Художник Пискарев мечтает о возвышенной красоте, а сталкивается с той же пошлостью, но в другом роде – с уличной женщиной. Гоголь изображает картину ночного города, как он чудится устремившемуся за своей мечтой художнику: «Тротуар несся под ним, кареты с скачущими лошадьми казались недвижимы, мост растягивался и ломался на своей арке, дом стоял крышею вниз, будка валилась к нему навстречу, и алебарда часового вместе с золотыми словами вывески и нарисованными ножницами блестела, казалось, на самой реснице его глаз».
Ночному Петербургу принадлежит и мечта Пискарева – его прекрасная дама, так жестоко обманувшая его эстетические иллюзии. «О, не верьте этому Невскому проспекту! – восклицает автор в конце повести. – Все обман, все мечта, все не то, чем кажется! Вы думаете, что этот господин, который гуляет в отлично сшитом сюртучке, очень богат? Ничуть не бывало: он весь состоит из своего сюртучка. Вы воображаете, что эти два толстяка, остановившиеся перед строящеюся церковью, судят об архитектуре ее? Совсем нет: они говорят о том, как странно сели две вороны одна против другой. Вы думаете, что этот энтузиаст, размахивающий руками, говорит о том, как жена его бросила шариком в незнакомого ему вовсе офицера? Совсем нет, он говорит о Лафайете».
Лирические или авторские отступления – не особенность одних «Мертвых душ», но особенность всей прозы Гоголя. В каждой повести можно найти подобные отступления.
Таким образом, темой Невского проспекта открывается первая из «Петербургских повестей»; страницы, посвященные главной улице города, играют роль пролога к циклу в целом. Автор произносит ироничный гимн Невскому проспекту, где «пахнет одним гуляньем», где «жадность, корысть и надобность выражаются на идущих и летящих в карстах и на дрожках» и совершается быстрая «фантасмагория в течение одного только дня». Невский проспект поражает воображение тысячами сортов «шляпок, платьев, платков», тысячей «непостижимых характеров», в многоцветье гуляющей или спешащей толпы отражается как в зеркале жизнь всего огромного города, однако красота Невского проспекта призрачна и обманчива. [5]
«Необыкновенно-странное происшествие», случившееся в повести «Нос», кажется «чепухой совершенной». Рассказчик как бы удивлен происходящим; он не берется объяснять того, что нос майора Ковалева оказался запечен в тесте, был брошен в Неву, но, несмотря на это, разъезжал по Петербургу, имея чин статского советника, а потом оказался на своем законном месте – «между двух щек майора Ковалева». Там, где линии сюжета могли бы все-таки как-то связаться, но не сошлись, автор объявляет: «Но здесь происшествие совершенно закрывается туманом, и что далее произошло, решительно ничего не известно».
Гоголь не обещает нам правдоподобия, ибо дело не в нем, – в рамках логики и правдоподобия сюжет мог бы развалиться. В повести события происходят «как во сне»: по ходу действия герою приходится несколько раз ущипнуть себя и убедиться, что он не спит. «А все, однако же, как поразмыслишь, – замечает автор, – во всем этом, право, есть что-то. Кто что ни говори, а подобные происшествия бывают на свете, – редко, но бывают».
В повести упоминается история о «танцующих стульях» в Конюшенной улице. Князь Петр Андреевич Вяземский писал по этому поводу своему другу Александру Тургеневу в январе 1834 года из Петербурга: «Здесь долго говорили о странном явлении в доме конюшни придворной: в комнатах одного из чиновников стулья, столы плясали, кувыркались, рюмки, налитые вином, кидались в потолок; призвали свидетелей, священника со святою водою, но бал не унимался». Подобные явления в нашу эпоху получили наименование полтергейст. В реальности подобных «невероятных» происшествий сомневаться не приходится.
У гоголевского майора Ковалева исчез с лица нос. Это стало для него равносильно утрате личности. Пропало то, без чего нельзя ни жениться, ни получить места, а на людях приходится закрываться платком. Ковалев так и объясняет в газетной экспедиции, что ему никак нельзя без такой заметной части тела и что это не то, что какой-нибудь мизинный палец на ноге, которую можно спрятать в сапог, – и никто не увидит, если его нет. Словом, нос – важнейшая часть, средоточие существования майора. Нос становится самим лицом – в том значении, в каком, например, начальник в «Шинели», распекший Акакия Акакиевича, именуется не как-нибудь, а значительным лицом. Вот уже нос и лицо поменялись местами: «Нос спрятал совершенно лицо свое в большой стоячий воротник и с выражением величайшей набожности молился». Нос майора Ковалева оказался чином выше него.
Таким образом, гротескная история об отделившемся и возгордившемся носе не только высмеивает свойственные жителям столицы чинопочитание и карьеризм, но и обогащает образ города новыми красками. В повседневной жизни Петербурга Гоголь отмечает фантастические, абсурдные и комичные черты, а в душах горожан – соединение уродливого, трогательного и смешного.
Повесть «Портрет» рассказывает о художнике, продавшем свой дар за деньги, – он продал дьяволу душу. Здесь, если иметь в виду художественные произведения, Гоголь наиболее полно высказал свои взгляды на искусство. Проникновение злых сил в душу художника искажает и его искусство, – ведь оно должно быть не просто способностью создавать прекрасное, но подвигом трудного постижения духовной глубины жизни. Важно, что соблазнил Чарткова предмет искусства – необычный портрет с живыми глазами. «Это было уже не искусство: это разрушало даже гармонию самого портрета». Тайна портрета тревожит автора и побуждает к размышлению о природе искусства, о различии в нем создания и копии. «Живость» изображения у художника-копииста, написавшего портрет ростовщика, для Гоголя – не просто поверхностное искусство, а демонический отблеск мирового зла. Такое искусство часто обольщает душу зрителя, заражает греховными чувствами. Недаром с портрета глядят живые недобрые глаза старика.
В «Портрете» заветная мечта героя как будто сбывается – внезапно разбогатев, он обретает возможность заняться высоким искусством, не думать больше о заработках, реализовать свой талант. Но власть золота оказалась сильнее идеи творчества. Чартков становится модным и дорогим художником, но по мере того, как возрастает его состояние, умаляется его талант. Когда герой понимает, что из-за жадности лишился главного своего сокровища, он, движимый злобой и завистью, тратит свое огромное состояние на уничтожение шедевров искусства, а затем в безумии и горячке умирает. «Шинель» – последняя из написанных Гоголем повестей – создавалась одновременно с первым томом «Мертвых душ». История Акакия Акакиевича Башмачкина, «вечного титулярного советника», – это история гибели маленького человека. В департаменте к нему относились без всякого уважения и даже на него не глядели, когда давали что-нибудь переписывать. Ревностное исполнение героем своих обязанностей – переписывание казенных бумаг – единственный интерес и смысл его жизни. Убожество и робость бедного чиновника выражаются в его косноязычной речи. В разговоре он, начавши, не оканчивал фразы: «Это, право, совершенно того…» – а потом уже и ничего не было, и сам он позабывал, думая, что все уже выговорил». Несмотря на свое униженное положение Акакий Акакиевич вполне доволен своим жребием. В истории с шинелью он переживает своего рода озарение. Шинель сделалась его «идеальной целью», согрела, наполнила его существование. Голодая, чтобы скопить деньги на ее шитье, он «питался духовно, неся в мыслях своих идею будущей шинели». Герой даже сделался тверже характером, в голове его мелькали дерзкие, отважные мысли – «не положить ли, точно, куницу на воротник?”[12]
В повести «Шинель» Гоголь показывает Петербург бедняков: «Скоро потянулись перед ним (Акакием Акакиевичем) те пустынные улицы, которые даже и днем не так веселы, а тем более вечером… Фонари стали мелькать реже… Сверкал лишь один снег по улицам да печально чернели с закрытыми ставнями заснувшие низенькие лачужки…» Это уже другой Петербург. Тут царит бедность, запустение и как следствие этого – разбой.
Переход от одних улиц к другим Гоголь изобразил через их освещение и шинели чиновников: если на бедняцких улицах освещение «тощее» и воротник на шинели из куницы редкость, то чем ближе к богатым районам, тем ярче становится свет фонарей и тем чаще попадаются бобровые воротники.
Столкнувшись с вопиющим равнодушием жизни в виде «значительного лица», испытав душевное потрясение, Башмачкин заболевает и умирает. В предсмертном бреду он произносит никогда не слыханные от него страшные богохульные речи. И здесь мысли его вертелись вокруг той же шинели. Когда же он умер, то «Петербург остался без Акакия Акакиевича, как будто бы в нем его и никогда не было. Исчезло и скрылось существо, никем не защищенное, никому не дорогое, ни для кого не интересное…» Только через несколько дней в департаменте узнали, что Башмачкин умер, да и то только потому, что пустовало его место.
Но на этом история о бедном чиновнике не оканчивается. Умерший Башмачкин превращается в призрака-мстителя и срывает шинель с самогo «значительного лица». После встречи с мертвецом тот, почувствовав укоры совести, нравственно исправляется. Иногда думают, что погибший Акакий Акакиевич тревожит совесть «значительного лица» и только в его воображении является призраком. Однако такое правдоподобное объяснение нарушает логику гоголевского мира – так же, как она была бы нарушена, если бы действие «Носа» объяснялось как сон майора Ковалева.
Петербург в изображении Гоголя – это город, в котором фантастическое и реальное находятся в неразрывном единстве. Здесь возможны самые необыкновенные происшествия. Это нереальное царство чинов и вещей, царство роскоши и власти, где «маленькие люди» исчезают бесследно, не оставляя о себе никакой памяти. Это столица, это центр огромной феодально – чиновой империи.
Петербург – это два мира одного города. Они очень похожи, но в то же время различий между ними не меньше. Это богатая часть города при помощи своих денег полностью подчиняет себе бедную. Бедная часть Петербурга – это словно тень второй, богатой части. Они имеют схожие очертания, но тень сера и не красочна, тогда как сам богатый город переливается всеми цветами радуги. [11]
Таким образом, гоголевский Петербург предстал перед читателями как воплощение всех безобразий и несправедливостей, творившихся в полицейско-бюрократической России. Это город, где «кроме фонаря все дышит обманом» («Невский проспект»), в котором разыгрывается драма одаренного художника, ставшего жертвой страсти к наживе («Портрет»). В этом страшном, безумном городе происходят удивительные происшествия с чиновником Ковалевым («Нос») и Поприщиным («Записки сумасшедшего»), здесь нет житья бедному, честному человеку («Шинель»). Герои Гоголя сходят с ума или погибают в неравном единоборстве с жестокими условиями действительности.
Нормальные отношения между людьми искажены, справедливость попрана, красота загублена, любовь осквернена.
Достоевскому приписывают фразу: «Все мы вышли из гоголевской «Шинели». Говорил ли он действительно эти слова, мы достоверно не знаем. Но кто бы их ни сказал, не случайно они стали крылатыми. Очень многое и важное вышло из гоголевской «Шинели», из петербургских повестей Гоголя. Эти повести – не только о Петербурге и петербургских жителях, они дают символические образы мирового масштаба и поэтому входят в сокровищницу мировой литературы.
Николай Васильевич Гоголь оказал неоценимое влияние на русскую литературу. Он показал русскому читателю не только свою родную Украину, но и Петербург, и жизнь маленьких уездных городов. И везде он описывал не только богемных помещиков и чиновников, но и жизнь простых “маленьких” людей. При этом он старался победить зло в людях, “излечить” их от пороков, используя для этого самое сильное оружие и лекарство — его смех. Гоголем восхищались многие, но были также люди, ругающие его произведения, но никто так до конца и не понял той необыкновенной тайны его души, которой наполнены его произведения.
Значительную часть своей жизни Гоголь провел в Петербурге. Это не могло не отразиться на его произведениях. В очень многих из них присутствует образ Петербурга. Гоголь написал даже целый цикл петербургских повестей. И везде это таинственный волшебный город, полный всякой чертовщины. Здесь легко оживают дома и вещи, люди ходят и разговаривают сами с собой, а обыкновенный нос может запросто убежать от своего хозяина и разъезжать по городу в экипаже, словно чиновник. Владимир Набоков писал: “Главный город России был выстроен гениальным деспотом на болоте и на костях рабов, гниющих в этом болоте: тут-то и корень его странности — и его изначальный порок”. Петербург у Гоголя — это нереальное, призренное царство чинов и вещей, царство роскоши и власти, где “маленькие люди” исчезают бесследно, не оставляя о себе никакой памяти.
Одним из первых произведений Гоголя, в которых присутствует образ Петербурга, является повесть “Ночь перед Рождеством”, вошедшая в цикл “Вечера на хуторе близ Диканьки”. Здесь мы видим Петербург глазами Вакулы, словно в ад прилетевшего сюда на черте. Петербург представляется нам чем-то невероятным. Вакула просто ошеломлен его сиянием и громыханием. Гоголь показывает Петербург через звуки и свет. Стук копыт, звук колес, дрожь мостов, свист снега, крики извозчиков, полет карет и саней — просто невероятное мелькание и суета. В этом сказочном мире Вакуле кажется, что оживают даже дома и смотрят на него со всех сторон. Возможно, похожие впечатления испытывал и сам Гоголь, когда впервые приехал в Петербург. О необычайно ярком свете, который исходил от фонарей, Вакула говорит: “Боже ты мой, какой свет! У нас днем не бывает так светло”. Дворец здесь просто сказочный. Все вещи в нем удивительные: и лестница, и картина; и даже замки. Люди во дворце тоже сказочные: все в атласных платьях или золотых мундирах. Вакула видит один блеск и больше ничего. В “Ночи перед Рождеством” Петербург яркий, ослепительный, оглушающий и невероятный во всем.
Совсем другим выглядит Петербург в комедии “Ревизор”. Здесь он уже гораздо более реален. В нем нет той сказочности, которая присутствует в “Ночи перед Рождеством”, это уже практически настоящий город, в котором чины и деньги решают все. В “Ревизоре” мы встречаем два рассказа о Петербурге — Осина и Хлестакова. В первом случае это рассказ о нормальном Петербурге, который видит слуга мелкого чиновника. Он не описывает какой-нибудь невероятной роскоши, но говорит о реальных развлечениях, доступных ему и его хозяину: театры, танцующие собаки и катание на извозчике. Ну а что ему нравится больше всего, так это то, что все люди разговаривают очень вежливо: “Галантерейное, черт возьми, обхождение!” Совсем другой Петербург рисует нам Хлестаков. Это уже не Петербург с купцами и танцующими собаками, а Петербург с чинопочитанием и невообразимой роскошью. Это Петербург мечты мелкого чиновника, который хочет стать генералом и пожить на широкую ногу. Если сначала он просто присваивает себе чин повыше, то в конце его рассказа он уже практически фельдмаршал, и его преувеличения достигают поистине невероятных масштабов: суп, приехавший на пароходе из Парижа, семисотрублевый арбуз. В общем, Петербург в мечтах Хлестакова — это город, где у него много денег и высокий чин, поэтому он живет в роскоши и все его боятся и почитают.
Несколько другим изображен Петербург в повести “Шинель”. Это город, в котором “маленькие люди” пропадают бесследно. В нем одновременно существуют улицы, где и ночью светло, как днем, с живущими на них генералами, и улицы, где помои выливают прямо из окон, тут обитают башмачкины. Переход от одних улиц к другим Гоголь изобразил через их освещение и шинели чиновников: если на бедняцких улицах освещение “тощее” и воротник на шинели из куницы редкость, то чем ближе к богатым районам, тем ярче становится свет фонарей и тем чаще попадаются бобровые воротники. В “Шинели” описывается свободное времяпрепровождение мелких чиновников и других бедных людей. Так, некоторые шли в театр или на улицу, другие на вечер, а третьи к какому-нибудь другому чиновнику поиграть в карты и попить чаю. Дворовые же и “всякие” люди сидели по вечерам в небольших лавочках, проводя время за болтовней и сплетнями. Обо всем этом Гоголь рассказывает в противопоставление Акакию Акакиевичу, у которого все развлечение заключалось в переписывании бумаг. Богатые люди тоже ездят в театр, гуляют по улицам, играют в карты, только билеты они покупают подороже, одеваются получше и, играя в карты, пьют не только чай, но и шампанское.
Это словно два мира одного города. Они очень похожи, но в то же время различий между ними не меньше. Эти два мира встречаются в кабинете у значительного лица в качестве Акакия Акакиевича и самого значительного лица. И во время этой встречи значительное лицо одним своим видом и голосом чуть не убило несчастного Акакия Акакиевича. Так и богатая часть города при помощи своих денег полностью подчиняет себе бедную. Бедная часть Петербурга — это словно тень второй, богатой части. Они имеют схожие очертания, но тень сера и не красочна, тогда как сам богатый город переливается всеми цветами радуги.
Самый невероятный Петербург Гоголь изобразил в “Мертвых душах”. Это абсолютно нереальный дьявольский город. Здесь мосты, словно черти, висят в воздухе, не касаясь земли. Шторы и гардины кусаются. Это, как говорит почтмейстер, сказочная Шехерезада. Этот Петербург словно центр земли: здесь как будто собрались все страны мира. Ковры почтмейстер называет Персией, а не персидскими. В приемной Копейкин боится толкнуть локтем Америку или Индию: почтмейстер, правда, говорит, что это вазы, но ведь сроду ни в Америке, ни в Индии ваз фарфоровых не делали. Обедает же капитан в “Лондоне”. Люди здесь тоже разные: и русские, и французы, и англичане. Кругом все утопает в роскоши: зеркала, мрамор, вазы, серебряная посуда, арбуз за сто рублей. Кругом какое-то дьявольское нагромождение людей и вещей. Да и самого Копейкина почтмейстер сравнивает то с совой, то с пуделем, то с чертом. Даже швейцар здесь похож на моржа. От всего этого создается впечатление, что Петербург — это дьявольский город, в котором “начальник” — полноправный правитель, хотя и существует .”высшее начальство”. У него в приемной сидят не только бедные люди, вроде Копейкина, но и “эполеты” и “аксельбанты”.
Петербург “Мертвых душ” — это странный призрак настоящего города, это именно тот город на костях, про который написал Набоков. В нем вещи такие же живые, как и люди. Петербург необыкновенный город. С одной стороны, это холодный, мрачный каменный город, но с другой — это центр культуры. Петербург часто затопляла Нева, словно смывая с него накопившиеся пороки.
Внутренний мир Петербурга может видеть не каждый, а только немногие, особенные люди. Одним из таких людей и был Гоголь. Он увидел в этом городе то, что веками не замечали живущие здесь люди. Набоков писал: “Петербург обнаружил всю свою причудливость, когда по его улицам стал гулять самый причудливый человек во всей России”.
В сознании Н. В. Гоголя всегда существовал образ идеального города, с прекрасной, «душевной» атмосферой. Городами его жизни были Петербург, а потом Рим. Еще в годы гимназии Гоголю и в мечтах, и во сне виделся Петербург. Попав в город своих грез совсем юным, Гоголь испытал большие трудности, делая первые шаги на пути к писательству. После щедрой, солнечной Украины Петербург показался ему серым, тяжелым и мрачным городом, равнодушно взирающим на копошащихся в нем людей. Через несколько лет у Гоголя уже сформировалось полное впечатление о Петербурге, с его тяжелой атмосферой, но величие города словно гипнотизировало писателя.
Великий Петербург стал важным мотивом в творчестве Гоголя. Упоминания о нем есть почти в каждом произведении писателя: в «Вечерах на хуторе близ Диканьки», в комедии «Ревизор», в «Повести о капитане Копейкине» из «Мертвых душ», в цикле петербургских повестей. Ярко и красочно выглядит Петербург в повести «Ночь перед Рождеством»: «…вдруг заблестел перед Вакулой Петербург… Боже мой! Стук, гром, блеск; по обеим сторонам громоздятся четырехэтажные стены. Ему казалось, что все домы устремили на него свои бесчисленные огненные очи и глядели». Это описание Петербурга передает мечты юного Гоголя о городе-сказке с невиданными чудесами, с роскошными дворцами и садами, где живет сама царица, исполняющая желания.
У Гоголя Петербург предстает как фантасмагорический, призрачный город, где все зыбко и странно смещено. Причудливо переплетаются реальное и фантастическое, величественное и низкое, прекрасное и безобразное. Здесь может произойти самое невероятное. Например, нос майора Ковалева живет отдельно от владельца и прекрасно себя чувствует.
Писатель изображает и реальный Петербург, город чиновников, живущих своей бюрократической жизнью. В этом случае Гоголь использует прием социальной сатиры. Петр Первый построил этот город, он же своим повелением учредил огромную армию чиновников, которых разделил табелью о рангах на четырнадцать разрядов. У Гоголя по улицам пышного, парадного Петербурга ходит несчастный, ограбленный, униженный чиновник четырнадцатого класса Акакий Башмачкин. Чиновничье-бюрократический город доводит героя до полнейшего отупения. Это город контрастов: рядом с бьющей в глаза роскошью во много раз тяжелее голодать, чтобы скопить денег на шинель. Смерть Башмачкина происходит от столкновения с неким «значительным лицом», представляющим закон. Мелкого чиновника, «маленького человека» раздавила безжалостная, мертвая бюрократическая машина.
В повести «Невский проспект» Гоголь также пишет о двух ликах Петербурга. В начале повести писатель, как восторженный провинциал, восклицает: «Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге…». По улице движутся шляпки, усы, дамские рукава, сюртуки, а лиц нет. Гоголь показывает суету бездуховного мира, из которого исчез живой человек. Красота и великолепие выставлены напоказ, а за ними скрыты грязные дворы, подвалы, где живет беднота, публичные дома, «где человек святотатственно подавил и посмеялся над всем чистым и святым, украшающим жизнь». Петербург живет по законам трагедии и фарса. Заканчивая повествование, автор предупреждает: «О, не верьте этому Невскому проспекту! Я всегда закутываюсь покрепче плащом своим, когда иду по нем, и стараюсь вовсе не глядеть на встречающиеся предметы. Все обман, все мечта, все не то, чем кажется!»
Только пожив в Риме, Гоголь понял, что нашел, наконец, свой город мечты. Он писал: «Россия, Петербург, снега, подлецы, департамент, кафедра, театр – все это мне снилось». В повести «Невский проспект» герой Гоголя, художник Пискарев, мечтавший найти идеал в погоне за призраком, с отчаянием восклицает: «О, как отвратительна действительность! Что она против мечты?»
Тема Петербурга у Гоголя связана с властью мертвого над живым, с подавлением всего живого, с омертвением и обезличиванием человека, с призрачностью происходящего, с невозможностью отличить правду от лжи, явь от сна.
Значительную часть своей жизни Н.В. Гоголь провёл в Петербурге. Н.В. Гоголь приехал в Петербург девятнадцатилетним юношей в декабре 1828 года, а покинул его знаменитым писателем и драматургом в декабре 1836 года. Впоследствии он приезжал сюда лишь очень ненадолго в 1838г, 1841, 1842 и 1848 гг.
Н.В.Гоголь провёл в Петербурге «одну из самых свежих и впечатлительных эпох своей жизни», по отзыву В.Г. Белинского.
В Санкт-Петербург юный Н.Гоголь страстно стремится. Мечтает, конечно, о новой интересной жизни, которая непременно именно здесь должна начаться. Он мечтает о съёмной квартире с видом на красавицу Неву. Но поселиться приходиться сначала в скромном районе доме аптекаря Трута у Кокушкина моста, рядом с Вознесенским собором; вскоре на четвертом этаже дома № 39 на Большой Мещанской улице, в дом каретного мастера Йохима. О Мещанской улице от Гоголь отозвался так: «Улица табачных лавок, немцев-ремесленников и чухонских нимф». Любопытно, что эвфемизм «чухонские нимфы» придуман Гоголем. Как и все доходные дома, «Дом Иохима» был густо населен людьми самых различных сословий. В одном из писем домой Гоголь сообщает: «…дом, в котором я обретаюсь, содержит в себе 2-х портных, одну маршанд де мод, сапожника, чулочного фабриканта, склеивающего битую посуду, декатировщика и красильщика, кондитерскую, мелочную лавку, магазин сбережения зимнего платья, табачную лавку и, наконец, привилегированную повивальную бабку». Возможно, что впеатлентя
К моменту появления Гоголя в Петербурге завершалось формирование основных архитектурных ансамблей города. Благодаря работам крупнейших архитекторов конца ХVIII – начала ХIХ вв. – К.И. Росси, Д. Кваренги, А. Воронихина, А. Захарова. Санкт-Петербург приобрёл тот «строгий, стройный вид», который был воспет А.С. Пушкиным. «Державное течение» Невы, «громады дворцов и башен», пространства величественных площадей завораживали юного Н.В. Гоголя своей строгой красотой, напоминали о тех знаменательных событиях, которые здесь разворачивались. Нарвские ворота, воздвигнутые Д.Кваренги для торжественной встречи русской гвардии, вызывали в памяти победы Отечественной войны 1812-1814 гг., Сенатская площадь – подавление «декабрьского бунта» 1825 года.
Санкт-Петербург и петербургская действительность, общение с А.С. Пушкиным и литераторами его круга, с выдающимися деятелями культуры сформировали Гоголя-писателя. Большинство его произведений было задумано и написано именно здесь. Петербургские повести «Невский проспект», «Нос», «Шинель», «Портрет» отразили неповторимое своеобразие облика города. В Александринском театре впервые были поставлены комедии «Ревизор» и «Женитьба». В статьях и письмах писателя, посвящённых вопросам искусства и архитектуре в особенности, в «Петербургских записках 1836 года»
Н.В. Гоголь через образ Петербурга размышляет о судьбе России, о возможном пути её развития.
Санкт-Петербург на юного Н.В, Гоголя произвёл ошеломляющее впечатление своей величественной холодной красотой. Конечно, город не мог не найти отражения в его произведениях. Более того, Санкт-Петербург становится не просто фоном для сюжетов произведений Н.В. Гоголя, а самостоятельным литературным персонажем, литературным героем.
Санкт-Петербург у Н.В. Гоголя многолик, изменчив. Если в «Ночи перед Рожеством» город выглядит скорее сказочным, волшебным, то в «Шинели» и «Ревизоре» образ города предстаёт вполне реалистичным, полным контрастов. Во многом таким, каким увидел его ранее и А.С, Пушкин:
«Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Свод небес зелено-бледный,
Скука, холод и гранит».
Самый невероятный Петербург Гоголь изобразил в «Мертвых душах». Это абсолютно нереальный дьявольский город. Здесь мосты, словно черти, висят в воздухе, не касаясь земли. Шторы и гардины кусаются. Кругом какое-то дьявольское нагромождение людей и вещей. От всего этого создается впечатление, что Петербург – это дьявольский город, в котором «начальник» – полноправный правитель, хотя и существует «высшее начальство». У него в приемной сидят не только бедные люди, вроде Копейкина, но и «эполеты» и «аксельбанты»
Одним из первых произведений Гоголя, в которых присутствует образ Петербурга, является повесть «Ночь перед Рождеством», вошедшая в цикл «Вечера на хуторе близ Диканьки». Здесь мы видим Петербург глазами Вакулы. Петербург представляется Вакуле чем-то невероятным. Вакула просто ошеломлен его сиянием и громыханием. Гоголь показывает Петербург через звуки и свет. Стук копыт, звук колес, дрожь мостов, свист снега, крики извозчиков, полет карет и саней – просто невероятное мелькание и суета. В этом сказочном мире Вакуле кажется, что оживают даже дома и смотрят на него со всех сторон. Возможно, похожие впечатления испытывал и сам Гоголь, когда впервые приехал в Петербург. О необычайно ярком свете, который исходил от фонарей, Вакула говорит: «Боже ты мой, какой свет! У нас днем не бывает так светло».
Дворец здесь просто сказочный. Все вещи в нем удивительные: и лестница, и картина; и даже замки. Люди во дворце тоже сказочные: все в атласных платьях или золотых мундирах. Вакула видит один блеск и больше ничего. В «Ночи перед Рождеством» Петербург – яркий, ослепительный, оглушающий и невероятный во всем.
Совсем другим выглядит Петербург в комедии «Ревизор». Здесь он уже гораздо более реален. В нем нет той сказочности, которая присутствует в «Ночи перед Рождеством», это уже практически настоящий город, в котором чины и деньги решают все. В «Ревизоре» мы встречаем два рассказа о Петербурге: рассказ Осипа и рассказ Хлестакова. В первом случае это рассказ о нормальном Петербурге, который видит слуга мелкого чиновника. Он не описывает какой-нибудь невероятной роскоши, но говорит о реальных развлечениях, доступных ему и его хозяину: театры, танцующие собаки и катание на извозчике. Ну а что ему нравится больше всего, так это то, что все люди разговаривают очень вежливо: «Галантерейное, черт возьми, обхождение!»
Иной Петербург рисует нам Хлестаков. Это Петербург с чинопочитанием и невообразимой роскошью. Это Петербург мечты мелкого чиновника, который хочет стать генералом и пожить на широкую ногу. Если сначала он просто присваивает себе чин повыше, то в конце его рассказа он уже практически фельдмаршал, и его преувеличения достигают поистине невероятных масштабов: суп, приехавший на пароходе из Парижа, семисотрублевый арбуз. В общем, Петербург в мечтах Хлестакова – это город, где у него много денег и высокий чин, поэтому он живет в роскоши и все его боятся и почитают.
Несколько другим изображен Петербург в повести «Шинель». Это город, в котором «маленькие люди» пропадают бесследно. В нем одновременно существуют улицы, где и ночью светло, как днем, с живущими на них генералами, и улицы, где помои выливают прямо из окон, тут обитают «башмачкины».
Переход от одних улиц к другим Гоголь изобразил через их освещение и шинели чиновников. Если на бедняцких улицах освещение “тощее” и воротник на шинели из куницы редкость, то чем ближе к богатым районам, тем ярче становится свет фонарей и тем чаще попадаются бобровые воротники.
В «Шинели» описывается свободное времяпрепровождение мелких чиновников и других бедных людей. Так, некоторые шли в театр или на улицу, другие на вечер, а третьи к какому-нибудь другому чиновнику поиграть в карты и попить чаю. Дворовые же и «всякие» люди сидели по вечерам в небольших лавочках, проводя время за болтовней и сплетнями. Обо всем этом Гоголь рассказывает в противопоставление Акакию Акакиевичу, у которого все развлечение заключалось в переписывании бумаг. Богатые люди тоже ездят в театр, гуляют по улицам, играют в карты, только билеты они покупают подороже, одеваются получше и, играя в карты, пьют не только чай, но и шампанское.
Это словно два мира одного города. Они очень похожи, но в то же время различий между ними не меньше. Эти два мира встречаются в кабинете у значительного лица в качестве Акакия Акакиевича и самого значительного лица. И во время этой встречи значительное лицо одним своим видом и голосом чуть не убило несчастного Акакия Акакиевича. Так и богатая часть города при помощи своих денег полностью подчиняет себе бедную. Бедная часть Петербурга – это словно тень второй, богатой части. Они имеют схожие очертания, но тень сера и не красочна, тогда как сам богатый город переливается всеми цветами радуги.
Популярнейшим местом в Петербурге был Невский проспект. Развиваясь вместе с ростом Петербурга, Невский, его главная коммуникация, в начале ХIХ века окончательно утверждается как парадная часть города, как излюбленное место гуляний петербургских жителей. Известно огромное количество изображений Невского проспекта! К числу самых достоверных портретов Невского проспекта относится известная панорама В.С. Садовникова, которая сразу после первого выпуска в 1830 году, приобрела огромную популярность. Её покупали и для украшения интерьеров, и в подарок друзьям. Тщательнейшая передача архитектуры зданий и множество бытовых деталей, стаффажных фигур (портретов жителей проспекта) сделали эту панораму ценнейшим документом эпохи. Известно, что в 1836 году Н.В. Гоголь послал это изображение проспекта своей матери на Украину.
Панораму жизни Невского проспекта и его обитателей создал и Н.В. Гоголь в повести «Невский проспект». Главная улица Николаевской империи была воспринята Н.В. Гоголем как своеобразное «зеркало», в котором отразился «весь Петербург». «Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге; для него он составляет всё. Чем не блестит эта улица-красавица нашей столицы?» – восклицает писатель в начале своей повести. «О, не верьте этому Невскому проспекту!.. Всё обман, всё мечта, всё не то, чем кажется!» – заключал он. Внешнее великолепие проспекта не заслонило от острого
взгляда писателя противоречий «во всякое время»заполняющей его пёстрой «дворянской, чиновничьей, купеческой, лакейской толпы». Не случайно здесь завязывается трагедия мечтательного художника Пискарёва, не выдержавшего столкновения своего представления об идеале со страшной действительностью. По Невскому проспекту в странном окружении реального и фантастического мечется отставной майор Ковалёв в погоне за собственным носом.
В патетику повествования, изобилующего восторженными эмоциональными восклицаниями, все время включаются насмешливо-иронические размышления автора о «чудных», «никаким пером, никакою кистью не изобразимых» усах, о дамских талиях, «никак не толще бутылочной шейки». «Боже, какие есть прекрасные должности и службы! Как они возвышают и услаждают душу!» – казалось бы, в полном восторге восклицает автор по поводу чиновников, которые служат в иностранной коллегии и «отличаются благородством своих занятий и привычек». Однако автор тотчас прибавляет: «Но, увы! Я не служу и лишен удовольствия видеть тонкое обращение с собою начальников». Эта авторская ирония становится все откровеннее, его восхищение приобретает язвительный характер. Говоря о «необыкновенном благородстве» и «чувстве собственного достоинства» людей, прохаживающих по Невскому проспекту, автор заключает: «Тут вы встретите тысячу непостижимых характеров и явлений. Создатель! Какие странные характеры встречаются на Невском проспекте! Есть множество таких людей, которые, встретившись с вами, непременно посмотрят на сапоги ваши, и если вы пройдете, они оборотятся назад, чтобы посмотреть на ваши фалды. Я до сих пор не могу понять, отчего это бывает. Сначала я думал, что они сапожники, но, однако же, ничуть не бывало: они большею частию служат в разных департаментах, многие из них превосходным образом могут написать отношение из одного казенного места в другое; или, же люди, занимающиеся прогулками, чтением газет по кондитерским, – словом, большею частию все порядочные люди». Эти «порядочные люди» на самом деле являются праздными бездельниками и лицемерами!
Маленький, робкий чиновник Акакий Акакиевич, главный герой повести «Шинель», имел в своей жизни мечту, ради которой он ревностно служил в одном департаменте. Его мечта – приобрести шинель. Это ему удалось. Но недолго пришлось ему порадоваться своему счастью. «Какие-то люди с усами» отняли его сокровище на бесконечной площади. Темная ночь Петербурга на его беспредельных просторах погубила маленького человека.
«Бедная история наша неожиданно принимает фантастическое окончание». У Калинина моста мертвец, в виде чиновника, искал утащенную шинель, и отбирал у прохожих. Это и на правду похоже; можно и в газете прочесть – в дневнике происшествий. Однако робкий Акакий Акакиевич превращен этим окончанием в призрак. Гоголь создал образ жертвы огромного и холодного города, безучастного к маленьким радостям и страданиям своих обитателей.
Уже Пушкин поставил эту проблему. Но он утвердил правду «нечеловеческой личности», ее великой миссии – возглавлять Империю. Ничтожен перед ней «взбунтовавшийся раб», поднявший дерзко руку на Медного Всадника: «Ужо строитель чудотворный!»
У Гоголя мы, таким образом, находим ту же тему, но мотив «бунта» отсутствует. Здесь показано полное смирение маленького человечка. И симпатии его склонились всецело в сторону жертвы. Гоголю нет дела до большой жизни провиденциального города, который ради своих неведомых целей обезличивает своих обитателей, губит их, как власть имущий. Тема, выдвинутая Пушкиным, пересмотрена Гоголем, и осужденным оказался город.
В середине XIX века между Петербургом и Москвой возникла полемика о роли и значении этих городов в жизни России. Спор был по своему существу о путях развития страны в целом. В полемике участвовал и Н.В. Гоголь. В «Петербургских записках 1836 года», написанных специально для пушкинского «Современника», есть целый ряд высказываний, которые вошли в золотой фонд питерской фразеологии. Например:
«Москва женского рода, Петербург — мужского»,
«В Москве всё невесты, в Петербурге — женихи»,
«Москва нужна России, для Петербурга нужна Россия»,
«А какая разница между ними двумя! Она еще русская борода, а он уже аккуратный немец». И все здесь с восклицательными знаками, и «немец» здесь понятие не уничижительное, а, напротив, комплиментарное. «Аккуратный немец» для XIX, да и XX века — синоним аккуратности, добротности, солидности, правильности, работоспособности, благополучия. У Пушкина:
«И хлебник, немец аккуратный,
В бумажном колпаке, не раз
Уж отворял свой васисдас».
В статьях и письмах писателя, посвящённых вопросам искусства и архитектуре (сборник «Арабески») Н.В. Гоголь через образ Петербурга размышляет о судьбе России, о возможных путях её развития. В статьях Н.В. Гоголя, посвящённых вопросам архитектуры, очень узнаваем облик города николаевской эпохи.
Гоголь любит эпоху средних веков, словно тоскует о ее минувшей красоте, которую не понимают его современники. Современную ему классическую архитектуру считает скучной и восклицает в своей статье «Об архитектуре нынешнего времени»: «Была архитектура необыкновенная, христианская, национальная для всей Европы – и мы ее оставили, забыли, как будто чужую, пренебрегли, как неуклюжую и варварскую» .
Архитектура классицизма Гоголю не нравилась, никакое архитектурное строение этого стиля не вызвало у Гоголя не только восхищенной, но даже положительной оценки. «Всем строениям городским стали давать совершенно плоскую, простую форму. Дома старались делать как можно более похожими один на другого; но они более были похожи на сараи или казармы, нежели на веселые жилища людей».
Н.В. Гоголь подчеркивает утилитарность современной ему архитектуры. По мнению писателя, в облике зданий должно быть горение, свет, выраженный в самой архитектуре здания, как средневековый храм, здание которого «летело к небу; узкие окна, столпы, своды тянулись нескончаемо в вышину; узкие окна, столпы, своды тянулись нескончаемо в вышину; прозрачный, почти кружевной шпиц, как дым, сквозил над ними».
Современным « храмостроительством» писатель тоже не был доволен. Особенно обвинял зодчих в мелочном подражании античности и западному искусству, когда они не могут ухватить всей идеи, но хватаются лишь за частности.
«Архитектор-творец должен иметь глубокое познание во всех родах зодчества. Он менее всего должен пренебрегать вкусом тех народов, которым мы в отношении художеств оказываем презрение. Он должен быть всеобъемлющ, изучить и вместить в себе все бесчисленные изменения их. Но самое главное – должен изучать все в идее, а не в мелочной наружной форме и частях. Но для того чтобы изучить в идее, нужно быть ему гением и поэтом», – вот кредо писателя.
Петербург Н.В. Гоголя во многом отличен от пушкинского Петербурга, «Медного всадника» и «Пиковой дамы», с его строгой прямолинейностью улиц и площадей, величием и красотой города, построенного дерзкой волей преобразователя России Петра I.
Гоголь показывает Петербург мелких чиновников и «значительных лиц», бюрократических канцелярий и мрачных многоквартирных доходных домов, угрюмое бесчеловечие столицы, которое не в силах прикрыть блестящая, но «лгущая выставка» Невского проспекта. Это город «кипящей меркантильности», парадов, чиновников.
В письме к матери от 30 апреля 1829 года Гоголь писал о чуждом ему безнациональном характере столицы: «Петербург вовсе не похож на прочие европейские столицы или на Москву. Каждая столица вообще характеризуется своим народом, набрасывающим на нее печать национальности, – на Петербурге же нет никакого характера: иностранцы, которые поселились сюда, обжились и вовсе не похожи на иностранцев, а русские в сою очередь обыностранились и сделались ни тем ни другим».
Вот против этого внутреннего мира Петербурга Петербурга, уродующего человеческие души, бюрократически-безнационального, холодно-бесстрастного, подчинявшего все жизненные функции чину, «меркантильности» и выступил писатель в своих произведениях, написанных в защиту «простого» маленького человека от ничтожной, бесплодной жизни, на которую обрекал город департаментов и власти денег.
Внутренний мир Петербурга может видеть не каждый, а только немногие, особенные люди. Одним из таких людей и был Гоголь. Он увидел в этом городе то, что веками не замечали живущие здесь люди. Набоков писал: «Петербург обнаружил всю свою причудливость, когда по его улицам стал гулять самый причудливый человек во всей России».
Тема Петербурга отражалась явно во многих произведениях русских писателей, которым не были безразличны красоты сего города. Период, когда творцы стали обращаться к этому городу, начал восприниматься и как нечто новое, где Петербург признавался новой столицей, символом светлого будущего России. Стоит учесть тот факт, что у каждого деятеля, который обращался к образу Петербурга, имел собственное отношение к непонятному городу. Именно поэтому русское сознание носило по отношению к нему двойственный характер. Одни считали это место дивным и чудесным, иные же видели в нем нечто негативное и отталкивающее. Однако великий писатель, славящийся своими прекрасными глубоководными произведениями – это Николай Васильевич Гоголь – решил внести в собственное творчество воплощение насущных проблем по поводу Петербурга. В блестящих рассказах и повестях: “Нос”, “Записки сумасшедшего”, “Шинель” и другие, – писатель изобразил столицу, где ярко показалась нравственная суть населения.
Читая Гоголя, становятся ясно, что для него Петербург – некий город, что наполнен несчастными людьми, низкими чиновниками, которых кроме себя и собственного дохода, ничего не интересует. Зато, если обратиться к Невскому проспекту, то можно заметить виднеющуюся призрачную красоту улицы, именно она, как говорит Николай Васильевич, обманчива. Все внешние поразительные красоты не способны укрыть нищую жизнь, в плане духовном, большинства людей в городе, их переживания, трагизм. И предупреждает нас Гоголь: “не верьте этому Невскому проспекту!”, ибо, как он считает, это “все обман, все мечта”. Это мираж, от которого люди, ослепляясь, становятся несчастными, ибо после этих окружающих просторов открывается вся горькая правда. Жители несчастны, никакой красотой города это скрыть нельзя. Духовные калеки, самоубийство персонажа Пискарева, что был художником по профессии, печальное столкновение лицом к лицу с реальностью Петербурга. Повсюду царит пошлость, имеет ценность лишь денежные средства да социальный статус.
Николай Васильевич Гоголь оказал неоценимое влияние на русскую литературу. Он показал русскому читателю не только свою родную Украину, но и Петербург, и жизнь маленьких уездных городов. И везде он описывал не только богемных помещиков и чиновников, но и жизнь простых «маленьких» людей. При этом он старался победить зло в людях, «излечить» их от пороков, используя для этого самое сильное оружие и лекарство — его смех. Гоголем восхищались многие, но были также люди, ругающие его произведения, но никто так до конца и не понял той необыкновенной тайны его души, которой наполнены его произведения.
Значительную часть своей жизни Гоголь провел в Петербурге. Это не могло не отразиться на его произведениях. В очень многих из них присутствует образ Петербурга. Гоголь написал даже целый цикл петербургских повестей. И везде это таинственный волшебный город, полный всякой чертовщины. Здесь легко оживают дома и вещи, люди ходят и разговаривают сами с собой, а обыкновенный нос может запросто убежать от своего хозяина и разъезжать по городу в экипаже, словно чиновник. Владимир Набоков писал: «Главный город России был выстроен гениальным деспотом на болоте и на костях рабов, гниющих в этом болоте: тут-то и корень его странности — и его изначальный порок». Петербург у Гоголя — это нереальное, призренное царство чинов и вещей, царство роскощи и власти, где «маленькие люди» исчезают бесследно, не оставляя о себе никакой памяти.
Одним из первых произведений Гоголя, в которых присутствует образ Петербурга, является повесть «Ночь перед Рождеством», вошедшая в цикл «Вечера на хуторе близ Диканьки». Здесь мы видим Петербург глазами Вакулы, словно в ад прилетевшего сюда на черте. Петербург представляется нам чем-то невероятным. Вакула просто ошеломлен его сиянием и громыханием. Гоголь показывает Петербург через звуки и свет. Стук копыт, звук колес, дрожь мостов, свист снега, крики извозчиков, полет карет и саней — просто невероятное мелькание и суета. В этом сказочном мире Вакуле кажется, что оживают даже дома и смотрят на него со всех сторон. Возможно, похожие впечатления испытывал и сам Гоголь, когда впервые приехал в Петербург. О необычайно ярком свете, который исходил от фонарей, Вакула говорит: «Боже ты мой, какой свет! У нас днем не бывает так светло». Дворец здесь просто сказочный. Все вещи в нем удивительные: и лестница, и картина, и даже замки. Люди во дворце тоже сказочные: все в атласных платьях или золотых мундирах. Вакула видит один блеск и больше ничего. В «Ночи перед Рождеством» Петербург яркий, ослепительный, оглушающий и невероятный во всем.
Совсем другим выглядит Петербург в комедии «Ревизор». Здесь он уже гораздо более реален. В нем нет той сказочности, которая присутствует в «Ночи перед Рождеством», это уже практически настоящий город, в котором чины и деньги решают все. В «Ревизоре» мы встречаем два рассказа о Петербурге — Осипа и Хлестакова. В первом случае это рассказ о нормальном Петербурге, который видит слуга мелкого чиновника. Он не описывает какой-нибудь невероятной роскоши, но говорит о реальных развлечениях, доступных ему и его хозяину: театры, танцующие собаки и катание на извозчике. Ну а что ему нравится больше всего, так это то, что все люди разговаривают очень вежливо: «Галантерейное, черт возьми, обхождение!» Совсем другой Петербург рисует нам Хлестаков. Это уже не Петербург с купцами и танцующими собаками, а Петербург с чинопочитанием и невообразимой роскошью. Это Петербург мечты мелкого чиновника, который хочет стать генералом и пожить на широкую ногу. Если сначала он просто присваивает себе чин повыше, то в конце его рассказа он уже практически фельдмаршал, и его преувеличения достигают поистине невероятных масштабов: суп, приехавший на пароходе из Парижа, семисотрублевый арбуз. В общем, Петербург в мечтах Хлестакова — это город, где у него много денег и высокий чин, поэтому он живет в роскоши и все его боятся и почитают.
Несколько другим изображен Петербург в повести «Шинель». Это город, в котором «маленькие люди» пропадают бесследно. В нем одновременно существуют улицы, где и ночью светло, как днем, с живущими на них генералами, и улицы, где помои выливают прямо из окон, тут обитают башмачкины. Переход от одних улиц к другим Гоголь изобразил через их освещение и шинели чиновников: если на бедняцких улицах освещение «тощее» и воротник на шинели из куницы редкость, то чем ближе к богатым районам, тем ярче становится свет фонарей и тем чаще попадаются бобровые воротники. В «Шинели» описывается свободное времяпрепровождение мелких чиновников и других бедных людей. Так, некоторые шли в театр или на улицу, другие на вечер, а третьи к какому-нибудь другому чиновнику поиграть в карты и попить чаю. Дворовые же и «всякие» люди сидели по вечерам в небольших лавочках, проводя время за болтовней и сплетнями. Обо всем этом Гоголь рассказывает в противопоставление Акакию Акакиевичу, у которого все развлечение заключалось в переписывании бумаг. Богатые люди тоже ездят в театр, гуляют по улицам, играют в карты, только билеты они покупают подороже, одеваются получше и, играя в карты, пьют не только чай, но и шампанское.
Это словно два мира одного города. Они очень похожи, но в то же время различий между ними не меньше. Эти два мира встречаются в кабинете у значительного лица в качестве Акакия Акакиевича и самого значительного лица. И во время этой встречи значительное лицо одним своим видом и голосом чуть не убило несчастного Акакия Акакиевича. Так и богатая часть города при помощи своих денег полностью подчиняет себе бедную. Бедная часть Петербурга — это словно тень второй, богатой части. Они имеют схожие очертания, но тень сера и не красочна, тогда как сам богатый город переливается всеми цветами радуги.
Самый невероятный Петербург Гоголь изобразил в «Мертвых душах». Это абсолютно нереальный дьявольский город. Здесь мосты, словно черти, висят в воздухе, не касаясь земли. Шторы и гардины кусаются. Это, как говорит почтмейстер, сказочная Шехерезада. Этот Петербург словно центр земли: здесь как будто собрались все страны мира. Ковры почтмейстер называет Персией, а не персидскими. В приемной Копейкин боится толкнуть локтем Америку или
Индию: почтмейстер, правда, говорит, что это вазы, но ведь сроду ни в Америке, ни в Индии ваз фарфоровых не делали. Обедает же капитан в «Лондоне». Люди здесь тоже разные: и русские, и французы, и англичане. Кругом все утопает в роскоши: зеркала, мрамор, вазы, серебряная посуда, арбуз за сто рублей. Кругом какое-то дьявольское нагромождение людей и вещей. Да и самого Копейкина почтмейстер сравнивает то с совой, то с пуделем, то с чертом. Даже швейцар здесь похож на моржа. От всего этого создается впечатление, что Петербург — это дьявольский город, в котором «начальник» — полноправный правитель, хотя и существует «высшее начальство». У него в приемной сидят не только бедные люди, вроде Копейкина, но и «эполеты» и «аксельбанты».
Петербург «Мертвых душ» — это странный призрак настоящего города, это именно тот город на костях, про который написал Набоков. В нем вещи такие же живые, как и люди. Петербург необыкновенный город. С одной стороны, это холодный, мрачный каменный город, но с другой — это центр культуры. Петербург часто затопляла Нева, словно смывая с него накопившиеся пороки.
Внутренний мир Петербурга может видеть не каждый, а только немногие, особенные люди. Одним из таких людей и был Гоголь. Он увидел в этом городе то, что веками не замечали живущие здесь люди. Набоков писал: «Петербург обнаружил всю свою причудливость, когда по его улицам стал гулять самый причудливый человек во всей России».
«Петербургские повести» Гоголя открывают тему «маленького человека» в русской литературе. Эти повести являются манифестом человеческого равенства и неотъемлемых прав личности в любом ее «состоянии» и звании.
Сегодняшние писатели признают Н. В. Гоголя своим наставником. Смех в его творчестве соединен с трагическими потрясениями. Хотя его произведения отличаются красочностью языка и простотой сюжета, сам Гоголь был человеком немного таинственным и постоянно удивляющим. Его «Петербургские повести» оказали огромное влияние на развитие культуры в России. Русской литературе северная столица виделась «фантастическим» городом: в его едином образе совмещались и переходили друг в друга очень противоположные облики — величие и ничтожество, красота и блеск императорского окружения и темная жизнь бедняков. Мы видим, читая повести Гоголя, как это противоречие разрастается, получая все новые оттенки в богатых эпитетах и красочных гиперболах.
«Записки сумасшедшего» — это единственное в творчестве Гоголя произведение, написанное как исповедь, как рассказ героя о себе. Он ведет свой внутренний монолог, «говорит сам в себе», во внешней же жизни он другой. Перед генералом и его дочкой он хотел бы много сказать и спросить, но никак не мог. Это различие внутреннего и внешнего сводит его с ума. Героя мучает вопрос о собственной самооценке. Причем он должен выяснить это для себя сам. Взвешивая свои достоинства и недостатки, Поприщин разговаривает сам с собой. Вот, например, его игривое замечание: «Что это за бестия наш брат чиновник! Ей-богу, не уступит никакому офицеру, пройди какая-нибудь в шляпке, непременно зацепит». Этот тон легкой пошлости, думает наш персонаж, должен свидетельствовать, что «все у меня в порядке, и я большой любитель до шуток». Но это не настоящий Поприщин. Он только хотел бы быть таким. На самом же деле замечания его слишком резки, в них чувствуется неуверенность, которая его выдает. Многие мысли автора записок кажутся грубыми, но ведь таким и должен быть тон независимого человека, которым герой пытается себя считать.
В отличие от других произведений Гоголя, в «Записках сумасшедшего» отчетливо слышны в каждом слове пошлость и трагизм — две краски петербургского мира. В попытке оценить себя Поприщин руководствуется только ценными для себя понятиями: чин и звание. Поэтому он стремится поближе «рассмотреть жизнь этих господ» и в сладкой мечте фантазирует, что «станем и мы полковником и заведем себе репутацию». Но его «бедное богатство» достается камер-юн- керу, и Поприщин пытается понять, «отчего происходят все эти разности. Отчего я титулярный советник, и с какой стати я титулярный советник?» Вмиг испарились все мечты о том, чтобы быть полковником. Для Поприщина теперь они мелки и незаметны. Герой ставит себя над теми, кто в жизни выше его. Его рассуждения об «исполинских делах» и есть сумасшествие. Но именно поэтому на испанском короле записки и заканчиваются.
Заключительный монолог — уже не речь прежнего Поприщина, а лирика Гоголя. Сознание человеком своего несчастья рождает у писателя любимый образ дороги, тройки и колокольчика: «…дайте мне тройку быстрых, как вихорь, коней… звейтеся, кони, и несите меня с этого света!» Так разрешаются поиски бедным человеком своего места в мире: не титулярный советник, и не полковник, и не испанский король, а «ему нет места на свете!»
Все повести петербургского цикла составляют истинную художественную энциклопедию чиновничьей жизни и психологии. В них вырастает монументальный образ гоголевского Петербурга, где личность нерасторжимо связана с миром вещей, внешнего порядка, системы искусственного, притворного поведения. Здесь властвует сила чина, нивелирующая личность. Чин для Поприщина является некоей великой ценностью, критерием справедливости и счастья. Освободившись от этой иллюзии, бедный чиновник открывает новую истину: «Все, что есть лучшего на свете, все достается или камер-юнкерам, или генералам». Переживая такую несправедливость, больная душа героя рождает воображаемую месть с помощью воображаемого достижения власти (он становится королем Испании). Месть виновникам всех несчастий и несправедливостей в мире — «чиновным отцам», «патриотам», которые «мать, отца, бога продадут за деньги, честолюбцы, христопродавцы!..»
Всеобщая обезличенность чином для Гоголя некий глобальный социальный закон. Он губителен для всех, для людей, стоящих на любой ступени социальной лестницы. Об этом хочет предупредить человечество Гоголь. Все страшные последствия этого явления показывает нам великий классик-реалист, изображая с критической беспощадностью героев Петербургских повестей». Он «первый представил нас нам в настоящем виде, первый научил нас знать наши недостатки и гнушаться ими» — этим, считал Чернышевский, Гоголь осуществлял великую художественную функцию литературы — двигать «вперед свою нацию».
Художник Пискарев мечтает о возвышенной красоте, а сталкивается с той же пошлостью, но в другом роде – с уличной женщиной. Гоголь изображает картину ночного города, как он чудится устремившемуся за своей мечтой художнику: «Тротуар несся под ним, кареты с скачущими лошадьми казались недвижимы, мост растягивался и ломался на своей арке, дом стоял крышею вниз, будка валилась к нему навстречу, и алебарда часового вместе с золотыми словами вывески и нарисованными ножницами блестела, казалось, на самой реснице его глаз».
Ночному Петербургу принадлежит и мечта Пискарева – его прекрасная дама, так жестоко обманувшая его эстетические иллюзии. «О, не верьте этому Невскому проспекту! – восклицает автор в конце повести. – Все обман, все мечта, все не то, чем кажется! Вы думаете, что этот господин, который гуляет в отлично сшитом сюртучке, очень богат? Ничуть не бывало: он весь состоит из своего сюртучка. Вы воображаете, что эти два толстяка, остановившиеся перед строящеюся церковью, судят об архитектуре ее? Совсем нет: они говорят о том, как странно сели две вороны одна против другой. Вы думаете, что этот энтузиаст, размахивающий руками, говорит о том, как жена его бросила шариком в незнакомого ему вовсе офицера? Совсем нет, он говорит о Лафайете».
Лирические или авторские отступления – не особенность одних «Мертвых душ», но особенность всей прозы Гоголя. В каждой повести можно найти подобные отступления.
Таким образом, темой Невского проспекта открывается первая из «Петербургских повестей»; страницы, посвященные главной улице города, играют роль пролога к циклу в целом. Автор произносит ироничный гимн Невскому проспекту, где «пахнет одним гуляньем», где «жадность, корысть и надобность выражаются на идущих и летящих в карстах и на дрожках» и совершается быстрая «фантасмагория в течение одного только дня». Невский проспект поражает воображение тысячами сортов «шляпок, платьев, платков», тысячей «непостижимых характеров», в многоцветье гуляющей или спешащей толпы отражается как в зеркале жизнь всего огромного города, однако красота Невского проспекта призрачна и обманчива. [5]
«Необыкновенно-странное происшествие», случившееся в повести «Нос», кажется «чепухой совершенной». Рассказчик как бы удивлен происходящим; он не берется объяснять того, что нос майора Ковалева оказался запечен в тесте, был брошен в Неву, но, несмотря на это, разъезжал по Петербургу, имея чин статского советника, а потом оказался на своем законном месте – «между двух щек майора Ковалева». Там, где линии сюжета могли бы все-таки как-то связаться, но не сошлись, автор объявляет: «Но здесь происшествие совершенно закрывается туманом, и что далее произошло, решительно ничего не известно».
Гоголь не обещает нам правдоподобия, ибо дело не в нем, – в рамках логики и правдоподобия сюжет мог бы развалиться. В повести события происходят «как во сне»: по ходу действия герою приходится несколько раз ущипнуть себя и убедиться, что он не спит. «А все, однако же, как поразмыслишь, – замечает автор, – во всем этом, право, есть что-то. Кто что ни говори, а подобные происшествия бывают на свете, – редко, но бывают».
В повести упоминается история о «танцующих стульях» в Конюшенной улице. Князь Петр Андреевич Вяземский писал по этому поводу своему другу Александру Тургеневу в январе 1834 года из Петербурга: «Здесь долго говорили о странном явлении в доме конюшни придворной: в комнатах одного из чиновников стулья, столы плясали, кувыркались, рюмки, налитые вином, кидались в потолок; призвали свидетелей, священника со святою водою, но бал не унимался». Подобные явления в нашу эпоху получили наименование полтергейст. В реальности подобных «невероятных» происшествий сомневаться не приходится.
У гоголевского майора Ковалева исчез с лица нос. Это стало для него равносильно утрате личности. Пропало то, без чего нельзя ни жениться, ни получить места, а на людях приходится закрываться платком. Ковалев так и объясняет в газетной экспедиции, что ему никак нельзя без такой заметной части тела и что это не то, что какой-нибудь мизинный палец на ноге, которую можно спрятать в сапог, – и никто не увидит, если его нет. Словом, нос – важнейшая часть, средоточие существования майора. Нос становится самим лицом – в том значении, в каком, например, начальник в «Шинели», распекший Акакия Акакиевича, именуется не как-нибудь, а значительным лицом. Вот уже нос и лицо поменялись местами: «Нос спрятал совершенно лицо свое в большой стоячий воротник и с выражением величайшей набожности молился». Нос майора Ковалева оказался чином выше него.
Таким образом, гротескная история об отделившемся и возгордившемся носе не только высмеивает свойственные жителям столицы чинопочитание и карьеризм, но и обогащает образ города новыми красками. В повседневной жизни Петербурга Гоголь отмечает фантастические, абсурдные и комичные черты, а в душах горожан – соединение уродливого, трогательного и смешного.
Повесть «Портрет» рассказывает о художнике, продавшем свой дар за деньги, – он продал дьяволу душу. Здесь, если иметь в виду художественные произведения, Гоголь наиболее полно высказал свои взгляды на искусство. Проникновение злых сил в душу художника искажает и его искусство, – ведь оно должно быть не просто способностью создавать прекрасное, но подвигом трудного постижения духовной глубины жизни. Важно, что соблазнил Чарткова предмет искусства – необычный портрет с живыми глазами. «Это было уже не искусство: это разрушало даже гармонию самого портрета». Тайна портрета тревожит автора и побуждает к размышлению о природе искусства, о различии в нем создания и копии. «Живость» изображения у художника-копииста, написавшего портрет ростовщика, для Гоголя – не просто поверхностное искусство, а демонический отблеск мирового зла. Такое искусство часто обольщает душу зрителя, заражает греховными чувствами. Недаром с портрета глядят живые недобрые глаза старика.
В «Портрете» заветная мечта героя как будто сбывается – внезапно разбогатев, он обретает возможность заняться высоким искусством, не думать больше о заработках, реализовать свой талант. Но власть золота оказалась сильнее идеи творчества. Чартков становится модным и дорогим художником, но по мере того, как возрастает его состояние, умаляется его талант. Когда герой понимает, что из-за жадности лишился главного своего сокровища, он, движимый злобой и завистью, тратит свое огромное состояние на уничтожение шедевров искусства, а затем в безумии и горячке умирает.
«Шинель» – последняя из написанных Гоголем повестей – создавалась одновременно с первым томом «Мертвых душ». История Акакия Акакиевича Башмачкина, «вечного титулярного советника», – это история гибели маленького человека. В департаменте к нему относились без всякого уважения и даже на него не глядели, когда давали что-нибудь переписывать. Ревностное исполнение героем своих обязанностей – переписывание казенных бумаг – единственный интерес и смысл его жизни. Убожество и робость бедного чиновника выражаются в его косноязычной речи. В разговоре он, начавши, не оканчивал фразы: «Это, право, совершенно того…» – а потом уже и ничего не было, и сам он позабывал, думая, что все уже выговорил». Несмотря на свое униженное положение Акакий Акакиевич вполне доволен своим жребием. В истории с шинелью он переживает своего рода озарение. Шинель сделалась его «идеальной целью», согрела, наполнила его существование. Голодая, чтобы скопить деньги на ее шитье, он «питался духовно, неся в мыслях своих идею будущей шинели». Герой даже сделался тверже характером, в голове его мелькали дерзкие, отважные мысли – «не положить ли, точно, куницу на воротник?”[12]
В повести «Шинель» Гоголь показывает Петербург бедняков: «Скоро потянулись перед ним (Акакием Акакиевичем) те пустынные улицы, которые даже и днем не так веселы, а тем более вечером… Фонари стали мелькать реже… Сверкал лишь один снег по улицам да печально чернели с закрытыми ставнями заснувшие низенькие лачужки…» Это уже другой Петербург. Тут царит бедность, запустение и как следствие этого – разбой.
Переход от одних улиц к другим Гоголь изобразил через их освещение и шинели чиновников: если на бедняцких улицах освещение «тощее» и воротник на шинели из куницы редкость, то чем ближе к богатым районам, тем ярче становится свет фонарей и тем чаще попадаются бобровые воротники.
Столкнувшись с вопиющим равнодушием жизни в виде «значительного лица», испытав душевное потрясение, Башмачкин заболевает и умирает. В предсмертном бреду он произносит никогда не слыханные от него страшные богохульные речи. И здесь мысли его вертелись вокруг той же шинели. Когда же он умер, то «Петербург остался без Акакия Акакиевича, как будто бы в нем его и никогда не было. Исчезло и скрылось существо, никем не защищенное, никому не дорогое, ни для кого не интересное…» Только через несколько дней в департаменте узнали, что Башмачкин умер, да и то только потому, что пустовало его место.
Но на этом история о бедном чиновнике не оканчивается. Умерший Башмачкин превращается в призрака-мстителя и срывает шинель с самогo «значительного лица». После встречи с мертвецом тот, почувствовав укоры совести, нравственно исправляется. Иногда думают, что погибший Акакий Акакиевич тревожит совесть «значительного лица» и только в его воображении является призраком. Однако такое правдоподобное объяснение нарушает логику гоголевского мира – так же, как она была бы нарушена, если бы действие «Носа» объяснялось как сон майора Ковалева.
Петербург в изображении Гоголя – это город, в котором фантастическое и реальное находятся в неразрывном единстве. Здесь возможны самые необыкновенные происшествия. Это нереальное царство чинов и вещей, царство роскоши и власти, где «маленькие люди» исчезают бесследно, не оставляя о себе никакой памяти. Это столица, это центр огромной феодально – чиновой империи.
Петербург – это два мира одного города. Они очень похожи, но в то же время различий между ними не меньше. Это богатая часть города при помощи своих денег полностью подчиняет себе бедную. Бедная часть Петербурга – это словно тень второй, богатой части. Они имеют схожие очертания, но тень сера и не красочна, тогда как сам богатый город переливается всеми цветами радуги. [11]
Таким образом, гоголевский Петербург предстал перед читателями как воплощение всех безобразий и несправедливостей, творившихся в полицейско-бюрократической России. Это город, где «кроме фонаря все дышит обманом» («Невский проспект»), в котором разыгрывается драма одаренного художника, ставшего жертвой страсти к наживе («Портрет»). В этом страшном, безумном городе происходят удивительные происшествия с чиновником Ковалевым («Нос») и Поприщиным («Записки сумасшедшего»), здесь нет житья бедному, честному человеку («Шинель»). Герои Гоголя сходят с ума или погибают в неравном единоборстве с жестокими условиями действительности.
Нормальные отношения между людьми искажены, справедливость попрана, красота загублена, любовь осквернена.
Достоевскому приписывают фразу: «Все мы вышли из гоголевской «Шинели». Говорил ли он действительно эти слова, мы достоверно не знаем. Но кто бы их ни сказал, не случайно они стали крылатыми. Очень многое и важное вышло из гоголевской «Шинели», из петербургских повестей Гоголя. Эти повести – не только о Петербурге и петербургских жителях, они дают символические образы мирового масштаба и поэтому входят в сокровищницу мировой литературы.
Николай Васильевич Гоголь оказал неоценимое влияние на русскую литературу. Он показал русскому читателю не только свою родную Украину, но и Петербург, и жизнь маленьких уездных городов. И везде он описывал не только богемных помещиков и чиновников, но и жизнь простых “маленьких” людей. При этом он старался победить зло в людях, “излечить” их от пороков, используя для этого самое сильное оружие и лекарство — его смех. Гоголем восхищались многие, но были также люди, ругающие его произведения, но никто так до конца и не понял той необыкновенной тайны его души, которой наполнены его произведения.
Значительную часть своей жизни Гоголь провел в Петербурге. Это не могло не отразиться на его произведениях. В очень многих из них присутствует образ Петербурга. Гоголь написал даже целый цикл петербургских повестей. И везде это таинственный волшебный город, полный всякой чертовщины. Здесь легко оживают дома и вещи, люди ходят и разговаривают сами с собой, а обыкновенный нос может запросто убежать от своего хозяина и разъезжать по городу в экипаже, словно чиновник. Владимир Набоков писал: “Главный город России был выстроен гениальным деспотом на болоте и на костях рабов, гниющих в этом болоте: тут-то и корень его странности — и его изначальный порок”. Петербург у Гоголя — это нереальное, призренное царство чинов и вещей, царство роскоши и власти, где “маленькие люди” исчезают бесследно, не оставляя о себе никакой памяти.
Одним из первых произведений Гоголя, в которых присутствует образ Петербурга, является повесть “Ночь перед Рождеством”, вошедшая в цикл “Вечера на хуторе близ Диканьки”. Здесь мы видим Петербург глазами Вакулы, словно в ад прилетевшего сюда на черте. Петербург представляется нам чем-то невероятным. Вакула просто ошеломлен его сиянием и громыханием. Гоголь показывает Петербург через звуки и свет. Стук копыт, звук колес, дрожь мостов, свист снега, крики извозчиков, полет карет и саней — просто невероятное мелькание и суета. В этом сказочном мире Вакуле кажется, что оживают даже дома и смотрят на него со всех сторон. Возможно, похожие впечатления испытывал и сам Гоголь, когда впервые приехал в Петербург. О необычайно ярком свете, который исходил от фонарей, Вакула говорит: “Боже ты мой, какой свет! У нас днем не бывает так светло”. Дворец здесь просто сказочный. Все вещи в нем удивительные: и лестница, и картина; и даже замки. Люди во дворце тоже сказочные: все в атласных платьях или золотых мундирах. Вакула видит один блеск и больше ничего. В “Ночи перед Рождеством” Петербург яркий, ослепительный, оглушающий и невероятный во всем.
Совсем другим выглядит Петербург в комедии “Ревизор”. Здесь он уже гораздо более реален. В нем нет той сказочности, которая присутствует в “Ночи перед Рождеством”, это уже практически настоящий город, в котором чины и деньги решают все. В “Ревизоре” мы встречаем два рассказа о Петербурге — Осина и Хлестакова. В первом случае это рассказ о нормальном Петербурге, который видит слуга мелкого чиновника. Он не описывает какой-нибудь невероятной роскоши, но говорит о реальных развлечениях, доступных ему и его хозяину: театры, танцующие собаки и катание на извозчике. Ну а что ему нравится больше всего, так это то, что все люди разговаривают очень вежливо: “Галантерейное, черт возьми, обхождение!” Совсем другой Петербург рисует нам Хлестаков. Это уже не Петербург с купцами и танцующими собаками, а Петербург с чинопочитанием и невообразимой роскошью. Это Петербург мечты мелкого чиновника, который хочет стать генералом и пожить на широкую ногу. Если сначала он просто присваивает себе чин повыше, то в конце его рассказа он уже практически фельдмаршал, и его преувеличения достигают поистине невероятных масштабов: суп, приехавший на пароходе из Парижа, семисотрублевый арбуз. В общем, Петербург в мечтах Хлестакова — это город, где у него много денег и высокий чин, поэтому он живет в роскоши и все его боятся и почитают.
Несколько другим изображен Петербург в повести “Шинель”. Это город, в котором “маленькие люди” пропадают бесследно. В нем одновременно существуют улицы, где и ночью светло, как днем, с живущими на них генералами, и улицы, где помои выливают прямо из окон, тут обитают башмачкины. Переход от одних улиц к другим Гоголь изобразил через их освещение и шинели чиновников: если на бедняцких улицах освещение “тощее” и воротник на шинели из куницы редкость, то чем ближе к богатым районам, тем ярче становится свет фонарей и тем чаще попадаются бобровые воротники. В “Шинели” описывается свободное времяпрепровождение мелких чиновников и других бедных людей. Так, некоторые шли в театр или на улицу, другие на вечер, а третьи к какому-нибудь другому чиновнику поиграть в карты и попить чаю. Дворовые же и “всякие” люди сидели по вечерам в небольших лавочках, проводя время за болтовней и сплетнями. Обо всем этом Гоголь рассказывает в противопоставление Акакию Акакиевичу, у которого все развлечение заключалось в переписывании бумаг. Богатые люди тоже ездят в театр, гуляют по улицам, играют в карты, только билеты они покупают подороже, одеваются получше и, играя в карты, пьют не только чай, но и шампанское.
Это словно два мира одного города. Они очень похожи, но в то же время различий между ними не меньше. Эти два мира встречаются в кабинете у значительного лица в качестве Акакия Акакиевича и самого значительного лица. И во время этой встречи значительное лицо одним своим видом и голосом чуть не убило несчастного Акакия Акакиевича. Так и богатая часть города при помощи своих денег полностью подчиняет себе бедную. Бедная часть Петербурга — это словно тень второй, богатой части. Они имеют схожие очертания, но тень сера и не красочна, тогда как сам богатый город переливается всеми цветами радуги.
Самый невероятный Петербург Гоголь изобразил в “Мертвых душах”. Это абсолютно нереальный дьявольский город. Здесь мосты, словно черти, висят в воздухе, не касаясь земли. Шторы и гардины кусаются. Это, как говорит почтмейстер, сказочная Шехерезада. Этот Петербург словно центр земли: здесь как будто собрались все страны мира. Ковры почтмейстер называет Персией, а не персидскими. В приемной Копейкин боится толкнуть локтем Америку или Индию: почтмейстер, правда, говорит, что это вазы, но ведь сроду ни в Америке, ни в Индии ваз фарфоровых не делали. Обедает же капитан в “Лондоне”. Люди здесь тоже разные: и русские, и французы, и англичане. Кругом все утопает в роскоши: зеркала, мрамор, вазы, серебряная посуда, арбуз за сто рублей. Кругом какое-то дьявольское нагромождение людей и вещей. Да и самого Копейкина почтмейстер сравнивает то с совой, то с пуделем, то с чертом. Даже швейцар здесь похож на моржа. От всего этого создается впечатление, что Петербург — это дьявольский город, в котором “начальник” — полноправный правитель, хотя и существует .”высшее начальство”. У него в приемной сидят не только бедные люди, вроде Копейкина, но и “эполеты” и “аксельбанты”.
Петербург “Мертвых душ” — это странный призрак настоящего города, это именно тот город на костях, про который написал Набоков. В нем вещи такие же живые, как и люди. Петербург необыкновенный город. С одной стороны, это холодный, мрачный каменный город, но с другой — это центр культуры. Петербург часто затопляла Нева, словно смывая с него накопившиеся пороки.
Внутренний мир Петербурга может видеть не каждый, а только немногие, особенные люди. Одним из таких людей и был Гоголь. Он увидел в этом городе то, что веками не замечали живущие здесь люди. Набоков писал: “Петербург обнаружил всю свою причудливость, когда по его улицам стал гулять самый причудливый человек во всей России”.
В сознании Н. В. Гоголя всегда существовал образ идеального города, с прекрасной, «душевной» атмосферой. Городами его жизни были Петербург, а потом Рим. Еще в годы гимназии Гоголю и в мечтах, и во сне виделся Петербург. Попав в город своих грез совсем юным, Гоголь испытал большие трудности, делая первые шаги на пути к писательству. После щедрой, солнечной Украины Петербург показался ему серым, тяжелым и мрачным городом, равнодушно взирающим на копошащихся в нем людей. Через несколько лет у Гоголя уже сформировалось полное впечатление о Петербурге, с его тяжелой атмосферой, но величие города словно гипнотизировало писателя.
Великий Петербург стал важным мотивом в творчестве Гоголя. Упоминания о нем есть почти в каждом произведении писателя: в «Вечерах на хуторе близ Диканьки», в комедии «Ревизор», в «Повести о капитане Копейкине» из «Мертвых душ», в цикле петербургских повестей. Ярко и красочно выглядит Петербург в повести «Ночь перед Рождеством»: «…вдруг заблестел перед Вакулой Петербург… Боже мой! Стук, гром, блеск; по обеим сторонам громоздятся четырехэтажные стены. Ему казалось, что все домы устремили на него свои бесчисленные огненные очи и глядели». Это описание Петербурга передает мечты юного Гоголя о городе-сказке с невиданными чудесами, с роскошными дворцами и садами, где живет сама царица, исполняющая желания.
У Гоголя Петербург предстает как фантасмагорический, призрачный город, где все зыбко и странно смещено. Причудливо переплетаются реальное и фантастическое, величественное и низкое, прекрасное и безобразное. Здесь может произойти самое невероятное. Например, нос майора Ковалева живет отдельно от владельца и прекрасно себя чувствует.
Писатель изображает и реальный Петербург, город чиновников, живущих своей бюрократической жизнью. В этом случае Гоголь использует прием социальной сатиры. Петр Первый построил этот город, он же своим повелением учредил огромную армию чиновников, которых разделил табелью о рангах на четырнадцать разрядов. У Гоголя по улицам пышного, парадного Петербурга ходит несчастный, ограбленный, униженный чиновник четырнадцатого класса Акакий Башмачкин. Чиновничье-бюрократический город доводит героя до полнейшего отупения. Это город контрастов: рядом с бьющей в глаза роскошью во много раз тяжелее голодать, чтобы скопить денег на шинель. Смерть Башмачкина происходит от столкновения с неким «значительным лицом», представляющим закон. Мелкого чиновника, «маленького человека» раздавила безжалостная, мертвая бюрократическая машина.
В повести «Невский проспект» Гоголь также пишет о двух ликах Петербурга. В начале повести писатель, как восторженный провинциал, восклицает: «Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге…». По улице движутся шляпки, усы, дамские рукава, сюртуки, а лиц нет. Гоголь показывает суету бездуховного мира, из которого исчез живой человек. Красота и великолепие выставлены напоказ, а за ними скрыты грязные дворы, подвалы, где живет беднота, публичные дома, «где человек святотатственно подавил и посмеялся над всем чистым и святым, украшающим жизнь». Петербург живет по законам трагедии и фарса. Заканчивая повествование, автор предупреждает: «О, не верьте этому Невскому проспекту! Я всегда закутываюсь покрепче плащом своим, когда иду по нем, и стараюсь вовсе не глядеть на встречающиеся предметы. Все обман, все мечта, все не то, чем кажется!»
Только пожив в Риме, Гоголь понял, что нашел, наконец, свой город мечты. Он писал: «Россия, Петербург, снега, подлецы, департамент, кафедра, театр – все это мне снилось». В повести «Невский проспект» герой Гоголя, художник Пискарев, мечтавший найти идеал в погоне за призраком, с отчаянием восклицает: «О, как отвратительна действительность! Что она против мечты?»
Тема Петербурга у Гоголя связана с властью мертвого над живым, с подавлением всего живого, с омертвением и обезличиванием человека, с призрачностью происходящего, с невозможностью отличить правду от лжи, явь от сна.
Значительную часть своей жизни Н.В. Гоголь провёл в Петербурге. Н.В. Гоголь приехал в Петербург девятнадцатилетним юношей в декабре 1828 года, а покинул его знаменитым писателем и драматургом в декабре 1836 года. Впоследствии он приезжал сюда лишь очень ненадолго в 1838г, 1841, 1842 и 1848 гг.
Н.В.Гоголь провёл в Петербурге «одну из самых свежих и впечатлительных эпох своей жизни», по отзыву В.Г. Белинского.
В Санкт-Петербург юный Н.Гоголь страстно стремится. Мечтает, конечно, о новой интересной жизни, которая непременно именно здесь должна начаться. Он мечтает о съёмной квартире с видом на красавицу Неву. Но поселиться приходиться сначала в скромном районе доме аптекаря Трута у Кокушкина моста, рядом с Вознесенским собором; вскоре на четвертом этаже дома № 39 на Большой Мещанской улице, в дом каретного мастера Йохима. О Мещанской улице от Гоголь отозвался так: «Улица табачных лавок, немцев-ремесленников и чухонских нимф». Любопытно, что эвфемизм «чухонские нимфы» придуман Гоголем. Как и все доходные дома, «Дом Иохима» был густо населен людьми самых различных сословий. В одном из писем домой Гоголь сообщает: «…дом, в котором я обретаюсь, содержит в себе 2-х портных, одну маршанд де мод, сапожника, чулочного фабриканта, склеивающего битую посуду, декатировщика и красильщика, кондитерскую, мелочную лавку, магазин сбережения зимнего платья, табачную лавку и, наконец, привилегированную повивальную бабку». Возможно, что впеатлентя
К моменту появления Гоголя в Петербурге завершалось формирование основных архитектурных ансамблей города. Благодаря работам крупнейших архитекторов конца ХVIII – начала ХIХ вв. – К.И. Росси, Д. Кваренги, А. Воронихина, А. Захарова. Санкт-Петербург приобрёл тот «строгий, стройный вид», который был воспет А.С. Пушкиным. «Державное течение» Невы, «громады дворцов и башен», пространства величественных площадей завораживали юного Н.В. Гоголя своей строгой красотой, напоминали о тех знаменательных событиях, которые здесь разворачивались. Нарвские ворота, воздвигнутые Д.Кваренги для торжественной встречи русской гвардии, вызывали в памяти победы Отечественной войны 1812-1814 гг., Сенатская площадь – подавление «декабрьского бунта» 1825 года.
Санкт-Петербург и петербургская действительность, общение с А.С. Пушкиным и литераторами его круга, с выдающимися деятелями культуры сформировали Гоголя-писателя. Большинство его произведений было задумано и написано именно здесь. Петербургские повести «Невский проспект», «Нос», «Шинель», «Портрет» отразили неповторимое своеобразие облика города. В Александринском театре впервые были поставлены комедии «Ревизор» и «Женитьба». В статьях и письмах писателя, посвящённых вопросам искусства и архитектуре в особенности, в «Петербургских записках 1836 года»
Н.В. Гоголь через образ Петербурга размышляет о судьбе России, о возможном пути её развития.
Санкт-Петербург на юного Н.В, Гоголя произвёл ошеломляющее впечатление своей величественной холодной красотой. Конечно, город не мог не найти отражения в его произведениях. Более того, Санкт-Петербург становится не просто фоном для сюжетов произведений Н.В. Гоголя, а самостоятельным литературным персонажем, литературным героем.
Санкт-Петербург у Н.В. Гоголя многолик, изменчив. Если в «Ночи перед Рожеством» город выглядит скорее сказочным, волшебным, то в «Шинели» и «Ревизоре» образ города предстаёт вполне реалистичным, полным контрастов. Во многом таким, каким увидел его ранее и А.С, Пушкин:
«Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Свод небес зелено-бледный,
Скука, холод и гранит».
Самый невероятный Петербург Гоголь изобразил в «Мертвых душах». Это абсолютно нереальный дьявольский город. Здесь мосты, словно черти, висят в воздухе, не касаясь земли. Шторы и гардины кусаются. Кругом какое-то дьявольское нагромождение людей и вещей. От всего этого создается впечатление, что Петербург – это дьявольский город, в котором «начальник» – полноправный правитель, хотя и существует «высшее начальство». У него в приемной сидят не только бедные люди, вроде Копейкина, но и «эполеты» и «аксельбанты»
Одним из первых произведений Гоголя, в которых присутствует образ Петербурга, является повесть «Ночь перед Рождеством», вошедшая в цикл «Вечера на хуторе близ Диканьки». Здесь мы видим Петербург глазами Вакулы. Петербург представляется Вакуле чем-то невероятным. Вакула просто ошеломлен его сиянием и громыханием. Гоголь показывает Петербург через звуки и свет. Стук копыт, звук колес, дрожь мостов, свист снега, крики извозчиков, полет карет и саней – просто невероятное мелькание и суета. В этом сказочном мире Вакуле кажется, что оживают даже дома и смотрят на него со всех сторон. Возможно, похожие впечатления испытывал и сам Гоголь, когда впервые приехал в Петербург. О необычайно ярком свете, который исходил от фонарей, Вакула говорит: «Боже ты мой, какой свет! У нас днем не бывает так светло».
Дворец здесь просто сказочный. Все вещи в нем удивительные: и лестница, и картина; и даже замки. Люди во дворце тоже сказочные: все в атласных платьях или золотых мундирах. Вакула видит один блеск и больше ничего. В «Ночи перед Рождеством» Петербург – яркий, ослепительный, оглушающий и невероятный во всем.
Совсем другим выглядит Петербург в комедии «Ревизор». Здесь он уже гораздо более реален. В нем нет той сказочности, которая присутствует в «Ночи перед Рождеством», это уже практически настоящий город, в котором чины и деньги решают все. В «Ревизоре» мы встречаем два рассказа о Петербурге: рассказ Осипа и рассказ Хлестакова. В первом случае это рассказ о нормальном Петербурге, который видит слуга мелкого чиновника. Он не описывает какой-нибудь невероятной роскоши, но говорит о реальных развлечениях, доступных ему и его хозяину: театры, танцующие собаки и катание на извозчике. Ну а что ему нравится больше всего, так это то, что все люди разговаривают очень вежливо: «Галантерейное, черт возьми, обхождение!»
Иной Петербург рисует нам Хлестаков. Это Петербург с чинопочитанием и невообразимой роскошью. Это Петербург мечты мелкого чиновника, который хочет стать генералом и пожить на широкую ногу. Если сначала он просто присваивает себе чин повыше, то в конце его рассказа он уже практически фельдмаршал, и его преувеличения достигают поистине невероятных масштабов: суп, приехавший на пароходе из Парижа, семисотрублевый арбуз. В общем, Петербург в мечтах Хлестакова – это город, где у него много денег и высокий чин, поэтому он живет в роскоши и все его боятся и почитают.
Несколько другим изображен Петербург в повести «Шинель». Это город, в котором «маленькие люди» пропадают бесследно. В нем одновременно существуют улицы, где и ночью светло, как днем, с живущими на них генералами, и улицы, где помои выливают прямо из окон, тут обитают «башмачкины».
Переход от одних улиц к другим Гоголь изобразил через их освещение и шинели чиновников. Если на бедняцких улицах освещение “тощее” и воротник на шинели из куницы редкость, то чем ближе к богатым районам, тем ярче становится свет фонарей и тем чаще попадаются бобровые воротники.
В «Шинели» описывается свободное времяпрепровождение мелких чиновников и других бедных людей. Так, некоторые шли в театр или на улицу, другие на вечер, а третьи к какому-нибудь другому чиновнику поиграть в карты и попить чаю. Дворовые же и «всякие» люди сидели по вечерам в небольших лавочках, проводя время за болтовней и сплетнями. Обо всем этом Гоголь рассказывает в противопоставление Акакию Акакиевичу, у которого все развлечение заключалось в переписывании бумаг. Богатые люди тоже ездят в театр, гуляют по улицам, играют в карты, только билеты они покупают подороже, одеваются получше и, играя в карты, пьют не только чай, но и шампанское.
Это словно два мира одного города. Они очень похожи, но в то же время различий между ними не меньше. Эти два мира встречаются в кабинете у значительного лица в качестве Акакия Акакиевича и самого значительного лица. И во время этой встречи значительное лицо одним своим видом и голосом чуть не убило несчастного Акакия Акакиевича. Так и богатая часть города при помощи своих денег полностью подчиняет себе бедную. Бедная часть Петербурга – это словно тень второй, богатой части. Они имеют схожие очертания, но тень сера и не красочна, тогда как сам богатый город переливается всеми цветами радуги.
Популярнейшим местом в Петербурге был Невский проспект. Развиваясь вместе с ростом Петербурга, Невский, его главная коммуникация, в начале ХIХ века окончательно утверждается как парадная часть города, как излюбленное место гуляний петербургских жителей. Известно огромное количество изображений Невского проспекта! К числу самых достоверных портретов Невского проспекта относится известная панорама В.С. Садовникова, которая сразу после первого выпуска в 1830 году, приобрела огромную популярность. Её покупали и для украшения интерьеров, и в подарок друзьям. Тщательнейшая передача архитектуры зданий и множество бытовых деталей, стаффажных фигур (портретов жителей проспекта) сделали эту панораму ценнейшим документом эпохи. Известно, что в 1836 году Н.В. Гоголь послал это изображение проспекта своей матери на Украину.
Панораму жизни Невского проспекта и его обитателей создал и Н.В. Гоголь в повести «Невский проспект». Главная улица Николаевской империи была воспринята Н.В. Гоголем как своеобразное «зеркало», в котором отразился «весь Петербург». «Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге; для него он составляет всё. Чем не блестит эта улица-красавица нашей столицы?» – восклицает писатель в начале своей повести. «О, не верьте этому Невскому проспекту!.. Всё обман, всё мечта, всё не то, чем кажется!» – заключал он. Внешнее великолепие проспекта не заслонило от острого
взгляда писателя противоречий «во всякое время»заполняющей его пёстрой «дворянской, чиновничьей, купеческой, лакейской толпы». Не случайно здесь завязывается трагедия мечтательного художника Пискарёва, не выдержавшего столкновения своего представления об идеале со страшной действительностью. По Невскому проспекту в странном окружении реального и фантастического мечется отставной майор Ковалёв в погоне за собственным носом.
В патетику повествования, изобилующего восторженными эмоциональными восклицаниями, все время включаются насмешливо-иронические размышления автора о «чудных», «никаким пером, никакою кистью не изобразимых» усах, о дамских талиях, «никак не толще бутылочной шейки». «Боже, какие есть прекрасные должности и службы! Как они возвышают и услаждают душу!» – казалось бы, в полном восторге восклицает автор по поводу чиновников, которые служат в иностранной коллегии и «отличаются благородством своих занятий и привычек». Однако автор тотчас прибавляет: «Но, увы! Я не служу и лишен удовольствия видеть тонкое обращение с собою начальников». Эта авторская ирония становится все откровеннее, его восхищение приобретает язвительный характер. Говоря о «необыкновенном благородстве» и «чувстве собственного достоинства» людей, прохаживающих по Невскому проспекту, автор заключает: «Тут вы встретите тысячу непостижимых характеров и явлений. Создатель! Какие странные характеры встречаются на Невском проспекте! Есть множество таких людей, которые, встретившись с вами, непременно посмотрят на сапоги ваши, и если вы пройдете, они оборотятся назад, чтобы посмотреть на ваши фалды. Я до сих пор не могу понять, отчего это бывает. Сначала я думал, что они сапожники, но, однако же, ничуть не бывало: они большею частию служат в разных департаментах, многие из них превосходным образом могут написать отношение из одного казенного места в другое; или, же люди, занимающиеся прогулками, чтением газет по кондитерским, – словом, большею частию все порядочные люди». Эти «порядочные люди» на самом деле являются праздными бездельниками и лицемерами!
Маленький, робкий чиновник Акакий Акакиевич, главный герой повести «Шинель», имел в своей жизни мечту, ради которой он ревностно служил в одном департаменте. Его мечта – приобрести шинель. Это ему удалось. Но недолго пришлось ему порадоваться своему счастью. «Какие-то люди с усами» отняли его сокровище на бесконечной площади. Темная ночь Петербурга на его беспредельных просторах погубила маленького человека.
«Бедная история наша неожиданно принимает фантастическое окончание». У Калинина моста мертвец, в виде чиновника, искал утащенную шинель, и отбирал у прохожих. Это и на правду похоже; можно и в газете прочесть – в дневнике происшествий. Однако робкий Акакий Акакиевич превращен этим окончанием в призрак. Гоголь создал образ жертвы огромного и холодного города, безучастного к маленьким радостям и страданиям своих обитателей.
Уже Пушкин поставил эту проблему. Но он утвердил правду «нечеловеческой личности», ее великой миссии – возглавлять Империю. Ничтожен перед ней «взбунтовавшийся раб», поднявший дерзко руку на Медного Всадника: «Ужо строитель чудотворный!»
У Гоголя мы, таким образом, находим ту же тему, но мотив «бунта» отсутствует. Здесь показано полное смирение маленького человечка. И симпатии его склонились всецело в сторону жертвы. Гоголю нет дела до большой жизни провиденциального города, который ради своих неведомых целей обезличивает своих обитателей, губит их, как власть имущий. Тема, выдвинутая Пушкиным, пересмотрена Гоголем, и осужденным оказался город.
В середине XIX века между Петербургом и Москвой возникла полемика о роли и значении этих городов в жизни России. Спор был по своему существу о путях развития страны в целом. В полемике участвовал и Н.В. Гоголь. В «Петербургских записках 1836 года», написанных специально для пушкинского «Современника», есть целый ряд высказываний, которые вошли в золотой фонд питерской фразеологии. Например:
«Москва женского рода, Петербург — мужского»,
«В Москве всё невесты, в Петербурге — женихи»,
«Москва нужна России, для Петербурга нужна Россия»,
«А какая разница между ними двумя! Она еще русская борода, а он уже аккуратный немец». И все здесь с восклицательными знаками, и «немец» здесь понятие не уничижительное, а, напротив, комплиментарное. «Аккуратный немец» для XIX, да и XX века — синоним аккуратности, добротности, солидности, правильности, работоспособности, благополучия. У Пушкина:
«И хлебник, немец аккуратный,
В бумажном колпаке, не раз
Уж отворял свой васисдас».
В статьях и письмах писателя, посвящённых вопросам искусства и архитектуре (сборник «Арабески») Н.В. Гоголь через образ Петербурга размышляет о судьбе России, о возможных путях её развития. В статьях Н.В. Гоголя, посвящённых вопросам архитектуры, очень узнаваем облик города николаевской эпохи.
Гоголь любит эпоху средних веков, словно тоскует о ее минувшей красоте, которую не понимают его современники. Современную ему классическую архитектуру считает скучной и восклицает в своей статье «Об архитектуре нынешнего времени»: «Была архитектура необыкновенная, христианская, национальная для всей Европы – и мы ее оставили, забыли, как будто чужую, пренебрегли, как неуклюжую и варварскую» .
Архитектура классицизма Гоголю не нравилась, никакое архитектурное строение этого стиля не вызвало у Гоголя не только восхищенной, но даже положительной оценки. «Всем строениям городским стали давать совершенно плоскую, простую форму. Дома старались делать как можно более похожими один на другого; но они более были похожи на сараи или казармы, нежели на веселые жилища людей».
Н.В. Гоголь подчеркивает утилитарность современной ему архитектуры. По мнению писателя, в облике зданий должно быть горение, свет, выраженный в самой архитектуре здания, как средневековый храм, здание которого «летело к небу; узкие окна, столпы, своды тянулись нескончаемо в вышину; узкие окна, столпы, своды тянулись нескончаемо в вышину; прозрачный, почти кружевной шпиц, как дым, сквозил над ними».
Современным « храмостроительством» писатель тоже не был доволен. Особенно обвинял зодчих в мелочном подражании античности и западному искусству, когда они не могут ухватить всей идеи, но хватаются лишь за частности.
«Архитектор-творец должен иметь глубокое познание во всех родах зодчества. Он менее всего должен пренебрегать вкусом тех народов, которым мы в отношении художеств оказываем презрение. Он должен быть всеобъемлющ, изучить и вместить в себе все бесчисленные изменения их. Но самое главное – должен изучать все в идее, а не в мелочной наружной форме и частях. Но для того чтобы изучить в идее, нужно быть ему гением и поэтом», – вот кредо писателя.
Петербург Н.В. Гоголя во многом отличен от пушкинского Петербурга, «Медного всадника» и «Пиковой дамы», с его строгой прямолинейностью улиц и площадей, величием и красотой города, построенного дерзкой волей преобразователя России Петра I.
Гоголь показывает Петербург мелких чиновников и «значительных лиц», бюрократических канцелярий и мрачных многоквартирных доходных домов, угрюмое бесчеловечие столицы, которое не в силах прикрыть блестящая, но «лгущая выставка» Невского проспекта. Это город «кипящей меркантильности», парадов, чиновников.
В письме к матери от 30 апреля 1829 года Гоголь писал о чуждом ему безнациональном характере столицы: «Петербург вовсе не похож на прочие европейские столицы или на Москву. Каждая столица вообще характеризуется своим народом, набрасывающим на нее печать национальности, – на Петербурге же нет никакого характера: иностранцы, которые поселились сюда, обжились и вовсе не похожи на иностранцев, а русские в сою очередь обыностранились и сделались ни тем ни другим».
Вот против этого внутреннего мира Петербурга Петербурга, уродующего человеческие души, бюрократически-безнационального, холодно-бесстрастного, подчинявшего все жизненные функции чину, «меркантильности» и выступил писатель в своих произведениях, написанных в защиту «простого» маленького человека от ничтожной, бесплодной жизни, на которую обрекал город департаментов и власти денег.
Внутренний мир Петербурга может видеть не каждый, а только немногие, особенные люди. Одним из таких людей и был Гоголь. Он увидел в этом городе то, что веками не замечали живущие здесь люди. Набоков писал: «Петербург обнаружил всю свою причудливость, когда по его улицам стал гулять самый причудливый человек во всей России».
Тема Петербурга отражалась явно во многих произведениях русских писателей, которым не были безразличны красоты сего города. Период, когда творцы стали обращаться к этому городу, начал восприниматься и как нечто новое, где Петербург признавался новой столицей, символом светлого будущего России. Стоит учесть тот факт, что у каждого деятеля, который обращался к образу Петербурга, имел собственное отношение к непонятному городу. Именно поэтому русское сознание носило по отношению к нему двойственный характер. Одни считали это место дивным и чудесным, иные же видели в нем нечто негативное и отталкивающее. Однако великий писатель, славящийся своими прекрасными глубоководными произведениями – это Николай Васильевич Гоголь – решил внести в собственное творчество воплощение насущных проблем по поводу Петербурга. В блестящих рассказах и повестях: “Нос”, “Записки сумасшедшего”, “Шинель” и другие, – писатель изобразил столицу, где ярко показалась нравственная суть населения.
Читая Гоголя, становятся ясно, что для него Петербург – некий город, что наполнен несчастными людьми, низкими чиновниками, которых кроме себя и собственного дохода, ничего не интересует. Зато, если обратиться к Невскому проспекту, то можно заметить виднеющуюся призрачную красоту улицы, именно она, как говорит Николай Васильевич, обманчива. Все внешние поразительные красоты не способны укрыть нищую жизнь, в плане духовном, большинства людей в городе, их переживания, трагизм. И предупреждает нас Гоголь: “не верьте этому Невскому проспекту!”, ибо, как он считает, это “все обман, все мечта”. Это мираж, от которого люди, ослепляясь, становятся несчастными, ибо после этих окружающих просторов открывается вся горькая правда. Жители несчастны, никакой красотой города это скрыть нельзя. Духовные калеки, самоубийство персонажа Пискарева, что был художником по профессии, печальное столкновение лицом к лицу с реальностью Петербурга. Повсюду царит пошлость, имеет ценность лишь денежные средства да социальный статус.
Николай Васильевич Гоголь оказал неоценимое влияние на русскую литературу. Он показал русскому читателю не только свою родную Украину, но и Петербург, и жизнь маленьких уездных городов. И везде он описывал не только богемных помещиков и чиновников, но и жизнь простых «маленьких» людей. При этом он старался победить зло в людях, «излечить» их от пороков, используя для этого самое сильное оружие и лекарство — его смех. Гоголем восхищались многие, но были также люди, ругающие его произведения, но никто так до конца и не понял той необыкновенной тайны его души, которой наполнены его произведения.
Значительную часть своей жизни Гоголь провел в Петербурге. Это не могло не отразиться на его произведениях. В очень многих из них присутствует образ Петербурга. Гоголь написал даже целый цикл петербургских повестей. И везде это таинственный волшебный город, полный всякой чертовщины. Здесь легко оживают дома и вещи, люди ходят и разговаривают сами с собой, а обыкновенный нос может запросто убежать от своего хозяина и разъезжать по городу в экипаже, словно чиновник. Владимир Набоков писал: «Главный город России был выстроен гениальным деспотом на болоте и на костях рабов, гниющих в этом болоте: тут-то и корень его странности — и его изначальный порок». Петербург у Гоголя — это нереальное, призренное царство чинов и вещей, царство роскощи и власти, где «маленькие люди» исчезают бесследно, не оставляя о себе никакой памяти.
Одним из первых произведений Гоголя, в которых присутствует образ Петербурга, является повесть «Ночь перед Рождеством», вошедшая в цикл «Вечера на хуторе близ Диканьки». Здесь мы видим Петербург глазами Вакулы, словно в ад прилетевшего сюда на черте. Петербург представляется нам чем-то невероятным. Вакула просто ошеломлен его сиянием и громыханием. Гоголь показывает Петербург через звуки и свет. Стук копыт, звук колес, дрожь мостов, свист снега, крики извозчиков, полет карет и саней — просто невероятное мелькание и суета. В этом сказочном мире Вакуле кажется, что оживают даже дома и смотрят на него со всех сторон. Возможно, похожие впечатления испытывал и сам Гоголь, когда впервые приехал в Петербург. О необычайно ярком свете, который исходил от фонарей, Вакула говорит: «Боже ты мой, какой свет! У нас днем не бывает так светло». Дворец здесь просто сказочный. Все вещи в нем удивительные: и лестница, и картина, и даже замки. Люди во дворце тоже сказочные: все в атласных платьях или золотых мундирах. Вакула видит один блеск и больше ничего. В «Ночи перед Рождеством» Петербург яркий, ослепительный, оглушающий и невероятный во всем.
Совсем другим выглядит Петербург в комедии «Ревизор». Здесь он уже гораздо более реален. В нем нет той сказочности, которая присутствует в «Ночи перед Рождеством», это уже практически настоящий город, в котором чины и деньги решают все. В «Ревизоре» мы встречаем два рассказа о Петербурге — Осипа и Хлестакова. В первом случае это рассказ о нормальном Петербурге, который видит слуга мелкого чиновника. Он не описывает какой-нибудь невероятной роскоши, но говорит о реальных развлечениях, доступных ему и его хозяину: театры, танцующие собаки и катание на извозчике. Ну а что ему нравится больше всего, так это то, что все люди разговаривают очень вежливо: «Галантерейное, черт возьми, обхождение!» Совсем другой Петербург рисует нам Хлестаков. Это уже не Петербург с купцами и танцующими собаками, а Петербург с чинопочитанием и невообразимой роскошью. Это Петербург мечты мелкого чиновника, который хочет стать генералом и пожить на широкую ногу. Если сначала он просто присваивает себе чин повыше, то в конце его рассказа он уже практически фельдмаршал, и его преувеличения достигают поистине невероятных масштабов: суп, приехавший на пароходе из Парижа, семисотрублевый арбуз. В общем, Петербург в мечтах Хлестакова — это город, где у него много денег и высокий чин, поэтому он живет в роскоши и все его боятся и почитают.
Несколько другим изображен Петербург в повести «Шинель». Это город, в котором «маленькие люди» пропадают бесследно. В нем одновременно существуют улицы, где и ночью светло, как днем, с живущими на них генералами, и улицы, где помои выливают прямо из окон, тут обитают башмачкины. Переход от одних улиц к другим Гоголь изобразил через их освещение и шинели чиновников: если на бедняцких улицах освещение «тощее» и воротник на шинели из куницы редкость, то чем ближе к богатым районам, тем ярче становится свет фонарей и тем чаще попадаются бобровые воротники. В «Шинели» описывается свободное времяпрепровождение мелких чиновников и других бедных людей. Так, некоторые шли в театр или на улицу, другие на вечер, а третьи к какому-нибудь другому чиновнику поиграть в карты и попить чаю. Дворовые же и «всякие» люди сидели по вечерам в небольших лавочках, проводя время за болтовней и сплетнями. Обо всем этом Гоголь рассказывает в противопоставление Акакию Акакиевичу, у которого все развлечение заключалось в переписывании бумаг. Богатые люди тоже ездят в театр, гуляют по улицам, играют в карты, только билеты они покупают подороже, одеваются получше и, играя в карты, пьют не только чай, но и шампанское.
Это словно два мира одного города. Они очень похожи, но в то же время различий между ними не меньше. Эти два мира встречаются в кабинете у значительного лица в качестве Акакия Акакиевича и самого значительного лица. И во время этой встречи значительное лицо одним своим видом и голосом чуть не убило несчастного Акакия Акакиевича. Так и богатая часть города при помощи своих денег полностью подчиняет себе бедную. Бедная часть Петербурга — это словно тень второй, богатой части. Они имеют схожие очертания, но тень сера и не красочна, тогда как сам богатый город переливается всеми цветами радуги.
Самый невероятный Петербург Гоголь изобразил в «Мертвых душах». Это абсолютно нереальный дьявольский город. Здесь мосты, словно черти, висят в воздухе, не касаясь земли. Шторы и гардины кусаются. Это, как говорит почтмейстер, сказочная Шехерезада. Этот Петербург словно центр земли: здесь как будто собрались все страны мира. Ковры почтмейстер называет Персией, а не персидскими. В приемной Копейкин боится толкнуть локтем Америку или
Индию: почтмейстер, правда, говорит, что это вазы, но ведь сроду ни в Америке, ни в Индии ваз фарфоровых не делали. Обедает же капитан в «Лондоне». Люди здесь тоже разные: и русские, и французы, и англичане. Кругом все утопает в роскоши: зеркала, мрамор, вазы, серебряная посуда, арбуз за сто рублей. Кругом какое-то дьявольское нагромождение людей и вещей. Да и самого Копейкина почтмейстер сравнивает то с совой, то с пуделем, то с чертом. Даже швейцар здесь похож на моржа. От всего этого создается впечатление, что Петербург — это дьявольский город, в котором «начальник» — полноправный правитель, хотя и существует «высшее начальство». У него в приемной сидят не только бедные люди, вроде Копейкина, но и «эполеты» и «аксельбанты».
Петербург «Мертвых душ» — это странный призрак настоящего города, это именно тот город на костях, про который написал Набоков. В нем вещи такие же живые, как и люди. Петербург необыкновенный город. С одной стороны, это холодный, мрачный каменный город, но с другой — это центр культуры. Петербург часто затопляла Нева, словно смывая с него накопившиеся пороки.
Внутренний мир Петербурга может видеть не каждый, а только немногие, особенные люди. Одним из таких людей и был Гоголь. Он увидел в этом городе то, что веками не замечали живущие здесь люди. Набоков писал: «Петербург обнаружил всю свою причудливость, когда по его улицам стал гулять самый причудливый человек во всей России».
«Петербургские повести» Гоголя открывают тему «маленького человека» в русской литературе. Эти повести являются манифестом человеческого равенства и неотъемлемых прав личности в любом ее «состоянии» и звании.
Сегодняшние писатели признают Н. В. Гоголя своим наставником. Смех в его творчестве соединен с трагическими потрясениями. Хотя его произведения отличаются красочностью языка и простотой сюжета, сам Гоголь был человеком немного таинственным и постоянно удивляющим. Его «Петербургские повести» оказали огромное влияние на развитие культуры в России. Русской литературе северная столица виделась «фантастическим» городом: в его едином образе совмещались и переходили друг в друга очень противоположные облики — величие и ничтожество, красота и блеск императорского окружения и темная жизнь бедняков. Мы видим, читая повести Гоголя, как это противоречие разрастается, получая все новые оттенки в богатых эпитетах и красочных гиперболах.
«Записки сумасшедшего» — это единственное в творчестве Гоголя произведение, написанное как исповедь, как рассказ героя о себе. Он ведет свой внутренний монолог, «говорит сам в себе», во внешней же жизни он другой. Перед генералом и его дочкой он хотел бы много сказать и спросить, но никак не мог. Это различие внутреннего и внешнего сводит его с ума. Героя мучает вопрос о собственной самооценке. Причем он должен выяснить это для себя сам. Взвешивая свои достоинства и недостатки, Поприщин разговаривает сам с собой. Вот, например, его игривое замечание: «Что это за бестия наш брат чиновник! Ей-богу, не уступит никакому офицеру, пройди какая-нибудь в шляпке, непременно зацепит». Этот тон легкой пошлости, думает наш персонаж, должен свидетельствовать, что «все у меня в порядке, и я большой любитель до шуток». Но это не настоящий Поприщин. Он только хотел бы быть таким. На самом же деле замечания его слишком резки, в них чувствуется неуверенность, которая его выдает. Многие мысли автора записок кажутся грубыми, но ведь таким и должен быть тон независимого человека, которым герой пытается себя считать.
В отличие от других произведений Гоголя, в «Записках сумасшедшего» отчетливо слышны в каждом слове пошлость и трагизм — две краски петербургского мира. В попытке оценить себя Поприщин руководствуется только ценными для себя понятиями: чин и звание. Поэтому он стремится поближе «рассмотреть жизнь этих господ» и в сладкой мечте фантазирует, что «станем и мы полковником и заведем себе репутацию». Но его «бедное богатство» достается камер-юн- керу, и Поприщин пытается понять, «отчего происходят все эти разности. Отчего я титулярный советник, и с какой стати я титулярный советник?» Вмиг испарились все мечты о том, чтобы быть полковником. Для Поприщина теперь они мелки и незаметны. Герой ставит себя над теми, кто в жизни выше его. Его рассуждения об «исполинских делах» и есть сумасшествие. Но именно поэтому на испанском короле записки и заканчиваются.
Заключительный монолог — уже не речь прежнего Поприщина, а лирика Гоголя. Сознание человеком своего несчастья рождает у писателя любимый образ дороги, тройки и колокольчика: «…дайте мне тройку быстрых, как вихорь, коней… звейтеся, кони, и несите меня с этого света!» Так разрешаются поиски бедным человеком своего места в мире: не титулярный советник, и не полковник, и не испанский король, а «ему нет места на свете!»
Все повести петербургского цикла составляют истинную художественную энциклопедию чиновничьей жизни и психологии. В них вырастает монументальный образ гоголевского Петербурга, где личность нерасторжимо связана с миром вещей, внешнего порядка, системы искусственного, притворного поведения. Здесь властвует сила чина, нивелирующая личность. Чин для Поприщина является некоей великой ценностью, критерием справедливости и счастья. Освободившись от этой иллюзии, бедный чиновник открывает новую истину: «Все, что есть лучшего на свете, все достается или камер-юнкерам, или генералам». Переживая такую несправедливость, больная душа героя рождает воображаемую месть с помощью воображаемого достижения власти (он становится королем Испании). Месть виновникам всех несчастий и несправедливостей в мире — «чиновным отцам», «патриотам», которые «мать, отца, бога продадут за деньги, честолюбцы, христопродавцы!..»
Всеобщая обезличенность чином для Гоголя некий глобальный социальный закон. Он губителен для всех, для людей, стоящих на любой ступени социальной лестницы. Об этом хочет предупредить человечество Гоголь. Все страшные последствия этого явления показывает нам великий классик-реалист, изображая с критической беспощадностью героев Петербургских повестей». Он «первый представил нас нам в настоящем виде, первый научил нас знать наши недостатки и гнушаться ими» — этим, считал Чернышевский, Гоголь осуществлял великую художественную функцию литературы — двигать «вперед свою нацию».