Сочинение на тему лирика марины цветаевой

15 вариантов

1. Сочинение на тему: Лирика Марины Цветаевой.
   Марина Цветаева – яркая и значительная поэтесса первой половины XX века.
   Все в ее личности и поэзии (для нее это нерасторжимое единство) резко выходило из общего круга традиционных представлений, господствовавших литературных вкусов. В этом была и сила, и самобытность ее поэтического слова, а вместе с тем и досадная обреченность жить не в основном потоке своего времени, а где-то рядом с ним, вне самых насущных запросов и требований эпохи. Со страстной убежденностью провозглашенный ею в ранней юности жизненный принцип: быть только самой собой, ни в чем не зависеть ни от времени, ни от среды – обернулся в дальнейшем неразрешимыми противоречиями трагической личной судьбы.
   Характер Марины всегда был трудным и изменчивым. “Ее жизнь была клубком прозрений и ошибок”,- говорил Илья Эренбург, хорошо ее знавший. Поступками Цветаевой с детства и до самой смерти правило воображение, воспитанное на книгах.
   Стихи Цветаева начала писать с шести лет, не только по-русски, но с той же легкостью по-французски и по-немецки. В 1910 году она тайком от семьи выпустила довольно объемный сборник стихов “Вечерний альбом”. Его заметили и одобрили самые взыскательные критики: В. Я. Брюсов, Н. С. Гумилев, М. А. Волошин. Стихи юной Цветаевой подкупали своей талантливостью, своеобразием и непосредственностью, а некоторые из них уже предвещали будущего великого поэта, и в первую очередь безудержная и страстная “Молитва”, написанная в день семнадцатилетия:
   Христос и Бог! Я жажду чуда
   Теперь, сейчас, в начале дня!
   О, дай мне умереть, покуда
   Вся жизнь как книга для меня.
   Нет, она вовсе не хотела умирать в этот момент. Напротив, в стихотворении звучит скрытое обещание жить и творить: “Я жажду всех дорог!” Цветаева вообще жадно любила жизнь и, как свойственно поэту-романтику, предъявляла ей непомерные требования.
   Вслед за “Вечерним альбомом” появились еще два стихотворных сборника Цветаевой: “Волшебный фонарь” (1912) и “Из двух книг” (1913), выпущенных на средства издательства “Оле-Лукойе”, руководил которым друг юности Цветаевой Сергей Эфрон, за которого в 1912 году она вышла замуж. В это время Цветаева – “великолепная и победоносная” – жила очень напряженной духовной жизнью. Цветаева настолько хорошо знала цену себе как поэту, что дерзнула записать в своем дневнике: “В своих стихах я уверена непоколебимо”. “Волшебный фонарь” составили зарисовки семейного быта, портреты близких людей, мамы и сестры, знакомых, пейзажи Москвы и Тарусы. В этой книге впервые прозвучала в полную силу тема любви.
   Многие из своих стихов Цветаева посвящала поэтам-современникам. А. А. Блок в жизни Цветаевой был единственным поэтом, которого она чтила не как собрата по “старинному ремеслу”, а как божество от поэзии, которому поклонялась, называя “вседержителем моей души”. “Коленопреклонением” стали все ее стихи, посвященные Блоку. Уважением и любовью дышит стихотворение “Ахматовой”:
   Мы коронованы тем, что одну с тобой
   Мы землю топчем, что небо над нами – то же!
   И тот, кто ранен смертельной твоей судьбой,
   Уже бессмертным на смертное сходит ложе.
   Со временем в поэзию Марины Цветаевой врывается новизна. Душа поэта начинает раскрываться в полной своей гармонии. В стихах поэтессы можно слышать шквальные ветры, ритмы, заклятия, причитания и стоны. Ее поэзия представляет собой антипод всей поэзии Анны Ахматовой. В стихах 1916-1917 годов много пространства, дорог, быстро бегущих туч, осторожных теней, шорохов, криков птиц, закатов, предвещающих неминуемую бурю:
   И тучи оводов вокруг равнодушных кляч,
   И ветром вздутый калужский родной кумач,
   И посвист перепелов, и большое небо,
   И волны колоколов над волнами хлеба…
   Стихи этого периода и написанные позднее вошли в сборники “Версты”, “Версты I”, “Версты II”. Годы революции и гражданской войны явились страшным испытанием для Цветаевой. Но она не была бы большим поэтом, если бы не отозвалась на эти события:
   Если душа родилась крылатой –
   Что ей хоромы – и что ей хаты!
   Что Чингисхан ей и что – Орда!
   Два на миру у меня врага,
   Два близнеца, неразрывно-слитых:
   Голод голодных – и сытость сытых!
   Свою жизнь Цветаева воспринимает как предначертанную книгу судеб. Свой крестный путь она проходит, воплощая его в стихах. Это по плечу лишь великим поэтам:
   Пригвождена к позорному столбу
   Славянской совести старинной.
   С змеею в сердце и с клеймом на лбу.
   Я утверждаю, что – невинна.
   Я утверждаю, что во мне покой
   Причастницы перед причастьем.
   Что не моя вина, что я с рукой
   По площадям стою – за счастьем.
   Особенно трудно складывается жизнь Цветаевой в 20-е годы: разлука с мужем, потеря работы, голод, смерть дочери. По воспоминанию современников, это было настоящее хождение по мукам. Но в противовес этому растут ее стихи. Никогда Цветаева не писала так вдохновенно, напряженно и разнообразно. С 1917 по 1920 год она успела создать больше трехсот стихотворений, большую поэму-сказку, шесть романтических пьес. Цветаева находилась в поразительном расцвете творческих сил. Создается впечатление, что ее поэтическая энергия становилась тем больше, чем непосильнее делалось для нее внешнее, бытовое существование. В этот период обозначились два направления в творчестве поэтессы. Первый – это надуманная, книжно-театральная романтика. Второй – народное, или, как она сама говорила, “русское” направление. Оно обозначилось еще в 1916 году. К стихам этого направления относятся: “И зажег, голубчик, спичку…”, “Простите меня, мои горы!..”, цикл стихов о Степане Разине. И в этот же самый период в лирике Цветаевой появились стихи о предназначении поэта:
   В черном небе – слова начертаны,
   И ослепли глаза прекрасные…
   И нестрашно нам ложе смертное,
   И несладко нам ложе страстное.
   В поте – пишущий, в поте – пашущий!
   Нам знакомо иное рвение:
   Легкий огнь, над кудрями пляшущий, –
   Дуновение – вдохновения!
   Гений вдохновения – единственный повелитель поэта. И сама она, женщина-поэт, уподобляется птице Феникс, которая поет только в огне.
   Особенной доверительности Цветаева достигает тем, что большинство ее стихотворений написано от первого лица. Это делает ее близкой и понятной, почти родной читателям. И ее жизнелюбие, любовь к России и к русской речи становятся наиболее понятными.
   Октябрьской революции Марина Цветаева не приняла и не поняла, в литературном мире она по-прежнему держалась особняком. В мае 1922 года Цветаева со своей дочерью отправилась за границу к мужу. Жизнь в эмиграции была трудной. Поначалу Цветаеву принимали как свою, охотно печатали и хвалили, но вскоре картина существенно изменилась. Бело эмигрантская среда с ее яростной грызней всевозможных “фракций” и “партий” раскрылась перед поэтессой во всей своей неприглядности. Цветаева все меньше и меньше печаталась, а многие ее произведения годами лежали в столе. Решительно отказавшись от своих былых иллюзий, она ничего не оплакивала и не предавалась воспоминаниям об ушедшем прошлом.
   Вокруг Цветаевой все теснее смыкалась глухая стена одиночества. Ей некому было прочесть свои стихи, некого спросить, не с кем порадоваться. Но и в такой глубокой изоляции она продолжала писать.
   Убежав от революции, именно там, за рубежом, Цветаева впервые обрела трезвый взгляд на социальное неравенство, увидела мир без романтических покровов. Самое ценное в зрелом творчестве Цветаевой – ее неугасимая ненависть к “бархатной сытости” и всякой пошлости. В то же время в Цветаевой все более растет и укрепляется живой интерес к тому, что происходит в России. “Родина не есть условность территории, а принадлежность памяти и крови, – писала она.- Не быть в России, забыть Россию может бояться только тот, кто Россию мыслит вне себя. В ком она внутри – тот теряет ее лишь вместе с жизнью”. Тоска по России сказывается в таких лирических стихотворениях, как “Рассвет на рельсах”, “Лучина”, “Русской ржи от меня поклон”, “О, неподатливый язык…”.
   К 30-м годам Цветаева ясно осознала рубеж, отделивший ее от белой эмиграции. Важное значение для понимания поэзии этого времени имеет цикл “Стихи к сыну”, где она во весь голос говорит о Советском Союзе как о стране совершенно особого склада, неудержимо рвущейся вперед – в будущее, в само мироздание.
   Езжай, мой сын, в свою страну, –
   В край – всем краям наоборот!
   Куда назад идти – вперед…
   Личная драма поэтессы тесно переплелась с трагедией века,. Она увидела звериный оскал фашизма и успела проклясть его. Последнее, что Цветаева написала в эмиграции,- цикл гневных антифашистских стихов о Чехословакии, которую она нежно и преданно любила. Это поистине “плач гнева и любви”, крик живой, но истерзанной души:
   Отказываюсь – быть. В Бедламе нелюдей
   Отказываюсь – жить. С волками площадей
   Отказываюсь – выть. С акулами равнин
   Отказываюсь плыть – Вниз по теченью спин.
   В 1939 году Цветаева вернулась на Родину.
   Возвратясь в Россию, Цветаева продолжала работать в жестоких лишениях и одиночестве. Она пишет прекрасные стихи, замечательные поэмы, стихотворные драмы. Поэзия зрелой Цветаевой монументальна, мужественна и трагична. Она писала и думала только о большом и веником, важном. Искала и прокладывала в поэзии новые пути. Стих ее со временем твердеет, теряет прежнюю летучесть. Цветаева становится, пожалуй, одним из самых сложных поэтов России. Стихи ее нельзя читать между делом. Читатель просто вязнет в богатстве образов, мыслей, напоре страстей и чувств. Поэзия Цветаевой требует встречной работы мысли и сердца:
   Наша совесть – не ваша совесть
   Полно! – Вольно! – о всем забыв.
   Дети, сами пишите повесть
   Дней своих и страстей своих.
   Вскоре грянула война. Превратности эвакуации забросили Цветаеву сначала в Чистополь, а затем в Елабугу. где ее настигло одиночество, о котором она с таким глубоким чувством говорила в своих стихах. Потеряв всякую веру, Цветаева покончила жизнь самоубийством. И прошел еще не один десяток лет, прежде чем сбылось ее юношеское пророчество:
   Разбросанным в пыли по магазинам
   Где их никто не брал и не берет),
   Моим стихам, как драгоценным винам,
   Настанет свой черед.
   Имя Марины Цветаевой неотделимо от истории отечественной поэзии. Сила ее стихов – не в зрительных образах, а в завораживающем потоке все время меняющихся, гибких, вовлекающих в себя ритмов. То торжественно-приподнятые, то разговорно-бытовые, то песенно-распевные, то задорно-лукавые, иронически-насмешливые, они в своем интонационном богатстве мастерски передают переливы гибкой, выразительной, емкой и меткой русской речи.
   О чем бы ни писала Марина Цветаева – об отвлеченном или глубоко личном,- ее стихи всегда вызваны к жизни реально существующими обстоятельствами, подлинным внутренним велением. Правда чувства и честность слова – вот для нее высший завет искусства.
   В общей истории отечественной поэзии Марина Цветаева всегда будет занимать особое место. Подлинное новаторство ее поэтической речи было естественным воплощением в слове мятущегося, вечно ищущего истины беспокойного духа. Поэт предельной правды чувства, она со всей своей не просто сложившейся судьбой, со всей яркостью и неповторимостью самобытного дарования по праву вошла в русскую поэзию первой половины XX века.

2. В художественный мир Цветаевой трудно вникнуть, а иногда даже и невозможно, не понимая первооснов. Дневниковые очерки стихов трудно не прокомментировать. “Живу с Алей и Ириной в Борисоглебском пер., против двух деревьев, в чердачной комнате, бывшей Сережиной. Счастлива лампочкой у самой подушки, тишиной, тетрадкой, папиросой, иногда – хлебом. Пишу скверно, тороплюсь…”
   Все в ее личности и поэзии (для нее это нерасторжимое единство) резко выходило из общего круга традиционных представлений, господствовавших литературных вкусов. В этом была и сила, и самобытность ее поэтического слова, а вместе с тем и досадная обреченность жить не в основном потоке своего времени, а где-то рядом с ним, вне самых насущных запросов и требований эпохи. Со страстной убежденностью провозглашенный ею в ранней юности жизненный принцип: быть только самой собой, ни в чем не зависеть ни от времени, ни от среды — обернулся в дальнейшем неразрешимыми противоречиями трагической личной судьбы.
   Цветаева единственно существенным признает закономерности той действительности, которая преображена поэзией, творчеством. Именно поэтому в эмиграции она продолжает отстаивать свое право на вторую, преображенную искусством реальность и в очерке о М. Волошине “Живое о живом”, и в эпистолярном романе с Б.Пастернаком, с которым едва была знакома, и свое право считаться адресатом любовных стихов Мандельштама. Такая зависимость от собственных гиперболических чувств практически не выносима – иногда для других и всегда для себя самой. Отсюда – ощущение своей “безмерности в мире мер”, своей обреченности на изгнанничество, так как оно само по себе, вместе с избранничеством, удел поэта. Отсюда в стихотворении “О, слезы на глазах!..” из цикла “Стихов к Чехии” неожиданное и ожидаемое разочарование в мире, во всем.
   Характер Марины всегда был трудным и изменчивым. “Ее жизнь была клубком прозрений и ошибок”,— говорил Илья Эренбург, хорошо ее знавший. Поступками Цветаевой с детства и до самой смерти правило воображение, воспитанное на книгах.
   Стихи Цветаева начала писать с шести лет, не только по-русски, но с той же легкостью по-французски и по-немецки. В 1910 году она тайком от семьи выпустила довольно объемный сборник стихов “Вечерний альбом”. Его заметили и одобрили самые взыскательные критики: В. Я. Брюсов, Н. С. Гумилев, М. А. Волошин. Стихи юной Цветаевой подкупали своей талантливостью, своеобразием и непосредственностью, а некоторые из них уже предвещали будущего великого поэта, и в первую очередь безудержная и страстная “Молитва”, написанная в день семнадцатилетия:
   Христос и Бог! Я жажду чуда
   Теперь, сейчас, в начале дня!
   О, дай мне умереть, покуда
   Вся жизнь как книга для меня.
   Нет, она вовсе не хотела умирать в этот момент. Напротив, в стихотворении звучит скрытое обещание жить и творить: “Я жажду всех дорог!” Цветаева вообще жадно любила жизнь и, как свойственно поэту-романтику, предъявляла ей непомерные требования.
   Вслед за “Вечерним альбомом” появились еще два стихотворных сборника Цветаевой: “Волшебный фонарь” (1912) и “Из двух книг” (1913), выпущенных на средства издательства “Оле-Лукойе”, руководил которым друг юности Цветаевой Сергей Эфрон, за которого в 1912 году она вышла замуж. В это время Цветаева — “великолепная и победоносная” — жила очень напряженной духовной жизнью. Цветаева настолько хорошо знала цену себе как поэту, что дерзнула записать в своем дневнике: “В своих стихах я уверена непоколебимо”. “Волшебный фонарь” составили зарисовки семейного быта, портреты близких людей, мамы и сестры, знакомых, пейзажи Москвы и Тарусы. В этой книге впервые прозвучала в полную силу тема любви.
   “Отказываюсь — быть” — эти слова уже давно стали своеобразным девизом Цветаевой и нашли свое эстетическое воплощение в произведениях, созданных в эмиграции, — “Поэме Горы” и “Поэме Конца”. Они написаны под влиянием разлуки с Константином Родзевичем, разлуки неизбежной для Цветаевой, потому что она – поэт и не может жить без “сонмов, снов, крылатых коней”.
   На мой взгляд, отрицание и разрушение – это самые настоящие черты авангарда. И уникальность этой поэтессы в том, что она нашла точку соприкосновения традиции и новаторства, чего–то нового, “меры” и “безмерности” и оказалась вне групп, вне пристрастий, как политических, так и эстетических. Быть самой собою, ни у кого ничего не брать, не подражать, не подвергаться влияниям общественности – такою была Цветаева в России и такою осталась она в наших сердцах.

3. 1. М. И. Цветаева — поэт-бунтарь.
   2. Красота лирики.
   3. Итоги жизни и творчества Цветаевой.
   Стихи растут, как звезды и как розы,
   Как красота — ненужная в семье…
   М. И. Цветаева
   Судьба М. И. Цветаевой, поэта большой величины первой половины XX века, была яркой и трагической. Ее личность и ее поэзия — нерасторжимы. И все в них резко отличалось от всего, созданного до Цветаевой. Хорошо знавший Цветаеву И. Г. Эренбург так говорит о ней: «Марина Цветаева совмещала в себе старомодную учтивость и бунтарство, пиетет перед гармонией и любовью к душевному косноязычию, предельную гордость и предельную простоту. Ее жизнь была клубком прозрений и ошибок». В этом заключалась самобытность ее поэзии. С ранней юности поэт решила для себя: всегда быть самой собой, ни в чем не зависеть ни от общества, ни от времени. Эта обостренная самостоятельность, самобытность сделала жизнь Цветаевой очень непростой. Ведь жила она в сложные времена революции, смены власти, приоритетов.
   М. И. Цветаева родилась в Москве 26 сентября 1892 году. И вот как она пишет об этом:
   Красною кистью
   Рябина зажглась.
   Падали листья.
   Я родилась.
   Спорили сотни
   Колоколов.
   День был субботний:
   Иоанн Богослов.
   Мне и доныне
   Хочется грызть
   Красной рябины
   Горькую кисть.
   Горькая рябина стала символом судьбы Цветаевой. Через всю свою жизнь поэт пронесла свою любовь к Москве, родному дому, всему тому, символом чего стала рябина.
   Поэзия Цветаевой стала неотъемлемой частью духовной жизни русского человека. Стихи для нее были практически единственным средством самовыражения. В ее лирике отразились все мысли, все метания человека:
   По тебе тоскует наша зала, —
   Ты в тени ее видал едва —
   По тебе тоскуют те слова,
   Что в тени тебе я не сказала.
   Цветаева начала писать стихи с шести лет, как по-русски, так и на французском и немецком языках. Печататься стала с шестнадцати. В 1910 году она в тайне от семьи выпустила «Вечерний альбом». Сборник был одобрен такими светилами поэтического небосвода, как В. Я. Брюсовым, Н. С. Гумилевым, М. А. Волошиным. Стихи поэта были еще незрелы, но подкупали талантливостью и непосредственностью. Брюсов так писал об этом сборнике: «Несомненно талантливая Марина Цветаева может дать нам настоящую поэзию интимной жизни и может, при той легкости, с какой она, как кажется, пишет стихи, растратить все свои дарования на ненужные, хотя бы и изящные безделушки». Волошин особенно поддержал юного поэта:
   К Вам душа так радостно влекома…
   О, какая веет благодать
   От страниц «Вечернего альбома»!
   Кто Вам дал такую ясность красок?
   Кто Вам дал такую точность слов?
   Ваша книга — это весть «оттуда»,
   Утренняя, благостная весть…
   Я давно уж не приемлю чуда…
   Но как сладко слышать: «Чудо есть!»
   Лирическая героиня ранней Цветаевой — юная девушка, мечтающая о любви. Некоторые стихи «Вечернего альбома» уже предвещали будущего поэта. Вот строки из стихотворения «Молитва»:
   Христос и Бог! Я жажду чуда
   Теперь, сейчас, в начале дня!
   О, дай мне умереть, покуда
   Вся жизнь как книга для меня.
   Ты мудрый, ты не скажешь строго:
   «Терпи, еще не кончен срок».
   Ты сам мне подал — слишком много!
   Я жажду сразу — всех дорог!
   Сборник стихов «Волшебный фонарь» открывался таким обращением к читателю:
   Милый читатель! Смеясь как ребенок,
   Весело встреть мой волшебный фонарь,
   Искренний смех твой, да будет он звонок
   И безотчетен, как встарь.
   В этой книге Цветаева отразила семейный быт, обрисовала родных и знакомых, подарила читателю пейзажи Москвы и Тарусы:
   В небе — вечер, в небе — тучки,
   В зимнем сумраке бульвар.
   Наша девочка устала,
   Улыбаться перестала.
   Держат маленькие ручки синий шар.
   Стихотворение «Моим стихам, написанным так рано…» было создано в 1913 году. Оно стало программным и пророческим для творчества Цветаевой. Недаром оно открывает многие современные сборники стихов Цветаевой:
   Моим стихам, написанным так рано,
   Что и не знала я, что я — поэт,
   Сорвавшимся, как брызги из фонтана,
   Как искры из ракет,
   Ворвавшимся, как маленькие черти,
   В святилище, где сон и фимиам,
   Моим стихам, как драгоценным винам,
   Настанет свой черед.
   С первых же шагов Цветаевой в мире литературы началась ее трагедия — трагедия непризнанности и одиночества.
   В 1913—1915 годах появились «Юношеские стихи» Цветаевой, которые никогда не издавались отдельным сборником. «Юношеские стихи» поэта отличаются жизнелюбием и передают состояние счастья.
   Сложным было восприятие поэтом революции 1917 года. Проливаемая в гражданской войне кровь отталкивала Цветаеву:
   Белый был — красным стал:
   Кровь обагрила.
   Красным был — белый стал:
   Смерть победила.
   Цветаева не поняла и не приняла революцию, что удивительно при ее пылкой боевой натуре. Она уехала в эмиграцию. Но, как это ни трагично, именно там осознала всю глубину социального неравенства.
   В 1922 году вышла книга Цветаевой «Версты», составлена она была из стихов, написанных еще в 1916 году. В этой книге поэт воспевает любовь к городу на Неве. Включен в «Версты» цикл стихов, посвященных Блоку:
   Имя твое — птица в руке,
   Имя твое — льдинка на языке.
   Одно-единственное движенье губ.
   Имя твое — пять букв.
   Мячик, пойманный на лету,
   Серебряный бубенец во рту.
   Камень, кинутый в тихий пруд,
   Всхлипнет так, как тебя зовут…
   Имя твое, — ах, нельзя! —
   Имя твое — поцелуй в глаза,
   В нежную стужу недвижных век,
   Имя твое — поцелуй в снег.
   Ключевой, ледяной, голубой глоток.
   С именем твоим — сон глубок.
   М. И. Цветаева несколько лет прожила за границей. Там она тосковала по родной стране. Тоска по родине раскрывается в таких стихах Цветаевой, как «Рассвет на рельсах», «Лучина», «Русской ржи от меня поклон» и в новых других. Цветаева вернулась в Россию в 1939 году. За некоторое время до этого она осознала всю пропасть, пролегшую между нею и белоэмигрантами. Она столкнулась с острым одиночеством и непониманием за границей, в чужом мире. Но и Россия не подарила ей счастья: на родине поэта ожидали нищета и одиночество, муж и дочь Цветаевой были арестованы.
   Одним из ее последних произведений было стихотворение «Не умрешь, народ». Оно звучит как проклятие фашизму.
   Значителен вклад М. И. Цветаевой в русское стихосложение XX века. Наследие поэта велико. Помимо лирических стихов, Цветаева писала поэмы, драмы, автобиографическую и мемуарную литературу, историко-литературную и философско-критическую прозу. Ее жизнь была сложной и трагичной, и это отразилось в ее удивительно красивых стихах.
   Хотелось бы завершить свое сочинение строками из раннего стихотворения М. И. Цветаевой
   «Идешь, на меня похожий»;
   Идешь, на меня похожий,
   Глаза устремляя вниз.
   Я их опускала — тоже!
   Прохожий, остановись!
   Прочти — слепоты куриной
   И маков набрав букет,
   Что звали меня Мариной
   И сколько мне было лет.
   Не думай, что здесь — могила,
   Что я появлюсь, грозя…
   Я слишком сама любила
   Смеяться, когда нельзя!

4. В этих стихах главное — не слова, не их буквальное значение, а то, что за ними… То, к чему бегут строчки; то, к чему ведут стремительные рельсы-тире; то, к чему влечёт скрытая в стихах стремительная интонация… Поэзия Марины Ивановны Цветаевой интуитивна. Чувство, острота и сила, — вот основа её стихов. Чем же еще, как не пронзительной точностью интуиции, объяснить такие строки:
   Моим стихам, как драгоценным винам,
   Настанет свой черед.
   И черед настал. Сейчас Цветаева современна, как никогда. Читаема и любима почти всеми. Почему же?.. Может быть, потому, что каждый человек в глубине души уверен в собственной исключительности, неповторимости (и правильно уверен!), а проникший в стихи Марины Ивановны ощущает, что это написано о нем. Её стихи — подтверждение мыслей, может быть, каждого из нас. Только вот мы не смогли, не сумели. А она сказала:
   Я обращаюсь с требованием веры
   И с просьбой о любви
   За то, что мне прямая неизбежность —
   Прощение обид,
   За всю мою безудержную нежность
   И слишком гордый вид,
   За быстроту стремительных событий,
   За правду, за игру…
   — Послушайте! — еще меня любите
   За то, что я умру.
   Ведь это — про нас! Это мы так думаем о себе, это мы нуждаемся в любви и вере!.. В этом — секрет огромного обаяния цветаевской лирики. Поэт не боится раскрываться до конца, говорить с читателем о самом сокровенном — о том, чем, кажется, нельзя ни с кем поделиться… Здесь любое фальшивое слово показалось бы пошлостью. Но фальши у Цветаевой нет. Вся она — прямота и резкость:
   Другие — с очами и личиком светлым,
   А я-то ночами беседую с ветром,
   Не с тем — италийским
   Зефиром младым, —
   С хорошим, с широким,
   Российским, сквозным!
   В любовной лирике Цветаевой — та же резкость и сила. Почти все она говорит в лоб, прямо — казалось бы, что можно скрыть за такими словами? На самом-то деле — очень многое:
   Всей бессоницей я тебя люблю.
   Всей бессоницей я тебе внемлю —
   О ту пору, как по всему Кремлю
   Просыпаются звонари.
   Но моя река — да с твоей рекой,
   Но моя рука — да с твоей рукой
   Не сойдутся, Радость моя, доколь
   Не догонит заря – зари.
   А сколько у М.Цветаевой стихов о Москве, о России!.. Сколько слов посвятила она своему страшному времени — тому, что для нас уже история!.. И в любом стихотворении сквозь боль и сожаление видна настоящая, самая чистая и сильная любовь поэта к своему Отечеству:
   Даль, прирожденная, как боль,
   Настолько Родина и столь —
   Рок, что повсюду, через всю
   Даль — всю ее с собой несу!
   Обостренно-болезненное мировосприятие Цветаевой чувствуется в каждой строчке, не случайно так часты в ее стихах слова «боль», «удар», «ожог»… Ожогом, болью была сама душа поэта. И каждый из тех, кто в сегодняшние дни берет в руки томик стихов Марины Цветаевой, понимает эту боль и, читая стихи, разделяет ее.

5. Марина Цветаева — яркий и значительный поэт первой половины XX века.
   Все в ее личности и поэзии (для нее это нерасторжимое единство) резко выходило из общего круга традиционных представлений, господствовавших литературных вкусов. В этом была и сила, и самобытность ее поэтического слова, а вместе с тем и досадная обреченность жить не в основном потоке своего времени, а где-то рядом с ним, вне самых насущных запросов и требований эпохи. Со страстной убежденностью провозглашенный ею в ранней юности жизненный принцип: быть только самой собой, ни в чем не зависеть ни от времени, ни от среды — обернулся в дальнейшем неразрешимыми противоречиями трагической личной судьбы.
   Характер Марины всегда был трудным и изменчивым. “Ее жизнь была клубком прозрений и ошибок”,— говорил Илья Эренбург, хорошо ее знавший. Поступками Цветаевой с детства и до самой смерти правило воображение, воспитанное на книгах.
   Стихи Цветаева начала писать с шести лет, не только по-русски, но с той же легкостью по-французски и по-немецки. В 1910 году она тайком от семьи выпустила довольно объемный сборник стихов “Вечерний альбом”. Его заметили и одобрили самые взыскательные критики: В. Я. Брюсов, Н. С. Гумилев, М. А. Волошин. Стихи юной Цветаевой подкупали своей талантливостью, своеобразием и непосредственностью, а некоторые из них уже предвещали будущего великого поэта, и в первую очередь безудержная и страстная “Молитва”, написанная в день семнадцатилетия:
   Христос и Бог! Я жажду чуда
   Теперь, сейчас, в начале дня!
   О, дай мне умереть, покуда
   Вся жизнь как книга для меня.
   Нет, она вовсе не хотела умирать в этот момент. Напротив, в стихотворении звучит скрытое обещание жить и творить: “Я жажду всех дорог!” Цветаева вообще жадно любила жизнь и, как свойственно поэту-романтику, предъявляла ей непомерные требования.
   Вслед за “Вечерним альбомом” появились еще два стихотворных сборника Цветаевой: “Волшебный фонарь” (1912) и “Из двух книг” (1913), выпущенных на средства издательства “Оле-Лукойе”, руководил которым друг юности Цветаевой Сергей Эфрон, за которого в 1912 году она вышла замуж. В это время Цветаева — “великолепная и победоносная” — жила очень напряженной духовной жизнью. Цветаева настолько хорошо знала цену себе как поэту, что дерзнула записать в своем дневнике: “В своих стихах я уверена непоколебимо”. “Волшебный фонарь” составили зарисовки семейного быта, портреты близких людей, мамы и сестры, знакомых, пейзажи Москвы и Тарусы. В этой книге впервые прозвучала в полную силу тема любви.
   Многие из своих стихов Цветаева посвящала поэтам-современникам. А. А. Блок в жизни Цветаевой был единственным поэтом, которого она чтила не как собрата по “старинному ремеслу”, а как божество от поэзии, которому поклонялась, называя “вседержителем моей души”. “Коленопреклонением” стали все ее стихи, посвященные Блоку. Уважением и любовью дышит стихотворение “Ахматовой”:
   Мы коронованы тем, что одну с тобой
   Мы землю топчем, что небо над нами — то же!
   И тот, кто ранен смертельной твоей судьбой,
   Уже бессмертным на смертное сходит ложе.
   Со временем в поэзию Марины Цветаевой врывается новизна. Душа поэта начинает раскрываться в полной своей гармонии. В стихах поэтессы можно слышать шквальные ветры, ритмы, заклятия, причитания и стоны. Ее поэзия представляет собой антипод всей поэзии Анны Ахматовой. В стихах 1916—1917 годов много пространства, дорог, быстро бегущих туч, осторожных теней, шорохов, криков птиц, закатов, предвещающих неминуемую бурю:
   И тучи оводов вокруг равнодушных кляч,
   И ветром вздутый калужский родной кумач,
   И посвист перепелов, и большое небо,
   И волны колоколов над волнами хлеба…
   Стихи этого периода и написанные позднее вошли в сборники “Версты”, “Версты I”, “Версты II”. Годы революции и гражданской войны явились страшным испытанием для Цветаевой. Но она не была бы большим поэтом, если бы не отозвалась на эти события:
   Если душа родилась крылатой —
   Что ей хоромы — и что ей хаты!
   Что Чингисхан ей и что — Орда!
   Два на миру у меня врага,
   Два близнеца, неразрывно-слитых:
   Голод голодных — и сытость сытых!
   Свою жизнь Цветаева воспринимает как предначертанную книгу судеб. Свой крестный путь она проходит, воплощая его в стихах. Это по плечу лишь великим поэтам:
   Пригвождена к позорному столбу
   Славянской совести старинной.
   С змеею в сердце и с клеймом на лбу.
   Я утверждаю, что — невинна.
   Я утверждаю, что во мне покой
   Причастницы перед причастьем.
   Что не моя вина, что я с рукой
   По площадям стою — за счастьем.
   Особенно трудно складывается жизнь Цветаевой в 20-е годы: разлука с мужем, потеря работы, голод, смерть дочери. По воспоминанию современников, это было настоящее хождение по мукам. Но в противовес этому растут ее стихи. Никогда Цветаева не писала так вдохновенно, напряженно и разнообразно. С 1917 по 1920 год она успела создать больше трехсот стихотворений, большую поэму-сказку, шесть романтических пьес. Цветаева находилась в поразительном расцвете творческих сил. Создается впечатление, что ее поэтическая энергия становилась тем больше, чем непосильнее делалось для нее внешнее, бытовое существование. В этот период обозначились два направления в творчестве поэтессы. Первый — это надуманная, книжно-театральная романтика. Второй — народное, или, как она сама говорила, “русское” направление. Оно обозначилось еще в 1916 году. К стихам этого направления относятся: “И зажег, голубчик, спичку…”, “Простите меня, мои горы!..”, цикл стихов о Степане Разине. И в этот же самый период в лирике Цветаевой появились стихи о предназначении поэта:
   В черном небе — слова начертаны,
   И ослепли глаза прекрасные…
   И нестрашно нам ложе смертное,
   И несладко нам ложе страстное.
   В поте — пишущий, в поте — пашущий!
   Нам знакомо иное рвение:
   Легкий огнь, над кудрями пляшущий, —
   Дуновение — вдохновения!
   Гений вдохновения — единственный повелитель поэта. И сама она, женщина-поэт, уподобляется птице Феникс, которая поет только в огне.
   Особенной доверительности Цветаева достигает тем, что большинство ее стихотворений написано от первого лица. Это делает ее близкой и понятной, почти родной читателям. И ее жизнелюбие, любовь к России и к русской речи становятся наиболее понятными.
   Октябрьской революции Марина Цветаева не приняла и не поняла, в литературном мире она по-прежнему держалась особняком. В мае 1922 года Цветаева со своей дочерью отправилась за границу к мужу. Жизнь в эмиграции была трудной. Поначалу Цветаеву принимали как свою, охотно печатали и хвалили, но вскоре картина существенно изменилась. Бело эмигрантская среда с ее яростной грызней всевозможных “фракций” и “партий” раскрылась перед поэтессой во всей своей неприглядности. Цветаева все меньше и меньше печаталась, а многие ее произведения годами лежали в столе. Решительно отказавшись от своих былых иллюзий, она ничего не оплакивала и не предавалась воспоминаниям об ушедшем прошлом.
   Вокруг Цветаевой все теснее смыкалась глухая стена одиночества. Ей некому было прочесть свои стихи, некого спросить, не с кем порадоваться. Но и в такой глубокой изоляции она продолжала писать.
   Убежав от революции, именно там, за рубежом, Цветаева впервые обрела трезвый взгляд на социальное неравенство, увидела мир без романтических покровов. Самое ценное в зрелом творчестве Цветаевой — ее неугасимая ненависть к “бархатной сытости” и всякой пошлости. В то же время в Цветаевой все более растет и укрепляется живой интерес к тому, что происходит в России. “Родина не есть условность территории, а принадлежность памяти и крови, — писала она.— Не быть в России, забыть Россию может бояться только тот, кто Россию мыслит вне себя. В ком она внутри — тот теряет ее лишь вместе с жизнью”. Тоска по России сказывается в таких лирических стихотворениях, как “Рассвет на рельсах”, “Лучина”, “Русской ржи от меня поклон”, “О, неподатливый язык…”.
   К 30-м годам Цветаева ясно осознала рубеж, отделивший ее от белой эмиграции. Важное значение для понимания поэзии этого времени имеет цикл “Стихи к сыну”, где она во весь голос говорит о Советском Союзе как о стране совершенно особого склада, неудержимо рвущейся вперед — в будущее, в само мироздание.
   Езжай, мой сын, в свою страну,—
   В край — всем краям наоборот!
   Куда назад идти — вперед…
   Личная драма поэтессы тесно переплелась с трагедией века,. Она увидела звериный оскал фашизма и успела проклясть его. Последнее, что Цветаева написала в эмиграции,— цикл гневных антифашистских стихов о Чехословакии, которую она нежно и преданно любила. Это поистине “плач гнева и любви”, крик живой, но истерзанной души:
   Отказываюсь — быть. В Бедламе нелюдей
   Отказываюсь — жить. С волками площадей
   Отказываюсь — выть. С акулами равнин
   Отказываюсь плыть — Вниз по теченью спин.
   В 1939 году Цветаева вернулась на Родину.
   Возвратясь в Россию, Цветаева продолжала работать в жестоких лишениях и одиночестве. Она пишет прекрасные стихи, замечательные поэмы, стихотворные драмы. Поэзия зрелой Цветаевой монументальна, мужественна и трагична. Она писала и думала только о большом и веником, важном. Искала и прокладывала в поэзии новые пути. Стих ее со временем твердеет, теряет прежнюю летучесть. Цветаева становится, пожалуй, одним из самых сложных поэтов России. Стихи ее нельзя читать между делом. Читатель просто вязнет в богатстве образов, мыслей, напоре страстей и чувств. Поэзия Цветаевой требует встречной работы мысли и сердца:
   Наша совесть — не ваша совесть
   Полно! — Вольно! — о всем забыв.
   Дети, сами пишите повесть
   Дней своих и страстей своих.
   Вскоре грянула война. Превратности эвакуации забросили Цветаеву сначала в Чистополь, а затем в Елабугу. где ее настигло одиночество, о котором она с таким глубоким чувством говорила в своих стихах. Потеряв всякую веру, Цветаева покончила жизнь самоубийством. И прошел еще не один десяток лет, прежде чем сбылось ее юношеское пророчество:
   Разбросанным в пыли по магазинам
   (Где их никто не брал и не берет),
   Моим стихам, как драгоценным винам,
   Настанет свой черед.
   Имя Марины Цветаевой неотделимо от истории отечественной поэзии. Сила ее стихов — не в зрительных образах, а в завораживающем потоке все время меняющихся, гибких, вовлекающих в себя ритмов. То торжественно-приподнятые, то разговорно-бытовые, то песенно-распевные, то задорно-лукавые, иронически-насмешливые, они в своем интонационном богатстве мастерски передают переливы гибкой, выразительной, емкой и меткой русской речи.
   О чем бы ни писала Марина Цветаева — об отвлеченном или глубоко личном,— ее стихи всегда вызваны к жизни реально существующими обстоятельствами, подлинным внутренним велением. Правда чувства и честность слова — вот для нее высший завет искусства.
   В общей истории отечественной поэзии Марина Цветаева всегда будет занимать особое место. Подлинное новаторство ее поэтической речи было естественным воплощением в слове мятущегося, вечно ищущего истины беспокойного духа. Поэт предельной правды чувства, она со всей своей не просто сложившейся судьбой, со всей яркостью и неповторимостью самобытного дарования по праву вошла в русскую поэзию первой половины XX века.

6. Марина Цветаева — яркий и значительный поэт первой половины XX века.
   Все в ее личности и поэзии (для нее это нерасторжимое единство) резко выходило из общего круга традиционных представлений, господствовавших литературных вкусов. В этом была и сила, и самобытность ее поэтического слова, а вместе с тем и досадная обреченность жить не в основном потоке своего времени, а где-то рядом с ним, вне самых насущных запросов и требований эпохи. Со страстной убежденностью провозглашенный ею в ранней юности жизненный принцип: быть только самой собой, ни в чем не зависеть ни от времени, ни от среды — обернулся в дальнейшем неразрешимыми противоречиями трагической личной судьбы.
   Характер Марины всегда был трудным и изменчивым. “Ее жизнь была клубком прозрений и ошибок”,— говорил Илья Эренбург, хорошо ее знавший. Поступками Цветаевой с детства и до самой смерти правило воображение, воспитанное на книгах.
   Стихи Цветаева начала писать с шести лет, не только по-русски, но с той же легкостью по-французски и по-немецки. В 1910 году она тайком от семьи выпустила довольно объемный сборник стихов “Вечерний альбом”. Его заметили и одобрили самые взыскательные критики: В. Я. Брюсов, Н. С. Гумилев, М. А. Волошин. Стихи юной Цветаевой подкупали своей талантливостью, своеобразием и непосредственностью, а некоторые из них уже предвещали будущего великого поэта, и в первую очередь безудержная и страстная “Молитва”, написанная в день семнадцатилетия:
   Христос и Бог! Я жажду чуда
   Теперь, сейчас, в начале дня!
   О, дай мне умереть, покуда
   Вся жизнь как книга для меня.
   Нет, она вовсе не хотела умирать в этот момент. Напротив, в стихотворении звучит скрытое обещание жить и творить: “Я жажду всех дорог!” Цветаева вообще жадно любила жизнь и, как свойственно поэту-романтику, предъявляла ей непомерные требования.
   Вслед за “Вечерним альбомом” появились еще два стихотворных сборника Цветаевой: “Волшебный фонарь” (1912) и “Из двух книг” (1913), выпущенных на средства издательства “Оле-Лукойе”, руководил которым друг юности Цветаевой Сергей Эфрон, за которого в 1912 году она вышла замуж. В это время Цветаева — “великолепная и победоносная” — жила очень напряженной духовной жизнью. Цветаева настолько хорошо знала цену себе как поэту, что дерзнула записать в своем дневнике: “В своих стихах я уверена непоколебимо”. “Волшебный фонарь” составили зарисовки семейного быта, портреты близких людей, мамы и сестры, знакомых, пейзажи Москвы и Тарусы. В этой книге впервые прозвучала в полную силу тема любви.
   Многие из своих стихов Цветаева посвящала поэтам-современникам. А. А. Блок в жизни Цветаевой был единственным поэтом, которого она чтила не как собрата по “старинному ремеслу”, а как божество от поэзии, которому поклонялась, называя “вседержителем моей души”. “Коленопреклонением” стали все ее стихи, посвященные Блоку. Уважением и любовью дышит стихотворение “Ахматовой”:
   Мы коронованы тем, что одну с тобой
   Мы землю топчем, что небо над нами — то же!
   И тот, кто ранен смертельной твоей судьбой,
   Уже бессмертным на смертное сходит ложе.
   Со временем в поэзию Марины Цветаевой врывается новизна. Душа поэта начинает раскрываться в полной своей гармонии. В стихах поэтессы можно слышать шквальные ветры, ритмы, заклятия, причитания и стоны. Ее поэзия представляет собой антипод всей поэзии Анны Ахматовой. В стихах 1916—1917 годов много пространства, дорог, быстро бегущих туч, осторожных теней, шорохов, криков птиц, закатов, предвещающих неминуемую бурю:
   И тучи оводов вокруг равнодушных кляч,
   И ветром вздутый калужский родной кумач,
   И посвист перепелов, и большое небо,
   И волны колоколов над волнами хлеба…
   Стихи этого периода и написанные позднее вошли в сборники “Версты”, “Версты I”, “Версты II”. Годы революции и гражданской войны явились страшным испытанием для Цветаевой. Но она не была бы большим поэтом, если бы не отозвалась на эти события:
   Если душа родилась крылатой —
   Что ей хоромы — и что ей хаты!
   Что Чингисхан ей и что — Орда!
   Два на миру у меня врага,
   Два близнеца, неразрывно-слитых:
   Голод голодных — и сытость сытых!
   Свою жизнь Цветаева воспринимает как предначертанную книгу судеб. Свой крестный путь она проходит, воплощая его в стихах. Это по плечу лишь великим поэтам:
   Пригвождена к позорному столбу
   Славянской совести старинной.
   С змеею в сердце и с клеймом на лбу.
   Я утверждаю, что — невинна.
   Я утверждаю, что во мне покой
   Причастницы перед причастьем.
   Что не моя вина, что я с рукой
   По площадям стою — за счастьем.
   Особенно трудно складывается жизнь Цветаевой в 20-е годы: разлука с мужем, потеря работы, голод, смерть дочери. По воспоминанию современников, это было настоящее хождение по мукам. Но в противовес этому растут ее стихи. Никогда Цветаева не писала так вдохновенно, напряженно и разнообразно. С 1917 по 1920 год она успела создать больше трехсот стихотворений, большую поэму-сказку, шесть романтических пьес. Цветаева находилась в поразительном расцвете творческих сил. Создается впечатление, что ее поэтическая энергия становилась тем больше, чем непосильнее делалось для нее внешнее, бытовое существование. В этот период обозначились два направления в творчестве поэтессы. Первый — это надуманная, книжно-театральная романтика. Второй — народное, или, как она сама говорила, “русское” направление. Оно обозначилось еще в 1916 году. К стихам этого направления относятся: “И зажег, голубчик, спичку…”, “Простите меня, мои горы!..”, цикл стихов о Степане Разине. И в этот же самый период в лирике Цветаевой появились стихи о предназначении поэта:
   В черном небе — слова начертаны,
   И ослепли глаза прекрасные…
   И нестрашно нам ложе смертное,
   И несладко нам ложе страстное.
   В поте — пишущий, в поте — пашущий!
   Нам знакомо иное рвение:
   Легкий огнь, над кудрями пляшущий, —
   Дуновение — вдохновения!
   Гений вдохновения — единственный повелитель поэта. И сама она, женщина-поэт, уподобляется птице Феникс, которая поет только в огне.
   Особенной доверительности Цветаева достигает тем, что большинство ее стихотворений написано от первого лица. Это делает ее близкой и понятной, почти родной читателям. И ее жизнелюбие, любовь к России и к русской речи становятся наиболее понятными.
   Октябрьской революции Марина Цветаева не приняла и не поняла, в литературном мире она по-прежнему держалась особняком. В мае 1922 года Цветаева со своей дочерью отправилась за границу к мужу. Жизнь в эмиграции была трудной. Поначалу Цветаеву принимали как свою, охотно печатали и хвалили, но вскоре картина существенно изменилась. Бело эмигрантская среда с ее яростной грызней всевозможных “фракций” и “партий” раскрылась перед поэтессой во всей своей неприглядности. Цветаева все меньше и меньше печаталась, а многие ее произведения годами лежали в столе. Решительно отказавшись от своих былых иллюзий, она ничего не оплакивала и не предавалась воспоминаниям об ушедшем прошлом.
   Вокруг Цветаевой все теснее смыкалась глухая стена одиночества. Ей некому было прочесть свои стихи, некого спросить, не с кем порадоваться. Но и в такой глубокой изоляции она продолжала писать.
   Убежав от революции, именно там, за рубежом, Цветаева впервые обрела трезвый взгляд на социальное неравенство, увидела мир без романтических покровов. Самое ценное в зрелом творчестве Цветаевой — ее неугасимая ненависть к “бархатной сытости” и всякой пошлости. В то же время в Цветаевой все более растет и укрепляется живой интерес к тому, что происходит в России. “Родина не есть условность территории, а принадлежность памяти и крови, — писала она.— Не быть в России, забыть Россию может бояться только тот, кто Россию мыслит вне себя. В ком она внутри — тот теряет ее лишь вместе с жизнью”. Тоска по России сказывается в таких лирических стихотворениях, как “Рассвет на рельсах”, “Лучина”, “Русской ржи от меня поклон”, “О, неподатливый язык…”.
   К 30-м годам Цветаева ясно осознала рубеж, отделивший ее от белой эмиграции. Важное значение для понимания поэзии этого времени имеет цикл “Стихи к сыну”, где она во весь голос говорит о Советском Союзе как о стране совершенно особого склада, неудержимо рвущейся вперед — в будущее, в само мироздание.
   Езжай, мой сын, в свою страну,—
   В край — всем краям наоборот!
   Куда назад идти — вперед…
   Личная драма поэтессы тесно переплелась с трагедией века,. Она увидела звериный оскал фашизма и успела проклясть его. Последнее, что Цветаева написала в эмиграции,— цикл гневных антифашистских стихов о Чехословакии, которую она нежно и преданно любила. Это поистине “плач гнева и любви”, крик живой, но истерзанной души:
   Отказываюсь — быть. В Бедламе нелюдей
   Отказываюсь — жить. С волками площадей
   Отказываюсь — выть. С акулами равнин
   Отказываюсь плыть — Вниз по теченью спин.
   В 1939 году Цветаева вернулась на Родину.
   Возвратясь в Россию, Цветаева продолжала работать в жестоких лишениях и одиночестве. Она пишет прекрасные стихи, замечательные поэмы, стихотворные драмы. Поэзия зрелой Цветаевой монументальна, мужественна и трагична. Она писала и думала только о большом и веником, важном. Искала и прокладывала в поэзии новые пути. Стих ее со временем твердеет, теряет прежнюю летучесть. Цветаева становится, пожалуй, одним из самых сложных поэтов России. Стихи ее нельзя читать между делом. Читатель просто вязнет в богатстве образов, мыслей, напоре страстей и чувств. Поэзия Цветаевой требует встречной работы мысли и сердца:
   Наша совесть — не ваша совесть
   Полно! — Вольно! — о всем забыв.
   Дети, сами пишите повесть
   Дней своих и страстей своих.
   Вскоре грянула война. Превратности эвакуации забросили Цветаеву сначала в Чистополь, а затем в Елабугу. где ее настигло одиночество, о котором она с таким глубоким чувством говорила в своих стихах. Потеряв всякую веру, Цветаева покончила жизнь самоубийством. И прошел еще не один десяток лет, прежде чем сбылось ее юношеское пророчество:
   Разбросанным в пыли по магазинам
   (Где их никто не брал и не берет),
   Моим стихам, как драгоценным винам,
   Настанет свой черед.
   Имя Марины Цветаевой неотделимо от истории отечественной поэзии. Сила ее стихов — не в зрительных образах, а в завораживающем потоке все время меняющихся, гибких, вовлекающих в себя ритмов. То торжественно-приподнятые, то разговорно-бытовые, то песенно-распевные, то задорно-лукавые, иронически-насмешливые, они в своем интонационном богатстве мастерски передают переливы гибкой, выразительной, емкой и меткой русской речи.
   О чем бы ни писала Марина Цветаева — об отвлеченном или глубоко личном,— ее стихи всегда вызваны к жизни реально существующими обстоятельствами, подлинным внутренним велением. Правда чувства и честность слова — вот для нее высший завет искусства.
   В общей истории отечественной поэзии Марина Цветаева всегда будет занимать особое место. Подлинное новаторство ее поэтической речи было естественным воплощением в слове мятущегося, вечно ищущего истины беспокойного духа. Поэт предельной правды чувства, она со всей своей не просто сложившейся судьбой, со всей яркостью и неповторимостью самобытного дарования по праву вошла в русскую поэзию первой половины XX века.

7. Замечательный русский поэт Марина Цветаева однажды сказала: “Я не верю стихам, которые — льются. Рвутся — да! “И доказывала это на протяжении всей жизни собственными из сердца — строками. Это были удивительно живые стихи о пережитом, не просто о выстраданный — о горе. И у них всегда было и есть дыхание. В самом прямом смысле: слышно, как человек дышит. Все стихи Цветаевой имеют источник, имя которому — душу поэта. Если душа родилась крылатой — Что ей хоромы — и что ей хат Даже в самых первых, наивных, но уже талантливых стихах оказалась лучше качество Цветаевой как поэта — тождество между личностью, жизнью и словом. Вот почему мы говорим, что вся поэзия ее — исповедь! В октябре 1910 года Цветаева, еще ученица гимназии, на собственные деньги издает свой первый сборник стихов “Вечерний альбом”. Первая книга — дневник очень наблюдательного и одаренного ребенка: ничего не придумано, ничего не украшен прямо прожито ею:
   Ах, этот мир и счастье быть на свете Еще недоросль или передаст стихотворение?
   Уже в первой книге есть предельная искренность, ясно выраженная индивидуальность, даже нота трагизма среди наивных и светлых стихов:
   Ты дал мне детство — лучше сказки И дай мне смерть — в семнадцать лет
   На такие детские стихи откликнулись нынешние мастера. М. Волошин писал, что эти стихи “нужно читать подряд, как дневник, и тогда каждая строчка будет понятна и уместна. Об интимности, стихов Марины Цветаевой писал в 1910 году и В. Брюсов: “Когда читаешь ее книги, минутами становится неловко, словно заглянул нескромно через напивзакрите окно в чужую квартиру … Появляются уже не поэтические создания, но просто страницы чужого дневника”. Первые стихи — это обращение к матери, разговор с сестрой Асей, с подругами, признание в любви, поклонение Наполеону, размышления о смерти, любви, жизни. Это все, чем полная девочка в начале жизни, в светлых надеждах, в романтических мечтах: Храни, Господь, твой голос звонкий И мудрый ум в 16 лет! Свой любимого и мужа Марина Цветаева звала в стихах “царевичем”, “волшебником”, и сила ее любви не была тайной для читателя. Цветаева не могла любить, не увлекаясь, не склоняясь:
   В его лице я рыцарству верное Всем вам, кто жил и умирал без страха, — Такие — в роковые времена — Составляют стансы — и идут на плаху.
   В 1912 году появляется вторая книга Цветаевой — “Волшебный фонарь”, а затем в 1913 году — избранное “Из двух книг”, куда вошли лучшие стихи начинающей поэтессы. Темы и образы этих книг объединяет “детскость” — условная ориентация на романтическое видение мира глазами ребенка; детская влюбленность, непосредственность, любование жизнью. Поэтический язык этих сборников универсален и включает традиционный набор символов литературы первого десятилетия XX в. Способность “закриплюваты текущая мгновение “и автобиографичность стихотворений придают им дневниковых направленность. В предисловии к сборнику “Из двух книг” Цветаева уже открыто говорит о дневнике: “Все это было. Мои стихи — дневник, моя поэзия — поэзия имен. Поиск своего нового поэтического “я” отражается в поэзии Цветаевой 1913-1915 годов, объединенной в сборнике “Юношеские стихи” (он не опубликован). Сохраняя дневниковых последовательность, ее творчество “переходит” от условности к вполне жизненной откровенности; особое значение приобретают всевозможные подробности, детали быта. В произведениях тех лет она стремится воплотить то, о чем говорила еще в предисловии к избранному “Из двух книг”: “закрепляет ежесекундно, каждый жест — и форму руки, его бросила; не только дыхание — и вырез губ, с которых он, легкий, взлетел. Не пренебрегайте внешнего! .. “Поиск нового отразился и на общей организации ее стихов. Она широко использует логическое ударение, переносы, паузы не только для усиления экспрессивности стиха, но и для семантического контраста, для создания особого интонационного жеста.
   События первой мировой войны вносят новый пафос в русскую поэзию, и в лирике Цветаевой тоже начинается новый этап. Предреволюционные годы в ее творчестве отмечены появлением русских фольклорных мотивов, использованием традиций городского “жестокого” романса, частушек, заклятий. В стихах 1916 года, которые впоследствии вошли в “версты”, находят жизнь такие исконно цветаевськи темы, как Россия, поэзия, любовь. В этот период дочь Цветаевой Аля стала для матери гордостью, ожиданием чего из ряда вон исходящего:
   Все будет тебе покорно, И все при тебе — стихи. Ты, как я — бесспорно И лучше писать стихи …
   Ариадна Эфрон действительно родилась прекрасно талантливым человеком и смогла бы реализовать свои огромные способности, если бы не тяжелая ее судьба — сталинские лагеря, поселение. Далекая от политики, Марина Цветаева в своей “дневниковая” поэзии показала и отношение к революции, стала даже пророчицей:
   ? Осуществляет страшная спиванка, — Обеденный еще впереди! Воля! — Гулящая девка На шалях солдатских груди!
   Стихи, написанные в 1917-1920роках, вошли в сборник “Лебединый стан”. Оказалось, что не только о чувствах интимных может писать Цветаева: церковная Россия, Москва, юнкера, убитые в Нижнем, Корнилов, белогвардейцы (“белые звезды”, “белые праведники”) — вот образы этого сборника. Революция и гражданская война с болью прошли сквозь сердце Цветаевой, и пришло понимание, как прозрение: больно всем — и белым, и красным! Белый был — красным стал: Кровь почервонила. Красным был — белым стал: Смерть победила. Когда прежнее, привычное и понятное жизни было уже разрушено, когда Цветаева осталась с дочерью, должна была выживать, стихи ее особенно стали похожи на страницы дневника. Она начинает одно стихотворение словами: “Ты хочешь знать, как дни проходят?” И стихи рассказывают об этих днях — “Чердачный дворец мой …”,” Высоко мое оконце … “,” Сижу без света и без хлеба … ”
   И самое страшное — смерть от голода двухлетней дочери Ирины — тоже в стихах. Это исповедь матери, которая не смогла спасти двух дочерей и спасла одну! Две руки — ласкать, разглаживать Нежные головки пышные. Две руки — и вот одна из них За ночь оказалась лишняя.
   осталась с дочерью, должна была выживать, стихи ее особенно стали похожи на страницы дневника. Она начинает одно стихотворение словами: “Ты хочешь знать, как дни проходят?” И стихи рассказывают об этих днях — “Чердачный дворец мой …”,” Высоко мое оконце … “,” Сижу без света и без хлеба … ”
   И самое страшное — смерть от голода двухлетней дочери Ирины — тоже в стихах. Это исповедь матери, которая не смогла спасти двух дочерей и спасла одну! Две руки — ласкать, разглаживать Нежные головки пышные. Две руки — и вот одна из них За ночь оказалась лишняя.

8. Марина Цветаева удивительная женщина. Ее судь­ба была сложной, трагичной и жестокой. Если говорить о поэтах-женщинах, то, наверное, Марина Цветаева, как и Анна Ахматова, принадлежит к тем немногим русским поэтам, которых будут читать и в третьем тысячелетии. Цветаева своей жизнью доказала, что горе — это не по­зор, а несчастье и гордость могут идти рядом. И еще один великий урок: хороший мастер может отточить свое мас­терство и усовершенствовать его, несмотря на ужасные условия быта. Может быть, никто из русских писателей не был так унижен, как Мандельштам и Цветаева. Прав Б. Чичибабин: «Вошло в закон, что на Руси при жизни нет житья поэтам».
   Символом судьбы в поэзии Цветаевой была рябина: та­кая же горькая и пылающая!
   Рябину
   Рубили
   Зорькою.
   Рябина —
   Судьбина
   Горькая.
   Марина Цветаева была бесконечно талантлива. Один из своих очерков она назвала «Герой труда». Она и сама была героем труда и каждой своей строкой, каждой мыс­лью утверждала его величие и необходимость для челове­ка-творца.
   Стихи М. Цветаевой можно назвать исповедью. Это своеобразный поэтический дневник. Под каждым стихо­творением стоит дата: число, месяц, год; каждое стихот­ворение рассказывает о мимолетных ощущениях, пере­живаниях, событиях в жизни поэтессы.
   Поэзия Цветаевой напоминает маленькие музыкаль­ные пьесы. Ранние стихотворения тяготеют к традици­онно-классическому стиху. Зрелая Цветаева — это пуль­сирующий, внезапно обрывающийся ритм, отрывистые фразы.
   За этот ад,
   За этот бред
   Пошли мне сад
   На старость лет.
   1911 год — счастливый год в жизни Марины Цветае­вой. Именно в этом году в Крыму она знакомится с Сер­геем Эфроном. Ему, любимому мужу, другу, будут посвя­щены лучшие стихи о любви. Именно он вдохновлял на создание прекрасных стихов о любви.
   Читая стихи Цветаевой, мы переживаем вместе с ее героиней, которой не всегда везет в любви, но она всегда остается гордой, честной, независимой, как и сама Цве­таева.
   Все ведаю — не прекословь!
   Вновь зрячая — уж не любовница!
   Где отступается Любовь,
   Там подступает Смерть-садовница.
   Если сказать, что Цветаева любила мужа, это значит почти ничего не сказать: она его боготворила. Лирика поэтессы годов революции и гражданской войны, ког­да она была вся поглощена ожиданием вести от Сергея Эфрона, проникнута печалью и грустью. «Я вся закутана в печаль, — писала она. — Я живу печалью».
   В 1922 году Цветаева уезжает за границу. Семнадцать лет эмиграции оказались бедой, несчастьем, тоской. Ни­щета, унижение, бесправие окружили поэтесу со всех сто­рон. Ее письма и стихи тех лет потрясают как глубиной отчаянья, так и силой надежды, все же никогда не поки­давшей Цветаеву.
   Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
   И все равно, и все едино.
   Но если по дороге куст
   Встает, особенно рябина…
   М. Цветаева принадлежала к людям той эпохи, кото­рая была необычна сама по себе и делала необычными всех, живущих в это время. Поэтесса была хорошо зна­кома с В. Брюсовым, М. Волошиным, В. Маяковским, Б. Пастернаком и другими поэтами. Им она посвящала свои стихи. Но особенной любовью проникнуто стихо­творение, посвященное А. Блоку, с которым поэтесса не встречалась, но посвятила ему цикл стихотворений.
   Имя твое — птица в руке,
   Имя твое — льдинка на языке.
   Одно-единственное движение губ.
   Имя твое — пять букв.
   Всю жизнь, начиная с детства, М. Цветаева прекло­нялась перед гением Пушкина, которому посвятила свое первое стихотворение и создала цикл произведений «Стихи к Пушкину». Именно ей принадлежат очерки «Мой Пушкин» и «Пушкин и Пугачев».
   Для Цветаевой поэзия — это тайна, это волшебство, это диалог поэта со всем миром. Тема любви, жизни и смерти, творчества звучат как исповедь сильной жен­щины. Поэт умирает — его поэзия остается. Поэзия Ма­рины Цветаевой останется вечной. Пророчество поэтессы исполнилось: ее стихам «настал свой черед».

9. Гений Марины Цветаевой — в ее силе и самобытности. В ее творчестве многое выходило за рамки привычных устоев, широко признаваемых литературных вкусов. То же можно сказать и о личности поэтессы, еще в ранней юности поклявшейся себе сохранить верность своим чувствам, своему делу вне зависимости от времени и обстоятельств.
   Уже в первых цветаевских стихах была неизвестная ранее в русской женской поэзии жесткость, резкость поэтов-мужчин. Таков был характер не только лирической героини ее стихов, но и самой Цветаевой. Традиционной женской слабости, изящности и легкости стиха она противопоставила твердость духа и силу мастера.
   Я знаю, что Венера — дело рук,
   Ремесленник — и знаю ремесло.
   Стихи были для Цветаевой почти единственным средством самовыражения.
   Поэтому в ее лирике такая особенная доверительность, открытость. Валерий Брюсов писал, что от ее стихов бывает иногда неловко, будто подсмотрел в замочную скважину. И действительно, в стихах — вся ее жизнь.
   По тебе тоскует наша зала, —
   Ты в тени ее видал едва —
   По тебе тоскуют те слова,
   Что в тени тебе я не сказала.
   Независимостью своего творчества и всего своего жизненного поведения Марина Цветаева отстаивала право женщины иметь сильный характер, отвергая устоявшийся образ женственности. Счастью быть любимой и любить она предпочитала счастье свободы:
   Как правая и левая рука —
   Твоя душа моей душе близка.
   Мы смежены блаженно и тепло,
   Как правое и левое крыло.
   Но вихрь встает — и бездна пролегла
   От правого — до левого крыла!
   При всей своей гордыне, “вероломности” Цветаева может отдаваться короткому мгновению любви:
   Мой! — и о каких наградах.
   Рай — когда в руках, у рта —
   Жизнь: распахнутая радость
   Поздороваться с утра!
   Но у Марины Цветаевой была своя святая заповедь: “Я и в предсмертной икоте останусь поэтом!”, которой поэтесса была верна всю жизнь. Может быть, поэтому разлука стала одним из основных мотивов лирики Цветаевой. “Я не знаю ни одного поэта в мире, который бы столько писал о разлуке, как Цветаева. Она требовала достоинства в любви и требовала достоинства при расставании, гордо забивая свой женский вопль внутрь и лишь иногда его не удерживая”, — пишет о ней Евгений Евтушенко. Вот строки из “Поэмы Конца”:
   Не довспомнивши, не допонявши,
   Точно с праздника уведены…
   — Наша улица! — Уже не наша… —
   — Сколько раз по ней… — Уже не мы… —
   — Завтра с западу встанет солнце!
   — С Иеговой порвет Давид!
   Что мы делаем? — Расстаемся.
   И хотя она расценивала порой расставание как “сверхъестественнейшую дичь”, как “звук, от коего уши рвутся”, она всегда оставалась верна себе:
   Никто, в наших письмах роясь,
   Не понял до глубины,
   Как мы вероломны, то есть —
   Как сами себе верны.
   Марина Цветаева говорила, что “глубина страдания не может сравниться с пустотой счастья”. Этой глубины в ее жизни хватило сполна. Ее жизненный путь был очень непрост. Живя в сложное время, Марина Цветаева оставалась поэтом, невзирая на часто нищее существование, бытовые неурядицы и трагические события, преследовавшие ее. Цветаева хорошо ощущала время, эпоху, в которую ей довелось жить. Поэтому в ее стихах такое внутреннее напряжение, надлом. Будто предчувствуя свою трагическую судьбу, Марина Цветаева пишет такие строки:
   Христос и Бог! Я жажду чуда
   Теперь, сейчас, в начале дня!
   О, дай мне умереть, покуда
   Вся жизнь как книга для меня.
   Смерть “в семнадцать лет”, о которой просит лирическая героиня Цветаевой, — это возможность избежать многих будущих страданий.
   Что впереди! Какая неудача?
   Во всем обман и, ах, на всем запрет! —
   Так с милым детством я прощалась, плача,
   В пятнадцать лет.
   Пророчество своей собственной судьбы было не единственным в творчестве Марины Цветаевой. Главным пророчеством поэтессы стало ее очень часто цитируемое стихотворение:
   Моим стихам, написанным так рано,
   Что и не знала я, что я — поэт,
   Сорвавшимся, как брызги из фонтана,
   Как искры из ракет.
   Ворвавшимся, кате маленькие черти,
   В святилище, где сон и фимиам,
   Моим стихам о юности и смерти —
   Нечитанным стихам! —
   Разбросанным в пыли по магазинам
   (Где их никто на брал и не берет!),
   Моим стихам, как драгоценным винам,
   Настанет свой черед.

10. Гений Марины Цветаевой — в ее силе и самобытности. В ее творчестве многое выходило за рамки привычных устоев, широко признаваемых литературных вкусов. То же можно сказать и о личности поэтессы, еще в ранней юности поклявшейся себе сохранить верность своим чувствам, своему делу вне зависимости от времени и обстоятельств.
    Уже в первых цветаевских стихах была неизвестная ранее в русской женской поэзии жесткость, резкость поэтов-мужчин. Таков был характер не только лирической героини ее стихов, но и самой Цветаевой. Традиционной женской слабости, изящности и легкости стиха она противопоставила твердость духа и силу мастера.
    Я знаю, что Венера — дело рук,
    Ремесленник — и знаю ремесло.
    Стихи были для Цветаевой почти единственным средством самовыражения.
    Поэтому в ее лирике такая особенная доверительность, открытость. Валерий Брюсов писал, что от ее стихов бывает иногда неловко, будто подсмотрел в замочную скважину. И действительно, в стихах — вся ее жизнь.
    По тебе тоскует наша зала, —
    Ты в тени ее видал едва —
    По тебе тоскуют те слова,
    Что в тени тебе я не сказала.
    Независимостью своего творчества и всего своего жизненного поведения Марина Цветаева отстаивала право женщины иметь сильный характер, отвергая устоявшийся образ женственности. Счастью быть любимой и любить она предпочитала счастье свободы:
    Как правая и левая рука —
    Твоя душа моей душе близка.
    Мы смежены блаженно и тепло,
    Как правое и левое крыло.
    Но вихрь встает — и бездна пролегла
    От правого — до левого крыла!
    При всей своей гордыне, “вероломности” Цветаева может отдаваться короткому мгновению любви:
    Мой! — и о каких наградах.
    Рай — когда в руках, у рта —
    Жизнь: распахнутая радость
    Поздороваться с утра!
    Но у Марины Цветаевой была своя святая заповедь: “Я и в предсмертной икоте останусь поэтом!”, которой поэтесса была верна всю жизнь. Может быть, поэтому разлука стала одним из основных мотивов лирики Цветаевой. “Я не знаю ни одного поэта в мире, который бы столько писал о разлуке, как Цветаева. Она требовала достоинства в любви и требовала достоинства при расставании, гордо забивая свой женский вопль внутрь и лишь иногда его не удерживая”, — пишет о ней Евгений Евтушенко. Вот строки из “Поэмы Конца”:
    Не довспомнивши, не допонявши,
    Точно с праздника уведены…
    — Наша улица! — Уже не наша… —
    — Сколько раз по ней… — Уже не мы… —
    — Завтра с западу встанет солнце!
    — С Иеговой порвет Давид!
    Что мы делаем? — Расстаемся.
    И хотя она расценивала порой расставание как “сверхъестественнейшую дичь”, как “звук, от коего уши рвутся”, она всегда оставалась верна себе:
    Никто, в наших письмах роясь,
    Не понял до глубины,
    Как мы вероломны, то есть —
    Как сами себе верны.
    Марина Цветаева говорила, что “глубина страдания не может сравниться с пустотой счастья”. Этой глубины в ее жизни хватило сполна. Ее жизненный путь был очень непрост. Живя в сложное время, Марина Цветаева оставалась поэтом, невзирая на часто нищее существование, бытовые неурядицы и трагические события, преследовавшие ее. Цветаева хорошо ощущала время, эпоху, в которую ей довелось жить. Поэтому в ее стихах такое внутреннее напряжение, надлом. Будто предчувствуя свою трагическую судьбу, Марина Цветаева пишет такие строки:
    Христос и Бог! Я жажду чуда
    Теперь, сейчас, в начале дня!
    О, дай мне умереть, покуда
    Вся жизнь как книга для меня.
    Смерть “в семнадцать лет”, о которой просит лирическая героиня Цветаевой, — это возможность избежать многих будущих страданий.
    Что впереди! Какая неудача?
    Во всем обман и, ах, на всем запрет! —
    Так с милым детством я прощалась, плача,
    В пятнадцать лет.
    Пророчество своей собственной судьбы было не единственным в творчестве Марины Цветаевой. Главным пророчеством поэтессы стало ее очень часто цитируемое стихотворение:
    Моим стихам, написанным так рано,
    Что и не знала я, что я — поэт,
    Сорвавшимся, как брызги из фонтана,
    Как искры из ракет.
    Ворвавшимся, кате маленькие черти,
    В святилище, где сон и фимиам,
    Моим стихам о юности и смерти —
    Нечитанным стихам! —
    Разбросанным в пыли по магазинам
    (Где их никто на брал и не берет!),
    Моим стихам, как драгоценным винам,
    Настанет свой черед.
    Основные мотивы лирики М. Цветаевой
    Жизнь посылает некоторым поэтам такую судьбу, которая с первых же шагов сознательного бытия ставит их в самые благоприятные условия для развития природного дара. Такой яркой и трагической была судьба Марины Цветаевой, крупного и значительного поэта первой половины нашего века. Все в ее личности и в ее поэзии (для нее это нерасторжимое единство) резко выходило за рамки традиционных представлений, господствующих литературных вкусов. В этом была и сила, и самобытность ее поэтического слова. Со страстной убежденностью она утверждала провозглашенный ею еще в ранней юности жизненный принцип: быть только самой собой, ни в чем не зависеть ни от времени, ни от среды, и именно этот принцип обернулся в дальнейшем неразрешимыми противоречиями в трагической личной судьбе.
    Моя любимая поэтесса М. Цветаева родилась в Москве 26 сентября 1892 года:
    Красною кистью
    Рябина зажглась.
    Падали листья.
    Я родилась.
    Рябина стала символом судьбы, тоже полыхнувшей алым цветом ненадолго и горькой. Через всю жизнь пронесла М. Цветаева свою любовь к Москве, отчему дому. Она вобрала в себя мятежную натуру матери. Недаром самые проникновенные строки в ее прозе — о Пугачеве, а в стихах — о Родине.
    Ее поэзия вошла в культурный обиход, сделалась неотъемлемой частью нашей духовной жизни. Сколько цветаевских строчек, недавно еще неведомых и, казалось бы, навсегда угасших, мгновенно стали крылатыми!
    Стихи были для М. Цветаевой почти единственным средством самовыражения. Она поверяла им все:
    По тебе тоскует наша зала, —
    Ты в тени ее видал едва —
    По тебе тоскуют те слова,
    Что в тени тебе я не сказала.
    Слава накрыла Цветаеву подобно шквалу. Если Анну Ахматову сравнивали с Сапфо, то Цветаева была Никой Самофракийской. Но вместе с тем, с первых же ее шагов в литературе началась и трагедия М. Цветаевой. Трагедия одиночества и непризнанности. Уже в 1912 году выходит ее сборник стихов “Волшебный фонарь”. Характерно обращение к читателю, которым открывался этот сборник:
    Милый читатель! Смеясь как ребенок,
    Весело встреть мой волшебный фонарь,
    Искренний смех твой, да будет он звонок
    И безотчетен, как встарь.
    В “Волшебном фонаре” Марины Цветаевой мы видим зарисовки семейного быта, очерки милых лиц мамы, сестры, знакомых, есть пейзажи Москвы и Тарусы:
    В небе — вечер, в небе — тучки,
    В зимнем сумраке бульвар.
    Наша девочка устала,
    Улыбаться перестала.
    Держат маленькие ручки синий шар.
    В этой книге впервые появилась у Марины Цветаевой тема любви. В 1913—1915 годы Цветаева создает свои “Юношеские стихи”, которые никогда не издавались. Сейчас большинство произведений напечатано, но стихи рассыпаны по различным сборникам. Необходимо сказать, что “Юношеские стихи” полны жизнелюбия и крепкого нравственного здоровья. В них много солнца, воздуха, моря и юного счастья.
    Что касается революции 1917 года, то ее понимание было сложным, противоречивым. Кровь, обильно проливаемая в гражданской войне, отторгала, отталкивала М. Цветаеву от революции:
    Белый был — красным стал:
    Кровь обагрила.
    Красным был — белый стал:
    Смерть победила.
    Это был плач, крик души поэтессы. В 1922 году вышла ее первая книга “Версты”, состоящая из стихов, написанных в 1916 году. В “Верстах” воспета любовь к городу на Неве, в них много пространства, простора, дорог, ветра, быстро бегущих туч, солнца, лунных ночей.
    В том же году Марина переезжает в Берлин, где она за два с половиной месяца написала около тридцати стихотворений. В ноябре 1925 года М. Цветаева уже в Париже, где прожила 14 лет. Во Франции она пишет свою “Поэму Лестницы” — одно из самых острых, антибуржуазных произведений. Можно с уверенностью сказать, что “Поэма Лестницы” — вершина эпического творчества поэтессы в парижский период. В 1939 году Цветаева возвращается в Россию, так как она хорошо знала, что найдет только здесь истинных почитателей ее огромного таланта. Но на родине ее ожидали нищета и непечатание, арестованы ее дочь Ариадна и муж Сергей Эфрон, которых она нежно любила.
    Одним из последних произведений М. И. Цветаевой явилось стихотворение “Не умрешь, народ”, которое достойно завершило ее творческий путь. Оно звучит как проклятие фашизму, прославляет бессмертие народов, борющихся за свою независимость.
    Поэзия Марины Цветаевой вошла, ворвалась в наши дни. Наконец-то обрела она читателя — огромного, как океан: народного читателя, какого при жизни ей так не хватало. Обрела навсегда.
    В истории отечественной поэзии Марина Цветаева всегда будет занимать достойное место. И в то же время свое — особое место. Подлинным новаторством поэтической речи явилось естественное воплощение в слове мятущегося в вечном поиске истины беспокойного духа этой зеленоглазой гордячки, “чернорабочей и белоручки”.

11. Гений Марины
    Цветаевой — в ее силе и самобытности. В ее творчестве многое выходило за рамки
    привычных устоев, широко признаваемых литературных вкусов. То же можно сказать
    и о личности поэтессы, еще в ранней юности поклявшейся себе сохранить верность
    своим чувствам, своему делу вне зависимости от времени и обстоятельств.
    Уже в первых
    цветаевских стихах была неизвестная ранее в русской женской поэзии жесткость,
    резкость поэтов-мужчин. Таков был характер не только лирической героини ее
    стихов, но и самой Цветаевой. Традиционной женской слабости, изящности и
    легкости стиха она противопоставила твердость духа и силу мастера.
    Я знаю, что
    Венера — дело рук,
    Ремесленник — и
    знаю ремесло.
    Стихи были для
    Цветаевой почти единственным средством самовыражения.
    Поэтому в ее
    лирике такая особенная доверительность, открытость. Валерий Брюсов писал, что
    от ее стихов бывает иногда неловко, будто подсмотрел в замочную скважину. И
    действительно, в стихах — вся ее жизнь.
    По тебе тоскует
    наша зала, —
    Ты в тени ее
    видал едва —
    По тебе тоскуют
    те слова,
    Что в тени тебе
    я не сказала.
    Независимостью
    своего творчества и всего своего жизненного поведения Марина Цветаева
    отстаивала право женщины иметь сильный характер, отвергая устоявшийся образ
    женственности. Счастью быть любимой и любить она предпочитала счастье свободы:
    Как правая и
    левая рука —
    Твоя душа моей
    душе близка.
    Мы смежены
    блаженно и тепло,
    Как правое и
    левое крыло.
    Но вихрь встает
    — и бездна пролегла
    От правого — до
    левого крыла!
    При всей своей
    гордыне, “вероломности” Цветаева может отдаваться короткому мгновению любви:
    Мой! — и о
    каких наградах.
    Рай — когда в
    руках, у рта —
    Жизнь:
    распахнутая радость
    Поздороваться с
    утра!
    Но у Марины
    Цветаевой была своя святая заповедь: “Я и в предсмертной икоте останусь
    поэтом!”, которой поэтесса была верна всю жизнь. Может быть, поэтому разлука
    стала одним из основных мотивов лирики Цветаевой. “Я не знаю ни одного поэта в
    мире, который бы столько писал о разлуке, как Цветаева. Она требовала
    достоинства в любви и требовала достоинства при расставании, гордо забивая свой
    женский вопль внутрь и лишь иногда его не удерживая”, — пишет о ней Евгений
    Евтушенко. Вот строки из “Поэмы Конца”:
    Не
    довспомнивши, не допонявши,
    Точно с
    праздника уведены…
    — Наша улица! —
    Уже не наша… —
    — Сколько раз
    по ней… — Уже не мы… —
    — Завтра с
    западу встанет солнце!
    — С Иеговой
    порвет Давид!
    Что мы делаем?
    — Расстаемся.
    И хотя она
    расценивала порой расставание как “сверхъестественнейшую дичь”, как “звук, от
    коего уши рвутся”, она всегда оставалась верна себе:
    Никто, в наших
    письмах роясь,
    Не понял до
    глубины,
    Как мы
    вероломны, то есть —
    Как сами себе
    верны.
    Марина Цветаева
    говорила, что “глубина страдания не может сравниться с пустотой счастья”. Этой
    глубины в ее жизни хватило сполна. Ее жизненный путь был очень непрост. Живя в
    сложное время, Марина Цветаева оставалась поэтом, невзирая на часто нищее
    существование, бытовые неурядицы и трагические события, преследовавшие ее.
    Цветаева хорошо ощущала время, эпоху, в которую ей довелось жить. Поэтому в ее
    стихах такое внутреннее напряжение, надлом. Будто предчувствуя свою трагическую
    судьбу, Марина Цветаева пишет такие строки:
    Христос и Бог!
    Я жажду чуда
    Теперь, сейчас,
    в начале дня!
    О, дай мне
    умереть, покуда
    Вся жизнь как
    книга для меня.
    Смерть “в
    семнадцать лет”, о которой просит лирическая героиня Цветаевой, — это
    возможность избежать многих будущих страданий.
    Что впереди!
    Какая неудача?
    Во всем обман
    и, ах, на всем запрет! —
    Так с милым
    детством я прощалась, плача,
    В пятнадцать
    лет.
    Пророчество
    своей собственной судьбы было не единственным в творчестве Марины Цветаевой.
    Главным пророчеством поэтессы стало ее очень часто цитируемое стихотворение:
    Моим стихам,
    написанным так рано,
    Что и не знала
    я, что я — поэт,
    Сорвавшимся,
    как брызги из фонтана,
    Как искры из
    ракет.
    Ворвавшимся,
    кате маленькие черти,
    В святилище,
    где сон и фимиам,
    Моим стихам о
    юности и смерти —
    Нечитанным стихам!
    —
    Разбросанным в
    пыли по магазинам
    (Где их никто
    на брал и не берет!),
    Моим стихам,
    как драгоценным винам,
    Настанет свой
    черед.
    Основные мотивы
    лирики М. Цветаевой
    Жизнь посылает
    некоторым поэтам такую судьбу, которая с первых же шагов сознательного бытия
    ставит их в самые благоприятные условия для развития природного дара. Такой
    яркой и трагической была судьба Марины Цветаевой, крупного и значительного
    поэта первой половины нашего века. Все в ее личности и в ее поэзии (для нее это
    нерасторжимое единство) резко выходило за рамки традиционных представлений,
    господствующих литературных вкусов. В этом была и сила, и самобытность ее
    поэтического слова. Со страстной убежденностью она утверждала провозглашенный
    ею еще в ранней юности жизненный принцип: быть только самой собой, ни в чем не
    зависеть ни от времени, ни от среды, и именно этот принцип обернулся в
    дальнейшем неразрешимыми противоречиями в трагической личной судьбе.
    Моя любимая
    поэтесса М. Цветаева родилась в Москве 26 сентября 1892 года:
    Красною кистью
    Рябина
    зажглась.
    Падали листья.
    Я родилась.
    Рябина стала
    символом судьбы, тоже полыхнувшей алым цветом ненадолго и горькой. Через всю
    жизнь пронесла М. Цветаева свою любовь к Москве, отчему дому. Она вобрала в
    себя мятежную натуру матери. Недаром самые проникновенные строки в ее прозе — о
    Пугачеве, а в стихах — о Родине.
    Ее поэзия вошла
    в культурный обиход, сделалась неотъемлемой частью нашей духовной жизни.
    Сколько цветаевских строчек, недавно еще неведомых и, казалось бы, навсегда
    угасших, мгновенно стали крылатыми!
    Стихи были для
    М. Цветаевой почти единственным средством самовыражения. Она поверяла им все:
    По тебе тоскует
    наша зала, —
    Ты в тени ее
    видал едва —
    По тебе тоскуют
    те слова,
    Что в тени тебе
    я не сказала.
    Слава накрыла
    Цветаеву подобно шквалу. Если Анну Ахматову сравнивали с Сапфо, то Цветаева
    была Никой Самофракийской. Но вместе с тем, с первых же ее шагов в литературе
    началась и трагедия М. Цветаевой. Трагедия одиночества и непризнанности. Уже в
    1912 году выходит ее сборник стихов “Волшебный фонарь”. Характерно обращение к
    читателю, которым открывался этот сборник:
    Милый читатель!
    Смеясь как ребенок,
    Весело встреть
    мой волшебный фонарь,
    Искренний смех
    твой, да будет он звонок
    И безотчетен,
    как встарь.
    В “Волшебном
    фонаре” Марины Цветаевой мы видим зарисовки семейного быта, очерки милых лиц
    мамы, сестры, знакомых, есть пейзажи Москвы и Тарусы:
    В небе — вечер,
    в небе — тучки,
    В зимнем
    сумраке бульвар.
    Наша девочка
    устала,
    Улыбаться
    перестала.
    Держат
    маленькие ручки синий шар.
    В этой книге
    впервые появилась у Марины Цветаевой тема любви. В 1913—1915 годы Цветаева
    создает свои “Юношеские стихи”, которые никогда не издавались. Сейчас
    большинство произведений напечатано, но стихи рассыпаны по различным сборникам.
    Необходимо сказать, что “Юношеские стихи” полны жизнелюбия и крепкого
    нравственного здоровья. В них много солнца, воздуха, моря и юного счастья.
    Что касается
    революции 1917 года, то ее понимание было сложным, противоречивым. Кровь,
    обильно проливаемая в гражданской войне, отторгала, отталкивала М. Цветаеву от
    революции:
    Белый был —
    красным стал:
    Кровь обагрила.
    Красным был —
    белый стал:
    Смерть
    победила.
    Это был плач,
    крик души поэтессы. В 1922 году вышла ее первая книга “Версты”, состоящая из
    стихов, написанных в 1916 году. В “Верстах” воспета любовь к городу на Неве, в
    них много пространства, простора, дорог, ветра, быстро бегущих туч, солнца,
    лунных ночей.
    В том же году
    Марина переезжает в Берлин, где она за два с половиной месяца написала около
    тридцати стихотворений. В ноябре 1925 года М. Цветаева уже в Париже, где
    прожила 14 лет. Во Франции она пишет свою “Поэму Лестницы” — одно из самых
    острых, антибуржуазных произведений. Можно с уверенностью сказать, что “Поэма
    Лестницы” — вершина эпического творчества поэтессы в парижский период. В 1939
    году Цветаева возвращается в Россию, так как она хорошо знала, что найдет
    только здесь истинных почитателей ее огромного таланта. Но на родине ее ожидали
    нищета и непечатание, арестованы ее дочь Ариадна и муж Сергей Эфрон, которых
    она нежно любила.
    Одним из
    последних произведений М. И. Цветаевой явилось стихотворение “Не умрешь,
    народ”, которое достойно завершило ее творческий путь. Оно звучит как проклятие
    фашизму, прославляет бессмертие народов, борющихся за свою независимость.
    Поэзия Марины
    Цветаевой вошла, ворвалась в наши дни. Наконец-то обрела она читателя —
    огромного, как океан: народного читателя, какого при жизни ей так не хватало.
    Обрела навсегда.
    В истории
    отечественной поэзии Марина Цветаева всегда будет занимать достойное место. И в
    то же время свое — особое место. Подлинным новаторством поэтической речи
    явилось естественное воплощение в слове мятущегося в вечном поиске истины
    беспокойного духа этой зеленоглазой гордячки, “чернорабочей и белоручки”.

    Список литературы

    Для подготовки
    данной работы были использованы материалы с сайта http://www.coolsoch.ru/

12. Если душа родилась крылатой —
    Что ей хоромы — и что ей хаты!
    М. Цветаева.
    Марина Цветаева, замечательная русская поэтесса как-то раз произнесла: “Я не верю стихам, которые — льются. Рвутся — да!” И подтверждала данное высказывание в течение целой жизни своими — рвущимися из сердца — стихами. То были поразительно возбужденные строки об испытанном, не просто о выстраданном — о поразившем и потрясшем, в которых неизменно присутствует дыхание. В истинном смысле: мы слышим человеческое дыхание. Душа поэтессы является источником для всех стихотворений Цветаевой.
    Даже в самых первых, наивных, но уже талантливых стихах проявилось лучшее качество Цветаевой как поэта — тождество между личностью, жизнью и словом. Вот почему мы говорим, что вся поэзия ее — исповедь!
    В октябре 1910 года Цветаева, еще ученица гимназии, на собственные деньги издает свой первый сборник стихов “Вечерний альбом”. Первая книга — дневник очень наблюдательного и одаренного ребенка: ничего не выдумано, ничего не приукрашено — все прожито ею:
    Ах, этот мир и счастье быть на свете
    Еще невзрослый передаст ли стих?
    На такие “детские стихи” откликнулись настоящие мастера. М. Волошин писал, что эти стихи “нужно читать подряд, как дневник, и тогда каждая строчка будет понятна и уместна”. Об интимности, исповедальности лирики Марины Цветаевой писал в 1910 году и В. Брюсов: “Когда читаешь ее книги, минутами становится неловко, словно заглянул нескромно через полузакрытое окно в чужую квартиру… Появляются уже не поэтические создания, но просто страницы чужого дневника”. Первые стихи — это обращение к матери, разговор с сестрой Асей, с подругами, признание в любви, поклонение Наполеону, размышления о смерти, любви, жизни. Это все, чем полна девочка в начале жизни, в светлых надеждах, в романтических мечтах:
    Храни, Господь, твой голос звонкий
    И мудрый ум в шестнадцать лет!
    В 1939 году вслед за мужем и дочерью Цветаева с сыном возвратилась на Родину после двадцати с лишним лет эмиграции. Начавшаяся война, эвакуация забросили ее в Елабугу, где 31 августа 1941 года она покончила с собой. И, конечно, всё в дневнике: “Мне — совестно, что я еще жива”, в записке сыну: “Прости меня, но дальше было бы хуже” и в стихах: “Пора гасить фонарь…” Так заканчивается “дневник” Цветаевой, ее повесть о себе — ее стихи. Она знала, в чем ее беда — в том, что для нее “нет ни одной внешней вещи, все — в сердце и судьбе”. Она так щедро расточала себя, но от этого становилась только богаче — как источник: чем больше черпаешь из него, тем больше он наполняется. Цветаева нашла точную и мудрую формулу: “Равенство дара души и слова — вот поэт”. Ее собственный талант полностью соответствовал этой формуле. В поэзии виден весь человек. Он весь просвечивается насквозь. Нельзя скрыть ни волнение, ни пустоту, ни пошлость, ни равнодушие. Марина Цветаева писала все без утайки. Ее слово — это ее жест, голос, мысль, явь и сон, сердцебиение. Но даже этого всего недостаточно для характеристики ее манеры, стиля, личности. Скорее так: Цветаева произносит монолог длиной в лирический том, длиной в целую жизнь. Лирика, эпос, драма, статья, перевод, письмо: все это, вместе взятое, — дневник чуткой, чувствительной, гордой души.
    “Живу, созерцая свою жизнь, всю жизнь — у меня нет возраста и нет лица. Может быть, я — сама жизнь”. Цветаева права, ставя знак равенства между поэтом и жизнью. Вся сила таланта пошла у нее на то, чтобы выразить эту полноту жизни.
    В поэзии заметен человек целиком, он насквозь просвечивается. Невозможно утаить ни тревогу, ни пустоту, ни банальность, ни безразличие. Марина Цветаева передавала в своих стихах все без утайки, молитвенно, навынос. Ее слово — это ее жест, голос, раздумье, реальность и греза, сердцебиение. Но и это все капля в море для того, чтобы охарактеризовать ее манеры, стиль, личность. Скорее так: Цветаева произносит монолог длиной в лирический том, длиной в целую жизнь. Лирика, эпос, драма, статья, перевод, письмо — все это, вместе взятое, дневник жадной к жизни, чуткой, чувствительной, гордой души.
    И отбытие из России в 1922 году, и тяжелые годы эмиграции, и столь же горькое возвращение (дочь, муж, сестра арестованы, встречи с ними уже не будет никогда). Экспрессивность и мировоззренческая глубина, психологизм и мифотворчество, трагедия прощания и жгучесть одиночества делаются отличительными качествами поэзии Цветаевой тех лет. Много произведений так и остались неопубликованными. Последний прижизненный авторский сборник Цветаевой “После России”, в который вошли почти все стихотворения, сочиненные с 1922 по 1925 год, вышел в свет в Париже весной 1928 года. Это фолиант — хронологическое продолжение книги “Ремесло”, по праву считающийся апогеем лирики поэтессы.

13. Гений Марины Цветаевой – в ее силе и самобытности. В ее творчестве многое выходило за рамки привычных устоев, широко признаваемых литературных вкусов. То же можно сказать и о личности поэтессы, еще в ранней юности поклявшейся себе сохранить верность своим чувствам, своему делу вне зависимости от времени и обстоятельств.
    Уже в первых цветаевских стихах была неизвестная ранее в русской женской поэзии жесткость, резкость поэтов-мужчин. Таков был характер не только лирической героини ее стихов, но и самой Цветаевой. Традиционной женской слабости, изящности и легкости стиха она противопоставила твердость духа и силу мастера.
    Я знаю, что Венера – дело рук,
    Ремесленник – и знаю ремесло.
    Стихи были для Цветаевой почти единственным средством самовыражения.
    Поэтому в ее лирике такая особенная доверительность, открытость. Валерий Брюсов писал, что от ее стихов бывает иногда неловко, будто подсмотрел в замочную скважину. И действительно, в стихах – вся ее жизнь.
    По тебе тоскует наша зала, –
    Ты в тени ее видал едва –
    По тебе тоскуют те слова,
    Что в тени тебе я не сказала.
    Независимостью своего творчества и всего своего жизненного поведения Марина Цветаева отстаивала право женщины иметь сильный характер, отвергая устоявшийся образ женственности. Счастью быть любимой и любить она предпочитала счастье свободы:
    Как правая и левая рука –
    Твоя душа моей душе близка.
    Мы смежены блаженно и тепло,
    Как правое и левое крыло.
    Но вихрь встает – и бездна пролегла
    От правого – до левого крыла!
    При всей своей гордыне, “вероломности” Цветаева может отдаваться короткому мгновению любви:
    Мой! – и о каких наградах.
    Рай – когда в руках, у рта –
    Жизнь: распахнутая радость
    Поздороваться с утра!
    Но у Марины Цветаевой была своя святая заповедь: “Я и в предсмертной икоте останусь поэтом!”, которой поэтесса была верна всю жизнь. Может быть, поэтому разлука стала одним из основных мотивов лирики Цветаевой. “Я не знаю ни одного поэта в мире, который бы столько писал о разлуке, как Цветаева. Она требовала достоинства в любви и требовала достоинства при расставании, гордо забивая свой женский вопль внутрь и лишь иногда его не удерживая”, – пишет о ней Евгений Евтушенко. Вот строки из “Поэмы Конца”:
    Не довспомнивши, не допонявши,
    Точно с праздника уведены…
    – Наша улица! – Уже не наша… –
    – Сколько раз по ней… – Уже не мы… –
    – Завтра с западу встанет солнце!
    – С Иеговой порвет Давид!
    Что мы делаем? – Расстаемся.
    И хотя она расценивала порой расставание как “сверхъестественнейшую дичь”, как “звук, от коего уши рвутся”, она всегда оставалась верна себе:
    Никто, в наших письмах роясь,
    Не понял до глубины,
    Как мы вероломны, то есть –
    Как сами себе верны.
    Марина Цветаева говорила, что “глубина страдания не может сравниться с пустотой счастья”. Этой глубины в ее жизни хватило сполна. Ее жизненный путь был очень непрост. Живя в сложное время, Марина Цветаева оставалась поэтом, невзирая на часто нищее существование, бытовые неурядицы и трагические события, преследовавшие ее. Цветаева хорошо ощущала время, эпоху, в которую ей довелось жить. Поэтому в ее стихах такое внутреннее напряжение, надлом. Будто предчувствуя свою трагическую судьбу, Марина Цветаева пишет такие строки:
    Христос и Бог! Я жажду чуда
    Теперь, сейчас, в начале дня!
    О, дай мне умереть, покуда
    Вся жизнь как книга для меня.
    Смерть “в семнадцать лет”, о которой просит лирическая героиня Цветаевой, – это возможность избежать многих будущих страданий.
    Что впереди! Какая неудача?
    Во всем обман и, ах, на всем запрет! –
    Так с милым детством я прощалась, плача,
    В пятнадцать лет.
    Пророчество своей собственной судьбы было не единственным в творчестве Марины Цветаевой. Главным пророчеством поэтессы стало ее очень часто цитируемое стихотворение:
    Моим стихам, написанным так рано,
    Что и не знала я, что я – поэт,
    Сорвавшимся, как брызги из фонтана,
    Как искры из ракет.
    Ворвавшимся, кате маленькие черти,
    В святилище, где сон и фимиам,
    Моим стихам о юности и смерти –
    Нечитанным стихам! –
    Разбросанным в пыли по магазинам
    (Где их никто на брал и не берет!),
    Моим стихам, как драгоценным винам,
    Настанет свой черед.

14. С самого начала своего творческого пути М.И. Цветаева не при­знавала слова «поэтесса» по отношению к себе, называя себя «поэт Марина Цветаева».
    В период с 1917 по 1922 г. создается второй сборник с одноимен­ным названием «Версты», который состоит из двух частей, резко противопоставленных друг другу. Центральная тема сборника — борьба нравственного и стихийного, Промысла и Произвола. По­этесса открыто полемизирует с текстом Священного Писания:
    И сказал Господь:
    —    Молодая плоть,
    Встань!
    И вздохнула плоть:
    Не мешай, Господь,
    Спать.
    Хочет только мира
    Дочь Иаира.
    И сказал Господь:
    —     Спи.
    («И сказал Господь»)
    В творчестве Марины Цветаевой развивается лирическая цик­лизация, которая в полной мере проявляется в книге стихов «Лебе­диный стан» (1922). Это поэтический отклик поэтессы на революци­онные события в России, которые неоднозначно восприняла жена офицера Добровольческой армии. М. Цветаева относила себя к «чистым лирикам», находящимся вне политики, поэтому лириче­ский герой «Лебединого стана» стремится покинуть несовершенный земной мир ради мира небесного, лебединого:
    Белым был — красным стал:
    Кровь обагрила.
    Красным был — белым стал:
    Смерть побелила.
    Здесь угадывается конфликт света и тьмы, хаоса и космоса. По­этесса стремится отыскать высший идеальный мир.
    После Октябрьской революции М.И. Цветаева уехала из России, последовав за своим мужем. Но вынужденная эмиграция не принес­ла поэтессе желаемого облегчения: тоска по России навсегда связала Марину Цветаеву с родиной, именно поэтому, прожив много лет за границей, она все же решила вернуться в Россию. Не просто склады­вались взаимоотношения поэтессы с собственной страной, но тема родины является одной из основных в поэзии Цветаевой.
    Детство, юность и молодость Цветаевой прошли в Москве. Дом в Трехпрудном она любила больше всего на свете. Улицы прихотливо изгибались, взбегали на холмы, петляли; на пригорках стояли церквушки, на широких травянистых площадях высились соборы; шумели базары, ярмарки, торговые ряды; тысячи галок взлетали с крестов, вспугнутые неистовым колокольным звоном. Такой вошла старая Москва в сердце Марины Цветаевой и осталась в нем навсе­гда. О Москве Марина Цветаева писала много. Один из ее ранних циклов стихов был так и назван «Стихи о Москве». Цикл состоит из девяти стихов, объединенных темой города, но почти каждое имеет свою небольшую историю. Первое стихотворение цикла «Облака — вокруг» обращено к первенцу Марины Ивановны — Ариадне. Ей она описывает красоту Москвы. Здесь и облака плывут, и купола церквей. Москва кажется «дивным градом», «мирным градом», где и мертвой ей будет радостно обрести покой. Дочери она вручает свой город, давая наказы беречь и ценить его. Восьмое стихотворе­ние цикла «Москва! Какой огромный странноприимный дом!» по­казывает первопрестольный город как святой город, через который по калужской дороге бредут «смиренные странники», слепцы, «во тьме поющие Бога»; это город, который стоит на семи холмах, похо­жих на семь колоколов; это огромный странноприимный дом, жду­щий любого бездомного. А икона Иверской Божьей Матери всегда защитит Москву от врагов и напасти. Цветаева чтит святость Моск­вы, где «льется аллилуйя на смуглые поля». В последних строках стихотворения она вновь и вновь признается в своей любви к Москве:
    Я в грудь тебя целую,
    Московская земля!
    Лирическая героиня Цветаевой одинока. Оторванность от России, трагизм эмигрантского существования выливается в поэзии в проти­востояние лирического русского «я» героини всему нерусскому, чуж­дому. Только память о родине согревает неспокойное сердце:
    Россия моя, Россия,
    Зачем так ярко горишь?
    («Лучина»)
    Потеря родины для М. Цветаевой имела трагическое значение: она становится изгоем, одиноким, отверженным человеком. Именно в эмиграции по-новому начинает звучать тема родины: появляется ощущение утраты отчего дома, мотив сиротства:
    По трущобам земных широт Рассовали нас, как сирот.
    Для русского человека долгая разлука с родиной смертельна:
    Доктора узнают нас в морге По не в меру большим сердцам.
    Поэтесса тоскует по той России, которой больше нет, по прошло­му родины:
    Той России — нету,
    Как и той меня.
    Хрестоматийным стихотворением данной тематики является по­этическая миниатюра «Родина», в которой лирическая героиня мечтает о возвращении домой и центральной идеей выступает про­тивопоставление чужбины, дали и дома:
    Даль, отдалившая мне близь,
    Даль, говорящая: «Вернись Домой!» Со всех — до горних звезд —
    Меня снимающая мест!
    Все стихотворение построено на антитезе, контрасте «России, ро­дины моей» и дали — «тридевятой земли». Марине Цветаевой свой­ственно личностное восприятие мира, поэтическое я неотделимо от образа лирического героя. Это подтверждают и многочисленные личные местоимения, используемые в тексте стихотворения: «до меня», «родина моя», «я далью обдавала лбы», «распрь моих». Лич­ностное восприятие поэтессы выдвигается на первый план, поэтому здесь художественные образы переплетены:
    Даль — тридевятая земля!
    Чужбина, родина моя!
    Родина ассоциируется у Марины Цветаевой с гроздями красной рябины, это дерево является символом России. Именно рябина — яркая примета поздней цветаевской поэзии — последнее спасение в чуждом мире:
    Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
    И все — равно, и все — едино,
    Но если по дороге — куст Встает, особенно — рябина…
    («Тоска по родине»)
    Особое место в поэзии Марины Цветаевой занимает любовная тема. Например, в основе стихотворения «Откуда такая нежность?» риторический вопрос. Лирическая героиня обращается к собствен­ному внутреннему миру, пытается понять природу своей нежности. Риторический вопрос повторяется в каждом четверостишии стихо­творения, акцентируя внимание читателя на самом главном. Ли­рическая героиня переживает вновь любовное чувство, но оно дру­гое, непохожее на то, что было испытано раньше. И этот вихрь ощущений увлек героиню. Чтобы передать любовное чувство, ис­пользована инверсия:
    Не первые — эти кудри Разглаживаю, и губы Знавала — темней твоих.
    Глаза возлюбленного сопоставляются с небесными звездами. На фоне повторяющегося предложения использовано сравнение:
    Всходили и гасли звезды…
    … Всходили и гасли очи У самых моих очей.
    В финале стихотворения также использован риторический вопрос:
    Откуда такая нежность?
    И что с нею делать, отрок Лукавый, певец захожий,
    С ресницами — нет длинней?
    Героиня обращается к «отроку лукавому», к «певцу захожему», еще раз пытаясь понять природу той нежности, которая владеет женщиной.
    Стихотворение «Генералам двенадцатого года» было написано в Феодосии в конце декабря 1913 года. Оно посвящено Сергею Эфрону, мужу Марины Цветаевой. Героями этого стихотворения являются молодые генералы, защитившие Россию на Бородинском поле в 1812 году. Многим не суждено было вернуться с поля битвы. Смер­тью героя пал Тучков-четвертый Александр Алексеевич. Ему было всего 34 года. Интересна история создания этого стихотворения. По воспоминаниям дочери Цветаевой А.С. Эфрон, Марина Ивановна на толкучке в старой Москве купила коробочку с прелестным романти­ческим портретом Тучкова-четвертого в мундире, в плаще на алой подкладке. Он ей очень понравился, и она не расставалась с ним всю жизнь. Стихотворение, вдохновленное образом этого героя, проник­нуто чувством скорби по поводу ранней смерти генерала:
    В одной невероятной скачке Вы прожили свой краткий век…
    И ваши кудри, ваши бачки Засыпал снег.
    Вы побеждали и любили Любовь и сабли острие —
    И весело переходили В небытие.
    Сама Марина Цветаева тоже «прожила свой краткий век» в «не­вероятной скачке», но ее творчество вырвалось из небытия и при­шло к читателям.
    «Есть стихотворцы сочиняющие, старательно придумывающие се­бе биографию, играющие в нее — их много. И есть те, у которых био­графия — постоянная напряженная жизнь в поэзии, естественное продолжение и воплощение материального бытия… Из этих немно­гих — Цветаева. Чудо высокого человеческого призвания и сверше­ния, страстно желаемое ею с юных лет («Молитва») воплотилось в ней самой — поразительном феномене не только русской поэзии, но, может быть, прежде всего русской культуры, богатства которой столь же неисчислимы и не все еще осознаны нами» (Семен Бучкин).

15. Марина Цветаева — ярчайшая звезда поэзии XX века. В одном из своих стихотворений она просила:
    “Легко обо мне подумай,
    Легко обо мне забудь”.
    Талант Цветаевой пытались раскрыть, утвердить, опрокинуть, оспорить многие. По-разному писали о Марине Цветаевой писатели и критики русского зарубежья. Русский редактор Слоним был уверен в том, что “наступит день, когда ее творчество будет заново открыто и оценено и займет заслуженное место, как один из самых интересных документов дореволюционной эпохи”. Первые стихи Марины Цветаевой “Вечерний альбом” вышли в 1910 году и были приняты читателями как стихи настоящего поэта. Но в тот же период началась трагедия Цветаевой. То была трагедия одиночества и непризнанности, но без какого-либо привкуса обиды, ущемленного тщеславия. Цветаева принимала жизнь такой, какая есть. Так как она в начале своего творческого пути считала себя последовательным романтиком, то добровольно отдавала себя судьбе. Даже тогда, когда что-то попадало в поле ее зрения, тотчас чудесно и празднично преображалось, начинало искриться и трепетать с какой-то удесятеренной жаждой жизни.
    Постепенно поэтический мир Марины Цветаевой усложнялся. Романтическое мироощущение вступало во взаимодействие с миром русского фольклора. Во время эмиграции поэзия Марины Цветаевой впитывает в себя эстетику футуризма. В своих произведениях от интонации напевной и говорной она переходит к ораторской, часто срывающейся на крик, вопль. Цветаева по футуристически обрушивается на читателя всеми поэтическими приемами. Большая часть русской эмиграции, в частности живущей в Праге, отвечала ей недружелюбным отношением, хотя и признавала ее дарование. Но Чехия все равно осталась в памяти Марины Цветаевой светлым и счастливым воспоминанием. В Чехии Цветаева заканчивает свою поэму “Молодец”. Эта поэма была ангелом-хранителем поэтессы, она помогла ей продержаться самое трудное время в начальную пору существования на глубине.
    В Берлине Марина Цветаева очень много работает. В ее стихах чувствуется интонация выстраданной мысли, выношенности и жгучести чувств, но появилось и новое: горькая сосредоточенность, внутренние слезы. Но сквозь тоску, сквозь боль переживания она пишет стихи, исполненные самоотреченности, любви. Здесь же Цветаева создает “Сивиллу”. Этот цикл музыкален по композиции и образности и философичен по смыслу. Она тесно связана с ее “русскими” поэмами. В эмигрантский период наблюдается укрупненность ее лирики.
    Читать, слушать, воспринимать цветаевские стихи спокойно так же невозможно, как нельзя безнаказанно прикоснуться к оголенным проводам. В ее стихи входит страстное социальное начало. По мнению Цветаевой, поэт почти всегда противопоставлен миру: он — посланец божества, вдохновенный посредник между людьми и небом. Именно поэт противопоставлен богатым в цветаевской “Хвале…”.
    Поэзия Марины Цветаевой постоянно видоизменялась, сдвигала привычные очертания, на ней появлялись новые ландшафты, начинали раздаваться иные звуки. В творческом развитии Цветаевой неизменно проявлялась характерная для нее закономерность. “Поэма Горы” и “Поэма Конца” представляют собою, в сущности, одну поэму-дилогию, которую можно было бы назвать или “Поэмой Любви”, или “Поэмой Расставания”. Обе поэмы — история любви, бурного и краткого увлечения, оставившего след в обеих любящих душах на всю жизнь. Никогда больше Цветаева не писала поэм с такой страстной нежностью, лихорадочностью, исступленностью и полнейшей лирической исповедальностью.
    После возникновения “Крысолова” Цветаева от лирики повернулась к сарказму и сатире. Именно, в этом произведении она разоблачает мещан. В “парижский” период Цветаева много размышляет о времени, о смысле мимолетной по сравнению с вечностью человеческой жизни. Ее лирика, проникнутая мотивами и образами вечности, времени, рока, становится все более и более трагичной. Чуть ли не вся ее лирика этого времени, в том числе и любовная, пейзажная, посвящена Времени. В Париже она тоскует, и все чаще и чаще думает о смерти. Для понимания поэм Цветаевой, а также некоторых ее стихотворений важно знать не только опорные смысловые образы-символы, но и мир, в котором Марина Цветаева как поэтическая личность мыслила и жила.
    В парижские годы она лирических стихов пишет мало, она работает главным образом над поэмой и прозой мемуарной и критической. В 30е годы Цветаеву почти не печатают — стихи идут тонкой прерывающейся струйкой и, словно песок, — в забвение. Правда, она успевает переслать “Стихи к Чехии” в Прагу — их там сберегли, как святыню. Так произошел переход к прозе. Проза для Цветаевой, не являясь стихом, представляет, тем не менее, самую настоящую цветаевскую поэзию со всеми другими присущими ей особенностями. В ее прозе не только видна личность автора, с ее характером, пристрастиями и манерой, хорошо знакомой по стихам, но и философия искусства, жизни, истории. Цветаева надеялась, что проза прикроет ее от ставших недоброжелательными эмигрантских изданий. Последним циклом стихов Марины Цветаевой были “Стихи к Чехии”. В них она горячо откликнулась на несчастье чешского народа.
    И по сегодняшний день Цветаеву знают и любят многие миллионы людей и не только у нас в России, но и во многих странах мира. Ее поэзия стала неотъемлемой частью нашей духовной жизни. Другие же стихи кажутся такими давними и привычными, словно они существовали всегда, как русский пейзаж, как рябина у дороги, как полная луна, залившая весенний сад…