Сочинение на тему лирический герой раннего маяковского
9 вариантов
Лирический герой ранней лирики В. В. Маяковского — это революционер-романтик, ищущий в творчестве не просто самовыражения, а оружие борьбы с ненавистными ему буржуазным обществом, являющимся врагом революции, которую он предрекает и в которую верит. Раннее творчество поэта уже содержит мотивы социального звучания, сформированные в его ещё юном сознании, и это выделяет Маяковского из числа многих художников слова того времени.
Прежде чем перейти к характеристике образа лирического героя, следует сказать, как Маяковский видит мир и что является объектом его наблюдений на раннем этапе творчества. В таких, например, стихотворениях, как «Порт», «Ночь», «Утро», ощущаются поиски необычного, глубоко индивидуального отображения действительности, а также определяется и главная тема дооктябрьского периода его поэзии — человек и капиталистический город.
Город уподобляется аду, его «шумики, шумы и шумищи» несут людям страдания. Человек в этом мире «одинок, как последний глаз у идущего к слепым человека». Здесь «жуток шуток квакающий смех», стихи поэта уподобляются «окровавленному песнями рогу»:
Кричу кирпичу,
слов исступлённых вонзаю кинжал
в неба распухшую мякоть… —
Эти строки одного из стихотворений Маяковского 1913 года передают настроение большинства ранних произведений поэта, в том числе, его трагедии «Владимир Маяковский», созданной в том же 1913 году. Действующие лица этого первого драматического произведения Маяковского — люди, искалеченные современным буржуазным городом. Они воплощают в себе человеческие несчастья. «Легло на город громадное горе и сотни махоньких горь», — говорит один из персонажей трагедии. Задача поэзии для Маяковского заключается в том, чтобы выразить страдания этих людей-калек, вобрать в себя слёзы и боль миллионов униженных и оскорблённых.
Таким образом, можно сделать вывод о художественном пространстве и времени, в которые Маяковский помещает своего лирического героя. Это предреволюционный период, в котором торжествующей силой выступает буржуазный город со своими калечащими людей порядками, заставляющими их страдать. Страдает в условиях капиталистического общества и лирический герой.
В «Облаке в штанах» с большой силой проявился образ героя, характер которого был сформирован под влиянием антибуржуазной деятельности, высокой гуманистичности, романтико-революционных стремлений к лучшему будущему. Четыре главы поэмы объединены общим лозунгом, провозглашённым страдающим человеком-бунтарём, желающим избавить себя и других от четырёх основных буржуазных зол: «долой вашу любовь», «долой ваше искусство», «долой ваш строй», «долой вашу религию».
Лирический герой Маяковского страдает от неразделённой любви к Марии, женщине, которая ушла к другому, человеку из мира, управляемому капиталом. Своеобразие раскрытия любовной темы в этой поэме, однако, заключается не в простой констатации душевных переживаний, а в объяснении трагедии неразделённой любви в буржуазном обществе. Лирический герой выступает здесь защитником нормальных человеческих отношений, которыми не управляют деньги, страсть, пошло воспеваемая «чирикающим» искусством и прикрываемая мнимой религиозностью. Мы видим уже в этом раннем произведении, как герой от личных бед и переживаний переходит к переживаниям за судьбу «голеньких, потненьких, покорненьких, закисших в блохастом грязненьке», то есть тех, кого согнуло под пудом «сала» «зажиревшего» правящего класса.
Герой — не эгоист, он — гуманный член социума, ощущающий себя тринадцатым апостолом, в руках у которого «сапожный ножик», способный раскроить «пропахшего ладаном отсюда до Аляски!»
Он также поэт-провидец, предрекающий приближение революции, которое обязательно приведёт, верит он, в «коммунистическое далёко» всех страдальцев.
Мотив борьбы героя за личное счастье, которое невозможно, если не затянуть узел на шее зажравшегося строя, искусства и религии, проходит через все раннее творчество Маяковского. После «Облака в штанах» он найдёт отражение и в ряде произведений 1915−1917 годов, таких, как поэмы «Флейта — позвоночник», «Война и мир», «Человек». В этих произведениях гуманистический идеал Маяковского, воплощённый в лирическом герое, претерпевает эволюцию. В «Облаке в штанах» тринадцатый апостол призывал угнетённых к ниспровержению угнетателей, спустившись с неба, то есть как бы стоя над людьми. Когда же в первой и третьей частях поэмы герой лишился апостольского ореола, то превратился в такого же угнетённого, выкинутого в «грязную руку Пресни».
В произведениях же, написанных после «Облака…», Маяковский переходит к прославлению уже не апостола, а как раз обыкновенного человека, который весь — «необыкновенное чудо двадцатого века». Именно в простом человеке содержится великая сила, способная устранить любую причину людских страданий.
Таков лирический герой ранней лирики Маяковского.
В то же время, провозглашая главенство формы, Маяковский отмежевывался от крайностей футуризма, понимая борьбу за новое слово иначе, чем Крученых и Бурлюк. В декларации, опубликованной в сборнике «Пощечина общественному вкусу», ему наиболее близко было первое положение: «Рог времени трубит нами в словесном искусстве». Новое слово необходимо Маяковскому прежде всего для отражения новой действительности: «Если старые слова кажутся нам неубедительными, мы создаем свои».
В 1913 г. литературная группа «Гилея» и общество художников «Союз молодежи» решили организовать футуристический театр «Будетлянин». Крученых (либретто) и Матюшин (музыка) создали оперу «Победа над Солнцем» («Пролог» к ней был написан Хлебниковым, спектакль оформлял К. Малевич). Маяковский же выступил с «трагедией», озаглавленной именем самого автора, — «Владимир Маяковский». Эстетическим обоснованием программы нового театра служили публиковавшиеся статьи Маяковского о театре и кино, в которых он резко выступал против современного реалистического театра.
И опера, и трагедия были поставлены в начале декабря 1913 г. на сцене петербургского театра «Луна-парк». Спектакль «Владимир Маяковский» также был оформлен в духе авангардизма. Прибегнув к нарочито беспорядочному пересечению линий и плоскостей, Филонов и Школьник создали хаотический образ города в паутине улиц с падающими домами. Условность декорации соответствовала условному характеру самой трагедии.
Выступая в защиту театра актера, Маяковский создал пьесу, близкую к монодраме. Главное действующее лицо в ней — сам автор, другие персонажи подчеркнуто условны. Это калеки, изуродованные «адищем города» (Человек без уха, Человек без глаза и ноги), подавленные горем люди (Женщина со слезинкой, Женщина со слезой и Женщина со слезищей) и безликие люди. Сценическое действие в пьесе отсутствует. Персонажи появляются в ней, чтобы только сказать об ужасах и грязи жизни и принести поэту свою слезу.
Раннему творчеству Маяковского присуще подчеркивание одинокости лирического героя, сетование на бездушие окружающего его мира.
Я одинок, как последний глаз
у идущего к слепым человека!
Однако лирический герой не оставался неизменным. В трагедии «Владимир Маяковский» он конденсирует страдания многих людей, хотя и не обретает еще социальной активности.
Для раннего творчества поэта характерно также стремление показать лирического героя в соотнесении с Землей, Космосом, Человечеством. Трагедия «Владимир Маяковский» — одна из первых попыток подобного соотнесения. К образу человека, ощутившего безмерность человеческих страданий, Маяковский вернется затем в своих поэмах «Человек» и «Облако в штанах». Страдания — лейтмотивная тема творчества Маяковского дооктябрьского периода.
Период первой мировой войны обозначил новую, весьма значимую веху в творческом развитии поэта. Империалистический характер войны не сразу был понят им. Вначале он поддался господствующему настроению, хотел вступить добровольцем в армию и стал исполнителем заказных военно-патриотических лубков. В статье «Будетляне» (1914) Маяковский будет говорить о войне до победного конца. Маяковский полагал, что война уничтожает «на сегодня и мнения, и партии, и классы», т. е. внутреннюю социальную борьбу в стране. Однако в своей поэзии он не выступает с подобными заверениями. Теоретическая мысль явно отставала от творческого мировосприятия поэта.
Резкий перелом в отношении к войне наступает в русском обществе в 1915 г. Проигранные сражения, огромные людские потери, тяготы военных лет внесли прозрение в широкие народные массы, в среду демократической интеллигенции; началось отрезвление и среди литераторов. Все более явным становилось недовольство народа.
Первые военные стихи Маяковского носили пацифистский характер, но вскоре общее отрезвление захватывает поэта в свою орбиту, заставляя задуматься над причинами, вызвавшими мировую бойню. В 1915–1916 гг. он работает над обличительной поэмой «Война и мир». «Кровавые игры», в которых участвуют многие страны, потрясают в ней вселенную вплоть до небес, где дрожат испуганные ангелы. В поэме раскрывалась социальная подоснова кровавых и ничем не оправданных битв.
Вместе с тем поэт, политическое сознание которого только начало становиться, выступает в поэме как утопист, верящий, что грозные годы войны завершатся всеобщим примирением. Ирония здесь была едва уловима. Более значимо была выражена в финале поэма страстная вера Маяковского в приход нового свободного человека.
Антимилитаристский пафос поэмы — равной ей в этом плане в поэзии тех лет не было — испугал цензуру, и она запретила ее публикацию на страницах антивоенного горьковского журнала «Летопись». Поэма смогла появиться в печати только после Февральской революции.
В годы мировой войны эпатажные декларации, свойственные футуристам, все еще находят отражение в произведениях Маяковского. Так, в «Облаке в штанах» он заявит: Славьте меня! Я великим не чета. Я над всем, что сделано, ставлю «nihil».
Но такие заявления — неизжитая дань недавнему прошлому. Поэзия Маяковского обретает теперь все более глубокую гражданскую окраску. Он обращается к большим социальным темам, вызывая в среде футуристов справедливые опасения, что поэт скоро покинет их.
Когда-то в тюрьме он пытался откликнуться на новые общественные темы, но старые формы стиха помешали тому. Теперь появились новое содержание и новое мастерство. На смену увлечению «самовитым» словом как таковым приходит понимание ценности работы над художественной выразительностью слова, призванного отразить мироощущение человека XX в. и новые условия его существования. В поэме «Облако в штанах» звучит теперь мысль о необходимости появления нового языка, новой образности: улица корчится безъязыкая — ей нечем кричать и разговаривать.
Поэт хочет стать выразителем ее устремлений, заговорить от ее лица. И если ранее он восхвалял экспериментальную филологическую работу Хлебникова над неологизмами, то теперь им подчеркивается значимость собственной работы над словом, связанной с идейно-художественным смыслом произведения, с превращением этого слова в слово-выстрел. Творчество Маяковского стремительно перерастало футуристические рамки, и сам поэт чувствовал это. В статье «Капля дегтя» (1915) он уже прощается с футуризмом как литературным направлением, ценимым им ранее за анархическое бунтарство. Но, прощаясь, он все же не отрекается от него. Подобно символистам, объявившим при распаде своего направления о победном выполнении своей миссии, Маяковский заявит в своей статье о победе разрушительных идей футуризма: «Да! футуризм умер как особенная группа, но во всех вас он разлит наводнением».
Большую роль в социальном мужании Маяковского, укреплении его связей с гражданской поэзией и сыграло его сближение с Горьким, который быстро оценил дарование молодого поэта и помог появлению в печати первого большого сборника его стихов «Простое как мычание» и поэмы «Война и мир». В 1916 г. Маяковский начинает работу над поэмой «Человек»; исследователи связывают ее появление с идейным воздействием горьковского творчества.
Поэма эта — поэтически-философское представление поэта о Человеке и вместе с тем как бы заново написанная монодрама «Владимир Маяковский». Романтическая мечта о новом человеке и о преображении мира, владеющая поэтом, сплетена здесь с трагедийными размышлениями о неизменности мира, который и через тысячи лет будет во власти все того же чистогана. Маяковский говорит о трагизме любви, гибнущей в этом страшном мире, — и в то же время о спасающей силе этой любви: Погибнет все. Сойдет на нет. И тот, кто жизнью движет, последний луч над тьмой планет из солнц последних выжжет. И только боль моя острей — стою, огнем обвит, на несгорающем костре немыслимой любви.
Немалую роль в поэтическом самоутверждении Маяковского сыграла работа в журнале «Новый Сатирикон». Она приобщила поэта к профессиональной работе сатирика и позволила ему не только творчески овладеть поэтическими достижениями лучших сатириков того времени, но и самому выступить в роли оригинального и злого сатирика. Работа в «Новом Сатириконе» остро поставила перед Маяковским вопрос о доступности его произведений широкой читательской аудитории. Теперь он ищет пути к преодолению в своей поэзии сложной ассоциативности.
Стихотворения и поэмы, созданные в 1915–1917 гг. («Облако в штанах», «Флейта-позвоночник»), говорили о том, что в литературу пришел крупный поэт-гуманист и проникновенный лирик.
В поэме о любви, ограбленной современной жизнью («Облако в штанах»), громко звучит голос самого автора, факты его биографии обретают здесь высокое поэтическое обобщение.
Поэма состоит из четырех частей, которые поэтом воспринимались как четырехкратное отрицание: «Долой вашу любовь!», «долой ваше искусство!», «долой ваш строй!», «долой вашу религию». Поэма утверждала: «ваша любовь» опирается на деньги и брак по расчету; «ваше искусство» создается теми, кто далек от народа, от улицы; «ваш строй» — уродующий человека капитализм. Маяковский создает лирику нового типа. Личная трагедия любви перерастает в трагедию обездоленных масс под властью «жирных».
Большую оригинальность поэме придает ее метафорическая насыщенность, в ней чуть ли не каждая строка метафорична. Примером материализованной метафоры может служить «пожар сердца» поэта, который тушат пожарные, или «больные нервы», что «мечутся отчаянной чечеткой», заставляя рухнуть штукатурку в нижнем этаже.
Сплетая тему любви с темой современного строя, империалистической войны и предчувствием революционных битв, Маяковский раскрывает социальный смысл поэмы при помощи поэтических образов, впитавших в себя отзвуки политических и военных событий. Черная ночь сравнивается с провокатором Азефом; закат сопоставляется с марсельезой, а облака с забастовкой. О войне напоминают «небье лицо», которое кривится «суровой гримасой железного Бисмарка», гибель потопленного подводной лодкой немцев пассажирского парохода «Лузитания», ассоциации с жертвами войны. Границы времени и пространства расширены и далеко выходят за рамки повествования о любви.
Автор видит теперь не только отрицательные стороны большого города. По-новому им воспринята безъязыкая улица, у непривлекательных с виду представителей которой — шаг сажений. И если ранее поэт противостоял в своих произведениях тем, кто был обездолен и обезображен миром капитала, то теперь он чувствует свою общность с ними: «я» переходит в «мы». Я знаю — солнце померкло б, увидев наших душ золотые россыпи!
В «Облаке в штанах» Маяковский выступает как «тринадцатый апостол», который; отвергая старый мир, предвещает близкую революцию. Где глаз людей обрывается куцый, главой голодных орд, в терновом венце революций грядет шестнадцатый год.
Лирический герой оказывается родствен горьковскому Данко, свою душу он готов вознести как знамя революционной борьбы.
Образ искалеченной, израненной, трагически звучащей души проходит через всю раннюю поэзию Маяковского, опровергая одно из основных положений итальянского футуризма об изжитости интереса к психологии, к чувствам человека.
Значительное место в дооктябрьском творчестве Маяковского занимает богоборческая тема, трактуемая не в романтически-дерзновенном, а в сатирическом тоне. Место традиционной высокой «тяжбы» с богом теперь занимают «распри» с ним. Такая трактовка предваряла развитие атеистической темы в советской поэзии.
В литературе о Маяковском не раз уже отмечалась близость поэта к экспрессионизму. Действительно, некоторыми сторонами своего раннего творчества Маяковский родствен экспрессионизму как мировому художественному явлению. С экспрессионистами его сближали гуманистический протест в защиту человека, живущего в мире, основанном на денежном расчете, выступления против стандартизации человеческой личности и ее подавления техникой. Их роднила яркая, кричащая тональность произведений, тяга к гиперболизму, деформация жизненных явлений и усложненная метафоризация душевных движений.
С экспрессионизмом Маяковского сближало также тяготение к условной обобщенности человеческих образов. Соприкасаясь в такой условности с драматургией Андреева, Маяковский предвосхитил своими ущербными персонажами обезличенных рабочих в позднее написанной экспрессионистской драме Кайзера «Газ».
Преодолевая груз футуристических увлечений, сразу же вступивших в противоречие с тяготением к социальному восприятию мира, Маяковский быстро шел к овладению социалистическим мировоззрением.
Он приветствовал Февральскую революцию, видя в ней начало новой эры.
Но по мере развития революционных событий поэт начинает постепенно понимать истинный смысл буржуазно-демократической революции. Об этом убедительно свидетельствовали опубликованные им стихотворения о мнимой революционности («Сказка о красной шапочке») и необходимости для воюющего народа осознать суть войны («К ответу!»). Когда же встанешь во весь свой рост ты, отдающий жизнь свою им? Когда же в лицо им бросишь вопрос: за что воюем?
В Октябре поэт сразу же заявил о своем желании работать с большевиками: «Моя революция. Пошел в Смольный. Работал. Все, что приходилось». В историю советской литературы Маяковский вошел как трибун революции, как поэт, открывший новую страницу в мировой революционной поэзии. «Из улицы в улицу»
У-лица. Лица у догов годов рез-че.
Че-рез железных коней
с окон бегущих домов
прыгнули первые кубы.
Лебеди шей колокольных,
гнитесь в силках проводов!
В небе жирафий рисунок готов
выпестрить ржавые чубы.
Пестр, как форель, сын
безузорной пашни.
Фокусник рельсы
тянет из пасти трамвая,
скрыт циферблатами башни.
Мы завоеваны! Ванны.
Души. Лифт.
Лиф души расстегнули,
Тело жгут руки.
Кричи, не кричи:
«Я не хотела!» —
Резок жгут муки.
Ветер колючий
Трубе вырывает
дымчатой шерсти клок.
Лысый фонарь
сладострастно снимает
с улицы
черный чулок. «Адище города»
Адище города окна разбили
на крохотные, сосущие светами адки.
Рыжие дьяволы, вздымались автомобили,
над самым ухом взрывая гудки.
А там, под вывеской, где сельди из Керчи
сбитый старикашка шарил очки
и заплакал, когда в вечереющем смерче
трамвай с разбега взметнул зрачки.
В дырах небоскребов, где горела руда
и железо поездов громоздило лаз –
крикнул аэроплан и упал туда,
где у раненого солнца вытекал глаз.
И тогда уже – скомкав фонарей одеяла –
ночь излюбилась, похабна и пьяна,
а за солнцами улиц где-то ковыляла
никому не нужная, дряблая луна. «Нате!»
Через час отсюда в чистый переулок
вытечет по человеку ваш обрюзгший жир,
а я вам открыл столько стихов шкатулок,
я – бесценных слов мот и транжир.
Вот вы, мужчина, у вас в усах капуста
Где-то недокушанных, недоеденных щей;
вот вы, женщина, на вас белила густо,
вы смотрите устрицей из раковин вещей.
Все вы на бабочку поэтиного сердца
взгромоздитесь, грязные, в калошах и без калош.
Толпа озвереет, будет тереться,
ощетинит ножки стоглавая вошь.
А если сегодня мне, грубому гунну,
кривляться перед вами не захочется – и вот
я захохочу и радостно плюну,
плюну в лицо вам
я – бесценных слов транжир и мот. «А вы могли бы»
Я сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана;
я показал на блюде студня
косые скулы океана.
На чешуе жестяной рыбы
прочел я зовы новых губ.
А вы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб? «Послушайте» 1914
Послушайте!
Ведь, если звезды зажигают –
значит – это кому-нибудь нужно?
Значит – кто-то хочет, чтобы они были?
Значит – кто-то называет эти плевочки
жемчужиной?
И, надрываясь
в метелях полуденной пыли,
врывается к богу,
боится, что опоздал,
плачет,
целует ему жилистую руку,
просит –
чтоб обязательно была звезда! –
клянется –
не перенесет эту беззвездную муку!
А после ходит тревожный,
но спокойный наружно.
Говорит кому-то:
“Ведь теперь тебе ничего?
Не страшно? Да?!”
Послушайте!
Ведь, если звезды зажигают –
значит – это кому-нибудь нужно?
Значит – это необходимо,
чтобы каждый вечер
над крышами
загоралась хоть одна звезда?! «А все-таки»
Улица провалилась, как нос сифилитика.
Река – сладострастье, растекшееся в слюни.
Отбросив белье до последнего листика,
сады похабно развалились в июне.
Я вышел на площадь,
выжженный квартал
надел на голову, как рыжий парик.
Людям страшно – у меня изо рта
шевелит ногами непрожеванный крик.
Но меня не осудят, но меня не облают,
как пророку, цветами устелят мне след.
Все эти, провалившиеся носами, знают:
я – ваш поэт.
Как трактир, мне страшен ваш страшный суд!
Меня одного сквозь горящие здания
проститутки, как святыню, на руках понесут
и покажут богу в свое оправдание.
И бог заплачет над моею книжкой!
Не слова – судороги, слипшиеся комом;
и побежит по небу с моими стихами под мышкой
и будет, задыхаясь, читать их своим знакомым. «Мама и убитый немцами вечер» 1914
По черным улицам белые матери
судорожно простерлись, как по гробу глазет.
Вплакались в орущих о побитом неприятеле:
“Ах, закройте, закройте глаза газет!”
Письмо. Мама, громче!
Дым. Дым. Дым еще!
Что вы мямлите, мама, мне?
Видите -весь воздух вымощен
громыхающим под ядрами камнем!
Ма – а – а – ма!
Сейчас притащили израненный вечер.
Крепился долго, кургузый,
шершавый, и вдруг, –
надломивши тучные плечи,
расплакался, бедный, на шее Варшавы.
Звезды в платочках из синего ситца
визжали: “Убит, дорогой,
дорогой мой!”
И глаз новолуния страшно косится
на мертвый кулак с зажатой обоймой.
Сбежались смотреть литовские села,
как, поцелуем в обрубок вкована,
слезя золотые глаза костелов,
пальцы улиц ломала Ковна.
А вечер кричит, безногий,
безрукий, “Неправда,
я еще могу-с – хе! –
выбряцав шпоры в горящей мазурке,
выкрутить русый ус!”
Звонок. Что вы, мама?
Белая, белая, как на гробе глазет.
“Оставьте! О нем это,
об убитом, телеграмма.
Ах, закройте,
закройте глаза газет!” «Гимн критику»
От страсти извозчика и разговорчивой прачки
невзрачный детеныш в результате вытек.
Мальчик – не мусор, не вывезешь на тачке.
Мать поплакала и назвала его: критик.
Отец, в разговорах вспоминая родословные,
любил поспорить о правах материнства.
Такое воспитание, светское и салонное,
оберегало мальчика от уклона в свинство.
Как роется дворником к кухарке сапа,
щебетала мамаша и кальсоны мыла;
от мамаши мальчик унаследовал запах
и способность вникать легко и без мыла.
Когда он вырос приблизительно с полено
и веснушки рассыпались, как рыжики на блюде,
его изящным ударом колена
провели на улицу, чтобы вышел в люди.
Много ль человеку нужно? – Клочок –
небольшие штаны и что-нибудь из хлеба.
Он носом, хорошеньким, как построчный пятачок,
обнюхал приятное газетное небо.
И какой-то обладатель какого-то имени
нежнейший в двери услыхал стук.
И скоро критик из имениного вымени
выдоил и брюки, и булку, и галстук.
Легко смотреть ему, обутому и одетому,
молодых искателей изысканные игры
и думать: хорошо – ну, хотя бы этому
потрогать зубенками шальные икры.
Но если просочится в газетной сети
о том, как велик был Пушкин или Дант,
кажется, будто разлагается в газете
громадный и жирный официант.
И когда вы, наконец, в столетний юбилей
продерете глазки в кадильной гари,
имя его первое, голубицы белей,
чисто засияет на поднесенном портсигаре.
Писатели, нас много. Собирайте миллион.
И богадельню критикам построим в Ницце.
Вы думаете – легко им наше белье
ежедневно прополаскивать в газетной странице!
Маяковский пришел в русскую поэзию в последнее предоктябрьское пятилетие. Его первые стихи напечатаны в 1912 году. И они сразу же стали заметным явлением.
Величие Маяковского — в поэтическом свидетельстве своего времени, в огромной духовной напряженности и трагедийности, художественной честности.
Всем своим творчеством он служил революции, советской власти. Но в то же время он был проникновенным лириком, умеющим выразить сокровенные чувства масштабно и необычно.
Ранний Маяковский — бунтарь, отвергающий основы старого мира, призывающий к свержению старых устоев:
Сегодня надо кастетом кроиться миру в черепе!
Было время, когда критики утверждали, что «агитатор, горлан-главарь» погубил в себе настоящего поэта, так как поэзия и социальная революция — вещи несовместимые. Маяковский своим творчеством опроверг это мнение. Он оставался великим поэтом всегда, «сплошным сердцем», «навеки раненым любовью», открытым «болям, обидам». Андрей Платонов сказал о Маяковском: «Он был мастером большой, всеобщей жизни и потратил свое сердце на ее устройство».
В ранней поэзии Маяковского много полемики. Маяковский хотел отойти от традиционного изображения чувств в поэзии, приблизить поэтическую речь к разговорному языку. Его лирический герой выходит на улицу, заставляя говорить фабричные трубы, громады городских домов. Он несет «громаду-ненависть, громаду-любовь», решительное убеждение, какими должны быть человек и жизнь. Но представления лирического героя о жизни плохо согласуются с ней самой. И здесь кроется причина страданий героя.
Ранняя поэзия Маяковского — неистовый бег в поисках человека, родной души, любви, счастья.
Маяковский — максималист. У него огромные требования. Согласиться на что-то маленькое он не может:
Что может хотеться этакой глыбе?
А глыбе многое хочется!
Человек обречен на одиночество и страдание в огромном и страшном мире:
Пройду, любовницу мою волоча.
В какой ночи, бредовой, недужной, какими
Голиафами я зачат —такой большой и такой ненужный.
Мотив трагического одиночества проходит через все творчество Маяковского. Его герой страдает от неразделенной любви, от непонятости:
А такому, ткнуться куда?
Где для меня уготовано логово?
Все дореволюционное творчество Маяковского — трагическая исповедь сердца:
У прочих знаю сердца дом я.
Оно в груди — любому известно!
На мне ж с ума сошла анатомия.
Сплошное сердце —гудит повсеместно.
Любовь-страдание, любовь-мука преследовали Маяковского. Эта тема не нова в поэзии. Но Маяковский не мог смириться с горечью и отчаянием. Его герой протестует гневно и деятельно:
До края полное сердце
Вылью в исповеди!
Грядущие люди!
Кто вы?
Вот — я,
Весь боль и ушиб.
Вам завещаю я сад фруктовый
моей великой души.
Сила поэтических строк Маяковского не только в глобальном изображении всепоглощающего чувства, но и в жизнеутверждающем оптимизме. И потому так неотразимы его «нет» и «долой», что за ними всегда идет «да».
В.В. Маяковский в молодости принадлежал к поэтам-футуристам, потом был связан с литературным движением «ЛЕФ». Но, несмотря на то, что это, в принципе, обусловило некоторые особенности его творчества и образ лирического героя, творчество Маяковского невозможно свести к теории и практике различных школ и течений. Как всякий «большой» поэт, он оказался выше школ.
Несмотря на политический пафос по отношению к традициям 19 века, у Маяковского можно легко найти многообразные переклички с важнейшими ключевыми темами литературы Золотого века. Пафос ранней лирики Маяковского – конфликт поэта и толпы («А вы могли бы?», «Вам!», «Ничего не понимаю»), опоэтизированное «безумие» («Я и Наполеон», «Вот так я сделался собакой»), ирония по отношению к собственному вкусу («Нате!, «Скрипка и немножко нервно», «Кофта фата»), тема трагической неразделенной любви («Ко всему»), своеобразный эгоцентризм и богоборчество лирического героя («Себе, любимому, посвящает эти строки автор», поэма «Облако в штанах»). Все это отсылает читателя к традициям «байронического» романтизма.
Лирический герой раннего Маяковского имеет две ипостаси: с одной стороны – оптимистически настроенный герой великой эпохи (поэма «Хорошо!» и др.). С другой стороны – трагическая, страдающая личность (ранние поэмы). Принято считать, что в ранний период у поэта преобладают трагические мотивы. Тем более, что сама жизнь Маяковского закончилась трагедией – он всегда предсказывал свое самоубийство.
Основной конфликт лирического героя раннего Маяковского – противостояние «я» и мира. Можно привести лишь некоторые примеры символических мотивов, выражающих подобный конфликт. Это утрата человеческого языка («Вот так я сделался собакой»), похороны смеха («Чудовищные похороны»), распродажа своих душевных богатств «за одно только слово, ласковое, человечье» («Душевная распродажа»). Уже сейчас мы видим, что образ лирического героя практически сливается с образом поэта. «Я» в произведениях – это сам поэт, сам Маяковский. Лирический герой – это, прежде всего, выразитель его взглядов на окружающие реалии, отражение его жизненных позиций.
Особое место в ранней лирике занимает поэма «Облако в штанах». Поэма задумана как «четыре крика четырех частей». Герой отрицает все: «долой вашу любовь», «долой ваш строй», «долой ваше искусство», «долой вашу религию». Можно сказать, что весь сюжет поэмы представляет собой развитие трагической метафоры. Поэт мечтает слиться с миром, это неоромантическая вселенская тоска по миру, глобальное одиночество. Это выражается с помощью характерного для Маяковского ассоциативного образного ряда. С его помощью поэт пытается снять драматическое напряжение, преодолеть разрыв между собой и миром. Основная характеристика этого образного ряда – сравнение небесного, космического, вселенского с материально-телесным, животным: «Вселенная спит, положив на лапу с клещами звезд огромное ухо».
Часто один и тот же сквозной мотив относится то к лирическому герою, то к миру. Иногда фраза строится так, что не сразу понятно, говорится о лирическом герое или о целом мире:
Чтоб жить не в жертву дома дырам.
Чтоб мог в родне отныне стать
Отец, по крайней мере, миром,
Землей, по крайней мере, мать.
«Про это».
Часто используется олицетворение абстрактных предметов. Например, «уткнувшись дождю лицом в его лицо рябое», «как у каждого порядочного праздника» и так далее. Это как бы диалог с материей, попытка включить категории личного «я» в разговор о мире вещей или абстрактных понятий.
Почему же лирический герой в ранней лирике Маяковского предстает перед читателем в философском контексте? Откуда это желание «стать всем миром», слиться с миром?
Дело в том, что В.В. Маяковский пытается найти свое место в мире. Поэтому и его лирический герой стремится не к выражению своей яркой индивидуальности, а к доказательству причастности к общему мирозданию. Герою необходимо доказать, что он – часть целого. Отсюда и это неприятие общества, существующего порядка. Маяковский в лице лирического героя стремится к единению с вселенной. Он хочет найти точку равновесия и обрести душевную гармонию.
Прошедший XX век был веком колоссальных общественных противоречий и потрясений. Каждый век нуждается в собственном поэте, который сделал бы “боль времен своею собственною болью”. Таким поэтом своего времени был Маяковский; с его мощной, властно вошедшей в наше сознание и литературу поэзией связано очень многое. Он первый, используя свой необыкновенный ритм, соединил политику и лирику. Вся его любовь к человеку вылилась в мощную струю нового искусства. В поэме “Человек” он пишет: “И только боль моя острей, стою, огнем объят, на несгораемом костре немыслимой любви”.
Он верил в революцию, боролся стихом с ее врагами, видя их не только в Колчаке и Деникине, но и в советских, новых мещанах, “дряни”. А сегодняшние противники поэта не хотят этого замечать. Не знают они и другого: есть ранний Маяковский, тонкий лирик, необычайно одаренный стилист, подлинный новатор стихосложения, экспериментатор в области формы. Располагая стихи “лесенкой”, он добился того, что каждое слово стало значимым, весомым. Рифма его необычайная, она как бы “внутренняя”, чередование слогов не явное, не очевидное — это белый стих. А как выразительна ритмика его стихов! Кажется, будто ритм в поэзии — самое главное, сначала рождается он, а потом уже мысль, идея, образ.
Послушайте!
Если звезды зажигают,
Значит, это кому-нибудь нужно…
В юности Маяковский был связан с футуристами, но он пошел дальше своих собратьев по перу и сумел раздвинуть рамки своего творчества, чтобы стать на голову выше всех. После революции имя Горького стало символом буревестника революции. Блок воспринимался “как трагический поэт эпохи”, услышавший музыку революции. Маяковский вошел в нашу культуру поэтическим знаменосцем Октября, первым поверившим в светлое будущее страны. Каждый поэт рано или поздно дает оценку своему творчеству, а Маяковский верил, что его поэзия будет нужна народу. Если многие не понимали поэта, считая его временным глашатаем революции, то сам Маяковский утверждал обратное. “Мой стих громаду лет прорвет и явится весомо, грубо, зримо, как в наши дни вошел водопровод, сработанный еще рабами Рима” — писал поэт в поэме “Во весь голос”.
Уже в ранних стихах он нашел необычные и мощные способы выражения антивоенных мыслей:
По черным улицам белые матери
Судорожно простерлись, как по гробу глазет.
Вплакались в орущих о побитом неприятеле:
“Ах, закройте, закройте глаза газет!”
Нестандартные абзацы, со временем превратившиеся в знаменитую лесенку, большое количество неологизмов, превращение привычных слов в нестандартные, скрытый юмор, часто переходящий в сарказм, — это далеко не полный перечень новаторства поэзии Маяковского. В лирике он оставался верен этим приемам. Даже в такой социальной поэме, как “Хорошо”, он не удерживал свою лирическую фантазию.
…В деревнях — крестьяне.
Бороды веники.
Сидят папаши.
Каждый хитр.
Землю попашет,
попишет стихи”
Лишь лежа в такую вот гололедь,
зубами вместе проляскав
поймешь, нельзя на людей жалеть
ни одеяло, ни ласку
Если я чего написал
если чего сказал
тому виной глаза-небеса,
любимой моей глаза
Не домой, не на суп,
а к любимой в гости,
две морковки несу
за зеленый хвостик…
Мало поэтов, которые умели совместить реальность разрухи, социальную и революционную страсть с нежной лирикой любовного признания:
Я
много дарил
конфет да букетов, Но больше всех
дорогих даров Я помню
_ морковь драгоценную эту И полполена
березовых дров.
И конечно, поет не был бы самим собой, если бы после описания этого голода и холода не добавил:
Мне
легче, чем всем, — я Маяковский. Сижу
и ем
кусок конский…
Поэты способны предчувствовать, предугадывать. Молодой Маяковский предугадал самого себя, свое творчество, сказав: Я сразу смазал карту будня…”
Действительно, в его творчестве есть все, что угодно, кроме обыденности. Возможно, потому, что он умел играть “ноктюрн на флейте водосточных труб”…
Маяковский был сложной, противоречивой натурой, но он был настолько глубок в своих сомнениях и прозрениях, что рядом в ту пору по силе идеи, выраженной в его стихах, сопоставить было некого. Многие поэты, не приняв революции, уехали в другие страны, другие творили в более интимном, узком масштабе. Даже Есенин, певец тончайших оттенков человеческой души, не смог понять всего размаха происходящих событий. Маяковский пишет о тяжелом труде поэта: “Поэзия — та же добыча радия, в грамм — добыча, в год — труды: изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды”.
Наш современник Е.Евтушенко очень точно сказал, что поэт в России больше, чем поэт. Это полностью можно отнести к Маяковскому. Как он хотел был понятым! Какой только травле он не подвергался, но оставался верен себе, не поменял убеждений в зависимости от смены власти. Он верил, что сумеет быть понятым потомками. В своей предсмертной поэме “Во весь голос”, которую он успел закончить, поэт писал: “Я к вам приду в коммунистическое далёко, не так, как песенно-есенинский витязь. Мой стих дойдет через хребты веков и через головы поэтов и правительств”.
Сразу после его похорон Марина Цветаева писала: “Боюсь, что, несмотря на народные похороны, весь плач по нем Москвы и России. Россия до сих пор не поняла, кто ей был дан в лице Маяковского”.
В.В. Маяковский в молодости принадлежал к поэтам-футуристам, потом был связан с литературным движением «ЛЕФ». Но, несмотря на то, что это, в принципе, обусловило некоторые особенности его творчества и образ лирического героя, творчество Маяковского невозможно свести к теории и практике различных школ и течений. Как всякий «большой» поэт, он оказался выше школ.
Несмотря на политический пафос по отношению к традициям 19 века, у Маяковского можно легко найти многообразные переклички с важнейшими ключевыми темами литературы Золотого века. Пафос ранней лирики Маяковского – конфликт поэта и толпы («А вы могли бы?», «Вам!», «Ничего не понимаю»), опоэтизированное «безумие» («Я и Наполеон», «Вот так я сделался собакой»), ирония по отношению к собственному вкусу («Нате!, «Скрипка и немножко нервно», «Кофта фата»), тема трагической неразделенной любви («Ко всему»), своеобразный эгоцентризм и богоборчество лирического героя («Себе, любимому, посвящает эти строки автор», поэма «Облако в штанах»). Все это отсылает читателя к традициям «байронического» романтизма.
Лирический герой раннего Маяковского имеет две ипостаси: с одной стороны – оптимистически настроенный герой великой эпохи (поэма «Хорошо!» и др.). С другой стороны – трагическая, страдающая личность (ранние поэмы). Принято считать, что в ранний период у поэта преобладают трагические мотивы. Тем более, что сама жизнь Маяковского закончилась трагедией – он всегда предсказывал свое самоубийство.
Основной конфликт лирического героя раннего Маяковского – противостояние «я» и мира. Можно привести лишь некоторые примеры символических мотивов, выражающих подобный конфликт. Это утрата человеческого языка («Вот так я сделался собакой»), похороны смеха («Чудовищные похороны»), распродажа своих душевных богатств «за одно только слово, ласковое, человечье» («Душевная распродажа»). Уже сейчас мы видим, что образ лирического героя практически сливается с образом поэта. «Я» в произведениях – это сам поэт, сам Маяковский. Лирический герой – это, прежде всего, выразитель его взглядов на окружающие реалии, отражение его жизненных позиций.
Особое место в ранней лирике занимает поэма «Облако в штанах». Поэма задумана как «четыре крика четырех частей». Герой отрицает все: «долой вашу любовь», «долой ваш строй», «долой ваше искусство», «долой вашу религию». Можно сказать, что весь сюжет поэмы представляет собой развитие трагической метафоры. Поэт мечтает слиться с миром, это неоромантическая вселенская тоска по миру, глобальное одиночество. Это выражается с помощью характерного для Маяковского ассоциативного образного ряда. С его помощью поэт пытается снять драматическое напряжение, преодолеть разрыв между собой и миром. Основная характеристика этого образного ряда – сравнение небесного, космического, вселенского с материально-телесным, животным: «Вселенная спит, положив на лапу с клещами звезд огромное ухо».
Часто один и тот же сквозной мотив относится то к лирическому герою, то к миру. Иногда фраза строится так, что не сразу понятно, говорится о лирическом герое или о целом мире:
Чтоб жить не в жертву дома дырам.
Чтоб мог в родне отныне стать
Отец, по крайней мере, миром,
Землей, по крайней мере, мать.
«Про это».
Часто используется олицетворение абстрактных предметов. Например, «уткнувшись дождю лицом в его лицо рябое», «как у каждого порядочного праздника» и так далее. Это как бы диалог с материей, попытка включить категории личного «я» в разговор о мире вещей или абстрактных понятий.
Почему же лирический герой в ранней лирике Маяковского предстает перед читателем в философском контексте? Откуда это желание «стать всем миром», слиться с миром?
Дело в том, что В.В. Маяковский пытается найти свое место в мире. Поэтому и его лирический герой стремится не к выражению своей яркой индивидуальности, а к доказательству причастности к общему мирозданию. Герою необходимо доказать, что он – часть целого. Отсюда и это неприятие общества, существующего порядка. Маяковский в лице лирического героя стремится к единению с вселенной. Он хочет найти точку равновесия и обрести душевную гармонию.
Маяковский ворвался в поэзию через футуризм: свежо, необычно, ярко, мощно. «Я сразу смазал карту будняя…» – он не положил, а расплескал поэтические краски, предстал как поэт-романтик, умеющий подняться над серой обыденностью, мещанством. Он в самом простом, банальном и тривиальном мог увидеть поэзию, красоту, гармонию.
Своим стихом лирический герой Маяковского бросил вызов сытым, самодовольным людям, не желающим или не могущим понимать его новаторства, его права творить. Именно с протеста эстетического, с протеста в сфере искусства начинается Маяковский. И только потом он перерастает в протест против привычных устоев жизни. Маяковский революционен не столько политически, сколько морально, эстетически.
В ранней лирике обнажился конфликт лирического героя с целым миром, этот конфликт поэтически выразился в формуле «я – вы» («А вы могли бы?», «Вам!», «Нате!» и др.).
Лирический герой в поэзии Маяковского – человек смелый, оригинальный, стремящийся к постоянному движению, обновлению. Ему нужно, чтобы «звёзды зажигали», он может назвать «эти плевочки жемчужинами». Он производит впечатление сильного, огромного, грубого великана. Но этот великан, кажущийся всесильным, вдруг оказывается беззащитным перед «стоглавой вошью» безликой толпы, идущей против него. Он ощущает себя «таким большим и таким ненужным», «бабочку поэтиного сердца» топчут «грязные в калошах и без калош», и он страдает от одиночества и невостребованности в этой озверевшей толпе: «Я одинок, как последний глаз у идущего к слепым человека».
До революции лирический герой ведёт с этим миром «вы» как бы личную, частную борьбу. После революции крепнет уверенность лирического героя в том, что в этой борьбе он не одинок. «Я» очень часто переходит в «мы» и конфликт обретает форму «мы – вы»:
Мы идём, зажатые железной клятвой,
За неё – на крест и – пулею чешите!..
Но лирическое «я» всё равно всегда присутствует: он научился считать общее дело строительства нового мира своим личным, кровным делом. Его патриотизм и гражданственность не искусственны, не выдуманы и не приспособлены к революции, они – свойство его личности. Это особенно заметно в «Стихах о советском паспорте», «Товарищу Нетте…», стихах заграничных циклов. Гордость за родину, в которой человек, как кажется поэту, духовно раскрепостился, для него выше, чем гордость за достижения западной цивилизации, превращающей человека в бездушного робота. Отсюда:
У советских собственная гордость:
На буржуев смотрим свысока.
Главное художественное свойство лирического героя Маяковского – это новаторство, которое включает в себя:
· свободу и дерзость в выборе изобразительных средств;
· новую поэтическую систему (тоническое стихосложение);
· использование глубоких живописных метафор и оксюморонов;
· смелые эпитеты, сравнения, гиперболы;
· новый тип рифм, основанных на созвучии, а не точном совпадении звуков;
· частое употребление неологизмов;
· сюжетность, разговорность поэтической интонации;
· новая графика стиха (лесенка), позволяющая усиливать значимость каждого слова в строке.
Трагичность лирического героя заключается в том, что его мечты и устремления всегда выше и крупнее самой жизни. Но именно без таких смелых и честных максималистов-романтиков во все времена трудно строить новую жизнь или переделывать старую.
Человек с тонкой душевной организацией, Маяковский всю свою жизнь протестовал против зла, насилия, бездуховности окружающего его мира. Поэтому вполне логично, что основное качество лирического героя Маяковского – бунтарство. Особенно ярко это проявляется в его ранней поэзии.
Здесь перед нами предстает бунтарь-пессимист. Он изо всех сил стремится что-то сказать людям, но его никто не слушает. Поэтому из его уст вылетает крик-отчаяние:
Душа не хочет немая идти,
А сказать кому?
Лирический герой пытается сказать людям о необходимости перемен, прокричать о том, что они несчастны. Но он видит вокруг себя лишь людей, с которых стекает «обрюзгший жир». Все свое бунтарское настроение ранний лирический герой Маяковского направляет на воодушевление людей, на их пробуждение, на освобождение их от гнета буржуазных условностей, которые не дают свободно любить, жить, творить. В стихотворении «А вы могли бы?..» поэт вопрошает:
А вы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб?
Стихотворение Маяковского «Нате!» (1913) – одно из самых ярких и характерных произведений раннего творчества поэта. Само название настраивает нас на эпатажный лад. Просторечное и грубое «Нате!», который герой бросает бездушной и пошлой публике, объясняет его отношение к ней. Герой, как подачку, швыряет этой публике свои стихи, не надеясь уже на их понимание, а тем более достойную оценку творчества.
Лирический герой говорит с людьми о самом наболевшем, о том, что он отрывает от сердца: «я вам открыл столько стихов шкатулок, я – бесценных слов мот и транжир». Эпитет «бесценных» подчеркивает значимость этих слов для лирического героя.
Почему он называет себя «мотом и транжиром?» Мне кажется, с одной стороны, потому, что герой осознает всю тщетность своих усилий раскрыться перед вечно жующими «жирными» мужчинами и женщинами. А с другой – эти определения указывают на силу и мощную энергию героя, который, не жалея себя, будет и дальше пытаться что-то сделать, изменить своим творчеством мир.
Но что же публика? Ей все равно. Эти люди погрязли в мелочных заботах из «мира вещей». Они намертво спрятали свою душу в раковине и теперь не способны понимать что-либо, не касающееся их желудка.
Постепенно границы стихотворения начинают расширяться. Теперь герой оказывается один на один со всем враждебным ему миром, с толпой. Очень сильна и ярка метафора, которая характеризует эти отношения:
Все вы на бабочку поэтиного сердца
взгромоздитесь, грязные, в калошах и без калош.
Калоши здесь являются очень точной деталью, характеризующей «сытую и пошлую публику». Для героя она «грязна», грязна прежде всего душой, потому что глуха ко всему прекрасному.
Далее картина разворачивается, усиливая свое воздействие. Эти люди в калошах превращаются в толпу, которая мощной стеной встает против лирического героя, не желая понимать и принимать его. Сравнение «ощетинит ножки стоглавая вошь» носит оценочный характер. В нем заключено отношение лирического героя в толпе, которая вызывает лишь омерзение.
Но лирический герой считает себя свободным от мнения этой толпы. С радостью и смехом он констатирует, что может в любой момент просто плюнуть в лицо всей этой публике. Что это значит? Мне кажется, Маяковский имеет в виду, что он может открыто сказать этим людям все, что он о них думает. Его герой может позволить себе любой эпатаж, чтобы как-то «расшевелить» толпу, заставить ее чувствовать.
Завершается стихотворение повторением строки из первой строфы стихотворения. В ней герой еще раз повторяет, что он «бесценных слов транжир и мот». Несмотря на все одиночество лирического героя, стихотворение это позитивно. Оно подчеркивает силу, свободу, яркость поэта, который будет «делать свое дело», несмотря ни на что.
Таким образом, основной мотив раннего творчества Маяковского – противостояние героя и равнодушной и враждебной ему толпы. Лирический герой выполняет возложенную на него миссию: сделать людей лучше, заставить их прозреть. Он чувствует в себе силы бороться дальше, несмотря на сопротивление пассивной «вечно жующей» толпы.
Маяковский пришел в русскую поэзию в последнее предоктябрьское пятилетие. Его первые стихи напечатаны в 1912 году. И они сразу же стали заметным явлением.
Величие Маяковского — в поэтическом свидетельстве своего времени, в огромной духовной напряженности и трагедийности, художественной честности.
Всем своим творчеством он служил революции, советской власти. Но в то же время он был проникновенным лириком, умеющим выразить сокровенные чувства масштабно и необычно.
Ранний Маяковский — бунтарь, отвергающий основы старого мира, призывающий к свержению старых устоев:
Сегодня надо кастетом кроиться миру в черепе!
Было время, когда критики утверждали, что «агитатор, горлан-главарь» погубил в себе настоящего поэта, так как поэзия и социальная революция — вещи несовместимые. Маяковский своим творчеством опроверг это мнение. Он оставался великим поэтом всегда, «сплошным сердцем», «навеки раненым любовью», открытым «болям, обидам». Андрей Платонов сказал о Маяковском: «Он был мастером большой, всеобщей жизни и потратил свое сердце на ее устройство».
В ранней поэзии Маяковского много полемики. Маяковский хотел отойти от традиционного изображения чувств в поэзии, приблизить поэтическую речь к разговорному языку. Его лирический герой выходит на улицу, заставляя говорить фабричные трубы, громады городских домов. Он несет «громаду-ненависть, громаду-любовь», решительное убеждение, какими должны быть человек и жизнь. Но представления лирического героя о жизни плохо согласуются с ней самой. И здесь кроется причина страданий героя.
Ранняя поэзия Маяковского — неистовый бег в поисках человека, родной души, любви, счастья.
Маяковский — максималист. У него огромные требования. Согласиться на что-то маленькое он не может:
Что может хотеться этакой глыбе?
А глыбе многое хочется!
Человек обречен на одиночество и страдание в огромном и страшном мире:
Пройду, любовницу мою волоча.
В какой ночи, бредовой, недужной, какими
Голиафами я зачат —такой большой и такой ненужный.
Мотив трагического одиночества проходит через все творчество Маяковского. Его герой страдает от неразделенной любви, от непонятости:
А такому, ткнуться куда?
Где для меня уготовано логово?
Все дореволюционное творчество Маяковского — трагическая исповедь сердца:
У прочих знаю сердца дом я.
Оно в груди — любому известно!
На мне ж с ума сошла анатомия.
Сплошное сердце —гудит повсеместно.
Любовь-страдание, любовь-мука преследовали Маяковского. Эта тема не нова в поэзии. Но Маяковский не мог смириться с горечью и отчаянием. Его герой протестует гневно и деятельно:
До края полное сердце
Вылью в исповеди!
Грядущие люди!
Кто вы?
Вот — я,
Весь боль и ушиб.
Вам завещаю я сад фруктовый
моей великой души.
Сила поэтических строк Маяковского не только в глобальном изображении всепоглощающего чувства, но и в жизнеутверждающем оптимизме. И потому так неотразимы его «нет» и «долой», что за ними всегда идет «да».
Лирический герой ранней лирики В. В. Маяковского — это революционер-романтик, ищущий в творчестве не просто самовыражения, а оружие борьбы с ненавистными ему буржуазным обществом, являющимся врагом революции, которую он предрекает и в которую верит. Раннее творчество поэта уже содержит мотивы социального звучания, сформированные в его ещё юном сознании, и это выделяет Маяковского из числа многих художников слова того времени.
Прежде чем перейти к характеристике образа лирического героя, следует сказать, как Маяковский видит мир и что является объектом его наблюдений на раннем этапе творчества. В таких, например, стихотворениях, как «Порт», «Ночь», «Утро», ощущаются поиски необычного, глубоко индивидуального отображения действительности, а также определяется и главная тема дооктябрьского периода его поэзии — человек и капиталистический город.
Город уподобляется аду, его «шумики, шумы и шумищи» несут людям страдания. Человек в этом мире «одинок, как последний глаз у идущего к слепым человека». Здесь «жуток шуток квакающий смех», стихи поэта уподобляются «окровавленному песнями рогу»:
Кричу кирпичу,
слов исступлённых вонзаю кинжал
в неба распухшую мякоть… —
Эти строки одного из стихотворений Маяковского 1913 года передают настроение большинства ранних произведений поэта, в том числе, его трагедии «Владимир Маяковский», созданной в том же 1913 году. Действующие лица этого первого драматического произведения Маяковского — люди, искалеченные современным буржуазным городом. Они воплощают в себе человеческие несчастья. «Легло на город громадное горе и сотни махоньких горь», — говорит один из персонажей трагедии. Задача поэзии для Маяковского заключается в том, чтобы выразить страдания этих людей-калек, вобрать в себя слёзы и боль миллионов униженных и оскорблённых.
Таким образом, можно сделать вывод о художественном пространстве и времени, в которые Маяковский помещает своего лирического героя. Это предреволюционный период, в котором торжествующей силой выступает буржуазный город со своими калечащими людей порядками, заставляющими их страдать. Страдает в условиях капиталистического общества и лирический герой.
В «Облаке в штанах» с большой силой проявился образ героя, характер которого был сформирован под влиянием антибуржуазной деятельности, высокой гуманистичности, романтико-революционных стремлений к лучшему будущему. Четыре главы поэмы объединены общим лозунгом, провозглашённым страдающим человеком-бунтарём, желающим избавить себя и других от четырёх основных буржуазных зол: «долой вашу любовь», «долой ваше искусство», «долой ваш строй», «долой вашу религию».
Лирический герой Маяковского страдает от неразделённой любви к Марии, женщине, которая ушла к другому, человеку из мира, управляемому капиталом. Своеобразие раскрытия любовной темы в этой поэме, однако, заключается не в простой констатации душевных переживаний, а в объяснении трагедии неразделённой любви в буржуазном обществе. Лирический герой выступает здесь защитником нормальных человеческих отношений, которыми не управляют деньги, страсть, пошло воспеваемая «чирикающим» искусством и прикрываемая мнимой религиозностью. Мы видим уже в этом раннем произведении, как герой от личных бед и переживаний переходит к переживаниям за судьбу «голеньких, потненьких, покорненьких, закисших в блохастом грязненьке», то есть тех, кого согнуло под пудом «сала» «зажиревшего» правящего класса.
Герой — не эгоист, он — гуманный член социума, ощущающий себя тринадцатым апостолом, в руках у которого «сапожный ножик», способный раскроить «пропахшего ладаном отсюда до Аляски!»
Он также поэт-провидец, предрекающий приближение революции, которое обязательно приведёт, верит он, в «коммунистическое далёко» всех страдальцев.
Мотив борьбы героя за личное счастье, которое невозможно, если не затянуть узел на шее зажравшегося строя, искусства и религии, проходит через все раннее творчество Маяковского. После «Облака в штанах» он найдёт отражение и в ряде произведений 1915−1917 годов, таких, как поэмы «Флейта — позвоночник», «Война и мир», «Человек». В этих произведениях гуманистический идеал Маяковского, воплощённый в лирическом герое, претерпевает эволюцию. В «Облаке в штанах» тринадцатый апостол призывал угнетённых к ниспровержению угнетателей, спустившись с неба, то есть как бы стоя над людьми. Когда же в первой и третьей частях поэмы герой лишился апостольского ореола, то превратился в такого же угнетённого, выкинутого в «грязную руку Пресни».
В произведениях же, написанных после «Облака…», Маяковский переходит к прославлению уже не апостола, а как раз обыкновенного человека, который весь — «необыкновенное чудо двадцатого века». Именно в простом человеке содержится великая сила, способная устранить любую причину людских страданий.
Таков лирический герой ранней лирики Маяковского.
В то же время, провозглашая главенство формы, Маяковский отмежевывался от крайностей футуризма, понимая борьбу за новое слово иначе, чем Крученых и Бурлюк. В декларации, опубликованной в сборнике «Пощечина общественному вкусу», ему наиболее близко было первое положение: «Рог времени трубит нами в словесном искусстве». Новое слово необходимо Маяковскому прежде всего для отражения новой действительности: «Если старые слова кажутся нам неубедительными, мы создаем свои».
В 1913 г. литературная группа «Гилея» и общество художников «Союз молодежи» решили организовать футуристический театр «Будетлянин». Крученых (либретто) и Матюшин (музыка) создали оперу «Победа над Солнцем» («Пролог» к ней был написан Хлебниковым, спектакль оформлял К. Малевич). Маяковский же выступил с «трагедией», озаглавленной именем самого автора, — «Владимир Маяковский». Эстетическим обоснованием программы нового театра служили публиковавшиеся статьи Маяковского о театре и кино, в которых он резко выступал против современного реалистического театра.
И опера, и трагедия были поставлены в начале декабря 1913 г. на сцене петербургского театра «Луна-парк». Спектакль «Владимир Маяковский» также был оформлен в духе авангардизма. Прибегнув к нарочито беспорядочному пересечению линий и плоскостей, Филонов и Школьник создали хаотический образ города в паутине улиц с падающими домами. Условность декорации соответствовала условному характеру самой трагедии.
Выступая в защиту театра актера, Маяковский создал пьесу, близкую к монодраме. Главное действующее лицо в ней — сам автор, другие персонажи подчеркнуто условны. Это калеки, изуродованные «адищем города» (Человек без уха, Человек без глаза и ноги), подавленные горем люди (Женщина со слезинкой, Женщина со слезой и Женщина со слезищей) и безликие люди. Сценическое действие в пьесе отсутствует. Персонажи появляются в ней, чтобы только сказать об ужасах и грязи жизни и принести поэту свою слезу.
Раннему творчеству Маяковского присуще подчеркивание одинокости лирического героя, сетование на бездушие окружающего его мира.
Я одинок, как последний глаз
у идущего к слепым человека!
Однако лирический герой не оставался неизменным. В трагедии «Владимир Маяковский» он конденсирует страдания многих людей, хотя и не обретает еще социальной активности.
Для раннего творчества поэта характерно также стремление показать лирического героя в соотнесении с Землей, Космосом, Человечеством. Трагедия «Владимир Маяковский» — одна из первых попыток подобного соотнесения. К образу человека, ощутившего безмерность человеческих страданий, Маяковский вернется затем в своих поэмах «Человек» и «Облако в штанах». Страдания — лейтмотивная тема творчества Маяковского дооктябрьского периода.
Период первой мировой войны обозначил новую, весьма значимую веху в творческом развитии поэта. Империалистический характер войны не сразу был понят им. Вначале он поддался господствующему настроению, хотел вступить добровольцем в армию и стал исполнителем заказных военно-патриотических лубков. В статье «Будетляне» (1914) Маяковский будет говорить о войне до победного конца. Маяковский полагал, что война уничтожает «на сегодня и мнения, и партии, и классы», т. е. внутреннюю социальную борьбу в стране. Однако в своей поэзии он не выступает с подобными заверениями. Теоретическая мысль явно отставала от творческого мировосприятия поэта.
Резкий перелом в отношении к войне наступает в русском обществе в 1915 г. Проигранные сражения, огромные людские потери, тяготы военных лет внесли прозрение в широкие народные массы, в среду демократической интеллигенции; началось отрезвление и среди литераторов. Все более явным становилось недовольство народа.
Первые военные стихи Маяковского носили пацифистский характер, но вскоре общее отрезвление захватывает поэта в свою орбиту, заставляя задуматься над причинами, вызвавшими мировую бойню. В 1915–1916 гг. он работает над обличительной поэмой «Война и мир». «Кровавые игры», в которых участвуют многие страны, потрясают в ней вселенную вплоть до небес, где дрожат испуганные ангелы. В поэме раскрывалась социальная подоснова кровавых и ничем не оправданных битв.
Вместе с тем поэт, политическое сознание которого только начало становиться, выступает в поэме как утопист, верящий, что грозные годы войны завершатся всеобщим примирением. Ирония здесь была едва уловима. Более значимо была выражена в финале поэма страстная вера Маяковского в приход нового свободного человека.
Антимилитаристский пафос поэмы — равной ей в этом плане в поэзии тех лет не было — испугал цензуру, и она запретила ее публикацию на страницах антивоенного горьковского журнала «Летопись». Поэма смогла появиться в печати только после Февральской революции.
В годы мировой войны эпатажные декларации, свойственные футуристам, все еще находят отражение в произведениях Маяковского. Так, в «Облаке в штанах» он заявит:
Славьте меня!
Я великим не чета.
Я над всем, что сделано,
ставлю «nihil».
Но такие заявления — неизжитая дань недавнему прошлому. Поэзия Маяковского обретает теперь все более глубокую гражданскую окраску. Он обращается к большим социальным темам, вызывая в среде футуристов справедливые опасения, что поэт скоро покинет их.
Когда-то в тюрьме он пытался откликнуться на новые общественные темы, но старые формы стиха помешали тому. Теперь появились новое содержание и новое мастерство. На смену увлечению «самовитым» словом как таковым приходит понимание ценности работы над художественной выразительностью слова, призванного отразить мироощущение человека XX в. и новые условия его существования. В поэме «Облако в штанах» звучит теперь мысль о необходимости появления нового языка, новой образности:
улица корчится безъязыкая —
ей нечем кричать и разговаривать.
Поэт хочет стать выразителем ее устремлений, заговорить от ее лица. И если ранее он восхвалял экспериментальную филологическую работу Хлебникова над неологизмами, то теперь им подчеркивается значимость собственной работы над словом, связанной с идейно-художественным смыслом произведения, с превращением этого слова в слово-выстрел. Творчество Маяковского стремительно перерастало футуристические рамки, и сам поэт чувствовал это. В статье «Капля дегтя» (1915) он уже прощается с футуризмом как литературным направлением, ценимым им ранее за анархическое бунтарство. Но, прощаясь, он все же не отрекается от него. Подобно символистам, объявившим при распаде своего направления о победном выполнении своей миссии, Маяковский заявит в своей статье о победе разрушительных идей футуризма: «Да! футуризм умер как особенная группа, но во всех вас он разлит наводнением».
Большую роль в социальном мужании Маяковского, укреплении его связей с гражданской поэзией и сыграло его сближение с Горьким, который быстро оценил дарование молодого поэта и помог появлению в печати первого большого сборника его стихов «Простое как мычание» и поэмы «Война и мир». В 1916 г. Маяковский начинает работу над поэмой «Человек»; исследователи связывают ее появление с идейным воздействием горьковского творчества.
Поэма эта — поэтически-философское представление поэта о Человеке и вместе с тем как бы заново написанная монодрама «Владимир Маяковский». Романтическая мечта о новом человеке и о преображении мира, владеющая поэтом, сплетена здесь с трагедийными размышлениями о неизменности мира, который и через тысячи лет будет во власти все того же чистогана. Маяковский говорит о трагизме любви, гибнущей в этом страшном мире, — и в то же время о спасающей силе этой любви:
Погибнет все.
Сойдет на нет.
И тот, кто жизнью движет,
последний луч
над тьмой планет
из солнц последних выжжет.
И только боль моя
острей — стою,
огнем обвит,
на несгорающем костре
немыслимой любви.
Немалую роль в поэтическом самоутверждении Маяковского сыграла работа в журнале «Новый Сатирикон». Она приобщила поэта к профессиональной работе сатирика и позволила ему не только творчески овладеть поэтическими достижениями лучших сатириков того времени, но и самому выступить в роли оригинального и злого сатирика. Работа в «Новом Сатириконе» остро поставила перед Маяковским вопрос о доступности его произведений широкой читательской аудитории. Теперь он ищет пути к преодолению в своей поэзии сложной ассоциативности.
Стихотворения и поэмы, созданные в 1915–1917 гг. («Облако в штанах», «Флейта-позвоночник»), говорили о том, что в литературу пришел крупный поэт-гуманист и проникновенный лирик.
В поэме о любви, ограбленной современной жизнью («Облако в штанах»), громко звучит голос самого автора, факты его биографии обретают здесь высокое поэтическое обобщение.
Поэма состоит из четырех частей, которые поэтом воспринимались как четырехкратное отрицание: «Долой вашу любовь!», «долой ваше искусство!», «долой ваш строй!», «долой вашу религию». Поэма утверждала: «ваша любовь» опирается на деньги и брак по расчету; «ваше искусство» создается теми, кто далек от народа, от улицы; «ваш строй» — уродующий человека капитализм. Маяковский создает лирику нового типа. Личная трагедия любви перерастает в трагедию обездоленных масс под властью «жирных».
Большую оригинальность поэме придает ее метафорическая насыщенность, в ней чуть ли не каждая строка метафорична. Примером материализованной метафоры может служить «пожар сердца» поэта, который тушат пожарные, или «больные нервы», что «мечутся отчаянной чечеткой», заставляя рухнуть штукатурку в нижнем этаже.
Сплетая тему любви с темой современного строя, империалистической войны и предчувствием революционных битв, Маяковский раскрывает социальный смысл поэмы при помощи поэтических образов, впитавших в себя отзвуки политических и военных событий. Черная ночь сравнивается с провокатором Азефом; закат сопоставляется с марсельезой, а облака с забастовкой. О войне напоминают «небье лицо», которое кривится «суровой гримасой железного Бисмарка», гибель потопленного подводной лодкой немцев пассажирского парохода «Лузитания», ассоциации с жертвами войны. Границы времени и пространства расширены и далеко выходят за рамки повествования о любви.
Автор видит теперь не только отрицательные стороны большого города. По-новому им воспринята безъязыкая улица, у непривлекательных с виду представителей которой — шаг сажений. И если ранее поэт противостоял в своих произведениях тем, кто был обездолен и обезображен миром капитала, то теперь он чувствует свою общность с ними: «я» переходит в «мы».
Я знаю —
солнце померкло б, увидев
наших душ золотые россыпи!
В «Облаке в штанах» Маяковский выступает как «тринадцатый апостол», который; отвергая старый мир, предвещает близкую революцию.
Где глаз людей обрывается куцый,
главой голодных орд,
в терновом венце революций
грядет шестнадцатый год.
Лирический герой оказывается родствен горьковскому Данко, свою душу он готов вознести как знамя революционной борьбы.
Образ искалеченной, израненной, трагически звучащей души проходит через всю раннюю поэзию Маяковского, опровергая одно из основных положений итальянского футуризма об изжитости интереса к психологии, к чувствам человека.
Значительное место в дооктябрьском творчестве Маяковского занимает богоборческая тема, трактуемая не в романтически-дерзновенном, а в сатирическом тоне. Место традиционной высокой «тяжбы» с богом теперь занимают «распри» с ним. Такая трактовка предваряла развитие атеистической темы в советской поэзии.
В литературе о Маяковском не раз уже отмечалась близость поэта к экспрессионизму. Действительно, некоторыми сторонами своего раннего творчества Маяковский родствен экспрессионизму как мировому художественному явлению. С экспрессионистами его сближали гуманистический протест в защиту человека, живущего в мире, основанном на денежном расчете, выступления против стандартизации человеческой личности и ее подавления техникой. Их роднила яркая, кричащая тональность произведений, тяга к гиперболизму, деформация жизненных явлений и усложненная метафоризация душевных движений.
С экспрессионизмом Маяковского сближало также тяготение к условной обобщенности человеческих образов. Соприкасаясь в такой условности с драматургией Андреева, Маяковский предвосхитил своими ущербными персонажами обезличенных рабочих в позднее написанной экспрессионистской драме Кайзера «Газ».
Преодолевая груз футуристических увлечений, сразу же вступивших в противоречие с тяготением к социальному восприятию мира, Маяковский быстро шел к овладению социалистическим мировоззрением.
Он приветствовал Февральскую революцию, видя в ней начало новой эры.
Но по мере развития революционных событий поэт начинает постепенно понимать истинный смысл буржуазно-демократической революции. Об этом убедительно свидетельствовали опубликованные им стихотворения о мнимой революционности («Сказка о красной шапочке») и необходимости для воюющего народа осознать суть войны («К ответу!»).
Когда же встанешь во весь свой рост
ты, отдающий жизнь свою им?
Когда же в лицо им бросишь вопрос:
за что воюем?
В Октябре поэт сразу же заявил о своем желании работать с большевиками: «Моя революция. Пошел в Смольный. Работал. Все, что приходилось». В историю советской литературы Маяковский вошел как трибун революции, как поэт, открывший новую страницу в мировой революционной поэзии.
«Из улицы в улицу»
У-лица. Лица у догов годов рез-че.
Че-рез железных коней
с окон бегущих домов
прыгнули первые кубы.
Лебеди шей колокольных,
гнитесь в силках проводов!
В небе жирафий рисунок готов
выпестрить ржавые чубы.
Пестр, как форель, сын
безузорной пашни.
Фокусник рельсы
тянет из пасти трамвая,
скрыт циферблатами башни.
Мы завоеваны! Ванны.
Души. Лифт.
Лиф души расстегнули,
Тело жгут руки.
Кричи, не кричи:
«Я не хотела!» —
Резок жгут муки.
Ветер колючий
Трубе вырывает
дымчатой шерсти клок.
Лысый фонарь
сладострастно снимает
с улицы
черный чулок.
«Адище города»
Адище города окна разбили
на крохотные, сосущие светами адки.
Рыжие дьяволы, вздымались автомобили,
над самым ухом взрывая гудки.
А там, под вывеской, где сельди из Керчи
сбитый старикашка шарил очки
и заплакал, когда в вечереющем смерче
трамвай с разбега взметнул зрачки.
В дырах небоскребов, где горела руда
и железо поездов громоздило лаз –
крикнул аэроплан и упал туда,
где у раненого солнца вытекал глаз.
И тогда уже – скомкав фонарей одеяла –
ночь излюбилась, похабна и пьяна,
а за солнцами улиц где-то ковыляла
никому не нужная, дряблая луна.
«Нате!»
Через час отсюда в чистый переулок
вытечет по человеку ваш обрюзгший жир,
а я вам открыл столько стихов шкатулок,
я – бесценных слов мот и транжир.
Вот вы, мужчина, у вас в усах капуста
Где-то недокушанных, недоеденных щей;
вот вы, женщина, на вас белила густо,
вы смотрите устрицей из раковин вещей.
Все вы на бабочку поэтиного сердца
взгромоздитесь, грязные, в калошах и без калош.
Толпа озвереет, будет тереться,
ощетинит ножки стоглавая вошь.
А если сегодня мне, грубому гунну,
кривляться перед вами не захочется – и вот
я захохочу и радостно плюну,
плюну в лицо вам
я – бесценных слов транжир и мот.
«А вы могли бы»
Я сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана;
я показал на блюде студня
косые скулы океана.
На чешуе жестяной рыбы
прочел я зовы новых губ.
А вы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб?
«Послушайте» 1914
Послушайте!
Ведь, если звезды зажигают –
значит – это кому-нибудь нужно?
Значит – кто-то хочет, чтобы они были?
Значит – кто-то называет эти плевочки
жемчужиной?
И, надрываясь
в метелях полуденной пыли,
врывается к богу,
боится, что опоздал,
плачет,
целует ему жилистую руку,
просит –
чтоб обязательно была звезда! –
клянется –
не перенесет эту беззвездную муку!
А после ходит тревожный,
но спокойный наружно.
Говорит кому-то:
“Ведь теперь тебе ничего?
Не страшно? Да?!”
Послушайте!
Ведь, если звезды зажигают –
значит – это кому-нибудь нужно?
Значит – это необходимо,
чтобы каждый вечер
над крышами
загоралась хоть одна звезда?!
«А все-таки»
Улица провалилась, как нос сифилитика.
Река – сладострастье, растекшееся в слюни.
Отбросив белье до последнего листика,
сады похабно развалились в июне.
Я вышел на площадь,
выжженный квартал
надел на голову, как рыжий парик.
Людям страшно – у меня изо рта
шевелит ногами непрожеванный крик.
Но меня не осудят, но меня не облают,
как пророку, цветами устелят мне след.
Все эти, провалившиеся носами, знают:
я – ваш поэт.
Как трактир, мне страшен ваш страшный суд!
Меня одного сквозь горящие здания
проститутки, как святыню, на руках понесут
и покажут богу в свое оправдание.
И бог заплачет над моею книжкой!
Не слова – судороги, слипшиеся комом;
и побежит по небу с моими стихами под мышкой
и будет, задыхаясь, читать их своим знакомым.
«Мама и убитый немцами вечер» 1914
По черным улицам белые матери
судорожно простерлись, как по гробу глазет.
Вплакались в орущих о побитом неприятеле:
“Ах, закройте, закройте глаза газет!”
Письмо. Мама, громче!
Дым. Дым. Дым еще!
Что вы мямлите, мама, мне?
Видите -весь воздух вымощен
громыхающим под ядрами камнем!
Ма – а – а – ма!
Сейчас притащили израненный вечер.
Крепился долго, кургузый,
шершавый, и вдруг, –
надломивши тучные плечи,
расплакался, бедный, на шее Варшавы.
Звезды в платочках из синего ситца
визжали: “Убит, дорогой,
дорогой мой!”
И глаз новолуния страшно косится
на мертвый кулак с зажатой обоймой.
Сбежались смотреть литовские села,
как, поцелуем в обрубок вкована,
слезя золотые глаза костелов,
пальцы улиц ломала Ковна.
А вечер кричит, безногий,
безрукий, “Неправда,
я еще могу-с – хе! –
выбряцав шпоры в горящей мазурке,
выкрутить русый ус!”
Звонок. Что вы, мама?
Белая, белая, как на гробе глазет.
“Оставьте! О нем это,
об убитом, телеграмма.
Ах, закройте,
закройте глаза газет!”
«Гимн критику»
От страсти извозчика и разговорчивой прачки
невзрачный детеныш в результате вытек.
Мальчик – не мусор, не вывезешь на тачке.
Мать поплакала и назвала его: критик.
Отец, в разговорах вспоминая родословные,
любил поспорить о правах материнства.
Такое воспитание, светское и салонное,
оберегало мальчика от уклона в свинство.
Как роется дворником к кухарке сапа,
щебетала мамаша и кальсоны мыла;
от мамаши мальчик унаследовал запах
и способность вникать легко и без мыла.
Когда он вырос приблизительно с полено
и веснушки рассыпались, как рыжики на блюде,
его изящным ударом колена
провели на улицу, чтобы вышел в люди.
Много ль человеку нужно? – Клочок –
небольшие штаны и что-нибудь из хлеба.
Он носом, хорошеньким, как построчный пятачок,
обнюхал приятное газетное небо.
И какой-то обладатель какого-то имени
нежнейший в двери услыхал стук.
И скоро критик из имениного вымени
выдоил и брюки, и булку, и галстук.
Легко смотреть ему, обутому и одетому,
молодых искателей изысканные игры
и думать: хорошо – ну, хотя бы этому
потрогать зубенками шальные икры.
Но если просочится в газетной сети
о том, как велик был Пушкин или Дант,
кажется, будто разлагается в газете
громадный и жирный официант.
И когда вы, наконец, в столетний юбилей
продерете глазки в кадильной гари,
имя его первое, голубицы белей,
чисто засияет на поднесенном портсигаре.
Писатели, нас много. Собирайте миллион.
И богадельню критикам построим в Ницце.
Вы думаете – легко им наше белье
ежедневно прополаскивать в газетной странице!
Маяковский пришел в русскую поэзию в последнее предоктябрьское пятилетие. Его первые стихи напечатаны в 1912 году. И они сразу же стали заметным явлением.
Величие Маяковского — в поэтическом свидетельстве своего времени, в огромной духовной напряженности и трагедийности, художественной честности.
Всем своим творчеством он служил революции, советской власти. Но в то же время он был проникновенным лириком, умеющим выразить сокровенные чувства масштабно и необычно.
Ранний Маяковский — бунтарь, отвергающий основы старого мира, призывающий к свержению старых устоев:
Сегодня надо кастетом кроиться миру в черепе!
Было время, когда критики утверждали, что «агитатор, горлан-главарь» погубил в себе настоящего поэта, так как поэзия и социальная революция — вещи несовместимые. Маяковский своим творчеством опроверг это мнение. Он оставался великим поэтом всегда, «сплошным сердцем», «навеки раненым любовью», открытым «болям, обидам». Андрей Платонов сказал о Маяковском: «Он был мастером большой, всеобщей жизни и потратил свое сердце на ее устройство».
В ранней поэзии Маяковского много полемики. Маяковский хотел отойти от традиционного изображения чувств в поэзии, приблизить поэтическую речь к разговорному языку. Его лирический герой выходит на улицу, заставляя говорить фабричные трубы, громады городских домов. Он несет «громаду-ненависть, громаду-любовь», решительное убеждение, какими должны быть человек и жизнь. Но представления лирического героя о жизни плохо согласуются с ней самой. И здесь кроется причина страданий героя.
Ранняя поэзия Маяковского — неистовый бег в поисках человека, родной души, любви, счастья.
Маяковский — максималист. У него огромные требования. Согласиться на что-то маленькое он не может:
Что может хотеться этакой глыбе?
А глыбе многое хочется!
Человек обречен на одиночество и страдание в огромном и страшном мире:
Пройду, любовницу мою волоча.
В какой ночи, бредовой, недужной, какими
Голиафами я зачат —такой большой и такой ненужный.
Мотив трагического одиночества проходит через все творчество Маяковского. Его герой страдает от неразделенной любви, от непонятости:
А такому, ткнуться куда?
Где для меня уготовано логово?
Все дореволюционное творчество Маяковского — трагическая исповедь сердца:
У прочих знаю сердца дом я.
Оно в груди — любому известно!
На мне ж с ума сошла анатомия.
Сплошное сердце —гудит повсеместно.
Любовь-страдание, любовь-мука преследовали Маяковского. Эта тема не нова в поэзии. Но Маяковский не мог смириться с горечью и отчаянием. Его герой протестует гневно и деятельно:
До края полное сердце
Вылью в исповеди!
Грядущие люди!
Кто вы?
Вот — я,
Весь боль и ушиб.
Вам завещаю я сад фруктовый
моей великой души.
Сила поэтических строк Маяковского не только в глобальном изображении всепоглощающего чувства, но и в жизнеутверждающем оптимизме. И потому так неотразимы его «нет» и «долой», что за ними всегда идет «да».
В.В. Маяковский в молодости принадлежал к поэтам-футуристам, потом был связан с литературным движением «ЛЕФ». Но, несмотря на то, что это, в принципе, обусловило некоторые особенности его творчества и образ лирического героя, творчество Маяковского невозможно свести к теории и практике различных школ и течений. Как всякий «большой» поэт, он оказался выше школ.
Несмотря на политический пафос по отношению к традициям 19 века, у Маяковского можно легко найти многообразные переклички с важнейшими ключевыми темами литературы Золотого века. Пафос ранней лирики Маяковского – конфликт поэта и толпы («А вы могли бы?», «Вам!», «Ничего не понимаю»), опоэтизированное «безумие» («Я и Наполеон», «Вот так я сделался собакой»), ирония по отношению к собственному вкусу («Нате!, «Скрипка и немножко нервно», «Кофта фата»), тема трагической неразделенной любви («Ко всему»), своеобразный эгоцентризм и богоборчество лирического героя («Себе, любимому, посвящает эти строки автор», поэма «Облако в штанах»). Все это отсылает читателя к традициям «байронического» романтизма.
Лирический герой раннего Маяковского имеет две ипостаси: с одной стороны – оптимистически настроенный герой великой эпохи (поэма «Хорошо!» и др.). С другой стороны – трагическая, страдающая личность (ранние поэмы). Принято считать, что в ранний период у поэта преобладают трагические мотивы. Тем более, что сама жизнь Маяковского закончилась трагедией – он всегда предсказывал свое самоубийство.
Основной конфликт лирического героя раннего Маяковского – противостояние «я» и мира. Можно привести лишь некоторые примеры символических мотивов, выражающих подобный конфликт. Это утрата человеческого языка («Вот так я сделался собакой»), похороны смеха («Чудовищные похороны»), распродажа своих душевных богатств «за одно только слово, ласковое, человечье» («Душевная распродажа»). Уже сейчас мы видим, что образ лирического героя практически сливается с образом поэта. «Я» в произведениях – это сам поэт, сам Маяковский. Лирический герой – это, прежде всего, выразитель его взглядов на окружающие реалии, отражение его жизненных позиций.
Особое место в ранней лирике занимает поэма «Облако в штанах». Поэма задумана как «четыре крика четырех частей». Герой отрицает все: «долой вашу любовь», «долой ваш строй», «долой ваше искусство», «долой вашу религию». Можно сказать, что весь сюжет поэмы представляет собой развитие трагической метафоры. Поэт мечтает слиться с миром, это неоромантическая вселенская тоска по миру, глобальное одиночество. Это выражается с помощью характерного для Маяковского ассоциативного образного ряда. С его помощью поэт пытается снять драматическое напряжение, преодолеть разрыв между собой и миром. Основная характеристика этого образного ряда – сравнение небесного, космического, вселенского с материально-телесным, животным: «Вселенная спит, положив на лапу с клещами звезд огромное ухо».
Часто один и тот же сквозной мотив относится то к лирическому герою, то к миру. Иногда фраза строится так, что не сразу понятно, говорится о лирическом герое или о целом мире:
Чтоб жить не в жертву дома дырам.
Чтоб мог в родне отныне стать
Отец, по крайней мере, миром,
Землей, по крайней мере, мать.
«Про это».
Часто используется олицетворение абстрактных предметов. Например, «уткнувшись дождю лицом в его лицо рябое», «как у каждого порядочного праздника» и так далее. Это как бы диалог с материей, попытка включить категории личного «я» в разговор о мире вещей или абстрактных понятий.
Почему же лирический герой в ранней лирике Маяковского предстает перед читателем в философском контексте? Откуда это желание «стать всем миром», слиться с миром?
Дело в том, что В.В. Маяковский пытается найти свое место в мире. Поэтому и его лирический герой стремится не к выражению своей яркой индивидуальности, а к доказательству причастности к общему мирозданию. Герою необходимо доказать, что он – часть целого. Отсюда и это неприятие общества, существующего порядка. Маяковский в лице лирического героя стремится к единению с вселенной. Он хочет найти точку равновесия и обрести душевную гармонию.
Прошедший XX век был веком колоссальных общественных противоречий и потрясений. Каждый век нуждается в собственном поэте, который сделал бы “боль времен своею собственною болью”. Таким поэтом своего времени был Маяковский; с его мощной, властно вошедшей в наше сознание и литературу поэзией связано очень многое. Он первый, используя свой необыкновенный ритм, соединил политику и лирику. Вся его любовь к человеку вылилась в мощную струю нового искусства. В поэме “Человек” он пишет: “И только боль моя острей, стою, огнем объят, на несгораемом костре немыслимой любви”.
Он верил в революцию, боролся стихом с ее врагами, видя их не только в Колчаке и Деникине, но и в советских, новых мещанах, “дряни”. А сегодняшние противники поэта не хотят этого замечать. Не знают они и другого: есть ранний Маяковский, тонкий лирик, необычайно одаренный стилист, подлинный новатор стихосложения, экспериментатор в области формы. Располагая стихи “лесенкой”, он добился того, что каждое слово стало значимым, весомым. Рифма его необычайная, она как бы “внутренняя”, чередование слогов не явное, не очевидное — это белый стих. А как выразительна ритмика его стихов! Кажется, будто ритм в поэзии — самое главное, сначала рождается он, а потом уже мысль, идея, образ.
Послушайте!
Если звезды зажигают,
Значит, это кому-нибудь нужно…
В юности Маяковский был связан с футуристами, но он пошел дальше своих собратьев по перу и сумел раздвинуть рамки своего творчества, чтобы стать на голову выше всех. После революции имя Горького стало символом буревестника революции. Блок воспринимался “как трагический поэт эпохи”, услышавший музыку революции. Маяковский вошел в нашу культуру поэтическим знаменосцем Октября, первым поверившим в светлое будущее страны. Каждый поэт рано или поздно дает оценку своему творчеству, а Маяковский верил, что его поэзия будет нужна народу. Если многие не понимали поэта, считая его временным глашатаем революции, то сам Маяковский утверждал обратное. “Мой стих громаду лет прорвет и явится весомо, грубо, зримо, как в наши дни вошел водопровод, сработанный еще рабами Рима” — писал поэт в поэме “Во весь голос”.
Уже в ранних стихах он нашел необычные и мощные способы выражения антивоенных мыслей:
По черным улицам белые матери
Судорожно простерлись, как по гробу глазет.
Вплакались в орущих о побитом неприятеле:
“Ах, закройте, закройте глаза газет!”
Нестандартные абзацы, со временем превратившиеся в знаменитую лесенку, большое количество неологизмов, превращение привычных слов в нестандартные, скрытый юмор, часто переходящий в сарказм, — это далеко не полный перечень новаторства поэзии Маяковского. В лирике он оставался верен этим приемам. Даже в такой социальной поэме, как “Хорошо”, он не удерживал свою лирическую фантазию.
…В деревнях — крестьяне.
Бороды веники.
Сидят папаши.
Каждый хитр.
Землю попашет,
попишет стихи”
Лишь лежа в такую вот гололедь,
зубами вместе проляскав
поймешь, нельзя на людей жалеть
ни одеяло, ни ласку
Если я чего написал
если чего сказал
тому виной глаза-небеса,
любимой моей глаза
Не домой, не на суп,
а к любимой в гости,
две морковки несу
за зеленый хвостик…
Мало поэтов, которые умели совместить реальность разрухи, социальную и революционную страсть с нежной лирикой любовного признания:
Я
много дарил
конфет да букетов, Но больше всех
дорогих даров Я помню
_ морковь драгоценную эту И полполена
березовых дров.
И конечно, поет не был бы самим собой, если бы после описания этого голода и холода не добавил:
Мне
легче, чем всем, — я Маяковский. Сижу
и ем
кусок конский…
Поэты способны предчувствовать, предугадывать. Молодой Маяковский предугадал самого себя, свое творчество, сказав: Я сразу смазал карту будня…”
Действительно, в его творчестве есть все, что угодно, кроме обыденности. Возможно, потому, что он умел играть “ноктюрн на флейте водосточных труб”…
Маяковский был сложной, противоречивой натурой, но он был настолько глубок в своих сомнениях и прозрениях, что рядом в ту пору по силе идеи, выраженной в его стихах, сопоставить было некого. Многие поэты, не приняв революции, уехали в другие страны, другие творили в более интимном, узком масштабе. Даже Есенин, певец тончайших оттенков человеческой души, не смог понять всего размаха происходящих событий. Маяковский пишет о тяжелом труде поэта: “Поэзия — та же добыча радия, в грамм — добыча, в год — труды: изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды”.
Наш современник Е.Евтушенко очень точно сказал, что поэт в России больше, чем поэт. Это полностью можно отнести к Маяковскому. Как он хотел был понятым! Какой только травле он не подвергался, но оставался верен себе, не поменял убеждений в зависимости от смены власти. Он верил, что сумеет быть понятым потомками. В своей предсмертной поэме “Во весь голос”, которую он успел закончить, поэт писал: “Я к вам приду в коммунистическое далёко, не так, как песенно-есенинский витязь. Мой стих дойдет через хребты веков и через головы поэтов и правительств”.
Сразу после его похорон Марина Цветаева писала: “Боюсь, что, несмотря на народные похороны, весь плач по нем Москвы и России. Россия до сих пор не поняла, кто ей был дан в лице Маяковского”.
В.В. Маяковский в молодости принадлежал к поэтам-футуристам, потом был связан с литературным движением «ЛЕФ». Но, несмотря на то, что это, в принципе, обусловило некоторые особенности его творчества и образ лирического героя, творчество Маяковского невозможно свести к теории и практике различных школ и течений. Как всякий «большой» поэт, он оказался выше школ.
Несмотря на политический пафос по отношению к традициям 19 века, у Маяковского можно легко найти многообразные переклички с важнейшими ключевыми темами литературы Золотого века. Пафос ранней лирики Маяковского – конфликт поэта и толпы («А вы могли бы?», «Вам!», «Ничего не понимаю»), опоэтизированное «безумие» («Я и Наполеон», «Вот так я сделался собакой»), ирония по отношению к собственному вкусу («Нате!, «Скрипка и немножко нервно», «Кофта фата»), тема трагической неразделенной любви («Ко всему»), своеобразный эгоцентризм и богоборчество лирического героя («Себе, любимому, посвящает эти строки автор», поэма «Облако в штанах»). Все это отсылает читателя к традициям «байронического» романтизма.
Лирический герой раннего Маяковского имеет две ипостаси: с одной стороны – оптимистически настроенный герой великой эпохи (поэма «Хорошо!» и др.). С другой стороны – трагическая, страдающая личность (ранние поэмы). Принято считать, что в ранний период у поэта преобладают трагические мотивы. Тем более, что сама жизнь Маяковского закончилась трагедией – он всегда предсказывал свое самоубийство.
Основной конфликт лирического героя раннего Маяковского – противостояние «я» и мира. Можно привести лишь некоторые примеры символических мотивов, выражающих подобный конфликт. Это утрата человеческого языка («Вот так я сделался собакой»), похороны смеха («Чудовищные похороны»), распродажа своих душевных богатств «за одно только слово, ласковое, человечье» («Душевная распродажа»). Уже сейчас мы видим, что образ лирического героя практически сливается с образом поэта. «Я» в произведениях – это сам поэт, сам Маяковский. Лирический герой – это, прежде всего, выразитель его взглядов на окружающие реалии, отражение его жизненных позиций.
Особое место в ранней лирике занимает поэма «Облако в штанах». Поэма задумана как «четыре крика четырех частей». Герой отрицает все: «долой вашу любовь», «долой ваш строй», «долой ваше искусство», «долой вашу религию». Можно сказать, что весь сюжет поэмы представляет собой развитие трагической метафоры. Поэт мечтает слиться с миром, это неоромантическая вселенская тоска по миру, глобальное одиночество. Это выражается с помощью характерного для Маяковского ассоциативного образного ряда. С его помощью поэт пытается снять драматическое напряжение, преодолеть разрыв между собой и миром. Основная характеристика этого образного ряда – сравнение небесного, космического, вселенского с материально-телесным, животным: «Вселенная спит, положив на лапу с клещами звезд огромное ухо».
Часто один и тот же сквозной мотив относится то к лирическому герою, то к миру. Иногда фраза строится так, что не сразу понятно, говорится о лирическом герое или о целом мире:
Чтоб жить не в жертву дома дырам.
Чтоб мог в родне отныне стать
Отец, по крайней мере, миром,
Землей, по крайней мере, мать.
«Про это».
Часто используется олицетворение абстрактных предметов. Например, «уткнувшись дождю лицом в его лицо рябое», «как у каждого порядочного праздника» и так далее. Это как бы диалог с материей, попытка включить категории личного «я» в разговор о мире вещей или абстрактных понятий.
Почему же лирический герой в ранней лирике Маяковского предстает перед читателем в философском контексте? Откуда это желание «стать всем миром», слиться с миром?
Дело в том, что В.В. Маяковский пытается найти свое место в мире. Поэтому и его лирический герой стремится не к выражению своей яркой индивидуальности, а к доказательству причастности к общему мирозданию. Герою необходимо доказать, что он – часть целого. Отсюда и это неприятие общества, существующего порядка. Маяковский в лице лирического героя стремится к единению с вселенной. Он хочет найти точку равновесия и обрести душевную гармонию.
Маяковский ворвался в поэзию через футуризм: свежо, необычно, ярко, мощно. «Я сразу смазал карту будняя…» – он не положил, а расплескал поэтические краски, предстал как поэт-романтик, умеющий подняться над серой обыденностью, мещанством. Он в самом простом, банальном и тривиальном мог увидеть поэзию, красоту, гармонию.
Своим стихом лирический герой Маяковского бросил вызов сытым, самодовольным людям, не желающим или не могущим понимать его новаторства, его права творить. Именно с протеста эстетического, с протеста в сфере искусства начинается Маяковский. И только потом он перерастает в протест против привычных устоев жизни. Маяковский революционен не столько политически, сколько морально, эстетически.
В ранней лирике обнажился конфликт лирического героя с целым миром, этот конфликт поэтически выразился в формуле «я – вы» («А вы могли бы?», «Вам!», «Нате!» и др.).
Лирический герой в поэзии Маяковского – человек смелый, оригинальный, стремящийся к постоянному движению, обновлению. Ему нужно, чтобы «звёзды зажигали», он может назвать «эти плевочки жемчужинами». Он производит впечатление сильного, огромного, грубого великана. Но этот великан, кажущийся всесильным, вдруг оказывается беззащитным перед «стоглавой вошью» безликой толпы, идущей против него. Он ощущает себя «таким большим и таким ненужным», «бабочку поэтиного сердца» топчут «грязные в калошах и без калош», и он страдает от одиночества и невостребованности в этой озверевшей толпе: «Я одинок, как последний глаз у идущего к слепым человека».
До революции лирический герой ведёт с этим миром «вы» как бы личную, частную борьбу. После революции крепнет уверенность лирического героя в том, что в этой борьбе он не одинок. «Я» очень часто переходит в «мы» и конфликт обретает форму «мы – вы»:
Мы идём, зажатые железной клятвой,
За неё – на крест и – пулею чешите!..
Но лирическое «я» всё равно всегда присутствует: он научился считать общее дело строительства нового мира своим личным, кровным делом. Его патриотизм и гражданственность не искусственны, не выдуманы и не приспособлены к революции, они – свойство его личности. Это особенно заметно в «Стихах о советском паспорте», «Товарищу Нетте…», стихах заграничных циклов. Гордость за родину, в которой человек, как кажется поэту, духовно раскрепостился, для него выше, чем гордость за достижения западной цивилизации, превращающей человека в бездушного робота. Отсюда:
У советских собственная гордость:
На буржуев смотрим свысока.
Главное художественное свойство лирического героя Маяковского – это новаторство, которое включает в себя:
· свободу и дерзость в выборе изобразительных средств;
· новую поэтическую систему (тоническое стихосложение);
· использование глубоких живописных метафор и оксюморонов;
· смелые эпитеты, сравнения, гиперболы;
· новый тип рифм, основанных на созвучии, а не точном совпадении звуков;
· частое употребление неологизмов;
· сюжетность, разговорность поэтической интонации;
· новая графика стиха (лесенка), позволяющая усиливать значимость каждого слова в строке.
Трагичность лирического героя заключается в том, что его мечты и устремления всегда выше и крупнее самой жизни. Но именно без таких смелых и честных максималистов-романтиков во все времена трудно строить новую жизнь или переделывать старую.
Человек с тонкой душевной организацией, Маяковский всю свою жизнь протестовал против зла, насилия, бездуховности окружающего его мира. Поэтому вполне логично, что основное качество лирического героя Маяковского – бунтарство. Особенно ярко это проявляется в его ранней поэзии.
Здесь перед нами предстает бунтарь-пессимист. Он изо всех сил стремится что-то сказать людям, но его никто не слушает. Поэтому из его уст вылетает крик-отчаяние:
Душа не хочет немая идти,
А сказать кому?
Лирический герой пытается сказать людям о необходимости перемен, прокричать о том, что они несчастны. Но он видит вокруг себя лишь людей, с которых стекает «обрюзгший жир». Все свое бунтарское настроение ранний лирический герой Маяковского направляет на воодушевление людей, на их пробуждение, на освобождение их от гнета буржуазных условностей, которые не дают свободно любить, жить, творить. В стихотворении «А вы могли бы?..» поэт вопрошает:
А вы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб?
Стихотворение Маяковского «Нате!» (1913) – одно из самых ярких и характерных произведений раннего творчества поэта. Само название настраивает нас на эпатажный лад. Просторечное и грубое «Нате!», который герой бросает бездушной и пошлой публике, объясняет его отношение к ней. Герой, как подачку, швыряет этой публике свои стихи, не надеясь уже на их понимание, а тем более достойную оценку творчества.
Лирический герой говорит с людьми о самом наболевшем, о том, что он отрывает от сердца: «я вам открыл столько стихов шкатулок, я – бесценных слов мот и транжир». Эпитет «бесценных» подчеркивает значимость этих слов для лирического героя.
Почему он называет себя «мотом и транжиром?» Мне кажется, с одной стороны, потому, что герой осознает всю тщетность своих усилий раскрыться перед вечно жующими «жирными» мужчинами и женщинами. А с другой – эти определения указывают на силу и мощную энергию героя, который, не жалея себя, будет и дальше пытаться что-то сделать, изменить своим творчеством мир.
Но что же публика? Ей все равно. Эти люди погрязли в мелочных заботах из «мира вещей». Они намертво спрятали свою душу в раковине и теперь не способны понимать что-либо, не касающееся их желудка.
Постепенно границы стихотворения начинают расширяться. Теперь герой оказывается один на один со всем враждебным ему миром, с толпой. Очень сильна и ярка метафора, которая характеризует эти отношения:
Все вы на бабочку поэтиного сердца
взгромоздитесь, грязные, в калошах и без калош.
Калоши здесь являются очень точной деталью, характеризующей «сытую и пошлую публику». Для героя она «грязна», грязна прежде всего душой, потому что глуха ко всему прекрасному.
Далее картина разворачивается, усиливая свое воздействие. Эти люди в калошах превращаются в толпу, которая мощной стеной встает против лирического героя, не желая понимать и принимать его. Сравнение «ощетинит ножки стоглавая вошь» носит оценочный характер. В нем заключено отношение лирического героя в толпе, которая вызывает лишь омерзение.
Но лирический герой считает себя свободным от мнения этой толпы. С радостью и смехом он констатирует, что может в любой момент просто плюнуть в лицо всей этой публике. Что это значит? Мне кажется, Маяковский имеет в виду, что он может открыто сказать этим людям все, что он о них думает. Его герой может позволить себе любой эпатаж, чтобы как-то «расшевелить» толпу, заставить ее чувствовать.
Завершается стихотворение повторением строки из первой строфы стихотворения. В ней герой еще раз повторяет, что он «бесценных слов транжир и мот». Несмотря на все одиночество лирического героя, стихотворение это позитивно. Оно подчеркивает силу, свободу, яркость поэта, который будет «делать свое дело», несмотря ни на что.
Таким образом, основной мотив раннего творчества Маяковского – противостояние героя и равнодушной и враждебной ему толпы. Лирический герой выполняет возложенную на него миссию: сделать людей лучше, заставить их прозреть. Он чувствует в себе силы бороться дальше, несмотря на сопротивление пассивной «вечно жующей» толпы.
Маяковский пришел в русскую поэзию в последнее предоктябрьское пятилетие. Его первые стихи напечатаны в 1912 году. И они сразу же стали заметным явлением.
Величие Маяковского — в поэтическом свидетельстве своего времени, в огромной духовной напряженности и трагедийности, художественной честности.
Всем своим творчеством он служил революции, советской власти. Но в то же время он был проникновенным лириком, умеющим выразить сокровенные чувства масштабно и необычно.
Ранний Маяковский — бунтарь, отвергающий основы старого мира, призывающий к свержению старых устоев:
Сегодня надо кастетом кроиться миру в черепе!
Было время, когда критики утверждали, что «агитатор, горлан-главарь» погубил в себе настоящего поэта, так как поэзия и социальная революция — вещи несовместимые. Маяковский своим творчеством опроверг это мнение. Он оставался великим поэтом всегда, «сплошным сердцем», «навеки раненым любовью», открытым «болям, обидам». Андрей Платонов сказал о Маяковском: «Он был мастером большой, всеобщей жизни и потратил свое сердце на ее устройство».
В ранней поэзии Маяковского много полемики. Маяковский хотел отойти от традиционного изображения чувств в поэзии, приблизить поэтическую речь к разговорному языку. Его лирический герой выходит на улицу, заставляя говорить фабричные трубы, громады городских домов. Он несет «громаду-ненависть, громаду-любовь», решительное убеждение, какими должны быть человек и жизнь. Но представления лирического героя о жизни плохо согласуются с ней самой. И здесь кроется причина страданий героя.
Ранняя поэзия Маяковского — неистовый бег в поисках человека, родной души, любви, счастья.
Маяковский — максималист. У него огромные требования. Согласиться на что-то маленькое он не может:
Что может хотеться этакой глыбе?
А глыбе многое хочется!
Человек обречен на одиночество и страдание в огромном и страшном мире:
Пройду, любовницу мою волоча.
В какой ночи, бредовой, недужной, какими
Голиафами я зачат —такой большой и такой ненужный.
Мотив трагического одиночества проходит через все творчество Маяковского. Его герой страдает от неразделенной любви, от непонятости:
А такому, ткнуться куда?
Где для меня уготовано логово?
Все дореволюционное творчество Маяковского — трагическая исповедь сердца:
У прочих знаю сердца дом я.
Оно в груди — любому известно!
На мне ж с ума сошла анатомия.
Сплошное сердце —гудит повсеместно.
Любовь-страдание, любовь-мука преследовали Маяковского. Эта тема не нова в поэзии. Но Маяковский не мог смириться с горечью и отчаянием. Его герой протестует гневно и деятельно:
До края полное сердце
Вылью в исповеди!
Грядущие люди!
Кто вы?
Вот — я,
Весь боль и ушиб.
Вам завещаю я сад фруктовый
моей великой души.
Сила поэтических строк Маяковского не только в глобальном изображении всепоглощающего чувства, но и в жизнеутверждающем оптимизме. И потому так неотразимы его «нет» и «долой», что за ними всегда идет «да».