«Искусства обходят кругом весь мир и циркулируют, как кровь в наших жилах»
Вольтер
На протяжении всего периода существования человечества существует и искусство. В масштабах всего общества, искусство – особый способ познания и отражения действительности, часть духовной культуры человека, так и всего человечества, многообразный результат творческой деятельности всех поколений.
Каждый вид искусства говорит на своем языке о вечных проблемах жизни, о добре и зле, о любви и ненависти, о радости и горе, о красоте мира и души человека, о комичности и трагичности жизни. Различные виды искусства взаимно обогащаются, постоянно взаимодействуя друг с другом. Такое единение и взаимосвязь называют синтезом искусств.
Синтез таких видов искусств как архитектура, музыка, декоративно-прикладное искусство, монументальное искусство, скульптура, религиозная живопись находит свое воплощение в культовых постройка – Храмах. Издавна образ Храма содержал в себе выходящую за пределы человеческого сознания идею Божественного и в то же время вбирал все представления о мироустройстве в той или иной религии (христианство, буддизм, ислам, иудаизм). Храм для верующего человека является земным жилищем неземного и вездесущего Бога, местом общения с Богом через молитву, местом единения с Богом через таинство, местом спасения души.
Огромный и сложный мир Православного Храма открывается каждому из нас по-своему. Одному – глубиной святоотеческой мысли, другому – возвышенной красотой фресковой росписи и иконописи, а кому-то – торжественностью и величием обрядов.
Каждый Православный Храм неповторим. Вспомним о величественном Храме Христа Спасителя – самом крупном Кафедральном Соборе России. Он относится к числу так называемых обетных Храмов, возводившихся в знак благодарения за победу и в вечное поминовение о погибших. Этот необыкновенный Храм был построен в благодарность за заступничество Всевышнего в критический период истории России, как памятник мужеству русского народа в борьбе с Наполеоновским нашествием 1812 г.
Автором проекта был русский архитектор К. А. Тон, который посвятил Храму Христа Спасителя почти полвека. Имея характерный для России силуэт пятиглавого собора, Храм в плане представлял собой равноконечный крест с выступами в углах. Над созданием Храма под руководством К. А. Тона трудились лучшие архитекторы, строители и художники того времени.
Свой вклад внесли архитекторы Н. В. Дмитриев, И. С. Каминский, И. И. Свизяев, К. К. Рахау, А. И. Резанов. Уникальная роспись создавалась художниками Российской Академии Художеств В. Суриковым, Т. Неффом, Н. Кошелевым, Г. Семирадским, И. Крамским, В. Верещагиным, П. Плешановым, В. Марковым. Авторами фасадных скульптур были П. Клодт, Н. Рамазанов, А. Логановский, Н. Пименов, П. Ставассер. Врата Храма были исполнены по моделям графа Ф. Толстого. Известны имена каменных дел мастеров, которые вели работы: К. Анисимов, М. Филиппов, Рябков.
Скульптурное и живописное убранство Храма Христа Спасителя представляло собой редкое единство, выражающее все милости Господни, ниспосланные молитвами праведников на Россию. Поэтому на всех стенах Храма были помещены фигуры святых заступников, кто потрудился для утверждения веры православной, а также князей русских, положивших свои жизни за свободу и целостность России. Имена доблестных героев были начертаны на мраморных досках, расположенных в нижней галерее Храма.
В Храме Христа Спасителя был собственный хор – один из лучших в Москве. В Храме звучали голоса Ф. Шаляпина и К. Розова. Исполнялись произведения П. Чайковского, А. Архангельского, П. Чеснокова, А. Кастальского.
В 1931г. Храм Христа Спасителя по решению ЦИК СССР был уничтожен.
«Прощай, хранитель русской славы,
Великолепный храм Христа,
Наш великан золотоглавый,
Что над столицею блистал…
Венчанных славою героев
Россия отдала векам,
Христу Спасителю построив
В сердцах нерукотворный храм…»
Считалось, что эти строки, ходившие в 1931 г. в списках, написал академик Н. В. Арнольди.
В 1999г. новый Храм Христа Спасителя был восстановлен как условная внешняя копия первоначального архитектурного шедевра.
Полное единение архитектуры, скульптуры, религиозной живописи, декоративно-прикладного искусства, религиозного пения, звуков органа присутствует в величественном образе католического Храма.
Обратимся к конкретному образу – Римско-католическому собору непорочного зачатия Пресвятой Девы Марии. Это самый большой католический Храм России, один из двух действующих Храмов Москвы. Собор был построен в начале 20 столетия на средства польской общины Москвы и католиков других городов России. Проект архитектора Ф. О. Богдановича – Дворжецкого был выполнен в неоготическом стиле. Прообразом фасада послужил готический собор в Вестминстере, а прообразом купола явился купол кафедрального собора в Милане. Планировка собора крестообразная.
На шпиле центральной башенки Храма установлен крест. В притворе собора находится скульптурное изображение Креста Господня с Христом Распятым. Стрельчатые оконные проемы украшены витражами, которые делают прозрачной и легкой преграду между интерьером собора и внешним миром.
Под оконными проемами, на внутренних поверхностях стен находятся 14 барельефов – 14 «стояний» Крестного пути. За первой стрельчатой аркой потолка находятся хоры для певчих и орган. В Храме находятся частицы мощей святых, а также частица покрывала Пресвятой Девы Марии.
В пресвитерии собора, на стене апсиды находится Распятие. По обе стороны от Распятия установлены 2 гипсовых фигуры – Матери Божьей и Евангелиста Иоанна. Обе скульптуры выполнены подмосковным скульптором С. Захлебиным. В 2005 г. в соборе установлен новый орган, подаренный лютеранским собором швейцарского города Базель.
Примечателен образ древнего буддийского Храма. Древние Храмы в виде пагод (ступ) возникли в древней Индии. Они имели форму перевернутой чаши. В фундамент таких построек замуровывали буддийские реликвии, священные писания, драгоценности.
В древнем Китае, а впоследствии и в Японии, пагоды трансформировались в высокие многоярусные башни с далеко выступающими и загнутыми кверху карнизами крыш. На кровлях подвешивали многочисленные колокольчики, которые защищали святилище от проникновения злых духов.
В состав храмового комплекса входили пагоды, колокольня, зал для проповедей, библиотека, зал для медитаций, помещение – жилище монахов и трапезная. Буддийские Храмы были украшены настенной живописью, живописными свитками и скульптурами, отображавшими образы Будды, образы богов-хранителей, гневных и благостных, а также буддийских святых. Буддийская скульптура – деревянная, бронзовая, глиняная и лаковая – служила неотъемлемой частью буддийского ритуала, объектом молитвенного поклонения. Древние буддийские Храмы становились произведениями зодчества и центрами многих искусств – архитектуры, садово-паркового искусства, скульптуры, живописи, каллиграфии, декоративно-прикладного искусства.
Обратимся к образу одного из самых крупных буддийских памятников на земле – Храму Боробудур. Храм расположен на острове Ява в Индонезии, построен между 750 и 850 гг. Боробудур выстроен в форме ступы, которая напоминает гигантскую мандалу. Эта мандала отражает схему мироздания в соответствии с буддийскими представлениями. Фундамент ступы квадратный со стороной 118метров. У ступы имеются восемь ярусов, пять нижних – квадратные, а три верхние – круглые. На верхнем ярусе расположено72 малых ступ вокруг большой центральной ступы. Каждая ступа в форме колокола с большим количеством украшений. Внутри ступ помещены статуи Будды.
Сотни лет Храм лежал под слоем вулканического пепла. В 1984г. Боробудур был восстановлен при содействии ЮНЕСКО. В настоящее время Храм является местом паломничества и молитв. По мере совершения ритуального обхода каждого яруса, паломники знакомятся с жизнью Будды и с элементами его учения. А прикосновение к каждому Будде из ступ на верхнем ярусе, через выемки в ступе, согласно поверьям, приносит счастье.
В религиозной культуре ислама главным священным сооружением является мечеть. Мечеть – это мусульманское молитвенное архитектурное сооружение. С точки зрения мусульманина мечеть – это модель и символ мира. Архитектура мечети символична. Мусульманская мечеть включает в себя два соразмерных пространства – открытый двор и затененный молитвенный зал. Великий купол мусульманской мечети символизирует единого Бога – Аллаха. Башни, находящиеся рядом с мечетью – минареты – его пророка Магомета.
Художественный стиль ислама – декоративный. Мусульмане на протяжении многих веков считали святотатством изображать человеческий облик или образы животных. Мусульманские святыни обильно украшались сложнейшими орнаментальными композициями, в которых гармонично взаимодействовали элементы растительного и геометрического орнамента. Также каллиграфическое искусство в мусульманских странах было доведено до совершенства. Арабская вязь, возникшая в Ираке, первоначально использовалась как способ украшения мечетей. Ею же переписывали священные тексты.
Одной из крупнейших в мире мусульманских святынь является мечеть Джами Масджида (Пятничная или Соборная мечеть), находящаяся в Индии. Это строение поражает величием своей архитектуры и законченностью. Высшая точка мечети находится на высоте 61,3 м. Высота боковых минаретом достигает 41 м. Внутри мечети – просторный молельный двор площадью в 400 кв. м.
Для верующих эта мечеть имеет особое значение. Здесь хранятся бесценные реликвии мусульманского мира: тапок пророка Мухаммеда, отпечаток его ноги на камне, рыжеватый волос из его бороды, глава Корана, начертанная под его диктовку и осколок надгробья, некогда стоявшего над могилой пророка.
Проблема национальной культуры становится сегодня особенно острой. А между тем, возникновение, развитие и существование искусства разных народов мира обладают удивительным сходством. Это свидетельствует об общечеловеческих законах искусства, которые находят свое воплощение в архитектуре, оформлении храмов, в религиозных обрядах и ритуалах, музыкальном сопровождении богослужения. Храмовый синтез искусств являет нам представление человека о самом себе, о мире, о той роли и мисси, которая предначертана каждому из нас в этом мире.
Храмовый синтез искусств
Синтез искусств — это соединение нескольких разных видов искусства в художественное целое, сотворение оригинального художественного явления. Синтез искусств можно найти в разных сферах художественной деятельности. С древних времен известен синтез архитектуры, декоративноприкладных и монументальных искусств, скульптуры и живописи. Возникновение, развитие и сущест вование искусства разных народов мира обладает удивительным сходст вом. Это свидетельствует об общечеловеческих законах искусства, которые находят свое воплощение в обрядах, верованиях, религиозных ритуалах. В архитектуре, оформлении храмов, музыкальном сопровождении богослужения отразились представления человека о мире, мироощущение эпохи и народа, их создавших.
Храмы — это культовые постройки, которые воплощают образ мироустройства в той или иной религии (христианство, буддизм, ислам), ее основные ценности.
Храм есть как бы земное жилище неземного и вездесущего Бога, место обретения Бога через молитву, место единения с Богом через таинство, место спасения души. .. Земной храм является образом Храма вышнего, земным жилищем Бога. Поэтому образ Храма содержит в себе выходящую за пределы человеческого сознания идею Божественного и в то же время вбирает все представления о мироустройстве. В Храме человек ищет убежище от мирской суеты. Обращаясь в молитвенном порыве к Богу, осознает единство земного и небесного. Певучесть Слова, строгие лики древних икон, величественная архитектура церквей и храмов, монументальность фресок, сдержанная пластика скульптур, звучащая церковная музыка с ее строгими и возвышенными мелодиями, предметы декоративно-прикладного искусства — все это вызывает высокие нравственные чувства, раздумья о жизни и смерти, грехе и раскаянии, рождает стремление к истине и идеалу. Религиозное искусство обращается к таким человеческим чувствам, как сострадание и сочувствие, умиление и покой, просветленная радость и одухотворение. В православном храме для молящихся отводится основное помещение храма, включающее подкупольное пространство. Алтарная часть — для божественной сверхреальности. Зримым напоминанием о Боге и призывом к Нему является икона. Строгие одноголосные напевы в древности были созвучны ликам святых, представленным на иконах, в мозаиках, фресках. В XVIII в. их сменили многоголосные концертные композиции, символизирующие могущество и единение светского и церковного начал, как основы государственности России. Золотой фон словно уносит фигуры святых в недосягаемые светящиеся сферы. Интенсивные красочные пятна в мозаиках придают выразительность образам святых и реальных людей. Сияние огромного количества лампад и свечей, пение искусных и подготовленных певцов усиливают благолепие службы. Но внутреннее, душевно-духовное наполнение обряда молитвой есть дело находящихся в храме людей.
Грандиозность и величественность архитектурного образа католического собора звучит особенно возвышенно в светлом, взлетающем пространстве интерьера. Мощным потоком вверх устремляются все элементы декора: тонкие, изящные столбы, колонны, стрельчатые арки. Огромные ажурные окна с цветными стеклами — витражами — делают прозрачной и легкой преграду между интерьером собора и внешним миром. Льющийся через стекла витражей цветной таинственный свет, создавая в храме необычную цветовую среду, отличную от внешнего мира, символизирует свет христианского познания.
Архитектура, скульптура, живопись, таинство литургического действа в православном храме соотносятся с хоровым пением без сопровождения (акапелла). В католическом — не только с пением, но и со звучанием органа.
Тема урока: Храмовый синтез искусств Цели и задачи:
Создание атмосферы восприятия “собственно искусства” в современном его понимании как самостоятельной формы творческого выражения состояния художника и воплощаемого им образа, явления. Состояния, связанного с эстетическим наслаждением, а не культовым мироощущением.
2. Закрепление знаний ряда произведений искусства, их характерных особенностей.
3. Развитие способностей к анализу выразительных средств: фресок, икон, архитектурных форм, духовной музыки эпохи русского средневековья. Ход урока: Синтез искусств — это соединение нескольких разных видов искусства в художественное целое. Единство компонентов синтеза искусств определяется единством идейно художественного замысла.
Синтез искусств можно найти в разных сферах художественной деятельности. Храмы — это культовые постройки, которые воплощают образ мироустройства в той или иной религии (христианство, буддизм, ислам), ее основные ценности. Храм место обретения Бога через молитву, место единения с Богом через таинство, место спасения души. . . Земной храм является образом Храма вышнего, земным жилищем Бога. В Храме человек ищет убежище от мирской суеты. Религия вызывает высокие нравственные чувства, раздумья о жизни и смерти, грехе и раскаянии, рождает стремление к истине и идеалу. Религиозное искусство обращается к таким человеческим чувствам, как сострадание и сочувствие, умиление и покой, просветленная радость и одухотворение. Синтез искусств в православном храме.
В православном храме для молящихся отводится основное помещение храма, включающее подкупольное пространство. Алтарная часть — для божественной сверхреальности. Зримым напоминанием о Боге и призывом к Нему является икона. Строгие одноголосные напевы в древности были созвучны ликам святых, представленным на иконах, в мозаиках, фресках. В XVIII в. их сменили многоголосные концертные композиции, символизирующие могущество и единение светского и церковного начал, как основы государственности России. Пение а капелла (без сопровождения). Синтез искусств в католическом храме.
Грандиозность и величественность архитектурного сооружения. Мощным потоком вверх устремляются все элементы декора: тонкие, изящные столбы, колонны, стрельчатые арки, витражи. Грандиозность подчеркивает и звучание органа. Синтез искусств в мусульманском храме (мечети).
Мусульманский храм (мечеть) своим великим куполом символизирует единого Бога (Аллаха) и минаретом (башня около мечети) — его пророка (Магомета). Мусульманская мечеть включает в себя два соразмерных пространства — открытый двор и затененный молитвенный зал. На стенах мечети размещаются декоративно оформленные изречения из Корана. В религиозной культуре ислама из всех видов искусств преимущество получили архитектура (дворцы, мечети) и поэзия, звучащая под аккомпанемент струнных инструментов. Изображение божества и любого живого существа считалось святотатством. Поэтому художественный стиль ислама — декоративный, орнаментальный. Бесконечный по своей природе орнамент служит способом художественного выражения исламского мироощущения. Именно орнамент строится на ритмическом повторении основных мотивов. А в мусульманстве повторение считается одним из надежных способов постижения истины и выражения преданности Аллаху.
Су?ра (араб. ???? с?ра) — это арабское слово для обозначения одной из 114 глав Корана.
сура Аль-Фатиха (араб. Открывающая) — первая сура Корана.
В этой суре говорится о совокупности идей и общем значении Корана, который подтверждает единобожие, является благой вестью для верующих, предупреждает о наказании неверующих и грешников, указывает на необходимость поклонения Аллаху, на путь к счастью в настоящей и будущей жизни и рассказывает о тех, которые повиновались Аллаху и обрели блаженство, и о тех, которые не повиновались Ему и оказались в убытке, и поэтому эта сура называется «Мать Книги» Синтез искусств в буддийском храме.
Древний буддийский храм, сооружен из мощных обтесанных камней и плит. Почти всю его поверхность украшает орнаментальный скульптурный декор. Поэтому отсутствуют арка и свод. В буддийских храмах на кровлях висят многочисленные колокольчики. Они раскачиваются при малейшем порыве ветра, наполняя окружающее пространство нежным мелодичным звоном. Одновременно колокольчики были защитой святилища от проникновения злых духов. Буддийские религиозные праздники сопровождаются обычно шествиями с театрализованными представлениями, музыкой и ритуальными танцами на открытом воздухе.
Та?нтра (санскр. ??????, букв. «хитросплетение», «ткань», «сокровенный текст», «магия») — тайная наука о ритуале, изложенная в текстах-тантрах.
Д/з – знать особенности храмового синтеза искусств в разных религиях.
Все темы данного раздела:
Наука и искусство. Знание научное и знание художественное
Наука и искусство — это две области деятельности, которые сопровождают развитие человечества на всем протяжении его существования.
Для того, чтобы наука приносила людям пользу и радость,
Человек в зеркале искусства: жанр портрета
Искусство помогает познать человека. Не только увидеть его внешний облик, но и понять его сущность, характер, настроение и др. Портрет почти всегда реалистичен. Ведь его главная цель — узнавае
Портрет в искусстве России. Портреты наших великих соотечественников
Считается, что портрет — самое бесспорное достижение нашей национальной школы, именно благодаря ему русская живопись достигла уровня европейской. ХVIII в. в России называют веком портрета. В жанре
Музыкальный портрет. Александр Невский
Интересно сопоставить особенности воссоздания облика человека в литературе, изобразительном искусстве, музыке.
В музыке не может быть сходства с конкретным лицом, но в то же время не случа
Роль искусства в сближении народов
Наглядным подтверждением художественного общения, интернациональности языка искусства, который понятен без перевода, являются музеи, международные выставки изобразительного искусства, разнообразные
Искусство художественного перевода – искусство общения. Как происходит передача сообщения в искусстве?
Большим вкладом в распространение литературных памятников является деятельность переводчиков прозы и поэзии. А. Пушкин назвал переводчиков «почтовыми лошадьми просвещения». Вы, наверняка, читали из
Искусство – проводник духовной энергии. Знаки и символы искусства
В чем же специфика художественной коммуникации? Художественные произведения — и картины, и музыкальные сочинения — создают эффект присутствия, нашего непосредственного контакта, общения с авторами,
Застывшая музыка. Архитектурные памятники
Символами красоты являются и многие памятники архитектуры. Двигаясь вокруг архитектурного сооружения и внутри его, сопоставляя внешний вид и характер интерьера, человек глубже воспринимает его жизн
Законы красоты
У красоты действительно есть свои законы! Архитектурное сооружение (храм или просто изба), живописная картина или произведение графики, скульптура или изделие народных умельцев, старинное песнопени
Искусство и власть
В развитии человеческой культуры постоянно прослеживается любопытная закономерность. Искусство как проявление свободных, творческих сил человека, полет его фантазии и духа часто использовалось для
Какими средствами воздействует искусство?
К общим средствам художественной выразительности, как известно, относятся: композиция, форма, ритм, пропорции, фактура, цвет, тон, интонация и др. Они могут существенно усилить воздействие художест
Синтез искусств в театре, кино, на телевидении
В театре, кино, на телевидении также активно взаимодействуют различные виды искусства. Синтетическими видами искусства являются театр и кино, объединяющие драматическое, музыкальное, изобразительно
Предсказания в искусстве
Любое художественное произведение устремлено в будущее. В истории искусства можно найти много примеров предупреждения художниками своих сограждан о надвигающейся социальной опасности: войнах, раско
Эстетическое формирование искусством окружающей среды
Трудно представить себе современную жизнь без больших и малых городов с многоэтажными зданиями, широкими проспектами, площадями и парками, памятниками и фонтанами, с потоком машин, броскими, зазыва
Архитектура исторического города
Одним из самых полезных для жизни человека искусств является архитектура.
Если сравнивать архитектуру с другими искусствами, то по мере условности к ней ближе всего музыка. Ведь музыка так
Архитектура современного города
Каждый город имеет свое собственное лицо, запечатленное в памятниках архитектуры, в специфике современной планировки и строительства. Современные города и современные районы исторических городов тщ
Специфика изображений в полиграфии
Одними из самых распространенных и популярных видов искусства в окружающей нас повседневной жизни являются искусства, связанные с полиграфической промышленностью: книжная и журнальная графика, плак
Развитие дизайна и его значение в жизни современного общества
Формирование красивой и комфортной предметной среды всегда привлекало внимание людей. На рубеже ХIХ—ХХ вв. вместе с развитием промышленного производства возник дизайн. Слово «дизайн» имеет английск
Декоративно-прикладное искусство
Декоративно-прикладное искусство — сложное и многогранное явление культуры. Оно охватывает многие виды народных промыслов, связанных с созданием художественных изделий, имеющих практическое назначе
Музыка в быту
Трудно представить жизнь современного человека без музыки. Она окружает его повсюду. Музыка звучит с экранов телевизоров, с мониторов компьютеров. Она сопровождает праздники, развлечения и т. п.
Массовые, общедоступные искусства
Огромную популярность в XX в. приобрели виды искусства, связанные с техническим прогрессом. Фотография, кино, телевидение, продукция полиграфической промышленности (книги, журналы, газеты) стали си
Но вернемся к теоретическому обсуждению.
В Троицком соборе
В одном из своих докладов К.А. Олсуфьев определяет стиль как результат накопления однородных художественных восприятий (я бы добавил: творческих, наших реакций) определенной эпохи, и «потому, – говорит он, – в согласии стиля и содержания лежит залог истинной художественности, подлинности искусства данного времени». Таким образом, жизненность искусства зависит от степени объединенности впечатлений и способов их выражений. Истинное искусство есть единство содержания и способов выражения этого содержания, но эти способы выражения легко понять упрощенно, вырезывая из полносодержательной функции воплощения какую-нибудь одну грань. Тогда сторона, одна только сторона, органического единства принимается за нечто самодовлеющее, существующее уединенно от прочих граней воплощения, хотя на самом деле она есть фикция, вне целого не имеющая реальности, подобно тому как не есть эстетическая реальность краска, соскобленная с картины, или совместно звучащие звуки всей симфонии. И если эстет, на основании этого своего опрощенского недочувствия, попытается разрезать нити или, точнее, кровеносные артерии, связующие усмотренную сторону художественного произведения с другими, им, эстетом, не замеченными, то он разрушает единство содержания и способов их выражения, уничтожает стиль предмета искусства или искажает его, а, исказив или уничтожив стиль, обесстилив произведение, тем самым лишает его подлинной художественности. Художественное произведение, повторяем, художественно – не иначе как в полноте необходимых для существования его условий, в расчете на которые и в которых оно было порождено. Устранение части этих условий, отвод или подмен некоторых из них, лишает художественное произведение его игры и жизни, искажает его и даже делает антихудожественным. Черты инородных стилей, внесенные в произведение определенного стиля, – часто бывают отвратительны, если только не произведено нового творческого синтеза. Афродита в фижмах так же была бы невыносима, как маркиза XVII века на аэроплане. Но если в этой примитивной форме целостность художественного произведения общепризнана, то далеко не так же ясна всем общеобязательность и широта высказанного здесь предусловия художественности. Конечно, всякий знает, что для эстетического феномена картины или статуи нужен свет, для музыки – тишина, для архитектуры – пространство, но уже не с такой степенью ясности памятует всякий, что эти общие условия, кроме того, должны иметь и некоторые качественные определенности и что, в таких своих определенностях, они – вовсе не сверхдолжная заслуга, не милость к ним их созерцателя, но конститутивно входят в самый организм художественного произведения и, предусмотренные творцом его, образуют его продолжение, хотя лежащее и за пределами того, что, ради краткости и упрощая дело, мы называем собственно художественным произведением. Картина, например, должна быть освещена некоторым определенным светом, рассеянным, белым, достаточной силы, однородным, а не цветным, не пятнами и т. д., и вне этого требуемого освещения она как предмет искусства, т. е. как эстетический феномен, не живет. Осветить картину красным светом, если она написана для освещения белым, – это значит убить эстетический феномен как таковой, ибо рама, холст и краски – вовсе не произведение искусства. Подобно сему, поместить архитектурное произведение в пространстве туманном или слушать музыкальное произведение в зале с плохой акустикой – это опять значит исказить или уничтожить эстетический феномен. Но и более того: есть условия восприятия художественных произведений, так сказать, отрицательного характера; нельзя, например, слушать симфонию или смотреть картину в помещении, наполненном невыносимо зловонными газами, и эти отрицательные условия, раз не соблюденные в некоторой определенной их качественности, вклиниваются в стиль произведения, разрушают единство формы и содержания и тем уничтожают произведение как таковое. Как положительно, так и отрицательно художественное произведение есть центр целого пучка условий, при которых оно только и возможно как художественное, и вне своих конститутивных условий оно как художественное просто не существует. Для станковой живописи мы подбираем раму и фон, для статуи – драпировку, для здания – окружающую его совокупность цветовых пятен и воздушных пространств, для музыки – общий характер одновременных с нею впечатлений. Чем сложнее условия жизни данного произведения, тем легче исказить его стиль, тем легче сделать ложн
ый шаг, незаметно уводящий с плоскости подлинной художественности и ведущий к бесстилию.
Это общее положение в особенности относится к искусству церковному. Эстетика недавнего прошлого считала себя вправе свысока смотреть на русскую икону; в настоящее время глаза эстетов раскрылись на эту сторону церковного искусства. Но этот первый шаг, к сожалению, – пока еще только первый, и нередко эстетическое недомыслие и недочувствие, по которому икона воспринимается как самостоятельная вещь, находящаяся обычно в храме, случайно помещенная в храме, но с успехом могущая быть перенесенной в аудиторию, в музей, в салон или еще уж не знаю куда. Я позволил себе назвать недомыслием этот отрыв одной из сторон церковного искусства от целостного организма храмового действа как синтеза искусств, как той художественной среды, в которой, и только в которой, икона имеет свой подлинный художественный смысл и может созерцаться в своей подлинной художественности. Даже самый легкий анализ любой из сторон церковного искусства покажет связанность этой стороны с другими, – я лично убежден, – со всеми, – но нам сейчас достаточно отметить хотя бы некоторые, почти наудачу взятые, взаимно-обусловленности сторон церковного искусства.
Прп. Сергий с житием. Конец XV в. Вклад царя Иоанна Васильевича (Грозного)
Возьмем, напр., ту же икону. Конечно, далеко не безразличен способ, каким она освещена, и, конечно, для художественного бытия иконы освещение ее должно быть именно то самое, в виду которого она написана. Это освещение в данном случае – отнюдь не есть рассеянный свет художественного ателье или музейной залы, но неровный и неравномерный, колышущийся, отчасти, может быть, мигающий свет лампады. Рассчитанная на игру трепетного, волнуемого каждым ветерком пламени, заранее учитывающая эффекты цветных рефлексов от пучков света, проходящего через цветное, порою граненое, стекло, икона может созерцаться как таковая только при этом струении, только при этом волнении света, дробящегося, неровного, как бы пульсирующего, богатого теплыми призматическими лучами, – света, который всеми воспринимается как живой, как греющий душу, как испускающий теплое благоухание. Писанная приблизительно при тех же условиях, в келье полутемной, с узким окном, при смешанном искусственном освещении, икона оживает только в соответственных условиях и, напротив того, мертвеет и искажается в условиях, которые могли бы, отвлеченно и вообще говоря, показаться наиболее благоприятными для произведения кисти, – я говорю о равномерном, спокойном, холодном и сильном освещении музея. И многие особенности икон, которые дразнят пресыщенный взгляд современности: преувеличенность некоторых пропорций, подчеркнутость линий, обилие золота и самоцветов, басма и венчики, подвески, парчовые, бархатные и шитые жемчугом и камнями пелены, – все это, в свойственных иконе условиях, живет вовсе не как пикантная экзотичность, а как необходимый, безусловно неустранимый, единственный способ выразить духовное содержание иконы, т. е. как единство стиля и содержания, или, иначе, – как подлинная художественность. Золото, – варварское, тяжелое, бессодержательное при дневном рассеянном свете, – волнующимся пламенем лампады или свечки оживляется, ибо искрится мириадами всплесков то там, то здесь, давая предчувствие иных, неземных светов, наполняющих горнее пространство. Золото – условный атрибут мира горнего, нечто надуманное и аллегорическое в музее – есть живой символ, есть изобразительность в храме с теплящимися лампадами и множеством зажженных свечей. Точно так же примитивизм иконы, ее порой яркий, почти невыносимо яркий колорит, ее насыщенность, ее подчеркнутость есть тончайший расчет на эффекты церковного освещения. Тут, во храме, вся эта преувеличенность, смягчаясь, дает силу, недостижимую обычным изобразительным приемам, и в лице святых мы усматриваем тогда, при этом церковном освещении, лики, т. е. горние облики, живые явления иного мира, первоявления, прафеномена, – сказали бы мы вслед за Гете. В храме мы стоим лицом к лицу перед платоновским миром идей, в музее же мы видим не иконы, а лишь шаржи на них.
Но пойдем теперь далее и от искусства огня, необходимо входящего в синтез храмового действа, перейдем к искусству дыма, без которого опять-таки не существует этого синтеза. Нужно ли доказывать, что тончайшая голубая завеса фимиама, растворенного в воздухе, вносит в созерцание икон и росписей такое смягчение и углубление воздушной перспективы, о которой не может мечтать и которого не знает музей. Нужно ли напоминать, что этой атмосферою, непрестанно движущейся, атмосферою материализованною, атмосферою, видимой взору, и притом как некая тончайшая зернистость, в росписи и иконы привносятся совершенно новые достижения искусства воздуха, которые, однако, новы только для светского отвлеченного, уединенного искусства, но, будучи вовсе не новыми в искусстве церковном, заранее учтены его творцами и, следовательно, без которых их произведения не могут не искажаться.
Рака преподобного Сергия Радонежского
Никто не станет спорить, что электрический свет убивает краску и нарушает равновесие цветовых масс; если я скажу, что нельзя рассматривать икону в богатом синими и фиолетовыми лучами электрическом свете, то едва ли кто станет спорить со мною. Всякий знает, что электрический свет как ожог уничтожает и психическую восприимчивость. Это пример отрицательного условия художественности церковного искусства. Но если есть условия отрицательные, то есть, тем более, и положительные, совокупностью своею определяющие не только храмовое действие, как нечто целое, но и каждую сторону его, как органически соподчиненную всем прочим. Стиль требует известной полноты круга условий, некоторой замкнутости художественного целого, как особого мира, и вторжение в него элементов иного характера ведет к искажению как целого, так и отдельных частей, в целом имевших свой центр и начало равновесия. В храме, говоря принципиально, все сплетается со всем: храмовая архитектура, например, учитывает даже такой малый, по-видимому, эффект, как вьющиеся по фрескам и обвивающие столпы купола ленты голубоватого фимиама, которые своим движением и сплетением почти беспредельно расширяют архитектурные пространства храма, смягчают сухость и жесткость линий и, как бы расплавляя их, приводят в движение и жизнь. Но мы говорим доселе только о небольшой части храмового действа и, притом, – сравнительно очень однообразной. Вспомним о пластике и ритме движений священнослужащих, например при каждении, об игре и переливах складок драгоценных тканей, о благовониях, об особых огненных провеиваниях атмосферы, ионизированной тысячами горящих огней, вспомним далее, что синтез храмового действа не ограничивается только сферой изобразительных искусств, но вовлекает в свой круг искусство вокальное и поэзию, – поэзию всех видов, сам являясь в плоскости эстетики – музыкальною драмой. Тут все подчинено единой цели, верховному эффекту кафарсиса этой музыкальной драмы, и потому всё, соподчиненное тут друг другу, не существует или по крайней мере ложно существует взятое порознь. Поэтому, оставляя в стороне мистику и метафизику культа и обращаясь исключительно в автономной плоскости искусства как такового, я все же изумляюсь, когда мне приходится слышать речи об охране такого памятника высокого искусства, как Лавра, с ограничением внимания на какой-нибудь одной стороне и с антикультурным и антихудожественным равнодушием с другой.
Новопостриженные монахи обители прп. Сергия в Троицком Соборе Лавры
Если бы любитель вокальной музыки стал указывать мне, что в церковных напевах, так тесно связанных с античностью, мы имеем высокое искусство, может быть, и даже, вероятно, высшее вокальное искусство, сравнимое в области инструментальной разве только с Бахом; если бы во имя этой культурной ценности он стал бы требовать охраны певческой стороны богослужения, в частности ссылаясь на хранимые Лаврским преданием местные особенные распевы, то я, разумеется, пожал бы ему руку. Но мне трудно было бы при этом удержаться от горечи в упреке: «Неужели же вам все равно, что разрушаются своды высоких архитектурных достижений, что осыпаются фрески и перемазываются или расхищаются иконы?» Подобно сему, любителю пения и вместе ценителю изобразительных искусств я не мог бы не противопоставить своей заботы об охране памятников древней поэзии церковной, доселе сохранившей особенности древнего распевного способа чтения, древнего скандирования, и об охране рукописей былых веков, полных исторического значения, осуществивших в совершенстве композицию книги как целого. А всем им, ценителям искусства вместе, я не мог бы не напомнить о входящих в состав храмового действа более вспомогательных, но, однако, весьма существенных в организации этого действа как художественного целого искусствах, забытых или полузабытых современностью: об искусстве огня, об искусстве запаха, об искусстве дыма, об искусстве одежды и т. д., исключительно до единственных в мире Троицких просфор с неведомым секретом их печения и до своеобразной хореографии, проступающей в размеренности церковных движений при входах и выходах церковнослужителей, в схождениях и восхождениях ликов, в обхождении кругом престола и храма и в церковных процессиях. Вкусивший чар античности хорошо знает, до какой степени это все антично и живет как наследие и единственная прямая отрасль древнего мира, в частности – священной трагедии Эллады. Даже такие подробности, как специфические прикосновения к различным поверхностям, к священным вещам различного материала, к умащенным и пропитанным елеем, благовониями и фимиамом иконам, притом прикосновения чувствительнейшей из частей нашего тела, губами, – входят в состав целого действа как особое искусство, как особые художественные сферы, например как искусство осязания, как искусство обоняния и т. п., и, устраняя их, мы лишились бы полноты и завершенности художественного целого. Я не буду говорить об оккультном моменте, свойственном всякому художественному произведению вообще, а храмовому действу по преимуществу: это завело бы нас в область слишком сложную; не могу говорить я здесь и о символике, необходимо присущей всякому искусству, в особенности искусству органических культур. С нас достаточно и внешнего, поверхностного можно сказать, учета стиля как единства всех средств выражения, чтобы говорить о Лавре как о целостном художественно-историческом и единственном в своем роде мировом памятнике, требующем бесконечного внимания и бесконечной бережности к себе. Лавра, в порядке культурном и художественном рассматриваемая, должна, как единое целое, быть сплошным «музеем», не лишаясь ни одной капли драгоценной влаги культуры, здесь так стильно, в самом разностилии эпох, собиравшейся в течение московского и петербургского периодов нашей истории.
Вид Троицкого собора и Никоновского придела с юго-восточной стороны
Как памятник и центр высокой культуры Лавра бесконечно нужна России, и притом в ее целости, с ее бытом, с ее своеобразною, отошедшею уже давно в область далекого прошлого жизнью. Весь своеобразный уклад этой исчезнувшей жизни, этого острова XIV–XVII веков, должен быть государственно оберегаем, по крайней мере с не меньшею тщательностью, чем в Беловежской Пуще сберегались последние зубры. Если бы в пределах государства оказалось, хотя и чуждое нам по культуре и стоящее вне нашей истории учреждение, подобное Лавре, магометан или ламаитов, то могло ли бы государство поколебаться в мысли о поддержке и охране такого учреждения. Во сколько же раз более внимательным должно быть государство к этому зародышу и центру нашей истории, нашей культуры, научной и художественной? При этом я считаю весьма непроникновенным и эстетически недочувствованным замыслом передать пользование Лаврой из рук монахов в руки приходских общин. Кто вникал в несоизмеримость и качественное различие быта, психологии и, наконец, богослужебной манеры иноков, хотя бы и плохих, и – людей, вне монастыря живущих, хотя бы и весьма добродетельных, тот не может не согласиться со мной, что было бы великим бесстилием предоставить служение в Лавре белому духовенству. Даже красочно, в смысле цветовых пятен в церквах или на площадях Лавры, замена черных фигур с их своеобразною монашескою посадкой какими-либо другими, иного стиля, или вовсе бесстильными сразу разрушила бы целостность художественного впечатления от Лавры и сделала бы ее из памятника жизни и творчества мертвым складом более или менее случайных вещей. Я понял бы фанатическое требование разрушить Лавру, так, чтобы не осталось камня на камне, – во имя религии социализма; но я решительно отказываюсь понять культуртрегерство, в силу случайного преобладания в наше время специалистов именно по изобразительному искусству, а не по каким-либо иным – культуртрегерство, ревностно защищающее икону, стенописи и самые стены и равнодушное к другим, нисколько не менее драгоценным достижениям древнего искусства, главное же – не считающееся с высшей задачей искусств – их предельным синтезом, так удачно и своеобразно разрешенною в храмовом действе Троице-Сергиевой Лавры и с такою неуемною жаждою искомою покойным Скрябиным.
Не к искусствам, а к Искусству, вглубь до самого средоточия Искусства, как первоединой деятельности, стремится наше время. И от него не сокрыто, где – не только текст, но и все художественное воплощение «Предварительного действа».
Источник: Павел Флоренский. Вопросы религиозного самопознания. – М., Фолио, 2000.
Н. Н. Дубовской. В обители. Троице-Сергиева лавра. 1917
Мне хотелось бы высказать перед вами несколько соображений общего характера. Однако мысли, оторванные от жизненного фонда, из которого они возникли, не понимаются правильно: пусть же предлагаемое так и остается мыслями «на случай», конкретно-теоретическими размышлениями в виду едва ли не первого по степени важности живого музея русской культуры вообще и русского искусства в особенности. А с другой стороны, только на почве правильной установки общих принципов и, главное, — единомыслия в понимании основных линий общекультурной и специально-художественной работы возможно планомерное осуществление ставимых нам историческою действительностью задач.
Практическая деятельность непременно должна идти рука об руку с теоретическим пришлифовыванием сотрудников одного дела и, более того, — с разработкою на месте, среди самой гущи работы, теоретических вопросов искусства; к тому же в занимающей нас своей части, именно в проблеме церковного искусства как высшего синтеза разнородных художественных деятельностей, теоретические вопросы искусства приходится признать почти еще не затронутыми. Если бы дозволительно было от ближайших задач простереться фантазией в область возможностей, хотя, впрочем, и не особенно далеких, то тут была бы развита перед вами мысль о необходимости создать систему целого ряда научных и учебных учреждений при Троице-Сергиевой Лавре как образцовом памятнике и явленной исторически попытке осуществить верховный синтез искусств, о котором столько мечтает новейшая эстетика.
Мне представляется Лавра как своего рода опытная станция и лаборатория для изучения существеннейших проблем современной эстетики, отчасти подобная, например, современным Афинам, так чтобы теоретическое обсуждение проблем церковного искусства происходило не отвлеченно от действительного осуществления этих задач искусства, но перед лицом эстетического феномена, теоретические рассуждения контролирующего и питающего. Из дальнейшего, может быть, станет ясно, что Музей, — доведу свою мысль до конца, — Музей, самостоятельно существующий, есть дело ложное и в сущности вредное для искусства, ибо предмет искусства хотя и называется вещью, однако отнюдь не есть вещь, не есть , неподвижная, стоячая, мертвая мумия художественной деятельности, но должен быть понимаем как никогда не иссякающая, вечно бьющая струя самого творчества, как живая, пульсирующая деятельность творца хотя и отодвинутая от него временем и пространством, но все еще неотделимая от него, все еще переливающая и играющая цветами жизни, всегда волнующаяся духа.
Художественное произведение живет и требует особливых условий своей жизни, в особенности — своего благоденствия, и вне их, отвлеченно от конкретных условий своего художественного бытия, — именно художественного, — взятое, оно умирает или по крайней мере переходит в состояние анабиоза, перестает восприниматься, а порою — и существовать как художественное. Между тем, задача Музея — есть именно отрыв художественного произведения, ложно понятого как некая вещь, которую можно унести или увезти куда угодно и поместить как угодно, — уничтожение (— беру эту задачу предельно —) художественного предмета как живого. Скажем образно: Музей законченную картину подменяет абрисом ее, хорошо еще — если не искаженным. Но что сказали бы мы об орнитологе, который вместо наблюдения птиц, по возможности в свойственных им условиях жизни, занялся исключительно коллекционированием красивых шкурок. Естествоиспытатели нашего времени ясно поняли существенную необходимость изучения природы, в по возможности конкретных естественных условиях, и самые музеи естествознания, по силе возможности, превращаются в зоологические и ботанические сады, но не с клетками, а с естественными, насколько таковые удается осуществить, условиями жизни: напомню о знаменитом зоологическом саде в Гамбурге. Но почему-то мысль о том же, бесконечно более веская при изучении духовных деятельностей человека, чрезвычайно мало усвоена в соответственных дисциплинах. Несколько музейных тряпок или бубен шамана суть именно тряпки и бубен, и при изучении шаманизма столь же мало имеют цены, как шпора Наполеона в военной истории новейшего времени. Чем выше человеческая деятельность, чем определеннее выступает в ней момент ценности, тем более выдвигается функциональный метод постижения и изучения и тем бесплоднее делается доморощенное коллекционирование раритетов и монстров: — мысли столь же бесспорные, сколь и мало памятуемые, когда требуется их применение.
Сознаю, что затрудняю ваше внимание этими слишком простыми истинами, но я вынужден к тому весьма нередко встречающимся неумением или нежеланием считаться с ними, тем элементарным художественно-археологическим хищничеством, тою гаbiез museica[1], которые готовы, кажется, вырезать кусочек картины, лишь бы иметь возможность поместить его именно в определенный дом, по определенной улице, именуемой Музеем; поистине,non а поп luсепdoо [2]: но Муз не засадить в воланы. Во имя интересов культуры должно протестовать против попыток оторвать несколько лучей от солнца творчества и, наклеив на них ярлык, поместить под стеклянный колпак. Этот протест, следует надеяться, не останется без отклика, — если не сейчас, то в будущем, — ибо Музейное дело явно направляется в сторону конкретизации, насыщения жизнью и полноты жизненной совокупности вкруг предметов искусства. Среди страниц П. П. Муратова нахожу несколько, которые готов включить в кодекс музейно-эстетического законодательства. «Может быть, вовсе не в свете музев следует искать источников подлинного энтузиазма перед античным, —пишет автор «Образов Италии» [3]. — Кто решится утверждать, что действительно почувствовал Грецию в четырех стенах Лондонского хранилища и удержал в душе ее образ, выйдя на вечно мокрый Странд или спустившись rпо-северному мечтательным дымчатым и романтическим рощам Хайд Парка. Гений места в Лондоне явно чужд гению мест, где увидели впервые свет мраморы Парфенона и Деметра Книдская, и не ближе ли, к воздуху, каким питали свою невидимую жизнь эти существа античного мира, тот воздух, которым дышит всякий из нас на обширном дворе, пусть не имеющего таких первоклассных вещей, Римского музея Терм… Посетитель, рассматривающий здесь античные рельефы, может услышать иногда падение созревшей груши или стук в окно колеблемого ветром лапчато-лиственного фигового дерева. У старых кипарисов посреди двора играет фонтан, плющ обвивает жертвенных белых быков. Установленные тут во множестве обломки и саркофаги залиты солнцем, делающим их травертин голубым и прозрачным, их мрамор теплым и живым. За прекрасное бытие этих вещей можно отдать совершенство хранимого бережно в глухой комнате шедевра. Лепестки осыпавшейся розы, которые удержались на складках платья женщины, изваянной неизвестно кем и когда, украшают ее еще более, чем все суждения ценителей и споры ученых. В этих лепестках, в этих скользящих по мрамору тенях листьев и ветвей и снующих среди обломков ящерицах есть как бы связь античного с нашим миром, которая одна дает сердцу узнать его и поверить в его жизнь». Тот же автор говорит далее о превосходной мысли устроителей Национального музея вынести под открытое небо и на солнечный свет часть хранимых в нем античных коллекций. «Для античной скульптуры музей более гибелен, чем картинная галерея для живописи Возрождения… Скульптура нуждается в свете и тени, в пространстве неба и тональном контрасте зелени, может быть, даже в пятнах дождя и в движении протекающей около жизни. Для этого искусства музей всегда будет тюрьмой или кладбищем». «Глубокое волнение», — говорит Муратов, — охватывает путешественника в тихом углу форума у источника Ютурны, из которого Диоскуры поили своих лошадей». Но, — спросим себя, — много ли цены было бы у камней этого самого источника, увезенных в Берлинский музей и разложенных на полках вдоль хотя бы отлично просушенных стен?
Не жизненный ли фон этих камней, не функциональное ли их созерцание волнует и возвышает душу? Самое страшное для меня в деятельности нашей Комиссии и всех подобных комиссий и обществ, в какой бы стране они ни работали, — это возможность погрешить против жизни, соскользнув на упрощенный, на легчайший путь умерщвляющего и обездушивающего коллекционирования. А разве не так бывает, когда эстет или археолог рассматривает проявление жизни некоторого организма, функционально единого целого, как самодовлеющие, вырезанные из жизненного духа вещи, вне их функционального отношения к целому.
В описи Лаврской ризницы мы уже встречаем опыты такого умерщвления. Так, говоря о знаменитом потире из рудо-желтого мрамора, пожертвованном великим князем Василием Васильевичем Темным, составитель описи делает пометку: «А мрамору столько-то фунтов, по стольку-то, всего на 3 рубля 50 копеек». Не будем обманывать себя наивной откровенностью этой пометки: nomine mutato fabula паггаtuг[4]. Хотя и в осложненно-утонченном виде, а формула: «мрамора на 3 рубля 50 копеек», можно сказать, канонична для сторонников отвлеченного коллекционирования вещей, вне совокупности известных жизненных условий не имеющих или почти не имеющих смысла. «Можно только мечтать, — скажем с П. П. Муратовым, — что когда-нибудь все найденные на форуме и Палатине рельефы и статуи вернутся сюда из музеев Рима и Неаполя. Когда-нибудь поймут, что для античного лучше честного умирания от времени и от руки природы, чем летаргический сон в музее». — Децентрализация музеев, вынесение музея в жизнь и внесение жизни в музей, музей-жизнь для народа, воспитывающий каждодневно струящиеся около него массы, а не собирание редкостей только для гурманов искусства, — всестороннее жизненное усвоение человеческого творчества, и притом всенародное, а не для замкнутых кучек нескольких специалистов, в художественном целом часто понимающих менее специалистов, — вот лозунги музейной реформы, которые должны быть противоположены тому худшему в культуре прошлого, что воистину заслуживает эпитет «буржуазность».
Но вернемся к теоретическому обсуждению.
В одном из своих докладов Ю. А. Олсуфьев определяет стиль как результат накопления однородных художественных восприятий5* (я бы добавил: творческих, наших реакций) определенной эпохи, и «потому, — говорит он, — в согласии стиля и содержания лежит залог истинной художественности, подлинности искусства данного времени». Таким образом, жизненность искусства зависит от степени объединенности впечатлений и способов их выражений. Истинное искусство есть единство содержания и способов выражения этого содержания, но эти способы выражения легко понять упрощенно, вырезывая из полносодержательной функции воплощения какую-нибудь одну грань. Тогда сторона, одна только сторона, органического единства принимается за нечто самодовлеющее, существующее уединенно от прочих граней воплощения, хотя на самом деле она есть фикция, вне целого не имеющая реальности, подобно тому как не есть эстетическая реальность краска, соскобленная с картины, или совместно звучащие звуки всей симфонии. И если эстет, на основании этого своего опрощенского недочувствия, попытается разрезать нити или, точнее, кровеносные артерии, связующие усмотренную сторону художественного произведения с другими, им, эстетом, не замеченными, то он разрушает единство содержания и способов их выражения, уничтожает стиль предмета искусства или искажает его, а, исказив или уничтожив стиль, обесстилив произведение, тем самым лишает его подлинной художественности. Художественное произведение, повторяем, художественно — не иначе как в полноте необходимых для существования его условий, в расчете на которые и в которых оно было порождено. Устранение части этих условий, отвод или подмен некоторых из них, лишает художественное произведение его игры и жизни, искажает его и даже делает антихудожественным. Черты инородных стилей, внесенные в произведение определенного стиля, — часто бывают отвратительны, если только не произведено нового творческого синтеза. Афродита в фижмах так же была бы невыносима, как маркиза XVII века на аэроплане. Но если в этой примитивной форме целостность художественного произведения общепризнана, то далеко не так же ясна всем общеобязательность и широта высказанного здесь предусловия художественности. Конечно, всякий знает, что для эстетического феномена картины или статуи нужен свет, для музыки — тишина, для архитектуры — пространство, но уже не с, такой степенью ясности памятует всякий, что эти общие условия, кроме того, должны иметь и некоторые качественные определенности и что, в таких своих определенностях, они — вовсе не сверхдолжная заслуга, не милость к ним их созерцателя, но конститутивно входят в самый организм художественного произведения и, предусмотренные творцом его, образуют его продолжение, хотя лежащее и за пределами того, что, ради краткости и упрощая дело, мы называем собственно художественным произведением.
Картина, например, должна быть освещена некоторым определенным светом, рассеянным, белым, достаточной силы, однородным, а не цветным, не пятнами и т. д., и вне этого требуемого освещения она как предмет искусства, т. е. как эстетический феномен, не живет. Осветить картину красным светом, если она написана для освещения белым, — это значит убить эстетический феномен как таковой, ибо рама, холст и краски — вовсе не произведение искусства. Подобно сему, поместить архитектурное произведение в пространстве туманном или слушать музыкальное произведение в зале с плохой акустикой — это опять значит исказить или уничтожить эстетический феномен. Но и более того: есть условия восприятия художественных произведений, так сказать, отрицательного характера; нельзя, например, слушать симфонию или смотреть картину в помещении, наполненном невыносимо зловонными газами, и эти отрицательные условия, раз не соблюденные в некоторой определенной их качественности, вклиниваются в стиль произведения, разрушают единство формы и содержания и тем уничтожают произведение как таковое. Как положительно, так и отрицательно художественное произведение есть центр целого пучка условий, при которых оно только и возможно, как художественное, и вне своих конститутивных условий оно как художественное просто не существует. Для станковой живописи мы подбираем раму и фон, для статуи — драпировку, для здания — окружающую его совокупность цветовых пятен и воздушных пространств, для музыки общий характер одновременных с нею впечатлений. Чем сложнее условия жизни данного произведения, тем легче исказить его стиль, тем легче сделать ложный шаг, незаметно уводящий с плоскости подлинной художественности и ведущий к бесстилию.
Это общее положение в особенности относится к искусству церковному. Эстетика недавнего прошлого считала себя вправе свысока смотреть на русскую икону; в настоящее время глаза эстетов раскрылись на эту сторону церковного искусства. Но этот первый шаг, к сожалению, — пока еще только первый, и нередко эстетическое недомыслие и недочувствие, по которому икона воспринимается как самостоятельная вещь, находящаяся обычно в храме, случайно помещенная в храме, но с успехом могущая быть перенесенной в аудиторию, в музей, в салон или еще уж не знаю куда. Я позволил себе назвать недомыслием этот отрыв одной из сторон церковного искусства от целостного организма храмового действа как синтеза искусств, как той художественной среды, в которой, и только в которой, икона имеет свой подлинный художественный смысл и может созерцаться в своей подлинной художественности. Даже самый легкий анализ любой из сторон церковного искусства покажет связанность этой стороны с другими, — я лично убежден, — со всеми, — но нам сейчас достаточно отметить хотя бы некоторые, почти наудачу взятые, взаимно обусловленности сторон церковного искусства.
Возьмем, напр., ту же икону. Конечно, далеко не безразличен способ, каким она освещена, и, конечно, для художественного бытия иконы освещение ее должно быть именно то самое, в виду которого она написана. Это освещение в данном случае — отнюдь не есть рассеянный свет художественного ателье или музейной залы, но неровный и неравномерный, колышущийся, отчасти, может быть, мигающий свет лампады. Рассчитанная на игру трепетного, волнуемого каждым ветерком пламени, заранее учитывающая эффекты цветных рефлексов от пучков света, проходящего через цветное, порою граненое, стекло, икона может созерцаться как таковая только при этом струении, только при этом волнении света, дробящегося, неровного, как бы пульсирующего, богатого теплыми призматическими лучами, — света, который всеми воспринимается как живой, как греющий душу, как испускающий теплое благоухание. Писанная приблизительно при тех же условиях, в келье полутемной, с узким окном, при смешанном искусственном освещении, икона оживает только в соответственных условиях и, напротив того, мертвеет и искажается в условиях, которые могли бы, отвлеченно и вообще говоря, показаться наиболее благоприятными для произведения кисти, — я говорю о равномерном, спокойном, холодном и сильном освещении музея. И многие особенности икон, которые дразнят пресыщенный взгляд современности: преувеличенность некоторых пропорций, подчеркнутость линий, обилие золота и самоцветов, басма и венчики, подвески, парчовые, бархатные и шитые жемчугом и камнями пелены, — все это, в свойственных иконе условиях, живет вовсе не как пикантная экзотичность, а как необходимый, безусловно неустранимый, единственный способ выразить духовное содержание иконы, т. е. как единство стиля и содержания, или, иначе, — как подлинная художественность. Золото, — варварское, тяжелое, бессодержательное при дневном рассеянном свете, — волнующимся пламенем лампады или свечки оживляется, ибо искрится мириадами всплесков то там, то здесь, давая предчувствие иных, неземных светов, наполняющих горнее пространство. Золото — условный атрибут мира горнего, нечто надуманное и аллегорическое в музее — есть живой символ, есть изобразительность в храме с теплящимися лампадами и множеством зажженных свечей. Точно так же примитивизм иконы, ее порой яркий, почти невыносимо яркий колорит, ее насыщенность, ее подчеркнутость есть тончайший расчет на эффекты церковного освещения. Тут, во храме, вся эта преувеличенность, смягчаясь, дает силу, недостижимую обычным изобразительным приемам, и в лице святых мы усматриваем тогда, при этом церковном освещении, лики, т. е. горние облики, живые явления иного мира, первоявления. Uhrphanomena, — сказали бы мы вслед за Гете. В храме мы стоим лицом к лицу перед платоновским миром идей, в музее же мы видим не иконы, а лишь шаржи на них.
Но пойдем теперь далее и от искусства огня, необходимо входящего в синтез храмового действа, перейдем к искусству дыма, без которого опять-таки не существует этого синтеза. Нужно ли доказывать, что тончайшая голубая завеса фимиама, растворенного в воздухе, вносит в созерцание икон и росписей такое смягчение и углубление воздушной перспективы, о которой не может мечтать и которого не знает музей Нужно ли напоминать, что этой атмосферою, непрестанно движущейся, атмосферою материализованною, атмосферою, видимой взору, и притом как некая тончайшая зернистость, в росписи и иконы привносятся совершенно новые достижения искусства воздуха, которые, однако, новы только для светского отвлеченного, уединенного искусства, но, будучи вовсе не новыми в искусстве церковном, заранее учтены его творцами и, следовательно, без которых их произведения не могут не искажаться.
Никто не станет спорить, что электрический свет убивает краску и нарушает равновесие цветовых масс; если я скажу, что нельзя рассматривать икону в богатом синими и фиолетовыми лучами электрическом свете, то едва ли кто станет спорить со мною. Всякий знает, что электрический свет как ожог уничтожает и психическую восприимчивость. Это пример отрицательного условия художественности церковного искусства. Но если есть условия отрицательные, то есть, тем более, и положительные, совокупностью своею определяющие не только храмовое действие, как нечто целое, но и каждую сторону его, как органически соподчиненную всем прочим. Стиль требует известной полноты круга условий, некоторой замкнутости художественного целого, как особого мира, и вторжение в него элементов иного характера ведет к искажению как целого, так и отдельных частей, в целом имевших свой центр и начало равновесия. В храме, говоря принципиально, все сплетается со всем: храмовая архитектура, например, учитывает даже такой малый, по-видимому, эффект, как вьющиеся по фрескам и обвивающие столпы купола ленты голубоватого фимиама, которые своим движением и сплетением почти беспредельно расширяют архитектурные пространства храма, смягчают сухость и жёсткость линий и, как бы расплавляя их, приводят в движение и жизнь. Но мы говорим доселе только о небольшой части храмового действа и, притом, — сравнительно очень однообразной. Вспомним о пластике и ритме движений священно служащих, например при каждении, об игре и переливах складок драгоценных тканей, о благовониях, об особых огненных провеиваниях атмосферы, ионизированной тысячами горящих огней, вспомним далее, что синтез храмового действа не ограничивается только сферой изобразительных искусств, но вовлекает в свой круг искусство вокальное и поэзию, — поэзию всех видов, сам являясь в плоскости эстетики — музыкальною драмой. Тут все подчинено единой цели, верховному эффекту кафарсиса этой музыкальной драмы, и потому всё, соподчиненное тут друг другу, не существует или по крайней мере ложно существует взятое порознь. Поэтому, оставляя в стороне мистику и метафизику культа и обращаясь исключительно в автономной плоскости искусства как такового, я все же изумляюсь, когда мне приходится слышать речи об охране такого памятника высокого искусства, как Лавра, с ограничением внимания на какой-нибудь одной стороне и с антикультурным и антихудожественным равнодушием с другой. Если бы любитель вокальной музыки стал указывать мне, что в церковных напевах, так тесно связанных с античностью, мы имеем высокое искусство, может быть, и даже, вероятно, высшее вокальное искусство, сравнимое в области инструментальной разве только с Бахом; если бы во имя этой культурной ценности он стал бы требовать охраны певческой стороны богослужения, в частности ссылаясь на хранимые Лаврским преданием местные особенные распевы, то я, разумеется, пожал бы ему руку. Но мне трудно было бы при этом удержаться от горечи в упреке: «Неужели же вам все равно, что разрушаются своды высоких архитектурных достижений, что осыпаются фрески и перемазываются или расхищаются иконы?» Подобно сему, любителю пения и вместе ценителю изобразительных искусств я не мог бы не противопоставить своей заботы об охране памятников древней поэзии церковной, доселе сохранившей особенности древнего распевного способа чтения, древнего скандирования, и об охране рукописей былых веков, полных исторического значения, осуществивших в совершенстве композицию книги как целого. А всем им, ценителям искусства вместе, я не мог бы не напомнить о входящих в состав храмового действа более вспомогательных, но, однако, весьма существенных в организации этого действа как художественного целого искусствах, забытых или полузабытых современностью: об искусстве огня, об искусстве запаха, об искусстве дыма, об искусстве одежды и т. д., исключительно до единственных в мире Троицких просфор с неведомым секретом их печения и до своеобразной хореографии, проступающей в размеренности церковных движений при входах и выходах церковнослужителей, в схождениях и восхождениях ликов, в обхождении кругом престола и храма и в церковных процессиях. Вкусивший чар античности хорошо знает, до какой степени это все антично и живет как наследие и единственная прямая отрасль древнего мира, в частности — священной трагедии Эллады. Даже такие подробности, как специфические прикосновения к различным поверхностям, к священным вещам различного материала, к умащенным и пропитанным елеем, б
лаговониями и фимиамом иконам, притом прикосновения чувствительнейшей из частей нашего тела, губами, — входят в состав целого действа как особое искусство, как особые художественные сферы, например, как искусство осязания, как искусство обоняния и т. п., и, устраняя их, мы лишились бы полноты и завершенности художественного целого. Я не буду говорить об оккультном моменте, свойственном всякому художественному произведению вообще, а храмовому действу по преимуществу: это завело бы нас в область слишком сложную; не могу говорить я здесь и о символике, необходимо присущей всякому искусству, в особенности искусству органических культур. С нас достаточно и внешнего, поверхностного можно сказать, учета стиля как единства всех средств выражения, чтобы говорить о Лавре как о целостном художественно-историческом и единственном в своем роде мировом памятнике, требующем бесконечного внимания и бесконечной бережности к себе. Лавра, в порядке культурном и художественном рассматриваемая, должна, как единое целое, быть сплошным «музеем», не лишаясь ни одной капли драгоценной влаги культуры, здесь так стильно, в самом разностилии эпох, собиравшейся в течение московского и петербургского периодов нашей истории. Как памятник и центр высокой культуры Лавра бесконечно нужна России, и притом в ее целости, с ее бытом, с ее своеобразною, отошедшею уже давно в область далекого прошлого жизнью. Весь своеобразный уклад этой исчезнувшей жизни, этого острова XIV—XVII веков, должен быть государственно оберегаем, по крайней мере с не меньшею тщательностью, чем в Беловежской Пуще сберегались последние зубры. Если бы в пределах государства оказалось, хотя и чуждое нам по культуре и стоящее вне нашей истории учреждение, подобное Лавре, магометан или ламаитов, то могло ли бы государство поколебаться в мысли о поддержке и охране такого учреждения. Во сколько же раз более внимательным должно быть государство к этому зародышу и центру нашей истории, нашей культуры, научной и художественной? При этом я считаю весьма непроникновенным и эстетически недочувствованным замыслом передать пользование Лаврой из рук монахов в руки приходских общин. Кто вникал в несоизмеримость и качественное различие быта, психологии и, наконец, богослужебной манеры иноков, хотя бы и плохих, и — людей, вне монастыря живущих, хотя бы и весьма добродетельных, тот не может не согласиться со мной, что было бы великим бесстилием предоставить служение в Лавре белому духовенству. Даже красочно, в смысле цветовых пятен в церквах или на площадях Лавры, замена черных фигур с их своеобразною монашескою посадкой какими-либо другими, иного стиля, или вовсе бесстильными сразу разрушила бы целостность художественного впечатления от Лавры и сделала бы ее из памятника жизни и творчества мертвым складом – более или менее случайных вещей. Я понял бы фанатическое требование разрушить Лавру, так, чтобы не осталось камня на камне, — во имя религии социализма; но я решительно отказываюсь понять культуртрегерство, в силу случайного преобладания в наше время специалистов именно по изобразительному искусству, а не по каким-либо иным — культуртрегерство, ревностно защищающее икону, стенописи и самые стены и равнодушное к другим, нисколько не менее драгоценным достижениям древнего искусства, главное же — не считающееся с высшей задачей искусств — их предельным синтезом, так удачно и своеобразно разрешенною в храмовом действе Троице-Сергиевой Лавры и с такою неуемною жаждою искомою покойным Скрябиным.
Не к искусствам, а к Искусству, вглубь до самого средоточия Искусства, как первоединой деятельности, стремится наше время. И от него не сокрыто, где — не только текст, но и все художественное воплощение «Предварительного действа».
1918 год.
Примечания
Первая статья, написанная Флоренским во время работы в Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой Лавры (см.: Троице-Сергиева Лавра и Россия). Машинописные правленые оригиналы статьи известны по спискам:
1. Центральный государственный архив литературы и искусства, ф. 2283, оп. 1, д. 140;
2. Отдел хранения Сергиево-Посадского историко-художественного музея-заповедника, ср. Комиссия по охране Лавры, д. 3, л. 18—23;
3. Отдел рукописей Государственной Третьяковской галереи, ф. 31, д. ИЗО;
4. Архив священника Павла Флоренского. Все списки имеют идентичное заглавие «О храмовом действе как синтезе искусств» и датировку написания: «Сергиев Посад. 1918 октября 24/25 / ноября 6/7 в дни годовщины Октябрь-213
7
Религиозное искусство обращается к таким человеческим чувствам, как сострадание и сочувствие, умиление и покой, просветлённая радость и одухотворение.Религиозное искусство обращается к таким человеческим чувствам, как сострадание и сочувствие, умиление и покой, просветлённая радость и одухотворение.
8
Православный храм Зримым напоминанием о Боге и призывом к Нему является икона. Зримым напоминанием о Боге и призывом к Нему является икона. Строгие одноголосные напевы в древности были созвучны ликам святых, представленным на иконах, в мозаиках, фресках. В 18 веке эти напевы сменили многоголосные концертные композиции, символизирующие могущество и единение светского и церковного начал как основы государственности России. Строгие одноголосные напевы в древности были созвучны ликам святых, представленным на иконах, в мозаиках, фресках. В 18 веке эти напевы сменили многоголосные концертные композиции, символизирующие могущество и единение светского и церковного начал как основы государственности России.
9
Золотой фон, красочные пятна в мозаиках, сияние лампад и свечей, пение певцов усиливают благолепие службы.Золотой фон, красочные пятна в мозаиках, сияние лампад и свечей, пение певцов усиливают благолепие службы. Внутреннее, душевно- духовное наполнение обряда молитвой есть дело находящихся в храме людей.Внутреннее, душевно- духовное наполнение обряда молитвой есть дело находящихся в храме людей.
10
Дмитровский собор. Владимир
11
Иконостас Благовещенского собора
12
13
14
Сент- Шапель (Святая капелла). Часовня на острове Сите. Париж
15
Католический собор Грандиозность и величественность архитектурного образа звучат особенно возвышенно в светлом, взлетающем пространстве интерьера. Мощным потоком вверх устремляются все элементы декора: тонкие, изящные столбы, колонны, стрельчатые арки; ажурные окна с цветными стёклами- витражами.Грандиозность и величественность архитектурного образа звучат особенно возвышенно в светлом, взлетающем пространстве интерьера. Мощным потоком вверх устремляются все элементы декора: тонкие, изящные столбы, колонны, стрельчатые арки; ажурные окна с цветными стёклами- витражами.
16
Римско- католический храм непорочного зачатия Пресвятой Девы Марии. Москва
17
18
Архитектура, живопись, скульптура, таинство литургического действа в православном храме соотносятся с хоровым пением без сопровождения (а капелла), в католическом- с пением, со звучанием органа.Архитектура, живопись, скульптура, таинство литургического действа в православном храме соотносятся с хоровым пением без сопровождения (а капелла), в католическом- с пением, со звучанием органа.
19
Мечеть Джами Маджида Каллиграфический орнамент. Марокко
20
Мусульманский храм (мечеть) Великий купол мечети символизирует единого Бога (Аллаха), а минарет (башня около мечети)- его пророка (Магомета).Великий купол мечети символизирует единого Бога (Аллаха), а минарет (башня около мечети)- его пророка (Магомета). Мусульманская мечеть включает в себя два соразмеренных пространства- открытый двор и затенённый молитвенный зал.Мусульманская мечеть включает в себя два соразмеренных пространства- открытый двор и затенённый молитвенный зал.
21
Главные архитектурные элементы мечети послужили основой для формирования мусульманских понятий о красоте.Главные архитектурные элементы мечети послужили основой для формирования мусульманских понятий о красоте. Огромный купол, архитектурные «сталактиты»- ниши, нависающие друг над другом, создают иллюзию бесконечного и непостижимого неба и символизируют божественную красоту, а минарет- божественное величие.Огромный купол, архитектурные «сталактиты»- ниши, нависающие друг над другом, создают иллюзию бесконечного и непостижимого неба и символизируют божественную красоту, а минарет- божественное величие. На стенах мечети размещаются декоративно оформленные изречения из Корана.На стенах мечети размещаются декоративно оформленные изречения из Корана.
22
В религиозной культуре ислама – архитектура (дворцы, мечети) и поэзия, звучащая под аккомпанемент струнных инструментов.В религиозной культуре ислама – архитектура (дворцы, мечети) и поэзия, звучащая под аккомпанемент струнных инструментов. Изображение божества и любого существа считалось святотатством. Поэтому художественный стиль ислама- декоративный, орнаментальный.Изображение божества и любого существа считалось святотатством. Поэтому художественный стиль ислама- декоративный, орнаментальный. Орнамент строится на ритмическом повторении основных мотивов. А повторение в мусульманстве считается одним из способов постижения истины и выражения преданности Аллаху.Орнамент строится на ритмическом повторении основных мотивов. А повторение в мусульманстве считается одним из способов постижения истины и выражения преданности Аллаху.
23
Джума- мечеть Ходжа Ахрар Вали (Мечеть Джами), Ташкент
24
25
26
27
28
29
Резьба по камню. Ангкор
30
Буддийский храм в Санкт-Петербурге
31
Буддийский храм Сооружён из мощных обтёсанных камней и плит, был основой для пышного и тяжёлого орнаментального скульптурного декора, охватывающего почти всю его поверхность. Следствием этого является отсутствие свода и арки.Сооружён из мощных обтёсанных камней и плит, был основой для пышного и тяжёлого орнаментального скульптурного декора, охватывающего почти всю его поверхность. Следствием этого является отсутствие свода и арки. На кровлях висят многочисленные колокольчики, наполняя пространство нежным мелодичным звоном.На кровлях висят многочисленные колокольчики, наполняя пространство нежным мелодичным звоном.
32
Колокольчики были защитой святилища от проникновения злых духов, входили в состав ритуальных предметов.Колокольчики были защитой святилища от проникновения злых духов, входили в состав ритуальных предметов. Буддийские религиозные праздники сопровождаются обычно шествиями с театрализованными представлениями, музыкой, ритуальными танцами на открытом воздухе.Буддийские религиозные праздники сопровождаются обычно шествиями с театрализованными представлениями, музыкой, ритуальными танцами на открытом воздухе.
33
34
Буддийский хурал Золотая обитель Будды Шакьямуны, Калмыкия
35
Буддийский храм. Пекин
36
Храм Махабодхи знаменитый буддийский храм в Бодх-Гая (штат Бихар, Индия), расположенный в том месте, где Гаутама Сидхартха достиг просветления и стал Буддой. Бодх-Гая находится в индийском штате Бихар, в 96 километрах от Патны. В храмовый комплекс входит также святое дерево Бодхи. Это дерево было выращено из семени дерева Шри Маха Бодхи на Шри-Ланке, которое, в свою очередь, произошло от оригинального дерева Махабодхи, под которым нашёл просветление Будда.буддийский Бодх-Гая Гаутама Сидхартха просветления Бодх-Гая БихарПатныдерево Бодхи Шри Маха Бодхи Шри-Ланке
37
38
Буддийский храм в Санкт-Петербурге (современное официальное название: Санкт- Петербургский буддийский храм «Дацан Гунзэчойнэй») самый северный в мире буддийский храм. «Гунзэчойнэй» в переводе с тибетского означает «Источник святого учения Всесострадающего Владыки- отшельника».Буддийский храм в Санкт-Петербурге (современное официальное название: Санкт- Петербургский буддийский храм «Дацан Гунзэчойнэй») самый северный в мире буддийский храм. «Гунзэчойнэй» в переводе с тибетского означает «Источник святого учения Всесострадающего Владыки- отшельника».Дацан
39
Вопросы: Рассмотрите фотографии храмов, представляющих основные мировые религии: христианскую ( православие и католицизм), буддийскую и мусульманскую. Опешите специфику каждого из них. Есть ли между ними что-либо общее? В чём специфика каждого?Рассмотрите фотографии храмов, представляющих основные мировые религии: христианскую ( православие и католицизм), буддийскую и мусульманскую. Опешите специфику каждого из них. Есть ли между ними что-либо общее? В чём специфика каждого? Какие искусства объединяются в религиозных ритуалах?Какие искусства объединяются в религиозных ритуалах? Послушайте музыку, сопровождающую богослужение в разных религиях, и определите, в каких храмах она должна звучать. Соотнесите характер её звучания с особенностями того или иного храма.Послушайте музыку, сопровождающую богослужение в разных религиях, и определите, в каких храмах она должна звучать. Соотнесите характер её звучания с особенностями того или иного храма.
40
Если верить летописи города, то первые буддисты появились в Северной столице достаточно давно, еще во времена строительства Петропавловской крепости, а ведь это здание считается самым первым сооружением Санкт- Петербурга. Нужно сказать, что эти люди являлись подданными Калмыцкого ханства, которое в ту пору еще не входило в состав России. Волжские калмыки помогали возводить крепостные каменные валы. Но позже приблизительно с 18 до самой середины 19 веков ни в одном источнике не встречается упоминаний о том, что в городе появлялись люди, исповедовавшие какую-то другую религию. Первая буддистская община возникает в городе только в конце 19 века. Согласно статистическим данным переписи населения города в 1897 года, в городе на тот момент проживали только 75 буддистов. Хотя буквально через 13 лет, а именно в 1910 их количество увеличивалось до 200 человек. Большую часть из них составляли забайкальские буряты и волжско- донские калмыки. Представителям этой новой для города конфессии удалось получить разрешение на строительство храма. Посланник Далай- ламы обратился к императору Николаю II, и после его согласия в достаточно уединенном месте на берегу Большой Невки в течение шести лет продолжалось возведение этого внушающего трепет строения. Здесь же соорудили и общежитие, предназначенное как для приезжих буддистов, так и для монахов. Одновременно со всем этим строится еще и служебный флигель, который, к сожалению, не сохранился до наших времен.Если верить летописи города, то первые буддисты появились в Северной столице достаточно давно, еще во времена строительства Петропавловской крепости, а ведь это здание считается самым первым сооружением Санкт- Петербурга. Нужно сказать, что эти люди являлись подданными Калмыцкого ханства, которое в ту пору еще не входило в состав России. Волжские калмыки помогали возводить крепостные каменные валы. Но позже приблизительно с 18 до самой середины 19 веков ни в одном источнике не встречается упоминаний о том, что в городе появлялись люди, исповедовавшие какую-то другую религию. Первая буддистская община возникает в городе только в конце 19 века. Согласно статистическим данным переписи населения города в 1897 года, в городе на тот момент проживали только 75 буддистов. Хотя буквально через 13 лет, а именно в 1910 их количество увеличивалось до 200 человек. Большую часть из них составляли забайкальские буряты и волжско- донские калмыки. Представителям этой новой для города конфессии удалось получить разрешение на строительство храма. Посланник Далай- ламы обратился к императору Николаю II, и после его согласия в достаточно уединенном месте на берегу Большой Невки в течение шести лет продолжалось возведение этого внушающего трепет строения. Здесь же соорудили и общежитие, предназначенное как для приезжих буддистов, так и для монахов. Одновременно со всем этим строится еще и служебный флигель, который, к сожалению, не сохранился до наших времен.
41
Проектом храма занимались два человека архитектор Барановский и некто Березовский, будучи студентом Института гражданских инженеров. В своей работе они предпочли использовать в качестве образца элементы средневековой архитектуры Тибета, предварительно подвергнув ее модернизации и европеизации. Здание напоминает собой параллелограмм, который сужается кверху. Красивый портик украшает храм на южной стороне главного фасада. – Четыре величественные колоны с квадратным сечением декорированы бронзовыми капителями. Если вы захотите подняться наверх, то сделать это можно по широкой гранитной лестнице. Для облицовки стен храма специально был выбран гранит в красно фиолетовых тонах. Верхняя же часть сооружения выложена из красного кирпича, который украсили синими поясами и сочетающимися с ними белыми кругами. С северной стороны здание храма, состоящее из трех этажей, граничит с четырехэтажной башней, увенчанной так называемым «ганчжиром», представляющим собой позолоченное медное завершение. По сторонам храм как бы охраняется восьмиградусным кругом «хардэ» с медными фигурами газелей, что является символом буддизма. Печатные молитвенные тексты располагаются в позолоченных конусах по углам главного фасада. Внутри храм заботливо украсили цветными витражами, а пол выложен многоцветной плиткой. В Санкт-Петербурге это место хорошо известно не только, как буддистская молельня, но и в каком-то роде музей центр духовности и культуры индийской части Тибета. а в данный момент здесь еще и образована так называемая монастырская школа, в которой можно получить одно из самых лучших буддийских образований в нашей стране.Проектом храма занимались два человека архитектор Барановский и некто Березовский, будучи студентом Института гражданских инженеров. В своей работе они предпочли использовать в качестве образца элементы средневековой архитектуры Тибета, предварительно подвергнув ее модернизации и европеизации. Здание напоминает собой параллелограмм, который сужается кверху. Красивый портик украшает храм на южной стороне главного фасада. – Четыре величественные колоны с квадратным сечением декорированы бронзовыми капителями. Если вы захотите подняться наверх, то сделать это можно по широкой гранитной лестнице. Для облицовки стен храма специально был выбран гранит в красно фиолетовых тонах. Верхняя же часть сооружения выложена из красного кирпича, который украсили синими поясами и сочетающимися с ними белыми кругами. С северной стороны здание храма, состоящее из трех этажей, граничит с четырехэтажной башней, увенчанной так называемым «ганчжиром», представляющим собой позолоченное медное завершение. По сторонам храм как бы охраняется восьмиградусным кругом «хардэ» с медными фигурами газелей, что является символом буддизма. Печатные молитвенные тексты располагаются в позолоченных конусах по углам главного фасада. Внутри храм заботливо украсили цветными витражами, а пол выложен многоцветной плиткой. В Санкт-Петербурге это место хорошо известно не только, как буддистская молельня, но и в каком-то роде музей центр духовности и культуры индийской части Тибета. а в данный момент здесь еще и образована так называемая монастырская школа, в которой можно получить одно из самых лучших буддийских образований в нашей стране.
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
Пещерный храм Аджанты
54
55
«Искусства обходят кругом весь мир и циркулируют, как кровь в наших жилах»
Вольтер
На протяжении всего периода существования человечества существует и искусство. В масштабах всего общества, искусство – особый способ познания и отражения действительности, часть духовной культуры человека, так и всего человечества, многообразный результат творческой деятельности всех поколений.
Каждый вид искусства говорит на своем языке о вечных проблемах жизни, о добре и зле, о любви и ненависти, о радости и горе, о красоте мира и души человека, о комичности и трагичности жизни. Различные виды искусства взаимно обогащаются, постоянно взаимодействуя друг с другом. Такое единение и взаимосвязь называют синтезом искусств.
Синтез таких видов искусств как архитектура, музыка, декоративно-прикладное искусство, монументальное искусство, скульптура, религиозная живопись находит свое воплощение в культовых постройка – Храмах. Издавна образ Храма содержал в себе выходящую за пределы человеческого сознания идею Божественного и в то же время вбирал все представления о мироустройстве в той или иной религии (христианство, буддизм, ислам, иудаизм). Храм для верующего человека является земным жилищем неземного и вездесущего Бога, местом общения с Богом через молитву, местом единения с Богом через таинство, местом спасения души.
Огромный и сложный мир Православного Храма открывается каждому из нас по-своему. Одному – глубиной святоотеческой мысли, другому – возвышенной красотой фресковой росписи и иконописи, а кому-то – торжественностью и величием обрядов.
Каждый Православный Храм неповторим. Вспомним о величественном Храме Христа Спасителя – самом крупном Кафедральном Соборе России. Он относится к числу так называемых обетных Храмов, возводившихся в знак благодарения за победу и в вечное поминовение о погибших. Этот необыкновенный Храм был построен в благодарность за заступничество Всевышнего в критический период истории России, как памятник мужеству русского народа в борьбе с Наполеоновским нашествием 1812 г.
Автором проекта был русский архитектор К. А. Тон, который посвятил Храму Христа Спасителя почти полвека. Имея характерный для России силуэт пятиглавого собора, Храм в плане представлял собой равноконечный крест с выступами в углах. Над созданием Храма под руководством К. А. Тона трудились лучшие архитекторы, строители и художники того времени.
Свой вклад внесли архитекторы Н. В. Дмитриев, И. С. Каминский, И. И. Свизяев, К. К. Рахау, А. И. Резанов. Уникальная роспись создавалась художниками Российской Академии Художеств В. Суриковым, Т. Неффом, Н. Кошелевым, Г. Семирадским, И. Крамским, В. Верещагиным, П. Плешановым, В. Марковым. Авторами фасадных скульптур были П. Клодт, Н. Рамазанов, А. Логановский, Н. Пименов, П. Ставассер. Врата Храма были исполнены по моделям графа Ф. Толстого. Известны имена каменных дел мастеров, которые вели работы: К. Анисимов, М. Филиппов, Рябков.
Скульптурное и живописное убранство Храма Христа Спасителя представляло собой редкое единство, выражающее все милости Господни, ниспосланные молитвами праведников на Россию. Поэтому на всех стенах Храма были помещены фигуры святых заступников, кто потрудился для утверждения веры православной, а также князей русских, положивших свои жизни за свободу и целостность России. Имена доблестных героев были начертаны на мраморных досках, расположенных в нижней галерее Храма.
В Храме Христа Спасителя был собственный хор – один из лучших в Москве. В Храме звучали голоса Ф. Шаляпина и К. Розова. Исполнялись произведения П. Чайковского, А. Архангельского, П. Чеснокова, А. Кастальского.
В 1931г. Храм Христа Спасителя по решению ЦИК СССР был уничтожен.
«Прощай, хранитель русской славы,
Великолепный храм Христа,
Наш великан золотоглавый,
Что над столицею блистал…
Венчанных славою героев
Россия отдала векам,
Христу Спасителю построив
В сердцах нерукотворный храм…»
Считалось, что эти строки, ходившие в 1931 г. в списках, написал академик Н. В. Арнольди.
В 1999г. новый Храм Христа Спасителя был восстановлен как условная внешняя копия первоначального архитектурного шедевра.
Полное единение архитектуры, скульптуры, религиозной живописи, декоративно-прикладного искусства, религиозного пения, звуков органа присутствует в величественном образе католического Храма.
Обратимся к конкретному образу – Римско-католическому собору непорочного зачатия Пресвятой Девы Марии. Это самый большой католический Храм России, один из двух действующих Храмов Москвы. Собор был построен в начале 20 столетия на средства польской общины Москвы и католиков других городов России. Проект архитектора Ф. О. Богдановича – Дворжецкого был выполнен в неоготическом стиле. Прообразом фасада послужил готический собор в Вестминстере, а прообразом купола явился купол кафедрального собора в Милане. Планировка собора крестообразная.
На шпиле центральной башенки Храма установлен крест. В притворе собора находится скульптурное изображение Креста Господня с Христом Распятым. Стрельчатые оконные проемы украшены витражами, которые делают прозрачной и легкой преграду между интерьером собора и внешним миром.
Под оконными проемами, на внутренних поверхностях стен находятся 14 барельефов – 14 «стояний» Крестного пути. За первой стрельчатой аркой потолка находятся хоры для певчих и орган. В Храме находятся частицы мощей святых, а также частица покрывала Пресвятой Девы Марии.
В пресвитерии собора, на стене апсиды находится Распятие. По обе стороны от Распятия установлены 2 гипсовых фигуры – Матери Божьей и Евангелиста Иоанна. Обе скульптуры выполнены подмосковным скульптором С. Захлебиным. В 2005 г. в соборе установлен новый орган, подаренный лютеранским собором швейцарского города Базель.
Примечателен образ древнего буддийского Храма. Древние Храмы в виде пагод (ступ) возникли в древней Индии. Они имели форму перевернутой чаши. В фундамент таких построек замуровывали буддийские реликвии, священные писания, драгоценности.
В древнем Китае, а впоследствии и в Японии, пагоды трансформировались в высокие многоярусные башни с далеко выступающими и загнутыми кверху карнизами крыш. На кровлях подвешивали многочисленные колокольчики, которые защищали святилище от проникновения злых духов.
В состав храмового комплекса входили пагоды, колокольня, зал для проповедей, библиотека, зал для медитаций, помещение – жилище монахов и трапезная. Буддийские Храмы были украшены настенной живописью, живописными свитками и скульптурами, отображавшими образы Будды, образы богов-хранителей, гневных и благостных, а также буддийских святых. Буддийская скульптура – деревянная, бронзовая, глиняная и лаковая – служила неотъемлемой частью буддийского ритуала, объектом молитвенного поклонения. Древние буддийские Храмы становились произведениями зодчества и центрами многих искусств – архитектуры, садово-паркового искусства, скульптуры, живописи, каллиграфии, декоративно-прикладного искусства.
Обратимся к образу одного из самых крупных буддийских памятников на земле – Храму Боробудур. Храм расположен на острове Ява в Индонезии, построен между 750 и 850 гг. Боробудур выстроен в форме ступы, которая напоминает гигантскую мандалу. Эта мандала отражает схему мироздания в соответствии с буддийскими представлениями. Фундамент ступы квадратный со стороной 118метров. У ступы имеются восемь ярусов, пять нижних – квадратные, а три верхние – круглые. На верхнем ярусе расположено72 малых ступ вокруг большой центральной ступы. Каждая ступа в форме колокола с большим количеством украшений. Внутри ступ помещены статуи Будды.
Сотни лет Храм лежал под слоем вулканического пепла. В 1984г. Боробудур был восстановлен при содействии ЮНЕСКО. В настоящее время Храм является местом паломничества и молитв. По мере совершения ритуального обхода каждого яруса, паломники знакомятся с жизнью Будды и с элементами его учения. А прикосновение к каждому Будде из ступ на верхнем ярусе, через выемки в ступе, согласно поверьям, приносит счастье.
В религиозной культуре ислама главным священным сооружением является мечеть. Мечеть – это мусульманское молитвенное архитектурное сооружение. С точки зрения мусульманина мечеть – это модель и символ мира. Архитектура мечети символична. Мусульманская мечеть включает в себя два соразмерных пространства – открытый двор и затененный молитвенный зал. Великий купол мусульманской мечети символизирует единого Бога – Аллаха. Башни, находящиеся рядом с мечетью – минареты – его пророка Магомета.
Художественный стиль ислама – декоративный. Мусульмане на протяжении многих веков считали святотатством изображать человеческий облик или образы животных. Мусульманские святыни обильно украшались сложнейшими орнаментальными композициями, в которых гармонично взаимодействовали элементы растительного и геометрического орнамента. Также каллиграфическое искусство в мусульманских странах было доведено до совершенства. Арабская вязь, возникшая в Ираке, первоначально использовалась как способ украшения мечетей. Ею же переписывали священные тексты.
Одной из крупнейших в мире мусульманских святынь является мечеть Джами Масджида (Пятничная или Соборная мечеть), находящаяся в Индии. Это строение поражает величием своей архитектуры и законченностью. Высшая точка мечети находится на высоте 61,3 м. Высота боковых минаретом достигает 41 м. Внутри мечети – просторный молельный двор площадью в 400 кв. м.
Для верующих эта мечеть имеет особое значение. Здесь хранятся бесценные реликвии мусульманского мира: тапок пророка Мухаммеда, отпечаток его ноги на камне, рыжеватый волос из его бороды, глава Корана, начертанная под его диктовку и осколок надгробья, некогда стоявшего над могилой пророка.
Проблема национальной культуры становится сегодня особенно острой. А между тем, возникновение, развитие и существование искусства разных народов мира обладают удивительным сходством. Это свидетельствует об общечеловеческих законах искусства, которые находят свое воплощение в архитектуре, оформлении храмов, в религиозных обрядах и ритуалах, музыкальном сопровождении богослужения. Храмовый синтез искусств являет нам представление человека о самом себе, о мире, о той роли и мисси, которая предначертана каждому из нас в этом мире.
Храмовый синтез искусств
Синтез искусств — это соединение нескольких разных видов искусства в художественное целое, сотворение оригинального художественного явления. Синтез искусств можно найти в разных сферах художественной деятельности. С древних времен известен синтез архитектуры, декоративноприкладных и монументальных искусств, скульптуры и живописи. Возникновение, развитие и сущест вование искусства разных народов мира обладает удивительным сходст вом. Это свидетельствует об общечеловеческих законах искусства, которые находят свое воплощение в обрядах, верованиях, религиозных ритуалах. В архитектуре, оформлении храмов, музыкальном сопровождении богослужения отразились представления человека о мире, мироощущение эпохи и народа, их создавших.
Храмы — это культовые постройки, которые воплощают образ мироустройства в той или иной религии (христианство, буддизм, ислам), ее основные ценности.
Храм есть как бы земное жилище неземного и вездесущего Бога, место обретения Бога через молитву, место единения с Богом через таинство, место спасения души. .. Земной храм является образом Храма вышнего, земным жилищем Бога. Поэтому образ Храма содержит в себе выходящую за пределы человеческого сознания идею Божественного и в то же время вбирает все представления о мироустройстве. В Храме человек ищет убежище от мирской суеты. Обращаясь в молитвенном порыве к Богу, осознает единство земного и небесного. Певучесть Слова, строгие лики древних икон, величественная архитектура церквей и храмов, монументальность фресок, сдержанная пластика скульптур, звучащая церковная музыка с ее строгими и возвышенными мелодиями, предметы декоративно-прикладного искусства — все это вызывает высокие нравственные чувства, раздумья о жизни и смерти, грехе и раскаянии, рождает стремление к истине и идеалу. Религиозное искусство обращается к таким человеческим чувствам, как сострадание и сочувствие, умиление и покой, просветленная радость и одухотворение. В православном храме для молящихся отводится основное помещение храма, включающее подкупольное пространство. Алтарная часть — для божественной сверхреальности. Зримым напоминанием о Боге и призывом к Нему является икона. Строгие одноголосные напевы в древности были созвучны ликам святых, представленным на иконах, в мозаиках, фресках. В XVIII в. их сменили многоголосные концертные композиции, символизирующие могущество и единение светского и церковного начал, как основы государственности России. Золотой фон словно уносит фигуры святых в недосягаемые светящиеся сферы. Интенсивные красочные пятна в мозаиках придают выразительность образам святых и реальных людей. Сияние огромного количества лампад и свечей, пение искусных и подготовленных певцов усиливают благолепие службы. Но внутреннее, душевно-духовное наполнение обряда молитвой есть дело находящихся в храме людей.
Грандиозность и величественность архитектурного образа католического собора звучит особенно возвышенно в светлом, взлетающем пространстве интерьера. Мощным потоком вверх устремляются все элементы декора: тонкие, изящные столбы, колонны, стрельчатые арки. Огромные ажурные окна с цветными стеклами — витражами — делают прозрачной и легкой преграду между интерьером собора и внешним миром. Льющийся через стекла витражей цветной таинственный свет, создавая в храме необычную цветовую среду, отличную от внешнего мира, символизирует свет христианского познания.
Архитектура, скульптура, живопись, таинство литургического действа в православном храме соотносятся с хоровым пением без сопровождения (акапелла). В католическом — не только с пением, но и со звучанием органа.
Тема урока: Храмовый синтез искусств
Цели и задачи:
Создание атмосферы восприятия “собственно искусства” в современном его понимании как самостоятельной формы творческого выражения состояния художника и воплощаемого им образа, явления. Состояния, связанного с эстетическим наслаждением, а не культовым мироощущением.
2. Закрепление знаний ряда произведений искусства, их характерных особенностей.
3. Развитие способностей к анализу выразительных средств: фресок, икон, архитектурных форм, духовной музыки эпохи русского средневековья.
Ход урока:
Синтез искусств — это соединение нескольких разных видов искусства в художественное целое. Единство компонентов синтеза искусств определяется единством идейно художественного замысла.
Синтез искусств можно найти в разных сферах художественной деятельности.
Храмы — это культовые постройки, которые воплощают образ мироустройства в той или иной религии (христианство, буддизм, ислам), ее основные ценности. Храм место обретения Бога через молитву, место единения с Богом через таинство, место спасения души. . . Земной храм является образом Храма вышнего, земным жилищем Бога. В Храме человек ищет убежище от мирской суеты. Религия вызывает высокие нравственные чувства, раздумья о жизни и смерти, грехе и раскаянии, рождает стремление к истине и идеалу. Религиозное искусство обращается к таким человеческим чувствам, как сострадание и сочувствие, умиление и покой, просветленная радость и одухотворение.
Синтез искусств в православном храме.
В православном храме для молящихся отводится основное помещение храма, включающее подкупольное пространство. Алтарная часть — для божественной сверхреальности. Зримым напоминанием о Боге и призывом к Нему является икона. Строгие одноголосные напевы в древности были созвучны ликам святых, представленным на иконах, в мозаиках, фресках. В XVIII в. их сменили многоголосные концертные композиции, символизирующие могущество и единение светского и церковного начал, как основы государственности России. Пение а капелла (без сопровождения).
Синтез искусств в католическом храме.
Грандиозность и величественность архитектурного сооружения. Мощным потоком вверх устремляются все элементы декора: тонкие, изящные столбы, колонны, стрельчатые арки, витражи. Грандиозность подчеркивает и звучание органа.
Синтез искусств в мусульманском храме (мечети).
Мусульманский храм (мечеть) своим великим куполом символизирует единого Бога (Аллаха) и минаретом (башня около мечети) — его пророка (Магомета). Мусульманская мечеть включает в себя два соразмерных пространства — открытый двор и затененный молитвенный зал. На стенах мечети размещаются декоративно оформленные изречения из Корана. В религиозной культуре ислама из всех видов искусств преимущество получили архитектура (дворцы, мечети) и поэзия, звучащая под аккомпанемент струнных инструментов. Изображение божества и любого живого существа считалось святотатством. Поэтому художественный стиль ислама — декоративный, орнаментальный. Бесконечный по своей природе орнамент служит способом художественного выражения исламского мироощущения. Именно орнамент строится на ритмическом повторении основных мотивов. А в мусульманстве повторение считается одним из надежных способов постижения истины и выражения преданности Аллаху.
Су?ра (араб. ???? с?ра) — это арабское слово для обозначения одной из 114 глав Корана.
сура Аль-Фатиха (араб. Открывающая) — первая сура Корана.
В этой суре говорится о совокупности идей и общем значении Корана, который подтверждает единобожие, является благой вестью для верующих, предупреждает о наказании неверующих и грешников, указывает на необходимость поклонения Аллаху, на путь к счастью в настоящей и будущей жизни и рассказывает о тех, которые повиновались Аллаху и обрели блаженство, и о тех, которые не повиновались Ему и оказались в убытке, и поэтому эта сура называется «Мать Книги»
Синтез искусств в буддийском храме.
Древний буддийский храм, сооружен из мощных обтесанных камней и плит. Почти всю его поверхность украшает орнаментальный скульптурный декор. Поэтому отсутствуют арка и свод. В буддийских храмах на кровлях висят многочисленные колокольчики. Они раскачиваются при малейшем порыве ветра, наполняя окружающее пространство нежным мелодичным звоном. Одновременно колокольчики были защитой святилища от проникновения злых духов. Буддийские религиозные праздники сопровождаются обычно шествиями с театрализованными представлениями, музыкой и ритуальными танцами на открытом воздухе.
Та?нтра (санскр. ??????, букв. «хитросплетение», «ткань», «сокровенный текст», «магия») — тайная наука о ритуале, изложенная в текстах-тантрах.
Д/з – знать особенности храмового синтеза искусств в разных религиях.
Все темы данного раздела:
Наука и искусство. Знание научное и знание художественное
Наука и искусство — это две области деятельности, которые сопровождают развитие человечества на всем протяжении его существования.
Для того, чтобы наука приносила людям пользу и радость,
Человек в зеркале искусства: жанр портрета
Искусство помогает познать человека. Не только увидеть его внешний облик, но и понять его сущность, характер, настроение и др. Портрет почти всегда реалистичен. Ведь его главная цель — узнавае
Портрет в искусстве России. Портреты наших великих соотечественников
Считается, что портрет — самое бесспорное достижение нашей национальной школы, именно благодаря ему русская живопись достигла уровня европейской. ХVIII в. в России называют веком портрета. В жанре
Музыкальный портрет. Александр Невский
Интересно сопоставить особенности воссоздания облика человека в литературе, изобразительном искусстве, музыке.
В музыке не может быть сходства с конкретным лицом, но в то же время не случа
Роль искусства в сближении народов
Наглядным подтверждением художественного общения, интернациональности языка искусства, который понятен без перевода, являются музеи, международные выставки изобразительного искусства, разнообразные
Искусство художественного перевода – искусство общения. Как происходит передача сообщения в искусстве?
Большим вкладом в распространение литературных памятников является деятельность переводчиков прозы и поэзии. А. Пушкин назвал переводчиков «почтовыми лошадьми просвещения». Вы, наверняка, читали из
Искусство – проводник духовной энергии. Знаки и символы искусства
В чем же специфика художественной коммуникации? Художественные произведения — и картины, и музыкальные сочинения — создают эффект присутствия, нашего непосредственного контакта, общения с авторами,
Застывшая музыка. Архитектурные памятники
Символами красоты являются и многие памятники архитектуры. Двигаясь вокруг архитектурного сооружения и внутри его, сопоставляя внешний вид и характер интерьера, человек глубже воспринимает его жизн
Законы красоты
У красоты действительно есть свои законы! Архитектурное сооружение (храм или просто изба), живописная картина или произведение графики, скульптура или изделие народных умельцев, старинное песнопени
Искусство и власть
В развитии человеческой культуры постоянно прослеживается любопытная закономерность. Искусство как проявление свободных, творческих сил человека, полет его фантазии и духа часто использовалось для
Какими средствами воздействует искусство?
К общим средствам художественной выразительности, как известно, относятся: композиция, форма, ритм, пропорции, фактура, цвет, тон, интонация и др. Они могут существенно усилить воздействие художест
Синтез искусств в театре, кино, на телевидении
В театре, кино, на телевидении также активно взаимодействуют различные виды искусства. Синтетическими видами искусства являются театр и кино, объединяющие драматическое, музыкальное, изобразительно
Предсказания в искусстве
Любое художественное произведение устремлено в будущее. В истории искусства можно найти много примеров предупреждения художниками своих сограждан о надвигающейся социальной опасности: войнах, раско
Эстетическое формирование искусством окружающей среды
Трудно представить себе современную жизнь без больших и малых городов с многоэтажными зданиями, широкими проспектами, площадями и парками, памятниками и фонтанами, с потоком машин, броскими, зазыва
Архитектура исторического города
Одним из самых полезных для жизни человека искусств является архитектура.
Если сравнивать архитектуру с другими искусствами, то по мере условности к ней ближе всего музыка. Ведь музыка так
Архитектура современного города
Каждый город имеет свое собственное лицо, запечатленное в памятниках архитектуры, в специфике современной планировки и строительства. Современные города и современные районы исторических городов тщ
Специфика изображений в полиграфии
Одними из самых распространенных и популярных видов искусства в окружающей нас повседневной жизни являются искусства, связанные с полиграфической промышленностью: книжная и журнальная графика, плак
Развитие дизайна и его значение в жизни современного общества
Формирование красивой и комфортной предметной среды всегда привлекало внимание людей. На рубеже ХIХ—ХХ вв. вместе с развитием промышленного производства возник дизайн. Слово «дизайн» имеет английск
Декоративно-прикладное искусство
Декоративно-прикладное искусство — сложное и многогранное явление культуры. Оно охватывает многие виды народных промыслов, связанных с созданием художественных изделий, имеющих практическое назначе
Музыка в быту
Трудно представить жизнь современного человека без музыки. Она окружает его повсюду. Музыка звучит с экранов телевизоров, с мониторов компьютеров. Она сопровождает праздники, развлечения и т. п.
Массовые, общедоступные искусства
Огромную популярность в XX в. приобрели виды искусства, связанные с техническим прогрессом. Фотография, кино, телевидение, продукция полиграфической промышленности (книги, журналы, газеты) стали си
Но вернемся к теоретическому обсуждению.
В Троицком соборе
В одном из своих докладов К.А. Олсуфьев определяет стиль как результат накопления однородных художественных восприятий (я бы добавил: творческих, наших реакций) определенной эпохи, и «потому, – говорит он, – в согласии стиля и содержания лежит залог истинной художественности, подлинности искусства данного времени». Таким образом, жизненность искусства зависит от степени объединенности впечатлений и способов их выражений. Истинное искусство есть единство содержания и способов выражения этого содержания, но эти способы выражения легко понять упрощенно, вырезывая из полносодержательной функции воплощения какую-нибудь одну грань. Тогда сторона, одна только сторона, органического единства принимается за нечто самодовлеющее, существующее уединенно от прочих граней воплощения, хотя на самом деле она есть фикция, вне целого не имеющая реальности, подобно тому как не есть эстетическая реальность краска, соскобленная с картины, или совместно звучащие звуки всей симфонии. И если эстет, на основании этого своего опрощенского недочувствия, попытается разрезать нити или, точнее, кровеносные артерии, связующие усмотренную сторону художественного произведения с другими, им, эстетом, не замеченными, то он разрушает единство содержания и способов их выражения, уничтожает стиль предмета искусства или искажает его, а, исказив или уничтожив стиль, обесстилив произведение, тем самым лишает его подлинной художественности. Художественное произведение, повторяем, художественно – не иначе как в полноте необходимых для существования его условий, в расчете на которые и в которых оно было порождено. Устранение части этих условий, отвод или подмен некоторых из них, лишает художественное произведение его игры и жизни, искажает его и даже делает антихудожественным. Черты инородных стилей, внесенные в произведение определенного стиля, – часто бывают отвратительны, если только не произведено нового творческого синтеза. Афродита в фижмах так же была бы невыносима, как маркиза XVII века на аэроплане. Но если в этой примитивной форме целостность художественного произведения общепризнана, то далеко не так же ясна всем общеобязательность и широта высказанного здесь предусловия художественности. Конечно, всякий знает, что для эстетического феномена картины или статуи нужен свет, для музыки – тишина, для архитектуры – пространство, но уже не с такой степенью ясности памятует всякий, что эти общие условия, кроме того, должны иметь и некоторые качественные определенности и что, в таких своих определенностях, они – вовсе не сверхдолжная заслуга, не милость к ним их созерцателя, но конститутивно входят в самый организм художественного произведения и, предусмотренные творцом его, образуют его продолжение, хотя лежащее и за пределами того, что, ради краткости и упрощая дело, мы называем собственно художественным произведением. Картина, например, должна быть освещена некоторым определенным светом, рассеянным, белым, достаточной силы, однородным, а не цветным, не пятнами и т. д., и вне этого требуемого освещения она как предмет искусства, т. е. как эстетический феномен, не живет. Осветить картину красным светом, если она написана для освещения белым, – это значит убить эстетический феномен как таковой, ибо рама, холст и краски – вовсе не произведение искусства. Подобно сему, поместить архитектурное произведение в пространстве туманном или слушать музыкальное произведение в зале с плохой акустикой – это опять значит исказить или уничтожить эстетический феномен. Но и более того: есть условия восприятия художественных произведений, так сказать, отрицательного характера; нельзя, например, слушать симфонию или смотреть картину в помещении, наполненном невыносимо зловонными газами, и эти отрицательные условия, раз не соблюденные в некоторой определенной их качественности, вклиниваются в стиль произведения, разрушают единство формы и содержания и тем уничтожают произведение как таковое. Как положительно, так и отрицательно художественное произведение есть центр целого пучка условий, при которых оно только и возможно как художественное, и вне своих конститутивных условий оно как художественное просто не существует. Для станковой живописи мы подбираем раму и фон, для статуи – драпировку, для здания – окружающую его совокупность цветовых пятен и воздушных пространств, для музыки – общий характер одновременных с нею впечатлений. Чем сложнее условия жизни данного произведения, тем легче исказить его стиль, тем легче сделать ложн
ый шаг, незаметно уводящий с плоскости подлинной художественности и ведущий к бесстилию.
Это общее положение в особенности относится к искусству церковному. Эстетика недавнего прошлого считала себя вправе свысока смотреть на русскую икону; в настоящее время глаза эстетов раскрылись на эту сторону церковного искусства. Но этот первый шаг, к сожалению, – пока еще только первый, и нередко эстетическое недомыслие и недочувствие, по которому икона воспринимается как самостоятельная вещь, находящаяся обычно в храме, случайно помещенная в храме, но с успехом могущая быть перенесенной в аудиторию, в музей, в салон или еще уж не знаю куда. Я позволил себе назвать недомыслием этот отрыв одной из сторон церковного искусства от целостного организма храмового действа как синтеза искусств, как той художественной среды, в которой, и только в которой, икона имеет свой подлинный художественный смысл и может созерцаться в своей подлинной художественности. Даже самый легкий анализ любой из сторон церковного искусства покажет связанность этой стороны с другими, – я лично убежден, – со всеми, – но нам сейчас достаточно отметить хотя бы некоторые, почти наудачу взятые, взаимно-обусловленности сторон церковного искусства.
Прп. Сергий с житием. Конец XV в. Вклад царя Иоанна Васильевича (Грозного)
Возьмем, напр., ту же икону. Конечно, далеко не безразличен способ, каким она освещена, и, конечно, для художественного бытия иконы освещение ее должно быть именно то самое, в виду которого она написана. Это освещение в данном случае – отнюдь не есть рассеянный свет художественного ателье или музейной залы, но неровный и неравномерный, колышущийся, отчасти, может быть, мигающий свет лампады. Рассчитанная на игру трепетного, волнуемого каждым ветерком пламени, заранее учитывающая эффекты цветных рефлексов от пучков света, проходящего через цветное, порою граненое, стекло, икона может созерцаться как таковая только при этом струении, только при этом волнении света, дробящегося, неровного, как бы пульсирующего, богатого теплыми призматическими лучами, – света, который всеми воспринимается как живой, как греющий душу, как испускающий теплое благоухание. Писанная приблизительно при тех же условиях, в келье полутемной, с узким окном, при смешанном искусственном освещении, икона оживает только в соответственных условиях и, напротив того, мертвеет и искажается в условиях, которые могли бы, отвлеченно и вообще говоря, показаться наиболее благоприятными для произведения кисти, – я говорю о равномерном, спокойном, холодном и сильном освещении музея. И многие особенности икон, которые дразнят пресыщенный взгляд современности: преувеличенность некоторых пропорций, подчеркнутость линий, обилие золота и самоцветов, басма и венчики, подвески, парчовые, бархатные и шитые жемчугом и камнями пелены, – все это, в свойственных иконе условиях, живет вовсе не как пикантная экзотичность, а как необходимый, безусловно неустранимый, единственный способ выразить духовное содержание иконы, т. е. как единство стиля и содержания, или, иначе, – как подлинная художественность. Золото, – варварское, тяжелое, бессодержательное при дневном рассеянном свете, – волнующимся пламенем лампады или свечки оживляется, ибо искрится мириадами всплесков то там, то здесь, давая предчувствие иных, неземных светов, наполняющих горнее пространство. Золото – условный атрибут мира горнего, нечто надуманное и аллегорическое в музее – есть живой символ, есть изобразительность в храме с теплящимися лампадами и множеством зажженных свечей. Точно так же примитивизм иконы, ее порой яркий, почти невыносимо яркий колорит, ее насыщенность, ее подчеркнутость есть тончайший расчет на эффекты церковного освещения. Тут, во храме, вся эта преувеличенность, смягчаясь, дает силу, недостижимую обычным изобразительным приемам, и в лице святых мы усматриваем тогда, при этом церковном освещении, лики, т. е. горние облики, живые явления иного мира, первоявления, прафеномена, – сказали бы мы вслед за Гете. В храме мы стоим лицом к лицу перед платоновским миром идей, в музее же мы видим не иконы, а лишь шаржи на них.
Но пойдем теперь далее и от искусства огня, необходимо входящего в синтез храмового действа, перейдем к искусству дыма, без которого опять-таки не существует этого синтеза. Нужно ли доказывать, что тончайшая голубая завеса фимиама, растворенного в воздухе, вносит в созерцание икон и росписей такое смягчение и углубление воздушной перспективы, о которой не может мечтать и которого не знает музей. Нужно ли напоминать, что этой атмосферою, непрестанно движущейся, атмосферою материализованною, атмосферою, видимой взору, и притом как некая тончайшая зернистость, в росписи и иконы привносятся совершенно новые достижения искусства воздуха, которые, однако, новы только для светского отвлеченного, уединенного искусства, но, будучи вовсе не новыми в искусстве церковном, заранее учтены его творцами и, следовательно, без которых их произведения не могут не искажаться.
Рака преподобного Сергия Радонежского
Никто не станет спорить, что электрический свет убивает краску и нарушает равновесие цветовых масс; если я скажу, что нельзя рассматривать икону в богатом синими и фиолетовыми лучами электрическом свете, то едва ли кто станет спорить со мною. Всякий знает, что электрический свет как ожог уничтожает и психическую восприимчивость. Это пример отрицательного условия художественности церковного искусства. Но если есть условия отрицательные, то есть, тем более, и положительные, совокупностью своею определяющие не только храмовое действие, как нечто целое, но и каждую сторону его, как органически соподчиненную всем прочим. Стиль требует известной полноты круга условий, некоторой замкнутости художественного целого, как особого мира, и вторжение в него элементов иного характера ведет к искажению как целого, так и отдельных частей, в целом имевших свой центр и начало равновесия. В храме, говоря принципиально, все сплетается со всем: храмовая архитектура, например, учитывает даже такой малый, по-видимому, эффект, как вьющиеся по фрескам и обвивающие столпы купола ленты голубоватого фимиама, которые своим движением и сплетением почти беспредельно расширяют архитектурные пространства храма, смягчают сухость и жесткость линий и, как бы расплавляя их, приводят в движение и жизнь. Но мы говорим доселе только о небольшой части храмового действа и, притом, – сравнительно очень однообразной. Вспомним о пластике и ритме движений священнослужащих, например при каждении, об игре и переливах складок драгоценных тканей, о благовониях, об особых огненных провеиваниях атмосферы, ионизированной тысячами горящих огней, вспомним далее, что синтез храмового действа не ограничивается только сферой изобразительных искусств, но вовлекает в свой круг искусство вокальное и поэзию, – поэзию всех видов, сам являясь в плоскости эстетики – музыкальною драмой. Тут все подчинено единой цели, верховному эффекту кафарсиса этой музыкальной драмы, и потому всё, соподчиненное тут друг другу, не существует или по крайней мере ложно существует взятое порознь. Поэтому, оставляя в стороне мистику и метафизику культа и обращаясь исключительно в автономной плоскости искусства как такового, я все же изумляюсь, когда мне приходится слышать речи об охране такого памятника высокого искусства, как Лавра, с ограничением внимания на какой-нибудь одной стороне и с антикультурным и антихудожественным равнодушием с другой.
Новопостриженные монахи обители прп. Сергия в Троицком Соборе Лавры
Если бы любитель вокальной музыки стал указывать мне, что в церковных напевах, так тесно связанных с античностью, мы имеем высокое искусство, может быть, и даже, вероятно, высшее вокальное искусство, сравнимое в области инструментальной разве только с Бахом; если бы во имя этой культурной ценности он стал бы требовать охраны певческой стороны богослужения, в частности ссылаясь на хранимые Лаврским преданием местные особенные распевы, то я, разумеется, пожал бы ему руку. Но мне трудно было бы при этом удержаться от горечи в упреке: «Неужели же вам все равно, что разрушаются своды высоких архитектурных достижений, что осыпаются фрески и перемазываются или расхищаются иконы?» Подобно сему, любителю пения и вместе ценителю изобразительных искусств я не мог бы не противопоставить своей заботы об охране памятников древней поэзии церковной, доселе сохранившей особенности древнего распевного способа чтения, древнего скандирования, и об охране рукописей былых веков, полных исторического значения, осуществивших в совершенстве композицию книги как целого. А всем им, ценителям искусства вместе, я не мог бы не напомнить о входящих в состав храмового действа более вспомогательных, но, однако, весьма существенных в организации этого действа как художественного целого искусствах, забытых или полузабытых современностью: об искусстве огня, об искусстве запаха, об искусстве дыма, об искусстве одежды и т. д., исключительно до единственных в мире Троицких просфор с неведомым секретом их печения и до своеобразной хореографии, проступающей в размеренности церковных движений при входах и выходах церковнослужителей, в схождениях и восхождениях ликов, в обхождении кругом престола и храма и в церковных процессиях. Вкусивший чар античности хорошо знает, до какой степени это все антично и живет как наследие и единственная прямая отрасль древнего мира, в частности – священной трагедии Эллады. Даже такие подробности, как специфические прикосновения к различным поверхностям, к священным вещам различного материала, к умащенным и пропитанным елеем, благовониями и фимиамом иконам, притом прикосновения чувствительнейшей из частей нашего тела, губами, – входят в состав целого действа как особое искусство, как особые художественные сферы, например как искусство осязания, как искусство обоняния и т. п., и, устраняя их, мы лишились бы полноты и завершенности художественного целого. Я не буду говорить об оккультном моменте, свойственном всякому художественному произведению вообще, а храмовому действу по преимуществу: это завело бы нас в область слишком сложную; не могу говорить я здесь и о символике, необходимо присущей всякому искусству, в особенности искусству органических культур. С нас достаточно и внешнего, поверхностного можно сказать, учета стиля как единства всех средств выражения, чтобы говорить о Лавре как о целостном художественно-историческом и единственном в своем роде мировом памятнике, требующем бесконечного внимания и бесконечной бережности к себе. Лавра, в порядке культурном и художественном рассматриваемая, должна, как единое целое, быть сплошным «музеем», не лишаясь ни одной капли драгоценной влаги культуры, здесь так стильно, в самом разностилии эпох, собиравшейся в течение московского и петербургского периодов нашей истории.
Вид Троицкого собора и Никоновского придела с юго-восточной стороны
Как памятник и центр высокой культуры Лавра бесконечно нужна России, и притом в ее целости, с ее бытом, с ее своеобразною, отошедшею уже давно в область далекого прошлого жизнью. Весь своеобразный уклад этой исчезнувшей жизни, этого острова XIV–XVII веков, должен быть государственно оберегаем, по крайней мере с не меньшею тщательностью, чем в Беловежской Пуще сберегались последние зубры. Если бы в пределах государства оказалось, хотя и чуждое нам по культуре и стоящее вне нашей истории учреждение, подобное Лавре, магометан или ламаитов, то могло ли бы государство поколебаться в мысли о поддержке и охране такого учреждения. Во сколько же раз более внимательным должно быть государство к этому зародышу и центру нашей истории, нашей культуры, научной и художественной? При этом я считаю весьма непроникновенным и эстетически недочувствованным замыслом передать пользование Лаврой из рук монахов в руки приходских общин. Кто вникал в несоизмеримость и качественное различие быта, психологии и, наконец, богослужебной манеры иноков, хотя бы и плохих, и – людей, вне монастыря живущих, хотя бы и весьма добродетельных, тот не может не согласиться со мной, что было бы великим бесстилием предоставить служение в Лавре белому духовенству. Даже красочно, в смысле цветовых пятен в церквах или на площадях Лавры, замена черных фигур с их своеобразною монашескою посадкой какими-либо другими, иного стиля, или вовсе бесстильными сразу разрушила бы целостность художественного впечатления от Лавры и сделала бы ее из памятника жизни и творчества мертвым складом более или менее случайных вещей. Я понял бы фанатическое требование разрушить Лавру, так, чтобы не осталось камня на камне, – во имя религии социализма; но я решительно отказываюсь понять культуртрегерство, в силу случайного преобладания в наше время специалистов именно по изобразительному искусству, а не по каким-либо иным – культуртрегерство, ревностно защищающее икону, стенописи и самые стены и равнодушное к другим, нисколько не менее драгоценным достижениям древнего искусства, главное же – не считающееся с высшей задачей искусств – их предельным синтезом, так удачно и своеобразно разрешенною в храмовом действе Троице-Сергиевой Лавры и с такою неуемною жаждою искомою покойным Скрябиным.
Не к искусствам, а к Искусству, вглубь до самого средоточия Искусства, как первоединой деятельности, стремится наше время. И от него не сокрыто, где – не только текст, но и все художественное воплощение «Предварительного действа».
Источник: Павел Флоренский. Вопросы религиозного самопознания. – М., Фолио, 2000.
Н. Н. Дубовской. В обители. Троице-Сергиева лавра. 1917
Мне хотелось бы высказать перед вами несколько соображений общего характера. Однако мысли, оторванные от жизненного фонда, из которого они возникли, не понимаются правильно: пусть же предлагаемое так и остается мыслями «на случай», конкретно-теоретическими размышлениями в виду едва ли не первого по степени важности живого музея русской культуры вообще и русского искусства в особенности. А с другой стороны, только на почве правильной установки общих принципов и, главное, — единомыслия в понимании основных линий общекультурной и специально-художественной работы возможно планомерное осуществление ставимых нам историческою действительностью задач.
Практическая деятельность непременно должна идти рука об руку с теоретическим пришлифовыванием сотрудников одного дела и, более того, — с разработкою на месте, среди самой гущи работы, теоретических вопросов искусства; к тому же в занимающей нас своей части, именно в проблеме церковного искусства как высшего синтеза разнородных художественных деятельностей, теоретические вопросы искусства приходится признать почти еще не затронутыми. Если бы дозволительно было от ближайших задач простереться фантазией в область возможностей, хотя, впрочем, и не особенно далеких, то тут была бы развита перед вами мысль о необходимости создать систему целого ряда научных и учебных учреждений при Троице-Сергиевой Лавре как образцовом памятнике и явленной исторически попытке осуществить верховный синтез искусств, о котором столько мечтает новейшая эстетика.
Мне представляется Лавра как своего рода опытная станция и лаборатория для изучения существеннейших проблем современной эстетики, отчасти подобная, например, современным Афинам, так чтобы теоретическое обсуждение проблем церковного искусства происходило не отвлеченно от действительного осуществления этих задач искусства, но перед лицом эстетического феномена, теоретические рассуждения контролирующего и питающего. Из дальнейшего, может быть, станет ясно, что Музей, — доведу свою мысль до конца, — Музей, самостоятельно существующий, есть дело ложное и в сущности вредное для искусства, ибо предмет искусства хотя и называется вещью, однако отнюдь не есть вещь, не есть , неподвижная, стоячая, мертвая мумия художественной деятельности, но должен быть понимаем как никогда не иссякающая, вечно бьющая струя самого творчества, как живая, пульсирующая деятельность творца хотя и отодвинутая от него временем и пространством, но все еще неотделимая от него, все еще переливающая и играющая цветами жизни, всегда волнующаяся духа.
Художественное произведение живет и требует особливых условий своей жизни, в особенности — своего благоденствия, и вне их, отвлеченно от конкретных условий своего художественного бытия, — именно художественного, — взятое, оно умирает или по крайней мере переходит в состояние анабиоза, перестает восприниматься, а порою — и существовать как художественное. Между тем, задача Музея — есть именно отрыв художественного произведения, ложно понятого как некая вещь, которую можно унести или увезти куда угодно и поместить как угодно, — уничтожение (— беру эту задачу предельно —) художественного предмета как живого. Скажем образно: Музей законченную картину подменяет абрисом ее, хорошо еще — если не искаженным. Но что сказали бы мы об орнитологе, который вместо наблюдения птиц, по возможности в свойственных им условиях жизни, занялся исключительно коллекционированием красивых шкурок. Естествоиспытатели нашего времени ясно поняли существенную необходимость изучения природы, в по возможности конкретных естественных условиях, и самые музеи естествознания, по силе возможности, превращаются в зоологические и ботанические сады, но не с клетками, а с естественными, насколько таковые удается осуществить, условиями жизни: напомню о знаменитом зоологическом саде в Гамбурге. Но почему-то мысль о том же, бесконечно более веская при изучении духовных деятельностей человека, чрезвычайно мало усвоена в соответственных дисциплинах. Несколько музейных тряпок или бубен шамана суть именно тряпки и бубен, и при изучении шаманизма столь же мало имеют цены, как шпора Наполеона в военной истории новейшего времени. Чем выше человеческая деятельность, чем определеннее выступает в ней момент ценности, тем более выдвигается функциональный метод постижения и изучения и тем бесплоднее делается доморощенное коллекционирование раритетов и монстров: — мысли столь же бесспорные, сколь и мало памятуемые, когда требуется их применение.
Сознаю, что затрудняю ваше внимание этими слишком простыми истинами, но я вынужден к тому весьма нередко встречающимся неумением или нежеланием считаться с ними, тем элементарным художественно-археологическим хищничеством, тою гаbiез museica[1], которые готовы, кажется, вырезать кусочек картины, лишь бы иметь возможность поместить его именно в определенный дом, по определенной улице, именуемой Музеем; поистине,non а поп luсепdoо [2]: но Муз не засадить в воланы. Во имя интересов культуры должно протестовать против попыток оторвать несколько лучей от солнца творчества и, наклеив на них ярлык, поместить под стеклянный колпак. Этот протест, следует надеяться, не останется без отклика, — если не сейчас, то в будущем, — ибо Музейное дело явно направляется в сторону конкретизации, насыщения жизнью и полноты жизненной совокупности вкруг предметов искусства. Среди страниц П. П. Муратова нахожу несколько, которые готов включить в кодекс музейно-эстетического законодательства. «Может быть, вовсе не в свете музев следует искать источников подлинного энтузиазма перед античным, —пишет автор «Образов Италии» [3]. — Кто решится утверждать, что действительно почувствовал Грецию в четырех стенах Лондонского хранилища и удержал в душе ее образ, выйдя на вечно мокрый Странд или спустившись rпо-северному мечтательным дымчатым и романтическим рощам Хайд Парка. Гений места в Лондоне явно чужд гению мест, где увидели впервые свет мраморы Парфенона и Деметра Книдская, и не ближе ли, к воздуху, каким питали свою невидимую жизнь эти существа античного мира, тот воздух, которым дышит всякий из нас на обширном дворе, пусть не имеющего таких первоклассных вещей, Римского музея Терм… Посетитель, рассматривающий здесь античные рельефы, может услышать иногда падение созревшей груши или стук в окно колеблемого ветром лапчато-лиственного фигового дерева. У старых кипарисов посреди двора играет фонтан, плющ обвивает жертвенных белых быков. Установленные тут во множестве обломки и саркофаги залиты солнцем, делающим их травертин голубым и прозрачным, их мрамор теплым и живым. За прекрасное бытие этих вещей можно отдать совершенство хранимого бережно в глухой комнате шедевра. Лепестки осыпавшейся розы, которые удержались на складках платья женщины, изваянной неизвестно кем и когда, украшают ее еще более, чем все суждения ценителей и споры ученых. В этих лепестках, в этих скользящих по мрамору тенях листьев и ветвей и снующих среди обломков ящерицах есть как бы связь античного с нашим миром, которая одна дает сердцу узнать его и поверить в его жизнь». Тот же автор говорит далее о превосходной мысли устроителей Национального музея вынести под открытое небо и на солнечный свет часть хранимых в нем античных коллекций. «Для античной скульптуры музей более гибелен, чем картинная галерея для живописи Возрождения… Скульптура нуждается в свете и тени, в пространстве неба и тональном контрасте зелени, может быть, даже в пятнах дождя и в движении протекающей около жизни. Для этого искусства музей всегда будет тюрьмой или кладбищем». «Глубокое волнение», — говорит Муратов, — охватывает путешественника в тихом углу форума у источника Ютурны, из которого Диоскуры поили своих лошадей». Но, — спросим себя, — много ли цены было бы у камней этого самого источника, увезенных в Берлинский музей и разложенных на полках вдоль хотя бы отлично просушенных стен?
Не жизненный ли фон этих камней, не функциональное ли их созерцание волнует и возвышает душу? Самое страшное для меня в деятельности нашей Комиссии и всех подобных комиссий и обществ, в какой бы стране они ни работали, — это возможность погрешить против жизни, соскользнув на упрощенный, на легчайший путь умерщвляющего и обездушивающего коллекционирования. А разве не так бывает, когда эстет или археолог рассматривает проявление жизни некоторого организма, функционально единого целого, как самодовлеющие, вырезанные из жизненного духа вещи, вне их функционального отношения к целому.
В описи Лаврской ризницы мы уже встречаем опыты такого умерщвления. Так, говоря о знаменитом потире из рудо-желтого мрамора, пожертвованном великим князем Василием Васильевичем Темным, составитель описи делает пометку: «А мрамору столько-то фунтов, по стольку-то, всего на 3 рубля 50 копеек». Не будем обманывать себя наивной откровенностью этой пометки: nomine mutato fabula паггаtuг[4]. Хотя и в осложненно-утонченном виде, а формула: «мрамора на 3 рубля 50 копеек», можно сказать, канонична для сторонников отвлеченного коллекционирования вещей, вне совокупности известных жизненных условий не имеющих или почти не имеющих смысла. «Можно только мечтать, — скажем с П. П. Муратовым, — что когда-нибудь все найденные на форуме и Палатине рельефы и статуи вернутся сюда из музеев Рима и Неаполя. Когда-нибудь поймут, что для античного лучше честного умирания от времени и от руки природы, чем летаргический сон в музее». — Децентрализация музеев, вынесение музея в жизнь и внесение жизни в музей, музей-жизнь для народа, воспитывающий каждодневно струящиеся около него массы, а не собирание редкостей только для гурманов искусства, — всестороннее жизненное усвоение человеческого творчества, и притом всенародное, а не для замкнутых кучек нескольких специалистов, в художественном целом часто понимающих менее специалистов, — вот лозунги музейной реформы, которые должны быть противоположены тому худшему в культуре прошлого, что воистину заслуживает эпитет «буржуазность».
Но вернемся к теоретическому обсуждению.
В одном из своих докладов Ю. А. Олсуфьев определяет стиль как результат накопления однородных художественных восприятий5* (я бы добавил: творческих, наших реакций) определенной эпохи, и «потому, — говорит он, — в согласии стиля и содержания лежит залог истинной художественности, подлинности искусства данного времени». Таким образом, жизненность искусства зависит от степени объединенности впечатлений и способов их выражений. Истинное искусство есть единство содержания и способов выражения этого содержания, но эти способы выражения легко понять упрощенно, вырезывая из полносодержательной функции воплощения какую-нибудь одну грань. Тогда сторона, одна только сторона, органического единства принимается за нечто самодовлеющее, существующее уединенно от прочих граней воплощения, хотя на самом деле она есть фикция, вне целого не имеющая реальности, подобно тому как не есть эстетическая реальность краска, соскобленная с картины, или совместно звучащие звуки всей симфонии. И если эстет, на основании этого своего опрощенского недочувствия, попытается разрезать нити или, точнее, кровеносные артерии, связующие усмотренную сторону художественного произведения с другими, им, эстетом, не замеченными, то он разрушает единство содержания и способов их выражения, уничтожает стиль предмета искусства или искажает его, а, исказив или уничтожив стиль, обесстилив произведение, тем самым лишает его подлинной художественности. Художественное произведение, повторяем, художественно — не иначе как в полноте необходимых для существования его условий, в расчете на которые и в которых оно было порождено. Устранение части этих условий, отвод или подмен некоторых из них, лишает художественное произведение его игры и жизни, искажает его и даже делает антихудожественным. Черты инородных стилей, внесенные в произведение определенного стиля, — часто бывают отвратительны, если только не произведено нового творческого синтеза. Афродита в фижмах так же была бы невыносима, как маркиза XVII века на аэроплане. Но если в этой примитивной форме целостность художественного произведения общепризнана, то далеко не так же ясна всем общеобязательность и широта высказанного здесь предусловия художественности. Конечно, всякий знает, что для эстетического феномена картины или статуи нужен свет, для музыки — тишина, для архитектуры — пространство, но уже не с, такой степенью ясности памятует всякий, что эти общие условия, кроме того, должны иметь и некоторые качественные определенности и что, в таких своих определенностях, они — вовсе не сверхдолжная заслуга, не милость к ним их созерцателя, но конститутивно входят в самый организм художественного произведения и, предусмотренные творцом его, образуют его продолжение, хотя лежащее и за пределами того, что, ради краткости и упрощая дело, мы называем собственно художественным произведением.
Картина, например, должна быть освещена некоторым определенным светом, рассеянным, белым, достаточной силы, однородным, а не цветным, не пятнами и т. д., и вне этого требуемого освещения она как предмет искусства, т. е. как эстетический феномен, не живет. Осветить картину красным светом, если она написана для освещения белым, — это значит убить эстетический феномен как таковой, ибо рама, холст и краски — вовсе не произведение искусства. Подобно сему, поместить архитектурное произведение в пространстве туманном или слушать музыкальное произведение в зале с плохой акустикой — это опять значит исказить или уничтожить эстетический феномен. Но и более того: есть условия восприятия художественных произведений, так сказать, отрицательного характера; нельзя, например, слушать симфонию или смотреть картину в помещении, наполненном невыносимо зловонными газами, и эти отрицательные условия, раз не соблюденные в некоторой определенной их качественности, вклиниваются в стиль произведения, разрушают единство формы и содержания и тем уничтожают произведение как таковое. Как положительно, так и отрицательно художественное произведение есть центр целого пучка условий, при которых оно только и возможно, как художественное, и вне своих конститутивных условий оно как художественное просто не существует. Для станковой живописи мы подбираем раму и фон, для статуи — драпировку, для здания — окружающую его совокупность цветовых пятен и воздушных пространств, для музыки общий характер одновременных с нею впечатлений. Чем сложнее условия жизни данного произведения, тем легче исказить его стиль, тем легче сделать ложный шаг, незаметно уводящий с плоскости подлинной художественности и ведущий к бесстилию.
Это общее положение в особенности относится к искусству церковному. Эстетика недавнего прошлого считала себя вправе свысока смотреть на русскую икону; в настоящее время глаза эстетов раскрылись на эту сторону церковного искусства. Но этот первый шаг, к сожалению, — пока еще только первый, и нередко эстетическое недомыслие и недочувствие, по которому икона воспринимается как самостоятельная вещь, находящаяся обычно в храме, случайно помещенная в храме, но с успехом могущая быть перенесенной в аудиторию, в музей, в салон или еще уж не знаю куда. Я позволил себе назвать недомыслием этот отрыв одной из сторон церковного искусства от целостного организма храмового действа как синтеза искусств, как той художественной среды, в которой, и только в которой, икона имеет свой подлинный художественный смысл и может созерцаться в своей подлинной художественности. Даже самый легкий анализ любой из сторон церковного искусства покажет связанность этой стороны с другими, — я лично убежден, — со всеми, — но нам сейчас достаточно отметить хотя бы некоторые, почти наудачу взятые, взаимно обусловленности сторон церковного искусства.
Возьмем, напр., ту же икону. Конечно, далеко не безразличен способ, каким она освещена, и, конечно, для художественного бытия иконы освещение ее должно быть именно то самое, в виду которого она написана. Это освещение в данном случае — отнюдь не есть рассеянный свет художественного ателье или музейной залы, но неровный и неравномерный, колышущийся, отчасти, может быть, мигающий свет лампады. Рассчитанная на игру трепетного, волнуемого каждым ветерком пламени, заранее учитывающая эффекты цветных рефлексов от пучков света, проходящего через цветное, порою граненое, стекло, икона может созерцаться как таковая только при этом струении, только при этом волнении света, дробящегося, неровного, как бы пульсирующего, богатого теплыми призматическими лучами, — света, который всеми воспринимается как живой, как греющий душу, как испускающий теплое благоухание. Писанная приблизительно при тех же условиях, в келье полутемной, с узким окном, при смешанном искусственном освещении, икона оживает только в соответственных условиях и, напротив того, мертвеет и искажается в условиях, которые могли бы, отвлеченно и вообще говоря, показаться наиболее благоприятными для произведения кисти, — я говорю о равномерном, спокойном, холодном и сильном освещении музея. И многие особенности икон, которые дразнят пресыщенный взгляд современности: преувеличенность некоторых пропорций, подчеркнутость линий, обилие золота и самоцветов, басма и венчики, подвески, парчовые, бархатные и шитые жемчугом и камнями пелены, — все это, в свойственных иконе условиях, живет вовсе не как пикантная экзотичность, а как необходимый, безусловно неустранимый, единственный способ выразить духовное содержание иконы, т. е. как единство стиля и содержания, или, иначе, — как подлинная художественность. Золото, — варварское, тяжелое, бессодержательное при дневном рассеянном свете, — волнующимся пламенем лампады или свечки оживляется, ибо искрится мириадами всплесков то там, то здесь, давая предчувствие иных, неземных светов, наполняющих горнее пространство. Золото — условный атрибут мира горнего, нечто надуманное и аллегорическое в музее — есть живой символ, есть изобразительность в храме с теплящимися лампадами и множеством зажженных свечей. Точно так же примитивизм иконы, ее порой яркий, почти невыносимо яркий колорит, ее насыщенность, ее подчеркнутость есть тончайший расчет на эффекты церковного освещения. Тут, во храме, вся эта преувеличенность, смягчаясь, дает силу, недостижимую обычным изобразительным приемам, и в лице святых мы усматриваем тогда, при этом церковном освещении, лики, т. е. горние облики, живые явления иного мира, первоявления. Uhrphanomena, — сказали бы мы вслед за Гете. В храме мы стоим лицом к лицу перед платоновским миром идей, в музее же мы видим не иконы, а лишь шаржи на них.
Но пойдем теперь далее и от искусства огня, необходимо входящего в синтез храмового действа, перейдем к искусству дыма, без которого опять-таки не существует этого синтеза. Нужно ли доказывать, что тончайшая голубая завеса фимиама, растворенного в воздухе, вносит в созерцание икон и росписей такое смягчение и углубление воздушной перспективы, о которой не может мечтать и которого не знает музей Нужно ли напоминать, что этой атмосферою, непрестанно движущейся, атмосферою материализованною, атмосферою, видимой взору, и притом как некая тончайшая зернистость, в росписи и иконы привносятся совершенно новые достижения искусства воздуха, которые, однако, новы только для светского отвлеченного, уединенного искусства, но, будучи вовсе не новыми в искусстве церковном, заранее учтены его творцами и, следовательно, без которых их произведения не могут не искажаться.
Никто не станет спорить, что электрический свет убивает краску и нарушает равновесие цветовых масс; если я скажу, что нельзя рассматривать икону в богатом синими и фиолетовыми лучами электрическом свете, то едва ли кто станет спорить со мною. Всякий знает, что электрический свет как ожог уничтожает и психическую восприимчивость. Это пример отрицательного условия художественности церковного искусства. Но если есть условия отрицательные, то есть, тем более, и положительные, совокупностью своею определяющие не только храмовое действие, как нечто целое, но и каждую сторону его, как органически соподчиненную всем прочим. Стиль требует известной полноты круга условий, некоторой замкнутости художественного целого, как особого мира, и вторжение в него элементов иного характера ведет к искажению как целого, так и отдельных частей, в целом имевших свой центр и начало равновесия. В храме, говоря принципиально, все сплетается со всем: храмовая архитектура, например, учитывает даже такой малый, по-видимому, эффект, как вьющиеся по фрескам и обвивающие столпы купола ленты голубоватого фимиама, которые своим движением и сплетением почти беспредельно расширяют архитектурные пространства храма, смягчают сухость и жёсткость линий и, как бы расплавляя их, приводят в движение и жизнь. Но мы говорим доселе только о небольшой части храмового действа и, притом, — сравнительно очень однообразной. Вспомним о пластике и ритме движений священно служащих, например при каждении, об игре и переливах складок драгоценных тканей, о благовониях, об особых огненных провеиваниях атмосферы, ионизированной тысячами горящих огней, вспомним далее, что синтез храмового действа не ограничивается только сферой изобразительных искусств, но вовлекает в свой круг искусство вокальное и поэзию, — поэзию всех видов, сам являясь в плоскости эстетики — музыкальною драмой. Тут все подчинено единой цели, верховному эффекту кафарсиса этой музыкальной драмы, и потому всё, соподчиненное тут друг другу, не существует или по крайней мере ложно существует взятое порознь. Поэтому, оставляя в стороне мистику и метафизику культа и обращаясь исключительно в автономной плоскости искусства как такового, я все же изумляюсь, когда мне приходится слышать речи об охране такого памятника высокого искусства, как Лавра, с ограничением внимания на какой-нибудь одной стороне и с антикультурным и антихудожественным равнодушием с другой. Если бы любитель вокальной музыки стал указывать мне, что в церковных напевах, так тесно связанных с античностью, мы имеем высокое искусство, может быть, и даже, вероятно, высшее вокальное искусство, сравнимое в области инструментальной разве только с Бахом; если бы во имя этой культурной ценности он стал бы требовать охраны певческой стороны богослужения, в частности ссылаясь на хранимые Лаврским преданием местные особенные распевы, то я, разумеется, пожал бы ему руку. Но мне трудно было бы при этом удержаться от горечи в упреке: «Неужели же вам все равно, что разрушаются своды высоких архитектурных достижений, что осыпаются фрески и перемазываются или расхищаются иконы?» Подобно сему, любителю пения и вместе ценителю изобразительных искусств я не мог бы не противопоставить своей заботы об охране памятников древней поэзии церковной, доселе сохранившей особенности древнего распевного способа чтения, древнего скандирования, и об охране рукописей былых веков, полных исторического значения, осуществивших в совершенстве композицию книги как целого. А всем им, ценителям искусства вместе, я не мог бы не напомнить о входящих в состав храмового действа более вспомогательных, но, однако, весьма существенных в организации этого действа как художественного целого искусствах, забытых или полузабытых современностью: об искусстве огня, об искусстве запаха, об искусстве дыма, об искусстве одежды и т. д., исключительно до единственных в мире Троицких просфор с неведомым секретом их печения и до своеобразной хореографии, проступающей в размеренности церковных движений при входах и выходах церковнослужителей, в схождениях и восхождениях ликов, в обхождении кругом престола и храма и в церковных процессиях. Вкусивший чар античности хорошо знает, до какой степени это все антично и живет как наследие и единственная прямая отрасль древнего мира, в частности — священной трагедии Эллады. Даже такие подробности, как специфические прикосновения к различным поверхностям, к священным вещам различного материала, к умащенным и пропитанным елеем, б
лаговониями и фимиамом иконам, притом прикосновения чувствительнейшей из частей нашего тела, губами, — входят в состав целого действа как особое искусство, как особые художественные сферы, например, как искусство осязания, как искусство обоняния и т. п., и, устраняя их, мы лишились бы полноты и завершенности художественного целого. Я не буду говорить об оккультном моменте, свойственном всякому художественному произведению вообще, а храмовому действу по преимуществу: это завело бы нас в область слишком сложную; не могу говорить я здесь и о символике, необходимо присущей всякому искусству, в особенности искусству органических культур. С нас достаточно и внешнего, поверхностного можно сказать, учета стиля как единства всех средств выражения, чтобы говорить о Лавре как о целостном художественно-историческом и единственном в своем роде мировом памятнике, требующем бесконечного внимания и бесконечной бережности к себе. Лавра, в порядке культурном и художественном рассматриваемая, должна, как единое целое, быть сплошным «музеем», не лишаясь ни одной капли драгоценной влаги культуры, здесь так стильно, в самом разностилии эпох, собиравшейся в течение московского и петербургского периодов нашей истории. Как памятник и центр высокой культуры Лавра бесконечно нужна России, и притом в ее целости, с ее бытом, с ее своеобразною, отошедшею уже давно в область далекого прошлого жизнью. Весь своеобразный уклад этой исчезнувшей жизни, этого острова XIV—XVII веков, должен быть государственно оберегаем, по крайней мере с не меньшею тщательностью, чем в Беловежской Пуще сберегались последние зубры. Если бы в пределах государства оказалось, хотя и чуждое нам по культуре и стоящее вне нашей истории учреждение, подобное Лавре, магометан или ламаитов, то могло ли бы государство поколебаться в мысли о поддержке и охране такого учреждения. Во сколько же раз более внимательным должно быть государство к этому зародышу и центру нашей истории, нашей культуры, научной и художественной? При этом я считаю весьма непроникновенным и эстетически недочувствованным замыслом передать пользование Лаврой из рук монахов в руки приходских общин. Кто вникал в несоизмеримость и качественное различие быта, психологии и, наконец, богослужебной манеры иноков, хотя бы и плохих, и — людей, вне монастыря живущих, хотя бы и весьма добродетельных, тот не может не согласиться со мной, что было бы великим бесстилием предоставить служение в Лавре белому духовенству. Даже красочно, в смысле цветовых пятен в церквах или на площадях Лавры, замена черных фигур с их своеобразною монашескою посадкой какими-либо другими, иного стиля, или вовсе бесстильными сразу разрушила бы целостность художественного впечатления от Лавры и сделала бы ее из памятника жизни и творчества мертвым складом – более или менее случайных вещей. Я понял бы фанатическое требование разрушить Лавру, так, чтобы не осталось камня на камне, — во имя религии социализма; но я решительно отказываюсь понять культуртрегерство, в силу случайного преобладания в наше время специалистов именно по изобразительному искусству, а не по каким-либо иным — культуртрегерство, ревностно защищающее икону, стенописи и самые стены и равнодушное к другим, нисколько не менее драгоценным достижениям древнего искусства, главное же — не считающееся с высшей задачей искусств — их предельным синтезом, так удачно и своеобразно разрешенною в храмовом действе Троице-Сергиевой Лавры и с такою неуемною жаждою искомою покойным Скрябиным.
Не к искусствам, а к Искусству, вглубь до самого средоточия Искусства, как первоединой деятельности, стремится наше время. И от него не сокрыто, где — не только текст, но и все художественное воплощение «Предварительного действа».
1918 год.
Примечания
Первая статья, написанная Флоренским во время работы в Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой Лавры (см.: Троице-Сергиева Лавра и Россия). Машинописные правленые оригиналы статьи известны по спискам:
1. Центральный государственный архив литературы и искусства, ф. 2283, оп. 1, д. 140;
2. Отдел хранения Сергиево-Посадского историко-художественного музея-заповедника, ср. Комиссия по охране Лавры, д. 3, л. 18—23;
3. Отдел рукописей Государственной Третьяковской галереи, ф. 31, д. ИЗО;
4. Архив священника Павла Флоренского. Все списки имеют идентичное заглавие «О храмовом действе как синтезе искусств» и датировку написания: «Сергиев Посад. 1918 октября 24/25 / ноября 6/7 в дни годовщины Октябрь-213
7
Религиозное искусство обращается к таким человеческим чувствам, как сострадание и сочувствие, умиление и покой, просветлённая радость и одухотворение.Религиозное искусство обращается к таким человеческим чувствам, как сострадание и сочувствие, умиление и покой, просветлённая радость и одухотворение.
8
Православный храм Зримым напоминанием о Боге и призывом к Нему является икона. Зримым напоминанием о Боге и призывом к Нему является икона. Строгие одноголосные напевы в древности были созвучны ликам святых, представленным на иконах, в мозаиках, фресках. В 18 веке эти напевы сменили многоголосные концертные композиции, символизирующие могущество и единение светского и церковного начал как основы государственности России. Строгие одноголосные напевы в древности были созвучны ликам святых, представленным на иконах, в мозаиках, фресках. В 18 веке эти напевы сменили многоголосные концертные композиции, символизирующие могущество и единение светского и церковного начал как основы государственности России.
9
Золотой фон, красочные пятна в мозаиках, сияние лампад и свечей, пение певцов усиливают благолепие службы.Золотой фон, красочные пятна в мозаиках, сияние лампад и свечей, пение певцов усиливают благолепие службы. Внутреннее, душевно- духовное наполнение обряда молитвой есть дело находящихся в храме людей.Внутреннее, душевно- духовное наполнение обряда молитвой есть дело находящихся в храме людей.
10
Дмитровский собор. Владимир
11
Иконостас Благовещенского собора
12
13
14
Сент- Шапель (Святая капелла). Часовня на острове Сите. Париж
15
Католический собор Грандиозность и величественность архитектурного образа звучат особенно возвышенно в светлом, взлетающем пространстве интерьера. Мощным потоком вверх устремляются все элементы декора: тонкие, изящные столбы, колонны, стрельчатые арки; ажурные окна с цветными стёклами- витражами.Грандиозность и величественность архитектурного образа звучат особенно возвышенно в светлом, взлетающем пространстве интерьера. Мощным потоком вверх устремляются все элементы декора: тонкие, изящные столбы, колонны, стрельчатые арки; ажурные окна с цветными стёклами- витражами.
16
Римско- католический храм непорочного зачатия Пресвятой Девы Марии. Москва
17
18
Архитектура, живопись, скульптура, таинство литургического действа в православном храме соотносятся с хоровым пением без сопровождения (а капелла), в католическом- с пением, со звучанием органа.Архитектура, живопись, скульптура, таинство литургического действа в православном храме соотносятся с хоровым пением без сопровождения (а капелла), в католическом- с пением, со звучанием органа.
19
Мечеть Джами Маджида Каллиграфический орнамент. Марокко
20
Мусульманский храм (мечеть) Великий купол мечети символизирует единого Бога (Аллаха), а минарет (башня около мечети)- его пророка (Магомета).Великий купол мечети символизирует единого Бога (Аллаха), а минарет (башня около мечети)- его пророка (Магомета). Мусульманская мечеть включает в себя два соразмеренных пространства- открытый двор и затенённый молитвенный зал.Мусульманская мечеть включает в себя два соразмеренных пространства- открытый двор и затенённый молитвенный зал.
21
Главные архитектурные элементы мечети послужили основой для формирования мусульманских понятий о красоте.Главные архитектурные элементы мечети послужили основой для формирования мусульманских понятий о красоте. Огромный купол, архитектурные «сталактиты»- ниши, нависающие друг над другом, создают иллюзию бесконечного и непостижимого неба и символизируют божественную красоту, а минарет- божественное величие.Огромный купол, архитектурные «сталактиты»- ниши, нависающие друг над другом, создают иллюзию бесконечного и непостижимого неба и символизируют божественную красоту, а минарет- божественное величие. На стенах мечети размещаются декоративно оформленные изречения из Корана.На стенах мечети размещаются декоративно оформленные изречения из Корана.
22
В религиозной культуре ислама – архитектура (дворцы, мечети) и поэзия, звучащая под аккомпанемент струнных инструментов.В религиозной культуре ислама – архитектура (дворцы, мечети) и поэзия, звучащая под аккомпанемент струнных инструментов. Изображение божества и любого существа считалось святотатством. Поэтому художественный стиль ислама- декоративный, орнаментальный.Изображение божества и любого существа считалось святотатством. Поэтому художественный стиль ислама- декоративный, орнаментальный. Орнамент строится на ритмическом повторении основных мотивов. А повторение в мусульманстве считается одним из способов постижения истины и выражения преданности Аллаху.Орнамент строится на ритмическом повторении основных мотивов. А повторение в мусульманстве считается одним из способов постижения истины и выражения преданности Аллаху.
23
Джума- мечеть Ходжа Ахрар Вали (Мечеть Джами), Ташкент
24
25
26
27
28
29
Резьба по камню. Ангкор
30
Буддийский храм в Санкт-Петербурге
31
Буддийский храм Сооружён из мощных обтёсанных камней и плит, был основой для пышного и тяжёлого орнаментального скульптурного декора, охватывающего почти всю его поверхность. Следствием этого является отсутствие свода и арки.Сооружён из мощных обтёсанных камней и плит, был основой для пышного и тяжёлого орнаментального скульптурного декора, охватывающего почти всю его поверхность. Следствием этого является отсутствие свода и арки. На кровлях висят многочисленные колокольчики, наполняя пространство нежным мелодичным звоном.На кровлях висят многочисленные колокольчики, наполняя пространство нежным мелодичным звоном.
32
Колокольчики были защитой святилища от проникновения злых духов, входили в состав ритуальных предметов.Колокольчики были защитой святилища от проникновения злых духов, входили в состав ритуальных предметов. Буддийские религиозные праздники сопровождаются обычно шествиями с театрализованными представлениями, музыкой, ритуальными танцами на открытом воздухе.Буддийские религиозные праздники сопровождаются обычно шествиями с театрализованными представлениями, музыкой, ритуальными танцами на открытом воздухе.
33
34
Буддийский хурал Золотая обитель Будды Шакьямуны, Калмыкия
35
Буддийский храм. Пекин
36
Храм Махабодхи знаменитый буддийский храм в Бодх-Гая (штат Бихар, Индия), расположенный в том месте, где Гаутама Сидхартха достиг просветления и стал Буддой. Бодх-Гая находится в индийском штате Бихар, в 96 километрах от Патны. В храмовый комплекс входит также святое дерево Бодхи. Это дерево было выращено из семени дерева Шри Маха Бодхи на Шри-Ланке, которое, в свою очередь, произошло от оригинального дерева Махабодхи, под которым нашёл просветление Будда.буддийский Бодх-Гая Гаутама Сидхартха просветления Бодх-Гая БихарПатныдерево Бодхи Шри Маха Бодхи Шри-Ланке
37
38
Буддийский храм в Санкт-Петербурге (современное официальное название: Санкт- Петербургский буддийский храм «Дацан Гунзэчойнэй») самый северный в мире буддийский храм. «Гунзэчойнэй» в переводе с тибетского означает «Источник святого учения Всесострадающего Владыки- отшельника».Буддийский храм в Санкт-Петербурге (современное официальное название: Санкт- Петербургский буддийский храм «Дацан Гунзэчойнэй») самый северный в мире буддийский храм. «Гунзэчойнэй» в переводе с тибетского означает «Источник святого учения Всесострадающего Владыки- отшельника».Дацан
39
Вопросы: Рассмотрите фотографии храмов, представляющих основные мировые религии: христианскую ( православие и католицизм), буддийскую и мусульманскую. Опешите специфику каждого из них. Есть ли между ними что-либо общее? В чём специфика каждого?Рассмотрите фотографии храмов, представляющих основные мировые религии: христианскую ( православие и католицизм), буддийскую и мусульманскую. Опешите специфику каждого из них. Есть ли между ними что-либо общее? В чём специфика каждого? Какие искусства объединяются в религиозных ритуалах?Какие искусства объединяются в религиозных ритуалах? Послушайте музыку, сопровождающую богослужение в разных религиях, и определите, в каких храмах она должна звучать. Соотнесите характер её звучания с особенностями того или иного храма.Послушайте музыку, сопровождающую богослужение в разных религиях, и определите, в каких храмах она должна звучать. Соотнесите характер её звучания с особенностями того или иного храма.
40
Если верить летописи города, то первые буддисты появились в Северной столице достаточно давно, еще во времена строительства Петропавловской крепости, а ведь это здание считается самым первым сооружением Санкт- Петербурга. Нужно сказать, что эти люди являлись подданными Калмыцкого ханства, которое в ту пору еще не входило в состав России. Волжские калмыки помогали возводить крепостные каменные валы. Но позже приблизительно с 18 до самой середины 19 веков ни в одном источнике не встречается упоминаний о том, что в городе появлялись люди, исповедовавшие какую-то другую религию. Первая буддистская община возникает в городе только в конце 19 века. Согласно статистическим данным переписи населения города в 1897 года, в городе на тот момент проживали только 75 буддистов. Хотя буквально через 13 лет, а именно в 1910 их количество увеличивалось до 200 человек. Большую часть из них составляли забайкальские буряты и волжско- донские калмыки. Представителям этой новой для города конфессии удалось получить разрешение на строительство храма. Посланник Далай- ламы обратился к императору Николаю II, и после его согласия в достаточно уединенном месте на берегу Большой Невки в течение шести лет продолжалось возведение этого внушающего трепет строения. Здесь же соорудили и общежитие, предназначенное как для приезжих буддистов, так и для монахов. Одновременно со всем этим строится еще и служебный флигель, который, к сожалению, не сохранился до наших времен.Если верить летописи города, то первые буддисты появились в Северной столице достаточно давно, еще во времена строительства Петропавловской крепости, а ведь это здание считается самым первым сооружением Санкт- Петербурга. Нужно сказать, что эти люди являлись подданными Калмыцкого ханства, которое в ту пору еще не входило в состав России. Волжские калмыки помогали возводить крепостные каменные валы. Но позже приблизительно с 18 до самой середины 19 веков ни в одном источнике не встречается упоминаний о том, что в городе появлялись люди, исповедовавшие какую-то другую религию. Первая буддистская община возникает в городе только в конце 19 века. Согласно статистическим данным переписи населения города в 1897 года, в городе на тот момент проживали только 75 буддистов. Хотя буквально через 13 лет, а именно в 1910 их количество увеличивалось до 200 человек. Большую часть из них составляли забайкальские буряты и волжско- донские калмыки. Представителям этой новой для города конфессии удалось получить разрешение на строительство храма. Посланник Далай- ламы обратился к императору Николаю II, и после его согласия в достаточно уединенном месте на берегу Большой Невки в течение шести лет продолжалось возведение этого внушающего трепет строения. Здесь же соорудили и общежитие, предназначенное как для приезжих буддистов, так и для монахов. Одновременно со всем этим строится еще и служебный флигель, который, к сожалению, не сохранился до наших времен.
41
Проектом храма занимались два человека архитектор Барановский и некто Березовский, будучи студентом Института гражданских инженеров. В своей работе они предпочли использовать в качестве образца элементы средневековой архитектуры Тибета, предварительно подвергнув ее модернизации и европеизации. Здание напоминает собой параллелограмм, который сужается кверху. Красивый портик украшает храм на южной стороне главного фасада. – Четыре величественные колоны с квадратным сечением декорированы бронзовыми капителями. Если вы захотите подняться наверх, то сделать это можно по широкой гранитной лестнице. Для облицовки стен храма специально был выбран гранит в красно фиолетовых тонах. Верхняя же часть сооружения выложена из красного кирпича, который украсили синими поясами и сочетающимися с ними белыми кругами. С северной стороны здание храма, состоящее из трех этажей, граничит с четырехэтажной башней, увенчанной так называемым «ганчжиром», представляющим собой позолоченное медное завершение. По сторонам храм как бы охраняется восьмиградусным кругом «хардэ» с медными фигурами газелей, что является символом буддизма. Печатные молитвенные тексты располагаются в позолоченных конусах по углам главного фасада. Внутри храм заботливо украсили цветными витражами, а пол выложен многоцветной плиткой. В Санкт-Петербурге это место хорошо известно не только, как буддистская молельня, но и в каком-то роде музей центр духовности и культуры индийской части Тибета. а в данный момент здесь еще и образована так называемая монастырская школа, в которой можно получить одно из самых лучших буддийских образований в нашей стране.Проектом храма занимались два человека архитектор Барановский и некто Березовский, будучи студентом Института гражданских инженеров. В своей работе они предпочли использовать в качестве образца элементы средневековой архитектуры Тибета, предварительно подвергнув ее модернизации и европеизации. Здание напоминает собой параллелограмм, который сужается кверху. Красивый портик украшает храм на южной стороне главного фасада. – Четыре величественные колоны с квадратным сечением декорированы бронзовыми капителями. Если вы захотите подняться наверх, то сделать это можно по широкой гранитной лестнице. Для облицовки стен храма специально был выбран гранит в красно фиолетовых тонах. Верхняя же часть сооружения выложена из красного кирпича, который украсили синими поясами и сочетающимися с ними белыми кругами. С северной стороны здание храма, состоящее из трех этажей, граничит с четырехэтажной башней, увенчанной так называемым «ганчжиром», представляющим собой позолоченное медное завершение. По сторонам храм как бы охраняется восьмиградусным кругом «хардэ» с медными фигурами газелей, что является символом буддизма. Печатные молитвенные тексты располагаются в позолоченных конусах по углам главного фасада. Внутри храм заботливо украсили цветными витражами, а пол выложен многоцветной плиткой. В Санкт-Петербурге это место хорошо известно не только, как буддистская молельня, но и в каком-то роде музей центр духовности и культуры индийской части Тибета. а в данный момент здесь еще и образована так называемая монастырская школа, в которой можно получить одно из самых лучших буддийских образований в нашей стране.
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
Пещерный храм Аджанты
54
55