Сочинение на тему слушая лунную сонату бетховена

12 вариантов

1. “Лунная соната” Бетховена
   Александр Майкапар
   Соната для фортепиано № 14, до-диез минор, opus 27, № 2 “quasi una Fantasia”.
   Сочинена: 1800–1801.
   Издана: март 1802.
   Посвящена: Джульетте Гвиччарди.
   Получила название (не от автора): “Лунная соната”.
   Таковы первые, так сказать, инвентарные данные об этом музыкальном шедевре.
   Что скрывается за этими сухими фактами?
   Такая ли уж лунная “Лунная соната”?
   Название сонаты “Лунная” принадлежит не Бетховену. Так ее уже после смерти композитора в 1832 году окрестил немецкий поэт Людвиг Рельштаб. Ему представилось, что Бетховен в первой части звуками запечатлел образ люцернского озера тихой лунной ночью. Нет никаких исторических доказательств того, что Бетховен именно это имел в виду. Более того, можно почти с уверенностью утверждать, что Бетховен, будь он жив в момент рождения этой метафоры и знай он о ней, вряд ли испытал бы от нее восторг. “Я употребляю это освященное обычаем название, – пишет Ромен Роллан, – придавая ему не большее значение, чем удачно найденной ассоциации образов или, скорее, впечатлений”. Мы помним, как Бетховен предупреждал в связи с Пасторальной симфонией, произведением, куда более располагающим к тому, чтобы видеть в нем зарисовки природы, что это не столько такие зарисовки, сколько выражение состояния души человека, оказавшегося на природе.
   Летом 1801 года Бетховен проводил время в Коромпе, и традиции здешних мест связывают воспоминания о Бетховене, сочиняющем “Лунную сонату”, с парком в Коромпе. Но они, эти традиции, не связывают – что совершенно правильно – эти воспоминания с водной стихией, как это делает Рельштаб. Первая часть “Лунной сонаты”, даже если и согласиться с лунным ее свечением, – это совершенно не баркарола. Но и сама пресловутая “лунность” сонаты (с большой натяжкой о ней можно говорить только в связи с первой частью) отнюдь не столь очевидна, как это может вытекать из невероятной популярности и уже абсолютной смысловой стертости словосочетания “лунная соната”. Человек, имевший полное право высказываться о музыке – Гектор Берлиоз, – считал, что первая часть сонаты рисует атмосферу не столько “лунной ночи”, сколько “солнечного дня”.
   Что значит и почему “quasi una Fantasia”?
   “Лунная соната” – четырнадцатая в ряду фортепианных сонат Бетховена (всего он написал тридцать две сонаты для фортепиано). Как явствует из приведенных инвентарных данных, она имеет также обозначение: “Opus 27, № 2”. Объясняется это тем, что многие свои произведения одного жанра – фортепианные сонаты, трио, квартеты – Бетховен, когда издавал, объединял в одну публикацию (в одно нотное издание). Это была распространенная издательская практика того времени. Данный опус объединяет две фортепианные сонаты – по порядковым их номерам – № 13 и 14.
   Так вот, до этого опуса Бетховен писал сонаты как сонаты, если можно так выразиться о творениях гения, каждая из которых – неповторимый шедевр, например, “Патетическая соната” или Соната № 7 с ее гениальным Largo. Вот видите, у нас уже много раз проскальзывало слово “соната”. И теперь, чтобы объяснить вынесенную в заголовок этого раздела статьи ремарку Бетховена, необходимо хотя бы кратко сказать, что значит этот термин.
   К тому времени, когда Бетховен стал писать свои фортепианные сонаты, этот жанр, или точнее – музыкальная форма, уже прошел долгий путь развития. Я не буду здесь описывать этапы этого пути, скажу только, что поначалу термин “соната” обозначал пьесу, исполнявшуюся на музыкальных инструментах (от итал.sonare – звучать), в отличие от термина “кантата”, обозначавшего вокальное произведение (со временем собственно кантату) и происходившего от итал. cantare – петь. Бурно развиваясь, соната к началу XIX века – особенно в руках великих венских композиторов Гайдна, Моцарта, Бетховена – превратилась в многочастное (как правило, трехчастное, реже – четырехчастное и совсем редко – двухчастное) произведение, построенное по определенным формальным принципам. И главным из этих принципов было наличие в первой части (по крайней мере в первой, но могло быть и в других частях) двух разнохарактерных тем (образов), вступающих в драматические взаимоотношения по ходу их развития. Как правило, эти темы символизируют в классической сонате мужское и женское начало, придавая конфликту острый психологический характер.
   Гениальность Бетховена заключается, помимо многого прочего, в том, что эту общую схему он всякий раз превращает в уникальный психологический конфликт. Потому чрезвычайно трудна – да и, вероятно, излишня – дальнейшая классификация формальных аспектов бетховенских сонат. Но одно обстоятельство отметить все же необходимо: первая часть “Лунной сонаты” не подпадает под эти структурные особенности, которые делают инструментальную пьесу сонатой. В ней нет двух разнохарактерных тем, вступающих в конфликт друг с другом. И в этом смысле “Лунная соната” – не соната. Она соната в том смысле, что состоит из трех частей, причем как раз в финале мы видим те самые принципы сонаты, о которых говорилось выше. В финале! Но не в первой части. В этом кроется причина того, что Бетховен, не желая вводить в заблуждение будущего потенциального покупателя своего произведения, предупреждает его ремаркой, что эта соната “вроде бы как фантазия”. Теперь не может быть никаких претензий. Итак…
   Adagio sostenuto. Первая часть сонаты. Бетховен начинает эту сонату тем, что обычно является средней частью такого цикла – медленной, сумрачной, довольно скорбной музыкой. Александр Серов, замечательный русский композитор и блестящий музыкальный критик, находит в первой части сонаты выражение “смертельного уныния”.
   Здесь три необычайно выразительных и очень ясно различимых – и, вероятно, тут кроется причина огромной популярности этой части – музыкальных элемента: “спокойное движение как бы хоральных аккордов, определяемое движением басовых октав; гармоническая триольная фигурация, с неумолимостью проходящая через всю часть, – сравнительно редкий у Бетховена пример выдержанного через все сочинение однообразного ритмического движения, так часто встречающегося у Баха, и, наконец, скорбный малоподвижный мелодический голос, ритмически почти совпадающий с линией баса. Соединяясь в одно гармоническое целое, каждый из этих элементов живет самостоятельной жизнью, образуя непрерывную живую декламационную линию, а не “подыгрывая” только свою партию к ведущему голосу”. Так очень точно характеризуют эту часть профессор А.Б.Гольденвейзер.
   Здесь я должен сделать небольшое отступление. Необходимо обратить внимание на то, что нотный текст – я имею в виду любой нотный текст, не только этой сонаты – содержит очень мало указаний для исполнителя. Причем парадокс состоит в том, что, сколько бы их, этих указаний, ни было (известны композиторы, чьи ноты испещрены всевозможными пометками), их всегда будет мало с точки зрения фиксации всех аспектов исполнения произведения. Из этого факта можно сделать по крайней мере два прямо противоположных вывода: 1) раз исполнительских указаний мало и они все равно не характеризуют исполнение во всей его полноте, бог с ними, будем играть “как хочется” (для меня такой вывод неприемлем); 2) раз указаний этих мало, отнесемся к каждому из них с величайшим вниманием, как к выражению воли гениального композитора (для меня единственно возможный вывод). Так вот, ценнейшим указанием темпа в этой части являются не только итальянские термины, означающие очень медленный темп, но и определенное указание на то, что пульсом здесь является полутакт. И если исполнитель учтет это требование Бетховена, то его исполнение этой части с точки зрения физического времени окажется более быстрым, чем то, к какому привык наш слух, но при этом единицей пульсации будет именно та, какую имел в виду Бетховен.
   Однако следует остановиться в рассуждениях об интерпретации, поскольку без живого звучания музыки все доводы будут слишком абстрактны. Но тем не менее я призвал бы читателя внимательно отнестись к различным трактовкам и задуматься над тем, что в них соответствует намерениям (порой очень глубоко сокрытым) композитора, а что идет вразрез с ними.
   Allegretto – вторая часть сонаты. Замечательные слова написаны об этой части профессором Генрихом Нейгаузом в его книге “Об искусстве фортепианной игры”. Нейгауз называет это “почти невесомое Allegretto” “зыбким”, “скромным”, “утонченным” и одновременно “страшно простым”. “Утешительное” настроение (в духе Consolation1) второй части, – пишет он, – у недостаточно чутких учеников легко переходит в увеселительное scherzando, в корне противоречащее смыслу произведения. Я слышал десятки, если не сотни раз такую трактовку. В таких случаях я обычно напоминаю ученику крылатое словцо Листа об этом Allegretto: “une fleur entre deux abimes”2 и стараюсь ему доказать, что аллегория эта не случайна, что она удивительно точно передает не только дух, но и форму сочинения, ибо первые такты мелодии напоминают поневоле раскрывающуюся чашечку цветка, а последующие – свисающие на стебле листья. Прошу помнить, что я никогда не “иллюстрирую” музыку, то есть в данном случае я не говорю, что эта музыка есть цветок, – я говорю, что она может вызвать духовное, зрительное впечатление цветка, символизировать его, подсказать воображению образ цветка”.
   Тот же А.Серов, которого я уже упоминал, правда, слегка иронизировал по поводу этой очень поэтичной метафоры Листа: “Позабываю сказать, что в этой сонате есть еще скерцо. Нельзя не удивляться, как тут замешалось это скерцо, не имеющее никакого отношения ни к предыдущему, ни к последующему. Это цветок между двух пропастей, сказал Лист. Пожалуй! Но такое место, я полагаю, не слишком эффектно для цветка, так что с этой стороны метафора г. Листа, может быть, и не лишена верности”.
   Presto agitato – финал сонаты. Слушая этот финал, совершенно невозможно противостоять страстному, мощному бетховенскому темпераменту, его неудержимому порыву. Поразительно, как Бетховену удается создать впечатление стихийной мощи и при этом направить бурный поток эмоций в гранитное русло. Буря разражается градом мелких нот и вспышками молний (резкие акценты аккордов). Действительно, вполне уместным будет сравнение с ночной бурей, с циклоном. И как часто бывает у Бетховена, вдруг – молчание. “Внезапное Adagio… piano… Человек, доведенный до крайности, умолкает, дыхание пресеклось. И когда через минуту дыхание оживает и человек поднимается, кончены тщетные усилия, рыдания, буйства. Все сказано, душа опустошена. В последних тактах остается только величественная сила, покоряющая, укрощающая, принимающая поток”, – писал о нем Ромен Роллан.
   Кто была Джульетта Гвиччарди?
   Лучшее, что написано об этой юной вдохновительнице Бетховена, это страницы в книге Ромена Роллана “Бетховен, Великие творческие эпохи. От “Героической” до “Аппассионаты”. Третье приложение в этой книге называется “Сестры Брунсвик и их кузина из “Лунной”. Название звучит по-русски несколько коряво, но очень интересно по сути. Нам ничего не остается, как перелистать эти страницы.
   Джульетта, дочь графа Гвиччарди, получившего назначение в Вену надворным советником при Богемской канцелярии, появилась в Вене в конце 1800 года. Бетховен, как только узнал ее, тут же воспламенился. Джульетта была еще совсем юная. “Немногим старше шекспировской Джульетты и не менее соблазнительна”, – констатирует Ромен Роллан. Бетховен был уверен, что Джульетта испытывает к нему самые нежные чувства. Он писал Ф.Вегелеру (16 ноября 1801): “Перемена, происшедшая во мне теперь, вызвана милой чудесной девушкой, которая любит меня и любима мною”. Много лет спустя, в 1823 году, Бетховен, тогда уже глухой и общавшийся с помощью разговорных тетрадей, беседуя с Шиндлером, написал: “Я был очень любим ею и более, чем когда-либо, был ее мужем…”
   Тогда же, в 1801 году, Бетховен дает Джульетте уроки музыки. Он не берет платы с юной графини, а она в свою очередь дарит ему дюжину рубашек, которые сама сшила. Зимою 1801 – 1802 годов Бетховен сочиняет и посвящает Джульетте эту свою сонату. Разочарование уже наступило: с первых месяцев 1802 года Джульетта выказывает явное предпочтение молодому графу Роберту Галленбергу, который был всего на год старше ее и тоже занимался композицией (он имел наглость ставить свои сочинения в одни программы с бетховенскими симфониями). В марте соната – с посвящением Джульетте – была опубликована в Бонне издателем Зимроком. “Иллюзия длилась недолго, – пишет Ромен Роллан, – и уже в сонате видно больше страдания и гнева, чем любви. Через полгода после этой бессмертной оды Бетховен в отчаянии пишет “Гейлигенштадское завещание” (6 октября 1802 года)”. Некоторые бетховеноведы считают, что именно Джульетте Гвиччарди было адресовано письмо (так и не отправленное Бетховеном или оно возвратилось от адресата?), известное как письмо “К Бессмертной возлюбленной”. Оно было обнаружено после смерти Бетховена в потайном ящике его гардероба. Как бы то ни было и как бы ни решать вопрос с его датировкой – от чего, конечно, многое зависит в вопросе установления адресата, то есть того, кто была той самой “Бессмертной возлюбленной”, – миниатюрный портрет Джульетты Бетховен хранил вместе с этим письмом и “Гейлигенштадским завещанием”.
   “Памятник любви, который он (Бетховен. – А.М.) хотел создать этою сонатою, – пишет А.Серов, – очень естественно обратился в мавзолей. Для такого человека, как Бетховен, любовь не могла быть ничем другим, как надеждою загробною и скорбью, душевным трауром здесь на земле”.
   В истории музыки мало найдется произведений, которые могут сравниться по популярности с “Лунной сонатой”. Кто и как только не приспосабливал этот бетховенский шедевр – каждый для своих целей. Впечатляющую картину жизни “Лунной сонаты” (а порой одного только ее названия) в наши дни дает Интернет. Сайтов, содержащих сведения о “Лунной сонате” (вернее, открывающихся на запрос “Лунная соната”), в одном только англоязычном Интернете на сегодняшний день имеется 6861! Чего здесь только нет. И кто только не паразитировал на невероятной популярности этого произведения!..
   Множество транскрипций было сделано с целью дать возможность прикоснуться к этому творению не только пианистам. Вот всего несколько примеров:
   – переложение сонаты для гитары сделал известный исполнитель на этом инструменте Марсель Робинсон;
   – известный дирижер Антал Дорати сделал оркестровку сонаты, чтобы использовать ее для хореографической постановки;
   – аранжировал “Лунную сонату” для своего джаз-оркестра знаменитый американский тромбонист и аранжировщик Гленн Миллер. (Не путать с его же “Лунной серенадой”.)
   К чему только не применяли это словосочетание – “лунная соната”! Это романтическое название стало кодовым для одной из разрушительных атак агонизировавшего германского фашизма – авиационного налета на Ковентри (Англия) в 1945 году.
   “Лунная соната” вдохновляла скульпторов и художников:
   – Пауль Блох в 1995 году изваял мраморную скульптуру, которую назвал “Лунная соната” (я был бы рад, если бы мне объяснили, почему это “Лунная соната”, а не “Рождение нового дня” или “Размышление”);
   – Ральф Харрис Хаустон написал картину, которую назвал “Лунная соната” (тот же вопрос возникает и в этом случае);
   – американская ювелирная фирма “Bright Bear Jewelry” в своей “Коллекции тысячелетия” представляет жемчужное колье, названное его создателями “Лунная соната”.
   Или вот такое фантастическое использование любимого образа:
   – одна из западных фирм предлагает кофе “Лунная соната”;
   – “Лунная соната” – такое прозвище получил жеребец (?!), выведенный в США.
   И впрямь, популярность нередко приобретает самые причудливые формы…
   Список литературы
   Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.maykapar.ru/

2. К тридцати годам своей жизни Бетховен понял, что его неизлечимая болезнь ведет к трагической развязке – полной глухоте. И именно в это время к нему пришла настоящая любовь. О своей очаровательной ученице, юной Джульетте Гвиччарди, он стал думать как о своей будущей жене. И надеялся, что счастье любви поможет ему одолеть свой страшный недуг.А она? Она, воспитанная в аристократической семье, свысока смотрела на своего учителя – пусть знаменитого, но не знатного происхождения да к тому же еще и глохнущего… Понять гениальность своего учителя она не смогла. Джульетта нанесла ему тяжелый удар – отвернулась от него и вышла замуж за бездарного, но молодого сочинителя музыки и вдобавок графа – Роберта Галленберга…Бетховен был великим музыкантом и великим человеком. “Лунная соната” и была создана в ту трудную пору его жизни. Под ее настоящим названием “Соната-фантазия” – Бетховен написал: “Посвящается графине Джульетте Гвиччарди”…И теперь, слушая волшебные звуки, может быть, вы услышите в первой части такую скорбь, какой вы никогда раньше не слышали; во второй части – такую светлую и в то же время такую грустную улыбку, какой раньше не замечали; и, наконец, в финале – такое буйное стремление вырваться из оков страданий и печали, о котором можно сказать только словами самого Бетховена: “Я схвачу судьбу за глотку, совсем согнуть меня ей не удастсяА название “Лунная” уже после смерти композитора придумал поэт Рельштаб, носивший то же имя, что и Бетховен – Людвиг…

3. Произведение начинается тихо, едва слышно. Потом немного громче. Отдельные ноты выделяются несколько громче остальных. Как будто пунктирной линий прочерчена общая траектория музыкального настроения.
   Музыка плавная, медленная, задумчивая. Под нее хочется размышлять о Вечном.
   Все время пока идет повторение отдельных музыкальных фраз ты ждешь и ждешь приятных впечатлений. И ждешь и слушает и впитывает в себя и пьешь будто чистую родниковую воду от которой ломит зубы, она пахнет лесом, счастьем.
   Хотя музыка явно грустная, плакать не хочется, она оставляет приятую тихую радость и счастье. Хочется еще и еще раз повторить то, что только что слышал.
   Все заканчивается несколькими точными аккордами, как бы ставится точка. Но музыка еще некоторое время слышится в голове, она продолжает жить в тебе, еще некоторое время остается неизгладимое впечатление от ее красоты и величия. Величие, которое не подавляет, не величие Храма, а величие гениальности Автора, который не навязывается, не подавляет, а просто ведет за собой, рисуя картинку своего настроения.
   Почему-то каждый раз, когда слушаешь эту музыку не представляешь себе именно лунной ночи. В голове другая картина. Но это вовсе и не обязательно, что бы насладиться шедевром. Ты просто понимаешь, что слушать такую музыку так же приятно как дышать ароматом розы или стоять у открытого окна и чувствовать, что легкий ветерок обдувает лицо.
   Композитор сумел передать и порывы ветра и легкий шелест травы и бесконечное движение волн.. .Музыка живет, как живет огонь, как живет вода, ветер – сама природа! Тут просто, легко и изящно описан небольшой период жизни – самой Матери Природы и тебя приглашают посмотреть на нее: тут взяты особые краски, особая палитра – фортепьяно/рояль выдает максимум из того на что способно в руках великого Мастера!
   Так вот, когда я её слушаю мне никогда не представляется ночь.
   Тут скорее что-то из области морского пейзажа. Волны накатываются на берег. Шуршит песок, Дует легкий теплый ветер. Дрожат листья на деревьях. Ну может быть это не день, но и не темная ночь. Скорее вечер. Теплый летний вечер. Скорее всего мы сидим на берегу и смотрим на пламя огня, а рядом плещется вода. Потрескивают дрова, шум прибоя. Тепло и спокойно. Закат.

4. О, этот грандиозный цикл из 32 фортепианных сонат Бетховена! Такие разные – патетические, страстные, лунные, пасторальные, ранние, поздние… (Моё первое впечатление после прослушивания семинара по истории пианизма)
   “Лунная соната” № 14, до#-минор
   Спит моя большая синяя страна.
   Над её снегами — синяя луна…
   Словно кто-то с нами вдруг заговорит:
   «Лунная соната» сердце озарит,—
   Будто сам Бетховен в синеве ночной
   Встанет лунной тенью здесь, передо мной…
   «Лунная соната» говорит со мной.
   «Лунная соната», синяя страна…
   «Лунная соната», синяя луна…
   Кто-то сказал: «Если бы прилетели на Землю жители иной планеты, и дан им был всего час на знакомство с ней, надо было бы сыграть им «Лунную сонату»…
   Все сочинения Бетховена в той или иной степени связаны с его биографией. Но ни одно из них не носит столь автобиографического характера, как «Лунная соната».
   В 1801 году, когда возникла соната, душевное состояние Бетховена было сложным. Успех сопутствовал ему как пианисту и композитору. Его сочинения приобретали известность. Он был принят в аристократических домах.
   По одним преданиям, Бетховен написал «Лунную сонату» летом 1801 года, в Коромпе, в беседке парка имения Бруневиков, и потому сонату при жизни Бетховена иногда называли «Сонатой-беседкой». По другим предположениям, Бетховен работал над ней осенью того же года. Зимой 1801-1802 года появилось посвящение Джульетте Гвиччарди (итальянке, в которую Бетховен был безумно влюблён). «Лунной сонаты» — сочинения, в котором жизнь, творчество, пианистический гений Бетховена слились воедино, чтобы создать произведение удивительного совершенства.
   Первая часть — в медленном движении, в свободной форме фантазии. Нежность, печаль, раздумье. Исповедь страдающего человека. В музыке, которая как бы рождается и развивается на глазах у слушателя, сразу улавливаются три линии: нисходящий глубокий бас, мерное укачивающее движение среднего голоса и умоляющая мелодия, возникающая после краткого вступления. Она звучит страстно, настойчиво, пробует выйти к светлым регистрам но, в конце концов, падает в бездну, и тогда бас печально завершает движение. Выхода нет. Кругом покой безнадежного отчаяния.
   Но так только кажется. После первой части возникает маленькая часть, названная Бетховеном нейтральным словом Аллегретто , никак не поясняющим характер музыки: итальянский термин Аллегретто означает темп движения — умеренно быстрый. Что представляет собой эта лирическая часть, которую Ференц Лист назвал «цветком между двумя безднами»? Этот вопрос до сих пор волнует музыкантов. Одни считают Аллегретто музыкальным портретом Джульетты, другие вообще воздерживаются от образных пояснений загадочной части.
   Как бы то ни было, Аллегретто своей подчеркнутой простотой представляет величайшие трудности для исполнителей. Здесь нет определенности чувства. Интонации допускают толкование от совсем непритязательной грации до заметного юмора. Музыка вызывает в памяти картины природы. Возможно, это воспоминание о берегах Рейна или пригородах Вены, народных праздниках.
   После Аллегретто финал сонаты, в начале которого Бетховен сразу же предельно ясно, хотя и лаконично обозначает темп и характер — «очень быстро, взволнованно», — звучит как буря, все сметающая с пути. Вы сразу слышите четыре волны звуков, накатывающиеся с огромным напором. Каждая волна завершается двумя резкими ударами — бушует стихия. Но вот вступает вторая тема. Верхний ее голос широк, певуч: жалуется, протестует. Состояние крайней взволнованности сохраняется благодаря сопровождению — в том же движении, что и при бурном начале финала. Именно эта вторая тема развивается дальше, хотя общее настроение не изменяется: беспокойство, тревога, напряжение сохраняются во всей части. Меняются лишь некоторые оттенки настроения. Иногда, кажется, что наступает полное изнеможение, но человек вновь поднимается, чтобы преодолеть страдания. Как апофеоз всей сонаты разрастается кода — заключительная часть финала. ЭТО – схватка человека с самим собой.
   Финал — главенствующая часть сонаты и естественное завершение её драматических событий. Здесь всё, как в жизни, как случается у многих людей, для которых жить — значит бороться, побеждать страдания.
   Лаконизм, естественность, органичность, простота распространяются на все части и элементы произведения. Всё в сонате логично, ясно и вместе с тем импровизационно, полно непосредственного чувства и идёт, пользуясь выражением Бетховена, «от сердца к сердцу».
   Одна из центральных идей творчества Бетховена — способность человека к преодолению горестей, несгибаемость воли – находит совершенное воплощение в «Лунной сонате»: слушая сонату, вы оказываетесь во власти неумолимого движения музыки от внутреннего страдания к взрыву, протесту, к победе над бедой, несчастьем, к активному действию.
   Написав сонату, Бетховен как бы подвёл итоговую черту значительному этапу жизни.
   После измены Джульетты, которая предпочла ему бездарного композитора графа Галленберга, Бетховен уехал в имение своего друга Марии Эрдеди. Он искал одиночества. Три дня он бродил по лесу, не возвращаясь домой. Его нашли в отдалённой чаще обессилевшим от голода. Ни одной жалобы никто не услышал. У Бетховена не было потребности в словах. Всё было сказано музыкой.
   Лучший исполнитель Лунной сонаты, на сегодняшний день, на мой взгляд является Владимир Горовиц.

5. «Адажио» — одно из самых исполняемых музыкальных произведений второй половины XX века, неоднократно использовалось в кино. Благодаря использованию гитаристом Ингви Малмстином в Icarus Dream Suite Op. 4 (1984) сыграло значительную роль в формировании современного неоклассического метала. Адажио Альбинони – одно из самых известных музыкальных произведений. Именно оно непременно звучит, когда человека провожают в последний путь. Именно оно заставляет сердце слушателей сжиматься и навевает мысли о вечном. Именно оно стало первым сочинением, предвосхитившим возрождение славы композитора.
   Однако лишь единицы знают истинное происхождение этого произведения. Вскоре после второй мировой известный музыковед Ремо Джацотто (Remo Giazotto) заканчивал биографию Томаза Альбинони (в те годы – известного лишь в узких кругах). Как и полагается в любой серьезной биографической работе, Ремо пытался найти как можно более достоверные и полные исторические материалы, связанные с творчеством композитора. В своих поисках в Дрезденской государственной библиотеке он наткнулся на некий отрывок. Это был небольшой кусок произведения, вероятнее всего – медленная часть из трио-сонаты. Сохранились лишь шесть начальных тактов мелодии и линия баса.
   Невозможно даже сказать, что Джацотто “реконструировал” или “восстановил” это произведение, здесь подходит только одно слово – “сочинил”. Да, он практически сочинил известнейшее Адажио заново. Ему показалось, что эта музыка – типично церковного склада, поэтому он, недолго думая, добавил в произведение орган. Ну разве не выглядит иронией судьбы то, что именно это произведение пятидесятых годов нашего века привело к возрождению славы Альбинони? Теперь на концертах можно услышать его сонаты, симфонии, отрывки из опер…
   И только теперь музыковеды пишут восторженные статьи об Альбинони, упоминают о том, что в его сочинениях “предвосхищены некоторые стилистические особенности классической симфонии”. Раньше мало кто замечал это.
   Похожая история (правда, с течением времени она стала намного более известна, ее можно встретить практически в каждой биографии композитора) случилась и с Иоганном Себастьяном Бахом. Композитор, который получил наибольшее количество голосов посетителей сайта Cultureciosque.com в голосовании “Лучший композитор тысячелетия” умер не то, чтобы в забвении, но… . Только во времена Мендельсона музыка Баха получила новую жизнь. А уж слава Баха нынешнего масштаба – заслуга ХХ века.

6. Мы часто слышим имя Бетховен. Наряду с другими выдающимися музыкальными классиками — Шопеном, Штраусом, Бахом, Чайковским — он сделал очень много для развития музыкального искусства. Это немецкий композитор XIX века, который представляет так называемую венскую школу — вместе с Гайдном и Моцартом. В его творчестве есть симфонии и увертюры, сонаты и концерты для разных музыкальных инструментов. Интересно, что Бетховен проявлял интерес и к украинскому песенному искусству. Он обработал для голоса в сопровождении фортепиано народную песню “Їхав козак за Дунай”.
   Наверное, ни для кого не будет неожиданностью, если любимым произведением Бетховена я назову “Лунную сонату”. Здесь все удивительно — и история создания, и история музыкальной жизни произведения. Бетховен был безответно влюблен, каждое утро он просыпался с именем возлюбленной на устах. Понимая, что они никогда не смогут быть вместе, душа рвалась на части. Боль выливалась в аккордах. В музыке ощущается борьба, желание человека преодолеть трудности, передать свою боль, излить ее до предела, чтобы избавиться от непосильной ноши. Написав сонату, Бетховен как бы завершил определенный этап своей жизни, одержав победу над бедой.

7. Автор – Liudmila5591. Это цитата этого сообщения
   О “Лунной” сонате Людвига ван Бетховена
   Что следует знать о Бетховене, о страданиях Христа, об опере Моцарта и о романтизме, чтобы правильно понять одно из самых известных в мире произведений, объясняет проректор Гуманитарного института телевидения и радиовещания, кандидат искусствоведения Ольга Хвоина.
   В обширном репертуаре мировой музыкальной классики трудно, пожалуй, найти более известное сочинение, чем “Лунная” соната Бетховена. Не надо быть музыкантом и даже большим любителем классической музыки, чтобы, услышав ее первые звуки, мгновенно узнать и с легкостью назвать и произведение, и автора.
   Соната № 14 или “Лунная”
   (до-диез минор, оp. 27, № 2),
   первая часть
   Исполнение: Клаудио Аррау
   Одно уточнение, впрочем, требуется: для неискушенного слушателя узнаваемой музыкой “Лунная” соната исчерпывается. В действительности это не все произведение, а лишь его первая часть. Как и положено классической сонате, оно имеет еще и вторую, и третью. Так что, наслаждаясь “Лунной” сонатой в записи, стоит прослушать не один, а три трека — лишь тогда мы узнаем «конец истории» и сможем оценить все сочинение целиком.
   Для начала поставим перед собой скромную задачу. Сосредоточившись на хорошо знакомой первой части, попробуем понять, что таит в себе эта волнующая, заставляющая к себе возвращаться музыка.
   “Лунная” соната написана и издана в 1801 году и находится в ряду произведений, открывающих в музыкальном искусстве XIX век. Став популярным сразу после своего появления, это сочинение уже при жизни композитора породило немало трактовок.
   Портрет неизвестной. На миниатюре, принадлежавшей Бетховену, предположительно, изображена Джульетта Гвиччарди. Около 1810 года
   Зафиксированное на титульном листе посвящение сонаты Джульетте Гвиччарди — юной аристократке, ученице Бетховена, о браке с которой влюбленный музыкант тщетно мечтал как раз в этот период, — побуждало аудиторию искать в произведении выражение любовных переживаний.
   Титульный лист издания сонаты для фортепиано Людвига ван Бетховена «В духе фантазии» № 14 (до-диез минор, оp. 27, № 2) с посвящением Джульетте Гвиччарди. 1802 год
   Спустя примерно четверть века, когда европейское искусство оказалось объято романтическим томлением, современник композитора, писатель Людвиг Рельштаб, сравнил сонату с картиной лунной ночи на Фирвальдштетском озере, описав этот ночной пейзаж в новелле «Теодор» (1823);. Именно благодаря Рельштабу за произведением, известным профессиональным музыкантам как соната № 14, а еще точнее — соната до?диез минор, оpus 27, № 2, закрепилось поэтическое определение “Лунная” (Бетховен своему произведению такого названия не давал). В тексте Рельштаба, сконцентрировавшем, кажется, все атрибуты романтического пейзажа (ночь, луна, озеро, лебеди, горы, руины), вновь звучит мотив «страстной неразделенной любви»: колеблемые ветром, о ней жалобно поют струны эоловой арфы, заполняя своими таинственными звуками все пространство мистической ночи;
   Упомянув о двух весьма известных вариантах трактовки содержания сонаты, на которые наталкивают словесные источники (авторское посвящение Джульетте Гвиччарди, рельштабовское определение “Лунная”), обратимся теперь к выразительным элементам, содержащимся в самой музыке, попытаемся прочитать и интерпретировать музыкальный текст.
   Задумывались ли вы о том, что звуки, по которым весь мир узнает “Лунную” сонату, являются не мелодией, а аккомпанементом? Мелодия — казалось бы, главный элемент музыкальной речи, по крайней мере в классико-романтической традиции (авангардные течения музыки XX века не в счет) — возникает в Лунной сонате не сразу: так бывает в романсах и песнях, когда звучание инструмента предваряет вступление певца. Зато, когда мелодия, подготовленная таким образом, наконец появляется, наше внимание оказывается полностью сосредоточено на ней. А теперь попробуем вспомнить (может быть, даже напеть) эту мелодию. Удивительно, но мы не обнаружим в ней собственно мелодической красоты (разнообразных поворотов, скачков на широкие интервалы или плавного поступенного движения). Мелодия Лунной сонаты скованна, зажата в рамки узкого диапазона, с трудом прокладывает себе путь, вообще не поется и лишь иногда вздыхает чуть более свободно. Особенно показательно ее начало. Некоторое время мелодия не может оторваться от исходного звука: прежде чем хоть чуть-чуть сдвинуться с места, он повторяется шесть раз. Но именно это шестикратное повторение выявляет значение еще одного выразительного элемента — ритма. Шесть первых звуков мелодии дважды воспроизводят узнаваемую ритмическую формулу — это ритм траурного марша.
   На протяжении сонаты начальная ритмоформула будет возвращаться неоднократно, с настойчивостью мысли, завладевшей всем существом героя. В коде?первой части исходный мотив окончательно утвердится в качестве главной музыкальной идеи, снова и снова повторяясь в мрачном низком регистре: справедливость ассоциаций с мыслью о смерти не оставляет сомнений.
   Вернувшись к началу мелодии и проследив за ее постепенным развитием, обнаруживаем еще один существенный элемент. Это мотив из четырех тесно сопряженных, словно перекрещенных звуков, произнесенных дважды как напряженное восклицание и подчеркнутых диссонансом в сопровождении. Слушателям XIX века, а тем более сегодняшнего дня данный мелодический оборот не так знаком, как ритм траурного марша. Однако в церковной музыке эпохи барокко (в немецкой культуре представленной прежде всего гением Баха, произведения которого Бетховен знал с детства) он был важнейшим музыкальным символом. Это один из вариантов мотива Креста — символа предсмертных страданий Иисуса.
   Тем, кто знаком с теорией музыки, будет небезынтересно узнать еще об одном обстоятельстве, подтверждающем, что наши догадки о содержании первой части Лунной сонаты верны. Для своей 14-й сонаты Бетховен выбрал тональность до-диез минор, используемую в музыке нечасто. В этой тональности — четыре диеза. По-немецки «диез» (знак повышения звука на полтона) и «крест» обозначаются одним словом — Kreuz, да и в начертании диеза есть сходство с крестом — ?. То, что диезов здесь четыре, еще усиливает страстну?ю символику.
   Вновь оговоримся: работа с подобными смыслами была присуща церковной музыке эпохи барокко, а соната Бетховена — произведение светское и написано в иное время. Впрочем, и в период классицизма тональности сохраняли привязку к определенному кругу содержания, о чем свидетельствуют современные Бетховену музыкальные трактаты. Как правило, характеристики, даваемые тональностям в подобных трактатах, фиксировали настроения, свойственные искусству Нового времени, но не порывали связей и с ассоциациями, зафиксированными в предыдущую эпоху. Так, один из старших современников Бетховена, композитор и теоретик Юстин Генрих Кнехт, считал, что до-диез минор звучит «с выражением отчаяния». Однако Бетховен, сочиняя первую часть сонаты, как видим, не удовлетворился обобщенным представлением о характере тональности. Композитор ощутил необходимость обратиться непосредственно к атрибутам давней музыкальной традиции (мотив Креста), что свидетельствует о его сосредоточенности на чрезвычайно серьезной тематике — Крест (как предначертание судьбы), страдание, смерть.
   Автограф сонаты для фортепиано Людвига ван Бетховена «В духе фантазии» № 14 (до-диез минор, оp. 27, № 2). 1801 год
   Теперь обратимся к началу “Лунной” сонаты — к тем самым, знакомым всем звукам, что приковывают наше внимание еще до появления мелодии. Линия аккомпанемента складывается из непрерывно повторяющихся трехзвучных фигур, резонирующих с глубокими органными басами. Первоначальный прообраз такого звучания — перебор струн (лиры, арфы, лютни, гитары), рождение музыки, вслушивание в нее. Легко ощутить, как безостановочно ровное движение (от начала до конца первой части сонаты оно не прерывается ни на мгновение) создает медитативное, почти гипнотическое состояние отрешения от всего внешнего, а медленно, поступенно спускающийся бас усиливает эффект ухода в себя. Возвращаясь к картине, нарисованной в новелле Рельштаба, вспомним еще раз об образе эоловой арфы: в звуках, издаваемых струнами только благодаря дуновениям ветра, мистически настроенные слушатели часто пытались уловить тайный, пророческий, судьбоносный смысл.
   Исследователям театральной музыки XVIII века тип аккомпанемента, напоминающий начало Лунной сонаты, известен также под названием ombra (с итальянского — «тень»). На протяжении многих десятилетий в оперных спектаклях подобные звуки сопровождали появление духов, призраков, таинственных посланцев загробного мира, шире — размышления о смерти. Достоверно известно, что при создании сонаты Бетховен вдохновлялся совершенно конкретной оперной сценой. В эскизную тетрадь, где зафиксированы первые наброски будущего шедевра, композитор выписал фрагмент из оперы Моцарта «Дон Жуан». Это краткий, но очень важный эпизод — смерть Командора, раненного во время поединка с Дон Жуаном. Кроме упомянутых персонажей, в сцене участвует слуга Дон Жуана Лепорелло, так что образуется терцет. Герои поют одновременно, но каждый о своем: Командор прощается с жизнью, Дон Жуан полон раскаяния, потрясенный Лепорелло отрывисто комментирует происходящее. У каждого из персонажей не только свой текст, но и своя мелодия. В единое целое их реплики объединяет звучание оркестра, который не просто аккомпанирует певцам, но, останавливая внешнее действие, фиксирует внимание зрителя на моменте, когда жизнь балансирует на грани небытия: мерные, «капающие» звуки отсчитывают последние мгновения, отделяющие Командора от смерти. Завершение эпизода сопровождается ремарками «[Командор] умирает» и «Месяц совсем скрывается за облаками». Звучание оркестра из этой моцартовской сцены Бетховен повторит в начале Лунной сонаты почти буквально.
   Первая страница письма Людвига ван Бетховена братьям Карлу и Иоганну. 6 октября 1802 года
   Аналогий более чем достаточно. Но можно ли понять, почему композитора, в 1801 году едва переступившего порог 30-летия, так глубоко, так по-настоящему волновала тема смерти? Ответ на этот вопрос содержится в документе, текст которого не менее пронзителен, чем музыка Лунной сонаты. Речь идет о так называемом «Гейлигенштадтском завещании». Оно было найдено после кончины Бетховена, случившейся в 1827 году, но писалось в октябре 1802 года, спустя примерно год после создания “Лунной” сонаты.
   Фактически «Гейлигенштадтское завещание» представляет собой развернутое предсмертное письмо. Бетховен адресовал его двум своим братьям, действительно уделив несколько строк распоряжениям о наследовании имущества. Все остальное — обращенный ко всем современникам, а возможно, и потомкам предельно искренний рассказ о переживаемых страданиях, исповедь, в которой композитор несколько раз упоминает о желании уйти из жизни, выражая в то же время решимость преодолеть эти настроения.
   В период создания завещания Бетховен пребывал в пригороде Вены Гейлигенштадте, проходя лечение от мучившего его уже около шести лет недуга. Не каждому известно, что первые признаки потери слуха появились у Бетховена не в зрелые годы, а в расцвете молодости, в возрасте 27 лет. К тому моменту музыкальный гений композитора уже был оценен, его принимали в лучших домах Вены, ему покровительствовали меценаты, он покорял сердца дам. Болезнь была воспринята Бетховеном как крушение всех надежд. Едва ли не более болезненно переживался страх открыться перед людьми, такой естественный для человека молодого, самолюбивого, гордого. Опасение обнаружить профессиональную несостоятельность, боязнь насмешек или, наоборот, проявлений жалости заставляли Бетховена ограничивать общение и вести одинокую жизнь. Но и упреки в нелюдимости больно ранили его своей несправедливостью.
   Вся эта сложная гамма переживаний нашла отражение в «Гейлигенштадтском завещании», зафиксировавшем переломный момент в настроениях композитора. После нескольких лет борьбы с болезнью Бетховен понимает, что надежды на излечение тщетны, и мечется между отчаянием и стоическим принятием своей судьбы. Однако в страданиях он рано обретает мудрость. Размышляя о провидении, божестве, искусстве («лишь оно… оно меня удержало»), композитор приходит к выводу о невозможности уйти из жизни, не реализовав полностью свой талант.
   В зрелые годы Бетховен придет к мысли о том, что лучшие из людей через страдание обретают радость. “Лунная” соната писалась в период, когда этот рубеж еще не был пройден.
   Но в истории искусства она стала одним из лучших примеров того, как из страдания может родиться прекрасное.
   Соната № 14 или “Лунная”
   (до-диез минор, оp. 27, № 2)
   Исполнение:Клаудио Аррау
   http://arzamas.academy/
   Сонатный цикл четырнадцатой фортепианной сонаты состоит из трёх частей. Каждая из них раскрывает какое-то одно чувство в богатстве его градаций. Медитативное состояние первой части сменяется поэтичным, благородным менуэтом. Финал – это «бурное клокотание эмоций», трагический порыв…он потрясает своей неудержимой энергией, драматизмом.
   Образный смысл финала “Лунной” сонаты в грандиозной схватке эмоции и воли, в великом гневе души, которой не удается овладеть своими страстями. Не осталось и следа от восторженно- тревожной мечтательности первой части и обманчивых иллюзии второй. Но страсть и страдание впились в душу с никогда не изведанной дотоле силой.
   … ее можно было бы назвать и «сонатой аллеи», поскольку, по преданию, она писалась в саду, в полубюргерском-полудеревенском окружении, которое так нравилось молодому композитору» (Э. Эррио. Жизнь Л.В. Бетховена).
   Против эпитета «лунная», данного Людвигом Рельштабом, энергично протестовал А. Рубинштейн. Он писал, что лунный свет требует в музыкальном выражении чего-то мечтательного и меланхоличного, нежно светящего. Но первая часть сонаты cis-moll трагическая с первой до последней ноты, последняя – бурная, страстная, в ней выражено нечто противоположное свету. Лишь вторая часть может быть трактована как лунное сияние.
   «В сонате больше страдания и гнева, чем любви; музыка сонаты мрачная и пламенная» – считает Р. Роллан.
   Б. Асафьев восторженно писал о музыке сонаты: «Эмоциональный тон этой сонаты наполнен силой и романтическим пафосом. Музыка, нервная и возбужденная, то вспыхивает ярким пламенем, то никнет в мучительном отчаянии. Мелодия поёт, плача. Глубокая сердечность, присущая описываемой сонате, делает её одной из любимейших и доступнейших. Трудно не поддаться воздействию столь искренней музыки – выразительнице непосредственного чувства».
   Оригинал записи и комментарии на LiveInternet.ru

8. “Лунная соната” Бетховена

   Александр Майкапар
   Соната для фортепиано № 14, до-диез минор, opus 27, №
   2 “quasi una Fantasia”.
   Сочинена: 1800–1801.
   Издана: март 1802.
   Посвящена: Джульетте Гвиччарди.
   Получила название (не от автора): “Лунная соната”.
   Таковы первые, так сказать, инвентарные данные об этом
   музыкальном шедевре.
   Что скрывается за этими сухими фактами?
   Такая ли уж лунная “Лунная соната”?
   Название сонаты “Лунная” принадлежит не Бетховену. Так
   ее уже после смерти композитора в 1832 году окрестил немецкий поэт Людвиг
   Рельштаб. Ему представилось, что Бетховен в первой части звуками запечатлел
   образ люцернского озера тихой лунной ночью. Нет никаких исторических
   доказательств того, что Бетховен именно это имел в виду. Более того, можно
   почти с уверенностью утверждать, что Бетховен, будь он жив в момент рождения
   этой метафоры и знай он о ней, вряд ли испытал бы от нее восторг. “Я употребляю
   это освященное обычаем название, – пишет Ромен Роллан, – придавая ему не
   большее значение, чем удачно найденной ассоциации образов или, скорее,
   впечатлений”. Мы помним, как Бетховен предупреждал в связи с Пасторальной
   симфонией, произведением, куда более располагающим к тому, чтобы видеть в нем
   зарисовки природы, что это не столько такие зарисовки, сколько выражение
   состояния души человека, оказавшегося на природе.
   Летом 1801 года Бетховен проводил время в Коромпе, и
   традиции здешних мест связывают воспоминания о Бетховене, сочиняющем “Лунную
   сонату”, с парком в Коромпе. Но они, эти традиции, не связывают – что
   совершенно правильно – эти воспоминания с водной стихией, как это делает
   Рельштаб. Первая часть “Лунной сонаты”, даже если и согласиться с лунным ее
   свечением, – это совершенно не баркарола. Но и сама пресловутая “лунность”
   сонаты (с большой натяжкой о ней можно говорить только в связи с первой частью)
   отнюдь не столь очевидна, как это может вытекать из невероятной популярности и
   уже абсолютной смысловой стертости словосочетания “лунная соната”. Человек,
   имевший полное право высказываться о музыке – Гектор Берлиоз, – считал, что
   первая часть сонаты рисует атмосферу не столько “лунной ночи”, сколько
   “солнечного дня”.
   Что значит и почему “quasi una Fantasia”?
   “Лунная соната” – четырнадцатая в ряду фортепианных
   сонат Бетховена (всего он написал тридцать две сонаты для фортепиано). Как
   явствует из приведенных инвентарных данных, она имеет также обозначение: “Opus
   27, № 2”. Объясняется это тем, что многие свои произведения одного жанра –
   фортепианные сонаты, трио, квартеты – Бетховен, когда издавал, объединял в одну
   публикацию (в одно нотное издание). Это была распространенная издательская
   практика того времени. Данный опус объединяет две фортепианные сонаты – по
   порядковым их номерам – № 13 и 14.
   Так вот, до этого опуса Бетховен писал сонаты как
   сонаты, если можно так выразиться о творениях гения, каждая из которых –
   неповторимый шедевр, например, “Патетическая соната” или Соната № 7 с ее
   гениальным Largo. Вот видите, у нас уже много раз проскальзывало слово
   “соната”. И теперь, чтобы объяснить вынесенную в заголовок этого раздела статьи
   ремарку Бетховена, необходимо хотя бы кратко сказать, что значит этот термин.
   К тому времени, когда Бетховен стал писать свои
   фортепианные сонаты, этот жанр, или точнее – музыкальная форма, уже прошел
   долгий путь развития. Я не буду здесь описывать этапы этого пути, скажу только,
   что поначалу термин “соната” обозначал пьесу, исполнявшуюся на музыкальных
   инструментах (от итал.sonare – звучать), в отличие от термина “кантата”,
   обозначавшего вокальное произведение (со временем собственно кантату) и
   происходившего от итал. cantare – петь. Бурно развиваясь, соната к началу XIX
   века – особенно в руках великих венских композиторов Гайдна, Моцарта, Бетховена
   – превратилась в многочастное (как правило, трехчастное, реже – четырехчастное
   и совсем редко – двухчастное) произведение, построенное по определенным
   формальным принципам. И главным из этих принципов было наличие в первой части
   (по крайней мере в первой, но могло быть и в других частях) двух разнохарактерных
   тем (образов), вступающих в драматические взаимоотношения по ходу их развития.
   Как правило, эти темы символизируют в классической сонате мужское и женское
   начало, придавая конфликту острый психологический характер.
   Гениальность Бетховена заключается, помимо многого
   прочего, в том, что эту общую схему он всякий раз превращает в уникальный
   психологический конфликт. Потому чрезвычайно трудна – да и, вероятно, излишня –
   дальнейшая классификация формальных аспектов бетховенских сонат. Но одно обстоятельство
   отметить все же необходимо: первая часть “Лунной сонаты” не подпадает под эти
   структурные особенности, которые делают инструментальную пьесу сонатой. В ней
   нет двух разнохарактерных тем, вступающих в конфликт друг с другом. И в этом
   смысле “Лунная соната” – не соната. Она соната в том смысле, что состоит из
   трех частей, причем как раз в финале мы видим те самые принципы сонаты, о
   которых говорилось выше. В финале! Но не в первой части. В этом кроется причина
   того, что Бетховен, не желая вводить в заблуждение будущего потенциального
   покупателя своего произведения, предупреждает его ремаркой, что эта соната
   “вроде бы как фантазия”. Теперь не может быть никаких претензий. Итак…
   Adagio sostenuto. Первая часть сонаты. Бетховен
   начинает эту сонату тем, что обычно является средней частью такого цикла –
   медленной, сумрачной, довольно скорбной музыкой. Александр Серов, замечательный
   русский композитор и блестящий музыкальный критик, находит в первой части
   сонаты выражение “смертельного уныния”.
   Здесь три необычайно выразительных и очень ясно
   различимых – и, вероятно, тут кроется причина огромной популярности этой части
   – музыкальных элемента: “спокойное движение как бы хоральных аккордов,
   определяемое движением басовых октав; гармоническая триольная фигурация, с
   неумолимостью проходящая через всю часть, – сравнительно редкий у Бетховена
   пример выдержанного через все сочинение однообразного ритмического движения,
   так часто встречающегося у Баха, и, наконец, скорбный малоподвижный
   мелодический голос, ритмически почти совпадающий с линией баса. Соединяясь в
   одно гармоническое целое, каждый из этих элементов живет самостоятельной
   жизнью, образуя непрерывную живую декламационную линию, а не “подыгрывая”
   только свою партию к ведущему голосу”. Так очень точно характеризуют эту часть
   профессор А.Б.Гольденвейзер.
   Здесь я должен сделать небольшое отступление.
   Необходимо обратить внимание на то, что нотный текст – я имею в виду любой
   нотный текст, не только этой сонаты – содержит очень мало указаний для
   исполнителя. Причем парадокс состоит в том, что, сколько бы их, этих указаний,
   ни было (известны композиторы, чьи ноты испещрены всевозможными пометками), их
   всегда будет мало с точки зрения фиксации всех аспектов исполнения
   произведения. Из этого факта можно сделать по крайней мере два прямо
   противоположных вывода: 1) раз исполнительских указаний мало и они все равно не
   характеризуют исполнение во всей его полноте, бог с ними, будем играть “как
   хочется” (для меня такой вывод неприемлем); 2) раз указаний этих мало, отнесемся
   к каждому из них с величайшим вниманием, как к выражению воли гениального
   композитора (для меня единственно возможный вывод). Так вот, ценнейшим
   указанием темпа в этой части являются не только итальянские термины, означающие
   очень медленный темп, но и определенное указание на то, что пульсом здесь
   является полутакт. И если исполнитель учтет это требование Бетховена, то его
   исполнение этой части с точки зрения физического времени окажется более
   быстрым, чем то, к какому привык наш слух, но при этом единицей пульсации будет
   именно та, какую имел в виду Бетховен.
   Однако следует остановиться в рассуждениях об
   интерпретации, поскольку без живого звучания музыки все доводы будут слишком
   абстрактны. Но тем не менее я призвал бы читателя внимательно отнестись к различным
   трактовкам и задуматься над тем, что в них соответствует намерениям (порой
   очень глубоко сокрытым) композитора, а что идет вразрез с ними.
   Allegretto – вторая часть сонаты. Замечательные слова
   написаны об этой части профессором Генрихом Нейгаузом в его книге “Об искусстве
   фортепианной игры”. Нейгауз называет это “почти невесомое Allegretto” “зыбким”,
   “скромным”, “утонченным” и одновременно “страшно простым”. “Утешительное”
   настроение (в духе Consolation1) второй части, – пишет он, – у недостаточно
   чутких учеников легко переходит в увеселительное scherzando, в корне
   противоречащее смыслу произведения. Я слышал десятки, если не сотни раз такую
   трактовку. В таких случаях я обычно напоминаю ученику крылатое словцо Листа об
   этом Allegretto: “une fleur entre deux abimes”2 и стараюсь ему доказать, что
   аллегория эта не случайна, что она удивительно точно передает не только дух, но
   и форму сочинения, ибо первые такты мелодии напоминают поневоле раскрывающуюся
   чашечку цветка, а последующие – свисающие на стебле листья. Прошу помнить, что
   я никогда не “иллюстрирую” музыку, то есть в данном случае я не говорю, что эта
   музыка есть цветок, – я говорю, что она может вызвать духовное, зрительное
   впечатление цветка, символизировать его, подсказать воображению образ цветка”.
   Тот же А.Серов, которого я уже упоминал, правда,
   слегка иронизировал по поводу этой очень поэтичной метафоры Листа: “Позабываю
   сказать, что в этой сонате есть еще скерцо. Нельзя не удивляться, как тут
   замешалось это скерцо, не имеющее никакого отношения ни к предыдущему, ни к
   последующему. Это цветок между двух пропастей, сказал Лист. Пожалуй! Но такое
   место, я полагаю, не слишком эффектно для цветка, так что с этой стороны
   метафора г. Листа, может быть, и не лишена верности”.
   Presto agitato – финал сонаты. Слушая этот финал,
   совершенно невозможно противостоять страстному, мощному бетховенскому
   темпераменту, его неудержимому порыву. Поразительно, как Бетховену удается
   создать впечатление стихийной мощи и при этом направить бурный поток эмоций в
   гранитное русло. Буря разражается градом мелких нот и вспышками молний (резкие
   акценты аккордов). Действительно, вполне уместным будет сравнение с ночной
   бурей, с циклоном. И как часто бывает у Бетховена, вдруг – молчание. “Внезапное
   Adagio… piano… Человек, доведенный до крайности, умолкает, дыхание пресеклось.
   И когда через минуту дыхание оживает и человек поднимается, кончены тщетные
   усилия, рыдания, буйства. Все сказано, душа опустошена. В последних тактах
   остается только величественная сила, покоряющая, укрощающая, принимающая
   поток”, – писал о нем Ромен Роллан.
   Кто была Джульетта Гвиччарди?
   Лучшее, что написано об этой юной вдохновительнице
   Бетховена, это страницы в книге Ромена Роллана “Бетховен, Великие творческие
   эпохи. От “Героической” до “Аппассионаты”. Третье приложение в этой книге
   называется “Сестры Брунсвик и их кузина из “Лунной”. Название звучит по-русски
   несколько коряво, но очень интересно по сути. Нам ничего не остается, как
   перелистать эти страницы.
   Джульетта, дочь графа Гвиччарди, получившего
   назначение в Вену надворным советником при Богемской канцелярии, появилась в
   Вене в конце 1800 года. Бетховен, как только узнал ее, тут же воспламенился.
   Джульетта была еще совсем юная. “Немногим старше шекспировской Джульетты и не
   менее соблазнительна”, – констатирует Ромен Роллан. Бетховен был уверен, что
   Джульетта испытывает к нему самые нежные чувства. Он писал Ф.Вегелеру (16
   ноября 1801): “Перемена, происшедшая во мне теперь, вызвана милой чудесной
   девушкой, которая любит меня и любима мною”. Много лет спустя, в 1823 году,
   Бетховен, тогда уже глухой и общавшийся с помощью разговорных тетрадей, беседуя
   с Шиндлером, написал: “Я был очень любим ею и более, чем когда-либо, был ее
   мужем…”
   Тогда же, в 1801 году, Бетховен дает Джульетте уроки
   музыки. Он не берет платы с юной графини, а она в свою очередь дарит ему дюжину
   рубашек, которые сама сшила. Зимою 1801 – 1802 годов Бетховен сочиняет и
   посвящает Джульетте эту свою сонату. Разочарование уже наступило: с первых
   месяцев 1802 года Джульетта выказывает явное предпочтение молодому графу
   Роберту Галленбергу, который был всего на год старше ее и тоже занимался
   композицией (он имел наглость ставить свои сочинения в одни программы с
   бетховенскими симфониями). В марте соната – с посвящением Джульетте – была опубликована
   в Бонне издателем Зимроком. “Иллюзия длилась недолго, – пишет Ромен Роллан, – и
   уже в сонате видно больше страдания и гнева, чем любви. Через полгода после
   этой бессмертной оды Бетховен в отчаянии пишет “Гейлигенштадское завещание” (6
   октября 1802 года)”. Некоторые бетховеноведы считают, что именно Джульетте
   Гвиччарди было адресовано письмо (так и не отправленное Бетховеном или оно
   возвратилось от адресата?), известное как письмо “К Бессмертной возлюбленной”.
   Оно было обнаружено после смерти Бетховена в потайном ящике его гардероба. Как
   бы то ни было и как бы ни решать вопрос с его датировкой – от чего, конечно,
   многое зависит в вопросе установления адресата, то есть того, кто была той
   самой “Бессмертной возлюбленной”, – миниатюрный портрет Джульетты Бетховен
   хранил вместе с этим письмом и “Гейлигенштадским завещанием”.
   “Памятник любви, который он (Бетховен. – А.М.) хотел
   создать этою сонатою, – пишет А.Серов, – очень естественно обратился в
   мавзолей. Для такого человека, как Бетховен, любовь не могла быть ничем другим,
   как надеждою загробною и скорбью, душевным трауром здесь на земле”.
   В истории музыки мало найдется произведений, которые
   могут сравниться по популярности с “Лунной сонатой”. Кто и как только не
   приспосабливал этот бетховенский шедевр – каждый для своих целей. Впечатляющую
   картину жизни “Лунной сонаты” (а порой одного только ее названия) в наши дни
   дает Интернет. Сайтов, содержащих сведения о “Лунной сонате” (вернее,
   открывающихся на запрос “Лунная соната”), в одном только англоязычном Интернете
   на сегодняшний день имеется 6861! Чего здесь только нет. И кто только не
   паразитировал на невероятной популярности этого произведения!..
   Множество транскрипций было сделано с целью дать
   возможность прикоснуться к этому творению не только пианистам. Вот всего
   несколько примеров:
   – переложение сонаты для гитары сделал известный
   исполнитель на этом инструменте Марсель Робинсон;
   – известный дирижер Антал Дорати сделал оркестровку
   сонаты, чтобы использовать ее для хореографической постановки;
   – аранжировал “Лунную сонату” для своего джаз-оркестра
   знаменитый американский тромбонист и аранжировщик Гленн Миллер. (Не путать с
   его же “Лунной серенадой”.)
   К чему только не применяли это словосочетание –
   “лунная соната”! Это романтическое название стало кодовым для одной из
   разрушительных атак агонизировавшего германского фашизма – авиационного налета
   на Ковентри (Англия) в 1945 году.
   “Лунная соната” вдохновляла скульпторов и художников:
   – Пауль Блох в 1995 году изваял мраморную скульптуру,
   которую назвал “Лунная соната” (я был бы рад, если бы мне объяснили, почему это
   “Лунная соната”, а не “Рождение нового дня” или “Размышление”);
   – Ральф Харрис Хаустон написал картину, которую назвал
   “Лунная соната” (тот же вопрос возникает и в этом случае);
   – американская ювелирная фирма “Bright Bear Jewelry” в
   своей “Коллекции тысячелетия” представляет жемчужное колье, названное его
   создателями “Лунная соната”.
   Или вот такое фантастическое использование любимого
   образа:
   – одна из западных фирм предлагает кофе “Лунная соната”;
   – “Лунная соната” – такое прозвище получил жеребец
   (?!), выведенный в США.
   И впрямь, популярность нередко приобретает самые
   причудливые формы…

   Список литературы

   Для подготовки данной работы были использованы
   материалы с сайта http://www.maykapar.ru/

9. Характеристики Хухи Моховинки?
   Как изменилось внутреннее состояние Герасима когда он ушёл от барыни
   БОРЬБА РУССКИХ ЗЕМЕЛЬ И КНЯЖЕСТВ С ВНЕШНЕЙ ОПАСНОСТЬЮ В XIII В.
   Вариант I
   Кто был избран вождем монгольских племен на хурале монгольской знати в 1206г.?
   Какое первое из крупных государств было завоевано монголо-татарами?
   В каком году состоялось первое сражение между монголами и русскими?
   Назовите первый крупный русский город, стертый монголами с лица земли в ходе их завоевательного похода на Русь.
   I Назовите имя рязанского боярина – богатыря, чья доблесть и храбрость получила самую высокую оценку Батыя?
   Какая битва и в каком году состоялась на том месте, где Петром I была основана Александро-Невская лавра в Санкт-Петербурге?
   Как называли современники построение рыцарских войск во время сражения в виде трапеции с острым клином?
   Назовите имя хана, на время правления которого приходится расцвет Золотой Орды.
   9. Как называлась грамота, выдававшаяся ханами русским князьям на владение их землями?
   10. Как называли перепись населения, проведенную золотоордынцами в 1257г.
   Вариант II
   Назовите главное хозяйственное занятие монголо-татар
   Как назывались десять тысяч монгольских воинов?
   Где состоялось первое сражение между монголами и русскими?
   Назовите город, оказавший наибольшее сопротивление монголам в период «облавы» 1238г.
   Рыцарей каких орденов объединил Ливонский орден?
   Назовите год и место Ледового побоища?
   Какой город был столицей Золотой Орды?
   Как назывались руководители ордынских отрядов, контролировавших сбор дани с русских земель?
   Как назывался пропуск для проезда через ордынские земли?
   10.Как стала называться территория плодородных земель к югу от Оки, попавшая под власть Орды?
   Спиши вставляя пропущенные буквы Выпиши словосочетания с существительным в родительном падеже Выдели окончания
   Мне нужно написать сказку минимум на 1,5 страници
   кто из учёных добавил к клеточной теории положение “каждая клетка от клетки “?
   Спишите вставляя пропущенные буквы и раскрывая скобки Укажите лицо и спряжение глаголов
   он всегда чистит зубы отрицание вопрос и специальные вопросы
   Помогите пожалуйста решить премеры 57*(379+19)
   48375-(385-298)*47
   40000-360*70+2850 пожалйста по действиям
   значение связки хрусталика
   Значениемышцы глаза

10. Людвиг ван Бетховен. Лунная соната. Соната любви или…
    Соната cis-moll (ор. 27 № 2) — одна из самых популярных фортепианных сонат Бетховена; быть может, самая знаменитая в мире соната для фортепиано и любимейшее произведение для домашнего музицирования. Больше двух веков ее разучивают, наигрывают, смягчают, приручают — как во все века люди пытались смягчить и приручить смерть.
    Лодка на волнах
    
    Название «Лунная» не принадлежит Бетховену — его ввел в оборот уже после смерти композитора Генрих Фридрих Людвиг Рельштаб (1799–1860), немецкий музыкальный критик, поэт и либреттист, оставивший ряд записей в разговорных тетрадях мастера. Рельштаб сравнил образы первой части сонаты с движением лодки, плывущей под луной вдоль Фирвальдштедского озера в Швейцарии.
    
    Людвиг ван Бетховен. Портрет, написанный во второй половине XIX века
    
    
    
    Людвиг Рельштаб
    (1799 — 1860)
    Немецкий романист, драматург и музыкальный критик
    К. Фридрих. Монастырское кладбище в снегу (1819 год)
    Национальная галерея, Берлин
    
    
    Швейцария. Фирвальдштедское озеро
    У разных произведений Бетховена есть много названий, которые понятны, как правило, только в одной стране. Но прилагательное «лунная» применительно к этой сонате стало интернациональным. Легковесное салонное название прикоснулось к глубинам образа, из которого вырастала музыка. Сам Бетховен, склонный давать частям своих произведений немного тяжеловесные определения на итальянском языке, назвал две свои сонаты — ор. 27 № 1 и 2 — quasi una fantasia — «что-то вроде фантазии».
    Легенда
    Возникновение сонаты романтическая традиция связывает с очередным любовным увлечением композитора — его ученицей, юной Джульеттой Гвиччарди (1784–1856), кузиной Терезы и Жозефины Брунсвик, двух сестер, которыми композитор был по очереди увлечен в разные периоды своей жизни (Бетховен, как и Моцарт, имел склонность влюбляться в целые семейства).
    Джульетта Гвиччарди
    Тереза Брунсвик. Верный друг и ученица Бетховена
    Доротея Эртман
    Немецкая пианистка, одна из лучших исполнительниц произведений Бетховена
    Эртман славилась исполнением бетховенских произведений. Композитор посвятил ей Сонату № 28
    Романтическая легенда включает четыре пункта: страсть Бетховена, игру сонаты при луне, предложение руки, отвергнутое бессердечными родителями из-за сословных предрассудков, и, наконец, замужество легкомысленной венки, которая предпочла великому композитору богатого молодого аристократа.
    Увы, нет ничего подтверждающего, что Бетховен когда-либо делал своей ученице предложение (как он, с высокой степенью вероятности, сделал его позднее Терезе Мальфатти, кузине своего лечащего врача). Нет даже свидетельств, что Бетховен был серьезно влюблен в Джульетту. Он никому не говорил о своем чувстве (как, впрочем, не говорил и о других своих влюбленностях). Портрет Джульетты Гвиччарди был найден после смерти композитора в запертом ящике вместе с другими ценными документами — но… в потайном ящике лежали несколько женских портретов.
    И, наконец, замуж за графа Венцеля Роберта фон Галленберга, пожилого композитора, сочинявшего балетную музыку, и архивариуса музыкального театра, Джульетта вышла лишь пару лет спустя после создания ор. 27 № 2 — в 1803 году.
    Была ли счастлива в браке девушка, которой когда-то был увлечен Бетховен, — другой вопрос. Уже перед смертью глухой композитор записал в одной из своих разговорных тетрадей, что некоторое время назад Джульетта хотела с ним встретиться, даже «плакала», но он отказал ей.
    Каспар Давид Фридрих. Женщина и закат (Закат, восход, женщина в лучах утреннего солнца)
    Бетховен не отталкивал от себя женщин, в которых был когда-то влюблен, он даже писал им…
    Первая страница письма к «бессмертной возлюбленной»
    
    
    Возможно, в 1801 г. вспыльчивый композитор поссорился со своей ученицей из-за какого-то пустяка (как это случилось, например, с исполнителем «Крейцеровой» сонаты скрипачом Бриджтауэром), и даже много лет спустя ему стыдно было об этом вспоминать.
    Тайны сердца
    
    Если в 1801 г. Бетховен страдал, то вовсе не от несчастной любви. В это время он впервые сообщил своим друзьям, что уже три года борется с надвигающейся глухотой. 1 июня 1801 г. отчаянное письмо получил его друг, скрипач и богослов Карл Аменда (1771–1836) (5), которому Бетховен посвятил свой прекрасный струнный квартет ор. 18 фа мажор. 29 июня Бетховен известил о своей болезни еще одного друга — Франца Герхарда Вегелера: «Вот уже два года я почти избегаю любого общества, так как не могу сказать людям: «Я глухой!».
    Церковь в селении Гейлигенштадт
    
    
    В 1802 г. в Хайлигенштадте (курортном пригороде Вены) он напишет свое потрясающее завещание: «О вы, люди, считающие или объявляющие меня озлобленным, упрямым или мизантропом, как вы несправедливы ко мне» — так начинается этот знаменитый документ.
    Образ «Лунной» сонаты прорастал сквозь тяжелые думы и печальные мысли.
    Луна в романтической поэзии бетховенского времени — зловещее, мрачное светило. Лишь десятилетия спустя ее образ в салонной поэзии приобрел элегичность и стал «светлеть». Эпитет «лунная» применительно к музыкальному произведению конца XVIII – начала XIX в. может означать иррациональность, жестокость и мрачность.
    Как бы ни была прекрасна легенда о несчастной любви, трудно поверить, что Бетховен мог посвятить такую сонату любимой девушке.
    Ибо «Лунная» соната — это соната о смерти.
    
    
    Ключ
    Ключ к загадочным триолям «Лунной» сонаты, которыми открывается первая часть, обнаружили Теодор Визева и Жорж де Сен-Фуа в своем знаменитом труде о музыке Моцарта. Эти триоли, которые сегодня с энтузиазмом пытается наигрывать любой ребенок, допущенный к родительскому фортепиано, — восходят к бессмертному образу, созданному Моцартом в его опере «Дон Жуан» (1787). Шедевр Моцарта, которым Бетховен возмущался и восхищался, начинается с бессмысленного убийства во мраке ночи. В тишине, наступившей после взрыва в оркестре, на тихих и глубоких триолях струнных всплывают один за другим три голоса: дрожащий голос умирающего, прерывистый голос его убийцы и бормотание оцепеневшего слуги.
    Этим отрешенным триольным движением Моцарт создал эффект утекания жизни, уплывания во мрак, когда тело уже цепенеет, а мерное колыхание Леты уносит на своих волнах гаснущее сознание.
    У Моцарта на монотонный аккомпанемент струнных накладываются хроматическая траурная мелодия у духовых инструментов и поющие — пусть прерывисто — мужские голоса.
    У Бетховена в «Лунной» сонате то, что должно было быть аккомпанементом, заглушило и растворило в себе мелодию — голос индивидуальности. Всплывающий над ними верхний голос (связное проведение которого составляет порой главную трудность для исполнителя) — это уже почти не мелодия. Это иллюзия мелодии, за которую можно ухватиться как за последнюю надежду.
    
    
    На пороге прощания
    
    В первой части «Лунной» сонаты Бетховен транспонирует запавшие ему в память моцартовские триоли смерти на полтона ниже — в более трепетный и романтический до-диез минор. Это будет важная для него тональность — в ней он напишет свой последний и великий квартет cis-moll.
    У нескончаемых трезвучий «Лунной» сонаты, переливающихся одно в другое, нет ни конца ни начала. Бетховен с удивительной точностью воспроизвел то чувство тоски, которую навевают бесконечная игра гамм и трезвучий за стеной — звуки, которые своим бесконечным повторением способны отобрать у человека музыку. Но всю эту скучную бессмыслицу Бетховен возводит к обобщению космического порядка. Перед нами — музыкальная ткань в чистом виде.
    К началу ХХ в. и другие искусства приблизились к уровню этого открытия Бетховена: так, художники сделали героем своих полотен чистый цвет.
    То, что композитор делает в своем произведении 1801 г., поразительно созвучно поискам позднего Бетховена, с его последними сонатами, в которых, по словам Томаса Манна, «сама соната как жанр кончается, подводится к концу: она исполнила свое предназначение, достигла своей цели, дальше пути нет, и она растворяется, преодолевает себя как форму, прощается с миром».
    «Смерть ничто, — говорил сам Бетховен, — живешь только в самые прекрасные мгновения. То подлинное, что действительно существует в человеке, то, что ему присуще, — вечно. Преходящему же грош цена. Жизнь приобретает красоту и значительность лишь благодаря фантазии, этому цветку, который только там, в заоблачных высях, пышно расцветает…»
    Вторая часть «Лунной» сонаты, которую Ференц Лист назвал «благоуханным цветком, выросшим между двумя безднами — бездной печали и бездной отчаяния», — это кокетливое аллегретто, похожее на легкую интермедию. Третью часть современники композитора, привыкшие мыслить образами романтической живописи, сравнивали с ночной бурей на озере. Четыре волны звуков одна за другой взмывают вверх, каждая завершается двумя резкими ударами, словно волны ударяются о скалу.
    Сама музыкальная форма рвется наружу, пытается разорвать рамки старой формы, выплеснуть через край — но отступает.
    Время еще не пришло.
    Текст: Светлана Кириллова, журнал «Искусство»

11. Русский поэт К. Бальмонт написал стихотворение «Лунная соната», которое было положено на музыку советским композитором А. Пащенко.
    «Лунная соната» получила настолько широкую популярность, стала настолько близким, необходимым людям сочинением, что с ней связываются события, впечатления, произведения самого разного содержания, характера, трактующие не только о прошлом, но и о сегодняшнем дне; многими фактами доказывается удивительная современность этой музыки, неумирающее многообразие ее эмоционального воздействия.
    Горячий отклик музыка «Лунной сонаты» вызывала у Горького, исключительно тонко воспринимавшего искусство. В тридцатые годы в московскую квартиру писателя был приглашен известный пианист Григорий Гинзбург. Он рассказал позднее в своих воспоминаниях о подробностях этой встречи и своих впечатлениях.
    «Мы пришли в большую светлую комнату, очевидно столовую. Здесь стоял рояль. Усадив меня, Горький стал искать удобное место для себя. В комнате было довольно много народа. Писателю, видимо, не хотелось сидеть вместе со всеми. Чувствовалось, что он стремится к уединению, хочет сосредоточиться. Он остановил свой выбор. на кресле у самоварного столика. Горький сел в кресло, положив руки на столик и вытянув их во всю длину. Но через секунду, словно не найдя в этой позе необходимого покоя, он нервно пересел боком к столику, оперся головой на левую руку и, наконец, замер. Полный желания наблюдать за каждым его движением, я не успел даже попробовать инструмент. А когда мои глаза встретились со взглядом Горького, я снова почувствовал невыразимое волнение. Я понял, что сегодня у меня такой слушатель, какого вряд ли еще когда мне доведется встретить.
    В наступившей тишине раздался голос Алексея Максимовича:
    – Так что вы нам сыграете?
    – А что бы вам хотелось? – спросил я.
    – Нет, нет, играйте то, что вы сами хотите. Мне все будет приятно послушать.
    …Я начал с «Лунной сонаты» Бетховена. Иногда во время первой части мне удавалось краем глаза увидеть сосредоточенное лицо Горького. Его углубленность в музыку была столь велика, что, даже не зная, кто это, можно было сказать, – это слушает человек исключительной душевной силы и воли. Впоследствии, читая Горького, я не раз вспоминал его лицо в эти минуты. Какие мысли и образы волновали его?. Не те ли, о которых писал он в своем автобиографическом рассказе «Музыка»: «Сначала мелодия пьесы была неуловима; альты и тенора звучали бессвязно, тяжелые вздохи басов говорили о чем-то настойчиво и строго, а в общем это напоминало картину осени: по скошенным лугам, по жухлой траве течет сырой, холодный ветер, зябко трепещет лес под его натиском, роняя на землю последние золотые листья. Вдали уныло поет колокол невидимой церкви.
    Потом среди поля явился человек с открытой головою: высоко подняв руки, он бежит, гонимый ветром, как перекати-поле, – бежит и все оглядывается назад. Глухой, темный гул сопровождает его, а дали полевые становятся все шире, все глубже, и, умаляясь перед ними, он исчезает с земли.
    … снова меня обнимают торжественные аккорды. Я слушаю их, закрыв глаза. Мне кажется, что большая толпа людей стройно и единодушно молит кого-то, – молит со слезами гнева и отчаяния».
    Но все это я вспоминал позднее, а в тот памятный вечер не мог думать ни о чем, кроме музыки.
    …Кончив сонату, я робко оглянулся и увидел в глазах Горького какую-то особую теплоту и, как мне показалось, выражение благодарности. «Вы уж простите, – сказал он, – что рояль в таком виде. А ведь мне и в голову не пришло, что он так плох». Все это он произнес с таким искренним огорчением, что мне захотелось утешить Алексея Максимовича, убедить его, что все не так уж ужасно. Но Горький продолжал: «Что теперь поделаешь? Поиграйте нам, пожалуйста, еще».
    У писательницы Зои Воскресенской есть рассказ «Лунная соната» – о беспокойной ночи в Вологде, где жили мать Владимира Ильича Ленина Мария Александровна Ульянова и его сестры Анна Ильинична и Мария Ильинична.
    В эту ночь сестры собирали нелегальную литературу для отправки рабочим. Мария Александровна на стареньком пианино, взятом напрокат, играла «Лунную сонату».
    «…Спокойная ласковая музыка, словно кто-то в тихий вечер поет у немолкнущего ручья, и чудится – ветер осторожно перебирает шероховатые, прямые, как струны, стволы высоких сосен.
    Анна Ильинична прислушалась.
    – «Лунная соната»…, Мамочка играет для нас, чтобы нам спокойнее работалось…
    …Мать вкладывает свои думы в музыку. Чем она еще может поддержать своих дочерей.
    А в соседней комнате Анна Ильинична и Мария Ильинична заняты важным делом. Они сидят и свертывают серые листки в маленькие тугие комочки, засовывают их в спичечные коробки. Эти большевистские листовки расскажут рабочим, крестьянам, солдатам и их женам, во имя чьих интересов ведется эта грабительская война. Газета «Правда» разгромлена царской полицией. Но партия ни на один день, ни на один час не теряет связи с народом. Растет горка коробок на столе. В них слова жгучей правды…
    Мать продолжает играть…»
    Сохранились волнующие дневниковые записи известного советского пианиста Александра Даниловича Каменского, который во время Великой Отечественной войны жил и концертировал в осажденном Ленинграде.
    В январе 1942 года в самые тяжкие дни блокады, когда сигналы тревоги, обстрелы и артиллерийские налеты следовали один за другим, Каменский выступал по радио. Ежедневно полчаса между чтением ленинградских последних известий он играл небольшие пьесы, и люди прислушивались к этим звукам, рождавшим надежду, уверенность.
    Той зимой пианисту однажды пришлось играть в обстановке не обычной даже для сурового блокадного времени: «Было это утром. Я увидел, что мне навстречу поднялась высокая женская фигура. «Александр Данилович…» – «Вы ко мне?» – я остановился. Смотрю на нее в упор. Молодая женщина. Впрочем, возраст определить трудно. Обычное ленинградское лицо, вылепленное блокадой, нашим общим безжалостным скульптором. Кожа – пергамент, натянутый на неожиданно выступившие скулы. Трагически напряженный взгляд запавших, почти бесцветных глаз. Сухие, посиневшие губы. Женщина заговорила. Голос у нее был очень тихий, чуть хрипловатый. «Выслушайте меня, прошу вас, – начала она и как-то беспомощно всплеснула руками. – Мы живем в таких невероятных условиях, когда стерлась грань между возможным и невозможным, не правда ли? Поэтому вас не может удивить моя просьба». Она говорила торопясь, немного захлебываясь, но довольно внятно. В общем, выяснилось, что у нее от дистрофии умирает мать и ее предсмертное желание – послушать музыку, которую она всегда любила. А так как я сейчас единственный в городе концертирующий пианист, то вот дочь и бросилась ко мне в надежде, что я исполню ее просьбу.
    Я спросил: «Идти далеко?» Она назвала одну из улиц, пересекающих Литейный проспект, и мы пошли.
    …В комнату, куда она меня ввела, проникал дневной свет. Фанера была вставлена только в одну половину окна, и первое, что бросилось мне в глаза, был висевший на стене прелестный, написанный пастелью женский портрет в овальной раме. Комната показалась мне сплошь заставленной мебелью. В глубине, слева от двери, нечто вроде алькова, и там, в полумраке, низкое ложе – подушки, одеяла и даже, как мне показалось, что-то меховое, может быть и шубка. Я старался туда не смотреть и только в ту сторону поклонился. «Мамочка, пришел Александр Данилович Каменский. Он сейчас для тебя поиграет». И другой голос, очень похожий на первый, но уже совсем беззвучный и обесцвеченный, ответил неестественно медленно и раздельно: «Это во сне?» – «Где рояль?» – спросил я. Он оказался тут же, почти на середине комнаты – бесформенная глыба, обложенная подушками, укутанная в ватные одеяла, теплые платки и покрытая сверху тяжелым ковром. Когда все это с величайшим трудом было сброшено на пол, выступила идеально полированная, без единой царапины крышка черного дерева и на ней две тонкие тетради нот: партиты Баха и вариации Бетховена. Я сыграл хорал, затем прелюдию и фугу Баха – Листа. Закончил и посидел несколько секунд в раздумье. Женщин не было слышно. Они точно затаили дыхание. Потом кто-то из них прошептал еле слышно: «Еще…» и я радостно, с особым настроением – уж очень мне понравился рояль – сыграл бетховенскую «Лунную сонату». Сыграл, не колеблясь, всю – все три части. И когда кончил, услышал глубокий, почти освобождающийся от непосильной тяжести вздох, и тот же бескрасочный, уже почти призрачный голос прошептал ясно и даже как-то восторженно: «Какое счастье!» и через секунду опять, но уже тише и точно выдохнул: «Счастье…»
    Я встал, но молодая женщина, сидевшая у материнского изголовья, умоляюще всплеснула руками и кивнула в сторону рояля. И тогда я снова обратился к этому чудесному, такому послушному, так чутко отвечающему мне инструменту. Потом опустил крышку над клавиатурой и встал. Молодая женщина тем же автоматическим движением, на которое я обратил внимание, поднялась с низкого ложа, на котором покоилась ее мать, и, прежде чем я смог помешать этому, поклонилась мне до самой земли. «Нет слов, – прошептала она, – нет слов, чтобы выразить вам благодарность. Мама уснула… Счастливая… С улыбкой…»
    Лет десять назад весть о «Лунной сонате» пришла из маленького украинского городка Малина. Здесь в период фашистской оккупации действовала подпольная комсомольская организация, подобная краснодонской «Молодой гвардии». Ядром ее была семья местного врача Соснина. В этой семье все любили музыку. Отец играл на скрипке, мать на гитаре, а дети – дочь Нина и сын Валентин – отлично играли на фортепиано. Любимым композитором был Бетховен, а самым дорогим сочинением «Лунная соната». В кабинете врача стояло старенькое пианино; летними вечерами жители обычно задерживались у докторской половины домика, чтобы послушать доносившуюся оттуда музыку.
    Часто, когда собирались юные антифашисты, игралась «Лунная соната»; музыка немецкого классика помогала советским людям бороться, была оружием в антигитлеровской борьбе молодежи.
    С музыкой «Лунной сонаты» оказался связанным и последний день героической жизни доктора Соснина и его дочери. В этот день, 31 августа 1943 года, хирург Соснин должен был выполнить ответственное задание. На окраине городка в хатке учительницы-подпольщицы Евгении Федоровны Дорошок Ивану Ивановичу Соснину предстояло сделать сложную операцию тайно привезенному сюда Ниной раненому партизану.
    Валентин Соснин вспоминает, что тяжкое предчувствие охватило в то утро и его, и отца. Отец попросил сына: «Сыграй, пожалуйста, «Лунную сонату».
    Утром, в необычное время семья собралась у пианино. Юноша, которого немцы заставляли играть пошлые танцы, играл «Лунную сонату» так взволнованно, так страстно, как, быть может, никто и никогда не исполнял ни в одном самом блестящем концертном зале. Он не знал, что играет «Лунную сонату» отцу и сестре последний раз, что играет их реквием.
    Когда доктор Соснин делал операцию, а дочь помогала ему, гитлеровцы окружили домик учительницы.
    Не желая сдаваться, Евгения Федоровна застрелилась. Нина до последнего патрона вела пулеметный огонь по фашистам. Враги подожгли дом. Герои-партизаны сгорели заживо.
    Немногие из малинских подпольщиков остались в живых до наших дней. В их сознании борьба и смерть Героя Советского Союза Нины Ивановны Сосниной и ее отца неразрывно связались с великой музыкой Бетховена.
    Рождается новое поколение, и детям поют колыбельную молодые матери и сочиняют стихи, вспоминая поэзию «Лунной». Такую колыбельную под названием «Лунная соната» сочинила для своей маленькой дочки советская литовская поэтесса Мара Гриезане:
    Спит моя большая синяя страна.
    Над ее снегами – синяя луна…
    Словно кто-то с нами вдруг заговорит:
    «Лунная соната» сердце озарит,-
    Будто сам Бетховен в синеве ночной
    встанет лунной тенью здесь, передо мной…
    «Лунная соната» говорит со мной.
    «Лунная соната», синяя страна…
    «Лунная соната», синяя луна…
    Мара Гриезане «перевела» музыку на язык стихов. А знаменитые фигуристы на льду Людмила Белоусова и Олег Протопопов «перевели» сонату на язык одухотворенного движения. Обратившись к музыке «Лунной сонаты», они создали концертный номер – прекрасную «ледовую» поэму сердечных человеческих чувств.
    Иногда отзвуки «Лунной» возникают совсем необычно, неожиданно.
    В старинном русском городе Ростове, славящемся памятниками древнего зодчества, сохранились удивительные колокола, звон которых собирает людей со всей округи. И из поколения в поколение передается мастерство звонарей, владеющих искусством музыки колоколов.
    Среди колокольных мелодий самая знаменитая – «егорьевский звон» – воспроизводит начало «Лунной сонаты». «Лунная» звучит в колоколах так красиво, что этот «егорьевский звон» специально приезжал слушать великий певец Федор Иванович Шаляпин. Приезжал в Ростов и просил всегда: «Сыграйте егорьевскую «Лунную».
    Когда и как проникла соната в старинный город, к звонарям, не знакомым с нотной грамотой, никто не знает. Сила искусства такова, что не существует для него препятствий, времени, границ…
    Жизнь – борьба и возможность победы; в этом черпает человек счастье.
    Гордая сила не сгибается, не знает покорности и слабости, – этому учит «Лунная соната» Бетховена, выразившая с необыкновенной глубиной трагические переживания человека и его мужество. «Человек обязан жить, пока может совершать что-либо хорошее», – утверждал Бетховен.
    Ромен Роллан назвал Бетховена героической силой современности: «Если мы печалимся о мирских страданиях, он приходит к нам, словно садясь за рояль перед тоскующей матерью, и без слов утешает плачущую песней просветленной печали. И когда мы устаем от вечной бесполезной борьбы с заурядным в пороке и в добродетели, какое невыразимое благодеяние снова окунуться в этот чистый океан воли и веры! От него исходит заразительная сила бодрости, счастье борьбы, опьянение совести, ощущающей в себе бога. Какая победа равна подобной, какая битва… могут сравниться со славой такого сверхчеловеческого напряжения, с этим ярчайшим торжеством духа на земле, когда несчастный, обездоленный, больной, одинокий человек, олицетворение горя, человек, которого жизнь лишила всякой радости, сам творит радость и озаряет ею мир? Он ее чеканит из своего несчастья, как он сам сказал в гордом слове, которое подводит итог его жизни и становится девизом всякой героической души: «Радость через страдание».
    «Можно ли рассказать «Лунную сонату»?» – спрашивает ленинградская школьница Таня Зазорина, отрывком из письма которой мы начали этот очерк.
    Нет, «Лунную» рассказать нельзя; никакие слова не заменяют музыки. Они только помогают понять ее и почувствовать, подсказать ее смысл, иногда направляют воображение.
    Такова цель нашего рассказа.
    «Вернитесь теперь мысленно к этой музыке. Вслушайтесь в нее не только своим слухом, но и всем своим сердцем! И, может быть, вы услышите в ее первой части такую скорбь, какой никогда раньше не слышали; во второй части – такую светлую и в то же время такую печальную улыбку, какой раньше и не замечали; и, наконец, в финале – такое буйное стремление вырваться из оков страданий и печали, о котором можно сказать только словами самого Бетховена: «Я схвачу судьбу за глотку, совсем согнуть меня ей не удастся…». – Композитор Дмитрий Борисович Кабалевский о «Лунной сонате».

12. Одним из главных «секретов» воздействия музыки является многозначность ее образного истолкования. Чем глубже, совершеннее сочинение, тем многограннее его воздействие на слушателя, тем больше вызывает оно образов, ассоциаций.
    Сочинение уходит от автора, живет самостоятельной жизнью, и постепенно забываются непосредственные причины, вызвавшие его. Ныне немногие знают о Джульетте Гвиччарди, о других личных обстоятельствах, имевших то или иное отношение к творчеству Бетховена. А «Лунная соната» продолжает жить, волновать людей, ее исполняют выдающиеся музыканты. Пожалуй, ни один из советских пианистов, выступавших на эстраде, не прошел мимо «Лунной»: она в репертуаре К. Игумнова, А. Гольденвейзера, Г. Нейгауза, Л. Оборина, М. Юдиной, В. Софроницкого, М. Гринберг, Э. Гилельса, В. Мержанова и многих, многих других пианистов.
    «Лунная соната» стала одним из тех великих музыкальных созданий, которые пробуждают фантазию не только музыкантов, но и писателей, поэтов, художников.
    В историко-литературном памятнике пушкинской эпохи — «Записках» современницы поэта Александры Осиповны Смирновой содержится примечательный факт об интересе Пушкина к творчеству Бетховена. Автор «Записок» рассказывает, что однажды поэт застал у нее в гостях пианистку Гирт, называвшую себя ученицей Бетховена. Пушкин стал расспрашивать Гирт о жизни Бетховена, «об его глухоте, об его меланхолии, об его оригинальных идеях», полагая, что «Лунная соната» была сымпровизирована Бетховеном для слепой девушки, и связывал сонату с романтической любовью композитора. Истинные сведения о жизни Бетховена и обстоятельствах создания его произведений в пушкинскую пору в России еще не были известны.
    Понадобилось два десятилетия, чтобы соната проникла в широкие круги русского общества и приобрела большую популярность. Героиня романа Л. Толстого «Семейное счастье», раскрывающего духовный мир провинциальной девушки, играет «Лунную сонату». Музыка как бы становится участником действия, она звучит в самые важные минуты жизни героини, когда зарождается чувство любви и когда после трудных испытаний осознается смысл истинного счастья. С музыки сонаты, которую Толстой ощущает очень тонко, начинается заключительный эпизод романа: «Я открыла сонату и стала играть ее. Никого не видно и не слышно было, окна были открыты в сад; и знакомые грустно торжественные звуки раздавались в комнате…».
    В пятидесятые годы прошлого века в глухом нижегородском поместье Лукине «Лунную сонату» слушал А. Улыбышев, знаток музыки, автор первой русской биографии Моцарта. Знакомство с сонатами Бетховена дало Улыбышеву материал для работы над книгой «Бетховен, его критики и комментаторы», опубликованной в 1857 году и вызвавшей горячие споры о бетховенском творчестве.
    Немецкий писатель Аминтор создал роман, построенный на острой драматической канве «Лунной». Роман так и называется — «Соната в до-диез миноре».
    Русский поэт К. Бальмонт написал стихотворение «Лунная соната», которое было положено на музыку советским композитором А. Пащенко.
    «Лунная соната» получила настолько широкую популярность, стала настолько близким, необходимым людям сочинением, что с ней связываются события, впечатления, произведения самого разного содержания, характера, трактующие не только о прошлом, но и о сегодняшнем дне; многими фактами доказывается удивительная современность этой музыки, неумирающее многообразие ее эмоционального воздействия.
    Горячий отклик музыка «Лунной сонаты» вызывала у Горького, исключительно тонко воспринимавшего искусство. В тридцатые годы в московскую квартиру писателя был приглашен известный пианист Григорий Гинзбург. Он рассказал позднее в своих воспоминаниях о подробностях этой встречи и своих впечатлениях.
    «Мы пришли в большую светлую комнату, очевидно столовую. Здесь стоял рояль. Усадив меня, Горький стал искать удобное место для себя. В комнате было довольно много народа. Писателю, видимо, не хотелось сидеть вместе со всеми. Чувствовалось, что он стремится к уединению, хочет сосредоточиться. Он остановил свой выбор. на кресле у самоварного столика. Горький сел в кресло, положив руки на столик и вытянув их во всю длину. Но через секунду, словно не найдя в этой позе необходимого покоя, он нервно пересел боком к столику, оперся головой на левую руку и, наконец, замер. Полный желания наблюдать за каждым его движением, я не успел даже попробовать инструмент. А когда мои глаза встретились со взглядом Горького, я снова почувствовал невыразимое волнение. Я понял, что сегодня у меня такой слушатель, какого вряд ли еще когда мне доведется встретить.
    В наступившей тишине раздался голос Алексея Максимовича:
    — Так что вы нам сыграете?
    — А что бы вам хотелось? — спросил я.
    — Нет, нет, играйте то, что вы сами хотите. Мне все будет приятно послушать.
    …Я начал с «Лунной сонаты» Бетховена. Иногда во время первой части мне удавалось краем глаза увидеть сосредоточенное лицо Горького. Его углубленность в музыку была столь велика, что, даже не зная, кто это, можно было сказать,— это слушает человек исключительной душевной силы и воли. Впоследствии, читая Горького, я не раз вспоминал его лицо в эти минуты. Какие мысли и образы волновали его?.. Не те ли, о которых писал он в своем автобиографическом рассказе «Музыка»: «Сначала мелодия пьесы была неуловима; альты и тенора звучали бессвязно, тяжелые вздохи басов говорили о чем-то настойчиво и строго, а в общем это напоминало картину осени: по скошенным лугам, по жухлой траве течет сырой, холодный ветер, зябко трепещет лес под его натиском, роняя на землю последние золотые листья. Вдали уныло поет колокол невидимой церкви.
    Потом среди поля явился человек с открытой головою: высоко подняв руки, он бежит, гонимый ветром, как перекати-поле, — бежит и все оглядывается назад. Глухой, темный гул сопровождает его, а дали полевые становятся все шире, все глубже, и, умаляясь перед ними, он исчезает с земли.
    … снова меня обнимают торжественные аккорды. Я слушаю их, закрыв глаза. Мне кажется, что большая толпа людей стройно и единодушно молит кого-то, — молит со слезами гнева и отчаяния».
    Но все это я вспоминал позднее, а в тот памятный вечер не мог думать ни о чем, кроме музыки.
    …Кончив сонату, я робко оглянулся и увидел в глазах Горького какую-то особую теплоту и, как мне показалось, выражение благодарности. «Вы уж простите, — сказал он, — что рояль в таком виде. А ведь мне и в голову не пришло, что он так плох». Все это он произнес с таким искренним огорчением, что мне захотелось утешить Алексея Максимовича, убедить его, что все не так уж ужасно. Но Горький продолжал: «Что теперь поделаешь? Поиграйте нам, пожалуйста, еще».
    У писательницы Зои Воскресенской есть рассказ «Лунная соната» — о беспокойной ночи в Вологде, где жили мать Владимира Ильича Ленина Мария Александровна Ульянова и его сестры Анна Ильинична и Мария Ильинична.
    В эту ночь сестры собирали нелегальную литературу для отправки рабочим. Мария Александровна на стареньком пианино, взятом напрокат, играла «Лунную сонату».
    «…Спокойная ласковая музыка, словно кто-то в тихий вечер поет у немолкнущего ручья, и чудится — ветер осторожно перебирает шероховатые, прямые, как струны, стволы высоких сосен.
    Анна Ильинична прислушалась.
    — «Лунная соната»…, Мамочка играет для нас, чтобы нам спокойнее работалось…
    …Мать вкладывает свои думы в музыку. Чем она еще может поддержать своих дочерей.
    А в соседней комнате Анна Ильинична и Мария Ильинична заняты важным делом. Они сидят и свертывают серые листки в маленькие тугие комочки, засовывают их в спичечные коробки. Эти большевистские листовки расскажут рабочим, крестьянам, солдатам и их женам, во имя чьих интересов ведется эта грабительская война. Газета «Правда» разгромлена царской полицией. Но партия ни на один день, ни на один час не теряет связи с народом. Растет горка коробок на столе. В них слова жгучей правды…
    Мать продолжает играть…»
    Сохранились волнующие дневниковые записи известного советского пианиста Александра Даниловича Каменского, который во время Великой Отечественной войны жил и концертировал в осажденном Ленинграде.
    В январе 1942 года в самые тяжкие дни блокады, когда сигналы тревоги, обстрелы и артиллерийские налеты следовали один за другим, Каменский выступал по радио. Ежедневно полчаса между чтением ленинградских последних известий он играл небольшие пьесы, и люди прислушивались к этим звукам, рождавшим надежду, уверенность.
    Той зимой пианисту однажды пришлось играть в обстановке не обычной даже для сурового блокадного времени: «Было это утром. Я увидел, что мне навстречу поднялась высокая женская фигура. «Александр Данилович…» — «Вы ко мне?» — я остановился. Смотрю на нее в упор. Молодая женщина. Впрочем, возраст определить трудно. Обычное ленинградское лицо, вылепленное блокадой, нашим общим безжалостным скульптором. Кожа — пергамент, натянутый на неожиданно выступившие скулы. Трагически напряженный взгляд запавших, почти бесцветных глаз. Сухие, посиневшие губы. Женщина заговорила. Голос у нее был очень тихий, чуть хрипловатый. «Выслушайте меня, прошу вас, — начала она и как-то беспомощно всплеснула руками. — Мы живем в таких невероятных условиях, когда стерлась грань между возможным и невозможным, не правда ли? Поэтому вас не может удивить моя просьба». Она говорила торопясь, немного захлебываясь, но довольно внятно. В общем, выяснилось, что у нее от дистрофии умирает мать и ее предсмертное желание — послушать музыку, которую она всегда любила. А так как я сейчас единственный в городе концертирующий пианист, то вот дочь и бросилась ко мне в надежде, что я исполню ее просьбу.
    Я спросил: «Идти далеко?» Она назвала одну из улиц, пересекающих Литейный проспект, и мы пошли.
    …В комнату, куда она меня ввела, проникал дневной свет. Фанера была вставлена только в одну половину окна, и первое, что бросилось мне в глаза, был висевший на стене прелестный, написанный пастелью женский портрет в овальной раме. Комната показалась мне сплошь заставленной мебелью. В глубине, слева от двери, нечто вроде алькова, и там, в полумраке, низкое ложе — подушки, одеяла и даже, как мне показалось, что-то меховое, может быть и шубка. Я старался туда не смотреть и только в ту сторону поклонился. «Мамочка, пришел Александр Данилович Каменский. Он сейчас для тебя поиграет». И другой голос, очень похожий на первый, но уже совсем беззвучный и обесцвеченный, ответил неестественно медленно и раздельно: «Это во сне?» — «Где рояль?» — спросил я. Он оказался тут же, почти на середине комнаты — бесформенная глыба, обложенная подушками, укутанная в ватные одеяла, теплые платки и покрытая сверху тяжелым ковром. Когда все это с величайшим трудом было сброшено на пол, выступила идеально полированная, без единой царапины крышка черного дерева и на ней две тонкие тетради нот: партиты Баха и вариации Бетховена. Я сыграл хорал, затем прелюдию и фугу Баха — Листа. Закончил и посидел несколько секунд в раздумье. Женщин не было слышно. Они точно затаили дыхание. Потом кто-то из них прошептал еле слышно: «Еще…» и я радостно, с особым настроением — уж очень мне понравился рояль — сыграл бетховенскую «Лунную сонату». Сыграл, не колеблясь, всю — все три части. И когда кончил, услышал глубокий, почти освобождающийся от непосильной тяжести вздох, и тот же бескрасочный, уже почти призрачный голос прошептал ясно и даже как-то восторженно: «Какое счастье!» и через секунду опять, но уже тише и точно выдохнул: «Счастье…»
    Я встал, но молодая женщина, сидевшая у материнского изголовья, умоляюще всплеснула руками и кивнула в сторону рояля. И тогда я снова обратился к этому чудесному, такому послушному, так чутко отвечающему мне инструменту. Потом опустил крышку над клавиатурой и встал. Молодая женщина тем же автоматическим движением, на которое я обратил внимание, поднялась с низкого ложа, на котором покоилась ее мать, и, прежде чем я смог помешать этому, поклонилась мне до самой земли. «Нет слов, — прошептала она, — нет слов, чтобы выразить вам благодарность. Мама уснула… Счастливая… С улыбкой…»
    Лет десять назад весть о «Лунной сонате» пришла из маленького украинского городка Малина.
    Здесь в период фашистской оккупации действовала подпольная комсомольская организация, подобная краснодонской «Молодой гвардии». Ядром ее была семья местного врача Соснина. В этой семье все любили музыку. Отец играл на скрипке, мать на гитаре, а дети — дочь Нина и сын Валентин — отлично играли на фортепиано. Любимым композитором был Бетховен, а самым дорогим сочинением «Лунная соната». В кабинете врача стояло старенькое пианино; летними вечерами жители обычно задерживались у докторской половины домика, чтобы послушать доносившуюся оттуда музыку.
    Часто, когда собирались юные антифашисты, игралась «Лунная соната»; музыка немецкого классика помогала советским людям бороться, была оружием в антигитлеровской борьбе молодежи.
    С музыкой «Лунной сонаты» оказался связанным и последний день героической жизни доктора Соснина и его дочери.
    В этот день, 31 августа 1943 года, хирург Соснин должен был выполнить ответственное задание. На окраине городка в хатке учительницы-подпольщицы Евгении Федоровны Дорошок Ивану Ивановичу Соснину предстояло сделать сложную операцию тайно привезенному сюда Ниной раненому партизану.
    Валентин Соснин вспоминает, что тяжкое предчувствие охватило в то утро и его, и отца.
    Отец попросил сына: «Сыграй, пожалуйста, «Лунную сонату».
    Утром, в необычное время семья собралась у пианино. Юноша, которого немцы заставляли играть пошлые танцы, играл «Лунную сонату» так взволнованно, так страстно, как, быть может, никто и никогда не исполнял ни в одном самом блестящем концертном зале. Он не знал, что играет «Лунную сонату» отцу и сестре последний раз, что играет их реквием.
    Когда доктор Соснин делал операцию, а дочь помогала ему, гитлеровцы окружили домик учительницы.
    Не желая сдаваться, Евгения Федоровна застрелилась. Нина до последнего патрона вела пулеметный огонь по фашистам. Враги подожгли дом. Герои-партизаны сгорели заживо.
    Немногие из малинских подпольщиков остались в живых до наших дней. В их сознании борьба и смерть Героя Советского Союза Нины Ивановны Сосниной и ее отца неразрывно связались с великой музыкой Бетховена.
    Рождается новое поколение, и детям поют колыбельную молодые матери и сочиняют стихи, вспоминая поэзию «Лунной».
    Такую колыбельную под названием «Лунная соната» сочинила для своей маленькой дочки советская литовская поэтесса Мара Гриезане:
    Спит моя большая синяя страна.
    Над ее снегами — синяя луна…
    Словно кто-то с нами вдруг заговорит:
    «Лунная соната» сердце озарит,—
    Будто сам Бетховен в синеве ночной
    встанет лунной тенью здесь, передо мной…
    «Лунная соната» говорит со мной.
    «Лунная соната», синяя страна…
    «Лунная соната», синяя луна…
    Мара Гриезане «перевела» музыку на язык стихов. А знаменитые фигуристы на льду Людмила Белоусова и Олег Протопопов «перевели» сонату на язык одухотворенного движения. Обратившись к музыке «Лунной сонаты», они создали концертный номер — прекрасную «ледовую» поэму сердечных человеческих чувств.
    Иногда отзвуки «Лунной» возникают совсем необычно, неожиданно.
    В старинном русском городе Ростове, славящемся памятниками древнего зодчества, сохранились удивительные колокола, звон которых собирает людей со всей округи. И из поколения в поколение передается мастерство звонарей, владеющих искусством музыки колоколов.
    Среди колокольных мелодий самая знаменитая — «егорьевский звон» — воспроизводит начало «Лунной сонаты». «Лунная» звучит в колоколах таи красиво, что этот «егорьевский звон» специально приезжал слушать великий певец Федор Иванович Шаляпин. Приезжал в Ростов и просил всегда: «Сыграйте егорьевскую «Лунную».
    Когда и как проникла соната в старинный город, к звонарям, не знакомым с нотной грамотой, никто не знает. Сила искусства такова, что не существует для него препятствий, времени, границ…
    Жизнь — борьба и возможность победы; в этом черпает человек счастье.
    Гордая сила не сгибается, не знает покорности и слабости,— этому учит «Лунная соната» Бетховена, выразившая с необыкновенной глубиной трагические переживания человека и его мужество. «Человек обязан жить, пока может совершать что-либо хорошее», — утверждал Бетховен.
    Ромен Роллан назвал Бетховена героической силой современности: «Если мы печалимся о мирских страданиях, он приходит к нам, словно садясь за рояль перед тоскующей матерью, и без слов утешает плачущую песней просветленной печали. И когда мы устаем от вечной бесполезной борьбы с заурядным в пороке и в добродетели, какое невыразимое благодеяние снова окунуться в этот чистый океан воли и веры! От него исходит заразительная сила бодрости, счастье борьбы, опьянение совести, ощущающей в себе бога. Какая победа равна подобной, какая битва… могут сравниться со славой такого сверхчеловеческого напряжения, с этим ярчайшим торжеством духа на земле, когда несчастный, обездоленный, больной, одинокий человек, олицетворение горя, человек, которого жизнь лишила всякой радости, сам творит радость и озаряет ею мир? Он ее чеканит из своего несчастья, как он сам сказал в гордом слове, которое подводит итог его жизни и становится девизом всякой героической души: «Радость через страдание».
    «Можно ли рассказать «Лунную сонату»?» — спрашивает ленинградская школьница Таня Зазорина, отрывком из письма которой мы начали этот очерк.
    Нет, «Лунную» рассказать нельзя; никакие слова не заменяют музыки. Они только помогают понять ее и почувствовать, подсказать ее смысл, иногда направляют воображение.
    Такова цель нашего рассказа.
    «Вернитесь теперь мысленно к этой музыке. Вслушайтесь в нее не только своим слухом, но и всем своим сердцем! И, может быть, вы услышите в ее первой части такую скорбь, какой никогда раньше не слышали; во второй части — такую светлую и в то же время такую печальную улыбку, какой раньше и не замечали; и, наконец, в финале — такое буйное стремление вырваться из оков страданий и печали, о котором можно сказать только словами самого Бетховена: «Я схвачу судьбу за глотку, совсем согнуть меня ей не удастся…». — Композитор Дмитрий Борисович Кабалевский о «Лунной сонате».