с фатализмом («Все в руке божьей»).
Страшную зыбкость мира питают скорее миф и магия — такие же столпы средневекового мировосприятия, как и христианская вера. Ведь средние века, по Соловьеву, — это компромисс между христианством и язычеством. Иначе говоря, компромисс (но и противоборство) между книжно-ученым и народным, серьезным и карнавальным.
Заключение
В сочинении Хёйзинги можно встретить противоречащие сказанному сейчас или по видимости противоречащие суждения,— коль скоро есть такая логика, которую схватывает сознание историка, а Хёйзинга относится к числу тех историков, у которых выявляемое и осмысляемое сознательно (как методологический принцип и исторический тезис) несравненно уже того, что достигается или «творится» в их книгах. В «Науке истории» Хёйзинги (1937) можно прочитать: «Ни историческому, ни философскому мышлению не ведомо, «сегодня». История всегда ставит вопрос так: для чего, куда? Это—наука, в особой степени ориентирующаяся на финальность»[2,39]. Надо полагать, что в этих словах многое остается благим пожеланием, что-то диктуется желанием отмежеваться от ложно понятой «актуальности». Что же касается рассмотрения исторических событий, то независимо от того, насколько такой взгляд верен, «Осень Средневековья» дает пример работы, совершенно не озабоченной ничем «актуальным», между тем как ее скрытой темой является «финальность» в смысле завершения истории вообще.
Итак, в самом конце просматриваются самые начала; в культуре современности — архетипы, в бесчеловечном политическом строе XX в.— архаическая платформа жестокости. Историк созерцает и переживает начала и концы — на личном опыте, история на его глазах сводит начала и концы — и устремляется к своему завершению. Но опять же осознание современной истории как конца, как завершения — это один план, который может историком осмысляться и эмоционально переживаться по-разному. Хёйзинга имел смелость надеяться на «возрождение» человечества и заявлял, что он — «оптимист»[5,64], хотя это не слишком соответствовало его картине современного мира. У запечатлевающейся в его работах новой картины истории — не столь личные, более широкие корни, это — иной план. Правда, оба этих плана безусловно взаимосвязаны: чтобы ощутить нарастание нового, идущего от широкого культурного сознания, постижения истории, надо было быть сверхчувствительным к умиранию старой истории человечества. К тому же нельзя было загромождать свою мысль и свои работы методологическими построениями, мешающими прозвучать «голосу общего». В Хёйзинге и были два эти качества — положительное и отрицательное. Чуткость к тому, что «творится» вокруг, и отсутствие личной амбиции. Методологическая слабость в некотором аспекте оборачивалась достоинством — произведения становились выражением широкого культурного сознания в позднебуржуазную эпоху; впереди—не «я», а «мы», и личность историка при всей своей тонкости и при всем своем внимании к тому, что «я» думаю и что «мне» думается, покорствует общей, пробивающей себе дорогу тенденции. Если главные сочинения Хёйзинги получили столь широкий отклик и в свое время пользовались признанием историков, историков культуры в широком смысле, искусствоведов, включая и те области, в которые Хёйзинга, откровенно говоря, внес очень и очень мало, как, например, в искусствознание (вопреки собственным предположениям), то это, конечно, объясняется не яркостью написанного, не конкретными выводами, не картинами истории, но эффектом резонанса—созвучанием общего, родственного, для всего нового исторического сознания.
А наряду с этим—картина смерти истории и падения культуры. Когда Хёйзинга всмотрелся в душевно близкий ему бургундский XV век, он увидел в нем картину умирания. Там умирало Средневековье, но там же—это можно сказать без всяких ухищрений и вульгарно-социологической прямизны — умирала своей смертью и вся европейская культура. Хёйзинге не надо было сверяться с историографией и с искусствознанием, чтобы «увидеть»: пятнадцатое столетие—это картина умирания, «позднее Средневековье не провозвестие грядущего, а отмирание уходящего в прошлое». Это стояло для него твердо—настолько твердо, что никакие «факты» и никакие соображения, самые элементарные (откуда же взялось все дальнейшее с его «духовными основаниями», если XV век—это только умирание?), не служили возражением против очевидности раз и навсегда усмотренного. А поскольку, как можно было убедиться, любая историческая эпоха не могла не становиться в некотором аспекте безразличной,— всякая несет в себе архаический исток и близящие конец наслоения, все это прояснилось благодаря «Человеку играющему»—то Хёйзинга лишь выбрал то, что было особенно по душе ему: Бургундию, Нидерланды. Францию позднего Средневековья. Но, чтобы уж и здесь не было следа произвольности, выбрал он то, что только и мог выбрать, следуя определенной культурно-исторической логике. Если взять детское «прапереживание» Хёйзинги, то оно, несомненно слившись со всем восприятием истории этого мыслителя, соединилось с ним так, как это могло быть только в эту эпоху и у этого человека,— история как картина, история как игра и маскарад, история как безвозвратно ушедшее, история как сама красота
Литература
Быстрова А.Н., Киселев В.А. Мир культуры и культура мира. – Новосибирск, 1996, 1997.
Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1973.
Гуревич А.Я. Проблемы средневековой культуры. – М., 1981.
Гуревич П.С. Культурология. /Учеб. Пособие. – М.: Знание, 1999.
Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992.
Февр Л. Бои за историю. М., 1991.
Хейзинга И. Осень средневековья. Исследование форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XV веках во Франции и Нидерландах. М., 1988.
8. Шкуратов В. А.Историческая психология.- 2-е, перераб. Изд.- М.: Смысл,1997.- 505с.
Всего пять веков назад, все течение человеческой жизни, было обставлено множественными ритуалами. Это были все важные события, такие, как брак, рождение, смерть. Даже не столь важные мероприятия, например приход гостей, работа, путешествие, тоже были обставлены ритуалами в связи со строгими законами того времени.
Современному человеку в глаза бросилась бы еще одна особенность. Это было время контрастов. Они проявлялись во всем – в одежде, поведении и даже образе жизни людей. Сам город средневековья ярко контрастировал с окружавшей его местностью. В городе того времени – обязательное наличие огромного каменного сооружения, и такой высоты, чтобы было его видно с любого конца города.
В то время, разница между летом и зимой ощущалось намного сильнее. Зимой города были намного тише и безлюднее. Нас бы неприятно удивило, то, что вечером над городом царит темень. Едва было видно факел слуги, который вел по городу своего господина.
Именно в средние века, несмотря на трудности в жизни, проявлялось стремление людей к сказкам. Появлялись легенды, которые передавались из уст в уста. В этих сочинениях были не реальные персонажи, а вымышленные герои, которые создались в воображении автора.
В то время было, как развлечение, участие в различных собраниях. Чаще всего они заключались в организации встречи с каким-то монахом, путешественником, торговцем.
Если на пороге вашего дома появлялся гость, это означало, что у вас разнообразится повседневная жизнь, и воспринималось это, как радостное событие. Это было развлечение, которое могло разбавить длинные, холодные зимы. Ведь тогда не было ни компьютера, ни телевизора, ни радио…
Средневековые города были окружены высокими стенами с башнями, а также глубокими ямами для защиты от нападения снаружи. В случае нападения горажане города состовляли военное ополчение. Стены ограничивали рост города, поэтому улицы делались крайне узкими, а верхние этажи домов нередко выступали над нижними. Узкие и кривые улицы городов были часто полутёмными, уличного освещения не существовало что делало купцов и бояр как и обычных людей легкой мешенью для воров и разбойников. Центральным местом в городе была обычно рыночная площадь, неподалёку от которой располагался городской собор . Мусор и нечистоты в городах обычно сбрасывали в реки или в близлежащие рвы, а то и вовсе на голову прохожим. В городах из за нечистот часто вспыхивали эпидемии, которые переносили как и тараканы с крысами, так и бродяги, часто бывали и пожары которые легко перекидывались с крыши на крышу и часто люди не успевали потушить и если город маленький сжигал добрую половину города .Основное население средневековых городов составляли ремесленники. Ими становились крестьяне, бежавшие от своих владельцев или уходившие в города на условиях выплаты владельцу оброка. Становясь горожанами, они постепенно освобождались от личной зависимости феодалу. Если бежавший в город крестьянин жил в нем в течение определенного срока, обычно — один год и один день, то он становился свободным. Лишь в дальнейшем в городах появились купцы. Хотя основная масса горожан занималась ремеслом и торговлей, многие жители города имели свои поля, пастбища и огороды вне городских стен, а отчасти и в черте города. Мелкий скот (козы, овцы и свиньи) нередко пасся прямо в городе, причём свиньи поедали мусор, остатки пищи и нечистоты, которые обычно выбрасывались прямо на улицу.
В средние века население всецело зависело от природно-климатических условий. Особенности природы подсказывали, какие жилища и поселения следует строить, каким транспортом — водным или сухопутным — пользоваться, какие производить орудия труда. От ландшафта и климата зависел даже характер самого человека (спокойные, сдержанные жители северных широт заметно отличались от темпераментных жителей Юга, горные народы — от степняков и т. п.).
Средневековую Европу покрывали дремучие леса. Без них человек был бы беспомощным. Лес обеспечивал его древесиной (в те времена основным строительным материалом), кормил медом диких пчел, дичью, ягодами, грибами и т. п. В лесу или в очищенном от него поле крестьянин находил корм для своего скота (большей частью это были желуди, которыми откармливали свиней). Шкуры и меха лесных зверей защищали тело человека в холодное время года или в непогоду, служили ему постелью. Лес не был безлюдным. В нем находили себе приют монахи-отшельники, странствующие рыцари, разбойники, те, кто не поладил с правосудием, и т. д. При этом для одних лес был надежным приютом, для других — опасным местом, куда и вооруженному лучше не соваться.