Сочинение на тему кайсын кулиев

10 вариантов

1. Кайсын Кулиев родился 1 ноября в старинном балкарском ауле Верхний Чегем в семье скотовода и охотника. Вырос в горах. Ребенком потеряв отца, прожил трудное детство, очень рано начал работать.
   В 1926 поступил в только что открывшуюся школу в Нижнем Чегеме, где впервые увидел книги, начал учить русский язык. В 10 лет написал первые свои стихи. После школы учился в техникуме в Нальчике, заполняя толстые тетради своими стихами. В семнадцать стал печататься в газетах.
   В 1935 Кулиев приезжает в Москву и, хотя твердо решил стать поэтом, поступает в Театральный институт (ГИТИС), где изучались все области искусства и культуры, чтобы стать хорошо образованным человеком. Одновременно слушал лекции в Литературном институте, продолжая писать стихи. В 1939, окончив институт, возвращается в Нальчик, преподает в учительском институте литературу. В 1940 выходит первая книга стихотворений Здравствуй, утро!. В 1940 был призван в ряды Красной Армии, служил в парашютно-десантной бригаде. Весной одна тысяча девятьсот сорок первый бригаду направили в Латвию, где Кулиев и встретился с войной.
   После тяжелых боев под Орлом был ранен, попал в госпиталь. Писал много стихов, которые печатали в газетах Правда, Красная звезда и др. Позже воевал на Сталинградском фронте уже в качестве военного корреспондента газеты Сын Отечества. Участвовал в боях за освобождение южных городов, снова был ранен, долго лечился в госпиталях.
   В годы войны написал несколько циклов стихов – В час беды, О тех, кто не вернулся, Перекоп (1942 – 44). В 1945 уехал в Киргизию, работал в Союзе писателей (по рекомендации Н. Тихонова), писал стихи, но не мог публиковать их (балкарский народ был переселен Сталиным во время войны). Занимался переводами.
   В мае 1956 Кулиев приехал в Москву, где Н. Тихонов способствовал изданию книги стихов Горы, вышедшей в 1957; в этом же году в издательстве Молодая гвардия вышла вторая книга – Хлеб и роза. В том же 1956 Кулиев вернулся в Нальчик. Наконец он смог стать профессиональным литератором. В свет выходят поэтические сборники: Раненый камень (1964), Книга земли (одна тысяча девятьсот семьдесят второй), Вечер (одна тысяча девятьсот семьдесят четвертый), Вечерний свет (1979), Краса земная (1980) и др.
   В 1985 К. Кулиев скончался. Использованы материалы из опубликованной книги: Русская литература. Мастера русского слова: великие поэты и писатели. Афоризмы, цитаты, мудрые высказывания, великие поэты и писатели. Издательство «Юниор» город Москва.

2. Кайсын Кулиев родился 1 ноября в старинном балкарском ауле Верхний Чегем в семье скотовода и охотника. Вырос в горах. Ребенком потеряв отца, прожил трудное детство, очень рано начал работать.
   В 1926 поступил в только что открывшуюся школу в Нижнем Чегеме, где впервые увидел книги, начал учить русский язык. В 10 лет написал первые свои стихи. После школы учился в техникуме в Нальчике, заполняя толстые тетради своими стихами. В семнадцать стал печататься в газетах.
   В 1935 Кулиев приезжает в Москву и, хотя твердо решил стать поэтом, поступает в Театральный институт (ГИТИС), где изучались все области искусства и культуры, чтобы стать хорошо образованным человеком. Одновременно слушал лекции в Литературном институте, продолжая писать стихи. В 1939, окончив институт, возвращается в Нальчик, преподает в учительском институте литературу. В 1940 выходит первая книга стихотворений Здравствуй, утро!. В 1940 был призван в ряды Красной Армии, служил в парашютно-десантной бригаде. Весной одна тысяча девятьсот сорок первый бригаду направили в Латвию, где Кулиев и встретился с войной.
   После тяжелых боев под Орлом был ранен, попал в госпиталь. Писал много стихов, которые печатали в газетах Правда, Красная звезда и др. Позже воевал на Сталинградском фронте уже в качестве военного корреспондента газеты Сын Отечества. Участвовал в боях за освобождение южных городов, снова был ранен, долго лечился в госпиталях.
   В годы войны написал несколько циклов стихов – В час беды, О тех, кто не вернулся, Перекоп (1942 – 44). В 1945 уехал в Киргизию, работал в Союзе писателей (по рекомендации Н. Тихонова), писал стихи, но не мог публиковать их (балкарский народ был переселен Сталиным во время войны). Занимался переводами.
   В мае 1956 Кулиев приехал в Москву, где Н. Тихонов способствовал изданию книги стихов Горы, вышедшей в 1957; в этом же году в издательстве Молодая гвардия вышла вторая книга – Хлеб и роза. В том же 1956 Кулиев вернулся в Нальчик. Наконец он смог стать профессиональным литератором. В свет выходят поэтические сборники: Раненый камень (1964), Книга земли (одна тысяча девятьсот семьдесят второй), Вечер (одна тысяча девятьсот семьдесят четвертый), Вечерний свет (1979), Краса земная (1980) и др.
   В 1985 К. Кулиев скончался. Использованы материалы из опубликованной книги: Русская литература. Мастера русского слова: великие поэты и писатели. Афоризмы, цитаты, мудрые высказывания, великие поэты и писатели. Издательство «Юниор» город Москва.

3. Гость
   Кайсын Кулиев родился 1 ноября в старинном балкарском ауле Верхний Чегем в семье скотовода и охотника. Вырос в горах. Ребенком потеряв отца, прожил трудное детство, очень рано начал работать.
   В 1926 поступил в только что открывшуюся школу в Нижнем Чегеме, где впервые увидел книги, начал учить русский язык. В 10 лет написал первые свои стихи. После школы учился в техникуме в Нальчике, заполняя толстые тетради своими стихами. В семнадцать стал печататься в газетах.
   В 1935 Кулиев приезжает в Москву и, хотя твердо решил стать поэтом, поступает в Театральный институт (ГИТИС), где изучались все области искусства и культуры, чтобы стать хорошо образованным человеком. Одновременно слушал лекции в Литературном институте, продолжая писать стихи. В 1939, окончив институт, возвращается в Нальчик, преподает в учительском институте литературу. В 1940 выходит первая книга стихотворений Здравствуй, утро!. В 1940 был призван в ряды Красной Армии, служил в парашютно-десантной бригаде. Весной одна тысяча девятьсот сорок первый бригаду направили в Латвию, где Кулиев и встретился с войной.
   После тяжелых боев под Орлом был ранен, попал в госпиталь. Писал много стихов, которые печатали в газетах Правда, Красная звезда и др. Позже воевал на Сталинградском фронте уже в качестве военного корреспондента газеты Сын Отечества. Участвовал в боях за освобождение южных городов, снова был ранен, долго лечился в госпиталях.
   В годы войны написал несколько циклов стихов – В час беды, О тех, кто не вернулся, Перекоп (1942 – 44). В 1945 уехал в Киргизию, работал в Союзе писателей (по рекомендации Н. Тихонова), писал стихи, но не мог публиковать их (балкарский народ был переселен Сталиным во время войны). Занимался переводами.
   В мае 1956 Кулиев приехал в Москву, где Н. Тихонов способствовал изданию книги стихов Горы, вышедшей в 1957; в этом же году в издательстве Молодая гвардия вышла вторая книга – Хлеб и роза. В том же 1956 Кулиев вернулся в Нальчик. Наконец он смог стать профессиональным литератором. В свет выходят поэтические сборники: Раненый камень (1964), Книга земли (одна тысяча девятьсот семьдесят второй), Вечер (одна тысяча девятьсот семьдесят четвертый), Вечерний свет (1979), Краса земная (1980) и др.
   В 1985 К. Кулиев скончался. Использованы материалы из опубликованной книги: Русская литература. Мастера русского слова: великие поэты и писатели. Афоризмы, цитаты, мудрые высказывания, великие поэты и писатели. Издательство «Юниор» город Москва.
   Ответ ни кто не комментировал

4. Индекс материала
   Кайсын Кулиев – поэт и человек
   Страница 2
   Страница 3
   Страница 4
   Страница 5
   Страница 6
   Страница 7
   Страница 8
   Страница 9
   Страница 10
   Страница 11
   Страница 12
   Страница 13
   Страница 14
   Все страницы
   Поэзия Кайсына Кулиева – явление исключительное, непреходящее. Интерес к поэзии Кайсына Кулиева всегда был высок, и он с годами не уменьшается. «О поэзии его сказано многими, сказано хорошо и еще будет сказано, ибо она — явление, не ушедшее вместе с ним…» — верно заметила Наталья Капиева.
   Бесспорно, поэзия Кайсына Кулиева — честная, мужественная и вдохновенная — достояние не только современности, но и будущего. Поэты такого масштаба рождаются редко, и приходят они в этот мир не только для того, чтобы явить миру свой поэтический дар, но и с особой миссией заступничества. За все время существования человечества еще никому не посчастливилось привести его к всеобщему благоденствию — все так же страдают люди, сталкиваясь с несправедливостью, жестокостью, с чудовищной неустроенностью жизни. Поэт не может оставаться безучастным и спокойным наблюдателем, ему хотелось бы утешить в горе каждого. И поэтому, не думая о себе, «…боль и радость ста тысяч судеб поднимая, как ношу на плечи», поэт облегчает своим словом их страдания, сопереживая, помогает выстоять в борьбе с ударами судьбы. В этом Кайсын Кулиев видел предназначение поэта, чувствующего все неладное в мире.
   Все дороги, все тропы земли,
   Что протоптаны кем-то и где-то,
   Где б ни начались, где б ни легли,
   Все прошли через сердце поэта…(1)
   Долг поэта, остро чувствующего неблагополучие в мире, Кайсын Кулиев видел и в том, чтобы держать ответ за судьбу всего человечества, предвидеть опасность, чтобы предостеречь мир от легкомысленной недооценки тревожных явлений. Понимая, что «на свете еще достаточно врагов Разума и Справедливости», страстно желая людям счастливой, свободной и радостной жизни, он был в постоянной тревоге за их будущее. Это стало важ-нейшей, главенствующей темой его творчества.
   Судьба, не разрушай того, что мило,
   Все то, что преступленье разрушать.
   Будь милосердна к людям, дай им силы
   Поверить в разум твой и благодать.
   Дай силу жить нам с верой непреклонной,
   Что даль вдали воистину бела,
   Чтобы, припав к земной груди зеленой,
   Мы знали, что добро сильнее зла.
   Что никогда пережитое горе
   Не повторится вновь, что никогда
   Продымленный твой хлеб не будет горек,
   Что кровь не будет литься, как вода (2).
   И кто знает — может быть, и в наше непростое, жестокое время люди прислушаются к словам поэта, навеянным ему свыше, тревога его сердца, бьющаяся в стихах, достучится до них, уберегая от опрометчивых действий, ибо человеческий разум должен быть превыше всего.
   Впрочем, в жизни зло всегда соседствует с добром, горе сменяется радостью. Умея сострадать, Кайсын Кулиев именно радость дарил людям, увлекая их в прекрасный мир своей удивительной поэзии, уводя их от обыденности существования, от неизбежно присутствующих в жизни забот и треволнений. Он много писал о любви и верности, о радости бытия, о том, как прекрасна жизнь, — «…поэты-жизнелюбы, их удел жизнь воспевать, любовь и землю эту». В его поэзии много света и тепла, она полна жизнеутверждающей силы, и что самое главное — воли к жизни.
   И солнце жизни светит,
   И мир несокрушим.
   Все вынесем на свете! —
   Мне слышится с вершин (3).
   Больших поэтов неизменно отличает мудрость, прозорливость, знание жизни. Одним своим существованием они вносят гармонию в этот мир, благотворно воздействуя на многие умы и оказывая огромное влияние на все стороны жизни. Кайсын Кулиев в своем поэтическом диалоге с людьми никогда никого не поучал, он просто призывал жить законами правды и добра, вел доверительный разговор со своим читателем о том, чему поклонялся всю жизнь, — о мужестве, чести и достоинстве, о терпимости и великодушии, о торжестве добра над злом, о любви к родной земле и ко всем живущим на этой земле.
   Хочу я, чтоб в мой стих входили люди
   С улыбкой доброй, словно в новый дом,
   Чтоб им в строке дышалось полной грудью,
   Как в светлом доме ясным летним днём (4).
   Поэзия Кайсына Кулиева, такая близкая и понятная всем, согревала и трогала сердца людей, и они платили ему ответной любовью.
   Я жил среди людей, и час моей печали
   Сердечностью своей они мне облегчали.
   Они зажгут очаг, они мне слово скажут,
   И пожелают благ, и раны перевяжут.
   Я тоже, как смогу, быть может, добрым взглядом
   Иль делом помогу вам, кто со мною рядом (5).
   У поэта особый взгляд на мир. Все обыденное, мимо чего равнодушно скользит наш взгляд, он превращает в поэзию. Это становится интересным именно потому, что об этом заговорил поэт. «Поэзия всюду — в облаках над Казбеком и в огороде моей матери, где желтел подсолнух и росла морковь. Она многолика, как мир, и прекрасна, как земля», — писал Кайсын Кулиев.
   Поэт был предельно искренен в своем творчестве и необычайно требователен к себе. Поэзия была для него мерилом всего высокого и бессмертного:
   Я перестал бы верить в жизнь, наверно,
   Когда бы сомневался иногда,
   Что правда и поэзия бессмертны, — И эта вера — хлеб мой и вода (6).
   Эту веру Кайсын Кулиев пронес через всю свою жизнь. Тонкий лирик, непревзойденный мастер стиха, он оставил нам множество строк, достойных восхищения. Широко известны и любимы его стихи: «Реквием», «Терпенье», «Был пахарем, солдатом и поэтом», «Монолог», «Музыка», «Играют Шопена», «Пусть никогда не умирают дети», «Дон-Кихот», «Черный конь умирает на белом снегу», «Как хорошо проснуться на рас-свете…», «Женщина купается в реке», «Клинок и роза», «Все еще впереди» и многие другие.
   Кайсын Кулиев видел и воспринимал мир по-своему и говорил, и писал об этом по-своему. Его стихи удивительны по своей лиричности, выразительности, неповторимой поэтической образности.
   Шел снег. И при медленном снеге,
   При стуже с небес и земли,
   Чем глубже я спал, тем краснее
   Тюльпаны Чегема цвели.
   Шел снег. Но душа ночевала
   Вдали от его белизны.
   Шел снег. Зеленела чинара,
   Как зелены зимние сны!..(7)
   Чтобы поэзия могла претендовать на всеобщее признание, была подлинной, недос-таточно иметь мощный, яркий поэтический дар, важно, чтобы поэт сам соответствовал тому, о чем пишет. «Если поэт будет писать о добре, а сам недоброжелателен к людям, если он будет писать о любви к ближнему, а сам человеконенавистник, то не будет никакой поэзии. Будет фальшь. Вот это соответствие личности поэта и его поэтического дарования и рождает настоящие поэтические строки», — писал Кайсын Кулиев. Правоту этих слов подтверждает само творчество Кайсына Кулиева, имя которого — среди лучших поэтов современности. Только такая правдивая, верная жизни поэзия проходит испытание временем, которое судит беспристрастно и беспощадно.
   Поэзия Кайсына Кулиева, освещенная его личностью — яркой, цельной, вдохно-венной, — пример служения литературе, людям. Поэт всегда оставался верным правде и назначению поэзии, о которой им написаны такие необыкновенной силы, выразительности и глубины строки:
   Поэзия жива
   Надеждой и любовью.
   Поэзия — слова,
   Но смешанные с кровью.
   Поэзия чужда
   И позы и притворства,
   Хоть это иногда
   И терпит стихотворство.
   Когда в строках река,
   Она мосты срывает,
   А если облака,
   В них молния сверкает.
   И подлинный поэт,
   Когда стихи слагает,
   Рождается на свет
   И умирает (8).
   Путь истинного поэта всегда трагичен. Кайсыну Кулиеву пришлось пройти через тяжелейшие испытания, беды и разочарования. Жизнь не стремилась уберечь его от них. Будто провидение, забыв о божественной искре, сделавшей его поэтом, бросило его в дальнейшем на произвол судьбы. Пережив все ужасы беспощадной, бес-человечной войны, боль потерь, ранения, выписавшись из госпиталя, вернулся домой, но оказалось — на пепелище:
   Но матери, что так была нужна мне,
   Я дома не нашел. Огонь погас
   В отцовском очаге. Я сел на камни
   Немые и заплакал. Был приказ, —
   Нет матери, соседей нет в селенье,
   Вдали, в степях, мне близкие сердца,
   И я себе казался в то мгновенье
   Надгробьем над могилою отца…(9)
   В ссылке, «вдали, в степях», оказалась и его семья. Я помню громкий стук ночью, заплаканное лицо мамы, двух солдат-конвоиров, которые, сжалившись над нами, несли на своих винтовках, зловеще поблескивавших от света уличных фонарей холодом металла, наши пожитки. На мой вопрос, куда мы едем, мама ответила: «К папе», что было для меня великой радостью. Если бы не эта ложь во спасение, вряд ли я — маленький ребенок — смогла бы вынести этот далекий, долгий и страшный путь в ссылку в переполненном людьми и наглухо закрытом товарном вагоне, сквозь щели которого пробивалось такое желанное, но недоступное солнце. Я думаю, что это радостное ожидание встречи с отцом хранило меня от гибели.
   Благодаря ходатайству Николая Тихонова Кайсыну Кулиеву было разрешено не отправляться в ссылку и жить где угодно, кроме Москвы и Ленинграда. Но поэт отказался от этого и поехал вслед за своим народом, в полной мере познав, как «горек хлеб изгнания и круты чужие лестницы»*.
   Много лет спустя, после возвращения на родину, вспоминая об этом, он говорил мне: «Как хорошо, что я тогда твердо решил ехать в ссылку, а то, как бы я теперь смотрел в глаза людям, как бы оправдался перед своим народом».
   В одной из записных книжек Кайсына Кулиева есть такая, близкая к афоризму фраза — от сердца подлинного поэта к сердцу народа — очень короткий путь. Всей своей жизнью и творчеством Кайсын Кулиев заслужил право говорить от имени своего народа, взамен получая его признание, понимание и поддержку.
   С тобою, мой народ, должник твой вечный.
   Ни дня я в жизни не был одинок
   И сотворил за век свой быстротечный
   Хоть и немногое, но все, что мог (11).
   Кайсын Кулиев вынес и разделил со своим народом все, что выпало на его нелегкую долю. И многострадальный народ — истинный герой его поэзии — хоть и немногочислен, но велик, потому что поднялся после бесчеловечного, гибельного для него изгнания с родной земли. Любовь Кайсына Кулиева к своему народу не была показной. Люди это чувствовали, и поэтому он был так любим и почитаем в народе. Мало сказать, что его любили, он был окружен всенародной любовью, его узнавали при встрече, а творческие вечера поэта собирали огромное число любителей поэзии. По мнению многих, Кайсын Кулиев был как бы воплощением своего народа, который теперь чувствует себя без него осиротевшим.
   Пройдя через тяжкие испытания, выстрадав свою судьбу, Кайсын Кулиев всегда оставался достойным жизни. У него не только хватило мужества, терпения и силы духа, чтобы подняться над пережитым и выстоять в тяжелейших жизненных обстоятельствах, ему удалось еще и сохранить оптимизм, открытость и доброжелательность к людям, непосредственность восприятия мира:
   Я был бездомным, изнывал в беде,
   Дни черные, как черных птиц, считая,
   Но радовался все же и тогда я
   Вину и хлебу, песне и звезде.
   И в черный день светлела вдруг душа,
   Когда я видел, как бело от снега,
   Как чист родник, искрящийся от бега,
   И как чиста улыбка малыша!..(12)
   Жизнь поэта, помимо его творчества, представляет интерес еще и потому, что ему небезразлична судьба других людей. К Кайсыну Кулиеву обращались за помощью многие из попавших в беду, к нему приходили, как к последней надежде, и он, как мог, помогал всем.
   Сколько слов признательности было в его огромной читательской почте. Он старался не оставить без внимания ни одного письма, из каких бы мест — от Камчатки до Прибалтики, или из-за рубежа — оно ни пришло. Ему писали письма, исполненные любви и благодарности, и вполне благополучные люди, и те, с кем жизнь обошлась жестоко. В поэзии Кайсына Кулиева они находили то, что было созвучно их душевному состоянию, их собственному мироощущению. Такое взаимопонимание Кайсын Кулиев считал правомерным, очень важным: «Поэт должен согреваться у очага простых людей и согревать их в свою очередь огнем своей поэзии».
   Кайсын Кулиев говорил, что талант нельзя заменить ничем — ни мудростью, ни образованием, хотя они, наверное, очень полезны таланту и являются подспорьем для него. Но только талант «дает право носить поэту его прекрасное от века звание».
   В то же время одного таланта, дарованного природой и судьбой, недостаточно для того, чтобы творчество поэта стало значительным явлением в литературе. Только счастливое сочетание таланта и кропотливого, постоянного труда приводит к успеху и признанию. При отсутствии трудолюбия талант может превратиться в ничто. К. Кулиев всю жизнь был тружеником. «Я очень рад, — писал он, — что с детства не знал праздности, этого отвратительного уродства, коверкающего людей».
   Лямку я тянул, я спину гнул,
   Не жалел ни сил своих, ни пота,
   Я работал, терпелив, как мул,
   Весел, словно ласточка, работал (13).
   И в ссылке в Средней Азии Кайсын Кулиев не переставал писать, не сетовал на судьбу, на трагические обстоятельства, а работал. При атмосфере жизненной несвободы поэт сумел сохранить удивительную внутреннюю свободу, которую он привнес и в свое творчество. И когда балкарский народ был возвращен на родную землю, К. Кулиев, по его словам, положил на стол в издательстве большой готовый том стихотворений. Этот том составил сборник стихов «Горы», сразу же, в 1957 году, вышедший в издательстве «Советский писатель».
   Известно, что не всегда талант и личность совпадают в реальной жизни. Кайсына Кулиева природа щедро наделила не только ярким поэтическим дарованием, но и талантом быть личностью. Это признавали даже его недруги и, естественно, простить ему этого не могли. Не считаясь ни с чем, они старались запятнать его репутацию, принизить его творчество. В этом нет ничего удивительного — ни один талант не защищен от зависти воинствующих невежд — любителей пасквилей и доносов. Но Кайсын Кулиев относился к этому, как к неизбежному злу:
   Врагов не следует стыдиться
   И опускать в бессилье рук.
   Всегда, чем голосистей птица,
   Тем больше хищников вокруг (14).
   Но поэт никогда не опускался до мести своим недоброжелателям, считая это недостойным для себя. Мало того, он никогда не отказывал им в их просьбах о помощи, проявляя снисходительность и великодушие, что свойственно лишь большим поэтам. Сам К. Кулиев в воспоминаниях об А. Т. Твардовском писал: «Мне кажется, что у большого художника обязательно должен быть большой характер».
   Размышляя о психологии творчества, достоинстве художника, о поэте-личности, Кулиев отмечал, что личностное начало определяет многое в художнике, в его творческой судьбе, решает, Может быть, все: «Об этом говорят опыт и история мирового искусства. Вспомним Сервантеса, Бетховена, Пушкина, Гёте, Лермонтова, Рембрандта, Мицкевича, Льва Толстого. Их много, ставших образцами и учителями мужества, человечности, совестливости. Они были могучими художниками, стойкими борцами, умевшими смело вступить в бой за человека, за его свободу и радость, за народы и их права». Кайсын Кулиев — из когорты таких художников. Он жил и творил для людей. Его творчество — это «…тот вечный мост между прошлым и грядущим, который не смогут снести потоки времени».
   Может быть, самыми привлекательными чертами К. Кулиева являлись широта и открытость, обаяние его личности было огромным. Где бы он ни появлялся, все устремлялись к нему. Люди тянулись к нему, как будто чувствовали исходящую от него таинственную и притягательную силу. Он обладал бесценным даром быть преданным и верным в дружбе до конца. Сам поэт по этому поводу писал: «Одним из благ, отпущенных мне жизнью, большой моей радостью остается то, что у меня много друзей среди талантливейших сынов нашей необъятной Родины. Их дружба — мое неисчерпаемое богатство… Я понимаю, почему умнейший Пушкин написал много стихов своим друзьям. Мы тоже знали радость дружеского общения, откровенных бесед и звучания новых стихов… Многим я обязан моим друзьям. Уже одного доброго отношения таких выдающихся деятелей культуры нашего времени, как Мартирос Сарьян, Александр Твардовский, Георгий Леонидзе, Симон Чиковани, было бы достаточно, чтобы считать себя счастливейшим человеком, баловнем жизни».
   В Кайсыне Кулиеве подкупало совершенное отсутствие тщеславия, удивительная простота, высокая духовность. Он никогда не требовал для себя особых привилегий и почестей. Он никому не завидовал, не боялся соперничества, считая, что это — удел бесчестных людей. Борис Пастернак был убежден, что шекспировский Яго так бесчестен и завистлив потому, что бездарен. К. Кулиев, разделяя это мнение, писал: «…мы должны иметь возле себя только достойных друзей-поэтов и не бояться того, что они нас могут опередить. Пушкина радовала каждая хорошая строка у любого из собратьев. Найдя какую-нибудь замечательную строчку, он выводил на полях книги свое любимое слово «прелесть». Это щедрость гения…»
   Радует то, что творчество Кайсына Кулиева не забывается его собратьями по перу, его имя не замалчивается. И это правомерно, ибо большие поэты не принижают, а поднимают всех на ту высоту, на которой они находились сами.
   Кайсын Кулиев не раз повторял, что мудр лишь тот, кто умеет учиться у всего сущего на земле, что преемственность в литературе необходима. «Чтобы найти свое место в литературе, — писал он, — вовсе нет необходимости отказываться от сделанного другими, теми мастерами, которые работали раньше тебя. Поэзия не ханский трон и не чиновничье кресло, не должность. Надо найти свое решение жизненных вопросов, свои мысли и краски, свою образность. Тогда непременно найдешь свое место в литературе». Но истинной поэзии без индивидуальности быть не может. Любой из значительных художников «выражает свою эпоху, ее чаяния, стремления, радости и боль, свет и тень, противоречия и трагедию, но выражает все это своими способами и средствами». Этим каждый и интересен. Подражание губительно для поэзии. Если нет индивидуальных черт, значит нет и художника. Поэзия Кайсына Кулиева — яркая и самобытная — лишена всякого подража-тельства, слепого копирования чужих, хотя бы и интересных, находок. По мнению Кайсына Кулиева талант не может быть эпигоном, на то он и талант:
   Шагай, о стих мой, будь самим собой
   И не перенимай чужой походки (15).
   Кайсына Кулиева в число известных и любимых поэтов выдвинуло и то, что его поэзия перешагнула барьеры национальных рамок. Общеизвестно высказывание на этот счет поэта Арсения Тарковского: «Я искал то… что является местным, ограниченным, что мы принимаем за местный колорит. Этого я не нашел… Потому что стихи Кайсына Кулиева — это настоящая поэзия… Кайсын Кулиев — поэт маленького народа, вышедший на общечеловеческое поприще поэзии… Кайсын Кулиев в своих стихах говорит от лица сво-его народа, но он — поэт всего мира. Вот что потрясает в его стихах».
   Без имени Кайсына Кулиева немыслима не только наша отечественная литература, но и мировая поэзия. Его стихи переведены на многие языки Запада и Востока, они издавались в Монголии, Франции, Германии, Югославии, Польше, Англии, Индии, Японии, Чехословакии и других странах. Так его поэзия пришла ко многим народам, стала понятна и близка всем. Где бы он ни был, его везде принимали восторженно и как поэта, и как необыкновенно интересного собеседника и человека. Вот что писали о нем во Франции: «Творчество Кайсына Кулиева — это шедевр мировой культуры. Он стоит в одном ряду с гениальными поэтами мира — Данте Алигьери, Байроном, Пушкиным, Мицкевичем, Лоркой. Кулиев не просто поэт. Он больше чем поэт. Кайсын Кулиев поэт в философии и философ в поэзии». Пусть не покажутся кому-то эти слова преувеличением. Существует множество примеров, когда мастер удостаивается наивысшей оценки не в своей стране, а за ее пределами, и это, увы, нередко заставляет вспоминать известную истину о том, что нет пророка в своем отечестве.
   Кайсын Кулиев именно потому, что сам — поэт божьей милостью, был щедр в оценке собратьев по творчеству. Он обладал даром распознавать талант. Для него было важно поддержать талант, поэтому он не скупился на похвалу молодым, начинающим поэтам и во всем им помогал.
   Кайсын Кулиев, как человек большой культуры, был широко образован, он считал, что поэт не может не интересоваться живописью, музыкой, театром — всеми вопросами художественного творчества: «Какая радость открыть для себя любого из замечательных художников. Вдруг ты впервые узнаешь Рембрандта или Шуберта, Ван-Гога или Лорку, Сезанна или Скрябина, Матисса или Равеля! Какой это праздник каждый раз». Он много писал о вопросах творчества, о месте художника в жизни, о его предназначении, показав себя блестящим публицистом — тонким, талантливым и проницательным исследователем литературы и искусства. Достаточно вспомнить, как глубоко и точно оценивал он своих современников и великих предшественников. По словам Семена Липкина, мало кто, как К. Кулиев, мог писать «с такой свободой, пылкостью и первоприродным чувством русской речи». Размышления Кайсына Кулиева о мастерах литературы и искусства прошлого и настоящего составили книгу его яркой публицистики «Так растет и дерево». Эта замечательная книга мудрого и тонкого мастера освещена светом его ума и удивительным обаянием его личности.
   Однако, говоря о творчестве и личностных качествах Кайсына Кулиева, меньше всего хотелось бы делать из него икону, утверждать, что он во всем был непогрешим. Как и все, он не был лишен людских слабостей и заблуждений, ничто человеческое ему не было чуждо:
   Нет, я не утверждал, что святы все подряд,
   Но камня не бросал и в тех, кто виноват.
   Кем человечий грех определен и взвешен?
   И кто достойней всех, и кто совсем безгрешен?
   Пусть я не всех грешней, мне свойственны отчасти
   Изъяны всех людей, достоинства и страсти (1б).
   От допущенных ошибок поэт страдал лишь сам, но никогда и никому он не причинил зла сознательно, преднамеренно. Если он невольно и нарушал, как это свойственно большим поэтам, какие-то устои в жизни, то только не в поэзии, не в творчестве.
   К сожалению, во все времена не принималось во внимание то, что поэты — в силу своей избранности — имеют право на ошибку, заслуживают снисхождения, а не травли.
   Всей своей жизнью и честнейшим служением народу и литературе Кайсын Кулиев заслужил благодарную память потомков. След его жизни в литературе неизгладим, его поэзии уготована долгая жизнь, потому что к ней применимы слова самого Кайсына Кулиева, считавшего, что «долговечны только те произведения, которые обращены к разуму и справедливости, к человечности и свободе, произведения, в которых рдеют и раны и розы земли, те произведения, которые славят доблесть и человечность».
   * * *
   Чтобы лучше понять поэта, надо побывать на его родине, говорил Гёте. Жизненный путь Кайсына Кулиева начался в высокогорном ауле Верхний Чегем, а последним его пристанищем стал Чегем 1. Сакля, в которой он появился на свет, до сих пор стоит, безмолвно свидетельствуя об в том. При виде ее испытываешь ощущение, трудно передаваемое словами, оно за гранью реального. Всякий раз возникает чувство сопричастности к какому-то таинству, которое усиливается взметнувшимися ввысь исполинами — мощными громадами скал.
   Я родился в ущелье Чегем
   Средь высоких обветренных скал,
   Выл моей колыбелью Чегем…(17)
   Воспоминания о далеком прошлом хранит и маленький дворик с его каким-то особым микроклиматом:
   Зимою дворик матери моей
   Был бел от снега, летом — желт от света.
   Синело небо. Рос подсолнух. Дней.
   Я не считал. Я думал, вечно это…(18)
   И кажется, будто его мама — тихая, добрая и нежно любящая —- незримо присутствует здесь.
   О родном Чегеме, о своих первых детских впечатлениях К. Кулиев вспоминал: «Там остались мои первые радости и первые горести… первые услышанные слова и песни, сказки, легенды, мои. первые деревья, и первая трава, мой первый хлеб и вода, первые слова матери и первая ее улыбка…»
   Вряд ли кто-либо мог тогда предположить, что в мир пришел поэт, поэзия которого не только умножит славу его народа, но и приобретет всемирное признание.
   Родная земля питала поэзию К. Кулиева. Бессмертные, исполненные мудрости творения безымянных народных, мастеров, их «чистота, незатейливость и безыскусность», приводили его в восхищение. Это об этих мастерах он писал — «их бешметы были в заплатах, но в душе сияли звезды».
   Фольклор, замечательная народная лирика — это бесценное богатство народа и неиссякаемый источник вдохновения для поэта. Кайсын Кулиев знал множество легенд, народных песен и сказок. Как-то, говоря о том, как прекрасно все, что создано народом, он вспомнил один из тостов, тут же сделал подстрочный перевод и: подарил мне. Я сохранила этот листок и привожу этот автограф:
   Из балкарского народного тоста
   Пусть у нас будет так много изобилия,
   Как звезды над нашими горами,
   Как деревья в наших лесах,
   Как холмы на солнечных склонах,
   Как табуны на высоких пастбищах,
   Пусть наши сыновья растут храбрецами,
   Грудью встающими против лавин.
   Пусть у нас будет много счастья
   Как воды всех морей,
   Как олени всех лесов,
   Как росы всех летних рассветов,
   Как птицы над всей землей.
   19 октября 1983 г.
   К. Кулиев
   Кайсын Кулиев с бесконечной любовью относился к родному языку. Я помню, как в детстве он рассказывал мне сказки на балкарском языке, который я знала плохо. Я слушала, как зачарованная, несмотря на то, что не все понимала. Так действовали на меня его удивительный голос и волшебное звучание родной речи. Все сказки, как правило, начинались с напевного: эрте-эрте-эрте…— давным-давным-давно…(19) Давно прошло мое детство, но память сохранила это передавшееся мне от отца ощущение счастья — говорить на своем родном языке.
   Когда я слушаю слова родимой речи,
   Я вижу тех, кто пал, но кто свободу спас.
   Я вижу храбрецов, чье слово в жаркой сече
   Горело, словно кровь, как день в закатный час…
   Не этот ли язык звенел над колыбелью?
   Не он ли хлеб растил с упорством и трудом?
   Не он ли горевал? Не он ли звал к веселью
   И «мир вам» говорил, вступая в каждый дом?
   Он молоком блеснет, теплом тебя согреет,
   Когда произнесешь на нем ты слово «мать»,
   А скажешь «яблоко» — все расцветет, созреет,
   А скажешь «небосвод» — весь мир начнет сиять (20) .
   Не раз обращаясь к теме любви к родному краю, к «го людям, Кайсын Кулиев завещал своим сыновьям свято относиться к родной земле, быть чуткими к ее простым труженикам. Об этом мудрые и пронзительные строки стихотворения «Моим сыновьям»:
   …Я вам, сыны мои, балкарцы родом,
   Дал имена крестьян, и вы должны
   Чтить нашу землю, хлеб ее и воду,
   Как пахари, ашуги, чабаны…
   Не оставляйте слабых без участья,
   На чьем-то горе свой не стройте дом.
   Пусть жизнь обережет вас от несчастья
   Соседу или брату быть врагом…
   Нет счастья там, где в сердце злобу носят,
   Тот, кто не дарит радость, сам не рад.
   А в ваших именах — шуршание колосьев,
   Вы слышите, Эльдар, Алим и Азамат? (21)
   На Кавказе говорят — велик поэт, умноживший славу своего великого народа, но вдвойне велик поэт, прославивший свой маленький народ. Благодаря Кайсыну Кулиеву имя его родного народа стало известно всему миру. Его стихи стали достоянием всех читающих людей. «Слово твое идет по миру и учит мир радости» — эти слова Михаила Дудина о поэзии мужества, любви и жизнелюбия, которую Кайсын Кулиев оставил людям, вселяют надежду, что мир дарует такой поэзии бессмертие.
   * * *
   За спиной дорога распласталась,
   На дороге мой приметен след,
   В этом мире есть и смерть, и старость,
   И беда, от них спасенья нет…(22)
   К несчастью, в этой жизни можно победить все, но не смерть. 4 июня 1985 года Кайсына Кулиева не стало.
   Было невыносимо тяжело от сознания неотвратимости утраты, от чувства бессилия перед судьбой, распорядившейся так жестоко и несправедливо.
   О Черный камень, над стезей неторной,
   Ты смерть моя! Когда не ожидаешь
   Обвала твоего, лавиной горной
   Ты рухнешь с кручи и меня раздавишь.
   О Черный камень, Черный камень, Черный!.. (23)
   Сбывшееся пророчество. Болезнь — неожиданная, неотвратимая, как обвал, — и роковое стечение жизненных обстоятельств привели его к гибели. Горько и печально то, что мы его не уберегли, не смогли распознать, какая страшная опасность его подстерегает. Но, как сказал Пушкин: «И от судеб защиты нет».
   Мужество, с которым Кайсын Кулиев относился к. жизни, и перед лицом вечности его не оставило, он, как и жил, уходил достойно.
   Превозмогая нечеловеческие страдания, он говорил о том, как много неосуществленных замыслов у него осталось. Больше всего сожалел о том, что не сможет больше писать. «Теперь, — говорил он, — когда мне многое открылось, когда я по-новому все осознал и понял в этой жизни, я мог бы сделать неисчислимо больше и много лучше…» Но не суждено было.
   Об этом и строки Алима Кешокова:
   Я слышу слово, на котором
   Внезапно песнь оборвалась (24).
   Хоронили Кайсына Кулиева 6 июня — в день рождения Пушкина. Так совпало. Шел дождь. Плакали люди, плакало небо. Нескончаемый людской поток свидетельствовал о всеобщей скорби, о всенародной любви к нему. Согласно завещанию, его опустили в землю в саду его дома, где он жил и умер. Он просил не хоронить его на кладбище: «Никаких кладбищ! Я хочу лежать под своими деревьями». Теперь над ним шумит листва дорогих его сердцу деревьев, к которым у него было особое, близкое к поклонению, отношение: «Если бы я верил в переселение душ, я хотел бы в своей следующей жизни быть деревом. Дарить тень путнику, плоды страждущему, укрывать своими ветвями от бури. Выстоять, выдержать и жить дальше — в развеянных по земле семенах…»
   А в доме — музей поэта. Он хотел, чтобы в нем все оставалось, как прежде, как при его жизни. И это понятно, ибо поэт предельно выражается в своем жилище, в котором все как бы одухотворено им. Кайсын Кулиев хотел, чтобы в доме хранились его рукописи, вещи, архив. «Как у Исаакяна» — так он сказал, имея в виду Дом-музей армянского поэта Аветика Исаакяна. Но так, как он хотел, не получилось. Обстоятельства оказались сильнее воли и желания поэта.
   Но музей существует, он не стал мертвым и заброшенным. Люди, которым поэт отдавал свою любовь, свой талант, его не забывают, они приносят на его могилу цветы. Там часто слышны детские голоса. Это радует, ведь Кайсын Кулиев относился к детям с нежной любовью. Он считал, что дети — украшение жизни, что «в них наше счастье и наше бессмертие».
   Уже 26 лет нет с нами Кайсына Кулиева, прервалась его земная жизнь. Но есть иной мир, над которым не властна смерть. Это — мир его прекрасной поэзии, живущей во времени.
   Жанна Кулиева, кандидат филологических наук.
   ПРИМЕЧАНИЯ
   1. «Все дороги, все тропы земли…» / Пер. Н. Гребнев // Кулиев К. Собр. соч.: В 3 т. М.: Худож. лит., 1976—1977. Т. 2. С.” 35.
   2. Монолог / Пер. Н. Гребнев // Там же. Т. 2. С. 354.
   3. Чегемец / Пер. М. Дудин//Кулиев К. Человек. Птица. Дерево. М.: Сов. писатель, 1985. С. 13.
   4. «Хочу я, чтоб в мой стих входили люди…»/Пер. Д. Голубков//Кулиев К. Собр. соч.: В 3 т. 1976—1977. Т. 1. С. 339.
   5. «Я жил среди людей, и час моей печали…» / Пер. Н Гребнев // Там же. Т. 3. С. 424.
   6. Мой хлеб и вода / Пер. Н. Гребнев // Там же. Т. 2. С. 180.
   7. Сон зимнею ночью / Пер. Б. Ахмадулина // Там же. Т. 3. С. 82.
   8. «Поэзия, живи…» / Пер. Н. Гребнев // Там же. Т. 3. С. 361.
   9. Воспоминания / Пер. С. Липкин//Там же. Т. 2. С. 21.
   10. Н. С. Тихонов (1905—1979) — поэт, общественный деятель, дважды Герой Социалистического Труда (1975, 1982), лауреат Государственной премии СССР (1943, 1951).
   11. «Каким бы малым ни был мой народ…» / Пер. Н. Гребнев// Кулиев К. Собр. соч.: В 3 т. М.: Худож. лит., 1976—1977. Т. 3. С. 362.
   12. Я был бездомным / Пер. Л. Шерешевский//Кулиев К. Человек. Птица. Дерево. М.: Сов. писатель, 1985. С. 101.
   13. «Лямку я тянул, я спину гнул…» / Пер. Н. Гребнев//Кулиев. К. Собр. соч.: В 3 т. М.: Худож. лит., 1976—1977. Т. 2. С. 217.
   14. Стихи о врагах / Пер. Н. Гребнев // Там же. С. 472.
   15. «По-разному идут круги в воде…» / Пер. Гребнев//Там же. С. 36.
   16. «Нет, я не утверждал, что святы все подряд…» /Пер. Н.Гребнев // Там же. Т. 3. С. 425.
   17. Перед боем / Пер. В. Звягинцева // Там же. Т. 1. С. 89.
   18. Дворик моей матери / Пер. В. Ахмадулина // Там же. Т. 3. С. 81.
   19. Зачин в балкарских сказках.
   20. Ученому языковеду / Пер. С. Липкин // Кулиев К. Собр. соч.: В 3 т. М.: Худож. лит., 1976—1977. Т. 2. С. 47—48.
   21. Моим сыновьям / Пер. Н. Гребнев // Там же. С. 281.
   22. Это так / Пер. Н. Гребнев // Кулиев К. Человек. Птица. Дерево. С. 194.
   23. «О Черный камень, над стезей неторной…» / Пер. О. Чухонцев//Кулиев К. Собр. соч.: В 3 т. 1976—1977. Т. 3. С. 51.
   24. Кешоков Алим. Чегемскому водопаду // Остаться в памяти людской… Нальчик: Эльбрус, 1987. С. 16.

5. Родился 1 ноября в старинном балкарском ауле Верхний Чегем в семье скотовода и охотника. Вырос в горах. Ребенком потеряв отца, прожил трудное детство, очень рано начал работать.
   В 1926 поступил в только что открывшуюся школу в Нижнем Чегеме, где впервые увидел книги, начал учить русский язык. В 10 лет написал первые свои стихи. После школы учился в техникуме в Нальчике, заполняя толстые тетради своими стихами. В семнадцать стал печататься в газетах.
   В 1935 Кулиев приезжает в Москву и, хотя твердо решил стать поэтом, поступает в Театральный институт (ГИТИС), где изучались все области искусства и культуры, чтобы стать хорошо образованным человеком. Одновременно слушал лекции в Литературном институте, продолжая писать стихи. В 1939, окончив институт, возвращается в Нальчик, преподает в учительском институте литературу. В 1940 выходит первая книга стихотворений “Здравствуй, утро!”.
   В 1940 был призван в ряды Красной Армии, служил в парашютно-десантной бригаде. Весной 1941 бригаду направили в Латвию, где Кулиев и встретился с войной. После тяжелых боев под Орлом был ранен, попал в госпиталь. Писал много стихов, которые печатали в газетах “Правда”, “Красная звезда” и др. Позже воевал на Сталинградском фронте уже в качестве военного корреспондента газеты “Сын Отечества”. Участвовал в боях за освобождение южных городов, снова был ранен, долго лечился в госпиталях. В годы войны написал несколько циклов стихов – “В час беды”, “О тех, кто не вернулся”, “Перекоп” (1942 – 44).
   В 1945 уехал в Киргизию, работал в Союзе писателей (по рекомендации Н. Тихонова), писал стихи, но не мог публиковать их (балкарский народ был переселен Сталиным во время войны). Занимался переводами. В мае 1956 Кулиев приехал в Москву, где Н. Тихонов способствовал изданию книги стихов “Горы”, вышедшей в 1957; в этом же году в издательстве “Молодая гвардия” вышла вторая книга – “Хлеб и роза”.
   В том же 1956 Кулиев вернулся в Нальчик. Наконец он смог стать профессиональным литератором. В свет выходят поэтические сборники: “Раненый камень” (1964), “Книга земли” (1972), “Вечер” (1974), “Вечерний свет” (1979), “Краса земная” (1980) и др. В 1985 К. Кулиев скончался.
   Кайсын Кулиев никогда не стремился к тому, чтобы, как принято говорить в обиходе, приобщиться к культурному наследию. Он иронизировал над благоприобретённой эрудицией ради эрудиции, считал это формой духовного потребительства, иждивенчества. Не овладеть, но – стать сотворцом прекрасного! Нерукотворного! То есть выстрадать его, пережить в своём сердце.
   И он был необычайно счастлив, когда имел святой повод признаться в любви к искусству.
   “О безымянные поэты моей древней земли, простые и великие! Я, знающий сегодня Данте и Шекспира, Пушкина и Мицкевича, удивлённый и восхищённый, склоняю голову перед силой вашего таланта! Вы слагали свои песни, вися над пропастью, идя за деревянным плугом или ночью проезжая верхом через тесное ущелье, откуда едва виден синий клочок неба с крупными звёздами. С тех пор прошли века, окутанные туманами, как горы в пасмурную ночь, и освещённые грозой. Но порывы вашей души, её мужество и доброта дошли и до меня, и я как бы коснулся их рукой, словно стали кинжала старинной работы, до сих пор не потерявшей остроты и блеска. Вы ещё раз убедили меня в том, что прекрасно хорошо сделанное дело, какое чудо – талант! Милые и неподкупные кудесники, вы высоко несли знамя души своего народа, ни разу не уронив его, и оно поныне развевается над нами”.
   Из этого он делал справедливый вывод, что каждый народ, как и природа, заботится о своем бессмертии.
   В этом Кайсын видел главный смысл поэзии. В XX столетии же значение поэта, но его мнению, расширилось до общечеловеческих горизонтов, ибо ответ приходится держать за судьбу всего человечества. И вот что самое, по-моему, примечательное: он не сомневался, что мы живем в такое время, когда вся мировая культура, вся история, которую он полагал как необоримое поступательное движение к гуманизму, должна восстать против бесчеловечности, в какой бы форме та ни заявляла о себе. На этом основывалась его неколебимая уверенность, что поэты, где бы и когда бы они ни жили, обязательно поймут друг друга. Так, Кайсын с радостным изумлением заметил однажды, говоря о народном певце, своем первом и незабвенном наставнике Кязиме Мечиеве: “Ведь он во многом близок Лермонтову”.
   Кажется, он сводил в своем сердце великих предшественников на “пир”, а сам был лишь чутким внимателем их мудрых бесед.
   Предполагаю, он хотел влюбить их в свою землю, как сам был влюблен в целый мир; и, влюбив, сделать “богами” очага, гор и рек, которые отныне те охраняли бы своим невидимым присутствием.
   В поэзии самого Кайсына отчетливо слышны голоса многих разных, своих и иноязычных, поэтов, что не мешает ему оставаться самим собой; и, напротив, в этой особенности его поэзии ярче проявлялась неповторимость собственной индивидуальности, огромной личности Кайсына Кулиева. Ибо чувства и мысли, открытые и выношенные поэтом другого народа, он проводил через опыт, судьбу своего народа. Как через огонь. Возвращал его людям в новом, небывалом качестве. Это хорошо, на мой взгляд, выразил А. Тарковский, делясь впечатлением о поэзии К. Кулиева: “…я стал искать в ней больше то, что называется местным колоритом. Я искал то, с чем мы сталкиваемся сплошь и рядом, когда имеем дело с поэзией малых народов, то, что является местным, ограниченным, что мы… принимаем за местный колорит. Этого я не нашел. Потому что стихи Кайсына Кулиева – это настоящая поэзия.
   Кайсын Кулиев – поэт небольшого народа, вышедший на общечеловеческое поприще поэзии. Кайсын Кулиев говорит от лица своего народа. Он – поэт всего мира… Интересы всего человечества, очень широкие слои всего человечества нашли уста в этом поэте”.
   Интернационализм, считал Кулиев, можно рассматривать и как неопровержимый факт поэзии в том смысле, что идея дружбы и братства людей земли, все более и более захватывающая воображение современника, имеет изначально общечеловеческое содержание. Вот почему – вдруг! – оказывается, что поэт, скажем, X века, творивший где-нибудь в армянском монастыре, близок поэту нашего времени, что прочувствованная народность и гражданственность Пушкина нам дороже и ближе, да и нужнее, чем, может быть, для многих его современников.
   О чем это говорит? Черпая вдохновение в прошлом и настоящем, поэзия предугадывает будущее, формирует историческое мироощущение поколений.
   Духовное родство, которое Кайсын безошибочно обнаруживал у самых разных поэтов, укрепляло в нем чувство мира как единого дома человечества. Естественно, что зародыш этого чувства – врожденная любовь к “малой родине”, к Чегему, через который благодаря Кайсыну ныне пролегает одна из дорог современной мировой поэзии.
   Расцветая, являя в своем мыслительном порыве идею всеобщности, чувство мира выводит дух человеческий на просторы вселенной, к звездам – в пространство поэзии и мечты, где человек подобен птице. Не случайно последняя книга К. Кулиева называется “Человек. Птица. Дерево”.

6. Родился 1 ноября в старинном балкарском ауле Верхний Чегем в семье скотовода и охотника. Вырос в горах. Ребенком потеряв отца, прожил трудное детство, очень рано начал работать.
   В 1926 поступил в только что открывшуюся школу в Нижнем Чегеме, где впервые увидел книги, начал учить русский язык. В 10 лет написал первые свои стихи. После школы учился в техникуме в Нальчике, заполняя толстые тетради своими стихами. В семнадцать стал печататься в газетах.
   В 1935 Кулиев приезжает в Москву и, хотя твердо решил стать поэтом, поступает в Театральный институт (ГИТИС), где изучались все области искусства и культуры, чтобы стать хорошо образованным человеком. Одновременно слушал лекции в Литературном институте, продолжая писать стихи. В 1939, окончив институт, возвращается в Нальчик, преподает в учительском институте литературу. В 1940 выходит первая книга стихотворений “Здравствуй, утро!”.
   В 1940 был призван в ряды Красной Армии, служил в парашютно-десантной бригаде. Весной 1941 бригаду направили в Латвию, где Кулиев и встретился с войной. После тяжелых боев под Орлом был ранен, попал в госпиталь. Писал много стихов, которые печатали в газетах “Правда”, “Красная звезда” и др. Позже воевал на Сталинградском фронте уже в качестве военного корреспондента газеты “Сын Отечества”. Участвовал в боях за освобождение южных городов, снова был ранен, долго лечился в госпиталях. В годы войны написал несколько циклов стихов – “В час беды”, “О тех, кто не вернулся”, “Перекоп” (1942 – 44).
   В 1945 уехал в Киргизию, работал в Союзе писателей (по рекомендации Н. Тихонова), писал стихи, но не мог публиковать их (балкарский народ был переселен Сталиным во время войны). Занимался переводами. В мае 1956 Кулиев приехал в Москву, где Н. Тихонов способствовал изданию книги стихов “Горы”, вышедшей в 1957; в этом же году в издательстве “Молодая гвардия” вышла вторая книга – “Хлеб и роза”.
   В том же 1956 Кулиев вернулся в Нальчик. Наконец он смог стать профессиональным литератором. В свет выходят поэтические сборники: “Раненый камень” (1964), “Книга земли” (1972), “Вечер” (1974), “Вечерний свет” (1979), “Краса земная” (1980) и др. В 1985 К. Кулиев скончался.
   Кайсын Кулиев никогда не стремился к тому, чтобы, как принято говорить в обиходе, приобщиться к культурному наследию. Он иронизировал над благоприобретённой эрудицией ради эрудиции, считал это формой духовного потребительства, иждивенчества. Не овладеть, но – стать сотворцом прекрасного! Нерукотворного! То есть выстрадать его, пережить в своём сердце.
   И он был необычайно счастлив, когда имел святой повод признаться в любви к искусству.
   В этом Кайсын видел главный смысл поэзии. В XX столетии же значение поэта, но его мнению, расширилось до общечеловеческих горизонтов, ибо ответ приходится держать за судьбу всего человечества. И вот что самое, по-моему, примечательное: он не сомневался, что мы живем в такое время, когда вся мировая культура, вся история, которую он полагал как необоримое поступательное движение к гуманизму, должна восстать против бесчеловечности, в какой бы форме та ни заявляла о себе. На этом основывалась его неколебимая уверенность, что поэты, где бы и когда бы они ни жили, обязательно поймут друг друга. Так, Кайсын с радостным изумлением заметил однажды, говоря о народном певце, своем первом и незабвенном наставнике Кязиме Мечиеве: “Ведь он во многом близок Лермонтову”.
   Кажется, он сводил в своем сердце великих предшественников на “пир”, а сам был лишь чутким внимателем их мудрых бесед.
   Предполагаю, он хотел влюбить их в свою землю, как сам был влюблен в целый мир; и, влюбив, сделать “богами” очага, гор и рек, которые отныне те охраняли бы своим невидимым присутствием.
   В поэзии самого Кайсына отчетливо слышны голоса многих разных, своих и иноязычных, поэтов, что не мешает ему оставаться самим собой; и, напротив, в этой особенности его поэзии ярче проявлялась неповторимость собственной индивидуальности, огромной личности Кайсына Кулиева. Ибо чувства и мысли, открытые и выношенные поэтом другого народа, он проводил через опыт, судьбу своего народа. Как через огонь. Возвращал его людям в новом, небывалом качестве. Это хорошо, на мой взгляд, выразил А. Тарковский, делясь впечатлением о поэзии К. Кулиева: “…я стал искать в ней больше то, что называется местным колоритом. Я искал то, с чем мы сталкиваемся сплошь и рядом, когда имеем дело с поэзией малых народов, то, что является местным, ограниченным, что мы… принимаем за местный колорит. Этого я не нашел. Потому что стихи Кайсына Кулиева – это настоящая поэзия.
   Кайсын Кулиев – поэт небольшого народа, вышедший на общечеловеческое поприще поэзии. Кайсын Кулиев говорит от лица своего народа. Он – поэт всего мира… Интересы всего человечества, очень широкие слои всего человечества нашли уста в этом поэте”.
   Интернационализм, считал Кулиев, можно рассматривать и как неопровержимый факт поэзии в том смысле, что идея дружбы и братства людей земли, все более и более захватывающая воображение современника, имеет изначально общечеловеческое содержание. Вот почему – вдруг! – оказывается, что поэт, скажем, X века, творивший где-нибудь в армянском монастыре, близок поэту нашего времени, что прочувствованная народность и гражданственность Пушкина нам дороже и ближе, да и нужнее, чем, может быть, для многих его современников.
   О чем это говорит? Черпая вдохновение в прошлом и настоящем, поэзия предугадывает будущее, формирует историческое мироощущение поколений.
   Духовное родство, которое Кайсын безошибочно обнаруживал у самых разных поэтов, укрепляло в нем чувство мира как единого дома человечества. Естественно, что зародыш этого чувства – врожденная любовь к “малой родине”, к Чегему, через который благодаря Кайсыну ныне пролегает одна из дорог современной мировой поэзии.
   Расцветая, являя в своем мыслительном порыве идею всеобщности, чувство мира выводит дух человеческий на просторы вселенной, к звездам – в пространство поэзии и мечты, где человек подобен птице. Не случайно последняя книга К. Кулиева называется “Человек. Птица. Дерево”.

7. Голос поэта с Кавказских гор был сразу услышан. В Союз писателей Кулиева приняли в 1938 году, а вскоре он уже выступал в столице Кабардино-Балкарии с научным докладом о путях развития балкарской литературы. Через год его призвали в армию. Великую Отечественную войну уже сложившийся поэт встретил в Латвии.
   В бой вступил в первый же день. Служил в парашютно-десантных войсках. Вместе с группой однополчан взрывал мост через Западную Двину в Даугавпилсе. Всё это нашло себе место в его стихах. С 1942 года их начинают читать по Всесоюзному радио и публиковать в центральной печати.

   Война и стихи

   Довоенная лирика Кулиева отличается безмятежностью, покоем. Об этом можно судить и по названию его первого сборника: «Привет, утро». В годы войны поэт мужает вместе со всей страной. В стихах появляются нотки недоумения.
   Он сам вспоминал об эпизоде, когда набросился на заезжего корреспондента, требуя ответа на вопрос: «Как может цивилизованный, великий народ творить то, что они на фронте видят каждый день?» После ранения Кулиев был приглашён Александром Фадеевым в Москву, на творческий вечер. Там он знакомится с Пастернаком, Кедриным, Асеевым и другими известными поэтами.
   Сам он считал своим главным учителем балкарского поэта Кязима Мечиева, которому позже, в зрелые годы, посвятил целую поэму. Так же отмечал оказавших на него большое влияние Николая Тихонова, Гарсиа Лорку, Симона Чиковани, Михаила Дудина и Алима Кешокова.

   Десять лет безвестности

   Война для К.Ш. Кулиева закончилась после ранения и госпиталя в 1944 году, в марте. А ещё в 1943 году за сборник стихов он мог получить Сталинскую премию. Поэт ещё не знал, что главная причина, по которой он не получил премию – депортация балкарцев. Когда узнал об этом, то, побывав на малой родине, поехал в Среднюю Азию, куда были высланы горцы. Там, в Киргизии, прожил больше десяти лет.
   В литературной жизни республики он участвовал активно, но публиковаться не мог. Зато после 1956 года, в течение двух лет из печати выходят сразу три его поэтических книги. Начинается самый плодотворный период его творчества. Стихи и поэмы Кулиева переводят лучшие поэты разных республик СССР. Белла Ахмадулина, например.

   Депутат из Верхнего Чегема

8. Кулиев Кайсын Шуваевич (1917 – 1985), балкарский поэт.
   Родился 1 ноября в старинном балкарском ауле Верхний Чегем в семье скотовода и охотника. Вырос в горах. Ребенком потеряв отца, прожил трудное детство, очень рано начал работать.
   В 1926 поступил в только что открывшуюся школу в Нижнем Чегеме, где впервые увидел книги, начал учить русский язык. В 10 лет написал первые свои стихи. После школы учился в техникуме в Нальчике, заполняя толстые тетради своими стихами. В семнадцать стал печататься в газетах.
   В 1935 Кулиев приезжает в Москву и, хотя твердо решил стать поэтом, поступает в Театральный институт (ГИТИС), где изучались все области искусства и культуры, чтобы стать хорошо образованным человеком. Одновременно слушал лекции в Литературном институте, продолжая писать стихи. В 1939, окончив институт, возвращается в Нальчик, преподает в учительском институте литературу. В 1940 выходит первая книга стихотворений “Здравствуй, утро!”.
   В 1940 был призван в ряды Красной Армии, служил в парашютно-десантной бригаде. Весной 1941 бригаду направили в Латвию, где Кулиев и встретился с войной. После тяжелых боев под Орлом был ранен, попал в госпиталь. Писал много стихов, которые печатали в газетах “Правда”, “Красная звезда” и др. Позже воевал на Сталинградском фронте уже в качестве военного корреспондента газеты “Сын Отечества”. Участвовал в боях за освобождение южных городов, снова был ранен, долго лечился в госпиталях. В годы войны написал несколько циклов стихов – “В час беды”, “О тех, кто не вернулся”, “Перекоп” (1942 – 44).
   В 1945 уехал в Киргизию, работал в Союзе писателей (по рекомендации Н.Тихонова), писал стихи, но не мог публиковать их (балкарский народ был переселен Сталиным во время войны). Занимался переводами. В мае 1956 Кулиев приехал в Москву, где Н.Тихонов способствовал изданию книги стихов “Горы”, вышедшей в 1957; в этом же году в издательстве “Молодая гвардия” вышла вторая книга – “Хлеб и роза”.
   В том же 1956 Кулиев вернулся в Нальчик. Наконец он смог стать профессиональным литератором. В свет выходят поэтические сборники: “Раненый камень” (1964), “Книга земли” (1972), “Вечер” (1974), “Вечерний свет” (1979), “Краса земная” (1980) и др. В 1985 К.Кулиев скончался.
   Краткая биография из книги: Русские писатели и поэты. Краткий биографический словарь. Москва, 2000.

9. Из книги судеб: Кайсын Шуваевич Кулиев (1 ноября 1917 – 4 июня 1985) – советский балкарский поэт и прозаик, журналист, военный корреспондент. Народный поэт КБАССР (1967). Лауреат Ленинской премии (1990 – посмертно), Государственной премии СССР (1974) и Государственной премии РСФСР имени Горького (1967).
   Кайсын Кулиев родился 19 октября (1 ноября) 1917 года и вырос в высокогорном старинном балкарском ауле Верхний Чегем (Эл-Тюбю) в семье скотовода и охотника. Отец умер, когда Кайсыну было всего два года. В 1926 году поступил в школу в Нижнем Чегеме. После окончания школы учился в педагогическом техникуме (ныне КБГУ) в Нальчике. Первые стихотворные опыты Кулиева относятся к годам ученичества, первые публикации – к 1933 году.
   С 1935 по 1939 годы Кайсын Кулиев учился в ГИТИСе имени А. В. Луначарского и в Литературном институте имени А. М. Горького в Москве. Отдавая должное ГИТИСу, которому он обязан прекрасным образованием, истинным своим призванием Кайсын Кулиев всё же считает литературу. Закончив учёбу в Москве, преподаёт литературу в Кабардино-Балкарском Государственном Педагогический институте (КБГПИ, ныне КБГУ). В 1938 году Кайсын Кулиев был принят в СП СССР. В 1940 году в Нальчике выходит первая книга лирики на родном языке «Салам, эрттенлик!» («Здравствуй, утро!»).
   В июне 1940 года поэт уходит в армию. Великая Отечественная война застаёт его в Прибалтике. Воевал сначала в парашютно-десантной бригаде, затем был военным корреспондентом. Сражался за Москву, Орёл, Сталинград, Крым. Дважды был ранен. Указом Президиума Верховного Совета СССР за участие в героической обороне Сталинграда лейтенант Кулиев Кайсын Шуваевич был награждён медалью «За оборону Сталинграда». Медаль вручена 8 ноября 1942. За участие в боях за освобождение Крыма в январе 1944 К. Кулиев был награждён орденом Отечественной войны II степени.
   В марте 1944 года Кайсын Кулиев узнаёт о депортации балкарского народа в Среднюю Азию. В апреле 1944 года, выписавшись из госпиталя после ранения и побывав в родном Чегемском ущелье, он добровольно уезжает в место ссылки балкарцев, несмотря на то, что друзья сумели выхлопотать для него лично разрешение жить в любом городе СССР, кроме Москвы и Ленинграда. Более десяти лет прожил в Киргизии, участвуя в литературной жизни республики, но без права издавать собственные произведения.
   Ограничения по спецпоселению с выселенных народов были сняты в апреле 1956 года, и балкарцы начали возвращаться на Кавказ. В этом же году Кайсын Кулиев вернулся в Кабардино-Балкарию. Начинается спокойный период его жизни, он много работает не только как поэт и писатель, но и как литературный и общественный деятель. В разное время Кайсын Кулиев был членом Правления СП СССР, первым секретарём Правления СП КБАССР, РСФСР, председателем Кабардино-Балкарского комитета защиты мира, депутатом Совета Национальностей ВС СССР от Кабардино-Балкарской АССР.
   Последние годы жизни вплоть до своей кончины 4 июня 1985 года Кайсын Шуваевич провёл в своём доме в городе Чегеме, где по его завещанию он и похоронен. В настоящее время это Мемориальный Дом-музей Кайсына Кулиева.
   Произведения Кулиева переведены на 140 языков мира. Его связывали близкие дружеские и творческие отношения со многими выдающимися поэтами, писателями и переводчиками того времени: Николаем Тихоновым, Борисом Пастернаком, Александром Твардовским, Константином Симоновым, Дмитрием Кедриным, Чингизом Айтматовым, Симоном Чиковани, Ярославом Смеляковым, Ираклием Андрониковым, Расулом Гамзатовым, Мустаем Каримом, Михаилом Дудиным, Давидом Кугультиновым, Михаилом Лукониным, Алимом Кешоковым, Константином Ваншенкиным, Наумом Коржавиным, Семёном Липкиным, Олегом Чухонцевым и другими.
   По материалам сайта Википедия,
   официального сайта Кайсына Кулиева http://k-kuliev.ru/
   и книги Раи Кучмезовой «Кайсын Кулиев:
   “Вечен тот, кто вечности внимал…”»
   Выдержки из «Автобиографии» Кайсына Кулиева
   Я старался не говорить жалких слов, унижающих достоинство человека.
   Кайсын Кулиев
   Родился я 1 ноября 1917 года в старинном балкарском ауле Верхний Чегем, затерянном в верховьях сурового и красивого Чегемского ущелья, на границе Балкарии со Сванетией. Предки наши жили здесь издавна. Мой отец, Шува, как и дед Хаджиби, был скотоводом и охотником. Моя мать, Узеирхан, происходила из аула Жуунгу, расположенного высоко под облаками, среди зелёных гор в одном из разветвлений того же Чегемского ущелья. В детстве я бывал там и некоторое время жил в ауле матери. Я помню, что туда по узенькому ущелью не могла подняться даже воловья арба. Из города и долины всё необходимое привозили сюда только на лошадях, мулах и осликах. Здесь на зелёном склоне горы находились два аула – Нижний и Верхний Жуунгу. Во втором жили в основном родичи моей матери – Бечеловы, люди спокойные, не в пример Кулиевым – горячим наездникам и метким стрелкам, большим любителям оружия. Бечеловы в большинстве своём были работящие люди.
   Теперь этих аулов по существу уже нет. Сейчас там стойбища пастухов.
   Всё у меня отсюда – жизнь и песня. Чегем – моё начало, мой исток. Здесь я сложил первый свой стих, сложу и последний.
   Люди моего рода, Кулиевы, были узденами – свободными горцами. Это значит – они не служили никому и им не служил никто, жили своим трудом.
   Быть богатыми Кулиевы не могли – земля наша скупая, но, видимо, и особой нужды тоже не знали.
   Первая жена моего отца умерла, оставив ему четырёх сыновей и двух дочерей. Моя мать была его второй женой. Она родила отцу дочь и двух сыновей. Старше меня мальчик умер совсем маленьким ещё до моего рождения. Семья была большая, и жить, мне думается, было нелегко. Но отец – энергичный, смелый, волевой человек, видимо, не очень унывал и не боялся трудностей существования. Это подтверждала мать, об этом говорили мне братья отца, все наши родичи.
   В горы пришла гражданская война. Мой отец, конечно, не был революционером. Но его не могли не заинтересовать и увлечь лозунги Октябрьской революции о том, что земля будет принадлежать всем крестьянам, люди станут равноправными, не будет богатых и бедных. К тому же Шува был горячим, увлекающимся человеком. Мой отец и его племянник Такуш Кулиев пошли сражаться в ряды горских партизан против белоказаков Деникина, когда те ворвались в Чегемское ущелье. После тяжёлых боёв партизанам пришлось временно отступить за горы – в Сванетию. В пути Такуш погиб, настигнутый снежным обвалом, а Шува заболел тифом и вскоре умер. Это было в девятнадцатом году. Мне было тогда два года. Отца, конечно, не помню. Я никогда не видел его даже на фотографиях. Их у него не было. Когда мой старший сын Эльдар был маленьким, он меня спрашивал, каким был дедушка. Но я и сам знал его только по рассказам матери и близких. Мальчик просил показать фотографию. Я невольно обманул сына – показал ему портрет осетинского поэта Коста Хетагурова в черкеске и с кинжалом. Мне больше ничего не оставалось.
   Когда умер отец, мы с сестрой, которая старше меня года на три, остались с матерью. Понятно, как нелегка была наша жизнь. Мама вечерами часто плакала, сидя с нами у очага. Может быть, драматизм моих стихов отсюда и берёт своё начало. Мать была работящей крестьянкой. Она сумела нас вырастить, послать в школу, несмотря на все трудности. Её доброта, терпеливость и трудолюбие стали первым значительным жизненным уроком для меня. Она умерла в 1963 году. Вот тогда-то я, сорокапятилетний мужчина, почувствовал себя настоящим сиротой.
   Как и полагалось в горах, я совсем маленьким пас овец, коров, телят, возил дрова на ослике и на воловьей арбе, косил сено, пахал – до семнадцати лет делал всё, что делает крестьянин в горах. Мать всегда жалела, что мне, такому ещё маленькому, приходилось работать слишком много. Но теперь я понимаю, что оно было к лучшему. Это закалило меня надолго, научило уважать работящих людей, навсегда связало с землёй, подготовило для более трудных дел и времён. Я рад тому, что рос среди чегемских крестьян, этих по-своему мудрых и трудолюбивых людей. Они были моими первыми учителями жизни. Ещё мальчиком я ездил верхом замечательно. Меня сажали на необъезженную лошадь без седла, и я объезжал её. Не было случая, чтоб я упал. Меня прозвали «Шкура коня».
   Так я рос в горах, окружённый умевшими работать горцами и заботами матери. В 1926 году один из старых коммунистов повёл меня, взяв за рукав, в только что открывшуюся школу аула Нижний Чегем. Я впервые увидел книжки. Получил букварь с красивыми картинками и тетрадки. Это было замечательно. Мои тогдашние чувства я старался выразить в «Горской поэме о Ленине». Зимой я учился, а летом занимался крестьянским трудом. Русскому языку нас обучал старый учитель Борис Игнатьевич, пожилой милый человек в чеховском пенсне. Слова благодарности ему читатель найдёт в той же «Горской поэме» и в более раннем моём стихотворении «Учитель Борис Игнатьевич». Но тогда я не понимал, каким благом станут для меня его уроки, не знал, что русский язык откроет мне свои несметные сокровища и я приобщусь к великой русской литературе – от Пушкина до Твардовского, от Толстого до Паустовского.
   Я любил петь с детства, жил в атмосфере народной песни и сказки. Пели чабаны, косари, каменотёсы, всадники в пути, девушки, копающие огород. Я был маленьким ашугом, пел своим товарищам и взрослым девушкам, да и на свадьбах тамада, усадив меня рядом с собой, просил петь. И теперь, когда я знаком с образцами мировой поэзии, всё равно народная лирика остаётся для меня дорогой и непостижимо прекрасной. Думаю, что она дала мне много. Создателей многих горских песен считаю великими безымянными поэтами. Слагать стихи я начал рано – лет с десяти. А в семнадцать печатался. Об этом сейчас сожалею. Не надо так рано выступать в печати. Это вредно. Учась в нальчикском техникуме, я заполнял толстые тетради стихами. Они казались мне замечательными. Если не печатали, обижался. Наверное, не со мной одним так происходило. А стихи мои, разумеется, в подавляющем большинстве, были слабые, несамостоятельные.
   Мне не было и восемнадцати лет, когда я приехал в Москву и поступил в Театральный институт имени Луначарского (ГИТИС). Быть артистом я не собирался. К тому времени уже окончательно решил стать поэтом – твёрдо, без сомнений верил в свои способности, в свою звезду. Я тогда нисколько не боялся слова «поэт», не понимая трудного и глубочайшего его смысла. Нынешних сомнений у меня тогда не было и не могло быть. Читал я, правда, уже много, русский язык знал прилично. Моими любимыми поэтами в ту пору стали Лермонтов и Есенин. Собственно говоря, и до сих пор остаюсь верным этой любви. Пристрастие к Лермонтову одобряли, за Есенина корили. Теперь у меня, конечно, гораздо больше любимых поэтов. Образцом поэта считаю Пушкина, хотя по-прежнему люблю и Лермонтова.
   Думаю, что моё поступление в ГИТИС было удачей. По своим склонностям я мог учиться только в гуманитарном учебном заведении. А другого института с таким широким профилем, где бы изучались все области искусства и культуры, не было. Там, например, я прошёл курс истории мировой музыки и живописи. Для меня это было откровением. Нам преподавали лучшие профессора и деятели искусства.
   Артистом я не стал. Вернувшись в Нальчик, год преподавал литературу в институте. Весной 1940 года вышла моя первая книга стихов «Здравствуй, утро!». Теперь в ней больше всего мне нравится название. От него не отказываюсь и сейчас. От многих же стихов сборника с удовольствием отказался бы, да сделанного не воротишь.
   Как бы хорошо ты ни знал другие языки и достижения литератур других народов, главным являются образцы, созданные на родном языке. Их в нашей молодой балкарской литературе почти не имелось. Можно было опираться только на народную поэзию. Правда, ещё жил наш прославленный в горах поэт Кязим Мечиев. Его и сейчас я считаю гениальным человеком и одним из самых крупных поэтов всего Кавказа, равным по таланту Важа Пшавела. Он мог бы помочь мне во многом. Но до 1938 года он почти не печатался, его произведения мне были мало известны. Жил он в далёком ауле. Впервые я увидел его только в предвоенные годы. Когда же я узнал его поэзию ближе, он стал моим учителем на всю жизнь. Я многим обязан ему, его замечательной по образности, сжатости, драматизму и правдивости поэзии, его мудрости и человечности.
   В конце июня 1940 года, приняв экзамен у студентов, всем поставив «отлично» и «хорошо», подарив им по экземпляру первой своей книги, я уехал в Красную Армию. Между прочим, комиссия ни словом не возразила против поставленных мной высоких оценок. Я радовался. Студенты тоже. Я был молод, здоров и счастлив этим, несмотря на то что, как и многие, чувствовал всё нарастающую угрозу войны. Об этом я писал в своём только что выпущенном сборнике.
   Тогда мы не могли представить себе размеры предстоящих испытаний и бедствий. Мы в тот вечер никак не думали, что одни из нас погибнут на фронте, а другие через пять лет встретятся так далеко от родных гор… Не вернулись с фронта и многие из моих студентов. Как хорошо, что я ставил им высокие оценки. Они хорошо учились. Я уверен, что они также хорошо сражались на фронте, как учились. Но там оценки ставились без меня.
   Уверенный в том, что я счастлив, крепок и нигде не пропаду, я ехал на военную службу в Заполярье, где летом ночь совсем не наступала. А я, привыкший к тёмным южным ночам, чувствовал себя как-то странно. Попал в пехотный полк. Это меня огорчило. Мне хотелось быть кавалеристом. Но через некоторое время изменил своё решение и попросился в парашютную часть.
   Меня отправили в город Пушкин (бывшее Царское село). Там я учился прыгать с трамплина и вышки. Затем нас повезли в летние лагеря 201-й парашютно-десантной бригады имени С. М. Кирова. Там ясным августовским днём я впервые совершил прыжок с тяжёлого бомбардировщика «ТБ-3». А потом прыгал с разных самолётов, с разной высоты – летом, весной, осенью, зимой – во всякую погоду. Эта трудная и опасная служба мне нравилась.
   К весне 1941 года особенно обострилось тревожное предчувствие войны. В мае нашу бригаду направили в Латвию. Мы оказались в городе Даугавпилсе (Двинск). Там ещё острее чувствовалась накалённость атмосферы. Мы тренировались, учились, начали заниматься немецким языком. Лагерь наш находился в лесу у небольшого озера. Помню, 21 июня я лежал на берегу озера и читал трагедию Самуила Галкина «Бар Кохба», напечатанную в журнале. А на следующий день столкнулся с войной лицом к лицу, воочию увидел её жуткий лик. Фашисты нещадно бомбили город и аэродром. Наши самолёты не поднялись – говорили, что не было горючего. Склады с запасами одежды и продовольствия приказано было жечь. Мне привелось принимать участие в этом невесёлом деле. Всё вокруг было охвачено огнём. Советские войска отступали из Литвы. Двум группам парашютистов-подрывников приказали готовить взрыв двух чугунных мостов через Западную Двину. По одному из них ходили поезда, по другому – остальной транспорт и пешеходы. Мосты были большие и находились друг от друга не так далеко. Говорили, что буржуазная Латвия строила их пятнадцать лет. Я оказался в той группе, которой предстояло взорвать железнодорожный мост. Мы заложили тысячу килограммов взрывчатки. Приказано было взорвать мост в тот момент, когда головные танки врага вступят на него.
   Фашисты бомбили день и ночь. Казалось, что горят камни и вода реки, но мосты стояли. Гитлеровцы берегли их для себя. В таком аду мы ждали более суток. Зелёная страна Латвия с её маленькими хуторами в перелесках полюбилась мне. И как больно было видеть её в огне и дыму! А урожай хлебов в то лето был редкостным. Я помню смертельные бои в высокой ржи, мокрой от дождя и крови. Мы ждали у моста появления фашистских танков. Самым тягостным было видеть не только отступавшие войска, но и беженцев-стариков, детей, девушек с опухшими босыми ногами, с растрёпанными волосами, видеть их обезумевшие глаза. Это было великое человеческое горе. Такое невозможно забыть.
   Наконец показались немецкие танки. Они шли, на ходу обстреливая город. Мы все ждали, выполняя приказ. Головные танки вступили на мост. И он был взорван мгновенно. К нам подбежал боец-пехотинец, он плакал и кричал: «Что вы наделали! Мой друг на мосту остался!» Этот крик слышится мне до сих пор. И теперь мне видятся клубы дыма, куски металла и одинокий боец, бегущий с винтовкой в руках и вещмешком за спиной. Выполнив приказ, мы шли через горящий город в лес, к своим. Чудом уцелела вся наша группа.
   Отступая к старой границе, мы участвовали в беспрерывных жесточайших боях, не прекращавшихся ни днем, ни ночью. Наша бригада была самой боеспособной и отборной кадровой частью. Сражалась она действительно насмерть, с большой отвагой, нападала ночами на штабы гитлеровцев, громила их. Многие наши товарищи погибли в тех боях за Латвию, сильно поредели ряды замечательной бригады отважных парашютистов. Горько было видеть гибель друзей, стыдно было перед населением за наше отступление. Мы ведь совершенно другим представляли себе начало войны. Но всё оказалось иначе. Перед войной мы пели слишком радужные, слишком самоуверенные песни. Но авторы их, видимо, плохо представляли себе предстоящую войну…
   Первого октября 1941 года нас подняла боевая тревога. Ранним утром весь наш корпус самолётами направили к городу Орлу, который уже успела занять танковая армия гитлеровского генерала Гудериана. Брянский фронт был прорван фашистами, и они рвались к Туле и Москве. В сумке моей лежал томик избранных произведений Лермонтова. В самолёте я вытащил книгу и смотрел на портрет поэта. Это утешало меня и связывало со всем мне дорогим, с моим родным Кавказом, поддерживало меня. Мы летели. Внизу паслись коровы, овцы. Отступали наши наземные войска. Беженцы уходили на север.
   День был очень тяжёлым. Когда наши самолёты приблизились к Орлу, нас яростно атаковали немецкие истребители. Наших не было видно. Внизу за городом горели аэродромы. Били вражеские зенитки. Я оказался с группой, которая приземлилась севернее города. Мы собрались и, окопавшись, заняли оборону. Перед нами была поставлена задача – задержать немцев до подхода свежих сил советских войск, не пускать фашистов дальше – к Туле и Москве.
   Перед вечером подоспела танковая бригада генерала Катукова. Мы сели на танки и десантом двинулись к Орлу. От пыли невозможно было узнать лица сидевших рядом товарищей. Фашистские истребители низко реяли над нами. Наши истребители не показывались. Многие из наших ребят были ранены и убиты по дороге. Оставшиеся в строю, дойдя до окраин Орла, вступили в бой с немцами, оттеснили фашистов, несмотря на их превосходящие силы. Ночью шёл беспрерывный бой. Трудно было понять – где свои и где враг. Танки Гудериана рвались на север. Советские парашютисты вместе с танкистами стояли насмерть. Пришло утро. Наши части не отступили ни на шаг. Поле было усеяно трупами и подбитыми танками. Группа наших десантников, приземлившаяся в самом городе, была окружена танками и уничтожена. Ещё в Прибалтике попадавших в их руки десантников гитлеровцы сразу расстреливали на месте, называя диверсантами. Об этом мы знали. Тяжёлые бои у Орла продолжались несколько дней.
   После Орла я лежал в чебоксарском госпитале. Снова писал. Связался с Союзом писателей СССР. С лета сорок второго года уже начали переводиться на русский язык мои военные стихи. Они печатались в газетах «Правда», «Красная звезда», «Литература и искусство», в журналах «Знамя», «Красноармеец», «Огонёк», «Дружба народов», часто передавались по радио: делались отдельные мои передачи; мне сообщали из Москвы, и я слушал их в госпитале.
   В 1942 году особенно тяжело я переживал наступление гитлеровских орд на Кавказе и оккупацию родной Кабардино-Балкарии. Знать, что на вершине Эльбруса реет флаг со свастикой – было невыносимо.
   Я отказался от демобилизации. Я не мог, не имел права считать себя лучше тех, кто сражался и погибал. Их так же ждали дома матери, как моя в Чегемском ущелье. На этот счёт у меня тогда были твёрдые убеждения. К тому времени я уже видел многое и многое испытал. Быть парашютистом я уже не мог, но вернуться на фронт был способен. Решили, что я вместе с Константином Симоновым, также принимавшим участие в моей судьбе, отправлюсь на Кавказский фронт корреспондентом газеты «Красная звезда». Перед 1943 новым годом я уехал на Сталинградский фронт, войска которого уже наступали. Меня направили в газету 51-й армии – «Сын отечества».
   Честно говоря, мне, бывшему боевому парашютисту, сначала не понравилась работа в газете, она показалась мне скучной и незначительной. У меня не было никакого журналистского опыта. Я стал нарушать дисциплину военных корреспондентов – ходил в атаки, не имея на это права, к назначенному сроку не возвращался с передовой в редакцию. Бывали случаи, когда я забывал, что моя первая обязанность – посылать в газету нужные ей материалы, а не ходить в атаки. Каждому положено своё. Я как-то не думал о подобных вещах. Помню такой случай в Донбассе. Необходимо было взять «языка». Долго не удавалось. И его взяли как раз на том участке фронта, где я находился. Но я ничего об этом не сообщил в редакцию. Вместо этого воевал. Такого уж никак не мог переварить опытный газетчик Гильбух. Он, должно быть, уже не рад был, что к ним приехал такой сумасбродный стихотворец. И был прав. Дело дошло даже до того, что однажды, когда я вернулся с передовой, пробыв там втрое больше положенного, мы с Гильбухом серьёзно поссорились и оба схватились за пистолеты. В этот момент зашёл редактор Семён Осипович Жуков. Он нас разнял. Ругал своего заместителя, а не меня, хотя я и провинился перед начальством. Удивляюсь до сих пор, почему он никогда меня не корил, не наказывал, имея на это право. Он был умный и хороший человек. Позже я набрался опыта в новой для меня деятельности и даже заслужил реабилитацию со стороны Гильбуха. Мы с ним снова стали приятелями, и так уже продолжалось до конца.
   С газетой «Сын отечества» я прошёл по многим военным дорогам, участвовал в боях за освобождение Ростова-на-Дону, Донбасса, Левобережной Украины, был свидетелем и участником упорнейших боёв в районе Мелитополя – там, где шло кровопролитное сражение за Крымский перешеек. На небольшом участке было сосредоточено много войск. Туда мы приехали с Алимом Кешоковым. Через Аскания-Нова я поехал сперва к Перекопу, а оттуда на Сиваш. Перешёл его осенней ночью с первыми подразделениями. Бойцы шли по грудь в воде, неся боеприпасы, противотанковые ружья, тянули лёгкие пушки по воде и топи три с половиной километра. Моста ещё не было. Ни танки, ни тяжёлые орудия перейти Сиваш не могли. Всё же наши войска заняли плацдарм. Это была драматическая и грандиозная картина. Когда я думаю, что человек способен перенести самые большие трудности, каждый раз мне вспоминается Сиваш и особенно сапёры.
   В конце марта дождливым днём, получив очередное задание от редакции, я отправился на передовую. Прежде чем перейти через Сиваш, мы заехали на полевую почту. Мне вручили письмо. Я сразу узнал почерк поэта Керима Отарова, хотя внизу на конверте значилась фамилия «Османов» и неизвестный мне адрес. Ещё не раскрыв письма, я понял, что случилась беда…
   Алим Кешоков, Гоффеншефер и другие мои товарищи старались поддерживать меня. Они понимали моё горе. Накануне наступления я с группой корреспондентов снова перешёл Сиваш. На рассвете началось наступление. После мощного артиллерийского обстрела позиций противника на врага пошла пехота. Я тоже пошёл в бой, перейдя озеро, взял ручной пулемёт убитого пулемётчика. Когда гитлеровцы были выбиты из окопов, наши пехотинцы стали гнать их дальше. Я поднялся на холм и бил из пулемёта по фашистам. Тогда я мало думал об опасности.
   Шли бои в Симферополе. Я прибыл туда ночью одним из первых корреспондентов. На второй день встретился с моими товарищами. В одном из крымских селений наконец я получил письмо от матери и сестёр. Они уже были в Северном Казахстане.
   Продолжалось наступление на Севастополь. Кешоков и я целый день находились с одной пулемётной ротой. Пули сыпались на землю с низкорослых деревьев, как град. Это было на Макензиевых горах, недалеко от Севастополя. Утром следующего дня я был ранен. Кешоков и Зыков отвезли меня в симферопольский госпиталь. Так я расстался с «Сыном отечества», вышел из строя. Через несколько дней в нашей маленькой офицерской палате неожиданно появился командующий 51-й армией генерал Крейзер. Я удивился. Он мне всегда нравился. Был молод, строен, серьёзен. Я лежал в гипсе, не мог встать. Командующий, подойдя к моей койке, сказал, что привёз мне орден Отечественной войны II степени, которым я награждён. Я сказал генералу, что мой народ переселён, моя мать и близкие тоже. И, может быть, я теперь не имею права на орден. Крейзер ответил, что я был представлен к награде за мои личные заслуги. Он добавил: «От имени Президиума Верховного Совета СССР вручаю Вам орден и поздравляю Вас. Желаю скорого выздоровления». Я приподнял голову и ответил: «Служу Советскому Союзу».
   В начале весны я был принят в члены Коммунистической партии. Секретарь парткомиссии привёз мне в госпиталь партбилет.
   В Симферопольском госпитале я пролежал месяца два. Потом меня отправили в Кисловодск. Утром рано санитарный поезд остановился в Пятигорске. Я увидел белый Эльбрус! В Кисловодском госпитале лежал до конца октября. Из Союза писателей СССР не раз приходили запросы о моём здоровье. Тогда председателем Правления был Николай Тихонов. В госпитале я много читал. Достоевский, например, был прочитан целиком. Писал стихи. Родное Чегемское ущелье находилось совсем недалеко. Но там уже не было моей матери. Выписавшись, я поехал в Нальчик. Здесь я встретился с некоторыми старыми товарищами. Они отнеслись ко мне с участием, заботливо. Рана ноги ещё не зажила, ходил на перевязку по знакомым улицам, опираясь на палочку. Я часто бывал в гостях у кабардинских крестьян. У них тоже находил сочувствие и заботу, хотя время было трудное во всех отношениях. Поехал в своё Чегемское ущелье. Пробыл там дней семь. На стенах домов читал надписи на балкарском языке: «Смерь фашизму!», «Не пропустим фашистских убийц в родные горы!», «Да здравствует Советская родина!»
   То, что случилось с нашим народом, я никак не мог понять. Основное мужское население Балкарии, способное носить оружие, находилось на фронте. Многие из воинов погибли. Приезжали из госпиталей инвалиды, ничего не зная о случившемся, о своём бездомном положении. Я не могу, не имею права перед страданиями живых и мёртвых не говорить об этом, рассказывая о себе.
   Прожив в Москве более трёх месяцев, в середине апреля 1945 года я уехал в Среднюю Азию. На Казанском вокзале меня провожали друзья. Среди них был и Кедрин. Я стоял уже на подножках вагона, а Митя говорил:
   – Береги себя!
   Мы видели друг друга в последний раз. Через несколько месяцев он погиб.
   Во Фрунзе я приехал поздно вечером. Утром увидел горы. Они были рядом, как и в Нальчике. Я подумал: хорошо, что хоть не разлучился с горами. Пусть не Кавказские, но горы! Зелёный Фрунзе понравился мне. На улицах было много стройных тополей.
   Я работал чрезвычайно много. «О чём жалеть?» – сказал Пушкин. Довольно долгое время я работал председателем Русской секции Союза писателей, был консультантом, членом редколлегии русского журнала. При всей занятости, я немало писал.
   Я поехал на Второй съезд писателей СССР. После девяти лет снова увидел Москву.
   После всяких драм в моих отношениях с женщинами, ранней весной 1951 года я женился на молодой девушке – горянке из Ингушетии Маке Дахкильговой, только что окончившей Педагогический институт.
   Женитьба вернула меня к более упорядоченной жизни. А это тогда для меня было очень важно. Мы жили в маленьком домике в центре Фрунзе. На нашем крохотном участке стояло большое тутовое дерево. Вокруг него мы сажали кукурузу и подсолнух, чтобы создать видимость кавказского двора. Это было хорошо. Летом я спал под деревом. Там же работал днём, постоянно видя зелень кукурузы и желтизну подсолнуха, как в детстве на огороде матери в Чегеме! У нас родился первый сын (теперь их трое), и жизнь стала у нас более размеренной.
   Как все мои земляки, в 1956 году я уже имел право ехать куда хочу. 27 мая, навсегда попрощавшись с городом Фрунзе, выехал в Москву.
   В начале июля 1956 года я выехал из Москвы на свою родину, которую не видел одиннадцать лет. Поезд подходил к Нальчику. Перед нашими глазами возникли балкарские горы. Я снова встретился с вечной мощью хребтов Кавказа. Говорил пятилетнему Эльдару:
   – Смотри, сынок, Балкария в облаках! Вот она, наша родная земля, земля отцов!
   А у самого щёки были мокры от слёз. На второй день мы поехали в Чегемское ущелье. Молчали скалы. Молчал и я. Мы без слов понимали друг друга. Я без слов благодарил справедливость и разум.
   По возвращении из Средней Азии я был хорошо принят в Москве и в республике. Я был избран депутатом Верховного Совета СССР. За эти же годы вышло в свет много моих книг на родном и русском языках.
   Я объездил почти всю нашу страну. Нет, пожалуй, такой республики, где бы я не был. Ездить мне нравится. Хочу подчеркнуть, что я не только приезжал в разные республики и с радостью видел красоту каждой земли, с благодарностью ел хлеб, пил вино, но и писал о культуре и литературе многих народов. Так было, к примеру, с Грузией, Арменией, Таджикистаном, Казахстаном, Туркменией, не говоря уже о России. Уважение к культуре разных народов, интерес к ним у меня в крови, и я считаю это благом и радостью для себя… Я уверен в том, что всё ценное в культуре человечества должно быть достоянием всех народов.
   Мне также приходилось побывать в странах Азии и Европы. И это было полезно для меня и для моей работы. Я люблю свой дом и мир.
   Здесь я пытался рассказать не только о своей жизни, но и высказать мои взгляды на творчество. А впрочем, лучшим определением творческой поэзии и лучшей автобиографией художника являются его произведения.
   1966 – 1971
   Оглянись на огни
   С утра слонялся из комнаты в комнату, читал «Монолог гладиатора», воображая зал, зрителей, делал жесты («и, как сквозь дым, большие пальцы – вниз!»), подходил к зеркалу, сдвигал брови и следил, как постепенно разглаживаются складки на коже, – морщин ещё не было, был 1980 год, был ноябрь.
   Вечером предстояло выступать в драмтеатре, должен был прийти Кайсын Кулиев, я его никогда не видел, только читал кое-какие переводы, но переводы были не мои, и я относился к ним скептически.
   Примеряя разные рубашки, плюнул, натянул белую водолазку, подошёл к окну: начинало темнеть.
   Шли пешком, кое-где проступал гололёд, туман смягчал очертания ёлок, повторял «Монолог», не думал, так в первый раз прыгают с парашютом, всё само собой, живой автомат, робот.
   Возле театра толпа, много лиц, странно, думал, никто не придёт, человек двадцать, нет, пришли всё-таки. «Кайсын Кулиев», – значилось на афише, сделанной на скорую руку. Пришли. Много.
   Вот и Али, без шапки, жаркий, пытается завязать знакомство с Ли, уяснив, кто это, разочарованно отходит, всё повторяется с Ольгой, и он нам с Игорем, комично обиженный: «Всех красивых женщин расхватали…»
   Совсем уже темно, и над входом лампочка в жестяном воротнике выхватывает редкие снежинки, говорим о чём-то. Муталип, знакомо-непривычное рукопожатие, глаза ртутные, быстрые. Он – организатор. Входим, идём, коридор длинный и тёмный, верхнюю одежду – вповалку на стол, сцена, рассаживаемся, зал как в мареве, лица все смыты, иногда различаю. Очень тепло.
   Я его никогда не видел, не видел, как он вошёл, но понял по изменившемуся гулу зала, который перекрыли, подмяли под себя рукоплескания.
   Все вставали, и я тоже встал, оглянулся, сразу понял: вот он. Уверенный, чёткий, лысый, хищный. Добрый. Властный над залом.
   – Ну что, друзья мои…
   Ловят каждое слово. Голос бархатистый и сильный. Мужественный голос, хозяйский, распорядительный и спокойный.
   – …стихи в больших количествах – вещь совершенно невозможная. Предлагаю своим друзьям ограничиться сегодня двумя стихотворениями: одно пусть прочтут на родном языке, другое – в переводе. Согласны?
   Все согласны, причём как-то радостно. Трудно не согласиться с таким голосом.
   Представляет то одного, то другого. Муталип шепчет. Представленный подходит к трибуне и радостно отчитывает дважды. Все рукоплещут, и все очень рады. Повторяю про себя «Монолог гладиатора» – это Али. Он уже вернулся, а что читал – я не слышал. «Монолог» перевёл я, и он мне нравится. Прочту, наверное.
   Моя очередь, выхожу. Марево лиц. «Обрюзгший Рим, растёкшийся как студень…» Нет, не буду! Голос слушается. Читаю как бы всем, но читаю ему.

10. Кулиев Кайсын Шуваевич
    (1917 – 1985)
    Кулиев Кайсын Шуваевич (1917 – 1985), балкарский поэт.
    Родился 1 ноября в старинном балкарском ауле Верхний Чегем в семье скотовода и охотника. Вырос в горах. Ребенком потеряв отца, прожил трудное детство, очень рано начал работать.
    В 1926 поступил в только что открывшуюся школу в Нижнем Чегеме, где впервые увидел книги, начал учить русский язык. В 10 лет написал первые свои стихи. После школы учился в техникуме в Нальчике, заполняя толстые тетради своими стихами. В семнадцать стал печататься в газетах.
    В 1935 Кулиев приезжает в Москву и, хотя твердо решил стать поэтом, поступает в Театральный институт (ГИТИС), где изучались все области искусства и культуры, чтобы стать хорошо образованным человеком. Одновременно слушал лекции в Литературном институте, продолжая писать стихи. В 1939, окончив институт, возвращается в Нальчик, преподает в учительском институте литературу. В 1940 выходит первая книга стихотворений “Здравствуй, утро!”.
    В 1940 был призван в ряды Красной Армии, служил в парашютно-десантной бригаде. Весной 1941 бригаду направили в Латвию, где Кулиев и встретился с войной. После тяжелых боев под Орлом был ранен, попал в госпиталь. Писал много стихов, которые печатали в газетах “Правда”, “Красная звезда” и др. Позже воевал на Сталинградском фронте уже в качестве военного корреспондента газеты “Сын Отечества”. Участвовал в боях за освобождение южных городов, снова был ранен, долго лечился в госпиталях. В годы войны написал несколько циклов стихов – “В час беды”, “О тех, кто не вернулся”, “Перекоп” (1942 – 44).
    В 1945 уехал в Киргизию, работал в Союзе писателей (по рекомендации Н. Тихонова), писал стихи, но не мог публиковать их (балкарский народ был переселен Сталиным во время войны). Занимался переводами. В мае 1956 Кулиев приехал в Москву, где Н. Тихонов способствовал изданию книги стихов “Горы”, вышедшей в 1957; в этом же году в издательстве “Молодая гвардия” вышла вторая книга – “Хлеб и роза”.
    В том же 1956 Кулиев вернулся в Нальчик. Наконец он смог стать профессиональным литератором. В свет выходят поэтические сборники: “Раненый камень” (1964), “Книга земли” (1972), “Вечер” (1974), “Вечерний свет” (1979), “Краса земная” (1980) и др. В 1985 К. Кулиев скончался.
    Краткая биография из книги: Русские писатели и поэты. Краткий биографический словарь. Москва, 2000.
    kuliev