Сочинение на тему русский язык на грани нервного срыва
9 вариантов
Мне бы стать ненадолго старше, Забежать бы случайно вперёд, Посмотреть на оценки Насти, Убедиться, что у Влада – «зачёт»… Это время наступит, ТОЧНО! Прозвенит и для них звонок! А сейчас у нас много работы, Завтра вновь у меня урок…
Каждый человек индивидуален и неповторим. У каждого своё мнение, видение. Мне, педагогу русского языка, больно слышать и слушать, как разговаривают наши дети, как они купаются в море бедности своих слов. Да, бедности, порой полной нищеты. И это действительно так! Как им помочь? Ну, что ещё сделать? Как быть? Каждый из нас, педагогов-лингвистов, в силе протянуть руку помощи, подать знания «нищему», готов на многое… Но, нет! ГРАНЬ! ЭКЗАМЕН! НЕРВНЫЙ СРЫВ… Это происходит из-за нежелания детей идти в ногу с русским языком. У них другие интересы, ценности, другое восприятие сегодняшней жизни. Они живут вольготно, свободно, без ограничений в слове и деле, они не ценят труд педагога, не уважают его. Когда наступает пора сдачи экзаменов, мы видим, что многие из воспитанников начинают тонуть в трясине незнаний, их тянет на дно. Это не говорит о непрофессионализме педагога и о его некомпетентности, конечно, нет. Что же приводит наших детей в тупик? Что их ставит на грань незнания? Нежелание? Непонимание? Боязнь? Я часто задаю себе эти вопросы. Какой путь мне ещё избрать, как научить моих детей полюбить и понять русский язык, именно – ПОЛЮБИТЬ, что ещё мне предпринять? В свете последних событий в мире, стране, крае, городе мы видим, что русский язык необходим, он важен, ценен, нужен!!! Мы живём в пору больших перемен, но русский язык он постоянен со своими разделами, орфограммами, буквами, звуками… Приходят новые слова, селятся, дружат со старыми. Поколение меняет поколение… Почему с каждым годом мы наблюдаем спад знаний по предмету?! Шкала успеваемости идёт на убыль, мы не видим восходящих градационных изменений, а только ниже и ниже… Кто-то поспорит со мной, осудит, сделает замечание… Всё верно! Но я вправе бить в колокол! Я люблю свой язык, владею им, ценю! Хочу, чтобы дети мои пронесли знания высоко над головой своей, подарили радость от выпускных экзаменов себе и родителям, нам учителям! Чтобы выбрали свою дорогу верную, дружили со словом, гордились своим родным языком.
Конкурсная работа book4you
К этой книге я подходила с особым пристрастием: я лингвист, Кронгауза знаю лично по университетским лекциям и экзаменам, поэтому читать его мнение о современном состоянии русского языка было особенно интересно. Книга написана достаточно популярно, ее сможет понять любой неспециалист (особое почтение Максиму Анисимовичу, что избежал соблазна впечатлить читателя умными научными словами). Конечно, я бы предпочла больше конкретики и научных обоснований, но так как я не являюсь представителем целевой аудитории, то и не имею права называть это минусом книги. Правда, некоторые упрекают автора в излишней разрозненности главок, «журналистском» стиле, но, на мой взгляд, он просто старался преподнести материал максимально доходчиво и «вкусно».
Большой плюс книги в том, что примеры в ней взяты из жизни и ярко иллюстрируют то или иное явление (хотя для 2011 года иногда что-то кажется устаревшим – как же быстро меняется язык!). Также мне нравится позиция Кронгауза, которая в явном виде представлена в предисловии: он объясняет, что материал будет изложен с точки зрения лингвиста (который, в принципе, профессионально должен быть беспристрастен к языкам), но он оставляет за собой право на изложение и своего «обывательского» взгляда – конечно, не навязывая мнения.
К своему стыду, вынуждена признать, что на некоторые явления русского языка я не обращала внимания, пока Кронгауз не ткнул меня в них носом: в частности, это слова «элитный» и «элитарный». Я воспринимала их как надоедливые синонимы из глянцевых журналов и даже не удосужилась задуматься, чем же они меня так неосознанно раздражают – ну, будто камешек в ботинке. Что ж, автор подробно разобрал, что первое прилагательное подразумевает «отбор, селекцию лучших образцов», а второе прилагательное – «нечто, предназначенное для элиты». Недавно на Садовом кольце я обратил внимание на вывеску – «Элитные американские холодильники». Если вы улыбнулись, значит, не все еще потеряно. Если нет, просто отложите книгу в сторону, мы вряд ли поймем друг друга. Кстати, рядом, на другой стороне Кольца, находятся менее смешные, но все-таки неуклюжие «Элитные вина», а стоит свернуть в переулки, и вы неизбежно наткнетесь на «Элитные двери» или «Элитные окна».
Достаточно элегантно автор проехался и по гламурному слою лексики, чем изрядно меня повеселил. Думаю, эта глава порадует любого здравомыслящего человека, который хоть раз сталкивался с женскими журналами. Меня, к примеру, всегда приводили в восторг каталоги косметики Avon, где маркетологи дают продуктам совершенно сумасшедшие названия: представьте себе помаду «Роскошная слива» или лак «Розовое золото». А все для того, чтобы заставить человека покупать. Понятно, что в этом дивном, волшебном мире все не просто хорошо, все очень хорошо, а язык немножко смахивает на крикливого торговца, который все нахваливает свой товар.
Что же это за язык? Полистайте глянцевые журналы, послушайте болтовню светской тусовки или щебет милейших корпоративных девушек в кафе, взгляните на рекламные тексты или просто на вывески, от которых лингвисту так трудно оторваться, – и вы поймете, о чем я. Кого-то этот язык раздражает, кого-то смешит, а кто-то без него уже не может, наконец, просто иначе не умеет.
Кое-какие пассажи из Кронгауза, где он пишет о заимствованиях, напоминают мне «Заметки национал-лингвиста» Евгения Лукина – тот тоже рассуждал о неправильности суффиксов в некоторых словах и предлагал заменить их на исконно русские: например, редактор на редактырь, а корректор на корректырь. Казалось бы, чистой воды баловство, но в нем определенно присутствует некоторое зерно истины. Впрочем, Кронгауз не столь радикален – он просто замечает, что при заимствовании слова хорошо бы сохранять его исконный суффикс.
Еще один любопытный момент, который я хочу отметить, – это отношение автора к исчезающим словам. Существуют так называемые «endangered languages» – языки, которые находятся под угрозой вымирания, потому что не остается носителей, которые на нем говорят; по аналогии с ними можно ввести и термин «endangered words» – слова, которые перестают употреблять из-за исчезновения реалий. Помните, как было у Даррелла в «Говорящем свертке» на тему редких слов? – Если за ними не присматривать, – пояснил Попугай, – если не давать им упражняться, они чахнут и исчезают, бедняги. В этом и заключается моя работа: раз в году я обязан сесть и перечитать вслух весь Словарь, чтобы все слова получали должный моцион. Очень жаль, что такое возможно только в сказочном мире.
На тему орфографии и грамотности в Интернете не проехался только ленивый. Кронгауз, честь ему и хвала, подходит к сему камню преткновения все так же выдержанно и спокойно, как и к остальным темам для рассуждения. Падонковский язык – сам по себе очень интересный лингвистический объект, хотя бы потому, что «по-настоящему неправильно могут писать только очень грамотные люди, которые, во-первых, знают, как писать правильно, а во-вторых, понимают, какие ошибки не искажают произношение». И говорить о нем надо, предварительно хорошенько обсудив многие другие аспекты, в частности, политику государства по отношению к языку и реформы орфографии. Автор, к слову, вполне мирно говорит о том, что сегодняшние ахи и охи на тему олбанского преувеличены: через пару десятков лет мы будем с ностальгией вспоминать все эти «преведы». Учитывая нынешнюю скорость изменения языка, я склонна с ним согласиться.
Пожалуй, последний вопрос, который я хочу рассмотреть, – это то, как деликатно Кронгауз подходит к вопросам обсценной лексики, а проще говоря, мата. С точки зрения обывателя он не любит его. С точки зрения лингвиста он считает нецензурную лексику неотъемлемой частью нашей культуры (как бы шокирующе это не звучало для разных интеллектуалов). Случилось самое страшное: мы теряем наше национальное достояние, наш русский мат. Читатель, конечно, не согласится и, может быть, добавит в подтверждение несколько слов. Но ведь дело не в словах, слова-то как раз остались и звучат чаще, чем прежде. Исчезают культурные запреты на употребление бранных слов, без которых, как это ни парадоксально, нет и мата.
От лингвистов часто требуют самых решительных мер против брани, вплоть до полного запрета. Увы, брань запретить нельзя. Она есть во всех языках и, значит, для чего-то человеку нужна, ну хотя бы для выражения негативных эмоций. Русскую же брань запретить невозможно еще и потому, что она составляет предмет особой национальной гордости, своего рода национальную идею, если угодно. […]
А не ругаться матом это для русского человека, ну, как водки не пить, то есть подозрительно. Подозрительно, что не русский. Потому что даже бразильские футболисты, приезжая играть в Россию, первыми усваивают именно эти слова. Шпионов им специально обучают. То есть мат всех нас объединяет, мы им в глубине души и слегка застенчиво гордимся, а всякий чужеземец, интересуясь русской культурой, непременно к мату обращается. Получается самая настоящая национальная идея.
В книге есть еще немало интересных моментов – обо всех рассказать невозможно, хотя в большинстве случаев я бы могла только восхититься, как точно мое мнение по определенному вопросу совпадает с мнением автора. Это и вопрос обращений к людям (товарищ? сударь? господин полицейский?), и разные заимствования (пруфридер, дауншифтер), и жутко раздражающее меня «Доброй ночи!» в качестве приветствия… В общем, масса любопытного, о чем вы даже не задумывались, – настолько оно повседневно и уже вжилось в речь.
Впрочем, добавлю ложку дегтя в мои медоточивые речи: недостатки у книги есть. Во-первых, это некоторая бессистемность изложения: автор явно пытался связать серию очерков в нечто единообразное, при этом не скатившись на академический стиль. Это приводит иногда к повторам мыслей. Во-вторых, видно, что Кронгауз стремится «разжевать» предмет изложения и вообще «упаковать» его красиво, но не вульгарно. Головой понимаешь, что это с благими целями популяризации науки, но слегка раздражает. Кроме того, приводит в недоумение цитирование некоторых интернет-комментариев его статей: по-моему, без них можно было бы обойтись. Но, в целом, достоинства книги перевешивают недостатки.
Повторюсь: в данном произведении нет рекомендаций и советов Кронгауза на тему языка и общения. Просто профессиональный лингвист наблюдает за тенденциями и новыми явлениями в языке и рассказывает о них максимально доступно.
Книгу я бы порекомендовала прочитать всем людям, которые желают осознавать, что сейчас происходит с нашим языком, какие процессы в нем активизируются – может, кто-то после нее начнет говорить “баско” вместо “хорошо” или “ладно”, кто-то перестанет употреблять излишнее количество англицизмов, а кто-то укрепится в позиции Grammar Nazi.
Ну и напоследок – заключение Кронгауза о наших волнениях по поводу великого и могучего: «Я писал эту книжку не потому, что русский язык находится на грани нервного срыва. Переживаем и нервничаем мы сами, и, наверное, это правильно. Только не надо переходить ту самую грань. Слухи о скорой смерти русского языка сильно преувеличены. И все-таки о русском языке надо беспокоиться. Его надо любить. О нем надо спорить. Но главное – на нем надо говорить, писать и читать. Чего я всем и желаю».
РУССКИЙ ЯЗЫК НА ГРАНИ НЕРВНОГО СРЫВА
(М.: Языки славянских культур, 2008, 232 с.)
Несколько лет назад, зайдя в магазин, я стала невольным свидетелем разговора молоденькой продавщицы и юноши, видимого, её знакомого. Ничего не поняв из их диалога, я, извинившись, попросила молодых людей перевести их разговор. Так я узнала значения слов «оторвались» и «клёво». Сегодня мы часто слышим незнакомые и непонятные слова не только из уст молодежи, но и с экрана телевизора, из радиопередач, встречаем в книгах. И тогда нам, и особенно людям старшего возраста, требуется перевод с русского на русский же. Кого–то это смешит, кого–то беспокоит, а кого–то приводит в негодование: гибнет родная речь!
О том, что сегодня происходит с русским языком, рассказывает книга «Русский язык на грани нервного срыва». Её автор, Максим Кронгауз, – лингвист, доктор филологических наук обладает «даром доступно и интересно рассказывать о проблемах науки». Так характеризует автора издательство в аннотации к книге, и Кронгауз с лихвой оправдывает эту характеристику.
Казалось бы, книга – строго научная, посвящена лингвистике, но это не сухой учебник или учёный трактат, а занимательное и весёлое чтение.
Уже читая оглавление, предшествующее тексту, понимаешь, что будешь общаться со своим современником, живущим теми же реалиями, что и ты. То автор использует строчку известной песни («Не кочегары мы, не плотники»), то название популярного телесериала («Кто в доме хозяин»), то намекает на известный роман или учебное пособие («Курс молодого бойца», «Невыносимая неопределенность бытия»). Тут и там проскальзывают архисовременные и архипопулярные сегодня, правда в определённых кругах, словечки – «по понятиям», «элитно», «пиар» и т.д. Так уже с первой страницы автор становится собеседником самого широкого круга читателей интересующихся родным языком и его будущим.
Кронгауз пишет о состоянии современного русского языка, преимущественно лексики, о трёх словесных волнах, захлестнувших русский язык после перестройки, об отношении государства к языку, о том, нужно ли законодательно регулировать язык, о реформе орфографии, о языке Интернета и др. И обо всём этом написано просто здорово: занимательно, с юмором, с насмешкой, с авторским отношением к тем или иным явлениям языка.
В книге – масса интереснейших примеров, которые иллюстрируют современную языковую ситуацию. Так, говоря о связи изменяющего мира с изменяющимся языком, Кронгауз рассказывает о северо-американских эскимосах. Из-за потепления климата и смещения флоры и фауны к северу, они сегодня не могут рассказать о том, что видят в природе: у них в лексиконе нет слов для названия многочисленных новых растений и животных, появившихся на их территории в последнее время. Интересно? Ещё бы!
Не обошёл своим вниманием Кронгауз и так называемый «гламур». По мнению Кронгауза, это особая культура, создаваемая глянцевыми журналами, этакий идеальный мир, населённый «правильными» девушками, посещающими «правильные» места, в «правильной» одежде, в «правильных» авто и так до бесконечности. И вот авторский вывод, убивающий наповал: гламурный язык во многом наследует традиции словаря Эллочки-людоедки и отчасти языка приказчиков, главным принципом которого было «сделать (точнее сказать) красиво». Сегодня эта гламурная лексика с особой агрессивностью внедряется в общественное сознание, занимая место советских идеологических слов. Этот процесс автор демонстрирует на примере одного из любимых слов «гламура» – «эксклюзивный». В своём новом значении оно не столько связано с понятиями исключительности, избранности, сколько с понятиями «дорого» и «престижно». Кронгауз с изумлением как-то прочитал рекламу на базаре – «Эксклюзивная баранина». Красиво соединено! Уж если есть баранину, то только эксклюзивную! Однако рядом эти два слова напрочь уничтожают весь «эксклюзив», тем более на рынке для всех. Денди и баранина! Осторожно! Помнится, Онегин боялся, как бы «брусничная вода» ему «не наделала б вреда», а тут продукт серьёзнее брусники.
Иногда автор лукавит в своих рассуждениях и даже провоцирует читателя, например, когда говорит о мате и расширившихся границах его употребления. Не отвергая его совсем как лингвист, признавая его экспрессию и эмоциональность, как обыватель он не любит брань, и тут же пишет об убеждении матерщинников, что эти слова им нужны для связи мыслей и слов. И как бы соглашаясь с ними, Кронгауз делает вывод – «одна из функций русского мата – заполнять пустоты в речи и мысли». Ничего себе!
Много места в книге занимает вопрос о заимствованиях и об истории проникновения в русский язык разных слов, об их удачном и не очень употреблении. Очень интересные заметки! Так, Кронгауз, например, подсмеивается над спортивными журналистами, щеголяющими совершенно незнакомыми читателю терминами. По его мнению, тут присутствует и некоторое хвастовство журналиста – «Вот что я знаю! Вот к чему причастен!», и забвение им коммуникативной роли языка. Какая связь между пишущим и читающим, если они пишут и читают на разных языках, если первый не умеет донести до второго нужную информацию. А ведь это – одна из задач журналистики.
Один из самых популярных сегодня приёмов в рекламе – обращение к старой, дореволюционной орфографии, например, использование буквы «ять», как особенно яркого факта старого правописания. Да вот беда: то ли не знают её написания, то ли правил употребления, так и получается «Выъздная трапеза», где вместо «ять» написан «ер». Зато есть буква из старой орфографии!
В главах, посвященных орфографии, автор выступает против её реформы, считая, что она принесет неудобства в первую очередь людям грамотным. Они, встретив по-новому написанные слова, будут медленнее читать. Кстати, говоря о графическом облике слова, к которому привыкла читающая публика, учёный утверждает, что часто, чтобы прочитать слово, достаточно верно написанных его первой и последней букв, а внутри могут быть ошибки, и их читающий просто не заметит. В подтверждение этого, в книге предложен текст, в нём каждое слово написано с максимальным количеством ошибок, но первая и последняя буквы на месте и верны. И читается этот тест очень легко. Автор считает, что возможное количество ошибок в слове может сделать даже грамотный человек.
Вообще в книге много занимательного и весёлого. Главная же её задача, рассказав о состоянии современного русского языка, утвердить в умах носителей его, что для паники нет оснований, что наш язык достаточно творчески силён, что он способен всё новое, своё и заимствованное, привести в систему, отбросив не нужное, что язык не погибнет и до нервного срыва ему ещё далеко.
В книге настолько много интересных фактов и точных выводов, что бессмысленно, например, делать закладки и выписки: я начала было, но оказалось, что они нужны буквально через страницу. Так что, читайте умную и весёлую книгу Максима Кронгауза «Русский язык на грани нервного срыва», уверена, что она понравится многим независимо от профессии читающего. Дорида Никаноровна Шипулина,
учитель русского языка и литературы,
ныне на пенсии Из книги Максима Кронгауза «Русский язык на грани нервного срыва»:
«Появление новых слов в языке показывает, что важного появилось в мире. И в этом смысле, пожалуй, самое интересное то, как мы называем самих себя, то есть какие новые названия людей появились в последнее время. По этим словам можно судить о том, какие человеческие типы оказываются в фокусе нашего внимания. Они также задают и некий новый взгляд на себя или, точнее, новый ракурс. Вообще названия людей помогают нам составить наш собственный обобщенный портрет, новые же названия добавляют в него новые черты. А ведь самое интересное для нас — это мы сами. Если подумать, как было бы интересно из этого океана новых названий выбрать самое новое, самое модное, ну вообще, самое-самое… Попробуем!
Про профессии было сказано и так много, так что просто напомню: хедхантер, фандрейзер, коучер, пруфридер, копирайтер… И ведь это всё не какие-то диковинные существа, а мы сами — обычные современные люди. Новые профессии вползают в наш мир в таком количестве, что мы уже радуемся, как старым друзьям, дилеру и брокеру, дизайнеру и креатору (хотя недавно рассказывали про них анекдоты), не говоря уж о главной профессии грядущего века — менеджере. Ещё раз вспомню и его самоироничного двойника — манагера. Источник тот же — английский, а оценка — наша русская, и только в русском языке существующая. Новые профессии в подавляющем большинстве— из английского, исключения редки и относятся к областям кулинарии, моды, ну и спорта (например, сомелье, кутюрье, сумоист). Даже когда вдруг встречаешь в интернете что-то очень знакомое, например шароварщика, выясняется, что он тоже пришел из английского. К шароварам эта профессия отношения не имеет, а обозначает программиста, создателя особых пробных программ, предлагаемых бесплатно, но, как правило, с ограничением времени действия или каким-то другим «недостатком» (от англ. shareware).
Кроме профессий есть ещё много нового и интересного. На звание самого-самого претендуют, на мой взгляд, два очень модных словца — блоггер и трендсеттер. С блоггером (англ. blogger) понятнее — это человек, ведущий блог, то есть дневник в интернете. Мало кто помнит, что сначала-то был weblog, но потом, как говорится, «w» упало, «е» пропало, а «b» накрепко прилипло к «log». Результат налицо. Кстати, пример другого игрового слова в интернете — лжеюзер, где «лже» означает вовсе не ложный, a LJ (LiveJournal), то есть опять же интернет-дневник.
Только входящее в нашу жизнь слово трендсеттер поначалу вводит в заблуждение, однако это не порода собак. Оно — воплощенная мода, модно само и к тому же называет модного человека, точнее, законодателя этой самой моды, стиля жизни и, не побоюсь нового слова, тренда.
В последнее время меня, пожалуй, больше всего поразил приход дауншифтера. Что это, кто это? Ах, да, это тот, кто занимается дауншифтингом. Всем понятно? Вопросов нет? Ладно уж, объясню. Дауншифтер — это тот, кто сознательно спускается вниз по социальной лестнице, выпадает из социальной иерархии. Журнал «Русский Newsweek» опубликовал большую статью о дауншифтерах, наших соотечественниках, которые бросают престижную работу, оставляют высокие посты и на заработанные тяжелым трудом деньги живут где-нибудь в Таиланде или Малайзии. Ведь и вправду иначе, чем как дауншифтерами, их и не назовешь.
Обзор не будет полон, если мы не обратимся к области взаимоотношений полов. Здесь, как это ни странно, все самое интересное связано с мужчинами. Рядом с недавними властителями дум — метросексуалами — теперь часто упоминаются образованные по аналогии ретросексуалы (обычные мужики, но красиво названные) и техносексуалы (они же, но помешанные на технике). Однако за их спинами уже виден будущий чемпион — уберсексуал, причудливая смесь английского с немецким (вспомните уберменша). Только не надо спрашивать, что это такое, все равно не скажу. Разве что в качестве намека назову пару-тройку этих сверхмужчин: Билл Клинтон, Джордж Клуни, Пирс Броснан (любят политику, вино, сигары)… Замечу лишь, что тенденция удручающая, большинство из этих «неосексуалов» как-то слишком самодостаточны и практически не нуждаются в женском обществе. А жаль.
Наблюдательный читатель уже обратил внимание, что и эти новые слова русским языком заимствованы, прежде всего из английского. Это, пожалуй, самый яркий и, наверное, грустный пример того, что мы сейчас не создаем общественные, профессиональные и культурные отношения, а, скорее, заимствуем их вместе с соответствующими словами, то есть живём в условиях трансляции чужой культуры.
Не знаю, послужит ли читателю утешением, что в языке сохранилась по крайней мере одна патриотичная область. Это зона партстроительства. Рядом с единороссами плечом к плечу выстраиваются свободороссы. Не будем забывать о родинцах и жизненцах. Правда, только к ним привыкли, как они, объединившись, вроде и перестали быть актуальными. Кто они теперь? Справедливороссы! Мне лично милее были бы справедливцы, но едва ли члены партии со мной согласятся. Впрочем, теперь, кажется, их называют еще и эсерами (по аббревиатуре СР). Не правда ли, все новое — это хорошо забытое старое?
Почти все слова, о которых я писал в этой главе, подчеркнул красной волнистой чертой спел-чекер (проверка орфографии). Значит, они ещё не вполне вошли в русский язык (даже продвинутый спел-чекер их не признал), и есть робкая надежда, что войдут по крайней мере не все. Так что не надо отчаиваться!»
Максим
КРОНГАУЗ – известный лингвист, профессор,
доктор филологических наук, заведующий кафедрой
русского языка, директор Института лингвистики
РГГУ, автор монографий и учебников и в то же время
– человек широкого круга интересов, обладающий
даром доступно и увлекательно рассказывать о
проблемах науки. Последние 10 лет постоянно
участвовал в академических и общественных
дискуссиях о состоянии современного русского
языка, публиковал статьи на эту тему не только в
научных изданиях, но и в средствах массовой
информации, в частности в таких авторитетных
журналах, как «Новый мир», «Отечественные
записки», «Власть», «Harvard Business Review». В 2006 году вел
еженедельную колонку в газете «Ведомости»,
посвященную новым явлениям в русском языке.
«Заметки просвещенного обывателя»
Из книги М.Кронгауза
«Русский язык на грани нервного срыва»
(М.: Языки славянских культур, 2007)
Случаи из жизни
Проще всего начать с реальных случаев, а потом
уж, если получится, обобщить их и поднять на
принципиальную высоту. Конечно, все эти ситуации
вызывают у меня разные чувства – раздражение,
смущение, недоумение. Я просто хочу привести
примеры, вызвавшие у меня разной степени
языковой шок, потому и запомнившиеся. Случай первый
На одном из семинаров мы беседуем со
студентами, и один вполне воспитанный юноша в
ответ на какой-то вопрос произносит: «Ну, это же,
как ее, блин, интродукция». Он, конечно, не имеет
при этом в виду обидеть окружающих и вообще не
имеет в виду ничего дурного, но я вздрагиваю.
Просто я не люблю слово блин. Естественно,
только в его новом употреблении как междометия,
когда оно используется в качестве замены
сходного по звучанию матерного слова. Точно так
же я вздрогнул, когда его произнес актер Евгений
Миронов при вручении ему какой-то премии
(кажется, за роль князя Мышкина). Объяснить свою
неприязненную реакцию я, вообще говоря, не могу.
Точнее, могу только сказать, что считаю это слово
вульгарным (замечу, более вульгарным, чем
соответствующее матерное слово), но подтвердить
свое мнение мне нечем, в словарях этого слова нет,
грамматики его никак не комментируют. Но когда
это слово публично произносят воспитанные и
интеллигентные люди, от неожиданности я все еще
вздрагиваю. Случай второй
Тут я не одинок, тут я вместе со своей страной
периодически вздрагиваю от слов наших политиков.
Вообще-то мы не очень запоминаем то, что говорят
политики, наши президенты в частности. Если
порыться в памяти, то в ней хранятся сплошные
анекдоты. От Горбачева, например, остались глагол начать сударением на первом слоге, слово консенсус, исчезнувшее вскоре после завершения его
президентства, и странное выражение процесс
пошел. От Ельцина остались загогулина и неправильно
сидим, связанные с конкретными ситуациями, да
словцо понимаешь. А главной фразой Путина,
по-видимому, навсегда останется мочить в
сортире. Рекомендация сделать обрезание,
данная на пресс-конференции западному
журналисту, все-таки оказалась менее
выразительной, хотя тоже запомнилась. Как и в
случае с Ельциным, запомнились фразы в каком-то
смысле неадекватные, не соответствующие даже не
самой ситуации, а статусу участников
коммуникации, прежде всего самого президента.
Если говорить проще, президент страны не должен
произносить таких фраз. В отличие от «бушизмов»,
которые так любят американцы, то есть нелепостей,
произнесенных Бушем, Путин произносит более чем
осмысленные фразы и даже соответствующий стиль
выбирает, по-видимому, вполне сознательно.
Впрочем, примеры с Путиным, конечно же, не
уникальны. Они в значительной степени напоминают
хрущевскую кузькину мать, не только саму
фразу, но и всю ситуацию, естественно. Случай третий
После долгого отсутствия в России я бреду с
дочерью по Даниловскому рынку в поисках мяса и
натыкаюсь на броскую вывеску-плакат, этакую
растяжку над прилавком: «Эксклюзивная баранина».
– Совсем с ума посходили, – громко и
непедагогично говорю я.
– А что тебе, собственно, не нравится, папа? –
удивляется моя взрослая дочь.
– Да нет, нет, – успокаиваю я то ли ее, то ли
себя. – Так, померещилось.
Естественно, что позднее, увидев в объявлении о
продаже машины фразу Машина находится в
эксклюзивном виде, я уже не высказал никаких
особенных эмоций. Сказался полученный языковой
опыт.
Похожую эволюцию прошло и слово элитный. От элитных
сортов пшеницы и элитных щенков мы пришли к
следующему объявлению (из электронной рассылки):
«Элитные семинары по умеренным ценам».
Если говорить совсем просто, то мне не нравится,
что некоторые вполне известные мне слова так
быстро меняют значения. Случай четвертый
Не люблю, когда я не понимаю отдельных слов в
тексте или в чьей-то речи. Даже если я понимаю, что
это слово из английского языка и могу вспомнить,
что оно там значит, меня это раздражает.
Позавчера я споткнулся на стритрейсерах, вчера –
на трендсеттерах, сегодня – на дауншифтерах, и я точно знаю, что завтра будет только хуже.
К заимствованиям быстро привыкаешь, и уже
сейчас трудно представить себе русский язык без
слова компьютер или даже без слова пиар (хотя
многие его и недолюбливают). Я, например, давно
привык к слову менеджер, но вот никак не могу
разобраться во всех этих сейлзменеджерах,
аккаунтменеджерах и им подобных. Я понимаю, что
без «специалиста по недвижимости» или
«специалиста по порождению идей» не обойтись, но
ужасно раздражает, что одновременно существуют криэйтор,
криейтор и креатор. А лингвисты при этом
либо просто не успевают советовать, либо дают
взаимоисключающие рекомендации.
Когда-то я с легкой иронией относился к
эмигрантам, приезжающим в Россию и не понимающим
некоторых важных слов, того же пиара, скажем.
И вот теперь я сам, даже никуда не уезжая,
обнаружил, что некоторых слов я не то чтобы
совсем не понимаю, но понимаю их только потому,
что знаю иностранные языки, прежде всего
английский.
Мне, например, стало трудно читать спортивные
газеты (почему-то спортивные журналисты особенно
не любят переводить с английского на русский, а
предпочитают сразу заимствовать). В репортажах о
боксе появились загадочные панчеры и крузеры, в репортажах о футболе – дерби, легионеры,
монегаски и манкунианцы1. Да что говорить, я перестал понимать, о каких
видах спорта идет речь. Я не знал, что такое кёрлинг,
кайтинг или банджи-джампинг (теперь знаю).
Окончательно добил меня хоккейный репортаж, в
котором было сказано о канадском хоккеисте,
забившем гол и сделавшем две ассистенции. Поняв,
что речь идет о голевых пасах (или передачах), я,
во-первых, поразился возможностям языка, а
во-вторых, разозлился на журналиста, которому то
ли лень было перевести слово, то ли, как
говорится, «западло». Потом я, правда, сообразил,
что был не вполне прав не только по отношению к
эмигрантам, но и к спортивному журналисту. Ведь
глагол ассистировать (в значении «делать
голевой пас»), да и слово ассистент в
соответствующем значении уже стали частью
русской спортивной терминологии. Так чем хуже ассистенция? Но правды ради должен сказать, что более я
этого слова не встречал. Случай пятый
Во время сессии ко мне пришли две студентки, не
получившие зачет, и сказали: «Мы же реально
готовились». «Тогда не поставлю», – ответил я,
поддавшись эмоциям. Я люблю своих студентов, но
некоторые их слова меня реально раздражают. Вот
краткий список: блин (см. выше), в шоке, вау,
по жизни, ну и само реально, естественно.
Дорогие студенты, будьте внимательны, не
употребляйте их в сессию. Я в принципе не против…
Пожалуй, этих примеров более чем достаточно (на
самом деле таких ситуаций было намного больше).
Думаю, что почти у каждого, кто обращает внимание
на свой язык, найдутся претензии к сегодняшнему
его состоянию, может быть, похожие, может быть,
какие-то другие (вкусы ведь у нас у всех разные, в
том числе и языковые).
Итак, как же все-таки сформулировать эту самую
мою обывательскую позицию и суть моих претензий?
Я в принципе не против сленга (и других
жаргонов). Япросто хочу понимать, где граница
между ним и литературным языком. Ну, я-то, скажем,
это понимаю, потому что раньше, когда я еще только
овладевал языком, сленг и литературный язык
«жили» в разных местах. А вот, как говорится,
«нонешнее» поколение, то есть люди до двадцати
пяти, не всегда могут их различить и, например, не
понимают языковой игры, основанной на смешении
стилей, которая так характерна для русской
литературы.
Я в принципе не против брани. То есть если мне
сейчас дать в руки волшебную палочку и сказать,
что одним взмахом я могу ликвидировать брань в
русском языке или по крайней мере русский мат, я
этого не сделаю. Просто испугаюсь. Ведь ни один
язык не обходится без так называемой обсценной
лексики, значит, это кому-то нужно. Другое дело,
что чем грубее и оскорбительнее брань, тем жестче
ограничения на ее употребление. То, что можно
(скорее нужно) в армии, нельзя при детях, что можно
в мужской компании, нельзя при дамах, ну и так
далее. Поэтому, например, мат с экрана телевизора
свидетельствует не о свободе, а о недостатке
культуры или просто о невоспитанности.
Я в принципе не против заимствований, я только
хочу, чтобы русский язык успевал их осваивать, я
хочу знать, где в них ставить ударение и как их
правильно писать.
Я в принципе не против языковой свободы, она
способствует творчеству и делает речь более
выразительной. Мне не нравится языковой хаос
(который вообще-то является ее обратной
стороной), когда уже не понимаешь, игра это или
безграмотность, выразительность или грубость.
Кроме сказанного, у меня есть одно важное
желание и одно, так сказать, нежелание.
Главное мое желание состоит в том, что я хочу
понимать тексты на русском языке, то есть знать
слова, которые в них используются, и понимать
значения этих слов. Грубо говоря, я не хочу
проснуться как-то утром и узнать, что, ну, для
примера, слово стул модно теперь употреблять
в совсем другом смысле. Увы, но пока я часто при
чтении сегодняшних текстов использую стратегию
неполного понимания, то есть стараюсь уловить
главное, заранее смиряясь с тем, что что-то
останется непонятным. Что же касается
«нежелания», то о нем чуть дальше. Проклятые вопросы
Ну вот, высказался, и вроде полегче стало.
Другое дело, что читатель, дочитав до этого места,
может спросить, кто во всем этом безобразии
виноват и что именно я предлагаю. Здесь, если быть
последовательным, можно ответить, что как
обыватель я ведь ничего конструктивного
предлагать и не должен. Не мое это дело.
Но можно поступить иначе и выпустить на свободу
временно подавленного во мне лингвиста. И пусть
поговорит о сегодняшнем русском языке, причем не
в жанре «давайте говорить правильно» (как чаще
всего бывает на радио и телевидении) или по
крайней мере не только в нем, а скорее в жанре
наблюдений над тем, как мы говорим на самом деле,
что, как ни удивительно, интересно очень и очень
многим.
В России в любой ситуации, сразу задавая
главные вопросы «Кто виноват?» и «Что делать?»,
часто забывают поинтересоваться: «А что,
собственно, случилось?». А случилась как раз
гигантская перестройка (слово горбачевской
эпохи сюда, безусловно, подходит) языка под
влиянием сложнейших социальных, технологических
и даже природных изменений. И выживает тот, кто
успевает приспособиться. Русский язык успел,
хотя для этого ему пришлось сильно измениться.
Как и всем нам. К сожалению, он уже никогда не
будет таким, как прежде. Но, как сказал
И.Б. Зингер: «… ошибки одного поколения
становятся признанным стилем и грамматикой для
следующих». И дай-то бог, чтобы из наших ошибок
вышла какая-нибудь грамматика. И мне,
раздраженному обывателю, надо будет с этим
смириться, а может, даже этим и гордиться.
В любом случае у живших в эпоху больших перемен
есть одно очевидное преимущество. Им есть что
вспомнить. Ключевые слова эпохи
Появление новых слов или новых значений у
старых слов означает, что мир вокруг нас
изменился. В нем либо появилось что-то новое, либо
что-то существующее стало важным настолько, что
язык (а в действительности мы сами) создает для
него имя. В последнее время в русском языке
появилось столько новых слов, что лингвисты не
успевают следить за ними и издавать словари, а
обычные люди часто просто не понимают, о чем идет
речь.
Слова появляются по отдельности, группами, а
иногда очень большими группами. Последнее –
самое интересное, поскольку речь в этом случае
идет о значительном изменении среды, о некоей
волне изменений, накрывающей наше общество.
Можно отметить по крайней мере несколько таких
больших волн новых слов и значений, возникших на
рубеже веков, а возможно, продолжающихся и
дальше.
После перестройки мы пережили минимум три
словесные волны: бандитскую, профессиональную и
гламурную, а в действительности прожили три
важнейших одноименных периода, три, если хотите,
моды, разглядеть которые позволяет наш родной
язык. Про эти периоды можно философствовать
бесконечно, можно снимать фильмы или писать
романы, а можно просто произнести те самые слова,
и за ними встанет целая эпоха. Это тоже философия,
но философия языка. Глупо говорить о его
засоренности, глупо вообще пенять на язык, коли
жизнь у нас такая. И надо быть терпимее и помнить,
что слова суть отражения. Курс молодого словца
Самое заметное из изменений, происходящих в
языке, – это появление новых слов и – чуть менее
яркое – появление новых значений. Новое слово
попробуй не заметить! Об него, как я уже говорил,
сразу спотыкается взгляд, оно просто мешает
понимать текст и требует объяснений, и вместе с
тем в новых словах часто скрыты какая-то особая
привлекательность, обаяние чего-то тайного,
чужого. А вот откуда в языке появляются новые
слова и новые значения?
Как-то принято считать, что русский язык, если
ему не хватает какого-то важного слова, просто
одалживает его у другого языка, прежде всего у
английского. Ну, например, в области компьютеров
и Интернета, казалось бы, только так и происходит.
Слова компьютер, монитор, принтер, процессор,
сайт, блог и многие другие заимствованы из
английского. Однако это – заблуждение, точнее
говоря, дело обстоит не совсем так или по крайней
мере не всегда так. Это можно показать на примере
своего рода IT-зверинца2.
Названия трех животных – мышь, собачка и хомяк – приобрели новые, «компьютерные» значения,
причем совершенно разными путями.
Ну, с мышью все понятно, это значение всем
хорошо известно и уже отмечено в словарях
(«специальное устройство, позволяющее управлять
курсором и вводить разного рода команды»). В
русском языке это так называемая калька с
английского, то есть новое значение появилось у
соответствующего названия животного именно в
английском языке, а русский просто добавил его к
значениям мыши. Компьютерная мышь вначале
была действительно похожа на обычную и по форме,
и по хвостику-проводу, и по тому, как бегала по
коврику. Сейчас компьютерные мыши довольно
сильно удалились от прототипа, но значение уже
прочно закрепилось в языке.
А вот собачку в качестве названия для @,
значка электронной почты, придумал сам русский
язык (точнее, неизвестный автор, или, как в таких
случаях говорят, народ). Опять же подобрал нечто
похожее, изобрел новую метафору, хотя, надо
сказать, сходство с собачкой весьма сомнительно.
Я сначала не мог ответить на вопрос, который
часто задают иностранцы, – почему именно собака,
а потом придумал будку с собакой на длинной цепи,
и это почему-то помогает, создает некий образ.
Иностранцы поначалу недоумевают, но потом
обреченно принимают странную русскую метафору.
Вообще многие языки называют этот значок именем
животного: итальянский видит здесь улитку,
немецкий – обезьянку, финский – кошку, китайский
– мышку, в других языках мелькают хоботы и
свинячьи хвосты. А собачку заметили только мы,
такой вот особый русский взгляд.
Совершенно другим, но тоже особым путем,
который удивительным образом демонстрирует
возможности сегодняшнего государственного
регулирования языка,. пошли французы (правда,
вместе с испанцами и португальцами). Приведу
фрагмент информационной заметки в Интернете по
этому поводу:
«Генеральный комитет Франции по терминологии
официально одобрил несколько неологизмов,
связанных с Интернетом, и официально включил их в
состав французского языка, сообщает Компьюлента.
Новые слова введены вместо англоязычных
заимствований и призваны сохранить чистоту
французского языка. Теперь использование новых
слов на французских сайтах и в прессе является
предпочтительным по отношению к английским
терминам или их переводам».
Наиболее интересным является новое
французское название для символа @–
обязательного элемента любого адреса
электронной почты. По-английски этот символ
обычно читается как «at», а по-русски его называют
«собакой». Французы же отныне обязаны читать
этот символ как arobase. Это название происходит
от старинной испанской и португальской меры arrobe,
которая в свое время обозначалась именно
обведенной в круг буквой а. Ее название, в
свою очередь, происходит от арабского ар-руб,
что означает «четверть».
И далее:
«Интересно, что пять лет назад Генеральному
комитету по терминологии не удалось добиться
замены англоязычного термина e-mail на
французское слово mel».
Как показывает последнее замечание, у
государственного регулирования (французского)
есть определенные границы, но даже и то, что
произошло с символом электронной почты,
впечатляет. Представить себе, что, скажем,
Академия наук РФ постановила называть этот
значок так-то и так-то, а русский народ это
покорно выполнил, довольно трудно.
Наконец, третье слово – хомяк – предлагает
третий способ появления значения, правда, не в
литературном языке, а скорее в интернет-жаргоне.
В этом случае происходит как бы заимствование
иноязычного выражения (home page), а его звуковой
облик, отчасти искажаясь, сближается с уже
существующим русским словом. То есть берется
самое похожее по звучанию русское слово, и ему
присваивается новое значение. Это не вполне
заимствование, хотя влияние английского языка
очевидно. Важно, что никакой связи со значением
слова хомяк не существует, а есть только
связь по звучанию. Фактически речь идет об особой
языковой игре, похожей на каламбур. Эта игра
оказалась чрезвычайно увлекательной, и в
результате постоянно возникают все новые и новые
жаргонизмы. Самые известные среди них связаны с
электронной почтой: мыло (собственно
электронная почта, или соответствующий адрес) и емелить (от личного имени Емеля; посылать электронную
почту). Появление этих слов вызвано
исключительно фонетическим сходством с
английским e-mail. Особенно часто происходит,
как и в случае с Емелей, сближение с личными
именами: аська (англ. ICQ) или клава (от клавиатура).
Такая игра случается и за пределами
компьютерной области. В речи продавцов одежды, а
затем и покупателей какое-то время назад стали
встречаться слова элечка (вариант – элочка) и эмочка, на звуковом уровне совпадающие с
ласкательными именами собственными. Это
разговорные обозначения размеров одежды L и М.
По-видимому, существует, хотя и встречается
значительно реже, слово эсочка (для S). С
большой вероятностью именно совпадение с
существующими именами собственными
способствовало появлению таких уменьшительных
слов. Сравнительно недавно появилось, хотя и не
стало очень употребительным, слово юрики, обозначающее
новую европейскую валюту – евро – и восходящее к
английскому произношению.
Распространена эта фонетическая игра и среди
любителей машин. Так образуются разговорные
названия как автомобильных марок, так и
отдельных моделей. «Мерседес» уже давно называют мерином, здесь, правда, суть дела не
исчерпывается только фонетическим сходством, но
об этом чуть позже. На форумах автомобилистов в
Интернете мне встречалось слово поджарый, которое
я не сразу сопоставил с моделью «Pajero Mitsubishi».
Обилие примеров показывает, что это уже не
случайная игра, а нормальный рабочий механизм,
характерный для русского языка, точнее, для его
жаргонов. Более того, он демонстрирует две очень
яркие черты русского языка, и хотя бы поэтому не
стоит относиться к этим словам с пренебрежением
(«фу, какие нелепые словечки!»).
Во-первых, это – прекрасное подтверждение
творческого характера русского языка в целом, а
не только отдельных его представителей –
писателей, журналистов и деятелей Интернета. Эта
«креативность», по существу, встроена в русскую
грамматику, то есть доступна всем. Как говорится,
пользуйся не хочу. Справедливости ради скажем,
что некоторые пуристы этим никогда не
пользуются.
Во-вторых, из всего сказанного видно, что
опасность гибели русского языка от потока
заимствований сильно преувеличена. У него есть
очень мощные защитные ресурсы. И состоят они не в
отторжении заимствований, а в их скорейшем
освоении. Если посмотреть на последние примеры,
можно сказать даже об особом «одомашнивании»
отдельных приглянувшихся иностранных слов.
Впрочем, не надо думать, что такой способ
образования новых слов появился совсем недавно и
что он используется только при заимствовании.
Так, например, москвичи уже давно «одомашнивают»
и «одушевляют» бездушные названия маршрутов
общественного транспорта: отсюда знаменитая аннушка – трамвай маршрута А – и менее известная букашка – название троллейбуса Б.
1 Последние столь
загадочны, что хочется сразу объяснить, кто это.
Однако, чтобы сохранить интригу, делать этого не
буду. Всему свое время.
2 Или, говоря по-русски,
информационно-технологического зверинца.
Продолжение следует
альбомы
(1)
“Большая книга”
(3)
“Вишнёкый сад”
(1)
“Дети мои”
(1)
“Дождь в Париже”
(1)
“Золотой трон”
(1)
“Опосредованно”
(1)
“Слово о полку…”
(1)
11 класс
(1)
200 лет Тургеневу
(1)
авторская позиция
(2)
актуально
(170)
альбомы
(528)
аналитика
(11)
андеграунд
(1)
Анна Ахматова
(1)
аргументы
(6)
аргументы к сочинению
(5)
Астрахань
(31)
аттестация
(1)
Б.А. Ланин
(1)
бесплатное питание
(1)
бесплатные учебники
(1)
библиотеки
(8)
блог
(29)
блог актуально
(6)
Большая книга
(2)
Брюсов
(1)
великие лингвисты
(3)
великие люди
(2)
видео
(67)
внеурочная деятельность
(1)
Водолазкин
(1)
вопросы образования
(3)
воспитание
(35)
воспитательная работа
(1)
ВПР
(3)
время и люди
(60)
Всероссийская олимпиада
(2)
всероссийский конкурс сочинений
(3)
всероссийский конкурс УИР
(1)
Всероссийское сочинение
(1)
выпускное сочинение
(80)
выпусной
(1)
ГИА
(67)
Год литературы
(3)
город
(3)
грамотность
(2)
даты
(89)
деловые бумаги
(1)
демоверсии
(3)
День знаний
(1)
день рождения
(3)
дидактический материал
(431)
диктант
(5)
дистанционное обучение
(13)
дисциплина
(1)
для родителей
(34)
документы
(1)
достопримечательности
(4)
досуг
(66)
ЕГЭ
(112)
единый учебник
(1)
жестокость и милосердие на войне
(1)
животные
(25)
задание 15.3
(5)
закон
(1)
заметки
(1)
заметки к урокам
(2)
занимательные задания
(47)
занимательные задачи
(13)
зарплата
(2)
зарплата учителя
(1)
здоровье
(3)
зима
(3)
злободневное
(196)
изложение
(9)
инструкция
(3)
интересная статистика
(2)
Интернет
(30)
интернет школа
(6)
интернетобразование
(16)
искусство
(3)
искусство и ремесло
(2)
исторический роман
(1)
история
(1)
история для современности
(24)
история слов
(154)
итоговое сочинени 2018
(2)
итоговое сочинени 2019/2020 года; направления
(1)
итоговое сочинение
(24)
итоговое сочинение 2018
(4)
итоговое сочинение 2020
(1)
итоговое сочинение доброта и жестокость
(2)
итоговое сочинение мечта и реальность
(1)
итоговое сочинение мечты и реальность
(1)
итоговое сочинение отцы и дети
(1)
КИМ
(2)
кино
(1)
классика
(16)
классика литература
(1)
классный час
(1)
книги
(9)
книги о детях
(2)
книги писатели
(2)
комедия
(1)
композиция
(1)
компьютер
(1)
конкурсы
(64)
концептуализм
(2)
копилка мудрости
(22)
копилка мудрости
(76)
критерии оценивания
(1)
круг чтения
(244)
КТП
(2)
культура речи
(9)
лексика
(10)
лексические понятия
(2)
летнее чтение
(7)
летнее чтение книги
(1)
лето
(42)
лингвистический анализ
(8)
лингвисты
(1)
лирика
(2)
литература
(77)
литературные направления
(1)
литературные премии
(2)
личное
(10)
лучшие книги 21 века
(7)
любопытное
(161)
люди и время
(17)
М.В. Панов
(4)
месть и равнодушие итоговое сочинение
(2)
методика
(104)
методическая полка
(17)
методическая разработка
(26)
моностих
(1)
морфемный разбор
(5)
морфологический разбор
(3)
мотивация
(1)
моя музыка
(36)
мудрые мысли
(1)
мудрые мысли Омар Хайям
(1)
мужество
(1)
музеи
(19)
Н и НН
(2)
настроение
(2)
национальные парки
(2)
национальные проекты
(1)
НКРЯ
(1)
НОТ
(1)
о литературной норме
(2)
о личном
(20)
об учебнике
(7)
образоване
(1)
Обращение к читателям
(1)
обучение
(31)
общение
(7)
объявления
(23)
ОГЭ
(30)
ОГЭ сочинени 15.3
(2)
ОГЭ сочинение 15.3
(4)
ОГЭ сочинение на лингвистическую тему
(4)
озёра
(2)
Оксфордский словарь
(1)
олимпиада.призёр литература
(1)
олимпиады
(1)
опросы
(3)
орфография
(2)
Основной государственный экзамен (ОГЭ)
(7)
отглагольные прилагательные
(1)
отзыв специалиста
(2)
отымённые прилагательные
(1)
отымённые прилагательные и причастия
(1)
оценочные средства по русскому языку
(1)
ошибки
(7)
память
(1)
педагогика
(1)
пейзажи
(2)
пересказ
(1)
повышение квалификации
(1)
Подготовка к сочинению
(1)
полезно
(1)
полезные ссылки
(17)
постановления
(1)
поэзия
(1)
правила
(2)
праздники
(28)
премии
(48)
приказы
(1)
природа
(13)
проблема
(1)
птицы
(4)
пунктуация русский язык
(1)
путешествия
(53)
Пушкин
(9)
Пушкинский диктант
(2)
рабочие программы
(12)
рекорды
(3)
релакс
(2)
репетиторство
(1)
реформы в образовании
(1)
речевые ошибки
(1)
родителям
(1)
родная (русская) литература
(1)
Рождество
(4)
Розенталь
(1)
русские пистели
(1)
русский родной язык
(1)
русский язык
(61)
сайты по предметам
(1)
саморазвитие
(1)
семантика
(1)
семинары
(2)
сервисы
(4)
сертификаты
(2)
сжатое изложение
(3)
синтаксический анализ предложения
(1)
словари
(33)
слово года
(1)
собаки
(2)
события
(2)
советы психолога
(5)
современная литература
(4)
современное образование
(1)
современный русский язык
(432)
сообщества
(1)
сочинение
(92)
сочинение на морально-этическую тему
(1)
стандарты
(1)
статьи
(1)
стихи
(4)
таблицы
(1)
творчество
(1)
тексты
(1)
теория текста языкознание сайты
(1)
тесты
(30)
тональный словарь
(1)
Тотальный диктант
(57)
традиции
(16)
увлечения
(2)
УМК Быстровой
(1)
уникальное
(16)
урок AiTi activ
(9)
устное собеседование
(2)
ученики об учебнике
(4)
ученические работы
(85)
учителя
(1)
факты
(1)
факультатив
(1)
фантастика
(2)
фантастика писатели премии
(1)
ФГОС
(1)
фестивали
(1)
формулирование проблемы
(1)
футбол
(2)
хозяйство
(6)
храмы
(2)
цветы
(14)
цели блога
(30)
цитаты
(1)
ЦОРы
(34)
Чемпионат по чтению вслух
(1)
Чехов
(1)
чтение
(14)
чувства
(1)
шедевры
(1)
школьные сочинения
(1)
школьный сайт
(1)
экзамены
(355)
экзотика
(1)
экскурсии
(2)
эмоции
(3)
ЭОР
(3)
эссе
(10)
этикет
(1)
этимология слова
(2)
языкознание
(31)
Максим Кронгауз – известный лингвист, профессор, доктор филологических наук, заведующий кафедрой русского языка, директор Института лингвистики РГГУ, автор монографий и учебников и в то же время – человек широкого круга интересов, обладающий даром доступно и интересно рассказывать о проблемах науки. Последние 10 лет постоянно участвовал в академических и общественных дискуссиях о состоянии современного русского языка, публиковал статьи на эту тему не только в научных изданиях, но и в средствах массовой информации, в частности в таких авторитетных журналах, как «Новый мир», «Отечественные записки», «Власть», «Harvard Business Review». В 2006 году вел еженедельную колонку в газете «Ведомости», посвященную новым явлениям в русском языке.
Заметки просвещенного обывателя
Надоело быть лингвистом
Я никак не мог понять, почему эта книга дается мне с таким трудом. Казалось, более десяти лет я регулярно пишу о современном состоянии русского языка, выступая, как бы это помягче сказать, с позиции просвещенного лингвиста.[1]
В этот же раз откровенно ничего не получалось, пока, наконец, я не понял, что просто не хочу писать, потому что не хочу снова вставать в позицию просвещенного лингвиста и объяснять, что русскому языку особые беды не грозят. Не потому, что эта позиция неправильная. Она правильная, но она не учитывает меня же самого как конкретного человека, для которого русский язык родной. А у этого конкретного человека имеются свои вкусы и свои предпочтения, а также, безусловно, свои болевые точки. Отношение к родному языку не может быть только профессиональным, просто потому, что язык это часть нас всех, и то, что происходит в нем и с ним, задевает нас лично, меня, по крайней мере.[2]
Чтобы наглядно объяснить разницу между позициями лингвиста и обычного носителя языка, достаточно привести один небольшой пример. Как лингвист я с большим интересом отношусь к русскому мату, считаю его интересным культурным явлением, которое нужно изучать и описывать. Кроме того, я уверен, что искоренить русский мат невозможно ни мягкими просветительскими мерами (то есть внедрением культуры в массы), ни жесткими законодательными. А вот как человек я почему-то очень не люблю, когда рядом ругаются матом. Я готов даже признать, что реакция эта, возможно, не самая типичная, но уж как есть. Таким образом, как просвещенный лингвист я мат не то чтобы поддерживаю, но отношусь к нему с интересом, пусть исследовательским, и с определенным почтением как к яркому языковому и культурному явлению, а вот как, чего уж там говорить, обыватель мат не люблю и, грубо говоря, не уважаю. Вот такая получается диалектика.
Следует сразу сказать, что, называя себя обывателем, я не имею в виду ничего дурного. Я называю себя так просто потому, что защищаю свои личные взгляды, вкусы, привычки и интересы. При этом у меня, безусловно, есть два положительных свойства, которыми, к сожалению, не всякий обыватель обладает. Во-первых, я не агрессивен (я – не воинствующий обыватель), что в данном конкретном случае означает следующее: я не стремлюсь запретить все, что мне не нравится, я просто хочу иметь возможность выражать свое отношение, в том числе и отрицательное, не имея в виду никаких дальнейших репрессий или даже просто законов. Во-вторых, я – образованный обыватель, или, если еще снизить пафос, грамотный, то есть владею литературным языком, его нормами и уважаю их. А если, наоборот, пафосу добавить, то получится, что я своего рода просвещенный обыватель.
Вообще, как любой обыватель, я больше всего ценю спокойствие и постоянство. А резких и быстрых изменений, наоборот, боюсь и не люблю. Но так уж выпало мне – жить в эпоху больших изменений. Прежде всего, конечно, меняется окружающий мир, но брюзжать по этому поводу как-то неприлично (тем более что есть и приятные изменения), а кроме того, все-таки темой книги является язык. Может ли язык оставаться неизменным, когда вокруг меняется все: общество, психология, техника, политика?
Мы тоже эскимосы
Как-то, роясь в интернете, на lenta.ru я нашел статью об эскимосах, часть которой я процитирую:[3]
«Глобальное потепление сделало жизнь эскимосов такой богатой, что у них не хватает слов в языке, чтобы давать названия животным, переселяющимся в полярные области земного шара. В местном языке просто нет аналогов для обозначения разновидностей, которые характерны для более южных климатических поясов.
Однако вместе с потеплением флора и фауна таежной зоны смещается к северу, тайга начинает теснить тундру и эскимосам приходится теперь ломать голову, как называть лосей, малиновок, шмелей, лосося, домовых сычей и прочую живность, осваивающую заполярные области.
Как заявила в интервью агентству Reuters председатель Эскимосской Полярной конференции Шейла Уотт-Клутье (Sheila Watt-Cloutier), чья организация представляет интересы около 155 тысяч человек, «эскимосы даже не могут сейчас объяснить, что они видят в природе». Местные охотники часто встречают незнакомых животных, но затрудняются рассказать, так как не знают их названия.
В арктической части Европы вместе с распространением березовых лесов появились олени, лоси и даже домовые сычи. «Я знаю приблизительно 1200 слов для обозначения северного оленя, которых мы различаем по возрасту, полу, окрасу, форме и размеру рогов, – цитирует Reuters скотовода саами из северной Норвегии. – Однако лося у нас называют одним словом „елг“, но я всегда думал, что это мифическое существо».[4]
Эта заметка в общем-то не нуждается ни в каком комментарии, настолько все очевидно. Все мы немного эскимосы, а может быть, даже и много. Мир вокруг нас (неважно, эскимосов или русских) изменяется. Язык, который существует в меняющемся мире и не меняется сам, перестает выполнять свою функцию. Мы не сможем говорить на нем об этом мире просто потому, что у нас не хватит слов. И не так уж важно, идет ли речь о домовых сычах, новых технологиях или новых политических и экономических реалиях.
Итак, объективно все правильно, язык должен меняться, и он меняется. Более того, запаздывание изменений приносит обывателям значительное неудобство, так, «эскимосы даже не могут сейчас объяснить, что они видят в природе». Но и очень быстрые изменения могут мешать и раздражать. Что же конкретно мешает мне и раздражает меня?
Случаи из жизни
Проще всего начать с реальных случаев, а потом уж, если получится, обобщить их и поднять на принципиальную высоту. Конечно, все эти ситуации вызывают у меня разные чувства – раздражение, смущение, недоумение. Я просто хочу привести примеры, вызвавшие у меня разной степени языковой шок, потому и запомнившиеся.
? Содержание работы
Введение
1. Особенности структуры книги
2. Основные проблемы русского языка в книге
Заключение
Введение
Мир вокруг нас стремительно меняется, и язык меняется вместе с ним. Кто из нас не использует новые слова, и кто в то же время не морщится, замечая их в речи собеседника? Заимствования, жаргонизмы, брань – без чего уже не обойтись – бесят но и, главное, дают повод дляпостоянного брюзжания. Кто не любит порассуждать о порче языка, а после сытного обеда даже и о гибели? Профессор Кронгауз, претерпев простительное в наше время раздвоение личности и попеременно занимая позицию то раздраженного обывателя, то хладнокровного лингвиста, энергично вступает в разговор.
В целом же следует отметить, что М.А. Кронгауз окончил филологический факультет Московскогогосударственного университета. В 1984—1989 годах работал научным редактором в издательстве «Советская энциклопедия». Профессор, доктор филологических наук, заведующий кафедрой русского языка, директор Института лингвистики Российского государственного гуманитарного университета. Читает курсы лекций “Семантика”, “Лексикография”, спецкурс “Прагматика”.
Свою книгу «Русский язык на грани нервного срыва 3D» М. А. Кронгаузпосвящает состоянию русского языка сегодня, его изменениям и анализу языковой ситуации в целом. В его книге перед читателем собраны те лексические единицы, которые стали представителями речевой моды в настоящее время.
Первое издание книги Максима Анисимовича Кронгауза «Русский язык на грани нервного срыва» вышло в конце 2007-го года и впоследствии выдержало два переиздания. Автор книги отмечает, что ему былонеимоверно сложно писать эту книгу, хотя за состоянием языка он наблюдает уже более десяти лет. Поэтому исследователь не снабжает книгу примерами, а именно пишет книгу на них.
1. Особенности структуры книги
Эта книга — одна из наиболее любопытных примеров, когда, несмотря на то, что полностью отнести её к жанру современной художественной литературы нельзя, она отвечает всем критериямсовременности литературного произведения:
– Она написана современным русским языком, и чтение этой книги не представляется «лексическим барьером», то есть доступно любому читателю.
– Книга написана о современном состоянии русского языка, что отражает её актуальность на сегодняшний день.
– Книга основана на наблюдениях за событиями, которые имеют место в современном мире.
В этой книге М. А. Кронгауз рассказываетистории, которые происходили с ним или с его знакомыми-друзьями. Это добавляет книге сюжетности.
Книга рассказывает о изменениях, которые наш пластичный язык претерпел за последние десятилетия. Язык в книге, как зеркало отражает нашу бурно изменчивую жизнь. Кронгауз делает попытку посмотреть на язык как профессионал, и одновременно, как простой пользователь. Как профессионал, он заявляет, что русский языксам разберется со всеми этими изменениями, но как обыватель он рассказывает о вещах, которые его раздражают, и которые меняют его отношение к людям, произносящим некоторые слова и обороты.
Основной особенностью является деление книги на главы, в которых есть статьи, которые распределены в соответствии с проблемами современного русского языка. Например, статья «О чём говорят паразиты» посвященапроблеме активности слов-паразитов в нашей устной и письменной речи.
В статье «Две стороны каталожной карточки», наоборот, представлены проблемы не модных сегодня слов-паразитов, а слов, ушедших из нашей речи под влиянием заимствований. А о заимствованиях как о чуть ли не самом главном способе пополнения языка М. А. Кронгауз говорит далеко не в одной статье книги. Например, в статье «Случаи из жизни» онговорит о том, что «К заимствованиям быстро привыкаешь, и уже сейчас трудно представить себе русский язык без слова компьютер или даже без слова пиар».
В самом начале книги, в статье «Я, в принципе, не против… » Кронгауз пишет: «Думаю, что почти у каждого, кто обращает внимание на язык, найдутся претензии к сегодняшнему его состоянию, может быть,…
Я хочу жить в элитной квартире со стильной мебелью, носить эксклюзивные часы и актуальную прическу, читать реальную рекламу и смотреть исключительно культовые фильмы. Вот тогда я буду правильным пацаном, тьфу на вас… продвинутым менеджером. Этим длинным высказыванием я пытаюсь перейти к гламурной волне. Гламурные слова, конечно, не такая компактная область, как слова бандитские.
Трудно провести четкую границу между, скажем, гламурным и молодежным жаргонами. Они постоянно перетекают друг в друга. Слово тусовка изначально появилось в молодежном жаргоне, потом стало гламурным и, по существу, общеупотребительным. А слово зажигать в значении «развлекаться», кажется, сначала появилось в глянцевых и прочих журналах, и только потом вошло в молодежный обиход. Впрочем, за последнее не ручаюсь. Да и приход гламурных слов растянулся надолго и, на самом деле, до сих пор продолжается.
Само слово гламур пришло к нам из английского языка – glamour – и успешно конкурирует со словом глянец, потихоньку вытесняя его из языка (по крайней мере в одном значении). Глянец было заимствовано раньше из немецкого языка, в котором соответствующее слово Glanz значило просто «блеск». Глянцевыми стали называть журналы с блестящей обложкой, а уж затем значение расширилось, и речь пошла о принадлежности к определенной массовой культуре, пропагандируемой «глянцевыми журналами», то есть журналами с той самой блестящей обложкой, но, главное, – журналами совершенно определенного содержания: о моде, о новом стиле жизни. Слово гламурный описывает вроде бы ту же самую журнальную культуру, но в большей степени раскрывает ее суть, ведь в английском оно изначально связано с чарами и волшебством (таково его первое и исходное значение). Возможно, поэтому оно сочетается с большим кругом слов. Скажем, журналы можно называть и глянцевыми, и гламурными, а вот глянцевые женщины мне что-то не попадались. Гламурные же иногда встречаются, причем не только на страницах журналов, но и в жизни.
В гламурных текстах совершенно особую роль играют оценочные слова, прежде всего прилагательные и наречия. Причем если в речи в целом, и этот факт лингвисты заметили уже давным-давно, гораздо больше слов с отрицательным значением вообще и с отрицательной оценкой в частности, то здесь используется исключительно положительная оценка. Без позитивного настроя, конечно, и в обычной речи не обойдешься, но в рекламно-гламурно-глянцевом языке эти слова просто самые главные. Понятно, что в этом дивном, волшебном мире все не просто хорошо, все очень хорошо, а язык немножко смахивает на крикливого торговца, который все нахваливает свой товар.
Что же это за язык? Полистайте глянцевые журналы, послушайте болтовню светской тусовки или щебет милейших корпоративных девушек в кафе, взгляните на рекламные тексты или просто на вывески, от которых лингвисту так трудно оторваться, – и вы поймете, о чем я. Кого-то этот язык раздражает, кого-то смешит, а кто-то без него уже не может, наконец, просто иначе не умеет.
Пожалуй, одним их самых ярких примеров модной оценки стали слова элитный и эксклюзивный. Еще лет пятнадцать назад слово элитный сочеталось с сортами пшеницы или щенками, ну, на худой конец, с войсками, и подразумевало отбор, селекцию лучших образцов. Затем оно стало понемногу вытеснять из языка слово элитарный («предназначенный для элиты»), и возникли элитное жилье и элитные клубы. А затем началось форменное безобразие. Появилось даже элитное белье и элитные кресла! Ну не бывает особого белья и особых кресел для какой бы то ни было элиты, политической ли, интеллектуальной ли! Есть просто очень дорогое белье, ну и ладно, соглашусь, качественное. Этот смысловой переход, впрочем, очень понятен и легко объясним. Элита у нас все больше понимается в экономическом смысле, исходя из принципа «Если ты такой умный, что же ты такой бедный?». Иначе говоря, элита все чаще означает просто «богатые люди». Тем самым элитные вещи – это вещи, предназначенные для богатых, а значит – дорогие. И все-таки разница между старым нормативным значением («полученный в результате селекции») и новым употреблением настолько велика, что порой вызывает улыбку.
Недавно на Садовом кольце я обратил внимание на вывеску – «Элитные американские холодильники». Если вы улыбнулись, значит, не все еще потеряно. Если нет, просто отложите книгу в сторону, мы вряд ли поймем друг друга. Кстати, рядом, на другой стороне Кольца, находятся менее смешные, но все-таки неуклюжие «Элитные вина», а стоит свернуть в переулки, ивы неизбежно наткнетесь на «Элитные двери» или «Элитные окна».
Таким образом, сейчас происходит – и, на самом деле, уже произошла – девальвация смысла этого слова, осталась только положительная оценка: дорогой и, следовательно, качественный. Впрочем, язык не стоит на месте. Недавно я получил в электронной рассылке среди прочего спама предложение: «Элитные семинары по умеренным ценам». Вот и дороговизна улетучилась. Спрашивается, что же осталось в значении этого слова?
У слова элитный есть брат-близнец – прилагательное эксклюзивный. То есть вначале они довольно сильно различались. Эксклюзивный подразумевало предназначенность для одного единственного субъекта, например, эксклюзивным можно назвать интервью, данное лишь одной газете, а эксклюзивные права предоставляются лишь одной компании.
Но вот все чаще в текстах попадаются странные сочетания: эксклюзивные видеокассеты, выпущенные огромным тиражом (зато с очень редкими кадрами), или, например, эксклюзивные часы, изготовленные в количестве 11111 штук с автографом самого Михаэля Шумахера. Короче говоря, эксклюзивный, опустошаясь семантически, приближается к новому значению элитного: редкий, дорогой и качественный. Но вот и редкость исчезает, когда я читаю растяжку над рыночным прилавком: «Эксклюзивная баранина». Казалось, что после эксклюзивной баранины это слово уже ничем не сможет меня удивить. Но нет! Как-то я включаю телевизор и наблюдаю двух милых дам (ведущую передачи и ее гостью – певицу[9]), которые разговаривают примерно так (точно записать не успел). Ведущая: «Ну, вы ведь эксклюзивная женщина!» Певица нервно хихикает. Ведущая: «Нет, нет, я в хорошем смысле». Мой – по-видимому, извращенный и, очевидно, мужской – ум еще готов понять, что такое эксклюзивная женщина в слегка неприличном смысле, но что такое «эксклюзивная женщина в хорошем смысле», он понимать отказывается. Найдется ли кто-нибудь, кто сумеет это объяснить? Эксклюзивный и элитный фактически становятся синонимами и могут просто усиливать друг друга, как, например, в рекламе «Кожаных изделий эксклюзивных и элитных производителей». Еще пятнадцать лет назад элитным производителем мог бы называться только какой-нибудь бычок или жеребец, а вот поди ж ты, как движется прогресс, и сейчас речь идет об изготовителях дорогих изделий.
У оценочного слова в рекламном языке недолгая жизнь. Вначале его отыскивают либо в родном русском языке, либо в чужом, то есть заимствуют, причем положительной оценке в его значении, как правило, сопутствует еще какой-то интересный и нетривиальный смысл. Потом слово вбрасывают в тексты, и, если повезет, оно сразу становится модным, начинает использоваться в невообразимых контекстах, а смысл его потихоньку стирается, и остается только восторженная оценка. Наконец, оно всем надоедает, его перестают воспринимать всерьез и выбрасывают, как старую тряпку, чтобы восхищаться каким-нибудь новым словечком. Увы, sic transit gloria mundi, и слов это тоже касается.
В начале перестройки необычайную силу приобрели прилагательные культовый и знаковый. Все реже используется похожая по смыслу на элитный иностранная аббревиатура VIP (Very Important Person): VIP-услуги и прочее. А ведь и с ней доходило до комического: нет-нет да и встречались VIP-персоны, то есть, если перевести английскую часть, «очень важные персоны»-персоны.
Надо сказать, что и элитный, и эксклюзивный тоже миновали пик моды, и хотя встречаются еще повсеместно, судьба их незавидна. В самом начале они как бы тянули потенциального покупателя за собой. За ними обоими стояла идеология избранности. Элитный говорил: «Купишь вещь – войдешь в элиту!», а эксклюзивный: «Купишь вещь – будешь ее единственным обладателем, ни у кого такой нет!» Потом – идеология богатства, и они уже на один голос кричали: «Купи дорогую вещь! Дорогая значит хорошая!»
А теперь все чаще они используются в рекламе не очень дорогих и не очень качественных товаров и все слабее воздействуют на потенциальных покупателей. Это похоже на то, как если бы в рекламе все время вставляли словосочетание «очень хороший». Кто же на это клюнет?
Даже крупные строительные компании отказываются от слов элитное жилье, элитные квартиры и т. д. На смену им пришло жилье бизнес-класса, люкс или премиум. Впрочем, на улицах Москвы уже появилась реклама чикен премиум, то есть, говоря другими словами, «элитно-эксклюзивных цыплят». А это означает очередное снижение оценки, так что, боюсь, и премиум долго не продержится.
В моду входят другие слова, например пафосный или даже готичный. Среди оценочных прилагательных есть и более хитрые, и более непотопляемые, которые непосредственно связаны с идеологией потребления. И о них тоже стоит поговорить.
Заметки просвещенного обывателя
…ошибки
одного поколения становятся признанным
стилем и грамматикой для следующих. И.
Б. Зингер
Слаб
современный язык для выражения всей
грациозности ваших мыслей. А.
Н. Островский
Надоело быть лингвистом
Я
никак не мог понять, почему эта книга
дается мне с таким трудом. Казалось,
более десяти лет я регулярно пишу о
современном состоянии русского языка,
выступая, как бы это помягче сказать, с
позиции просвещенного лингвиста.[1]
В
этот же раз откровенно ничего не
получалось, пока, наконец, я не понял,
что просто не хочу писать, потому что
не хочу снова вставать в позицию
просвещенного лингвиста и объяснять,
что русскому языку особые беды не грозят.
Не потому, что эта позиция неправильная.
Она правильная, но она не учитывает меня
же самого как конкретного человека, для
которого русский язык родной. А у этого
конкретного человека имеются свои вкусы
и свои предпочтения, а также, безусловно,
свои болевые точки. Отношение к родному
языку не может быть только профессиональным,
просто потому, что язык это часть нас
всех, и то, что происходит в нем и с ним,
задевает нас лично, меня, по крайней
мере.[2]
Чтобы
наглядно объяснить разницу между
позициями лингвиста и обычного носителя
языка, достаточно привести один небольшой
пример. Как лингвист я с большим интересом
отношусь к русскому мату, считаю его
интересным культурным явлением, которое
нужно изучать и описывать. Кроме того,
я уверен, что искоренить русский мат
невозможно ни мягкими просветительскими
мерами (то есть внедрением культуры в
массы), ни жесткими законодательными.
А вот как человек я почему-то очень не
люблю, когда рядом ругаются матом. Я
готов даже признать, что реакция эта,
возможно, не самая типичная, но уж как
есть. Таким образом, как просвещенный
лингвист я мат не то чтобы поддерживаю,
но отношусь к нему с интересом, пусть
исследовательским, и с определенным
почтением как к яркому языковому и
культурному явлению, а вот как, чего уж
там говорить, обыватель мат не люблю и,
грубо говоря, не уважаю. Вот такая
получается диалектика.
Следует
сразу сказать, что, называя себя
обывателем, я не имею в виду ничего
дурного. Я называю себя так просто
потому, что защищаю свои личные взгляды,
вкусы, привычки и интересы. При этом у
меня, безусловно, есть два положительных
свойства, которыми, к сожалению, не
всякий обыватель обладает. Во-первых,
я не агрессивен (я – не воинствующий
обыватель), что в данном конкретном
случае означает следующее: я не стремлюсь
запретить все, что мне не нравится, я
просто хочу иметь возможность выражать
свое отношение, в том числе и отрицательное,
не имея в виду никаких дальнейших
репрессий или даже просто законов.
Во-вторых, я – образованный обыватель,
или, если еще снизить пафос, грамотный,
то есть владею литературным языком, его
нормами и уважаю их. А если, наоборот,
пафосу добавить, то получится, что я
своего рода просвещенный обыватель.
Вообще,
как любой обыватель, я больше всего ценю
спокойствие и постоянство. А резких и
быстрых изменений, наоборот, боюсь и не
люблю. Но так уж выпало мне – жить в
эпоху больших изменений. Прежде всего,
конечно, меняется окружающий мир, но
брюзжать по этому поводу как-то неприлично
(тем более что есть и приятные изменения),
а кроме того, все-таки темой книги
является язык. Может ли язык оставаться
неизменным, когда вокруг меняется все:
общество, психология, техника, политика?
Мне бы стать ненадолго старше, Забежать бы случайно вперёд, Посмотреть на оценки Насти, Убедиться, что у Влада – «зачёт»… Это время наступит, ТОЧНО! Прозвенит и для них звонок! А сейчас у нас много работы, Завтра вновь у меня урок…
Каждый человек индивидуален и неповторим. У каждого своё мнение, видение. Мне, педагогу русского языка, больно слышать и слушать, как разговаривают наши дети, как они купаются в море бедности своих слов. Да, бедности, порой полной нищеты. И это действительно так! Как им помочь? Ну, что ещё сделать? Как быть? Каждый из нас, педагогов-лингвистов, в силе протянуть руку помощи, подать знания «нищему», готов на многое… Но, нет! ГРАНЬ! ЭКЗАМЕН! НЕРВНЫЙ СРЫВ… Это происходит из-за нежелания детей идти в ногу с русским языком. У них другие интересы, ценности, другое восприятие сегодняшней жизни. Они живут вольготно, свободно, без ограничений в слове и деле, они не ценят труд педагога, не уважают его. Когда наступает пора сдачи экзаменов, мы видим, что многие из воспитанников начинают тонуть в трясине незнаний, их тянет на дно. Это не говорит о непрофессионализме педагога и о его некомпетентности, конечно, нет. Что же приводит наших детей в тупик? Что их ставит на грань незнания? Нежелание? Непонимание? Боязнь? Я часто задаю себе эти вопросы. Какой путь мне ещё избрать, как научить моих детей полюбить и понять русский язык, именно – ПОЛЮБИТЬ, что ещё мне предпринять? В свете последних событий в мире, стране, крае, городе мы видим, что русский язык необходим, он важен, ценен, нужен!!! Мы живём в пору больших перемен, но русский язык он постоянен со своими разделами, орфограммами, буквами, звуками… Приходят новые слова, селятся, дружат со старыми. Поколение меняет поколение… Почему с каждым годом мы наблюдаем спад знаний по предмету?! Шкала успеваемости идёт на убыль, мы не видим восходящих градационных изменений, а только ниже и ниже… Кто-то поспорит со мной, осудит, сделает замечание… Всё верно! Но я вправе бить в колокол! Я люблю свой язык, владею им, ценю! Хочу, чтобы дети мои пронесли знания высоко над головой своей, подарили радость от выпускных экзаменов себе и родителям, нам учителям! Чтобы выбрали свою дорогу верную, дружили со словом, гордились своим родным языком.
Конкурсная работа book4you
К этой книге я подходила с особым пристрастием: я лингвист, Кронгауза знаю лично по университетским лекциям и экзаменам, поэтому читать его мнение о современном состоянии русского языка было особенно интересно. Книга написана достаточно популярно, ее сможет понять любой неспециалист (особое почтение Максиму Анисимовичу, что избежал соблазна впечатлить читателя умными научными словами). Конечно, я бы предпочла больше конкретики и научных обоснований, но так как я не являюсь представителем целевой аудитории, то и не имею права называть это минусом книги. Правда, некоторые упрекают автора в излишней разрозненности главок, «журналистском» стиле, но, на мой взгляд, он просто старался преподнести материал максимально доходчиво и «вкусно».
Большой плюс книги в том, что примеры в ней взяты из жизни и ярко иллюстрируют то или иное явление (хотя для 2011 года иногда что-то кажется устаревшим – как же быстро меняется язык!). Также мне нравится позиция Кронгауза, которая в явном виде представлена в предисловии: он объясняет, что материал будет изложен с точки зрения лингвиста (который, в принципе, профессионально должен быть беспристрастен к языкам), но он оставляет за собой право на изложение и своего «обывательского» взгляда – конечно, не навязывая мнения.
К своему стыду, вынуждена признать, что на некоторые явления русского языка я не обращала внимания, пока Кронгауз не ткнул меня в них носом: в частности, это слова «элитный» и «элитарный». Я воспринимала их как надоедливые синонимы из глянцевых журналов и даже не удосужилась задуматься, чем же они меня так неосознанно раздражают – ну, будто камешек в ботинке. Что ж, автор подробно разобрал, что первое прилагательное подразумевает «отбор, селекцию лучших образцов», а второе прилагательное – «нечто, предназначенное для элиты».
Недавно на Садовом кольце я обратил внимание на вывеску – «Элитные американские холодильники». Если вы улыбнулись, значит, не все еще потеряно. Если нет, просто отложите книгу в сторону, мы вряд ли поймем друг друга. Кстати, рядом, на другой стороне Кольца, находятся менее смешные, но все-таки неуклюжие «Элитные вина», а стоит свернуть в переулки, и вы неизбежно наткнетесь на «Элитные двери» или «Элитные окна».
Достаточно элегантно автор проехался и по гламурному слою лексики, чем изрядно меня повеселил. Думаю, эта глава порадует любого здравомыслящего человека, который хоть раз сталкивался с женскими журналами. Меня, к примеру, всегда приводили в восторг каталоги косметики Avon, где маркетологи дают продуктам совершенно сумасшедшие названия: представьте себе помаду «Роскошная слива» или лак «Розовое золото». А все для того, чтобы заставить человека покупать.
Понятно, что в этом дивном, волшебном мире все не просто хорошо, все очень хорошо, а язык немножко смахивает на крикливого торговца, который все нахваливает свой товар.
Что же это за язык? Полистайте глянцевые журналы, послушайте болтовню светской тусовки или щебет милейших корпоративных девушек в кафе, взгляните на рекламные тексты или просто на вывески, от которых лингвисту так трудно оторваться, – и вы поймете, о чем я. Кого-то этот язык раздражает, кого-то смешит, а кто-то без него уже не может, наконец, просто иначе не умеет.
Кое-какие пассажи из Кронгауза, где он пишет о заимствованиях, напоминают мне «Заметки национал-лингвиста» Евгения Лукина – тот тоже рассуждал о неправильности суффиксов в некоторых словах и предлагал заменить их на исконно русские: например, редактор на редактырь, а корректор на корректырь. Казалось бы, чистой воды баловство, но в нем определенно присутствует некоторое зерно истины. Впрочем, Кронгауз не столь радикален – он просто замечает, что при заимствовании слова хорошо бы сохранять его исконный суффикс.
Еще один любопытный момент, который я хочу отметить, – это отношение автора к исчезающим словам. Существуют так называемые «endangered languages» – языки, которые находятся под угрозой вымирания, потому что не остается носителей, которые на нем говорят; по аналогии с ними можно ввести и термин «endangered words» – слова, которые перестают употреблять из-за исчезновения реалий. Помните, как было у Даррелла в «Говорящем свертке» на тему редких слов?
– Если за ними не присматривать, – пояснил Попугай, – если не давать им упражняться, они чахнут и исчезают, бедняги. В этом и заключается моя работа: раз в году я обязан сесть и перечитать вслух весь Словарь, чтобы все слова получали должный моцион. Очень жаль, что такое возможно только в сказочном мире.
На тему орфографии и грамотности в Интернете не проехался только ленивый. Кронгауз, честь ему и хвала, подходит к сему камню преткновения все так же выдержанно и спокойно, как и к остальным темам для рассуждения. Падонковский язык – сам по себе очень интересный лингвистический объект, хотя бы потому, что «по-настоящему неправильно могут писать только очень грамотные люди, которые, во-первых, знают, как писать правильно, а во-вторых, понимают, какие ошибки не искажают произношение». И говорить о нем надо, предварительно хорошенько обсудив многие другие аспекты, в частности, политику государства по отношению к языку и реформы орфографии. Автор, к слову, вполне мирно говорит о том, что сегодняшние ахи и охи на тему олбанского преувеличены: через пару десятков лет мы будем с ностальгией вспоминать все эти «преведы». Учитывая нынешнюю скорость изменения языка, я склонна с ним согласиться.
Пожалуй, последний вопрос, который я хочу рассмотреть, – это то, как деликатно Кронгауз подходит к вопросам обсценной лексики, а проще говоря, мата. С точки зрения обывателя он не любит его. С точки зрения лингвиста он считает нецензурную лексику неотъемлемой частью нашей культуры (как бы шокирующе это не звучало для разных интеллектуалов).
Случилось самое страшное: мы теряем наше национальное достояние, наш русский мат. Читатель, конечно, не согласится и, может быть, добавит в подтверждение несколько слов. Но ведь дело не в словах, слова-то как раз остались и звучат чаще, чем прежде. Исчезают культурные запреты на употребление бранных слов, без которых, как это ни парадоксально, нет и мата.
От лингвистов часто требуют самых решительных мер против брани, вплоть до полного запрета. Увы, брань запретить нельзя. Она есть во всех языках и, значит, для чего-то человеку нужна, ну хотя бы для выражения негативных эмоций. Русскую же брань запретить невозможно еще и потому, что она составляет предмет особой национальной гордости, своего рода национальную идею, если угодно. […]
А не ругаться матом это для русского человека, ну, как водки не пить, то есть подозрительно. Подозрительно, что не русский. Потому что даже бразильские футболисты, приезжая играть в Россию, первыми усваивают именно эти слова. Шпионов им специально обучают. То есть мат всех нас объединяет, мы им в глубине души и слегка застенчиво гордимся, а всякий чужеземец, интересуясь русской культурой, непременно к мату обращается. Получается самая настоящая национальная идея.
В книге есть еще немало интересных моментов – обо всех рассказать невозможно, хотя в большинстве случаев я бы могла только восхититься, как точно мое мнение по определенному вопросу совпадает с мнением автора. Это и вопрос обращений к людям (товарищ? сударь? господин полицейский?), и разные заимствования (пруфридер, дауншифтер), и жутко раздражающее меня «Доброй ночи!» в качестве приветствия… В общем, масса любопытного, о чем вы даже не задумывались, – настолько оно повседневно и уже вжилось в речь.
Впрочем, добавлю ложку дегтя в мои медоточивые речи: недостатки у книги есть. Во-первых, это некоторая бессистемность изложения: автор явно пытался связать серию очерков в нечто единообразное, при этом не скатившись на академический стиль. Это приводит иногда к повторам мыслей. Во-вторых, видно, что Кронгауз стремится «разжевать» предмет изложения и вообще «упаковать» его красиво, но не вульгарно. Головой понимаешь, что это с благими целями популяризации науки, но слегка раздражает. Кроме того, приводит в недоумение цитирование некоторых интернет-комментариев его статей: по-моему, без них можно было бы обойтись. Но, в целом, достоинства книги перевешивают недостатки.
Повторюсь: в данном произведении нет рекомендаций и советов Кронгауза на тему языка и общения. Просто профессиональный лингвист наблюдает за тенденциями и новыми явлениями в языке и рассказывает о них максимально доступно.
Книгу я бы порекомендовала прочитать всем людям, которые желают осознавать, что сейчас происходит с нашим языком, какие процессы в нем активизируются – может, кто-то после нее начнет говорить “баско” вместо “хорошо” или “ладно”, кто-то перестанет употреблять излишнее количество англицизмов, а кто-то укрепится в позиции Grammar Nazi.
Ну и напоследок – заключение Кронгауза о наших волнениях по поводу великого и могучего: «Я писал эту книжку не потому, что русский язык находится на грани нервного срыва. Переживаем и нервничаем мы сами, и, наверное, это правильно. Только не надо переходить ту самую грань. Слухи о скорой смерти русского языка сильно преувеличены. И все-таки о русском языке надо беспокоиться. Его надо любить. О нем надо спорить. Но главное – на нем надо говорить, писать и читать. Чего я всем и желаю».
РУССКИЙ ЯЗЫК НА ГРАНИ НЕРВНОГО СРЫВА
(М.: Языки славянских культур, 2008, 232 с.)
Несколько лет назад, зайдя в магазин, я стала невольным свидетелем разговора молоденькой продавщицы и юноши, видимого, её знакомого. Ничего не поняв из их диалога, я, извинившись, попросила молодых людей перевести их разговор. Так я узнала значения слов «оторвались» и «клёво». Сегодня мы часто слышим незнакомые и непонятные слова не только из уст молодежи, но и с экрана телевизора, из радиопередач, встречаем в книгах. И тогда нам, и особенно людям старшего возраста, требуется перевод с русского на русский же. Кого–то это смешит, кого–то беспокоит, а кого–то приводит в негодование: гибнет родная речь!
О том, что сегодня происходит с русским языком, рассказывает книга «Русский язык на грани нервного срыва». Её автор, Максим Кронгауз, – лингвист, доктор филологических наук обладает «даром доступно и интересно рассказывать о проблемах науки». Так характеризует автора издательство в аннотации к книге, и Кронгауз с лихвой оправдывает эту характеристику.
Казалось бы, книга – строго научная, посвящена лингвистике, но это не сухой учебник или учёный трактат, а занимательное и весёлое чтение.
Уже читая оглавление, предшествующее тексту, понимаешь, что будешь общаться со своим современником, живущим теми же реалиями, что и ты. То автор использует строчку известной песни («Не кочегары мы, не плотники»), то название популярного телесериала («Кто в доме хозяин»), то намекает на известный роман или учебное пособие («Курс молодого бойца», «Невыносимая неопределенность бытия»). Тут и там проскальзывают архисовременные и архипопулярные сегодня, правда в определённых кругах, словечки – «по понятиям», «элитно», «пиар» и т.д. Так уже с первой страницы автор становится собеседником самого широкого круга читателей интересующихся родным языком и его будущим.
Кронгауз пишет о состоянии современного русского языка, преимущественно лексики, о трёх словесных волнах, захлестнувших русский язык после перестройки, об отношении государства к языку, о том, нужно ли законодательно регулировать язык, о реформе орфографии, о языке Интернета и др. И обо всём этом написано просто здорово: занимательно, с юмором, с насмешкой, с авторским отношением к тем или иным явлениям языка.
В книге – масса интереснейших примеров, которые иллюстрируют современную языковую ситуацию. Так, говоря о связи изменяющего мира с изменяющимся языком, Кронгауз рассказывает о северо-американских эскимосах. Из-за потепления климата и смещения флоры и фауны к северу, они сегодня не могут рассказать о том, что видят в природе: у них в лексиконе нет слов для названия многочисленных новых растений и животных, появившихся на их территории в последнее время. Интересно? Ещё бы!
Не обошёл своим вниманием Кронгауз и так называемый «гламур». По мнению Кронгауза, это особая культура, создаваемая глянцевыми журналами, этакий идеальный мир, населённый «правильными» девушками, посещающими «правильные» места, в «правильной» одежде, в «правильных» авто и так до бесконечности. И вот авторский вывод, убивающий наповал: гламурный язык во многом наследует традиции словаря Эллочки-людоедки и отчасти языка приказчиков, главным принципом которого было «сделать (точнее сказать) красиво». Сегодня эта гламурная лексика с особой агрессивностью внедряется в общественное сознание, занимая место советских идеологических слов. Этот процесс автор демонстрирует на примере одного из любимых слов «гламура» – «эксклюзивный». В своём новом значении оно не столько связано с понятиями исключительности, избранности, сколько с понятиями «дорого» и «престижно». Кронгауз с изумлением как-то прочитал рекламу на базаре – «Эксклюзивная баранина». Красиво соединено! Уж если есть баранину, то только эксклюзивную! Однако рядом эти два слова напрочь уничтожают весь «эксклюзив», тем более на рынке для всех. Денди и баранина! Осторожно! Помнится, Онегин боялся, как бы «брусничная вода» ему «не наделала б вреда», а тут продукт серьёзнее брусники.
Иногда автор лукавит в своих рассуждениях и даже провоцирует читателя, например, когда говорит о мате и расширившихся границах его употребления. Не отвергая его совсем как лингвист, признавая его экспрессию и эмоциональность, как обыватель он не любит брань, и тут же пишет об убеждении матерщинников, что эти слова им нужны для связи мыслей и слов. И как бы соглашаясь с ними, Кронгауз делает вывод – «одна из функций русского мата – заполнять пустоты в речи и мысли». Ничего себе!
Много места в книге занимает вопрос о заимствованиях и об истории проникновения в русский язык разных слов, об их удачном и не очень употреблении. Очень интересные заметки! Так, Кронгауз, например, подсмеивается над спортивными журналистами, щеголяющими совершенно незнакомыми читателю терминами. По его мнению, тут присутствует и некоторое хвастовство журналиста – «Вот что я знаю! Вот к чему причастен!», и забвение им коммуникативной роли языка. Какая связь между пишущим и читающим, если они пишут и читают на разных языках, если первый не умеет донести до второго нужную информацию. А ведь это – одна из задач журналистики.
Один из самых популярных сегодня приёмов в рекламе – обращение к старой, дореволюционной орфографии, например, использование буквы «ять», как особенно яркого факта старого правописания. Да вот беда: то ли не знают её написания, то ли правил употребления, так и получается «Выъздная трапеза», где вместо «ять» написан «ер». Зато есть буква из старой орфографии!
В главах, посвященных орфографии, автор выступает против её реформы, считая, что она принесет неудобства в первую очередь людям грамотным. Они, встретив по-новому написанные слова, будут медленнее читать. Кстати, говоря о графическом облике слова, к которому привыкла читающая публика, учёный утверждает, что часто, чтобы прочитать слово, достаточно верно написанных его первой и последней букв, а внутри могут быть ошибки, и их читающий просто не заметит. В подтверждение этого, в книге предложен текст, в нём каждое слово написано с максимальным количеством ошибок, но первая и последняя буквы на месте и верны. И читается этот тест очень легко. Автор считает, что возможное количество ошибок в слове может сделать даже грамотный человек.
Вообще в книге много занимательного и весёлого. Главная же её задача, рассказав о состоянии современного русского языка, утвердить в умах носителей его, что для паники нет оснований, что наш язык достаточно творчески силён, что он способен всё новое, своё и заимствованное, привести в систему, отбросив не нужное, что язык не погибнет и до нервного срыва ему ещё далеко.
В книге настолько много интересных фактов и точных выводов, что бессмысленно, например, делать закладки и выписки: я начала было, но оказалось, что они нужны буквально через страницу. Так что, читайте умную и весёлую книгу Максима Кронгауза «Русский язык на грани нервного срыва», уверена, что она понравится многим независимо от профессии читающего.
Дорида Никаноровна Шипулина,
учитель русского языка и литературы,
ныне на пенсии
Из книги Максима Кронгауза «Русский язык на грани нервного срыва»:
«Появление новых слов в языке показывает, что важного появилось в мире. И в этом смысле, пожалуй, самое интересное то, как мы называем самих себя, то есть какие новые названия людей появились в последнее время. По этим словам можно судить о том, какие человеческие типы оказываются в фокусе нашего внимания. Они также задают и некий новый взгляд на себя или, точнее, новый ракурс. Вообще названия людей помогают нам составить наш собственный обобщенный портрет, новые же названия добавляют в него новые черты. А ведь самое интересное для нас — это мы сами. Если подумать, как было бы интересно из этого океана новых названий выбрать самое новое, самое модное, ну вообще, самое-самое… Попробуем!
Про профессии было сказано и так много, так что просто напомню: хедхантер, фандрейзер, коучер, пруфридер, копирайтер… И ведь это всё не какие-то диковинные существа, а мы сами — обычные современные люди. Новые профессии вползают в наш мир в таком количестве, что мы уже радуемся, как старым друзьям, дилеру и брокеру, дизайнеру и креатору (хотя недавно рассказывали про них анекдоты), не говоря уж о главной профессии грядущего века — менеджере. Ещё раз вспомню и его самоироничного двойника — манагера. Источник тот же — английский, а оценка — наша русская, и только в русском языке существующая. Новые профессии в подавляющем большинстве— из английского, исключения редки и относятся к областям кулинарии, моды, ну и спорта (например, сомелье, кутюрье, сумоист). Даже когда вдруг встречаешь в интернете что-то очень знакомое, например шароварщика, выясняется, что он тоже пришел из английского. К шароварам эта профессия отношения не имеет, а обозначает программиста, создателя особых пробных программ, предлагаемых бесплатно, но, как правило, с ограничением времени действия или каким-то другим «недостатком» (от англ. shareware).
Кроме профессий есть ещё много нового и интересного. На звание самого-самого претендуют, на мой взгляд, два очень модных словца — блоггер и трендсеттер. С блоггером (англ. blogger) понятнее — это человек, ведущий блог, то есть дневник в интернете. Мало кто помнит, что сначала-то был weblog, но потом, как говорится, «w» упало, «е» пропало, а «b» накрепко прилипло к «log». Результат налицо. Кстати, пример другого игрового слова в интернете — лжеюзер, где «лже» означает вовсе не ложный, a LJ (LiveJournal), то есть опять же интернет-дневник.
Только входящее в нашу жизнь слово трендсеттер поначалу вводит в заблуждение, однако это не порода собак. Оно — воплощенная мода, модно само и к тому же называет модного человека, точнее, законодателя этой самой моды, стиля жизни и, не побоюсь нового слова, тренда.
В последнее время меня, пожалуй, больше всего поразил приход дауншифтера. Что это, кто это? Ах, да, это тот, кто занимается дауншифтингом. Всем понятно? Вопросов нет? Ладно уж, объясню. Дауншифтер — это тот, кто сознательно спускается вниз по социальной лестнице, выпадает из социальной иерархии. Журнал «Русский Newsweek» опубликовал большую статью о дауншифтерах, наших соотечественниках, которые бросают престижную работу, оставляют высокие посты и на заработанные тяжелым трудом деньги живут где-нибудь в Таиланде или Малайзии. Ведь и вправду иначе, чем как дауншифтерами, их и не назовешь.
Обзор не будет полон, если мы не обратимся к области взаимоотношений полов. Здесь, как это ни странно, все самое интересное связано с мужчинами. Рядом с недавними властителями дум — метросексуалами — теперь часто упоминаются образованные по аналогии ретросексуалы (обычные мужики, но красиво названные) и техносексуалы (они же, но помешанные на технике). Однако за их спинами уже виден будущий чемпион — уберсексуал, причудливая смесь английского с немецким (вспомните уберменша). Только не надо спрашивать, что это такое, все равно не скажу. Разве что в качестве намека назову пару-тройку этих сверхмужчин: Билл Клинтон, Джордж Клуни, Пирс Броснан (любят политику, вино, сигары)… Замечу лишь, что тенденция удручающая, большинство из этих «неосексуалов» как-то слишком самодостаточны и практически не нуждаются в женском обществе. А жаль.
Наблюдательный читатель уже обратил внимание, что и эти новые слова русским языком заимствованы, прежде всего из английского. Это, пожалуй, самый яркий и, наверное, грустный пример того, что мы сейчас не создаем общественные, профессиональные и культурные отношения, а, скорее, заимствуем их вместе с соответствующими словами, то есть живём в условиях трансляции чужой культуры.
Не знаю, послужит ли читателю утешением, что в языке сохранилась по крайней мере одна патриотичная область. Это зона партстроительства. Рядом с единороссами плечом к плечу выстраиваются свободороссы. Не будем забывать о родинцах и жизненцах. Правда, только к ним привыкли, как они, объединившись, вроде и перестали быть актуальными. Кто они теперь? Справедливороссы! Мне лично милее были бы справедливцы, но едва ли члены партии со мной согласятся. Впрочем, теперь, кажется, их называют еще и эсерами (по аббревиатуре СР). Не правда ли, все новое — это хорошо забытое старое?
Почти все слова, о которых я писал в этой главе, подчеркнул красной волнистой чертой спел-чекер (проверка орфографии). Значит, они ещё не вполне вошли в русский язык (даже продвинутый спел-чекер их не признал), и есть робкая надежда, что войдут по крайней мере не все. Так что не надо отчаиваться!»
Максим
КРОНГАУЗ – известный лингвист, профессор,
доктор филологических наук, заведующий кафедрой
русского языка, директор Института лингвистики
РГГУ, автор монографий и учебников и в то же время
– человек широкого круга интересов, обладающий
даром доступно и увлекательно рассказывать о
проблемах науки. Последние 10 лет постоянно
участвовал в академических и общественных
дискуссиях о состоянии современного русского
языка, публиковал статьи на эту тему не только в
научных изданиях, но и в средствах массовой
информации, в частности в таких авторитетных
журналах, как «Новый мир», «Отечественные
записки», «Власть», «Harvard Business Review». В 2006 году вел
еженедельную колонку в газете «Ведомости»,
посвященную новым явлениям в русском языке.
«Заметки просвещенного обывателя»
Из книги М.Кронгауза
«Русский язык на грани нервного срыва»
(М.: Языки славянских культур, 2007)
Случаи из жизни
Проще всего начать с реальных случаев, а потом
уж, если получится, обобщить их и поднять на
принципиальную высоту. Конечно, все эти ситуации
вызывают у меня разные чувства – раздражение,
смущение, недоумение. Я просто хочу привести
примеры, вызвавшие у меня разной степени
языковой шок, потому и запомнившиеся.
Случай первый
На одном из семинаров мы беседуем со
студентами, и один вполне воспитанный юноша в
ответ на какой-то вопрос произносит: «Ну, это же,
как ее, блин, интродукция». Он, конечно, не имеет
при этом в виду обидеть окружающих и вообще не
имеет в виду ничего дурного, но я вздрагиваю.
Просто я не люблю слово блин. Естественно,
только в его новом употреблении как междометия,
когда оно используется в качестве замены
сходного по звучанию матерного слова. Точно так
же я вздрогнул, когда его произнес актер Евгений
Миронов при вручении ему какой-то премии
(кажется, за роль князя Мышкина). Объяснить свою
неприязненную реакцию я, вообще говоря, не могу.
Точнее, могу только сказать, что считаю это слово
вульгарным (замечу, более вульгарным, чем
соответствующее матерное слово), но подтвердить
свое мнение мне нечем, в словарях этого слова нет,
грамматики его никак не комментируют. Но когда
это слово публично произносят воспитанные и
интеллигентные люди, от неожиданности я все еще
вздрагиваю.
Случай второй
Тут я не одинок, тут я вместе со своей страной
периодически вздрагиваю от слов наших политиков.
Вообще-то мы не очень запоминаем то, что говорят
политики, наши президенты в частности. Если
порыться в памяти, то в ней хранятся сплошные
анекдоты. От Горбачева, например, остались глагол
начать с ударением на первом слоге, слово консенсус,
исчезнувшее вскоре после завершения его
президентства, и странное выражение процесс
пошел. От Ельцина остались загогулина и неправильно
сидим, связанные с конкретными ситуациями, да
словцо понимаешь. А главной фразой Путина,
по-видимому, навсегда останется мочить в
сортире. Рекомендация сделать обрезание,
данная на пресс-конференции западному
журналисту, все-таки оказалась менее
выразительной, хотя тоже запомнилась. Как и в
случае с Ельциным, запомнились фразы в каком-то
смысле неадекватные, не соответствующие даже не
самой ситуации, а статусу участников
коммуникации, прежде всего самого президента.
Если говорить проще, президент страны не должен
произносить таких фраз. В отличие от «бушизмов»,
которые так любят американцы, то есть нелепостей,
произнесенных Бушем, Путин произносит более чем
осмысленные фразы и даже соответствующий стиль
выбирает, по-видимому, вполне сознательно.
Впрочем, примеры с Путиным, конечно же, не
уникальны. Они в значительной степени напоминают
хрущевскую кузькину мать, не только саму
фразу, но и всю ситуацию, естественно.
Случай третий
После долгого отсутствия в России я бреду с
дочерью по Даниловскому рынку в поисках мяса и
натыкаюсь на броскую вывеску-плакат, этакую
растяжку над прилавком: «Эксклюзивная баранина».
– Совсем с ума посходили, – громко и
непедагогично говорю я.
– А что тебе, собственно, не нравится, папа? –
удивляется моя взрослая дочь.
– Да нет, нет, – успокаиваю я то ли ее, то ли
себя. – Так, померещилось.
Естественно, что позднее, увидев в объявлении о
продаже машины фразу Машина находится в
эксклюзивном виде, я уже не высказал никаких
особенных эмоций. Сказался полученный языковой
опыт.
Похожую эволюцию прошло и слово элитный. От элитных
сортов пшеницы и элитных щенков мы пришли к
следующему объявлению (из электронной рассылки):
«Элитные семинары по умеренным ценам».
Если говорить совсем просто, то мне не нравится,
что некоторые вполне известные мне слова так
быстро меняют значения.
Случай четвертый
Не люблю, когда я не понимаю отдельных слов в
тексте или в чьей-то речи. Даже если я понимаю, что
это слово из английского языка и могу вспомнить,
что оно там значит, меня это раздражает.
Позавчера я споткнулся на стритрейсерах, вчера –
на трендсеттерах, сегодня – на дауншифтерах,
и я точно знаю, что завтра будет только хуже.
К заимствованиям быстро привыкаешь, и уже
сейчас трудно представить себе русский язык без
слова компьютер или даже без слова пиар (хотя
многие его и недолюбливают). Я, например, давно
привык к слову менеджер, но вот никак не могу
разобраться во всех этих сейлзменеджерах,
аккаунтменеджерах и им подобных. Я понимаю, что
без «специалиста по недвижимости» или
«специалиста по порождению идей» не обойтись, но
ужасно раздражает, что одновременно существуют криэйтор,
криейтор и креатор. А лингвисты при этом
либо просто не успевают советовать, либо дают
взаимоисключающие рекомендации.
Когда-то я с легкой иронией относился к
эмигрантам, приезжающим в Россию и не понимающим
некоторых важных слов, того же пиара, скажем.
И вот теперь я сам, даже никуда не уезжая,
обнаружил, что некоторых слов я не то чтобы
совсем не понимаю, но понимаю их только потому,
что знаю иностранные языки, прежде всего
английский.
Мне, например, стало трудно читать спортивные
газеты (почему-то спортивные журналисты особенно
не любят переводить с английского на русский, а
предпочитают сразу заимствовать). В репортажах о
боксе появились загадочные панчеры и крузеры,
в репортажах о футболе – дерби, легионеры,
монегаски и манкунианцы1.
Да что говорить, я перестал понимать, о каких
видах спорта идет речь. Я не знал, что такое кёрлинг,
кайтинг или банджи-джампинг (теперь знаю).
Окончательно добил меня хоккейный репортаж, в
котором было сказано о канадском хоккеисте,
забившем гол и сделавшем две ассистенции. Поняв,
что речь идет о голевых пасах (или передачах), я,
во-первых, поразился возможностям языка, а
во-вторых, разозлился на журналиста, которому то
ли лень было перевести слово, то ли, как
говорится, «западло». Потом я, правда, сообразил,
что был не вполне прав не только по отношению к
эмигрантам, но и к спортивному журналисту. Ведь
глагол ассистировать (в значении «делать
голевой пас»), да и слово ассистент в
соответствующем значении уже стали частью
русской спортивной терминологии. Так чем хуже ассистенция?
Но правды ради должен сказать, что более я
этого слова не встречал.
Случай пятый
Во время сессии ко мне пришли две студентки, не
получившие зачет, и сказали: «Мы же реально
готовились». «Тогда не поставлю», – ответил я,
поддавшись эмоциям. Я люблю своих студентов, но
некоторые их слова меня реально раздражают. Вот
краткий список: блин (см. выше), в шоке, вау,
по жизни, ну и само реально, естественно.
Дорогие студенты, будьте внимательны, не
употребляйте их в сессию.
Я в принципе не против…
Пожалуй, этих примеров более чем достаточно (на
самом деле таких ситуаций было намного больше).
Думаю, что почти у каждого, кто обращает внимание
на свой язык, найдутся претензии к сегодняшнему
его состоянию, может быть, похожие, может быть,
какие-то другие (вкусы ведь у нас у всех разные, в
том числе и языковые).
Итак, как же все-таки сформулировать эту самую
мою обывательскую позицию и суть моих претензий?
Я в принципе не против сленга (и других
жаргонов). Я просто хочу понимать, где граница
между ним и литературным языком. Ну, я-то, скажем,
это понимаю, потому что раньше, когда я еще только
овладевал языком, сленг и литературный язык
«жили» в разных местах. А вот, как говорится,
«нонешнее» поколение, то есть люди до двадцати
пяти, не всегда могут их различить и, например, не
понимают языковой игры, основанной на смешении
стилей, которая так характерна для русской
литературы.
Я в принципе не против брани. То есть если мне
сейчас дать в руки волшебную палочку и сказать,
что одним взмахом я могу ликвидировать брань в
русском языке или по крайней мере русский мат, я
этого не сделаю. Просто испугаюсь. Ведь ни один
язык не обходится без так называемой обсценной
лексики, значит, это кому-то нужно. Другое дело,
что чем грубее и оскорбительнее брань, тем жестче
ограничения на ее употребление. То, что можно
(скорее нужно) в армии, нельзя при детях, что можно
в мужской компании, нельзя при дамах, ну и так
далее. Поэтому, например, мат с экрана телевизора
свидетельствует не о свободе, а о недостатке
культуры или просто о невоспитанности.
Я в принципе не против заимствований, я только
хочу, чтобы русский язык успевал их осваивать, я
хочу знать, где в них ставить ударение и как их
правильно писать.
Я в принципе не против языковой свободы, она
способствует творчеству и делает речь более
выразительной. Мне не нравится языковой хаос
(который вообще-то является ее обратной
стороной), когда уже не понимаешь, игра это или
безграмотность, выразительность или грубость.
Кроме сказанного, у меня есть одно важное
желание и одно, так сказать, нежелание.
Главное мое желание состоит в том, что я хочу
понимать тексты на русском языке, то есть знать
слова, которые в них используются, и понимать
значения этих слов. Грубо говоря, я не хочу
проснуться как-то утром и узнать, что, ну, для
примера, слово стул модно теперь употреблять
в совсем другом смысле. Увы, но пока я часто при
чтении сегодняшних текстов использую стратегию
неполного понимания, то есть стараюсь уловить
главное, заранее смиряясь с тем, что что-то
останется непонятным. Что же касается
«нежелания», то о нем чуть дальше.
Проклятые вопросы
Ну вот, высказался, и вроде полегче стало.
Другое дело, что читатель, дочитав до этого места,
может спросить, кто во всем этом безобразии
виноват и что именно я предлагаю. Здесь, если быть
последовательным, можно ответить, что как
обыватель я ведь ничего конструктивного
предлагать и не должен. Не мое это дело.
Но можно поступить иначе и выпустить на свободу
временно подавленного во мне лингвиста. И пусть
поговорит о сегодняшнем русском языке, причем не
в жанре «давайте говорить правильно» (как чаще
всего бывает на радио и телевидении) или по
крайней мере не только в нем, а скорее в жанре
наблюдений над тем, как мы говорим на самом деле,
что, как ни удивительно, интересно очень и очень
многим.
В России в любой ситуации, сразу задавая
главные вопросы «Кто виноват?» и «Что делать?»,
часто забывают поинтересоваться: «А что,
собственно, случилось?». А случилась как раз
гигантская перестройка (слово горбачевской
эпохи сюда, безусловно, подходит) языка под
влиянием сложнейших социальных, технологических
и даже природных изменений. И выживает тот, кто
успевает приспособиться. Русский язык успел,
хотя для этого ему пришлось сильно измениться.
Как и всем нам. К сожалению, он уже никогда не
будет таким, как прежде. Но, как сказал
И.Б. Зингер: «… ошибки одного поколения
становятся признанным стилем и грамматикой для
следующих». И дай-то бог, чтобы из наших ошибок
вышла какая-нибудь грамматика. И мне,
раздраженному обывателю, надо будет с этим
смириться, а может, даже этим и гордиться.
В любом случае у живших в эпоху больших перемен
есть одно очевидное преимущество. Им есть что
вспомнить.
Ключевые слова эпохи
Появление новых слов или новых значений у
старых слов означает, что мир вокруг нас
изменился. В нем либо появилось что-то новое, либо
что-то существующее стало важным настолько, что
язык (а в действительности мы сами) создает для
него имя. В последнее время в русском языке
появилось столько новых слов, что лингвисты не
успевают следить за ними и издавать словари, а
обычные люди часто просто не понимают, о чем идет
речь.
Слова появляются по отдельности, группами, а
иногда очень большими группами. Последнее –
самое интересное, поскольку речь в этом случае
идет о значительном изменении среды, о некоей
волне изменений, накрывающей наше общество.
Можно отметить по крайней мере несколько таких
больших волн новых слов и значений, возникших на
рубеже веков, а возможно, продолжающихся и
дальше.
После перестройки мы пережили минимум три
словесные волны: бандитскую, профессиональную и
гламурную, а в действительности прожили три
важнейших одноименных периода, три, если хотите,
моды, разглядеть которые позволяет наш родной
язык. Про эти периоды можно философствовать
бесконечно, можно снимать фильмы или писать
романы, а можно просто произнести те самые слова,
и за ними встанет целая эпоха. Это тоже философия,
но философия языка. Глупо говорить о его
засоренности, глупо вообще пенять на язык, коли
жизнь у нас такая. И надо быть терпимее и помнить,
что слова суть отражения.
Курс молодого словца
Самое заметное из изменений, происходящих в
языке, – это появление новых слов и – чуть менее
яркое – появление новых значений. Новое слово
попробуй не заметить! Об него, как я уже говорил,
сразу спотыкается взгляд, оно просто мешает
понимать текст и требует объяснений, и вместе с
тем в новых словах часто скрыты какая-то особая
привлекательность, обаяние чего-то тайного,
чужого. А вот откуда в языке появляются новые
слова и новые значения?
Как-то принято считать, что русский язык, если
ему не хватает какого-то важного слова, просто
одалживает его у другого языка, прежде всего у
английского. Ну, например, в области компьютеров
и Интернета, казалось бы, только так и происходит.
Слова компьютер, монитор, принтер, процессор,
сайт, блог и многие другие заимствованы из
английского. Однако это – заблуждение, точнее
говоря, дело обстоит не совсем так или по крайней
мере не всегда так. Это можно показать на примере
своего рода IT-зверинца2.
Названия трех животных – мышь, собачка и хомяк
– приобрели новые, «компьютерные» значения,
причем совершенно разными путями.
Ну, с мышью все понятно, это значение всем
хорошо известно и уже отмечено в словарях
(«специальное устройство, позволяющее управлять
курсором и вводить разного рода команды»). В
русском языке это так называемая калька с
английского, то есть новое значение появилось у
соответствующего названия животного именно в
английском языке, а русский просто добавил его к
значениям мыши. Компьютерная мышь вначале
была действительно похожа на обычную и по форме,
и по хвостику-проводу, и по тому, как бегала по
коврику. Сейчас компьютерные мыши довольно
сильно удалились от прототипа, но значение уже
прочно закрепилось в языке.
А вот собачку в качестве названия для @,
значка электронной почты, придумал сам русский
язык (точнее, неизвестный автор, или, как в таких
случаях говорят, народ). Опять же подобрал нечто
похожее, изобрел новую метафору, хотя, надо
сказать, сходство с собачкой весьма сомнительно.
Я сначала не мог ответить на вопрос, который
часто задают иностранцы, – почему именно собака,
а потом придумал будку с собакой на длинной цепи,
и это почему-то помогает, создает некий образ.
Иностранцы поначалу недоумевают, но потом
обреченно принимают странную русскую метафору.
Вообще многие языки называют этот значок именем
животного: итальянский видит здесь улитку,
немецкий – обезьянку, финский – кошку, китайский
– мышку, в других языках мелькают хоботы и
свинячьи хвосты. А собачку заметили только мы,
такой вот особый русский взгляд.
Совершенно другим, но тоже особым путем,
который удивительным образом демонстрирует
возможности сегодняшнего государственного
регулирования языка,. пошли французы (правда,
вместе с испанцами и португальцами). Приведу
фрагмент информационной заметки в Интернете по
этому поводу:
«Генеральный комитет Франции по терминологии
официально одобрил несколько неологизмов,
связанных с Интернетом, и официально включил их в
состав французского языка, сообщает Компьюлента.
Новые слова введены вместо англоязычных
заимствований и призваны сохранить чистоту
французского языка. Теперь использование новых
слов на французских сайтах и в прессе является
предпочтительным по отношению к английским
терминам или их переводам».
Наиболее интересным является новое
французское название для символа @ –
обязательного элемента любого адреса
электронной почты. По-английски этот символ
обычно читается как «at», а по-русски его называют
«собакой». Французы же отныне обязаны читать
этот символ как arobase. Это название происходит
от старинной испанской и португальской меры arrobe,
которая в свое время обозначалась именно
обведенной в круг буквой а. Ее название, в
свою очередь, происходит от арабского ар-руб,
что означает «четверть».
И далее:
«Интересно, что пять лет назад Генеральному
комитету по терминологии не удалось добиться
замены англоязычного термина e-mail на
французское слово mel».
Как показывает последнее замечание, у
государственного регулирования (французского)
есть определенные границы, но даже и то, что
произошло с символом электронной почты,
впечатляет. Представить себе, что, скажем,
Академия наук РФ постановила называть этот
значок так-то и так-то, а русский народ это
покорно выполнил, довольно трудно.
Наконец, третье слово – хомяк – предлагает
третий способ появления значения, правда, не в
литературном языке, а скорее в интернет-жаргоне.
В этом случае происходит как бы заимствование
иноязычного выражения (home page), а его звуковой
облик, отчасти искажаясь, сближается с уже
существующим русским словом. То есть берется
самое похожее по звучанию русское слово, и ему
присваивается новое значение. Это не вполне
заимствование, хотя влияние английского языка
очевидно. Важно, что никакой связи со значением
слова хомяк не существует, а есть только
связь по звучанию. Фактически речь идет об особой
языковой игре, похожей на каламбур. Эта игра
оказалась чрезвычайно увлекательной, и в
результате постоянно возникают все новые и новые
жаргонизмы. Самые известные среди них связаны с
электронной почтой: мыло (собственно
электронная почта, или соответствующий адрес) и емелить
(от личного имени Емеля; посылать электронную
почту). Появление этих слов вызвано
исключительно фонетическим сходством с
английским e-mail. Особенно часто происходит,
как и в случае с Емелей, сближение с личными
именами: аська (англ. ICQ) или клава (от клавиатура).
Такая игра случается и за пределами
компьютерной области. В речи продавцов одежды, а
затем и покупателей какое-то время назад стали
встречаться слова элечка (вариант – элочка)
и эмочка, на звуковом уровне совпадающие с
ласкательными именами собственными. Это
разговорные обозначения размеров одежды L и М.
По-видимому, существует, хотя и встречается
значительно реже, слово эсочка (для S). С
большой вероятностью именно совпадение с
существующими именами собственными
способствовало появлению таких уменьшительных
слов. Сравнительно недавно появилось, хотя и не
стало очень употребительным, слово юрики, обозначающее
новую европейскую валюту – евро – и восходящее к
английскому произношению.
Распространена эта фонетическая игра и среди
любителей машин. Так образуются разговорные
названия как автомобильных марок, так и
отдельных моделей. «Мерседес» уже давно называют
мерином, здесь, правда, суть дела не
исчерпывается только фонетическим сходством, но
об этом чуть позже. На форумах автомобилистов в
Интернете мне встречалось слово поджарый, которое
я не сразу сопоставил с моделью «Pajero Mitsubishi».
Обилие примеров показывает, что это уже не
случайная игра, а нормальный рабочий механизм,
характерный для русского языка, точнее, для его
жаргонов. Более того, он демонстрирует две очень
яркие черты русского языка, и хотя бы поэтому не
стоит относиться к этим словам с пренебрежением
(«фу, какие нелепые словечки!»).
Во-первых, это – прекрасное подтверждение
творческого характера русского языка в целом, а
не только отдельных его представителей –
писателей, журналистов и деятелей Интернета. Эта
«креативность», по существу, встроена в русскую
грамматику, то есть доступна всем. Как говорится,
пользуйся не хочу. Справедливости ради скажем,
что некоторые пуристы этим никогда не
пользуются.
Во-вторых, из всего сказанного видно, что
опасность гибели русского языка от потока
заимствований сильно преувеличена. У него есть
очень мощные защитные ресурсы. И состоят они не в
отторжении заимствований, а в их скорейшем
освоении. Если посмотреть на последние примеры,
можно сказать даже об особом «одомашнивании»
отдельных приглянувшихся иностранных слов.
Впрочем, не надо думать, что такой способ
образования новых слов появился совсем недавно и
что он используется только при заимствовании.
Так, например, москвичи уже давно «одомашнивают»
и «одушевляют» бездушные названия маршрутов
общественного транспорта: отсюда знаменитая аннушка
– трамвай маршрута А – и менее известная букашка
– название троллейбуса Б.
1 Последние столь
загадочны, что хочется сразу объяснить, кто это.
Однако, чтобы сохранить интригу, делать этого не
буду. Всему свое время.
2 Или, говоря по-русски,
информационно-технологического зверинца.
Продолжение следует
альбомы
(1)
“Большая книга”
(3)
“Вишнёкый сад”
(1)
“Дети мои”
(1)
“Дождь в Париже”
(1)
“Золотой трон”
(1)
“Опосредованно”
(1)
“Слово о полку…”
(1)
11 класс
(1)
200 лет Тургеневу
(1)
авторская позиция
(2)
актуально
(170)
альбомы
(528)
аналитика
(11)
андеграунд
(1)
Анна Ахматова
(1)
аргументы
(6)
аргументы к сочинению
(5)
Астрахань
(31)
аттестация
(1)
Б.А. Ланин
(1)
бесплатное питание
(1)
бесплатные учебники
(1)
библиотеки
(8)
блог
(29)
блог актуально
(6)
Большая книга
(2)
Брюсов
(1)
великие лингвисты
(3)
великие люди
(2)
видео
(67)
внеурочная деятельность
(1)
Водолазкин
(1)
вопросы образования
(3)
воспитание
(35)
воспитательная работа
(1)
ВПР
(3)
время и люди
(60)
Всероссийская олимпиада
(2)
всероссийский конкурс сочинений
(3)
всероссийский конкурс УИР
(1)
Всероссийское сочинение
(1)
выпускное сочинение
(80)
выпусной
(1)
ГИА
(67)
Год литературы
(3)
город
(3)
грамотность
(2)
даты
(89)
деловые бумаги
(1)
демоверсии
(3)
День знаний
(1)
день рождения
(3)
дидактический материал
(431)
диктант
(5)
дистанционное обучение
(13)
дисциплина
(1)
для родителей
(34)
документы
(1)
достопримечательности
(4)
досуг
(66)
ЕГЭ
(112)
единый учебник
(1)
жестокость и милосердие на войне
(1)
животные
(25)
задание 15.3
(5)
закон
(1)
заметки
(1)
заметки к урокам
(2)
занимательные задания
(47)
занимательные задачи
(13)
зарплата
(2)
зарплата учителя
(1)
здоровье
(3)
зима
(3)
злободневное
(196)
изложение
(9)
инструкция
(3)
интересная статистика
(2)
Интернет
(30)
интернет школа
(6)
интернетобразование
(16)
искусство
(3)
искусство и ремесло
(2)
исторический роман
(1)
история
(1)
история для современности
(24)
история слов
(154)
итоговое сочинени 2018
(2)
итоговое сочинени 2019/2020 года; направления
(1)
итоговое сочинение
(24)
итоговое сочинение 2018
(4)
итоговое сочинение 2020
(1)
итоговое сочинение доброта и жестокость
(2)
итоговое сочинение мечта и реальность
(1)
итоговое сочинение мечты и реальность
(1)
итоговое сочинение отцы и дети
(1)
КИМ
(2)
кино
(1)
классика
(16)
классика литература
(1)
классный час
(1)
книги
(9)
книги о детях
(2)
книги писатели
(2)
комедия
(1)
композиция
(1)
компьютер
(1)
конкурсы
(64)
концептуализм
(2)
копилка мудрости
(22)
копилка мудрости
(76)
критерии оценивания
(1)
круг чтения
(244)
КТП
(2)
культура речи
(9)
лексика
(10)
лексические понятия
(2)
летнее чтение
(7)
летнее чтение книги
(1)
лето
(42)
лингвистический анализ
(8)
лингвисты
(1)
лирика
(2)
литература
(77)
литературные направления
(1)
литературные премии
(2)
личное
(10)
лучшие книги 21 века
(7)
любопытное
(161)
люди и время
(17)
М.В. Панов
(4)
месть и равнодушие итоговое сочинение
(2)
методика
(104)
методическая полка
(17)
методическая разработка
(26)
моностих
(1)
морфемный разбор
(5)
морфологический разбор
(3)
мотивация
(1)
моя музыка
(36)
мудрые мысли
(1)
мудрые мысли Омар Хайям
(1)
мужество
(1)
музеи
(19)
Н и НН
(2)
настроение
(2)
национальные парки
(2)
национальные проекты
(1)
НКРЯ
(1)
НОТ
(1)
о литературной норме
(2)
о личном
(20)
об учебнике
(7)
образоване
(1)
Обращение к читателям
(1)
обучение
(31)
общение
(7)
объявления
(23)
ОГЭ
(30)
ОГЭ сочинени 15.3
(2)
ОГЭ сочинение 15.3
(4)
ОГЭ сочинение на лингвистическую тему
(4)
озёра
(2)
Оксфордский словарь
(1)
олимпиада.призёр литература
(1)
олимпиады
(1)
опросы
(3)
орфография
(2)
Основной государственный экзамен (ОГЭ)
(7)
отглагольные прилагательные
(1)
отзыв специалиста
(2)
отымённые прилагательные
(1)
отымённые прилагательные и причастия
(1)
оценочные средства по русскому языку
(1)
ошибки
(7)
память
(1)
педагогика
(1)
пейзажи
(2)
пересказ
(1)
повышение квалификации
(1)
Подготовка к сочинению
(1)
полезно
(1)
полезные ссылки
(17)
постановления
(1)
поэзия
(1)
правила
(2)
праздники
(28)
премии
(48)
приказы
(1)
природа
(13)
проблема
(1)
птицы
(4)
пунктуация русский язык
(1)
путешествия
(53)
Пушкин
(9)
Пушкинский диктант
(2)
рабочие программы
(12)
рекорды
(3)
релакс
(2)
репетиторство
(1)
реформы в образовании
(1)
речевые ошибки
(1)
родителям
(1)
родная (русская) литература
(1)
Рождество
(4)
Розенталь
(1)
русские пистели
(1)
русский родной язык
(1)
русский язык
(61)
сайты по предметам
(1)
саморазвитие
(1)
семантика
(1)
семинары
(2)
сервисы
(4)
сертификаты
(2)
сжатое изложение
(3)
синтаксический анализ предложения
(1)
словари
(33)
слово года
(1)
собаки
(2)
события
(2)
советы психолога
(5)
современная литература
(4)
современное образование
(1)
современный русский язык
(432)
сообщества
(1)
сочинение
(92)
сочинение на морально-этическую тему
(1)
стандарты
(1)
статьи
(1)
стихи
(4)
таблицы
(1)
творчество
(1)
тексты
(1)
теория текста языкознание сайты
(1)
тесты
(30)
тональный словарь
(1)
Тотальный диктант
(57)
традиции
(16)
увлечения
(2)
УМК Быстровой
(1)
уникальное
(16)
урок AiTi activ
(9)
устное собеседование
(2)
ученики об учебнике
(4)
ученические работы
(85)
учителя
(1)
факты
(1)
факультатив
(1)
фантастика
(2)
фантастика писатели премии
(1)
ФГОС
(1)
фестивали
(1)
формулирование проблемы
(1)
футбол
(2)
хозяйство
(6)
храмы
(2)
цветы
(14)
цели блога
(30)
цитаты
(1)
ЦОРы
(34)
Чемпионат по чтению вслух
(1)
Чехов
(1)
чтение
(14)
чувства
(1)
шедевры
(1)
школьные сочинения
(1)
школьный сайт
(1)
экзамены
(355)
экзотика
(1)
экскурсии
(2)
эмоции
(3)
ЭОР
(3)
эссе
(10)
этикет
(1)
этимология слова
(2)
языкознание
(31)
Максим Кронгауз – известный лингвист, профессор, доктор филологических наук, заведующий кафедрой русского языка, директор Института лингвистики РГГУ, автор монографий и учебников и в то же время – человек широкого круга интересов, обладающий даром доступно и интересно рассказывать о проблемах науки. Последние 10 лет постоянно участвовал в академических и общественных дискуссиях о состоянии современного русского языка, публиковал статьи на эту тему не только в научных изданиях, но и в средствах массовой информации, в частности в таких авторитетных журналах, как «Новый мир», «Отечественные записки», «Власть», «Harvard Business Review». В 2006 году вел еженедельную колонку в газете «Ведомости», посвященную новым явлениям в русском языке.
Заметки просвещенного обывателя
Надоело быть лингвистом
Я никак не мог понять, почему эта книга дается мне с таким трудом. Казалось, более десяти лет я регулярно пишу о современном состоянии русского языка, выступая, как бы это помягче сказать, с позиции просвещенного лингвиста.[1]
В этот же раз откровенно ничего не получалось, пока, наконец, я не понял, что просто не хочу писать, потому что не хочу снова вставать в позицию просвещенного лингвиста и объяснять, что русскому языку особые беды не грозят. Не потому, что эта позиция неправильная. Она правильная, но она не учитывает меня же самого как конкретного человека, для которого русский язык родной. А у этого конкретного человека имеются свои вкусы и свои предпочтения, а также, безусловно, свои болевые точки. Отношение к родному языку не может быть только профессиональным, просто потому, что язык это часть нас всех, и то, что происходит в нем и с ним, задевает нас лично, меня, по крайней мере.[2]
Чтобы наглядно объяснить разницу между позициями лингвиста и обычного носителя языка, достаточно привести один небольшой пример. Как лингвист я с большим интересом отношусь к русскому мату, считаю его интересным культурным явлением, которое нужно изучать и описывать. Кроме того, я уверен, что искоренить русский мат невозможно ни мягкими просветительскими мерами (то есть внедрением культуры в массы), ни жесткими законодательными. А вот как человек я почему-то очень не люблю, когда рядом ругаются матом. Я готов даже признать, что реакция эта, возможно, не самая типичная, но уж как есть. Таким образом, как просвещенный лингвист я мат не то чтобы поддерживаю, но отношусь к нему с интересом, пусть исследовательским, и с определенным почтением как к яркому языковому и культурному явлению, а вот как, чего уж там говорить, обыватель мат не люблю и, грубо говоря, не уважаю. Вот такая получается диалектика.
Следует сразу сказать, что, называя себя обывателем, я не имею в виду ничего дурного. Я называю себя так просто потому, что защищаю свои личные взгляды, вкусы, привычки и интересы. При этом у меня, безусловно, есть два положительных свойства, которыми, к сожалению, не всякий обыватель обладает. Во-первых, я не агрессивен (я – не воинствующий обыватель), что в данном конкретном случае означает следующее: я не стремлюсь запретить все, что мне не нравится, я просто хочу иметь возможность выражать свое отношение, в том числе и отрицательное, не имея в виду никаких дальнейших репрессий или даже просто законов. Во-вторых, я – образованный обыватель, или, если еще снизить пафос, грамотный, то есть владею литературным языком, его нормами и уважаю их. А если, наоборот, пафосу добавить, то получится, что я своего рода просвещенный обыватель.
Вообще, как любой обыватель, я больше всего ценю спокойствие и постоянство. А резких и быстрых изменений, наоборот, боюсь и не люблю. Но так уж выпало мне – жить в эпоху больших изменений. Прежде всего, конечно, меняется окружающий мир, но брюзжать по этому поводу как-то неприлично (тем более что есть и приятные изменения), а кроме того, все-таки темой книги является язык. Может ли язык оставаться неизменным, когда вокруг меняется все: общество, психология, техника, политика?
Мы тоже эскимосы
Как-то, роясь в интернете, на lenta.ru я нашел статью об эскимосах, часть которой я процитирую:[3]
«Глобальное потепление сделало жизнь эскимосов такой богатой, что у них не хватает слов в языке, чтобы давать названия животным, переселяющимся в полярные области земного шара. В местном языке просто нет аналогов для обозначения разновидностей, которые характерны для более южных климатических поясов.
Однако вместе с потеплением флора и фауна таежной зоны смещается к северу, тайга начинает теснить тундру и эскимосам приходится теперь ломать голову, как называть лосей, малиновок, шмелей, лосося, домовых сычей и прочую живность, осваивающую заполярные области.
Как заявила в интервью агентству Reuters председатель Эскимосской Полярной конференции Шейла Уотт-Клутье (Sheila Watt-Cloutier), чья организация представляет интересы около 155 тысяч человек, «эскимосы даже не могут сейчас объяснить, что они видят в природе». Местные охотники часто встречают незнакомых животных, но затрудняются рассказать, так как не знают их названия.
В арктической части Европы вместе с распространением березовых лесов появились олени, лоси и даже домовые сычи. «Я знаю приблизительно 1200 слов для обозначения северного оленя, которых мы различаем по возрасту, полу, окрасу, форме и размеру рогов, – цитирует Reuters скотовода саами из северной Норвегии. – Однако лося у нас называют одним словом „елг“, но я всегда думал, что это мифическое существо».[4]
Эта заметка в общем-то не нуждается ни в каком комментарии, настолько все очевидно. Все мы немного эскимосы, а может быть, даже и много. Мир вокруг нас (неважно, эскимосов или русских) изменяется. Язык, который существует в меняющемся мире и не меняется сам, перестает выполнять свою функцию. Мы не сможем говорить на нем об этом мире просто потому, что у нас не хватит слов. И не так уж важно, идет ли речь о домовых сычах, новых технологиях или новых политических и экономических реалиях.
Итак, объективно все правильно, язык должен меняться, и он меняется. Более того, запаздывание изменений приносит обывателям значительное неудобство, так, «эскимосы даже не могут сейчас объяснить, что они видят в природе». Но и очень быстрые изменения могут мешать и раздражать. Что же конкретно мешает мне и раздражает меня?
Случаи из жизни
Проще всего начать с реальных случаев, а потом уж, если получится, обобщить их и поднять на принципиальную высоту. Конечно, все эти ситуации вызывают у меня разные чувства – раздражение, смущение, недоумение. Я просто хочу привести примеры, вызвавшие у меня разной степени языковой шок, потому и запомнившиеся.
? Содержание работы
Введение
1. Особенности структуры книги
2. Основные проблемы русского языка в книге
Заключение
Введение
Мир вокруг нас стремительно меняется, и язык меняется вместе с ним. Кто из нас не использует новые слова, и кто в то же время не морщится, замечая их в речи собеседника? Заимствования, жаргонизмы, брань – без чего уже не обойтись – бесят но и, главное, дают повод дляпостоянного брюзжания. Кто не любит порассуждать о порче языка, а после сытного обеда даже и о гибели? Профессор Кронгауз, претерпев простительное в наше время раздвоение личности и попеременно занимая позицию то раздраженного обывателя, то хладнокровного лингвиста, энергично вступает в разговор.
В целом же следует отметить, что М.А. Кронгауз окончил филологический факультет Московскогогосударственного университета. В 1984—1989 годах работал научным редактором в издательстве «Советская энциклопедия». Профессор, доктор филологических наук, заведующий кафедрой русского языка, директор Института лингвистики Российского государственного гуманитарного университета. Читает курсы лекций “Семантика”, “Лексикография”, спецкурс “Прагматика”.
Свою книгу «Русский язык на грани нервного срыва 3D» М. А. Кронгаузпосвящает состоянию русского языка сегодня, его изменениям и анализу языковой ситуации в целом. В его книге перед читателем собраны те лексические единицы, которые стали представителями речевой моды в настоящее время.
Первое издание книги Максима Анисимовича Кронгауза «Русский язык на грани нервного срыва» вышло в конце 2007-го года и впоследствии выдержало два переиздания. Автор книги отмечает, что ему былонеимоверно сложно писать эту книгу, хотя за состоянием языка он наблюдает уже более десяти лет. Поэтому исследователь не снабжает книгу примерами, а именно пишет книгу на них.
1. Особенности структуры книги
Эта книга — одна из наиболее любопытных примеров, когда, несмотря на то, что полностью отнести её к жанру современной художественной литературы нельзя, она отвечает всем критериямсовременности литературного произведения:
– Она написана современным русским языком, и чтение этой книги не представляется «лексическим барьером», то есть доступно любому читателю.
– Книга написана о современном состоянии русского языка, что отражает её актуальность на сегодняшний день.
– Книга основана на наблюдениях за событиями, которые имеют место в современном мире.
В этой книге М. А. Кронгауз рассказываетистории, которые происходили с ним или с его знакомыми-друзьями. Это добавляет книге сюжетности.
Книга рассказывает о изменениях, которые наш пластичный язык претерпел за последние десятилетия. Язык в книге, как зеркало отражает нашу бурно изменчивую жизнь. Кронгауз делает попытку посмотреть на язык как профессионал, и одновременно, как простой пользователь. Как профессионал, он заявляет, что русский языксам разберется со всеми этими изменениями, но как обыватель он рассказывает о вещах, которые его раздражают, и которые меняют его отношение к людям, произносящим некоторые слова и обороты.
Основной особенностью является деление книги на главы, в которых есть статьи, которые распределены в соответствии с проблемами современного русского языка. Например, статья «О чём говорят паразиты» посвященапроблеме активности слов-паразитов в нашей устной и письменной речи.
В статье «Две стороны каталожной карточки», наоборот, представлены проблемы не модных сегодня слов-паразитов, а слов, ушедших из нашей речи под влиянием заимствований. А о заимствованиях как о чуть ли не самом главном способе пополнения языка М. А. Кронгауз говорит далеко не в одной статье книги. Например, в статье «Случаи из жизни» онговорит о том, что «К заимствованиям быстро привыкаешь, и уже сейчас трудно представить себе русский язык без слова компьютер или даже без слова пиар».
В самом начале книги, в статье «Я, в принципе, не против… » Кронгауз пишет: «Думаю, что почти у каждого, кто обращает внимание на язык, найдутся претензии к сегодняшнему его состоянию, может быть,…
Я хочу жить в элитной квартире со стильной мебелью, носить эксклюзивные часы и актуальную прическу, читать реальную рекламу и смотреть исключительно культовые фильмы. Вот тогда я буду правильным пацаном, тьфу на вас… продвинутым менеджером. Этим длинным высказыванием я пытаюсь перейти к гламурной волне. Гламурные слова, конечно, не такая компактная область, как слова бандитские.
Трудно провести четкую границу между, скажем, гламурным и молодежным жаргонами. Они постоянно перетекают друг в друга. Слово тусовка изначально появилось в молодежном жаргоне, потом стало гламурным и, по существу, общеупотребительным. А слово зажигать в значении «развлекаться», кажется, сначала появилось в глянцевых и прочих журналах, и только потом вошло в молодежный обиход. Впрочем, за последнее не ручаюсь. Да и приход гламурных слов растянулся надолго и, на самом деле, до сих пор продолжается.
Само слово гламур пришло к нам из английского языка – glamour – и успешно конкурирует со словом глянец, потихоньку вытесняя его из языка (по крайней мере в одном значении). Глянец было заимствовано раньше из немецкого языка, в котором соответствующее слово Glanz значило просто «блеск». Глянцевыми стали называть журналы с блестящей обложкой, а уж затем значение расширилось, и речь пошла о принадлежности к определенной массовой культуре, пропагандируемой «глянцевыми журналами», то есть журналами с той самой блестящей обложкой, но, главное, – журналами совершенно определенного содержания: о моде, о новом стиле жизни. Слово гламурный описывает вроде бы ту же самую журнальную культуру, но в большей степени раскрывает ее суть, ведь в английском оно изначально связано с чарами и волшебством (таково его первое и исходное значение). Возможно, поэтому оно сочетается с большим кругом слов. Скажем, журналы можно называть и глянцевыми, и гламурными, а вот глянцевые женщины мне что-то не попадались. Гламурные же иногда встречаются, причем не только на страницах журналов, но и в жизни.
В гламурных текстах совершенно особую роль играют оценочные слова, прежде всего прилагательные и наречия. Причем если в речи в целом, и этот факт лингвисты заметили уже давным-давно, гораздо больше слов с отрицательным значением вообще и с отрицательной оценкой в частности, то здесь используется исключительно положительная оценка. Без позитивного настроя, конечно, и в обычной речи не обойдешься, но в рекламно-гламурно-глянцевом языке эти слова просто самые главные. Понятно, что в этом дивном, волшебном мире все не просто хорошо, все очень хорошо, а язык немножко смахивает на крикливого торговца, который все нахваливает свой товар.
Что же это за язык? Полистайте глянцевые журналы, послушайте болтовню светской тусовки или щебет милейших корпоративных девушек в кафе, взгляните на рекламные тексты или просто на вывески, от которых лингвисту так трудно оторваться, – и вы поймете, о чем я. Кого-то этот язык раздражает, кого-то смешит, а кто-то без него уже не может, наконец, просто иначе не умеет.
Пожалуй, одним их самых ярких примеров модной оценки стали слова элитный и эксклюзивный. Еще лет пятнадцать назад слово элитный сочеталось с сортами пшеницы или щенками, ну, на худой конец, с войсками, и подразумевало отбор, селекцию лучших образцов. Затем оно стало понемногу вытеснять из языка слово элитарный («предназначенный для элиты»), и возникли элитное жилье и элитные клубы. А затем началось форменное безобразие. Появилось даже элитное белье и элитные кресла! Ну не бывает особого белья и особых кресел для какой бы то ни было элиты, политической ли, интеллектуальной ли! Есть просто очень дорогое белье, ну и ладно, соглашусь, качественное. Этот смысловой переход, впрочем, очень понятен и легко объясним. Элита у нас все больше понимается в экономическом смысле, исходя из принципа «Если ты такой умный, что же ты такой бедный?». Иначе говоря, элита все чаще означает просто «богатые люди». Тем самым элитные вещи – это вещи, предназначенные для богатых, а значит – дорогие. И все-таки разница между старым нормативным значением («полученный в результате селекции») и новым употреблением настолько велика, что порой вызывает улыбку.
Недавно на Садовом кольце я обратил внимание на вывеску – «Элитные американские холодильники». Если вы улыбнулись, значит, не все еще потеряно. Если нет, просто отложите книгу в сторону, мы вряд ли поймем друг друга. Кстати, рядом, на другой стороне Кольца, находятся менее смешные, но все-таки неуклюжие «Элитные вина», а стоит свернуть в переулки, ивы неизбежно наткнетесь на «Элитные двери» или «Элитные окна».
Таким образом, сейчас происходит – и, на самом деле, уже произошла – девальвация смысла этого слова, осталась только положительная оценка: дорогой и, следовательно, качественный. Впрочем, язык не стоит на месте. Недавно я получил в электронной рассылке среди прочего спама предложение: «Элитные семинары по умеренным ценам». Вот и дороговизна улетучилась. Спрашивается, что же осталось в значении этого слова?
У слова элитный есть брат-близнец – прилагательное эксклюзивный. То есть вначале они довольно сильно различались. Эксклюзивный подразумевало предназначенность для одного единственного субъекта, например, эксклюзивным можно назвать интервью, данное лишь одной газете, а эксклюзивные права предоставляются лишь одной компании.
Но вот все чаще в текстах попадаются странные сочетания: эксклюзивные видеокассеты, выпущенные огромным тиражом (зато с очень редкими кадрами), или, например, эксклюзивные часы, изготовленные в количестве 11111 штук с автографом самого Михаэля Шумахера. Короче говоря, эксклюзивный, опустошаясь семантически, приближается к новому значению элитного: редкий, дорогой и качественный. Но вот и редкость исчезает, когда я читаю растяжку над рыночным прилавком: «Эксклюзивная баранина». Казалось, что после эксклюзивной баранины это слово уже ничем не сможет меня удивить. Но нет! Как-то я включаю телевизор и наблюдаю двух милых дам (ведущую передачи и ее гостью – певицу[9]), которые разговаривают примерно так (точно записать не успел). Ведущая: «Ну, вы ведь эксклюзивная женщина!» Певица нервно хихикает. Ведущая: «Нет, нет, я в хорошем смысле». Мой – по-видимому, извращенный и, очевидно, мужской – ум еще готов понять, что такое эксклюзивная женщина в слегка неприличном смысле, но что такое «эксклюзивная женщина в хорошем смысле», он понимать отказывается. Найдется ли кто-нибудь, кто сумеет это объяснить?
Эксклюзивный и элитный фактически становятся синонимами и могут просто усиливать друг друга, как, например, в рекламе «Кожаных изделий эксклюзивных и элитных производителей». Еще пятнадцать лет назад элитным производителем мог бы называться только какой-нибудь бычок или жеребец, а вот поди ж ты, как движется прогресс, и сейчас речь идет об изготовителях дорогих изделий.
У оценочного слова в рекламном языке недолгая жизнь. Вначале его отыскивают либо в родном русском языке, либо в чужом, то есть заимствуют, причем положительной оценке в его значении, как правило, сопутствует еще какой-то интересный и нетривиальный смысл. Потом слово вбрасывают в тексты, и, если повезет, оно сразу становится модным, начинает использоваться в невообразимых контекстах, а смысл его потихоньку стирается, и остается только восторженная оценка. Наконец, оно всем надоедает, его перестают воспринимать всерьез и выбрасывают, как старую тряпку, чтобы восхищаться каким-нибудь новым словечком. Увы, sic transit gloria mundi, и слов это тоже касается.
В начале перестройки необычайную силу приобрели прилагательные культовый и знаковый. Все реже используется похожая по смыслу на элитный иностранная аббревиатура VIP (Very Important Person): VIP-услуги и прочее. А ведь и с ней доходило до комического: нет-нет да и встречались VIP-персоны, то есть, если перевести английскую часть, «очень важные персоны»-персоны.
Надо сказать, что и элитный, и эксклюзивный тоже миновали пик моды, и хотя встречаются еще повсеместно, судьба их незавидна. В самом начале они как бы тянули потенциального покупателя за собой. За ними обоими стояла идеология избранности. Элитный говорил: «Купишь вещь – войдешь в элиту!», а эксклюзивный: «Купишь вещь – будешь ее единственным обладателем, ни у кого такой нет!» Потом – идеология богатства, и они уже на один голос кричали: «Купи дорогую вещь! Дорогая значит хорошая!»
А теперь все чаще они используются в рекламе не очень дорогих и не очень качественных товаров и все слабее воздействуют на потенциальных покупателей. Это похоже на то, как если бы в рекламе все время вставляли словосочетание «очень хороший». Кто же на это клюнет?
Даже крупные строительные компании отказываются от слов элитное жилье, элитные квартиры и т. д. На смену им пришло жилье бизнес-класса, люкс или премиум. Впрочем, на улицах Москвы уже появилась реклама чикен премиум, то есть, говоря другими словами, «элитно-эксклюзивных цыплят». А это означает очередное снижение оценки, так что, боюсь, и премиум долго не продержится.
В моду входят другие слова, например пафосный или даже готичный. Среди оценочных прилагательных есть и более хитрые, и более непотопляемые, которые непосредственно связаны с идеологией потребления. И о них тоже стоит поговорить.
Заметки просвещенного обывателя
…ошибки
одного поколения становятся признанным
стилем и грамматикой для следующих.
И.
Б. Зингер
Слаб
современный язык для выражения всей
грациозности ваших мыслей.
А.
Н. Островский
Надоело быть лингвистом
Я
никак не мог понять, почему эта книга
дается мне с таким трудом. Казалось,
более десяти лет я регулярно пишу о
современном состоянии русского языка,
выступая, как бы это помягче сказать, с
позиции просвещенного лингвиста.[1]
В
этот же раз откровенно ничего не
получалось, пока, наконец, я не понял,
что просто не хочу писать, потому что
не хочу снова вставать в позицию
просвещенного лингвиста и объяснять,
что русскому языку особые беды не грозят.
Не потому, что эта позиция неправильная.
Она правильная, но она не учитывает меня
же самого как конкретного человека, для
которого русский язык родной. А у этого
конкретного человека имеются свои вкусы
и свои предпочтения, а также, безусловно,
свои болевые точки. Отношение к родному
языку не может быть только профессиональным,
просто потому, что язык это часть нас
всех, и то, что происходит в нем и с ним,
задевает нас лично, меня, по крайней
мере.[2]
Чтобы
наглядно объяснить разницу между
позициями лингвиста и обычного носителя
языка, достаточно привести один небольшой
пример. Как лингвист я с большим интересом
отношусь к русскому мату, считаю его
интересным культурным явлением, которое
нужно изучать и описывать. Кроме того,
я уверен, что искоренить русский мат
невозможно ни мягкими просветительскими
мерами (то есть внедрением культуры в
массы), ни жесткими законодательными.
А вот как человек я почему-то очень не
люблю, когда рядом ругаются матом. Я
готов даже признать, что реакция эта,
возможно, не самая типичная, но уж как
есть. Таким образом, как просвещенный
лингвист я мат не то чтобы поддерживаю,
но отношусь к нему с интересом, пусть
исследовательским, и с определенным
почтением как к яркому языковому и
культурному явлению, а вот как, чего уж
там говорить, обыватель мат не люблю и,
грубо говоря, не уважаю. Вот такая
получается диалектика.
Следует
сразу сказать, что, называя себя
обывателем, я не имею в виду ничего
дурного. Я называю себя так просто
потому, что защищаю свои личные взгляды,
вкусы, привычки и интересы. При этом у
меня, безусловно, есть два положительных
свойства, которыми, к сожалению, не
всякий обыватель обладает. Во-первых,
я не агрессивен (я – не воинствующий
обыватель), что в данном конкретном
случае означает следующее: я не стремлюсь
запретить все, что мне не нравится, я
просто хочу иметь возможность выражать
свое отношение, в том числе и отрицательное,
не имея в виду никаких дальнейших
репрессий или даже просто законов.
Во-вторых, я – образованный обыватель,
или, если еще снизить пафос, грамотный,
то есть владею литературным языком, его
нормами и уважаю их. А если, наоборот,
пафосу добавить, то получится, что я
своего рода просвещенный обыватель.
Вообще,
как любой обыватель, я больше всего ценю
спокойствие и постоянство. А резких и
быстрых изменений, наоборот, боюсь и не
люблю. Но так уж выпало мне – жить в
эпоху больших изменений. Прежде всего,
конечно, меняется окружающий мир, но
брюзжать по этому поводу как-то неприлично
(тем более что есть и приятные изменения),
а кроме того, все-таки темой книги
является язык. Может ли язык оставаться
неизменным, когда вокруг меняется все:
общество, психология, техника, политика?