Анна Ахматова
Анна Андреевна Ахматова 11 июня 1889, Одесса, — 5 марта 1966, Домодедово, Московская область — русская поэтесса, переводчица и литературовед, одна из наиболее значимых фигур русской литературы XX века.
Её судьба была трагична. Репрессиям были подвергнуты трое близких ей людей: первый муж, Николай Гумилёв, был расстрелян в 1921 году; третий муж, Николай Пунин, был трижды арестован и погиб в лагере в 1953 году; единственный сын, Лев Гумилёв, провёл в заключении в 1930—1940-х и в 1940—1950-х годах более 10 лет. Горе жен и матерей «врагов народа» было отражено в одном из наиболее значительных произведений Ахматовой — поэме «Реквием».
Признанная классиком отечественной поэзии ещё в 1920-е годы, Ахматова подвергалась замалчиванию, цензуре и травле, многие произведения не были опубликованы на родине не только при жизни автора, но и в течение более чем двух десятилетий после её смерти. В то же время имя Ахматовой ещё при жизни окружала слава среди почитателей поэзии как в СССР, так и в эмиграции. Родилась: 23.06.1889, Одесса Умерла: 05.03.1966 (76 лет)
Популярные произведения А.А. Ахматовой
Реквием
Другие сочинения по произведению Ахматовой
Тема любви в поэзии Анны Ахматовой
Сочинение по творчеству А. А.Ахматовой
Мой любимый поэт
Тема родины в поэзии Анны Ахматовой
Любовь в поэзии А. А. Ахматовой
Основные мотивы лирики Ахматовой
Мои любимые страницы поэзии «серебряного века» — Анна Ахматова и Марина Цветаева
Поэт и родина в лирике А.А. Ахматовой
Любовная лирика А.Ахматовой
Тема родины в произведениях А. Ахматовой
Любовная лирика Ахматовой в 20 – 30-е годы
Тема России в творчестве Ахматовой
Поэзия А. Ахматовой
“Не с теми я, кто бросил землю…” (Патриотическая тема в лирике А.А. Ахматовой)
Тема поэта и поэзии в лирике А. А. Ахматовой (План-сочинение)
Переводческая деятельность Ахматовой А. А.
“Я научилась просто, мудро жить…” (философские мотивы лирики А.А. Ахматовой)
Слава тебе, безысходная боль
“Я была тогда с моим народом”
Источник вдохновения для лирики Анны Ахматовой
Сочинение «Муза в лирике Ахматовой» Ахматова – все сочинения
Муза ушла по дороге…
Я, глядя ей вслед, молчала,
Я любила ее одну.
А в небе заря стояла.
Как ворота в ее страну.
А. Ахматова
Анна Андреевна Ахматова — большой и серьезный поэт, принесшая в литературу “поэтику женских волнений и мужских обаяний”. В своем творчестве она коснулась всех традиционных тем классической поэзии, но привнесла в них свое неповторимое звучание, обаяние своей необыкновенно тонкой натуры.
Достаточно традиционна для русской поэзии тема Музы, не обошла ее и Анна Андреевна. Для нее это и божественная покровительница, и родная сестра, близкая подруга — много ликов у Музы Ахматовой. Но всегда это очень интимные переживания, нет в отношении Анны Андреевны к своей героине легкого пренебрежения или панибратства, а всегда — восхищение, граничащее с поклонением высшему существу.
Когда я ночью жду ее прихода,
Жизнь, кажется, висит на волоске.
Что почести, что юность, что свобода
Пред милой гостьей с дудочкой в руке.
И вот вошла. Откинув покрывало.
Внимательно взглянула на меня.
Ей говорю: “Ты ль Данту диктовала
Страницы Ада?” Отвечает: “Я”.
У Музы Ахматовой нет соперниц, это то Божество, перед которым все отступают, давая ей дорогу. Анна Андреевна не только благоговеет перед своей вдохновительницей и покровительницей, но “смеет” с ней беседовать. В этом я вижу возвышенность самой Ахматовой, у которой почти не было периода ученичества в творчестве. Она ярко, широко и смело шагнула в русскую поэзию, не оробев перед великими предшественниками и современниками по “цеху поэтов”.
Я улыбаться перестала.
Морозный ветер губы студит,
Одной надеждой меньше стало.
Одною песней больше будет.
И эту песню я невольно
Отдам на смех и поруганье.
Затем, что нестерпимо больно
Душе любовное молчанье.
О чем бы ни писала Анна Андреевна, во всем онаоригинальна и уникальна. Нет в ее стихах традиционных для женской поэзии слезливости и приниженности перед высшим существом — мужчиной, скорее наблюдается обратное явление. Рядом с прекрасной и порой трагической героиней не оказывается достойного героя, сумевшего оценить ее высокую и трепетную душу. Много слез и драматизма в лирике Ахматовой, но всегда это высокие и чистые переживания и чувства, нет в них повседневной суеты и обыденности. Она небожительница, временно спустившаяся на землю, чтобы осветить ее своей добротой, любовью и лаской. Именно поэтому очень часто в свои (подруги и собеседницы Анна Андреевна “приглашает” Музу…
…Веселой Музы нрав не узнаю:
Она глядит и слова не проронит,
А голову в веночке темном клонит,
Изнеможенная, на грудь мою.
И только совесть с каждым днем страшней
Беснуется: великой хочет дани,
Закрыв лицо, я отвечала ей…
Но больше нет ни слез, ни оправданий.
Вот такое отношение к жизни и творчеству, когда все вычерпано до капельки, отдано людям, характерно для Ахматовой. Она живет лишь высокими помыслами и переживаниями. Кажется, еще мгновение и порвется что-то, удерживающее ее героиню от смерти. Эти запредельные чувства и переживания характерны и для самой Ахматовой. А иначе и жить не стоит, если все вполсилы, вполвздоха. И у читателей захватывает дух от такой поэзии, кружится голова, а так, наверное, и должно быть, иначе зачем человеку даны эмоции.
О, знала ль я, когда в одежде белой
Входила Муза в тесный мой приют,
Что к лире, навсегда окаменелой,
Мои живые руки припадут.
О, знала ль я, когда неслась, играя.
Моей любви последняя гроза,
Что лучшему из юношей, рыдая,
Закрою я орлиные глаза…
Талант вел по жизни эту великую женщину, чтобы она сумела передать божественными звуками пережитое, научить нас, ее читателей, ценить даже самые горькие страницы жизни, воспринимать их как Божье провидение. Вечным завещанием звучат для меня строки Анны Андреевны, оставшейся, несмотря ни на что, стойкой и несгибаемой. Но сущий вздор, что я живу грустя
И что меня воспоминанье точит.
Нечасто я у памяти в гостях,
Да и она всегда меня морочит.
Муза ушла по дороге…
Я, глядя ей вслед, молчала,
Я любила ее одну,
А в небе заря стояла,
Как ворота в ее страну.
А. Ахматова
Анна Андреевна Ахматова — большой и серьезный поэт, принесшая в литературу «поэтику женских волнений и мужских обаяний». В своем творчестве она коснулась всех традиционных тем классической поэзии, но привнесла в них свое неповторимое звучание, обаяние своей необыкновенно тонкой натуры.
Достаточно традиционна для русской поэзии тема Музы, не обошла ее и Анна Андреевна. Для нее это и божественная покровительница, и родная сестра, близкая подруга — много ликов у Музы Ахматовой. Но всегда это очень интимные переживания, нет в отношении Анны Андреевны к своей героине легкого пренебрежения или панибратства, а всегда — восхищение, граничащее с поклонением высшему существу.
Когда я ночью жду ее прихода.
Жизнь, кажется, висит на волоске.
Что почести, что юность, что свобода
Пред милой гостьей с дудочкой в руке.
И вот вошла. Откинув покрывало,
Внимательно взглянула на меня.
Ей говорю: «Ты ль Данту диктовала
Страницы Ада?» Отвечает: «Я».
У Музы Ахматовой нет соперниц, это то Божество, перед которым все отступают, давая ей дорогу. Анна Андреевна не только благоговеет перед своей вдохновительницей и покровительницей, но «смеет» с ней беседовать. В этом я вижу возвышенность самой Ахматовой, у которой почти не было периода ученичества в творчестве. Она ярко, широко и смело шагнула в русскую поэзию, не оробев перед великими предшественниками и современниками по «цеху поэтов».
Я улыбаться перестала,
Морозный ветер губы студит,
Одной надеждой меньше стало.
Одною песней больше будет.
И эту песню я невольно
Отдам на смех и поруганье.
Затем, что нестерпимо больно
Душе любовное молчанье.
О чем бы ни писала Анна Андреевна, во всем она оригинальна и уникальна. Нет в ее стихах традиционных для женской поэзии слезливости и приниженности перед высшим существом — мужчиной, скорее наблюдается обратное явление. Рядом с прекрасной и порой трагической героиней не оказывается достойного героя, сумевшего оценить ее высокую и трепетную душу. Много слез и драматизма в лирике Ахматовой, но всегда это высокие и чистые переживания и чувства, нет в них повседневной суеты и обыденности. Она небожительница, временно спустившаяся на землю, чтобы осветить ее своей добротой, любовью и лаской. Именно поэтому очень часто в свои подруги и собеседницы Анна Андреевна «приглашает» Музу…
…Веселой Музы нрав не узнаю:
Она глядит и слова не проронит,
А голову в веночке темном клонит,
Изнеможенная, на грудь мою.
И только совесть с каждым днем страшней
Беснуется: великой хочет дани,
Закрыв лицо, я отвечала ей…
Но больше нет ни слез, ни оправданий.
Вот такое отношение к жизни и творчеству, когда все вычерпано до капельки, отдано людям, характерно для Ахматовой. Она живет лишь высокими помыслами и переживаниями. Кажется, еще мгновение и порвется что-то, удерживающее ее героиню от смерти. Эти запредельные чувства и переживания характерны и для самой Ахматовой. А иначе и жить не стоит, если все вполсилы, вполвздоха. И у читателей захватывает дух от такой поэзии, кружится голова, а так, наверное, и должно быть, иначе зачем человеку даны эмоции.
О, знала ль я, когда в одежде белой
Входила Муза в тесный мой приют,
Что к лире, навсегда окаменелой,
Мои живые руки припадут.
О, знала ль я, когда неслась, играя.
Моей любви последняя гроза.
Что лучшему из юношей, рыдая.
Закрою я орлиные глаза…
Талант вел по жизни эту великую женщину, чтобы она сумела передать божественными звуками пережитое, научить нас, ее читателей, ценить даже самые горькие страницы жизни, воспринимать их как Божье провидение. Вечным завещанием звучат для меня строки Анны Андреевны, оставшейся, несмотря ни на что, стойкой и несгибаемой.
Но сущий вздор, что я живу грустя
И что меня воспоминанье точит.
Нечасто я у памяти в гостях.
Да и она всегда меня морочит.
Цикл стихотворений «Ахматовой» Марина Цветаева посвятила Анне Ахматовой, которая являлась для молодой поэтессы примером для подражания, кумиром, образцом. В годы написания данного цикла Цветаева была романтически увлечена как её творчеством, так и её личностью. Марина Цветаева взяла на себя смелость назвать своего кумира Музой — творчество Ахматовой поспособствовало созданию ряда стихотворений. Ключевые слова:муза-Ахматова, М. Цветаева, цикл стихотворений «Ахматова», лирическая героиня, лирический мотив.
В центре цикла стихов М. Цветаевой — романтическая личность, которая не может быть понята современниками и потомками, но и не ищет примитивного понимания, обывательского сочувствия. Один из образов, который является воплощением Музы в творчестве Марины Цветаевой, — это образ, обращённый к поэту-современнику А.Ахматовой.
Муза-Ахматова предстаёт перед читателем в разных версиях. В данной статье рассмотрим эти вариации.
В первом стихотворении цикла Цветаева называет Ахматову «Музой плача», тем самым подчёркивая глубокое душевное и лирическое начало, которое так важно для создания проникновенных стихотворений.
Цветаева настолько боготворит Ахматову, что готова отдать ей свои душу и сердце. Интересным здесь представляется то, что в качестве образа для таких сравнений у поэтессы возникают ассоциации с различными помещениями.
Область души и сердца, внутренний мир человека принимают реальные земные очертания благодаря их способности вмещать в себя множество не только эмоций, но и людей, дорогих и любимых «души в нас — залы для редких гостей» [12]:
Мы коронованы тем, что одну с тобой
Мы землю топчем, что небо над нами — то же!
И тот, кто ранен смертельной твоей судьбой,
Уже бессмертным на смертное сходит ложе.
В певучем граде моем купола горят,
И Спаса светлого славит слепец бродячий…
— И я дарю тебе свой колокольный град,
Ахматова! — и сердце своё в придачу [1].
Поэтесса готова на все ради стихотворчества, она принимает Музу такой, какая она есть, в том числе и «смертоносной»:
Океаном ли правишь путь,
Или воздухом — всею грудью
Жду, как солнцу, подставив грудь
Смертоносному правосудью [2].
Цветаеву настолько охватывает творческий порыв, что Муза одновременно и «прекраснейшая из муз», и в то же время она то, что причиняет душевную боль, и в данном случае она сродни музе-мучительнице Ахматовой. «О Муза плача, прекраснейшая из муз!» — в этом образе удивительно сочетаются два противоположных начала [11]. Парадоксальная, «двухцветная» характеристика выявляет двойственную природу воплощений:
О Муза плача, прекраснейшая из муз!
О ты, шальное исчадие ночи белой!
Ты чёрную насылаешь метель на Русь,
И вопли твои вонзаются в нас, как стрелы [1].
Образ, явленный в таком драматическом ключе («шальное исчадие»), и вызывает двоякое чувство: некую смесь восхищения, восторга и ужаса:
И мы шарахаемся, и гулкое: ох! –
Стотысячное — тебе присягает, Анна
Ахматова!.. [1].
Чувство восхищения поэтом не останется бездейственным: оно рождает стремление одарить в ответ, в благодарность отдать поэту нечто бесценное, как его дар. Для цветаевской героини такая неразмерная ценность — её родной город.
В певучем граде моём купола горят,
И Спаса светлого славит слепец бродячий…
И я дарю тебе свой колокольный град,
Ахматова! — и сердце своё в придачу [1].
Казалось бы, что может быть больше такого безоглядного растворения в любви, столь ярко выраженной самоотверженной готовности отдать «сердце своё в придачу»? В 1921 году она напишет А. А. Ахматовой такие пронзительные слова: «Мне так жалко, что всё это только слова — любовь — я так не могу, я бы хотела настоящего костра, на котором бы меня сожгли» (из писем М. Цветавой к А. Ахматовой).
Поэтесса как всегда неожиданно высказывает свои чувства. И если любовь предстаёт у М. Цветаевой в образе вечной и мудрой старухи, то плач, наоборот, теряет всю свою обыденность и возвеличивается, принимая образ страдающей, чёрной, но прекрасной женщины. Однако эта боль сладостна и приятна поэтессе:
Ах, я счастлива! Никогда заря
Не сгорала — чище.
Ах, я счастлива, что, тебя даря,
Удаляюсь — нищей,
Что тебя, чей голос — о глубь! о мгла! –
Мне дыханье сузил,
Я впервые именем назвала
Царскосельской Музы [3].
То, что даёт Муза Марине Цветаевой — это вовсе не легкая блаженная радость, это — бремя и тяжесть, поэту нелегко быть поэтом. В данном случае поэт сильно зависит от своей Музы, она им правит:
Что, на сердце вoроном налетев,
В облака вонзилась.
Горбоносую, чей смертелен гнев
И смертельна — милость.
Что и над червонным моим Кремлем
Свою ночь простёрла,
Что певучей негою, как ремнём,
Мне стянула горло [3].
В данной зарисовке даже портретно узнаётся цветаевская муза-кумир — А. Ахматова.
Муза Цветаевой — это могучий, яростный образ, который не постепенно и плавно приходит к поэтессе, а врывается бурей. Муза-Ахматова — мятежница:
Ты, срывающая покров
С катафалков и с колыбелей,
Разъярительница ветров,
Насылательница метелей,
Лихорадок, стихов и войн,
— Чернокнижница! — Крепостница!
Я заслышала грозный вой
Львов, вещающих колесницу [2].
Стихотворение написано в форме обращения к А.Ахматовой. Поэтесса не называет её имени, а постоянно использует различные словосочетания: «разъярительница ветров», «насылательница метелей» и эпифору «чернокнижница». М. Цветаева очень образно объясняет, почему так подходит Анне Ахматовой подобная характеристика: и внешность её — чёрная-горбоносная, и пристрастие к книгам, и чудодейственная холодность и спокойствие её стихов.
Будет крылышки трепать
О булыжники!
Чернокрылонька моя!
Чернокнижница!
Сравнение «чернокрылонька» так же сочетает в себе, с одной стороны, образ А.Ахматовой (черные глаза и волосы), с другой — обтрёпанные крылья ахматовской «царскосельской музы».
Лейтмотивом сквозь цикл «Ахматовой» автор проводит образ Музы, которая отождествляется с великой всемогущей силой, причем зачастую — божественной.
В порыве восхищения талантом своей великой современницы и коллеги по поэтическому цеху Марина Цветаева в стихотворении «Златоустой Анне-всея Руси…» изображает Ахматову в роли «златоустой» литературной царицы:
Златоустой Анне-всея Руси
Искупительному глаголу, –
Ветер, голос мой донеси
И вот этот мой вздох тяжёлый [4].
Надо обратить внимание на то, что данное стихотворение по своей форме и содержанию похоже на молитву-прошение, где Марина Цветаева пытается наладить невидимую, божественную связь со своей Музой (по форме данное стихотворение близко периодически появляющимся в творчестве Ахматовой жанрам молитвы и исповеди. В её поэзии есть стихотворения, которые так и называются — «Молитва» и «Исповедь»).
Для М. Цветаевой Ахматова была единственной достойной соперницей среди современниц, представлявших женскую лирику, в строках чувствуется восхищение и готовность признать её превосходство. М. Цветаева любила поэзию и всех её служителей, все талантливое в поэзии признавалось ей безусловно:
Ты в грозовой выси
Обретённый вновь!
Ты! — Безымянный!
Донеси любовь мою
Златоустой Анне — всея Руси! [4].
Божественное проявляется и в стихотворении Цветаевой «У тонкой проволоки над волной овсов…». Проявляющий голос — это запредельный, магический голос, символизирующий Музу:
У тонкой проволоки над волной овсов
Сегодня голос — как тысяча голосов!
И бубенцы проезжие — свят, свят, свят –
Не тем же ль голосом, Господи, говорят [5].
В стихотворении «На базаре кричал народ…» Цветаева отождествляет образ Музы с Богородицей, прося помолиться за неё:
Помолись за меня, краса
Грустная и бесовская,
Как поставят тебя леса
Богородицей хлыстовскою [6].
Важно отметить, как именно приходит Муза, как она посещает поэта. Ещё в ранних стихотворениях Марина Цветаева сквозь волшебство детства слышала какие-то голоса. Однако если раньше они были сказочными, еле уловимыми, то сейчас — это мощный и сильный голос, это зов.
Татьяна Елькина в статье, посвящённой анализу основных символов в поэзии Марины Цветаевой, характеризует образ «голоса» так: «Символ голос впервые появляется у Цветаевой в сборнике «Юношеские стихи» (1913–1915). Начиная с этого периода времени данный символ проходит через все её творчество, особенно же часто он появляется в цветаевских произведениях 1916–1918 годов, когда, как принято считать, начинается «настоящая Цветаева», то есть когда поэт выходит на новый уровень своего творчества и становится очевидным своеобразие цветаевского дара» [7].
Сама Марина Цветаева в статье «Поэт о критике» очень чётко сформулировала своё мироощущение и то, как она понимает и слышит звуки: «Все моё писанье — вслушиванье. Отсюда, чтобы писать дальше — постоянные перечитыванья. Не перечтя по крайней мере двадцать строк, не напишу ни одной. Точно мне с самого начала дана вся вещь — некая мелодическая или ритмическая картина её — точно вещь, которая вот сейчас пишется. А я только восстанавливаю. Верно услышать — вот моя забота. У меня нет другой» [8].
Так, сквозь весь анализируемый нами цикл стихотворений «Ахматовой» читатель слышит этот зов и другие звуки:
Я заслышала грозный вой
Львов, вещающих колесницу [2].
Что тебя, чей голос — о глубь, о мгла!
Мне дыханье сузил [3].
Этот голос может быть представлен в виде целого хора:
И спит, а хор её манит
В сады Эдема [9].
Это звучание выражено не только голосом, но может быть представлено природными, зачастую стихийными, звуками, такими как звуки метели, вьюги, грома:
Ты чёрную насылаешь метель на Русь,
И вопли твои вонзаются в нас, как стрелы [1].
Или:
Гром моря и грозный зов
Раненой Музы [10].
Таким образом, можно сделать вывод о том, что одним из первых воплощений образа Музы в творчестве Марины Цветаевой явилось конкретное лицо, поэтесса, творец, тайный вдохновитель — Анна Ахматова. М. Цветаева до определённой степени идентифицирует себя со своей героиней, наделяя её возможностью жизни за пределами реальных пространств и времён; трагизм её земного существования компенсируется принадлежностью к высшему миру души, любви и поэзии.
Образ Ахматовой многомерени в чем-то напоминает лирическую героиню самой Цветаевой: она «разъярительница бурь, насылательница метелей», «чернокнижница», грозная, и кроткая, греховная и не подверженная изъянам.Эта Муза не нечто неведомое, посещающее поэта, а одухотворённый голос, наделённый божественными свойствами, которому Цветаева молится и исповедается, как божеству. И в этом божественно-высоком образе, обладающем, тем не менее, портретными чертами Ахматовой, заключена пронзающая сила, порой демоническая мощь, в которой так нуждается Марина Цветаева. Это «Муза плача», она причиняет боль поэту и страдает сама («раненая Муза»), что также сближает её с Музой Н. А. Некрасова. В дальнейшем, этот мотив боли, плача и страдания перерастёт в желание пожертвовать всем ради творчества, которое и символизирует Муза.
Литература:
Цветаева, М.И. «О Муза плача, прекраснейшая из муз!.».. [Электронный ресурс] // Цветаева Марина Ивановна. Энциклопедическое собрание сочинений. — Режим доступа: http://www.stihi-xix-xx-vekov.ru/cvetaeva47.html, дата обращения 03.11.2015 г.
Цветаева, М.И. «Ты, срывающая покров…» // Цветаева Марина Ивановна. Энциклопедическое собрание сочинений. — Режим доступа: http://www.stihi-xix-xx-vekov.ru/cvetaeva47.html, дата обращения 03.11.2015 г.
Цветаева, М.И «Охватила голову и стою…» // Цветаева Марина Ивановна. Энциклопедическое собрание сочинений. — Режим доступа: http://www.stihi-xix-xx-vekov.ru/cvetaeva47.html, дата обращения 03.11.2015 г.
Цветаева, М.И. «Златоустой Анне-всея Руси…» // Цветаева Марина Ивановна. Энциклопедическое собрание сочинений. — Режим доступа: http://www.stihi-xix-xx-vekov.ru/cvetaeva47.html, дата обращения 03.11.2015 г.
Цветаева, М.И. «У тонкой проволоки над волной овсов…» // Цветаева Марина Ивановна. Энциклопедическое собрание сочинений. — Режим доступа: http://www.stihi-xix-xx-vekov.ru/cvetaeva47.html, дата обращения 03.11.2015 г.
Цветаева, М.И. «На базаре кричал народ…» // Цветаева Марина Ивановна. Энциклопедическое собрание сочинений. — Режим доступа: http://www.stihi-xix-xx-vekov.ru/cvetaeva47.html, дата обращения 03.11.2015 г.
Елькина, Т. Т. Состояние творчества есть состояние наваждения. — Режим доступа: // http://polit-nn.ru, дата обращения 03.11.2015 г.
Цветаева, М. Поэт о критике. — Режим доступа: // http://lib.ru, дата обращения 03.11.2015 г.
Цветаева, М.И. «Ещё один огромный взмах …» // Цветаева Марина Ивановна. Энциклопедическое собрание сочинений. — Режим доступа: http://www.stihi-xix-xx-vekov.ru/cvetaeva47.html, дата обращения 03.11.2015 г.
Цветаева, М.И. «Сколько спутников и друзей!»..// Цветаева Марина Ивановна. Энциклопедическое собрание сочинений. — Режим доступа: http://www.stihi-xix-xx-vekov.ru/cvetaeva47.html, дата обращения 03.11.2015 г.
Култышева, О.М., Поротикова, Ю. В. Следы античной культуры в творчестве О. Э. Мандельштама и М. И. Цветаевой // Культура, наука, образование: проблемы и перспективы. — Материалы IV Всероссийской научно-практической конференции. — Нижневартовск. — 2015. — С. 427–430.
Култышева, О. М. В.Маяковский и акмеизм // Вестник Оренбургского государственного университета. — 2005. — № 9. — С. 82–90.
1. Тема поэта и поэзии.
2. Образ музы.
3. «Вечер».
4. «Четки».
5. «Белая стая». Муза ушла по дороге…
Я, глядя ей вслед, молчала,
Я любила ее одну.
А в небе заря стояла.
Как ворота в ее страну.
А. А. Ахматова
В дневнике А. А. Ахматовой встречается следующая запись: «X. спросил меня, трудно или легко писать стихи. Я ответила: их или кто-то диктует, и тогда — совсем легко, а когда не диктует — просто невозможно». В стихотворении «Творчество», открывающем один из наиболее значимых для поэтессы циклов «Тайны ремесла», говорится примерно то же:
Но вот уже послышались слова
И легких рифм сигнальные звоночки, —
Тогда я начинаю понимать,
И просто продиктованные строчки
Ложатся в белоснежную тетрадь.
Чем ближе, теснее, подробнее знакомство с творчеством Ахматовой, тем яснее становится сакральный смысл следующих, употребляемых поэтессой постоянно поэтических терминов: «настоящая строка», «одна из сотых интонаций», «точность слова, стоящего в строке; на своем месте, как будто оно там уже тысячу лет стоит». Это видимо зачастую на тех произведениях, которых немало. Которые пришли не надиктованными той самой, божественной и чистой, музой, а созданы потом и кровью самой поэтессы. Зачастую изменениям, постоянным, неоднократным, подвергается даже не целая строфа, а отдельная строчка, иногда даже слово. Подобный трудный процесс создания стихотворений виден прежде всего по дневниковым записям, однако встречаются и уже изданные книги с внесенными в них в последний момент исправлениями. Это особенно заметно на фоне стихотворений, написанных практически без исправлений, на одном дыхании. В таких текстах голос музы всегда ощущается особенно ясно.
Откуда же начался этот ритуал поклонения музе, где родилась она? Для Ахматовой огромное значение имеет Царское село. М. И. Цветаева называла саму поэтессу «Царскосельской музой», и именно на его тенистых тропинках появилась впервые босоногая и легкокрылая девушка-муза.
Муза Ахматовой не похожа на прочих своих сестер — ни греческих, ни современных. Она особая, индивидуальная и надмирная. Эта творческая благодать воплощена в прекрасную оболочку женщины, пленительно-чарующей и кроткой. Поэтесса всегда узнает свою Музу в лицо, какую бы маску та не надела. Муза навещает ее, «слетает утешать», иногда постоянно, а иногда только спустя много лет; у нее особенный нрав, поначалу веселый и радостный, постепенно перешедший в печальный, чтобы надолго так и остаться. В итоге Муза Ахматовой становится Музой Плача.
С Музой, как с живым, обыкновенным человеком, можно вступить в разговор, можно спрашивать и клясться, просить и умолять. А она, как живой человек, может ответить — лукаво или заботливо, мудро или беспечно. А может молчать — и в этом самое страшное для поэта наказание. Ведь именно Муза выносит и самую великую для поэта награду — дар «пречистого слова», «священного глагола».
Впервые этот образ появляется в книге «Вечер», в произведении, озаглавленном «Музе». С первой строчки небесная гостья «с ясным и ярким взглядом» названа поэтессой сестрой: «Муза-сестра заглянула в лицо…». Сразу и так просто, естественно, как несколько лет спустя Б. Л. Пастернак назовет свою книгу «Сестра моя — жизнь». Однако в конце стихотворения — противоположные чувства, и уже не лирической героине, а ей самой «скажут, смеясь, зеркала: “Взор твой не ясен, не ярок…”». Это потому, что муза в итоге обрекает ее на одиночество… Через год в сборнике «Четки» снова на читателя глядит все та же Муза, хоть и неназванная, но по-прежнему узнаваемая. И снова она — нареченная сестра Ахматовой. Но предстает она 8 экстравагантном и таинственном облике двойника, заместительницы поэтессы.
Муза Ахматовой — всегда смуглая. Как будто она появилась впервые в облике кучерявого лицеиста-подростка, гуляющего в садах Лицея юного А. С. Пушкина.
Без ориентира и маяка, едва удерживая шаткое равновесие, Ахматова брела по пути своего творчества только благодаря поддержке тайной, но могучей силы художественного творчества, единственной незыблемой основой среди неустойчивой земли обыденности. В стихотворении 1914 года она писала:
И печальная Муза моя,
Как слепую, водила меня.
Много стихотворений, посвященных Музе как символу могучей, непознанной и неудержимой силе, находится в сборнике «Белая стая». Для Ахматовой эта сила чаще всего целительная, выводящая человека из низких, грязных кругов повседневности в высокий и прекрасный мир настоящей, мудрой жизни. Читателю остается только суметь найти путь к искусству, отдаться ему полностью, без остатка, добровольно отрекшись от низменного и обрюзглого быта. И тогда откроется мир — чистый, ясный, подлинный. В этом отношении характерно стихотворение 1914 года «Уединение»:
Так много камней брошено в меня,
Что ни один из них уже не страшен,
И стройной башней стала западня,
Высокою среди высоких башен.
Строителей ее благодарю,
Пусть их забота и печаль минует.
Отсюда раньше вижу я зарю,
Здесь солнца луч последний торжествует.
И часто в окна комнаты моей
Влетают ветры северных морей,
И голубь ест из рук моих пшеницу…
А недописанную мной страницу —
Божественно спокойна и легка,
Допишет Музы смуглая рука.
Часть стихотворений цикла «Белая стая», посвященные роли и месту поэзии в жизни поэта, свидетельствует о том, что Ахматова размышляла над социальным аспектом своего творчества, над ролью и обязанностями художника перед народом:
Нам свежесть слов и чувства простоту
Терять не то ль, что живописцу — зренье,
Или актеру — голос и движенье,
А женщине прекрасной — красоту?
Но не пытайся для себя хранить
Тебе дарованное небесами:
Осуждены — и это знаем сами
Мы расточать, а не копить.
Ахматова привнесла своим появлением в русской литературе тонкие крупицы неземного, чистого, удивительного. В сборниках ее стихотворений — «Вечер» (1912), «Четки» (1914), «Белая стая» (1917), «Подорожник» (1921), «Anno Domini!» (1921) — удивительная свежесть и новаторство, поразительные даже для серебряного века:
Иди один и исцеляй слепых,
Чтобы узнать в тяжелый час сомненья
Учеников злорадное глумленье
И равнодушие толпы.
В этих строках полностью отражается отношение Ахматовой как к своей сестре — музе, так и к поэзии в целом. Здесь отражено и восхищение поэтессы перед творческой силой, и сознание ответственности перед читателями и перед самой собой.
Муза ушла по дороге…
Я, глядя ей вслед, молчала,
Я любила ее одну.
А в небе заря стояла.
Как ворота в ее страну.
А. Ахматова
Анна Андреевна Ахматова — большой и серьезный поэт, принесшая в литературу “поэтику женских волнений и мужских обаяний”. В своем творчестве она коснулась всех традиционных тем классической поэзии, но привнесла в них свое неповторимое звучание, обаяние своей необыкновенно тонкой натуры.
Достаточно традиционна для русской поэзии тема Музы, не обошла ее и Анна Андреевна. Для нее это и божественная покровительница, и родная сестра, близкая подруга — много ликов у Музы Ахматовой. Но всегда это очень интимные переживания, нет в отношении Анны Андреевны к своей героине легкого пренебрежения или панибратства, а всегда — восхищение, граничащее с поклонением высшему существу.
Когда я ночью жду ее прихода,
Жизнь, кажется, висит на волоске.
Что почести, что юность, что свобода
Пред милой гостьей с дудочкой в руке.
И вот вошла. Откинув покрывало.
Внимательно взглянула на меня.
Ей говорю: “Ты ль Данту диктовала
Страницы Ада?” Отвечает: “Я”.
У Музы Ахматовой нет соперниц, это то Божество, перед которым все отступают, давая ей дорогу. Анна Андреевна не только благоговеет перед своей вдохновительницей и покровительницей, но “смеет” с ней беседовать. В этом я вижу возвышенность самой Ахматовой, у которой почти не было периода ученичества в творчестве. Она ярко, широко и смело шагнула в русскую поэзию, не оробев перед великими предшественниками и современниками по “цеху поэтов”.
Я улыбаться перестала.
Морозный ветер губы студит,
Одной надеждой меньше стало.
Одною песней больше будет.
И эту песню я невольно
Отдам на смех и поруганье.
Затем, что нестерпимо больно
Душе любовное молчанье.
О чем бы ни писала Анна Андреевна, во всем она оригинальна и уникальна. Нет в ее стихах традиционных для женской поэзии слезливости и приниженности перед высшим существом — мужчиной, скорее наблюдается обратное явление. Рядом с прекрасной и порой трагической героиней не оказывается достойного героя, сумевшего оценить ее высокую и трепетную душу. Много слез и драматизма в лирике Ахматовой, но всегда это высокие и чистые переживания и чувства, нет в них повседневной суеты и обыденности. Она небожительница, временно спустившаяся на землю, чтобы осветить ее своей добротой, любовью и лаской. Именно поэтому очень часто в свои (подруги и собеседницы Анна Андреевна “приглашает” Музу…
…Веселой Музы нрав не узнаю:
Она глядит и слова не проронит,
А голову в веночке темном клонит,
Изнеможенная, на грудь мою.
И только совесть с каждым днем страшней
Беснуется: великой хочет дани,
Закрыв лицо, я отвечала ей…
Но больше нет ни слез, ни оправданий.
Вот такое отношение к жизни и творчеству, когда все вычерпано до капельки, отдано людям, характерно для Ахматовой. Она живет лишь высокими помыслами и переживаниями. Кажется, еще мгновение и порвется что-то, удерживающее ее героиню от смерти. Эти запредельные чувства и переживания характерны и для самой Ахматовой. А иначе и жить не стоит, если все вполсилы, вполвздоха. И у читателей захватывает дух от такой поэзии, кружится голова, а так, наверное, и должно быть, иначе зачем человеку даны эмоции.
О, знала ль я, когда в одежде белой
Входила Муза в тесный мой приют,
Что к лире, навсегда окаменелой,
Мои живые руки припадут.
О, знала ль я, когда неслась, играя.
Моей любви последняя гроза,
Что лучшему из юношей, рыдая,
Закрою я орлиные глаза…
Талант вел по жизни эту великую женщину, чтобы она сумела передать божественными звуками пережитое, научить нас, ее читателей, ценить даже самые горькие страницы жизни, воспринимать их как Божье провидение. Вечным завещанием звучат для меня строки Анны Андреевны, оставшейся, несмотря ни на что, стойкой и несгибаемой. Но сущий вздор, что я живу грустя
И что меня воспоминанье точит.
Нечасто я у памяти в гостях,
Да и она всегда меня морочит.
Имя А.С. Пушкина – главный авторитет в русской и, пожалуй, мировой поэзии. Бесспорно, что Пушкин «основал» русскую литератору и, во многом, русский язык. Его традиции и заветы прослеживаются в творчестве многих русских поэтов. Проявляются они и в поэзии величайших поэтесс начала 20 века – М. Цветаевой и А. Ахматовой.
Так, М.И. Цветаева в поэзии А.С. Пушкина, в его личности видит, прежде всего, освобождающее начало, стихию свободы. Она считает, что великий поэт – дитя стихии. А стихию Цветаева понимает как бунт, как восстание личности.
На мой взгляд, по-настоящему Марина Цветаева сказала о «своем» А.С. Пушкине в стихотворном цикле, который был опубликован в эмигрантском журнале «Современные записки» (1937 году). Этот цикл носит название «Стихи к Пушкину» и наполнен «обращениями» к различным литературным произведениям – как из текстов 19 века, так и из текстов современников поэтессы.
Стихотворение «Бич жандармов, Бог студентов» опровергает образ А.С. Пушкина как «русского бога». Цветаева низвергает «репутацию» Пушкина как «бога поэзии», как непререкаемого авторитета и мерила. Поэтесса утверждает, что Пушкин не бог, а, прежде всего, живой человек. И поэтому, будучи живым человеком, он не может быть критерием меры.
Образ А.С. Пушкина в стихотворениях этого цикла — вольный, бешеный бунтарь, к которому не применимы понятия границы или меры. Пушкин – «самый живой»:
Уши лопнули от вопля:
«Перед Пушкиным во фрунт!»
А куда девали пекло
Губ – куда девали бунт?
Пушкинский? уст окаянство?
Пушкин – в меру Пушкиньянца!
Мне кажется, причины «нетрадиционного» взгляда Цветаевой на А.С. Пушкина – в характере самой Марины Цветаевой, в неординарности её мировоззрения. Не думать, а чувствовать, внимать, поглощать. Этим объясняется и надрыв, «чрезмерная» эмоциональность поэзии Цветаевой. В этом она, казалось бы, противостоит «гармоничному» Пушкину. Но вдохновение, во многом, черпает в нем, в его творчестве.
Творчество А.С. Пушкина, безусловно, было одним из источников вдохновения и для великой поэтессы Анны Ахматовой. Известно, что Ахматова очень любила Пушкина. У нее с этим поэтом были свои – «родственные» – связи.
Анна Ахматова родилась в Царском Селе и, можно сказать, впитала пушкинский дух, дух русской поэзии и культуры. В Царском Селе написаны многие ее стихи, посвященные Пушкину:
Смуглый отрок бродил по аллеям,
У озерных грустил берегов,
И столетие мы лелеем
Еле слышный шелест шагов.
Иглы сосен густо и колко
Устилают низкие пни…
Здесь лежала его треуголка
И растрепанный том Парни.
Здесь отразились особенности восприятия Ахматовой Пушкина — это и живой человек («здесь лежала его треуголка»), и великий русский поэт («И столетие мы лелеем еле слышный шелест шагов»).
Больше того, муза предстает перед Ахматовой в «садах Лицея» в облике Пушкина-отрока. Можно сказать, что стихи Ахматовой, посвященные Пушкину, проникнуты особенным чувством – сродни влюбленности. Недаром лирическая героиня «Царскосельской статуи» относится к описанной поэтом красавице с кувшином как к сопернице.
Я чувствовала смутный страх
Пред этой девушкой воспетой.
Играли на ее плечах
Лучи скудеющего света.
И как могла я ей простить
Восторг твоей хвалы влюбленной…
Поэтесса с тщательно вглядывается в изваяние, пленившее поэта, и говорит о том, что красавица с обнаженными плечами уже давно не грустит. Она радуется своей счастливой женской судьбе, дарованной ей Пушкиным.
Известно, что Ахматова была исследователем творчества А.С, Пушкина: «Примерно с середины двадцатых годов я начала очень усердно и с большим интересом заниматься… изучением жизни и творчества Пушкина…
Любовь к Пушкину в большой степени определила для Ахматовой реалистический путь развития поэзии Ахматовой, повлияла на простоту, ясность и четкость ее поэтического языка. Простота, краткость, подлинность поэтического слова — этому Ахматова училась у своего кумира:
Ты, росой окропляющий травы,
Вестью душу мою оживи, —
Не для страсти, не для забавы,
Для великой земной любви.
Таким образом, на творчество двух великих русских поэтесс начала 20 века – Анны Ахматовой и Марины Цветаевой – оказали большое влияние традиции А.С. Пушкина. Однако в поэзии Ахматовой и Цветаевой они проявились по-разному. Если Ахматова прямо продолжала и развивала творческие заветы А.С. Пушкина, Цветаева перерабатывала их под особым, «своим» углом, создавая новаторские по форме и содержанию произведения.
Начало 20 века в русской литературы немыслимы без имен Анны Ахматовой и Марины Цветаевой. Своим творчеством эти женщины-поэты не только украсили свое время, но и внесли, каждая по-своему, большой вклад в русскую поэзию. Их поэзия, как доказало время, вечно.
Поэзия Анны Ахматовой – это своеобразный гимн женщине. Так, в хрестоматийном стихотворении «Сжала руки под темной вуалью» очень эмоционально обрисовываются эпизоды жизни и любви героини. Ключевые детали стихотворения передают психологический настрой лирической героини, ее душевное состояние. В этом стихотворении отражено не только минутное настроение двух влюбленных людей, но и вечная трагедия расставания:
Как забуду? Он вышел, шатаясь.
Искривился мучительно рот…
Я сбежала, перил не касаясь,
Я бежала за ним до ворот.
Через призму сердца Ахматова воспринимает не только любовь, но и все, что происходит рядом с ней. В поэме «Реквием» мы читаем скорбные строки:
Семнадцать месяцев кричу,
Зову тебя домой,
Кидалась в ноги палачу,
Ты сын и ужас мой.
Нет, Анна Ахматова не говорит здесь о жестокости современного ей мира. Она не говорит об ужасных годах… Поэтесса рисует образ женщины, которая провела много времени у тюремных дверей, ожидая приговора …своему ребенку! И эта женщина не одна, их тысячи – с такой же искалеченной судьбой и израненными сердцами.
Время Великой Отечественной войны также оставило трагичный след в творчестве Ахматовой. Важно, что у нее иное видение войны, не похожее на других поэтов того времени. Поэтесса воспринимает ее, в первую очередь, как женщина, как мать:
Щели в саду вырыты,
Не горят они.
Питерские сироты,
Детоньки мои!
Перед нами другая сторона военного времени. Ахматова говорит о детях, так как нет ничего страшнее и ужаснее, чем боль ребенка:
Постучись кулачком – я открою
Я тебе открывала всегда…
Творчество Марины Цветаевой, по многим своим проявлениям, сложнее поэзии Ахматовой. Эта поэтесса считается одним из самых виртуозных художников слова начала 20 века. Ее язык, система средств художественной выразительности самобытна и нестандартна. Темы, проблемы, мотивы, которые Цветаева использует в своем творчестве, необычайно глубоки и серьезны.
Стихи поэтессы разнообразны по мотивам и во многом интуитивны. Однако, на мой взгляд, есть нечто, объединяющее все произведения Цветаевой, – ее трагическое мироощущение – «на разрыв», которое в полной мере отразилось в творчестве поэтессы.
Одной из ведущих тем лирики Цветаевой является тема родины, тема любви к отчему дому, Москве, России. Лишь в ранних стихах поэтессы (1916-1917 года) создается картина прекрасной страны: бесконечные дороги, багровые закаты и лиловые беспокойные зори. Позже в стихи Цветаевой вошла война, мировая, а затем гражданская. В этот период жалость и печаль переполняли ее творчество:
Бессонница меня толкнула в путь.
– О, как же ты прекрасен, тусклый Кремль мой! –
Сегодня ночью я целую в грудь
Всю круглую воюющую Землю!..
К революции 1917 года Цветаева относилась сложно. Поэтесса не могла принять и простить той крови, которая проливалась.
Стихотворения Цветаевой о любви невозможно спутать с ничьими другими. Они очень пронзительны и тонки. Лирическая героиня вся отдается своему чувству, живет и дышит только им:
Не властвовать!
Без слов и на слово –
Любить…Распластаннейшей
В мире – ласточкой!
Не могла поэтесса обойти своим вниманием и тему поэта и поэзии. В осмыслении этой темы она следует традициям русских классиков: Пушкина, Лермонтова, Тютчева. По мнению Цветаевой, вдохновение – единственный повелитель поэта. Оно приходит к нему в облике огненного всадника: «С красной гривою свились волоса… Огневая полоса – в небеса!».
По мнению Цветаевой, дорога поэта в мире нелегка. Его не понимает и не принимает эгоистичная и слепая толпа. Обыватели погрязли в быту, своих приземленных интересах и проблемах.
Кроме того, поэт, по Цветаевой, неподвластен суду: «Я не судья поэту, И можно все простить за плачущий сонет!». Поэта не в состоянии оценить читатели, поэтому они не могут его судить. Поэт мыслит по-своему: «тьма» поэта не всегда означает зло, а высота – добро. Но оценить это сможет только время…
Начало 20 века подарило русской литературе два гениальных имени – Ахматова и Цветаева. Творчество этих женщин самобытно и оригинально, разительным образом отличается друг от друга. Однако есть то, что родним этих великих поэтов – глубокая человечность, преданность своему «женскому» естеству, огромная любовь к Родине.
Муза ушла по дороге…
Я, глядя ей вслед, молчала,
Я любила ее одну.
А в небе заря стояла.
Как ворота в ее страну.
А. Ахматова
Анна Андреевна Ахматова — большой и серьезный поэт, принесшая в литературу “поэтику женских волнений и мужских обаяний”. В своем творчестве она коснулась всех традиционных тем классической поэзии, но привнесла в них свое неповторимое звучание, обаяние своей необыкновенно тонкой натуры.
Достаточно традиционна для русской поэзии тема Музы, не обошла ее и Анна Андреевна. Для нее это и божественная покровительница, и родная сестра, близкая подруга — много ликов у Музы Ахматовой. Но всегда это очень интимные переживания, нет в отношении Анны Андреевны к своей героине легкого пренебрежения или панибратства, а всегда — восхищение, граничащее с поклонением высшему существу.
Когда я ночью жду ее прихода,
Жизнь, кажется, висит на волоске.
Что почести, что юность, что свобода
Пред милой гостьей с дудочкой в руке.
И вот вошла. Откинув покрывало.
Внимательно взглянула на меня.
Ей говорю: “Ты ль Данту диктовала
Страницы Ада?” Отвечает: “Я”.
У Музы Ахматовой нет соперниц, это то Божество, перед которым все отступают, давая ей дорогу. Анна Андреевна не только благоговеет перед своей вдохновительницей и покровительницей, но “смеет” с ней беседовать. В этом я вижу возвышенность самой Ахматовой, у которой почти не было периода ученичества в творчестве. Она ярко, широко и смело шагнула в русскую поэзию, не оробев перед великими предшественниками и современниками по “цеху поэтов”.
Я улыбаться перестала.
Морозный ветер губы студит,
Одной надеждой меньше стало.
Одною песней больше будет.
И эту песню я невольно
Отдам на смех и поруганье.
Затем, что нестерпимо больно
Душе любовное молчанье.
О чем бы ни писала Анна Андреевна, во всем онаоригинальна и уникальна. Нет в ее стихах традиционных для женской поэзии слезливости и приниженности перед высшим существом — мужчиной, скорее наблюдается обратное явление. Рядом с прекрасной и порой трагической героиней не оказывается достойного героя, сумевшего оценить ее высокую и трепетную душу. Много слез и драматизма в лирике Ахматовой, но всегда это высокие и чистые переживания и чувства, нет в них повседневной суеты и обыденности. Она небожительница, временно спустившаяся на землю, чтобы осветить ее своей добротой, любовью и лаской. Именно поэтому очень часто в свои (подруги и собеседницы Анна Андреевна “приглашает” Музу…
…Веселой Музы нрав не узнаю:
Она глядит и слова не проронит,
А голову в веночке темном клонит,
Изнеможенная, на грудь мою.
И только совесть с каждым днем страшней
Беснуется: великой хочет дани,
Закрыв лицо, я отвечала ей…
Но больше нет ни слез, ни оправданий.
Вот такое отношение к жизни и творчеству, когда все вычерпано до капельки, отдано людям, характерно для Ахматовой. Она живет лишь высокими помыслами и переживаниями. Кажется, еще мгновение и порвется что-то, удерживающее ее героиню от смерти. Эти запредельные чувства и переживания характерны и для самой Ахматовой. А иначе и жить не стоит, если все вполсилы, вполвздоха. И у читателей захватывает дух от такой поэзии, кружится голова, а так, наверное, и должно быть, иначе зачем человеку даны эмоции.
О, знала ль я, когда в одежде белой
Входила Муза в тесный мой приют,
Что к лире, навсегда окаменелой,
Мои живые руки припадут.
О, знала ль я, когда неслась, играя.
Моей любви последняя гроза,
Что лучшему из юношей, рыдая,
Закрою я орлиные глаза…
Талант вел по жизни эту великую женщину, чтобы она сумела передать божественными звуками пережитое, научить нас, ее читателей, ценить даже самые горькие страницы жизни, воспринимать их как Божье провидение. Вечным завещанием звучат для меня строки Анны Андреевны, оставшейся, несмотря ни на что, стойкой и несгибаемой. Но сущий вздор, что я живу грустя
И что меня воспоминанье точит.
Нечасто я у памяти в гостях,
Да и она всегда меня морочит.
?
Имя А.С. Пушкина – главный авторитет в русской и, пожалуй, мировой поэзии. Бесспорно, что Пушкин «основал» русскую литератору и, во многом, русский язык. Его традиции и заветы прослеживаются в творчестве многих русских поэтов. Проявляются они и в поэзии величайших поэтесс начала 20 века – М. Цветаевой и А. Ахматовой.
Так, М.И. Цветаева в поэзии А.С. Пушкина, в его личности видит, прежде всего, освобождающее начало, стихию свободы. Она считает, что великий поэт – дитя стихии. А стихию Цветаева понимает как бунт, как восстание личности.
На мой взгляд, по-настоящему Марина Цветаева сказала о «своем» А.С. Пушкине в стихотворном цикле, который был опубликован в эмигрантском журнале «Современные записки» (1937 году). Этот цикл носит название «Стихи к Пушкину» и наполнен «обращениями» к различным литературным произведениям – как из текстов 19 века, так и из текстов современников поэтессы.
Стихотворение «Бич жандармов, Бог студентов» опровергает образ А.С. Пушкина как «русского бога». Цветаева низвергает «репутацию» Пушкина как «бога поэзии», как непререкаемого авторитета и мерила. Поэтесса утверждает, что Пушкин не бог, а, прежде всего, живой человек. И поэтому, будучи живым человеком, он не может быть критерием меры.
Образ А.С. Пушкина в стихотворениях этого цикла — вольный, бешеный бунтарь, к которому не применимы понятия границы или меры. Пушкин – «самый живой»:
Уши лопнули от вопля:
«Перед Пушкиным во фрунт!»
А куда девали пекло
Губ – куда девали бунт?
Пушкинский? уст окаянство?
Пушкин – в меру Пушкиньянца!
Мне кажется, причины «нетрадиционного» взгляда Цветаевой на А.С. Пушкина – в характере самой Марины Цветаевой, в неординарности её мировоззрения. Не думать, а чувствовать, внимать, поглощать. Этим объясняется и надрыв, «чрезмерная» эмоциональность поэзии Цветаевой. В этом она, казалось бы, противостоит «гармоничному» Пушкину. Но вдохновение, во многом, черпает в нем, в его творчестве.
Творчество А.С. Пушкина, безусловно, было одним из источников вдохновения и для великой поэтессы Анны Ахматовой. Известно, что Ахматова очень любила Пушкина. У нее с этим поэтом были свои – «родственные» – связи.
Анна Ахматова родилась в Царском Селе и, можно сказать, впитала пушкинский дух, дух русской поэзии и культуры. В Царском Селе написаны многие ее стихи, посвященные Пушкину:
Смуглый отрок бродил по аллеям,
У озерных грустил берегов,
И столетие мы лелеем
Еле слышный шелест шагов.
Иглы сосен густо и колко
Устилают низкие пни…
Здесь лежала его треуголка
И растрепанный том Парни.
Здесь отразились особенности восприятия Ахматовой Пушкина — это и живой человек («здесь лежала его треуголка»), и великий русский поэт («И столетие мы лелеем еле слышный шелест шагов»).
Больше того, муза предстает перед Ахматовой в «садах Лицея» в облике Пушкина-отрока. Можно сказать, что стихи Ахматовой, посвященные Пушкину, проникнуты особенным чувством – сродни влюбленности. Недаром лирическая героиня «Царскосельской статуи» относится к описанной поэтом красавице с кувшином как к сопернице.
Я чувствовала смутный страх
Пред этой девушкой воспетой.
Играли на ее плечах
Лучи скудеющего света.
И как могла я ей простить
Восторг твоей хвалы влюбленной…
Поэтесса с тщательно вглядывается в изваяние, пленившее поэта, и говорит о том, что красавица с обнаженными плечами уже давно не грустит. Она радуется своей счастливой женской судьбе, дарованной ей Пушкиным.
Известно, что Ахматова была исследователем творчества А.С, Пушкина: «Примерно с середины двадцатых годов я начала очень усердно и с большим интересом заниматься… изучением жизни и творчества Пушкина…
Любовь к Пушкину в большой степени определила для Ахматовой реалистический путь развития поэзии Ахматовой, повлияла на простоту, ясность и четкость ее поэтического языка. Простота, краткость, подлинность поэтического слова — этому Ахматова училась у своего кумира:
Ты, росой окропляющий травы,
Вестью душу мою оживи, —
Не для страсти, не для забавы,
Для великой земной любви.
Таким образом, на творчество двух великих русских поэтесс начала 20 века – Анны Ахматовой и Марины Цветаевой – оказали большое влияние традиции А.С. Пушкина. Однако в поэзии Ахматовой и Цветаевой они проявились по-разному. Если Ахматова прямо продолжала и развивала творческие заветы А.С. Пушкина, Цветаева перерабатывала их под особым, «своим» углом, создавая новаторские по форме и содержанию произведения.
Русская поэзия XX века обогатилась именами двух великих поэтов-женщин: А. Ахматовой и М. Цветаевой. Жизненные пути их были несхожи, да и не могли быть схожими из-за разности характеров и манер, из-за рокового сцепления случайностей (у каждой по-своему), которые определяют судьбу. Лишь однажды, в июне 41-го года, они свиделись в Москве в течение двух дней. Это произошло за несколько месяцев до самоубийства Цветаевой. Ахматова пережила ее на четверть века.
Их имена стоят в русской поэзии рядом. И, переплетаясь, звучат для нас зачастую в унисон: то сдержанно-взволнованная, словно поднимающаяся из глубин женской души четкая ахматовская речь; то напряженная, захлебывающаяся, балансирующая на разорванном дыхании драматическая цветаевская скороговорка. При всей несхожести две эти поэтические стихии обречены на нескончаемый диалог, на определенное соперничество. Чувство Родины по-разному проявилось в их творчестве. Ахматова осталась в голодной, окровавленной, разграбляемой стране и «равнодушно и спокойно» пре небрегла зовом чужбины. Стихи 1921 года отмечены трагизмом переживаний по поводу смерти А. Блока и расстрела Н. Гумилева.
Заплаканная осень, как вдова,
В одеждах черных, все сердца туманит…
Перебирая мужнины слова,
Она рыдать не перестанет…
Если внимательно прочитать стихотворения Цветаевой 1918-1921 годов, то можно ясно увидеть, что она не могла и не хотела смириться с насилием, террором, которые были роковым знамением времени:
Мир без вести пропал. В нигде –
Затопленные берега…
М. Цветаева уехала из революционной России и стала эмигранткой. Но сила притяжения родной земли не ослабевала с годами.
Простите меня, мои годы!
Простите меня, мои реки!
Простите меня, мои нивы!
Простите меня, мои травы!
Цветаева изранила свою душу вдали от Родины в попытках «из сырости и шпал» восстановить в себе Россию. В «Стихах к сыну» поэтесса не без гордости восклицает: «Призывное: СССР, – не менее во тьме небес призывное, чем: SOS». Цветаева, пережив 16 лет эмиграции, возвращается в Россию:
Даль, отдалившая мне близь,
Даль, говорящая: – «Вернись
Домой!» Со всех – до горных звезд –
Меня снимающая с мест!
Мечта о счастливой жизни в России разбилась: вся семья Цветаевой пала жертвой законов тоталитарного государства. «Так край меня не уберег!..» – горестно восклицает Цветаева.
Также, как эмигрантку Цветаеву, власти не оценили и не уехавшую из России Ахматову. Ахматова не стала пролетарской поэтессой, ибо не могла лукавить, кривить душой. В ее стихах «Белая стая», «Подорожник», «Алло Domini» и других спышатся мотивы гпубокой тревоги, небпагопопу- чия, роковой обреченности:
Все грозней бушует, непреклонный,
Словно здесь еретиков казнят…
Ведя разговор со своей совестью, Ахматова
пишет:
Я говорю: «Твое несу я бремя
Тяжелое, ты знаешь, сколько лет».
Но для нее не существует время,
И для нее пространства в мире нет.
Страшные годы сталинского террора: арест в 1938 году сына Льва Гумилева, боль за него, за судьбы близких и далеких людей вылились в поэму «Реквием»:
Разлучили с единственным сыном,
В казематах пытали друзей,
Окружили невидимым тыном
И, до самого края доведши,
Почему-то оставили там…
Эта поэма не могла появиться в те годы, ее бережно хранила память. Вплоть до 1962 года поэма была известна лишь близким Ахматовой. Да разве могли быть напечатанными хотя бы такие строчки:
Звезды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами черных «марусь».
В годы Отечественной войны, когда Цветаевой уже не было в живых, Ахматова, будучи в эвакуации в Ташкенте, писала скорбные, мужественные произведения о страшном времени: «Мужество», «Памя ти друга», «Постучись кулачком – я открою…»
А после войны Ахматову пытались уничтожить как поэта. В1946 году в позорном постановлении ЦК ВКП(б), отмененном лишь в 1989 году (через 23 года после ее смерти), много грубого, несправедливого, жестокого было сказано в адрес Зощенко и Ахматовой:
Теперь меня позабудут,
И книги сгниют в шкафу,
Ахматовской звать не будут
Ни улицу, ни строфу…
Подобное состояние пережила в 40-е годы и Цветаева:
Вскрыла жилы: неостановимо,
Невосстановимо хлещет жизнь…
Невозвратно, неостановимо,
Невосстановимо хлещет стих.
Но несмотря на все испытания, которые сопровождали их всю жизнь, обе создали потрясающую лирику о любви. Стихи ошеломляют откровениями страсти.
У Ахматовой:
Задыхаясь, я крикнула: «Шутка
Все, что было! Уйдешь, я умру…»
Улыбнулся спокойно и жутко
И сказал мне: «Не стой на ветру»…
У Цветаевой:
…Я глупая, а ты умен.
Живой, а я остолбенелая.
О вопль женщин всех времен:
«Мой милый, что тебе я сделала?»
В качестве диалога двух поэтов можно считать их слова о первопричинах рождения поэзии.
У Ахматовой:
Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая греха…
У Цветаевой:
Стихи растут как звезды и как розы.
У Ахматовой и Цветаевой была безраздельная власть над словами и они знали цену стихов друг друга. Цветаева всегда чрезвычайно высоко ставила творчество Ахматовой:
В певучем граде моем купола горят,
И Спаса светлого славит слепец бродячий!..
– И я дарю тебе свой колокольный град,
Ахматова! – и сердце свое впридачу!
Ахматова написана стихотворение, посвященное Марине Ивановне и ее судьбе, где были такие строки:
Поглотила любимых пучина,
И разграблен родительский дом…
Они ушли из жизни по-разному, как и жили. Цветаева, так и не нашедшая себе места на земле – ни на чужбине, ни на родине, – сама торопит свой уход: «я тебя высоко любина – я себя схоронила в небе». Ахматова, прошедшая земной путь до конца и сполна испившая чашу страданий, пережившая многое и многих близких, обращает свой мудрый взгляд с зем- ли на небо: «Все души милых на высоких звездах».
И Ахматову, и Цветаеву можно любить по-разному. Но одно их объединяет определенно: это два талантливейших русских поэта, поражающие в своем творчестве поэтическим предвидением, тонким проникновением в суть человеческой жизни, необыкновенным лиризмом и яркой ритмомелодикой.
“МЕДАЛЬНОЕ” ВЫПУСКНОЕ СОЧИНЕНИЕ
Сочинение по творчеству М.Цветаевой или А.Ахматовой. Поэма А. Ахматовой “Реквием”. Идейно-художественное своеобразие.
Ржавеет золото, и истлевает сталь, Крошится мрамор – к смерти всё готово. Всего прочнее на земле печаль И долговечней царственное слово. А. Ахматова
Анна Ахматова… Поэтесса. Гражданин России. Любимая женщина. Просто мать и Человек, человек с большой буквы. Это доказано её жизнью и творчеством – музыкальной поэтичностью “музы мести, любви, грусти и печали”.
Её судьба, как и большинства великих русских поэтов, светла и трагична. Судьба же её близких – тех, кого она любила или была неравнодушна,- вообще пугает своей безысходностью. Недаром сама Анна Андреевна “признаётся” в одном из своих стихотворений: Я гибель накликала милым, и гибли один за другим. О, горе мне! Эти могилы предсказаны словом моим. Как вороны кружатся, чуя горячую свежую кровь, Так дикие песни, ликуя, моя насылала любовь.
Написано это стихотворение осенью 1921 года. В августе расстрелян Николай Гумилёв – её первый муж, талантливый русский поэт. Разумеется, Анна Андреевна не могла не переживать эту утрату: Гумилёв занимал в её сердце слишком большое место, хотя уже более трёх лет они были в разводе … В тридцатые годы сослан сын – Лев Гумилёв, позднее крупный учёный, профессор, доктор исторических наук. …Эта женщина больна, Эта женщина одна. Муж в могиле, сын в тюрьме, Помолитесь обо мне,-
так писала о себе Ахматова в 1938 году в цикле стихов “Реквием”.
Суровая жизнь отнимала у Ахматовой любимых, чуть не разлучила навеки с сыновьями, била по всем, кто когда-то входил в круг её интересов. Действительно, складывается впечатление, что всё, к чему прикоснулась эта женщина, обречено на муки и на безвременную гибель. Возможно, что это так и обстояло на самом деле: есть люди, обречённые на то, чтобы приносить неосознанное зло окружающим. И чем ближе человек, тем горше расплата!
Юная Аня Горенко (псевдоним Ахматова) об этом ещё не знала. Она любила и была любимой. “Красавец-мужчина” Николай Гумилёв ухаживал за ней, и в конце концов они поженились. Увидели свет первые сборники её стихов: “Вечер” (1912), “Чётки” (1914), “Белая стая” (1917). Марина Цветаева посвятила ей тринадцать восторженных стихотворений, одно из которых начинается пронзительным поэтическим определением Ахматовой: О Муза Плача! Прекраснейшая из Муз!
“Муза Плача”, выражение всенародного горя, горя беспредельного – главная мысль стихотворений, объединённых в единый цикл, озаглавленного поэмой “Реквием” (1938). Ведь не случайно, как мне думается, поэтессой вынесены в эпиграф следующие строчки: Я была тогда с моим народом, Там, где мой народ, к несчастью, был .
Поэма – это и лирический дневник, и взволнованное свидетельство очевидца эпохи большой художественной силы, глубокое по своему содержанию. Как мне кажется, в небольшом по объёму произведении можно всмотреться в каждую строку, пережить каждый поэтический образ.
Прежде всего о чём говорит название поэмы?
Реквием – католическое богослужение по умершим, а также траурное музыкальное произведение. В своих черновых записях Ахматова свою поэму ещё называла “симфонией” и “поэмой без героя”. Когда читаешь поэму, ощущаешь сходность настроения от прочитанных строк с моцартовской музыкой – траурной, величественной, гордой: Подымались как к обедне ранней, По столице одичалой шли, Там встречались, мёртвых бездыханней, Солнце ниже, и Нева туманней, А надежда всё поёт вдали.
Лирическая героиня длительное время пребывает в ситуации на грани жизни и смерти, судьба её стала и судьбой всего народа. Перед этим горем гнутся горы, Не течёт великая река, Но крепки тюремные затворы, А за ними “каторжные норы” И смертельная тоска.
То, что поэтесса выбрала для жанра своей поэмы мотив заупокойной мессы, посвящённой памяти усопших, помогает ей подняться над личной болью и слиться с общим страданием.
Сопереживание читателя, гнев и тоска, которые охватывают при чтении поэмы, достигаются эффектом сочетания многих художественных средств. Интересно, что среди последних практически нет гипербол. Видимо, это потому, что горе и страдания настолько велики, что преувеличивать их нет ни нужды, ни возможности.
Все эпитеты подобраны так, чтобы вызвать ужас и отвращение перед насилием, показать запустение города и страны, подчеркнуть мучения. Тоска “смертельная”, шаги солдат “тяжёлые”, Русь “безвинная”, “чёрные маруси” (арестантские машины, иначе “чёрный воронок”). Часто употребляется эпитет “каменный”: “каменное слово”, “окаменелое страдание” и так далее. Многие эпитеты близки к народным: “горячая слеза”, “великая река”… Вообще же народные мотивы очень сильны в поэме, где связь лирической героини с народом особая: И я молюсь не о себе одной, А обо всех, кто там стоял со мною И в лютый холод, и июльский зной Под красною ослепшею стеною.
Моё внимание останавливается на последней строчке. Эпитеты “красная” и “ослепшая” по отношению к стене создают образ стены, красной от крови и ослепшей от слёз, пролитых жертвами и их близкими.
Сравнений в поэме немного. Но все так или иначе подчёркивают глубину горя, меру страданий. Некоторые относятся к религиозной символике, которую Ахматова часто использует. В поэме есть образ, близкий всем матерям, Матери Христа, молча переносящей своё горе. Некоторые сравнения не изгладятся из памяти: Приговор … И сразу слёзы хлынут, Ото всех уже отдалена, Словно с болью жизнь из сердца вынут…
И вновь народные мотивы: “И выла старуха, как раненый зверь”, “Буду я, как стрелецкие жёнки, под кремлёвскими башнями выть”. Надо вспомнить историю, когда Пётр I сотнями казнил мятежных стрельцов. Ахматова как бы олицетворяет себя в образе русской женщины времени варварства (XVII век), которое вновь вернулось в Россию.
Больше всего, на мой взгляд, в поэме использовано метафор. “Перед этим горем гнутся горы…”. С этой метафоры начинается поэма. Это средство позволяет добиться удивительной краткости и выразительности. “И короткую песню разлуки паровозные пели гудки”, “звёзды смерти стояли над нами”, “безвинная корчилась Русь”. А вот ещё: “И своей слезою горячей новогодний лёд прожигать”. Вспоминается Пушкин, любимый поэт Ахматовой, “лёд и пламень”. Вот ещё один её мотив, очень символичный: “Но крепки тюремные затворы, а за ними “каторжные норы”, перекликающийся с посланием декабристам. Есть и развёрнутые метафоры, представляющие целые картины: Узнала я, как опадают лица, Как из-под век выглядывает страх, Как клинописи жёсткие страницы Страдание выводит на щеках.
Мир в поэме как бы разделён на добро и зло, на палачей и их жертв, на радость и страдания. Для кого-то веет ветер свежий, Для кого-то нежится закат – Мы не знаем, мы повсюду те же, Слышим лишь ключей постылый скрежет Да шаги тяжёлые солдат.
Здесь даже тире подчёркивает антитезу. Это средство используется очень широко. “И в лютый холод, и в июльский зной”, “и упало каменное слово на мою ещё живую грудь”, “ты сын и ужас мой” и тому подобное.
В поэме много и других художественных средств: аллегорий, символов, олицетворений. Удивительны комбинации и сочетания их. Всё вместе это создаёт мощную симфонию чувств и переживаний.
Для создания нужного эффекта Ахматова употребляет почти все основные стихотворные размеры, а также различный ритм и количество стоп в строках.
Все эти средства лишний раз доказывают, что поэзия Анны Ахматовой, действительно, “свободная и крылатая”, открыта “всем ветрам”, “милому, радостному и горестному миру”.
В этих стихах к
А. Блоку повторение слова снег превращает его в многозначный символ. В его
значение входит и символика самого Блока, и холод в его облике и в облике его
города, и холод дистанции, и даже погода Петербурга. Броня холода, скрывающего
«тайный жар», – вот глубинный смысл этого символа. «Тайный жар» внутренне
связывает Цветаеву с Блоком.
Ритм, который
слышит Цветаева (по ее словам, она работала со слуха), требует симметричного
построения строк, строф и композиции стихотворения в целом.
Для мышления
Цветаевой особенно характерны сопоставления и противопоставления, нередко
охватывающие весь текст:
Я – страница
твоему перу.
Все приму. Я
белая страница.
Я – хранитель
твоему добру:
Возращу и
возвращу сторицей.
Я – деревня,
черная земля.
Ты мне – луч и
дождевая влага.
Ты – Господь и
Господин, а я –
Чернозем – и
белая бумага!
Строфа из цикла
стихов «Стол»:
Вы – с отрыжками,
я – с книжками,
С трюфелем, я – с
грифелем,
Вы – с оливками,
я – с рифмами,
С пикулем, я – с
дактилем.
Многие стихи с
синтаксическими и лексическими повторами звучат как заклинания. Вот две строфы
из стихотворения «Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес»:
Я тебя отвоюю у
всех земель, у всех небес,
Оттого что лес –
моя колыбель и могила – лес,
Оттого что я на
земле стою – лишь одной ногой,
Оттого что я о
тебе спою – как никто другой.
Я тебя отвоюю у
всех времен, у всех ночей,
У всех золотых
знамен, у всех мечей,
Я закину ключи и
псов прогоню с крыльца –
Оттого что в
земной ночи я вернее пса.
«Безмерность в
мире мер», свойственная поэтической природе М. Цветаевой, ведет к бесчисленным
«переносам». Речь выплескивается за пределы стихотворной строки, переходя в
следующую. Тесно связанные слова оказываются в разных строках:
Не надо мне белым
По черному –
мелом доски!
Почти за пределом
Души, за пределом
тоски…
Нарушение
принятой «меры» в самой форме стиха символизирует «безмерность» души. Но у
Цветаевой создается новая, индивидуальная мера. Сплошные переносы часто
сопровождаются глубокими паузами внутри строк, и это ведет к их дополнительному
членению и уподоблению выделенных частей по вертикали. Возникает неповторимый
цветаевский ритм. Некоторым современникам это казалось разрушением стиха. Но такая
форма стиха придает ему особую силу и динамичность. Переносы у Цветаевой
участвуют в рождении мощной поступи стиха. («Непобедимые Ритмы» – по словам
Андрея Белого). Главная особенность Цветаевой как поэта – глубокое погружение в
жизнь языка, одержимость стихией речи, ее динамикой, ее ритмами. Одновременно
это и погружение в стихию образов – образы русского фольклора, русской
языческой мифологии, античной мифологии, библейские образы, образы мировой
литературы и др. Образы выражают себя в слове, в речи. Точнее всего о себе
сказала сама М. Цветаева:
Поэт – издалека
заводит речь.
Поэта – далеко
заводит речь.
Любовная лирика
Женщина часто
бывает, гениальна в любви, её отношение к любви универсально, она вкладывает в
любовь всю полноту своей природы и все упования свои связывает с любовью.
Н. Бердяев
Тема любви в
творчестве многих поэтов занимала и занимает центральное место, потому что
любовь возвышает, пробуждает в человеке самые высокие чувства. На рубеже
прошлого столетия, накануне революции, в эпоху, потрясённую двумя мировыми
войнами, в России возникла и сложилась «женская поэзия» – поэзия Анны
Андреевной Ахматовой и Марины Ивановны Цветаевы. Пожалуй, тема любви в
творчестве замечательных поэтесс была одной из главных тем.
Эта тема очень
важна в начале двадцатого века потому что, в это время великих потрясений,
человек продолжал любить, быть высоким, благородным, страстным.
Однажды, отдыхая
в Коктебеле у Максимилиана Волошина, Марина Цветаева сказала:
– Я полюблю того,
кто подарит мне самый красивый камень.
На что М.Волошин
ответил:
– Нет, Марина,
всё будет иначе. Сначала ты полюбишь его, а после он вложит в твою руку
обыкновенный булыжник, и ты назовёшь его самым красивым камнем.
Пожалуй, в этой
истории вся Марина, ещё юная, но уже такая, какой она останется в своих стихах
и в жизни – романтик и максималист. А стихи и жизнь сплетёт в одну самую
главную тему своего творчества – тему любви. Одна мне власть — Страсть моя!
Талант Марины
Ивановны Цветаевой проявился очень рано. С детских лет ее душу терзали
противоречия: хотелось много понять и прочувствовать, узнать и оценить. Конечно
же, такая пылкая и порывистая натура не могла не влюбиться и обойти стороной
это великое чувство в своем творчестве. Любовь в лирике Марины Ивановны — безграничное
море, неуправляемая стихия, которая полностью захватывает и поглощает.
Лирическая героиня Цветаевой растворяется в этом волшебном мире, страдая и
мучаясь, горюя и печалясь. Марине Ивановне дано было пережить божественное
чувство любви, потери и страдания. Из этих испытаний она вышла достойно,
перелив их в прекрасные стихи, ставшие образцом любовной лирики. Цветаева в
любви бескомпромиссна, ее не устраивает жалость, а только искреннее и большое
чувство, в котором можно утонуть, слиться с любимым и забыть об окружающем
жестоком и несправедливом мире.
Открытой и
радостной душе автора по плечу великие радости и страдания. К сожалению,
радостей выпадало мало, а горя хватило бы на десяток судеб. Но Марина Ивановна
гордо шла по жизни, неся все, выпавшее на долю. И только стихи открывают бездну
ее сердца, вместившего, казалось бы, непереносимое.
Несмотря на то
что Цветаева не желала писать о политике, пытаясь сосредоточиться только на
внутреннем своем мироощущении, ей не удалось поместить в информационный вакуум
свое творчество. Как говорила сама поэтесса: «Из истории не выскочишь». Хотя
существуют примеры, когда ее стихи стали исключительно воплощением
индивидуальных чувств человека и, прежде всего, чувства любви. Один из таких
примеров хотелось бы рассмотреть подробно, поскольку, на мой взгляд, это одно
из лучших произведений Марины Цветаевой.
Большую
популярность стихотворение «Мне нравится, что вы больны не мной» получило
благодаря известному кинофильму «Ирония судьбы, или С легким паром». Написанное
в 1915 г., стихотворение не потеряло своей актуальности и в наши дни, ведь
человеческие чувства, особенно любовь, возможно, и воспринимаются в разные
времена по-своему, но их суть остается та же: мы все так же любим, так же
страдаем, так же мечтаем. Поэтесса, возможно, описывает ощущения, пережитые
лично ею, а может быть, просто создает образ своей героини на интуитивном
восприятии, предполагает, что чувства могут быть такими неоднозначными:
Мне нравится, что
вы больны не мной,
Мне нравится, что
я больна не вами,
Что никогда
тяжелый шар земной
Не уплывет под
нашими ногами…
Описано чувство
легкости от того, что нет духовных мук, связанных с привязанностью к другому
человеку. Возможно, даже отражена некоторая ирония по отношению к человеческим
слабостям. С другой стороны, героиня благодарит за любовь:
Спасибо Вам и
сердцем и руной
За то, что Вы
меня—не зная сами!—
Так любите…
Удивительно, как
тонко и неординарно поэтесса дает читателю повод для размышлений, намекая, что
можно просто любить, а можно болеть человеком. Она указывает, что «болезнь»
предполагает несвободу. А героине, свободной от каких-либо обязательств и
правил, можно: «…быть смешной — распущенной — и не играть словами…». При
общении с этим человеком не возникнет неловкости:
И не
краснеть удушливой волной,
Слегка
соприкоснувшись рукавами.
Личная свобода
для поэтессы имеет очень важное значение. Это она очень ярко подчеркивает. При
этом ясно видно, что героиня не лишена нежности к тому, кому адресовано
послание, называя его «мой нежный». По-моему, вся ценность стихотворения и
заключается в его смысловой запутанности, как бы паутине чувств. Трудно
разобрать, что в действительности чувствует героиня. Она, вероятно, и сама
этого не понимает. Она ощущает одновременно и радость, и грусть. Ведь, начиная
свой благодарственный монологе насмешливых нот, она заканчивает его уже словами
«Увы!». И тогда предшествующие строчки нам перестают казаться достаточно
оптимистичными.
“Великая земная
любовь” является движущим началом всей лирики и для Ахматовой.
Благодаря ее
великолепным стихам читатель по другому – более реалистично видит мир. Анна
Ахматова в одном из своих стихотворений назвала любовь необыкновенным “пятым
временем года”, с помощью которого ею были замечены и остальные обыкновенные
четыре. Любящему человеку мир видится более прекрасным и счастливым, чувства
обострены и напряжены. Все обычное преобразуется в необыкновенное. Мир перед
человеком превращается в огромную силу, действительно достигая в ощущении жизни
вершин. Постигается необыкновенная, дополнительная реальность: “Ведь звёзды
были крупнее, Ведь пахли иначе травы”. Именно любовь у Анны Ахматовой является
основным центром, который сводит к себе весь остальной мир ее поэзии. Любовь
практически никогда не описывается в спокойном пребывании у Ахматовой. Само по
себе чувство всегда острое и необыкновенное. Оно приобретает дополнительную
остроту и необычность, проявляясь в предельном кризисном выражении. Например,
первой пробуждающей встречи или совершившегося разрыва, взлёта или падения,
смертельной опасности или смертной тоски. Лирические стихи Ахматовой, часто
грустны. Они, как бы несут особую стихию любви- жалости. В самых первых стихах
Ахматовой порождалась не только любовь любовников. Эта любовь превращалась в
другую, любовь- жалость, недаром есть в народном русском языке, в русской
народной песне синоним слова “любить”- слово “жалеть”; “люблю”-“жалею”: О нет,
я не тебя любила, Палима сладостным огнём, Так объясни, какая сила В печальном
имени твоём.
Лирика Ахматовой
периода ее первых книг (“Вечер”, “Четки”, “Белая
стая”)- почти исключительно лирика любви. Ее новаторство как художника
проявилось первоначально именно в этой традиционно вечной, многократно и,
казалось бы до конца разыгранной теме.
Особенно
интересны стихи о любви, где Ахматова – что, кстати, редко у нее – переходит к
“третьему лицу”, то есть, казалось бы, использует чисто
повествовательный жанр, предполагающий и последовательность, и даже
описательность, но и в таких стихах она все же предпочитает лирическую
фрагментарность, размытость и недоговоренность. Вот одно из таких
стихотворений, написанное
от лица мужчины:
” Подошла. Я
волненья не выдал, Равнодушно глядя в окно. Села словно фарфоровый идол, В
позе, выбранной ею давно. Быть веселой – привычное дело, Быть внимательной –
это трудней… Или томная лень одолела После мартовских пряных ночей?
Утомительный гул разговоров,
Желтой люстры
безжизненный зной И мельканье искусных проборов Над приподнятой легкой рукой.
Улыбнулся опять собеседник И с надеждой глядит на нее… Мой счастливый богатый
наследник, Ты прочти завещанье мое”.
Подошла. Я
волненья не выдал…
Загадка
популярности любовной лирики Ахматовой.
Едва ли не сразу
после появления первой книги, а после “Четок” и “Белой
стаи” в особенности, стали говорить о “загадке Ахматовой”. Сам
талант был очевидным, но непривычна, а значит, и неясна была его суть, не
говоря уже о некоторых действительно загадочных, хотя и побочных свойствах.
“Романность”, подмеченная критиками, далеко не все объясняла. Как
объяснить, например, пленительное сочетание женственности и хрупкости с той
твердостью и отчетливостью рисунка, что свидетельствуют о властности и
незаурядной, почти жесткой воле? Сначала хотели эту волю не замечать, она
достаточно противоречила “эталону женственности”. Вызывало недоуменное
восхищение и странное немногословие ее любовной лирики, в которой страсть
походила на тишину предгрозья и выражала себя обычно лишь двумя – тремя
словами, похожими на зарницы, вспыхивающие за грозно потемневшим горизонтом.
В сложной музыке
ахматовской лирики, в ее едва мерцающей глубине, в ее убегающей от глаз мгле, в
подпочве, в подсознании постоянно жила и давала о себе знать особая, пугающая
дисгармония, смущавшая саму Ахматову.
Муза ушла по дороге. . .
Я, глядя ей вслед, молчала,
Я любила ее одну.
А в небе заря стояла.
Как ворота в ее страну.
А. Ахматова
Анна Андреевна Ахматова — большой и серьезный поэт, принесшая в литературу “поэтику женских волнений и мужских обаяний”. В своем творчестве она коснулась всех традиционных тем классической поэзии, но привнесла в них свое неповторимое звучание, обаяние своей необыкновенно тонкой натуры.
Достаточно традиционна для русской поэзии тема Музы, не обошла ее и Анна Андреевна. Для нее это и божественная покровительница, и родная сестра, близкая подруга — много ликов у Музы Ахматовой. Но всегда это очень интимные переживания, нет в отношении Анны Андреевны к своей героине легкого пренебрежения или панибратства, а всегда — восхищение, граничащее с поклонением высшему существу.
Когда я ночью жду ее прихода,
Жизнь, кажется, висит на волоске.
Что почести, что юность, что свобода
Пред милой гостьей с дудочкой в руке.
И вот вошла. Откинув покрывало.
Внимательно взглянула на меня.
Ей говорю: “Ты ль Данту диктовала
Страницы Ада?” Отвечает: “Я”.
У Музы Ахматовой нет соперниц, это то Божество, перед которым все отступают, давая ей дорогу. Анна Андреевна не только благоговеет перед своей вдохновительницей и покровительницей, но “смеет” с ней беседовать. В этом я вижу возвышенность самой Ахматовой, у которой почти не было периода ученичества в творчестве. Она ярко, широко и смело шагнула в русскую поэзию, не оробев перед великими предшественниками и современниками по “цеху поэтов”.
Я улыбаться перестала.
Морозный ветер губы студит,
Одной надеждой меньше стало.
Одною песней больше будет.
И эту песню я невольно
Отдам на смех и поруганье.
Затем, что нестерпимо больно
Душе любовное молчанье.
О чем бы ни писала Анна Андреевна, во всем онаоригинальна и уникальна. Нет в ее стихах традиционных для женской поэзии слезливости и приниженности перед высшим существом — мужчиной, скорее наблюдается обратное явление. Рядом с прекрасной и порой трагической героиней не оказывается достойного героя, сумевшего оценить ее высокую и трепетную душу. Много слез и драматизма в лирике Ахматовой, но всегда это высокие и чистые переживания и чувства, нет в них повседневной суеты и обыденности. Она небожительница, временно спустившаяся на землю, чтобы осветить ее своей добротой, любовью и лаской. Именно поэтому очень часто в свои (подруги и собеседницы Анна Андреевна “приглашает” Музу. . .
. . . Веселой Музы нрав не узнаю:
Она глядит и слова не проронит,
А голову в веночке темном клонит,
Изнеможенная, на грудь мою.
И только совесть с каждым днем страшней
Беснуется: великой хочет дани,
Закрыв лицо, я отвечала ей. . .
Но больше нет ни слез, ни оправданий.
Вот такое отношение к жизни и творчеству, когда все вычерпано до капельки, отдано людям, характерно для Ахматовой. Она живет лишь высокими помыслами и переживаниями. Кажется, еще мгновение и порвется что-то, удерживающее ее героиню от смерти. Эти запредельные чувства и переживания характерны и для самой Ахматовой. А иначе и жить не стоит, если все вполсилы, вполвздоха. И у читателей захватывает дух от такой поэзии, кружится голова, а так, наверное, и должно быть, иначе зачем человеку даны эмоции.
О, знала ль я, когда в одежде белой
Входила Муза в тесный мой приют,
Что к лире, навсегда окаменелой,
Мои живые руки припадут.
«
1
2
»
1. Ахматова и Цветаева как представительницы серебряного века.
2. Стихи к Ахматовой.
3. Единственная встреча.
В утренний сонный час,
– Кажется, четверть пятого,
Я полюбила Вас,
Анна Ахматова.
М. И. Цветаева
Несомненно, среди большого количества поэтесс серебряного век — П. Соловьева (Allegro), 3. Н. Гиппиус, М. Лохвицкая, Л. Н. Столица, А. К. Герцык, Ч. де Габриак, М. В. Сабашникова, Е. Ю. Кузьмина-Караваева, самые громкие имена – это М. И. Цветаева и А. А. Ахматова. Каждая из них пришла к славе своим путем. Они творили в одно время, их поэзия совершенствовалась параллельно. Их сравнивали, может быть, противопоставляли друг другу. Но творчество этих Ахматовой и Цветаевой, упрямо называвших себя в мужском роде – поэтами, мало соприкасалось, их интересы были разными, Цветаева жила в Москве и не входила в какие-либо поэтические группы, а Ахматова – в Петербурге, в кругу акмеистов. Но было одно сближающее их обстоятельство – пусть по-разному, с разными интонациями, разными поэтическими средствами, в разном стиле выражая свои несхожие взгляды – Ахматова и Цветаева громко заявили о своей лирической героине, которая открыто говорила о своих чувствах. Их сближала порывистость и философичность, свойственное обеим сочетание женственности и мужества.
Конечно же они обе слышали друг о друге и читали стихи друг друга, их сравнивали коллеги-поэты. Но Ахматову в силу ее характера не так интересовала Цветаева, как самой Марине Ивановне была интересна Ахматова. В 1921 году Цветаева пишет Анне Андреевне: «Вы мой самый любимый поэт, я когда-то давным-давно — лет шесть тому назад — видела Вас во сне, — Вашу будущую книгу: темно-зеленую, сафьянную, с серебром, — “Словеса золотые”, — какое-то древнее колдовство, вроде молитвы (вернее — обратное!) — и — проснувшись — я знала, что Вы ее напишете». После этого сна Цветаева пишет первое стихотворение к Ахматовой. В строках, взятых мной эпиграфом, даже признается в любви ей.
Вас передашь одной
Ломаной черной линией.
Холод – в весельи, зной
В Вашем унынии.
Вся Ваша жизнь – озноб,
И завершится – чем она?
Облачный – темен – лоб
Юного демона.
Первый раз Цветаева узнала Ахматову через книгу «Вечер», в 1912 году: «О маленькой книжке Ахматовой можно написать десять томов – и ничего не прибавишь… Какой трудный соблазнительный подарок поэтам – Анна Ахматова». Восторженность Цветаевой сопутствовала восприятию Ахматовой всю жизнь. «Все стихи, бывшие, сущие и будущие, написаны одной женщиной — безымянной», – считала Цветаева. Поэтому она видела в Ахматовой родственную душу. Они обе испытали в своем творчестве огромное влияние А. С. Пушкина. У них были одни кумиры. Многие годы Марина Ивановна была влюблена в поэзию Ахматовой, покоренная созданным в своем воображении образом. Восьмилетняя Аля Эфрон, дочь, находившая в детстве под огромным влиянием своей матери – Цветаевой – писала Анне Андреевне, что читает Четки и Белую Стаю, а ее любимая вещь – «тот длинный стих о царевиче». Тут же, в письме, есть приписка Марины Ивановны: «Аля каждый вечер молится: “Пошли, Господи, царствия небесного Андерсену и Пушкину, – и царствия земного – Анне Ахматовой”». Такое преклонение перед талантом точно определяет иерархию между поэтами: Ахматова всегда была для Цветаевой старшей. Летом 1916 г. Цветаева пишет цикл « Стихи к Ахматовой » – одиннадцать стихотворений к «царскосельской музе».
О, Муза плача, прекраснейшая из муз!
О ты, шальное исчадие ночи белой!..
…Анна Ахматова! —
Это имя — огромный вздох,
И в глубь он падает, которая безымянна.
Мы коронованы тем, что одну с тобой
Мы землю топчем, что небо над нами — то же!
…Златоустой Анне — всея Руси
Искупительному глаголу —
Ветер, голос мой донеси…
Цветаева посвящает Ахматовой сборник «Версты» (1922). «Соревнование в каком-то смысле у меня с Ахматовой – было, но не “сделать лучше нее”, а -лучше нельзя, и это лучше нельзя – положить к ногам…», – говорила Марина Ивановна. Мандельштам свидетельствовал, что Ахматова носила рукописные стихи Цветаевой в сумочке «так долго, что одни складки и трещины остались». «Марина поэт лучше меня», – сказала она в 1965 году И. Берлину.
У них была единственная встреча, в июне 1941 году у В. Е. Ардова. Марина Ивановна всегда жила в ее ожидании. Цветаева при встрече говорила о своей судьбе, а также о том, что в стихах все сбывается. Ардов вспоминает, что встреча была без церемоний, волнительная: поэты пожали друг другу руки, а когда Цветаева уходила, Ахматова перекрестила ее. По большому счету эта встреча была не-встречей, разочаровавшей поэтов. От нее обе ожидали большего, но, видимо, и обе перегорели, и время было не самое лучшее – Цветаева вернулась на родину, где лишились свободы ее дочь и муж, и уже через год покончила с собой.
До этой встречи Ахматова пишет стихотворение «Поздний ответ» (на давнее посвящение), но Цветаевой оно неизвестно. В нем Анна Андреевна поднимает тему двойничества с Цветаевой, называет ее своей неизменной спутницей. Если стихами Цветаевой к Ахматовой была отмечена первая половина творческого пути Марины Ивановны, то Ахматова обращается в своей поэзии к Цветаевой в позднем творчестве.
Темная свежая ветвь бузины…
Словно письмо от Марины…
…Мы сегодня с тобою, Марина,
По столице полночной идем.
А за нами таких миллионы,
И безмолвнее шествия нет…
А вокруг погребальные звоны
Да московские дикие стоны
Вьюги, наш заметающий след.
…Как той, другой – страдалице Марине,
Придется мне напиться пустотой.
Выросшая Аля – Ариадна Эфрон – судила так: «Марина Цветаева была безмерна, Анна Ахматова — гармонична… безмерность одной принимала (и любила) гармоничность другой, ну, а гармоничность не способна воспринимать безмерность». При всей своей непохожести эти две женщины были – поэтами, и каждая знала цену дара другой. «Юность всегда отдает предпочтение Цветаевой, но с годами, со зрелостью, взоры (и души и сердца) все чаще и увереннее обращаются к Ахматовой. Наше счастье состоит в том, что у нас есть и та и другая», – говорит поэт В. А. Солоухин. Эти два столпа русской поэзии в их единстве показывают значимость женской поэзии в эпоху серебряного века, ее уникальность и неповторимость.
Муза ушла по дороге…
Я, глядя ей вслед, молчала,
Я любила ее одну.
А в небе заря стояла.
Как ворота в ее страну.
А. Ахматова
Анна Андреевна Ахматова — большой и серьезный поэт, принесшая в литературу “поэтику женских волнений и мужских обаяний”. В своем творчестве она коснулась всех традиционных тем классической поэзии, но привнесла в них свое неповторимое звучание, обаяние своей необыкновенно тонкой натуры.
Достаточно традиционна для русской поэзии тема Музы, не обошла ее и Анна Андреевна. Для нее это и божественная покровительница, и родная сестра, близкая подруга — много ликов у Музы Ахматовой. Но всегда это очень интимные переживания, нет в отношении Анны Андреевны к своей героине легкого пренебрежения или панибратства, а всегда — восхищение, граничащее с поклонением высшему существу.
Когда я ночью жду ее прихода,
Жизнь, кажется, висит на волоске.
Что почести, что юность, что свобода
Пред милой гостьей с дудочкой в руке.
И вот вошла. Откинув покрывало.
Внимательно взглянула на меня.
Ей говорю: “Ты ль Данту диктовала
Страницы Ада?” Отвечает: “Я”.
У Музы Ахматовой нет соперниц, это то Божество, перед которым все отступают, давая ей дорогу. Анна Андреевна не только благоговеет перед своей вдохновительницей и покровительницей, но “смеет” с ней беседовать. В этом я вижу возвышенность самой Ахматовой, у которой почти не было периода ученичества в творчестве. Она ярко, широко и смело шагнула в русскую поэзию, не оробев перед великими предшественниками и современниками по “цеху поэтов”.
Я улыбаться перестала.
Морозный ветер губы студит,
Одной надеждой меньше стало.
Одною песней больше будет.
И эту песню я невольно
Отдам на смех и поруганье.
Затем, что нестерпимо больно
Душе любовное молчанье.
О чем бы ни писала Анна Андреевна, во всем онаоригинальна и уникальна. Нет в ее стихах традиционных для женской поэзии слезливости и приниженности перед высшим существом — мужчиной, скорее наблюдается обратное явление. Рядом с прекрасной и порой трагической героиней не оказывается достойного героя, сумевшего оценить ее высокую и трепетную душу. Много слез и драматизма в лирике Ахматовой, но всегда это высокие и чистые переживания и чувства, нет в них повседневной суеты и обыденности. Она небожительница, временно спустившаяся на землю, чтобы осветить ее своей добротой, любовью и лаской. Именно поэтому очень часто в свои (подруги и собеседницы Анна Андреевна “приглашает” Музу…
…Веселой Музы нрав не узнаю:
Она глядит и слова не проронит,
А голову в веночке темном клонит,
Изнеможенная, на грудь мою.
И только совесть с каждым днем страшней
Беснуется: великой хочет дани,
Закрыв лицо, я отвечала ей…
Но больше нет ни слез, ни оправданий.
Вот такое отношение к жизни и творчеству, когда все вычерпано до капельки, отдано людям, характерно для Ахматовой. Она живет лишь высокими помыслами и переживаниями. Кажется, еще мгновение и порвется что-то, удерживающее ее героиню от смерти. Эти запредельные чувства и переживания характерны и для самой Ахматовой. А иначе и жить не стоит, если все вполсилы, вполвздоха. И у читателей захватывает дух от такой поэзии, кружится голова, а так, наверное, и должно быть, иначе зачем человеку даны эмоции.
О, знала ль я, когда в одежде белой
Входила Муза в тесный мой приют,
Что к лире, навсегда окаменелой,
Мои живые руки припадут.
О, знала ль я, когда неслась, играя.
Моей любви последняя гроза,
Что лучшему из юношей, рыдая,
Закрою я орлиные глаза…
Талант вел по жизни эту великую женщину, чтобы она сумела передать божественными звуками пережитое, научить нас, ее читателей, ценить даже самые горькие страницы жизни, воспринимать их как Божье провидение. Вечным завещанием звучат для меня строки Анны Андреевны, оставшейся, несмотря ни на что, стойкой и несгибаемой. Но сущий вздор, что я живу грустя
И что меня воспоминанье точит.
Нечасто я у памяти в гостях,
Да и она всегда меня морочит. Добавил: nicks2011
Анна Ахматова
Анна Андреевна Ахматова 11 июня 1889, Одесса, — 5 марта 1966, Домодедово, Московская область — русская поэтесса, переводчица и литературовед, одна из наиболее значимых фигур русской литературы XX века.
Её судьба была трагична. Репрессиям были подвергнуты трое близких ей людей: первый муж, Николай Гумилёв, был расстрелян в 1921 году; третий муж, Николай Пунин, был трижды арестован и погиб в лагере в 1953 году; единственный сын, Лев Гумилёв, провёл в заключении в 1930—1940-х и в 1940—1950-х годах более 10 лет. Горе жен и матерей «врагов народа» было отражено в одном из наиболее значительных произведений Ахматовой — поэме «Реквием».
Признанная классиком отечественной поэзии ещё в 1920-е годы, Ахматова подвергалась замалчиванию, цензуре и травле, многие произведения не были опубликованы на родине не только при жизни автора, но и в течение более чем двух десятилетий после её смерти. В то же время имя Ахматовой ещё при жизни окружала слава среди почитателей поэзии как в СССР, так и в эмиграции.
Родилась: 23.06.1889, Одесса
Умерла: 05.03.1966 (76 лет)
Популярные произведения А.А. Ахматовой
Реквием
Другие сочинения по произведению Ахматовой
Тема любви в поэзии Анны Ахматовой
Сочинение по творчеству А. А.Ахматовой
Мой любимый поэт
Тема родины в поэзии Анны Ахматовой
Любовь в поэзии А. А. Ахматовой
Основные мотивы лирики Ахматовой
Мои любимые страницы поэзии «серебряного века» — Анна Ахматова и Марина Цветаева
Поэт и родина в лирике А.А. Ахматовой
Любовная лирика А.Ахматовой
Тема родины в произведениях А. Ахматовой
Любовная лирика Ахматовой в 20 – 30-е годы
Тема России в творчестве Ахматовой
Поэзия А. Ахматовой
“Не с теми я, кто бросил землю…” (Патриотическая тема в лирике А.А. Ахматовой)
Тема поэта и поэзии в лирике А. А. Ахматовой (План-сочинение)
Переводческая деятельность Ахматовой А. А.
“Я научилась просто, мудро жить…” (философские мотивы лирики А.А. Ахматовой)
Слава тебе, безысходная боль
“Я была тогда с моим народом”
Источник вдохновения для лирики Анны Ахматовой
Сочинение «Муза в лирике Ахматовой»
Ахматова – все сочинения
Муза ушла по дороге…
Я, глядя ей вслед, молчала,
Я любила ее одну.
А в небе заря стояла.
Как ворота в ее страну.
А. Ахматова
Анна Андреевна Ахматова — большой и серьезный поэт, принесшая в литературу “поэтику женских волнений и мужских обаяний”. В своем творчестве она коснулась всех традиционных тем классической поэзии, но привнесла в них свое неповторимое звучание, обаяние своей необыкновенно тонкой натуры.
Достаточно традиционна для русской поэзии тема Музы, не обошла ее и Анна Андреевна. Для нее это и божественная покровительница, и родная сестра, близкая подруга — много ликов у Музы Ахматовой. Но всегда это очень интимные переживания, нет в отношении Анны Андреевны к своей героине легкого пренебрежения или панибратства, а всегда — восхищение, граничащее с поклонением высшему существу.
Когда я ночью жду ее прихода,
Жизнь, кажется, висит на волоске.
Что почести, что юность, что свобода
Пред милой гостьей с дудочкой в руке.
И вот вошла. Откинув покрывало.
Внимательно взглянула на меня.
Ей говорю: “Ты ль Данту диктовала
Страницы Ада?” Отвечает: “Я”.
У Музы Ахматовой нет соперниц, это то Божество, перед которым все отступают, давая ей дорогу. Анна Андреевна не только благоговеет перед своей вдохновительницей и покровительницей, но “смеет” с ней беседовать. В этом я вижу возвышенность самой Ахматовой, у которой почти не было периода ученичества в творчестве. Она ярко, широко и смело шагнула в русскую поэзию, не оробев перед великими предшественниками и современниками по “цеху поэтов”.
Я улыбаться перестала.
Морозный ветер губы студит,
Одной надеждой меньше стало.
Одною песней больше будет.
И эту песню я невольно
Отдам на смех и поруганье.
Затем, что нестерпимо больно
Душе любовное молчанье.
О чем бы ни писала Анна Андреевна, во всем онаоригинальна и уникальна. Нет в ее стихах традиционных для женской поэзии слезливости и приниженности перед высшим существом — мужчиной, скорее наблюдается обратное явление. Рядом с прекрасной и порой трагической героиней не оказывается достойного героя, сумевшего оценить ее высокую и трепетную душу. Много слез и драматизма в лирике Ахматовой, но всегда это высокие и чистые переживания и чувства, нет в них повседневной суеты и обыденности. Она небожительница, временно спустившаяся на землю, чтобы осветить ее своей добротой, любовью и лаской. Именно поэтому очень часто в свои (подруги и собеседницы Анна Андреевна “приглашает” Музу…
…Веселой Музы нрав не узнаю:
Она глядит и слова не проронит,
А голову в веночке темном клонит,
Изнеможенная, на грудь мою.
И только совесть с каждым днем страшней
Беснуется: великой хочет дани,
Закрыв лицо, я отвечала ей…
Но больше нет ни слез, ни оправданий.
Вот такое отношение к жизни и творчеству, когда все вычерпано до капельки, отдано людям, характерно для Ахматовой. Она живет лишь высокими помыслами и переживаниями. Кажется, еще мгновение и порвется что-то, удерживающее ее героиню от смерти. Эти запредельные чувства и переживания характерны и для самой Ахматовой. А иначе и жить не стоит, если все вполсилы, вполвздоха. И у читателей захватывает дух от такой поэзии, кружится голова, а так, наверное, и должно быть, иначе зачем человеку даны эмоции.
О, знала ль я, когда в одежде белой
Входила Муза в тесный мой приют,
Что к лире, навсегда окаменелой,
Мои живые руки припадут.
О, знала ль я, когда неслась, играя.
Моей любви последняя гроза,
Что лучшему из юношей, рыдая,
Закрою я орлиные глаза…
Талант вел по жизни эту великую женщину, чтобы она сумела передать божественными звуками пережитое, научить нас, ее читателей, ценить даже самые горькие страницы жизни, воспринимать их как Божье провидение. Вечным завещанием звучат для меня строки Анны Андреевны, оставшейся, несмотря ни на что, стойкой и несгибаемой. Но сущий вздор, что я живу грустя
И что меня воспоминанье точит.
Нечасто я у памяти в гостях,
Да и она всегда меня морочит.
Муза ушла по дороге…
Я, глядя ей вслед, молчала,
Я любила ее одну,
А в небе заря стояла,
Как ворота в ее страну.
А. Ахматова
Анна Андреевна Ахматова — большой и серьезный поэт, принесшая в литературу «поэтику женских волнений и мужских обаяний». В своем творчестве она коснулась всех традиционных тем классической поэзии, но привнесла в них свое неповторимое звучание, обаяние своей необыкновенно тонкой натуры.
Достаточно традиционна для русской поэзии тема Музы, не обошла ее и Анна Андреевна. Для нее это и божественная покровительница, и родная сестра, близкая подруга — много ликов у Музы Ахматовой. Но всегда это очень интимные переживания, нет в отношении Анны Андреевны к своей героине легкого пренебрежения или панибратства, а всегда — восхищение, граничащее с поклонением высшему существу.
Когда я ночью жду ее прихода.
Жизнь, кажется, висит на волоске.
Что почести, что юность, что свобода
Пред милой гостьей с дудочкой в руке.
И вот вошла. Откинув покрывало,
Внимательно взглянула на меня.
Ей говорю: «Ты ль Данту диктовала
Страницы Ада?» Отвечает: «Я».
У Музы Ахматовой нет соперниц, это то Божество, перед которым все отступают, давая ей дорогу. Анна Андреевна не только благоговеет перед своей вдохновительницей и покровительницей, но «смеет» с ней беседовать. В этом я вижу возвышенность самой Ахматовой, у которой почти не было периода ученичества в творчестве. Она ярко, широко и смело шагнула в русскую поэзию, не оробев перед великими предшественниками и современниками по «цеху поэтов».
Я улыбаться перестала,
Морозный ветер губы студит,
Одной надеждой меньше стало.
Одною песней больше будет.
И эту песню я невольно
Отдам на смех и поруганье.
Затем, что нестерпимо больно
Душе любовное молчанье.
О чем бы ни писала Анна Андреевна, во всем она оригинальна и уникальна. Нет в ее стихах традиционных для женской поэзии слезливости и приниженности перед высшим существом — мужчиной, скорее наблюдается обратное явление. Рядом с прекрасной и порой трагической героиней не оказывается достойного героя, сумевшего оценить ее высокую и трепетную душу. Много слез и драматизма в лирике Ахматовой, но всегда это высокие и чистые переживания и чувства, нет в них повседневной суеты и обыденности. Она небожительница, временно спустившаяся на землю, чтобы осветить ее своей добротой, любовью и лаской. Именно поэтому очень часто в свои подруги и собеседницы Анна Андреевна «приглашает» Музу…
…Веселой Музы нрав не узнаю:
Она глядит и слова не проронит,
А голову в веночке темном клонит,
Изнеможенная, на грудь мою.
И только совесть с каждым днем страшней
Беснуется: великой хочет дани,
Закрыв лицо, я отвечала ей…
Но больше нет ни слез, ни оправданий.
Вот такое отношение к жизни и творчеству, когда все вычерпано до капельки, отдано людям, характерно для Ахматовой. Она живет лишь высокими помыслами и переживаниями. Кажется, еще мгновение и порвется что-то, удерживающее ее героиню от смерти. Эти запредельные чувства и переживания характерны и для самой Ахматовой. А иначе и жить не стоит, если все вполсилы, вполвздоха. И у читателей захватывает дух от такой поэзии, кружится голова, а так, наверное, и должно быть, иначе зачем человеку даны эмоции.
О, знала ль я, когда в одежде белой
Входила Муза в тесный мой приют,
Что к лире, навсегда окаменелой,
Мои живые руки припадут.
О, знала ль я, когда неслась, играя.
Моей любви последняя гроза.
Что лучшему из юношей, рыдая.
Закрою я орлиные глаза…
Талант вел по жизни эту великую женщину, чтобы она сумела передать божественными звуками пережитое, научить нас, ее читателей, ценить даже самые горькие страницы жизни, воспринимать их как Божье провидение. Вечным завещанием звучат для меня строки Анны Андреевны, оставшейся, несмотря ни на что, стойкой и несгибаемой.
Но сущий вздор, что я живу грустя
И что меня воспоминанье точит.
Нечасто я у памяти в гостях.
Да и она всегда меня морочит.
Цикл стихотворений «Ахматовой» Марина Цветаева посвятила Анне Ахматовой, которая являлась для молодой поэтессы примером для подражания, кумиром, образцом. В годы написания данного цикла Цветаева была романтически увлечена как её творчеством, так и её личностью. Марина Цветаева взяла на себя смелость назвать своего кумира Музой — творчество Ахматовой поспособствовало созданию ряда стихотворений.
Ключевые слова:муза-Ахматова, М. Цветаева, цикл стихотворений «Ахматова», лирическая героиня, лирический мотив.
В центре цикла стихов М. Цветаевой — романтическая личность, которая не может быть понята современниками и потомками, но и не ищет примитивного понимания, обывательского сочувствия. Один из образов, который является воплощением Музы в творчестве Марины Цветаевой, — это образ, обращённый к поэту-современнику А.Ахматовой.
Муза-Ахматова предстаёт перед читателем в разных версиях. В данной статье рассмотрим эти вариации.
В первом стихотворении цикла Цветаева называет Ахматову «Музой плача», тем самым подчёркивая глубокое душевное и лирическое начало, которое так важно для создания проникновенных стихотворений.
Цветаева настолько боготворит Ахматову, что готова отдать ей свои душу и сердце. Интересным здесь представляется то, что в качестве образа для таких сравнений у поэтессы возникают ассоциации с различными помещениями.
Область души и сердца, внутренний мир человека принимают реальные земные очертания благодаря их способности вмещать в себя множество не только эмоций, но и людей, дорогих и любимых «души в нас — залы для редких гостей» [12]:
Мы коронованы тем, что одну с тобой
Мы землю топчем, что небо над нами — то же!
И тот, кто ранен смертельной твоей судьбой,
Уже бессмертным на смертное сходит ложе.
В певучем граде моем купола горят,
И Спаса светлого славит слепец бродячий…
— И я дарю тебе свой колокольный град,
Ахматова! — и сердце своё в придачу [1].
Поэтесса готова на все ради стихотворчества, она принимает Музу такой, какая она есть, в том числе и «смертоносной»:
Океаном ли правишь путь,
Или воздухом — всею грудью
Жду, как солнцу, подставив грудь
Смертоносному правосудью [2].
Цветаеву настолько охватывает творческий порыв, что Муза одновременно и «прекраснейшая из муз», и в то же время она то, что причиняет душевную боль, и в данном случае она сродни музе-мучительнице Ахматовой. «О Муза плача, прекраснейшая из муз!» — в этом образе удивительно сочетаются два противоположных начала [11]. Парадоксальная, «двухцветная» характеристика выявляет двойственную природу воплощений:
О Муза плача, прекраснейшая из муз!
О ты, шальное исчадие ночи белой!
Ты чёрную насылаешь метель на Русь,
И вопли твои вонзаются в нас, как стрелы [1].
Образ, явленный в таком драматическом ключе («шальное исчадие»), и вызывает двоякое чувство: некую смесь восхищения, восторга и ужаса:
И мы шарахаемся, и гулкое: ох! –
Стотысячное — тебе присягает, Анна
Ахматова!.. [1].
Чувство восхищения поэтом не останется бездейственным: оно рождает стремление одарить в ответ, в благодарность отдать поэту нечто бесценное, как его дар. Для цветаевской героини такая неразмерная ценность — её родной город.
В певучем граде моём купола горят,
И Спаса светлого славит слепец бродячий…
И я дарю тебе свой колокольный град,
Ахматова! — и сердце своё в придачу [1].
Казалось бы, что может быть больше такого безоглядного растворения в любви, столь ярко выраженной самоотверженной готовности отдать «сердце своё в придачу»? В 1921 году она напишет А. А. Ахматовой такие пронзительные слова: «Мне так жалко, что всё это только слова — любовь — я так не могу, я бы хотела настоящего костра, на котором бы меня сожгли» (из писем М. Цветавой к А. Ахматовой).
Поэтесса как всегда неожиданно высказывает свои чувства. И если любовь предстаёт у М. Цветаевой в образе вечной и мудрой старухи, то плач, наоборот, теряет всю свою обыденность и возвеличивается, принимая образ страдающей, чёрной, но прекрасной женщины. Однако эта боль сладостна и приятна поэтессе:
Ах, я счастлива! Никогда заря
Не сгорала — чище.
Ах, я счастлива, что, тебя даря,
Удаляюсь — нищей,
Что тебя, чей голос — о глубь! о мгла! –
Мне дыханье сузил,
Я впервые именем назвала
Царскосельской Музы [3].
То, что даёт Муза Марине Цветаевой — это вовсе не легкая блаженная радость, это — бремя и тяжесть, поэту нелегко быть поэтом. В данном случае поэт сильно зависит от своей Музы, она им правит:
Что, на сердце вoроном налетев,
В облака вонзилась.
Горбоносую, чей смертелен гнев
И смертельна — милость.
Что и над червонным моим Кремлем
Свою ночь простёрла,
Что певучей негою, как ремнём,
Мне стянула горло [3].
В данной зарисовке даже портретно узнаётся цветаевская муза-кумир — А. Ахматова.
Муза Цветаевой — это могучий, яростный образ, который не постепенно и плавно приходит к поэтессе, а врывается бурей. Муза-Ахматова — мятежница:
Ты, срывающая покров
С катафалков и с колыбелей,
Разъярительница ветров,
Насылательница метелей,
Лихорадок, стихов и войн,
— Чернокнижница! — Крепостница!
Я заслышала грозный вой
Львов, вещающих колесницу [2].
Стихотворение написано в форме обращения к А.Ахматовой. Поэтесса не называет её имени, а постоянно использует различные словосочетания: «разъярительница ветров», «насылательница метелей» и эпифору «чернокнижница». М. Цветаева очень образно объясняет, почему так подходит Анне Ахматовой подобная характеристика: и внешность её — чёрная-горбоносная, и пристрастие к книгам, и чудодейственная холодность и спокойствие её стихов.
Будет крылышки трепать
О булыжники!
Чернокрылонька моя!
Чернокнижница!
Сравнение «чернокрылонька» так же сочетает в себе, с одной стороны, образ А.Ахматовой (черные глаза и волосы), с другой — обтрёпанные крылья ахматовской «царскосельской музы».
Лейтмотивом сквозь цикл «Ахматовой» автор проводит образ Музы, которая отождествляется с великой всемогущей силой, причем зачастую — божественной.
В порыве восхищения талантом своей великой современницы и коллеги по поэтическому цеху Марина Цветаева в стихотворении «Златоустой Анне-всея Руси…» изображает Ахматову в роли «златоустой» литературной царицы:
Златоустой Анне-всея Руси
Искупительному глаголу, –
Ветер, голос мой донеси
И вот этот мой вздох тяжёлый [4].
Надо обратить внимание на то, что данное стихотворение по своей форме и содержанию похоже на молитву-прошение, где Марина Цветаева пытается наладить невидимую, божественную связь со своей Музой (по форме данное стихотворение близко периодически появляющимся в творчестве Ахматовой жанрам молитвы и исповеди. В её поэзии есть стихотворения, которые так и называются — «Молитва» и «Исповедь»).
Для М. Цветаевой Ахматова была единственной достойной соперницей среди современниц, представлявших женскую лирику, в строках чувствуется восхищение и готовность признать её превосходство. М. Цветаева любила поэзию и всех её служителей, все талантливое в поэзии признавалось ей безусловно:
Ты в грозовой выси
Обретённый вновь!
Ты! — Безымянный!
Донеси любовь мою
Златоустой Анне — всея Руси! [4].
Божественное проявляется и в стихотворении Цветаевой «У тонкой проволоки над волной овсов…». Проявляющий голос — это запредельный, магический голос, символизирующий Музу:
У тонкой проволоки над волной овсов
Сегодня голос — как тысяча голосов!
И бубенцы проезжие — свят, свят, свят –
Не тем же ль голосом, Господи, говорят [5].
В стихотворении «На базаре кричал народ…» Цветаева отождествляет образ Музы с Богородицей, прося помолиться за неё:
Помолись за меня, краса
Грустная и бесовская,
Как поставят тебя леса
Богородицей хлыстовскою [6].
Важно отметить, как именно приходит Муза, как она посещает поэта. Ещё в ранних стихотворениях Марина Цветаева сквозь волшебство детства слышала какие-то голоса. Однако если раньше они были сказочными, еле уловимыми, то сейчас — это мощный и сильный голос, это зов.
Татьяна Елькина в статье, посвящённой анализу основных символов в поэзии Марины Цветаевой, характеризует образ «голоса» так: «Символ голос впервые появляется у Цветаевой в сборнике «Юношеские стихи» (1913–1915). Начиная с этого периода времени данный символ проходит через все её творчество, особенно же часто он появляется в цветаевских произведениях 1916–1918 годов, когда, как принято считать, начинается «настоящая Цветаева», то есть когда поэт выходит на новый уровень своего творчества и становится очевидным своеобразие цветаевского дара» [7].
Сама Марина Цветаева в статье «Поэт о критике» очень чётко сформулировала своё мироощущение и то, как она понимает и слышит звуки: «Все моё писанье — вслушиванье. Отсюда, чтобы писать дальше — постоянные перечитыванья. Не перечтя по крайней мере двадцать строк, не напишу ни одной. Точно мне с самого начала дана вся вещь — некая мелодическая или ритмическая картина её — точно вещь, которая вот сейчас пишется. А я только восстанавливаю. Верно услышать — вот моя забота. У меня нет другой» [8].
Так, сквозь весь анализируемый нами цикл стихотворений «Ахматовой» читатель слышит этот зов и другие звуки:
Я заслышала грозный вой
Львов, вещающих колесницу [2].
Что тебя, чей голос — о глубь, о мгла!
Мне дыханье сузил [3].
Этот голос может быть представлен в виде целого хора:
И спит, а хор её манит
В сады Эдема [9].
Это звучание выражено не только голосом, но может быть представлено природными, зачастую стихийными, звуками, такими как звуки метели, вьюги, грома:
Ты чёрную насылаешь метель на Русь,
И вопли твои вонзаются в нас, как стрелы [1].
Или:
Гром моря и грозный зов
Раненой Музы [10].
Таким образом, можно сделать вывод о том, что одним из первых воплощений образа Музы в творчестве Марины Цветаевой явилось конкретное лицо, поэтесса, творец, тайный вдохновитель — Анна Ахматова. М. Цветаева до определённой степени идентифицирует себя со своей героиней, наделяя её возможностью жизни за пределами реальных пространств и времён; трагизм её земного существования компенсируется принадлежностью к высшему миру души, любви и поэзии.
Образ Ахматовой многомерени в чем-то напоминает лирическую героиню самой Цветаевой: она «разъярительница бурь, насылательница метелей», «чернокнижница», грозная, и кроткая, греховная и не подверженная изъянам.Эта Муза не нечто неведомое, посещающее поэта, а одухотворённый голос, наделённый божественными свойствами, которому Цветаева молится и исповедается, как божеству. И в этом божественно-высоком образе, обладающем, тем не менее, портретными чертами Ахматовой, заключена пронзающая сила, порой демоническая мощь, в которой так нуждается Марина Цветаева. Это «Муза плача», она причиняет боль поэту и страдает сама («раненая Муза»), что также сближает её с Музой Н. А. Некрасова. В дальнейшем, этот мотив боли, плача и страдания перерастёт в желание пожертвовать всем ради творчества, которое и символизирует Муза.
Литература:
Цветаева, М.И. «О Муза плача, прекраснейшая из муз!.».. [Электронный ресурс] // Цветаева Марина Ивановна. Энциклопедическое собрание сочинений. — Режим доступа: http://www.stihi-xix-xx-vekov.ru/cvetaeva47.html, дата обращения 03.11.2015 г.
Цветаева, М.И. «Ты, срывающая покров…» // Цветаева Марина Ивановна. Энциклопедическое собрание сочинений. — Режим доступа: http://www.stihi-xix-xx-vekov.ru/cvetaeva47.html, дата обращения 03.11.2015 г.
Цветаева, М.И «Охватила голову и стою…» // Цветаева Марина Ивановна. Энциклопедическое собрание сочинений. — Режим доступа: http://www.stihi-xix-xx-vekov.ru/cvetaeva47.html, дата обращения 03.11.2015 г.
Цветаева, М.И. «Златоустой Анне-всея Руси…» // Цветаева Марина Ивановна. Энциклопедическое собрание сочинений. — Режим доступа: http://www.stihi-xix-xx-vekov.ru/cvetaeva47.html, дата обращения 03.11.2015 г.
Цветаева, М.И. «У тонкой проволоки над волной овсов…» // Цветаева Марина Ивановна. Энциклопедическое собрание сочинений. — Режим доступа: http://www.stihi-xix-xx-vekov.ru/cvetaeva47.html, дата обращения 03.11.2015 г.
Цветаева, М.И. «На базаре кричал народ…» // Цветаева Марина Ивановна. Энциклопедическое собрание сочинений. — Режим доступа: http://www.stihi-xix-xx-vekov.ru/cvetaeva47.html, дата обращения 03.11.2015 г.
Елькина, Т. Т. Состояние творчества есть состояние наваждения. — Режим доступа: // http://polit-nn.ru, дата обращения 03.11.2015 г.
Цветаева, М. Поэт о критике. — Режим доступа: // http://lib.ru, дата обращения 03.11.2015 г.
Цветаева, М.И. «Ещё один огромный взмах …» // Цветаева Марина Ивановна. Энциклопедическое собрание сочинений. — Режим доступа: http://www.stihi-xix-xx-vekov.ru/cvetaeva47.html, дата обращения 03.11.2015 г.
Цветаева, М.И. «Сколько спутников и друзей!»..// Цветаева Марина Ивановна. Энциклопедическое собрание сочинений. — Режим доступа: http://www.stihi-xix-xx-vekov.ru/cvetaeva47.html, дата обращения 03.11.2015 г.
Култышева, О.М., Поротикова, Ю. В. Следы античной культуры в творчестве О. Э. Мандельштама и М. И. Цветаевой // Культура, наука, образование: проблемы и перспективы. — Материалы IV Всероссийской научно-практической конференции. — Нижневартовск. — 2015. — С. 427–430.
Култышева, О. М. В.Маяковский и акмеизм // Вестник Оренбургского государственного университета. — 2005. — № 9. — С. 82–90.
1. Тема поэта и поэзии.
2. Образ музы.
3. «Вечер».
4. «Четки».
5. «Белая стая». Муза ушла по дороге…
Я, глядя ей вслед, молчала,
Я любила ее одну.
А в небе заря стояла.
Как ворота в ее страну.
А. А. Ахматова
В дневнике А. А. Ахматовой встречается следующая запись: «X. спросил меня, трудно или легко писать стихи. Я ответила: их или кто-то диктует, и тогда — совсем легко, а когда не диктует — просто невозможно». В стихотворении «Творчество», открывающем один из наиболее значимых для поэтессы циклов «Тайны ремесла», говорится примерно то же:
Но вот уже послышались слова
И легких рифм сигнальные звоночки, —
Тогда я начинаю понимать,
И просто продиктованные строчки
Ложатся в белоснежную тетрадь.
Чем ближе, теснее, подробнее знакомство с творчеством Ахматовой, тем яснее становится сакральный смысл следующих, употребляемых поэтессой постоянно поэтических терминов: «настоящая строка», «одна из сотых интонаций», «точность слова, стоящего в строке; на своем месте, как будто оно там уже тысячу лет стоит». Это видимо зачастую на тех произведениях, которых немало. Которые пришли не надиктованными той самой, божественной и чистой, музой, а созданы потом и кровью самой поэтессы. Зачастую изменениям, постоянным, неоднократным, подвергается даже не целая строфа, а отдельная строчка, иногда даже слово. Подобный трудный процесс создания стихотворений виден прежде всего по дневниковым записям, однако встречаются и уже изданные книги с внесенными в них в последний момент исправлениями. Это особенно заметно на фоне стихотворений, написанных практически без исправлений, на одном дыхании. В таких текстах голос музы всегда ощущается особенно ясно.
Откуда же начался этот ритуал поклонения музе, где родилась она? Для Ахматовой огромное значение имеет Царское село. М. И. Цветаева называла саму поэтессу «Царскосельской музой», и именно на его тенистых тропинках появилась впервые босоногая и легкокрылая девушка-муза.
Муза Ахматовой не похожа на прочих своих сестер — ни греческих, ни современных. Она особая, индивидуальная и надмирная. Эта творческая благодать воплощена в прекрасную оболочку женщины, пленительно-чарующей и кроткой. Поэтесса всегда узнает свою Музу в лицо, какую бы маску та не надела. Муза навещает ее, «слетает утешать», иногда постоянно, а иногда только спустя много лет; у нее особенный нрав, поначалу веселый и радостный, постепенно перешедший в печальный, чтобы надолго так и остаться. В итоге Муза Ахматовой становится Музой Плача.
С Музой, как с живым, обыкновенным человеком, можно вступить в разговор, можно спрашивать и клясться, просить и умолять. А она, как живой человек, может ответить — лукаво или заботливо, мудро или беспечно. А может молчать — и в этом самое страшное для поэта наказание. Ведь именно Муза выносит и самую великую для поэта награду — дар «пречистого слова», «священного глагола».
Впервые этот образ появляется в книге «Вечер», в произведении, озаглавленном «Музе». С первой строчки небесная гостья «с ясным и ярким взглядом» названа поэтессой сестрой: «Муза-сестра заглянула в лицо…». Сразу и так просто, естественно, как несколько лет спустя Б. Л. Пастернак назовет свою книгу «Сестра моя — жизнь». Однако в конце стихотворения — противоположные чувства, и уже не лирической героине, а ей самой «скажут, смеясь, зеркала: “Взор твой не ясен, не ярок…”». Это потому, что муза в итоге обрекает ее на одиночество… Через год в сборнике «Четки» снова на читателя глядит все та же Муза, хоть и неназванная, но по-прежнему узнаваемая. И снова она — нареченная сестра Ахматовой. Но предстает она 8 экстравагантном и таинственном облике двойника, заместительницы поэтессы.
Муза Ахматовой — всегда смуглая. Как будто она появилась впервые в облике кучерявого лицеиста-подростка, гуляющего в садах Лицея юного А. С. Пушкина.
Без ориентира и маяка, едва удерживая шаткое равновесие, Ахматова брела по пути своего творчества только благодаря поддержке тайной, но могучей силы художественного творчества, единственной незыблемой основой среди неустойчивой земли обыденности. В стихотворении 1914 года она писала:
И печальная Муза моя,
Как слепую, водила меня.
Много стихотворений, посвященных Музе как символу могучей, непознанной и неудержимой силе, находится в сборнике «Белая стая». Для Ахматовой эта сила чаще всего целительная, выводящая человека из низких, грязных кругов повседневности в высокий и прекрасный мир настоящей, мудрой жизни. Читателю остается только суметь найти путь к искусству, отдаться ему полностью, без остатка, добровольно отрекшись от низменного и обрюзглого быта. И тогда откроется мир — чистый, ясный, подлинный. В этом отношении характерно стихотворение 1914 года «Уединение»:
Так много камней брошено в меня,
Что ни один из них уже не страшен,
И стройной башней стала западня,
Высокою среди высоких башен.
Строителей ее благодарю,
Пусть их забота и печаль минует.
Отсюда раньше вижу я зарю,
Здесь солнца луч последний торжествует.
И часто в окна комнаты моей
Влетают ветры северных морей,
И голубь ест из рук моих пшеницу…
А недописанную мной страницу —
Божественно спокойна и легка,
Допишет Музы смуглая рука.
Часть стихотворений цикла «Белая стая», посвященные роли и месту поэзии в жизни поэта, свидетельствует о том, что Ахматова размышляла над социальным аспектом своего творчества, над ролью и обязанностями художника перед народом:
Нам свежесть слов и чувства простоту
Терять не то ль, что живописцу — зренье,
Или актеру — голос и движенье,
А женщине прекрасной — красоту?
Но не пытайся для себя хранить
Тебе дарованное небесами:
Осуждены — и это знаем сами
Мы расточать, а не копить.
Ахматова привнесла своим появлением в русской литературе тонкие крупицы неземного, чистого, удивительного. В сборниках ее стихотворений — «Вечер» (1912), «Четки» (1914), «Белая стая» (1917), «Подорожник» (1921), «Anno Domini!» (1921) — удивительная свежесть и новаторство, поразительные даже для серебряного века:
Иди один и исцеляй слепых,
Чтобы узнать в тяжелый час сомненья
Учеников злорадное глумленье
И равнодушие толпы.
В этих строках полностью отражается отношение Ахматовой как к своей сестре — музе, так и к поэзии в целом. Здесь отражено и восхищение поэтессы перед творческой силой, и сознание ответственности перед читателями и перед самой собой.
Муза ушла по дороге…
Я, глядя ей вслед, молчала,
Я любила ее одну.
А в небе заря стояла.
Как ворота в ее страну.
А. Ахматова
Анна Андреевна Ахматова — большой и серьезный поэт, принесшая в литературу “поэтику женских волнений и мужских обаяний”. В своем творчестве она коснулась всех традиционных тем классической поэзии, но привнесла в них свое неповторимое звучание, обаяние своей необыкновенно тонкой натуры.
Достаточно традиционна для русской поэзии тема Музы, не обошла ее и Анна Андреевна. Для нее это и божественная покровительница, и родная сестра, близкая подруга — много ликов у Музы Ахматовой. Но всегда это очень интимные переживания, нет в отношении Анны Андреевны к своей героине легкого пренебрежения или панибратства, а всегда — восхищение, граничащее с поклонением высшему существу.
Когда я ночью жду ее прихода,
Жизнь, кажется, висит на волоске.
Что почести, что юность, что свобода
Пред милой гостьей с дудочкой в руке.
И вот вошла. Откинув покрывало.
Внимательно взглянула на меня.
Ей говорю: “Ты ль Данту диктовала
Страницы Ада?” Отвечает: “Я”.
У Музы Ахматовой нет соперниц, это то Божество, перед которым все отступают, давая ей дорогу. Анна Андреевна не только благоговеет перед своей вдохновительницей и покровительницей, но “смеет” с ней беседовать. В этом я вижу возвышенность самой Ахматовой, у которой почти не было периода ученичества в творчестве. Она ярко, широко и смело шагнула в русскую поэзию, не оробев перед великими предшественниками и современниками по “цеху поэтов”.
Я улыбаться перестала.
Морозный ветер губы студит,
Одной надеждой меньше стало.
Одною песней больше будет.
И эту песню я невольно
Отдам на смех и поруганье.
Затем, что нестерпимо больно
Душе любовное молчанье.
О чем бы ни писала Анна Андреевна, во всем она оригинальна и уникальна. Нет в ее стихах традиционных для женской поэзии слезливости и приниженности перед высшим существом — мужчиной, скорее наблюдается обратное явление. Рядом с прекрасной и порой трагической героиней не оказывается достойного героя, сумевшего оценить ее высокую и трепетную душу. Много слез и драматизма в лирике Ахматовой, но всегда это высокие и чистые переживания и чувства, нет в них повседневной суеты и обыденности. Она небожительница, временно спустившаяся на землю, чтобы осветить ее своей добротой, любовью и лаской. Именно поэтому очень часто в свои (подруги и собеседницы Анна Андреевна “приглашает” Музу…
…Веселой Музы нрав не узнаю:
Она глядит и слова не проронит,
А голову в веночке темном клонит,
Изнеможенная, на грудь мою.
И только совесть с каждым днем страшней
Беснуется: великой хочет дани,
Закрыв лицо, я отвечала ей…
Но больше нет ни слез, ни оправданий.
Вот такое отношение к жизни и творчеству, когда все вычерпано до капельки, отдано людям, характерно для Ахматовой. Она живет лишь высокими помыслами и переживаниями. Кажется, еще мгновение и порвется что-то, удерживающее ее героиню от смерти. Эти запредельные чувства и переживания характерны и для самой Ахматовой. А иначе и жить не стоит, если все вполсилы, вполвздоха. И у читателей захватывает дух от такой поэзии, кружится голова, а так, наверное, и должно быть, иначе зачем человеку даны эмоции.
О, знала ль я, когда в одежде белой
Входила Муза в тесный мой приют,
Что к лире, навсегда окаменелой,
Мои живые руки припадут.
О, знала ль я, когда неслась, играя.
Моей любви последняя гроза,
Что лучшему из юношей, рыдая,
Закрою я орлиные глаза…
Талант вел по жизни эту великую женщину, чтобы она сумела передать божественными звуками пережитое, научить нас, ее читателей, ценить даже самые горькие страницы жизни, воспринимать их как Божье провидение. Вечным завещанием звучат для меня строки Анны Андреевны, оставшейся, несмотря ни на что, стойкой и несгибаемой. Но сущий вздор, что я живу грустя
И что меня воспоминанье точит.
Нечасто я у памяти в гостях,
Да и она всегда меня морочит.
Имя А.С. Пушкина – главный авторитет в русской и, пожалуй, мировой поэзии. Бесспорно, что Пушкин «основал» русскую литератору и, во многом, русский язык. Его традиции и заветы прослеживаются в творчестве многих русских поэтов. Проявляются они и в поэзии величайших поэтесс начала 20 века – М. Цветаевой и А. Ахматовой.
Так, М.И. Цветаева в поэзии А.С. Пушкина, в его личности видит, прежде всего, освобождающее начало, стихию свободы. Она считает, что великий поэт – дитя стихии. А стихию Цветаева понимает как бунт, как восстание личности.
На мой взгляд, по-настоящему Марина Цветаева сказала о «своем» А.С. Пушкине в стихотворном цикле, который был опубликован в эмигрантском журнале «Современные записки» (1937 году). Этот цикл носит название «Стихи к Пушкину» и наполнен «обращениями» к различным литературным произведениям – как из текстов 19 века, так и из текстов современников поэтессы.
Стихотворение «Бич жандармов, Бог студентов» опровергает образ А.С. Пушкина как «русского бога». Цветаева низвергает «репутацию» Пушкина как «бога поэзии», как непререкаемого авторитета и мерила. Поэтесса утверждает, что Пушкин не бог, а, прежде всего, живой человек. И поэтому, будучи живым человеком, он не может быть критерием меры.
Образ А.С. Пушкина в стихотворениях этого цикла — вольный, бешеный бунтарь, к которому не применимы понятия границы или меры. Пушкин – «самый живой»:
Уши лопнули от вопля:
«Перед Пушкиным во фрунт!»
А куда девали пекло
Губ – куда девали бунт?
Пушкинский? уст окаянство?
Пушкин – в меру Пушкиньянца!
Мне кажется, причины «нетрадиционного» взгляда Цветаевой на А.С. Пушкина – в характере самой Марины Цветаевой, в неординарности её мировоззрения. Не думать, а чувствовать, внимать, поглощать. Этим объясняется и надрыв, «чрезмерная» эмоциональность поэзии Цветаевой. В этом она, казалось бы, противостоит «гармоничному» Пушкину. Но вдохновение, во многом, черпает в нем, в его творчестве.
Творчество А.С. Пушкина, безусловно, было одним из источников вдохновения и для великой поэтессы Анны Ахматовой. Известно, что Ахматова очень любила Пушкина. У нее с этим поэтом были свои – «родственные» – связи.
Анна Ахматова родилась в Царском Селе и, можно сказать, впитала пушкинский дух, дух русской поэзии и культуры. В Царском Селе написаны многие ее стихи, посвященные Пушкину:
Смуглый отрок бродил по аллеям,
У озерных грустил берегов,
И столетие мы лелеем
Еле слышный шелест шагов.
Иглы сосен густо и колко
Устилают низкие пни…
Здесь лежала его треуголка
И растрепанный том Парни.
Здесь отразились особенности восприятия Ахматовой Пушкина — это и живой человек («здесь лежала его треуголка»), и великий русский поэт («И столетие мы лелеем еле слышный шелест шагов»).
Больше того, муза предстает перед Ахматовой в «садах Лицея» в облике Пушкина-отрока. Можно сказать, что стихи Ахматовой, посвященные Пушкину, проникнуты особенным чувством – сродни влюбленности. Недаром лирическая героиня «Царскосельской статуи» относится к описанной поэтом красавице с кувшином как к сопернице.
Я чувствовала смутный страх
Пред этой девушкой воспетой.
Играли на ее плечах
Лучи скудеющего света.
И как могла я ей простить
Восторг твоей хвалы влюбленной…
Поэтесса с тщательно вглядывается в изваяние, пленившее поэта, и говорит о том, что красавица с обнаженными плечами уже давно не грустит. Она радуется своей счастливой женской судьбе, дарованной ей Пушкиным.
Известно, что Ахматова была исследователем творчества А.С, Пушкина: «Примерно с середины двадцатых годов я начала очень усердно и с большим интересом заниматься… изучением жизни и творчества Пушкина…
Любовь к Пушкину в большой степени определила для Ахматовой реалистический путь развития поэзии Ахматовой, повлияла на простоту, ясность и четкость ее поэтического языка. Простота, краткость, подлинность поэтического слова — этому Ахматова училась у своего кумира:
Ты, росой окропляющий травы,
Вестью душу мою оживи, —
Не для страсти, не для забавы,
Для великой земной любви.
Таким образом, на творчество двух великих русских поэтесс начала 20 века – Анны Ахматовой и Марины Цветаевой – оказали большое влияние традиции А.С. Пушкина. Однако в поэзии Ахматовой и Цветаевой они проявились по-разному. Если Ахматова прямо продолжала и развивала творческие заветы А.С. Пушкина, Цветаева перерабатывала их под особым, «своим» углом, создавая новаторские по форме и содержанию произведения.
Начало 20 века в русской литературы немыслимы без имен Анны Ахматовой и Марины Цветаевой. Своим творчеством эти женщины-поэты не только украсили свое время, но и внесли, каждая по-своему, большой вклад в русскую поэзию. Их поэзия, как доказало время, вечно.
Поэзия Анны Ахматовой – это своеобразный гимн женщине. Так, в хрестоматийном стихотворении «Сжала руки под темной вуалью» очень эмоционально обрисовываются эпизоды жизни и любви героини. Ключевые детали стихотворения передают психологический настрой лирической героини, ее душевное состояние. В этом стихотворении отражено не только минутное настроение двух влюбленных людей, но и вечная трагедия расставания:
Как забуду? Он вышел, шатаясь.
Искривился мучительно рот…
Я сбежала, перил не касаясь,
Я бежала за ним до ворот.
Через призму сердца Ахматова воспринимает не только любовь, но и все, что происходит рядом с ней. В поэме «Реквием» мы читаем скорбные строки:
Семнадцать месяцев кричу,
Зову тебя домой,
Кидалась в ноги палачу,
Ты сын и ужас мой.
Нет, Анна Ахматова не говорит здесь о жестокости современного ей мира. Она не говорит об ужасных годах… Поэтесса рисует образ женщины, которая провела много времени у тюремных дверей, ожидая приговора …своему ребенку! И эта женщина не одна, их тысячи – с такой же искалеченной судьбой и израненными сердцами.
Время Великой Отечественной войны также оставило трагичный след в творчестве Ахматовой. Важно, что у нее иное видение войны, не похожее на других поэтов того времени. Поэтесса воспринимает ее, в первую очередь, как женщина, как мать:
Щели в саду вырыты,
Не горят они.
Питерские сироты,
Детоньки мои!
Перед нами другая сторона военного времени. Ахматова говорит о детях, так как нет ничего страшнее и ужаснее, чем боль ребенка:
Постучись кулачком – я открою
Я тебе открывала всегда…
Творчество Марины Цветаевой, по многим своим проявлениям, сложнее поэзии Ахматовой. Эта поэтесса считается одним из самых виртуозных художников слова начала 20 века. Ее язык, система средств художественной выразительности самобытна и нестандартна. Темы, проблемы, мотивы, которые Цветаева использует в своем творчестве, необычайно глубоки и серьезны.
Стихи поэтессы разнообразны по мотивам и во многом интуитивны. Однако, на мой взгляд, есть нечто, объединяющее все произведения Цветаевой, – ее трагическое мироощущение – «на разрыв», которое в полной мере отразилось в творчестве поэтессы.
Одной из ведущих тем лирики Цветаевой является тема родины, тема любви к отчему дому, Москве, России. Лишь в ранних стихах поэтессы (1916-1917 года) создается картина прекрасной страны: бесконечные дороги, багровые закаты и лиловые беспокойные зори. Позже в стихи Цветаевой вошла война, мировая, а затем гражданская. В этот период жалость и печаль переполняли ее творчество:
Бессонница меня толкнула в путь.
– О, как же ты прекрасен, тусклый Кремль мой! –
Сегодня ночью я целую в грудь
Всю круглую воюющую Землю!..
К революции 1917 года Цветаева относилась сложно. Поэтесса не могла принять и простить той крови, которая проливалась.
Стихотворения Цветаевой о любви невозможно спутать с ничьими другими. Они очень пронзительны и тонки. Лирическая героиня вся отдается своему чувству, живет и дышит только им:
Не властвовать!
Без слов и на слово –
Любить…Распластаннейшей
В мире – ласточкой!
Не могла поэтесса обойти своим вниманием и тему поэта и поэзии. В осмыслении этой темы она следует традициям русских классиков: Пушкина, Лермонтова, Тютчева. По мнению Цветаевой, вдохновение – единственный повелитель поэта. Оно приходит к нему в облике огненного всадника: «С красной гривою свились волоса… Огневая полоса – в небеса!».
По мнению Цветаевой, дорога поэта в мире нелегка. Его не понимает и не принимает эгоистичная и слепая толпа. Обыватели погрязли в быту, своих приземленных интересах и проблемах.
Кроме того, поэт, по Цветаевой, неподвластен суду: «Я не судья поэту, И можно все простить за плачущий сонет!». Поэта не в состоянии оценить читатели, поэтому они не могут его судить. Поэт мыслит по-своему: «тьма» поэта не всегда означает зло, а высота – добро. Но оценить это сможет только время…
Начало 20 века подарило русской литературе два гениальных имени – Ахматова и Цветаева. Творчество этих женщин самобытно и оригинально, разительным образом отличается друг от друга. Однако есть то, что родним этих великих поэтов – глубокая человечность, преданность своему «женскому» естеству, огромная любовь к Родине.
Муза ушла по дороге…
Я, глядя ей вслед, молчала,
Я любила ее одну.
А в небе заря стояла.
Как ворота в ее страну.
А. Ахматова
Анна Андреевна Ахматова — большой и серьезный поэт, принесшая в литературу “поэтику женских волнений и мужских обаяний”. В своем творчестве она коснулась всех традиционных тем классической поэзии, но привнесла в них свое неповторимое звучание, обаяние своей необыкновенно тонкой натуры.
Достаточно традиционна для русской поэзии тема Музы, не обошла ее и Анна Андреевна. Для нее это и божественная покровительница, и родная сестра, близкая подруга — много ликов у Музы Ахматовой. Но всегда это очень интимные переживания, нет в отношении Анны Андреевны к своей героине легкого пренебрежения или панибратства, а всегда — восхищение, граничащее с поклонением высшему существу.
Когда я ночью жду ее прихода,
Жизнь, кажется, висит на волоске.
Что почести, что юность, что свобода
Пред милой гостьей с дудочкой в руке.
И вот вошла. Откинув покрывало.
Внимательно взглянула на меня.
Ей говорю: “Ты ль Данту диктовала
Страницы Ада?” Отвечает: “Я”.
У Музы Ахматовой нет соперниц, это то Божество, перед которым все отступают, давая ей дорогу. Анна Андреевна не только благоговеет перед своей вдохновительницей и покровительницей, но “смеет” с ней беседовать. В этом я вижу возвышенность самой Ахматовой, у которой почти не было периода ученичества в творчестве. Она ярко, широко и смело шагнула в русскую поэзию, не оробев перед великими предшественниками и современниками по “цеху поэтов”.
Я улыбаться перестала.
Морозный ветер губы студит,
Одной надеждой меньше стало.
Одною песней больше будет.
И эту песню я невольно
Отдам на смех и поруганье.
Затем, что нестерпимо больно
Душе любовное молчанье.
О чем бы ни писала Анна Андреевна, во всем онаоригинальна и уникальна. Нет в ее стихах традиционных для женской поэзии слезливости и приниженности перед высшим существом — мужчиной, скорее наблюдается обратное явление. Рядом с прекрасной и порой трагической героиней не оказывается достойного героя, сумевшего оценить ее высокую и трепетную душу. Много слез и драматизма в лирике Ахматовой, но всегда это высокие и чистые переживания и чувства, нет в них повседневной суеты и обыденности. Она небожительница, временно спустившаяся на землю, чтобы осветить ее своей добротой, любовью и лаской. Именно поэтому очень часто в свои (подруги и собеседницы Анна Андреевна “приглашает” Музу…
…Веселой Музы нрав не узнаю:
Она глядит и слова не проронит,
А голову в веночке темном клонит,
Изнеможенная, на грудь мою.
И только совесть с каждым днем страшней
Беснуется: великой хочет дани,
Закрыв лицо, я отвечала ей…
Но больше нет ни слез, ни оправданий.
Вот такое отношение к жизни и творчеству, когда все вычерпано до капельки, отдано людям, характерно для Ахматовой. Она живет лишь высокими помыслами и переживаниями. Кажется, еще мгновение и порвется что-то, удерживающее ее героиню от смерти. Эти запредельные чувства и переживания характерны и для самой Ахматовой. А иначе и жить не стоит, если все вполсилы, вполвздоха. И у читателей захватывает дух от такой поэзии, кружится голова, а так, наверное, и должно быть, иначе зачем человеку даны эмоции.
О, знала ль я, когда в одежде белой
Входила Муза в тесный мой приют,
Что к лире, навсегда окаменелой,
Мои живые руки припадут.
О, знала ль я, когда неслась, играя.
Моей любви последняя гроза,
Что лучшему из юношей, рыдая,
Закрою я орлиные глаза…
Талант вел по жизни эту великую женщину, чтобы она сумела передать божественными звуками пережитое, научить нас, ее читателей, ценить даже самые горькие страницы жизни, воспринимать их как Божье провидение. Вечным завещанием звучат для меня строки Анны Андреевны, оставшейся, несмотря ни на что, стойкой и несгибаемой. Но сущий вздор, что я живу грустя
И что меня воспоминанье точит.
Нечасто я у памяти в гостях,
Да и она всегда меня морочит.
?
Имя А.С. Пушкина – главный авторитет в русской и, пожалуй, мировой поэзии. Бесспорно, что Пушкин «основал» русскую литератору и, во многом, русский язык. Его традиции и заветы прослеживаются в творчестве многих русских поэтов. Проявляются они и в поэзии величайших поэтесс начала 20 века – М. Цветаевой и А. Ахматовой.
Так, М.И. Цветаева в поэзии А.С. Пушкина, в его личности видит, прежде всего, освобождающее начало, стихию свободы. Она считает, что великий поэт – дитя стихии. А стихию Цветаева понимает как бунт, как восстание личности.
На мой взгляд, по-настоящему Марина Цветаева сказала о «своем» А.С. Пушкине в стихотворном цикле, который был опубликован в эмигрантском журнале «Современные записки» (1937 году). Этот цикл носит название «Стихи к Пушкину» и наполнен «обращениями» к различным литературным произведениям – как из текстов 19 века, так и из текстов современников поэтессы.
Стихотворение «Бич жандармов, Бог студентов» опровергает образ А.С. Пушкина как «русского бога». Цветаева низвергает «репутацию» Пушкина как «бога поэзии», как непререкаемого авторитета и мерила. Поэтесса утверждает, что Пушкин не бог, а, прежде всего, живой человек. И поэтому, будучи живым человеком, он не может быть критерием меры.
Образ А.С. Пушкина в стихотворениях этого цикла — вольный, бешеный бунтарь, к которому не применимы понятия границы или меры. Пушкин – «самый живой»:
Уши лопнули от вопля:
«Перед Пушкиным во фрунт!»
А куда девали пекло
Губ – куда девали бунт?
Пушкинский? уст окаянство?
Пушкин – в меру Пушкиньянца!
Мне кажется, причины «нетрадиционного» взгляда Цветаевой на А.С. Пушкина – в характере самой Марины Цветаевой, в неординарности её мировоззрения. Не думать, а чувствовать, внимать, поглощать. Этим объясняется и надрыв, «чрезмерная» эмоциональность поэзии Цветаевой. В этом она, казалось бы, противостоит «гармоничному» Пушкину. Но вдохновение, во многом, черпает в нем, в его творчестве.
Творчество А.С. Пушкина, безусловно, было одним из источников вдохновения и для великой поэтессы Анны Ахматовой. Известно, что Ахматова очень любила Пушкина. У нее с этим поэтом были свои – «родственные» – связи.
Анна Ахматова родилась в Царском Селе и, можно сказать, впитала пушкинский дух, дух русской поэзии и культуры. В Царском Селе написаны многие ее стихи, посвященные Пушкину:
Смуглый отрок бродил по аллеям,
У озерных грустил берегов,
И столетие мы лелеем
Еле слышный шелест шагов.
Иглы сосен густо и колко
Устилают низкие пни…
Здесь лежала его треуголка
И растрепанный том Парни.
Здесь отразились особенности восприятия Ахматовой Пушкина — это и живой человек («здесь лежала его треуголка»), и великий русский поэт («И столетие мы лелеем еле слышный шелест шагов»).
Больше того, муза предстает перед Ахматовой в «садах Лицея» в облике Пушкина-отрока. Можно сказать, что стихи Ахматовой, посвященные Пушкину, проникнуты особенным чувством – сродни влюбленности. Недаром лирическая героиня «Царскосельской статуи» относится к описанной поэтом красавице с кувшином как к сопернице.
Я чувствовала смутный страх
Пред этой девушкой воспетой.
Играли на ее плечах
Лучи скудеющего света.
И как могла я ей простить
Восторг твоей хвалы влюбленной…
Поэтесса с тщательно вглядывается в изваяние, пленившее поэта, и говорит о том, что красавица с обнаженными плечами уже давно не грустит. Она радуется своей счастливой женской судьбе, дарованной ей Пушкиным.
Известно, что Ахматова была исследователем творчества А.С, Пушкина: «Примерно с середины двадцатых годов я начала очень усердно и с большим интересом заниматься… изучением жизни и творчества Пушкина…
Любовь к Пушкину в большой степени определила для Ахматовой реалистический путь развития поэзии Ахматовой, повлияла на простоту, ясность и четкость ее поэтического языка. Простота, краткость, подлинность поэтического слова — этому Ахматова училась у своего кумира:
Ты, росой окропляющий травы,
Вестью душу мою оживи, —
Не для страсти, не для забавы,
Для великой земной любви.
Таким образом, на творчество двух великих русских поэтесс начала 20 века – Анны Ахматовой и Марины Цветаевой – оказали большое влияние традиции А.С. Пушкина. Однако в поэзии Ахматовой и Цветаевой они проявились по-разному. Если Ахматова прямо продолжала и развивала творческие заветы А.С. Пушкина, Цветаева перерабатывала их под особым, «своим» углом, создавая новаторские по форме и содержанию произведения.
Русская поэзия XX века обогатилась именами двух великих поэтов-женщин: А. Ахматовой и М. Цветаевой. Жизненные пути их были несхожи, да и не могли быть схожими из-за разности характеров и манер, из-за рокового сцепления случайностей (у каждой по-своему), которые определяют судьбу. Лишь однажды, в июне 41-го года, они свиделись в Москве в течение двух дней. Это произошло за несколько месяцев до самоубийства Цветаевой. Ахматова пережила ее на четверть века.
Их имена стоят в русской поэзии рядом. И, переплетаясь, звучат для нас зачастую в унисон: то сдержанно-взволнованная, словно поднимающаяся из глубин женской души четкая ахматовская речь; то напряженная, захлебывающаяся, балансирующая на разорванном дыхании драматическая цветаевская скороговорка. При всей несхожести две эти поэтические стихии обречены на нескончаемый диалог, на определенное соперничество. Чувство Родины по-разному проявилось в их творчестве. Ахматова осталась в голодной, окровавленной, разграбляемой стране и «равнодушно и спокойно» пре небрегла зовом чужбины. Стихи 1921 года отмечены трагизмом переживаний по поводу смерти А. Блока и расстрела Н. Гумилева.
Заплаканная осень, как вдова,
В одеждах черных, все сердца туманит…
Перебирая мужнины слова,
Она рыдать не перестанет…
Если внимательно прочитать стихотворения Цветаевой 1918-1921 годов, то можно ясно увидеть, что она не могла и не хотела смириться с насилием, террором, которые были роковым знамением времени:
Мир без вести пропал. В нигде –
Затопленные берега…
М. Цветаева уехала из революционной России и стала эмигранткой. Но сила притяжения родной земли не ослабевала с годами.
Простите меня, мои годы!
Простите меня, мои реки!
Простите меня, мои нивы!
Простите меня, мои травы!
Цветаева изранила свою душу вдали от Родины в попытках «из сырости и шпал» восстановить в себе Россию. В «Стихах к сыну» поэтесса не без гордости восклицает: «Призывное: СССР, – не менее во тьме небес призывное, чем: SOS». Цветаева, пережив 16 лет эмиграции, возвращается в Россию:
Даль, отдалившая мне близь,
Даль, говорящая: – «Вернись
Домой!» Со всех – до горных звезд –
Меня снимающая с мест!
Мечта о счастливой жизни в России разбилась: вся семья Цветаевой пала жертвой законов тоталитарного государства. «Так край меня не уберег!..» – горестно восклицает Цветаева.
Также, как эмигрантку Цветаеву, власти не оценили и не уехавшую из России Ахматову. Ахматова не стала пролетарской поэтессой, ибо не могла лукавить, кривить душой. В ее стихах «Белая стая», «Подорожник», «Алло Domini» и других спышатся мотивы гпубокой тревоги, небпагопопу- чия, роковой обреченности:
Все грозней бушует, непреклонный,
Словно здесь еретиков казнят…
Ведя разговор со своей совестью, Ахматова
пишет:
Я говорю: «Твое несу я бремя
Тяжелое, ты знаешь, сколько лет».
Но для нее не существует время,
И для нее пространства в мире нет.
Страшные годы сталинского террора: арест в 1938 году сына Льва Гумилева, боль за него, за судьбы близких и далеких людей вылились в поэму «Реквием»:
Разлучили с единственным сыном,
В казематах пытали друзей,
Окружили невидимым тыном
И, до самого края доведши,
Почему-то оставили там…
Эта поэма не могла появиться в те годы, ее бережно хранила память. Вплоть до 1962 года поэма была известна лишь близким Ахматовой. Да разве могли быть напечатанными хотя бы такие строчки:
Звезды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами черных «марусь».
В годы Отечественной войны, когда Цветаевой уже не было в живых, Ахматова, будучи в эвакуации в Ташкенте, писала скорбные, мужественные произведения о страшном времени: «Мужество», «Памя ти друга», «Постучись кулачком – я открою…»
А после войны Ахматову пытались уничтожить как поэта. В1946 году в позорном постановлении ЦК ВКП(б), отмененном лишь в 1989 году (через 23 года после ее смерти), много грубого, несправедливого, жестокого было сказано в адрес Зощенко и Ахматовой:
Теперь меня позабудут,
И книги сгниют в шкафу,
Ахматовской звать не будут
Ни улицу, ни строфу…
Подобное состояние пережила в 40-е годы и Цветаева:
Вскрыла жилы: неостановимо,
Невосстановимо хлещет жизнь…
Невозвратно, неостановимо,
Невосстановимо хлещет стих.
Но несмотря на все испытания, которые сопровождали их всю жизнь, обе создали потрясающую лирику о любви. Стихи ошеломляют откровениями страсти.
У Ахматовой:
Задыхаясь, я крикнула: «Шутка
Все, что было! Уйдешь, я умру…»
Улыбнулся спокойно и жутко
И сказал мне: «Не стой на ветру»…
У Цветаевой:
…Я глупая, а ты умен.
Живой, а я остолбенелая.
О вопль женщин всех времен:
«Мой милый, что тебе я сделала?»
В качестве диалога двух поэтов можно считать их слова о первопричинах рождения поэзии.
У Ахматовой:
Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая греха…
У Цветаевой:
Стихи растут как звезды и как розы.
У Ахматовой и Цветаевой была безраздельная власть над словами и они знали цену стихов друг друга. Цветаева всегда чрезвычайно высоко ставила творчество Ахматовой:
В певучем граде моем купола горят,
И Спаса светлого славит слепец бродячий!..
– И я дарю тебе свой колокольный град,
Ахматова! – и сердце свое впридачу!
Ахматова написана стихотворение, посвященное Марине Ивановне и ее судьбе, где были такие строки:
Поглотила любимых пучина,
И разграблен родительский дом…
Они ушли из жизни по-разному, как и жили. Цветаева, так и не нашедшая себе места на земле – ни на чужбине, ни на родине, – сама торопит свой уход: «я тебя высоко любина – я себя схоронила в небе». Ахматова, прошедшая земной путь до конца и сполна испившая чашу страданий, пережившая многое и многих близких, обращает свой мудрый взгляд с зем- ли на небо: «Все души милых на высоких звездах».
И Ахматову, и Цветаеву можно любить по-разному. Но одно их объединяет определенно: это два талантливейших русских поэта, поражающие в своем творчестве поэтическим предвидением, тонким проникновением в суть человеческой жизни, необыкновенным лиризмом и яркой ритмомелодикой.
“МЕДАЛЬНОЕ” ВЫПУСКНОЕ СОЧИНЕНИЕ
Сочинение по творчеству М.Цветаевой или А.Ахматовой.
Поэма А. Ахматовой “Реквием”. Идейно-художественное своеобразие.
Ржавеет золото, и истлевает сталь,
Крошится мрамор – к смерти всё готово.
Всего прочнее на земле печаль
И долговечней царственное слово.
А. Ахматова
Анна Ахматова… Поэтесса. Гражданин России. Любимая женщина. Просто мать и Человек, человек с большой буквы. Это доказано её жизнью и творчеством – музыкальной поэтичностью “музы мести, любви, грусти и печали”.
Её судьба, как и большинства великих русских поэтов, светла и трагична. Судьба же её близких – тех, кого она любила или была неравнодушна,- вообще пугает своей безысходностью. Недаром сама Анна Андреевна “признаётся” в одном из своих стихотворений:
Я гибель накликала милым, и гибли один за другим.
О, горе мне! Эти могилы предсказаны словом моим.
Как вороны кружатся, чуя горячую свежую кровь,
Так дикие песни, ликуя, моя насылала любовь.
Написано это стихотворение осенью 1921 года. В августе расстрелян Николай Гумилёв – её первый муж, талантливый русский поэт. Разумеется, Анна Андреевна не могла не переживать эту утрату: Гумилёв занимал в её сердце слишком большое место, хотя уже более трёх лет они были в разводе … В тридцатые годы сослан сын – Лев Гумилёв, позднее крупный учёный, профессор, доктор исторических наук.
…Эта женщина больна,
Эта женщина одна.
Муж в могиле, сын в тюрьме,
Помолитесь обо мне,-
так писала о себе Ахматова в 1938 году в цикле стихов “Реквием”.
Суровая жизнь отнимала у Ахматовой любимых, чуть не разлучила навеки с сыновьями, била по всем, кто когда-то входил в круг её интересов. Действительно, складывается впечатление, что всё, к чему прикоснулась эта женщина, обречено на муки и на безвременную гибель. Возможно, что это так и обстояло на самом деле: есть люди, обречённые на то, чтобы приносить неосознанное зло окружающим. И чем ближе человек, тем горше расплата!
Юная Аня Горенко (псевдоним Ахматова) об этом ещё не знала. Она любила и была любимой. “Красавец-мужчина” Николай Гумилёв ухаживал за ней, и в конце концов они поженились. Увидели свет первые сборники её стихов: “Вечер” (1912), “Чётки” (1914), “Белая стая” (1917). Марина Цветаева посвятила ей тринадцать восторженных стихотворений, одно из которых начинается пронзительным поэтическим определением Ахматовой:
О Муза Плача! Прекраснейшая из Муз!
“Муза Плача”, выражение всенародного горя, горя беспредельного – главная мысль стихотворений, объединённых в единый цикл, озаглавленного поэмой “Реквием” (1938). Ведь не случайно, как мне думается, поэтессой вынесены в эпиграф следующие строчки:
Я была тогда с моим народом,
Там, где мой народ, к несчастью, был
.
Поэма – это и лирический дневник, и взволнованное свидетельство очевидца эпохи большой художественной силы, глубокое по своему содержанию. Как мне кажется, в небольшом по объёму произведении можно всмотреться в каждую строку, пережить каждый поэтический образ.
Прежде всего о чём говорит название поэмы?
Реквием – католическое богослужение по умершим, а также траурное музыкальное произведение. В своих черновых записях Ахматова свою поэму ещё называла “симфонией” и “поэмой без героя”. Когда читаешь поэму, ощущаешь сходность настроения от прочитанных строк с моцартовской музыкой – траурной, величественной, гордой:
Подымались как к обедне ранней,
По столице одичалой шли,
Там встречались, мёртвых бездыханней,
Солнце ниже, и Нева туманней,
А надежда всё поёт вдали.
Лирическая героиня длительное время пребывает в ситуации на грани жизни и смерти, судьба её стала и судьбой всего народа.
Перед этим горем гнутся горы,
Не течёт великая река,
Но крепки тюремные затворы,
А за ними “каторжные норы”
И смертельная тоска.
То, что поэтесса выбрала для жанра своей поэмы мотив заупокойной мессы, посвящённой памяти усопших, помогает ей подняться над личной болью и слиться с общим страданием.
Сопереживание читателя, гнев и тоска, которые охватывают при чтении поэмы, достигаются эффектом сочетания многих художественных средств. Интересно, что среди последних практически нет гипербол. Видимо, это потому, что горе и страдания настолько велики, что преувеличивать их нет ни нужды, ни возможности.
Все эпитеты подобраны так, чтобы вызвать ужас и отвращение перед насилием, показать запустение города и страны, подчеркнуть мучения. Тоска “смертельная”, шаги солдат “тяжёлые”, Русь “безвинная”, “чёрные маруси” (арестантские машины, иначе “чёрный воронок”). Часто употребляется эпитет “каменный”: “каменное слово”, “окаменелое страдание” и так далее. Многие эпитеты близки к народным: “горячая слеза”, “великая река”… Вообще же народные мотивы очень сильны в поэме, где связь лирической героини с народом особая:
И я молюсь не о себе одной,
А обо всех, кто там стоял со мною
И в лютый холод, и июльский зной
Под красною ослепшею стеною.
Моё внимание останавливается на последней строчке. Эпитеты “красная” и “ослепшая” по отношению к стене создают образ стены, красной от крови и ослепшей от слёз, пролитых жертвами и их близкими.
Сравнений в поэме немного. Но все так или иначе подчёркивают глубину горя, меру страданий. Некоторые относятся к религиозной символике, которую Ахматова часто использует. В поэме есть образ, близкий всем матерям, Матери Христа, молча переносящей своё горе. Некоторые сравнения не изгладятся из памяти:
Приговор … И сразу слёзы хлынут,
Ото всех уже отдалена,
Словно с болью жизнь из сердца вынут…
И вновь народные мотивы: “И выла старуха, как раненый зверь”, “Буду я, как стрелецкие жёнки, под кремлёвскими башнями выть”. Надо вспомнить историю, когда Пётр I сотнями казнил мятежных стрельцов. Ахматова как бы олицетворяет себя в образе русской женщины времени варварства (XVII век), которое вновь вернулось в Россию.
Больше всего, на мой взгляд, в поэме использовано метафор. “Перед этим горем гнутся горы…”. С этой метафоры начинается поэма. Это средство позволяет добиться удивительной краткости и выразительности. “И короткую песню разлуки паровозные пели гудки”, “звёзды смерти стояли над нами”, “безвинная корчилась Русь”. А вот ещё: “И своей слезою горячей новогодний лёд прожигать”. Вспоминается Пушкин, любимый поэт Ахматовой, “лёд и пламень”. Вот ещё один её мотив, очень символичный: “Но крепки тюремные затворы, а за ними “каторжные норы”, перекликающийся с посланием декабристам. Есть и развёрнутые метафоры, представляющие целые картины:
Узнала я, как опадают лица,
Как из-под век выглядывает страх,
Как клинописи жёсткие страницы
Страдание выводит на щеках.
Мир в поэме как бы разделён на добро и зло, на палачей и их жертв, на радость и страдания.
Для кого-то веет ветер свежий,
Для кого-то нежится закат –
Мы не знаем, мы повсюду те же,
Слышим лишь ключей постылый скрежет
Да шаги тяжёлые солдат.
Здесь даже тире подчёркивает антитезу. Это средство используется очень широко. “И в лютый холод, и в июльский зной”, “и упало каменное слово на мою ещё живую грудь”, “ты сын и ужас мой” и тому подобное.
В поэме много и других художественных средств: аллегорий, символов, олицетворений. Удивительны комбинации и сочетания их. Всё вместе это создаёт мощную симфонию чувств и переживаний.
Для создания нужного эффекта Ахматова употребляет почти все основные стихотворные размеры, а также различный ритм и количество стоп в строках.
Все эти средства лишний раз доказывают, что поэзия Анны Ахматовой, действительно, “свободная и крылатая”, открыта “всем ветрам”, “милому, радостному и горестному миру”.
В этих стихах к
А. Блоку повторение слова снег превращает его в многозначный символ. В его
значение входит и символика самого Блока, и холод в его облике и в облике его
города, и холод дистанции, и даже погода Петербурга. Броня холода, скрывающего
«тайный жар», – вот глубинный смысл этого символа. «Тайный жар» внутренне
связывает Цветаеву с Блоком.
Ритм, который
слышит Цветаева (по ее словам, она работала со слуха), требует симметричного
построения строк, строф и композиции стихотворения в целом.
Для мышления
Цветаевой особенно характерны сопоставления и противопоставления, нередко
охватывающие весь текст:
Я – страница
твоему перу.
Все приму. Я
белая страница.
Я – хранитель
твоему добру:
Возращу и
возвращу сторицей.
Я – деревня,
черная земля.
Ты мне – луч и
дождевая влага.
Ты – Господь и
Господин, а я –
Чернозем – и
белая бумага!
Строфа из цикла
стихов «Стол»:
Вы – с отрыжками,
я – с книжками,
С трюфелем, я – с
грифелем,
Вы – с оливками,
я – с рифмами,
С пикулем, я – с
дактилем.
Многие стихи с
синтаксическими и лексическими повторами звучат как заклинания. Вот две строфы
из стихотворения «Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес»:
Я тебя отвоюю у
всех земель, у всех небес,
Оттого что лес –
моя колыбель и могила – лес,
Оттого что я на
земле стою – лишь одной ногой,
Оттого что я о
тебе спою – как никто другой.
Я тебя отвоюю у
всех времен, у всех ночей,
У всех золотых
знамен, у всех мечей,
Я закину ключи и
псов прогоню с крыльца –
Оттого что в
земной ночи я вернее пса.
«Безмерность в
мире мер», свойственная поэтической природе М. Цветаевой, ведет к бесчисленным
«переносам». Речь выплескивается за пределы стихотворной строки, переходя в
следующую. Тесно связанные слова оказываются в разных строках:
Не надо мне белым
По черному –
мелом доски!
Почти за пределом
Души, за пределом
тоски…
Нарушение
принятой «меры» в самой форме стиха символизирует «безмерность» души. Но у
Цветаевой создается новая, индивидуальная мера. Сплошные переносы часто
сопровождаются глубокими паузами внутри строк, и это ведет к их дополнительному
членению и уподоблению выделенных частей по вертикали. Возникает неповторимый
цветаевский ритм. Некоторым современникам это казалось разрушением стиха. Но такая
форма стиха придает ему особую силу и динамичность. Переносы у Цветаевой
участвуют в рождении мощной поступи стиха. («Непобедимые Ритмы» – по словам
Андрея Белого). Главная особенность Цветаевой как поэта – глубокое погружение в
жизнь языка, одержимость стихией речи, ее динамикой, ее ритмами. Одновременно
это и погружение в стихию образов – образы русского фольклора, русской
языческой мифологии, античной мифологии, библейские образы, образы мировой
литературы и др. Образы выражают себя в слове, в речи. Точнее всего о себе
сказала сама М. Цветаева:
Поэт – издалека
заводит речь.
Поэта – далеко
заводит речь.
Любовная лирика
Женщина часто
бывает, гениальна в любви, её отношение к любви универсально, она вкладывает в
любовь всю полноту своей природы и все упования свои связывает с любовью.
Н. Бердяев
Тема любви в
творчестве многих поэтов занимала и занимает центральное место, потому что
любовь возвышает, пробуждает в человеке самые высокие чувства. На рубеже
прошлого столетия, накануне революции, в эпоху, потрясённую двумя мировыми
войнами, в России возникла и сложилась «женская поэзия» – поэзия Анны
Андреевной Ахматовой и Марины Ивановны Цветаевы. Пожалуй, тема любви в
творчестве замечательных поэтесс была одной из главных тем.
Эта тема очень
важна в начале двадцатого века потому что, в это время великих потрясений,
человек продолжал любить, быть высоким, благородным, страстным.
Однажды, отдыхая
в Коктебеле у Максимилиана Волошина, Марина Цветаева сказала:
– Я полюблю того,
кто подарит мне самый красивый камень.
На что М.Волошин
ответил:
– Нет, Марина,
всё будет иначе. Сначала ты полюбишь его, а после он вложит в твою руку
обыкновенный булыжник, и ты назовёшь его самым красивым камнем.
Пожалуй, в этой
истории вся Марина, ещё юная, но уже такая, какой она останется в своих стихах
и в жизни – романтик и максималист. А стихи и жизнь сплетёт в одну самую
главную тему своего творчества – тему любви. Одна мне власть — Страсть моя!
Талант Марины
Ивановны Цветаевой проявился очень рано. С детских лет ее душу терзали
противоречия: хотелось много понять и прочувствовать, узнать и оценить. Конечно
же, такая пылкая и порывистая натура не могла не влюбиться и обойти стороной
это великое чувство в своем творчестве. Любовь в лирике Марины Ивановны — безграничное
море, неуправляемая стихия, которая полностью захватывает и поглощает.
Лирическая героиня Цветаевой растворяется в этом волшебном мире, страдая и
мучаясь, горюя и печалясь. Марине Ивановне дано было пережить божественное
чувство любви, потери и страдания. Из этих испытаний она вышла достойно,
перелив их в прекрасные стихи, ставшие образцом любовной лирики. Цветаева в
любви бескомпромиссна, ее не устраивает жалость, а только искреннее и большое
чувство, в котором можно утонуть, слиться с любимым и забыть об окружающем
жестоком и несправедливом мире.
Открытой и
радостной душе автора по плечу великие радости и страдания. К сожалению,
радостей выпадало мало, а горя хватило бы на десяток судеб. Но Марина Ивановна
гордо шла по жизни, неся все, выпавшее на долю. И только стихи открывают бездну
ее сердца, вместившего, казалось бы, непереносимое.
Несмотря на то
что Цветаева не желала писать о политике, пытаясь сосредоточиться только на
внутреннем своем мироощущении, ей не удалось поместить в информационный вакуум
свое творчество. Как говорила сама поэтесса: «Из истории не выскочишь». Хотя
существуют примеры, когда ее стихи стали исключительно воплощением
индивидуальных чувств человека и, прежде всего, чувства любви. Один из таких
примеров хотелось бы рассмотреть подробно, поскольку, на мой взгляд, это одно
из лучших произведений Марины Цветаевой.
Большую
популярность стихотворение «Мне нравится, что вы больны не мной» получило
благодаря известному кинофильму «Ирония судьбы, или С легким паром». Написанное
в 1915 г., стихотворение не потеряло своей актуальности и в наши дни, ведь
человеческие чувства, особенно любовь, возможно, и воспринимаются в разные
времена по-своему, но их суть остается та же: мы все так же любим, так же
страдаем, так же мечтаем. Поэтесса, возможно, описывает ощущения, пережитые
лично ею, а может быть, просто создает образ своей героини на интуитивном
восприятии, предполагает, что чувства могут быть такими неоднозначными:
Мне нравится, что
вы больны не мной,
Мне нравится, что
я больна не вами,
Что никогда
тяжелый шар земной
Не уплывет под
нашими ногами…
Описано чувство
легкости от того, что нет духовных мук, связанных с привязанностью к другому
человеку. Возможно, даже отражена некоторая ирония по отношению к человеческим
слабостям. С другой стороны, героиня благодарит за любовь:
Спасибо Вам и
сердцем и руной
За то, что Вы
меня—не зная сами!—
Так любите…
Удивительно, как
тонко и неординарно поэтесса дает читателю повод для размышлений, намекая, что
можно просто любить, а можно болеть человеком. Она указывает, что «болезнь»
предполагает несвободу. А героине, свободной от каких-либо обязательств и
правил, можно: «…быть смешной — распущенной — и не играть словами…». При
общении с этим человеком не возникнет неловкости:
И не
краснеть удушливой волной,
Слегка
соприкоснувшись рукавами.
Личная свобода
для поэтессы имеет очень важное значение. Это она очень ярко подчеркивает. При
этом ясно видно, что героиня не лишена нежности к тому, кому адресовано
послание, называя его «мой нежный». По-моему, вся ценность стихотворения и
заключается в его смысловой запутанности, как бы паутине чувств. Трудно
разобрать, что в действительности чувствует героиня. Она, вероятно, и сама
этого не понимает. Она ощущает одновременно и радость, и грусть. Ведь, начиная
свой благодарственный монологе насмешливых нот, она заканчивает его уже словами
«Увы!». И тогда предшествующие строчки нам перестают казаться достаточно
оптимистичными.
“Великая земная
любовь” является движущим началом всей лирики и для Ахматовой.
Благодаря ее
великолепным стихам читатель по другому – более реалистично видит мир. Анна
Ахматова в одном из своих стихотворений назвала любовь необыкновенным “пятым
временем года”, с помощью которого ею были замечены и остальные обыкновенные
четыре. Любящему человеку мир видится более прекрасным и счастливым, чувства
обострены и напряжены. Все обычное преобразуется в необыкновенное. Мир перед
человеком превращается в огромную силу, действительно достигая в ощущении жизни
вершин. Постигается необыкновенная, дополнительная реальность: “Ведь звёзды
были крупнее, Ведь пахли иначе травы”. Именно любовь у Анны Ахматовой является
основным центром, который сводит к себе весь остальной мир ее поэзии. Любовь
практически никогда не описывается в спокойном пребывании у Ахматовой. Само по
себе чувство всегда острое и необыкновенное. Оно приобретает дополнительную
остроту и необычность, проявляясь в предельном кризисном выражении. Например,
первой пробуждающей встречи или совершившегося разрыва, взлёта или падения,
смертельной опасности или смертной тоски. Лирические стихи Ахматовой, часто
грустны. Они, как бы несут особую стихию любви- жалости. В самых первых стихах
Ахматовой порождалась не только любовь любовников. Эта любовь превращалась в
другую, любовь- жалость, недаром есть в народном русском языке, в русской
народной песне синоним слова “любить”- слово “жалеть”; “люблю”-“жалею”: О нет,
я не тебя любила, Палима сладостным огнём, Так объясни, какая сила В печальном
имени твоём.
Лирика Ахматовой
периода ее первых книг (“Вечер”, “Четки”, “Белая
стая”)- почти исключительно лирика любви. Ее новаторство как художника
проявилось первоначально именно в этой традиционно вечной, многократно и,
казалось бы до конца разыгранной теме.
Особенно
интересны стихи о любви, где Ахматова – что, кстати, редко у нее – переходит к
“третьему лицу”, то есть, казалось бы, использует чисто
повествовательный жанр, предполагающий и последовательность, и даже
описательность, но и в таких стихах она все же предпочитает лирическую
фрагментарность, размытость и недоговоренность. Вот одно из таких
стихотворений, написанное
от лица мужчины:
” Подошла. Я
волненья не выдал, Равнодушно глядя в окно. Села словно фарфоровый идол, В
позе, выбранной ею давно. Быть веселой – привычное дело, Быть внимательной –
это трудней… Или томная лень одолела После мартовских пряных ночей?
Утомительный гул разговоров,
Желтой люстры
безжизненный зной И мельканье искусных проборов Над приподнятой легкой рукой.
Улыбнулся опять собеседник И с надеждой глядит на нее… Мой счастливый богатый
наследник, Ты прочти завещанье мое”.
Подошла. Я
волненья не выдал…
Загадка
популярности любовной лирики Ахматовой.
Едва ли не сразу
после появления первой книги, а после “Четок” и “Белой
стаи” в особенности, стали говорить о “загадке Ахматовой”. Сам
талант был очевидным, но непривычна, а значит, и неясна была его суть, не
говоря уже о некоторых действительно загадочных, хотя и побочных свойствах.
“Романность”, подмеченная критиками, далеко не все объясняла. Как
объяснить, например, пленительное сочетание женственности и хрупкости с той
твердостью и отчетливостью рисунка, что свидетельствуют о властности и
незаурядной, почти жесткой воле? Сначала хотели эту волю не замечать, она
достаточно противоречила “эталону женственности”. Вызывало недоуменное
восхищение и странное немногословие ее любовной лирики, в которой страсть
походила на тишину предгрозья и выражала себя обычно лишь двумя – тремя
словами, похожими на зарницы, вспыхивающие за грозно потемневшим горизонтом.
В сложной музыке
ахматовской лирики, в ее едва мерцающей глубине, в ее убегающей от глаз мгле, в
подпочве, в подсознании постоянно жила и давала о себе знать особая, пугающая
дисгармония, смущавшая саму Ахматову.
Муза ушла по дороге. . .
Я, глядя ей вслед, молчала,
Я любила ее одну.
А в небе заря стояла.
Как ворота в ее страну.
А. Ахматова
Анна Андреевна Ахматова — большой и серьезный поэт, принесшая в литературу “поэтику женских волнений и мужских обаяний”. В своем творчестве она коснулась всех традиционных тем классической поэзии, но привнесла в них свое неповторимое звучание, обаяние своей необыкновенно тонкой натуры.
Достаточно традиционна для русской поэзии тема Музы, не обошла ее и Анна Андреевна. Для нее это и божественная покровительница, и родная сестра, близкая подруга — много ликов у Музы Ахматовой. Но всегда это очень интимные переживания, нет в отношении Анны Андреевны к своей героине легкого пренебрежения или панибратства, а всегда — восхищение, граничащее с поклонением высшему существу.
Когда я ночью жду ее прихода,
Жизнь, кажется, висит на волоске.
Что почести, что юность, что свобода
Пред милой гостьей с дудочкой в руке.
И вот вошла. Откинув покрывало.
Внимательно взглянула на меня.
Ей говорю: “Ты ль Данту диктовала
Страницы Ада?” Отвечает: “Я”.
У Музы Ахматовой нет соперниц, это то Божество, перед которым все отступают, давая ей дорогу. Анна Андреевна не только благоговеет перед своей вдохновительницей и покровительницей, но “смеет” с ней беседовать. В этом я вижу возвышенность самой Ахматовой, у которой почти не было периода ученичества в творчестве. Она ярко, широко и смело шагнула в русскую поэзию, не оробев перед великими предшественниками и современниками по “цеху поэтов”.
Я улыбаться перестала.
Морозный ветер губы студит,
Одной надеждой меньше стало.
Одною песней больше будет.
И эту песню я невольно
Отдам на смех и поруганье.
Затем, что нестерпимо больно
Душе любовное молчанье.
О чем бы ни писала Анна Андреевна, во всем онаоригинальна и уникальна. Нет в ее стихах традиционных для женской поэзии слезливости и приниженности перед высшим существом — мужчиной, скорее наблюдается обратное явление. Рядом с прекрасной и порой трагической героиней не оказывается достойного героя, сумевшего оценить ее высокую и трепетную душу. Много слез и драматизма в лирике Ахматовой, но всегда это высокие и чистые переживания и чувства, нет в них повседневной суеты и обыденности. Она небожительница, временно спустившаяся на землю, чтобы осветить ее своей добротой, любовью и лаской. Именно поэтому очень часто в свои (подруги и собеседницы Анна Андреевна “приглашает” Музу. . .
. . . Веселой Музы нрав не узнаю:
Она глядит и слова не проронит,
А голову в веночке темном клонит,
Изнеможенная, на грудь мою.
И только совесть с каждым днем страшней
Беснуется: великой хочет дани,
Закрыв лицо, я отвечала ей. . .
Но больше нет ни слез, ни оправданий.
Вот такое отношение к жизни и творчеству, когда все вычерпано до капельки, отдано людям, характерно для Ахматовой. Она живет лишь высокими помыслами и переживаниями. Кажется, еще мгновение и порвется что-то, удерживающее ее героиню от смерти. Эти запредельные чувства и переживания характерны и для самой Ахматовой. А иначе и жить не стоит, если все вполсилы, вполвздоха. И у читателей захватывает дух от такой поэзии, кружится голова, а так, наверное, и должно быть, иначе зачем человеку даны эмоции.
О, знала ль я, когда в одежде белой
Входила Муза в тесный мой приют,
Что к лире, навсегда окаменелой,
Мои живые руки припадут.
«
1
2
»
1. Ахматова и Цветаева как представительницы серебряного века.
2. Стихи к Ахматовой.
3. Единственная встреча.
В утренний сонный час,
– Кажется, четверть пятого,
Я полюбила Вас,
Анна Ахматова.
М. И. Цветаева
Несомненно, среди большого количества поэтесс серебряного век — П. Соловьева (Allegro), 3. Н. Гиппиус, М. Лохвицкая, Л. Н. Столица, А. К. Герцык, Ч. де Габриак, М. В. Сабашникова, Е. Ю. Кузьмина-Караваева, самые громкие имена – это М. И. Цветаева и А. А. Ахматова. Каждая из них пришла к славе своим путем. Они творили в одно время, их поэзия совершенствовалась параллельно. Их сравнивали, может быть, противопоставляли друг другу. Но творчество этих Ахматовой и Цветаевой, упрямо называвших себя в мужском роде – поэтами, мало соприкасалось, их интересы были разными, Цветаева жила в Москве и не входила в какие-либо поэтические группы, а Ахматова – в Петербурге, в кругу акмеистов. Но было одно сближающее их обстоятельство – пусть по-разному, с разными интонациями, разными поэтическими средствами, в разном стиле выражая свои несхожие взгляды – Ахматова и Цветаева громко заявили о своей лирической героине, которая открыто говорила о своих чувствах. Их сближала порывистость и философичность, свойственное обеим сочетание женственности и мужества.
Конечно же они обе слышали друг о друге и читали стихи друг друга, их сравнивали коллеги-поэты. Но Ахматову в силу ее характера не так интересовала Цветаева, как самой Марине Ивановне была интересна Ахматова. В 1921 году Цветаева пишет Анне Андреевне: «Вы мой самый любимый поэт, я когда-то давным-давно — лет шесть тому назад — видела Вас во сне, — Вашу будущую книгу: темно-зеленую, сафьянную, с серебром, — “Словеса золотые”, — какое-то древнее колдовство, вроде молитвы (вернее — обратное!) — и — проснувшись — я знала, что Вы ее напишете». После этого сна Цветаева пишет первое стихотворение к Ахматовой. В строках, взятых мной эпиграфом, даже признается в любви ей.
Вас передашь одной
Ломаной черной линией.
Холод – в весельи, зной
В Вашем унынии.
Вся Ваша жизнь – озноб,
И завершится – чем она?
Облачный – темен – лоб
Юного демона.
Первый раз Цветаева узнала Ахматову через книгу «Вечер», в 1912 году: «О маленькой книжке Ахматовой можно написать десять томов – и ничего не прибавишь… Какой трудный соблазнительный подарок поэтам – Анна Ахматова». Восторженность Цветаевой сопутствовала восприятию Ахматовой всю жизнь. «Все стихи, бывшие, сущие и будущие, написаны одной женщиной — безымянной», – считала Цветаева. Поэтому она видела в Ахматовой родственную душу. Они обе испытали в своем творчестве огромное влияние А. С. Пушкина. У них были одни кумиры. Многие годы Марина Ивановна была влюблена в поэзию Ахматовой, покоренная созданным в своем воображении образом. Восьмилетняя Аля Эфрон, дочь, находившая в детстве под огромным влиянием своей матери – Цветаевой – писала Анне Андреевне, что читает Четки и Белую Стаю, а ее любимая вещь – «тот длинный стих о царевиче». Тут же, в письме, есть приписка Марины Ивановны: «Аля каждый вечер молится: “Пошли, Господи, царствия небесного Андерсену и Пушкину, – и царствия земного – Анне Ахматовой”». Такое преклонение перед талантом точно определяет иерархию между поэтами: Ахматова всегда была для Цветаевой старшей. Летом 1916 г. Цветаева пишет цикл « Стихи к Ахматовой » – одиннадцать стихотворений к «царскосельской музе».
О, Муза плача, прекраснейшая из муз!
О ты, шальное исчадие ночи белой!..
…Анна Ахматова! —
Это имя — огромный вздох,
И в глубь он падает, которая безымянна.
Мы коронованы тем, что одну с тобой
Мы землю топчем, что небо над нами — то же!
…Златоустой Анне — всея Руси
Искупительному глаголу —
Ветер, голос мой донеси…
Цветаева посвящает Ахматовой сборник «Версты» (1922). «Соревнование в каком-то смысле у меня с Ахматовой – было, но не “сделать лучше нее”, а -лучше нельзя, и это лучше нельзя – положить к ногам…», – говорила Марина Ивановна. Мандельштам свидетельствовал, что Ахматова носила рукописные стихи Цветаевой в сумочке «так долго, что одни складки и трещины остались». «Марина поэт лучше меня», – сказала она в 1965 году И. Берлину.
У них была единственная встреча, в июне 1941 году у В. Е. Ардова. Марина Ивановна всегда жила в ее ожидании. Цветаева при встрече говорила о своей судьбе, а также о том, что в стихах все сбывается. Ардов вспоминает, что встреча была без церемоний, волнительная: поэты пожали друг другу руки, а когда Цветаева уходила, Ахматова перекрестила ее. По большому счету эта встреча была не-встречей, разочаровавшей поэтов. От нее обе ожидали большего, но, видимо, и обе перегорели, и время было не самое лучшее – Цветаева вернулась на родину, где лишились свободы ее дочь и муж, и уже через год покончила с собой.
До этой встречи Ахматова пишет стихотворение «Поздний ответ» (на давнее посвящение), но Цветаевой оно неизвестно. В нем Анна Андреевна поднимает тему двойничества с Цветаевой, называет ее своей неизменной спутницей. Если стихами Цветаевой к Ахматовой была отмечена первая половина творческого пути Марины Ивановны, то Ахматова обращается в своей поэзии к Цветаевой в позднем творчестве.
Темная свежая ветвь бузины…
Словно письмо от Марины…
…Мы сегодня с тобою, Марина,
По столице полночной идем.
А за нами таких миллионы,
И безмолвнее шествия нет…
А вокруг погребальные звоны
Да московские дикие стоны
Вьюги, наш заметающий след.
…Как той, другой – страдалице Марине,
Придется мне напиться пустотой.
Выросшая Аля – Ариадна Эфрон – судила так: «Марина Цветаева была безмерна, Анна Ахматова — гармонична… безмерность одной принимала (и любила) гармоничность другой, ну, а гармоничность не способна воспринимать безмерность». При всей своей непохожести эти две женщины были – поэтами, и каждая знала цену дара другой. «Юность всегда отдает предпочтение Цветаевой, но с годами, со зрелостью, взоры (и души и сердца) все чаще и увереннее обращаются к Ахматовой. Наше счастье состоит в том, что у нас есть и та и другая», – говорит поэт В. А. Солоухин. Эти два столпа русской поэзии в их единстве показывают значимость женской поэзии в эпоху серебряного века, ее уникальность и неповторимость.
Муза ушла по дороге…
Я, глядя ей вслед, молчала,
Я любила ее одну.
А в небе заря стояла.
Как ворота в ее страну.
А. Ахматова
Анна Андреевна Ахматова — большой и серьезный поэт, принесшая в литературу “поэтику женских волнений и мужских обаяний”. В своем творчестве она коснулась всех традиционных тем классической поэзии, но привнесла в них свое неповторимое звучание, обаяние своей необыкновенно тонкой натуры.
Достаточно традиционна для русской поэзии тема Музы, не обошла ее и Анна Андреевна. Для нее это и божественная покровительница, и родная сестра, близкая подруга — много ликов у Музы Ахматовой. Но всегда это очень интимные переживания, нет в отношении Анны Андреевны к своей героине легкого пренебрежения или панибратства, а всегда — восхищение, граничащее с поклонением высшему существу.
Когда я ночью жду ее прихода,
Жизнь, кажется, висит на волоске.
Что почести, что юность, что свобода
Пред милой гостьей с дудочкой в руке.
И вот вошла. Откинув покрывало.
Внимательно взглянула на меня.
Ей говорю: “Ты ль Данту диктовала
Страницы Ада?” Отвечает: “Я”.
У Музы Ахматовой нет соперниц, это то Божество, перед которым все отступают, давая ей дорогу. Анна Андреевна не только благоговеет перед своей вдохновительницей и покровительницей, но “смеет” с ней беседовать. В этом я вижу возвышенность самой Ахматовой, у которой почти не было периода ученичества в творчестве. Она ярко, широко и смело шагнула в русскую поэзию, не оробев перед великими предшественниками и современниками по “цеху поэтов”.
Я улыбаться перестала.
Морозный ветер губы студит,
Одной надеждой меньше стало.
Одною песней больше будет.
И эту песню я невольно
Отдам на смех и поруганье.
Затем, что нестерпимо больно
Душе любовное молчанье.
О чем бы ни писала Анна Андреевна, во всем онаоригинальна и уникальна. Нет в ее стихах традиционных для женской поэзии слезливости и приниженности перед высшим существом — мужчиной, скорее наблюдается обратное явление. Рядом с прекрасной и порой трагической героиней не оказывается достойного героя, сумевшего оценить ее высокую и трепетную душу. Много слез и драматизма в лирике Ахматовой, но всегда это высокие и чистые переживания и чувства, нет в них повседневной суеты и обыденности. Она небожительница, временно спустившаяся на землю, чтобы осветить ее своей добротой, любовью и лаской. Именно поэтому очень часто в свои (подруги и собеседницы Анна Андреевна “приглашает” Музу…
…Веселой Музы нрав не узнаю:
Она глядит и слова не проронит,
А голову в веночке темном клонит,
Изнеможенная, на грудь мою.
И только совесть с каждым днем страшней
Беснуется: великой хочет дани,
Закрыв лицо, я отвечала ей…
Но больше нет ни слез, ни оправданий.
Вот такое отношение к жизни и творчеству, когда все вычерпано до капельки, отдано людям, характерно для Ахматовой. Она живет лишь высокими помыслами и переживаниями. Кажется, еще мгновение и порвется что-то, удерживающее ее героиню от смерти. Эти запредельные чувства и переживания характерны и для самой Ахматовой. А иначе и жить не стоит, если все вполсилы, вполвздоха. И у читателей захватывает дух от такой поэзии, кружится голова, а так, наверное, и должно быть, иначе зачем человеку даны эмоции.
О, знала ль я, когда в одежде белой
Входила Муза в тесный мой приют,
Что к лире, навсегда окаменелой,
Мои живые руки припадут.
О, знала ль я, когда неслась, играя.
Моей любви последняя гроза,
Что лучшему из юношей, рыдая,
Закрою я орлиные глаза…
Талант вел по жизни эту великую женщину, чтобы она сумела передать божественными звуками пережитое, научить нас, ее читателей, ценить даже самые горькие страницы жизни, воспринимать их как Божье провидение. Вечным завещанием звучат для меня строки Анны Андреевны, оставшейся, несмотря ни на что, стойкой и несгибаемой. Но сущий вздор, что я живу грустя
И что меня воспоминанье точит.
Нечасто я у памяти в гостях,
Да и она всегда меня морочит.
Добавил: nicks2011