Сочинение на тему общение это открытие других для себя и себя для других
3 варианта
Начнем с того, что же такое право. Право, оно и в Африке право. Право — один из видов регуляторов общественных отношений; в многотысячелетней истории юриспруденции не раз указывалось, что в вопросах о праве следует избегать универсальных определений, общепризнанного определения права не существует и в современной науке.
Дальше во вложении. =)
В РОССИИ ОЧЕНЬ ТРУДНО ОЦЕНИТЬ СИТУАЦИЮ С “ПРАВАМИ ЧЕЛОВЕКА”. Очень трудно оценить степень их соблюдаемости и масштаб нарушаемости. Если в обществе отсутствует общепринятое, консенсусное представление о “правах человека”, то, естественно, нет и общепринятого представления о том, что есть нарушение “прав человека”.[1] В современной России отсутствует всем понятная и для большинства приемлемая система моральной оценки “правочеловечности” общества и государства.
“Правозащитники” могут считать, что, избивая подследственных, сотрудники правоохранительных органов “применяют пытки” и массово нарушают “права человека”. С точки зрения западной, ООНовской парадигмы “прав человека”, где любое насилие, применяемое государственным должностным лицом в интересах получения признательных показаний – есть пытка, они, безусловно, правы. Но, с точки зрения российского обывателя, избиение обвиняемого в преступлении с целью добиться от него признания – это не пытка. Для многих граждан нашей страны бить (руками или резиновыми дубинками без применения изуверских инструментов) пойманного вора или хулигана, может быть, и нехорошо, но к пытке это не имеет никакого отношения. Пыткой в отношении задержанного, подследственного, заключенного и любого другого человека, скорее будет считаться не просто “заинтересованное государственное насилие”, а насилие изуверское, садистское. Слово “пытка” в современной России обозначает акт изуверской жестокости, безотносительно к тому, кто и в каких интересах его осуществляет: маньяк ради удовольствия или следователь, чтобы закрыть дело. Поэтому, когда “правозащитники”, рассказывая об обычном (неизуверском) избиении милиционерами задержанных или подследственных, говорят о “пытках” – широкая публика недоумевает и относится к таким высказываниям, как к “передергиванию”, “нагнетанию”, в лучшем случае, как к непониманию “правозащитниками” того, “как устроена жизнь”.
И наоборот. Судя по тому, как часто и с каким гражданским жаром произносилось словосочетание “права человека” во время “монетизационных бунтов” и недавних митингов за повышение пенсий – для значительной части населения именно низкий размер государственных пенсий, пособий и льгот является наиболее вопиющим и массовым видом нарушения “прав человека”. Однако для правозащитника, осознанно опирающегося на Всеобщую декларацию прав человека, конкретный размер пенсии и форма льгот причинно-следственно никак не связаны с правом человека на социальное обеспечение, так как, с точки зрения все той же ООНовской парадигмы прав человека, размер и форма государственной социальной помощи есть, прежде всего, вопрос экономических возможностей государства, демократического лоббирования соответствующих интересов, традиций и компетентности государственного управления и не может решаться исключительно на основе желания тех или иных граждан улучшить свое материальное положение за государственный счет.
Говоря о ситуации с “правами человека” в России, только в одном можно рассчитывать на общенациональное согласие: подавляющие большинство граждан нашей страны будут солидарны в том, что в России “права человека” нарушаются всегда, всюду, в массовом масштабе и в особо циничной форме. Но это согласие скорее из области представлений о странностях русского национального характера, о “загадочной русской душе”, для которой наяву нормальной жизни не бывает – только плохая или очень плохая…”.
РОССИЙСКОЕ ПРАВОЗАЩИТНОЕ СООБЩЕСТВО ПЕРЕЖИВАЕТ СИСТЕМНЫЙ КРИЗИС. Это утверждение стало уже общим местом в разговорах о “правах человека” в России. Речь, естественно, идет о кризисе в среде “профессиональных правозащитников”, тех, кто считает защиту “прав человека” своей профессией, миссией, делом жизни, о тех, кто связал свою жизнь со специализированными правозащитными организациями.
Сам кризис обсуждался не раз и многими. Однако совершенно не обсуждаются его общественные последствия. А в России тем временем сложилась парадоксальная ситуация: к “правозащитникам” у нас относятся хуже, чем к “правам человека”. Точнее, к “правам человека” широкая публика, естественно, относится хорошо, а к “профессиональным правозащитникам” все с большим недоверием и раздражением, о чем говорилось выше. В этом людском отношении, конечно, много путанного, мифического, даже инспирированного, но “правам человека” в России от этого не легче.
Такое специальное отношение к “правозащитникам” отражается, например, в современном российском кино и литературе. Точнее, отражается, не отражаясь. Казалось бы, борьба с произволом власти, служение людям, эксклюзивность и экзотичность деятельности, в конечном счете, явная заявка на героику – все это, при сегодняшней свободе в кино и литературе и дефиците новых героев, должно было обеспечить “правозащитникам” свое достойное место в мире художественных образов. Но персонажей-правозащитников почти нет в этом мире, а если изредка и появляются, то в канве явно негативного сюжетного промелька, эпизодика с кривой усмешкой автора. Тонкие души творцов чувствуют, что что-то в этом “гуманитарном шуме” не так: нет тепла жизни, нет правды больших человеколюбивых страстей – и проходят мимо.
Так или иначе, “правозащитники” не самые уважаемые люди в нашей стране, и уж точно не “герои нашего времени”, и это притом, что в основе “правозащитности” всегда лежало миссионерство, подвижничество.
Так не раз бывало в истории церквей и религий. Служители культа, становясь рабами непосильно высокой миссии, не справлялись с ней. Общество не прощало жрецам, священникам, попам обычных человеческих слабостей, мирской суеты по поводу власти и денег. Соответствие облика служителей культа высоте их помыслов всегда было на строгом контроле в народе. Служители Высокого должны быть “выше среднего” или, по крайней мере, должны уметь скрывать свою “обычночеловечность” в величии своих обрядов, что так хорошо получается в развитых древних культах. Если носители высших смыслов не демонстрировали “больших поступков” или “большого стиля” простые смертные отворачивались от них: кто с презрением, кто с раздражением, кто с безразличием. Иногда это сказывалось на самой религии, вере, иногда – не очень. Не раз религия очищалась от компромата всплеском фундаментализма.
Современный кризис профессионального правозащитного сообщества в значительной мере был предопределен особенностями его формирования – некоторая искусственность и общественная неадекватность правозащитных новообразований первой половины 90-х годов. Слишком сильным был “субъективный фактор” в лице наших диссидентов, выстрадавших и заслуживших миссию на поверхности жизни, и их искренних соратников из западных гуманитарных организаций. В итоге получилось так, что у правозащитных организаций, созданных совместными усилиями тех и других в 90-х годах, отсутствовала своего рода “гражданская легитимность” в виде массового общественного спроса на правозащитную деятельность западного типа (юридизация правозащиты, акцент на защите прав маргинальных меньшинств, опора на международные институты, воинственная толерантность и т.д.). Спрос на такую правозащиту отсутствовал или был зачаточным. Не содействовал “гражданской легитимности” постсоветской правозащиты и воинственный либерализм лидеров правозащитного сообщества, их связь с “без вины виноватыми”, “демократами”, с вульгарной ельцинской демократией.
Несовпадение правозащитников с населением становилось все более заметным. Настолько заметным, что в 1996-1997 годах правозащитники массово “пошли в народ”, в “социалку”, что по-своему было верно, если бы дозировалось правозащитной миссией, жестко сопрягалось с гуманитарным (несоциальным) смыслом прав человека. Однако такая коррекция была слишком тонким механизмом для молодого правозащитного сообщества. В итоге, усилиями, прежде всего, провинциальных организаций борьба с государством за человеческое достоинство и свободу личности незаметно подменялась борьбой с государством за социальную справедливость. “Обретая корни”, массовая, низовая правозащита стремительно превращалась в “левозащиту”, в апологета новой “классовой борьбы”, где главными эксплуататорами становятся государство и олигархи.
Сегодня мы наблюдаем ценностное расслоение, своего рода “кентавризацию” традиционной российской правозащиты. На публичной поверхности и впереди сообщества – “ООНовская повестка дня” (Чечня, Ходорковский, “ученые-шпионы”, произвол ФСБ, пытки заключенных), а в глубине и сзади – глухая российская соцзащита (льготы ветеранов, плата за жилье, выплата пособий). Представители обоих слоев-половин российской правозащиты являются членами одних и тех же правозащитных организаций, сетей. Нередко один и тот же человек, в зависимости от ситуации, играет то одну роль, то другую. Что это: тактическая изощренность или стратегическая слабость – дело вкуса и точки зрения.
Имеет смысл упомянуть и еще об одном обстоятельстве, обусловившем многие особенности российской “профессиональной правозащиты”. В постсоветской России профессиональная правозащитная деятельность стала безопасной. Надрывное ожидание и хэппенинги репрессий (вроде административного задержания на несколько дней Льва Пономарева), подмена понятий (что только репрессиями не называют), навязывание роли “правозащитника” реальным, но правозащитно не мотивированным жертвам режима в лице “ученых-шпионов”, молодых радикалов и опальных олигархов – никого обмануть не могут. Факт остается фактом: деятельность самих профессиональных правозащитников в России – политически безопасна. Даже самая жесткая критика режима за нарушения прав человека не влечет за собой каких бы то ни было репрессий[2] со стороны режима – что замечательно. Однако это обстоятельство кардинально изменило и кадровый состав правозащитников, качество человеческого материала и саму правозащитную деятельность. Грешно об этом говорить, но государственные репрессии в советское время обеспечивали своего рода “естественный отбор” в среде диссидентов и, что не менее важно, придавали особую цену и обеспечивали выверенность каждому правозащитному слову, каждому обвинению в адрес режима. Репрессии “страховали” диссидентов от безответственности, поверхностности, легкомыслия. С перестройкой все изменилось до “наоборот”. Казалось бы, отсутствие “естественного отбора” должно было привести к ужесточению внутренних корпоративных ограничений на “входе” в правозащитное сообщество. Однако этого не произошло. Отсутствие в стране массового спроса на “ООНовскую правозащиту” и, соответственно, незначительный приток в сообщество новых людей не позволяли лидерам быть особенно разборчивыми при подборе соратников. Однако, возможно, в ближайшие годы вновь возрастет влияние внешнего фактора в лице стремительно формирующегося в России “темного гражданского общества” – праворадикальных организаций и субкультур.”
“…Особенности “ООНовского (“западного”, “североатлантического”) проекта прав человека”:
Привязанность прав человека к ООНовскому мироустройству. Нет ООН – нет ООНовских прав человека. В западной парадигме прав человека образца второй половины ХХ века ООН играет роль трансцендентного обоснования и источника прав человека. ООН с ее конвенциями, генеральными ассамблеями, гуманитарными миссиями так же величественна, непонятна, недоступна и “авторитетна” для “простого человека”, как Бог, Природа, “естественный закон” и прочие надчеловеческие источники предыдущих парадигм прав человека. ООН переживает глубочайший кризис – переживают кризис и ООНовские стандарты прав человека (раздвоение стандартов, публичный саботаж их исполнения, даже со стороны прежних апологетов).
Антропологический универсализм и проистекающий из него экспансионизм ООНовской парадигмы прав человека. Любое провозглашенное ООН право человека по определению считается универсальным для всех представителей вида Homo sapiens. Что дает “всем людям доброй воли” полное моральное право требовать их соблюдения по всей планете. Еще никогда в истории человечества политики не имели такого добропорядочного повода вмешиваться в дела других стран. При этом у “мирового сообщества” всякий раз не доходят руки до предотвращения настоящих “правочеловечных” катастроф (достаточно вспомнить кампучийский и угандийский геноцид).
Юридизм (правовой позитивизм). Права человека в ООНовской парадигме – это, прежде всего, правовые нормы, нормы позитивного права. Есть законы о правах человека – есть права человека. Нет законов – нет прав человека. ООНовская гуманитарная бюрократия забыла об естественности прав человека. Ведь естественность прав человека опрокидывает идею универсальности.
Сверхполитизация ООНовских прав человека. Политики быстро оценили экспансионистский потенциал “универсальных прав человека”. Гуманитарная концепция прав человека стала обоснованием многих политических доктрин, поводом для блокад, революций, интервенций.
Привязанность прав человека к государству. Негативное и позитивное огосударствление “ООНовских прав человека”. Права человека и защищают человеческое достоинство только от государства, и реализуются только через государство (и через квазигосударственные институты самой ООН). Иных форм публичной власти, иных источников угрозы человеческому достоинству, иных инструментов обеспечения прав человека для “ООНовской парадигмы” не существует. В итоге отвечающее за права человека государство – апофеоз двойных стандартов.
Идеологическая привязанность ООНовской парадигмы прав человека к либерализму. В то время как либерально-социалистический способ объяснения общества с каждым днем теряет свою актуальность.
Общественная роль прав человека в конце ХХ – начале XXI века была политически гипертрофирована, извращена. Естественные общественные конвенции в защиту человеческого достоинства были переформатированы в политические доктрины, “приватизированы” международными бюрократическими институтами, опредмечены, отчуждены в “гуманитарных интервенциях” и “оранжевых революциях”.
Зачем же человеку общаться?
Очень немаловажную роль играет общение в жизни каждого индивида. С его помощью люди узнают много нового и интересного. Оно также помогает людям лучше взаимодействовать друг с другом. С помощью общения люди могут дарить эмоции друг другу.
Из курса обществознания мы знаем, что общение это обмен информацией между людьми. Общение бывает в устной или письменной форме. Существует несколько классификаций человеческого общения: так общение может быть как деловым, так и дружеским, как вербальным, так и невербальным, как личным, так и опосредованным, доминантным и т.д.
Есть замечательное выражение: “общение – это открытие других для себя и себя для других”. Тем самым человек с помощью общения узнает другого человека и одновременно сам открывается для него.
Существует несколько золотых правил успешного общения:
а) любите общаться с другим человеком;
б) будьте вежливыми и приветливыми;
в) почаще называйте имя собеседника;
г) внимательно его слушайте;
д) затрагивайте только те темы, которые будут интересны вам обоим;
Проблема исследования сущности общения затрагивает сегодня множество сфер жизни. Ею занимаются и экономисты, и экономисты, психологи, педагоги, политики, философы и многие другие. Ведь без общения не было бы и общества.
Пояснение.1. Задание является альтернативным, то есть необходимо выбрать одно высказывание из пяти, выписать цитату и ее номер, прежде чем приступить к написанию мини-сочинения. На что следует обратить внимание:1.1. Раздел обществознания, в контексте которого дано высказывание. Именно от него зависит сфера, в которой приводится аргументации, используемые обществоведческие понятия и т. д.1.2. Смысл высказывания должен быть полностью понятен учащемуся. Если он раскрывается неверно, мини-сочинение не читается за К1 (первый критерий) выставляется 0 баллов и само мини-сочинение не оценивается. 2. Структура мини-сочинения:2.1. Необходимо объяснить смысл высказывания. В данной части необходимо выделить ключевую идею или идеи высказывания. (К1, макс. 1 балл) Не допускается:подмена смысла высказывания рассуждениями общего характера («домашней заготовкой»), не отражающими специфики предложенного высказывания; прямой пересказ, перефразирование приведённого высказывания или последовательное объяснение каждого слова в высказывании без объяснения смысла высказывания в целом.2.2. Необходимо на теоретическом уровне раскрыть каждый аспект основной идеи или идей авторского высказывания. Необходимые элементы:2.2.1. Использование ключевых для основной идеи или идей высказывания обществоведческих понятий, их объяснение, а также теоретических положений, раскрывающих идею или идеи высказывания. Важно, чтобы они соответствовали разделу обществознания, в котором дано высказывание. (К2, макс. 2 балла).2.2.2. В контексте хотя бы одной выделенной идеи с опорой на корректное(-ые) объяснение(-я) ключевого(-ых) понятия(-й), теоретические положения приведены связанные между собой последовательные и непротиворечивые рассуждения, на основе которых сформулирован обоснованный и достоверный с точки зрения научного обществознания вывод (К3, макс. 1 балл).2.3. Необходимо привести не менее двух примеров из разных сфер, которые будут подкреплять теоретическую аргументацию. (К4, макс 2 балла) Необходимые элементы:2.3.1. Использовать примеры из разных источников. В качестве источников могут использоваться факты общественной жизни (в том числе по сообщениям СМИ), личного социального опыта (включая в том числе прочитанные книги, просмотренные кинофильмы), материалы учебных предметов (истории, географии и др.). Примеры из разных учебных предметов рассматриваются в качестве примеров из различных источников.2.3.2. Каждый пример должен на практике отражать теоретические положения аргументов. 3. При написании мини-сочинения, важно помнить:3.1. В структуре необходимо избегать внутренней противоречивости.3.2. Каждая часть должна органически входить в структуру мини-сочинения (аргументация соответствует аспектам проблемы, обозначенным в объяснении высказывания, а фактические примеры иллюстрируют теоретические аргументы).3.3. Необходимо избегать обыденного языка.3.4. Необходимо избегать грубых грамматических ошибок, особенно, в обществоведческой и иной предметной терминологии. 3.5. Наличие ошибочных, с точки зрения научного обществознания, а также смысловых и фактических ошибок ведет к снижению баллов по К2 и/или К4, в зависимости от характера ошибки.
Начнем с того, что же такое право. Право, оно и в Африке право.
Право — один из видов регуляторов общественных отношений; в многотысячелетней истории юриспруденции не раз указывалось, что в вопросах о праве следует избегать универсальных определений, общепризнанного определения права не существует и в современной науке.
Дальше во вложении. =)
В РОССИИ ОЧЕНЬ ТРУДНО ОЦЕНИТЬ СИТУАЦИЮ С “ПРАВАМИ ЧЕЛОВЕКА”. Очень трудно оценить степень их соблюдаемости и масштаб нарушаемости. Если в обществе отсутствует общепринятое, консенсусное представление о “правах человека”, то, естественно, нет и общепринятого представления о том, что есть нарушение “прав человека”.[1] В современной России отсутствует всем понятная и для большинства приемлемая система моральной оценки “правочеловечности” общества и государства.
“Правозащитники” могут считать, что, избивая подследственных, сотрудники правоохранительных органов “применяют пытки” и массово нарушают “права человека”. С точки зрения западной, ООНовской парадигмы “прав человека”, где любое насилие, применяемое государственным должностным лицом в интересах получения признательных показаний – есть пытка, они, безусловно, правы. Но, с точки зрения российского обывателя, избиение обвиняемого в преступлении с целью добиться от него признания – это не пытка. Для многих граждан нашей страны бить (руками или резиновыми дубинками без применения изуверских инструментов) пойманного вора или хулигана, может быть, и нехорошо, но к пытке это не имеет никакого отношения. Пыткой в отношении задержанного, подследственного, заключенного и любого другого человека, скорее будет считаться не просто “заинтересованное государственное насилие”, а насилие изуверское, садистское. Слово “пытка” в современной России обозначает акт изуверской жестокости, безотносительно к тому, кто и в каких интересах его осуществляет: маньяк ради удовольствия или следователь, чтобы закрыть дело. Поэтому, когда “правозащитники”, рассказывая об обычном (неизуверском) избиении милиционерами задержанных или подследственных, говорят о “пытках” – широкая публика недоумевает и относится к таким высказываниям, как к “передергиванию”, “нагнетанию”, в лучшем случае, как к непониманию “правозащитниками” того, “как устроена жизнь”.
И наоборот. Судя по тому, как часто и с каким гражданским жаром произносилось словосочетание “права человека” во время “монетизационных бунтов” и недавних митингов за повышение пенсий – для значительной части населения именно низкий размер государственных пенсий, пособий и льгот является наиболее вопиющим и массовым видом нарушения “прав человека”. Однако для правозащитника, осознанно опирающегося на Всеобщую декларацию прав человека, конкретный размер пенсии и форма льгот причинно-следственно никак не связаны с правом человека на социальное обеспечение, так как, с точки зрения все той же ООНовской парадигмы прав человека, размер и форма государственной социальной помощи есть, прежде всего, вопрос экономических возможностей государства, демократического лоббирования соответствующих интересов, традиций и компетентности государственного управления и не может решаться исключительно на основе желания тех или иных граждан улучшить свое материальное положение за государственный счет.
Говоря о ситуации с “правами человека” в России, только в одном можно рассчитывать на общенациональное согласие: подавляющие большинство граждан нашей страны будут солидарны в том, что в России “права человека” нарушаются всегда, всюду, в массовом масштабе и в особо циничной форме. Но это согласие скорее из области представлений о странностях русского национального характера, о “загадочной русской душе”, для которой наяву нормальной жизни не бывает – только плохая или очень плохая…”.
РОССИЙСКОЕ ПРАВОЗАЩИТНОЕ СООБЩЕСТВО ПЕРЕЖИВАЕТ СИСТЕМНЫЙ КРИЗИС. Это утверждение стало уже общим местом в разговорах о “правах человека” в России. Речь, естественно, идет о кризисе в среде “профессиональных правозащитников”, тех, кто считает защиту “прав человека” своей профессией, миссией, делом жизни, о тех, кто связал свою жизнь со специализированными правозащитными организациями.
Сам кризис обсуждался не раз и многими. Однако совершенно не обсуждаются его общественные последствия. А в России тем временем сложилась парадоксальная ситуация: к “правозащитникам” у нас относятся хуже, чем к “правам человека”. Точнее, к “правам человека” широкая публика, естественно, относится хорошо, а к “профессиональным правозащитникам” все с большим недоверием и раздражением, о чем говорилось выше. В этом людском отношении, конечно, много путанного, мифического, даже инспирированного, но “правам человека” в России от этого не легче.
Такое специальное отношение к “правозащитникам” отражается, например, в современном российском кино и литературе. Точнее, отражается, не отражаясь. Казалось бы, борьба с произволом власти, служение людям, эксклюзивность и экзотичность деятельности, в конечном счете, явная заявка на героику – все это, при сегодняшней свободе в кино и литературе и дефиците новых героев, должно было обеспечить “правозащитникам” свое достойное место в мире художественных образов. Но персонажей-правозащитников почти нет в этом мире, а если изредка и появляются, то в канве явно негативного сюжетного промелька, эпизодика с кривой усмешкой автора. Тонкие души творцов чувствуют, что что-то в этом “гуманитарном шуме” не так: нет тепла жизни, нет правды больших человеколюбивых страстей – и проходят мимо.
Так или иначе, “правозащитники” не самые уважаемые люди в нашей стране, и уж точно не “герои нашего времени”, и это притом, что в основе “правозащитности” всегда лежало миссионерство, подвижничество.
Так не раз бывало в истории церквей и религий. Служители культа, становясь рабами непосильно высокой миссии, не справлялись с ней. Общество не прощало жрецам, священникам, попам обычных человеческих слабостей, мирской суеты по поводу власти и денег. Соответствие облика служителей культа высоте их помыслов всегда было на строгом контроле в народе. Служители Высокого должны быть “выше среднего” или, по крайней мере, должны уметь скрывать свою “обычночеловечность” в величии своих обрядов, что так хорошо получается в развитых древних культах. Если носители высших смыслов не демонстрировали “больших поступков” или “большого стиля” простые смертные отворачивались от них: кто с презрением, кто с раздражением, кто с безразличием. Иногда это сказывалось на самой религии, вере, иногда – не очень. Не раз религия очищалась от компромата всплеском фундаментализма.
Современный кризис профессионального правозащитного сообщества в значительной мере был предопределен особенностями его формирования – некоторая искусственность и общественная неадекватность правозащитных новообразований первой половины 90-х годов. Слишком сильным был “субъективный фактор” в лице наших диссидентов, выстрадавших и заслуживших миссию на поверхности жизни, и их искренних соратников из западных гуманитарных организаций. В итоге получилось так, что у правозащитных организаций, созданных совместными усилиями тех и других в 90-х годах, отсутствовала своего рода “гражданская легитимность” в виде массового общественного спроса на правозащитную деятельность западного типа (юридизация правозащиты, акцент на защите прав маргинальных меньшинств, опора на международные институты, воинственная толерантность и т.д.). Спрос на такую правозащиту отсутствовал или был зачаточным. Не содействовал “гражданской легитимности” постсоветской правозащиты и воинственный либерализм лидеров правозащитного сообщества, их связь с “без вины виноватыми”, “демократами”, с вульгарной ельцинской демократией.
Несовпадение правозащитников с населением становилось все более заметным. Настолько заметным, что в 1996-1997 годах правозащитники массово “пошли в народ”, в “социалку”, что по-своему было верно, если бы дозировалось правозащитной миссией, жестко сопрягалось с гуманитарным (несоциальным) смыслом прав человека. Однако такая коррекция была слишком тонким механизмом для молодого правозащитного сообщества. В итоге, усилиями, прежде всего, провинциальных организаций борьба с государством за человеческое достоинство и свободу личности незаметно подменялась борьбой с государством за социальную справедливость. “Обретая корни”, массовая, низовая правозащита стремительно превращалась в “левозащиту”, в апологета новой “классовой борьбы”, где главными эксплуататорами становятся государство и олигархи.
Сегодня мы наблюдаем ценностное расслоение, своего рода “кентавризацию” традиционной российской правозащиты. На публичной поверхности и впереди сообщества – “ООНовская повестка дня” (Чечня, Ходорковский, “ученые-шпионы”, произвол ФСБ, пытки заключенных), а в глубине и сзади – глухая российская соцзащита (льготы ветеранов, плата за жилье, выплата пособий). Представители обоих слоев-половин российской правозащиты являются членами одних и тех же правозащитных организаций, сетей. Нередко один и тот же человек, в зависимости от ситуации, играет то одну роль, то другую. Что это: тактическая изощренность или стратегическая слабость – дело вкуса и точки зрения.
Имеет смысл упомянуть и еще об одном обстоятельстве, обусловившем многие особенности российской “профессиональной правозащиты”. В постсоветской России профессиональная правозащитная деятельность стала безопасной. Надрывное ожидание и хэппенинги репрессий (вроде административного задержания на несколько дней Льва Пономарева), подмена понятий (что только репрессиями не называют), навязывание роли “правозащитника” реальным, но правозащитно не мотивированным жертвам режима в лице “ученых-шпионов”, молодых радикалов и опальных олигархов – никого обмануть не могут. Факт остается фактом: деятельность самих профессиональных правозащитников в России – политически безопасна. Даже самая жесткая критика режима за нарушения прав человека не влечет за собой каких бы то ни было репрессий[2] со стороны режима – что замечательно. Однако это обстоятельство кардинально изменило и кадровый состав правозащитников, качество человеческого материала и саму правозащитную деятельность. Грешно об этом говорить, но государственные репрессии в советское время обеспечивали своего рода “естественный отбор” в среде диссидентов и, что не менее важно, придавали особую цену и обеспечивали выверенность каждому правозащитному слову, каждому обвинению в адрес режима. Репрессии “страховали” диссидентов от безответственности, поверхностности, легкомыслия. С перестройкой все изменилось до “наоборот”. Казалось бы, отсутствие “естественного отбора” должно было привести к ужесточению внутренних корпоративных ограничений на “входе” в правозащитное сообщество. Однако этого не произошло. Отсутствие в стране массового спроса на “ООНовскую правозащиту” и, соответственно, незначительный приток в сообщество новых людей не позволяли лидерам быть особенно разборчивыми при подборе соратников. Однако, возможно, в ближайшие годы вновь возрастет влияние внешнего фактора в лице стремительно формирующегося в России “темного гражданского общества” – праворадикальных организаций и субкультур.”
“…Особенности “ООНовского (“западного”, “североатлантического”) проекта прав человека”:
Привязанность прав человека к ООНовскому мироустройству. Нет ООН – нет ООНовских прав человека. В западной парадигме прав человека образца второй половины ХХ века ООН играет роль трансцендентного обоснования и источника прав человека. ООН с ее конвенциями, генеральными ассамблеями, гуманитарными миссиями так же величественна, непонятна, недоступна и “авторитетна” для “простого человека”, как Бог, Природа, “естественный закон” и прочие надчеловеческие источники предыдущих парадигм прав человека. ООН переживает глубочайший кризис – переживают кризис и ООНовские стандарты прав человека (раздвоение стандартов, публичный саботаж их исполнения, даже со стороны прежних апологетов).
Антропологический универсализм и проистекающий из него экспансионизм ООНовской парадигмы прав человека. Любое провозглашенное ООН право человека по определению считается универсальным для всех представителей вида Homo sapiens. Что дает “всем людям доброй воли” полное моральное право требовать их соблюдения по всей планете. Еще никогда в истории человечества политики не имели такого добропорядочного повода вмешиваться в дела других стран. При этом у “мирового сообщества” всякий раз не доходят руки до предотвращения настоящих “правочеловечных” катастроф (достаточно вспомнить кампучийский и угандийский геноцид).
Юридизм (правовой позитивизм). Права человека в ООНовской парадигме – это, прежде всего, правовые нормы, нормы позитивного права. Есть законы о правах человека – есть права человека. Нет законов – нет прав человека. ООНовская гуманитарная бюрократия забыла об естественности прав человека. Ведь естественность прав человека опрокидывает идею универсальности.
Сверхполитизация ООНовских прав человека. Политики быстро оценили экспансионистский потенциал “универсальных прав человека”. Гуманитарная концепция прав человека стала обоснованием многих политических доктрин, поводом для блокад, революций, интервенций.
Привязанность прав человека к государству. Негативное и позитивное огосударствление “ООНовских прав человека”. Права человека и защищают человеческое достоинство только от государства, и реализуются только через государство (и через квазигосударственные институты самой ООН). Иных форм публичной власти, иных источников угрозы человеческому достоинству, иных инструментов обеспечения прав человека для “ООНовской парадигмы” не существует. В итоге отвечающее за права человека государство – апофеоз двойных стандартов.
Идеологическая привязанность ООНовской парадигмы прав человека к либерализму. В то время как либерально-социалистический способ объяснения общества с каждым днем теряет свою актуальность.
Общественная роль прав человека в конце ХХ – начале XXI века была политически гипертрофирована, извращена. Естественные общественные конвенции в защиту человеческого достоинства были переформатированы в политические доктрины, “приватизированы” международными бюрократическими институтами, опредмечены, отчуждены в “гуманитарных интервенциях” и “оранжевых революциях”.
Зачем же человеку общаться?
Очень немаловажную роль играет общение в жизни каждого индивида. С его помощью люди узнают много нового и интересного. Оно также помогает людям лучше взаимодействовать друг с другом. С помощью общения люди могут дарить эмоции друг другу.
Из курса обществознания мы знаем, что общение это обмен информацией между людьми. Общение бывает в устной или письменной форме. Существует несколько классификаций человеческого общения: так общение может быть как деловым, так и дружеским, как вербальным, так и невербальным, как личным, так и опосредованным, доминантным и т.д.
Есть замечательное выражение: “общение – это открытие других для себя и себя для других”. Тем самым человек с помощью общения узнает другого человека и одновременно сам открывается для него.
Существует несколько золотых правил успешного общения:
а) любите общаться с другим человеком;
б) будьте вежливыми и приветливыми;
в) почаще называйте имя собеседника;
г) внимательно его слушайте;
д) затрагивайте только те темы, которые будут интересны вам обоим;
Проблема исследования сущности общения затрагивает сегодня множество сфер жизни. Ею занимаются и экономисты, и экономисты, психологи, педагоги, политики, философы и многие другие. Ведь без общения не было бы и общества.
Пояснение.1. Задание является альтернативным, то есть необходимо выбрать одно высказывание из пяти, выписать цитату и ее номер, прежде чем приступить к написанию мини-сочинения. На что следует обратить внимание:1.1. Раздел обществознания, в контексте которого дано высказывание. Именно от него зависит сфера, в которой приводится аргументации, используемые обществоведческие понятия и т. д.1.2. Смысл высказывания должен быть полностью понятен учащемуся. Если он раскрывается неверно, мини-сочинение не читается за К1 (первый критерий) выставляется 0 баллов и само мини-сочинение не оценивается.
2. Структура мини-сочинения:2.1. Необходимо объяснить смысл высказывания. В данной части необходимо выделить ключевую идею или идеи высказывания. (К1, макс. 1 балл) Не допускается: подмена смысла высказывания рассуждениями общего характера («домашней заготовкой»), не отражающими специфики предложенного высказывания; прямой пересказ, перефразирование приведённого высказывания или последовательное объяснение каждого слова в высказывании без объяснения смысла высказывания в целом.2.2. Необходимо на теоретическом уровне раскрыть каждый аспект основной идеи или идей авторского высказывания. Необходимые элементы:2.2.1. Использование ключевых для основной идеи или идей высказывания обществоведческих понятий, их объяснение, а также теоретических положений, раскрывающих идею или идеи высказывания. Важно, чтобы они соответствовали разделу обществознания, в котором дано высказывание. (К2, макс. 2 балла).2.2.2. В контексте хотя бы одной выделенной идеи с опорой на корректное(-ые) объяснение(-я) ключевого(-ых) понятия(-й), теоретические положения приведены связанные между собой последовательные и непротиворечивые рассуждения, на основе которых сформулирован обоснованный и достоверный с точки зрения научного обществознания вывод (К3, макс. 1 балл).2.3. Необходимо привести не менее двух примеров из разных сфер, которые будут подкреплять теоретическую аргументацию. (К4, макс 2 балла) Необходимые элементы:2.3.1. Использовать примеры из разных источников. В качестве источников могут использоваться факты общественной жизни (в том числе по сообщениям СМИ), личного социального опыта (включая в том числе прочитанные книги, просмотренные кинофильмы), материалы учебных предметов (истории, географии и др.). Примеры из разных учебных предметов рассматриваются в качестве примеров из различных источников.2.3.2. Каждый пример должен на практике отражать теоретические положения аргументов.
3. При написании мини-сочинения, важно помнить:3.1. В структуре необходимо избегать внутренней противоречивости.3.2. Каждая часть должна органически входить в структуру мини-сочинения (аргументация соответствует аспектам проблемы, обозначенным в объяснении высказывания, а фактические примеры иллюстрируют теоретические аргументы).3.3. Необходимо избегать обыденного языка.3.4. Необходимо избегать грубых грамматических ошибок, особенно, в обществоведческой и иной предметной терминологии. 3.5. Наличие ошибочных, с точки зрения научного обществознания, а также смысловых и фактических ошибок ведет к снижению баллов по К2 и/или К4, в зависимости от характера ошибки.