Сочинение на тему он был великим учителем жизни куинджи
10 вариантов
…Мощный Куинджи был не только великим художником, но также был и великим Учителем жизни. Его частная жизнь была необычна, уединённа, и только ближайшие его ученики знали глубины души его. Ровно в полдень он восходил на крышу дома своего, и, как только гремела полуденная крепостная пушка, тысячи птиц собирались вокруг него. Он кормил их из своих рук, этих бесчисленных друзей своих, голубей, воробьёв, ворон, галок, ласточек. Казалось, все птицы столицы слетались к нему и покрывали его плечи, руки и голову. Он говорил мне: «Подойди ближе, я скажу им, чтобы они не боялись тебя». Незабываемо было зрелище этого седого, улыбающегося человека, покрытого щебечущими пташками, — оно останется среди самых дорогих воспоминаний. Перед нами было одно из чудес природы, мы свидетельствовали, как малые пташки сидели рядом с воронами и те не вредили меньшим собратьям.
Одна из обычных радостей Куинджи была помогать бедным — так, чтобы они не знали, откуда пришло благодеяние. Куинджи, посылая денежную помощь бедным, добавлял: «Только не говорите, от кого».
Неповторяема была вся жизнь его. Простой крымский пастушок, он сделался одним из самых прославленных наших художников исключительно благодаря своему дарованию. Излишне говорить, что, конечно, всё своё богатство он завещал народу на художественные цели.
«Хоть в тюрьму посади, а всё же художник художником станет», — говаривал мой учитель Куинджи. Но зато он же восклицал: «Если вас под стеклянным колпаком держать нужно, то и пропадайте скорей! Жизнь в недотрогах не нуждается!» Он-то понимал значение жизненной битвы, борьбы Света со тьмою.
Пришёл к Куинджи с этюдами служащий; художник похвалил его работы, но пришедший стал жаловаться: «Семья, служба мешают искусству». «Сколько вы часов на службе?» — спрашивает художник. «От десяти утра до пяти вечера». «А что вы делаете от четырёх до десяти?» «То есть как от четырёх?» «Именно от четырёх утра». «Но я сплю». «Значит, вы проспите всю жизнь. Когда я служил ретушёром в фотографии, работа продолжалась от десяти до шести, но зато всё утро от четырёх до девяти было в моём распоряжении. А чтобы стать художником, довольно и четырёх часов каждый день».
Так сказал маститый мастер Куинджи, который, начав от подпаска стада, трудом и развитием таланта занял почётное место в искусстве России. Не суровость, но знание жизни давало в нём ответы, полные осознания своей ответственности, полные осознания труда и творчества.
Помню, как после окончания Академии Художеств Общество Поощрения Художеств пригласило меня помощником редактора журнала. Мои товарищи возмутились возможностью такого совмещения и прочили конец искусству. Но Куинджи твёрдо указал принять назначение, говоря: «Занятый человек всё успеет, зрячий всё увидит, а слепому всё равно картин не писать».
Сорок лет прошло с тех пор, как ученики Куинджи разлетелись из мастерской его в Академии Художеств, но у каждого из нас живёт всё та же горячая любовь к Учителю жизни. В каждой статье об искусстве приходят на память всегда свежие заветы Учителя, уже более четверти века ушедшего от земли. Ещё в бытность нашу в Академии Щербов изобразил в карикатуре нашу мастерскую; для обстановки Щербов взял мою картину «Сходятся старцы», но карикатура лишь подчеркнула нашу общую любовь к Учителю. Когда же в 1896 году Президент Академии обвинил Куинджи в чрезмерном влиянии на учащихся и потребовал его ухода, то и все ученики Куинджи решили уйти вместе с Учителем. И до самой кончины Архипа Ивановича все мы оставались с ним в крепкой любви, в сердечном взаимопонимании и содружестве.
«…Чем выше наш Учитель, тем больше мы сами, ибо закон соответствия точен. Много жизненных примеров, подтверждающих этот закон, можно привести. Люблю пример, совершившийся на моих глазах. Куинджи был большим учителем, но лишь оценивший его ученик Н.К.Рерих стал сам велик. Те же ученики, которые не прочь были умалить его и за спиною даже назвать просто «Архипом», постепенно совершенно деградировали и сошли на нет» (Е.И.Рерих).
Куинджи однажды услышал, что ученики между собою называли его Архипом. Когда все собрались к чаепитию, он сказал, улыбаясь: «Если я для вас буду Архипкой, то кем же вы сами будете?» Учительство, подобное Гуру Индии, сказывалось в словах Архипа Ивановича.
Куинджи умел быть суровым, но никто не был таким трогательным. Произнеся жестокую критику о картине, он зачастую спешил вернуться с ободрением: «Впрочем, каждый может думать по-своему. Иначе искусство не росло бы».
Куинджи умел защитить неправо пострадавшего. Ученики Академии часто не знали, кто смело вставал на их защиту. «Не трогайте молодых!»
Однажды с Куинджи говорили о чудесах авиации. Он вздохнул: «Хорошо летать, прежде бы научиться по земле пройти». Он-то умел по земле ходить.
Прекрасную победу одерживал Куинджи, когда писал приволье русских степей, величавые струи Днепра, когда грезил о сиянии звёзд…
* Цитируются статьи Н.К.Рериха, письма Е.И.Рерих.
Архип Куинджи обожал птиц. Обычно немногословный, он часами мог говорить о голубях и сороках. Художник частенько лечил птицам перебитые крылья и лапки, и даже специально закупал для них зерно и хлеб. Он всерьез утверждал, что понимает язык птиц.
Вот что писал Н.К.Рерих, считавший себя учеником Архипа Ивановича, про отношение к птицам А.И.Куинджи в своей книге «Листы дневника», изданной в Гималаях в 1940 году:
«Мощный Куинджи был не только великим художником, но также был великим Учителем жизни. Его частная жизнь была необычна, уединена, и только ближайшие его ученики знали глубину души его. Ровно в полдень он всходил на крышу дома своего, и, как только гремела полуденная крепостная пушка, тысячи птиц собирались вокруг него. Он кормил их из своих рук, этих бесчисленных друзей своих: голубей, воробьёв, ворон, галок, ласточек. Казалось, все птицы столицы слетелись к нему и покрывали его плечи, руки и голову. Он говорил мне: «Подойди ближе, я скажу им, чтобы они не боялись тебя». Незабываемо было зрелище этого седого и улыбающегося человека, покрытого щебечущими пташками; оно останется среди самых дорогих воспоминаний… Одна из обычных радостей Куинджи была помогать бедным так, чтобы они не знали, откуда пришло это благодеяние. Неповторима была вся жизнь его…»
автор: Наталия Спирина
дата: На Восходе, 2002, № 6
Опубликовано: Н.Д. Спирина. ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ ТРУДОВ. Том 2. Отблески: 1994-2003 / Отблески-2002
«…Мощный Куинджи был не только великим художником, но также был и великим Учителем жизни. Его частная жизнь была необычна, уединённа, и только ближайшие его ученики знали глубины души его. Ровно в полдень он восходил на крышу дома своего, и, как только гремела полуденная крепостная пушка, тысячи птиц собирались вокруг него. Он кормил их из своих рук, этих бесчисленных друзей своих, голубей, воробьёв, ворон, галок, ласточек. Казалось, все птицы столицы слетались к нему и покрывали его плечи, руки и голову. Он говорил мне: “Подойди ближе, я скажу им, чтобы они не боялись тебя”. Незабываемо было зрелище этого седого, улыбающегося человека, покрытого щебечущими пташками, — оно останется среди самых дорогих воспоминаний. Перед нами было одно из чудес природы, мы свидетельствовали, как малые пташки сидели рядом с воронами и те не вредили меньшим собратьям».
«Одна из обычных радостей Куинджи была помогать бедным — так, чтобы они не знали, откуда пришло благодеяние. Куинджи, посылая денежную помощь бедным, добавлял: “Только не говорите, от кого”».
«Неповторяема была вся жизнь его. Простой крымский пастушок, он сделался одним из самых прославленных наших художников исключительно благодаря своему дарованию. Излишне говорить, что, конечно, всё своё богатство он завещал народу на художественные цели».
«”Хоть в тюрьму посади, а всё же художник художником станет”, — говаривал мой учитель Куинджи. Но зато он же восклицал: “Если вас под стеклянным колпаком держать нужно, то и пропадайте скорей! Жизнь в недотрогах не нуждается!” Он-то понимал значение жизненной битвы, борьбы Света со тьмою».
«Пришёл к Куинджи с этюдами служащий; художник похвалил его работы, но пришедший стал жаловаться: “Семья, служба мешают искусству”. “Сколько вы часов на службе?” — спрашивает художник. “От десяти утра до пяти вечера”. “А что вы делаете от четырёх до десяти?” “То есть как от четырёх?” “Именно от четырёх утра”. “Но я сплю”. “Значит, вы проспите всю жизнь. Когда я служил ретушёром в фотографии, работа продолжалась от десяти до шести, но зато все утро от четырёх до девяти было в моём распоряжении. А чтобы стать художником, довольно и четырёх часов каждый день”.
Так сказал маститый мастер Куинджи, который, начав от подпаска стада, трудом и развитием таланта занял почётное место в искусстве России. Не суровость, но знание жизни давало в нём ответы, полные осознания своей ответственности, полные осознания труда и творчества».
«Помню, как после окончания Академии Художеств Общество Поощрения Художеств пригласило меня помощником редактора журнала. Мои товарищи возмутились возможностью такого совмещения и прочили конец искусству. Но Куинджи твёрдо указал принять назначение, говоря: “Занятый человек всё успеет, зрячий всё увидит, а слепому всё равно картин не писать”».
«Сорок лет прошло с тех пор, как ученики Куинджи разлетелись из мастерской его в Академии Художеств, но у каждого из нас живёт всё та же горячая любовь к Учителю жизни. В каждой статье об искусстве приходят на память всегда свежие заветы Учителя, уже более четверти века ушедшего от земли. Ещё в бытность нашу в Академии Щербов изобразил в карикатуре нашу мастерскую; для обстановки Щербов взял мою картину “Сходятся старцы”, но карикатура лишь подчеркнула нашу общую любовь к Учителю. Когда же в 1896 году Президент Академии обвинил Куинджи в чрезмерном влиянии на учащихся и потребовал его ухода, то и все ученики Куинджи решили уйти вместе с Учителем. И до самой кончины Архипа Ивановича все мы оставались с ним в крепкой любви, в сердечном взаимопонимании и содружестве».
«…Чем выше наш Учитель, тем больше мы сами, ибо закон соответствия точен. Много жизненных примеров, подтверждающих этот закон, можно привести. Люблю пример, совершившийся на моих глазах. Куинджи был большим учителем, но лишь оценивший его ученик Н.К.[Рерих] стал сам велик. Те же ученики, которые не прочь были умалить его и за спиною даже назвать просто “Архипом”, постепенно совершенно деградировали и сошли на нет» (Е.И.Рерих).
«Куинджи однажды услышал, что ученики между собою называли его Архипом. Когда все собрались к чаепитию, он сказал, улыбаясь: “Если я для вас буду Архипкой, то кем же вы сами будете?” Учительство, подобное Гуру Индии, сказывалось в словах Архипа Ивановича».
«Куинджи умел быть суровым, но никто не был таким трогательным. Произнеся жестокую критику о картине, он зачастую спешил вернуться с ободрением: “Впрочем, каждый может думать по-своему. Иначе искусство не росло бы”».
«Куинджи умел защитить неправо пострадавшего. Ученики Академии часто не знали, кто смело вставал на их защиту. “Не трогайте молодых!”»
«Однажды с Куинджи говорили о чудесах авиации. Он вздохнул: “Хорошо летать, прежде бы научиться по земле пройти”. Он-то умел по земле ходить».
«Прекрасную победу одерживал Куинджи, когда писал приволье русских степей, величавые струи Днепра, когда грезил о сиянии звёзд…»
На Восходе, 2002, № 6
* Подборка составлена по статьям Н.К.Рериха и письмам Е.И.Рерих.
Назад в раздел : 2002
«…Мощный Куинджи был не только великим художником, но также был и великим Учителем жизни. Его частная жизнь была необычна, уединённа, и только ближайшие его ученики знали глубины души его. Ровно в полдень он восходил на крышу дома своего, и, как только гремела полуденная крепостная пушка, тысячи птиц собирались вокруг него. Он кормил их из своих рук, этих бесчисленных друзей своих, голубей, воробьёв, ворон, галок, ласточек. Казалось, все птицы столицы слетались к нему и покрывали его плечи, руки и голову. Он говорил мне: “Подойди ближе, я скажу им, чтобы они не боялись тебя”. Незабываемо было зрелище этого седого, улыбающегося человека, покрытого щебечущими пташками, — оно останется среди самых дорогих воспоминаний. Перед нами было одно из чудес природы, мы свидетельствовали, как малые пташки сидели рядом с воронами и те не вредили меньшим собратьям».
«Одна из обычных радостей Куинджи была помогать бедным — так, чтобы они не знали, откуда пришло благодеяние. Куинджи, посылая денежную помощь бедным, добавлял: “Только не говорите, от кого”».
«Неповторяема была вся жизнь его. Простой крымский пастушок, он сделался одним из самых прославленных наших художников исключительно благодаря своему дарованию. Излишне говорить, что, конечно, всё своё богатство он завещал народу на художественные цели».
«”Хоть в тюрьму посади, а всё же художник художником станет”, — говаривал мой учитель Куинджи. Но зато он же восклицал: “Если вас под стеклянным колпаком держать нужно, то и пропадайте скорей! Жизнь в недотрогах не нуждается!” Он-то понимал значение жизненной битвы, борьбы Света со тьмою».
«Пришёл к Куинджи с этюдами служащий; художник похвалил его работы, но пришедший стал жаловаться: “Семья, служба мешают искусству”. “Сколько вы часов на службе?” — спрашивает художник. “От десяти утра до пяти вечера”. “А что вы делаете от четырёх до десяти?” “То есть как от четырёх?” “Именно от четырёх утра”. “Но я сплю”. “Значит, вы проспите всю жизнь. Когда я служил ретушёром в фотографии, работа продолжалась от десяти до шести, но зато все утро от четырёх до девяти было в моём распоряжении. А чтобы стать художником, довольно и четырёх часов каждый день”.
Так сказал маститый мастер Куинджи, который, начав от подпаска стада, трудом и развитием таланта занял почётное место в искусстве России. Не суровость, но знание жизни давало в нём ответы, полные осознания своей ответственности, полные осознания труда и творчества».
«Помню, как после окончания Академии Художеств Общество Поощрения Художеств пригласило меня помощником редактора журнала. Мои товарищи возмутились возможностью такого совмещения и прочили конец искусству. Но Куинджи твёрдо указал принять назначение, говоря: “Занятый человек всё успеет, зрячий всё увидит, а слепому всё равно картин не писать”».
«Сорок лет прошло с тех пор, как ученики Куинджи разлетелись из мастерской его в Академии Художеств, но у каждого из нас живёт всё та же горячая любовь к Учителю жизни. В каждой статье об искусстве приходят на память всегда свежие заветы Учителя, уже более четверти века ушедшего от земли. Ещё в бытность нашу в Академии Щербов изобразил в карикатуре нашу мастерскую; для обстановки Щербов взял мою картину “Сходятся старцы”, но карикатура лишь подчеркнула нашу общую любовь к Учителю. Когда же в 1896 году Президент Академии обвинил Куинджи в чрезмерном влиянии на учащихся и потребовал его ухода, то и все ученики Куинджи решили уйти вместе с Учителем. И до самой кончины Архипа Ивановича все мы оставались с ним в крепкой любви, в сердечном взаимопонимании и содружестве».
«…Чем выше наш Учитель, тем больше мы сами, ибо закон соответствия точен. Много жизненных примеров, подтверждающих этот закон, можно привести. Люблю пример, совершившийся на моих глазах. Куинджи был большим учителем, но лишь оценивший его ученик Н.К.[Рерих] стал сам велик. Те же ученики, которые не прочь были умалить его и за спиною даже назвать просто “Архипом”, постепенно совершенно деградировали и сошли на нет» (Е.И.Рерих).
«Куинджи однажды услышал, что ученики между собою называли его Архипом. Когда все собрались к чаепитию, он сказал, улыбаясь: “Если я для вас буду Архипкой, то кем же вы сами будете?” Учительство, подобное Гуру Индии, сказывалось в словах Архипа Ивановича».
«Куинджи умел быть суровым, но никто не был таким трогательным. Произнеся жестокую критику о картине, он зачастую спешил вернуться с ободрением: “Впрочем, каждый может думать по-своему. Иначе искусство не росло бы”».
«Куинджи умел защитить неправо пострадавшего. Ученики Академии часто не знали, кто смело вставал на их защиту. “Не трогайте молодых!”»
«Однажды с Куинджи говорили о чудесах авиации. Он вздохнул: “Хорошо летать, прежде бы научиться по земле пройти”. Он-то умел по земле ходить».
«Прекрасную победу одерживал Куинджи, когда писал приволье русских степей, величавые струи Днепра, когда грезил о сиянии звёзд…»
На Восходе, 2002, № 6
мощный куинджи был не только великим художником, но также был и великим учителем жизни. его частная жизнь была необычна, уединённа, и только ближайшие его ученики знали глубины души его. ровно в полдень он восходил на крышу дома своего, и, как только гремела полуденная крепостная пушка, тысячи птиц собирались вокруг него. он кормил их из своих рук, этих бесчисленных друзей своих, голубей, воробьёв, ворон, галок, ласточек. казалось, все птицы столицы слетались к нему и покрывали его плечи, руки и голову. он говорил мне: “подойди ближе, я скажу им, чтобы они не боялись тебя”. незабываемо было зрелище этого седого, улыбающегося человека, покрытого щебечущими пташками, — оно останется среди самых дорогих воспоминаний. перед нами было одно из чудес природы, мы свидетельствовали, как малые пташки сидели рядом с воронами и те не вредили меньшим собратьям».
«одна из обычных радостей куинджи была бедным — так, чтобы они не знали, откуда пришло благодеяние. куинджи, посылая денежную бедным, добавлял: “только не говорите, от кого”».
«неповторяема была вся жизнь его. простой крымский пастушок, он сделался одним из самых прославленных наших художников исключительно своему дарованию. излишне говорить, что, конечно, всё своё богатство он завещал народу на художественные цели».
«”хоть в тюрьму посади, а всё же художник художником станет”, — говаривал мой учитель куинджи. но зато он же восклицал: “если вас под стеклянным колпаком держать нужно, то и пропадайте скорей! жизнь в недотрогах не нуждается! ” он-то понимал значение жизненной битвы, борьбы света со тьмою».
«пришёл к куинджи с служащий; художник похвалил его работы, но пришедший стал жаловаться: “семья, служба мешают искусству”. “сколько вы часов на службе? ” — спрашивает художник. “от десяти утра до пяти вечера”. “а что вы делаете от четырёх до десяти? ” “то есть как от четырёх? ” “именно от четырёх утра”. “но я сплю”. “значит, вы проспите всю жизнь. когда я служил ретушёром в фотографии, работа продолжалась от десяти до шести, но зато все утро от четырёх до девяти было в моём распоряжении. а чтобы стать художником, довольно и четырёх часов каждый день”.
так сказал маститый мастер куинджи, который, начав от подпаска стада, трудом и развитием таланта занял почётное место в искусстве россии. не суровость, но знание жизни давало в нём ответы, полные осознания своей ответственности, полные осознания труда и творчества».
«помню, как после окончания академии художеств общество поощрения художеств пригласило меня редактора журнала. мои товарищи возмутились возможностью такого совмещения и прочили конец искусству. но куинджи твёрдо указал принять назначение, говоря: “занятый человек всё успеет, зрячий всё увидит, а слепому всё равно картин не писать”».
«сорок лет прошло с тех пор, как ученики куинджи разлетелись из мастерской его в академии художеств, но у каждого из нас живёт всё та же горячая любовь к учителю жизни. в каждой статье об искусстве приходят на память всегда свежие заветы учителя, уже более четверти века ушедшего от земли. ещё в бытность нашу в академии щербов изобразил в карикатуре нашу мастерскую; для обстановки щербов взял мою картину “сходятся старцы”, но карикатура лишь подчеркнула нашу общую любовь к учителю. когда же в 1896 году президент академии обвинил куинджи в чрезмерном влиянии на учащихся и потребовал его ухода, то и все ученики куинджи решили уйти вместе с учителем. и до самой кончины архипа ивановича все мы оставались с ним в крепкой любви, в сердечном взаимопонимании и содружестве».
Мощный Куинджи был не только великим художником, но также был и великим Учителем жизни. Его частная жизнь была необычна, уединённа, и только ближайшие его ученики знали глубины души его. Ровно в полдень он восходил на крышу дома своего, и, как только гремела полуденная крепостная пушка, тысячи птиц собирались вокруг него. Он кормил их из своих рук, этих бесчисленных друзей своих, голубей, воробьёв, ворон, галок, ласточек. Казалось, все птицы столицы слетались к нему и покрывали его плечи, руки и голову. Он говорил мне: “Подойди ближе, я скажу им, чтобы они не боялись тебя”. Незабываемо было зрелище этого седого, улыбающегося человека, покрытого щебечущими пташками, – оно останется среди самых дорогих воспоминаний. Перед нами было одно из чудес природы, мы свидетельствовали, как малые пташки сидели рядом с воронами и те не вредили меньшим собратьям”.
“Одна из обычных радостей Куинджи была помогать бедным – так, чтобы они не знали, откуда пришло благодеяние. Куинджи, посылая денежную помощь бедным, добавлял: “Только не говорите, от кого””.
“Неповторяема была вся жизнь его. Простой крымский пастушок, он сделался одним из самых прославленных наших художников исключительно благодаря своему дарованию. Излишне говорить, что, конечно, всё своё богатство он завещал народу на художественные цели”.
“”Хоть в тюрьму посади, а всё же художник художником станет”, – говаривал мой учитель Куинджи. Но зато он же восклицал: “Если вас под стеклянным колпаком держать нужно, то и пропадайте скорей! Жизнь в недотрогах не нуждается!” Он-то понимал значение жизненной битвы, борьбы Света со тьмою”.
“Пришёл к Куинджи с этюдами служащий; художник похвалил его работы, но пришедший стал жаловаться: “Семья, служба мешают искусству”. “Сколько вы часов на службе?” – спрашивает художник. “От десяти утра до пяти вечера”. “А что вы делаете от четырёх до десяти?” “То есть как от четырёх?” “Именно от четырёх утра”. “Но я сплю”. “Значит, вы проспите всю жизнь. Когда я служил ретушёром в фотографии, работа продолжалась от десяти до шести, но зато все утро от четырёх до девяти было в моём распоряжении. А чтобы стать художником, довольно и четырёх часов каждый день”.
Так сказал маститый мастер Куинджи, который, начав от подпаска стада, трудом и развитием таланта занял почётное место в искусстве России. Не суровость, но знание жизни давало в нём ответы, полные осознания своей ответственности, полные осознания труда и творчества”.
“Помню, как после окончания Академии Художеств Общество Поощрения Художеств пригласило меня помощником редактора журнала. Мои товарищи возмутились возможностью такого совмещения и прочили конец искусству. Но Куинджи твёрдо указал принять назначение, говоря: “Занятый человек всё успеет, зрячий всё увидит, а слепому всё равно картин не писать””.
“Сорок лет прошло с тех пор, как ученики Куинджи разлетелись из мастерской его в Академии Художеств, но у каждого из нас живёт всё та же горячая любовь к Учителю жизни. В каждой статье об искусстве приходят на память всегда свежие заветы Учителя, уже более четверти века ушедшего от земли. Ещё в бытность нашу в Академии Щербов изобразил в карикатуре нашу мастерскую; для обстановки Щербов взял мою картину “Сходятся старцы”, но карикатура лишь подчеркнула нашу общую любовь к Учителю. Когда же в 1896 году Президент Академии обвинил Куинджи в чрезмерном влиянии на учащихся и потребовал его ухода, то и все ученики Куинджи решили уйти вместе с Учителем. И до самой кончины Архипа Ивановича все мы оставались с ним в крепкой любви, в сердечном взаимопонимании и содружестве”.
Особенное значение придавал Куинджи писанию с натуры. Он заботился, чтобы его ученики постигали сложное искусство чтения великой книги природы. Но натура, по мнению Архипа Ивановича, не должна была лишать художника творческой свободы. Куинджи советовал писать этюды так, чтобы природа запечатлевалась в памяти, и настаивал на том, чтобы сама картина писалась уже не с этюдов, а «от себя».
Художник должен творить, а не копировать. Сознание творца, его отношение к изображаемому – основное в картине.
Заполнять на полотне пустые места безразличными для художника предметами строго возбранялось. Безразличное для творца не увлечет зрителя.
Эти мысли Куинджи горячо воспринимались Николаем Константиновичем. Именно у Архипа Ивановича Рерих получил первые уроки накопления «мыслеобразов», которые годами могли вынашиваться для будущих композиций.
Восхищала Николая Константиновича и романтическая приподнятость художественного мышления Куинджи. Правдолюбец в жизни и творчестве, Архип Иванович учил своих питомцев: «Этта… способность изображать грязь на дороге еще не будет реализмом». Живопись всегда была для него выражением поэзии жизни.
В мастерской Куинджи царил дух тесного товарищеского сотрудничества. Суровый на вид, неразговорчивый, чуждый компромиссов Архип Иванович был очень участлив к нуждам студентов. В его отеческом отношении к ученикам требовательность сочеталась с искренней любовью, за что они отвечали доверием и признательностью. По вечерам в студии Куинджи собирались студенты.
Архип Иванович располагался на кушетке, учеников же приходило так много, что зачастую некоторым приходилось устраиваться прямо на полу. Воспоминания о Крамском и других художниках сменялись горячими спорами о злободневных проблемах искусства, чтением новых книг и статей, а иногда и музицированием.
Сама личность Куинджи привлекала молодежь и служила ей ярким примером бескорыстного служения искусству. Достигнув признания, он сторонился славы. Известность принесла ему материальное благосостояние, но он не изменил скромного образа жизни. Архип Иванович всегда с готовностью поддерживал неимущих учеников, жертвовал большие средства на нужды искусства и на эти же нужды завещал все свое состояние после смерти.
Но самым главным, самым привлекательным для молодежи был духовный мир Куинджи. Выношенную в своей душе и проверенную собственной жизнью правду он пронес незапятнанной через все невзгоды. В творческой оригинальности Куинджи не было ничего деланного, наигранного. Она органически исходила из незаурядности его натуры. И эта цельность подкупала всех. Так и Николай Константинович писал в своих воспоминаниях:
«Мощный Куинджи был не только великим художником, но также был великим Учителем жизни. Его частная жизнь была необычна, уединенна, и только ближайшие его ученики знали глубину души его. Ровно в полдень он всходил на крышу дома своего, и, как только гремела полуденная крепостная пушка, тысячи птиц собирались вокруг него.
Он кормил их из своих рук, этих бесчисленных друзей своих: голубей, воробьев, ворон, галок, ласточек. Казалось, все птицы столицы слетались к нему и покрывали его плечи, руки, голову. Он говорил мне: «Подойди ближе, я скажу им, чтобы они не боялись тебя». Незабываемо было зрелище этого седого, улыбающегося человека, покрытого щебечущими пташками; оно останется среди самых дорогих воспоминаний…
Одна из обычных радостей Куинджи была помогать бедным так, чтобы они не знали, откуда пришло это благодеяние. Неповторима была вся его жизнь…»
В «Листах дневника» Николая Константиновича часто говорится о Куинджи. Между ним и уже зрелым Рерихом можно обнаружить много общего. Оба они оставались для современников загадкою, оба решительно закрывали посторонним доступ к своим сокровенным душевным переживаниям. Критика подчас утверждала, что каждое действие этих художников обусловливалось строго обдуманной целью. Однако попытки выявить ее, как правило, уступали место самым невероятным догадкам.
Рерих, конечно, не был наследником глубоко скрытого куинджиского «мира в себе». Учитель и ученик слишком по-разному входили в жизнь, чтобы обладать идентичным мировосприятием. Но уверенность в том, что без «мира в себе» не может быть и речи о творчестве, складывалась в Рерихе не без влияния Куинджи, и за это ученик всегда благодарил своего учителя.
Совершенно особая тема – влияние творчества Куинджи на Рериха. Репин писал об Архипе Ивановиче: «Иллюзия света была его богом, и не было художника, равного ему в достижении этого чуда живописи».
Колористические приемы Куинджи оказались своего рода откровением для его современников. Как бы по-разному их ни воспринимали, но уже то всеобщее внимание, та полемика, которые сопутствовали картинам художника, говорят сами за себя. Необыкновенно эффектная передача солнечного и лунного света, активные цветовые контрасты, композиционная декоративность полотен Куинджи ломали старые живописные принципы.
В 1879 году Архип Иванович вышел из Товарищества, но окончательно с ним не порывал и сохранял дружеские отношения со многими его членами.
Колористические и декоративные особенности живописного строя Куинджи сказались в творчестве его учеников: А.Рылова, К.Богаевского, А.Борисова, В.Пурвита, К.Вроблевского, Рериха. Однако Николай Константинович не был прямым продолжателем традиций Куинджи в искусстве. Проблемы цвета и декоративности интересовали Рериха совсем с иных, чем у Куинджи, позиций.
Характерным для Николая Константиновича являлось тщательное изучение древнерусской и восточной живописи, возрождение древних композиционных приемов и тесно связанное с ними применение «чистых» цветов, наконец, научно выверенное воздействие цветовых гамм на человеческую психологию. далее…
В 1873 г. Куинджи выставляет в Обществе поощрения художеств картину «Снег», за которую в 1874 г. на международной выставке в Лондоне получает бронзовую медаль. В 1870-1873 годы Куинджи провел на Ладожском озере, на острове Валаам. В результате появились картины: “Ладожское озеро” (1872, ГРМ), “На острове Валаам” (1873, ГТГ). Неторопливо, спокойно ведет художник в своих картинах повествование о природе острова, с его гранитными берегами, омываемыми протоками, с темными густыми лесами, упавшими деревьями. Эту картину можно сопоставить с былинным эпосом, живописным сказанием о могучей северной стороне. Серебристо-голубоватый тон картины сообщал ей особую эмоциональную приподнятость. После выставки 1873 года, на которой это произведение было показано, о Куинджи заговорили в прессе, отмечая его самобытный и большой талант. В 1873 году картина “На острове Валааме” была окончена и экспонирована на академической выставке. И.Е. Репин информировал П.М. Третьякова о новой работе Куинджи: “Всем она ужасно нравится, и еще не дальше как сегодня заходил ко мне Крамской – он от нее в восторге”. “На острове Валааме” – первое произведение Куинджи, приобретенное П.М. Третьяковым. В 1874 г. на выставке Товарищества передвижных художественных выставок Куинджи выставляет «Забытую деревню», в 1875 г. – «Степи» и «Чумацкий тракт». В 1874 году Куинджи пишет картину “Забытая деревня” (ГТГ), которая по остроте социального звучания, беспощадной правде показа пореформенной русской деревни перекликалась с картинами передвижников. В следующем году Куинджи выставил три картины: “Чумацкий тракт в Мариуполе” (ГТГ), “Степь в цвету” и “Степь вечером” (местонахождение неизвестно). В картине “Чумацкий тракт” художник изобразил нескончаемый поток обозов, медленно движущихся в хмурый день по осенней степи. Ощущение холода, сырости усиливается колористическим решением полотна. Совсем иные по настроению “Степь вечером” и “Степь в цвету”. Художник утверждал в них красоту природы, восхищался живительной силой солнечного тепла. С этих работ, по существу, начинается новый этап творчества вполне сложившегося художника. Стремясь расширить знания, Куинджи предпринимает заграничную поездку. Пребывание за границей, знакомство с искусством Англии, Франции, Бельгии, Германии обогатило художника яркими впечатлениями и вместе с тем укрепило уверенность в собственных силах, в верности избранного пути. В 1876 году на Пятую передвижную выставку Куинджи представил “Украинскую ночь” (ГТГ). В 1878 году “Украинская ночь” была показана на Всемирной выставке в Париже. “Куинджи, – писала французская критика, – бесспорно, самый интересный между молодыми русскими живописцами.
Оригинальная национальность чувствуется у него еще более чем у других”. С огромной поэтической силой открылась удивительная красота украинской ночи… На берегу небольшой речушки примостились озаренные лунным сиянием украинские хатки. Ввысь устремились тополя. Тишина, спокойствие разлиты в природе. На синем, словно из бархата, небе мерцают яркие звезды. Для того чтобы так естественно и выразительно передать лунное сияние, мерцание звезд, художнику понадобилось решать сложнейшие живописные задачи. В картине все построено на виртуозной разработке тональных отношений, на богатстве цветовых сочетаний. В 1875 году Куинджи принимают в члены Товарищества передвижных художественных выставок. Однако в конце 1870-х годов отношения Куинджи с передвижниками резко ухудшились, едва вступив в Товарищество, Куинджи в марте 1880 года вышел из него. Поводом для этого была ничтожная причина. В газете “Молва” появилась анонимная статья, в которой о Куинджи было сказано, что он перезеленяет свои картины. Имелись в виду “Украинская ночь” (1876) и “Березовая роща” (1879). Может быть, статья прошла бы мимо внимания художника, если бы автором ее не оказался М.К. Клодт – конкурент и ненавистник Куинджи. Расценив статью как враждебный выпад, Куинджи потребовал исключения Клодта из Товарищества. Однако большинство членов, видимо, не намерены были исключать Клодта. Этот инцидент был только поводом для выхода Куинджи из Товарищества. Истинная причина заключалась в другом. Куинджи ранее других художников исчерпал передвижническое направление. Он вынужден был изменить ему, чем вызвал устрашающую реакцию ортодоксальных передвижников. Куинджи сделал попытку обрести ту форму творческой свободы, которая способствовала бы проявлению его таланта, удовлетворила бы его творческие склонности. В 1878 г. выставляет «Лес» и «Вечер на Украине», возбудивший массу споров и создавший много подражателей. В 1879 году художник пишет три пейзажа: “Север”, “После грозы”, “Березовая роща” (все в ГТГ). Разные по мотивам, они объединены большим поэтическим чувством. Картина “Север” продолжала серию северных пейзажей, начатых “Ладожским озером”. В ней Куинджи отошел от изображения определенного уголка природы. Его полотно – обобщенный поэтический образ Севера, созданный воображением художника итог раздумий, размышлений о величественной и суровой природе. Картина “Север” завершала трилогию, задуманную еще в 1872 году, и была последней из этой серии. На долгие годы потом Куинджи отдает свои талант воспеванию природы южной и средней полосы России. Полон жизни, движения, ощущения свежести омытой дождем природы пейзаж “После грозы”. Но наибольший успех на выставке выпал на долю картины “Березовая роща”. Толпы людей часами простаивали у этого полотна. Казалось, будто само солнце проникло в помещение выставочного зала, освещая зеленую поляну, играя на белых стволах берез, на ветвях могучих деревьев. Работая над картиной, Куинджи искал прежде всего наиболее выразительную композицию. От эскиза к эскизу уточнялись расположение деревьев, размеры поляны. В окончательном варианте нет ничего случайного, “списанного” с натуры. Передний план погружен в тень – так подчеркивается звучность, насыщенность солнцем зеленой поляны. Художник сумел, избежав театральности, создать декоративную картину в лучшем понимании этого слова. Куинджи с огромным вдохновением воспевает в ней красоту и поэзию природы, ослепительную яркость солнечных лучей, несущих радость людям. Выход из Товарищества словно придал Куинджи силы. В 1880 году он завершает картину “Лунная ночь на Днепре”. Художник выставляет ее в залах Общества поощрения художеств на Большой Морской улице в темном помещении, где направленный луч электрического света высвечивает глубину пространства. Эффект от такого экспонирования получился необычайный. Цвет доведен до физической ощутимости. Художник становится кумиром времени. Невиданный триумф Куинджи порождал завистников, распространявших о художнике нелепые слухи. Казалось, все они не готовы были воспринять его новаторство.
Возможно, это обстоятельство отчасти послужило уходу Куинджи от активной творческой деятельности, затворничеству в стенах мастерской. В начале 1880-х годов не нашлось профессиональной среды, способной оценить новую волну романического искусства, выраженную в невиданной форме декоративной живописи. Коллеги, видевшие в творчестве Куинджи лишь иллюзорный цветовой эффект, не могли поддержать романтического поиска художника. Период “молчания” был занят интенсивной творческой работой. Эта работа уделялась поискам новых пигментов и грунтовой основы, которые сделали бы краски стойкими к влиянию воздушной среды и сохранили бы первозданную яркость. Куинджи пользовался асфальтом, что со временем вело к потемнению красок. В Европе многие художники производили опыты с красками. Кроме того, Куинджи завершал картины, начатые еще в 1870-х – 1880-х годах. Так произошло с его произведениями “Радуга”, “Вечер на Украине”, “Дубы”. Давно вынашивая идею, художник смог воплотить ее только в новых условиях, на уровне другого мировоззрения, чем она представлялась при зарождении. В последнее десятилетие своей жизни он все довел до конца. В 1881 году художник создал картину “Днепр утром” (ГТГ). В ней нет игры света, яркой декоративности, она привлекает спокойной величавостью, внутренней мощью, могучей силой природы. Удивительно тонкое сочетание чистых золотисто-розовых, сиреневых, серебристых и зеленовато-серых тонов позволяет передать очарование цветущих трав, бесконечных далей, раннего степного утра.
В 1881 г., также в «сольном» режиме, Куинджи выставил «Берёзовую рощу», имевшую столь же шумный успех, а в 1882 г. представил «Днепр утром» вместе с «Берёзовой рощей» и «Ночью на Днепре». После этой выставки до самой своей смерти Куинджи нигде больше картин своих не выставлял, а до 1900-х годов никому и не показывал. Наступили долгие годы молчания. Друзья не понимали причин, волновались. Куинджи же сам объяснял так: “…Художнику надо выступать на выставках, пока у него, как у певца, голос есть. А как только голос спадет надо уходить, не показываться, чтобы не осмеяли. Вот я стал Архипом Ивановичем, всем известным, ну это хорошо, а потом увидел, что больше так не сумею сделать, что голос как будто стал спадать. Ну вот и скажут: был Куинджи, и не стало Куинджи! Так вот я же не хочу так, а чтобы навсегда остался один Куинджи”. По сравнению с десятилетием активного участия на выставках, за остальные тридцать лет Куинджи сделал сравнительно немного. По воспоминаниям друзей художника, в начале 1900-х годов Куинджи пригласил их к себе в мастерскую и показал картины “Вечер на Украине”, “Христос в Гефсиманском саду”, “Днепр” и “Березовая роща”, которыми они были восхищены. Но Куинджи был недоволен этими работами и на выставку их не представил. “Ночное” – одно из последних произведений заставляет вспомнить лучшие картины Куинджи времени расцвета его таланта. В нем также чувствуется поэтическое отношение к природе, стремление воспеть ее величавую и торжественную красоту.
С 1894 по 1897 г. Куинджи был профессором-руководителем высшего художественного училища при Академии Художеств. В 1897 году за участие в студенческой забастовке Куинджи был заключен на два дня под домашний арест и отстранен от профессорства. Но не заниматься с учениками художник не мог. Он продолжал давать частные уроки, помогал готовить конкурсные работы. В 1901 году Куинджи решился показать некоторые свои работы специально приглашенной публике. Понятно, как рискованно было художнику, не экспонировавшему свои произведения в течение 20 лет, предстать перед ценителями искусства. И. Е. Репин в письме И.С. Остроухову писал: “А про Куинджи слухи совсем другие: некоторые люди даже плачут перед его новыми произведениями – всех они трогают”. Начало XX века ознаменовалось для Куинджи рядом благотворительных деяний. Он поддерживал студенческую кассу вспомоществования для нуждающихся учащихся. В 1901 году выделил капитал в сто тысяч рублей в премиальный фонд весенних академических выставок.
Художник не понуждал своих учеников к участию на этих выставках, но при его жизни они сами считали долгом на них экспонироваться. Как результат этих усилий в 1909 г. его ученики при поддержке Куинджи и на его средства организовали Общество художников, которое позже стало называться Обществом имени А.И. Куинджи. По завещанию великого художника “Обществу” перешел его основной капитал, который составил около полумиллиона рублей, земли на южном побережье Крыма и все оставшиеся после его смерти работы. Общество имени А.И. Куинджи просуществовало до 1929 г., а после его закрытия вся его живописная коллекция была передана Русскому музею. Умер Куинджи 11 (24) июля 1910 года в Петербурге от тяжелой сердечной болезни, в присутствии своих учеников Н.К. Рериха, Н.П. Химоны, В.Д. Зарубина, А.А. Рылова, К.Ф. Богаевского, которых он вызвал с мест их жительства и летней художественной практики. Он умер в своей квартире в доходном доме купца Г.Г. Елисеева в Биржевом переулке, 18, в доме, в котором Куинджи провел последние 13 лет своей жизни.
Похоронили художника на Смоленском православном кладбище, на участке к востоку от Смоленской церкви. В 1914 году на его могиле было установлено надгробие – гранитный портал с резьбой в стиле древних викингов, который обрамил мозаичное панно с изображением мифического Древа жизни, на ветвях которого свивает гнездо змея. Бронзовый бюст художника – отливка с прижизненного портрета (ск. В.А. Беклемишев) – вносит элемент статичности в насыщенный строй этого памятника. Надгробие было сооружено на общественные пожертвования по проекту архитектора А.В. Щусева (в будущем – создателя ленинского Мавзолея). Мозаика набрана в мастерской В.А. Фролова по эскизу Н.К. Рериха. Интересно, что после смерти художника его друзья и ученики – К.Я. Крыжицкий, В.Е. Савинский, В.И. Зарубин, Л.В. Позен – завещали похоронить себя рядом с ним. Прах и памятник А.И. Куинджи были перенесены со Смоленского кладбища на Тихвинское кладбище Александро-Невской лавры (Некрополь Мастеров искусств) в 1952 году, а их полуразрушенные надгробия так и остались на прежнем месте. Своим искренним и вдохновенным творчеством он прославил русское искусство и внес ценнейший вклад в его сокровищницу. В 1880 году в Петербурге на Большой Морской (ныне ул. Герцена) была открыта необычайная выставка: демонстрировалась одна картина – “Лунная ночь на Днепре” (ГРМ). Она вызвала бурю восторгов. У входа на выставку стояла огромная очередь.Мастерство Куинджи в передаче лунного света – результат огромной работы художника, длительных поисков. Его мастерская была лабораторией исследователя. Он много экспериментировал, изучал законы действия дополнительных цветов, отыскивая верный тон, сверял его с цветовыми отношениями в самой природе. Упорным, настойчивым трудом достигал Куинджи виртуозного владения цветом, той композиционной простоты, которые отличают его лучшие работы.
Архип Куинджи родился в Мариуполе в семье сапожника. Точный год рождения до сих пор не удалось установить, поскольку в разных документах художника указаны разные даты: от 1840 до 1843 года. В наши дни исследователи чаще склоняются к 1842-му. Именно он указан в самом раннем документе, который выдала Мариупольская городская управа. Мальчик рано лишился родителей, его воспитывали дядя и тетя по отцовской линии. Куинджи обучался греческой грамматике у учителя-грека, позже посещал занятия в городском училище. Его товарищи вспоминали, что учился Куинджи плохо, но с юных лет любил рисовать. Он рисовал везде: на обрывках бумаги, заборах и стенах.
Семья была бедна, поэтому мальчику с детства приходилось много работать. Он то пас гусей, то служил у подрядчика, то подрабатывал у торговца хлебом. Именно хлеботорговец посоветовал Архипу Куинджи поехать в Крым и поступить в ученики к Ивану Айвазовскому. Юноша дошел в Феодосию пешком и пробыл там все лето. Однако Айвазовский так и не оценил талант ученика — поручал ему лишь красить забор и толочь краски.
Первые уроки живописи Архип Куинджи получил от молодого родственника Айвазовского — Адольфа Фессера, который в то время гостил у живописца. Вернувшись из Феодосии, начинающий художник стал работать в фотостудиях ретушером — сначала в Мариуполе, затем в Одессе, а в 1860-е годы — в Таганроге.
В 1865 году Архип Куинджи приехал в Санкт-Петербург поступать в Академию художеств. Однако стать вольнослушателем ему удалось только с третьей попытки, когда он написал полотно «Татарская сакля в Крыму».
…Мощный Куинджи был не только великим художником, но также был и великим Учителем жизни. Его частная жизнь была необычна, уединённа, и только ближайшие его ученики знали глубины души его. Ровно в полдень он восходил на крышу дома своего, и, как только гремела полуденная крепостная пушка, тысячи птиц собирались вокруг него. Он кормил их из своих рук, этих бесчисленных друзей своих, голубей, воробьёв, ворон, галок, ласточек. Казалось, все птицы столицы слетались к нему и покрывали его плечи, руки и голову. Он говорил мне: «Подойди ближе, я скажу им, чтобы они не боялись тебя». Незабываемо было зрелище этого седого, улыбающегося человека, покрытого щебечущими пташками, — оно останется среди самых дорогих воспоминаний. Перед нами было одно из чудес природы, мы свидетельствовали, как малые пташки сидели рядом с воронами и те не вредили меньшим собратьям.
Одна из обычных радостей Куинджи была помогать бедным — так, чтобы они не знали, откуда пришло благодеяние. Куинджи, посылая денежную помощь бедным, добавлял: «Только не говорите, от кого».
Неповторяема была вся жизнь его. Простой крымский пастушок, он сделался одним из самых прославленных наших художников исключительно благодаря своему дарованию. Излишне говорить, что, конечно, всё своё богатство он завещал народу на художественные цели.
«Хоть в тюрьму посади, а всё же художник художником станет», — говаривал мой учитель Куинджи. Но зато он же восклицал: «Если вас под стеклянным колпаком держать нужно, то и пропадайте скорей! Жизнь в недотрогах не нуждается!» Он-то понимал значение жизненной битвы, борьбы Света со тьмою.
Пришёл к Куинджи с этюдами служащий; художник похвалил его работы, но пришедший стал жаловаться: «Семья, служба мешают искусству». «Сколько вы часов на службе?» — спрашивает художник. «От десяти утра до пяти вечера». «А что вы делаете от четырёх до десяти?» «То есть как от четырёх?» «Именно от четырёх утра». «Но я сплю». «Значит, вы проспите всю жизнь. Когда я служил ретушёром в фотографии, работа продолжалась от десяти до шести, но зато всё утро от четырёх до девяти было в моём распоряжении. А чтобы стать художником, довольно и четырёх часов каждый день».
Так сказал маститый мастер Куинджи, который, начав от подпаска стада, трудом и развитием таланта занял почётное место в искусстве России. Не суровость, но знание жизни давало в нём ответы, полные осознания своей ответственности, полные осознания труда и творчества.
Помню, как после окончания Академии Художеств Общество Поощрения Художеств пригласило меня помощником редактора журнала. Мои товарищи возмутились возможностью такого совмещения и прочили конец искусству. Но Куинджи твёрдо указал принять назначение, говоря: «Занятый человек всё успеет, зрячий всё увидит, а слепому всё равно картин не писать».
Сорок лет прошло с тех пор, как ученики Куинджи разлетелись из мастерской его в Академии Художеств, но у каждого из нас живёт всё та же горячая любовь к Учителю жизни. В каждой статье об искусстве приходят на память всегда свежие заветы Учителя, уже более четверти века ушедшего от земли. Ещё в бытность нашу в Академии Щербов изобразил в карикатуре нашу мастерскую; для обстановки Щербов взял мою картину «Сходятся старцы», но карикатура лишь подчеркнула нашу общую любовь к Учителю. Когда же в 1896 году Президент Академии обвинил Куинджи в чрезмерном влиянии на учащихся и потребовал его ухода, то и все ученики Куинджи решили уйти вместе с Учителем. И до самой кончины Архипа Ивановича все мы оставались с ним в крепкой любви, в сердечном взаимопонимании и содружестве.
«…Чем выше наш Учитель, тем больше мы сами, ибо закон соответствия точен. Много жизненных примеров, подтверждающих этот закон, можно привести. Люблю пример, совершившийся на моих глазах. Куинджи был большим учителем, но лишь оценивший его ученик Н.К.Рерих стал сам велик. Те же ученики, которые не прочь были умалить его и за спиною даже назвать просто «Архипом», постепенно совершенно деградировали и сошли на нет» (Е.И.Рерих).
Куинджи однажды услышал, что ученики между собою называли его Архипом. Когда все собрались к чаепитию, он сказал, улыбаясь: «Если я для вас буду Архипкой, то кем же вы сами будете?» Учительство, подобное Гуру Индии, сказывалось в словах Архипа Ивановича.
Куинджи умел быть суровым, но никто не был таким трогательным. Произнеся жестокую критику о картине, он зачастую спешил вернуться с ободрением: «Впрочем, каждый может думать по-своему. Иначе искусство не росло бы».
Куинджи умел защитить неправо пострадавшего. Ученики Академии часто не знали, кто смело вставал на их защиту. «Не трогайте молодых!»
Однажды с Куинджи говорили о чудесах авиации. Он вздохнул: «Хорошо летать, прежде бы научиться по земле пройти». Он-то умел по земле ходить.
Прекрасную победу одерживал Куинджи, когда писал приволье русских степей, величавые струи Днепра, когда грезил о сиянии звёзд…
* Цитируются статьи Н.К.Рериха, письма Е.И.Рерих.
Архип Куинджи обожал птиц. Обычно немногословный, он часами мог говорить о голубях и сороках. Художник частенько лечил птицам перебитые крылья и лапки, и даже специально закупал для них зерно и хлеб. Он всерьез утверждал, что понимает язык птиц.
Вот что писал Н.К.Рерих, считавший себя учеником Архипа Ивановича, про отношение к птицам А.И.Куинджи в своей книге «Листы дневника», изданной в Гималаях в 1940 году:
«Мощный Куинджи был не только великим художником, но также был великим Учителем жизни. Его частная жизнь была необычна, уединена, и только ближайшие его ученики знали глубину души его. Ровно в полдень он всходил на крышу дома своего, и, как только гремела полуденная крепостная пушка, тысячи птиц собирались вокруг него. Он кормил их из своих рук, этих бесчисленных друзей своих: голубей, воробьёв, ворон, галок, ласточек. Казалось, все птицы столицы слетелись к нему и покрывали его плечи, руки и голову. Он говорил мне: «Подойди ближе, я скажу им, чтобы они не боялись тебя». Незабываемо было зрелище этого седого и улыбающегося человека, покрытого щебечущими пташками; оно останется среди самых дорогих воспоминаний… Одна из обычных радостей Куинджи была помогать бедным так, чтобы они не знали, откуда пришло это благодеяние. Неповторима была вся жизнь его…»
автор: Наталия Спирина
дата: На Восходе, 2002, № 6
Опубликовано: Н.Д. Спирина. ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ ТРУДОВ. Том 2. Отблески: 1994-2003 / Отблески-2002
«…Мощный Куинджи был не только великим художником, но также был и великим Учителем жизни. Его частная жизнь была необычна, уединённа, и только ближайшие его ученики знали глубины души его. Ровно в полдень он восходил на крышу дома своего, и, как только гремела полуденная крепостная пушка, тысячи птиц собирались вокруг него. Он кормил их из своих рук, этих бесчисленных друзей своих, голубей, воробьёв, ворон, галок, ласточек. Казалось, все птицы столицы слетались к нему и покрывали его плечи, руки и голову. Он говорил мне: “Подойди ближе, я скажу им, чтобы они не боялись тебя”. Незабываемо было зрелище этого седого, улыбающегося человека, покрытого щебечущими пташками, — оно останется среди самых дорогих воспоминаний. Перед нами было одно из чудес природы, мы свидетельствовали, как малые пташки сидели рядом с воронами и те не вредили меньшим собратьям».
«Одна из обычных радостей Куинджи была помогать бедным — так, чтобы они не знали, откуда пришло благодеяние. Куинджи, посылая денежную помощь бедным, добавлял: “Только не говорите, от кого”».
«Неповторяема была вся жизнь его. Простой крымский пастушок, он сделался одним из самых прославленных наших художников исключительно благодаря своему дарованию. Излишне говорить, что, конечно, всё своё богатство он завещал народу на художественные цели».
«”Хоть в тюрьму посади, а всё же художник художником станет”, — говаривал мой учитель Куинджи. Но зато он же восклицал: “Если вас под стеклянным колпаком держать нужно, то и пропадайте скорей! Жизнь в недотрогах не нуждается!” Он-то понимал значение жизненной битвы, борьбы Света со тьмою».
«Пришёл к Куинджи с этюдами служащий; художник похвалил его работы, но пришедший стал жаловаться: “Семья, служба мешают искусству”. “Сколько вы часов на службе?” — спрашивает художник. “От десяти утра до пяти вечера”. “А что вы делаете от четырёх до десяти?” “То есть как от четырёх?” “Именно от четырёх утра”. “Но я сплю”. “Значит, вы проспите всю жизнь. Когда я служил ретушёром в фотографии, работа продолжалась от десяти до шести, но зато все утро от четырёх до девяти было в моём распоряжении. А чтобы стать художником, довольно и четырёх часов каждый день”.
Так сказал маститый мастер Куинджи, который, начав от подпаска стада, трудом и развитием таланта занял почётное место в искусстве России. Не суровость, но знание жизни давало в нём ответы, полные осознания своей ответственности, полные осознания труда и творчества».
«Помню, как после окончания Академии Художеств Общество Поощрения Художеств пригласило меня помощником редактора журнала. Мои товарищи возмутились возможностью такого совмещения и прочили конец искусству. Но Куинджи твёрдо указал принять назначение, говоря: “Занятый человек всё успеет, зрячий всё увидит, а слепому всё равно картин не писать”».
«Сорок лет прошло с тех пор, как ученики Куинджи разлетелись из мастерской его в Академии Художеств, но у каждого из нас живёт всё та же горячая любовь к Учителю жизни. В каждой статье об искусстве приходят на память всегда свежие заветы Учителя, уже более четверти века ушедшего от земли. Ещё в бытность нашу в Академии Щербов изобразил в карикатуре нашу мастерскую; для обстановки Щербов взял мою картину “Сходятся старцы”, но карикатура лишь подчеркнула нашу общую любовь к Учителю. Когда же в 1896 году Президент Академии обвинил Куинджи в чрезмерном влиянии на учащихся и потребовал его ухода, то и все ученики Куинджи решили уйти вместе с Учителем. И до самой кончины Архипа Ивановича все мы оставались с ним в крепкой любви, в сердечном взаимопонимании и содружестве».
«…Чем выше наш Учитель, тем больше мы сами, ибо закон соответствия точен. Много жизненных примеров, подтверждающих этот закон, можно привести. Люблю пример, совершившийся на моих глазах. Куинджи был большим учителем, но лишь оценивший его ученик Н.К.[Рерих] стал сам велик. Те же ученики, которые не прочь были умалить его и за спиною даже назвать просто “Архипом”, постепенно совершенно деградировали и сошли на нет» (Е.И.Рерих).
«Куинджи однажды услышал, что ученики между собою называли его Архипом. Когда все собрались к чаепитию, он сказал, улыбаясь: “Если я для вас буду Архипкой, то кем же вы сами будете?” Учительство, подобное Гуру Индии, сказывалось в словах Архипа Ивановича».
«Куинджи умел быть суровым, но никто не был таким трогательным. Произнеся жестокую критику о картине, он зачастую спешил вернуться с ободрением: “Впрочем, каждый может думать по-своему. Иначе искусство не росло бы”».
«Куинджи умел защитить неправо пострадавшего. Ученики Академии часто не знали, кто смело вставал на их защиту. “Не трогайте молодых!”»
«Однажды с Куинджи говорили о чудесах авиации. Он вздохнул: “Хорошо летать, прежде бы научиться по земле пройти”. Он-то умел по земле ходить».
«Прекрасную победу одерживал Куинджи, когда писал приволье русских степей, величавые струи Днепра, когда грезил о сиянии звёзд…»
На Восходе, 2002, № 6
* Подборка составлена по статьям Н.К.Рериха и письмам Е.И.Рерих.
Назад в раздел : 2002
«…Мощный Куинджи был не только великим художником, но также был и великим Учителем жизни. Его частная жизнь была необычна, уединённа, и только ближайшие его ученики знали глубины души его. Ровно в полдень он восходил на крышу дома своего, и, как только гремела полуденная крепостная пушка, тысячи птиц собирались вокруг него. Он кормил их из своих рук, этих бесчисленных друзей своих, голубей, воробьёв, ворон, галок, ласточек. Казалось, все птицы столицы слетались к нему и покрывали его плечи, руки и голову. Он говорил мне: “Подойди ближе, я скажу им, чтобы они не боялись тебя”. Незабываемо было зрелище этого седого, улыбающегося человека, покрытого щебечущими пташками, — оно останется среди самых дорогих воспоминаний. Перед нами было одно из чудес природы, мы свидетельствовали, как малые пташки сидели рядом с воронами и те не вредили меньшим собратьям».
«Одна из обычных радостей Куинджи была помогать бедным — так, чтобы они не знали, откуда пришло благодеяние. Куинджи, посылая денежную помощь бедным, добавлял: “Только не говорите, от кого”».
«Неповторяема была вся жизнь его. Простой крымский пастушок, он сделался одним из самых прославленных наших художников исключительно благодаря своему дарованию. Излишне говорить, что, конечно, всё своё богатство он завещал народу на художественные цели».
«”Хоть в тюрьму посади, а всё же художник художником станет”, — говаривал мой учитель Куинджи. Но зато он же восклицал: “Если вас под стеклянным колпаком держать нужно, то и пропадайте скорей! Жизнь в недотрогах не нуждается!” Он-то понимал значение жизненной битвы, борьбы Света со тьмою».
«Пришёл к Куинджи с этюдами служащий; художник похвалил его работы, но пришедший стал жаловаться: “Семья, служба мешают искусству”. “Сколько вы часов на службе?” — спрашивает художник. “От десяти утра до пяти вечера”. “А что вы делаете от четырёх до десяти?” “То есть как от четырёх?” “Именно от четырёх утра”. “Но я сплю”. “Значит, вы проспите всю жизнь. Когда я служил ретушёром в фотографии, работа продолжалась от десяти до шести, но зато все утро от четырёх до девяти было в моём распоряжении. А чтобы стать художником, довольно и четырёх часов каждый день”.
Так сказал маститый мастер Куинджи, который, начав от подпаска стада, трудом и развитием таланта занял почётное место в искусстве России. Не суровость, но знание жизни давало в нём ответы, полные осознания своей ответственности, полные осознания труда и творчества».
«Помню, как после окончания Академии Художеств Общество Поощрения Художеств пригласило меня помощником редактора журнала. Мои товарищи возмутились возможностью такого совмещения и прочили конец искусству. Но Куинджи твёрдо указал принять назначение, говоря: “Занятый человек всё успеет, зрячий всё увидит, а слепому всё равно картин не писать”».
«Сорок лет прошло с тех пор, как ученики Куинджи разлетелись из мастерской его в Академии Художеств, но у каждого из нас живёт всё та же горячая любовь к Учителю жизни. В каждой статье об искусстве приходят на память всегда свежие заветы Учителя, уже более четверти века ушедшего от земли. Ещё в бытность нашу в Академии Щербов изобразил в карикатуре нашу мастерскую; для обстановки Щербов взял мою картину “Сходятся старцы”, но карикатура лишь подчеркнула нашу общую любовь к Учителю. Когда же в 1896 году Президент Академии обвинил Куинджи в чрезмерном влиянии на учащихся и потребовал его ухода, то и все ученики Куинджи решили уйти вместе с Учителем. И до самой кончины Архипа Ивановича все мы оставались с ним в крепкой любви, в сердечном взаимопонимании и содружестве».
«…Чем выше наш Учитель, тем больше мы сами, ибо закон соответствия точен. Много жизненных примеров, подтверждающих этот закон, можно привести. Люблю пример, совершившийся на моих глазах. Куинджи был большим учителем, но лишь оценивший его ученик Н.К.[Рерих] стал сам велик. Те же ученики, которые не прочь были умалить его и за спиною даже назвать просто “Архипом”, постепенно совершенно деградировали и сошли на нет» (Е.И.Рерих).
«Куинджи однажды услышал, что ученики между собою называли его Архипом. Когда все собрались к чаепитию, он сказал, улыбаясь: “Если я для вас буду Архипкой, то кем же вы сами будете?” Учительство, подобное Гуру Индии, сказывалось в словах Архипа Ивановича».
«Куинджи умел быть суровым, но никто не был таким трогательным. Произнеся жестокую критику о картине, он зачастую спешил вернуться с ободрением: “Впрочем, каждый может думать по-своему. Иначе искусство не росло бы”».
«Куинджи умел защитить неправо пострадавшего. Ученики Академии часто не знали, кто смело вставал на их защиту. “Не трогайте молодых!”»
«Однажды с Куинджи говорили о чудесах авиации. Он вздохнул: “Хорошо летать, прежде бы научиться по земле пройти”. Он-то умел по земле ходить».
«Прекрасную победу одерживал Куинджи, когда писал приволье русских степей, величавые струи Днепра, когда грезил о сиянии звёзд…»
На Восходе, 2002, № 6
мощный куинджи был не только великим художником, но также был и великим учителем жизни. его частная жизнь была необычна, уединённа, и только ближайшие его ученики знали глубины души его. ровно в полдень он восходил на крышу дома своего, и, как только гремела полуденная крепостная пушка, тысячи птиц собирались вокруг него. он кормил их из своих рук, этих бесчисленных друзей своих, голубей, воробьёв, ворон, галок, ласточек. казалось, все птицы столицы слетались к нему и покрывали его плечи, руки и голову. он говорил мне: “подойди ближе, я скажу им, чтобы они не боялись тебя”. незабываемо было зрелище этого седого, улыбающегося человека, покрытого щебечущими пташками, — оно останется среди самых дорогих воспоминаний. перед нами было одно из чудес природы, мы свидетельствовали, как малые пташки сидели рядом с воронами и те не вредили меньшим собратьям».
«одна из обычных радостей куинджи была бедным — так, чтобы они не знали, откуда пришло благодеяние. куинджи, посылая денежную бедным, добавлял: “только не говорите, от кого”».
«неповторяема была вся жизнь его. простой крымский пастушок, он сделался одним из самых прославленных наших художников исключительно своему дарованию. излишне говорить, что, конечно, всё своё богатство он завещал народу на художественные цели».
«”хоть в тюрьму посади, а всё же художник художником станет”, — говаривал мой учитель куинджи. но зато он же восклицал: “если вас под стеклянным колпаком держать нужно, то и пропадайте скорей! жизнь в недотрогах не нуждается! ” он-то понимал значение жизненной битвы, борьбы света со тьмою».
«пришёл к куинджи с служащий; художник похвалил его работы, но пришедший стал жаловаться: “семья, служба мешают искусству”. “сколько вы часов на службе? ” — спрашивает художник. “от десяти утра до пяти вечера”. “а что вы делаете от четырёх до десяти? ” “то есть как от четырёх? ” “именно от четырёх утра”. “но я сплю”. “значит, вы проспите всю жизнь. когда я служил ретушёром в фотографии, работа продолжалась от десяти до шести, но зато все утро от четырёх до девяти было в моём распоряжении. а чтобы стать художником, довольно и четырёх часов каждый день”.
так сказал маститый мастер куинджи, который, начав от подпаска стада, трудом и развитием таланта занял почётное место в искусстве россии. не суровость, но знание жизни давало в нём ответы, полные осознания своей ответственности, полные осознания труда и творчества».
«помню, как после окончания академии художеств общество поощрения художеств пригласило меня редактора журнала. мои товарищи возмутились возможностью такого совмещения и прочили конец искусству. но куинджи твёрдо указал принять назначение, говоря: “занятый человек всё успеет, зрячий всё увидит, а слепому всё равно картин не писать”».
«сорок лет прошло с тех пор, как ученики куинджи разлетелись из мастерской его в академии художеств, но у каждого из нас живёт всё та же горячая любовь к учителю жизни. в каждой статье об искусстве приходят на память всегда свежие заветы учителя, уже более четверти века ушедшего от земли. ещё в бытность нашу в академии щербов изобразил в карикатуре нашу мастерскую; для обстановки щербов взял мою картину “сходятся старцы”, но карикатура лишь подчеркнула нашу общую любовь к учителю. когда же в 1896 году президент академии обвинил куинджи в чрезмерном влиянии на учащихся и потребовал его ухода, то и все ученики куинджи решили уйти вместе с учителем. и до самой кончины архипа ивановича все мы оставались с ним в крепкой любви, в сердечном взаимопонимании и содружестве».
Мощный Куинджи был не только великим художником, но также был и великим Учителем жизни. Его частная жизнь была необычна, уединённа, и только ближайшие его ученики знали глубины души его. Ровно в полдень он восходил на крышу дома своего, и, как только гремела полуденная крепостная пушка, тысячи птиц собирались вокруг него. Он кормил их из своих рук, этих бесчисленных друзей своих, голубей, воробьёв, ворон, галок, ласточек. Казалось, все птицы столицы слетались к нему и покрывали его плечи, руки и голову. Он говорил мне: “Подойди ближе, я скажу им, чтобы они не боялись тебя”. Незабываемо было зрелище этого седого, улыбающегося человека, покрытого щебечущими пташками, – оно останется среди самых дорогих воспоминаний. Перед нами было одно из чудес природы, мы свидетельствовали, как малые пташки сидели рядом с воронами и те не вредили меньшим собратьям”.
“Одна из обычных радостей Куинджи была помогать бедным – так, чтобы они не знали, откуда пришло благодеяние. Куинджи, посылая денежную помощь бедным, добавлял: “Только не говорите, от кого””.
“Неповторяема была вся жизнь его. Простой крымский пастушок, он сделался одним из самых прославленных наших художников исключительно благодаря своему дарованию. Излишне говорить, что, конечно, всё своё богатство он завещал народу на художественные цели”.
“”Хоть в тюрьму посади, а всё же художник художником станет”, – говаривал мой учитель Куинджи. Но зато он же восклицал: “Если вас под стеклянным колпаком держать нужно, то и пропадайте скорей! Жизнь в недотрогах не нуждается!” Он-то понимал значение жизненной битвы, борьбы Света со тьмою”.
“Пришёл к Куинджи с этюдами служащий; художник похвалил его работы, но пришедший стал жаловаться: “Семья, служба мешают искусству”. “Сколько вы часов на службе?” – спрашивает художник. “От десяти утра до пяти вечера”. “А что вы делаете от четырёх до десяти?” “То есть как от четырёх?” “Именно от четырёх утра”. “Но я сплю”. “Значит, вы проспите всю жизнь. Когда я служил ретушёром в фотографии, работа продолжалась от десяти до шести, но зато все утро от четырёх до девяти было в моём распоряжении. А чтобы стать художником, довольно и четырёх часов каждый день”.
Так сказал маститый мастер Куинджи, который, начав от подпаска стада, трудом и развитием таланта занял почётное место в искусстве России. Не суровость, но знание жизни давало в нём ответы, полные осознания своей ответственности, полные осознания труда и творчества”.
“Помню, как после окончания Академии Художеств Общество Поощрения Художеств пригласило меня помощником редактора журнала. Мои товарищи возмутились возможностью такого совмещения и прочили конец искусству. Но Куинджи твёрдо указал принять назначение, говоря: “Занятый человек всё успеет, зрячий всё увидит, а слепому всё равно картин не писать””.
“Сорок лет прошло с тех пор, как ученики Куинджи разлетелись из мастерской его в Академии Художеств, но у каждого из нас живёт всё та же горячая любовь к Учителю жизни. В каждой статье об искусстве приходят на память всегда свежие заветы Учителя, уже более четверти века ушедшего от земли. Ещё в бытность нашу в Академии Щербов изобразил в карикатуре нашу мастерскую; для обстановки Щербов взял мою картину “Сходятся старцы”, но карикатура лишь подчеркнула нашу общую любовь к Учителю. Когда же в 1896 году Президент Академии обвинил Куинджи в чрезмерном влиянии на учащихся и потребовал его ухода, то и все ученики Куинджи решили уйти вместе с Учителем. И до самой кончины Архипа Ивановича все мы оставались с ним в крепкой любви, в сердечном взаимопонимании и содружестве”.
Особенное значение придавал Куинджи писанию с натуры. Он заботился, чтобы его ученики постигали сложное искусство чтения великой книги природы. Но натура, по мнению Архипа Ивановича, не должна была лишать художника творческой свободы. Куинджи советовал писать этюды так, чтобы природа запечатлевалась в памяти, и настаивал на том, чтобы сама картина писалась уже не с этюдов, а «от себя».
Художник должен творить, а не копировать. Сознание творца, его отношение к изображаемому – основное в картине.
Заполнять на полотне пустые места безразличными для художника предметами строго возбранялось. Безразличное для творца не увлечет зрителя.
Эти мысли Куинджи горячо воспринимались Николаем Константиновичем. Именно у Архипа Ивановича Рерих получил первые уроки накопления «мыслеобразов», которые годами могли вынашиваться для будущих композиций.
Восхищала Николая Константиновича и романтическая приподнятость художественного мышления Куинджи. Правдолюбец в жизни и творчестве, Архип Иванович учил своих питомцев: «Этта… способность изображать грязь на дороге еще не будет реализмом». Живопись всегда была для него выражением поэзии жизни.
В мастерской Куинджи царил дух тесного товарищеского сотрудничества. Суровый на вид, неразговорчивый, чуждый компромиссов Архип Иванович был очень участлив к нуждам студентов. В его отеческом отношении к ученикам требовательность сочеталась с искренней любовью, за что они отвечали доверием и признательностью. По вечерам в студии Куинджи собирались студенты.
Архип Иванович располагался на кушетке, учеников же приходило так много, что зачастую некоторым приходилось устраиваться прямо на полу. Воспоминания о Крамском и других художниках сменялись горячими спорами о злободневных проблемах искусства, чтением новых книг и статей, а иногда и музицированием.
Сама личность Куинджи привлекала молодежь и служила ей ярким примером бескорыстного служения искусству. Достигнув признания, он сторонился славы. Известность принесла ему материальное благосостояние, но он не изменил скромного образа жизни. Архип Иванович всегда с готовностью поддерживал неимущих учеников, жертвовал большие средства на нужды искусства и на эти же нужды завещал все свое состояние после смерти.
Но самым главным, самым привлекательным для молодежи был духовный мир Куинджи. Выношенную в своей душе и проверенную собственной жизнью правду он пронес незапятнанной через все невзгоды. В творческой оригинальности Куинджи не было ничего деланного, наигранного. Она органически исходила из незаурядности его натуры. И эта цельность подкупала всех. Так и Николай Константинович писал в своих воспоминаниях:
«Мощный Куинджи был не только великим художником, но также был великим Учителем жизни. Его частная жизнь была необычна, уединенна, и только ближайшие его ученики знали глубину души его. Ровно в полдень он всходил на крышу дома своего, и, как только гремела полуденная крепостная пушка, тысячи птиц собирались вокруг него.
Он кормил их из своих рук, этих бесчисленных друзей своих: голубей, воробьев, ворон, галок, ласточек. Казалось, все птицы столицы слетались к нему и покрывали его плечи, руки, голову. Он говорил мне: «Подойди ближе, я скажу им, чтобы они не боялись тебя». Незабываемо было зрелище этого седого, улыбающегося человека, покрытого щебечущими пташками; оно останется среди самых дорогих воспоминаний…
Одна из обычных радостей Куинджи была помогать бедным так, чтобы они не знали, откуда пришло это благодеяние. Неповторима была вся его жизнь…»
В «Листах дневника» Николая Константиновича часто говорится о Куинджи. Между ним и уже зрелым Рерихом можно обнаружить много общего. Оба они оставались для современников загадкою, оба решительно закрывали посторонним доступ к своим сокровенным душевным переживаниям. Критика подчас утверждала, что каждое действие этих художников обусловливалось строго обдуманной целью. Однако попытки выявить ее, как правило, уступали место самым невероятным догадкам.
Рерих, конечно, не был наследником глубоко скрытого куинджиского «мира в себе». Учитель и ученик слишком по-разному входили в жизнь, чтобы обладать идентичным мировосприятием. Но уверенность в том, что без «мира в себе» не может быть и речи о творчестве, складывалась в Рерихе не без влияния Куинджи, и за это ученик всегда благодарил своего учителя.
Совершенно особая тема – влияние творчества Куинджи на Рериха. Репин писал об Архипе Ивановиче: «Иллюзия света была его богом, и не было художника, равного ему в достижении этого чуда живописи».
Колористические приемы Куинджи оказались своего рода откровением для его современников. Как бы по-разному их ни воспринимали, но уже то всеобщее внимание, та полемика, которые сопутствовали картинам художника, говорят сами за себя. Необыкновенно эффектная передача солнечного и лунного света, активные цветовые контрасты, композиционная декоративность полотен Куинджи ломали старые живописные принципы.
В 1879 году Архип Иванович вышел из Товарищества, но окончательно с ним не порывал и сохранял дружеские отношения со многими его членами.
Колористические и декоративные особенности живописного строя Куинджи сказались в творчестве его учеников: А.Рылова, К.Богаевского, А.Борисова, В.Пурвита, К.Вроблевского, Рериха. Однако Николай Константинович не был прямым продолжателем традиций Куинджи в искусстве. Проблемы цвета и декоративности интересовали Рериха совсем с иных, чем у Куинджи, позиций.
Характерным для Николая Константиновича являлось тщательное изучение древнерусской и восточной живописи, возрождение древних композиционных приемов и тесно связанное с ними применение «чистых» цветов, наконец, научно выверенное воздействие цветовых гамм на человеческую психологию.
далее…
В 1873 г. Куинджи выставляет в Обществе поощрения художеств картину «Снег», за которую в 1874 г. на международной выставке в Лондоне получает бронзовую медаль. В 1870-1873 годы Куинджи провел на Ладожском озере, на острове Валаам. В результате появились картины: “Ладожское озеро” (1872, ГРМ), “На острове Валаам” (1873, ГТГ). Неторопливо, спокойно ведет художник в своих картинах повествование о природе острова, с его гранитными берегами, омываемыми протоками, с темными густыми лесами, упавшими деревьями. Эту картину можно сопоставить с былинным эпосом, живописным сказанием о могучей северной стороне. Серебристо-голубоватый тон картины сообщал ей особую эмоциональную приподнятость. После выставки 1873 года, на которой это произведение было показано, о Куинджи заговорили в прессе, отмечая его самобытный и большой талант. В 1873 году картина “На острове Валааме” была окончена и экспонирована на академической выставке. И.Е. Репин информировал П.М. Третьякова о новой работе Куинджи: “Всем она ужасно нравится, и еще не дальше как сегодня заходил ко мне Крамской – он от нее в восторге”. “На острове Валааме” – первое произведение Куинджи, приобретенное П.М. Третьяковым. В 1874 г. на выставке Товарищества передвижных художественных выставок Куинджи выставляет «Забытую деревню», в 1875 г. – «Степи» и «Чумацкий тракт». В 1874 году Куинджи пишет картину “Забытая деревня” (ГТГ), которая по остроте социального звучания, беспощадной правде показа пореформенной русской деревни перекликалась с картинами передвижников. В следующем году Куинджи выставил три картины: “Чумацкий тракт в Мариуполе” (ГТГ), “Степь в цвету” и “Степь вечером” (местонахождение неизвестно). В картине “Чумацкий тракт” художник изобразил нескончаемый поток обозов, медленно движущихся в хмурый день по осенней степи. Ощущение холода, сырости усиливается колористическим решением полотна. Совсем иные по настроению “Степь вечером” и “Степь в цвету”. Художник утверждал в них красоту природы, восхищался живительной силой солнечного тепла. С этих работ, по существу, начинается новый этап творчества вполне сложившегося художника. Стремясь расширить знания, Куинджи предпринимает заграничную поездку. Пребывание за границей, знакомство с искусством Англии, Франции, Бельгии, Германии обогатило художника яркими впечатлениями и вместе с тем укрепило уверенность в собственных силах, в верности избранного пути. В 1876 году на Пятую передвижную выставку Куинджи представил “Украинскую ночь” (ГТГ). В 1878 году “Украинская ночь” была показана на Всемирной выставке в Париже. “Куинджи, – писала французская критика, – бесспорно, самый интересный между молодыми русскими живописцами.
Оригинальная национальность чувствуется у него еще более чем у других”. С огромной поэтической силой открылась удивительная красота украинской ночи… На берегу небольшой речушки примостились озаренные лунным сиянием украинские хатки. Ввысь устремились тополя. Тишина, спокойствие разлиты в природе. На синем, словно из бархата, небе мерцают яркие звезды. Для того чтобы так естественно и выразительно передать лунное сияние, мерцание звезд, художнику понадобилось решать сложнейшие живописные задачи. В картине все построено на виртуозной разработке тональных отношений, на богатстве цветовых сочетаний. В 1875 году Куинджи принимают в члены Товарищества передвижных художественных выставок. Однако в конце 1870-х годов отношения Куинджи с передвижниками резко ухудшились, едва вступив в Товарищество, Куинджи в марте 1880 года вышел из него. Поводом для этого была ничтожная причина. В газете “Молва” появилась анонимная статья, в которой о Куинджи было сказано, что он перезеленяет свои картины. Имелись в виду “Украинская ночь” (1876) и “Березовая роща” (1879). Может быть, статья прошла бы мимо внимания художника, если бы автором ее не оказался М.К. Клодт – конкурент и ненавистник Куинджи. Расценив статью как враждебный выпад, Куинджи потребовал исключения Клодта из Товарищества. Однако большинство членов, видимо, не намерены были исключать Клодта. Этот инцидент был только поводом для выхода Куинджи из Товарищества. Истинная причина заключалась в другом. Куинджи ранее других художников исчерпал передвижническое направление. Он вынужден был изменить ему, чем вызвал устрашающую реакцию ортодоксальных передвижников. Куинджи сделал попытку обрести ту форму творческой свободы, которая способствовала бы проявлению его таланта, удовлетворила бы его творческие склонности. В 1878 г. выставляет «Лес» и «Вечер на Украине», возбудивший массу споров и создавший много подражателей. В 1879 году художник пишет три пейзажа: “Север”, “После грозы”, “Березовая роща” (все в ГТГ). Разные по мотивам, они объединены большим поэтическим чувством. Картина “Север” продолжала серию северных пейзажей, начатых “Ладожским озером”. В ней Куинджи отошел от изображения определенного уголка природы. Его полотно – обобщенный поэтический образ Севера, созданный воображением художника итог раздумий, размышлений о величественной и суровой природе. Картина “Север” завершала трилогию, задуманную еще в 1872 году, и была последней из этой серии. На долгие годы потом Куинджи отдает свои талант воспеванию природы южной и средней полосы России. Полон жизни, движения, ощущения свежести омытой дождем природы пейзаж “После грозы”. Но наибольший успех на выставке выпал на долю картины “Березовая роща”. Толпы людей часами простаивали у этого полотна. Казалось, будто само солнце проникло в помещение выставочного зала, освещая зеленую поляну, играя на белых стволах берез, на ветвях могучих деревьев. Работая над картиной, Куинджи искал прежде всего наиболее выразительную композицию. От эскиза к эскизу уточнялись расположение деревьев, размеры поляны. В окончательном варианте нет ничего случайного, “списанного” с натуры. Передний план погружен в тень – так подчеркивается звучность, насыщенность солнцем зеленой поляны. Художник сумел, избежав театральности, создать декоративную картину в лучшем понимании этого слова. Куинджи с огромным вдохновением воспевает в ней красоту и поэзию природы, ослепительную яркость солнечных лучей, несущих радость людям. Выход из Товарищества словно придал Куинджи силы. В 1880 году он завершает картину “Лунная ночь на Днепре”. Художник выставляет ее в залах Общества поощрения художеств на Большой Морской улице в темном помещении, где направленный луч электрического света высвечивает глубину пространства. Эффект от такого экспонирования получился необычайный. Цвет доведен до физической ощутимости. Художник становится кумиром времени. Невиданный триумф Куинджи порождал завистников, распространявших о художнике нелепые слухи. Казалось, все они не готовы были воспринять его новаторство.
Возможно, это обстоятельство отчасти послужило уходу Куинджи от активной творческой деятельности, затворничеству в стенах мастерской. В начале 1880-х годов не нашлось профессиональной среды, способной оценить новую волну романического искусства, выраженную в невиданной форме декоративной живописи. Коллеги, видевшие в творчестве Куинджи лишь иллюзорный цветовой эффект, не могли поддержать романтического поиска художника. Период “молчания” был занят интенсивной творческой работой. Эта работа уделялась поискам новых пигментов и грунтовой основы, которые сделали бы краски стойкими к влиянию воздушной среды и сохранили бы первозданную яркость. Куинджи пользовался асфальтом, что со временем вело к потемнению красок. В Европе многие художники производили опыты с красками. Кроме того, Куинджи завершал картины, начатые еще в 1870-х – 1880-х годах. Так произошло с его произведениями “Радуга”, “Вечер на Украине”, “Дубы”. Давно вынашивая идею, художник смог воплотить ее только в новых условиях, на уровне другого мировоззрения, чем она представлялась при зарождении. В последнее десятилетие своей жизни он все довел до конца. В 1881 году художник создал картину “Днепр утром” (ГТГ). В ней нет игры света, яркой декоративности, она привлекает спокойной величавостью, внутренней мощью, могучей силой природы. Удивительно тонкое сочетание чистых золотисто-розовых, сиреневых, серебристых и зеленовато-серых тонов позволяет передать очарование цветущих трав, бесконечных далей, раннего степного утра.
В 1881 г., также в «сольном» режиме, Куинджи выставил «Берёзовую рощу», имевшую столь же шумный успех, а в 1882 г. представил «Днепр утром» вместе с «Берёзовой рощей» и «Ночью на Днепре». После этой выставки до самой своей смерти Куинджи нигде больше картин своих не выставлял, а до 1900-х годов никому и не показывал. Наступили долгие годы молчания. Друзья не понимали причин, волновались. Куинджи же сам объяснял так: “…Художнику надо выступать на выставках, пока у него, как у певца, голос есть. А как только голос спадет надо уходить, не показываться, чтобы не осмеяли. Вот я стал Архипом Ивановичем, всем известным, ну это хорошо, а потом увидел, что больше так не сумею сделать, что голос как будто стал спадать. Ну вот и скажут: был Куинджи, и не стало Куинджи! Так вот я же не хочу так, а чтобы навсегда остался один Куинджи”. По сравнению с десятилетием активного участия на выставках, за остальные тридцать лет Куинджи сделал сравнительно немного. По воспоминаниям друзей художника, в начале 1900-х годов Куинджи пригласил их к себе в мастерскую и показал картины “Вечер на Украине”, “Христос в Гефсиманском саду”, “Днепр” и “Березовая роща”, которыми они были восхищены. Но Куинджи был недоволен этими работами и на выставку их не представил. “Ночное” – одно из последних произведений заставляет вспомнить лучшие картины Куинджи времени расцвета его таланта. В нем также чувствуется поэтическое отношение к природе, стремление воспеть ее величавую и торжественную красоту.
С 1894 по 1897 г. Куинджи был профессором-руководителем высшего художественного училища при Академии Художеств. В 1897 году за участие в студенческой забастовке Куинджи был заключен на два дня под домашний арест и отстранен от профессорства. Но не заниматься с учениками художник не мог. Он продолжал давать частные уроки, помогал готовить конкурсные работы. В 1901 году Куинджи решился показать некоторые свои работы специально приглашенной публике. Понятно, как рискованно было художнику, не экспонировавшему свои произведения в течение 20 лет, предстать перед ценителями искусства. И. Е. Репин в письме И.С. Остроухову писал: “А про Куинджи слухи совсем другие: некоторые люди даже плачут перед его новыми произведениями – всех они трогают”. Начало XX века ознаменовалось для Куинджи рядом благотворительных деяний. Он поддерживал студенческую кассу вспомоществования для нуждающихся учащихся. В 1901 году выделил капитал в сто тысяч рублей в премиальный фонд весенних академических выставок.
Художник не понуждал своих учеников к участию на этих выставках, но при его жизни они сами считали долгом на них экспонироваться. Как результат этих усилий в 1909 г. его ученики при поддержке Куинджи и на его средства организовали Общество художников, которое позже стало называться Обществом имени А.И. Куинджи. По завещанию великого художника “Обществу” перешел его основной капитал, который составил около полумиллиона рублей, земли на южном побережье Крыма и все оставшиеся после его смерти работы. Общество имени А.И. Куинджи просуществовало до 1929 г., а после его закрытия вся его живописная коллекция была передана Русскому музею. Умер Куинджи 11 (24) июля 1910 года в Петербурге от тяжелой сердечной болезни, в присутствии своих учеников Н.К. Рериха, Н.П. Химоны, В.Д. Зарубина, А.А. Рылова, К.Ф. Богаевского, которых он вызвал с мест их жительства и летней художественной практики. Он умер в своей квартире в доходном доме купца Г.Г. Елисеева в Биржевом переулке, 18, в доме, в котором Куинджи провел последние 13 лет своей жизни.
Похоронили художника на Смоленском православном кладбище, на участке к востоку от Смоленской церкви. В 1914 году на его могиле было установлено надгробие – гранитный портал с резьбой в стиле древних викингов, который обрамил мозаичное панно с изображением мифического Древа жизни, на ветвях которого свивает гнездо змея. Бронзовый бюст художника – отливка с прижизненного портрета (ск. В.А. Беклемишев) – вносит элемент статичности в насыщенный строй этого памятника. Надгробие было сооружено на общественные пожертвования по проекту архитектора А.В. Щусева (в будущем – создателя ленинского Мавзолея). Мозаика набрана в мастерской В.А. Фролова по эскизу Н.К. Рериха. Интересно, что после смерти художника его друзья и ученики – К.Я. Крыжицкий, В.Е. Савинский, В.И. Зарубин, Л.В. Позен – завещали похоронить себя рядом с ним. Прах и памятник А.И. Куинджи были перенесены со Смоленского кладбища на Тихвинское кладбище Александро-Невской лавры (Некрополь Мастеров искусств) в 1952 году, а их полуразрушенные надгробия так и остались на прежнем месте. Своим искренним и вдохновенным творчеством он прославил русское искусство и внес ценнейший вклад в его сокровищницу. В 1880 году в Петербурге на Большой Морской (ныне ул. Герцена) была открыта необычайная выставка: демонстрировалась одна картина – “Лунная ночь на Днепре” (ГРМ). Она вызвала бурю восторгов. У входа на выставку стояла огромная очередь.Мастерство Куинджи в передаче лунного света – результат огромной работы художника, длительных поисков. Его мастерская была лабораторией исследователя. Он много экспериментировал, изучал законы действия дополнительных цветов, отыскивая верный тон, сверял его с цветовыми отношениями в самой природе. Упорным, настойчивым трудом достигал Куинджи виртуозного владения цветом, той композиционной простоты, которые отличают его лучшие работы.
Архип Куинджи родился в Мариуполе в семье сапожника. Точный год рождения до сих пор не удалось установить, поскольку в разных документах художника указаны разные даты: от 1840 до 1843 года. В наши дни исследователи чаще склоняются к 1842-му. Именно он указан в самом раннем документе, который выдала Мариупольская городская управа. Мальчик рано лишился родителей, его воспитывали дядя и тетя по отцовской линии. Куинджи обучался греческой грамматике у учителя-грека, позже посещал занятия в городском училище. Его товарищи вспоминали, что учился Куинджи плохо, но с юных лет любил рисовать. Он рисовал везде: на обрывках бумаги, заборах и стенах.
Семья была бедна, поэтому мальчику с детства приходилось много работать. Он то пас гусей, то служил у подрядчика, то подрабатывал у торговца хлебом. Именно хлеботорговец посоветовал Архипу Куинджи поехать в Крым и поступить в ученики к Ивану Айвазовскому. Юноша дошел в Феодосию пешком и пробыл там все лето. Однако Айвазовский так и не оценил талант ученика — поручал ему лишь красить забор и толочь краски.
Первые уроки живописи Архип Куинджи получил от молодого родственника Айвазовского — Адольфа Фессера, который в то время гостил у живописца. Вернувшись из Феодосии, начинающий художник стал работать в фотостудиях ретушером — сначала в Мариуполе, затем в Одессе, а в 1860-е годы — в Таганроге.
В 1865 году Архип Куинджи приехал в Санкт-Петербург поступать в Академию художеств. Однако стать вольнослушателем ему удалось только с третьей попытки, когда он написал полотно «Татарская сакля в Крыму».
Куинджи — передвижник