Сколько матерных русских слов вы знаете. Пять, двадцать, три тысячи… Я вас разочарую. Матерных слов в русском языке всего три. Мальчик, девочка и то, чем они иногда занимаются и всё! Всего три слова. Но какие производные! Тут тебе и прилагательное, и глагол, и сказуемое, и имя собственное, и т.д., и т.д. Не ломайте голову – четвертого вы не придумаете.
Да, есть десятки слов, которые принято считать в прииилиииичном обществе нецензурными, но это не матерные слова и они с удовольствием используются нашими писаками в своих произведениях.
Однако, как бы нам не хотелось, но существуют ситуации, когда надо сохранить в невинности уши окружающих. Не всегда можно сказать то, что ты думаешь.
Кроме того несколько лет ученые многих стран изучали воздействие мата на человеческий организм и пришли к выводу, что у юношей до 18-20 лет, которые много матерятся замедляется развитие половых органов, а у девушек начинает развиваться волосяной покров вокруг сосков, на лице, в области пупка…, т.е. там, где более всего хочется поцеловать. Поэтому, друзья мои, пока мы не деградировали, нам срочно надо заменять матерные слова на псевдомат или олбанский мат. Короче, наша Родина в опасности, срочно придумываем новый олбанский мат, от которого уши окружающих остаются в состоянии невинности, половые органы нормально развиваются, а волоса не растут там, где не надо!
Чем должно отличаться слово или группа слов, которыми мы пытаемся заменить мат:
1.Оно должно быть сочным и раскатистым.
2.Его можно орать громко.
3.Оно снимает стресс, вбрасывает адреналин.
4.Оно обескураживает и стопорит на время окружающих.
Рассмотрим несколько случаев, когда рядом с вами люди, при которых ругаться матом нельзя – ну нельзя и всё! Ваша девушка студентка физфака коренная москвичка, ее мама филолог с 30-летним стажем или ее папа ботаник и т.д., наконец малые дети, которые еще верят в трезвого Деда Мороза и Снегурочку.
1. Вы в гостях. Идете обуваться в коридор и видите, что их котяра сволочь и мохнатый мастурбатор – нассал в ваш туфель. В вашем мозгу за доли секунды сформировались несколько этажей мата пополам с шестистопным ямбом, НО – нельзя. В этом случае, не самом сложном, можно воспользоваться импортными словами. Например – «ШААЙЗЕЕЕ!» или «МЭЭЭЭРД!». Согласитесь, гораздо приятней, чем заорать – «Ну ты и дерьмо!». Здесь как удар в лоб – «ШАЙЗЕ!!!».
2. Рассмотрим более тяжелый случай. Вы на дне рождения. Кругом одни интеллигенты. И вот вам предлагают забить гвоздь, чтобы повесить картину, которую вы только что подарили… Замах, палец – хрясь!!! Как необходимо сейчас сказать все, что ты думаешь о молотке, его маме, заводе, который его сделал, том мудаке, который предложил повесить подаренную только что картину… Здесь нам на помощь приходят известные, может быть даже народные, артисты. Итак – замах, палец – хрясь!!! – «Ростислав Плятттт!» или – «Ингеборге Дапкунайте домофона маааать!».
3. Очень частый и тяжелый случай. Светофор, желтый свет, вы резко тормозите и вот он член на четырех колесах! Вы чувствуете, что вашу машину отымели сзади. Подходите к его открытому окну из которого торчит морда с невинными глазками и…, вдруг замечаете, что уже подоспел милиционер, какая-то любопытная мамаша с двумя малолетними детьми, да и ваша девушка как мы помним с невинными ушами уже вышла из машины и смотрит удивленными глазами – как же так, нет зазора между машинами… Здесь на помощь приходят животные. Итак, светофор, удар, вы подходите к машине этого идиота и – «Шестисисечная горилла! Муфлон трехсосковый! Выхухоль новозеландский! Ты как тормозишь когда меня впереди нет!?». Чувствуете – полегчало и уши окружающих сохранены в невинности.
4. Самый неприятный случай. Вы в ресторане за стойкой бара мило беседуете со своей девушкой и тут какая то шмара, которую никто в этот вечер не снял, спотыкается о вашу ногу и рассказывает вам все, что она знает о горных козлах их копытах и родственниках. На пару секунд вы становитесь похожи на туфель только что обоссаный котом. И тут вы достаете свое главное оружие и громко и с достоинством произносите – «Сука! Лярва! Проштыбовка! Тварь! Абортница! Дешевка!». Она в ступоре, вам полегчало, окружающие зауважали…
Велик и могуч русский язык. Нет ему равных. На все случаи жизни можно изобрести слова, которые не будут травмировать окружающих. Все зависит от вашей фантазии:
1. Навохудоносор пипетошный.
2. Затычка трехнедельная.
3. Выхухоля нахухоль.
И т.д. и т.д. Друзья мои! Матерные слова имеют большую отрицательную энергию. Берегите своё здоровье и здоровье окружающих!
Ненормативная лексика.
Бороздя просторы Интернета, особенно различного рода форумы, конференции, блоги и др., становится неловко от применения пользователями бранных выражений, ругани, мата и т.п. Начинаешь задумываться, по какой причине люди употребляют нецензурные слова и выражения? Что это – крик души, бедность лексикона, невоспитанность, самовыражение, плохое влияние? С уверенностью можно сказать, каждый человек говорит непотребные слова. Но одно дело, когда говоришь, чтобы усилить оттенок того или иного события или случая, ситуации, другое дело, когда люди бросаются такими словечками по отношению друг к другу.На уроке русского языка нам предложили несколько тем для проекта.Мне и Артёму сразу приглянулась тема о ненормотивной лексике.Нам всегда было интересно откуда пришёл русский мат.Всё оказалось не так сложно!
Мат (ма?терный язык, лая матерная (устаревшее)) — наиболее грубая разновидность ненормативной лексики в русском и в близких к нему языках.
История возникновения.
Как отмечают историки, племена славян, конечно, ругались, однако их ругань была по сравнению с тем, что произошло далее, сплошной невинностью, и их ругательства заключались скорее в сравнении с домашними животными (корова, козел, баран, бык, кобыла и т. д.). Но в 1342 году на русское княжество напал хан Батый. И именно за тот мат, который мы слышим сейчас, можно благодарить татаро-монгол. Все-таки три века ига не прошли для России бесследно. Что интересно, в странах, которых постигла та же участь, почти так же и ругаются. Так, например, сербское “ебене слунце в пичку” практически идентично нашему “е*ать”. Фактически синонимы произносимых в русском языке матерных слов встречают свое отражение и в польском языке, и в венгерском – уж столь далеком языке финно-угорской группы, а отнюдь не славянской группы языков.После монгол ругались все. Богатые и обеспеченные дворяне считали ниже себя говорить на матерном языке, однако до нас дошли сочинения и Пушкина, и Некрасова, и Гоголя, которые не прочь были ввернуть матерное словцо. Все они так или иначе учились правильно излагать непристойные мысли у фактически основателя матерной поэзии – Игоря Семеновича Баркова – классика русской матерной словесности. Однако же матерный язык именно как язык разговорный был более присущ рабочим и крестьянам.
Большое количество людей не образованных и привыкших выражать через “б*я” практически все свои мысли – попало во власть и начало крутиться. Ругался и Ленин (хоть и из образованной семьи был), и Сталин, закончивший церковную гимназию. Особое развитие мат получил как раз и при последнем.
Постоянные ссылки людей, не виновных в том, что они евреи или родились в России, дал толчок русскому мату. Фактически в это время начались образовываться неодносложные матерные выражения, матом стали выражать свое мнение. Мат стал языком зоны, понятным как и заключенным, так и людям, которые их охраняли. Половина страны, отсидевшая за преступления или ни за что вообще, дала очень большой толчок развитию мата. В 1954 году началась так называемая “оттепель”, и на свет начали появляться самиздатовские книжки со стихами Баркова или приписанными к его творчеству (проще было указать имя человека, который умер еще в 18 веке, чем отвечать самому за все сказанное). Именно тогда появилось большинство матерных частушек, отражающих перемены и изобретения человечества (телевизор, космические полеты, конец войны). Мат стал неотъемлемой жизнью России. “Архипелаг ГУЛАГ”, за которого Солженицын получил Нобелевскую премию вовсю пестрит матерными выражениями, более выражающими состояние героев романа, нежели язык литературный.
В связи со свободой слова, которая в России уже как 10 лет, мат вылез из подполья, и начали появляться уже хорошо оформленные издания с матерными стихами, словари мата. Недавно автором было замечено коллекционное издание “Луки Мудищева”… Что ж, в каждом из нас течет еще с незапяматных времен татаро-монгольская кровь, и пока жива Россия и русский язык, будет жить и мат как неотъемлемая часть русской культуры.
Мат в современной жизни.
Ненормативная лексика прочно вошла в нашу жизнь. Большинство граждан России не представляют свою речь без нецензурного выражения. Даже нашлись специалисты, которые смогли подсчитать, сколько раз в жизни человек прибегает к помощи слов, относящихся к ненормативной лексике. Оказывается, в течение своей жизни каждый из нас употребляет ругательное слово около 230 тысяч раз. Хотя, судя по результатам проведенных опросов, 29% населения страны вообще не ругается нецензурными словами. Зато 70% из них прибегают к помощи мата весьма регулярно.
В чем же причина такого массового сквернословия? Неужели для большинства людей нецензурные слова являются нормальными и они пользуются ними в повседневной жизни, даже не подозревая, что это выглядит порой даже очень отвратительно? Некоторые психологи считают, что люди прибегают к мату лишь для того, чтоб лучше выразить свои эмоции, так как других слов для этого не хватает. А, может быть, другие слова не будут столь яркими эмоционально. Например, и музыканты из рок-групп уверены, что мат это слова, необходимые для снятия стресса. Поэтому, присутствие ненормативной лексики в творчестве рок-групп довольно обычное явление.
Также, согласно статистике, 17% россиян употребляют мат для борьбы со стрессом и выплескивания эмоций. Некоторые россияне (5%) уверены в том, что, прибегая к помощи нецензурных слов, они делают свою речь более яркой и, тем самым, находят взаимопонимание со своими собеседниками. А 1% населения вообще считает, что материться следует везде и повсюду. Кстати, если слушать психологов, то среди них есть и такие, которые считают мат хорошим восстановительным средством для энергетического баланса человека. Они также уверяют о полезной роли нецензурной брани в снятии стрессового состояния у людей.
Но, так или иначе, а у российского законодательства свои взгляды на употребление матов в общественных местах. И оно в корне несогласно с мнением ни психологов, ни отдельных музыкантов, и квалифицирует применение в разговоре нецензурных выражений как административное нарушение, за что положен штраф в размере 500 рублей.
Интересно, что в Белгороде людей так достала ненормативная лексика (особенно в грубых формах ее проявления), что местная власть установила свое наказание за ругань в общественных местах в виде штрафа на 1500 рублей. И результат не заставил долго ждать. Буквально за несколько месяцев городской бюджет успешно пополнился на сумму, превышающую полмиллиона рублей.
Но только лишь в России столь много любителей сквернословия? Да нет, конечно. Хотя, следует заметить, что русский язык по количеству нецензурных выражений, входит в лидирующую тройку. Его сумели опередить английский и голландский языки. Так что во многих странах мира прибегают к помощи мата. Ненормативную лексику можно услышать где угодно: на спортивных соревнований мирового уровня, из уст разных знаменитостей, в том числе и высокопоставленных политических деятелей, в кино и на телевидении. Одни из-за своей несдержанности несут наказания, другие – теряют своих поклонников, а третьих могут попросту не замечать. Ну, ругается и Бог с ним.
Многим известно, например, чем закончилась несдержанность в своих выражениях для известного российского певца Филиппа Киркорова, когда во время своей пресс-конференции он оскорбил журналистку в «розовой кофточке». Тогда почти 700 радиостанций и телеканалов убрали из своего репертуара песни в исполнении Киркорова. На футбольных матчах судьи часто удаляют с поля игроков, выражающих свои эмоции при помощи мата. Даже в теннисе, где, казалось бы, играют одни джентльмены, тоже ругаются. Да еще так, что на всемирно известных соревнованиях в Уимблдоне пришлось создать штаб для борьбы с руганью. И виновные несут серьезные наказания в виде крупных штрафов.
Среди известных политических деятелей наиболее колоритной фигурой, использующей нецензурные слова в своей лексике, является экс-президент США Джордж Буш. Он большой любитель «крепкого словца». Причем ругаться Буш может как в напряженном, так и в расслабленном состоянии.
КОНФЛИКТОЛОГИЯ. БЕСЕДЫ О НЕНОРМАТИВНОЙ ЛЕКСИКЕ
Практически любой конфликт, а их в любой организации бывает немало (либо недоразумения с покупателями, либо выяснение отношений в собственном коллективе и др.), не обходится без употребления ненормативной лексики, то есть мата. Те же, кто не был пойман на громко произносимом ругательстве, могут произнести его не вслух, а про себя.
Но, значит, они тоже ругаются? Откуда эти знания? Да еще такие умения? И, главное, где-то однажды научившись, мы затем выясняем, что произносить вслух данные словечки в приличном обществе почему-то неприлично. А почему?
Почему нельзя, если почти вся страна ругается? Недаром пресловутой стала фраза одного из политиков: «Мы матом не ругаемся, мы на нем разговариваем», а еще большую популярность приобрела цитата: «Русский язык без мата похож на доклад».
Если мат — запрещенная лексика, то встает вопрос: кто ее запретил и где список этих слов? И почему львиная доля ругательств черпается из табуированной области сексуальных отношений?
По мнению ученых, оказывается, что все дело в нашей биологии и наших генах. Ведь человек унаследовал множество механизмов социального и сексуального поведения из животного мира, да и не так далеко мы от него ушли, как нам кажется. Многие животные инстинкты сидят в нас и поныне и, хотим мы того или нет, влияют на наше сознание, психику и образ жизни.
Когда мы искали информацию нашего проекта в разных источниках, мы наткнулись на онлайн сайт «Ненормативная лексика в биологии» и
попросили доктора биологических наук Сергея Пашутина рассказать нам о биологических корнях ненормативной лексики. Итак, мат глазами биолога.
Каковы функции у нецензурных слов с точки зрения биологии?
— Прежде всего, мат как речевое воздействие используется в качестве бранной лексики — оскорблений, угроз, выражений крайнего презрения и прочих отрицательных характеристик. Однако, несмотря на повышенную эмоциональную нагрузку бранного сквернословия, это далеко не самое значимое предназначение вульгарных слов. Гораздо чаще человек использует ненормативные слова вовсе не для ругани, а как доходчивый способ общения или как убедительное и краткое средство подачи нужной информации.
Что стоит за запретами на нецензурные выражения?
— Вообще-то смысловая нагрузка матерной лексики не соответствует ее буквальному пониманию, особенно в настоящее время, хотя срамные слова потому и стали табуированными (запретными), что затрагивали сексуальную тематику. Более того, уже сам разговор на интимные темы воспринимался в те времена как неприличный, даже при использовании общеупотребительной нейтральной лексики. Подобные стереотипы поведения закрепились в нашем сознании.
Матерное и бранное — эти понятия являются синонимами?
— Вовсе нет. «Крепкими» и не для целомудренных ушей словами прежде всего были насыщены ругательства, но жесткие ограничения налагались только на нецензурную брань с явным сексуальным подтекстом. Вся прочая ругань, которая выстраивалась вокруг пищеварительно-выделительной физиологии или в которой преобладали богохульные выражения, находится на различных стадиях табуированности, однако к мату принципиально не относится. Такой тип нематерной хулы ближе к сниженной лексике, хотя и с ее помощью можно сильно обидеть человека.
Существует теория, что бранный ритуал является показателем эволюции человека. Так ли это?
Это действительно так. Биологический смысл ругани заключается в сдерживании злобного поведения или недружественных действий со стороны потенциальных врагов, а также для подтверждения своего «рейтингового» статуса. Достигается это с помощью демонстрации собственной агрессии, правда, выраженной в словесной форме. Но и у животных конфликты нечасто сопровождаются кровопролитием. Только вместо речи они пользуются другими упреждающими сигналами — специфическими телодвижениями, звуками и прочими ритуализированными действиями, что позволяет более слабому сопернику своевременно отказаться от безнадежной борьбы.
С каждым годом среди людей разного возраста и статуса все больше распространяется употребление разного типа жаргон, сленг и ненормативной лексики. Особенно это отражается на подростках от 13 до 17 лет. По свидетельствам опросов 60% употребляют нецензурные слова из- за личных проблем и стрессов, а другие (40%) потому, что это считается круто. Мы решили проверить эти показатели и опросили учеников нашей школы с 5 по 11 классы.Вот что получилось:
Ненормативная лексика: нехватка воспитания (образования) или способ самовыражения?
1. Нехватка образованности, и, как следствие, отсутствие или бедность лексикона. Мы не имеем в виду не окончание школы, колледжа или вуза, т.е. формальное образование. Под этим мы понимаем недостаток общения с грамотными людьми, его узкий круг, отсутствие книжного образования, прекрасного источника пополнения лексикона. Чем объяснить человеку свою позицию или просто проигнорировать его, люди смело посылают его во всякие интимные места.
2. Самовыражение. Это факт. Многие молодые люди, особенно школьники, применяя ненормативную лексику, демонстрируют якобы свою взрослость, матерость, выделяясь, таким образом, из своего окружения. Особенно горько смотреть на девушек, выражающихся блатными выражениями, такие девчонки, равно как и курящие, для меня являются объектом брезгливости и антипатии. Особенно резко бьет по органу слуха применение ими таких выражений так, для связки слов, бессмысленно.
3. Выражение крайнего недовольства и наоборот, всплеск эмоций при описании ситуации, положения. Тут даже высокообразованный человек может сгоряча ляпнуть такое словечко, что уши пухнут. Но тут такого рода выражения используются в общении с равными по образованности и уровню интеллекта людьми.
4. Банальная трусость. Это одна из распространенных причин, особенно в виртуальном общении. Человек понимает свою безнаказанность и недосягаемость, ведь в худшем случае его «забанят», и спокойно посылает и оскорбляет всех направо и налево. Хотя и при реальном общении доходит до взаимного оскорбления, начинается словесная перепалка и этим и заканчивается в основном.
5. Невоспитанность, а равно плохое воспитание. Эта причина несколько схожа с первой. Но тут прежде всего зависит от непосредственного окружения: родителей, братьев, сестер и других близких родственников. Очень часто являюсь свидетелем сцены, когда родители, дяди, тети демонстрируют «продвинутость» своего несмышленного чада лет 3-4 от роду, громко и с достоинством озвучивающего «новые» слова. Хорошо если с годами эти слова не войдут в привычку.
Как Я Отношусь К Нецензурным Словам
План
1. Характеристика сквернословия.
2. Влияние брани на окружающих.
3. Сквернословие в современном мире.
4. Слово – орудие человеческого творчества.
Сквернословие, скверные слова – так издавна в русском народе именовали матерщину. Корень идет от слова «скверна». В словаре великорусского языка Даля сказано: «Скверна – мерзость, гадость, пакость, все гнусное, противное, отвратительное, непотребное, что мерзит плотски и духовно, нечистота, грязь и гниль, тление, мертвечина, извержения, кал; смрад, вонь; непотребство, разврат, нравственное растление; все богопротивное».
Исчерпывающая характеристика. Когда человек говорит скверные, матерные слова, он оскверняет, пачкает грязью свои уста. Матерщинник льет грязь в уши окружающих. Нередко этим самым он причиняет страдание тем, кто не выносит бранной речи. Хочется закрыть уши и бежать. Портится настроение.
Содержание матерных слов таково, что действует на сознание и даже подсознание человека. Всякое слово, и хорошее, и дурное, обладает весом и силой. Дурное слово наводит на дурные мысли, сеет зло. Ведь если мысль материальна, то нечестивые наши выражения еще более материальны. Вот и скапливаются ругательные слова над нами черной аурой, принося беды и самому матерщиннику, и тем, кто его окружает. Сквернословие влияет на формирование нравственности человека, оно закладывает нравственную грязь.
Из поколения в поколение передается это отвратительное наследие – так вырождается нравственность народа. И все-таки никогда сквернословие не носило такого массового характера, как в последние годы. И это не только не одергивается, это стало необходимой деталью жизни. Это открыто поощряется. Нецензурные слова несутся с экрана телевизора, со страниц современных книг, журналов, газет. Сегодня в книжном магазине можно купить словарь матерных слов. Сквернословие охватило все социальные слои общества.
Идут по улице девушки. Прекрасные, юные лица, красивые одежды. Но приятное впечатление было разрушено, стоило им заговорить, потому что образ красоты и юности плохо сочетается с ненормативной лексикой, которую они используют в разговоре. Это их обычный способ общения. Трудно представить их создающими теплый семейный очаг, спокойный и уютный.
«Вначале было Слово», – говорится в Евангелии от Иоанна. Словом Бог сотворил все. Слово и орудие человеческого творчества.
Мы просвещаем и просвещаемся словом. Слово должно нести благодать, добро. «Святой» называли Русь за ее стремление к святости, целомудрию, высокой нравственности.
Язык отражает духовный опыт народа. «Поганые» слова никогда не считались нормой. Их всегда называли срамными, за них в прежние времена наказывали.
Если мы хотим, чтобы наш народ не рассыпался прахом, мы должны бороться со сквернословием, не давать оскорблять родной язык.
Почему нельзя ругаться матом в школе? Да нигде не стоит этого делать.
Нецензурные слова настолько заполнили речь русского народа, что трудно найти место, где бы можно было спрятать свои уши от матершины.
Дети и взрослые матерятся, когда ругаются и когда восхищаются чем-либо.В семьях,где родители используют мат ,почти всегда дети будут повторять их.
Так почему же нельзя ругаться матом? Мы знем,что с помощью нецензурщины люди выражают гнев,ярость,обиду или же просто замещают пустоту в своём бедном лексиконе.Если речь бедна, появляются “ну”, “короче”,”блин”, а если человек еще и невоспитан – то и бранные выражения. Люди так привыкают к мату, что порой это становится вредной привычкой, избавиться от которой не легче, чем, например, бросить пить или курить. Они и не замечают,что произносят их.
Если человек без мата не может, это значит, что у него есть какие-либо комплексы, он просто-напросто не может грамотно построить свою речь.
Я считаю,что бранная ругань-это не только невоспитанность,недостаток словарного запаса ,но и это выражение презрения к окружающим .Люди,берегите наш красивый и богатый русский язык,не засоряйте и не пачкайте его этой грязью!Уважайте себя и окружающих!
Сочинение-миниатюра
по дисциплине «Русский язык и культура речи»
на тему «Мое мнение о проблеме сквернословия»
Выполнила студентка гр.В-205
Знайденова Дарья
Сквернословие – это употребление в речи бранных слов, неприличных выражений, мата. На мой взгляд, данная проблема является очень актуальной в наше время. Ведь многие из нас, хоть раз, да прибегали к использованию «скверных» слов в своей речи. И было ли это стремлением сделать речь более эмоциональной, или сказано для оскорбления, унижения человека, или же просто демонстрацией раскованности – в любом случае, бранные слова крепко засели в лексиконе современного человека, особенно, молодежи. В подростковом возрасте проблема нецензурной лексики поднялась особенно остро, ведь в глазах подростка сквернословие – это проявление независимости, способности не подчиняться запретам, то есть символ взрослости.
Конечно, не у каждого из нас речь засорена подобными словами, ведь их использование отражает бедность словарного запаса говорящего и неумение выразить свои мысли.
С этой проблемой, безусловно, необходимо бороться. Это проблема всех людей, всего общества. И чтобы хоть немного решить ее, наверное, каждый должен начать с себя. А что самое страшное в этой ситуации – то, что люди уже перестали обращать на это внимание.
План
1. Характеристика сквернословия.
2. Влияние брани на окружающих.
3. Сквернословие в современном мире.
4. Слово – орудие человеческого творчества.
Сквернословие, скверные слова – так издавна в русском народе именовали матерщину. Корень идет от слова «скверна». В словаре великорусского языка Даля сказано: «Скверна – мерзость, гадость, пакость, все гнусное, противное, отвратительное, непотребное, что мерзит плотски и духовно, нечистота, грязь и гниль, тление, мертвечина, извержения, кал; смрад, вонь; непотребство, разврат, нравственное растление; все богопротивное».
Исчерпывающая характеристика. Когда человек говорит скверные, матерные слова, он оскверняет, пачкает грязью свои уста. Матерщинник льет грязь в уши окружающих. Нередко этим самым он причиняет страдание тем, кто не выносит бранной речи. Хочется закрыть уши и бежать. Портится настроение.
Содержание матерных слов таково, что действует на сознание и даже подсознание человека. Всякое слово, и хорошее, и дурное, обладает весом и силой. Дурное слово наводит на дурные мысли, сеет зло. Ведь если мысль материальна, то нечестивые наши выражения еще более материальны. Вот и скапливаются ругательные слова над нами черной аурой, принося беды и самому матерщиннику, и тем, кто его окружает. Сквернословие влияет на формирование нравственности человека, оно закладывает нравственную грязь.
Из поколения в поколение передается это отвратительное наследие – так вырождается нравственность народа. И все-таки никогда сквернословие не носило такого массового характера, как в последние годы. И это не только не одергивается, это стало необходимой деталью жизни. Это открыто поощряется. Нецензурные слова несутся с экрана телевизора, со страниц современных книг, журналов, газет. Сегодня в книжном магазине можно купить словарь матерных слов. Сквернословие охватило все социальные слои общества.
Идут по улице девушки. Прекрасные, юные лица, красивые одежды. Но приятное впечатление было разрушено, стоило им заговорить, потому что образ красоты и юности плохо сочетается с ненормативной лексикой, которую они используют в разговоре. Это их обычный способ общения. Трудно представить их создающими теплый семейный очаг, спокойный и уютный.
«Вначале было Слово», – говорится в Евангелии от Иоанна. Словом Бог сотворил все. Слово и орудие человеческого творчества.
Мы просвещаем и просвещаемся словом. Слово должно нести благодать, добро. «Святой» называли Русь за ее стремление к святости, целомудрию, высокой нравственности.
Язык отражает духовный опыт народа. «Поганые» слова никогда не считались нормой. Их всегда называли срамными, за них в прежние времена наказывали.
Если мы хотим, чтобы наш народ не рассыпался прахом, мы должны бороться со сквернословием, не давать оскорблять родной язык.
< Предыдущая
Следующая >
Черная брань (слово о русском мате)
Казалось бы, русский народ матерился всегда. Передаваясь от
отца к сыну, от поколения к поколению, матерные слова дошли до настоящего
времени вопреки всем попыткам объявить их вне языка, запретить их употребление,
то есть, иначе говоря, – убить их. Этот путь сквозь века, проделанный
матерщиной, сделал ее чем-то вроде завета – завета не поддаваться цензуре,
противостоять всякому авторитету и запрету, им устанавливаемому. И мы, знающие
эти слова, чувствуем своего рода единство – не столько единство языка. Сколько
единство свободы – свободы говорить то, что нам вздумается. Еще сознавая. Что
материться – недоброе дело, – до последнего времени подобная вольность речи
считалась недопустимой в обществе женщин и детей – примем во внимание хотя бы
это свидетельство, – но даже согласившись внутренне с такой оценкой. Мало кто
ставит целью изжить в себе мат до конца. Мы как-то не привыкли ущемлять свое
чувство свободы, тем более, что, имея свободу слова в числе общественных
идеалов, легко дать волю своему языку.
Матерщина захватывает человека подобно стихии. Можно и
ощущать ее как стихию, и, осознавая ее народной, человек, не матерясь сам,
может испытывать почти гордость оттого, что русский мат – самая крепкая ругань
в мире. Так мы ее, заграницу!
Казалось бы, смешно, что то, чего мы должны стыдиться,
выставляется напоказ. Однако тот факт, что о крепости мата известно чуть ли ни
каждому русскому, заставляет отнестись к этому серьезно. Где-то в глубине
русской души сидит убеждение, что истинно русский человек должен уметь при
случае матюгнуться. Считается нормальным материться при трудной работе, под
матерщину – кажется, – и дело идет сподручней. Споткнувшись, ударившись, люди сеют
в воздух матерные слова. И вообще, чуть ли ни народная мудрость гласит: когда
тебе плохо, выматерись – и станет легче.
Наконец, существует и еще одна сфера приложения мата. При
традиционно благожелательном отношении русского человека к выпивке, эта снисходительная
благожелательность попускает пьяному и его язык. Считается в порядке вещей, что
в пьяном виде человек матерится. Слушая пьяную речь, можно морщиться, но и
только – с пьяного какой спрос?.. Иногда кажется, что во хмелю человек и не
может изъясняться иначе. Читаем у Достоевского (Дневник писателя за 1873 г.):
“Гуляки из рабочего люда мне не мешают, и я к ним, оставшись теперь в
Петербурге, совсем привык, хотя прежде терпеть не мог, даже до ненависти. Они
ходят по праздникам, пьяные, иногда толпами, давят и натыкаются на людей – не
от буянства, а так, потому что пьяному и нельзя не натыкаться и не давить;
сквернословят вслух, несмотря на целые толпы детей и женщин, мимо которых
проходят, не от нахальства, а так, потому что пьяному и нельзя иметь другого
языка, кроме сквернословного. Именно этот язык, целый язык, я в этом убедился
недавно, язык самый удобный и оригинальный, самый приспособленный к пьяному или
даже лишь к хмельному состоянию, так что он совершенно не мог не явиться, и
если б его совсем не было – его следовало бы выдумать. Я вовсе не шутя говорю.
Рассудите. Известно, что во хмелю первым делом связан и туго ворочается язык во
рту, наплыв же мыслей и ощущений у хмельного, или у хмельного, или у всякого не
как стелька пьяного человека, почти удесятеряется. А потому естественно
требуется, чтобы был отыскан такой язык, который мог бы удовлетворить этим
обоим, противоположным состояниям. Язык этот уже спокон веку отыскан и принят
во всей Руси.” Конечно же, это – мат.
Оставив в стороне восторги исследования, возьмем у
Достоевского лишь голую мысль о внутренней связи пьяного состояния и матерной
ругани. Получится простое правило: чем больше народ спивается, тем больше он
матерится.
Общая картина такова. Средняя русская речь, та, которую
можно слышать на улицах, обильно помечена матом – в различных контекстах и по
самому разному поводу.
И все-таки, несмотря на высокую частоту матерных слов,
матерщина не стала нормальным употреблением языка. Она даже не стала нормой в
отношении ругани. Народ определил матерщину как черную брань. И это не просто
эпитет, а интерпретацию мата. Черный цвет – не просто один из многих в палитре
мира, он противопоставляется белому как цвет зла цвету добра. То, что
называется черным, – особенно из того, что лишено природной окраски, – тем
самым относится к активному проявлению зла. И если мат – ругань черная, то он в
народном сознании, в отличие от всей другой ругани, представляет собой активное
зло.
Чтобы понять, что его делает таковым, надо внимательнее к
нему приглядеться, а чтобы выделить его из общего фона ругани, надо понять, что
такое ругань вообще.
***
Ругань противоестественна. Хотя ее и можно считать своего
рода применением языка, причем достаточно распространенным (бранные слова и
выражения присутствуют, наверное, во всех языках мира), по своей сути она
противоречит всему языку. Брань и язык решают задачи прямо противоположные.
Цель языка состоит в объединении людей. Люди говорят между собой, чтобы лучше
понять друг друга. Без этого невозможно жить и действовать сообща. У ругани
цель иная: ее задача – не сблизить, а наоборот, разобщить людей, провести между
ними границу. Бранясь, человек показывает другому, что тот зря претендует на
понимание. Он должен держать дистанцию, знать свое место. И место это может оказаться
самым ничтожным.
Для современного человека нет ничего удивительного в том,
что язык позволяет ему держать всех на расстоянии и не подпускать никого близко
к своей душе. Но это добровольное отчуждение возможно лишь в благоприятной
среде. Когда же жизнь такова, что враг или природа могут в любую минуту отнять
ее у тебя, когда чужое проявляет себя в полную силу, тебе необходимо своё и
свои, чтобы не противостоять опасности в одиночку. В таких случаях отчуждение
равносильно самоубийству. Но если прошлое не позволяло человеку держать себя на
особицу, то как объяснить, что именно из этого прошлого человек вынес привычку
ругаться?
Исходной точкой возникновения ругани можно считать схватку
с врагом. Брань – это не только обмен ругательствами, но и битва, сражение. И
сегодня “поле боя” и “поле брани” для нас синонимы. В
древности, встречаясь с противником лицом к лицу, человек не сразу пускал в
дело оружие. Исход боя неясен и тот, кто идет на бой, знает, что битва может
кончиться для него смертью. Поэтому и возникает непосредственно перед схваткой
пауза, хоть немного отдаляющая сам поединок, а вместе с тем и смертельный его
исход для кого-то из поединщиков. И в этот момент вместо оружия идут в дело
слова. Если поединщики говорят на одном языке, они могут хвалиться своей
сноровкой и силой, пытаясь запугать врага и тем стяжать себе психологическое
преимущество.
Татарский хан – Идолище – из русской былины хвастается:
Был бы здесь Илья Муромец –
Так я бы его на одну руку клал
Да другою бы рукою прихлопнул.
Он бы как блин стал.
Да и сдунул бы я его в чисто поле.
Я-то – Идолище – росту две сажени печатных.
А в ширину – сажень печатная.
Голова у меня – что пивной котел,
А глаза – что чаши пивные.
Хлеба я ем по три печи в день,
А зелена вина пью по три ведра медных…
Оставить похвальбу противника без комментариев – значит
признать, что он тебя превосходит, проиграть словесную схватку. Отвечая, можно
похвалиться самому, а можно свести его хвастовство на нет, опрокинув слова
словами.
Илья Муромец отвечает нахвальщику-Идолищу:
А как у нас у попа ростовского
Была корова обжориста:
Много она ела, пила, да тут и треснула.
Это насмешка. То, что Идолище ставил себе в заслугу, то,
что должно было подтвердить его богатырскую мощь, Илья Муромец высмеивает. Это
шаржирование, создание портрета из недостатков имеет самое непосредственное
отношение к ругани. Само слово говорит об этом: “поругаться”
изначально значило “надсмеяться”. До сих пор эта надсмешка составляет
один из действенных бранных приемов. Назвать человека по его недостатку
(обращение к человеку в очках – “эй ты, очки!”): обидчику – смешно,
жертве – обидно.
Но в силу того, сто этот прием прост, он не только наиболее
распространен, но и наименее злобен. Близко к нему стоит брань иного рода. В
уличной сутолоке, назвав человека хамом, можно не заметить, что ты ругнулся. На
самом же деле именем хама мы уподобили жертву нашего обращения библейскому
персонажу, прославившему себя не лучшим образом.
А ведь механизм уподобления позволяет лишить того, против
кого он обращается, даже облика человека. Мы намекаем на эту возможность
неуклюжему человеку, когда говорим: “что ты как слон в посудной
лавке”. Назвав же человека свиньей, мы больше не утруждаем себя метафорой,
мы прямо утверждаем тождество между нашей жертвой и этим животным. И речь идет
не о сходстве, не о близости черт, – если поведение человека позволяет сравнить
его со свиньей, это слово прозвучит менее обидно, чем адресованное человеку вне
всякой мотивации, просто по злобе. Бранясь “свиньей” обидчик бы желал,
чтобы его жертва, быть может, человек достойный, впал в свинство, чтобы это имя
действительно подходило к нему. Назвать “свиньей” – это в тайне
желать видеть в человеке свинью.
В “Алисе в Стране чудес” есть сцена, где ребенок
– дитя Герцогини, то и дело называемый “поросенком”, действительно
становится им. Это смешно, потому что привычно провинившегося ребенка называть
“поросенком”, но никаких превращений в обычной жизни не происходит. У
Кэрролла это – игра со словами, но ведь и брань – это своего рода тоже игра со
словами. Вопрос лишь в том, что люди ожидают от слов.
Если допустить, что слова могут изменять мир, не стоит их
высказывать так легко, – ведь придется отвечать за каждое действие вылетевшего
слова. Если слова имеют силу действия, можно превратить человека словом в
свинью. Впрочем, и в обыденной жизни, сея брань и рождая обиду, бранчливый
способствует освинению мира. Некоторые же формы брани прямо построены на
ожидании эффекта от сказанных слов.
По существу, такая брань представляет собой магические
формулы, предназначенные творить зло. Их структура включает в себя обращение к
человеку и пожелание несчастий, которые должны с ним случиться.
Когда эти формулы возникли, люди верили в их силу, поэтому,
скорее всего, немногие пользовались ими. Тот, кто прибегал к ним часто, был
колдуном. Если же такую формулу произносил обычный человек, то это было вызвано
тем, что выходит за пределы обыденной жизни, и поэтому неудивительно, что от
такого события ждали последствий, способных потрясти мир или хотя бы перевернуть
жизнь и погубить ненавистного человека.
Вкладывающий в проклятие свою душу этим делал ее причастным
злу, которое пророчил другому. Эта сторона проклятия, хорошо осознаваемая
нашими предками, делала его особенно страшным. Проклиная, человек как бы
подводил под своей жизнью черту, отдавая все свое будущее той темной силе,
которая взамен должна была сокрушить врага. Две жизни приносилось на алтарь
мести, человек срывался в бездну и увлекал в нее другого. Эта ожесточенная
самоотверженность заставляла замирать в мистическом трепете всех свидетелей
этой ужасной минуты. Проклятие, исторгнутое на смертном одре, было еще более
страшным. Человек призывал месть ценой своей бессмертной души, уже не имея
времени на покаяние.
Сегодня острота переживания проклятия утрачена. Люди готовы
призывать друг на друга разверзшиеся небеса по мельчайшему поводу, не замечая
мистического характера произносимых ими слов. Некоторые магические формулы
потеряли адресность и даже содержание, осталось лишь выражение некой угрозы:
“да чтоб тебя!”, – говорит человек, споткнувшись о торчащую из земли
проволоку, и не замечает, что оказался на пороге проклятья.
Матерщина по своей структуре подобна проклятью, она тоже –
магическая словесная формула. Матерная брань наиболее оскорбительна, когда не
скрывает этой своей природы, когда она адресна и действительно направлена
против конкретного человека. Но чаще она прячет свое лицо.
***
На первый взгляд в мате нет ничего магического. Матерщина,
как определяют ее словари, – это просто слова определенного содержания. То, что
речь человека может быть густо усеяна ими, не представляет из себя никакой
загадки. Подобным же образом в языке существуют многие слова-паразиты.
Человек, не умеющий говорить связно, испытывает затруднения
на стыке слов. То, что он хочет сказать, находится в его уме. Мысли
сталкиваются одна с другой, накладываются друг на друга, не зная никакого
порядка. Речь же требует, чтобы из этого хаоса человек вытянул – как нитку из
пряжи – определенную последовательность слов. Речь линейна, нельзя сказать все
сразу, но только – одно за другим. К тому же от того, как выстроятся слова,
зависит понятность сказанного. Речь должна соответствовать грамматической
модели, принятой в языке. Профессиональный оратор не задумывается над этим, для
него не составляет проблемы высказаться. Сам переход мысли в речь для него
столь же естественен, как привычка дышать. Человек же, не привыкший говорить
длинные речи, испытывает затруднение всякий раз, когда ему приходится что-то
рассказывать. И в тот момент, когда у него на языке не оказывается нужного
слова, с него соскальзывает слово-паразит, не давая речи оборваться молчанием.
Прервать молчание, начать говорить заново требует большего расхода энергии, чем
продолжение речи. Пустые слова, образуя мостик между словами, которые что-то
значат, выполняют роль смазки, сохраняют непрерывность речи и тем экономят
говорящему силы.
Чаще всего в роли таких слов используются указательные
частицы – “это”, “вот”. Слово “значит”, которое в
современном языке часто превращается в “смазку”, тоже своего рода
указание. Оно служит переходом от знака, имени, выражения к тому, что ими
обозначаются. Превращаясь в слово-паразит, оно теряет содержание, на которое
должно указывать. Такое указание ни на что наиболее удобно для заполнения
провалов в речи. Оно побуждает слушателя не терять внимания, как бы обещая ему,
что речь все-таки доведут до конца.
Помимо указательных слов, роль “смазки” играют и
другие, начиная от общераспространенного “ну” и кончая
диалектическими и специфическими (“дык” и т.п.), с помощью которых
писатели так любят создавать колорит речи своих героев. Такие частицы
изначально лишены самостоятельного значения, они имеют его только по отношению
к другим словам, сообщая им различные дополнительные оттенки. Потеряв связь с
другими словами, частицы остаются лишь устойчивыми сочетаниями звуков, не
означающими ничего. Обнулить их смысл довольно легко, достаточно просто вырвать
их из контекста. Используемые в качестве “смазки”, они не тянут за
собой никакого значения, к тому же они, как правило, не велики по длине, что
снижает затраты энергии, расходуемой впустую.
Матерные слова имеют совсем другую природу. Они принадлежат
к разряду табуированных слов. “Табу” – слово полинезийского
происхождения. В современном языке им легко могут назвать любой строгий запрет.
Однако то, что для обозначения запрета, играющего значительную роль в
традиционных, архаических обществах, потребовалось особое слово, подсказывает,
что здесь дело не только в строгости. В полинезийском обществе человек,
нарушивший табу, подлежал жестокому наказанию, нередко – смерти. Почему? Не
потому, что он преступил установления общества, – это лишь внешняя сторона,
видимая, но вторичная. Хотя табу и налагалось людьми, это были не просто люди.
Это были вожди; однако право налагать и снимать табу определялось не самим
авторитетом вождя, а тем, что создавало этот авторитет. В Полинезии вождь
считался обладающим особой сверхъестественной силой – маной. Именно обладание
маной и делало человека вождем. Всем, в чем по убеждению полинезийцев заключена
мана, они считали святым. И эту святость требовалось защищать. Ману можно было
утратить, и чтобы этого не случилось как раз использовалось табу, путем
запретов регулирующее отношения человека и сверхъестественного.
Таким образом, слово табу может быть с полным правом
использовано нами за пределами полинезийской культуры только в том случае, если
обозначаемые этим словом запреты регулируют не человеческие отношения, а
отношения человека с миром сверхъестественных сил.
Использование слов занимает в этих отношениях не последнее
место. Слово, если это существительное, выполняет прежде всего функцию имени.
Назвать по имени – это то же самое, что окликнуть, позвать. И если человек
слышит зов, лишь находясь поблизости, сверхъестественные силы услышат всегда.
Поэтому, например, человек боялся называть смерть своим именем (услышит – еще
придет) и называл мертвого покойником, усопшим, используя метафоры там, где не
решался говорить прямо. Народ, живущий среди лесов, почитал самого грозного
зверя – медведя – за хозяина леса. Рискуя охотиться на него, он все-таки не
рисковал называть его по имени и пользовался метафорой – чтобы тот не отнес на
свой счет приготовления к грядущей охоте. Зверь был столь страшен и имя его
оказалось под столь строгим запретом, что было забыто, и теперь мы называем его
медведем – медоедом, что, конечно, только метафора, иносказание, а не имя.
Табуировались не только имена: кровь никто не считал
существом. Ее никто не призывал и никто ее не боялся. Однако отношение к крови
не могло быть простым, ведь с ней была связана жизнь. “Кровь есть
душа”, сказано в Библии (Втор., XII, 23). Кровь проливаемая священна.
Будучи священнодействием как у древних евреев, так и у народов языческих,
пролитие крови требовало к себе особого отношения, а следовательно и особого
языка. В обыденной жизни не могли звучать те же слова, что произносили жрецы. И
кровь называли рудой – по ее цвету, хотя по-видимому запрет на слово
“кровь” и не отличался особенной строгостью.
То, что матерные слова подлежат табу, свидетельствует об их
сакральной природе. Корни матерщины лежат в язычестве. Не все слова, которые мы
сегодня считаем матерными, восходят к языческому культу, но тем, что люди
матерятся, мы обязаны скорее всего ему. Языческие обряды, посвященные самым
разным богам, часто принимали формы, оскорбляющие нравственное сознание
обыкновенного человека. То, что творилось во имя богов, не могло происходить в
обыденной жизни, это бы сочли преступлением. И хотя в обыкновенной жизни
отношения между полами регулировались общественными установлениями, призванными
обеспечить стабильное существование общества, во время языческих праздников,
как правило, посвященных богам плодородия, практиковалось всевозможнейшее
бесчинство. Часто оно облекалось в формы мистерий, охватывающих лишь
посвященных, но всегда носило сакральный характер. Мистерии учинялись не ради
самого разгула страстей, но ради богов. Этому своего рода
“священнодействию” соответствовал и особый язык. Эта непотребная,
похабная речь, немыслимая в обыденной жизни, была нормой общения во время
языческого празднества.
Впрочем, возможно, в языческую эпоху матерные слова не были
табуированы. Слово “руда” не вытеснило слово “кровь”. Это
означает, что запрет, если он и существовал, нарушался. Аналогичным образом,
языческая культура, испытывающая сильнейшее давление на нравственность со
стороны своих обрядов, возможно, допускала похабство и в обыденной речи.
Ситуация резко изменилась с принятие христианства. Идеал
нравственности, воспринятый вместе с православной верой, обязывал обуздывать
речь. Тому языку, что славит Бога, не пристало блудить словами. Матерные слова
должны были выйти из употребления. Однако этого не случилось.
По законам лингвистики, жизнь слова в языке определяется
его употреблением. Если матерщина была частью языческого культа, прекращение
идолослужений, т.е. исчезновение той ситуации, в которой употреблялись эти
слова, он должны были устареть и исчезнуть. Но и в том случае, если мат
допускался и в обыденном употреблении, он был жестко привязан к
“постельной теме”. “Перевод” этой темы на язык
христианского брака также должен был снизить, а не увеличить частоту
употребления матерных слов. То. Что случилось в действительности,
свидетельствует о том, что мат – не просто языковое явление.
Сквернословие – грех. А грех это не преступление
общественных установлений, т.е. нарушение морали, а преступление завета между
человеком и Богом. Нарушение запрета, установленного не человеком, а Богом.
Первый запрет человек нарушил еще в раю. Хитрость змия проявилась в том, что он
обратил внимание на запретное дерево как на что-то особенное. Когда отец
запрещает сыну есть ядовитые ягоды, эта заповедь просто принимается к сведению
и не искушает ребенка. В самом запрете нет искушения. Искушение начинается тогда,
когда мы начинаем подозревать, что запретный плод имеет свои хорошие стороны.
Адам и его жена знали, что от древа познания добра и зла они не должны есть,
потому что “смертью умрут” (Быт., 2,17). Но вот речи змия заставили
их посмотреть на это дерево по-другому. “И увидела жена, что дерево хорошо
для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание; и
взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел” (Быт., 3,6).
Грех проник в человека и человек познал сладость греха. Эта сладость
заключается в том, что, как оказалось, человек может по своей воле нарушить
запрет, установленный волей Бога, как бы поспорить с Богом и настоять на своем.
Это ложная сладость: она выглядит как обретение свободы, хотя есть лишь
отпадение человеческой воли от воли Божией. Свобода воли становится заметной,
потому что воля бунтует. Бунт разрушителен, последствия бунта смертельны, но
существует упоение бунтом. В бунте человеческая воля достигает наиболее яркого
своеобразия, но, так как это своеобразие заключается в отпадении от Бога,
результат на поверку оказывается безобразным и мерзким.
В этом суть сквернословия. Употребляя запрещенные, мерзкие
слова, человек противопоставляет себя Богу, демонстрирует свою, особенную волю,
как бы повторяя грехопадение первого человека.
Следует думать, что в первые века христианства, матерщина
была на Руси явлением более редким, поскольку воспринималась как преступление и
самим сквернословом и обществом. Матерясь, человек, публично оскорблял Бога и
получал жалкое удовлетворение от того, что тварь бросает вызов своему Творцу.
Поэтому неудивительно, что мат и содержательно развился в
прямое оскорбление святыни. То, что получило название “забористого”
мата, связано с обращением грязных слов на то, что должно быть дорогим для
каждого человека. Язык матерщинника оскорблял мать, Богородицу и самого Бога.
Насколько подобные обороты были свойственны матерщине, говорит само ее
название. Несомненно “мат” означает “ругать по матери”.
Умение составить изощренное ругательство считалось (да и до сих пор считается)
особым искусством. Про такого “умельца” могут сказать “Во
дает!” или “Уж ругаться-то он умеет”, и за этими словами стоит
тайное восхищение грешника. Выражение “забористый мат” также
пронизано подобным восхищением: “во забирает!” = “во
дает!”.
Не как языковое явление, а как грех мат получил свое
широчайшее распространение. Это выглядит даже как месть: народ, принявший
сердцем православную веру, получил тяжкую болезнь языка. Матерщина – черная
сыпь, терзающая русский язык. Матерные слова – не просто слова-паразиты. И хотя
они часто выполняют роль “смазки”, не в этом их основная роль. Прежде
всего от слов-паразитов их отличает то, что они не потеряли своего исходного
блудного смысла. В каком бы месте речи матерные слова ни находились, они
постоянно проповедуют блуд, что ощущает всякий произносящий и слушающий.
Благодаря им любая тема становится скабрезной, любой разговор похабным.
Более того, матерные слова являются самыми продуктивными
основами для словообразования. Матерная лексика – живая, она подталкивает
человека к производству новых форм. И эти формы не остаются без употребления. В
употреблении же они вытесняют слова нормальной речи.
В языке это явление существует и за пределами мата. Слово
“дело” способно заменить любое действие, совершаемое человеком. Еще
шире сфера применения таких слов как “штука”, “вещь”.
Пустейшее слово “ерунда” может заменить название любого предмета. Все
эти слова – свидетельство бессилия человека выразить свою мысль. Их
использование делает речь невыразительной, пустой. Каждое такое слово указывает
на место провала, где человек не справился со своим языком и оставил смысл без
выражения.
Матерная речь во многом сохраняет черты подобных оборотов,
однако она вся исполнена экспрессии, она агрессивна. По-видимому, ее следует
признать первичной по отношению к “пустому” употреблению слов типа
“штука”, “ерунда”, которые замещают не значимые слова
русского языка, а уже запретные матерные выражения.
Можно сказать, что матерщина ведет самую настоящую войну
против русского языка. Она способна расширять свой словарный запас, имеет свои
устойчивые словесные формы и фразеологизмы. Острие мата направлено на замещение
простых, наиболее употребляемых слов. В конечном счете, матерщина претендует на
то, чтобы создать свой язык, параллельный русскому языку, или пропитать собою
весь русский язык, слившись с ним в блудном экстазе. На руку мату играет то,
что он представляет собой определенный стиль речи. Распространенный среди
простого народа, не тронутого образованием, он стал своего рода символом
народности языка. И в качестве такового сегодня выглядит привлекательным даже
для интеллигенции.
Употребление мата отграничивает “своих” от
“чужих”. И если человек ищет доступа в какое-то общество, где
распространен мат, он вынужден применять матерный стиль. Он вынужденно учится
мату, пока материться не станет его привычкой. Сегодняшний матерщинник и не
мыслит быть бунтарем, наоборот он жаждет не отличаться, быть таким же как все.
Мат уже не звучит как бунт против Бога. Это ему позволяет прекрасно себя
чувствовать и в светском, атеистическом обществе.
Тем более кажется важным указать на его суть.
***
Подведем итоги. Матерщина – не просто ругань, стремление
одержать верх над противником в словесной стычке. В конечном счете она направлена
не против людей, а против Бога, за что и получила именование “черной
ругани”. Материться значит “ругаться по черному”. Черный цвет
еще с дохристианских времен относился к силам зла. Поэтому мат носит чисто
магический, сакральный характер. Он – элемент служения сатане, контрабандой
проникший в светскую жизнь. Каждое матерное слово – это хуление Бога и
прославление сатаны. Поэтому не случайно, что матюки у матерщинника заменяют
молитвы. В трудные минуты, в тяжелом труде он не ищет помощи в обращении к Богу,
а матерится. Всплеск энергии в матерном слове, – и дело движется, хотя толкает
его зло, которому тем самым отдает себя человек. Работа со злостью может быть
эффективной. В результате воспитывается условный рефлекс: плохо тебе –
матернись. Так человека отучают от Бога.
Поэтому следует сказать четко и ясно, что матерщина это –
служение сатане, которое человек осуществляет по собственной воле и публично.
Возможно, что это достаточно страшно, чтобы сподвигнуть человека обуздать свой
язык.
Какяотношуськнецензурнымсловам План
1. Характеристика
сквернословия.
2. Влияние брани на
окружающих.
3. Сквернословие в
современном мире.
4. Слово – орудие
человеческого творчества.
Сквернословие, скверные слова – так
издавна в русском народе именовали матерщину. Корень идет от слова «скверна». В словаре великорусского
языка Даля сказано: «Скверна – мерзость, гадость, пакость, все гнусное,
противное, отвратительное, непотребное, что мерзит
плотски и духовно, нечистота, грязь и гниль, тление, мертвечина, извержения,
кал; смрад, вонь; непотребство, разврат, нравственное растление; все
богопротивное».
Исчерпывающая
характеристика. Когда человек говорит скверные, матерные слова, он оскверняет, пачкает
грязью свои уста. Матерщинник льет грязь в уши окружающих. Нередко этим самым он причиняет страдание тем, кто
не выносит бранной речи. Хочется закрыть уши и бежать. Портится настроение.
Содержание матерных
слов таково, что действует на сознание и даже подсознание человека. Всякое
слово, и хорошее, и дурное, обладает весом и силой. Дурное слово наводит на дурные мысли,
сеет зло. Ведь если мысль материальна, то нечестивые наши выражения еще более
материальны. Вот и скапливаются ругательные слова над нами черной аурой,
принося беды и самому матерщиннику, и тем, кто его окружает. Сквернословие
влияет на формирование нравственности человека, оно закладывает нравственную грязь.
Из поколения в
поколение передается это отвратительное наследие – так вырождается нравственность
народа. И все-таки никогда сквернословие не носило такого массового характера,
как в последние годы. И это не только не одергивается, это стало необходимой
деталью жизни. Это открыто поощряется. Нецензурные слова несутся с экрана
телевизора, со страниц современных книг, журналов, газет. Сегодня в книжном магазине
можно купить словарь матерных слов. Сквернословие охватило все социальные слои
общества.
Идут по улице девушки. Прекрасные, юные
лица, красивые одежды. Но приятное впечатление
было разрушено, стоило им заговорить, потому что образ красоты и юности плохо
сочетается с ненормативной лексикой, которую они используют в разговоре. Это их обычный способ общения. Трудно представить их
создающими теплый семейный очаг, спокойный и уютный.
«Вначале было Слово»,
– говорится в Евангелии от Иоанна. Словом Бог сотворил все. Слово и орудие человеческого творчества.
Мы просвещаем и просвещаемся словом. Слово
должно нести благодать, добро. «Святой»
называли Русь за ее стремление к святости, целомудрию, высокой нравственности.
Язык отражает
духовный опыт народа. «Поганые» слова никогда не считались нормой. Их всегда называли
срамными, за них в прежние времена наказывали.
Если мы хотим, чтобы
наш народ не рассыпался прахом, мы должны бороться со сквернословием, не давать оскорблять
родной язык.
Казалось бы, русский народ матерился всегда. Передаваясь от
отца к сыну, от поколения к поколению, матерные слова дошли до настоящего
времени вопреки всем попыткам объявить их вне языка, запретить их употребление,
то есть, иначе говоря, – убить их. Этот путь сквозь века, проделанный
матерщиной, сделал ее чем-то вроде завета – завета не поддаваться цензуре,
противостоять всякому авторитету и запрету, им устанавливаемому. И мы, знающие
эти слова, чувствуем своего рода единство – не столько единство языка. Сколько
единство свободы – свободы говорить то, что нам вздумается. Еще сознавая. Что
материться – недоброе дело, – до последнего времени подобная вольность речи
считалась недопустимой в обществе женщин и детей – примем во внимание хотя бы
это свидетельство, – но даже согласившись внутренне с такой оценкой. Мало кто
ставит целью изжить в себе мат до конца. Мы как-то не привыкли ущемлять свое
чувство свободы, тем более, что, имея свободу слова в числе общественных
идеалов, легко дать волю своему языку.
Матерщина захватывает человека подобно стихии. Можно и
ощущать ее как стихию, и, осознавая ее народной, человек, не матерясь сам,
может испытывать почти гордость оттого, что русский мат – самая крепкая ругань
в мире. Так мы ее, заграницу!
Казалось бы, смешно, что то, чего мы должны стыдиться,
выставляется напоказ. Однако тот факт, что о крепости мата известно чуть ли ни
каждому русскому, заставляет отнестись к этому серьезно. Где-то в глубине
русской души сидит убеждение, что истинно русский человек должен уметь при
случае матюгнуться. Считается нормальным материться при трудной работе, под
матерщину – кажется, – и дело идет сподручней. Споткнувшись, ударившись, люди сеют
в воздух матерные слова. И вообще, чуть ли ни народная мудрость гласит: когда
тебе плохо, выматерись – и станет легче.
Наконец, существует и еще одна сфера приложения мата. При
традиционно благожелательном отношении русского человека к выпивке, эта снисходительная
благожелательность попускает пьяному и его язык. Считается в порядке вещей, что
в пьяном виде человек матерится. Слушая пьяную речь, можно морщиться, но и
только – с пьяного какой спрос?.. Иногда кажется, что во хмелю человек и не
может изъясняться иначе. Читаем у Достоевского (Дневник писателя за 1873 г.):
“Гуляки из рабочего люда мне не мешают, и я к ним, оставшись теперь в
Петербурге, совсем привык, хотя прежде терпеть не мог, даже до ненависти. Они
ходят по праздникам, пьяные, иногда толпами, давят и натыкаются на людей – не
от буянства, а так, потому что пьяному и нельзя не натыкаться и не давить;
сквернословят вслух, несмотря на целые толпы детей и женщин, мимо которых
проходят, не от нахальства, а так, потому что пьяному и нельзя иметь другого
языка, кроме сквернословного. Именно этот язык, целый язык, я в этом убедился
недавно, язык самый удобный и оригинальный, самый приспособленный к пьяному или
даже лишь к хмельному состоянию, так что он совершенно не мог не явиться, и
если б его совсем не было – его следовало бы выдумать. Я вовсе не шутя говорю.
Рассудите. Известно, что во хмелю первым делом связан и туго ворочается язык во
рту, наплыв же мыслей и ощущений у хмельного, или у хмельного, или у всякого не
как стелька пьяного человека, почти удесятеряется. А потому естественно
требуется, чтобы был отыскан такой язык, который мог бы удовлетворить этим
обоим, противоположным состояниям. Язык этот уже спокон веку отыскан и принят
во всей Руси.” Конечно же, это – мат.
Оставив в стороне восторги исследования, возьмем у
Достоевского лишь голую мысль о внутренней связи пьяного состояния и матерной
ругани. Получится простое правило: чем больше народ спивается, тем больше он
матерится.
Общая картина такова. Средняя русская речь, та, которую
можно слышать на улицах, обильно помечена матом – в различных контекстах и по
самому разному поводу.
И все-таки, несмотря на высокую частоту матерных слов,
матерщина не стала нормальным употреблением языка. Она даже не стала нормой в
отношении ругани. Народ определил матерщину как черную брань. И это не просто
эпитет, а интерпретацию мата. Черный цвет – не просто один из многих в палитре
мира, он противопоставляется белому как цвет зла цвету добра. То, что
называется черным, – особенно из того, что лишено природной окраски, – тем
самым относится к активному проявлению зла. И если мат – ругань черная, то он в
народном сознании, в отличие от всей другой ругани, представляет собой активное
зло.
Чтобы понять, что его делает таковым, надо внимательнее к
нему приглядеться, а чтобы выделить его из общего фона ругани, надо понять, что
такое ругань вообще.
***
Ругань противоестественна. Хотя ее и можно считать своего
рода применением языка, причем достаточно распространенным (бранные слова и
выражения присутствуют, наверное, во всех языках мира), по своей сути она
противоречит всему языку. Брань и язык решают задачи прямо противоположные.
Цель языка состоит в объединении людей. Люди говорят между собой, чтобы лучше
понять друг друга. Без этого невозможно жить и действовать сообща. У ругани
цель иная: ее задача – не сблизить, а наоборот, разобщить людей, провести между
ними границу. Бранясь, человек показывает другому, что тот зря претендует на
понимание. Он должен держать дистанцию, знать свое место. И место это может оказаться
самым ничтожным.
Для современного человека нет ничего удивительного в том,
что язык позволяет ему держать всех на расстоянии и не подпускать никого близко
к своей душе. Но это добровольное отчуждение возможно лишь в благоприятной
среде. Когда же жизнь такова, что враг или природа могут в любую минуту отнять
ее у тебя, когда чужое проявляет себя в полную силу, тебе необходимо своё и
свои, чтобы не противостоять опасности в одиночку. В таких случаях отчуждение
равносильно самоубийству. Но если прошлое не позволяло человеку держать себя на
особицу, то как объяснить, что именно из этого прошлого человек вынес привычку
ругаться?
Исходной точкой возникновения ругани можно считать схватку
с врагом. Брань – это не только обмен ругательствами, но и битва, сражение. И
сегодня “поле боя” и “поле брани” для нас синонимы. В
древности, встречаясь с противником лицом к лицу, человек не сразу пускал в
дело оружие. Исход боя неясен и тот, кто идет на бой, знает, что битва может
кончиться для него смертью. Поэтому и возникает непосредственно перед схваткой
пауза, хоть немного отдаляющая сам поединок, а вместе с тем и смертельный его
исход для кого-то из поединщиков. И в этот момент вместо оружия идут в дело
слова. Если поединщики говорят на одном языке, они могут хвалиться своей
сноровкой и силой, пытаясь запугать врага и тем стяжать себе психологическое
преимущество.
Татарский хан – Идолище – из русской былины хвастается:
Был бы здесь Илья Муромец –
Так я бы его на одну руку клал
Да другою бы рукою прихлопнул.
Он бы как блин стал.
Да и сдунул бы я его в чисто поле.
Я-то – Идолище – росту две сажени печатных.
А в ширину – сажень печатная.
Голова у меня – что пивной котел,
А глаза – что чаши пивные.
Хлеба я ем по три печи в день,
А зелена вина пью по три ведра медных…
Оставить похвальбу противника без комментариев – значит
признать, что он тебя превосходит, проиграть словесную схватку. Отвечая, можно
похвалиться самому, а можно свести его хвастовство на нет, опрокинув слова
словами.
Илья Муромец отвечает нахвальщику-Идолищу:
А как у нас у попа ростовского
Была корова обжориста:
Много она ела, пила, да тут и треснула.
Это насмешка. То, что Идолище ставил себе в заслугу, то,
что должно было подтвердить его богатырскую мощь, Илья Муромец высмеивает. Это
шаржирование, создание портрета из недостатков имеет самое непосредственное
отношение к ругани. Само слово говорит об этом: “поругаться”
изначально значило “надсмеяться”. До сих пор эта надсмешка составляет
один из действенных бранных приемов. Назвать человека по его недостатку
(обращение к человеку в очках – “эй ты, очки!”): обидчику – смешно,
жертве – обидно.
Но в силу того, сто этот прием прост, он не только наиболее
распространен, но и наименее злобен. Близко к нему стоит брань иного рода. В
уличной сутолоке, назвав человека хамом, можно не заметить, что ты ругнулся. На
самом же деле именем хама мы уподобили жертву нашего обращения библейскому
персонажу, прославившему себя не лучшим образом.
А ведь механизм уподобления позволяет лишить того, против
кого он обращается, даже облика человека. Мы намекаем на эту возможность
неуклюжему человеку, когда говорим: “что ты как слон в посудной
лавке”. Назвав же человека свиньей, мы больше не утруждаем себя метафорой,
мы прямо утверждаем тождество между нашей жертвой и этим животным. И речь идет
не о сходстве, не о близости черт, – если поведение человека позволяет сравнить
его со свиньей, это слово прозвучит менее обидно, чем адресованное человеку вне
всякой мотивации, просто по злобе. Бранясь “свиньей” обидчик бы желал,
чтобы его жертва, быть может, человек достойный, впал в свинство, чтобы это имя
действительно подходило к нему. Назвать “свиньей” – это в тайне
желать видеть в человеке свинью.
В “Алисе в Стране чудес” есть сцена, где ребенок
– дитя Герцогини, то и дело называемый “поросенком”, действительно
становится им. Это смешно, потому что привычно провинившегося ребенка называть
“поросенком”, но никаких превращений в обычной жизни не происходит. У
Кэрролла это – игра со словами, но ведь и брань – это своего рода тоже игра со
словами. Вопрос лишь в том, что люди ожидают от слов.
Если допустить, что слова могут изменять мир, не стоит их
высказывать так легко, – ведь придется отвечать за каждое действие вылетевшего
слова. Если слова имеют силу действия, можно превратить человека словом в
свинью. Впрочем, и в обыденной жизни, сея брань и рождая обиду, бранчливый
способствует освинению мира. Некоторые же формы брани прямо построены на
ожидании эффекта от сказанных слов.
По существу, такая брань представляет собой магические
формулы, предназначенные творить зло. Их структура включает в себя обращение к
человеку и пожелание несчастий, которые должны с ним случиться.
Когда эти формулы возникли, люди верили в их силу, поэтому,
скорее всего, немногие пользовались ими. Тот, кто прибегал к ним часто, был
колдуном. Если же такую формулу произносил обычный человек, то это было вызвано
тем, что выходит за пределы обыденной жизни, и поэтому неудивительно, что от
такого события ждали последствий, способных потрясти мир или хотя бы перевернуть
жизнь и погубить ненавистного человека.
Вкладывающий в проклятие свою душу этим делал ее причастным
злу, которое пророчил другому. Эта сторона проклятия, хорошо осознаваемая
нашими предками, делала его особенно страшным. Проклиная, человек как бы
подводил под своей жизнью черту, отдавая все свое будущее той темной силе,
которая взамен должна была сокрушить врага. Две жизни приносилось на алтарь
мести, человек срывался в бездну и увлекал в нее другого. Эта ожесточенная
самоотверженность заставляла замирать в мистическом трепете всех свидетелей
этой ужасной минуты. Проклятие, исторгнутое на смертном одре, было еще более
страшным. Человек призывал месть ценой своей бессмертной души, уже не имея
времени на покаяние.
Сегодня острота переживания проклятия утрачена. Люди готовы
призывать друг на друга разверзшиеся небеса по мельчайшему поводу, не замечая
мистического характера произносимых ими слов. Некоторые магические формулы
потеряли адресность и даже содержание, осталось лишь выражение некой угрозы:
“да чтоб тебя!”, – говорит человек, споткнувшись о торчащую из земли
проволоку, и не замечает, что оказался на пороге проклятья.
Матерщина по своей структуре подобна проклятью, она тоже –
магическая словесная формула. Матерная брань наиболее оскорбительна, когда не
скрывает этой своей природы, когда она адресна и действительно направлена
против конкретного человека. Но чаще она прячет свое лицо.
***
На первый взгляд в мате нет ничего магического. Матерщина,
как определяют ее словари, – это просто слова определенного содержания. То, что
речь человека может быть густо усеяна ими, не представляет из себя никакой
загадки. Подобным же образом в языке существуют многие слова-паразиты.
Человек, не умеющий говорить связно, испытывает затруднения
на стыке слов. То, что он хочет сказать, находится в его уме. Мысли
сталкиваются одна с другой, накладываются друг на друга, не зная никакого
порядка. Речь же требует, чтобы из этого хаоса человек вытянул – как нитку из
пряжи – определенную последовательность слов. Речь линейна, нельзя сказать все
сразу, но только – одно за другим. К тому же от того, как выстроятся слова,
зависит понятность сказанного. Речь должна соответствовать грамматической
модели, принятой в языке. Профессиональный оратор не задумывается над этим, для
него не составляет проблемы высказаться. Сам переход мысли в речь для него
столь же естественен, как привычка дышать. Человек же, не привыкший говорить
длинные речи, испытывает затруднение всякий раз, когда ему приходится что-то
рассказывать. И в тот момент, когда у него на языке не оказывается нужного
слова, с него соскальзывает слово-паразит, не давая речи оборваться молчанием.
Прервать молчание, начать говорить заново требует большего расхода энергии, чем
продолжение речи. Пустые слова, образуя мостик между словами, которые что-то
значат, выполняют роль смазки, сохраняют непрерывность речи и тем экономят
говорящему силы.
Чаще всего в роли таких слов используются указательные
частицы – “это”, “вот”. Слово “значит”, которое в
современном языке часто превращается в “смазку”, тоже своего рода
указание. Оно служит переходом от знака, имени, выражения к тому, что ими
обозначаются. Превращаясь в слово-паразит, оно теряет содержание, на которое
должно указывать. Такое указание ни на что наиболее удобно для заполнения
провалов в речи. Оно побуждает слушателя не терять внимания, как бы обещая ему,
что речь все-таки доведут до конца.
Помимо указательных слов, роль “смазки” играют и
другие, начиная от общераспространенного “ну” и кончая
диалектическими и специфическими (“дык” и т.п.), с помощью которых
писатели так любят создавать колорит речи своих героев. Такие частицы
изначально лишены самостоятельного значения, они имеют его только по отношению
к другим словам, сообщая им различные дополнительные оттенки. Потеряв связь с
другими словами, частицы остаются лишь устойчивыми сочетаниями звуков, не
означающими ничего. Обнулить их смысл довольно легко, достаточно просто вырвать
их из контекста. Используемые в качестве “смазки”, они не тянут за
собой никакого значения, к тому же они, как правило, не велики по длине, что
снижает затраты энергии, расходуемой впустую.
Матерные слова имеют совсем другую природу. Они принадлежат
к разряду табуированных слов. “Табу” – слово полинезийского
происхождения. В современном языке им легко могут назвать любой строгий запрет.
Однако то, что для обозначения запрета, играющего значительную роль в
традиционных, архаических обществах, потребовалось особое слово, подсказывает,
что здесь дело не только в строгости. В полинезийском обществе человек,
нарушивший табу, подлежал жестокому наказанию, нередко – смерти. Почему? Не
потому, что он преступил установления общества, – это лишь внешняя сторона,
видимая, но вторичная. Хотя табу и налагалось людьми, это были не просто люди.
Это были вожди; однако право налагать и снимать табу определялось не самим
авторитетом вождя, а тем, что создавало этот авторитет. В Полинезии вождь
считался обладающим особой сверхъестественной силой – маной. Именно обладание
маной и делало человека вождем. Всем, в чем по убеждению полинезийцев заключена
мана, они считали святым. И эту святость требовалось защищать. Ману можно было
утратить, и чтобы этого не случилось как раз использовалось табу, путем
запретов регулирующее отношения человека и сверхъестественного.
Таким образом, слово табу может быть с полным правом
использовано нами за пределами полинезийской культуры только в том случае, если
обозначаемые этим словом запреты регулируют не человеческие отношения, а
отношения человека с миром сверхъестественных сил.
Использование слов занимает в этих отношениях не последнее
место. Слово, если это существительное, выполняет прежде всего функцию имени.
Назвать по имени – это то же самое, что окликнуть, позвать. И если человек
слышит зов, лишь находясь поблизости, сверхъестественные силы услышат всегда.
Поэтому, например, человек боялся называть смерть своим именем (услышит – еще
придет) и называл мертвого покойником, усопшим, используя метафоры там, где не
решался говорить прямо. Народ, живущий среди лесов, почитал самого грозного
зверя – медведя – за хозяина леса. Рискуя охотиться на него, он все-таки не
рисковал называть его по имени и пользовался метафорой – чтобы тот не отнес на
свой счет приготовления к грядущей охоте. Зверь был столь страшен и имя его
оказалось под столь строгим запретом, что было забыто, и теперь мы называем его
медведем – медоедом, что, конечно, только метафора, иносказание, а не имя.
Табуировались не только имена: кровь никто не считал
существом. Ее никто не призывал и никто ее не боялся. Однако отношение к крови
не могло быть простым, ведь с ней была связана жизнь. “Кровь есть
душа”, сказано в Библии (Втор., XII, 23). Кровь проливаемая священна.
Будучи священнодействием как у древних евреев, так и у народов языческих,
пролитие крови требовало к себе особого отношения, а следовательно и особого
языка. В обыденной жизни не могли звучать те же слова, что произносили жрецы. И
кровь называли рудой – по ее цвету, хотя по-видимому запрет на слово
“кровь” и не отличался особенной строгостью.
То, что матерные слова подлежат табу, свидетельствует об их
сакральной природе. Корни матерщины лежат в язычестве. Не все слова, которые мы
сегодня считаем матерными, восходят к языческому культу, но тем, что люди
матерятся, мы обязаны скорее всего ему. Языческие обряды, посвященные самым
разным богам, часто принимали формы, оскорбляющие нравственное сознание
обыкновенного человека. То, что творилось во имя богов, не могло происходить в
обыденной жизни, это бы сочли преступлением. И хотя в обыкновенной жизни
отношения между полами регулировались общественными установлениями, призванными
обеспечить стабильное существование общества, во время языческих праздников,
как правило, посвященных богам плодородия, практиковалось всевозможнейшее
бесчинство. Часто оно облекалось в формы мистерий, охватывающих лишь
посвященных, но всегда носило сакральный характер. Мистерии учинялись не ради
самого разгула страстей, но ради богов. Этому своего рода
“священнодействию” соответствовал и особый язык. Эта непотребная,
похабная речь, немыслимая в обыденной жизни, была нормой общения во время
языческого празднества.
Впрочем, возможно, в языческую эпоху матерные слова не были
табуированы. Слово “руда” не вытеснило слово “кровь”. Это
означает, что запрет, если он и существовал, нарушался. Аналогичным образом,
языческая культура, испытывающая сильнейшее давление на нравственность со
стороны своих обрядов, возможно, допускала похабство и в обыденной речи.
Ситуация резко изменилась с принятие христианства. Идеал
нравственности, воспринятый вместе с православной верой, обязывал обуздывать
речь. Тому языку, что славит Бога, не пристало блудить словами. Матерные слова
должны были выйти из употребления. Однако этого не случилось.
По законам лингвистики, жизнь слова в языке определяется
его употреблением. Если матерщина была частью языческого культа, прекращение
идолослужений, т.е. исчезновение той ситуации, в которой употреблялись эти
слова, он должны были устареть и исчезнуть. Но и в том случае, если мат
допускался и в обыденном употреблении, он был жестко привязан к
“постельной теме”. “Перевод” этой темы на язык
христианского брака также должен был снизить, а не увеличить частоту
употребления матерных слов. То. Что случилось в действительности,
свидетельствует о том, что мат – не просто языковое явление.
Сквернословие – грех. А грех это не преступление
общественных установлений, т.е. нарушение морали, а преступление завета между
человеком и Богом. Нарушение запрета, установленного не человеком, а Богом.
Первый запрет человек нарушил еще в раю. Хитрость змия проявилась в том, что он
обратил внимание на запретное дерево как на что-то особенное. Когда отец
запрещает сыну есть ядовитые ягоды, эта заповедь просто принимается к сведению
и не искушает ребенка. В самом запрете нет искушения. Искушение начинается тогда,
когда мы начинаем подозревать, что запретный плод имеет свои хорошие стороны.
Адам и его жена знали, что от древа познания добра и зла они не должны есть,
потому что “смертью умрут” (Быт., 2,17). Но вот речи змия заставили
их посмотреть на это дерево по-другому. “И увидела жена, что дерево хорошо
для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание; и
взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел” (Быт., 3,6).
Грех проник в человека и человек познал сладость греха. Эта сладость
заключается в том, что, как оказалось, человек может по своей воле нарушить
запрет, установленный волей Бога, как бы поспорить с Богом и настоять на своем.
Это ложная сладость: она выглядит как обретение свободы, хотя есть лишь
отпадение человеческой воли от воли Божией. Свобода воли становится заметной,
потому что воля бунтует. Бунт разрушителен, последствия бунта смертельны, но
существует упоение бунтом. В бунте человеческая воля достигает наиболее яркого
своеобразия, но, так как это своеобразие заключается в отпадении от Бога,
результат на поверку оказывается безобразным и мерзким.
В этом суть сквернословия. Употребляя запрещенные, мерзкие
слова, человек противопоставляет себя Богу, демонстрирует свою, особенную волю,
как бы повторяя грехопадение первого человека.
Следует думать, что в первые века христианства, матерщина
была на Руси явлением более редким, поскольку воспринималась как преступление и
самим сквернословом и обществом. Матерясь, человек, публично оскорблял Бога и
получал жалкое удовлетворение от того, что тварь бросает вызов своему Творцу.
Поэтому неудивительно, что мат и содержательно развился в
прямое оскорбление святыни. То, что получило название “забористого”
мата, связано с обращением грязных слов на то, что должно быть дорогим для
каждого человека. Язык матерщинника оскорблял мать, Богородицу и самого Бога.
Насколько подобные обороты были свойственны матерщине, говорит само ее
название. Несомненно “мат” означает “ругать по матери”.
Умение составить изощренное ругательство считалось (да и до сих пор считается)
особым искусством. Про такого “умельца” могут сказать “Во
дает!” или “Уж ругаться-то он умеет”, и за этими словами стоит
тайное восхищение грешника. Выражение “забористый мат” также
пронизано подобным восхищением: “во забирает!” = “во
дает!”.
Не как языковое явление, а как грех мат получил свое
широчайшее распространение. Это выглядит даже как месть: народ, принявший
сердцем православную веру, получил тяжкую болезнь языка. Матерщина – черная
сыпь, терзающая русский язык. Матерные слова – не просто слова-паразиты. И хотя
они часто выполняют роль “смазки”, не в этом их основная роль. Прежде
всего от слов-паразитов их отличает то, что они не потеряли своего исходного
блудного смысла. В каком бы месте речи матерные слова ни находились, они
постоянно проповедуют блуд, что ощущает всякий произносящий и слушающий.
Благодаря им любая тема становится скабрезной, любой разговор похабным.
Более того, матерные слова являются самыми продуктивными
основами для словообразования. Матерная лексика – живая, она подталкивает
человека к производству новых форм. И эти формы не остаются без употребления. В
употреблении же они вытесняют слова нормальной речи.
В языке это явление существует и за пределами мата. Слово
“дело” способно заменить любое действие, совершаемое человеком. Еще
шире сфера применения таких слов как “штука”, “вещь”.
Пустейшее слово “ерунда” может заменить название любого предмета. Все
эти слова – свидетельство бессилия человека выразить свою мысль. Их
использование делает речь невыразительной, пустой. Каждое такое слово указывает
на место провала, где человек не справился со своим языком и оставил смысл без
выражения.
Матерная речь во многом сохраняет черты подобных оборотов,
однако она вся исполнена экспрессии, она агрессивна. По-видимому, ее следует
признать первичной по отношению к “пустому” употреблению слов типа
“штука”, “ерунда”, которые замещают не значимые слова
русского языка, а уже запретные матерные выражения.
Можно сказать, что матерщина ведет самую настоящую войну
против русского языка. Она способна расширять свой словарный запас, имеет свои
устойчивые словесные формы и фразеологизмы. Острие мата направлено на замещение
простых, наиболее употребляемых слов. В конечном счете, матерщина претендует на
то, чтобы создать свой язык, параллельный русскому языку, или пропитать собою
весь русский язык, слившись с ним в блудном экстазе. На руку мату играет то,
что он представляет собой определенный стиль речи. Распространенный среди
простого народа, не тронутого образованием, он стал своего рода символом
народности языка. И в качестве такового сегодня выглядит привлекательным даже
для интеллигенции.
Употребление мата отграничивает “своих” от
“чужих”. И если человек ищет доступа в какое-то общество, где
распространен мат, он вынужден применять матерный стиль. Он вынужденно учится
мату, пока материться не станет его привычкой. Сегодняшний матерщинник и не
мыслит быть бунтарем, наоборот он жаждет не отличаться, быть таким же как все.
Мат уже не звучит как бунт против Бога. Это ему позволяет прекрасно себя
чувствовать и в светском, атеистическом обществе.
Тем более кажется важным указать на его суть.
***
Подведем итоги. Матерщина – не просто ругань, стремление
одержать верх над противником в словесной стычке. В конечном счете она направлена
не против людей, а против Бога, за что и получила именование “черной
ругани”. Материться значит “ругаться по черному”. Черный цвет
еще с дохристианских времен относился к силам зла. Поэтому мат носит чисто
магический, сакральный характер. Он – элемент служения сатане, контрабандой
проникший в светскую жизнь. Каждое матерное слово – это хуление Бога и
прославление сатаны. Поэтому не случайно, что матюки у матерщинника заменяют
молитвы. В трудные минуты, в тяжелом труде он не ищет помощи в обращении к Богу,
а матерится. Всплеск энергии в матерном слове, – и дело движется, хотя толкает
его зло, которому тем самым отдает себя человек. Работа со злостью может быть
эффективной. В результате воспитывается условный рефлекс: плохо тебе –
матернись. Так человека отучают от Бога.
Поэтому следует сказать четко и ясно, что матерщина это –
служение сатане, которое человек осуществляет по собственной воле и публично.
Возможно, что это достаточно страшно, чтобы сподвигнуть человека обуздать свой
язык.
Сколько матерных русских слов вы знаете. Пять, двадцать, три тысячи… Я вас разочарую. Матерных слов в русском языке всего три. Мальчик, девочка и то, чем они иногда занимаются и всё! Всего три слова. Но какие производные! Тут тебе и прилагательное, и глагол, и сказуемое, и имя собственное, и т.д., и т.д. Не ломайте голову – четвертого вы не придумаете.
Да, есть десятки слов, которые принято считать в прииилиииичном обществе нецензурными, но это не матерные слова и они с удовольствием используются нашими писаками в своих произведениях.
Однако, как бы нам не хотелось, но существуют ситуации, когда надо сохранить в невинности уши окружающих. Не всегда можно сказать то, что ты думаешь.
Кроме того несколько лет ученые многих стран изучали воздействие мата на человеческий организм и пришли к выводу, что у юношей до 18-20 лет, которые много матерятся замедляется развитие половых органов, а у девушек начинает развиваться волосяной покров вокруг сосков, на лице, в области пупка…, т.е. там, где более всего хочется поцеловать. Поэтому, друзья мои, пока мы не деградировали, нам срочно надо заменять матерные слова на псевдомат или олбанский мат. Короче, наша Родина в опасности, срочно придумываем новый олбанский мат, от которого уши окружающих остаются в состоянии невинности, половые органы нормально развиваются, а волоса не растут там, где не надо!
Чем должно отличаться слово или группа слов, которыми мы пытаемся заменить мат:
1.Оно должно быть сочным и раскатистым.
2.Его можно орать громко.
3.Оно снимает стресс, вбрасывает адреналин.
4.Оно обескураживает и стопорит на время окружающих.
Рассмотрим несколько случаев, когда рядом с вами люди, при которых ругаться матом нельзя – ну нельзя и всё! Ваша девушка студентка физфака коренная москвичка, ее мама филолог с 30-летним стажем или ее папа ботаник и т.д., наконец малые дети, которые еще верят в трезвого Деда Мороза и Снегурочку.
1. Вы в гостях. Идете обуваться в коридор и видите, что их котяра сволочь и мохнатый мастурбатор – нассал в ваш туфель. В вашем мозгу за доли секунды сформировались несколько этажей мата пополам с шестистопным ямбом, НО – нельзя. В этом случае, не самом сложном, можно воспользоваться импортными словами. Например – «ШААЙЗЕЕЕ!» или «МЭЭЭЭРД!». Согласитесь, гораздо приятней, чем заорать – «Ну ты и дерьмо!». Здесь как удар в лоб – «ШАЙЗЕ!!!».
2. Рассмотрим более тяжелый случай. Вы на дне рождения. Кругом одни интеллигенты. И вот вам предлагают забить гвоздь, чтобы повесить картину, которую вы только что подарили… Замах, палец – хрясь!!! Как необходимо сейчас сказать все, что ты думаешь о молотке, его маме, заводе, который его сделал, том мудаке, который предложил повесить подаренную только что картину… Здесь нам на помощь приходят известные, может быть даже народные, артисты. Итак – замах, палец – хрясь!!! – «Ростислав Плятттт!» или – «Ингеборге Дапкунайте домофона маааать!».
3. Очень частый и тяжелый случай. Светофор, желтый свет, вы резко тормозите и вот он член на четырех колесах! Вы чувствуете, что вашу машину отымели сзади. Подходите к его открытому окну из которого торчит морда с невинными глазками и…, вдруг замечаете, что уже подоспел милиционер, какая-то любопытная мамаша с двумя малолетними детьми, да и ваша девушка как мы помним с невинными ушами уже вышла из машины и смотрит удивленными глазами – как же так, нет зазора между машинами… Здесь на помощь приходят животные. Итак, светофор, удар, вы подходите к машине этого идиота и – «Шестисисечная горилла! Муфлон трехсосковый! Выхухоль новозеландский! Ты как тормозишь когда меня впереди нет!?». Чувствуете – полегчало и уши окружающих сохранены в невинности.
4. Самый неприятный случай. Вы в ресторане за стойкой бара мило беседуете со своей девушкой и тут какая то шмара, которую никто в этот вечер не снял, спотыкается о вашу ногу и рассказывает вам все, что она знает о горных козлах их копытах и родственниках. На пару секунд вы становитесь похожи на туфель только что обоссаный котом. И тут вы достаете свое главное оружие и громко и с достоинством произносите – «Сука! Лярва! Проштыбовка! Тварь! Абортница! Дешевка!». Она в ступоре, вам полегчало, окружающие зауважали…
Велик и могуч русский язык. Нет ему равных. На все случаи жизни можно изобрести слова, которые не будут травмировать окружающих. Все зависит от вашей фантазии:
1. Навохудоносор пипетошный.
2. Затычка трехнедельная.
3. Выхухоля нахухоль.
И т.д. и т.д. Друзья мои! Матерные слова имеют большую отрицательную энергию. Берегите своё здоровье и здоровье окружающих!
Ненормативная лексика.
Бороздя просторы Интернета, особенно различного рода форумы, конференции, блоги и др., становится неловко от применения пользователями бранных выражений, ругани, мата и т.п. Начинаешь задумываться, по какой причине люди употребляют нецензурные слова и выражения? Что это – крик души, бедность лексикона, невоспитанность, самовыражение, плохое влияние? С уверенностью можно сказать, каждый человек говорит непотребные слова. Но одно дело, когда говоришь, чтобы усилить оттенок того или иного события или случая, ситуации, другое дело, когда люди бросаются такими словечками по отношению друг к другу.На уроке русского языка нам предложили несколько тем для проекта.Мне и Артёму сразу приглянулась тема о ненормотивной лексике.Нам всегда было интересно откуда пришёл русский мат.Всё оказалось не так сложно!
Мат (ма?терный язык, лая матерная (устаревшее)) — наиболее грубая разновидность ненормативной лексики в русском и в близких к нему языках.
История возникновения.
Как отмечают историки, племена славян, конечно, ругались, однако их ругань была по сравнению с тем, что произошло далее, сплошной невинностью, и их ругательства заключались скорее в сравнении с домашними животными (корова, козел, баран, бык, кобыла и т. д.). Но в 1342 году на русское княжество напал хан Батый. И именно за тот мат, который мы слышим сейчас, можно благодарить татаро-монгол. Все-таки три века ига не прошли для России бесследно. Что интересно, в странах, которых постигла та же участь, почти так же и ругаются. Так, например, сербское “ебене слунце в пичку” практически идентично нашему “е*ать”. Фактически синонимы произносимых в русском языке матерных слов встречают свое отражение и в польском языке, и в венгерском – уж столь далеком языке финно-угорской группы, а отнюдь не славянской группы языков.После монгол ругались все. Богатые и обеспеченные дворяне считали ниже себя говорить на матерном языке, однако до нас дошли сочинения и Пушкина, и Некрасова, и Гоголя, которые не прочь были ввернуть матерное словцо. Все они так или иначе учились правильно излагать непристойные мысли у фактически основателя матерной поэзии – Игоря Семеновича Баркова – классика русской матерной словесности. Однако же матерный язык именно как язык разговорный был более присущ рабочим и крестьянам.
Большое количество людей не образованных и привыкших выражать через “б*я” практически все свои мысли – попало во власть и начало крутиться. Ругался и Ленин (хоть и из образованной семьи был), и Сталин, закончивший церковную гимназию. Особое развитие мат получил как раз и при последнем.
Постоянные ссылки людей, не виновных в том, что они евреи или родились в России, дал толчок русскому мату. Фактически в это время начались образовываться неодносложные матерные выражения, матом стали выражать свое мнение. Мат стал языком зоны, понятным как и заключенным, так и людям, которые их охраняли. Половина страны, отсидевшая за преступления или ни за что вообще, дала очень большой толчок развитию мата. В 1954 году началась так называемая “оттепель”, и на свет начали появляться самиздатовские книжки со стихами Баркова или приписанными к его творчеству (проще было указать имя человека, который умер еще в 18 веке, чем отвечать самому за все сказанное). Именно тогда появилось большинство матерных частушек, отражающих перемены и изобретения человечества (телевизор, космические полеты, конец войны). Мат стал неотъемлемой жизнью России. “Архипелаг ГУЛАГ”, за которого Солженицын получил Нобелевскую премию вовсю пестрит матерными выражениями, более выражающими состояние героев романа, нежели язык литературный.
В связи со свободой слова, которая в России уже как 10 лет, мат вылез из подполья, и начали появляться уже хорошо оформленные издания с матерными стихами, словари мата. Недавно автором было замечено коллекционное издание “Луки Мудищева”… Что ж, в каждом из нас течет еще с незапяматных времен татаро-монгольская кровь, и пока жива Россия и русский язык, будет жить и мат как неотъемлемая часть русской культуры.
Мат в современной жизни.
Ненормативная лексика прочно вошла в нашу жизнь. Большинство граждан России не представляют свою речь без нецензурного выражения. Даже нашлись специалисты, которые смогли подсчитать, сколько раз в жизни человек прибегает к помощи слов, относящихся к ненормативной лексике. Оказывается, в течение своей жизни каждый из нас употребляет ругательное слово около 230 тысяч раз. Хотя, судя по результатам проведенных опросов, 29% населения страны вообще не ругается нецензурными словами. Зато 70% из них прибегают к помощи мата весьма регулярно.
В чем же причина такого массового сквернословия? Неужели для большинства людей нецензурные слова являются нормальными и они пользуются ними в повседневной жизни, даже не подозревая, что это выглядит порой даже очень отвратительно? Некоторые психологи считают, что люди прибегают к мату лишь для того, чтоб лучше выразить свои эмоции, так как других слов для этого не хватает. А, может быть, другие слова не будут столь яркими эмоционально. Например, и музыканты из рок-групп уверены, что мат это слова, необходимые для снятия стресса. Поэтому, присутствие ненормативной лексики в творчестве рок-групп довольно обычное явление.
Также, согласно статистике, 17% россиян употребляют мат для борьбы со стрессом и выплескивания эмоций. Некоторые россияне (5%) уверены в том, что, прибегая к помощи нецензурных слов, они делают свою речь более яркой и, тем самым, находят взаимопонимание со своими собеседниками. А 1% населения вообще считает, что материться следует везде и повсюду. Кстати, если слушать психологов, то среди них есть и такие, которые считают мат хорошим восстановительным средством для энергетического баланса человека. Они также уверяют о полезной роли нецензурной брани в снятии стрессового состояния у людей.
Но, так или иначе, а у российского законодательства свои взгляды на употребление матов в общественных местах. И оно в корне несогласно с мнением ни психологов, ни отдельных музыкантов, и квалифицирует применение в разговоре нецензурных выражений как административное нарушение, за что положен штраф в размере 500 рублей.
Интересно, что в Белгороде людей так достала ненормативная лексика (особенно в грубых формах ее проявления), что местная власть установила свое наказание за ругань в общественных местах в виде штрафа на 1500 рублей. И результат не заставил долго ждать. Буквально за несколько месяцев городской бюджет успешно пополнился на сумму, превышающую полмиллиона рублей.
Но только лишь в России столь много любителей сквернословия? Да нет, конечно. Хотя, следует заметить, что русский язык по количеству нецензурных выражений, входит в лидирующую тройку. Его сумели опередить английский и голландский языки. Так что во многих странах мира прибегают к помощи мата. Ненормативную лексику можно услышать где угодно: на спортивных соревнований мирового уровня, из уст разных знаменитостей, в том числе и высокопоставленных политических деятелей, в кино и на телевидении. Одни из-за своей несдержанности несут наказания, другие – теряют своих поклонников, а третьих могут попросту не замечать. Ну, ругается и Бог с ним.
Многим известно, например, чем закончилась несдержанность в своих выражениях для известного российского певца Филиппа Киркорова, когда во время своей пресс-конференции он оскорбил журналистку в «розовой кофточке». Тогда почти 700 радиостанций и телеканалов убрали из своего репертуара песни в исполнении Киркорова. На футбольных матчах судьи часто удаляют с поля игроков, выражающих свои эмоции при помощи мата. Даже в теннисе, где, казалось бы, играют одни джентльмены, тоже ругаются. Да еще так, что на всемирно известных соревнованиях в Уимблдоне пришлось создать штаб для борьбы с руганью. И виновные несут серьезные наказания в виде крупных штрафов.
Среди известных политических деятелей наиболее колоритной фигурой, использующей нецензурные слова в своей лексике, является экс-президент США Джордж Буш. Он большой любитель «крепкого словца». Причем ругаться Буш может как в напряженном, так и в расслабленном состоянии.
КОНФЛИКТОЛОГИЯ. БЕСЕДЫ О НЕНОРМАТИВНОЙ ЛЕКСИКЕ
Практически любой конфликт, а их в любой организации бывает немало (либо недоразумения с покупателями, либо выяснение отношений в собственном коллективе и др.), не обходится без употребления ненормативной лексики, то есть мата. Те же, кто не был пойман на громко произносимом ругательстве, могут произнести его не вслух, а про себя.
Но, значит, они тоже ругаются? Откуда эти знания? Да еще такие умения? И, главное, где-то однажды научившись, мы затем выясняем, что произносить вслух данные словечки в приличном обществе почему-то неприлично. А почему?
Почему нельзя, если почти вся страна ругается? Недаром пресловутой стала фраза одного из политиков: «Мы матом не ругаемся, мы на нем разговариваем», а еще большую популярность приобрела цитата: «Русский язык без мата похож на доклад».
Если мат — запрещенная лексика, то встает вопрос: кто ее запретил и где список этих слов? И почему львиная доля ругательств черпается из табуированной области сексуальных отношений?
По мнению ученых, оказывается, что все дело в нашей биологии и наших генах. Ведь человек унаследовал множество механизмов социального и сексуального поведения из животного мира, да и не так далеко мы от него ушли, как нам кажется. Многие животные инстинкты сидят в нас и поныне и, хотим мы того или нет, влияют на наше сознание, психику и образ жизни.
Когда мы искали информацию нашего проекта в разных источниках, мы наткнулись на онлайн сайт «Ненормативная лексика в биологии» и
попросили доктора биологических наук Сергея Пашутина рассказать нам о биологических корнях ненормативной лексики. Итак, мат глазами биолога.
Каковы функции у нецензурных слов с точки зрения биологии?
— Прежде всего, мат как речевое воздействие используется в качестве бранной лексики — оскорблений, угроз, выражений крайнего презрения и прочих отрицательных характеристик. Однако, несмотря на повышенную эмоциональную нагрузку бранного сквернословия, это далеко не самое значимое предназначение вульгарных слов. Гораздо чаще человек использует ненормативные слова вовсе не для ругани, а как доходчивый способ общения или как убедительное и краткое средство подачи нужной информации.
Что стоит за запретами на нецензурные выражения?
— Вообще-то смысловая нагрузка матерной лексики не соответствует ее буквальному пониманию, особенно в настоящее время, хотя срамные слова потому и стали табуированными (запретными), что затрагивали сексуальную тематику. Более того, уже сам разговор на интимные темы воспринимался в те времена как неприличный, даже при использовании общеупотребительной нейтральной лексики. Подобные стереотипы поведения закрепились в нашем сознании.
Матерное и бранное — эти понятия являются синонимами?
— Вовсе нет. «Крепкими» и не для целомудренных ушей словами прежде всего были насыщены ругательства, но жесткие ограничения налагались только на нецензурную брань с явным сексуальным подтекстом. Вся прочая ругань, которая выстраивалась вокруг пищеварительно-выделительной физиологии или в которой преобладали богохульные выражения, находится на различных стадиях табуированности, однако к мату принципиально не относится. Такой тип нематерной хулы ближе к сниженной лексике, хотя и с ее помощью можно сильно обидеть человека.
Существует теория, что бранный ритуал является показателем эволюции человека. Так ли это?
Это действительно так. Биологический смысл ругани заключается в сдерживании злобного поведения или недружественных действий со стороны потенциальных врагов, а также для подтверждения своего «рейтингового» статуса. Достигается это с помощью демонстрации собственной агрессии, правда, выраженной в словесной форме. Но и у животных конфликты нечасто сопровождаются кровопролитием. Только вместо речи они пользуются другими упреждающими сигналами — специфическими телодвижениями, звуками и прочими ритуализированными действиями, что позволяет более слабому сопернику своевременно отказаться от безнадежной борьбы.
С каждым годом среди людей разного возраста и статуса все больше распространяется употребление разного типа жаргон, сленг и ненормативной лексики. Особенно это отражается на подростках от 13 до 17 лет. По свидетельствам опросов 60% употребляют нецензурные слова из- за личных проблем и стрессов, а другие (40%) потому, что это считается круто. Мы решили проверить эти показатели и опросили учеников нашей школы с 5 по 11 классы.Вот что получилось:
Ненормативная лексика: нехватка воспитания (образования) или способ самовыражения?
1. Нехватка образованности, и, как следствие, отсутствие или бедность лексикона. Мы не имеем в виду не окончание школы, колледжа или вуза, т.е. формальное образование. Под этим мы понимаем недостаток общения с грамотными людьми, его узкий круг, отсутствие книжного образования, прекрасного источника пополнения лексикона. Чем объяснить человеку свою позицию или просто проигнорировать его, люди смело посылают его во всякие интимные места.
2. Самовыражение. Это факт. Многие молодые люди, особенно школьники, применяя ненормативную лексику, демонстрируют якобы свою взрослость, матерость, выделяясь, таким образом, из своего окружения. Особенно горько смотреть на девушек, выражающихся блатными выражениями, такие девчонки, равно как и курящие, для меня являются объектом брезгливости и антипатии. Особенно резко бьет по органу слуха применение ими таких выражений так, для связки слов, бессмысленно.
3. Выражение крайнего недовольства и наоборот, всплеск эмоций при описании ситуации, положения. Тут даже высокообразованный человек может сгоряча ляпнуть такое словечко, что уши пухнут. Но тут такого рода выражения используются в общении с равными по образованности и уровню интеллекта людьми.
4. Банальная трусость. Это одна из распространенных причин, особенно в виртуальном общении. Человек понимает свою безнаказанность и недосягаемость, ведь в худшем случае его «забанят», и спокойно посылает и оскорбляет всех направо и налево. Хотя и при реальном общении доходит до взаимного оскорбления, начинается словесная перепалка и этим и заканчивается в основном.
5. Невоспитанность, а равно плохое воспитание. Эта причина несколько схожа с первой. Но тут прежде всего зависит от непосредственного окружения: родителей, братьев, сестер и других близких родственников. Очень часто являюсь свидетелем сцены, когда родители, дяди, тети демонстрируют «продвинутость» своего несмышленного чада лет 3-4 от роду, громко и с достоинством озвучивающего «новые» слова. Хорошо если с годами эти слова не войдут в привычку.
Как Я Отношусь К Нецензурным Словам
План
1. Характеристика сквернословия.
2. Влияние брани на окружающих.
3. Сквернословие в современном мире.
4. Слово – орудие человеческого творчества.
Сквернословие, скверные слова – так издавна в русском народе именовали матерщину. Корень идет от слова «скверна». В словаре великорусского языка Даля сказано: «Скверна – мерзость, гадость, пакость, все гнусное, противное, отвратительное, непотребное, что мерзит плотски и духовно, нечистота, грязь и гниль, тление, мертвечина, извержения, кал; смрад, вонь; непотребство, разврат, нравственное растление; все богопротивное».
Исчерпывающая характеристика. Когда человек говорит скверные, матерные слова, он оскверняет, пачкает грязью свои уста. Матерщинник льет грязь в уши окружающих. Нередко этим самым он причиняет страдание тем, кто не выносит бранной речи. Хочется закрыть уши и бежать. Портится настроение.
Содержание матерных слов таково, что действует на сознание и даже подсознание человека. Всякое слово, и хорошее, и дурное, обладает весом и силой. Дурное слово наводит на дурные мысли, сеет зло. Ведь если мысль материальна, то нечестивые наши выражения еще более материальны. Вот и скапливаются ругательные слова над нами черной аурой, принося беды и самому матерщиннику, и тем, кто его окружает. Сквернословие влияет на формирование нравственности человека, оно закладывает нравственную грязь.
Из поколения в поколение передается это отвратительное наследие – так вырождается нравственность народа. И все-таки никогда сквернословие не носило такого массового характера, как в последние годы. И это не только не одергивается, это стало необходимой деталью жизни. Это открыто поощряется. Нецензурные слова несутся с экрана телевизора, со страниц современных книг, журналов, газет. Сегодня в книжном магазине можно купить словарь матерных слов. Сквернословие охватило все социальные слои общества.
Идут по улице девушки. Прекрасные, юные лица, красивые одежды. Но приятное впечатление было разрушено, стоило им заговорить, потому что образ красоты и юности плохо сочетается с ненормативной лексикой, которую они используют в разговоре. Это их обычный способ общения. Трудно представить их создающими теплый семейный очаг, спокойный и уютный.
«Вначале было Слово», – говорится в Евангелии от Иоанна. Словом Бог сотворил все. Слово и орудие человеческого творчества.
Мы просвещаем и просвещаемся словом. Слово должно нести благодать, добро. «Святой» называли Русь за ее стремление к святости, целомудрию, высокой нравственности.
Язык отражает духовный опыт народа. «Поганые» слова никогда не считались нормой. Их всегда называли срамными, за них в прежние времена наказывали.
Если мы хотим, чтобы наш народ не рассыпался прахом, мы должны бороться со сквернословием, не давать оскорблять родной язык.
Почему нельзя ругаться матом в школе? Да нигде не стоит этого делать.
Нецензурные слова настолько заполнили речь русского народа, что трудно найти место, где бы можно было спрятать свои уши от матершины.
Дети и взрослые матерятся, когда ругаются и когда восхищаются чем-либо.В семьях,где родители используют мат ,почти всегда дети будут повторять их.
Так почему же нельзя ругаться матом? Мы знем,что с помощью нецензурщины люди выражают гнев,ярость,обиду или же просто замещают пустоту в своём бедном лексиконе.Если речь бедна, появляются “ну”, “короче”,”блин”, а если человек еще и невоспитан – то и бранные выражения. Люди так привыкают к мату, что порой это становится вредной привычкой, избавиться от которой не легче, чем, например, бросить пить или курить. Они и не замечают,что произносят их.
Если человек без мата не может, это значит, что у него есть какие-либо комплексы, он просто-напросто не может грамотно построить свою речь.
Я считаю,что бранная ругань-это не только невоспитанность,недостаток словарного запаса ,но и это выражение презрения к окружающим .Люди,берегите наш красивый и богатый русский язык,не засоряйте и не пачкайте его этой грязью!Уважайте себя и окружающих!
Сочинение-миниатюра
по дисциплине «Русский язык и культура речи»
на тему «Мое мнение о проблеме сквернословия»
Выполнила студентка гр.В-205
Знайденова Дарья
Сквернословие – это употребление в речи бранных слов, неприличных выражений, мата. На мой взгляд, данная проблема является очень актуальной в наше время. Ведь многие из нас, хоть раз, да прибегали к использованию «скверных» слов в своей речи. И было ли это стремлением сделать речь более эмоциональной, или сказано для оскорбления, унижения человека, или же просто демонстрацией раскованности – в любом случае, бранные слова крепко засели в лексиконе современного человека, особенно, молодежи. В подростковом возрасте проблема нецензурной лексики поднялась особенно остро, ведь в глазах подростка сквернословие – это проявление независимости, способности не подчиняться запретам, то есть символ взрослости.
Конечно, не у каждого из нас речь засорена подобными словами, ведь их использование отражает бедность словарного запаса говорящего и неумение выразить свои мысли.
С этой проблемой, безусловно, необходимо бороться. Это проблема всех людей, всего общества. И чтобы хоть немного решить ее, наверное, каждый должен начать с себя. А что самое страшное в этой ситуации – то, что люди уже перестали обращать на это внимание.
План
1. Характеристика сквернословия.
2. Влияние брани на окружающих.
3. Сквернословие в современном мире.
4. Слово – орудие человеческого творчества.
Сквернословие, скверные слова – так издавна в русском народе именовали матерщину. Корень идет от слова «скверна». В словаре великорусского языка Даля сказано: «Скверна – мерзость, гадость, пакость, все гнусное, противное, отвратительное, непотребное, что мерзит плотски и духовно, нечистота, грязь и гниль, тление, мертвечина, извержения, кал; смрад, вонь; непотребство, разврат, нравственное растление; все богопротивное».
Исчерпывающая характеристика. Когда человек говорит скверные, матерные слова, он оскверняет, пачкает грязью свои уста. Матерщинник льет грязь в уши окружающих. Нередко этим самым он причиняет страдание тем, кто не выносит бранной речи. Хочется закрыть уши и бежать. Портится настроение.
Содержание матерных слов таково, что действует на сознание и даже подсознание человека. Всякое слово, и хорошее, и дурное, обладает весом и силой. Дурное слово наводит на дурные мысли, сеет зло. Ведь если мысль материальна, то нечестивые наши выражения еще более материальны. Вот и скапливаются ругательные слова над нами черной аурой, принося беды и самому матерщиннику, и тем, кто его окружает. Сквернословие влияет на формирование нравственности человека, оно закладывает нравственную грязь.
Из поколения в поколение передается это отвратительное наследие – так вырождается нравственность народа. И все-таки никогда сквернословие не носило такого массового характера, как в последние годы. И это не только не одергивается, это стало необходимой деталью жизни. Это открыто поощряется. Нецензурные слова несутся с экрана телевизора, со страниц современных книг, журналов, газет. Сегодня в книжном магазине можно купить словарь матерных слов. Сквернословие охватило все социальные слои общества.
Идут по улице девушки. Прекрасные, юные лица, красивые одежды. Но приятное впечатление было разрушено, стоило им заговорить, потому что образ красоты и юности плохо сочетается с ненормативной лексикой, которую они используют в разговоре. Это их обычный способ общения. Трудно представить их создающими теплый семейный очаг, спокойный и уютный.
«Вначале было Слово», – говорится в Евангелии от Иоанна. Словом Бог сотворил все. Слово и орудие человеческого творчества.
Мы просвещаем и просвещаемся словом. Слово должно нести благодать, добро. «Святой» называли Русь за ее стремление к святости, целомудрию, высокой нравственности.
Язык отражает духовный опыт народа. «Поганые» слова никогда не считались нормой. Их всегда называли срамными, за них в прежние времена наказывали.
Если мы хотим, чтобы наш народ не рассыпался прахом, мы должны бороться со сквернословием, не давать оскорблять родной язык.
< Предыдущая Следующая >
Черная брань (слово о русском мате)
Казалось бы, русский народ матерился всегда. Передаваясь от
отца к сыну, от поколения к поколению, матерные слова дошли до настоящего
времени вопреки всем попыткам объявить их вне языка, запретить их употребление,
то есть, иначе говоря, – убить их. Этот путь сквозь века, проделанный
матерщиной, сделал ее чем-то вроде завета – завета не поддаваться цензуре,
противостоять всякому авторитету и запрету, им устанавливаемому. И мы, знающие
эти слова, чувствуем своего рода единство – не столько единство языка. Сколько
единство свободы – свободы говорить то, что нам вздумается. Еще сознавая. Что
материться – недоброе дело, – до последнего времени подобная вольность речи
считалась недопустимой в обществе женщин и детей – примем во внимание хотя бы
это свидетельство, – но даже согласившись внутренне с такой оценкой. Мало кто
ставит целью изжить в себе мат до конца. Мы как-то не привыкли ущемлять свое
чувство свободы, тем более, что, имея свободу слова в числе общественных
идеалов, легко дать волю своему языку.
Матерщина захватывает человека подобно стихии. Можно и
ощущать ее как стихию, и, осознавая ее народной, человек, не матерясь сам,
может испытывать почти гордость оттого, что русский мат – самая крепкая ругань
в мире. Так мы ее, заграницу!
Казалось бы, смешно, что то, чего мы должны стыдиться,
выставляется напоказ. Однако тот факт, что о крепости мата известно чуть ли ни
каждому русскому, заставляет отнестись к этому серьезно. Где-то в глубине
русской души сидит убеждение, что истинно русский человек должен уметь при
случае матюгнуться. Считается нормальным материться при трудной работе, под
матерщину – кажется, – и дело идет сподручней. Споткнувшись, ударившись, люди сеют
в воздух матерные слова. И вообще, чуть ли ни народная мудрость гласит: когда
тебе плохо, выматерись – и станет легче.
Наконец, существует и еще одна сфера приложения мата. При
традиционно благожелательном отношении русского человека к выпивке, эта снисходительная
благожелательность попускает пьяному и его язык. Считается в порядке вещей, что
в пьяном виде человек матерится. Слушая пьяную речь, можно морщиться, но и
только – с пьяного какой спрос?.. Иногда кажется, что во хмелю человек и не
может изъясняться иначе. Читаем у Достоевского (Дневник писателя за 1873 г.):
“Гуляки из рабочего люда мне не мешают, и я к ним, оставшись теперь в
Петербурге, совсем привык, хотя прежде терпеть не мог, даже до ненависти. Они
ходят по праздникам, пьяные, иногда толпами, давят и натыкаются на людей – не
от буянства, а так, потому что пьяному и нельзя не натыкаться и не давить;
сквернословят вслух, несмотря на целые толпы детей и женщин, мимо которых
проходят, не от нахальства, а так, потому что пьяному и нельзя иметь другого
языка, кроме сквернословного. Именно этот язык, целый язык, я в этом убедился
недавно, язык самый удобный и оригинальный, самый приспособленный к пьяному или
даже лишь к хмельному состоянию, так что он совершенно не мог не явиться, и
если б его совсем не было – его следовало бы выдумать. Я вовсе не шутя говорю.
Рассудите. Известно, что во хмелю первым делом связан и туго ворочается язык во
рту, наплыв же мыслей и ощущений у хмельного, или у хмельного, или у всякого не
как стелька пьяного человека, почти удесятеряется. А потому естественно
требуется, чтобы был отыскан такой язык, который мог бы удовлетворить этим
обоим, противоположным состояниям. Язык этот уже спокон веку отыскан и принят
во всей Руси.” Конечно же, это – мат.
Оставив в стороне восторги исследования, возьмем у
Достоевского лишь голую мысль о внутренней связи пьяного состояния и матерной
ругани. Получится простое правило: чем больше народ спивается, тем больше он
матерится.
Общая картина такова. Средняя русская речь, та, которую
можно слышать на улицах, обильно помечена матом – в различных контекстах и по
самому разному поводу.
И все-таки, несмотря на высокую частоту матерных слов,
матерщина не стала нормальным употреблением языка. Она даже не стала нормой в
отношении ругани. Народ определил матерщину как черную брань. И это не просто
эпитет, а интерпретацию мата. Черный цвет – не просто один из многих в палитре
мира, он противопоставляется белому как цвет зла цвету добра. То, что
называется черным, – особенно из того, что лишено природной окраски, – тем
самым относится к активному проявлению зла. И если мат – ругань черная, то он в
народном сознании, в отличие от всей другой ругани, представляет собой активное
зло.
Чтобы понять, что его делает таковым, надо внимательнее к
нему приглядеться, а чтобы выделить его из общего фона ругани, надо понять, что
такое ругань вообще.
***
Ругань противоестественна. Хотя ее и можно считать своего
рода применением языка, причем достаточно распространенным (бранные слова и
выражения присутствуют, наверное, во всех языках мира), по своей сути она
противоречит всему языку. Брань и язык решают задачи прямо противоположные.
Цель языка состоит в объединении людей. Люди говорят между собой, чтобы лучше
понять друг друга. Без этого невозможно жить и действовать сообща. У ругани
цель иная: ее задача – не сблизить, а наоборот, разобщить людей, провести между
ними границу. Бранясь, человек показывает другому, что тот зря претендует на
понимание. Он должен держать дистанцию, знать свое место. И место это может оказаться
самым ничтожным.
Для современного человека нет ничего удивительного в том,
что язык позволяет ему держать всех на расстоянии и не подпускать никого близко
к своей душе. Но это добровольное отчуждение возможно лишь в благоприятной
среде. Когда же жизнь такова, что враг или природа могут в любую минуту отнять
ее у тебя, когда чужое проявляет себя в полную силу, тебе необходимо своё и
свои, чтобы не противостоять опасности в одиночку. В таких случаях отчуждение
равносильно самоубийству. Но если прошлое не позволяло человеку держать себя на
особицу, то как объяснить, что именно из этого прошлого человек вынес привычку
ругаться?
Исходной точкой возникновения ругани можно считать схватку
с врагом. Брань – это не только обмен ругательствами, но и битва, сражение. И
сегодня “поле боя” и “поле брани” для нас синонимы. В
древности, встречаясь с противником лицом к лицу, человек не сразу пускал в
дело оружие. Исход боя неясен и тот, кто идет на бой, знает, что битва может
кончиться для него смертью. Поэтому и возникает непосредственно перед схваткой
пауза, хоть немного отдаляющая сам поединок, а вместе с тем и смертельный его
исход для кого-то из поединщиков. И в этот момент вместо оружия идут в дело
слова. Если поединщики говорят на одном языке, они могут хвалиться своей
сноровкой и силой, пытаясь запугать врага и тем стяжать себе психологическое
преимущество.
Татарский хан – Идолище – из русской былины хвастается:
Был бы здесь Илья Муромец –
Так я бы его на одну руку клал
Да другою бы рукою прихлопнул.
Он бы как блин стал.
Да и сдунул бы я его в чисто поле.
Я-то – Идолище – росту две сажени печатных.
А в ширину – сажень печатная.
Голова у меня – что пивной котел,
А глаза – что чаши пивные.
Хлеба я ем по три печи в день,
А зелена вина пью по три ведра медных…
Оставить похвальбу противника без комментариев – значит
признать, что он тебя превосходит, проиграть словесную схватку. Отвечая, можно
похвалиться самому, а можно свести его хвастовство на нет, опрокинув слова
словами.
Илья Муромец отвечает нахвальщику-Идолищу:
А как у нас у попа ростовского
Была корова обжориста:
Много она ела, пила, да тут и треснула.
Это насмешка. То, что Идолище ставил себе в заслугу, то,
что должно было подтвердить его богатырскую мощь, Илья Муромец высмеивает. Это
шаржирование, создание портрета из недостатков имеет самое непосредственное
отношение к ругани. Само слово говорит об этом: “поругаться”
изначально значило “надсмеяться”. До сих пор эта надсмешка составляет
один из действенных бранных приемов. Назвать человека по его недостатку
(обращение к человеку в очках – “эй ты, очки!”): обидчику – смешно,
жертве – обидно.
Но в силу того, сто этот прием прост, он не только наиболее
распространен, но и наименее злобен. Близко к нему стоит брань иного рода. В
уличной сутолоке, назвав человека хамом, можно не заметить, что ты ругнулся. На
самом же деле именем хама мы уподобили жертву нашего обращения библейскому
персонажу, прославившему себя не лучшим образом.
А ведь механизм уподобления позволяет лишить того, против
кого он обращается, даже облика человека. Мы намекаем на эту возможность
неуклюжему человеку, когда говорим: “что ты как слон в посудной
лавке”. Назвав же человека свиньей, мы больше не утруждаем себя метафорой,
мы прямо утверждаем тождество между нашей жертвой и этим животным. И речь идет
не о сходстве, не о близости черт, – если поведение человека позволяет сравнить
его со свиньей, это слово прозвучит менее обидно, чем адресованное человеку вне
всякой мотивации, просто по злобе. Бранясь “свиньей” обидчик бы желал,
чтобы его жертва, быть может, человек достойный, впал в свинство, чтобы это имя
действительно подходило к нему. Назвать “свиньей” – это в тайне
желать видеть в человеке свинью.
В “Алисе в Стране чудес” есть сцена, где ребенок
– дитя Герцогини, то и дело называемый “поросенком”, действительно
становится им. Это смешно, потому что привычно провинившегося ребенка называть
“поросенком”, но никаких превращений в обычной жизни не происходит. У
Кэрролла это – игра со словами, но ведь и брань – это своего рода тоже игра со
словами. Вопрос лишь в том, что люди ожидают от слов.
Если допустить, что слова могут изменять мир, не стоит их
высказывать так легко, – ведь придется отвечать за каждое действие вылетевшего
слова. Если слова имеют силу действия, можно превратить человека словом в
свинью. Впрочем, и в обыденной жизни, сея брань и рождая обиду, бранчливый
способствует освинению мира. Некоторые же формы брани прямо построены на
ожидании эффекта от сказанных слов.
По существу, такая брань представляет собой магические
формулы, предназначенные творить зло. Их структура включает в себя обращение к
человеку и пожелание несчастий, которые должны с ним случиться.
Когда эти формулы возникли, люди верили в их силу, поэтому,
скорее всего, немногие пользовались ими. Тот, кто прибегал к ним часто, был
колдуном. Если же такую формулу произносил обычный человек, то это было вызвано
тем, что выходит за пределы обыденной жизни, и поэтому неудивительно, что от
такого события ждали последствий, способных потрясти мир или хотя бы перевернуть
жизнь и погубить ненавистного человека.
Вкладывающий в проклятие свою душу этим делал ее причастным
злу, которое пророчил другому. Эта сторона проклятия, хорошо осознаваемая
нашими предками, делала его особенно страшным. Проклиная, человек как бы
подводил под своей жизнью черту, отдавая все свое будущее той темной силе,
которая взамен должна была сокрушить врага. Две жизни приносилось на алтарь
мести, человек срывался в бездну и увлекал в нее другого. Эта ожесточенная
самоотверженность заставляла замирать в мистическом трепете всех свидетелей
этой ужасной минуты. Проклятие, исторгнутое на смертном одре, было еще более
страшным. Человек призывал месть ценой своей бессмертной души, уже не имея
времени на покаяние.
Сегодня острота переживания проклятия утрачена. Люди готовы
призывать друг на друга разверзшиеся небеса по мельчайшему поводу, не замечая
мистического характера произносимых ими слов. Некоторые магические формулы
потеряли адресность и даже содержание, осталось лишь выражение некой угрозы:
“да чтоб тебя!”, – говорит человек, споткнувшись о торчащую из земли
проволоку, и не замечает, что оказался на пороге проклятья.
Матерщина по своей структуре подобна проклятью, она тоже –
магическая словесная формула. Матерная брань наиболее оскорбительна, когда не
скрывает этой своей природы, когда она адресна и действительно направлена
против конкретного человека. Но чаще она прячет свое лицо.
***
На первый взгляд в мате нет ничего магического. Матерщина,
как определяют ее словари, – это просто слова определенного содержания. То, что
речь человека может быть густо усеяна ими, не представляет из себя никакой
загадки. Подобным же образом в языке существуют многие слова-паразиты.
Человек, не умеющий говорить связно, испытывает затруднения
на стыке слов. То, что он хочет сказать, находится в его уме. Мысли
сталкиваются одна с другой, накладываются друг на друга, не зная никакого
порядка. Речь же требует, чтобы из этого хаоса человек вытянул – как нитку из
пряжи – определенную последовательность слов. Речь линейна, нельзя сказать все
сразу, но только – одно за другим. К тому же от того, как выстроятся слова,
зависит понятность сказанного. Речь должна соответствовать грамматической
модели, принятой в языке. Профессиональный оратор не задумывается над этим, для
него не составляет проблемы высказаться. Сам переход мысли в речь для него
столь же естественен, как привычка дышать. Человек же, не привыкший говорить
длинные речи, испытывает затруднение всякий раз, когда ему приходится что-то
рассказывать. И в тот момент, когда у него на языке не оказывается нужного
слова, с него соскальзывает слово-паразит, не давая речи оборваться молчанием.
Прервать молчание, начать говорить заново требует большего расхода энергии, чем
продолжение речи. Пустые слова, образуя мостик между словами, которые что-то
значат, выполняют роль смазки, сохраняют непрерывность речи и тем экономят
говорящему силы.
Чаще всего в роли таких слов используются указательные
частицы – “это”, “вот”. Слово “значит”, которое в
современном языке часто превращается в “смазку”, тоже своего рода
указание. Оно служит переходом от знака, имени, выражения к тому, что ими
обозначаются. Превращаясь в слово-паразит, оно теряет содержание, на которое
должно указывать. Такое указание ни на что наиболее удобно для заполнения
провалов в речи. Оно побуждает слушателя не терять внимания, как бы обещая ему,
что речь все-таки доведут до конца.
Помимо указательных слов, роль “смазки” играют и
другие, начиная от общераспространенного “ну” и кончая
диалектическими и специфическими (“дык” и т.п.), с помощью которых
писатели так любят создавать колорит речи своих героев. Такие частицы
изначально лишены самостоятельного значения, они имеют его только по отношению
к другим словам, сообщая им различные дополнительные оттенки. Потеряв связь с
другими словами, частицы остаются лишь устойчивыми сочетаниями звуков, не
означающими ничего. Обнулить их смысл довольно легко, достаточно просто вырвать
их из контекста. Используемые в качестве “смазки”, они не тянут за
собой никакого значения, к тому же они, как правило, не велики по длине, что
снижает затраты энергии, расходуемой впустую.
Матерные слова имеют совсем другую природу. Они принадлежат
к разряду табуированных слов. “Табу” – слово полинезийского
происхождения. В современном языке им легко могут назвать любой строгий запрет.
Однако то, что для обозначения запрета, играющего значительную роль в
традиционных, архаических обществах, потребовалось особое слово, подсказывает,
что здесь дело не только в строгости. В полинезийском обществе человек,
нарушивший табу, подлежал жестокому наказанию, нередко – смерти. Почему? Не
потому, что он преступил установления общества, – это лишь внешняя сторона,
видимая, но вторичная. Хотя табу и налагалось людьми, это были не просто люди.
Это были вожди; однако право налагать и снимать табу определялось не самим
авторитетом вождя, а тем, что создавало этот авторитет. В Полинезии вождь
считался обладающим особой сверхъестественной силой – маной. Именно обладание
маной и делало человека вождем. Всем, в чем по убеждению полинезийцев заключена
мана, они считали святым. И эту святость требовалось защищать. Ману можно было
утратить, и чтобы этого не случилось как раз использовалось табу, путем
запретов регулирующее отношения человека и сверхъестественного.
Таким образом, слово табу может быть с полным правом
использовано нами за пределами полинезийской культуры только в том случае, если
обозначаемые этим словом запреты регулируют не человеческие отношения, а
отношения человека с миром сверхъестественных сил.
Использование слов занимает в этих отношениях не последнее
место. Слово, если это существительное, выполняет прежде всего функцию имени.
Назвать по имени – это то же самое, что окликнуть, позвать. И если человек
слышит зов, лишь находясь поблизости, сверхъестественные силы услышат всегда.
Поэтому, например, человек боялся называть смерть своим именем (услышит – еще
придет) и называл мертвого покойником, усопшим, используя метафоры там, где не
решался говорить прямо. Народ, живущий среди лесов, почитал самого грозного
зверя – медведя – за хозяина леса. Рискуя охотиться на него, он все-таки не
рисковал называть его по имени и пользовался метафорой – чтобы тот не отнес на
свой счет приготовления к грядущей охоте. Зверь был столь страшен и имя его
оказалось под столь строгим запретом, что было забыто, и теперь мы называем его
медведем – медоедом, что, конечно, только метафора, иносказание, а не имя.
Табуировались не только имена: кровь никто не считал
существом. Ее никто не призывал и никто ее не боялся. Однако отношение к крови
не могло быть простым, ведь с ней была связана жизнь. “Кровь есть
душа”, сказано в Библии (Втор., XII, 23). Кровь проливаемая священна.
Будучи священнодействием как у древних евреев, так и у народов языческих,
пролитие крови требовало к себе особого отношения, а следовательно и особого
языка. В обыденной жизни не могли звучать те же слова, что произносили жрецы. И
кровь называли рудой – по ее цвету, хотя по-видимому запрет на слово
“кровь” и не отличался особенной строгостью.
То, что матерные слова подлежат табу, свидетельствует об их
сакральной природе. Корни матерщины лежат в язычестве. Не все слова, которые мы
сегодня считаем матерными, восходят к языческому культу, но тем, что люди
матерятся, мы обязаны скорее всего ему. Языческие обряды, посвященные самым
разным богам, часто принимали формы, оскорбляющие нравственное сознание
обыкновенного человека. То, что творилось во имя богов, не могло происходить в
обыденной жизни, это бы сочли преступлением. И хотя в обыкновенной жизни
отношения между полами регулировались общественными установлениями, призванными
обеспечить стабильное существование общества, во время языческих праздников,
как правило, посвященных богам плодородия, практиковалось всевозможнейшее
бесчинство. Часто оно облекалось в формы мистерий, охватывающих лишь
посвященных, но всегда носило сакральный характер. Мистерии учинялись не ради
самого разгула страстей, но ради богов. Этому своего рода
“священнодействию” соответствовал и особый язык. Эта непотребная,
похабная речь, немыслимая в обыденной жизни, была нормой общения во время
языческого празднества.
Впрочем, возможно, в языческую эпоху матерные слова не были
табуированы. Слово “руда” не вытеснило слово “кровь”. Это
означает, что запрет, если он и существовал, нарушался. Аналогичным образом,
языческая культура, испытывающая сильнейшее давление на нравственность со
стороны своих обрядов, возможно, допускала похабство и в обыденной речи.
Ситуация резко изменилась с принятие христианства. Идеал
нравственности, воспринятый вместе с православной верой, обязывал обуздывать
речь. Тому языку, что славит Бога, не пристало блудить словами. Матерные слова
должны были выйти из употребления. Однако этого не случилось.
По законам лингвистики, жизнь слова в языке определяется
его употреблением. Если матерщина была частью языческого культа, прекращение
идолослужений, т.е. исчезновение той ситуации, в которой употреблялись эти
слова, он должны были устареть и исчезнуть. Но и в том случае, если мат
допускался и в обыденном употреблении, он был жестко привязан к
“постельной теме”. “Перевод” этой темы на язык
христианского брака также должен был снизить, а не увеличить частоту
употребления матерных слов. То. Что случилось в действительности,
свидетельствует о том, что мат – не просто языковое явление.
Сквернословие – грех. А грех это не преступление
общественных установлений, т.е. нарушение морали, а преступление завета между
человеком и Богом. Нарушение запрета, установленного не человеком, а Богом.
Первый запрет человек нарушил еще в раю. Хитрость змия проявилась в том, что он
обратил внимание на запретное дерево как на что-то особенное. Когда отец
запрещает сыну есть ядовитые ягоды, эта заповедь просто принимается к сведению
и не искушает ребенка. В самом запрете нет искушения. Искушение начинается тогда,
когда мы начинаем подозревать, что запретный плод имеет свои хорошие стороны.
Адам и его жена знали, что от древа познания добра и зла они не должны есть,
потому что “смертью умрут” (Быт., 2,17). Но вот речи змия заставили
их посмотреть на это дерево по-другому. “И увидела жена, что дерево хорошо
для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание; и
взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел” (Быт., 3,6).
Грех проник в человека и человек познал сладость греха. Эта сладость
заключается в том, что, как оказалось, человек может по своей воле нарушить
запрет, установленный волей Бога, как бы поспорить с Богом и настоять на своем.
Это ложная сладость: она выглядит как обретение свободы, хотя есть лишь
отпадение человеческой воли от воли Божией. Свобода воли становится заметной,
потому что воля бунтует. Бунт разрушителен, последствия бунта смертельны, но
существует упоение бунтом. В бунте человеческая воля достигает наиболее яркого
своеобразия, но, так как это своеобразие заключается в отпадении от Бога,
результат на поверку оказывается безобразным и мерзким.
В этом суть сквернословия. Употребляя запрещенные, мерзкие
слова, человек противопоставляет себя Богу, демонстрирует свою, особенную волю,
как бы повторяя грехопадение первого человека.
Следует думать, что в первые века христианства, матерщина
была на Руси явлением более редким, поскольку воспринималась как преступление и
самим сквернословом и обществом. Матерясь, человек, публично оскорблял Бога и
получал жалкое удовлетворение от того, что тварь бросает вызов своему Творцу.
Поэтому неудивительно, что мат и содержательно развился в
прямое оскорбление святыни. То, что получило название “забористого”
мата, связано с обращением грязных слов на то, что должно быть дорогим для
каждого человека. Язык матерщинника оскорблял мать, Богородицу и самого Бога.
Насколько подобные обороты были свойственны матерщине, говорит само ее
название. Несомненно “мат” означает “ругать по матери”.
Умение составить изощренное ругательство считалось (да и до сих пор считается)
особым искусством. Про такого “умельца” могут сказать “Во
дает!” или “Уж ругаться-то он умеет”, и за этими словами стоит
тайное восхищение грешника. Выражение “забористый мат” также
пронизано подобным восхищением: “во забирает!” = “во
дает!”.
Не как языковое явление, а как грех мат получил свое
широчайшее распространение. Это выглядит даже как месть: народ, принявший
сердцем православную веру, получил тяжкую болезнь языка. Матерщина – черная
сыпь, терзающая русский язык. Матерные слова – не просто слова-паразиты. И хотя
они часто выполняют роль “смазки”, не в этом их основная роль. Прежде
всего от слов-паразитов их отличает то, что они не потеряли своего исходного
блудного смысла. В каком бы месте речи матерные слова ни находились, они
постоянно проповедуют блуд, что ощущает всякий произносящий и слушающий.
Благодаря им любая тема становится скабрезной, любой разговор похабным.
Более того, матерные слова являются самыми продуктивными
основами для словообразования. Матерная лексика – живая, она подталкивает
человека к производству новых форм. И эти формы не остаются без употребления. В
употреблении же они вытесняют слова нормальной речи.
В языке это явление существует и за пределами мата. Слово
“дело” способно заменить любое действие, совершаемое человеком. Еще
шире сфера применения таких слов как “штука”, “вещь”.
Пустейшее слово “ерунда” может заменить название любого предмета. Все
эти слова – свидетельство бессилия человека выразить свою мысль. Их
использование делает речь невыразительной, пустой. Каждое такое слово указывает
на место провала, где человек не справился со своим языком и оставил смысл без
выражения.
Матерная речь во многом сохраняет черты подобных оборотов,
однако она вся исполнена экспрессии, она агрессивна. По-видимому, ее следует
признать первичной по отношению к “пустому” употреблению слов типа
“штука”, “ерунда”, которые замещают не значимые слова
русского языка, а уже запретные матерные выражения.
Можно сказать, что матерщина ведет самую настоящую войну
против русского языка. Она способна расширять свой словарный запас, имеет свои
устойчивые словесные формы и фразеологизмы. Острие мата направлено на замещение
простых, наиболее употребляемых слов. В конечном счете, матерщина претендует на
то, чтобы создать свой язык, параллельный русскому языку, или пропитать собою
весь русский язык, слившись с ним в блудном экстазе. На руку мату играет то,
что он представляет собой определенный стиль речи. Распространенный среди
простого народа, не тронутого образованием, он стал своего рода символом
народности языка. И в качестве такового сегодня выглядит привлекательным даже
для интеллигенции.
Употребление мата отграничивает “своих” от
“чужих”. И если человек ищет доступа в какое-то общество, где
распространен мат, он вынужден применять матерный стиль. Он вынужденно учится
мату, пока материться не станет его привычкой. Сегодняшний матерщинник и не
мыслит быть бунтарем, наоборот он жаждет не отличаться, быть таким же как все.
Мат уже не звучит как бунт против Бога. Это ему позволяет прекрасно себя
чувствовать и в светском, атеистическом обществе.
Тем более кажется важным указать на его суть.
***
Подведем итоги. Матерщина – не просто ругань, стремление
одержать верх над противником в словесной стычке. В конечном счете она направлена
не против людей, а против Бога, за что и получила именование “черной
ругани”. Материться значит “ругаться по черному”. Черный цвет
еще с дохристианских времен относился к силам зла. Поэтому мат носит чисто
магический, сакральный характер. Он – элемент служения сатане, контрабандой
проникший в светскую жизнь. Каждое матерное слово – это хуление Бога и
прославление сатаны. Поэтому не случайно, что матюки у матерщинника заменяют
молитвы. В трудные минуты, в тяжелом труде он не ищет помощи в обращении к Богу,
а матерится. Всплеск энергии в матерном слове, – и дело движется, хотя толкает
его зло, которому тем самым отдает себя человек. Работа со злостью может быть
эффективной. В результате воспитывается условный рефлекс: плохо тебе –
матернись. Так человека отучают от Бога.
Поэтому следует сказать четко и ясно, что матерщина это –
служение сатане, которое человек осуществляет по собственной воле и публично.
Возможно, что это достаточно страшно, чтобы сподвигнуть человека обуздать свой
язык.
Список литературы
Для подготовки данной работы были использованы материалы с
сайта http://kulturolog.narod.ru/
Как я отношусь к нецензурным словам
План
1. Характеристика
сквернословия.
2. Влияние брани на
окружающих.
3. Сквернословие в
современном мире.
4. Слово – орудие
человеческого творчества.
Сквернословие, скверные слова – так
издавна в русском народе именовали матерщину. Корень идет от слова «скверна». В словаре великорусского
языка Даля сказано: «Скверна – мерзость, гадость, пакость, все гнусное,
противное, отвратительное, непотребное, что мерзит
плотски и духовно, нечистота, грязь и гниль, тление, мертвечина, извержения,
кал; смрад, вонь; непотребство, разврат, нравственное растление; все
богопротивное».
Исчерпывающая
характеристика. Когда человек говорит скверные, матерные слова, он оскверняет, пачкает
грязью свои уста. Матерщинник льет грязь в уши окружающих. Нередко этим самым он причиняет страдание тем, кто
не выносит бранной речи. Хочется закрыть уши и бежать. Портится настроение.
Содержание матерных
слов таково, что действует на сознание и даже подсознание человека. Всякое
слово, и хорошее, и дурное, обладает весом и силой. Дурное слово наводит на дурные мысли,
сеет зло. Ведь если мысль материальна, то нечестивые наши выражения еще более
материальны. Вот и скапливаются ругательные слова над нами черной аурой,
принося беды и самому матерщиннику, и тем, кто его окружает. Сквернословие
влияет на формирование нравственности человека, оно закладывает нравственную грязь.
Из поколения в
поколение передается это отвратительное наследие – так вырождается нравственность
народа. И все-таки никогда сквернословие не носило такого массового характера,
как в последние годы. И это не только не одергивается, это стало необходимой
деталью жизни. Это открыто поощряется. Нецензурные слова несутся с экрана
телевизора, со страниц современных книг, журналов, газет. Сегодня в книжном магазине
можно купить словарь матерных слов. Сквернословие охватило все социальные слои
общества.
Идут по улице девушки. Прекрасные, юные
лица, красивые одежды. Но приятное впечатление
было разрушено, стоило им заговорить, потому что образ красоты и юности плохо
сочетается с ненормативной лексикой, которую они используют в разговоре. Это их обычный способ общения. Трудно представить их
создающими теплый семейный очаг, спокойный и уютный.
«Вначале было Слово»,
– говорится в Евангелии от Иоанна. Словом Бог сотворил все. Слово и орудие человеческого творчества.
Мы просвещаем и просвещаемся словом. Слово
должно нести благодать, добро. «Святой»
называли Русь за ее стремление к святости, целомудрию, высокой нравственности.
Язык отражает
духовный опыт народа. «Поганые» слова никогда не считались нормой. Их всегда называли
срамными, за них в прежние времена наказывали.
Если мы хотим, чтобы
наш народ не рассыпался прахом, мы должны бороться со сквернословием, не давать оскорблять
родной язык.
Казалось бы, русский народ матерился всегда. Передаваясь от
отца к сыну, от поколения к поколению, матерные слова дошли до настоящего
времени вопреки всем попыткам объявить их вне языка, запретить их употребление,
то есть, иначе говоря, – убить их. Этот путь сквозь века, проделанный
матерщиной, сделал ее чем-то вроде завета – завета не поддаваться цензуре,
противостоять всякому авторитету и запрету, им устанавливаемому. И мы, знающие
эти слова, чувствуем своего рода единство – не столько единство языка. Сколько
единство свободы – свободы говорить то, что нам вздумается. Еще сознавая. Что
материться – недоброе дело, – до последнего времени подобная вольность речи
считалась недопустимой в обществе женщин и детей – примем во внимание хотя бы
это свидетельство, – но даже согласившись внутренне с такой оценкой. Мало кто
ставит целью изжить в себе мат до конца. Мы как-то не привыкли ущемлять свое
чувство свободы, тем более, что, имея свободу слова в числе общественных
идеалов, легко дать волю своему языку.
Матерщина захватывает человека подобно стихии. Можно и
ощущать ее как стихию, и, осознавая ее народной, человек, не матерясь сам,
может испытывать почти гордость оттого, что русский мат – самая крепкая ругань
в мире. Так мы ее, заграницу!
Казалось бы, смешно, что то, чего мы должны стыдиться,
выставляется напоказ. Однако тот факт, что о крепости мата известно чуть ли ни
каждому русскому, заставляет отнестись к этому серьезно. Где-то в глубине
русской души сидит убеждение, что истинно русский человек должен уметь при
случае матюгнуться. Считается нормальным материться при трудной работе, под
матерщину – кажется, – и дело идет сподручней. Споткнувшись, ударившись, люди сеют
в воздух матерные слова. И вообще, чуть ли ни народная мудрость гласит: когда
тебе плохо, выматерись – и станет легче.
Наконец, существует и еще одна сфера приложения мата. При
традиционно благожелательном отношении русского человека к выпивке, эта снисходительная
благожелательность попускает пьяному и его язык. Считается в порядке вещей, что
в пьяном виде человек матерится. Слушая пьяную речь, можно морщиться, но и
только – с пьяного какой спрос?.. Иногда кажется, что во хмелю человек и не
может изъясняться иначе. Читаем у Достоевского (Дневник писателя за 1873 г.):
“Гуляки из рабочего люда мне не мешают, и я к ним, оставшись теперь в
Петербурге, совсем привык, хотя прежде терпеть не мог, даже до ненависти. Они
ходят по праздникам, пьяные, иногда толпами, давят и натыкаются на людей – не
от буянства, а так, потому что пьяному и нельзя не натыкаться и не давить;
сквернословят вслух, несмотря на целые толпы детей и женщин, мимо которых
проходят, не от нахальства, а так, потому что пьяному и нельзя иметь другого
языка, кроме сквернословного. Именно этот язык, целый язык, я в этом убедился
недавно, язык самый удобный и оригинальный, самый приспособленный к пьяному или
даже лишь к хмельному состоянию, так что он совершенно не мог не явиться, и
если б его совсем не было – его следовало бы выдумать. Я вовсе не шутя говорю.
Рассудите. Известно, что во хмелю первым делом связан и туго ворочается язык во
рту, наплыв же мыслей и ощущений у хмельного, или у хмельного, или у всякого не
как стелька пьяного человека, почти удесятеряется. А потому естественно
требуется, чтобы был отыскан такой язык, который мог бы удовлетворить этим
обоим, противоположным состояниям. Язык этот уже спокон веку отыскан и принят
во всей Руси.” Конечно же, это – мат.
Оставив в стороне восторги исследования, возьмем у
Достоевского лишь голую мысль о внутренней связи пьяного состояния и матерной
ругани. Получится простое правило: чем больше народ спивается, тем больше он
матерится.
Общая картина такова. Средняя русская речь, та, которую
можно слышать на улицах, обильно помечена матом – в различных контекстах и по
самому разному поводу.
И все-таки, несмотря на высокую частоту матерных слов,
матерщина не стала нормальным употреблением языка. Она даже не стала нормой в
отношении ругани. Народ определил матерщину как черную брань. И это не просто
эпитет, а интерпретацию мата. Черный цвет – не просто один из многих в палитре
мира, он противопоставляется белому как цвет зла цвету добра. То, что
называется черным, – особенно из того, что лишено природной окраски, – тем
самым относится к активному проявлению зла. И если мат – ругань черная, то он в
народном сознании, в отличие от всей другой ругани, представляет собой активное
зло.
Чтобы понять, что его делает таковым, надо внимательнее к
нему приглядеться, а чтобы выделить его из общего фона ругани, надо понять, что
такое ругань вообще.
***
Ругань противоестественна. Хотя ее и можно считать своего
рода применением языка, причем достаточно распространенным (бранные слова и
выражения присутствуют, наверное, во всех языках мира), по своей сути она
противоречит всему языку. Брань и язык решают задачи прямо противоположные.
Цель языка состоит в объединении людей. Люди говорят между собой, чтобы лучше
понять друг друга. Без этого невозможно жить и действовать сообща. У ругани
цель иная: ее задача – не сблизить, а наоборот, разобщить людей, провести между
ними границу. Бранясь, человек показывает другому, что тот зря претендует на
понимание. Он должен держать дистанцию, знать свое место. И место это может оказаться
самым ничтожным.
Для современного человека нет ничего удивительного в том,
что язык позволяет ему держать всех на расстоянии и не подпускать никого близко
к своей душе. Но это добровольное отчуждение возможно лишь в благоприятной
среде. Когда же жизнь такова, что враг или природа могут в любую минуту отнять
ее у тебя, когда чужое проявляет себя в полную силу, тебе необходимо своё и
свои, чтобы не противостоять опасности в одиночку. В таких случаях отчуждение
равносильно самоубийству. Но если прошлое не позволяло человеку держать себя на
особицу, то как объяснить, что именно из этого прошлого человек вынес привычку
ругаться?
Исходной точкой возникновения ругани можно считать схватку
с врагом. Брань – это не только обмен ругательствами, но и битва, сражение. И
сегодня “поле боя” и “поле брани” для нас синонимы. В
древности, встречаясь с противником лицом к лицу, человек не сразу пускал в
дело оружие. Исход боя неясен и тот, кто идет на бой, знает, что битва может
кончиться для него смертью. Поэтому и возникает непосредственно перед схваткой
пауза, хоть немного отдаляющая сам поединок, а вместе с тем и смертельный его
исход для кого-то из поединщиков. И в этот момент вместо оружия идут в дело
слова. Если поединщики говорят на одном языке, они могут хвалиться своей
сноровкой и силой, пытаясь запугать врага и тем стяжать себе психологическое
преимущество.
Татарский хан – Идолище – из русской былины хвастается:
Был бы здесь Илья Муромец –
Так я бы его на одну руку клал
Да другою бы рукою прихлопнул.
Он бы как блин стал.
Да и сдунул бы я его в чисто поле.
Я-то – Идолище – росту две сажени печатных.
А в ширину – сажень печатная.
Голова у меня – что пивной котел,
А глаза – что чаши пивные.
Хлеба я ем по три печи в день,
А зелена вина пью по три ведра медных…
Оставить похвальбу противника без комментариев – значит
признать, что он тебя превосходит, проиграть словесную схватку. Отвечая, можно
похвалиться самому, а можно свести его хвастовство на нет, опрокинув слова
словами.
Илья Муромец отвечает нахвальщику-Идолищу:
А как у нас у попа ростовского
Была корова обжориста:
Много она ела, пила, да тут и треснула.
Это насмешка. То, что Идолище ставил себе в заслугу, то,
что должно было подтвердить его богатырскую мощь, Илья Муромец высмеивает. Это
шаржирование, создание портрета из недостатков имеет самое непосредственное
отношение к ругани. Само слово говорит об этом: “поругаться”
изначально значило “надсмеяться”. До сих пор эта надсмешка составляет
один из действенных бранных приемов. Назвать человека по его недостатку
(обращение к человеку в очках – “эй ты, очки!”): обидчику – смешно,
жертве – обидно.
Но в силу того, сто этот прием прост, он не только наиболее
распространен, но и наименее злобен. Близко к нему стоит брань иного рода. В
уличной сутолоке, назвав человека хамом, можно не заметить, что ты ругнулся. На
самом же деле именем хама мы уподобили жертву нашего обращения библейскому
персонажу, прославившему себя не лучшим образом.
А ведь механизм уподобления позволяет лишить того, против
кого он обращается, даже облика человека. Мы намекаем на эту возможность
неуклюжему человеку, когда говорим: “что ты как слон в посудной
лавке”. Назвав же человека свиньей, мы больше не утруждаем себя метафорой,
мы прямо утверждаем тождество между нашей жертвой и этим животным. И речь идет
не о сходстве, не о близости черт, – если поведение человека позволяет сравнить
его со свиньей, это слово прозвучит менее обидно, чем адресованное человеку вне
всякой мотивации, просто по злобе. Бранясь “свиньей” обидчик бы желал,
чтобы его жертва, быть может, человек достойный, впал в свинство, чтобы это имя
действительно подходило к нему. Назвать “свиньей” – это в тайне
желать видеть в человеке свинью.
В “Алисе в Стране чудес” есть сцена, где ребенок
– дитя Герцогини, то и дело называемый “поросенком”, действительно
становится им. Это смешно, потому что привычно провинившегося ребенка называть
“поросенком”, но никаких превращений в обычной жизни не происходит. У
Кэрролла это – игра со словами, но ведь и брань – это своего рода тоже игра со
словами. Вопрос лишь в том, что люди ожидают от слов.
Если допустить, что слова могут изменять мир, не стоит их
высказывать так легко, – ведь придется отвечать за каждое действие вылетевшего
слова. Если слова имеют силу действия, можно превратить человека словом в
свинью. Впрочем, и в обыденной жизни, сея брань и рождая обиду, бранчливый
способствует освинению мира. Некоторые же формы брани прямо построены на
ожидании эффекта от сказанных слов.
По существу, такая брань представляет собой магические
формулы, предназначенные творить зло. Их структура включает в себя обращение к
человеку и пожелание несчастий, которые должны с ним случиться.
Когда эти формулы возникли, люди верили в их силу, поэтому,
скорее всего, немногие пользовались ими. Тот, кто прибегал к ним часто, был
колдуном. Если же такую формулу произносил обычный человек, то это было вызвано
тем, что выходит за пределы обыденной жизни, и поэтому неудивительно, что от
такого события ждали последствий, способных потрясти мир или хотя бы перевернуть
жизнь и погубить ненавистного человека.
Вкладывающий в проклятие свою душу этим делал ее причастным
злу, которое пророчил другому. Эта сторона проклятия, хорошо осознаваемая
нашими предками, делала его особенно страшным. Проклиная, человек как бы
подводил под своей жизнью черту, отдавая все свое будущее той темной силе,
которая взамен должна была сокрушить врага. Две жизни приносилось на алтарь
мести, человек срывался в бездну и увлекал в нее другого. Эта ожесточенная
самоотверженность заставляла замирать в мистическом трепете всех свидетелей
этой ужасной минуты. Проклятие, исторгнутое на смертном одре, было еще более
страшным. Человек призывал месть ценой своей бессмертной души, уже не имея
времени на покаяние.
Сегодня острота переживания проклятия утрачена. Люди готовы
призывать друг на друга разверзшиеся небеса по мельчайшему поводу, не замечая
мистического характера произносимых ими слов. Некоторые магические формулы
потеряли адресность и даже содержание, осталось лишь выражение некой угрозы:
“да чтоб тебя!”, – говорит человек, споткнувшись о торчащую из земли
проволоку, и не замечает, что оказался на пороге проклятья.
Матерщина по своей структуре подобна проклятью, она тоже –
магическая словесная формула. Матерная брань наиболее оскорбительна, когда не
скрывает этой своей природы, когда она адресна и действительно направлена
против конкретного человека. Но чаще она прячет свое лицо.
***
На первый взгляд в мате нет ничего магического. Матерщина,
как определяют ее словари, – это просто слова определенного содержания. То, что
речь человека может быть густо усеяна ими, не представляет из себя никакой
загадки. Подобным же образом в языке существуют многие слова-паразиты.
Человек, не умеющий говорить связно, испытывает затруднения
на стыке слов. То, что он хочет сказать, находится в его уме. Мысли
сталкиваются одна с другой, накладываются друг на друга, не зная никакого
порядка. Речь же требует, чтобы из этого хаоса человек вытянул – как нитку из
пряжи – определенную последовательность слов. Речь линейна, нельзя сказать все
сразу, но только – одно за другим. К тому же от того, как выстроятся слова,
зависит понятность сказанного. Речь должна соответствовать грамматической
модели, принятой в языке. Профессиональный оратор не задумывается над этим, для
него не составляет проблемы высказаться. Сам переход мысли в речь для него
столь же естественен, как привычка дышать. Человек же, не привыкший говорить
длинные речи, испытывает затруднение всякий раз, когда ему приходится что-то
рассказывать. И в тот момент, когда у него на языке не оказывается нужного
слова, с него соскальзывает слово-паразит, не давая речи оборваться молчанием.
Прервать молчание, начать говорить заново требует большего расхода энергии, чем
продолжение речи. Пустые слова, образуя мостик между словами, которые что-то
значат, выполняют роль смазки, сохраняют непрерывность речи и тем экономят
говорящему силы.
Чаще всего в роли таких слов используются указательные
частицы – “это”, “вот”. Слово “значит”, которое в
современном языке часто превращается в “смазку”, тоже своего рода
указание. Оно служит переходом от знака, имени, выражения к тому, что ими
обозначаются. Превращаясь в слово-паразит, оно теряет содержание, на которое
должно указывать. Такое указание ни на что наиболее удобно для заполнения
провалов в речи. Оно побуждает слушателя не терять внимания, как бы обещая ему,
что речь все-таки доведут до конца.
Помимо указательных слов, роль “смазки” играют и
другие, начиная от общераспространенного “ну” и кончая
диалектическими и специфическими (“дык” и т.п.), с помощью которых
писатели так любят создавать колорит речи своих героев. Такие частицы
изначально лишены самостоятельного значения, они имеют его только по отношению
к другим словам, сообщая им различные дополнительные оттенки. Потеряв связь с
другими словами, частицы остаются лишь устойчивыми сочетаниями звуков, не
означающими ничего. Обнулить их смысл довольно легко, достаточно просто вырвать
их из контекста. Используемые в качестве “смазки”, они не тянут за
собой никакого значения, к тому же они, как правило, не велики по длине, что
снижает затраты энергии, расходуемой впустую.
Матерные слова имеют совсем другую природу. Они принадлежат
к разряду табуированных слов. “Табу” – слово полинезийского
происхождения. В современном языке им легко могут назвать любой строгий запрет.
Однако то, что для обозначения запрета, играющего значительную роль в
традиционных, архаических обществах, потребовалось особое слово, подсказывает,
что здесь дело не только в строгости. В полинезийском обществе человек,
нарушивший табу, подлежал жестокому наказанию, нередко – смерти. Почему? Не
потому, что он преступил установления общества, – это лишь внешняя сторона,
видимая, но вторичная. Хотя табу и налагалось людьми, это были не просто люди.
Это были вожди; однако право налагать и снимать табу определялось не самим
авторитетом вождя, а тем, что создавало этот авторитет. В Полинезии вождь
считался обладающим особой сверхъестественной силой – маной. Именно обладание
маной и делало человека вождем. Всем, в чем по убеждению полинезийцев заключена
мана, они считали святым. И эту святость требовалось защищать. Ману можно было
утратить, и чтобы этого не случилось как раз использовалось табу, путем
запретов регулирующее отношения человека и сверхъестественного.
Таким образом, слово табу может быть с полным правом
использовано нами за пределами полинезийской культуры только в том случае, если
обозначаемые этим словом запреты регулируют не человеческие отношения, а
отношения человека с миром сверхъестественных сил.
Использование слов занимает в этих отношениях не последнее
место. Слово, если это существительное, выполняет прежде всего функцию имени.
Назвать по имени – это то же самое, что окликнуть, позвать. И если человек
слышит зов, лишь находясь поблизости, сверхъестественные силы услышат всегда.
Поэтому, например, человек боялся называть смерть своим именем (услышит – еще
придет) и называл мертвого покойником, усопшим, используя метафоры там, где не
решался говорить прямо. Народ, живущий среди лесов, почитал самого грозного
зверя – медведя – за хозяина леса. Рискуя охотиться на него, он все-таки не
рисковал называть его по имени и пользовался метафорой – чтобы тот не отнес на
свой счет приготовления к грядущей охоте. Зверь был столь страшен и имя его
оказалось под столь строгим запретом, что было забыто, и теперь мы называем его
медведем – медоедом, что, конечно, только метафора, иносказание, а не имя.
Табуировались не только имена: кровь никто не считал
существом. Ее никто не призывал и никто ее не боялся. Однако отношение к крови
не могло быть простым, ведь с ней была связана жизнь. “Кровь есть
душа”, сказано в Библии (Втор., XII, 23). Кровь проливаемая священна.
Будучи священнодействием как у древних евреев, так и у народов языческих,
пролитие крови требовало к себе особого отношения, а следовательно и особого
языка. В обыденной жизни не могли звучать те же слова, что произносили жрецы. И
кровь называли рудой – по ее цвету, хотя по-видимому запрет на слово
“кровь” и не отличался особенной строгостью.
То, что матерные слова подлежат табу, свидетельствует об их
сакральной природе. Корни матерщины лежат в язычестве. Не все слова, которые мы
сегодня считаем матерными, восходят к языческому культу, но тем, что люди
матерятся, мы обязаны скорее всего ему. Языческие обряды, посвященные самым
разным богам, часто принимали формы, оскорбляющие нравственное сознание
обыкновенного человека. То, что творилось во имя богов, не могло происходить в
обыденной жизни, это бы сочли преступлением. И хотя в обыкновенной жизни
отношения между полами регулировались общественными установлениями, призванными
обеспечить стабильное существование общества, во время языческих праздников,
как правило, посвященных богам плодородия, практиковалось всевозможнейшее
бесчинство. Часто оно облекалось в формы мистерий, охватывающих лишь
посвященных, но всегда носило сакральный характер. Мистерии учинялись не ради
самого разгула страстей, но ради богов. Этому своего рода
“священнодействию” соответствовал и особый язык. Эта непотребная,
похабная речь, немыслимая в обыденной жизни, была нормой общения во время
языческого празднества.
Впрочем, возможно, в языческую эпоху матерные слова не были
табуированы. Слово “руда” не вытеснило слово “кровь”. Это
означает, что запрет, если он и существовал, нарушался. Аналогичным образом,
языческая культура, испытывающая сильнейшее давление на нравственность со
стороны своих обрядов, возможно, допускала похабство и в обыденной речи.
Ситуация резко изменилась с принятие христианства. Идеал
нравственности, воспринятый вместе с православной верой, обязывал обуздывать
речь. Тому языку, что славит Бога, не пристало блудить словами. Матерные слова
должны были выйти из употребления. Однако этого не случилось.
По законам лингвистики, жизнь слова в языке определяется
его употреблением. Если матерщина была частью языческого культа, прекращение
идолослужений, т.е. исчезновение той ситуации, в которой употреблялись эти
слова, он должны были устареть и исчезнуть. Но и в том случае, если мат
допускался и в обыденном употреблении, он был жестко привязан к
“постельной теме”. “Перевод” этой темы на язык
христианского брака также должен был снизить, а не увеличить частоту
употребления матерных слов. То. Что случилось в действительности,
свидетельствует о том, что мат – не просто языковое явление.
Сквернословие – грех. А грех это не преступление
общественных установлений, т.е. нарушение морали, а преступление завета между
человеком и Богом. Нарушение запрета, установленного не человеком, а Богом.
Первый запрет человек нарушил еще в раю. Хитрость змия проявилась в том, что он
обратил внимание на запретное дерево как на что-то особенное. Когда отец
запрещает сыну есть ядовитые ягоды, эта заповедь просто принимается к сведению
и не искушает ребенка. В самом запрете нет искушения. Искушение начинается тогда,
когда мы начинаем подозревать, что запретный плод имеет свои хорошие стороны.
Адам и его жена знали, что от древа познания добра и зла они не должны есть,
потому что “смертью умрут” (Быт., 2,17). Но вот речи змия заставили
их посмотреть на это дерево по-другому. “И увидела жена, что дерево хорошо
для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание; и
взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел” (Быт., 3,6).
Грех проник в человека и человек познал сладость греха. Эта сладость
заключается в том, что, как оказалось, человек может по своей воле нарушить
запрет, установленный волей Бога, как бы поспорить с Богом и настоять на своем.
Это ложная сладость: она выглядит как обретение свободы, хотя есть лишь
отпадение человеческой воли от воли Божией. Свобода воли становится заметной,
потому что воля бунтует. Бунт разрушителен, последствия бунта смертельны, но
существует упоение бунтом. В бунте человеческая воля достигает наиболее яркого
своеобразия, но, так как это своеобразие заключается в отпадении от Бога,
результат на поверку оказывается безобразным и мерзким.
В этом суть сквернословия. Употребляя запрещенные, мерзкие
слова, человек противопоставляет себя Богу, демонстрирует свою, особенную волю,
как бы повторяя грехопадение первого человека.
Следует думать, что в первые века христианства, матерщина
была на Руси явлением более редким, поскольку воспринималась как преступление и
самим сквернословом и обществом. Матерясь, человек, публично оскорблял Бога и
получал жалкое удовлетворение от того, что тварь бросает вызов своему Творцу.
Поэтому неудивительно, что мат и содержательно развился в
прямое оскорбление святыни. То, что получило название “забористого”
мата, связано с обращением грязных слов на то, что должно быть дорогим для
каждого человека. Язык матерщинника оскорблял мать, Богородицу и самого Бога.
Насколько подобные обороты были свойственны матерщине, говорит само ее
название. Несомненно “мат” означает “ругать по матери”.
Умение составить изощренное ругательство считалось (да и до сих пор считается)
особым искусством. Про такого “умельца” могут сказать “Во
дает!” или “Уж ругаться-то он умеет”, и за этими словами стоит
тайное восхищение грешника. Выражение “забористый мат” также
пронизано подобным восхищением: “во забирает!” = “во
дает!”.
Не как языковое явление, а как грех мат получил свое
широчайшее распространение. Это выглядит даже как месть: народ, принявший
сердцем православную веру, получил тяжкую болезнь языка. Матерщина – черная
сыпь, терзающая русский язык. Матерные слова – не просто слова-паразиты. И хотя
они часто выполняют роль “смазки”, не в этом их основная роль. Прежде
всего от слов-паразитов их отличает то, что они не потеряли своего исходного
блудного смысла. В каком бы месте речи матерные слова ни находились, они
постоянно проповедуют блуд, что ощущает всякий произносящий и слушающий.
Благодаря им любая тема становится скабрезной, любой разговор похабным.
Более того, матерные слова являются самыми продуктивными
основами для словообразования. Матерная лексика – живая, она подталкивает
человека к производству новых форм. И эти формы не остаются без употребления. В
употреблении же они вытесняют слова нормальной речи.
В языке это явление существует и за пределами мата. Слово
“дело” способно заменить любое действие, совершаемое человеком. Еще
шире сфера применения таких слов как “штука”, “вещь”.
Пустейшее слово “ерунда” может заменить название любого предмета. Все
эти слова – свидетельство бессилия человека выразить свою мысль. Их
использование делает речь невыразительной, пустой. Каждое такое слово указывает
на место провала, где человек не справился со своим языком и оставил смысл без
выражения.
Матерная речь во многом сохраняет черты подобных оборотов,
однако она вся исполнена экспрессии, она агрессивна. По-видимому, ее следует
признать первичной по отношению к “пустому” употреблению слов типа
“штука”, “ерунда”, которые замещают не значимые слова
русского языка, а уже запретные матерные выражения.
Можно сказать, что матерщина ведет самую настоящую войну
против русского языка. Она способна расширять свой словарный запас, имеет свои
устойчивые словесные формы и фразеологизмы. Острие мата направлено на замещение
простых, наиболее употребляемых слов. В конечном счете, матерщина претендует на
то, чтобы создать свой язык, параллельный русскому языку, или пропитать собою
весь русский язык, слившись с ним в блудном экстазе. На руку мату играет то,
что он представляет собой определенный стиль речи. Распространенный среди
простого народа, не тронутого образованием, он стал своего рода символом
народности языка. И в качестве такового сегодня выглядит привлекательным даже
для интеллигенции.
Употребление мата отграничивает “своих” от
“чужих”. И если человек ищет доступа в какое-то общество, где
распространен мат, он вынужден применять матерный стиль. Он вынужденно учится
мату, пока материться не станет его привычкой. Сегодняшний матерщинник и не
мыслит быть бунтарем, наоборот он жаждет не отличаться, быть таким же как все.
Мат уже не звучит как бунт против Бога. Это ему позволяет прекрасно себя
чувствовать и в светском, атеистическом обществе.
Тем более кажется важным указать на его суть.
***
Подведем итоги. Матерщина – не просто ругань, стремление
одержать верх над противником в словесной стычке. В конечном счете она направлена
не против людей, а против Бога, за что и получила именование “черной
ругани”. Материться значит “ругаться по черному”. Черный цвет
еще с дохристианских времен относился к силам зла. Поэтому мат носит чисто
магический, сакральный характер. Он – элемент служения сатане, контрабандой
проникший в светскую жизнь. Каждое матерное слово – это хуление Бога и
прославление сатаны. Поэтому не случайно, что матюки у матерщинника заменяют
молитвы. В трудные минуты, в тяжелом труде он не ищет помощи в обращении к Богу,
а матерится. Всплеск энергии в матерном слове, – и дело движется, хотя толкает
его зло, которому тем самым отдает себя человек. Работа со злостью может быть
эффективной. В результате воспитывается условный рефлекс: плохо тебе –
матернись. Так человека отучают от Бога.
Поэтому следует сказать четко и ясно, что матерщина это –
служение сатане, которое человек осуществляет по собственной воле и публично.
Возможно, что это достаточно страшно, чтобы сподвигнуть человека обуздать свой
язык.
Список литературы
Для подготовки данной работы были использованы материалы с
сайта http://kulturolog.narod.ru/