Сочинение на тему два лица петербурга в поэме медный всадник
11 вариантов
На уроке литературы я познакомился с одним из многочисленных произведений Александра Сергеевича Пушкина – поэмой «Медный всадник». В ней автор затрагивает одну из важных тем – тему взаимоотношения человека, государства и власти.
Дочитав поэму до конца, я сделал вывод, что в ней всего два главных героя: Медный всадник, памятник Петру Первому и молодой человек Евгений.
В начале произведения на фоне пустынной местности перед нами предстает Петр I. Он «дум великих полон», мыслит об укрощении стихии и принимает важнейшее решение, от которого зависит вся будущая российская история: «Здесь будет город заложен…» Я заметил, что размышляя об этих свершениях, Петр I не замечает ни «приют убогого чухонца», ни «бедного челна». Его не волнует жизнь и судьба ничем не примечательных людей. Царь думает только о будущей новой столице, перед которой «померкнет старая Москва». Ведь счастье нескольких человек несравнимо с интересами целого государства. Таким образом, Петр нарушает обычную и уже сложившуюся жизнь, установившуюся в этих местах. Далее автор пропускает целых сто лет, словно не замечая огромных жертв, которых потребовало строительство большого города среди лесов и болот.
В первой части А.С.Пушкин говорит о мелком чиновнике Евгении. Из всего, что сказано об этом человеке, я не смог представить его облик – он теряется в серой, безликой массе столичных граждан. Я узнал только лишь то, что он живет в Коломне и, возможно, принадлежит к дворянскому роду. У Евгения есть мечта:
… он молод и здоров,
Трудиться день и ночь готов;
Он кое-как себе устроит
Приют блаженный и простой
И в нем Парашу успокоит.
Если бы мечта осуществилась, Евгений был бы счастлив, но это не удается – Параша погибает во время наводнения. От этого известия Евгений сходит с ума, покидает свой дом и бродит по городу. Затем он прозревает и обрушивает весь свой гнев на медного всадника. И Евгению кажется, что памятник оживает и преследует его. Вскоре, не приходя в себя после наводнения, Евгений умирает.
…Наводненье
Туда, играя, занесло
Домишко ветхий…
… Он был пуст
И весь разрушен. У порога
Нашли безумца моего,
И тут же хладный труп его
Похоронили ради Бога.
По моему мнению, Петербург прекрасен, но он дался народу очень высокой ценой: на его строительстве полегли несколько поколений крестьян. И теперь он стоит великолепный и равнодушный к людским страданиям. Город стал символом обновленной России. Но простым людям, населяющим этот город, живется очень тяжело. Они страдают и мучаются, плачут и умирают, и Пушкин не мог остаться к этому равнодушным. Образ Петербурга в поэме “Медный всадник” Пушкина (2 вариант)
Александр Сергеевич Пушкин — истинный и тонкий ценитель красоты, поэтому много в его творчестве произведений, описывающих прелесть русской природы, ее величавость и спокойную мудрость, но не меньшую дань отдает поэт и красоте рукотворной, созданиям гениальных художников, скульпторов, архитекторов.
По мысли А. С. Пушкина, Петербург явился превосходным синтезом великих замыслов Петра Первого и талантливости русских мастеров.
…юный град.
Полнощных стран краса и диво,
Из тьмы лесов, из топи блат
Вознесся пышно, горделиво.
В поэме “Медный всадник” наряду с другими ярко звучит и тема прекрасного города, построенного неимоверными усилиями сотен тысяч строителей, гениально воплотивших великие помыслы.
…Назло надменному соседу.
Природой здесь нам суждено
В Европу прорубить окно.
Ногою твердой стать при море.
Сюда по новым им волнам
Все флаги в гости будут к нам,
И запируем на просторе.
Ужасающие картины строительства города и жизни рабочих остались за рамками поэмы, о них нам расскажут другие художники, Пушкина же восхищают творения рук человеческих. Город-красавец является вечным памятником своим создателям.
Вслед за поэтом мы любуемся построенным городом, принимая его как данность, существовавшую всегда.
Громады стройные теснятся
Дворцов и башен; корабли
Толпой со всех концов земли
К богатым пристаням стремятся;
В гранит оделася Нева;
Мосты повисли над водами;
Темно-зелеными садами
Ее покрылись острова.
Поэт не может сдержать своего восхищения перед всем содеянным. Его голос звучит торжествующе-победными нотами, явно проступают патриотические настроения и желание стать вровень с теми, кто создал эту красоту.
Люблю тебя, Петра творенье.
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный.. .
И ясны спящие громады Пустынных улиц, и светла
Адмиралтейская игла.. .
Петербург немыслим без Невы, являющейся его составной частью, продолжением, дорогой к морю. Река разделяет город на части своим руслом, украшает северную столицу “державным” течением, но и пугает, держит в напряжении, когда “мечется, как больной, в своей постеле, беспокойной”.
Город, построенный на берегах могучей реки, любуется в ее воды, как в зеркало, отражаясь своими красотами.
Поэт восхищен не просто новой столицей, он поет славу стране, сумевшей отстоять свое право называться великой державой, а это было не так-то просто. Теперь многие трудности позади, и Пушкин уверен, что город, построенный в ознаменование побед, будет стоять вечно, как хранитель традиций и великой русской истории.
Вражду и плен старинный свой
Пусть волны финские забудут
И тщетной злобою не будут
Тревожить вечный сон Петра!
Сейчас уже невозможно представить Россию без ее жемчужины — “северной Пальмиры”, возникшей на диких, топких берегах северной реки, доказавшей всему миру талантливость русского народа. А неотъемлемой частью самого Петербурга является памятник Петру Великому, основателю города. Образ Петербурга в поэме “Медный всадник” Пушкина (3 вариант)
Поэма “Медный всадник” – живой образный организм, не терпящий однозначных толкований. Все образы здесь многозначны, символичны. Образы Петербурга, Медного всадника, Невы, Евгения имеют самостоятельное значение, но в рамках поэмы тесно взаимодействуют друг с другом.
Историю и современностью поэт объясняет через емкий и символический образ Петербурга.
Поэма открывается “Вступлением”, в котором образ города занимает господствующее место. Петербург здесь – глубоко символический памятник плодотворности единства миллионов людей. Эта плодотворность в том, что был создан город, нужный для России, город для людей, город, отдающий добро, заложенное в нем его строителями. Поэтому в описание Петербурга нередко вторгается автор с выражением своей любви к нему:
Люблю тебя, Петра творенье…
Петру принадлежит сама идея создания этого города, идея в масштабе целой России, а построил его народ для людей. Все в нем прекрасно, гармонично, преисполнено величия, красоты и добра. “Человечность” города раскрывается в утверждении благоприятствования Петербурга творчеству:
…Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады…
В дальнейшем описание читателю открываются все новые и новые стороны города. Перед нами предстает славный города, новая столица могучей России, которую любит поэт. И он увлекает читателя своей приверженностью к дорогим ему местам Петербурга.
Но чем больше поэт говорит о пышной красоте города, тем больше создается впечатление, что он какой-то неподвижный, даже отчасти неестественный. Поэт видит “спящие громады пустынных улиц”, слышит “шипенье пенистых бокалов”, но людей на улицах нет, как нет и их лиц на фоне бокалов.
Во “Вступлении” намечен главный принцип изображения города, реализованный в двух частях “петербургской повести”, – контраст. В первой части облик Петербурга меняется, это уже не пышный “юный град”, а “омраченный Петроград”. Город превращается в крепость, осажденную Невой. Нева – тоже часть города, и это стоит отметить. Беда приходит как бы изнутри, сам город берет себя приступом; наружу выходит все то, что было недостойно изображения, скрыто за описанием парадности:
Лотки под мокрой пеленой,
Обломки хижин, бревны, кровли,
Товар запасливой торговли,
Пожитки бледной нищеты,
Грозой снесенные мосты,
Гробы с размытого кладбища
Плывут по улицам!
И только теперь появляется на улицах народ, “теснится кучами” на берегах Невы. Бушующая Нева сложно соотнесена со стихией народного возмущения: она то мечется, “как больной в своей постеле беспокойной”, то рвется “к морю против бури” и, встретив преграду, бунтует, то ропщет “пени…как челобитчик у дверей”.
Вся первая часть – картина народного бедствия, и именно в этот момент впервые появляется фигура “кумира на бронзовом коне”, который невозмутим, в отличие от живого царя, бессильного противостоять стихии.
После наводнения городские противоречия не только не исчезли, но еще более усилились. Петербургская окраина, куда устремился Евгений, напоминает “поле боевое”, смытый бурной стихией домик возлюбленной Евгения Параши является олицетворением всеобщей трагедии; но уже на следующее утро все возвращается к прежнему порядку – город вновь равнодушен к человеку. Вновь он становится городом торговцев, чиновников и “злых детей”, бросающих камни в безумного Евгения.
Петербург предстает как твердыня русского самовластья, как центр самодержавия, и он враждебен человеку. Столица России, созданная народом, обернулась враждебной силой для него самого и для отдельного человека. Пушкин как бы подчеркивает, что город, не возникший постепенно, не выросший из деревни, как подавляющее большинство других городов, а насильно построенный на этом месте вопреки плавному течению истории, если и будет стоять, то жителям его придется расплачиваться за то, что основатель практически пошел против законов природы.
В центре города – памятник его основателю, а сам Петербург является огромным памятником личности Петра; и противоречия города отражают противоречия его основателя.
Многие российские писатели и литераторы очень часто в своих произведениях старались описать тот или иной город, как бы показывая его важность и значимость в отечественной истории и фольклоре, показывая всю мощь и красоту нашей большой страны, тем самым прославляя её. Также очень многие описывали, как и столицу, так и культурную столицу нашей страны – Петербург. Получалось это далеко не у всех, так как передать все те образы, которые царят в таком большом городе – довольно трудная задача, с которой идеально справился Пушкин.
В своём произведении “Медный всадник” автор рассказывает нам удивительную историю, которая берёт своё начало во время самого основания города Петербург. Он показывает его как оплот человеческой мысли, традиций, а главное как превосходство человеческой мысли над силами природы, что также характеризует город как прекрасное место, способное произвести на приезжего в него человека немалое впечатление. Потому автор и составляет из образа города некий идеал, к которому необходимо стремиться, и который необходимо придерживаться.
Однако наряду с выявлением явных преимуществ города, он также показывает, что как бы не старался человек противостоять неумолимой силе природы, он всё же, в конце концов, сдаться под её натиском, оставив ей право выбора, что же делать дальше. Пушкин говорит об этом в своём произведении, о неминуемости подчинения природе, её могуществу, которое особенно ярко проявляет себя в России.
Город он называет городом оживших статуй, так как Петербург в то время, впрочем, как и сейчас, был городом, довольно наполненным историческими мемориалами, памятниками, различной культурной структурой, которая рассказывала его посетителю о богатом прошлом, как и самого города, так и о богатой истории России. Так или иначе, в произведении он прославляет Петербург, называя его самым красивым городом, как наружной оболочкой, так и внутренним содержанием. И действительно, в городе все люди довольно миловидные личности, привыкшие общаться на различные темы культурного порядка, о музыке, искусстве, и прочих вещах, так присущих аристократии тех лет. Пушкин достаточно ярко и подробно описал образ данного города в своём произведении “Медный всадник”, из чего следует, что он является легкоузнаваемым и легко прочитывается среди всего произведения.
Поэма “Медный всадник” была написана в 1833 году. В ней Пушкин в обобщённой образной форме противопоставляет государство, олицетворённое в Петре I (а затем в символическом образе ожившего памятника), и человека с его личными, частными переживаниями.
С первых же строк вступления в поэме “Медный всадник” появляется образ Петра-реформатора, “полного великих дум”, которые гений Пушкина отчеканил в литые формулы истории: Здесь будет город заложён Назло надменному соседу. Природой здесь нам суждено В Европу прорубить окно… Вступление к “Медному всаднику”, этот гимн Петру и Петербургу, принадлежит к числу самых знаменитых произведений Пушкина. Но в этой поэме впервые поэт задумывается над тем, что с годами начинает беспокоить его все сильнее. Это противоречие “между государственными учреждениями Петра Великого и временными его указами”.
В “Медном всаднике” есть Петр-самодержец. Он представлен не в каких-либо конкретных деяниях, а в символическом образе Медного всадника как олицетворения бесчеловечной государственности. Даже в тех строках, где Пушкин как будто бы славит дело Петра, уже слышна интонация тревоги: О мощный властелин судьбы! Не так ли ты над самой бездной На высоте, уздой железной Россию поднял на дыбы? “Железная узда” в знаменитом памятнике Петру превращается в окаменевшего, бесчувственного истукана, который, сорвавшись с места, преследует бедного обезумевшего Евгения: И во всю ночь безумец бедный, Куда стопы не обращал, За ним повсюду Всадник Медный С тяжелым топотом скакал. Медный всадник это, конечно, не Петр, который “могущ и радостен, как бой”, который “весь, как божия гроза”. Медный всадник это превращение Петра, которое произошло (с ним и его делом) за минувший век. Несомненно, главным для автора становится резкий контраст между вступлением и основной, сюжетной, повествовательной частью поэмы.
Зачем же нужен этот контраст? Какова его смысловая нагрузка? На этот вопрос удивительно точно ответил Д. Гранин в очерке “Два лика”. Через всю поэму, через весь её образный строй проходит двоение лиц, картин, смыслов: два Петра (Петр живой, мыслящий, “мощный властелин судьбы” и его превращение, Медный всадник, застывшее изваяние), два Евгения (мелкий чиновник, бедный, забитый, униженный властью, и безумец, поднявший руку на “строителя чудотворного”), две Невы (украшение города, “державное течение” и главная угроза городу и жизни людей), два Петербурга (“Петра творенье”, “юный град” и город углов и подвалов бедноты, город-убийца). В этом двоении образного строя и заключена не только главная композиционная, но и главная философская мысль Пушкина мысль о человеке, его самоценности, будь то Петр I или Евгений. Медный всадник противостоит и живому Петру I как его трагическое превращение, и Евгению как символ бездушной государственности. Как пишет Гранин, “П-н с Петром против М-ого в-ка и с Е-ем против М-ого в-ка”. Евгений это ещё один герой поэмы АСП “Медный всадник”, мелкий петербургский чиновник. В поэме не указаны ни его фамилия, ни возраст, ни чин, ни место службы, ничего не говорится о его прошлом, внешности, чертах характера. На этом фоне довольно многозначителен намёк на аристократическое происхождение Евгения, как и само его имя (Евгений “благородный” в переводе с греческого), напоминающее о петербургском аристократе Евгении Онегине.
Несомненен глубокий художественный смысл подобных умолчаний. Лишив Евгения индивидуальных примет, автор превращает его в человека толпы заурядного, “каких встречаем всюду тьму”. Но та же обезличенность открывает возможности символического укрупнения образа мелкого чиновника, вырастающего в некий сверхтип-аналог символической фигуры “Медного всадника”. На этом противоречии и строится сюжет поэмы. Социальное и нравственное ничтожество Евгения чётко выявлено уже в начале 1-ой части поэмы. Это дворянин, вконец, кажется, забывший о прошлом, превратившийся в мещанина не только по своему достатку, но и по образу жизни, по своим идеалам. Намечающаяся в его мечтах перспектива “мещанского счастья” должна как бы закрепить связь героя с разночинной средой. Но в экстремальной, критической ситуации -разыгравшейся стихии и принесённых ею несчастий Евгений словно пробуждается ото сна и сбрасывает с себя личину “ничтожества”.
И если в начале поэмы подчёркнута несоизмеримость личности Петра I, поглощенного мыслью о судьбах России, и Евгения, с его убогими планами личного благополучия, то уже в конце первой части дистанция между ними резко сокращается. Забывший о собственной безопасности, охваченный тревогой за судьбу близких, Евгений нравственно вырастает в глазах читателя, вызывает его сочувствие. Герой становится олицетворением несчастных и обездоленных людей-жертв наводнения. И это возвышение Евгения закреплено в символическом рисунке поэмы. Сидя среди бушующих волн “на звере мраморном верхом”, в классической наполеоновской позе (“руки сжав крестом”) позади бронзового монумента, герой становится в этот миг как бы подобием великана Петра, отчасти уравнивается с ним в масштабах.
Затем уже во 2-ой части Евгений совершает героический поступок, отправившись в лодке “чрез волны страшные” к ветхому домику “у самого залива” жилищу своей невесты Параши. Потрясение его при виде катастрофы таково, что он сходит с ума. Наконец в кульминации поэмы, в момент когда “прояснились в нём страшно мысли”, герой, “злобно задрожав”, обращается с прямой угрозой к Медному всаднику -“державцу полумира”. И эта мятежная вспышка вновь сталкивает и уравнивает пусть на мгновение Евгения и Петра I. Таким образом, в своей поэме “Медный всадник” Пушкин показывает конфликт между государством и частной личностью и отмечает, что этот конфликт неразрешим.
Поэма “Медный всадник” – живой образный организм, не терпящий однозначных толкований. Все образы здесь многозначны, символичны. Образы Петербурга, Медного всадника, Невы, Евгения имеют самостоятельное значение, но в рамках поэмы тесно взаимодействуют друг с другом.
Историю и современностью поэт объясняет через емкий и символический образ Петербурга.
Поэма открывается “Вступлением”, в котором образ города занимает господствующее место. Петербург здесь – глубоко символический памятник плодотворности единства миллионов людей. Эта плодотворность в том, что был создан город, нужный для России, город для людей, город, отдающий добро, заложенное в нем его строителями. Поэтому в описание Петербурга нередко вторгается автор с выражением своей любви к нему:
Люблю тебя, Петра творенье…
Петру принадлежит сама идея создания этого города, идея в масштабе целой России, а построил его народ для людей. Все в нем прекрасно, гармонично, преисполнено величия, красоты и добра. “Человечность” города раскрывается в утверждении благоприятствования Петербурга творчеству:
…Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады…
В дальнейшем описание читателю открываются все новые и новые стороны города. Перед нами предстает славный города, новая столица могучей России, которую любит поэт. И он увлекает читателя своей приверженностью к дорогим ему местам Петербурга.
Но чем больше поэт говорит о пышной красоте города, тем больше создается впечатление, что он какой-то неподвижный, даже отчасти неестественный. Поэт видит “спящие громады пустынных улиц”, слышит “шипенье пенистых бокалов”, но людей на улицах нет, как нет и их лиц на фоне бокалов.
Во “Вступлении” намечен главный принцип изображения города, реализованный в двух частях “петербургской повести”, – контраст. В первой части облик Петербурга меняется, это уже не пышный “юный град”, а “омраченный Петроград”. Город превращается в крепость, осажденную Невой. Нева – тоже часть города, и это стоит отметить. Беда приходит как бы изнутри, сам город берет себя приступом; наружу выходит все то, что было недостойно изображения, скрыто за описанием парадности:
Лотки под мокрой пеленой,
Обломки хижин, бревны, кровли,
Товар запасливой торговли,
Пожитки бледной нищеты,
Грозой снесенные мосты,
Гробы с размытого кладбища
Плывут по улицам!
И только теперь появляется на улицах народ, “теснится кучами” на берегах Невы. Бушующая Нева сложно соотнесена со стихией народного возмущения: она то мечется, “как больной в своей постеле беспокойной”, то рвется “к морю против бури” и, встретив преграду, бунтует, то ропщет “пени…как челобитчик у дверей”.
Вся первая часть – картина народного бедствия, и именно в этот момент впервые появляется фигура “кумира на бронзовом коне”, который невозмутим, в отличие от живого царя, бессильного противостоять стихии.
После наводнения городские противоречия не только не исчезли, но еще более усилились. Петербургская окраина, куда устремился Евгений, напоминает “поле боевое”, смытый бурной стихией домик возлюбленной Евгения Параши является олицетворением всеобщей трагедии; но уже на следующее утро все возвращается к прежнему порядку – город вновь равнодушен к человеку. Вновь он становится городом торговцев, чиновников и “злых детей”, бросающих камни в безумного Евгения.
Петербург предстает как твердыня русского самовластья, как центр самодержавия, и он враждебен человеку. Столица России, созданная народом, обернулась враждебной силой для него самого и для отдельного человека. Пушкин как бы подчеркивает, что город, не возникший постепенно, не выросший из деревни, как подавляющее большинство других городов, а насильно построенный на этом месте вопреки плавному течению истории, если и будет стоять, то жителям его придется расплачиваться за то, что основатель практически пошел против законов природы.
В центре города – памятник его основателю, а сам Петербург является огромным памятником личности Петра; и противоречия города отражают противоречия его основателя.
Страница: [ 1 ] 2
Живя в Петербурге, столице и оплоте русского самодержавия, Пушкин не мог не видеть значения этого города, историю его создания для России. Когда Пушкин писал «Медного всадника» он был уже в поре зрелости, признанным основателем русской реалистической прозы, драматургом, историком. Это время, когда обострялся взгляд человека и художника на город. Никто как Пушкин не смог добавить романтики этому городу, образу Невы, как одушевленному, живому существу. Для того, чтобы узнать как относился к городу сам Пушкин, надо просто читать его произведения: все, что он хотел сказать о Петербурге, сказано им самим. В поэме прославляется «великие думы» Петра, его творенье – «град Петров», «полночных стран краса и диво», новая столица русского государства, выстроенная в устье Невы, «под морем», «на мшистых, топких берегах», из соображений военно-стратегических («отсель грозить мы будем шведу»).
Экономических связей («сюда по новым им волнам все флаги в гости будут к нам») и для установления культурной связи с Европой («природой здесь нам суждено в Европу прорубить окно»). Наводнение, показанное в поэме как бунт покоренной, завоеванной стихии против Петра, губит жизнь Евгения – простого и честного человека и губит жизнь его невесты – Параши. Петр в своих великих государственных заботах не думал о беззащитных маленьких людях, принужденных под угрозой наводнения (как не думал и о сотнях жизней о строительстве города).
Пушкин первый поднял эту тему: никакого эпилога, возвращающего нас к первоначальной теме величественного Петербурга, – эпилога, примиряющего нас с исторически оправданной трагедией Евгения, Пушкин не дает. Противоречие между полным признанием правоты Петра I, не могущего считаться в своих государственных «великих думах» и делах с интересами отдельного человека, и полным же признанием правоты каждого человека, требующего, чтобы с его интересами считались, – это явное противоречие остается неразрешенным в поэме. «Вступление» к «Медному всаднику» написано в торжественном стиле, классическом стиле. По своему стилю оно резко отличается от стиля всех других частей поэмы.
Поэтому часто воспринимается как самостоятельное произведение. От повествовательных частей поэмы оно отличается, прежде всего, своим торжественно-ликующим тоном. «Вступление» часто называют гимном великому городу. Все другие изображения Петербурга – будь то Петербург Гоголя, Некрасова или Достоевского – всегда сопоставляются с Петербургом «Вступления» Пушкина. Сами эти писатели осознавали созданные ими образы Петербурга как полемические по отношению к пушкинскому. «Люблю тебя, Петра творенье…» – повторял Достоевский Пушкинский стих. И тут же ответил:
* Виноват, не люблю его
* «Прошло сто лет, и юный град,
* Полнощных стран краса и диво,
* Из тьмы лесов, из топи блат,
* Вознесся пышно, горделиво;
* Где прежде финский рыболов,
* Печальный пасынок природы,
* Один у низких берегов
* Бросал в неведомые воды
* Свой ветхий невод, ныне там
* По оживленным берегам
* Громады стройные теснятся
* Дворцов и башен; корабли
* Толпой со всех концов земли
* К богатым пристаням стремятся;
* В гранит оделася Нева;
* Мосты повисли над водами;
* Темно-зелеными садами
* Ее покрылись острова,
* И перед младшею столицей
* Померкла старая Москва,
* Как перед новою царицей
* Порфироносная вдова.
* Люблю тебя, Петра творенье
Начиная с 1717 года Петербург строился очень интенсивно, ежегодно возводилось по несколько сот новых зданий, и к концу жизни Петра (1725 г.) столица была большим городом с населением 40 тысяч человек. Появление крупного города на пустом месте и в краткий срок явилось невиданным в Европе событием. Петр I приказал, чтобы высота шпиля на Петропавловском соборе превосходила высоту колокольни Ивана Великого, самого высокого сооружения в Московском Кремле. Нева определила архитектурный облик города: от нее пролегли первые дороги, в дальнейшем ставшие центральными улицами города. Описывая наводнения, Пушкин очень ярко описал разбушевавшуюся Неву:
* Осада! приступ! злые волны,
* Как воры, лезут в окна. Черны
* С разбега стекла бьют кормой.
* Лотки под мокрой пеленой,
* Обломки хижин, бревна, кровли,
* Товар запасливой торговли,
* Пожитки бледной нищеты,
* Грозой снесенные мосты,
* Гроба с размытого кладбища
* Плывут по улицам!
* Народ
* Зрит божий гнев и казни ждет.
* Увы! все гибнет: кров и пища!
* Где будет взять?
* В тот грозный год
* Покойный царь еще Россией
* Со славой правил. На балкон,
* Печален, смутен вышел он
* И молвил: «С божией стихией
* Царям не совладеть». Он сел
* И в думе скорбными очами
* На злое бедствие глядел.
На следующий день Евгений выясняет, что дом его невесты смыт, и она погибла. К утру в городе – центре «уже прикрыто было зло». «Чиновный люд, покинув свой ночной приют, на службу шел. Торгаш отважный, не унывая открывал Невой ограбленный подвал, сбираясь свой убыток важный на ближнем выместить». Как и в «Евгении Онегине» Пушкин живо описывает каждодневные заботы горожан разных сословий.
* …А Петербург неугомонный
* Уж барабаном принужден.
* Встает купец, идет разносчик,
* На биржу тянется извозчик,
* С кувшином охтинка спешит,
* Под ней снег утренний хрустит.
* Проснулся утра шум приятный.
* Открыты ставни; трубный дым
* Столбом восходит голубым,
* И хлебник, немец аккуратный,
* В бумажном колпаке, не раз
* Уж отворял свой васисдас
«Неугомонному Петербургу» нет дела до конкретного маленького человека Евгения. Что до того, что стихия забрала его счастье, отобрала ум? Безумие описано Пушкиным весьма точно: «тихонько стал водить очами с боязнью дикой на лице». Всполох сознания обращает вину за свои несчастья на «властелина судьбы». Далее Пушкин задает с позиций сегодняшнего дня риторический вопрос: «Не так ли ты над самой бездной, на высоте, уздой железной Россию поднял на дыбы?». Сколько раз еще в истории России будут поднимать ее на дыбы. В поэме «обуянный силой черный» Евгений грозит: «Добро, строитель чудотворный! – шепнул он, злобно задрожав – Ужо тебе», но быстро понимает, что замахнулся слишком сильно, переступил все дозволенные ему границы и в страхе бежит. Кажется ему, что медный всадник повсюду его преследует.
Пушкин завершает историю гибелью Евгения, но не завершает тему, остающуюся современной и сегодня: государство и власть, как инструмент насилия подавляет человека, он бесправен по большому счету и ничего не может противопоставить произволу власти, пока «зубы стиснув, пальцы сжав, как обуянный силой черный» человек не начнет противостоять ей. Бунт черни страшен.
Пушкин не случайно изучал историю Пугачева. Это все звенья одной цепи. После Пушкина к образу медного всадника обращались многие поэты: А.Блок воспевал как стража своего города, ближе к Пушкину будет Максимилиан Волошин. «О, Бронзовый Гигант! Ты создал призрак – город» – его стихотворение сочится кровью и предсказаниями невинных жертв, отданных данью за город – призрак.
В.Брюсов написал «К медному всаднику»; В.Маяковский «Последняя Петербургская сказка», где есть неубедительная, на мой взгляд, попытка выставить Петра даже в смешном виде тоскующего узника, закованного в собственном городе; Б.Пастернак написал «Вариации на тему «Медного всадника», используя некоторые строчки Пушкина:
* Песком сгущенный,
* кровавился багровый вал.
* Такой же гнев обуревал Его,
* и чем-то возмущенный,
* Он злобу на себе срывал
Но все это было потом, после Пушкина. Каждая эпоха добавляет свое видение Петербурга и Медного всадника, но в годы испытаний именно строки Пушкина: «Красуйся, град Петров, и стой неколебимо, как Россия» поддерживали людей в блокадном Ленинграде, когда 10 февраля 1942 г. не сговариваясь друг с другом несколько ленинградцев около трех часов встретились на Мойке, под аркой у той заветной двери, через которую 105 лет назад вынесли раненого Пушкина (по воспоминаниям литературоведа В.
Страница: [ 1 ] 2
Поэма “Медный всадник” – живой образный организм, не терпящий однозначных толкований. Все образы здесь многозначны, символичны. Образы Петербурга, Медного всадника, Невы, Евгения имеют самостоятельное значение, но в рамках поэмы тесно взаимодействуют друг с другом.
Историю и современностью поэт объясняет через емкий и символический образ Петербурга.
Поэма открывается “Вступлением”, в котором образ города занимает господствующее место. Петербург здесь – глубоко символический памятник плодотворности единства миллионов людей. Эта плодотворность в том, что был создан город, нужный для России, город для людей, город, отдающий добро, заложенное в нем его строителями. Поэтому в описание Петербурга нередко вторгается автор с выражением своей любви к нему:
Люблю тебя, Петра творенье…
Петру принадлежит сама идея создания этого города, идея в масштабе целой России, а построил его народ для людей. Все в нем прекрасно, гармонично, преисполнено величия, красоты и добра. “Человечность” города раскрывается в утверждении благоприятствования Петербурга творчеству:
…Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады…
В дальнейшем описание читателю открываются все новые и новые стороны города. Перед нами предстает славный города, новая столица могучей России, которую любит поэт. И он увлекает читателя своей приверженностью к дорогим ему местам Петербурга.
Но чем больше поэт говорит о пышной красоте города, тем больше создается впечатление, что он какой-то неподвижный, даже отчасти неестественный. Поэт видит “спящие громады пустынных улиц”, слышит “шипенье пенистых бокалов”, но людей на улицах нет, как нет и их лиц на фоне бокалов.
Во “Вступлении” намечен главный принцип изображения города, реализованный в двух частях “петербургской повести”, – контраст. В первой части облик Петербурга меняется, это уже не пышный “юный град”, а “омраченный Петроград”. Город превращается в крепость, осажденную Невой. Нева – тоже часть города, и это стоит отметить. Беда приходит как бы изнутри, сам город берет себя приступом; наружу выходит все то, что было недостойно изображения, скрыто за описанием парадности:
Лотки под мокрой пеленой,
Обломки хижин, бревны, кровли,
Товар запасливой торговли,
Пожитки бледной нищеты,
Грозой снесенные мосты,
Гробы с размытого кладбища
Плывут по улицам!
И только теперь появляется на улицах народ, “теснится кучами” на берегах Невы. Бушующая Нева сложно соотнесена со стихией народного возмущения: она то мечется, “как больной в своей постеле беспокойной”, то рвется “к морю против бури” и, встретив преграду, бунтует, то ропщет “пени…как челобитчик у дверей”.
Вся первая часть – картина народного бедствия, и именно в этот момент впервые появляется фигура “кумира на бронзовом коне”, который невозмутим, в отличие от живого царя, бессильного противостоять стихии.
После наводнения городские противоречия не только не исчезли, но еще более усилились. Петербургская окраина, куда устремился Евгений, напоминает “поле боевое”, смытый бурной стихией домик возлюбленной Евгения Параши является олицетворением всеобщей трагедии; но уже на следующее утро все возвращается к прежнему порядку – город вновь равнодушен к человеку. Вновь он становится городом торговцев, чиновников и “злых детей”, бросающих камни в безумного Евгения.
Петербург предстает как твердыня русского самовластья, как центр самодержавия, и он враждебен человеку. Столица России, созданная народом, обернулась враждебной силой для него самого и для отдельного человека. Пушкин как бы подчеркивает, что город, не возникший постепенно, не выросший из деревни, как подавляющее большинство других городов, а насильно построенный на этом месте вопреки плавному течению истории, если и будет стоять, то жителям его придется расплачиваться за то, что основатель практически пошел против законов природы.
В центре города – памятник его основателю, а сам Петербург является огромным памятником личности Петра; и противоречия города отражают противоречия его основателя.
Страница: [ 1 ] 2
Сколь бы глубоко наука ни постигала личность и деятельность Петра,
сколь бы впечатляюще искусство ни создавало его образ, естественно желание каждого читателя составить собственное мнение, своими глазами вглядеться в лицо “странного монарха”, как называл Петра Первого А.С.Пушкин. Для этого имеется реальная возможность: известны указы Петра Первого, связанные со строительством Санкт–Петербурга, сохранившие в той или иной степени его образ мысли, речи и поступков. Петр не был писателем и не претендовал на это звание, в отличие от некоторых других русских монархов и правителей; но указы, собственноручно им написанные, продиктованные, подписанные его рукой хранят черты своеобразного стиля – резкого, энергичного.
К сожалению, документов, прямо относящихся к истории города, имеется в распоряжении науки немного. Нет ни одного, раскрывающего замысел царя–градостроителя. Нет и указа о переводе столицы в Санкт–Петербург: видимо он не издавался, это происходило постепенно, по мере перевода правительственных учреждений из Москвы в Петербург. В 1712 г. переехал двор – и с этого года принято считать Санкт–Петербург новой столицей. Но сохранился ряд указов о строительстве и благоустройстве города. “Комментарием к ним могут послужить слова А.С.Пушкина из его “Истории Петра”: “Достойна удивления разность между государственными учреждениями Петра Великого и временными его указами. Первые суть плоды ума обширного, исполненного доброжелательства и мудрости, вторые нередко жестоки, своенравны и, кажется, писаны кнутом. Первые были для вечности, или, по крайней мере для будущего, – вторые вырвались у нетерпеливого самовластного помещика” (Петербург в русской литературе, С.24).
Странное имя города оказалось необычайно ёмким: оно соединило три языка, два образа – Христова апостола и русского царя, две эпохи – христианства евангельских времён и раннего русского Просвещения. (Город назван в честь апостола Петра, чьим именем был наречён при крещении будущий Петр Первый; таким образом, святой Пётр стал покровителем и царя, и новой столицы России.)
Странная и лукавая двусмысленность: то “великий”, то “святой”. Имя – предзнаменование – говорили в Древнем Риме. Оправдывался ли этот таинственный закон в истории Санкт-Петербурга? Есть немало оснований для утвердительного ответа. Прежде всего потому, что судьба города величественна и трагична, подобно судьбе его святого покровителя, рыбака Симона из Вифсаиды, которого Христос назвал Петром, провидя в нём основателя своей церкви. Проповедовал Пётр в Палестине, Сирии, восточных провинциях Римской империи, доходил в апостольских странствиях до славянских земель, соединял народы Христовой верой. Он испытал гонения: дважды был заточён в темницу и кончил свои дни на кресте, распятый в Риме по приказу Нерона. И обрёл бессмертие в человеческой памяти.
Но интересно получается, город, которому трижды суждено отречься от своего имени, назван именем трижды отрёкшегося святого апостола! “Город отречётся от имени Санкт-Петербург, но вовсе не для освобождения от лукавых игр с апостольским именем. Город отречётся от имени Петроград, и вовсе не оттого, что вдруг из недр его донесётся проклятье имени деспота, голоса сотен тысяч безымянных мужиков и баб, уложенных вместе со сваями в основание Северной Пальмиры. Отречётся он и от имени Ленинград, имени, не посрамлённого его жителями, сообщившими своим нравом и мужеством слову “ленинградец” весомость звания. Смена имён – это смена масок, это обозначение новых правил игры, нового карнавального пространства, где прежняя жизнь, отчасти вывернутая наизнанку, отчасти идущая задом наперёд, и есть органическая форма самореализации” (А.Вельтман, С.6).
Два имени – родовое и духовное… Дважды апостол был в заточении. Две блокады, два голода пережил город. Дважды город перестанет быть столицей. Двойственность, раздвоенность, двусмысленность – не ошибка, не огрех или недогляд, скорее знак, требующий прочтения, понимания, знак судьбы.
Итак, мы сказали, что апостол Пётр – один из святых покровителей Петербурга. К таким святым покровителям мы можем отнести и ещё двоих апостолов.
Незадолго до основания города указом Петра были учреждены орден Андрея Первозванного – высшая награда, отмечавшая заслуги перед Отечеством, и Андреевский флаг, ставший символом мужества военных моряков России.
16 мая (стар. ст.) на острове Люст Эланд были воздвигнуты деревянно-земляные стены и бастионы. 29 июня в день памяти Петра и Павла в крепости был заложен собор. Так начинался Санкт-Петербург, хранителем которого стали три евангельских апостола.
Сегодня, когда городу вернули его изначальное название, возникает ощущение пребывания в замкнутом круге, ощущение завершённости. Мы взошли на пик Белого Бычка, с этой возвышенной точки город обозрим со всей своей свершившейся судьбой, обозрим во всех своих скрытых смыслах. Санкт-Петербург – это не только художественное произведение, это ещё и символ, и образ, и многоцветное иносказание.
В системе символов, выработанных историей культуры, город занимает особое место. При этом следует выделить две сферы городской семиотики: город как имя и город как пространство. О первом мы только что говорили. Теперь о втором.
Обратимся к исследованию Ю.М.Лотмана “Символика Петербурга и проблемы семиотики города”. Лотман говорил, что город как замкнутое пространство может находиться в двояком положении к окружающей земле: он может олицетворять государство (Рим – город, Рим – мир), а может быть его антитезой.
Если Москва для русской земли как бы естественный центр вращения (кружение на месте), то Петербург – это смещённая ось, порождающая движение, напоминающее “взбрыкивание” (А.Вельтман, С.7).
Москва – концентрический город (город на горе). Он выступает как посредник между землёй и небом (актуализация антитезы земля/небо), вокруг него концентрируются мифы генетического плана, он имеет начало, но не имеет конца – это “вечный город”.
Петербург – эксцентрический город, расположенный на краю культурного пространства, на берегу моря, в устье реки. Здесь актуализируется оппозиция “естественное/искусственное”. “Это город созданный вопреки Природе и находящийся в борьбе с нею, что даёт двойную возможность интерпретации города: как победы разума над стихиями, с одной стороны, и как извращённости естественного порядка, с другой” (Ю.М.Лотман, 1984, С.10).
Типология отношений природы и культуры в Петербурге предельно разнообразна. “Один полюс образуют описания, построенные на противопоставлении природы, болота, дождя, ветра, тумана, мути, сырости, мглы, мрака, ночи, тьмы и т.п. (природа) и шпиля, шпица, иглы, креста, купола (обычно освещённых или – более энергично – зажжённых лучом, ударом луча солнца), линии, проспекта, площади, набережной, дворца, крепости и т.п. (культура). Природа тяготеет к горизонтальной плоскости, к разным видам аморфности, кривизны и косвенности, к связи с низом (земля, вода); культура – к вертикали, чёткой оформленности, прямизне, устремлённости вверх (к небу, к солнцу). Переход от природы к культуре нередко становится возможным лишь тогда, когда удаётся установить зрительную связь со шпилем или куполом.
Вместе с тем, и природа, и культура сами полярны. Внутри природы вода, дождь, слякоть, мокрота, муть, туман, мгла, холод, духота противопоставлены солнцу, закату, глади воды, взморью, зелени, прохладе, свежести” (В.Н.Топоров, С.289). При появлении элементов первого ряда наступает беспросветность, безнадёжность, тоска, зрительно – ничего не видно. Когда появляются элементы второго ряда “становится видно во все концы, с души спадает бремя, наступает эйфорическое состояние, новая жизнь” (В.Н.Топоров, С.289). Духовная и природная дальновидность образует один из важных признаков петербургского пространства: “Петербург – город проспектов, более того город проспекта, потому что Невский проспект – своего рода идеальный образ города, его идея, взятая в момент её высшего торжества воплощения” (В.
Страница: [ 1 ] 2
Во “Вступлении” намечен главный принцип изображения города, реализованный в двух частях “петербургской повести”, – контраст. В первой части облик Петербурга меняется, это уже не пышный “юный град”, а “омраченный Петроград”. Город превращается в крепость, осажденную Невой. Нева – тоже часть города, и это стоит отметить. Беда приходит как бы изнутри, сам город берет себя приступом; наружу выходит все то, что было недостойно изображения, скрыто за описанием парадности:
Лотки под мокрой пеленой,
Обломки хижин, бревны, кровли,
Товар запасливой торговли,
Пожитки бледной нищеты,
Грозой снесенные мосты,
Гробы с размытого кладбища
Плывут по улицам!
И только теперь появляется на улицах народ, “теснится кучами” на берегах Невы. Бушующая Нева сложно соотнесена со стихией народного возмущения: она то мечется, “как больной в своей постеле беспокойной”, то рвется “к морю против бури” и, встретив преграду, бунтует, то ропщет “пени…как челобитчик у дверей”.
Вся первая часть – картина народного бедствия, и именно в этот момент впервые появляется фигура “кумира на бронзовом коне”, который невозмутим, в отличие от живого царя, бессильного противостоять стихии.
После наводнения городские противоречия не только не исчезли, но еще более усилились. Петербургская окраина, куда устремился Евгений, напоминает “поле боевое”, смытый бурной стихией домик возлюбленной Евгения Параши является олицетворением всеобщей трагедии; но уже на следующее утро все возвращается к прежнему порядку – город вновь равнодушен к человеку. Вновь он становится городом торговцев, чиновников и “злых детей”, бросающих камни в безумного Евгения.
Петербург предстает как твердыня русского самовластья, как центр самодержавия, и он враждебен человеку. Столица России, созданная народом, обернулась враждебной силой для него самого и для отдельного человека. Пушкин как бы подчеркивает, что город, не возникший постепенно, не выросший из деревни, как подавляющее большинство других городов, а насильно построенный на этом месте вопреки плавному течению истории, если и будет стоять, то жителям его придется расплачиваться за то, что основатель практически пошел против законов природы.
В центре города – памятник его основателю, а сам Петербург является огромным памятником личности Петра; и противоречия города отражают противоречия его основателя.
На уроке литературы я познакомился с одним из многочисленных произведений Александра Сергеевича Пушкина – поэмой «Медный всадник». В ней автор затрагивает одну из важных тем – тему взаимоотношения человека, государства и власти.
Дочитав поэму до конца, я сделал вывод, что в ней всего два главных героя: Медный всадник, памятник Петру Первому и молодой человек Евгений.
В начале произведения на фоне пустынной местности перед нами предстает Петр I. Он «дум великих полон», мыслит об укрощении стихии и принимает важнейшее решение, от которого зависит вся будущая российская история: «Здесь будет город заложен…» Я заметил, что размышляя об этих свершениях, Петр I не замечает ни «приют убогого чухонца», ни «бедного челна». Его не волнует жизнь и судьба ничем не примечательных людей. Царь думает только о будущей новой столице, перед которой «померкнет старая Москва». Ведь счастье нескольких человек несравнимо с интересами целого государства. Таким образом, Петр нарушает обычную и уже сложившуюся жизнь, установившуюся в этих местах. Далее автор пропускает целых сто лет, словно не замечая огромных жертв, которых потребовало строительство большого города среди лесов и болот.
В первой части А.С.Пушкин говорит о мелком чиновнике Евгении. Из всего, что сказано об этом человеке, я не смог представить его облик – он теряется в серой, безликой массе столичных граждан. Я узнал только лишь то, что он живет в Коломне и, возможно, принадлежит к дворянскому роду. У Евгения есть мечта:
… он молод и здоров,
Трудиться день и ночь готов;
Он кое-как себе устроит
Приют блаженный и простой
И в нем Парашу успокоит.
Если бы мечта осуществилась, Евгений был бы счастлив, но это не удается – Параша погибает во время наводнения. От этого известия Евгений сходит с ума, покидает свой дом и бродит по городу. Затем он прозревает и обрушивает весь свой гнев на медного всадника. И Евгению кажется, что памятник оживает и преследует его. Вскоре, не приходя в себя после наводнения, Евгений умирает.
…Наводненье
Туда, играя, занесло
Домишко ветхий…
… Он был пуст
И весь разрушен. У порога
Нашли безумца моего,
И тут же хладный труп его
Похоронили ради Бога.
По моему мнению, Петербург прекрасен, но он дался народу очень высокой ценой: на его строительстве полегли несколько поколений крестьян. И теперь он стоит великолепный и равнодушный к людским страданиям. Город стал символом обновленной России. Но простым людям, населяющим этот город, живется очень тяжело. Они страдают и мучаются, плачут и умирают, и Пушкин не мог остаться к этому равнодушным.
Образ Петербурга в поэме “Медный всадник” Пушкина (2 вариант)
Александр Сергеевич Пушкин — истинный и тонкий ценитель красоты, поэтому много в его творчестве произведений, описывающих прелесть русской природы, ее величавость и спокойную мудрость, но не меньшую дань отдает поэт и красоте рукотворной, созданиям гениальных художников, скульпторов, архитекторов.
По мысли А. С. Пушкина, Петербург явился превосходным синтезом великих замыслов Петра Первого и талантливости русских мастеров.
…юный град.
Полнощных стран краса и диво,
Из тьмы лесов, из топи блат
Вознесся пышно, горделиво.
В поэме “Медный всадник” наряду с другими ярко звучит и тема прекрасного города, построенного неимоверными усилиями сотен тысяч строителей, гениально воплотивших великие помыслы.
…Назло надменному соседу.
Природой здесь нам суждено
В Европу прорубить окно.
Ногою твердой стать при море.
Сюда по новым им волнам
Все флаги в гости будут к нам,
И запируем на просторе.
Ужасающие картины строительства города и жизни рабочих остались за рамками поэмы, о них нам расскажут другие художники, Пушкина же восхищают творения рук человеческих. Город-красавец является вечным памятником своим создателям.
Вслед за поэтом мы любуемся построенным городом, принимая его как данность, существовавшую всегда.
Громады стройные теснятся
Дворцов и башен; корабли
Толпой со всех концов земли
К богатым пристаням стремятся;
В гранит оделася Нева;
Мосты повисли над водами;
Темно-зелеными садами
Ее покрылись острова.
Поэт не может сдержать своего восхищения перед всем содеянным. Его голос звучит торжествующе-победными нотами, явно проступают патриотические настроения и желание стать вровень с теми, кто создал эту красоту.
Люблю тебя, Петра творенье.
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный.. .
И ясны спящие громады Пустынных улиц, и светла
Адмиралтейская игла.. .
Петербург немыслим без Невы, являющейся его составной частью, продолжением, дорогой к морю. Река разделяет город на части своим руслом, украшает северную столицу “державным” течением, но и пугает, держит в напряжении, когда “мечется, как больной, в своей постеле, беспокойной”.
Город, построенный на берегах могучей реки, любуется в ее воды, как в зеркало, отражаясь своими красотами.
Поэт восхищен не просто новой столицей, он поет славу стране, сумевшей отстоять свое право называться великой державой, а это было не так-то просто. Теперь многие трудности позади, и Пушкин уверен, что город, построенный в ознаменование побед, будет стоять вечно, как хранитель традиций и великой русской истории.
Вражду и плен старинный свой
Пусть волны финские забудут
И тщетной злобою не будут
Тревожить вечный сон Петра!
Сейчас уже невозможно представить Россию без ее жемчужины — “северной Пальмиры”, возникшей на диких, топких берегах северной реки, доказавшей всему миру талантливость русского народа. А неотъемлемой частью самого Петербурга является памятник Петру Великому, основателю города.
Образ Петербурга в поэме “Медный всадник” Пушкина (3 вариант)
Поэма “Медный всадник” – живой образный организм, не терпящий однозначных толкований. Все образы здесь многозначны, символичны. Образы Петербурга, Медного всадника, Невы, Евгения имеют самостоятельное значение, но в рамках поэмы тесно взаимодействуют друг с другом.
Историю и современностью поэт объясняет через емкий и символический образ Петербурга.
Поэма открывается “Вступлением”, в котором образ города занимает господствующее место. Петербург здесь – глубоко символический памятник плодотворности единства миллионов людей. Эта плодотворность в том, что был создан город, нужный для России, город для людей, город, отдающий добро, заложенное в нем его строителями. Поэтому в описание Петербурга нередко вторгается автор с выражением своей любви к нему:
Люблю тебя, Петра творенье…
Петру принадлежит сама идея создания этого города, идея в масштабе целой России, а построил его народ для людей. Все в нем прекрасно, гармонично, преисполнено величия, красоты и добра. “Человечность” города раскрывается в утверждении благоприятствования Петербурга творчеству:
…Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады…
В дальнейшем описание читателю открываются все новые и новые стороны города. Перед нами предстает славный города, новая столица могучей России, которую любит поэт. И он увлекает читателя своей приверженностью к дорогим ему местам Петербурга.
Но чем больше поэт говорит о пышной красоте города, тем больше создается впечатление, что он какой-то неподвижный, даже отчасти неестественный. Поэт видит “спящие громады пустынных улиц”, слышит “шипенье пенистых бокалов”, но людей на улицах нет, как нет и их лиц на фоне бокалов.
Во “Вступлении” намечен главный принцип изображения города, реализованный в двух частях “петербургской повести”, – контраст. В первой части облик Петербурга меняется, это уже не пышный “юный град”, а “омраченный Петроград”. Город превращается в крепость, осажденную Невой. Нева – тоже часть города, и это стоит отметить. Беда приходит как бы изнутри, сам город берет себя приступом; наружу выходит все то, что было недостойно изображения, скрыто за описанием парадности:
Лотки под мокрой пеленой,
Обломки хижин, бревны, кровли,
Товар запасливой торговли,
Пожитки бледной нищеты,
Грозой снесенные мосты,
Гробы с размытого кладбища
Плывут по улицам!
И только теперь появляется на улицах народ, “теснится кучами” на берегах Невы. Бушующая Нева сложно соотнесена со стихией народного возмущения: она то мечется, “как больной в своей постеле беспокойной”, то рвется “к морю против бури” и, встретив преграду, бунтует, то ропщет “пени…как челобитчик у дверей”.
Вся первая часть – картина народного бедствия, и именно в этот момент впервые появляется фигура “кумира на бронзовом коне”, который невозмутим, в отличие от живого царя, бессильного противостоять стихии.
После наводнения городские противоречия не только не исчезли, но еще более усилились. Петербургская окраина, куда устремился Евгений, напоминает “поле боевое”, смытый бурной стихией домик возлюбленной Евгения Параши является олицетворением всеобщей трагедии; но уже на следующее утро все возвращается к прежнему порядку – город вновь равнодушен к человеку. Вновь он становится городом торговцев, чиновников и “злых детей”, бросающих камни в безумного Евгения.
Петербург предстает как твердыня русского самовластья, как центр самодержавия, и он враждебен человеку. Столица России, созданная народом, обернулась враждебной силой для него самого и для отдельного человека. Пушкин как бы подчеркивает, что город, не возникший постепенно, не выросший из деревни, как подавляющее большинство других городов, а насильно построенный на этом месте вопреки плавному течению истории, если и будет стоять, то жителям его придется расплачиваться за то, что основатель практически пошел против законов природы.
В центре города – памятник его основателю, а сам Петербург является огромным памятником личности Петра; и противоречия города отражают противоречия его основателя.
Многие российские писатели и литераторы очень часто в своих произведениях старались описать тот или иной город, как бы показывая его важность и значимость в отечественной истории и фольклоре, показывая всю мощь и красоту нашей большой страны, тем самым прославляя её. Также очень многие описывали, как и столицу, так и культурную столицу нашей страны – Петербург. Получалось это далеко не у всех, так как передать все те образы, которые царят в таком большом городе – довольно трудная задача, с которой идеально справился Пушкин.
В своём произведении “Медный всадник” автор рассказывает нам удивительную историю, которая берёт своё начало во время самого основания города Петербург. Он показывает его как оплот человеческой мысли, традиций, а главное как превосходство человеческой мысли над силами природы, что также характеризует город как прекрасное место, способное произвести на приезжего в него человека немалое впечатление. Потому автор и составляет из образа города некий идеал, к которому необходимо стремиться, и который необходимо придерживаться.
Однако наряду с выявлением явных преимуществ города, он также показывает, что как бы не старался человек противостоять неумолимой силе природы, он всё же, в конце концов, сдаться под её натиском, оставив ей право выбора, что же делать дальше. Пушкин говорит об этом в своём произведении, о неминуемости подчинения природе, её могуществу, которое особенно ярко проявляет себя в России.
Город он называет городом оживших статуй, так как Петербург в то время, впрочем, как и сейчас, был городом, довольно наполненным историческими мемориалами, памятниками, различной культурной структурой, которая рассказывала его посетителю о богатом прошлом, как и самого города, так и о богатой истории России. Так или иначе, в произведении он прославляет Петербург, называя его самым красивым городом, как наружной оболочкой, так и внутренним содержанием. И действительно, в городе все люди довольно миловидные личности, привыкшие общаться на различные темы культурного порядка, о музыке, искусстве, и прочих вещах, так присущих аристократии тех лет. Пушкин достаточно ярко и подробно описал образ данного города в своём произведении “Медный всадник”, из чего следует, что он является легкоузнаваемым и легко прочитывается среди всего произведения.
Поэма “Медный всадник” была написана в 1833 году. В ней Пушкин в обобщённой образной форме противопоставляет государство, олицетворённое в Петре I (а затем в символическом образе ожившего памятника), и человека с его личными, частными переживаниями.
С первых же строк вступления в поэме “Медный всадник” появляется образ Петра-реформатора, “полного великих дум”, которые гений Пушкина отчеканил в литые формулы истории: Здесь будет город заложён Назло надменному соседу. Природой здесь нам суждено В Европу прорубить окно… Вступление к “Медному всаднику”, этот гимн Петру и Петербургу, принадлежит к числу самых знаменитых произведений Пушкина. Но в этой поэме впервые поэт задумывается над тем, что с годами начинает беспокоить его все сильнее. Это противоречие “между государственными учреждениями Петра Великого и временными его указами”.
В “Медном всаднике” есть Петр-самодержец. Он представлен не в каких-либо конкретных деяниях, а в символическом образе Медного всадника как олицетворения бесчеловечной государственности. Даже в тех строках, где Пушкин как будто бы славит дело Петра, уже слышна интонация тревоги: О мощный властелин судьбы! Не так ли ты над самой бездной На высоте, уздой железной Россию поднял на дыбы? “Железная узда” в знаменитом памятнике Петру превращается в окаменевшего, бесчувственного истукана, который, сорвавшись с места, преследует бедного обезумевшего Евгения: И во всю ночь безумец бедный, Куда стопы не обращал, За ним повсюду Всадник Медный С тяжелым топотом скакал. Медный всадник это, конечно, не Петр, который “могущ и радостен, как бой”, который “весь, как божия гроза”. Медный всадник это превращение Петра, которое произошло (с ним и его делом) за минувший век. Несомненно, главным для автора становится резкий контраст между вступлением и основной, сюжетной, повествовательной частью поэмы.
Зачем же нужен этот контраст? Какова его смысловая нагрузка? На этот вопрос удивительно точно ответил Д. Гранин в очерке “Два лика”. Через всю поэму, через весь её образный строй проходит двоение лиц, картин, смыслов: два Петра (Петр живой, мыслящий, “мощный властелин судьбы” и его превращение, Медный всадник, застывшее изваяние), два Евгения (мелкий чиновник, бедный, забитый, униженный властью, и безумец, поднявший руку на “строителя чудотворного”), две Невы (украшение города, “державное течение” и главная угроза городу и жизни людей), два Петербурга (“Петра творенье”, “юный град” и город углов и подвалов бедноты, город-убийца). В этом двоении образного строя и заключена не только главная композиционная, но и главная философская мысль Пушкина мысль о человеке, его самоценности, будь то Петр I или Евгений. Медный всадник противостоит и живому Петру I как его трагическое превращение, и Евгению как символ бездушной государственности. Как пишет Гранин, “П-н с Петром против М-ого в-ка и с Е-ем против М-ого в-ка”. Евгений это ещё один герой поэмы АСП “Медный всадник”, мелкий петербургский чиновник. В поэме не указаны ни его фамилия, ни возраст, ни чин, ни место службы, ничего не говорится о его прошлом, внешности, чертах характера. На этом фоне довольно многозначителен намёк на аристократическое происхождение Евгения, как и само его имя (Евгений “благородный” в переводе с греческого), напоминающее о петербургском аристократе Евгении Онегине.
Несомненен глубокий художественный смысл подобных умолчаний. Лишив Евгения индивидуальных примет, автор превращает его в человека толпы заурядного, “каких встречаем всюду тьму”. Но та же обезличенность открывает возможности символического укрупнения образа мелкого чиновника, вырастающего в некий сверхтип-аналог символической фигуры “Медного всадника”. На этом противоречии и строится сюжет поэмы. Социальное и нравственное ничтожество Евгения чётко выявлено уже в начале 1-ой части поэмы. Это дворянин, вконец, кажется, забывший о прошлом, превратившийся в мещанина не только по своему достатку, но и по образу жизни, по своим идеалам. Намечающаяся в его мечтах перспектива “мещанского счастья” должна как бы закрепить связь героя с разночинной средой. Но в экстремальной, критической ситуации -разыгравшейся стихии и принесённых ею несчастий Евгений словно пробуждается ото сна и сбрасывает с себя личину “ничтожества”.
И если в начале поэмы подчёркнута несоизмеримость личности Петра I, поглощенного мыслью о судьбах России, и Евгения, с его убогими планами личного благополучия, то уже в конце первой части дистанция между ними резко сокращается. Забывший о собственной безопасности, охваченный тревогой за судьбу близких, Евгений нравственно вырастает в глазах читателя, вызывает его сочувствие. Герой становится олицетворением несчастных и обездоленных людей-жертв наводнения. И это возвышение Евгения закреплено в символическом рисунке поэмы. Сидя среди бушующих волн “на звере мраморном верхом”, в классической наполеоновской позе (“руки сжав крестом”) позади бронзового монумента, герой становится в этот миг как бы подобием великана Петра, отчасти уравнивается с ним в масштабах.
Затем уже во 2-ой части Евгений совершает героический поступок, отправившись в лодке “чрез волны страшные” к ветхому домику “у самого залива” жилищу своей невесты Параши. Потрясение его при виде катастрофы таково, что он сходит с ума. Наконец в кульминации поэмы, в момент когда “прояснились в нём страшно мысли”, герой, “злобно задрожав”, обращается с прямой угрозой к Медному всаднику -“державцу полумира”. И эта мятежная вспышка вновь сталкивает и уравнивает пусть на мгновение Евгения и Петра I. Таким образом, в своей поэме “Медный всадник” Пушкин показывает конфликт между государством и частной личностью и отмечает, что этот конфликт неразрешим.
Поэма “Медный всадник” – живой образный организм, не терпящий однозначных толкований. Все образы здесь многозначны, символичны. Образы Петербурга, Медного всадника, Невы, Евгения имеют самостоятельное значение, но в рамках поэмы тесно взаимодействуют друг с другом.
Историю и современностью поэт объясняет через емкий и символический образ Петербурга.
Поэма открывается “Вступлением”, в котором образ города занимает господствующее место. Петербург здесь – глубоко символический памятник плодотворности единства миллионов людей. Эта плодотворность в том, что был создан город, нужный для России, город для людей, город, отдающий добро, заложенное в нем его строителями. Поэтому в описание Петербурга нередко вторгается автор с выражением своей любви к нему:
Люблю тебя, Петра творенье…
Петру принадлежит сама идея создания этого города, идея в масштабе целой России, а построил его народ для людей. Все в нем прекрасно, гармонично, преисполнено величия, красоты и добра. “Человечность” города раскрывается в утверждении благоприятствования Петербурга творчеству:
…Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады…
В дальнейшем описание читателю открываются все новые и новые стороны города. Перед нами предстает славный города, новая столица могучей России, которую любит поэт. И он увлекает читателя своей приверженностью к дорогим ему местам Петербурга.
Но чем больше поэт говорит о пышной красоте города, тем больше создается впечатление, что он какой-то неподвижный, даже отчасти неестественный. Поэт видит “спящие громады пустынных улиц”, слышит “шипенье пенистых бокалов”, но людей на улицах нет, как нет и их лиц на фоне бокалов.
Во “Вступлении” намечен главный принцип изображения города, реализованный в двух частях “петербургской повести”, – контраст. В первой части облик Петербурга меняется, это уже не пышный “юный град”, а “омраченный Петроград”. Город превращается в крепость, осажденную Невой. Нева – тоже часть города, и это стоит отметить. Беда приходит как бы изнутри, сам город берет себя приступом; наружу выходит все то, что было недостойно изображения, скрыто за описанием парадности:
Лотки под мокрой пеленой,
Обломки хижин, бревны, кровли,
Товар запасливой торговли,
Пожитки бледной нищеты,
Грозой снесенные мосты,
Гробы с размытого кладбища
Плывут по улицам!
И только теперь появляется на улицах народ, “теснится кучами” на берегах Невы. Бушующая Нева сложно соотнесена со стихией народного возмущения: она то мечется, “как больной в своей постеле беспокойной”, то рвется “к морю против бури” и, встретив преграду, бунтует, то ропщет “пени…как челобитчик у дверей”.
Вся первая часть – картина народного бедствия, и именно в этот момент впервые появляется фигура “кумира на бронзовом коне”, который невозмутим, в отличие от живого царя, бессильного противостоять стихии.
После наводнения городские противоречия не только не исчезли, но еще более усилились. Петербургская окраина, куда устремился Евгений, напоминает “поле боевое”, смытый бурной стихией домик возлюбленной Евгения Параши является олицетворением всеобщей трагедии; но уже на следующее утро все возвращается к прежнему порядку – город вновь равнодушен к человеку. Вновь он становится городом торговцев, чиновников и “злых детей”, бросающих камни в безумного Евгения.
Петербург предстает как твердыня русского самовластья, как центр самодержавия, и он враждебен человеку. Столица России, созданная народом, обернулась враждебной силой для него самого и для отдельного человека. Пушкин как бы подчеркивает, что город, не возникший постепенно, не выросший из деревни, как подавляющее большинство других городов, а насильно построенный на этом месте вопреки плавному течению истории, если и будет стоять, то жителям его придется расплачиваться за то, что основатель практически пошел против законов природы.
В центре города – памятник его основателю, а сам Петербург является огромным памятником личности Петра; и противоречия города отражают противоречия его основателя.
Страница: [ 1 ] 2
Живя в Петербурге, столице и оплоте русского самодержавия, Пушкин не мог не видеть значения этого города, историю его создания для России. Когда Пушкин писал «Медного всадника» он был уже в поре зрелости, признанным основателем русской реалистической прозы, драматургом, историком. Это время, когда обострялся взгляд человека и художника на город. Никто как Пушкин не смог добавить романтики этому городу, образу Невы, как одушевленному, живому существу. Для того, чтобы узнать как относился к городу сам Пушкин, надо просто читать его произведения: все, что он хотел сказать о Петербурге, сказано им самим. В поэме прославляется «великие думы» Петра, его творенье – «град Петров», «полночных стран краса и диво», новая столица русского государства, выстроенная в устье Невы, «под морем», «на мшистых, топких берегах», из соображений военно-стратегических («отсель грозить мы будем шведу»).
Экономических связей («сюда по новым им волнам все флаги в гости будут к нам») и для установления культурной связи с Европой («природой здесь нам суждено в Европу прорубить окно»). Наводнение, показанное в поэме как бунт покоренной, завоеванной стихии против Петра, губит жизнь Евгения – простого и честного человека и губит жизнь его невесты – Параши. Петр в своих великих государственных заботах не думал о беззащитных маленьких людях, принужденных под угрозой наводнения (как не думал и о сотнях жизней о строительстве города).
Пушкин первый поднял эту тему: никакого эпилога, возвращающего нас к первоначальной теме величественного Петербурга, – эпилога, примиряющего нас с исторически оправданной трагедией Евгения, Пушкин не дает. Противоречие между полным признанием правоты Петра I, не могущего считаться в своих государственных «великих думах» и делах с интересами отдельного человека, и полным же признанием правоты каждого человека, требующего, чтобы с его интересами считались, – это явное противоречие остается неразрешенным в поэме. «Вступление» к «Медному всаднику» написано в торжественном стиле, классическом стиле. По своему стилю оно резко отличается от стиля всех других частей поэмы.
Поэтому часто воспринимается как самостоятельное произведение. От повествовательных частей поэмы оно отличается, прежде всего, своим торжественно-ликующим тоном. «Вступление» часто называют гимном великому городу. Все другие изображения Петербурга – будь то Петербург Гоголя, Некрасова или Достоевского – всегда сопоставляются с Петербургом «Вступления» Пушкина. Сами эти писатели осознавали созданные ими образы Петербурга как полемические по отношению к пушкинскому. «Люблю тебя, Петра творенье…» – повторял Достоевский Пушкинский стих. И тут же ответил:
* Виноват, не люблю его
* «Прошло сто лет, и юный град,
* Полнощных стран краса и диво,
* Из тьмы лесов, из топи блат,
* Вознесся пышно, горделиво;
* Где прежде финский рыболов,
* Печальный пасынок природы,
* Один у низких берегов
* Бросал в неведомые воды
* Свой ветхий невод, ныне там
* По оживленным берегам
* Громады стройные теснятся
* Дворцов и башен; корабли
* Толпой со всех концов земли
* К богатым пристаням стремятся;
* В гранит оделася Нева;
* Мосты повисли над водами;
* Темно-зелеными садами
* Ее покрылись острова,
* И перед младшею столицей
* Померкла старая Москва,
* Как перед новою царицей
* Порфироносная вдова.
* Люблю тебя, Петра творенье
Начиная с 1717 года Петербург строился очень интенсивно, ежегодно возводилось по несколько сот новых зданий, и к концу жизни Петра (1725 г.) столица была большим городом с населением 40 тысяч человек. Появление крупного города на пустом месте и в краткий срок явилось невиданным в Европе событием. Петр I приказал, чтобы высота шпиля на Петропавловском соборе превосходила высоту колокольни Ивана Великого, самого высокого сооружения в Московском Кремле. Нева определила архитектурный облик города: от нее пролегли первые дороги, в дальнейшем ставшие центральными улицами города. Описывая наводнения, Пушкин очень ярко описал разбушевавшуюся Неву:
* Осада! приступ! злые волны,
* Как воры, лезут в окна. Черны
* С разбега стекла бьют кормой.
* Лотки под мокрой пеленой,
* Обломки хижин, бревна, кровли,
* Товар запасливой торговли,
* Пожитки бледной нищеты,
* Грозой снесенные мосты,
* Гроба с размытого кладбища
* Плывут по улицам!
* Народ
* Зрит божий гнев и казни ждет.
* Увы! все гибнет: кров и пища!
* Где будет взять?
* В тот грозный год
* Покойный царь еще Россией
* Со славой правил. На балкон,
* Печален, смутен вышел он
* И молвил: «С божией стихией
* Царям не совладеть». Он сел
* И в думе скорбными очами
* На злое бедствие глядел.
На следующий день Евгений выясняет, что дом его невесты смыт, и она погибла. К утру в городе – центре «уже прикрыто было зло». «Чиновный люд, покинув свой ночной приют, на службу шел. Торгаш отважный, не унывая открывал Невой ограбленный подвал, сбираясь свой убыток важный на ближнем выместить». Как и в «Евгении Онегине» Пушкин живо описывает каждодневные заботы горожан разных сословий.
* …А Петербург неугомонный
* Уж барабаном принужден.
* Встает купец, идет разносчик,
* На биржу тянется извозчик,
* С кувшином охтинка спешит,
* Под ней снег утренний хрустит.
* Проснулся утра шум приятный.
* Открыты ставни; трубный дым
* Столбом восходит голубым,
* И хлебник, немец аккуратный,
* В бумажном колпаке, не раз
* Уж отворял свой васисдас
«Неугомонному Петербургу» нет дела до конкретного маленького человека Евгения. Что до того, что стихия забрала его счастье, отобрала ум? Безумие описано Пушкиным весьма точно: «тихонько стал водить очами с боязнью дикой на лице». Всполох сознания обращает вину за свои несчастья на «властелина судьбы». Далее Пушкин задает с позиций сегодняшнего дня риторический вопрос: «Не так ли ты над самой бездной, на высоте, уздой железной Россию поднял на дыбы?». Сколько раз еще в истории России будут поднимать ее на дыбы. В поэме «обуянный силой черный» Евгений грозит: «Добро, строитель чудотворный! – шепнул он, злобно задрожав – Ужо тебе», но быстро понимает, что замахнулся слишком сильно, переступил все дозволенные ему границы и в страхе бежит. Кажется ему, что медный всадник повсюду его преследует.
Пушкин завершает историю гибелью Евгения, но не завершает тему, остающуюся современной и сегодня: государство и власть, как инструмент насилия подавляет человека, он бесправен по большому счету и ничего не может противопоставить произволу власти, пока «зубы стиснув, пальцы сжав, как обуянный силой черный» человек не начнет противостоять ей. Бунт черни страшен.
Пушкин не случайно изучал историю Пугачева. Это все звенья одной цепи. После Пушкина к образу медного всадника обращались многие поэты: А.Блок воспевал как стража своего города, ближе к Пушкину будет Максимилиан Волошин. «О, Бронзовый Гигант! Ты создал призрак – город» – его стихотворение сочится кровью и предсказаниями невинных жертв, отданных данью за город – призрак.
В.Брюсов написал «К медному всаднику»; В.Маяковский «Последняя Петербургская сказка», где есть неубедительная, на мой взгляд, попытка выставить Петра даже в смешном виде тоскующего узника, закованного в собственном городе; Б.Пастернак написал «Вариации на тему «Медного всадника», используя некоторые строчки Пушкина:
* Песком сгущенный,
* кровавился багровый вал.
* Такой же гнев обуревал Его,
* и чем-то возмущенный,
* Он злобу на себе срывал
Но все это было потом, после Пушкина. Каждая эпоха добавляет свое видение Петербурга и Медного всадника, но в годы испытаний именно строки Пушкина: «Красуйся, град Петров, и стой неколебимо, как Россия» поддерживали людей в блокадном Ленинграде, когда 10 февраля 1942 г. не сговариваясь друг с другом несколько ленинградцев около трех часов встретились на Мойке, под аркой у той заветной двери, через которую 105 лет назад вынесли раненого Пушкина (по воспоминаниям литературоведа В.
Страница: [ 1 ] 2
Поэма “Медный всадник” – живой образный организм, не терпящий однозначных толкований. Все образы здесь многозначны, символичны. Образы Петербурга, Медного всадника, Невы, Евгения имеют самостоятельное значение, но в рамках поэмы тесно взаимодействуют друг с другом.
Историю и современностью поэт объясняет через емкий и символический образ Петербурга.
Поэма открывается “Вступлением”, в котором образ города занимает господствующее место. Петербург здесь – глубоко символический памятник плодотворности единства миллионов людей. Эта плодотворность в том, что был создан город, нужный для России, город для людей, город, отдающий добро, заложенное в нем его строителями. Поэтому в описание Петербурга нередко вторгается автор с выражением своей любви к нему:
Люблю тебя, Петра творенье…
Петру принадлежит сама идея создания этого города, идея в масштабе целой России, а построил его народ для людей. Все в нем прекрасно, гармонично, преисполнено величия, красоты и добра. “Человечность” города раскрывается в утверждении благоприятствования Петербурга творчеству:
…Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады…
В дальнейшем описание читателю открываются все новые и новые стороны города. Перед нами предстает славный города, новая столица могучей России, которую любит поэт. И он увлекает читателя своей приверженностью к дорогим ему местам Петербурга.
Но чем больше поэт говорит о пышной красоте города, тем больше создается впечатление, что он какой-то неподвижный, даже отчасти неестественный. Поэт видит “спящие громады пустынных улиц”, слышит “шипенье пенистых бокалов”, но людей на улицах нет, как нет и их лиц на фоне бокалов.
Во “Вступлении” намечен главный принцип изображения города, реализованный в двух частях “петербургской повести”, – контраст. В первой части облик Петербурга меняется, это уже не пышный “юный град”, а “омраченный Петроград”. Город превращается в крепость, осажденную Невой. Нева – тоже часть города, и это стоит отметить. Беда приходит как бы изнутри, сам город берет себя приступом; наружу выходит все то, что было недостойно изображения, скрыто за описанием парадности:
Лотки под мокрой пеленой,
Обломки хижин, бревны, кровли,
Товар запасливой торговли,
Пожитки бледной нищеты,
Грозой снесенные мосты,
Гробы с размытого кладбища
Плывут по улицам!
И только теперь появляется на улицах народ, “теснится кучами” на берегах Невы. Бушующая Нева сложно соотнесена со стихией народного возмущения: она то мечется, “как больной в своей постеле беспокойной”, то рвется “к морю против бури” и, встретив преграду, бунтует, то ропщет “пени…как челобитчик у дверей”.
Вся первая часть – картина народного бедствия, и именно в этот момент впервые появляется фигура “кумира на бронзовом коне”, который невозмутим, в отличие от живого царя, бессильного противостоять стихии.
После наводнения городские противоречия не только не исчезли, но еще более усилились. Петербургская окраина, куда устремился Евгений, напоминает “поле боевое”, смытый бурной стихией домик возлюбленной Евгения Параши является олицетворением всеобщей трагедии; но уже на следующее утро все возвращается к прежнему порядку – город вновь равнодушен к человеку. Вновь он становится городом торговцев, чиновников и “злых детей”, бросающих камни в безумного Евгения.
Петербург предстает как твердыня русского самовластья, как центр самодержавия, и он враждебен человеку. Столица России, созданная народом, обернулась враждебной силой для него самого и для отдельного человека. Пушкин как бы подчеркивает, что город, не возникший постепенно, не выросший из деревни, как подавляющее большинство других городов, а насильно построенный на этом месте вопреки плавному течению истории, если и будет стоять, то жителям его придется расплачиваться за то, что основатель практически пошел против законов природы.
В центре города – памятник его основателю, а сам Петербург является огромным памятником личности Петра; и противоречия города отражают противоречия его основателя.
Страница: [ 1 ] 2
Сколь бы глубоко наука ни постигала личность и деятельность Петра,
сколь бы впечатляюще искусство ни создавало его образ, естественно желание каждого читателя составить собственное мнение, своими глазами вглядеться в лицо “странного монарха”, как называл Петра Первого А.С.Пушкин. Для этого имеется реальная возможность: известны указы Петра Первого, связанные со строительством Санкт–Петербурга, сохранившие в той или иной степени его образ мысли, речи и поступков. Петр не был писателем и не претендовал на это звание, в отличие от некоторых других русских монархов и правителей; но указы, собственноручно им написанные, продиктованные, подписанные его рукой хранят черты своеобразного стиля – резкого, энергичного.
К сожалению, документов, прямо относящихся к истории города, имеется в распоряжении науки немного. Нет ни одного, раскрывающего замысел царя–градостроителя. Нет и указа о переводе столицы в Санкт–Петербург: видимо он не издавался, это происходило постепенно, по мере перевода правительственных учреждений из Москвы в Петербург. В 1712 г. переехал двор – и с этого года принято считать Санкт–Петербург новой столицей. Но сохранился ряд указов о строительстве и благоустройстве города. “Комментарием к ним могут послужить слова А.С.Пушкина из его “Истории Петра”: “Достойна удивления разность между государственными учреждениями Петра Великого и временными его указами. Первые суть плоды ума обширного, исполненного доброжелательства и мудрости, вторые нередко жестоки, своенравны и, кажется, писаны кнутом. Первые были для вечности, или, по крайней мере для будущего, – вторые вырвались у нетерпеливого самовластного помещика” (Петербург в русской литературе, С.24).
Странное имя города оказалось необычайно ёмким: оно соединило три языка, два образа – Христова апостола и русского царя, две эпохи – христианства евангельских времён и раннего русского Просвещения. (Город назван в честь апостола Петра, чьим именем был наречён при крещении будущий Петр Первый; таким образом, святой Пётр стал покровителем и царя, и новой столицы России.)
Странная и лукавая двусмысленность: то “великий”, то “святой”. Имя – предзнаменование – говорили в Древнем Риме. Оправдывался ли этот таинственный закон в истории Санкт-Петербурга? Есть немало оснований для утвердительного ответа. Прежде всего потому, что судьба города величественна и трагична, подобно судьбе его святого покровителя, рыбака Симона из Вифсаиды, которого Христос назвал Петром, провидя в нём основателя своей церкви. Проповедовал Пётр в Палестине, Сирии, восточных провинциях Римской империи, доходил в апостольских странствиях до славянских земель, соединял народы Христовой верой. Он испытал гонения: дважды был заточён в темницу и кончил свои дни на кресте, распятый в Риме по приказу Нерона. И обрёл бессмертие в человеческой памяти.
Но интересно получается, город, которому трижды суждено отречься от своего имени, назван именем трижды отрёкшегося святого апостола! “Город отречётся от имени Санкт-Петербург, но вовсе не для освобождения от лукавых игр с апостольским именем. Город отречётся от имени Петроград, и вовсе не оттого, что вдруг из недр его донесётся проклятье имени деспота, голоса сотен тысяч безымянных мужиков и баб, уложенных вместе со сваями в основание Северной Пальмиры. Отречётся он и от имени Ленинград, имени, не посрамлённого его жителями, сообщившими своим нравом и мужеством слову “ленинградец” весомость звания. Смена имён – это смена масок, это обозначение новых правил игры, нового карнавального пространства, где прежняя жизнь, отчасти вывернутая наизнанку, отчасти идущая задом наперёд, и есть органическая форма самореализации” (А.Вельтман, С.6).
Два имени – родовое и духовное… Дважды апостол был в заточении. Две блокады, два голода пережил город. Дважды город перестанет быть столицей. Двойственность, раздвоенность, двусмысленность – не ошибка, не огрех или недогляд, скорее знак, требующий прочтения, понимания, знак судьбы.
Итак, мы сказали, что апостол Пётр – один из святых покровителей Петербурга. К таким святым покровителям мы можем отнести и ещё двоих апостолов.
Незадолго до основания города указом Петра были учреждены орден Андрея Первозванного – высшая награда, отмечавшая заслуги перед Отечеством, и Андреевский флаг, ставший символом мужества военных моряков России.
16 мая (стар. ст.) на острове Люст Эланд были воздвигнуты деревянно-земляные стены и бастионы. 29 июня в день памяти Петра и Павла в крепости был заложен собор. Так начинался Санкт-Петербург, хранителем которого стали три евангельских апостола.
Сегодня, когда городу вернули его изначальное название, возникает ощущение пребывания в замкнутом круге, ощущение завершённости. Мы взошли на пик Белого Бычка, с этой возвышенной точки город обозрим со всей своей свершившейся судьбой, обозрим во всех своих скрытых смыслах. Санкт-Петербург – это не только художественное произведение, это ещё и символ, и образ, и многоцветное иносказание.
В системе символов, выработанных историей культуры, город занимает особое место. При этом следует выделить две сферы городской семиотики: город как имя и город как пространство. О первом мы только что говорили. Теперь о втором.
Обратимся к исследованию Ю.М.Лотмана “Символика Петербурга и проблемы семиотики города”. Лотман говорил, что город как замкнутое пространство может находиться в двояком положении к окружающей земле: он может олицетворять государство (Рим – город, Рим – мир), а может быть его антитезой.
Если Москва для русской земли как бы естественный центр вращения (кружение на месте), то Петербург – это смещённая ось, порождающая движение, напоминающее “взбрыкивание” (А.Вельтман, С.7).
Москва – концентрический город (город на горе). Он выступает как посредник между землёй и небом (актуализация антитезы земля/небо), вокруг него концентрируются мифы генетического плана, он имеет начало, но не имеет конца – это “вечный город”.
Петербург – эксцентрический город, расположенный на краю культурного пространства, на берегу моря, в устье реки. Здесь актуализируется оппозиция “естественное/искусственное”. “Это город созданный вопреки Природе и находящийся в борьбе с нею, что даёт двойную возможность интерпретации города: как победы разума над стихиями, с одной стороны, и как извращённости естественного порядка, с другой” (Ю.М.Лотман, 1984, С.10).
Типология отношений природы и культуры в Петербурге предельно разнообразна. “Один полюс образуют описания, построенные на противопоставлении природы, болота, дождя, ветра, тумана, мути, сырости, мглы, мрака, ночи, тьмы и т.п. (природа) и шпиля, шпица, иглы, креста, купола (обычно освещённых или – более энергично – зажжённых лучом, ударом луча солнца), линии, проспекта, площади, набережной, дворца, крепости и т.п. (культура). Природа тяготеет к горизонтальной плоскости, к разным видам аморфности, кривизны и косвенности, к связи с низом (земля, вода); культура – к вертикали, чёткой оформленности, прямизне, устремлённости вверх (к небу, к солнцу). Переход от природы к культуре нередко становится возможным лишь тогда, когда удаётся установить зрительную связь со шпилем или куполом.
Вместе с тем, и природа, и культура сами полярны. Внутри природы вода, дождь, слякоть, мокрота, муть, туман, мгла, холод, духота противопоставлены солнцу, закату, глади воды, взморью, зелени, прохладе, свежести” (В.Н.Топоров, С.289). При появлении элементов первого ряда наступает беспросветность, безнадёжность, тоска, зрительно – ничего не видно. Когда появляются элементы второго ряда “становится видно во все концы, с души спадает бремя, наступает эйфорическое состояние, новая жизнь” (В.Н.Топоров, С.289). Духовная и природная дальновидность образует один из важных признаков петербургского пространства: “Петербург – город проспектов, более того город проспекта, потому что Невский проспект – своего рода идеальный образ города, его идея, взятая в момент её высшего торжества воплощения” (В.
Страница: [ 1 ] 2
Во “Вступлении” намечен главный принцип изображения города, реализованный в двух частях “петербургской повести”, – контраст. В первой части облик Петербурга меняется, это уже не пышный “юный град”, а “омраченный Петроград”. Город превращается в крепость, осажденную Невой. Нева – тоже часть города, и это стоит отметить. Беда приходит как бы изнутри, сам город берет себя приступом; наружу выходит все то, что было недостойно изображения, скрыто за описанием парадности:
Лотки под мокрой пеленой,
Обломки хижин, бревны, кровли,
Товар запасливой торговли,
Пожитки бледной нищеты,
Грозой снесенные мосты,
Гробы с размытого кладбища
Плывут по улицам!
И только теперь появляется на улицах народ, “теснится кучами” на берегах Невы. Бушующая Нева сложно соотнесена со стихией народного возмущения: она то мечется, “как больной в своей постеле беспокойной”, то рвется “к морю против бури” и, встретив преграду, бунтует, то ропщет “пени…как челобитчик у дверей”.
Вся первая часть – картина народного бедствия, и именно в этот момент впервые появляется фигура “кумира на бронзовом коне”, который невозмутим, в отличие от живого царя, бессильного противостоять стихии.
После наводнения городские противоречия не только не исчезли, но еще более усилились. Петербургская окраина, куда устремился Евгений, напоминает “поле боевое”, смытый бурной стихией домик возлюбленной Евгения Параши является олицетворением всеобщей трагедии; но уже на следующее утро все возвращается к прежнему порядку – город вновь равнодушен к человеку. Вновь он становится городом торговцев, чиновников и “злых детей”, бросающих камни в безумного Евгения.
Петербург предстает как твердыня русского самовластья, как центр самодержавия, и он враждебен человеку. Столица России, созданная народом, обернулась враждебной силой для него самого и для отдельного человека. Пушкин как бы подчеркивает, что город, не возникший постепенно, не выросший из деревни, как подавляющее большинство других городов, а насильно построенный на этом месте вопреки плавному течению истории, если и будет стоять, то жителям его придется расплачиваться за то, что основатель практически пошел против законов природы.
В центре города – памятник его основателю, а сам Петербург является огромным памятником личности Петра; и противоречия города отражают противоречия его основателя.