Сочинение на тему реальное и фантастическое в повести н в гоголя нос
7 вариантов
Уже в первом
сне Пискарева изображение становится зыбким, эфемерным,
полуреальным-полуфантастическим. Платье красавицы «дышит музыкой», «тонкий
сиреневый цвет» оттеняет яркую белизну ее руки, платья танцующих сотканы «из
самого воздуха», а их ножки казались совершенно эфирными. В этой полуиллюзорной
атмосфере растворяется образ Пискарева. Он присутствует в этой картине, и его
как бы и нет вовсе. А потом следует пробуждение и происходит резкая смена
красок. Снова — переключение всей тональности повествования. Пискарев
просыпается, и взору его опять открывается серый, мутный беспорядок его
комнаты. «О, как отвратительна действительность! Что, она против мечты?» —
слышится голос повествователя[6, c.33].
Такое
происходит много раз. Во сне Пискарев обретает всю полноту счастья, наяву —
полную меру страдания. Все вывихнуто и ненормально в этом странном и страшном
реальном мире, как все искажено в жизни художника. Можно сказать, замечает
автор, что спал Пискарев наяву, а бодрствовал во сне. Эти участившиеся
метаморфозы стали источником его страданий физических и нравственных и довели в
конце концов до безумия.
Одна из
наиболее трагических повестей Петербургского цикла — «Записки сумасшедшего».
Герой этой
повести — Аксентий Иванович Поприщин, маленький, обижаемый всеми чиновник. Он
дворянин, но очень беден. И это причина его унижения в обществе, его горестных
переживаний. Но он пока ни на что не претендует. С чувством собственного
достоинства он сидит в директорском кабинете и очинивает ему перья. И
величайшего уважения преисполнен он к его превосходительству. Многое, очень
многое роднит Поприщина с пошлой действительностью. Он — само ее порождение и
плоть от ее плоти[12, c.90].
Сознание
Поприщина расстроено. Уже в самой первой записи он воспроизводит замечание
начальника отделения в свой адрес: «Что это у тебя, братец, в голове всегда
ералаш такой?» Поприщин путает дела, да «так, что сам сатана не разберет»[6, c.48]. Очень быстро «ералаш»
усиливается в его голове, и мир, окружающий его, приобретает уже совершенно
причудливые формы. Весьма интересна переписка двух собачек, которую Гоголь
вводит в сюжет повести. Меджи и Фидель каждая по-своему воспроизводит нравы той
пошлой, великосветской среды, к которой принадлежат их хозяева.
Перед нами
характерная особенность гоголевской поэтики. Не так легко бывает в иных
произведениях этого писателя различить образы повествователя и самого автора.
Действительность, трансформируемая через сознание того или иного вымышленного
персонажа, а им нередко оказывается и образ повествователя, приобретает причудливые,
гротескные формы. Реальная действительность ничего общего не имеет с законами
разума, она полна странностей, а порой и диких нелепостей. Неправильный,
несправедливый строй жизни порождает те отклонения от нормы и трагические
несообразности, с которыми повсеместно сталкивается человек. Все в этом мире
смещено, все спутано, люди, которых считают в обществе нормальными, совершают
дикие поступки, а сумасшедшие рассуждают вполне трезво и правильно.
Все сдвинуто
в этой жизни. Вот почему не должно вызывать удивления, что Гоголь иногда
передает свои самые заветные и задушевные мысли отрицательным персонажам. Так
происходит, например, в седьмой главе «Мертвых душ» — в знаменитой сцене, когда
Чичиков, глядя на списки купленных им мертвых душ, размечтался о том, сколько
замечательных работников погублено в умерших крепостных мужиках. И какое-то,
пишет Гоголь о Чичикове, «странное, непонятное ему самому чувство овладело им».
Немало собственных «чистейших слез» отдал Гоголь и Поприщину[20, c.93].
Вот фантастический рассказ Гоголя – «Нос». Прежде всего, замечаем, что фантастическое не должно и не может здесь давать иллюзии. Мы легко увлечемся представлением ужасных галлюцинаций Хомы Брута, но ни на минуту не будем себя представлять в положении майора Ковалева, у которого на месте носа было совершенно гладкое место. Было бы, однако, большой ошибкой думать, что здесь фантастическое употреблено в смысле аллегории или намека в басне или каком-нибудь современном памфлете, в литературной карикатуре. Ни поучению, ни обличению оно здесь не служит, и цели автора были чисто художественные, как мы увидим при дальнейшем разборе. Тон и общий характер фантастического в рассказе «Нос» – комические. Фантастические подробности должны усиливать смешное.Есть мнение, очень распространенное, что «Нос» шутка, своеобразная игра авторской фантазии и авторского остроумия. Оно неверно, потому что в рассказе можно усмотреть весьма определенную художественную цель – заставить людей почувствовать окружающую их пошлость.Мысль Гоголя и образы его поэзии неразрывны с его чувством, желанием, его идеалом. Гоголь, рисуя майора Ковалева, не мог поступать со своим героем, как с жуком, которого биолог опишет, нарисует: вот рассматривайте, изучайте, классифицируйте его. Он выражал в его лице свое одушевленное отношение к пошлости, как к известному общественному явлению, с которым каждый человек должен считаться.Ковалев – человек не злой и не добрый – все его мысли сосредоточены на собственной особе. Особа эта очень незначительна, и вот он всячески старается ее увеличить и прикрасить… «Спроси, душенька, майора Ковалева»[6, c.84].«Майор» звучит красивее, чем «коллежский асессор». У него нет ордена, а он покупает орденскую ленточку, везде, где можно, он упоминает о своих светских успехах и знакомстве с семьей штаб-офицерши и статской советницы. Он очень занят своей наружностью – все его интересы вертятся около шляпы, прически, гладко выбритых щек. Он гордится еще и особенно своим чином. Как можно всколыхнуть этого человека? Очевидно, затронув его чин или его наружность, не иначе; больше ничего он в жизни не понимает.И. Анненский пишет: «Теперь представьте себе, что майора Ковалева изуродовала бы оспа, что ему перебил бы нос кусок карниза, пока он разглядывал в зеркальное стекло картинки или в другой момент его праздного существования. Неужто кто-нибудь стал бы смеяться? А не будь смеха, каким бы явилось в рассказе отношение к пошлости. Или представьте себе, что нос майора Ковалева исчез бы бесследно, чтобы он не вернулся на свое место, а все бы продолжал разъезжать по России, выдавая себя за статского советника. Жизнь майора Ковалева была бы разбита: он бы стал и несчастным и из бесполезного вредным человеком, стал бы озлоблен, бил бы своего слугу, ко всем бы придирался, а может быть, даже пустился бы лгать и сплетничать»[1. c.85].Деталь самозванства носа, который выдает себя за статского советника, чрезвычайно характерна. Для кавказского коллежского асессора чин статского советника есть что-то необыкновенно высокое, завидное и обидное по своей недостижимости, и вдруг этот чин достается носу майора Ковалева, а не самому майору, законному обладателю носа. В общем, сила фантастического в рассказе «Нос» основывается на его художественной правде, на изящном переплетении его с реальным в живое яркое целое.
Фантастический
сюжет рассказан Гоголем, как история «всамделишная», абсолютно реальная. В этом
отношении особенно интересен знаменитый эпизод в Казанском соборе. Ковалев
встречает там свой собственный нос, который стоял в стороне и с выражением
величайшей набожности предавался своим религиозным чувствам. Нос, судя по его
мундиру и шляпе с плюмажем, оказался статским советником, т. е. чином
старше Ковалева.
Нос Ковалева
зажил самостоятельной жизнью. Нетрудно представить себе, сколь велико было
возмущение коллежского асессора. Но беда-то заключается в том, что Ковалев не
может дать волю своему возмущению, ибо его собственный нос состоял в чине
гораздо более высоком, чем он сам. Диалог коллежского асессора со своим носом
точно имитирует разговор двух неравных по рангу чиновников: смиренно
просительную интонацию речи Ковалева и самодовольно-начальственную фразеологию
Носа[20,
c.99].
И нет здесь
ни малейшей пародии, диалог выдержан в совершенно реалистическом духе, он
абсолютно правдоподобен. И в этом-то весь комизм ситуации. Комизм ситуации,
доведенной до гротеска, почти до буффонады. Противоречие формы и содержания
создает тот комедийный и сатирический эффект, который так характерен для
Гоголя.
Мысль о
человеке, душу в которого вдохнул Бог, а судьбу нередко определяет чёрт,
видимо, не оставляла Гоголя. Этой теме, собственно, посвящены “Петербургские
повести”. Например, «Шинель».
Прежде чем
завершить историю земного существования своего героя, Гоголь вводит фигуру,
которая вносит новые ноты в повествование, – “значительное лицо”. Утрата
шинели, как бы ни была страшна сама по себе, ещё не должна была свести в могилу
бедного А.А, ведь А.А. даже не простудился, когда лежал в снегу на площади,
когда бежал по холоду к себе домой. Потом он вдруг проявил невероятную энергию
и даже настойчивость, когда разыскивал свою шинель.
Но везде
измученный А.А. наталкивался на равнодушие, словно дьявол забрался в
человеческие души. Венчает его хождение по мукам визит к “значительному лицу”.
Это лицо совсем недавно вышло из незначительных лиц, получило генеральский чин
и уже освоило приёмы управления. Они состояли из трёх фраз: “Как вы смеете?
Знаете ли вы, с кем говорите? Понимаете ли вы, кто стоит перед вами?”[6, c.77] Несчастному Башмачкину страшно
не повезло: присутствие старого приятеля прибавляло прыти “значительному лицу”.
Когда всё это обрушилось на А.А., да ещё с топаньем ног, робкий чиновник не
выдержал. Он “так и обмер, пошатнулся, затрясся всем телом и никак не мог
стоять, его вынесли почти без движения”.
Гоголь
оберегает читателя от ошибки: как бы он не подумал, что всё дело в свойствах
“значительного лица”. Нет, генерала потом мучила совесть, да и в душе он был
добрый человек. “Но генеральский мундир совершенно сбил его с толку”[6, c.79]. Система уничтожает в человеке
естественное, человеческое. В человеке убит человек. Вернуть нас к себе хотел
писатель Гоголь. Пожалеть страждущего и беззащитного, остановить руку или
несправедливое слово, обращённое к тому, кто сам не может противостоять
чиновному хамству и жестокости сильных мира сего, просит нас писатель. В этом
сила и мудрость русской литературы. Продолжая пушкинские традиции, Н.В. Гоголь
“милость к падшим призывал”. Чтобы понять русскую литературу, нужно помнить
писательское признание Ф.М. Достоевского: “Все мы вышли из “Шинели” Гоголя…”[16,
c.47].
Судьба и
реальность – вот основная мысль Гоголя в «Шинели».
В шуточной неправдоподобной повести Гоголя есть большое общественное
содержание.
Человек превращен в автомат. Это – результат бесчеловечности. Акакий
Акакиевич окружен равнодушием, холодными насмешками; он вполне одинок; ни к
кому не ходит, у него тоже никто не бывает. Кроме канцелярской бумаги его ничто
не занимает. «Ни один раз в жизни не обратил он внимания на то, что делается и
происходит всякий день на улице». Акакий Акакиевич никого не способен обидеть,
он тих, безответен, но он тоже страшен: для него существует не человек, а
бумага. Если обратиться к Акакию Акакиевичу по делу, требующему внимательной
человечности, он останется либо глухим и непроницательным, либо окажется
беспомощным.
Ему нельзя поручить работы, где требуется хотя бы только намек на
самостоятельность. Однажды предложили ему написать отношение с небольшой
переменой слов, – он весь вспотел и, наконец, попросил дать ему переписать
что-нибудь другое.
Шинель заслоняет собой человека, он уже кажется к ней придатком. Шинель
занимает целиком все помыслы Акакия Акакиевича; она уже нечто космическое;
благодаря шинели он стал привлекать внимание сослуживцев. Мало того: когда с
Акакия Акакиевича громилы сдернули шинель, чиновники, недавно изводившие его
насмешками, пожалели его, то-есть, пожалели шинель, предполагали даже сделать
складчину, но собрали безделицу, потому что еще раньше потратились на портрет
директору и на книгу по предложению начальства. Такова власть вещи над
человеком. Немудрено, что Акакий Акакиевич, ограбленный, лишенный мечты, смысла
жизни, помирает, причем в предсмертном бреду ему мерещится шинель. «Исчезло
существо, ничем не защищенное, никому не дорогое, ни для кого не интересное…
но для которого светлый гость в виде шинели, ожививший на миг бедную жизнь, и
на которое так же потом нес – терпимо обрушилось несчастье».
К Петербургским повестям условно можно отнести и «Коляску»: действие
происходит в уездном городке, но Чертокуцкий и его превосходительство легко
могут быть перемещены в галерею столичных типов. Только скука и тоска в городе.
Пожалуй, чисто захолустные. Скука и тоска такие, что только и остается
развлекаться разговорами о необыкновенных колясках. Они и подобные им вещи
занимают внимание, делаются источником разных анекдотических провинциальных
происшествий. Об одном таком смешном происшествии с непринужденной живостью и
рассказано в краткой повести, скорее в юмореске. Чертокуцкий – сочетание
Пирогова с будущим Хлестаковым. Генерал напоминает «одно значительное лицо», а
когда Чертокуцкого видишь в коляске, спрятавшимся и согнувшимся, то коляска как
бы совсем заслоняет собою человека, и вся сцена приобретает даже символическое
значение господства вещи над человеком.
«Мне подавайте человека! Я хочу видеть человека, и требую духовной пищи»[6,
c.120]. Но вместо человека –
беззащитное существо, почти животное, несчастное и тупое; вместо человека «одно
значительное лицо», существователь Пирогов, немец Шиллер, майор Ковалев,
Чертокуцкий, генералы и камер-юнкеры, завладевшие всем, нужным человеку,
людские подобия, плененные низменной действительностью, оскорбляющие высокий
нравственный и эстетический мир, духовные кастраты, либо беспочвенные мечтатели
Пискаревы, сумасшедшие Поприщины.
Неужели художник отныне прикован только к ним, осужден изображать только
их? А где же люди-герои, самоотверженные носители правды и истины, где
подвижничество, напряженная духовная жизнь? Где идеал? Эти вопросы поставлены
Гоголем в «Портрете». Кстати: какие все «вещественные» заглавия: «Невский
проспект», «Шинель», «Коляска», «Нос», «Портрет».
В заключение
можно отметить, что в Петербургских повестях с огромной силой раскрывалось
обличительное направление творчества Гоголя. Возомнив себя испанским королем,
Поприщин с презрением отзывается о всесильном директоре: «Он пробка, а не
директор». Больше того, Поприщин считает себя ничуть не хуже самого Николая I.
Встретив на Невском «государя-императора», он лишь для формы, чтобы соблюсти
инкогнито, снял шапку.
Даже бессловесный
Башмачкин в предсмертном бреду начинает «сквернохульничать, произнося самые
страшные слова», которые непосредственно следовали за обращением «ваше
превосходительство».
Скорбная
повесть об украденной шинели, по словам Гоголя, «неожиданно принимает фантастическое
окончание».
Мы видели,
что во всех Петербургских повестях реально-бытовой сюжет осложнен
фантастическим элементом. Привидение, в котором был узнан недавно скончавшийся
Акакий Акакиевич, сдирало шинели «со всех плеч, не разбирая чина и звания». В
один прекрасный день кара постигла и самое «значительное лицо». И хотя он
отделался всего лишь потерей шинели, но потрясение его было столь велико, что
он «чуть не умер».
Подобные
решительные поступки совершаются в произведениях Гоголя не только сумасшедшими
или в форме фантастического происшествия. Вспомним хотя бы знаменитую сцену
избиения самодовольного поручика Пирогова мастеровыми. Любопытно, что много лет
спустя Достоевский, перепуганный резким обострением социальных противоречий в
России, сослался в «Дневнике писателя» на этот эпизод и назвал его «пророческим»:
«Поручик Пирогов, сорок лет тому назад высеченный в Большой Мещанской слесарем
Шиллером, — был страшным пророчеством, пророчеством гения, так ужасно
угадавшего будущее…»[9, c.128].
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В заключение
курсовой работы можно сделать выводы.
В Петербургских
повестях Гоголя идет своеобразное переплетение фантастического и реального
плана, причем реальный план воплощается в известной уже ранее форме слухов.
Многие
критики отмечали, что повесть «Нос» — ярчайший образец гоголевской фантастики,
пародия, прекрасная насмешка над всеми современными предрассудками и верой в
сверхъестественные силы.
Таким
образом, фантастические элементы в творчестве Н. В. Гоголя — это один из
способов сатирического изображения многих пороков общества, один из способов
утверждения реалистического начала в жизни.
Фантастическое
у Гоголя отнюдь не внешний прием, не случайное и не наносное. Удалить
фантастичное – повести распадутся не только сюжетно, но и по своему смыслу, по
своей идее. Злая, посторонняя сила, неведомо, со стороны откуда-то взявшаяся,
разрушает тихий, безмятежный, стародавний уклад с помощью червонцев и всяких
вещей, – вот в чем этот смысл. В богатстве, в деньгах, в кладах – что-то
бесовское: они манят, завлекают, искушают, толкают на страшные преступления,
превращают людей в жирных скотов, в плотоядных обжор, лишают образа и подобия
человеческого. Вещи и деньги порой кажутся живыми, подвижными, а люди делаются
похожими на мертвые вещи.
Резко
критикуя дворянское общество, его паразитизм, его внутреннюю фальшь и
лицемерие, произведения Гоголя объективно возбуждали мысль о необходимости иной
жизни, иных социальных порядков. Как говорил в подцензурных условиях Белинский
о Петербургских повестях, «грязная действительность» наводила читателей «на
созерцание идеальной действительности».
Петербургские
повести явились важным этапом в идейном и художественном развитии Гоголя.
Вместе с «Миргородом» они свидетельствовали о зрелом мастерстве писателя и его
решительном утверждении на позициях критического реализма.
В отличие от
многих романтиков, у которых фантастическое и реальное резко разделены и
существуют сами по себе, у Гоголя фантастика тесно переплетается с реальностью
и служит средством комического или сатирического изображения героев, она
основана на народной стихии.
Особенность
гоголевской фантастики в том, что она основана на сближении людских персонажей
с «нечистой силой».
Петербургские повести знаменуют обращение писателя от мелко- и
средне-поместной усадьбе к чиновному Петербургу. Мастерство Гоголя сделалось
еще более зрелым и социально направленным, но в то же время и еще более
мрачным. Усилились острота пера, сжатость, выразительность, общая экономность в
средствах. Замысловатый и фантастический сюжет уступил место анекдоту, манера
письма стала более прозаической.
Потерпели крушение мечтания о полезной государственной службе, о
педагогической деятельности. Однако, многое, было и достигнуто. Гоголь выбился
из безвестности, из «мертвого безмолвия», из миргородского и нежинского
захолустья. Он на короткую ногу знаком с Пушкиным, с Жуковским, принят сановным
Петербургом. У него восторженные почитатели. Не только известен, он прославлен.
С.Т. Аскаков рассказывает: московские студенты приходили от Гоголя в восхищение
и распространяли громкую молву о новом великом таланте.
СПИСОК ИСПОЛЬЗУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
1.
Анненский И. О
формах фантастического у Гоголя, – М.: Наука, 1979.с.22
2.
Белинский В.Г.
Полное собрание сочинений, – М.: Академия наук СССР в 10 т., 1981г.
3.
Бурков И.А.
Николай Гоголь, – М.:Просвящение, 1989. – 549с.
4.
Виноградов В.В.,
Язык Гоголя и его значение в истории русского языка. «Материалы и исследования
по истории русского литературного языка», М.:Просвящение, 1953, т. III.
5.
Герцен А.И.
Полное собрание сочинений и писем [Текст]. Т. 6. 1850-1851. н. 492 – 546 / А.
И. Герцен. – Пг. : Литературно-Издательский Отдел Народного Комиссариата по
Просвещению, 1919. – 723 с.
6.
Гоголь Н.В.
Избранное, – М.: Просвящение, 1988. – 384с.
7.
Гоголь Н.В.
Избранное, – СПб.:Питер, 2000. – 653с.
8.
Гоголь
Н.В. Мертвые души. Ревизор. Повести. М.: Просвещение, 1982. – 976 с.
9.
Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. М., 1929, т. III.
10.
Лочин Ю.В. В школе поэтического слова: Пушкин,
Лермонтов, Гоголь. М.: Просвещение, 2005. – 352 с.
11.
Люстрова
З.Н., Скворцов Л.И., Дерягин В.Я. Беседы о русском слове. М.: Знание, 1980. –
198 с.
12.
Мажинский
С. Художественный мир Гоголя. М.: Просвещение, 1971. – 437 с.
13.
Малиновская И.Р.
Слово классика, – Мн.: Вышэйшая школа, 2005. – 202с.
14.
Машинский
С. Н.В. Гоголь в русской критике и воспоминаниях современниках. М.:
Просвещение, 2005. -367 с.
15.
Новиков
Л.А. Лингвистическое толкование художественного текста. Л.: Эхо, 1984. – 158 с.
16.
Степанов Н.Л.
Н.В. Гоголь. Жизнь и творчество, – М.: Государственное издательство
художественной литературы, 1959. – 692с.
17.
Степанов
Н.Л. Н.В. Гоголь. М.: Просвещение, – 580 с.
18.
Сумарова И.Р.
Незнакомый Гоголь, – М.: Высшая школа, 2000. – 197с.
19.
Тихонравов
Н., Заметки о словаре, составленном Гоголем. «Сборник Общества любителей
российской словесности», М. 1891, стр. 113—114.
20.
Храпченко
М.Б. Творчество Гоголя.- М.: Академия наук, 1954. – 432 с.
21.
Ящук И.П. Русская
литература, – М.: Гардарика, 2000. – 596с.
Фантастика —
это особая форма отображения
действительности, логически несовместимая
с реальным представлением об окружающем
мире. Она распространена в мифологии,
фольклоре, искусстве и в особых, гротескных
и «сверхъестественных», образах выражает
миросозерцание человека.
В повести
«Нос» у Гоголя полностью снят
носитель фантастики – персонифицированное
воплощение ирреальной силы. Но
сама фантастичность остаётся. Отсюда
впечатление загадочности от
повести. Даже ошарашивающей странности.
Перечень
попыток найти причину таинственного
поведения носа Ковалёва мог
бы составить большой и курьёзный
список. Ответа найти пока не удалось.
Да и вряд ли удастся. Пожалуй, уж больше
смысла в словах самого Ковалёва: «И пусть
бы уже на войне отрубили или на дуэли,
или я сам был причиною; но ведь пропал
ни за что ни про что, пропал даром, ни за
грош!…»
Смысл событий
«Носа» – в их неспровоцированности.
Нет их прямого виновника. Нет преследователя.
Но само преследование остаётся.
Необычайность
гоголевской повести вступает
в её отношения к тайне. Романтическая
фантастика неотделима от тайны,
от поэтики тайны. Обычно повествование
начинается с какого-либо странного
необъяснимого события, то есть
читатель с первых строк ставится
перед тайной. Напряжение тайны возрастает
всё больше и больше, пока в загадочном
не открывается наконец воля или влияние
носителя фантастической силы. В произведениях
с завуалированной фантастикой протекает
аналогичный процесс идентификации фантастики
со сверхъестественной силой, с той разницей,
что сохраняется возможность второго
(«реального») прочтения. В тех же случаях,
когда фантастический план в ходе повествования
уступал место реальному, снятие тайны
также происходило с помощью реально-причинных
(подчас даже бытовых) объяснений.
Как же
соотносится с этими различными
формами существования тайны
гоголевская повесть?
«Нос» принадлежит
к тем произведениям, которые
ставят читателя перед тайной
буквально с первой фразы. «Марта
25 числа случилось в Петербурге
необыкновенно-странное происшествие».
Если необыкновенное, значит, будет
разъяснение, разгадка? Нос ведёт
себя так, как подобает «значительному
лицу», имеющему чин статского
советника: молится в Казанском
соборе, прогуливается по невскому
проспекту, заезжает в департамент,
делает визиты, собирается по
чужому паспорту уехать в Ригу.
Откуда он взялся, никого, в том
числе автора, не интересует. Любое,
даже самое бредовое, предположение
не исключается. Главное в другом
– в «двуликости» носа. По одним признакам,
это точно реальный нос коллежского асессора
Ковалёва, но второй «лик» носа – социальный,
который по чину стоит выше своего хозяина,
поэтому чин видят, а человека – нет. В
одном месте Гоголь одновременно играет
обоими ликами носа: полицейский, «который
в начале повести стоял в конце Исаакиевского
моста» (то есть тогда, когда нос, завёрнутый
в тряпку, был брошен в воду), говорит, что
«принял его сначала за господина. Но,
к счастью, были со мною очки, и я тот же
час увидел, что это был нос» и т.д. Никакой
художник не сможет проиллюстрировать
эту метаморфозу, потому что он заведомо
призван сделать зримым то, что должно
оставаться неуловимым и неразъяснённым.
Фантастика «Носа» – тайна, которой нет
нигде и которая везде.
Тайна достигает
своего апогея, а разрешения её
всё нет. Наконец, в финале,
где существовала последняя возможность
раскрыть карты, повествователь
вдруг отходит в сторону и
начинает изумляться вместе с читателем:
«Чепуха совершенная делается на свете.
Иногда вовсе нет никакого правдоподобия».
Изменяется
в повести и функция слухов.
«Между тем, слухи об этом
необыкновенном происшествии распространились
по всей столице и, как водится,
не без особенных прибавлений…
Скоро начали говорить, будто
нос коллежского асессора Ковалёва
ровно в 3 часа прогуливается
по Невскому проспекту…Сказал кто-то,
что нос будто бы находился в магазине
Юнкера… Потом пронёсся слух, что не на
Невском проспекте, а в Таврическом саду…»
и т.д. «Слухи помещены в необычный контекст.
Они не служат средством завуалированной
фантастики. Но они даны и не на фоне только
что отменённой фантастики. Слухи выступают
на фоне фантастического происшествия,
поданного как достоверное. Благодаря
этому картина осложняется. Гоголь искусно
сохранил силу таинственности, высмеивания
авторов слухов, он открывал в жизни нечто
ещё более неправильное и фантастическое,
чем то, что могли предположить любая версия
или любой слух.
Тончайшая
ирония гоголевской повести в
том, что она всё время играет
на ожидании разгадки романтической
тайны, пародируя её поэтику
и всё дальше и дальше заманивая
читателя в ловушку. Одним ударом
Гоголь порывает со всеми возможными
формами снятия романтической
тайны. И это логично: ведь
он устранил носителя фантастики,
в идентификации которой заключалось
раскрытие тайны. Вместе с тем
Гоголь далёк и от снятия
тайны реальным планом, с помощью
реально-причинных мотивировок.
Эта повесть
явилась своего рода апофеозом
прославления носа как такового
в творчестве Гоголя. К изображению
же этого органа писатель часто
(настолько часто, что это кажется
немного странным) прибегал на
протяжении всей своей литературной
деятельности. Как раз на этой
проблеме заостряет внимание
в статье о Гоголе Владимир
Набоков. Оказывается, носу у
писателя отведена далеко не
последняя роль. Образ носа, идея
носа, всё, что связано с этим
органом, преследовало Николая
Васильевича до самой смерти.
В описании Набоковым болезни
писателя и его кончины нос
наделяется какими-то роковыми, фатальными
свойствами.
Какова же
дальнейшая судьба развития гоголевской
фантастики? Вопрос этот является
частью другого: есть ли в
нефантастических произведениях
Гоголя элементы, адекватные или
близкие рассмотренным формам
фантастики?
Воздерживаясь
пока от общих выводов, заметим
лишь одно. Такие элементы уже
не объяснить понятием чуда
или тайны, проистекающих от прямого
вмешательства носителя фантастики, от
его воздействия из прошлого или же от
какой-либо неизвестной причины. Они располагаются
уже в плоскости не ирреального, но скорее
странно-необычного.
Н. В. Гоголь — исключительно самобытный, национальный писатель. Он создал пленительный образ Родины, обращаясь не только к мотивам народных преданий и легенд, но и к фактам действительной жизни. Сочетание романтического и реалистического становится важнейшей особенностью произведений Гоголя и не разрушает романтической условности. Описание быта, комические эпизоды, национальные подробности удачно сочетаются с лирической музыкальностью, свойственной романтизму, с условным лирическим пейзажем, выражающим настроение, эмоциональную насыщенность повествования. Национальный колорит и фантастика, обращение к преданиям, сказкам, народным легендам свидетельствуют о становлении в творчестве Н. В. Гоголя национального, самобытного начала.
Наиболее ярко эта особенность писателя отражена в его замечательных «Вечерах на хуторе близ Диканьки». Здесь фольклорная демонология и фантастика предстают то в гротескном виде («Пропавшая грамота», «Заколдованное место», «Ночь перед Рождеством»), то в трагически ужасном («Страшная месть»). Фольклорное начало прослеживается и в сюжете повестей, и в сути конфликта — это традиционный конфликт, заключающийся в преодолении препятствий, стоящих на пути влюбленных, в нежелании родственников выдать девушку за любимого человека. С помощью «нечистой силы» эти препятствия, как правило, преодолеваются. Так, кузнец Вакула летит на черте в Петербург за царицыными черевичками; Петро с помощью «нечистой силы» добывает клад, который дает ему возможность жениться на Параске; Левко, благодаря покровительству русалочки, находит свое счастье с Ганной.
В отличие от многих романтиков, у которых фантастическое и реальное резко разделены и существуют сами по себе, у Гоголя фантастика тесно переплетается с реальностью и служит средством комического или сатирического изображения героев, она основана на народной стихии. Его Соло-ха («Ночь перед Рождеством») разъезжает на помеле, заигрывает с чертом, с дьячком. Она и ведьма, и в то же время бойкая и ловкая деревенская баба, которой завидуют другие женщины. Солоха показана Гоголем с лукавой насмешливостью, благодаря чему фантастика воспринимается как условный гротеск, юмор, переключается в бытовой, сатирический план.
Таков же и образ черта, совмещающий в себе реальные человеческие черты с фантастическими. Он «перепрыгивает с одного копытца на другое и дует себе в кулак, желая сколько-нибудь отогреть замерзнувшие руки». В этом образе нет ничего мистического, таинственного, он воспринимается как пародийный образ, он реален. «Поджаривающий в аду грешников» черт сравнивается с «бабой, поджаривающей на Рождество колбасу».
Особенность гоголевской фантастики в том, что она основана на сближении людских персонажей с «нечистой силой». Так, черт в «Ночи перед Рождеством» описывается как пародия на чиновника: «. сзади он был настоящий губернский стряпчий в мундире, потому что у него висел хвост, такой острый и длинный, как теперешние мундирные фалды».
Обращает на себя внимание и такая особенность гоголевских повестей в «Вечерах»: время действия. События изображаются или применительно к прошлому, или применительно к настоящему. В повестях о прошлом («Пропавшая грамота», «Вечер накануне Ивана Купала», «Страшная месть» и др.) фантастика открыто вмешивается в сюжет, она персонифицирована, это образы, в которых воплощено злое начало: черт или люди, вступившие с ним в сговор. Причем фантастические события сообщаются или автором-повествователем, или персонажем-основным повествователем, делающим ссылку на «очевидцев» (деда, тетки деда и пр.).
В произведениях, относящихся к современности, фантастическое представляется иначе. Здесь прямого указания на нереальность события нет. Наоборот, создается впечатление, что автор старается затушевать эту нереальность, сгладить у читателя ощущение нереальности события. Например, в «Сорочинской ярмарке» о слухах говорят персонажи, а о действительных «странностях» — повествователь. Почти сразу, с началом повествования, среди персонажей возникает ожидание чего-то страшного, какой-то беды. Оказывается, под ярмарку отвели «проклятое место». Все это сообщается пока в форме слухов. Затем происходит невероятное: в окно выставилась «страшная свиная рожа, у Черевика вместо коня привязана «красная свитка» и т. д. Да и портрет цыгана какой-то необычный: это бродяга, жулик, но в нем есть и черты страшного человека, напоминающего «злую силу», похожего на колдуна.
Двойствен и образ Хиври: описание ее напоминает ведьму, хотя Гоголь ни разу не сказал об этом прямо. Таким же образом построена фантастика и в «Майской ночи».
Гоголевская фантастика построена на представлении о двух противоположных началах — добра и зла, божеского и дьявольского (как и в народном творчестве), однако собственно доброй фантастики нет, она вся переплетена с «нечистой силой». Единственное в этом отношении исключение — русалочка в «Майской ночи». Но и она — существо страдающее, она не может противостоять дьявольской силе. И только с помощью Левко русалка побеждает ведьму-мачеху.
Следует отметить, что фантастические элементы в «Вечерах» Н. В. Гоголя — это не случайное явление в творчестве великого русского писателя. На примере почти всех его произведений прослеживается эволюция фантастики, совершенствуются способы ее введения в повествование. И совершенствование это идет по линии завуалирования конкретных носителей сверхъестественной силы. Примером тому может служить реалистическая повесть «Нос».
Тема этой повести — потеря персонажем «части» своего «я» в результате действия «нечистой силы». Организующую роль в сюжете играет мотив преследования, хотя конкретного воплощения сверхъестественной силы в повести нет. Кто виновник таинственного отделения носа Ковалева — не указано. Преследователя, виновника нет, но преследование все время ощущается. Тайна захватывает читателя буквально с первой фразы, о ней постоянно напоминается, она достигает кульминации, а разрешения этой тайны нет даже в финале. Таинственным является не только отделение носа, но и то, как он существовал самостоятельно. Неожиданным предстает и финал повести: «Но здесь происшествие закрывается туманом, и что далее произошло, решительно ничего не известно».
Таким образом, в повести идет своеобразное переплетение фантастического и реального плана, причем реальный план воплощается в известной уже ранее форме слухов, о которых автор постоянно упоминает. Это слухи о том, что нос то прогуливается по Невскому проспекту, то по Таврическому саду, то он будто бы находился в магазине и т. п. Для чего введена такая форма сообщения? Сохранив форму таинственности, автор высмеивает носителей этих слухов.
Многие критики отмечали, что повесть «Нос» — ярчайший образец гоголевской фантастики, пародия, прекрасная насмешка над всеми современными предрассудками и верой в сверхъестественные силы.
Таким образом, фантастические элементы в творчестве Н. В. Гоголя — это один из способов сатирического изображения многих пороков общества, один из способов утверждения реалистического начала в жизни.
Дата добавления: 01.10.2001
Мнения авторов опубликованных материалов могут не совпадать с позицией редакции.
При полном или частичном использовании редакционных материалов активная, индексируемая гиперссылка на km.ru обязательна!
Если Вы хотите дать нам совет, как улучшить сайт, это можно сделать здесь. Хостинг предоставлен компанией e-Style Telecom.
«Нос», анализ повести Николая Васильевича Гоголя«Нос» часто называют самой загадочной повестью Николая Васильевича Гоголя. Она была написана в 1833 году для журнала «Московский наблюдатель», который редактировали друзья писателя. Но произведение редакция не приняла, назвав его грязным и пошлым. Это первая загадка: почему друзья Гоголя отказались от публикации? Какую грязь и пошлость они усмотрели в этом фантастическом сюжете? В 1836 году Александр Пушкин уговорил Гоголя опубликовать «Нос» в «Современнике». Для этого автор переработал текст, изменив финал и усилив сатирическую направленность.
В предисловии к публикации Пушкин назвал повесть веселой, оригинальной и фантастической, подчеркнув, что она доставила ему удовольствие. Прямо противоположный отзыв от Александра Сергеевича – еще одна загадка. Ведь Гоголь кардинально не менял произведение, второй вариант принципиально не отличался от первого.
Много непонятных моментов можно найти и в фантастическом сюжете повести. Здесь нет четко обозначенных мотивов бегства носа, странной выглядит роль цирюльника в этой истории: почему именно у него объявился сбежавший нос, да еще и в хлебе? В повести размыт образ зла, скрыт движущий мотив многих поступков, нет явной причины для наказания Ковалева. Заканчивается повесть также вопросом: почему нос вернулся на место без каких-либо объяснений?
В произведении четко прописаны некоторые второстепенные детали, которые не влияют на развитие событий, а более существенные факты, действующие лица и обстановка изображены весьма схематично. Такой «прокол» можно бы и простить начинающему автору, но Гоголь в период создания повести был уже зрелым литератором. Следовательно, детали важны, но в чем тогда их значимость? Эти загадки породили в среде критиков много разных версий.
Большинство специалистов справедливо причисляют произведение к жанру сатиры на современное общество, где человека оценивают не по личным качествам, а по чину. Вспомним, как робко заговаривает Ковалев с собственным носом. Ведь тот облачен в мундир, который показывает, что перед майором чиновник более высокого ранга.
Интересен образ квартального надзирателя. Он заметил издалека, что цирюльник что-то бросил в воду, но разглядел утерянную часть тела, только нацепив очки. Конечно, ведь нос был в блестящем мундире и при шпаге, а при виде господ, полиция всегда близорука. Поэтому арестован цирюльник, кто-то ведь должен ответить за происшествие. Бедный пьяница Иван Яковлевич идеально подошел на роль «стрелочника».
Типичен главный герой произведения майор Ковалев. Это провинциал без образования, получивший свой чин на Кавказе. Такая деталь говорит о многом. Ковалев хваток, энергичен, храбр, иначе не выслужился бы на передовой. Он амбициозен, предпочитает, чтобы его называли военным чином «майор», а не гражданским – «коллежский асессор». Ковалев метит в вице-губернаторы и мечтает о выгодной женитьбе: «в таком случае, когда за невестой случится двести тысяч капиталу». Но теперь Ковалев очень страдает из-за того, что не может приударить за дамами.
Все мечты майора рассыпаются в прах после исчезновения носа, ведь вместе с ним потеряны лицо и репутация. В это время нос поднимается по карьерной лестнице выше хозяина, за что угодливо принят в обществе.
Комичен цирюльник, носящий фрак. Его неопрятность (воняющие руки, оборванные пуговицы, пятна на одежде, небритость) контрастируют с профессией, призванной делать людей чище и аккуратнее. Дополняет галерею юмористических персонажей доктор, который проводит диагностику щелчками.
Однако жанр сатирической фантасмагории лишь частично раскрывает тайны повести. Критики давно заметили, что произведение представляет собой некий шифр, прекрасно понятный современникам Гоголя и совершенно непостижимый для нас. Существует несколько версий на этот счет. Одна из них: Гоголь в завуалированном виде изобразил некое скандальное происшествие, хорошо известное в его обществе. Этот факт объясняет отказ в первой публикации (скандал был еще свеж), благосклонность известного любителя эпатажа Пушкина и негативную оценку критиков.
Некоторые исследователи находят в повести параллели с известными лубочными сюжетами. В 30-х годах XIX века лубок считался «низким» жанром, особенно презираемым в светском обществе. Близость Гоголя к народным традициям вполне могла привести писателя к такому своеобразному эксперименту. Есть и более экзотические версии: борьба с собственными комплексами автора по поводу своей внешности, расшифровка популярного сонника и т. п.
Но ясной и правильной трактовки повести «Нос» мы пока не дождались. «Во всем этом, право, есть что-то», – лукаво заявил в конце произведения Гоголь.
Внимание, только СЕГОДНЯ!
Помогите! Очень срочно
сочинение на тему “реальное и фантастическое в повести Н.В. Гоголя “Нос””
Ответы:
Произведение это фантастическое уже по своей сути, так как описывает совершенно невозможное событие – не просто пропажу носа, что еще допустимо, а тот факт, что нос начинает жить самостоятельной жизнью. Он посещает церковь, он прогуливается по Невскому и даже сделав фальшивые документы пытается сбежать в Европу, видимо чтобы не возвращаться на свое законное место. Это все фантастика, которую можно просто читать наслаждаясь мастерством великого писателя и не выискивая аллегорий в тексте повести. Ну а к реалиям можно отнести жизнеописание быта и нравов обывателя того времени. Ведь что делает Ковалев обнаружив пропажу? Едет давать объявление в газету, обращается к приставу и встречает непонимание и бюрократические проволочки. Он начинает грешить на “темные силы” бабок-колдовок, то есть пытается найти сверхъестественное объяснение. Между тем, другие ведут себя еще интересней, цирюльник избавляется от носа, боясь привлечения к ответственности, любопытные специально приходят поглазеть на прогулки носа, ведь для них это развлечение. Очень типичное поведение, которое и сейчас исповедуется многими.
В отличие от многих романтиков, у которых фантастическое и реальное резко разделены и существуют сами по себе, у Гоголя фантастика тесно переплетается с реальностью и служит средством комического или сатирического изображения героев, она основана на народной стихии.
Тема повести Hoc — потеря персонажем «части» своего «я» в результате действия «нечистой силы». Организующую роль в сюжете играет мотив преследования, хотя конкретного воплощения сверхъестественной силы в повести нет. Кто виновник таинственного отделения носа Ковалева — не указано. Преследователя, виновника нет, но преследование все время ощущается. Тайна захватывает читателя буквально с первой фразы, о ней постоянно напоминается, она достигает кульминации, а разрешения этой тайны нет даже в финале. Таинственным является не только отделение носа, но и то, как он существовал самостоятельно. Неожиданным предстает и финал повести: «Но здесь происшествие закрывается туманом, и что далее произошло, решительно ничего не известно».
Таким образом, в повести идет своеобразное переплетение фантастического и реального плана, причем реальный план воплощается в известной уже ранее форме слухов, о которых автор постоянно упоминает. Это слухи о том, что нос то прогуливается по Невскому проспекту, то по Таврическому саду, то он будто бы находился в магазине и т. п. Для чего введена такая форма сообщения? Сохранив форму таинственности, автор высмеивает носителей этих слухов.
Многие критики отмечали, что повесть «Нос» — ярчайший образец гоголевской фантастики, пародия, прекрасная насмешка над всеми современными предрассудками и верой в сверхъестественные силы.
Таким образом, фантастические элементы в творчестве Н. В. Гоголя — это один из способов сатирического изображения многих пороков общества, один из способов утверждения реалистического начала в жизни.
Кража шинели обернулась для героя мукой. Он пытался найти защиту у властей, но «значительное лицо топнуло ногой» — и Башмачкина вышвырнули вон. Бездушие высокопоставленного чиновника вызывает отвращение.
Никем не защищенный, Акакий Акакиевич умирает. Исчезло и скрылось существо, никому не дорогое, ни для кого не интересное. Возмездие Гоголь изобразил в фантастическом плане. Фантастический финал повести оправдан отношением писателя к обиженному «брату» своему.
Мертвец Башмачкин явился «значительному лицу» на улице и снял с него шинель. Это происшествие хоть как-то смягчило деспотический нрав начальника, он даже реже стал говорить подчиненным: «Как вы смеете, понимаете ли, кто перед вами?» Гоголь то сочувствует своему герою, то осуждает его за низменность целей, за бессловесность и рабскую покорность.
В повести «Шинель» я не сразу точно определила, что реальность, а что вымысел. Бедность, убогость жизни Акакия Акакиевича Башмачкина доведена автором до абсурда и фантастики (ходя по улице, он очень осторожно ступал по камням и плитам, почти не касался их), так же, как и способность «маленького человека» видеть в буквах характеры, а в улице — страну с людьми — буквами и словами. В противоположность этому несколько дней шумной жизни после смерти Башмачкина — явная ирреальность — всегда может быть непомерной фантазией и страхом одного из департаментских чиновников, значительного лица и коломенского будочника. Каждый отдельный характер — это правда, а совокупность их, образуемое ими общество и вытекающие отсюда приключения, — это их фантастическая и неправдоподобная сторона.
В «Шинели» же, если говорить об одурачивании, связанном с чем-то ирреальным, присутствуют слухи о шумной жизни Акакия Акакиевича после смерти. Кульминационным моментом, приводящим к развязке, в одном случае к материальной смерти Башмачкина, а в другом случае к исчезновению его призрака, является сцена грабежа. Эта сцена повторяется дважды. Отнимают в обоих случаях шинель, но один грабеж — совершенно реальное, а другой связан с мистикой. В «Шинели» мир вещей имеет огромное значение в развитии сюжета, они, можно сказать, олицетворяются, персонифицируются. С вещами же связаны самые необыкновенные происшествия. В «Шинели» верхняя одежда, шинель, становится пределом мечтаний. Для Башмачкина — это не только деталь гардероба, но и объект любви. Новая шинель была последней мечтой согреться в холодном мире Петербурга — этого символа вечного адского холода. Шинель порождает конфликт, трагический гротеск перерастает в фантастику. В «Шинели» герои произведения не имеют собственного лица, зато вещи и материальные ценности одушевляются. Общая тональность в «Шинели» не очень оптимистичная, несмотря на то, что ирония Гоголя также присутствует в сцене крещения Акакия Акакиевича.
В произведении «Шинель» везде сцены повседневного быта, смех сквозь слезы, комическое обнаруживаются здесь только с появлением фантаста-
ки. Мир вещей и связанные с ними происшествия — это яркое дополнение к их духовной жизни. Шинель для Башмачкина — это его мир, любовь, мечта, смысл жизни. Башмачкин не смог перенести кражи своей шинели, тщетности своей мечты. И незлобивый мелкий чиновник, обладающий духовной силой и противостоящий бездушию общества, умирает.
Элементы ирреального, необычного присутствуют практически во всех произведениях Гоголя. Гипербола, гротеск, «завуалированная» и явная фантастика помогали писателю рассмешить зрителя и читателя, а смехом, по мнению Гоголя, можно вылечить все болезни в обществе — как народа, так и отдельных личностей. Рецензия
В сочинении о герое повести «Шинель» полно и целенаправленно раскрыта тема, показано, как реальность и фантастика причудливо переплетаются в повествовании о несчастном «маленьком человеке» Акакии Акакиевиче Башмачкине, для которого новая шинель была последней мечтой согреться в холодном мире Петербурга — символа вечного адского холода. Строго отобран материал, правильно используется текст повести, его наиболее существенные факты, раскрывающие роль фантастики в художественном произведении. В работе прослеживаются четкие логические связи.
Сочинение написано хорошим литературным языком в жанре литературно-критической статьи.
Уже в первом
сне Пискарева изображение становится зыбким, эфемерным,
полуреальным-полуфантастическим. Платье красавицы «дышит музыкой», «тонкий
сиреневый цвет» оттеняет яркую белизну ее руки, платья танцующих сотканы «из
самого воздуха», а их ножки казались совершенно эфирными. В этой полуиллюзорной
атмосфере растворяется образ Пискарева. Он присутствует в этой картине, и его
как бы и нет вовсе. А потом следует пробуждение и происходит резкая смена
красок. Снова — переключение всей тональности повествования. Пискарев
просыпается, и взору его опять открывается серый, мутный беспорядок его
комнаты. «О, как отвратительна действительность! Что, она против мечты?» —
слышится голос повествователя[6, c.33].
Такое
происходит много раз. Во сне Пискарев обретает всю полноту счастья, наяву —
полную меру страдания. Все вывихнуто и ненормально в этом странном и страшном
реальном мире, как все искажено в жизни художника. Можно сказать, замечает
автор, что спал Пискарев наяву, а бодрствовал во сне. Эти участившиеся
метаморфозы стали источником его страданий физических и нравственных и довели в
конце концов до безумия.
Одна из
наиболее трагических повестей Петербургского цикла — «Записки сумасшедшего».
Герой этой
повести — Аксентий Иванович Поприщин, маленький, обижаемый всеми чиновник. Он
дворянин, но очень беден. И это причина его унижения в обществе, его горестных
переживаний. Но он пока ни на что не претендует. С чувством собственного
достоинства он сидит в директорском кабинете и очинивает ему перья. И
величайшего уважения преисполнен он к его превосходительству. Многое, очень
многое роднит Поприщина с пошлой действительностью. Он — само ее порождение и
плоть от ее плоти[12, c.90].
Сознание
Поприщина расстроено. Уже в самой первой записи он воспроизводит замечание
начальника отделения в свой адрес: «Что это у тебя, братец, в голове всегда
ералаш такой?» Поприщин путает дела, да «так, что сам сатана не разберет»[6, c.48]. Очень быстро «ералаш»
усиливается в его голове, и мир, окружающий его, приобретает уже совершенно
причудливые формы. Весьма интересна переписка двух собачек, которую Гоголь
вводит в сюжет повести. Меджи и Фидель каждая по-своему воспроизводит нравы той
пошлой, великосветской среды, к которой принадлежат их хозяева.
Перед нами
характерная особенность гоголевской поэтики. Не так легко бывает в иных
произведениях этого писателя различить образы повествователя и самого автора.
Действительность, трансформируемая через сознание того или иного вымышленного
персонажа, а им нередко оказывается и образ повествователя, приобретает причудливые,
гротескные формы. Реальная действительность ничего общего не имеет с законами
разума, она полна странностей, а порой и диких нелепостей. Неправильный,
несправедливый строй жизни порождает те отклонения от нормы и трагические
несообразности, с которыми повсеместно сталкивается человек. Все в этом мире
смещено, все спутано, люди, которых считают в обществе нормальными, совершают
дикие поступки, а сумасшедшие рассуждают вполне трезво и правильно.
Все сдвинуто
в этой жизни. Вот почему не должно вызывать удивления, что Гоголь иногда
передает свои самые заветные и задушевные мысли отрицательным персонажам. Так
происходит, например, в седьмой главе «Мертвых душ» — в знаменитой сцене, когда
Чичиков, глядя на списки купленных им мертвых душ, размечтался о том, сколько
замечательных работников погублено в умерших крепостных мужиках. И какое-то,
пишет Гоголь о Чичикове, «странное, непонятное ему самому чувство овладело им».
Немало собственных «чистейших слез» отдал Гоголь и Поприщину[20, c.93].
Вот фантастический рассказ Гоголя – «Нос». Прежде всего, замечаем, что фантастическое не должно и не может здесь давать иллюзии. Мы легко увлечемся представлением ужасных галлюцинаций Хомы Брута, но ни на минуту не будем себя представлять в положении майора Ковалева, у которого на месте носа было совершенно гладкое место. Было бы, однако, большой ошибкой думать, что здесь фантастическое употреблено в смысле аллегории или намека в басне или каком-нибудь современном памфлете, в литературной карикатуре. Ни поучению, ни обличению оно здесь не служит, и цели автора были чисто художественные, как мы увидим при дальнейшем разборе. Тон и общий характер фантастического в рассказе «Нос» – комические. Фантастические подробности должны усиливать смешное.Есть мнение, очень распространенное, что «Нос» шутка, своеобразная игра авторской фантазии и авторского остроумия. Оно неверно, потому что в рассказе можно усмотреть весьма определенную художественную цель – заставить людей почувствовать окружающую их пошлость.Мысль Гоголя и образы его поэзии неразрывны с его чувством, желанием, его идеалом. Гоголь, рисуя майора Ковалева, не мог поступать со своим героем, как с жуком, которого биолог опишет, нарисует: вот рассматривайте, изучайте, классифицируйте его. Он выражал в его лице свое одушевленное отношение к пошлости, как к известному общественному явлению, с которым каждый человек должен считаться.Ковалев – человек не злой и не добрый – все его мысли сосредоточены на собственной особе. Особа эта очень незначительна, и вот он всячески старается ее увеличить и прикрасить… «Спроси, душенька, майора Ковалева»[6, c.84].«Майор» звучит красивее, чем «коллежский асессор». У него нет ордена, а он покупает орденскую ленточку, везде, где можно, он упоминает о своих светских успехах и знакомстве с семьей штаб-офицерши и статской советницы. Он очень занят своей наружностью – все его интересы вертятся около шляпы, прически, гладко выбритых щек. Он гордится еще и особенно своим чином. Как можно всколыхнуть этого человека? Очевидно, затронув его чин или его наружность, не иначе; больше ничего он в жизни не понимает.И. Анненский пишет: «Теперь представьте себе, что майора Ковалева изуродовала бы оспа, что ему перебил бы нос кусок карниза, пока он разглядывал в зеркальное стекло картинки или в другой момент его праздного существования. Неужто кто-нибудь стал бы смеяться? А не будь смеха, каким бы явилось в рассказе отношение к пошлости. Или представьте себе, что нос майора Ковалева исчез бы бесследно, чтобы он не вернулся на свое место, а все бы продолжал разъезжать по России, выдавая себя за статского советника. Жизнь майора Ковалева была бы разбита: он бы стал и несчастным и из бесполезного вредным человеком, стал бы озлоблен, бил бы своего слугу, ко всем бы придирался, а может быть, даже пустился бы лгать и сплетничать»[1. c.85].Деталь самозванства носа, который выдает себя за статского советника, чрезвычайно характерна. Для кавказского коллежского асессора чин статского советника есть что-то необыкновенно высокое, завидное и обидное по своей недостижимости, и вдруг этот чин достается носу майора Ковалева, а не самому майору, законному обладателю носа. В общем, сила фантастического в рассказе «Нос» основывается на его художественной правде, на изящном переплетении его с реальным в живое яркое целое.
Фантастический
сюжет рассказан Гоголем, как история «всамделишная», абсолютно реальная. В этом
отношении особенно интересен знаменитый эпизод в Казанском соборе. Ковалев
встречает там свой собственный нос, который стоял в стороне и с выражением
величайшей набожности предавался своим религиозным чувствам. Нос, судя по его
мундиру и шляпе с плюмажем, оказался статским советником, т. е. чином
старше Ковалева.
Нос Ковалева
зажил самостоятельной жизнью. Нетрудно представить себе, сколь велико было
возмущение коллежского асессора. Но беда-то заключается в том, что Ковалев не
может дать волю своему возмущению, ибо его собственный нос состоял в чине
гораздо более высоком, чем он сам. Диалог коллежского асессора со своим носом
точно имитирует разговор двух неравных по рангу чиновников: смиренно
просительную интонацию речи Ковалева и самодовольно-начальственную фразеологию
Носа[20,
c.99].
И нет здесь
ни малейшей пародии, диалог выдержан в совершенно реалистическом духе, он
абсолютно правдоподобен. И в этом-то весь комизм ситуации. Комизм ситуации,
доведенной до гротеска, почти до буффонады. Противоречие формы и содержания
создает тот комедийный и сатирический эффект, который так характерен для
Гоголя.
Мысль о
человеке, душу в которого вдохнул Бог, а судьбу нередко определяет чёрт,
видимо, не оставляла Гоголя. Этой теме, собственно, посвящены “Петербургские
повести”. Например, «Шинель».
Прежде чем
завершить историю земного существования своего героя, Гоголь вводит фигуру,
которая вносит новые ноты в повествование, – “значительное лицо”. Утрата
шинели, как бы ни была страшна сама по себе, ещё не должна была свести в могилу
бедного А.А, ведь А.А. даже не простудился, когда лежал в снегу на площади,
когда бежал по холоду к себе домой. Потом он вдруг проявил невероятную энергию
и даже настойчивость, когда разыскивал свою шинель.
Но везде
измученный А.А. наталкивался на равнодушие, словно дьявол забрался в
человеческие души. Венчает его хождение по мукам визит к “значительному лицу”.
Это лицо совсем недавно вышло из незначительных лиц, получило генеральский чин
и уже освоило приёмы управления. Они состояли из трёх фраз: “Как вы смеете?
Знаете ли вы, с кем говорите? Понимаете ли вы, кто стоит перед вами?”[6, c.77] Несчастному Башмачкину страшно
не повезло: присутствие старого приятеля прибавляло прыти “значительному лицу”.
Когда всё это обрушилось на А.А., да ещё с топаньем ног, робкий чиновник не
выдержал. Он “так и обмер, пошатнулся, затрясся всем телом и никак не мог
стоять, его вынесли почти без движения”.
Гоголь
оберегает читателя от ошибки: как бы он не подумал, что всё дело в свойствах
“значительного лица”. Нет, генерала потом мучила совесть, да и в душе он был
добрый человек. “Но генеральский мундир совершенно сбил его с толку”[6, c.79]. Система уничтожает в человеке
естественное, человеческое. В человеке убит человек. Вернуть нас к себе хотел
писатель Гоголь. Пожалеть страждущего и беззащитного, остановить руку или
несправедливое слово, обращённое к тому, кто сам не может противостоять
чиновному хамству и жестокости сильных мира сего, просит нас писатель. В этом
сила и мудрость русской литературы. Продолжая пушкинские традиции, Н.В. Гоголь
“милость к падшим призывал”. Чтобы понять русскую литературу, нужно помнить
писательское признание Ф.М. Достоевского: “Все мы вышли из “Шинели” Гоголя…”[16,
c.47].
Судьба и
реальность – вот основная мысль Гоголя в «Шинели».
В шуточной неправдоподобной повести Гоголя есть большое общественное
содержание.
Человек превращен в автомат. Это – результат бесчеловечности. Акакий
Акакиевич окружен равнодушием, холодными насмешками; он вполне одинок; ни к
кому не ходит, у него тоже никто не бывает. Кроме канцелярской бумаги его ничто
не занимает. «Ни один раз в жизни не обратил он внимания на то, что делается и
происходит всякий день на улице». Акакий Акакиевич никого не способен обидеть,
он тих, безответен, но он тоже страшен: для него существует не человек, а
бумага. Если обратиться к Акакию Акакиевичу по делу, требующему внимательной
человечности, он останется либо глухим и непроницательным, либо окажется
беспомощным.
Ему нельзя поручить работы, где требуется хотя бы только намек на
самостоятельность. Однажды предложили ему написать отношение с небольшой
переменой слов, – он весь вспотел и, наконец, попросил дать ему переписать
что-нибудь другое.
Шинель заслоняет собой человека, он уже кажется к ней придатком. Шинель
занимает целиком все помыслы Акакия Акакиевича; она уже нечто космическое;
благодаря шинели он стал привлекать внимание сослуживцев. Мало того: когда с
Акакия Акакиевича громилы сдернули шинель, чиновники, недавно изводившие его
насмешками, пожалели его, то-есть, пожалели шинель, предполагали даже сделать
складчину, но собрали безделицу, потому что еще раньше потратились на портрет
директору и на книгу по предложению начальства. Такова власть вещи над
человеком. Немудрено, что Акакий Акакиевич, ограбленный, лишенный мечты, смысла
жизни, помирает, причем в предсмертном бреду ему мерещится шинель. «Исчезло
существо, ничем не защищенное, никому не дорогое, ни для кого не интересное…
но для которого светлый гость в виде шинели, ожививший на миг бедную жизнь, и
на которое так же потом нес – терпимо обрушилось несчастье».
К Петербургским повестям условно можно отнести и «Коляску»: действие
происходит в уездном городке, но Чертокуцкий и его превосходительство легко
могут быть перемещены в галерею столичных типов. Только скука и тоска в городе.
Пожалуй, чисто захолустные. Скука и тоска такие, что только и остается
развлекаться разговорами о необыкновенных колясках. Они и подобные им вещи
занимают внимание, делаются источником разных анекдотических провинциальных
происшествий. Об одном таком смешном происшествии с непринужденной живостью и
рассказано в краткой повести, скорее в юмореске. Чертокуцкий – сочетание
Пирогова с будущим Хлестаковым. Генерал напоминает «одно значительное лицо», а
когда Чертокуцкого видишь в коляске, спрятавшимся и согнувшимся, то коляска как
бы совсем заслоняет собою человека, и вся сцена приобретает даже символическое
значение господства вещи над человеком.
«Мне подавайте человека! Я хочу видеть человека, и требую духовной пищи»[6,
c.120]. Но вместо человека –
беззащитное существо, почти животное, несчастное и тупое; вместо человека «одно
значительное лицо», существователь Пирогов, немец Шиллер, майор Ковалев,
Чертокуцкий, генералы и камер-юнкеры, завладевшие всем, нужным человеку,
людские подобия, плененные низменной действительностью, оскорбляющие высокий
нравственный и эстетический мир, духовные кастраты, либо беспочвенные мечтатели
Пискаревы, сумасшедшие Поприщины.
Неужели художник отныне прикован только к ним, осужден изображать только
их? А где же люди-герои, самоотверженные носители правды и истины, где
подвижничество, напряженная духовная жизнь? Где идеал? Эти вопросы поставлены
Гоголем в «Портрете». Кстати: какие все «вещественные» заглавия: «Невский
проспект», «Шинель», «Коляска», «Нос», «Портрет».
В заключение
можно отметить, что в Петербургских повестях с огромной силой раскрывалось
обличительное направление творчества Гоголя. Возомнив себя испанским королем,
Поприщин с презрением отзывается о всесильном директоре: «Он пробка, а не
директор». Больше того, Поприщин считает себя ничуть не хуже самого Николая I.
Встретив на Невском «государя-императора», он лишь для формы, чтобы соблюсти
инкогнито, снял шапку.
Даже бессловесный
Башмачкин в предсмертном бреду начинает «сквернохульничать, произнося самые
страшные слова», которые непосредственно следовали за обращением «ваше
превосходительство».
Скорбная
повесть об украденной шинели, по словам Гоголя, «неожиданно принимает фантастическое
окончание».
Мы видели,
что во всех Петербургских повестях реально-бытовой сюжет осложнен
фантастическим элементом. Привидение, в котором был узнан недавно скончавшийся
Акакий Акакиевич, сдирало шинели «со всех плеч, не разбирая чина и звания». В
один прекрасный день кара постигла и самое «значительное лицо». И хотя он
отделался всего лишь потерей шинели, но потрясение его было столь велико, что
он «чуть не умер».
Подобные
решительные поступки совершаются в произведениях Гоголя не только сумасшедшими
или в форме фантастического происшествия. Вспомним хотя бы знаменитую сцену
избиения самодовольного поручика Пирогова мастеровыми. Любопытно, что много лет
спустя Достоевский, перепуганный резким обострением социальных противоречий в
России, сослался в «Дневнике писателя» на этот эпизод и назвал его «пророческим»:
«Поручик Пирогов, сорок лет тому назад высеченный в Большой Мещанской слесарем
Шиллером, — был страшным пророчеством, пророчеством гения, так ужасно
угадавшего будущее…»[9, c.128].
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В заключение
курсовой работы можно сделать выводы.
В Петербургских
повестях Гоголя идет своеобразное переплетение фантастического и реального
плана, причем реальный план воплощается в известной уже ранее форме слухов.
Многие
критики отмечали, что повесть «Нос» — ярчайший образец гоголевской фантастики,
пародия, прекрасная насмешка над всеми современными предрассудками и верой в
сверхъестественные силы.
Таким
образом, фантастические элементы в творчестве Н. В. Гоголя — это один из
способов сатирического изображения многих пороков общества, один из способов
утверждения реалистического начала в жизни.
Фантастическое
у Гоголя отнюдь не внешний прием, не случайное и не наносное. Удалить
фантастичное – повести распадутся не только сюжетно, но и по своему смыслу, по
своей идее. Злая, посторонняя сила, неведомо, со стороны откуда-то взявшаяся,
разрушает тихий, безмятежный, стародавний уклад с помощью червонцев и всяких
вещей, – вот в чем этот смысл. В богатстве, в деньгах, в кладах – что-то
бесовское: они манят, завлекают, искушают, толкают на страшные преступления,
превращают людей в жирных скотов, в плотоядных обжор, лишают образа и подобия
человеческого. Вещи и деньги порой кажутся живыми, подвижными, а люди делаются
похожими на мертвые вещи.
Резко
критикуя дворянское общество, его паразитизм, его внутреннюю фальшь и
лицемерие, произведения Гоголя объективно возбуждали мысль о необходимости иной
жизни, иных социальных порядков. Как говорил в подцензурных условиях Белинский
о Петербургских повестях, «грязная действительность» наводила читателей «на
созерцание идеальной действительности».
Петербургские
повести явились важным этапом в идейном и художественном развитии Гоголя.
Вместе с «Миргородом» они свидетельствовали о зрелом мастерстве писателя и его
решительном утверждении на позициях критического реализма.
В отличие от
многих романтиков, у которых фантастическое и реальное резко разделены и
существуют сами по себе, у Гоголя фантастика тесно переплетается с реальностью
и служит средством комического или сатирического изображения героев, она
основана на народной стихии.
Особенность
гоголевской фантастики в том, что она основана на сближении людских персонажей
с «нечистой силой».
Петербургские повести знаменуют обращение писателя от мелко- и
средне-поместной усадьбе к чиновному Петербургу. Мастерство Гоголя сделалось
еще более зрелым и социально направленным, но в то же время и еще более
мрачным. Усилились острота пера, сжатость, выразительность, общая экономность в
средствах. Замысловатый и фантастический сюжет уступил место анекдоту, манера
письма стала более прозаической.
Потерпели крушение мечтания о полезной государственной службе, о
педагогической деятельности. Однако, многое, было и достигнуто. Гоголь выбился
из безвестности, из «мертвого безмолвия», из миргородского и нежинского
захолустья. Он на короткую ногу знаком с Пушкиным, с Жуковским, принят сановным
Петербургом. У него восторженные почитатели. Не только известен, он прославлен.
С.Т. Аскаков рассказывает: московские студенты приходили от Гоголя в восхищение
и распространяли громкую молву о новом великом таланте.
СПИСОК ИСПОЛЬЗУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
1.
Анненский И. О
формах фантастического у Гоголя, – М.: Наука, 1979.с.22
2.
Белинский В.Г.
Полное собрание сочинений, – М.: Академия наук СССР в 10 т., 1981г.
3.
Бурков И.А.
Николай Гоголь, – М.:Просвящение, 1989. – 549с.
4.
Виноградов В.В.,
Язык Гоголя и его значение в истории русского языка. «Материалы и исследования
по истории русского литературного языка», М.:Просвящение, 1953, т. III.
5.
Герцен А.И.
Полное собрание сочинений и писем [Текст]. Т. 6. 1850-1851. н. 492 – 546 / А.
И. Герцен. – Пг. : Литературно-Издательский Отдел Народного Комиссариата по
Просвещению, 1919. – 723 с.
6.
Гоголь Н.В.
Избранное, – М.: Просвящение, 1988. – 384с.
7.
Гоголь Н.В.
Избранное, – СПб.:Питер, 2000. – 653с.
8.
Гоголь
Н.В. Мертвые души. Ревизор. Повести. М.: Просвещение, 1982. – 976 с.
9.
Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. М., 1929, т. III.
10.
Лочин Ю.В. В школе поэтического слова: Пушкин,
Лермонтов, Гоголь. М.: Просвещение, 2005. – 352 с.
11.
Люстрова
З.Н., Скворцов Л.И., Дерягин В.Я. Беседы о русском слове. М.: Знание, 1980. –
198 с.
12.
Мажинский
С. Художественный мир Гоголя. М.: Просвещение, 1971. – 437 с.
13.
Малиновская И.Р.
Слово классика, – Мн.: Вышэйшая школа, 2005. – 202с.
14.
Машинский
С. Н.В. Гоголь в русской критике и воспоминаниях современниках. М.:
Просвещение, 2005. -367 с.
15.
Новиков
Л.А. Лингвистическое толкование художественного текста. Л.: Эхо, 1984. – 158 с.
16.
Степанов Н.Л.
Н.В. Гоголь. Жизнь и творчество, – М.: Государственное издательство
художественной литературы, 1959. – 692с.
17.
Степанов
Н.Л. Н.В. Гоголь. М.: Просвещение, – 580 с.
18.
Сумарова И.Р.
Незнакомый Гоголь, – М.: Высшая школа, 2000. – 197с.
19.
Тихонравов
Н., Заметки о словаре, составленном Гоголем. «Сборник Общества любителей
российской словесности», М. 1891, стр. 113—114.
20.
Храпченко
М.Б. Творчество Гоголя.- М.: Академия наук, 1954. – 432 с.
21.
Ящук И.П. Русская
литература, – М.: Гардарика, 2000. – 596с.
Фантастика —
это особая форма отображения
действительности, логически несовместимая
с реальным представлением об окружающем
мире. Она распространена в мифологии,
фольклоре, искусстве и в особых, гротескных
и «сверхъестественных», образах выражает
миросозерцание человека.
В повести
«Нос» у Гоголя полностью снят
носитель фантастики – персонифицированное
воплощение ирреальной силы. Но
сама фантастичность остаётся. Отсюда
впечатление загадочности от
повести. Даже ошарашивающей странности.
Перечень
попыток найти причину таинственного
поведения носа Ковалёва мог
бы составить большой и курьёзный
список. Ответа найти пока не удалось.
Да и вряд ли удастся. Пожалуй, уж больше
смысла в словах самого Ковалёва: «И пусть
бы уже на войне отрубили или на дуэли,
или я сам был причиною; но ведь пропал
ни за что ни про что, пропал даром, ни за
грош!…»
Смысл событий
«Носа» – в их неспровоцированности.
Нет их прямого виновника. Нет преследователя.
Но само преследование остаётся.
Необычайность
гоголевской повести вступает
в её отношения к тайне. Романтическая
фантастика неотделима от тайны,
от поэтики тайны. Обычно повествование
начинается с какого-либо странного
необъяснимого события, то есть
читатель с первых строк ставится
перед тайной. Напряжение тайны возрастает
всё больше и больше, пока в загадочном
не открывается наконец воля или влияние
носителя фантастической силы. В произведениях
с завуалированной фантастикой протекает
аналогичный процесс идентификации фантастики
со сверхъестественной силой, с той разницей,
что сохраняется возможность второго
(«реального») прочтения. В тех же случаях,
когда фантастический план в ходе повествования
уступал место реальному, снятие тайны
также происходило с помощью реально-причинных
(подчас даже бытовых) объяснений.
Как же
соотносится с этими различными
формами существования тайны
гоголевская повесть?
«Нос» принадлежит
к тем произведениям, которые
ставят читателя перед тайной
буквально с первой фразы. «Марта
25 числа случилось в Петербурге
необыкновенно-странное происшествие».
Если необыкновенное, значит, будет
разъяснение, разгадка? Нос ведёт
себя так, как подобает «значительному
лицу», имеющему чин статского
советника: молится в Казанском
соборе, прогуливается по невскому
проспекту, заезжает в департамент,
делает визиты, собирается по
чужому паспорту уехать в Ригу.
Откуда он взялся, никого, в том
числе автора, не интересует. Любое,
даже самое бредовое, предположение
не исключается. Главное в другом
– в «двуликости» носа. По одним признакам,
это точно реальный нос коллежского асессора
Ковалёва, но второй «лик» носа – социальный,
который по чину стоит выше своего хозяина,
поэтому чин видят, а человека – нет. В
одном месте Гоголь одновременно играет
обоими ликами носа: полицейский, «который
в начале повести стоял в конце Исаакиевского
моста» (то есть тогда, когда нос, завёрнутый
в тряпку, был брошен в воду), говорит, что
«принял его сначала за господина. Но,
к счастью, были со мною очки, и я тот же
час увидел, что это был нос» и т.д. Никакой
художник не сможет проиллюстрировать
эту метаморфозу, потому что он заведомо
призван сделать зримым то, что должно
оставаться неуловимым и неразъяснённым.
Фантастика «Носа» – тайна, которой нет
нигде и которая везде.
Тайна достигает
своего апогея, а разрешения её
всё нет. Наконец, в финале,
где существовала последняя возможность
раскрыть карты, повествователь
вдруг отходит в сторону и
начинает изумляться вместе с читателем:
«Чепуха совершенная делается на свете.
Иногда вовсе нет никакого правдоподобия».
Изменяется
в повести и функция слухов.
«Между тем, слухи об этом
необыкновенном происшествии распространились
по всей столице и, как водится,
не без особенных прибавлений…
Скоро начали говорить, будто
нос коллежского асессора Ковалёва
ровно в 3 часа прогуливается
по Невскому проспекту…Сказал кто-то,
что нос будто бы находился в магазине
Юнкера… Потом пронёсся слух, что не на
Невском проспекте, а в Таврическом саду…»
и т.д. «Слухи помещены в необычный контекст.
Они не служат средством завуалированной
фантастики. Но они даны и не на фоне только
что отменённой фантастики. Слухи выступают
на фоне фантастического происшествия,
поданного как достоверное. Благодаря
этому картина осложняется. Гоголь искусно
сохранил силу таинственности, высмеивания
авторов слухов, он открывал в жизни нечто
ещё более неправильное и фантастическое,
чем то, что могли предположить любая версия
или любой слух.
Тончайшая
ирония гоголевской повести в
том, что она всё время играет
на ожидании разгадки романтической
тайны, пародируя её поэтику
и всё дальше и дальше заманивая
читателя в ловушку. Одним ударом
Гоголь порывает со всеми возможными
формами снятия романтической
тайны. И это логично: ведь
он устранил носителя фантастики,
в идентификации которой заключалось
раскрытие тайны. Вместе с тем
Гоголь далёк и от снятия
тайны реальным планом, с помощью
реально-причинных мотивировок.
Эта повесть
явилась своего рода апофеозом
прославления носа как такового
в творчестве Гоголя. К изображению
же этого органа писатель часто
(настолько часто, что это кажется
немного странным) прибегал на
протяжении всей своей литературной
деятельности. Как раз на этой
проблеме заостряет внимание
в статье о Гоголе Владимир
Набоков. Оказывается, носу у
писателя отведена далеко не
последняя роль. Образ носа, идея
носа, всё, что связано с этим
органом, преследовало Николая
Васильевича до самой смерти.
В описании Набоковым болезни
писателя и его кончины нос
наделяется какими-то роковыми, фатальными
свойствами.
Какова же
дальнейшая судьба развития гоголевской
фантастики? Вопрос этот является
частью другого: есть ли в
нефантастических произведениях
Гоголя элементы, адекватные или
близкие рассмотренным формам
фантастики?
Воздерживаясь
пока от общих выводов, заметим
лишь одно. Такие элементы уже
не объяснить понятием чуда
или тайны, проистекающих от прямого
вмешательства носителя фантастики, от
его воздействия из прошлого или же от
какой-либо неизвестной причины. Они располагаются
уже в плоскости не ирреального, но скорее
странно-необычного.
Н. В. Гоголь — исключительно самобытный, национальный писатель. Он создал пленительный образ Родины, обращаясь не только к мотивам народных преданий и легенд, но и к фактам действительной жизни. Сочетание романтического и реалистического становится важнейшей особенностью произведений Гоголя и не разрушает романтической условности. Описание быта, комические эпизоды, национальные подробности удачно сочетаются с лирической музыкальностью, свойственной романтизму, с условным лирическим пейзажем, выражающим настроение, эмоциональную насыщенность повествования. Национальный колорит и фантастика, обращение к преданиям, сказкам, народным легендам свидетельствуют о становлении в творчестве Н. В. Гоголя национального, самобытного начала.
Наиболее ярко эта особенность писателя отражена в его замечательных «Вечерах на хуторе близ Диканьки». Здесь фольклорная демонология и фантастика предстают то в гротескном виде («Пропавшая грамота», «Заколдованное место», «Ночь перед Рождеством»), то в трагически ужасном («Страшная месть»). Фольклорное начало прослеживается и в сюжете повестей, и в сути конфликта — это традиционный конфликт, заключающийся в преодолении препятствий, стоящих на пути влюбленных, в нежелании родственников выдать девушку за любимого человека. С помощью «нечистой силы» эти препятствия, как правило, преодолеваются. Так, кузнец Вакула летит на черте в Петербург за царицыными черевичками; Петро с помощью «нечистой силы» добывает клад, который дает ему возможность жениться на Параске; Левко, благодаря покровительству русалочки, находит свое счастье с Ганной.
В отличие от многих романтиков, у которых фантастическое и реальное резко разделены и существуют сами по себе, у Гоголя фантастика тесно переплетается с реальностью и служит средством комического или сатирического изображения героев, она основана на народной стихии. Его Соло-ха («Ночь перед Рождеством») разъезжает на помеле, заигрывает с чертом, с дьячком. Она и ведьма, и в то же время бойкая и ловкая деревенская баба, которой завидуют другие женщины. Солоха показана Гоголем с лукавой насмешливостью, благодаря чему фантастика воспринимается как условный гротеск, юмор, переключается в бытовой, сатирический план.
Таков же и образ черта, совмещающий в себе реальные человеческие черты с фантастическими. Он «перепрыгивает с одного копытца на другое и дует себе в кулак, желая сколько-нибудь отогреть замерзнувшие руки». В этом образе нет ничего мистического, таинственного, он воспринимается как пародийный образ, он реален. «Поджаривающий в аду грешников» черт сравнивается с «бабой, поджаривающей на Рождество колбасу».
Особенность гоголевской фантастики в том, что она основана на сближении людских персонажей с «нечистой силой». Так, черт в «Ночи перед Рождеством» описывается как пародия на чиновника: «. сзади он был настоящий губернский стряпчий в мундире, потому что у него висел хвост, такой острый и длинный, как теперешние мундирные фалды».
Обращает на себя внимание и такая особенность гоголевских повестей в «Вечерах»: время действия. События изображаются или применительно к прошлому, или применительно к настоящему. В повестях о прошлом («Пропавшая грамота», «Вечер накануне Ивана Купала», «Страшная месть» и др.) фантастика открыто вмешивается в сюжет, она персонифицирована, это образы, в которых воплощено злое начало: черт или люди, вступившие с ним в сговор. Причем фантастические события сообщаются или автором-повествователем, или персонажем-основным повествователем, делающим ссылку на «очевидцев» (деда, тетки деда и пр.).
В произведениях, относящихся к современности, фантастическое представляется иначе. Здесь прямого указания на нереальность события нет. Наоборот, создается впечатление, что автор старается затушевать эту нереальность, сгладить у читателя ощущение нереальности события. Например, в «Сорочинской ярмарке» о слухах говорят персонажи, а о действительных «странностях» — повествователь. Почти сразу, с началом повествования, среди персонажей возникает ожидание чего-то страшного, какой-то беды. Оказывается, под ярмарку отвели «проклятое место». Все это сообщается пока в форме слухов. Затем происходит невероятное: в окно выставилась «страшная свиная рожа, у Черевика вместо коня привязана «красная свитка» и т. д. Да и портрет цыгана какой-то необычный: это бродяга, жулик, но в нем есть и черты страшного человека, напоминающего «злую силу», похожего на колдуна.
Двойствен и образ Хиври: описание ее напоминает ведьму, хотя Гоголь ни разу не сказал об этом прямо. Таким же образом построена фантастика и в «Майской ночи».
Гоголевская фантастика построена на представлении о двух противоположных началах — добра и зла, божеского и дьявольского (как и в народном творчестве), однако собственно доброй фантастики нет, она вся переплетена с «нечистой силой». Единственное в этом отношении исключение — русалочка в «Майской ночи». Но и она — существо страдающее, она не может противостоять дьявольской силе. И только с помощью Левко русалка побеждает ведьму-мачеху.
Следует отметить, что фантастические элементы в «Вечерах» Н. В. Гоголя — это не случайное явление в творчестве великого русского писателя. На примере почти всех его произведений прослеживается эволюция фантастики, совершенствуются способы ее введения в повествование. И совершенствование это идет по линии завуалирования конкретных носителей сверхъестественной силы. Примером тому может служить реалистическая повесть «Нос».
Тема этой повести — потеря персонажем «части» своего «я» в результате действия «нечистой силы». Организующую роль в сюжете играет мотив преследования, хотя конкретного воплощения сверхъестественной силы в повести нет. Кто виновник таинственного отделения носа Ковалева — не указано. Преследователя, виновника нет, но преследование все время ощущается. Тайна захватывает читателя буквально с первой фразы, о ней постоянно напоминается, она достигает кульминации, а разрешения этой тайны нет даже в финале. Таинственным является не только отделение носа, но и то, как он существовал самостоятельно. Неожиданным предстает и финал повести: «Но здесь происшествие закрывается туманом, и что далее произошло, решительно ничего не известно».
Таким образом, в повести идет своеобразное переплетение фантастического и реального плана, причем реальный план воплощается в известной уже ранее форме слухов, о которых автор постоянно упоминает. Это слухи о том, что нос то прогуливается по Невскому проспекту, то по Таврическому саду, то он будто бы находился в магазине и т. п. Для чего введена такая форма сообщения? Сохранив форму таинственности, автор высмеивает носителей этих слухов.
Многие критики отмечали, что повесть «Нос» — ярчайший образец гоголевской фантастики, пародия, прекрасная насмешка над всеми современными предрассудками и верой в сверхъестественные силы.
Таким образом, фантастические элементы в творчестве Н. В. Гоголя — это один из способов сатирического изображения многих пороков общества, один из способов утверждения реалистического начала в жизни.
Дата добавления: 01.10.2001
Мнения авторов опубликованных материалов могут не совпадать с позицией редакции.
При полном или частичном использовании редакционных материалов активная, индексируемая гиперссылка на km.ru обязательна!
Если Вы хотите дать нам совет, как улучшить сайт, это можно сделать здесь. Хостинг предоставлен компанией e-Style Telecom.
«Нос», анализ повести Николая Васильевича Гоголя«Нос» часто называют самой загадочной повестью Николая Васильевича Гоголя. Она была написана в 1833 году для журнала «Московский наблюдатель», который редактировали друзья писателя. Но произведение редакция не приняла, назвав его грязным и пошлым. Это первая загадка: почему друзья Гоголя отказались от публикации? Какую грязь и пошлость они усмотрели в этом фантастическом сюжете? В 1836 году Александр Пушкин уговорил Гоголя опубликовать «Нос» в «Современнике». Для этого автор переработал текст, изменив финал и усилив сатирическую направленность.
В предисловии к публикации Пушкин назвал повесть веселой, оригинальной и фантастической, подчеркнув, что она доставила ему удовольствие. Прямо противоположный отзыв от Александра Сергеевича – еще одна загадка. Ведь Гоголь кардинально не менял произведение, второй вариант принципиально не отличался от первого.
Много непонятных моментов можно найти и в фантастическом сюжете повести. Здесь нет четко обозначенных мотивов бегства носа, странной выглядит роль цирюльника в этой истории: почему именно у него объявился сбежавший нос, да еще и в хлебе? В повести размыт образ зла, скрыт движущий мотив многих поступков, нет явной причины для наказания Ковалева. Заканчивается повесть также вопросом: почему нос вернулся на место без каких-либо объяснений?
В произведении четко прописаны некоторые второстепенные детали, которые не влияют на развитие событий, а более существенные факты, действующие лица и обстановка изображены весьма схематично. Такой «прокол» можно бы и простить начинающему автору, но Гоголь в период создания повести был уже зрелым литератором. Следовательно, детали важны, но в чем тогда их значимость? Эти загадки породили в среде критиков много разных версий.
Большинство специалистов справедливо причисляют произведение к жанру сатиры на современное общество, где человека оценивают не по личным качествам, а по чину. Вспомним, как робко заговаривает Ковалев с собственным носом. Ведь тот облачен в мундир, который показывает, что перед майором чиновник более высокого ранга.
Интересен образ квартального надзирателя. Он заметил издалека, что цирюльник что-то бросил в воду, но разглядел утерянную часть тела, только нацепив очки. Конечно, ведь нос был в блестящем мундире и при шпаге, а при виде господ, полиция всегда близорука. Поэтому арестован цирюльник, кто-то ведь должен ответить за происшествие. Бедный пьяница Иван Яковлевич идеально подошел на роль «стрелочника».
Типичен главный герой произведения майор Ковалев. Это провинциал без образования, получивший свой чин на Кавказе. Такая деталь говорит о многом. Ковалев хваток, энергичен, храбр, иначе не выслужился бы на передовой. Он амбициозен, предпочитает, чтобы его называли военным чином «майор», а не гражданским – «коллежский асессор». Ковалев метит в вице-губернаторы и мечтает о выгодной женитьбе: «в таком случае, когда за невестой случится двести тысяч капиталу». Но теперь Ковалев очень страдает из-за того, что не может приударить за дамами.
Все мечты майора рассыпаются в прах после исчезновения носа, ведь вместе с ним потеряны лицо и репутация. В это время нос поднимается по карьерной лестнице выше хозяина, за что угодливо принят в обществе.
Комичен цирюльник, носящий фрак. Его неопрятность (воняющие руки, оборванные пуговицы, пятна на одежде, небритость) контрастируют с профессией, призванной делать людей чище и аккуратнее. Дополняет галерею юмористических персонажей доктор, который проводит диагностику щелчками.
Однако жанр сатирической фантасмагории лишь частично раскрывает тайны повести. Критики давно заметили, что произведение представляет собой некий шифр, прекрасно понятный современникам Гоголя и совершенно непостижимый для нас. Существует несколько версий на этот счет. Одна из них: Гоголь в завуалированном виде изобразил некое скандальное происшествие, хорошо известное в его обществе. Этот факт объясняет отказ в первой публикации (скандал был еще свеж), благосклонность известного любителя эпатажа Пушкина и негативную оценку критиков.
Некоторые исследователи находят в повести параллели с известными лубочными сюжетами. В 30-х годах XIX века лубок считался «низким» жанром, особенно презираемым в светском обществе. Близость Гоголя к народным традициям вполне могла привести писателя к такому своеобразному эксперименту. Есть и более экзотические версии: борьба с собственными комплексами автора по поводу своей внешности, расшифровка популярного сонника и т. п.
Но ясной и правильной трактовки повести «Нос» мы пока не дождались. «Во всем этом, право, есть что-то», – лукаво заявил в конце произведения Гоголь.
Внимание, только СЕГОДНЯ!
Помогите! Очень срочно
сочинение на тему “реальное и фантастическое в повести Н.В. Гоголя “Нос””
Ответы:
Произведение это фантастическое уже по своей сути, так как описывает совершенно невозможное событие – не просто пропажу носа, что еще допустимо, а тот факт, что нос начинает жить самостоятельной жизнью. Он посещает церковь, он прогуливается по Невскому и даже сделав фальшивые документы пытается сбежать в Европу, видимо чтобы не возвращаться на свое законное место. Это все фантастика, которую можно просто читать наслаждаясь мастерством великого писателя и не выискивая аллегорий в тексте повести. Ну а к реалиям можно отнести жизнеописание быта и нравов обывателя того времени. Ведь что делает Ковалев обнаружив пропажу? Едет давать объявление в газету, обращается к приставу и встречает непонимание и бюрократические проволочки. Он начинает грешить на “темные силы” бабок-колдовок, то есть пытается найти сверхъестественное объяснение. Между тем, другие ведут себя еще интересней, цирюльник избавляется от носа, боясь привлечения к ответственности, любопытные специально приходят поглазеть на прогулки носа, ведь для них это развлечение. Очень типичное поведение, которое и сейчас исповедуется многими.
В отличие от многих романтиков, у которых фантастическое и реальное резко разделены и существуют сами по себе, у Гоголя фантастика тесно переплетается с реальностью и служит средством комического или сатирического изображения героев, она основана на народной стихии.
Тема повести Hoc — потеря персонажем «части» своего «я» в результате действия «нечистой силы». Организующую роль в сюжете играет мотив преследования, хотя конкретного воплощения сверхъестественной силы в повести нет. Кто виновник таинственного отделения носа Ковалева — не указано. Преследователя, виновника нет, но преследование все время ощущается. Тайна захватывает читателя буквально с первой фразы, о ней постоянно напоминается, она достигает кульминации, а разрешения этой тайны нет даже в финале. Таинственным является не только отделение носа, но и то, как он существовал самостоятельно. Неожиданным предстает и финал повести: «Но здесь происшествие закрывается туманом, и что далее произошло, решительно ничего не известно».
Таким образом, в повести идет своеобразное переплетение фантастического и реального плана, причем реальный план воплощается в известной уже ранее форме слухов, о которых автор постоянно упоминает. Это слухи о том, что нос то прогуливается по Невскому проспекту, то по Таврическому саду, то он будто бы находился в магазине и т. п. Для чего введена такая форма сообщения? Сохранив форму таинственности, автор высмеивает носителей этих слухов.
Многие критики отмечали, что повесть «Нос» — ярчайший образец гоголевской фантастики, пародия, прекрасная насмешка над всеми современными предрассудками и верой в сверхъестественные силы.
Таким образом, фантастические элементы в творчестве Н. В. Гоголя — это один из способов сатирического изображения многих пороков общества, один из способов утверждения реалистического начала в жизни.
Кража шинели обернулась для героя мукой. Он пытался найти защиту у властей, но «значительное лицо топнуло ногой» — и Башмачкина вышвырнули вон. Бездушие высокопоставленного чиновника вызывает отвращение.
Никем не защищенный, Акакий Акакиевич умирает. Исчезло и скрылось существо, никому не дорогое, ни для кого не интересное. Возмездие Гоголь изобразил в фантастическом плане. Фантастический финал повести оправдан отношением писателя к обиженному «брату» своему.
Мертвец Башмачкин явился «значительному лицу» на улице и снял с него шинель. Это происшествие хоть как-то смягчило деспотический нрав начальника, он даже реже стал говорить подчиненным: «Как вы смеете, понимаете ли, кто перед вами?» Гоголь то сочувствует своему герою, то осуждает его за низменность целей, за бессловесность и рабскую покорность.
В повести «Шинель» я не сразу точно определила, что реальность, а что вымысел. Бедность, убогость жизни Акакия Акакиевича Башмачкина доведена автором до абсурда и фантастики (ходя по улице, он очень осторожно ступал по камням и плитам, почти не касался их), так же, как и способность «маленького человека» видеть в буквах характеры, а в улице — страну с людьми — буквами и словами. В противоположность этому несколько дней шумной жизни после смерти Башмачкина — явная ирреальность — всегда может быть непомерной фантазией и страхом одного из департаментских чиновников, значительного лица и коломенского будочника. Каждый отдельный характер — это правда, а совокупность их, образуемое ими общество и вытекающие отсюда приключения, — это их фантастическая и неправдоподобная сторона.
В «Шинели» же, если говорить об одурачивании, связанном с чем-то ирреальным, присутствуют слухи о шумной жизни Акакия Акакиевича после смерти. Кульминационным моментом, приводящим к развязке, в одном случае к материальной смерти Башмачкина, а в другом случае к исчезновению его призрака, является сцена грабежа. Эта сцена повторяется дважды. Отнимают в обоих случаях шинель, но один грабеж — совершенно реальное, а другой связан с мистикой. В «Шинели» мир вещей имеет огромное значение в развитии сюжета, они, можно сказать, олицетворяются, персонифицируются. С вещами же связаны самые необыкновенные происшествия. В «Шинели» верхняя одежда, шинель, становится пределом мечтаний. Для Башмачкина — это не только деталь гардероба, но и объект любви. Новая шинель была последней мечтой согреться в холодном мире Петербурга — этого символа вечного адского холода. Шинель порождает конфликт, трагический гротеск перерастает в фантастику. В «Шинели» герои произведения не имеют собственного лица, зато вещи и материальные ценности одушевляются. Общая тональность в «Шинели» не очень оптимистичная, несмотря на то, что ирония Гоголя также присутствует в сцене крещения Акакия Акакиевича.
В произведении «Шинель» везде сцены повседневного быта, смех сквозь слезы, комическое обнаруживаются здесь только с появлением фантаста-
ки. Мир вещей и связанные с ними происшествия — это яркое дополнение к их духовной жизни. Шинель для Башмачкина — это его мир, любовь, мечта, смысл жизни. Башмачкин не смог перенести кражи своей шинели, тщетности своей мечты. И незлобивый мелкий чиновник, обладающий духовной силой и противостоящий бездушию общества, умирает.
Элементы ирреального, необычного присутствуют практически во всех произведениях Гоголя. Гипербола, гротеск, «завуалированная» и явная фантастика помогали писателю рассмешить зрителя и читателя, а смехом, по мнению Гоголя, можно вылечить все болезни в обществе — как народа, так и отдельных личностей.
Рецензия
В сочинении о герое повести «Шинель» полно и целенаправленно раскрыта тема, показано, как реальность и фантастика причудливо переплетаются в повествовании о несчастном «маленьком человеке» Акакии Акакиевиче Башмачкине, для которого новая шинель была последней мечтой согреться в холодном мире Петербурга — символа вечного адского холода. Строго отобран материал, правильно используется текст повести, его наиболее существенные факты, раскрывающие роль фантастики в художественном произведении. В работе прослеживаются четкие логические связи.
Сочинение написано хорошим литературным языком в жанре литературно-критической статьи.