Сочинение на тему самое святое что есть у бога на земле это право
3 варианта
< << ??? >>>
В настоящее время прочно вошли в обиход, и на научном и на публицистическом уровнях, такие формулы, относящиеся к современному развитому гражданскому обществу, как “верховенство права” или “правление права”. Формулы, в которых и содержится лестная для приверженцев права оценка этого института.
И все же наиболее яркое и точное, на мой взгляд, определение ценности права выражено в кантовском положении о том, что право человека является самым святым из всего того, что есть у Бога на земле.
Вовсе не случайно в сочинениях Канта, затрагивающих вопросы права, неизменно присутствует слово “святое”. Оно уже прозвучало в лекциях 1780-1782 гг., прочитанных в Кенигсбергском университете. “Наш долг, – говорил Кант, – состоит в том, чтобы глубоко уважать право других и как святыню чтить его”1. В последующих своих работах философ в ряде случаев использует указанное определение также в отношении субъективных прав – прав отдельных личностей, общностей и даже всего человечества (Кант утверждает, например, что отказ от просвещения “тем более для последующих поколений, означает нарушение и попрание священных прав человечества”). Вместе с тем такую возвышенную характеристику Кант со временем все более распространяет на всю правовую материю, на объективное право.
Это относится и к обобщающему положению о том, что “право человека должно считаться священным”2. А главное – к тому приведенному выше положению, которое представляет собой оценку наиболее высокого смыслового значения, – к положению о праве как самом святом из того, что есть у Бога на земле3.
2. Почему “у Бога” и почему “самое святое”?
Сначала два замечания предварительного порядка.
П е р в о е. Кант с его отношениям к религиозным догматам (например, к догматам о “рае”, к обыкновениям “падать ниц” при совершении религиозных ритуалов1) не придает приведенным выражениям и словесным символам ортодоксально-религиозный смысл. Более того, на мой взгляд, связывая с правом внутренний духовный трансцендентальный мир человека, характеризуемый сообразно принятой лексике через категории “бессмертное”, “Бог”, Кант таким путем снимал с последних из указанных категорий налет ортодоксально-религиозных представлений. Как уже отмечалось в современной философской литературе, тема Бога появилась у позднего Канта как “тема согласованности множества частных и разнообразных, разнородных законов; согласованности, которая может быть приписана лишь воспроизводству некоторой производящей основы всех этих законов”2. В таких позиций, возможно, есть основания утверждать и о том, что ссылка на Бога при характеристике ценности права позволяет придать человеку как разумному существу и праву человека значения своего рода “представителя” или носителя ценностей “производящей основы” духовного мира людей в области внешних, практических отношений.
И – второе предварительное замечание. Весьма примечательно , что в приведенном выше положений Кант столь возвышенно оценивает право в сопоставлении со “священностью” власти, правителя. Он утверждает, что есть известный резон в суждениях, в соответствии с которыми “правитель – наместник Бога”. Почему? Да потому, что такого рода, казалось бы, славословные суждения должны вызывать “в его душе смирение”, так как – внимание! – вообще-то он, правитель, ” взял на себя миссию слишком тяжелую для одного человека, а именно взялся блюсти право людей (самое святое, что есть у Бога на земле) и ему постоянно следует опасаться чем-либо задеть эту зеницу господа”1.
В какой-то мере такое терминологическое обозначение ценности права, отражая особенности общепринятой лексики конца ХУШ в., имеет в кантовских суждениях сугубо светское, мирское значение. Оно в под этим углом зрения призвано выразить отношение к праву – стать определяющей категорией, ключевым звеном правосознания людей в гражданском обществе. Ведь по сложившемуся с конца позднего средневековья (и до наших дней) словоупотреблению нет другого словесного символа, другого терминологического обозначения, кроме слова “святое”, которое бы выражало высшее, самое высокое отношение к тому или иному предмету. Отношение – предельно уважительное, почтительное, не допускающее никаких исключений. (Показательно, что в России даже в первые годы после октябрьского переворота, когда открыто провозглашался и проводился в жизнь откровенно атеистический режим диктатуры пролетариата, Ленин говорил о том, что нужно “свято” соблюдать законы и предписания “советской власти”).
Главное же, что предопределило столь возвышенное отношение Канта к праву, – это сама суть философских воззрений Канта, его философских идей о праве. Идей, посвященных не только праву как звену “замысла” природы, в частности, тому, что относится к глубинным, природным корням права, той “путеводной нити природы”, которая “таинственным образом связана с мудростью”2. Решающее значение и в данном отношении имеют философские представления Канта о внутреннем духовном мире человека, находящегося “по ту сторону” представлений о природе, когда – кстати будет замечено – он в связи с характеристикой прирожденных, необходимо принадлежащих человеку и неотчуждаемых прав Кант говорит о том, что здесь человек выступает “гражданином сверхчувственного мира”3. Именно в таком ключе Кант пишет о том, что “человечество в нашем лице должно быть для нас самым святым, так как человек есть субъект морального закона, стало быть, субъект того, что само по себе свято”1.
А теперь в краткой, наиболее сжатой характеристике суть проблемы – ответ на поставленные вопросы, относящиеся к кантовскому положению, – почему “у Бога” и почему “самое святое”?
Потому, отвечу в предельной кратком виде, что человек, суверенная личность – существа, наделенного разумом, – это самое великое, самое “божественное” на земле, выражение или воплощение на земле самого “Бога” (хотя у человека немало и того, что имеет и “бесовской”, темный характер – из мира зла и дурного). Такое божественное, по нашим конфессионным доминантам – христианское понимание личности как раз надо полагать, и было обосновано Н.А. Бердяевым1 – одним из крупных философских умов последнего столетия. И вот само-то положение человека разумного существа, человека как личности может быть “дано” – закреплено и охраняемо – только правом, правом человека.
И тут в обоснование приведенного положения представляется важным обратиться к одной из определяющих особенностей права человека, вытекающей из идей другого мыслителя, взятых за основу в этой книге, И.А. Покровского. Именно потому, что человеческие права, лежащие в основе права современного гражданского общества, раскрываются как право на индивидуальность каждой человеческой личности, то надо отдавать отчет в том, что “на земле” нет иных социальных институтов и средств – кроме объективного права – которые были бы способы реализовать, претворить на деле эту наиболее высокую гуманитарную цель сообщества разумных и потому свободных существ – людей, – цель, состоящую в возвышении личности, реализации ее индивидуальности. А это и предполагает, что именно право как объективированное бытие разума – именно под только указанным углом зрения – приобретает качество основного звена решения жизненных проблем людей. И оно в данном отношении не может не быть самым святым из того, что есть у Бога на земле.
3. Трансцендентная сторона вопроса
При рассмотрении права как самого святого, что есть у Бога на земле есть и такая сторона вопроса, которая требует дополнительных характеристик. Это – понимание ценности права с точки категорий, находящихся “по ту сторону” представлений о природе, выраженных в духовном мире человека, – трансцендентальных идей чистого разума: свободы, бессмертия, Бога. То есть того внутреннего духовного мира человека, в которой господствуют идеалы и высшие начала морали, начала добра и совести, светлые начала разума, формируется нравственная личность и “в своей трансцендентальности, человек выступает как разумное, разумно действующее, нравственное, свободное существо”2
При всей (к счастью, оправданной) сложности такого подхода к действительности, трудностях его восприятия традиционным мышлением, надо отдавать ясный отчет в том, что без учета глубоких духовных основ нашей жизни, находящихся “по ту сторону” представлений о природе, идеи свободы личности, ее прирожденных неотъемлемых прав, личной ответственности и личной вине лишается каких-либо оснований. И значит – отпадает возможность самой постановки вопроса как объективированном бытии разума и тем более – о праве человека – праве в высоком духовном человеческом значении, способной возвысится над властью, стать целью и под углом зрения высоких духовных, нравственных начал.
Именно здесь проявляется и значимость высоких моральных начал и ценностей для реализации жизненных целей. Недаром еще в лекциях 1780-1782 гг. Кант сказал: “Конечное назначение человеческого рода состоит в наивысшем моральном совершенстве, которое достигается при помощи свободы человека, благодаря чему человек приобретает способность к высшему счастью”3.
Вместе с тем здесь, наряду с допустимой, думается, гипотезой о возможно, трансцендентных, сверхчувственных корнях самого феномена права, требуется известный разворот аргументации, перевод ее в иную плоскость, к учету того факта, что позитивное право охватывает внешние практические отношения, область прозаических, грубых, эгоистических интересов и страстей. Но эти фактические, суровые и жесткие, особенности сферы внешних, практических отношений людей, не только не устраняют, но как раз предопределяют то обстоятельство, что именно право является – как это ни парадоксально – образованием, наиболее близким к духовному миру человека, адекватным, совместимым с ним.
Ибо именно право в земной, прозаической жизни призвано быть носителем чистого разума, выступать в качестве права человека. И поэтому именно право должно быть (при реализации заложенных в нем потенций) не только прочной и твердой опорой для активности, творчества, самостоятельной деятельности людей на “земле”, в сфере внешних отношений, но и “сделать” человека центром людского сообщества – личностью, и в этой связи о п о р о й (именно – опорой, не более, но и не менее того) для утверждения в во взаимоотношениях между людьми высоких духовных, моральных начал, идеалов, ценностей.
В сфере внешних, практических отношений иной, сравнимой по социальной силе, энергетике и органике, опоры для утверждения и реализации духовных, моральных ценностей человека среди социальных образований не существует. Именно отсюда раскрывается его, права, уникальное значение, состоящее в том, что при помощи права оказывается возможным распространять высокие проявления разума, трансцендентальные ценности – духовные моральные начала, идеалы на область внешних, практических отношений. То есть – создавать условия, быть стартовым пунктом, опорой для того, чтобы “возвращать” их людям в сфере отношений, наполненных антагонизмами, конфликтами, страстями, суровыми и трудными буднями. При этом – возвращать эти человеческие ценности не в виде одного лишь “милосердия”, “блаженной любви”, “сострадания”, других категорий патерналистского сознания и традиционных порядков, а в виде свободы человека, выраженной в субъективных правах и охраняемой законом.
При этом следует учесть обстоятельство, на которое обратил внимание М.Мамардашвили.”Декарт и Кант (а также некоторые философы ХХ века, например Шпенглер), – говорит он, – понимали идеальное, идеал не как нечто существующее в оценочном отношении человека, а как реальное явление, событие “.И отсюда – “проблема ценностей у Канта – это не проблема веры человека в идеалы, высшие ценности. Речь у него идет о другом – об участии человека с его усилием в реальной жизни, отличной от нашей, в реальной жизни некоторых онтологических абстракций порядка или так называемых высших, или совершенных объектов”1
И здесь вновь следует сказать о “перекличке” идей Канта и И.А. Покровского. Приведу в этой связи, ранее уже упомянутую, такую мысль русского правоведа: “Борьбе личности за свои права является . . . борьбой за свободное целеполагание, за нравственную свободу. Человек хочет свободно искать Бога и его правды, ибо только свободно признанный Бог есть Бог; принудительно навязанный может только идол”2. Одна лишь авторская корректива к сказанному – человек как существо разумное и моральное и есть выражение Бога на земле (или “носителя”, или “представителя” Его сущности – дело не в словах, а самой сути того великого и человеческого, о которой идет речь).
4. Право в его соотношении с моралью. Категория “правовой долг”
Путь понимания в общественном мнении и в науке взаимоотношений между правом и моралью оказался в представлениях людей довольно сложным, порой – причудливым с переносом центра тяжести то на одну, то на другую категорию и даже с действительными или кажущимися “поворотами назад”.
С давних пор в общественном и индивидуальном сознании людей утвердилось представление о приоритете морали над правовыми критериями поведения . Идеалы добра, взаимопомощи, а также моральные ценности и нормы (равного общественного бремени, родительской любви, уважения к старшим и др.) почитались как нечто более высокое и значимое, чем формальные установления закона, судебные решения, легистские рассуждения и требования неукоснительного соблюдения “буквы”. Довольно часто право под таким углом зрения рассматривалось и нередко рассматривается сейчас в качестве всего лишь известного “минимума морали”.
Подобные представления обрели глубокие корни в России. Определяющую роль здесь сыграли не только устойчивость общинного сознания и общинного, соборного образа жизни, но и постулаты той ветви восточно христианской культуры, которая в византийском обличье утвердилась на российской земле в виде православия. Особенно – позднего православия, слившегося с идеологией имперской державности. И хотя в самом наименовании этой культуры, казалось бы, присутствует “право” (“православие”), такого рода “право” понималось и в немалой степени понимается ныне в качестве приоритета и абсолютной значимости религиозных канонов, церковных законоположений, а в житейских делах – приоритета совести и веры.
Время глобального сдвига в истории человечества – время перехода от традиционных к либеральным цивилизациям – потребовало переосмысления утвердившихся представлений о соотношении права и морали, такого переосмысления, которое отвечало бы объективно назревшим и объективно происходящим процессам возвышения права в жизни общества, в жизни людей.
И здесь, как и по ряду других проблем, родоначальником правовой концепции, отвечающей требованиям либеральных цивилизации, стал Кант с его науковедческой ориентацией, направленной на придание учению о праве самостоятельного, “суверенного” статуса, на “высвобождение” идей о праве из-под эгиды господствующей в то время философской традиции, из общих этических воззрений.
Выражением такого поворота в научных воззрениях на соотношение права и морали стала идея строгого права, представляющая собой одну из сторон другой, более общей методологической категории, ранее уже освещенной, – чистого права.
Кант, характеризуя взаимосвязь права и принуждения, пишет: “Как вообще право имеет своим объектом внешнюю сторону поступков, так и строгое право, т.е. такое, к которому не примешивается ничего этического, не требует никаких определяющих оснований, кроме внешних; тогда оно чисто и не смешано ни с какими нравственными представлениями”1.
“Очищение” права от всего, что к нему примешивается, – и со стороны фактических отношений, и со стороны этики, нравственных представлений – позволяет увидеть право в его собственной плоти, со всеми его собственными особенностями. И именно потому понятие строгого права стало одним из важных выводов, характеризующих итог развития идей Канта по данному кругу проблем, – формирование высокозначимого самостоятельного учения о праве, и отсюда выступает в качестве смыслового центра его правовой концепции, предопределяющего с философской стороны все другие его черты. Оно же, понятие строгого права, является исходным пунктом для понимания ряда новых сторон соотношения права и морали.
Одна из таких сторон – парадоксальные грани соотношения права и морали .В общественной мысли последних десятилетий такое направление в развитии науки, исходным пунктом которого стало представление о строгом праве, нашло выражение в ряде идей, обосновываемых в философской и юридической литературе. В том числе – о том, что мораль и право занимают самостоятельное и равновеликое положение в составе социальных механизмов, опосредствующих общественные отношения И более того, – о том, что правовые начала играют в ряде случаев передовую роль, нередко в большей степени соответствуют требованиям общественного прогресса1.
В рассматриваемом контексте в философской литературе был выдвинут перспективный в научном отношении взгляд о взаимодополнительности права и морали (примечательно при этом, что истоки философского обоснования такого взгляда и были найдены именно у Канта)2.
Надо полагать, однако, что в нашей науке глубина подхода Канта к проблеме соотношения права и морали, построенного на выделении строгого права, еще не получила должной оценки. Этот подход позволяет не только вывести право (в регулятивной плоскости) на один уровень с моралью, но и – и это главное! – придать морали такое качество, которое на первый взгляд снова возвышает мораль над правом и даже будто бы возвращает нас “назад”, но которое, в действительности, – и притом как это ни парадоксально именно через моральные идеалы и ценности – качественно возвышает право, сообщает ему значение священной категории – цели в жизни человеческого сообщества – самого святого из того, что есть у Бога на земле.
Здесь нужно учесть, что функции морали как регулятора (как и функции права-регулятора) ограничены ее регулятивным назначением. Для морали они сводятся к функциям критерия, на основе которого определяется оценка событий и поступков под углом зрения таких категорий, как – правильно-неправильно, правда – неправда, хорошее – плохое, доброе – недоброе.
Но мораль – не только регулятор; он одновременно выступает в качестве идеалов и ценностей. А это уже не только категории высокого, трансцендентного духовного мира, законы его духовной свободы, но и в этой связи – принципы, призванные придавать надлежащий духовный ранг, духовный статус тем или иным явлениям в области внешних отношений, внешней свободы, и прежде всего – придавать им качество “священного” явления. Отсюда и следует, что “священность” права во многом раскрывается через мораль – мораль, которая утверждается в гражданском обществе и через свои высшие идеалы, ценности возвышает право. Обратим внимание – не заменяет право, не становится более высоким и более значимым, чем право, критерием при оценке поведения людей, а напротив, действуя как духовный фактор, возвышает объективное право, придает ему не только регулятивную, но и самую высокую духовную значимость.
И такой эффект достигается, как мы увидим, не только путем настойчивых деклараций, использования соответствующих определений, эпитетов, но и путем выработки особых категорий, выражающих моральную оценку права.
Эта категория – правовой долг. Приведу сначала выдержку из сочинения Канта “К вечному миру”, а затем в ходе разбора суждений философа попытаюсь обосновать мысль о том, что именно через категорию “правовой долг” реализуется высшая моральная оценка права.
Вот что пишет Кант: “И любовь к человеку, и уважение к праву людей есть долг; первое, однако, только обусловленный, второе же напротив – безусловный, абсолютно повелевающий долг; и тот, кто захочет отдаться приятному чувству благосклонности, должен вначале полностью убедиться, что он не нарушил этого долга”. И вслед за тем: “Политика легко соглашается с моралью в первом смысле (с этикой), когда речь идет о том, чтобы подчинить право людей произволу их правителей, но с моралью во втором значении (как учением о праве), перед которой ей следовало бы преклонить колени, она находит целесообразным не входить в соглашение, предпочитая оспаривать всю ее реальность и всякий долг истолковывать лишь как благоволение”. И здесь, замечает Кант дает о себе знать “коварство боящейся света политики”1.
Необходимо сразу же заметить, что, по Канту, уважение к праву для людей не просто долг, а долг – безусловный, абсолютно повелевающий. Более того, Кант противопоставляет его долгу “любить человека” – одному из центральных постулатов христианской религии, рассматривает его в качестве лишь “обусловленного долга”, словом, возвышает долг людей в плоскости права (в другом месте он прямо называет его “правовым долгом”2) даже над важнейшим религиозным началом, относящимся к самой сути христианства.
Почему же именно правовой долг имеет, как полагает Кант, безусловный, абсолютно повелевающий характер? Тем более – в условиях, когда происходит разъединении морили и права3.
И вот здесь обретает глубокий смысл то обстоятельство, что конструирование понятия “правовой долг” оказывается возможным и оправданным только в гражданском обществе – том обществе, где в силу природы и логики его экономической, политической и духовной жизни право, раскрывая смысл либеральной цивилизации, становится целью общественной жизни. В том обществе, в котором право возвышается над властью (политикой), ставит в центр общественной жизни человека, его достоинство, высший статус и неотъемлемые права. И именно тогда в сфере морали право и реализуется в долге, имеющем безусловный, абсолютно повелевающий характер.
Выходит, мораль, выраженная в правовом долге, есть мораль гражданского общества – высшая мораль, мораль-максима.
Но долгие века в человеческом сообществе в условиях традиционных цивилизаций, в которых доминировали власть и ритуальные религии, господствующее положение имела адекватная им традиционная мораль, в которой первое место занимают власть (политика) и ритуальная религия, во многом поглощающие и право. И стало быть, мораль, открывающая путь к тому, чтобы – по словам Канта – подчинить право людей произволу их правителей, когда господствует с точки зрения современных представлений – “право власти”.
И когда Кант вполне справедливо говорит о том, что “политика должна преклонить колени перед правом человека”1, то пусть не пройдет мимо нашего внимания, что речь идет не вообще о праве, а именно о “праве человека”.
И не менее примечательно то обстоятельство, что это строгое, недвусмысленно определенное выражение в отношении политики (власти) – “преклонить колени” – Кант слово в слово применяет и в отношении морали, выраженной в правовом долге, в “учении о праве”2. Красноречива и такая деталь – с точки зрения Канта (и здесь вполне обоснованной, последовательной) политика, а значит – и власть “легко соглашается с моралью”, когда она освещает подчинение права людей произволу их правителей. А вот перед правом человека и моралью, выражающейся в правовом долге (моралью гражданского общества), власть, политика тушуются, робеют, понимая, что это – большая, могучая, по логики общества доминирующая сила – явление ей, власти, глубоко органически чуждое, претендующее на первенство. Потому-то в отношении “такой морали” (или “учением о праве”) политика не спешит “преклонять колени”, а переводит дело в иную плоскость – “находит целесообразным не входить в соглашение, предпочитая оспаривать всю ее реальность и всякий долг истолковывать как благоволение”3, когда, по Канту, и раскрывается коварство “боящейся света политики”.
В другом месте Кант, в уже приведенном ранее комментарии древнеримской формулы – “Fiat iustitia, periat mundus”, – обращает внимание на такую грань соотношения права и морали, связанную с правовым долгом. Он пишет, что политические максимы должны исходить ” . . .из чистого понятия правового долга (из долженствования, принцип которого дан a priori чистым разумом”1. Подчеркивая таким образом приоритет правовых категорий по отношению к политическим, он поясняет суть правового долга через моральное понятие “долженствование”, но – такое долженствование, основу которого образует принцип, данный a priori чистым разумом. То есть – принцип чистого права, высоких чистых правовых начал.
И теперь – такое соображение. Одной из трудных проблем жизни современного общества, начиная со времен Канта до наших дней, – это проблема взаимоотношения политики (власти) и морали, моральность политики.
Сам по себе “спор” морали и политики – бесперспективен: политика и мораль имеют свои основания общественной значимости, свои особые ниши бытия и могут каждая в “своей” сфере с немалым успехом отстаивать “свой приоритет”.
Но этот “спор” находит удовлетворительное решение, как только в него включается право, притом – именно право человека как цель общества. В таких условиях мораль, призванная придавать священный характер праву, занимает должное высокое место по отношению к власти, к политике. И тогда, по словам Канта, “истинная политика не может сделать шага, заранее не воздав должного морали” . И тогда в любых жизненных перипетиях “право человека должно считаться священным, каких бы жертв это ни стоило господствующей власти”2.
Достоин упоминания еще один штрих, характеризующий моральность власти, политики. И вновь толчок к размышлениям по данному вопросу дают идеи Канта о праве. Для Канта, как и многих других мыслителей эпохи Просвещения, были очевидными негативные стороны, коварство и тяготы власти. И вытекающая отсюда – необходимость умирения власти и даже – коль скоро речь идет о правителе как “наместнике Бога” – смирения в его душе.
И вот при обосновании такой необходимости, когда философом и была высказана мысль о праве как о “самом святом, что есть у Бога на земле”, Кант, как уже отмечалось, и говорит о наиболее тяжкой миссии для правителя, – блюсти право людей1.
Отсюда – предположение. Не в этой ли миссии – блюсти право людей, когда недопустимо даже “чем-либо задеть” со стороны правителя эту святыню – надо видеть высшее предназначение государственной власти в обществе? Если это предположение справедливо, то оно может служить еще одним подтверждением того высокого предназначения права, когда “природа неодолимо хочет, чтобы право получило в конце концов верховную власть”2.
И еще один знаменательный момент, выражающий жесткую позицию Канта в отношении людей, попирающих неотъемлемые права человека. По обоснованному утверждению Канта, нарушение прав человека – явление отвратительное. Такое нарушение, по его словам, “есть зло и им остается, в особенности, в преднамеренном взаимном нарушении самых священных человеческих прав”, “которое нельзя не ненавидеть”3.
Но какой должна быть реакция на подобное нарушение прав человека? В свою очередь причинить нарушителям зло? Нет, говорит Кант, признание нарушение прав человека явлением отвратительным “не означает причинять людям зло, это значит к а к м о ж н о м е н ь ш е и м е ть с н и м и д е л о “1 Да, именно так. Именно такой с философской, истинно человеческой, глубоко моральной стороны должна быть реакция на нарушителей священных прав человека. Как можно меньше иметь дело с нарушителями прав людей. И прежде всего, надо добавить, – с властью, которая по самому своему назначению призвана утверждать и охранять права людей как незыблемую святыню.
Итак, краткий итог изложенному: в области внешних отношений вровень с правом (правом человека) как самым святым, что есть у Бога не земле, “рядом” с ним должен быть поставлен правовой долг – долг безусловный, абсолютно повелевающий, выражающий высший моральный принцип отношения людей к праву в гражданском обществе.
5. Мораль – право – справедливость – равенство
Хотя право и мораль – самостоятельные, “суверенные” механизмы регуляции и формы духовности,. в нашем общественном сознании прочно утвердились представления, в соответствии с которыми есть такая сторона во взаимосвязи рассматриваемых явлений, где приоритет безусловно принадлежит морали. Это, по убеждению многих людей, – значение в области права основополагающей моральной категории – справедливости. Той справедливости, которая, характеризует начала “равновесности” в праве и соотносится с его определяющим качеством – бытием и действием права в качестве “равной меры”.
В этой связи нужно видеть, что распространенные в обществе представления о “равенстве”, возвеличиваемые в социалистических и коммунистических доктринах, потому, по-видимому, имеют непререкаемый авторитет непреложной аксиомы, что освящены ореолом достоинств права и морали и прежде всего – высоких моральных принципов, “моральной сути” принципа справедливости.
Между тем с учетом ранее изложенных положений, в том числе – о строгом праве в кантовском понимании этой категории, здесь требуется иной подход.
В действительности, коль скоро не “примешивать” к праву моральные представления , реальная и изначальная справедливость в нашей людской жизни – это справедливость в праве и через право, для которого начала “равновесности”, “равной меры” являются имманентными, органическими качествами2. В этом отношении право является единственным социальным институтом, способным “ввести” равенство. Впрочем главным образом – в виде равенства всех (каждого) перед законом и судом, а в социальном отношении – установления для всех права на существование, режима равных правовых возможностей1.
Более того, можно предположить, что моральные представления о равенстве и справедливости представляют собой – во всяком случае по своей основе – всего лишь идеологизированное, духовное выражение качества права как “равной меры”, равновесности, подкрепленное с совпавшей с этой реальностью мечтой-утопией о “всеобщем равенстве”. Понятно, такая постановка проблемы требует критической проверки, конкретизации. Но исходный пункт предлагаемого ею решения – первичность права как изначальной человеческой ценности в области внешних отношений – имеет, по моему убеждению, серьезные теоретические и историко-фактичские основания, о которых в последующем будут высказаны и некоторые другие соображения.
< << ??? >>>
Всего человеческого рода
Свободах человека
1 покровский и
Философское осмысление правовой реальности началось с разграничения права на естественное
Здесь – одна из решающих особенностей коммунистической философии права
Позитивисты:
Религия по сути иррациональна. Это сфера несознательного, сфера эмоций, чувств, переживаний, поведенческая система. Право – явление разума, рациональное. Религия внутренний регулятор, право – внешний. Гегель.(«Философия истории»). Религия рассматривается в контексте РЧП. Поясняет проблему РЧП следствием религии (христианства). Христианство зарождается в Древнем Риме в период развития РЧП. Более глубокая связь религии и правовой системы. Деление римского права на публичное и частное в основе имеет деление сфер жизни на абстрактное и всеобщее (privatum и imperium). Человек, хотя и субъект права (например, собственник), но лишь условно. РЧП в основе имеет индивида. Не регулирует личностный, а только имущественный аспект. Главная беда римлян в том, что с 1 стороны лишь собственник, а с другой – все частные лица находятся во власти деспота (по сути являются его собственностью). Произвол власти над человеком приобретает имущественно-правовой характер. Этот гнет и породил христианство. Христианство – продолжение правовой системы римлян. Римское право- несправедливость, которая компенсируется христианством (утешение), а христианство – религия свободы. Христианство решает проблемы РЧП, когда бесконечность христианства компенсирует ограниченность РЧП. Христианство – это явление рациональное, мир духа. По сути, когда мы говорим о проблеме человеческого греха – проблема рациональная, т.к. познающий субъект изначально рационален. Самосознание – проблема личности. В понятии Бога раскрывается понятие человека. Человек познает в себе Всеобщее. Всеобщее – снятие проблем римского права. ( С т.з. Архипова, данная конструкция незавершена. Не достает элемента синтеза. Если есть основания деления на imperium и dominium, то нет синтезированного элемента). Сравнительно – правовом аспект.В религиозно-правовых системах (мусульманская, индуизм) имеется как много достоинств, так и много недостатков. Огромный потенциал в том, что регуляторы совмещаются. Религия, право и мораль имеют общие нормы и увеличивают эффект воздействия.
Негативный момент – эти системы не автономизированы, внутренняя логика права не раскрылась. Это не правовая система, т.к. это логика религиозно-нравственных отношений. Право – это инструмент осуществления политических нравственных и религиозных целей. У этого инструмента нет сущности, это условные правовые системы. Проблема оснований права. Духовные основания права.
Христианство в своей основе заложило религиозные основания права. Не только христианство, но и буддизм, иудаизм. Христианство – религия свободы. Христианство подготовило идею свободы, субъекта права (идея индивидуальной ответственности за свои поступки), что является основанием для правовой коммуникации. Право как организованная система не может вобрать религию, мораль в качестве своих элементов, т.к. оно вживляет, переплавляет их в себя. По Н.Луману у права есть свой внутренний закон, система. Таким образом религия – организационный фундамент, на котором строятся принципы права.
ОГЛАВЛЕНИЕ
0. КАНТОВСКОЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПРАВА
0.0. Общепринятые формулы и оценка самого высокого смыслового значения
0.0. Почему «у Бога» и почему «самое святое»
0.0. Трансцендентная сторона вопроса
0.0. Право в его соотношении с моралью
0.0. Мораль – право – справедливость – равенство
0. ПРАВО И СВОБОДА
0.0. Понятие прав и свобод человека и гражданина
0.0. Основные права исвободы человека и их классификация
0. КАНТ И. О ГРАНИЦАХ ПРАВОВОГО РЕГУЛИРОВАНИЯ ПОВЕДЕНИЯ ЛЮДЕЙ
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
0. КАНТОВСКОЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПРАВА
0.0. Общепринятые формулы и оценка самого высокого смыслового значения
В настоящее время прочно вошли в обиход, и на научном и на публицистическом уровнях, такие формулы, относящиеся к современному развитому гражданскомуобществу, как «верховенство права» или «правление права». Формулы, в которых и содержится лестная для приверженцев права оценка этого института.
И все же наиболее яркое и точное, на мой взгляд, определение ценности права выражено в кантовском положении о том, что право человека является самым святым из всего того, что есть у Бога на земле.
Вовсе не случайно в сочинениях Канта,затрагивающих вопросы права, неизменно присутствует слово «святое». Оно уже прозвучало в лекциях 0000-0000 гг., прочитанных в Кенигсбергском университете. «Наш долг, – говорил Кант, – состоит в том, чтобы глубоко уважать право других и как святыню чтить его» . В последующих своих работах философ в ряде случаев использует указанное определение также в отношении субъективных прав – прав отдельных личностей, общностей идаже всего человечества (Кант утверждает, например, что отказ от просвещения «тем более для последующих поколений, означает нарушение и попрание священных прав человечества»). Вместе с тем такую возвышенную характеристику Кант со временем все более распространяет на всю правовую материю, на объективное право.
Это относится и к обобщающему положению о том, что «право человека должно считатьсясвященным» . А главное – к тому приведенному выше положению, которое представляет собой оценку наиболее высокого смыслового значения, – к положению о праве как самом святом из того, что есть у Бога на земле .
0.0. Почему «у Бога» и почему «самое святое»
Сначала два замечания предварительного порядка.
Первое. Кант с его отношениям к религиозным догматам (например, к догматам о «рае», кобыкновениям «падать ниц» при совершении религиозных ритуалов ) не придает приведенным выражениям и словесным символам ортодоксально-религиозный смысл. Более того, связывая с правом внутренний духовный трансцендентальный мир человека, характеризуемый сообразно принятой лексике через категории «бессмертное», «Бог», Кант таким путем снимал с последних из указанных категорий налетортодоксально-религиозных представлений. Как уже отмечалось в современной философской литературе, тема Бога появилась у позднего Канта как «тема согласованности множества частных и разнообразных, разнородных законов; согласованности, которая может быть приписана лишь воспроизводству некоторой производящей основы всех этих законов» . В таких позиций, возможно, есть основания утверждать и о том, что ссылка на Бога при характеристикеценности права позволяет придать человеку как разумному существу и праву человека значения своего рода «представителя» или носителя ценностей «производящей основы» духовного мира людей в области внешних, практических отношений.
И – второе предварительное замечание. Весьма примечательно, что в приведенном выше положений Кант столь возвышенно оценивает право в сопоставлении со «священностью»власти, правителя. Он утверждает, что есть известный резон в суждениях, в соответствии с которыми «правитель – наместник Бога». Почему? Да потому, что такого рода, казалось бы, славословные суждения должны вызывать “в его душе смирение”, так как – внимание! – вообще-то он, правитель, “взял на себя миссию слишком тяжелую для одного человека, а именно…
< << ??? >>>
В настоящее время прочно вошли в обиход, и на научном и на публицистическом уровнях, такие формулы, относящиеся к современному развитому гражданскому обществу, как “верховенство права” или “правление права”. Формулы, в которых и содержится лестная для приверженцев права оценка этого института.
И все же наиболее яркое и точное, на мой взгляд, определение ценности права выражено в кантовском положении о том, что право человека является самым святым из всего того, что есть у Бога на земле.
Вовсе не случайно в сочинениях Канта, затрагивающих вопросы права, неизменно присутствует слово “святое”. Оно уже прозвучало в лекциях 1780-1782 гг., прочитанных в Кенигсбергском университете. “Наш долг, – говорил Кант, – состоит в том, чтобы глубоко уважать право других и как святыню чтить его”1. В последующих своих работах философ в ряде случаев использует указанное определение также в отношении субъективных прав – прав отдельных личностей, общностей и даже всего человечества (Кант утверждает, например, что отказ от просвещения “тем более для последующих поколений, означает нарушение и попрание священных прав человечества”). Вместе с тем такую возвышенную характеристику Кант со временем все более распространяет на всю правовую материю, на объективное право.
Это относится и к обобщающему положению о том, что “право человека должно считаться священным”2. А главное – к тому приведенному выше положению, которое представляет собой оценку наиболее высокого смыслового значения, – к положению о праве как самом святом из того, что есть у Бога на земле3.
2. Почему “у Бога” и почему “самое святое”?
Сначала два замечания предварительного порядка.
П е р в о е. Кант с его отношениям к религиозным догматам (например, к догматам о “рае”, к обыкновениям “падать ниц” при совершении религиозных ритуалов1) не придает приведенным выражениям и словесным символам ортодоксально-религиозный смысл. Более того, на мой взгляд, связывая с правом внутренний духовный трансцендентальный мир человека, характеризуемый сообразно принятой лексике через категории “бессмертное”, “Бог”, Кант таким путем снимал с последних из указанных категорий налет ортодоксально-религиозных представлений. Как уже отмечалось в современной философской литературе, тема Бога появилась у позднего Канта как “тема согласованности множества частных и разнообразных, разнородных законов; согласованности, которая может быть приписана лишь воспроизводству некоторой производящей основы всех этих законов”2. В таких позиций, возможно, есть основания утверждать и о том, что ссылка на Бога при характеристике ценности права позволяет придать человеку как разумному существу и праву человека значения своего рода “представителя” или носителя ценностей “производящей основы” духовного мира людей в области внешних, практических отношений.
И – второе предварительное замечание. Весьма примечательно , что в приведенном выше положений Кант столь возвышенно оценивает право в сопоставлении со “священностью” власти, правителя. Он утверждает, что есть известный резон в суждениях, в соответствии с которыми “правитель – наместник Бога”. Почему? Да потому, что такого рода, казалось бы, славословные суждения должны вызывать “в его душе смирение”, так как – внимание! – вообще-то он, правитель, ” взял на себя миссию слишком тяжелую для одного человека, а именно взялся блюсти право людей (самое святое, что есть у Бога на земле) и ему постоянно следует опасаться чем-либо задеть эту зеницу господа”1.
В какой-то мере такое терминологическое обозначение ценности права, отражая особенности общепринятой лексики конца ХУШ в., имеет в кантовских суждениях сугубо светское, мирское значение. Оно в под этим углом зрения призвано выразить отношение к праву – стать определяющей категорией, ключевым звеном правосознания людей в гражданском обществе. Ведь по сложившемуся с конца позднего средневековья (и до наших дней) словоупотреблению нет другого словесного символа, другого терминологического обозначения, кроме слова “святое”, которое бы выражало высшее, самое высокое отношение к тому или иному предмету. Отношение – предельно уважительное, почтительное, не допускающее никаких исключений. (Показательно, что в России даже в первые годы после октябрьского переворота, когда открыто провозглашался и проводился в жизнь откровенно атеистический режим диктатуры пролетариата, Ленин говорил о том, что нужно “свято” соблюдать законы и предписания “советской власти”).
Главное же, что предопределило столь возвышенное отношение Канта к праву, – это сама суть философских воззрений Канта, его философских идей о праве. Идей, посвященных не только праву как звену “замысла” природы, в частности, тому, что относится к глубинным, природным корням права, той “путеводной нити природы”, которая “таинственным образом связана с мудростью”2. Решающее значение и в данном отношении имеют философские представления Канта о внутреннем духовном мире человека, находящегося “по ту сторону” представлений о природе, когда – кстати будет замечено – он в связи с характеристикой прирожденных, необходимо принадлежащих человеку и неотчуждаемых прав Кант говорит о том, что здесь человек выступает “гражданином сверхчувственного мира”3. Именно в таком ключе Кант пишет о том, что “человечество в нашем лице должно быть для нас самым святым, так как человек есть субъект морального закона, стало быть, субъект того, что само по себе свято”1.
А теперь в краткой, наиболее сжатой характеристике суть проблемы – ответ на поставленные вопросы, относящиеся к кантовскому положению, – почему “у Бога” и почему “самое святое”?
Потому, отвечу в предельной кратком виде, что человек, суверенная личность – существа, наделенного разумом, – это самое великое, самое “божественное” на земле, выражение или воплощение на земле самого “Бога” (хотя у человека немало и того, что имеет и “бесовской”, темный характер – из мира зла и дурного). Такое божественное, по нашим конфессионным доминантам – христианское понимание личности как раз надо полагать, и было обосновано Н.А. Бердяевым1 – одним из крупных философских умов последнего столетия. И вот само-то положение человека разумного существа, человека как личности может быть “дано” – закреплено и охраняемо – только правом, правом человека.
И тут в обоснование приведенного положения представляется важным обратиться к одной из определяющих особенностей права человека, вытекающей из идей другого мыслителя, взятых за основу в этой книге, И.А. Покровского. Именно потому, что человеческие права, лежащие в основе права современного гражданского общества, раскрываются как право на индивидуальность каждой человеческой личности, то надо отдавать отчет в том, что “на земле” нет иных социальных институтов и средств – кроме объективного права – которые были бы способы реализовать, претворить на деле эту наиболее высокую гуманитарную цель сообщества разумных и потому свободных существ – людей, – цель, состоящую в возвышении личности, реализации ее индивидуальности. А это и предполагает, что именно право как объективированное бытие разума – именно под только указанным углом зрения – приобретает качество основного звена решения жизненных проблем людей. И оно в данном отношении не может не быть самым святым из того, что есть у Бога на земле.
3. Трансцендентная сторона вопроса
При рассмотрении права как самого святого, что есть у Бога на земле есть и такая сторона вопроса, которая требует дополнительных характеристик. Это – понимание ценности права с точки категорий, находящихся “по ту сторону” представлений о природе, выраженных в духовном мире человека, – трансцендентальных идей чистого разума: свободы, бессмертия, Бога. То есть того внутреннего духовного мира человека, в которой господствуют идеалы и высшие начала морали, начала добра и совести, светлые начала разума, формируется нравственная личность и “в своей трансцендентальности, человек выступает как разумное, разумно действующее, нравственное, свободное существо”2
При всей (к счастью, оправданной) сложности такого подхода к действительности, трудностях его восприятия традиционным мышлением, надо отдавать ясный отчет в том, что без учета глубоких духовных основ нашей жизни, находящихся “по ту сторону” представлений о природе, идеи свободы личности, ее прирожденных неотъемлемых прав, личной ответственности и личной вине лишается каких-либо оснований. И значит – отпадает возможность самой постановки вопроса как объективированном бытии разума и тем более – о праве человека – праве в высоком духовном человеческом значении, способной возвысится над властью, стать целью и под углом зрения высоких духовных, нравственных начал.
Именно здесь проявляется и значимость высоких моральных начал и ценностей для реализации жизненных целей. Недаром еще в лекциях 1780-1782 гг. Кант сказал: “Конечное назначение человеческого рода состоит в наивысшем моральном совершенстве, которое достигается при помощи свободы человека, благодаря чему человек приобретает способность к высшему счастью”3.
Вместе с тем здесь, наряду с допустимой, думается, гипотезой о возможно, трансцендентных, сверхчувственных корнях самого феномена права, требуется известный разворот аргументации, перевод ее в иную плоскость, к учету того факта, что позитивное право охватывает внешние практические отношения, область прозаических, грубых, эгоистических интересов и страстей. Но эти фактические, суровые и жесткие, особенности сферы внешних, практических отношений людей, не только не устраняют, но как раз предопределяют то обстоятельство, что именно право является – как это ни парадоксально – образованием, наиболее близким к духовному миру человека, адекватным, совместимым с ним.
Ибо именно право в земной, прозаической жизни призвано быть носителем чистого разума, выступать в качестве права человека. И поэтому именно право должно быть (при реализации заложенных в нем потенций) не только прочной и твердой опорой для активности, творчества, самостоятельной деятельности людей на “земле”, в сфере внешних отношений, но и “сделать” человека центром людского сообщества – личностью, и в этой связи о п о р о й (именно – опорой, не более, но и не менее того) для утверждения в во взаимоотношениях между людьми высоких духовных, моральных начал, идеалов, ценностей.
В сфере внешних, практических отношений иной, сравнимой по социальной силе, энергетике и органике, опоры для утверждения и реализации духовных, моральных ценностей человека среди социальных образований не существует. Именно отсюда раскрывается его, права, уникальное значение, состоящее в том, что при помощи права оказывается возможным распространять высокие проявления разума, трансцендентальные ценности – духовные моральные начала, идеалы на область внешних, практических отношений. То есть – создавать условия, быть стартовым пунктом, опорой для того, чтобы “возвращать” их людям в сфере отношений, наполненных антагонизмами, конфликтами, страстями, суровыми и трудными буднями. При этом – возвращать эти человеческие ценности не в виде одного лишь “милосердия”, “блаженной любви”, “сострадания”, других категорий патерналистского сознания и традиционных порядков, а в виде свободы человека, выраженной в субъективных правах и охраняемой законом.
При этом следует учесть обстоятельство, на которое обратил внимание М.Мамардашвили.”Декарт и Кант (а также некоторые философы ХХ века, например Шпенглер), – говорит он, – понимали идеальное, идеал не как нечто существующее в оценочном отношении человека, а как реальное явление, событие “.И отсюда – “проблема ценностей у Канта – это не проблема веры человека в идеалы, высшие ценности. Речь у него идет о другом – об участии человека с его усилием в реальной жизни, отличной от нашей, в реальной жизни некоторых онтологических абстракций порядка или так называемых высших, или совершенных объектов”1
И здесь вновь следует сказать о “перекличке” идей Канта и И.А. Покровского. Приведу в этой связи, ранее уже упомянутую, такую мысль русского правоведа: “Борьбе личности за свои права является . . . борьбой за свободное целеполагание, за нравственную свободу. Человек хочет свободно искать Бога и его правды, ибо только свободно признанный Бог есть Бог; принудительно навязанный может только идол”2. Одна лишь авторская корректива к сказанному – человек как существо разумное и моральное и есть выражение Бога на земле (или “носителя”, или “представителя” Его сущности – дело не в словах, а самой сути того великого и человеческого, о которой идет речь).
4. Право в его соотношении с моралью. Категория “правовой долг”
Путь понимания в общественном мнении и в науке взаимоотношений между правом и моралью оказался в представлениях людей довольно сложным, порой – причудливым с переносом центра тяжести то на одну, то на другую категорию и даже с действительными или кажущимися “поворотами назад”.
С давних пор в общественном и индивидуальном сознании людей утвердилось представление о приоритете морали над правовыми критериями поведения . Идеалы добра, взаимопомощи, а также моральные ценности и нормы (равного общественного бремени, родительской любви, уважения к старшим и др.) почитались как нечто более высокое и значимое, чем формальные установления закона, судебные решения, легистские рассуждения и требования неукоснительного соблюдения “буквы”. Довольно часто право под таким углом зрения рассматривалось и нередко рассматривается сейчас в качестве всего лишь известного “минимума морали”.
Подобные представления обрели глубокие корни в России. Определяющую роль здесь сыграли не только устойчивость общинного сознания и общинного, соборного образа жизни, но и постулаты той ветви восточно христианской культуры, которая в византийском обличье утвердилась на российской земле в виде православия. Особенно – позднего православия, слившегося с идеологией имперской державности. И хотя в самом наименовании этой культуры, казалось бы, присутствует “право” (“православие”), такого рода “право” понималось и в немалой степени понимается ныне в качестве приоритета и абсолютной значимости религиозных канонов, церковных законоположений, а в житейских делах – приоритета совести и веры.
Время глобального сдвига в истории человечества – время перехода от традиционных к либеральным цивилизациям – потребовало переосмысления утвердившихся представлений о соотношении права и морали, такого переосмысления, которое отвечало бы объективно назревшим и объективно происходящим процессам возвышения права в жизни общества, в жизни людей.
И здесь, как и по ряду других проблем, родоначальником правовой концепции, отвечающей требованиям либеральных цивилизации, стал Кант с его науковедческой ориентацией, направленной на придание учению о праве самостоятельного, “суверенного” статуса, на “высвобождение” идей о праве из-под эгиды господствующей в то время философской традиции, из общих этических воззрений.
Выражением такого поворота в научных воззрениях на соотношение права и морали стала идея строгого права, представляющая собой одну из сторон другой, более общей методологической категории, ранее уже освещенной, – чистого права.
Кант, характеризуя взаимосвязь права и принуждения, пишет: “Как вообще право имеет своим объектом внешнюю сторону поступков, так и строгое право, т.е. такое, к которому не примешивается ничего этического, не требует никаких определяющих оснований, кроме внешних; тогда оно чисто и не смешано ни с какими нравственными представлениями”1.
“Очищение” права от всего, что к нему примешивается, – и со стороны фактических отношений, и со стороны этики, нравственных представлений – позволяет увидеть право в его собственной плоти, со всеми его собственными особенностями. И именно потому понятие строгого права стало одним из важных выводов, характеризующих итог развития идей Канта по данному кругу проблем, – формирование высокозначимого самостоятельного учения о праве, и отсюда выступает в качестве смыслового центра его правовой концепции, предопределяющего с философской стороны все другие его черты. Оно же, понятие строгого права, является исходным пунктом для понимания ряда новых сторон соотношения права и морали.
Одна из таких сторон – парадоксальные грани соотношения права и морали .В общественной мысли последних десятилетий такое направление в развитии науки, исходным пунктом которого стало представление о строгом праве, нашло выражение в ряде идей, обосновываемых в философской и юридической литературе. В том числе – о том, что мораль и право занимают самостоятельное и равновеликое положение в составе социальных механизмов, опосредствующих общественные отношения И более того, – о том, что правовые начала играют в ряде случаев передовую роль, нередко в большей степени соответствуют требованиям общественного прогресса1.
В рассматриваемом контексте в философской литературе был выдвинут перспективный в научном отношении взгляд о взаимодополнительности права и морали (примечательно при этом, что истоки философского обоснования такого взгляда и были найдены именно у Канта)2.
Надо полагать, однако, что в нашей науке глубина подхода Канта к проблеме соотношения права и морали, построенного на выделении строгого права, еще не получила должной оценки. Этот подход позволяет не только вывести право (в регулятивной плоскости) на один уровень с моралью, но и – и это главное! – придать морали такое качество, которое на первый взгляд снова возвышает мораль над правом и даже будто бы возвращает нас “назад”, но которое, в действительности, – и притом как это ни парадоксально именно через моральные идеалы и ценности – качественно возвышает право, сообщает ему значение священной категории – цели в жизни человеческого сообщества – самого святого из того, что есть у Бога на земле.
Здесь нужно учесть, что функции морали как регулятора (как и функции права-регулятора) ограничены ее регулятивным назначением. Для морали они сводятся к функциям критерия, на основе которого определяется оценка событий и поступков под углом зрения таких категорий, как – правильно-неправильно, правда – неправда, хорошее – плохое, доброе – недоброе.
Но мораль – не только регулятор; он одновременно выступает в качестве идеалов и ценностей. А это уже не только категории высокого, трансцендентного духовного мира, законы его духовной свободы, но и в этой связи – принципы, призванные придавать надлежащий духовный ранг, духовный статус тем или иным явлениям в области внешних отношений, внешней свободы, и прежде всего – придавать им качество “священного” явления. Отсюда и следует, что “священность” права во многом раскрывается через мораль – мораль, которая утверждается в гражданском обществе и через свои высшие идеалы, ценности возвышает право. Обратим внимание – не заменяет право, не становится более высоким и более значимым, чем право, критерием при оценке поведения людей, а напротив, действуя как духовный фактор, возвышает объективное право, придает ему не только регулятивную, но и самую высокую духовную значимость.
И такой эффект достигается, как мы увидим, не только путем настойчивых деклараций, использования соответствующих определений, эпитетов, но и путем выработки особых категорий, выражающих моральную оценку права.
Эта категория – правовой долг. Приведу сначала выдержку из сочинения Канта “К вечному миру”, а затем в ходе разбора суждений философа попытаюсь обосновать мысль о том, что именно через категорию “правовой долг” реализуется высшая моральная оценка права.
Вот что пишет Кант: “И любовь к человеку, и уважение к праву людей есть долг; первое, однако, только обусловленный, второе же напротив – безусловный, абсолютно повелевающий долг; и тот, кто захочет отдаться приятному чувству благосклонности, должен вначале полностью убедиться, что он не нарушил этого долга”. И вслед за тем: “Политика легко соглашается с моралью в первом смысле (с этикой), когда речь идет о том, чтобы подчинить право людей произволу их правителей, но с моралью во втором значении (как учением о праве), перед которой ей следовало бы преклонить колени, она находит целесообразным не входить в соглашение, предпочитая оспаривать всю ее реальность и всякий долг истолковывать лишь как благоволение”. И здесь, замечает Кант дает о себе знать “коварство боящейся света политики”1.
Необходимо сразу же заметить, что, по Канту, уважение к праву для людей не просто долг, а долг – безусловный, абсолютно повелевающий. Более того, Кант противопоставляет его долгу “любить человека” – одному из центральных постулатов христианской религии, рассматривает его в качестве лишь “обусловленного долга”, словом, возвышает долг людей в плоскости права (в другом месте он прямо называет его “правовым долгом”2) даже над важнейшим религиозным началом, относящимся к самой сути христианства.
Почему же именно правовой долг имеет, как полагает Кант, безусловный, абсолютно повелевающий характер? Тем более – в условиях, когда происходит разъединении морили и права3.
И вот здесь обретает глубокий смысл то обстоятельство, что конструирование понятия “правовой долг” оказывается возможным и оправданным только в гражданском обществе – том обществе, где в силу природы и логики его экономической, политической и духовной жизни право, раскрывая смысл либеральной цивилизации, становится целью общественной жизни. В том обществе, в котором право возвышается над властью (политикой), ставит в центр общественной жизни человека, его достоинство, высший статус и неотъемлемые права. И именно тогда в сфере морали право и реализуется в долге, имеющем безусловный, абсолютно повелевающий характер.
Выходит, мораль, выраженная в правовом долге, есть мораль гражданского общества – высшая мораль, мораль-максима.
Но долгие века в человеческом сообществе в условиях традиционных цивилизаций, в которых доминировали власть и ритуальные религии, господствующее положение имела адекватная им традиционная мораль, в которой первое место занимают власть (политика) и ритуальная религия, во многом поглощающие и право. И стало быть, мораль, открывающая путь к тому, чтобы – по словам Канта – подчинить право людей произволу их правителей, когда господствует с точки зрения современных представлений – “право власти”.
И когда Кант вполне справедливо говорит о том, что “политика должна преклонить колени перед правом человека”1, то пусть не пройдет мимо нашего внимания, что речь идет не вообще о праве, а именно о “праве человека”.
И не менее примечательно то обстоятельство, что это строгое, недвусмысленно определенное выражение в отношении политики (власти) – “преклонить колени” – Кант слово в слово применяет и в отношении морали, выраженной в правовом долге, в “учении о праве”2. Красноречива и такая деталь – с точки зрения Канта (и здесь вполне обоснованной, последовательной) политика, а значит – и власть “легко соглашается с моралью”, когда она освещает подчинение права людей произволу их правителей. А вот перед правом человека и моралью, выражающейся в правовом долге (моралью гражданского общества), власть, политика тушуются, робеют, понимая, что это – большая, могучая, по логики общества доминирующая сила – явление ей, власти, глубоко органически чуждое, претендующее на первенство. Потому-то в отношении “такой морали” (или “учением о праве”) политика не спешит “преклонять колени”, а переводит дело в иную плоскость – “находит целесообразным не входить в соглашение, предпочитая оспаривать всю ее реальность и всякий долг истолковывать как благоволение”3, когда, по Канту, и раскрывается коварство “боящейся света политики”.
В другом месте Кант, в уже приведенном ранее комментарии древнеримской формулы – “Fiat iustitia, periat mundus”, – обращает внимание на такую грань соотношения права и морали, связанную с правовым долгом. Он пишет, что политические максимы должны исходить ” . . .из чистого понятия правового долга (из долженствования, принцип которого дан a priori чистым разумом”1. Подчеркивая таким образом приоритет правовых категорий по отношению к политическим, он поясняет суть правового долга через моральное понятие “долженствование”, но – такое долженствование, основу которого образует принцип, данный a priori чистым разумом. То есть – принцип чистого права, высоких чистых правовых начал.
И теперь – такое соображение. Одной из трудных проблем жизни современного общества, начиная со времен Канта до наших дней, – это проблема взаимоотношения политики (власти) и морали, моральность политики.
Сам по себе “спор” морали и политики – бесперспективен: политика и мораль имеют свои основания общественной значимости, свои особые ниши бытия и могут каждая в “своей” сфере с немалым успехом отстаивать “свой приоритет”.
Но этот “спор” находит удовлетворительное решение, как только в него включается право, притом – именно право человека как цель общества. В таких условиях мораль, призванная придавать священный характер праву, занимает должное высокое место по отношению к власти, к политике. И тогда, по словам Канта, “истинная политика не может сделать шага, заранее не воздав должного морали” . И тогда в любых жизненных перипетиях “право человека должно считаться священным, каких бы жертв это ни стоило господствующей власти”2.
Достоин упоминания еще один штрих, характеризующий моральность власти, политики. И вновь толчок к размышлениям по данному вопросу дают идеи Канта о праве. Для Канта, как и многих других мыслителей эпохи Просвещения, были очевидными негативные стороны, коварство и тяготы власти. И вытекающая отсюда – необходимость умирения власти и даже – коль скоро речь идет о правителе как “наместнике Бога” – смирения в его душе.
И вот при обосновании такой необходимости, когда философом и была высказана мысль о праве как о “самом святом, что есть у Бога на земле”, Кант, как уже отмечалось, и говорит о наиболее тяжкой миссии для правителя, – блюсти право людей1.
Отсюда – предположение. Не в этой ли миссии – блюсти право людей, когда недопустимо даже “чем-либо задеть” со стороны правителя эту святыню – надо видеть высшее предназначение государственной власти в обществе? Если это предположение справедливо, то оно может служить еще одним подтверждением того высокого предназначения права, когда “природа неодолимо хочет, чтобы право получило в конце концов верховную власть”2.
И еще один знаменательный момент, выражающий жесткую позицию Канта в отношении людей, попирающих неотъемлемые права человека. По обоснованному утверждению Канта, нарушение прав человека – явление отвратительное. Такое нарушение, по его словам, “есть зло и им остается, в особенности, в преднамеренном взаимном нарушении самых священных человеческих прав”, “которое нельзя не ненавидеть”3.
Но какой должна быть реакция на подобное нарушение прав человека? В свою очередь причинить нарушителям зло? Нет, говорит Кант, признание нарушение прав человека явлением отвратительным “не означает причинять людям зло, это значит к а к м о ж н о м е н ь ш е и м е ть с н и м и д е л о “1 Да, именно так. Именно такой с философской, истинно человеческой, глубоко моральной стороны должна быть реакция на нарушителей священных прав человека. Как можно меньше иметь дело с нарушителями прав людей. И прежде всего, надо добавить, – с властью, которая по самому своему назначению призвана утверждать и охранять права людей как незыблемую святыню.
Итак, краткий итог изложенному: в области внешних отношений вровень с правом (правом человека) как самым святым, что есть у Бога не земле, “рядом” с ним должен быть поставлен правовой долг – долг безусловный, абсолютно повелевающий, выражающий высший моральный принцип отношения людей к праву в гражданском обществе.
5. Мораль – право – справедливость – равенство
Хотя право и мораль – самостоятельные, “суверенные” механизмы регуляции и формы духовности,. в нашем общественном сознании прочно утвердились представления, в соответствии с которыми есть такая сторона во взаимосвязи рассматриваемых явлений, где приоритет безусловно принадлежит морали. Это, по убеждению многих людей, – значение в области права основополагающей моральной категории – справедливости. Той справедливости, которая, характеризует начала “равновесности” в праве и соотносится с его определяющим качеством – бытием и действием права в качестве “равной меры”.
В этой связи нужно видеть, что распространенные в обществе представления о “равенстве”, возвеличиваемые в социалистических и коммунистических доктринах, потому, по-видимому, имеют непререкаемый авторитет непреложной аксиомы, что освящены ореолом достоинств права и морали и прежде всего – высоких моральных принципов, “моральной сути” принципа справедливости.
Между тем с учетом ранее изложенных положений, в том числе – о строгом праве в кантовском понимании этой категории, здесь требуется иной подход.
В действительности, коль скоро не “примешивать” к праву моральные представления , реальная и изначальная справедливость в нашей людской жизни – это справедливость в праве и через право, для которого начала “равновесности”, “равной меры” являются имманентными, органическими качествами2. В этом отношении право является единственным социальным институтом, способным “ввести” равенство. Впрочем главным образом – в виде равенства всех (каждого) перед законом и судом, а в социальном отношении – установления для всех права на существование, режима равных правовых возможностей1.
Более того, можно предположить, что моральные представления о равенстве и справедливости представляют собой – во всяком случае по своей основе – всего лишь идеологизированное, духовное выражение качества права как “равной меры”, равновесности, подкрепленное с совпавшей с этой реальностью мечтой-утопией о “всеобщем равенстве”. Понятно, такая постановка проблемы требует критической проверки, конкретизации. Но исходный пункт предлагаемого ею решения – первичность права как изначальной человеческой ценности в области внешних отношений – имеет, по моему убеждению, серьезные теоретические и историко-фактичские основания, о которых в последующем будут высказаны и некоторые другие соображения.
< << ??? >>>
Всего человеческого рода
Свободах человека
1 покровский и
Философское осмысление правовой реальности началось с разграничения права на естественное
Здесь – одна из решающих особенностей коммунистической философии права
Позитивисты:
Религия по сути иррациональна. Это сфера несознательного, сфера эмоций, чувств, переживаний, поведенческая система. Право – явление разума, рациональное. Религия внутренний регулятор, право – внешний.
Гегель.(«Философия истории»). Религия рассматривается в контексте РЧП. Поясняет проблему РЧП следствием религии (христианства). Христианство зарождается в Древнем Риме в период развития РЧП. Более глубокая связь религии и правовой системы. Деление римского права на публичное и частное в основе имеет деление сфер жизни на абстрактное и всеобщее (privatum и imperium). Человек, хотя и субъект права (например, собственник), но лишь условно. РЧП в основе имеет индивида. Не регулирует личностный, а только имущественный аспект. Главная беда римлян в том, что с 1 стороны лишь собственник, а с другой – все частные лица находятся во власти деспота (по сути являются его собственностью). Произвол власти над человеком приобретает имущественно-правовой характер. Этот гнет и породил христианство. Христианство – продолжение правовой системы римлян. Римское право- несправедливость, которая компенсируется христианством (утешение), а христианство – религия свободы. Христианство решает проблемы РЧП, когда бесконечность христианства компенсирует ограниченность РЧП. Христианство – это явление рациональное, мир духа. По сути, когда мы говорим о проблеме человеческого греха – проблема рациональная, т.к. познающий субъект изначально рационален. Самосознание – проблема личности. В понятии Бога раскрывается понятие человека. Человек познает в себе Всеобщее. Всеобщее – снятие проблем римского права. ( С т.з. Архипова, данная конструкция незавершена. Не достает элемента синтеза. Если есть основания деления на imperium и dominium, то нет синтезированного элемента).
Сравнительно – правовом аспект.В религиозно-правовых системах (мусульманская, индуизм) имеется как много достоинств, так и много недостатков. Огромный потенциал в том, что регуляторы совмещаются. Религия, право и мораль имеют общие нормы и увеличивают эффект воздействия.
Негативный момент – эти системы не автономизированы, внутренняя логика права не раскрылась. Это не правовая система, т.к. это логика религиозно-нравственных отношений. Право – это инструмент осуществления политических нравственных и религиозных целей. У этого инструмента нет сущности, это условные правовые системы.
Проблема оснований права. Духовные основания права.
Христианство в своей основе заложило религиозные основания права. Не только христианство, но и буддизм, иудаизм. Христианство – религия свободы. Христианство подготовило идею свободы, субъекта права (идея индивидуальной ответственности за свои поступки), что является основанием для правовой коммуникации. Право как организованная система не может вобрать религию, мораль в качестве своих элементов, т.к. оно вживляет, переплавляет их в себя. По Н.Луману у права есть свой внутренний закон, система. Таким образом религия – организационный фундамент, на котором строятся принципы права.
ОГЛАВЛЕНИЕ
0. КАНТОВСКОЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПРАВА
0.0. Общепринятые формулы и оценка самого высокого смыслового значения
0.0. Почему «у Бога» и почему «самое святое»
0.0. Трансцендентная сторона вопроса
0.0. Право в его соотношении с моралью
0.0. Мораль – право – справедливость – равенство
0. ПРАВО И СВОБОДА
0.0. Понятие прав и свобод человека и гражданина
0.0. Основные права исвободы человека и их классификация
0. КАНТ И. О ГРАНИЦАХ ПРАВОВОГО РЕГУЛИРОВАНИЯ ПОВЕДЕНИЯ ЛЮДЕЙ
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
0. КАНТОВСКОЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПРАВА
0.0. Общепринятые формулы и оценка самого высокого смыслового значения
В настоящее время прочно вошли в обиход, и на научном и на публицистическом уровнях, такие формулы, относящиеся к современному развитому гражданскомуобществу, как «верховенство права» или «правление права». Формулы, в которых и содержится лестная для приверженцев права оценка этого института.
И все же наиболее яркое и точное, на мой взгляд, определение ценности права выражено в кантовском положении о том, что право человека является самым святым из всего того, что есть у Бога на земле.
Вовсе не случайно в сочинениях Канта,затрагивающих вопросы права, неизменно присутствует слово «святое». Оно уже прозвучало в лекциях 0000-0000 гг., прочитанных в Кенигсбергском университете. «Наш долг, – говорил Кант, – состоит в том, чтобы глубоко уважать право других и как святыню чтить его» . В последующих своих работах философ в ряде случаев использует указанное определение также в отношении субъективных прав – прав отдельных личностей, общностей идаже всего человечества (Кант утверждает, например, что отказ от просвещения «тем более для последующих поколений, означает нарушение и попрание священных прав человечества»). Вместе с тем такую возвышенную характеристику Кант со временем все более распространяет на всю правовую материю, на объективное право.
Это относится и к обобщающему положению о том, что «право человека должно считатьсясвященным» . А главное – к тому приведенному выше положению, которое представляет собой оценку наиболее высокого смыслового значения, – к положению о праве как самом святом из того, что есть у Бога на земле .
0.0. Почему «у Бога» и почему «самое святое»
Сначала два замечания предварительного порядка.
Первое. Кант с его отношениям к религиозным догматам (например, к догматам о «рае», кобыкновениям «падать ниц» при совершении религиозных ритуалов ) не придает приведенным выражениям и словесным символам ортодоксально-религиозный смысл. Более того, связывая с правом внутренний духовный трансцендентальный мир человека, характеризуемый сообразно принятой лексике через категории «бессмертное», «Бог», Кант таким путем снимал с последних из указанных категорий налетортодоксально-религиозных представлений. Как уже отмечалось в современной философской литературе, тема Бога появилась у позднего Канта как «тема согласованности множества частных и разнообразных, разнородных законов; согласованности, которая может быть приписана лишь воспроизводству некоторой производящей основы всех этих законов» . В таких позиций, возможно, есть основания утверждать и о том, что ссылка на Бога при характеристикеценности права позволяет придать человеку как разумному существу и праву человека значения своего рода «представителя» или носителя ценностей «производящей основы» духовного мира людей в области внешних, практических отношений.
И – второе предварительное замечание. Весьма примечательно, что в приведенном выше положений Кант столь возвышенно оценивает право в сопоставлении со «священностью»власти, правителя. Он утверждает, что есть известный резон в суждениях, в соответствии с которыми «правитель – наместник Бога». Почему? Да потому, что такого рода, казалось бы, славословные суждения должны вызывать “в его душе смирение”, так как – внимание! – вообще-то он, правитель, “взял на себя миссию слишком тяжелую для одного человека, а именно…