Ломоносов был предтечею Державина; а Державин — отец русских поэтов…
В. Г. Белинский
Среди моих сверстников не встретишь людей, которые зачитывались бы поэзией Гавриила Державина. Тем не менее каждый школьник знает о его особой роли в русской литературе. В моем представлении Державин связывает далекий XVIII век, теряющийся в тумане “старины глубокой”, и век XIX, совсем близкий, знакомый по стольким именам. Ведь, с одной стороны, Державин — младший современник Ломоносова, а с другой — тот, кто оценил одним из первых талант юного Пушкина.
Когда я читаю стихи Державина, у меня возникает сложное чувство. Что ни говори, для восприятия современного читателя эти стихи трудноваты: и обороты, и слова старинные, и от жанра оды мы успели отвыкнуть. Но мне кажется, что в них живет душа очень умного, ироничного человека — их автора. И еще я думаю, что человек этот был смелым экспериментатором в языке и литературе.
Возьмем хотя бы его известные оды. Посвящены они по большей части императрице Екатерине Великой. Но героиня самой известной из них названа Державиным Фелицей, что значит “счастливая”, а не “великая” или “мудрая”, как можно было бы ожидать. И действительно, эта “царевна Киргиз-Кайсацкия орды” велика именно тем, что счастлива и человечна. Ее достоинства в том, что она ходит пешком и ест простую пищу, разрешает самостоятельно мыслить и говорить правду. Словно для того, чтобы подчеркнуть ее простоту, рядом автор рисует и “свой” портрет”, на который, по его словам, “весь свет похож”:
А я, проспавши до полудня.
Курю табак и кофе пью:
Преобращая в праздник будни.
Кружу в химерах мысль мою.
Хотелось бы особо отметить, что в своих одах Гавриил Романович Державин во многом отошел от правил классицизма. Так, в оде “Фелица” писатель смешал в одном произведении разные жанры, соединил оду с сатирой, резко противопоставив положительный образ царицы отрицательным образам ее вельмож. Под пером Державина ода приблизилась к произведению, правдиво и просто изображавшему действительность. Нарушая строгие правила классицизма, Державин отверг установившуюся в литературе теорию трех стилей Ломоносова. Таким образом он осуществил “опрощение”, “снижение” высокого слога, приспособив его к нормам разговорного языка, далекого от утонченности светского дворянского салона.
Очень красочно характеризует эту державинскую особенность смешения высокого слова с низким Н В. Гоголь: “Слог у него (Державина) так крупен, как ни у кого из наших поэтов; разъяв анатомическим ножом, увидишь, что это происходит от необыкновенного соединения самых высоких слов с самыми низкими и простыми.
И смерть как гостью ожидает,
Крутя задумавшись усы.
Кто, кроме Державина, осмелился бы соединить такое дело, как ожидание смерти, с таким ничтожным действием, каково кручение усов? (“Выбранные места из переписки с друзьями”)
Обличая “свет” и придворную знать, поэт отмечает, что представители этого круга погрязли в суете, незаслуженных забавах и развлечениях, косности и непросвещенности. С удивительной прямотой и резкостью он высмеивает вельмож, которые кичатся своим высоким положением, не имея никаких заслуг перед страной. В оде “Вельможа” он пишет:
Осел останется ослом,
Хотя осыпь его звездами,
Где должно действовать умом,
Он только хлопает ушами.
В оде “Властителям и судиям” Державин рисует свой идеал государственного деятеля:
Ваш долг есть: сохранять законы,
На лица сильных не взирать,
Без помощи, без обороны
Сирот и вдов не оставлять.
Согласитесь, поместить в оду не восхваление, а критику своего общества — это довольно смело! К тому же, если повнимательней перечесть заслуги Фелицы и примерить их к Екатерине II, то некоторые строки могут показаться злой сатирой:
Стыдишься слыть ты тем великой,
Чтоб страшной, нелюбимой быть;
Медведице прилично дикой
Животных рвать и кровь их пить.
…И славно ль быть тому тираном,
Великим в зверстве Тамерланом,
Кто благостью велик, как бог?
Державин говорит это женщине, потопившей в крови восстание Емельяна Пугачева, взошедшей на престол после убийства своего мужа! Недаром в последних строфах он с горечью вопрошает, обращаясь к Фелице:
Но где твой трон сияет в мире?
Где, ветвь небесная, цветешь?
Этим поэт как бы подчеркивает, как мало соответствует Россия образу идеальной страны.
Мысль о величии простых человеческих чувств, а также о бренности всего земного пронизывает оду “На смерть князя Мещерского”. Мне кажется это очень характерно для Державина — посвятить оду одному из своих знакомых, чье имя так и кануло бы в историю, если бы поэт не написал о его смерти. Жизнь делит людей на богатых и бедных, сытых и голодных, царей и подданных, а смерть равняет всех:
Глядит на всех — и на царей,
Кому в державу тесны миры;
Глядит на пышных богачей,
Что в злате и сребре кумиры;
Глядит на прелесть и красы,
Глядит на разум возвышенный,
Глядит на слезы дерзновенны,
И точит лезвие косы.
Интересно то, что в самые разные годы, в самых разных стихах у поэта прорывается тема смерти. Державин был отважным человеком. Он не робел ни перед царевым, ни перед вельможным гневом, ни перед пугачевскими разбойниками, ни перед бушующим Белым морем. Но его умение полнокровно жить и чувствовать, страстно переживать жизнь в слове, может быть, и не давало ему отвести взгляд от смерти. В своей удивительной оде “Бог” он говорит о своем понимании жизни, смерти, бессмертия, обращаясь к Создателю:
Твоей то правде нужно было,
Чтоб смертну бездну преходило
Мое бессмертно бытие:
Чтоб дух мой в смертность облачился.
И чтоб чрез смерть я возвратился.
Отец! — в бессмертие Твое.
Размышляя о жизни и смерти, поэт в своих исканиях пришел к постижению истины через веру в Спасителя. Себе и другим в утешение он оставляет слова надежды:
Почто ж терзаться и скорбеть,
Что смертный друг твой жил не вечно?
Жизнь есть небес мгновенный дар;
Устрой ее себе к покою
И чистою твоей душою
Благословляй судеб удар.
И не случайно Гаврила Романович Державин очень много стихов написал именно о земных радостях и печалях, которые близки всем людям без исключения. Это “Объявление любви”, “Разлука”, “Купидон”, “Разные вина” и другие. Их слог очень прост, ярок и доступен читателю XX века, как доступны описанные переживания: любовь, печаль, расставания, радости дружбы. В знаменитом послании “Евгению. Жизнь Званская” поэт противопоставляет суетную придворную жизнь, полную интриг, клеветы, и жизнь простую, деревенскую. Он так подробно, со вкусом перечисляет прелести званского житья, что тоже хочется побывать среди прекрасных пейзажей, искупаться в пруду, глядеть, “как на воду ложится красный день”, и пить “под небом чай душистый”. Мне кажется, что Державину было очень важно утвердить в умах своих читателей эти вечные ценности человеческой души может быть, даже в противовес уже привычным приоритетам, подчиняющим личность государству.
Согласно Державину, идея государственности не должна подминать под себя человека. В стихотворении “Властителям и судиям” он высказывает мысль о том, что закон должен быть не только справедливым, но и гуманным.
Без помощи, без обороны
Сирот и вдов не оставлять.
Несчастливым подать покров,
От сильных защищать бессильных,
Исторгнуть бедных из оков.
А далее поэт приходит и вовсе к крамольному по тем временам выводу: цари, эти “земные боги”, на самом деле смертны, как и все, и так же подвержены страстям. Не правда ли, нужна большая смелость, чтобы так открыто восстать против произвола властителей:
Воскресни, Боже! Боже правых!
И их молению внемли.
Приди, суди, карай лукавых
И будь един царем земли!
Эта смелость обошлась поэту дорого, — он пережил ссылку, но о своих словах и делах он не жалел. Недаром в переложении оды Горация, получившем название “Памятник”, поэт среди своих заслуг, обеспечивших ему бессмертие, отмечает прежде всего:
Что первый я дерзнул в забавном русском слоге,
О добродетелях Фелицы возгласить,
В сердечной простоте беседовать о Боге
И истину царям с улыбкой говорить…
До сих пор не было сказано еще об одной важной теме поэта Державина. Русский солдат, русский народ является главным героем его победно-патриотических произведений. Русский народ в изображении Державина — защитник своей родины и освободитель порабощенных Наполеоном народов Европы. В оде “На переход Альпийских гор” поэт восклицает:
Воюет росс за обще благо,
За свой, за ваш, за всех покой.
Одним из мистических событий в русской литературной жизни, как мне кажется, явилась встреча “старика-Державина”, признанного мэтра русской поэзии, и юного лицеиста Александра Пушкина, будущая слава которого затмит всех его предшественников. Сам Пушкин в своих воспоминаниях так описывал это событие: “Державина видел я только однажды в жизни, но никогда того не забуду. Это было в 1815 году, на публичном экзамене в Лицее… Державин был очень стар. Экзамен наш очень его утомил… Он дремал до тех пор, пока не начался экзамен по русской словесности. Тут он оживился, глаза заблистали; он преобразился весь. Разумеется, читаны были его стихи. Он слушал с живостью необыкновенной. Наконец вызвали меня. Я прочел мои Воспоминания о Царском Селе, стоя в двух шагах от Державина. Я не в силах описать состояния души моей: когда дошел я до стиха, где упоминаю имя Державина, голос мой отрочески зазвенел, а сердце забилось с упоительным восторгом… Не помню, как я кончил свое чтение, не помню, куда убежал. Державин был в восхищении; он меня требовал, хотел меня обнять… Меня искали, но не нашли…” Вот такая судьбоносная встреча двух великих поэтов, определивших своим творчеством важные вехи на пути развития русского национального языка и литературы.
Гавриил Романович Державин гордо верил в свое творчество, в его бессмертие, он писал: “А я Пиит — и не умру”. И его пророческим словам суждено сбыться. Мы и сегодня читаем произведения Державина, отыскивая в них заветные строки:
Я любил чистосердечье,
Думал нравиться лишь им,
Ум и сердце человечье,
Были гением моим.
Род Гавриила Романовича Державина происходил от знатного татарского мурзы Багрима, который в XV веке прибыл в Москву для службы русскому князю. Один из потомков Багрима получил прозвище Держава и стал служить в Казани. От него пошёл род Державиных, постепенно обедневший. Державин родился в Казани в 1743 году, учился в Казанской гимназии, а затем был призван на военную службу рядовым. Державин служил в Преображенском гвардейском полку и лишь спустя десять лет после начала службы получил первый офицерский чин. Когда в 1765 году умер Ломоносов, Державину было 22 года.
После участия в подавлении Пугачёвского восстания Державин становится сенатором, затем назначается губернатором в Тамбов, позже — личным секретарём Екатерины Второй… Императрица приблизила его после того, как поэт написал оду «Фелица», где воспел добродетели некоей Киргиз-кайсацкой царевны, в которой Екатерина узнала себя. Тогда она пожаловала ему золотую табакерку, полную золотых червонцев, и ввела его в высший свет. На протяжении жизни Державин занимает самые разные должности в Сенате и Совете при высочайшем дворе, но в 1803 году по своему желанию уходит в отставку. Особым качеством Державина была его прямота: он был искренен с властителями и не боялся говорить им правду в глаза. Он считал, что именно в этом — долг гражданина.
Гавриил Романович Державин интересен для нас тем, что он не просто хрестоматийно известный поэт, но необычайно колоритная и характерная для своего века фигура. Будучи ребёнком из бедной дворянской семьи, которой нечем было даже заплатить за обучение сына, Державин начал служить простым солдатом и дослужился до должности министра юстиции, был личным секретарём императрицы. Будучи губернатором, Державин стремился раскрыть злоупотребления властей и в результате постоянно ссорился с наместниками. Это привело к тому, что ему приходилось покидать губернаторства в Олонецкой и Тамбовской губерниях. Служение государству для него в первую очередь было связано с понятием чести, что часто входило в противоречие с российской действительностью.
Державин принадлежит к числу величайших русских поэтов, чье творчество сохранило до наших дней не только свое непреходящее историческое значение, но и живую поэтическую прелесть. Его наследие пережило и восторги современников, и годы забвения, нередко приходящего и к самым большим поэтам. Однако в том-то и сила подлинно национальных явлений литературы, что они возвращаются.
Биография Державина — увлекательнейшая повесть XVIII столетия о солдате, который благодаря поэтическому гению достиг высших ступеней в государстве; повесть о человеке, одержимом многими предрассудками своего века и своего класса и вместе с тем страстно воспевшем стремление к справедливости и правде.
Гаврила Романович Державин вступил в литературу уже немолодым, много повидавшим и пережившим человеком. Его стихи — итог длительных размышлений о бренности жизни, о смерти и бессмертии. Первое свое произведение Державин опубликовал в 1773 году, хотя начал писать еще во время прохождения солдатской службы. Сохранились две тетради со стихами, которые могут дать представление о раннем периоде его творчества: в них еще чувствуется влияние общепризнанных поэтов того времени — Тредиаковского и Ломоносова. В дальнейшем Державин создал и часто применял в своем творчестве определенный художественный прием, нарушая жанровую иерархию и соединяя в рамках одного произведения “высокую” и “низкую” лексику. Это вносило в его произведения определенную лексическую дисгармонию: “Прогаркни праздник сей крестьянский” (“Крестьянский праздник”). В нем смешение церковно-славянской и низовой лексики, традиционно употреблявшейся в “низких” жанрах: басне, эпиграмме, комедии.
Многие современники Державина считали его придворным поэтом. Но он никогда таковым не был, несмотря на все попыт ки склонить его к этому. Державин не мог стать ручным стихотворцем, хотя бы из-за своего горячего нрава. “В правде черт”,— говорил он сам о себе. Характер заставлял его наперекор вельможам и царям говорить “истину… с улыбкой”. Обращаясь в своей оде “Фелица” к Екатерине (Фелица — от пш./ёН.х — счастливая), Державин, по словам Белинского, “соединяет патетический элемент с комическим… что есть не что иное, как умение представить жизнь в ее истине”. Ясно, что без простодушной улыбки, себе на уме, царям ничего не скажешь. А Державин говорил и умел, пусть не всегда, добиваться своего, зная, что правда на его стороне.
В сознании своей правоты Державин обращался в стихах к Богу, к Высшему Судне. Для Державина Бог— первоначало, не существующее отдельно от природы; “источник жизни”, не только духовной, но и жизни в государстве. В оде “Величество Божке” он создает гимн во славу Творца, но не может не воскликнуть:
Но грешных пламя и язык
Да истребит десница строга!
Эта мысль была почерпнута поэтом из одного из псалмов книги Давида. Под гнетом мучающих его размышлений о суде и справедливости поэт вновь и вновь развивает излюбленную тему, цитируя книгу Давида. В стихотворении “Радость о правосудии” Державин говорит:
Да правый суд я покажу.
Колеблемы столпы земные
Законом Божьим утвержу…
Поэт не раз проявляет себя в своих стихах и одах не только как гражданин, но и как “певец”. Державин стал новатором, вернее, создателем новых философских од, где человек рассматривается в глубинных связях с природой. Одна из самых могущественных сил природы — смерть: “Глотает царства алчна смерть”. В этих произведениях появляется мысль о равенстве людей перед лицом вечности:
Подите счастья прочь возможны.
Вы все пременны здесь и ложны:
Я в дверях вечности стою.
Охватывая в воображении как бы сразу все мироздание, бездны и выси, поэт словно стремится взлететь туда, где можно дышать полно, не боясь ледяного и разреженного воздуха. Но это удавалось ему далеко не всегда. А если и удавалось, то строфы стиха были яркими и запоминающимися: “ Я червь — я Бог” было метафорой, рисующей образ самого поэта. Державин искренне полагал, что поэт призван изобразить человеческую душу, словно художник-акварелист, не отрывающий от листабумаги кисти, пока рисунок не закончен. Это удалось ему в оде “Бессмертие души”:
Как червь, оставя паутину
И в бабочке взяв новый вид,
В лазурну воздуха равнину
На крыльях o.ieuiyuiux летит,
В прекрасном веселясь убранстве,
С цветов садится на цветы:
Так и душа небес в пространстве
Не будешь ли бессмертна ты?
В 1811 году Державин подвел итог теоретической части своего творчества рядом работ, главной из которых было “Рассуждение о лирической поэзии, или Об оде”. Поэт так, например, объясняет значение слова “ода”: “В новейших временах… она то же, что кантата, оратория, романс, баллада, станс или даже простая песня”. Далее Державин разъясняет такие понятия, как “вдохновение”, “высокость”, “беспорядок лирический”. Поэт пишет о композиции оды: “… восторженный ум не успевает чрезмерно быстротекущих мыслей расположить логически, поэтому ода плана не терпит”. Далее Державин рассказывает о “единстве страсти” и “разнообразии” ее одновременно, преломляя через свое понимание правило о единстве места, времени и действия. Поэт ратует за краткость оды и за ее правдоподобие, замечая, что “вымыслы истину только украшают”. Поэт поет гимн вдохновению, повторяя, что лишь оно способно “на бурные порывы чувства, высокие божественные мысли… живые лицеподобия, отважные переносы и прочие риторские украшения”. Однако очень многое из того, что Державин применял на практике, осталось недосказанным в этой статье и получило признание лишь после изучения творческого наследия автора.
Осмыслив все эти моменты творческого наследия Г. Р. Державина, можно утверждать, что назначение поэта он “видел прежде всего в его посредничестве между Создателем и людьми. Представления Державина о поэзии и поэте вобрал в свое творчество великий Пушкин. Державин благословил Пушкина как прекрасное будущее России.
Свой творческий путь Г. Р. Державин завершил одой “На тленность”. Он написал ее за два дня до своей кончины. Текст оды, написанный на грифельной доске, постепенно тускнел и осыпался, подтверждая свойства “реки времени”. Но звуки его лиры все еще слышны, по-прежнему величественно и прекрасно, говоря нам о бессмертии души, об истине и Боге.
?
Многие современники Державина считали его придворным поэтом. Но он никогда таковым не был, несмотря на попытки склонить его к этому (вспомним безуспешное увещевание поэта А. В. Храбровицким, статс-секретарем Екатерины II). Его стихи говорят о бренности жизни, о смерти и бессмертии. Державин не мог стать ручным стихотворцем и из-за своего горячего нрава. “В правде черт”, — говорил он сам о себе. Впрочем, он умел и властвовать собой. Характер заставлял его наперекор вельможам и царям говорить “истину… с улыбкой”. Ведь без простодушной улыбки, себе на уме, царям ничего подобного сказать нельзя. А Державин говорил и умел, пусть не всегда, добиваться своего, зная, что правда на его стороне.
Возможно, подобная “рассудочность” его позиции во многом объяснялась тем, что Державин вступил в литературу уже немолодым, много повидавшим и пережившим человеком. И закончил путь монументальным восьмистишием, одой “На тленность”. Он написал оду за два дня до кончины и подтвердил этим, что остался поэтом в мире до гробовой доски. Текст оды на грифельной доске, написанный рукой поэта за два дня до смерти, постепенно тускнел и осыпался, подтверждая свойства “реки времени”. Но звуки его лиры еще слышны, вера в слово крепка. И по-прежнему величественно, красноречиво и прекрасно говорит нам о бессмертии души, об истине и Боге “старик Державин”.
В сознании своей правоты он всегда обращался в стихах к Богу, к Высшему Судии. Находясь под судом после тамбовского губернаторства, в оде “Величество Божие” он создает гимн во славу Творца, но не может не воскликнуть:
Но грешных пламя и язык
Да истребит десницы строга!
Эта мысль была почерпнута поэтом из одного из псалмов книги Давида. После счастливого оправдания Державин обращается еще к одному псалму “Милость и суд воспою Тебе, Господи”, и под гнетом мучающих его размышлений о суде и справедливости поэт вновь и вновь развивает излюбленную тему, используя ту же неисчерпаемую книгу Давида. В переложении очередного псалма “Истинное счастие” он вновь обрушивается на “беззаконников”:
Они с лица земли стряхнутся,
Развеются и разнесутся,
Как ветром возметенный прах.
Используя псалом в стихотворении “Радость о правосудии”, Державин говорит:
Да правый суд я покажу,
Колеблемы столпы земные
Законом Божьим утвержу…
В переложении из псалма “Доказательство творческого бытия” поэт рисует величественную картину мира:
Небеса вещают Божью славу…
Нощи нощь приносит весть…
Охватывая в воображении как бы сразу все — мироздание, бездны и выси, поэт словно стремится взлететь туда, где можно дышать полно, не боясь ледяного и разряженного воздуха. Но это удавалось ему далеко не всегда. А если удавалось, то оттого, что ногами он всегда крепко стоял на земле. Его чеканное (через Юнга восходящее еще к библейскому) “я червь — я Бог” было и метафорой, рисующей образ самого поэта. Ведь о том же позднее говорит и Пушкин, являя поэта, погруженного в “заботы суетого света”, но с душой, готовой встрепенуться, как “пробудившийся орел”.
Державин искренне полагал, что поэт призван изобразить человеческую душу, словно художник-акварелист, не отрывающий от листа бумаги кисти, пока рисунок не закончен. Это удалось ему в оде “Бессмертие души”:
Как червь, оставя паутину
И в бабочке взяв новый вид,
В лазурну воздуха равнину
На крыльях блещущих летит,
В прекрасном веселясь убранстве,
С цветов садится на цветы:
Так и душа небес в пространстве
Не будешь ли бессмертна ты?
Определив в “Доказательстве Творческого бытия” гармонию мироздания как главный аргумент Божьего присутствия в мире, Державин живописует его картины с лирическим удивлением перед Творением, перед грозной и прекрасной его тайной, а не просто как созерцатель:
В тяжелой колеснице грома
Гроза, на тьме воздушных крыл,
Как страшная гора несома,
Позднее в “Памятнике” поэт записывает себе в заслугу умение “в сердечной простоте беседовать о Боге”. Одой “Бог” он начинает свое собрание сочинений. Державин всегда отмечал первостепенность для стихотворца религиозной поэзии. В своем “Рассуждении о лирической поэзии” Г. Р. Державин писал: “В духовной оде удивляется поэт премудрости Создателя, в видимом им в сем великолепном мире чувствами, а в невидимом — духом веры усматриваемой; хвалит провидение, славословит благость и силу Его”.
У самого Державина Бог — это песнь, и восхищенное любование мирозданием, и определение своего места в нем, это — и удивление перед Создателем и созданием, и своеобразный лирический символ веры. Осмыслив изложенные моменты из творческого поэтического наследия Г. Р. Державина, можно утверждать, что назначение поэта он видел прежде всего в посредничестве его между Создателем и людьми.
Ломоносов был предтечею Державина; а Державин — отец русских поэтов…
В. Г. Белинский
Среди моих сверстников не встретишь людей, которые зачитывались бы поэзией Гавриила Державина. Тем не менее каждый школьник знает о его особой роли в русской литературе. В моем представлении Державин связывает далекий XVIII век, теряющийся в тумане “старины глубокой”, и век XIX, совсем близкий, знакомый по стольким именам. Ведь, с одной стороны, Державин — младший современник Ломоносова, а с другой — тот, кто оценил одним из первых талант юного Пушкина.
Когда я читаю стихи Державина, у меня возникает сложное чувство. Что ни говори, для восприятия современного читателя эти стихи трудноваты: и обороты, и слова старинные, и от жанра оды мы успели отвыкнуть. Но мне кажется, что в них живет душа очень умного, ироничного человека — их автора. И еще я думаю, что человек этот был смелым экспериментатором в языке и литературе.
Возьмем хотя бы его известные оды. Посвящены они по большей части императрице Екатерине Великой. Но героиня самой известной из них названа Державиным Фелицей, что значит “счастливая”, а не “великая” или “мудрая”, как можно было бы ожидать. И действительно, эта “царевна Киргиз-Кайсацкия орды” велика именно тем, что счастлива и человечна. Ее достоинства в том, что она ходит пешком и ест простую пищу, разрешает самостоятельно мыслить и говорить правду. Словно для того, чтобы подчеркнуть ее простоту, рядом автор рисует и “свой” портрет”, на который, по его словам, “весь свет похож”:
А я, проспавши до полудня.
Курю табак и кофе пью:
Преобращая в праздник будни.
Кружу в химерах мысль мою.
Хотелось бы особо отметить, что в своих одах Гавриил Романович Державин во многом отошел от правил классицизма. Так, в оде “Фелица” писатель смешал в одном произведении разные жанры, соединил оду с сатирой, резко противопоставив положительный образ царицы отрицательным образам ее вельмож. Под пером Державина ода приблизилась к произведению, правдиво и просто изображавшему действительность. Нарушая строгие правила классицизма, Державин отверг установившуюся в литературе теорию трех стилей Ломоносова. Таким образом он осуществил “опрощение”, “снижение” высокого слога, приспособив его к нормам разговорного языка, далекого от утонченности светского дворянского салона.
Очень красочно характеризует эту державинскую особенность смешения высокого слова с низким Н В. Гоголь: “Слог у него (Державина) так крупен, как ни у кого из наших поэтов; разъяв анатомическим ножом, увидишь, что это происходит от необыкновенного соединения самых высоких слов с самыми низкими и простыми.
И смерть как гостью ожидает,
Крутя задумавшись усы.
Кто, кроме Державина, осмелился бы соединить такое дело, как ожидание смерти, с таким ничтожным действием, каково кручение усов? (“Выбранные места из переписки с друзьями”)
Обличая “свет” и придворную знать, поэт отмечает, что представители этого круга погрязли в суете, незаслуженных забавах и развлечениях, косности и непросвещенности. С удивительной прямотой и резкостью он высмеивает вельмож, которые кичатся своим высоким положением, не имея никаких заслуг перед страной. В оде “Вельможа” он пишет:
Осел останется ослом,
Хотя осыпь его звездами,
Где должно действовать умом,
Он только хлопает ушами.
В оде “Властителям и судиям” Державин рисует свой идеал государственного деятеля:
Ваш долг есть: сохранять законы,
На лица сильных не взирать,
Без помощи, без обороны
Сирот и вдов не оставлять.
Согласитесь, поместить в оду не восхваление, а критику своего общества — это довольно смело! К тому же, если повнимательней перечесть заслуги Фелицы и примерить их к Екатерине II, то некоторые строки могут показаться злой сатирой:
Стыдишься слыть ты тем великой,
Чтоб страшной, нелюбимой быть;
Медведице прилично дикой
Животных рвать и кровь их пить.
…И славно ль быть тому тираном,
Великим в зверстве Тамерланом,
Кто благостью велик, как бог?
Державин говорит это женщине, потопившей в крови восстание Емельяна Пугачева, взошедшей на престол после убийства своего мужа! Недаром в последних строфах он с горечью вопрошает, обращаясь к Фелице:
Но где твой трон сияет в мире?
Где, ветвь небесная, цветешь?
Этим поэт как бы подчеркивает, как мало соответствует Россия образу идеальной страны.
Мысль о величии простых человеческих чувств, а также о бренности всего земного пронизывает оду “На смерть князя Мещерского”. Мне кажется это очень характерно для Державина — посвятить оду одному из своих знакомых, чье имя так и кануло бы в историю, если бы поэт не написал о его смерти. Жизнь делит людей на богатых и бедных, сытых и голодных, царей и подданных, а смерть равняет всех:
Глядит на всех — и на царей,
Кому в державу тесны миры;
Глядит на пышных богачей,
Что в злате и сребре кумиры;
Глядит на прелесть и красы,
Глядит на разум возвышенный,
Глядит на слезы дерзновенны,
И точит лезвие косы.
Интересно то, что в самые разные годы, в самых разных стихах у поэта прорывается тема смерти. Державин был отважным человеком. Он не робел ни перед царевым, ни перед вельможным гневом, ни перед пугачевскими разбойниками, ни перед бушующим Белым морем. Но его умение полнокровно жить и чувствовать, страстно переживать жизнь в слове, может быть, и не давало ему отвести взгляд от смерти. В своей удивительной оде “Бог” он говорит о своем понимании жизни, смерти, бессмертия, обращаясь к Создателю:
Твоей то правде нужно было,
Чтоб смертну бездну преходило
Мое бессмертно бытие:
Чтоб дух мой в смертность облачился.
И чтоб чрез смерть я возвратился.
Отец! — в бессмертие Твое.
Размышляя о жизни и смерти, поэт в своих исканиях пришел к постижению истины через веру в Спасителя. Себе и другим в утешение он оставляет слова надежды:
Почто ж терзаться и скорбеть,
Что смертный друг твой жил не вечно?
Жизнь есть небес мгновенный дар;
Устрой ее себе к покою
И чистою твоей душою
Благословляй судеб удар.
И не случайно Гаврила Романович Державин очень много стихов написал именно о земных радостях и печалях, которые близки всем людям без исключения. Это “Объявление любви”, “Разлука”, “Купидон”, “Разные вина” и другие. Их слог очень прост, ярок и доступен читателю XX века, как доступны описанные переживания: любовь, печаль, расставания, радости дружбы. В знаменитом послании “Евгению. Жизнь Званская” поэт противопоставляет суетную придворную жизнь, полную интриг, клеветы, и жизнь простую, деревенскую. Он так подробно, со вкусом перечисляет прелести званского житья, что тоже хочется побывать среди прекрасных пейзажей, искупаться в пруду, глядеть, “как на воду ложится красный день”, и пить “под небом чай душистый”. Мне кажется, что Державину было очень важно утвердить в умах своих читателей эти вечные ценности человеческой души может быть, даже в противовес уже привычным приоритетам, подчиняющим личность государству.
Согласно Державину, идея государственности не должна подминать под себя человека. В стихотворении “Властителям и судиям” он высказывает мысль о том, что закон должен быть не только справедливым, но и гуманным.
Без помощи, без обороны
Сирот и вдов не оставлять.
Несчастливым подать покров,
От сильных защищать бессильных,
Исторгнуть бедных из оков.
А далее поэт приходит и вовсе к крамольному по тем временам выводу: цари, эти “земные боги”, на самом деле смертны, как и все, и так же подвержены страстям. Не правда ли, нужна большая смелость, чтобы так открыто восстать против произвола властителей:
Воскресни, Боже! Боже правых!
И их молению внемли.
Приди, суди, карай лукавых
И будь един царем земли!
Эта смелость обошлась поэту дорого, — он пережил ссылку, но о своих словах и делах он не жалел. Недаром в переложении оды Горация, получившем название “Памятник”, поэт среди своих заслуг, обеспечивших ему бессмертие, отмечает прежде всего:
Что первый я дерзнул в забавном русском слоге,
О добродетелях Фелицы возгласить,
В сердечной простоте беседовать о Боге
И истину царям с улыбкой говорить…
До сих пор не было сказано еще об одной важной теме поэта Державина. Русский солдат, русский народ является главным героем его победно-патриотических произведений. Русский народ в изображении Державина — защитник своей родины и освободитель порабощенных Наполеоном народов Европы. В оде “На переход Альпийских гор” поэт восклицает:
Воюет росс за обще благо,
За свой, за ваш, за всех покой.
Одним из мистических событий в русской литературной жизни, как мне кажется, явилась встреча “старика-Державина”, признанного мэтра русской поэзии, и юного лицеиста Александра Пушкина, будущая слава которого затмит всех его предшественников. Сам Пушкин в своих воспоминаниях так описывал это событие: “Державина видел я только однажды в жизни, но никогда того не забуду. Это было в 1815 году, на публичном экзамене в Лицее… Державин был очень стар. Экзамен наш очень его утомил… Он дремал до тех пор, пока не начался экзамен по русской словесности. Тут он оживился, глаза заблистали; он преобразился весь. Разумеется, читаны были его стихи. Он слушал с живостью необыкновенной. Наконец вызвали меня. Я прочел мои Воспоминания о Царском Селе, стоя в двух шагах от Державина. Я не в силах описать состояния души моей: когда дошел я до стиха, где упоминаю имя Державина, голос мой отрочески зазвенел, а сердце забилось с упоительным восторгом… Не помню, как я кончил свое чтение, не помню, куда убежал. Державин был в восхищении; он меня требовал, хотел меня обнять… Меня искали, но не нашли…” Вот такая судьбоносная встреча двух великих поэтов, определивших своим творчеством важные вехи на пути развития русского национального языка и литературы.
Гавриил Романович Державин гордо верил в свое творчество, в его бессмертие, он писал: “А я Пиит — и не умру”. И его пророческим словам суждено сбыться. Мы и сегодня читаем произведения Державина, отыскивая в них заветные строки:
Я любил чистосердечье,
Думал нравиться лишь им,
Ум и сердце человечье,
Были гением моим.
Род Гавриила Романовича Державина происходил от знатного татарского мурзы Багрима, который в XV веке прибыл в Москву для службы русскому князю. Один из потомков Багрима получил прозвище Держава и стал служить в Казани. От него пошёл род Державиных, постепенно обедневший. Державин родился в Казани в 1743 году, учился в Казанской гимназии, а затем был призван на военную службу рядовым. Державин служил в Преображенском гвардейском полку и лишь спустя десять лет после начала службы получил первый офицерский чин. Когда в 1765 году умер Ломоносов, Державину было 22 года.
После участия в подавлении Пугачёвского восстания Державин становится сенатором, затем назначается губернатором в Тамбов, позже — личным секретарём Екатерины Второй… Императрица приблизила его после того, как поэт написал оду «Фелица», где воспел добродетели некоей Киргиз-кайсацкой царевны, в которой Екатерина узнала себя. Тогда она пожаловала ему золотую табакерку, полную золотых червонцев, и ввела его в высший свет. На протяжении жизни Державин занимает самые разные должности в Сенате и Совете при высочайшем дворе, но в 1803 году по своему желанию уходит в отставку. Особым качеством Державина была его прямота: он был искренен с властителями и не боялся говорить им правду в глаза. Он считал, что именно в этом — долг гражданина.
Гавриил Романович Державин интересен для нас тем, что он не просто хрестоматийно известный поэт, но необычайно колоритная и характерная для своего века фигура. Будучи ребёнком из бедной дворянской семьи, которой нечем было даже заплатить за обучение сына, Державин начал служить простым солдатом и дослужился до должности министра юстиции, был личным секретарём императрицы. Будучи губернатором, Державин стремился раскрыть злоупотребления властей и в результате постоянно ссорился с наместниками. Это привело к тому, что ему приходилось покидать губернаторства в Олонецкой и Тамбовской губерниях. Служение государству для него в первую очередь было связано с понятием чести, что часто входило в противоречие с российской действительностью.
Державин принадлежит к числу величайших русских поэтов, чье творчество сохранило до наших дней не только свое непреходящее историческое значение, но и живую поэтическую прелесть. Его наследие пережило и восторги современников, и годы забвения, нередко приходящего и к самым большим поэтам. Однако в том-то и сила подлинно национальных явлений литературы, что они возвращаются.
Биография Державина — увлекательнейшая повесть XVIII столетия о солдате, который благодаря поэтическому гению достиг высших ступеней в государстве; повесть о человеке, одержимом многими предрассудками своего века и своего класса и вместе с тем страстно воспевшем стремление к справедливости и правде.
Гаврила Романович Державин вступил в литературу уже немолодым, много повидавшим и пережившим человеком. Его стихи — итог длительных размышлений о бренности жизни, о смерти и бессмертии. Первое свое произведение Державин опубликовал в 1773 году, хотя начал писать еще во время прохождения солдатской службы. Сохранились две тетради со стихами, которые могут дать представление о раннем периоде его творчества: в них еще чувствуется влияние общепризнанных поэтов того времени — Тредиаковского и Ломоносова. В дальнейшем Державин создал и часто применял в своем творчестве определенный художественный прием, нарушая жанровую иерархию и соединяя в рамках одного произведения “высокую” и “низкую” лексику. Это вносило в его произведения определенную лексическую дисгармонию: “Прогаркни праздник сей крестьянский” (“Крестьянский праздник”). В нем смешение церковно-славянской и низовой лексики, традиционно употреблявшейся в “низких” жанрах: басне, эпиграмме, комедии.
Многие современники Державина считали его придворным поэтом. Но он никогда таковым не был, несмотря на все попыт ки склонить его к этому. Державин не мог стать ручным стихотворцем, хотя бы из-за своего горячего нрава. “В правде черт”,— говорил он сам о себе. Характер заставлял его наперекор вельможам и царям говорить “истину… с улыбкой”. Обращаясь в своей оде “Фелица” к Екатерине (Фелица — от пш./ёН.х — счастливая), Державин, по словам Белинского, “соединяет патетический элемент с комическим… что есть не что иное, как умение представить жизнь в ее истине”. Ясно, что без простодушной улыбки, себе на уме, царям ничего не скажешь. А Державин говорил и умел, пусть не всегда, добиваться своего, зная, что правда на его стороне.
В сознании своей правоты Державин обращался в стихах к Богу, к Высшему Судне. Для Державина Бог— первоначало, не существующее отдельно от природы; “источник жизни”, не только духовной, но и жизни в государстве. В оде “Величество Божке” он создает гимн во славу Творца, но не может не воскликнуть:
Но грешных пламя и язык
Да истребит десница строга!
Эта мысль была почерпнута поэтом из одного из псалмов книги Давида. Под гнетом мучающих его размышлений о суде и справедливости поэт вновь и вновь развивает излюбленную тему, цитируя книгу Давида. В стихотворении “Радость о правосудии” Державин говорит:
Да правый суд я покажу.
Колеблемы столпы земные
Законом Божьим утвержу…
Поэт не раз проявляет себя в своих стихах и одах не только как гражданин, но и как “певец”. Державин стал новатором, вернее, создателем новых философских од, где человек рассматривается в глубинных связях с природой. Одна из самых могущественных сил природы — смерть: “Глотает царства алчна смерть”. В этих произведениях появляется мысль о равенстве людей перед лицом вечности:
Подите счастья прочь возможны.
Вы все пременны здесь и ложны:
Я в дверях вечности стою.
Охватывая в воображении как бы сразу все мироздание, бездны и выси, поэт словно стремится взлететь туда, где можно дышать полно, не боясь ледяного и разреженного воздуха. Но это удавалось ему далеко не всегда. А если и удавалось, то строфы стиха были яркими и запоминающимися: “ Я червь — я Бог” было метафорой, рисующей образ самого поэта. Державин искренне полагал, что поэт призван изобразить человеческую душу, словно художник-акварелист, не отрывающий от листабумаги кисти, пока рисунок не закончен. Это удалось ему в оде “Бессмертие души”:
Как червь, оставя паутину
И в бабочке взяв новый вид,
В лазурну воздуха равнину
На крыльях o.ieuiyuiux летит,
В прекрасном веселясь убранстве,
С цветов садится на цветы:
Так и душа небес в пространстве
Не будешь ли бессмертна ты?
В 1811 году Державин подвел итог теоретической части своего творчества рядом работ, главной из которых было “Рассуждение о лирической поэзии, или Об оде”. Поэт так, например, объясняет значение слова “ода”: “В новейших временах… она то же, что кантата, оратория, романс, баллада, станс или даже простая песня”. Далее Державин разъясняет такие понятия, как “вдохновение”, “высокость”, “беспорядок лирический”. Поэт пишет о композиции оды: “… восторженный ум не успевает чрезмерно быстротекущих мыслей расположить логически, поэтому ода плана не терпит”. Далее Державин рассказывает о “единстве страсти” и “разнообразии” ее одновременно, преломляя через свое понимание правило о единстве места, времени и действия. Поэт ратует за краткость оды и за ее правдоподобие, замечая, что “вымыслы истину только украшают”. Поэт поет гимн вдохновению, повторяя, что лишь оно способно “на бурные порывы чувства, высокие божественные мысли… живые лицеподобия, отважные переносы и прочие риторские украшения”. Однако очень многое из того, что Державин применял на практике, осталось недосказанным в этой статье и получило признание лишь после изучения творческого наследия автора.
Осмыслив все эти моменты творческого наследия Г. Р. Державина, можно утверждать, что назначение поэта он “видел прежде всего в его посредничестве между Создателем и людьми. Представления Державина о поэзии и поэте вобрал в свое творчество великий Пушкин. Державин благословил Пушкина как прекрасное будущее России.
Свой творческий путь Г. Р. Державин завершил одой “На тленность”. Он написал ее за два дня до своей кончины. Текст оды, написанный на грифельной доске, постепенно тускнел и осыпался, подтверждая свойства “реки времени”. Но звуки его лиры все еще слышны, по-прежнему величественно и прекрасно, говоря нам о бессмертии души, об истине и Боге.
?
Многие современники Державина считали его придворным поэтом. Но он никогда таковым не был, несмотря на попытки склонить его к этому (вспомним безуспешное увещевание поэта А. В. Храбровицким, статс-секретарем Екатерины II). Его стихи говорят о бренности жизни, о смерти и бессмертии. Державин не мог стать ручным стихотворцем и из-за своего горячего нрава. “В правде черт”, — говорил он сам о себе. Впрочем, он умел и властвовать собой. Характер заставлял его наперекор вельможам и царям говорить “истину… с улыбкой”. Ведь без простодушной улыбки, себе на уме, царям ничего подобного сказать нельзя. А Державин говорил и умел, пусть не всегда, добиваться своего, зная, что правда на его стороне.
Возможно, подобная “рассудочность” его позиции во многом объяснялась тем, что Державин вступил в литературу уже немолодым, много повидавшим и пережившим человеком. И закончил путь монументальным восьмистишием, одой “На тленность”. Он написал оду за два дня до кончины и подтвердил этим, что остался поэтом в мире до гробовой доски. Текст оды на грифельной доске, написанный рукой поэта за два дня до смерти, постепенно тускнел и осыпался, подтверждая свойства “реки времени”. Но звуки его лиры еще слышны, вера в слово крепка. И по-прежнему величественно, красноречиво и прекрасно говорит нам о бессмертии души, об истине и Боге “старик Державин”.
В сознании своей правоты он всегда обращался в стихах к Богу, к Высшему Судии. Находясь под судом после тамбовского губернаторства, в оде “Величество Божие” он создает гимн во славу Творца, но не может не воскликнуть:
Но грешных пламя и язык
Да истребит десницы строга!
Эта мысль была почерпнута поэтом из одного из псалмов книги Давида. После счастливого оправдания Державин обращается еще к одному псалму “Милость и суд воспою Тебе, Господи”, и под гнетом мучающих его размышлений о суде и справедливости поэт вновь и вновь развивает излюбленную тему, используя ту же неисчерпаемую книгу Давида. В переложении очередного псалма “Истинное счастие” он вновь обрушивается на “беззаконников”:
Они с лица земли стряхнутся,
Развеются и разнесутся,
Как ветром возметенный прах.
Используя псалом в стихотворении “Радость о правосудии”, Державин говорит:
Да правый суд я покажу,
Колеблемы столпы земные
Законом Божьим утвержу…
В переложении из псалма “Доказательство творческого бытия” поэт рисует величественную картину мира:
Небеса вещают Божью славу…
Нощи нощь приносит весть…
Охватывая в воображении как бы сразу все — мироздание, бездны и выси, поэт словно стремится взлететь туда, где можно дышать полно, не боясь ледяного и разряженного воздуха. Но это удавалось ему далеко не всегда. А если удавалось, то оттого, что ногами он всегда крепко стоял на земле. Его чеканное (через Юнга восходящее еще к библейскому) “я червь — я Бог” было и метафорой, рисующей образ самого поэта. Ведь о том же позднее говорит и Пушкин, являя поэта, погруженного в “заботы суетого света”, но с душой, готовой встрепенуться, как “пробудившийся орел”.
Державин искренне полагал, что поэт призван изобразить человеческую душу, словно художник-акварелист, не отрывающий от листа бумаги кисти, пока рисунок не закончен. Это удалось ему в оде “Бессмертие души”:
Как червь, оставя паутину
И в бабочке взяв новый вид,
В лазурну воздуха равнину
На крыльях блещущих летит,
В прекрасном веселясь убранстве,
С цветов садится на цветы:
Так и душа небес в пространстве
Не будешь ли бессмертна ты?
Определив в “Доказательстве Творческого бытия” гармонию мироздания как главный аргумент Божьего присутствия в мире, Державин живописует его картины с лирическим удивлением перед Творением, перед грозной и прекрасной его тайной, а не просто как созерцатель:
В тяжелой колеснице грома
Гроза, на тьме воздушных крыл,
Как страшная гора несома,
Позднее в “Памятнике” поэт записывает себе в заслугу умение “в сердечной простоте беседовать о Боге”. Одой “Бог” он начинает свое собрание сочинений. Державин всегда отмечал первостепенность для стихотворца религиозной поэзии. В своем “Рассуждении о лирической поэзии” Г. Р. Державин писал: “В духовной оде удивляется поэт премудрости Создателя, в видимом им в сем великолепном мире чувствами, а в невидимом — духом веры усматриваемой; хвалит провидение, славословит благость и силу Его”.
У самого Державина Бог — это песнь, и восхищенное любование мирозданием, и определение своего места в нем, это — и удивление перед Создателем и созданием, и своеобразный лирический символ веры. Осмыслив изложенные моменты из творческого поэтического наследия Г. Р. Державина, можно утверждать, что назначение поэта он видел прежде всего в посредничестве его между Создателем и людьми.