Первый “штиль” (высокий) – это величавый, патетический, торжественный стиль. Использовать его нужно было при написании од, поэм, трагедий, рассуждений о “высоких материях”. В него входили слова, как церковнославянские, так и общего употребления, которые не были заимствованными. То есть, в высокий стиль были включены слова только славянского происхождения. Но все-таки больший ориентир был сделан на церковнославянский язык. Таким образом, Михаил Васильевич сделал высокий стиль доступным для использования только грамотным людям.
Средний стиль
Далее в теории “Трех штилей” Ломоносова кратко описан средний стиль. В нем были соединены церковно-славянские и народно-разговорные слова. Это один из наиболее разнообразных и богатых стилей, потому что он сочетал в себе слова, взятые из двух противоположных направлений: высокого и низкого. Так же в него входили книжные и разговорные выражения. Стоит отметить, что использовать церковнославянские слова нужно было аккуратно, чтобы они не потеряли свою значимость и торжественность.
В данном “штиле” следовало писать стихотворные послания, элегии, сатиру, драмы, эклоги. Так как это направление – одно из самых разнообразных с лингвистической точки зрения, были выделены отдельные признаки этого “штиля”. Это самая объемная группа слов, наиболее широко использующаяся. Это направление использовалось не для чтения научных работ, а в воспитательных целях. Из-за того, что этот “штиль” наиболее неоднороден, необходимо было определить границы его употребления.
Михаил Васильевич Ломоносов был великим человеком. Исключительно велики заслуги Ломоносова в деле развития русского литературного языка. Недаром Радищев называл Ломоносова “насадителем” русского слова. Второго такого в российской науке не было. Но тем сильнее проявляется его гениальность, что он, будучи ученым, был одним из ведущих литераторов своего времени. Он на собственном примере доказал, что человек может заниматься наукой и одновременно искусством, физикой и литературой. Теоретическая филологическая работа и практическая писательская деятельность Ломоносова связана с расцветом русского классицизма, однако не замыкается полностью в рамках этого направления. За пределы теории классицизма выходят идеи Ломоносова об исторической обусловленности стилевой системы русского литературного языка, изложенные в “Предисловии о пользе книг церковных в российском языке” (1758). До Ломоносова русский литературный язык отличала беспорядочная смесь самых различных языковых элементов. В письменном и устном обиходе употреблялись и исконно русские слова, и церковнославянизмы, значительная часть которых обветшала, и хлынувшие в изобилии в русский язык со времен Петра I всевозможные варваризмы. Это был крайне пестрый, тяжеловесный по своей синтаксической конструкции язык. Он не мог удовлетворить растущим потребностям науки и культуры, назрела историческая необходимость коренных, решительных преобразований. В “Предисловии…” высказана схема деления литературного языка натри стиля — “высокий”, “средний” и “низкий”. Само по себе учение о трех стилях восходит к глубокой древности. В античных риториках, в учебниках красноречия духовных школ Запада, Юго-Западной Руси и Московского государства постоянно рассматриваются три разновидности речи.
Три стиля разграничиваются “по пристойности материй”. Устанавливается зависимость между “материей”, т. е. темой, предметом изложения, жанром и стилем. “Высокая материя” требует высокого жанра и соответственно — высокого стиля, “низкая материя” требует низкого жанра и соответственно — низкого стиля. Для каждого жанра предусматривается один из трех стилей, отклонения не дрпускаются. Героические поэмы, оды, “прозаичные речи о важных материях” должны были быть написаны высоким стилем; “все театральные сочинения, в которых требуется обыкновенное человеческое слово к живому представлению действия”, стихотворные дружеские письма, сатиры, элегии, прозаические “описания дел достопамятных и учений благородных” — средним; комедии, увеселительные эпиграммы, песни, “в прозе дружеские письма, описание обыкновенных дел” — низким.
Эта регламентация для того времени имела определенное положительное значение, поскольку способствовала упорядочению употребления языковых ресурсов, что является одной из величайших заслуг Ломоносова в реформе русской словесности.
Такой подход был неоднозначно встречен современниками, но поскольку сложившаяся к XVIII веку ситуация в языке требовала кардинальных решений, то теория Ломоносова в конце концов восторжествовала. Ломоносов также рассматривал свою стилистическую теорию как средство борьбы со злоупотреблением иностранными словами.
Он решительно восставал против непродуманных заимствований, засорявших живой родник народного слова. И в пору, когда дворянская верхушка, а также заезжие иностранцы скептически расценивали возможности русского национального языка, работа Ломоносова по созданию своей научной терминологии имела очень большое значение. Он шел здесь различными путями. В одних случаях заменял иностранные термины отечественными названиями, в других — вводил в оборот известные русские выражения для обозначения новых научных понятий, в третьих — придавал иноязычным терминам, прочно вошедшим в русский словарь, формы, близкие к нормам отечественной грамматики.
Обладая прекрасным фонетическим чутьем, Ломоносов удачно переделал “оризонт” на горизонт, “квадратуум” на квадрат, “ваторпас” на ватерпас и т. д.
Все это способствовало нормализации русского литературного языка на определенном этапе его развития.
На практике Ломоносов указал пути к преодолению своей теории, к образованию той новой стилистической системы русского литературного языка, утверждение которой связывается с именем Пушкина.
Даже в одах, которыми Ломоносов наиболее прославился среди современников, в выборе и употреблении слов и грамматических форм он далеко не всегда следует правилам высокого стиля. Не случайно Пушкин сказал: “Слог его, ровный, цветущий и живописный, замена — главное достоинство от глубокого знания книжного славянского языка и от счастливого слияния оного с языком простонародным”. И это — во времена классицизма, времена, когда в споре о главенстве формы и содержания не могло быть никаких сомнений в лидерстве формы, а за нарушение чистоты жанра можно было на всю жизнь прослыть графоманом! Да и теорией трех стилей смешение “славенского” с “российским простонародным” в одном произведении не допускалось. Еще интереснее и важнее в одах Ломоносова свободный переход от одной манеры выражения к другой, изменение стиля. Если от традиционных, положенных по этикету восхвалений царей и цариц он переходит к предметам, которые считает действительно важными, то оставляет славянизмы, высокопарность, изукрашенность. Как просто написан знаменитый отрывок из “Оды на день восшествия на престол Елизаветы Петровны, 1747 г.”:
Науки юношей питают,
Отраду старым подают,
В счастливой жизни украшают,
В несчастный случай берегут:
В домашних трудностях утеха
И в дальних странствах не помеха,
Науки пользуют везде:
Среди народов и в пустыне,
В градском шуму и наедине,
В покое сладки и в труде.
Теория “трех штилей” Ломоносова вызвала горячие споры и обсуждения. В частности, на почве реформы Ломоносова возникли споры двух направлений, о главе которых стояли такие известные литераторы того времени, как Карамзин и Шишков.
“Разговор с Анакреоном” — одно из наиболее известных и, казалось бы, изученных произведений М.В.Ломоносова. Ни одна работа о творчестве поэта не обходится без традиционных цитат о “геройском шуме” и “возлюбленной Матери” — России, что дает основание исследователям утверждать: именно в данном стихотворении Ломоносов выразил свое представление о задачах поэзии и назначении поэта, которое совпадало с требованиями классицизма. Наряду с этим “Разговор с Анакреоном” воспринимался либо слишком прямолинейно, как “полемически обращенный к определенному классовому адресату” 1, либо крайне однозначно: “Ломоносов четко разделяет личную жизнь поэта и его поэтическое творчество” 2. Не менее странно звучит и мысль, что “стихотворение проникнуто антивоенным духом, в нем прославляется человеческий труд” 3. Таким образом, позиция Ломоносова в “Разговоре с Анакреоном” представлялась довольно упрощенно, в результате чего и все стихотворение в целом воспринималось как простая декларация, форма которой могла и не учитываться. Наиболее показательны в этом отношении хрестоматии по русской литературе ХVIII века А.В.Кокорева и А.В.Западова 4, где из текста ничтоже сумняшеся изъяты соответственно ХХIII и ХI оды, что разрушает смысловое и художественное единство произведения. Уже Д.К.Мотольская обозначила явное внутреннее противоречие в позиции Ломоносова в “Разговоре”: “Он подавлял в себе поэта-лирика, но тем не менее интимная лирическая струя никогда не замирала в его творчестве” 5. Попытка вскрыть внутреннюю логику стихотворения и осмыслить его форму была сделана А.В.Западовым 6. Однако только Е.Н.Лебедев, рассмотрев “Разговор с Анакреоном” “в контексте общих представлений Ломоносова об истине, о нравственной свободе” 7, пришел к выводу, что поэт не проповедует гражданский долг, а признается в любви к России. Именно в этой любви, по мнению исследователя, возможно совмещении личного и общего, в чем и состоит истина. И все-таки при практически полной философской исчерпанности разбор Е.Н.Лебедева не учитывает особенностей формы ломоносовского стихотворения, фокусируется только на концептуально-смысловом плане. Попытаемся осмыслить ломоносовский текст как универсальное целое, где значимы не только мысли поэта, но и форма их выражения. “Разговор с Анакреоном” Ломоносов пишет в 1761 г. Это одно из последних его стихотворных произведений, которые вполне можно считать своеобразным “художественно-философским завещанием” 8. Ломоносов в “Риторике” как пример поэтического силлогизма приводил собственный перевод “Памятника” Горация. Однако, в отличие от последующей поэтической традиции (Державин, Пушкин), он не пытался сделать перевод поводом для оценки собственного поэтического творчества. Эта задача в определенной мере решается в “Разговоре с Анакреоном”, где глубина философской мысли соединилась с поэтическим мастерством зрелого стихотворца. Прежде всего обращает на себя внимание жанр произведения. “Разговор”, по определению Ломоносова в “Риторике”, — это “когда данную материю предлагают два, или три, или больше вымышленных лиц, разговаривая между собою” ( 276), т. е. это “диалог”, “беседа”. Выбирая жанр, Ломоносов уходил от характерной монологичности оды (а равно и надписи, переложения, размышления — жанров, традиционных для поэта), а следовательно, и от замкнутости монолога. Именно разговор, диалог предполагал открытость реплик, идей и позиций, что влекло за собой большую свободу, простоту и естественность. В 249 “Риторики” Ломоносов писал, что “расположение”, т.е. композиция, “полезно и необходимо нужно, ибо что пользы есть в великом множестве разных идей, ежели они не расположены надлежащим образом? Храброго вождя искусство состоит не в одном выборе добрых и мужественных воинов, но не меньше зависит и от приличного установления полков”. Композиция “Разговора с Анакреоном” внешне очень проста. Стихотворение состоит из переложений четырех од Анакреона, последовательно чередующихся с ответами самого Ломоносова. Чередование этих пар строго продумано, спаяно внутренней логикой, а потому полностью исключает перестановки или сокращения текста. В оде I Анакреон четко заявляет об основной направленности своей поэзии, подчеркивая:
Ломоносов переводит эту оду трехстопным ямбом с перекрестной рифмой, что передавало легкость и изящество анакреоновой мысли. Ответ Ломоносова строится как подражание своему собеседнику, прежде всего, по форме. Это тот же трехстопный ямб с перекрестной рифмой. И смысл ответа сводится к определению объекта поэтического изображения. Однако подражая, Ломоносов одновременно заявляет о своей непохожести:
Акцентируя свое “я” в последней строке, Ломоносов заявляет о возможности индивидуального, самостоятельного поэтического выбора. В следующей оде ХХIII Анакреон углубляет свою мысль. Античный поэт воспевает любовь, вино, веселье, поскольку это соответствует мироощущению, это его жизненная философия и позиция. Зная, что “жизни положен срок”,
Трехстопный ямб и здесь подчеркивает естественность позиции поэта, легкость принимаемых им решений. Ответ Ломоносова на эту оду идентичен по форме, но размышления его приобретают все большую самостоятельность. Ломоносов решается оценить позицию Анакреона, право на это ему дает время:
А.В.Западов и другие исследователи считают, что эти строки пронизаны авторской иронией. Действительно, в первой строке смысловое ударение падает на слово “верно”. Если бы оно было вводным, то ирония была бы очевидна. Однако во всех печатных текстах (а рукопись не сохранилась) “верно” выступает как самостоятельная лексическая единица (в значении “действительно”), подчеркивая смысловую насыщенность второй строки. А последующие десять строк раскрывают мысль Ломоносова. Главным для него является то, что Анакреон “жил по тем законам, / Которые писал”. Эта естественность, органичность жизненной позиции Анакреона-человека — одна из причин бессмертия Анакреона-поэта:
Неожиданно резко звучат последние четыре строки ответа, посвященные Луцию Аннее Сенеке, римскому философу-стоику. И обращается к нему Ломоносов совсем не случайно. Сенека проповедовал отказ от радостей жизни, полный аскетизм, хотя в обыденной жизни понимал толк в наслаждениях. Но перед лицом смерти, по его мнению, человек должен от них отказаться. Совершенно очевидно, что позиция Сенеки абсолютно противоположна позиции Анакреона. Во-первых, потому что она искусственна (“правила сложил”), во-вторых, потому что она умозрительна (“И кто по оным жил?”). Сам Ломоносов категоричен в отрицании Сенеки (“Возьмите прочь”), а поэтому последние четыре строки, звучащие явно иронично, — это еще один довод в пользу Анакреона. В этой паре стихотворений обозначается важная тема — тема жизни и смерти. Слово “жизнь”, формы глагола “жить”, равно как слова “смерть”, “кончина”, “рок”, пронизывают текст всего “Разговора с Анакреоном”. Второй ответ Ломоносова ставит проблему возможного изменения жизни или манеры поведения в ожидании “рока”. Ода ХI Анакреона, безусловно, продолжает размышления на эту тему. Анакреон не хочет обращать внимания на старость, хотя она все заметнее окружающим. Он убежден, что
Лысый старичок с зеркалом в руках, безудержно веселящийся, выглядит довольно нелепо. Особенно выразительно слово “старичок” (Ср. у Кантемира: “Что найпаче старику / Должно веселиться, / Ибо смерти ближе он” 10). Трехстопный ямб в данном случае создает ощущение приплясывания, что делает образ еще более выразительным. Казалось бы, Анакреон, как и в предыдущей ХХIII оде, остается верен себе и своим жизненным принципам, но центральный зрительный образ заставляет усомниться в однозначности предыдущей оценки: нет, Анакреон — не идеал, в его поэзии есть определенные изъяны. Напрашивается вопрос о другом варианте. Каков же ответ Ломоносова? Он противопоставляет Анакреону (“роскошен, весел, сладок”) ворчащего и нахмуренного Катона, ярого республиканца, фанатично служащего идее. Анакреон и Катон — явные антагонисты:
В своем противостоянии Анакреону Катон, безусловно, близок к Сенеке. Но в отличие от последнего он жил не по сложенным правилам. “Однако я за Рим, за вольность твердо стану”, — такова жизненная позиция Катона, и он пойдет на все, даже на убийство (отсюда — кинжал в его руках). Практически все исследователи, кроме Е.Н.Лебедева, приходили к выводу, что Ломоносов в конце концов оказывается на стороне Катона. Однако при этом не учитывалось то, что Катон у Ломоносова непривлекателен: “ворчит, нахмурившись”, “Его угрюмством в Рим не возвращен покой” “жизнь пренебрегал”, “сам себе был смертный супостат”. Он фанатик, готовый на убийство и кончивший жизнь самоубийством, т. е. преступивший нравственные нормы и заповеди. В результате Анакреон — комичен, а Катон — страшен. При всей разности они схожи в одном — в своем максимализме. И Ломоносов приходит к такому выводу:
Анакреон и Катон равновелики, равноценны. Каждый из них — личность, по-своему цельная и самобытная. Признание самоценности личности, закономерности индивидуального выбора оказывается для Ломоносова главным итогом размышлений. Значимость этого ответа в тексте “Разговора с Анакреоном” подчеркивается интонационно-ритмически и графически. Ломоносов отказывается от легкого трехстопного ямба и пишет ответ шестистопным ямбом с парной рифмой (“александрийским” стихом), неторопливым, спокойным, соответствующим глубоким размышлениям автора. Этим он практически отграничивает себя от Анакреона, по сути дела обретает собственный голос и взгляд на мир. Центральный образ оды XXVIII — “любезная ” Анакреона, портрет которой он хочет заказать художнику. Но прежде сам поэт словом прописывает черты своей возлюбленной. Обращение к художнику носит в стихе условный характер, поскольку истинный живописец — сам поэт. Его слова-краски насыщены и густы, в них нет полутонов: “кудри черны”, “очи небесны”, “Дай из роз в лице ей крови / И как снег представь белу”. В портрете явно подчеркивается чувственность образа: “взор прелестный”, “приятные уста”, “прекрасная шея”, “И не тщись всю грудь закрыть”. Последний мазок поэта удивительно эффектен: “Надевай же платье ало…” Ломоносов в переводе находит тот цвет, который наиболее соответствует чувственности героини. Алый — это не просто красный, а горящий, живой, горячий, вызывающий цвет. (Ср.: в переводе А.Д.Кантемира — “бледно-багряна одежда” 11, а у Н.А.Львова — “риза пурпурова” 12). Зрительный ряд дополняет “благовоние духов”. Протяжность звуков дает возможность почувствовать влекущую, окутывающую пряность аромата. “Любезная” Анакреона прекрасна своей чувственностью, она обещает любовь и наслаждение, т.е. то, что поэт ценит выше всего. Ломоносов переводит эту оду четырехстопным хореем, который, по его мнению, лучше всего может выразить обыкновенные “аффекты” (чувства). Важно и то, что Ломоносов разбивает текст на строфы, октавы, тем самым фиксируя отдельные черты в портрете, делая их более рельефными.
еще раз подчеркивают мысль, прозвучавшую в предыдущем ответе, о том, что каждый волен выбирать свой образ жизни, свой поэтический идеал, у каждого свое представление о прекрасном. Здесь не может быть единого и однозначного мнения. Вечной, переживающей “рок”, остается поэзия. Только в ней — истина и смысл жизни поэта:
Анакреон — настоящий поэт. Теперь в его руках лира (не “гусли” и не “струны”, как в оде I) — атрибут истинного поэта. И опять Ломоносов решает подражать Анакреону, но только в определении предмета изображения. Он тоже хочет создать портрет, но не любимой девушки, а возлюбленной Матери. Далее Ломоносов рисует великолепный по своей силе и мощи аллегорический портрет России, подчеркивая ее зрелость, здоровье, материнскую силу, мудрость, величие и гордость. Изображение абсолютно лишено чувственности, оно торжественно и монументально. Ломоносов насыщает текст славянизмами (“потщись”, “чело”, “глава”, “очи”, “млеко” и др.), усеченными формами (“здравы”, “небесны”, “кудрявы”, “созревша” и др.), использует инверсию (“Огонь вложи в небесны очи / Горящих звезд в средине ночи”). Благородно, “велелепнейше” звучит любимый Ломоносовым четырехстопный ямб (его благозвучие оттеняется четырехстопным хореем). Но ответ Ломоносова отличается не только исключительной изобразительностью, в нем заключен важный для понимания всего творчества поэта смысл. Россия — это возлюбленная Мать для Ломоносова, а поэтому он любит ее той глубокой любовью, которая естественна как сама жизнь. Но Россия — это и Богиня. Ей поклоняются, а поэты ее воспевают. Более того, Россия — Муза Ломоносова. Такая позиция и человека, и поэта ставит Ломоносова в один ряд с Анакреоном и Катоном. Отсюда и форма разговора на равных с образцовым поэтом. Эту равновеликость Ломоносов подчеркивает в тексте следующим образом: Анакреон Ломоносов Ода I Ответ В целом же последний ответ Ломоносова смыкается с началом “Разговора с Анакреоном”. Заявленные в оде I и в ответе на нее Ломоносова мысли постепенно наполнились глубоким философским смыслом. Перед нами единое, целостное стихотворение с четкой внутренней логикой, стройной композицией, продуманной ритмической организацией и системой образов. Наряду с этим “Разговор с Анакреоном” касается еще одной важной теоретической проблемы классицизма — проблемы подражания. Ломоносов в своем стихотворении демонстрирует наглядно, как перевод или переложение рождает подражание и по форме, и по содержанию (Ответ на Оду I), но затем, сохраняя форму, поэт стремится наполнить ее новым смыслом (Ответ на Оду ХХIII), а это, в свою очередь, ведет к поискам новой, индивидуальной формы (Ответ на оду ХI). Результат этого процесса — собственное, оригинальное творчество (Ответ на оду ХХVIII). Эта “схема”, обозначенная в “Разговоре с Анакреоном”, была выражением общей закономерности, характерной для литературного процесса в России ХVIII века. Осваивая античный и западноевропейский материал, русская литература не просто подражала, но, подражая, оставалась сама собой. И этот сложный процесс был залогом, условием дальнейшего самобытного развития нашей словесности.
Теория трех штилей Ломоносова
Михаил Васильевич Ломоносов был великим человеком. Исключительно велики заслуги Ломоносова в деле развития русского литературного языка. Недаром Радищев называл Ломоносова “насадителем” русского слова. Второго такого в российской науке не было. Но тем сильнее проявляется его гениальность, что он, будучи ученым, был одним из ведущих литераторов своего времени. Он на собственном примере доказал, что человек может заниматься наукой и одновременно искусством, физикой и литературой. Теоретическая филологическая работа и практическая писательская деятельность Ломоносова связана с расцветом русского классицизма, однако не замыкается полностью в рамках этого направления. За пределы теории классицизма выходят идеи Ломоносова об исторической обусловленности стилевой системы русского литературного языка, изложенные в “Предисловии о пользе книг церковных в российском языке” (1758). До Ломоносова русский литературный язык отличала беспорядочная смесь самых различных языковых элементов. В письменном и устном обиходе употреблялись и исконно русские слова, и церковнославянизмы, значительная часть которых обветшала, и хлынувшие в изобилии в русский язык со времен Петра I всевозможные варваризмы. Это был крайне пестрый, тяжеловесный по своей синтаксической конструкции язык. Он не мог удовлетворить растущим потребностям науки и культуры, назрела историческая необходимость коренных, решительных преобразований. В “Предисловии…” высказана схема деления литературного языка натри стиля “высокий”, “средний” и “низкий”. Само по себе учение о трех стилях восходит к глубокой древности. В античных риториках, в учебниках красноречия духовных школ Запада, Юго-Западной Руси и Московского государства постоянно рассматриваются три разновидности речи.
Три стиля разграничиваются “по пристойности материй”. Устанавливается зависимость между “материей”, т. е. темой, предметом изложения, жанром и стилем. “Высокая материя” требует высокого жанра и соответственно высокого стиля, “низкая материя” требует низкого жанра и соответственно низкого стиля. Для каждого жанра предусматривается один из трех стилей, отклонения не дрпускаются. Героические поэмы, оды, “прозаичные речи о важных материях” должны были быть написаны высоким стилем; “все театральные сочинения, в которых требуется обыкновенное человеческое слово к живому представлению действия”, стихотворные дружеские письма, сатиры, элегии, прозаические “описания дел достопамятных и учений благородных” средним; комедии, увеселительные эпиграммы, песни, “в прозе дружеские письма, описание обыкновенных дел” низким.
Эта регламентация для того времени имела определенное положительное значение, поскольку способствовала упорядочению употребления языковых ресурсов, что является одной из величайших заслуг Ломоносова в реформе русской словесности.
Такой подход был неоднозначно встречен современниками, но поскольку сложившаяся к XVIII веку ситуация в языке требовала кардинальных решений, то теория Ломоносова в конце концов восторжествовала. Ломоносов также рассматривал свою стилистическую теорию как средство борьбы со злоупотреблением иностранными словами.
Он решительно восставал против непродуманных заимствований, засорявших живой родник народного слова. И в пору, когда дворянская верхушка, а также заезжие иностранцы скептически расценивали возможности русского национального языка, работа Ломоносова по созданию своей научной терминологии имела очень большое значение. Он шел здесь различными путями. В одних случаях заменял иностранные термины отечественными названиями, в других вводил в оборот известные русские выражения для обозначения новых научных понятий, в третьих придавал иноязычным терминам, прочно вошедшим в русский словарь, формы, близкие к нормам отечественной грамматики.
Обладая прекрасным фонетическим чутьем, Ломоносов удачно переделал “оризонт” на горизонт, “квадратуум” на квадрат, “ваторпас” на ватерпас и т. д.
Все это способствовало нормализации русского литературного языка на определенном этапе его развития.
На практике Ломоносов указал пути к преодолению своей теории, к образованию той новой стилистической системы русского литературного языка, утверждение которой связывается с именем Пушкина.
Даже в одах, которыми Ломоносов наиболее прославился среди современников, в выборе и употреблении слов и грамматических форм он далеко не всегда следует правилам высокого стиля. Не случайно Пушкин сказал: “Слог его, ровный, цветущий и живописный, замена главное достоинство от глубокого знания книжного славянского языка и от счастливого слияния оного с языком простонародным”. И это во времена классицизма, времена, когда в споре о главенстве формы и содержания не могло быть никаких сомнений в лидерстве формы, а за нарушение чистоты жанра можно было на всю жизнь прослыть графоманом! Да и теорией трех стилей смешение “славенского” с “российским простонародным” в одном произведении не допускалось. Еще интереснее и важнее в одах Ломоносова свободный переход от одной манеры выражения к другой, изменение стиля. Если от традиционных, положенных по этикету восхвалений царей и цариц он переходит к предметам, которые считает действительно важными, то оставляет славянизмы, высокопарность, изукрашенность. Как просто написан знаменитый отрывок из “Оды на день восшествия на престол Елизаветы Петровны, 1747 г.”: Науки юношей питают, Отраду старым подают, В счастливой жизни украшают, В несчастный случай берегут: В домашних трудностях утеха И в дальних странствах не помеха, Науки пользуют везде: Среди народов и в пустыне, В градском шуму и наедине, В покое сладки и в труде.
Теория “трех штилей” Ломоносова вызвала горячие споры и обсуждения. В частности, на почве реформы Ломоносова возникли споры двух направлений, о главе которых стояли такие известные литераторы того времени, как Карамзин и Шишков. Список литературы
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта
Михаил Васильевич Ломоносов был великим человеком. Исклю-чительно велики заслуги Ломоносова в деле развития русского литературного языка. Недаром Радищев называл Ломоносова “насадителем” русского слова. Второго такого в российской науке не было. Но тем сильнее проявляется его гениальность, что он, будучи ученым, был одним из ведущих литераторов своего времени. Он на собственном примере доказал, что человек может заниматься наукой и одновременно искусством, физикой и литературой. Теоретическая филологическая работа и практическая писательская деятельность Ломоносова связана с расцветом русского классицизма, однако не замыкается полностью в рамках этого направления. За пределы теории классицизма выходят идеи Ломоносова об исторической обусловленности стилевой системы русского литературного языка, изложенные в “Предисловии о пользе книг церковных в российском языке” (1758). До Ломоносова русский литературный язык отличала беспорядочная смесь самых различных языковых элементов. В письменном и устном обиходе употреблялись и исконно русские слова, и церковнославянизмы, значительная часть которых обветшала, и хлынувшие в изобилии в русский язык со времен Петра I всевозможные варваризмы. Это был крайне пестрый, тяжеловесный по своей синтаксической конструкции язык. Он не мог удовлетворить растущим потребностям науки и культуры, назрела историческая необходимость коренных, решительных преобразований. В “Предисловии…” высказана схема деления литературного языка натри стиля — “высокий”, “средний” и “низкий”. Само по себе учение о трех стилях восходит к глубокой древности. В античных риториках, в учебниках красноречия духовных школ Запада, Юго-Западной Руси и Московского государства постоянно рассматриваются три разновидности речи.
Три стиля разграничиваются “по пристойности материй”. Устанавливается зависимость между “материей”, т. е. темой, предметом изложения, жанром и стилем. “Высокая материя” требует высокого жанра и соответственно — высокого стиля, “низкая материя” требует низкого жанра и соответственно — низкого стиля. Для каждого жанра предусматривается один из трех стилей, отклонения не дрпускаются. Героические поэмы, оды, “прозаичные речи о важных материях” должны были быть написаны высоким стилем; “все театральные сочинения, в которых требуется обыкновенное человеческое слово к живому представлению действия”, стихотворные дружеские письма, сатиры, элегии, прозаические “описания дел достопамятных и учений благородных” — средним; комедии, увеселительные эпиграммы, песни, “в прозе дружеские письма, описание обыкновенных дел” — низким.
Эта регламентация для того времени имела определенное положительное значение, поскольку способствовала упоря-дочению употребления языковых ресурсов, что является одной из величайших заслуг Ломоносова в реформе русской словесности.
Такой подход был неоднозначно встречен современниками, но поскольку сложившаяся к XVIII веку ситуация в языке требовала кардинальных решений, то теория Ломоносова в конце концов восторжествовала. Ломоносов также рассматривал свою стилистическую теорию как средство борьбы со злоупотреблением иностранными словами.
Он решительно восставал против непродуманных заимствований, засорявших живой родник народного слова. И в пору, когда дворянская верхушка, а также заезжие иностранцы скептически расце-нивали возможности русского национального языка, работа Ломоносова по созданию своей научной терминологии имела очень большое значение. Он шел здесь различными путями. В одних случаях заменял иностранные термины отечественными названиями, в других — вводил в оборот известные русские выражения для обозначения новых научных понятий, в третьих — придавал иноязычным терминам, прочно вошедшим в русский словарь, формы, близкие к нормам отечественной грамматики.
Обладая прекрасным фонетическим чутьем, Ломоносов удачно переделал “оризонт” на горизонт, “квадратуум” на квадрат, “ваторпас” на ватерпас и т. д.
Все это способствовало нормализации русского литературного языка на определенном этапе его развития.
На практике Ломоносов указал пути к преодолению своей теории, к образованию той новой стилистической системы русского литературного языка, утверждение которой связывается с именем Пушкина.
Даже в одах, которыми Ломоносов наиболее прославился среди современников, в выборе и употреблении слов и грамматических форм он далеко не всегда следует правилам высокого стиля. Не случайно Пушкин сказал: “Слог его, ровный, цветущий и живописный, замена — главное достоинство от глубокого знания книжного славянского языка и от счастливого слияния оного с языком просто-народным”. И это — во времена классицизма, времена, когда в споре о главенстве формы и содержания не могло быть никаких сомнений в лидерстве формы, а за нарушение чистоты жанра можно было на всю жизнь прослыть графоманом! Да и теорией трех стилей смешение “славенского” с “российским простонародным” в одном произведении не допускалось. Еще интереснее и важнее в одах Ломоносова свободный переход от одной манеры выражения к другой, изменение стиля. Если от традиционных, положенных по этикету восхвалений царей и цариц он переходит к предметам, которые считает действительно важными, то оставляет славянизмы, высокопарность, изукрашенность. Как просто написан знаменитый отрывок из “Оды на день восшествия на престол Елизаветы Петровны, 1747 г.”:
Науки юношей питают,
Отраду старым подают,
В счастливой жизни украшают,
В несчастный случай берегут:
В домашних трудностях утеха
И в дальних странствах не помеха,
Науки пользуют везде:
Среди народов и в пустыне,
В градском шуму и наедине,
В покое сладки и в труде.
Теория “трех штилей” Ломоносова вызвала горячие споры и обсуждения. В частности, на почве реформы Ломоносова возникли споры двух направлений, о главе которых стояли такие известные лите-раторы того времени, как Карамзин и Шишков.
Михаил Васильевич Ломоносов был великим человеком. Исключительно велики заслуги Ломоносова в деле развития русского литературного языка. Недаром Радищев называл Ломоносова “насадителем” русского слова. Второго такого в российской науке не было. Но тем сильнее проявляется его гениальность, что он, будучи ученым, был одним из ведущих литераторов своего времени. Он на собственном примере доказал, что человек может заниматься наукой и одновременно искусством, физикой и литературой. Теоретическая филологическая работа и практическая писательская деятельность Ломоносова связана с расцветом русского классицизма, однако не замыкается полностью в рамках этого направления. За пределы теории классицизма выходят идеи Ломоносова об исторической обусловленности стилевой системы русского литературного языка, изложенные в “Предисловии о пользе книг церковных в российском языке” (1758). До Ломоносова русский литературный язык отличала беспорядочная смесь самых различных языковых элементов. В письменном и устном обиходе употреблялись и исконно русские слова, и церковнославянизмы, значительная часть которых обветшала, и хлынувшие в изобилии в русский язык со времен Петра I всевозможные варваризмы. Это был крайне пестрый, тяжеловесный по своей синтаксической конструкции язык. Он не мог удовлетворить растущим потребностям науки и культуры, назрела историческая необходимость коренных, решительных преобразований. В “Предисловии…” высказана схема деления литературного языка натри стиля — “высокий”, “средний” и “низкий”. Само по себе учение о трех стилях восходит к глубокой древности. В античных риториках, в учебниках красноречия духовных школ Запада, Юго-Западной Руси и Московского государства постоянно рассматриваются три разновидности речи.
Три стиля разграничиваются “по пристойности материй”. Устанавливается зависимость между “материей”, т. е. темой, предметом изложения, жанром и стилем. “Высокая материя” требует высокого жанра и соответственно — высокого стиля, “низкая материя” требует низкого жанра и соответственно — низкого стиля. Для каждого жанра предусматривается один из трех стилей, отклонения не дрпускаются. Героические поэмы, оды, “прозаичные речи о важных материях” должны были быть написаны высоким стилем; “все театральные сочинения, в которых требуется обыкновенное человеческое слово к живому представлению действия”, стихотворные дружеские письма, сатиры, элегии, прозаические “описания дел достопамятных и учений благородных” — средним; комедии, увеселительные эпиграммы, песни, “в прозе дружеские письма, описание обыкновенных дел” — низким.
Эта регламентация для того времени имела определенное положительное значение, поскольку способствовала упорядочению употребления языковых ресурсов, что является одной из величайших заслуг Ломоносова в реформе русской словесности.
Такой подход был неоднозначно встречен современниками, но поскольку сложившаяся к XVIII веку ситуация в языке требовала кардинальных решений, то теория Ломоносова в конце концов восторжествовала. Ломоносов также рассматривал свою стилистическую теорию как средство борьбы со злоупотреблением иностранными словами.
Он решительно восставал против непродуманных заимствований, засорявших живой родник народного слова. И в пору, когда дворянская верхушка, а также заезжие иностранцы скептически расценивали возможности русского национального языка, работа Ломоносова по созданию своей научной терминологии имела очень большое значение. Он шел здесь различными путями. В одних случаях заменял иностранные термины отечественными названиями, в других — вводил в оборот известные русские выражения для обозначения новых научных понятий, в третьих — придавал иноязычным терминам, прочно вошедшим в русский словарь, формы, близкие к нормам отечественной грамматики.
Обладая прекрасным фонетическим чутьем, Ломоносов удачно переделал “оризонт” на горизонт, “квадратуум” на квадрат, “ваторпас” на ватерпас и т. д.
Все это способствовало нормализации русского литературного языка на определенном этапе его развития.
На практике Ломоносов указал пути к преодолению своей теории, к образованию той новой стилистической системы русского литературного языка, утверждение которой связывается с именем Пушкина.
Даже в одах, которыми Ломоносов наиболее прославился среди современников, в выборе и употреблении слов и грамматических форм он далеко не всегда следует правилам высокого стиля. Не случайно Пушкин сказал: “Слог его, ровный, цветущий и живописный, замена — главное достоинство от глубокого знания книжного славянского языка и от счастливого слияния оного с языком простонародным”. И это — во времена классицизма, времена, когда в споре о главенстве формы и содержания не могло быть никаких сомнений в лидерстве формы, а за нарушение чистоты жанра можно было на всю жизнь прослыть графоманом! Да и теорией трех стилей смешение “славенского” с “российским простонародным” в одном произведении не допускалось. Еще интереснее и важнее в одах Ломоносова свободный переход от одной манеры выражения к другой, изменение стиля. Если от традиционных, положенных по этикету восхвалений царей и цариц он переходит к предметам, которые считает действительно важными, то оставляет славянизмы, высокопарность, изукрашенность. Как просто написан знаменитый отрывок из “Оды на день восшествия на престол Елизаветы Петровны, 1747 г.”: Науки юношей питают, Отраду старым подают, В счастливой жизни украшают, В несчастный случай берегут: В домашних трудностях утеха И в дальних странствах не помеха, Науки пользуют везде: Среди народов и в пустыне, В градском шуму и наедине, В покое сладки и в труде.
Теория “трех штилей” Ломоносова вызвала горячие споры и обсуждения. В частности, на почве реформы Ломоносова возникли споры двух направлений, о главе которых стояли такие известные литераторы того времени, как Карамзин и Шишков.
Михаил Васильевич Ломоносов был великим человеком. Исключительно велики заслуги Ломоносова в деле развития русского литературного языка. Недаром Радищев называл Ломоносова “насадителем” русского слова. Второго такого в российской науке не было. Но тем сильнее проявляется его гениальность, что он, будучи ученым, был одним из ведущих литераторов своего времени. Он на собственном примере доказал, что человек может заниматься наукой и одновременно искусством, физикой и литературой. Теоретическая филологическая работа и практическая писательская дело Ломоносова связана с расцветом русского классицизма, однако не замыкается полностью в рамках этого направления. За пределы теории классицизма выходят идеи Ломоносова об исторической обусловленности стилевой системы русского литературного языка, изложенные в “Предисловии о пользе книг церковных в российском языке” (1758). До Ломоносова русский литературный язык отличала беспорядочная смесь самых различных языковых элементов. В письменном и устном обиходе употреблялись и исконно русские слова, и церковнославянизмы, значительная часть которых обветшала, и хлынувшие в изобилии в русский язык со времен Петра I всевозможные варваризмы. Это был крайне пестрый, тяжеловесный по своей синтаксической конструкции язык. Он не мог удовлетворить растущим потребностям науки и культуры, назрела историческая необходимость коренных, решительных преобразований. В “Предисловии…” высказана схема деления литературного языка натри стиля — “высокий”, “средний” и “низкий”. Само по себе учение о трех стилях восходит к глубокой древности. В античных риториках, в учебниках красноречия духовных школ Запада, Юго-Западной Руси и Московского государства постоянно рассматриваются три разновидности речи.
Три стиля разграничиваются “по пристойности материй”. Устанавливается подневольность между “материей”, т. е. темой, предметом изложения, жанром и стилем. “Высокая материя” требует высокого жанра и соответственно — высокого стиля, “низкая материя” требует низкого жанра и соответственно — низкого стиля. Для каждого жанра предусматривается один из трех стилей, отклонения не дрпускаются. Героические поэмы, оды, “прозаичные речи о важных материях” должны были быть написаны высоким стилем; “все театральные сочинения, в которых требуется обыкновенное человеческое слово к живому представлению действия”, стихотворные дружеские письма, сатиры, элегии, прозаические “описания дел достопамятных и учений благородных” — средним; комедии, увеселительные эпиграммы, песни, “в прозе дружеские письма, описание обыкновенных дел” — невысоким.
Эта регламентация для того времени имела определенное положительное важность, поскольку способствовала упорядочению употребления языковых ресурсов, что является одной из величайших заслуг Ломоносова в реформе русской словесности.
Такой подход был неоднозначно встречен современниками, но поскольку сложившаяся к XVIII веку ситуация в языке требовала кардинальных решений, то теория Ломоносова в конце концов восторжествовала. Ломоносов также рассматривал свою стилистическую теорию как средство борьбы со злоупотреблением иностранными словами.
Он решительно восставал против непродуманных заимствований, засорявших активный родник народного слова. И в пору, когда дворянская верхушка, а также заезжие иностранцы скептически расценивали возможности русского национального языка, работа Ломоносова по созданию своей научной терминологии имела очень большое важность. Он шел тут различными путями. В одних случаях заменял иностранные термины отечественными названиями, в других — вводил в оборот известные русские выражения для обозначения новых научных понятий, в третьих — придавал иноязычным терминам, прочно вошедшим в русский словарь, формы, близкие к нормам отечественной грамматики.
Обладая прекрасным фонетическим чутьем, Ломоносов удачно переделал “оризонт” на горизонт, “квадратуум” на квадрат, “ваторпас” на ватерпас и т. д.
Все это способствовало нормализации русского литературного языка на определенном этапе его развития.
На практике Ломоносов указал пути к преодолению своей теории, к образованию той новой стилистической системы русского литературного языка, утверждение которой связывается с именем Пушкина.
Даже в одах, которыми Ломоносов наиболее прославился среди современников, в выборе и употреблении слов и грамматических форм он неблизко не вечно следует правилам высокого стиля. Не случайно Пушкин сказал: “Слог его, ровный, цветущий и живописный, замена — главное достоинство от глубокого знания книжного славянского языка и от счастливого слияния оного с языком простонародным”. И это — во времена классицизма, времена, когда в споре о главенстве формы и содержания не могло быть никаких сомнений в лидерстве формы, а за нарушение чистоты жанра можно было на всю жизнь прослыть графоманом! Да и теорией трех стилей смешение “славенского” с “российским простонародным” в одном произведении не допускалось. Еще интереснее и важнее в одах Ломоносова свободный переход от одной манеры выражения к другой, модифицирование стиля. Если от традиционных, положенных по этикету восхвалений царей и цариц он переходит к предметам, которые считает реально важными, то оставляет славянизмы, высокопарность, изукрашенность. Как просто написан популярный отрывок из “Оды на день восшествия на престол Елизаветы Петровны, 1747 г.”:
Науки юношей питают,
Отраду старым подают,
В счастливой жизни украшают,
В несчастный случай берегут:
В домашних трудностях утеха
И в дальних странствах не помеха,
Науки пользуют везде:
Среди народов и в пустыне,
В градском шуму и наедине,
В покое сладки и в труде.
Теория “трех штилей” Ломоносова вызвала горячие споры и обсуждения. В частности, на почве реорганизации Ломоносова возникли споры двух направлений, о главе которых стояли такие известные литераторы того времени, как Карамзин и Шишков.
Михаил Васильевич Ломоносов был великим человеком. Исключительно велики заслуги Ломоносова в деле развития русского литературного языка. Недаром Радищев называл Ломоносова “насадителем” русского слова. Второго такого в российской науке не было. Но тем сильнее проявляется его гениальность, что он, будучи ученым, был одним из ведущих литераторов своего времени. Он на собственном примере доказал, что человек может заниматься наукой и одновременно искусством, физикой и литературой. Теоретическая филологическая работа и практическая писательская деятельность Ломоносова связана с расцветом русского классицизма, однако не замыкается полностью в рамках этого направления. За пределы теории классицизма выходят идеи Ломоносова об исторической обусловленности стилевой системы русского литературного языка, изложенные в “Предисловии о пользе книг церковных в российском языке” (1758). До Ломоносова русский литературный язык отличала беспорядочная смесь самых различных языковых элементов. В письменном и устном обиходе употреблялись и исконно русские слова, и церковнославянизмы, значительная часть которых обветшала, и хлынувшие в изобилии в русский язык со времен Петра I всевозможные варваризмы. Это был крайне пестрый, тяжеловесный по своей синтаксической конструкции язык. Он не мог удовлетворить растущим потребностям науки и культуры, назрела историческая необходимость коренных, решительных преобразований. В “Предисловии…” высказана схема деления литературного языка натри стиля — “высокий”, “средний” и “низкий”. Само по себе учение о трех стилях восходит к глубокой древности. В античных риториках, в учебниках красноречия духовных школ Запада, Юго-Западной Руси и Московского государства постоянно рассматриваются три разновидности речи.
Три стиля разграничиваются “по пристойности материй”. Устанавливается зависимость между “материей”, т. е. темой, предметом изложения, жанром и стилем. “Высокая материя” требует высокого жанра и соответственно — высокого стиля, “низкая материя” требует низкого жанра и соответственно — низкого стиля. Для каждого жанра предусматривается один из трех стилей, отклонения не допускаются. Героические поэмы, оды, “прозаичные речи о важных материях” должны были быть написаны высоким стилем; “все театральные сочинения, в которых требуется обыкновенное человеческое слово к живому представлению действия”, стихотворные дружеские письма, сатиры, элегии, прозаические “описания дел достопамятных и учений благородных” — средним; комедии, увеселительные эпиграммы, песни, “в прозе дружеские письма, описание обыкновенных дел” — низким.
Эта регламентация для того времени имела определенное положительное значение, поскольку способствовала упорядочению употребления языковых ресурсов, что является одной из величайших заслуг Ломоносова в реформе русской словесности.
Такой подход был неоднозначно встречен современниками, но поскольку сложившаяся к XVIII веку ситуация в языке требовала кардинальных решений, то теория Ломоносова в конце концов восторжествовала. Ломоносов также рассматривал свою стилистическую теорию как средство борьбы со злоупотреблением иностранными словами.
Он решительно восставал против непродуманных заимствований, засорявших живой родник народного слова. И в пору, когда дворянская верхушка, а также заезжие иностранцы скептически расценивали возможности русского национального языка, работа Ломоносова по созданию своей научной терминологии имела очень большое значение. Он шел здесь различными путями. В одних случаях заменял иностранные термины отечественными названиями, в других — вводил в оборот известные русские выражения для обозначения новых научных понятий, в третьих — придавал иноязычным терминам, прочно вошедшим в русский словарь, формы, близкие к нормам отечественной грамматики.
Обладая прекрасным фонетическим чутьем, Ломоносов удачно переделал “оризонт” на горизонт, “квадратуум” на квадрат, “ваторпас” на ватерпас и т. д.
Все это способствовало нормализации русского литературного языка на определенном этапе его развития.
На практике Ломоносов указал пути к преодолению своей теории, к образованию той новой стилистической системы русского литературного языка, утверждение которой связывается с именем Пушкина.
Даже в одах, которыми Ломоносов наиболее прославился среди современников, в выборе и употреблении слов и грамматических форм он далеко не всегда следует правилам высокого стиля. Не случайно Пушкин сказал: “Слог его, ровный, цветущий и живописный, замена — главное достоинство от глубокого знания книжного славянского языка и от счастливого слияния оного с языком простонародным”. И это — во времена классицизма, времена, когда в споре о главенстве формы и содержания не могло быть никаких сомнений в лидерстве формы, а за нарушение чистоты жанра можно было на всю жизнь прослыть графоманом! Да и теорией трех стилей смешение “славенского” с “российским простонародным” в одном произведении не допускалось. Еще интереснее и важнее в одах Ломоносова свободный переход от одной манеры выражения к другой, изменение стиля. Если от традиционных, положенных по этикету восхвалений царей и цариц он переходит к предметам, которые считает действительно важными, то оставляет славянизмы, высокопарность, изукрашенность. Как просто написан знаменитый отрывок из “Оды на день восшествия на престол Елизаветы Петровны, 1747 г.”:
Науки юношей питают,
Отраду старым подают,
В счастливой жизни украшают,
В несчастный случай берегут:
В домашних трудностях утеха
И в дальних странствах не помеха,
Науки пользуют везде:
Среди народов и в пустыне,
В градском шуму и наедине,
В покое сладки и в труде.
Теория “трех штилей” Ломоносова вызвала горячие споры и обсуждения. В частности, на почве реформы Ломоносова возникли споры двух направлений, о главе которых стояли такие известные литераторы того времени, как Карамзин и Шишков.
Михаил Васильевич Ломоносов был великим человеком. Исключительно велики заслуги Ломоносова в деле развития русского литературного языка. Недаром Радищев называл Ломоносова “насадителем” русского слова. Второго такого в российской науке не было. Но тем сильнее проявляется его гениальность, что он, будучи ученым, был одним из ведущих литераторов своего времени. Он на собственном примере доказал, что человек может заниматься наукой и одновременно искусством, физикой и литературой. Теоретическая филологическая работа и практическая писательская деятельность Ломоносова связана с расцветом русского классицизма, однако не замыкается полностью в рамках этого направления. За пределы теории классицизма выходят идеи Ломоносова об исторической обусловленности стилевой системы русского литературного языка, изложенные в “Предисловии о пользе книг церковных в российском языке” (1758). До Ломоносова русский литературный язык отличала беспорядочная смесь самых различных языковых элементов. В письменном и устном обиходе употреблялись и исконно русские слова, и церковнославянизмы, значительная часть которых обветшала, и хлынувшие в изобилии в русский язык со времен Петра I всевозможные варваризмы. Это был крайне пестрый, тяжеловесный по своей синтаксической конструкции язык. Он не мог удовлетворить растущим потребностям науки и культуры, назрела историческая необходимость коренных, решительных преобразований. В “Предисловии…” высказана схема деления литературного языка натри стиля – “высокий”, “средний” и “низкий”. Само по себе учение о трех стилях восходит к глубокой древности. В античных риториках, в учебниках красноречия духовных школ Запада, Юго-Западной Руси и Московского государства постоянно рассматриваются три разновидности речи.
Три стиля разграничиваются “по пристойности материй”. Устанавливается зависимость между “материей”, т. е. темой, предметом изложения, жанром и стилем. “Высокая материя” требует высокого жанра и соответственно – высокого стиля, “низкая материя” требует низкого жанра и соответственно – низкого стиля. Для каждого жанра предусматривается один из трех стилей, отклонения не допускаются. Героические поэмы, оды, “прозаичные речи о важных материях” должны были быть написаны высоким стилем; “все театральные сочинения, в которых требуется обыкновенное человеческое слово к живому представлению действия”, стихотворные дружеские письма, сатиры, элегии, прозаические “описания дел достопамятных и учений благородных” – средним; комедии, увеселительные эпиграммы, песни, “в прозе дружеские письма, описание обыкновенных дел” – низким.
Эта регламентация для того времени имела определенное положительное значение, поскольку способствовала упорядочению употребления языковых ресурсов, что является одной из величайших заслуг Ломоносова в реформе русской словесности.
Такой подход был неоднозначно встречен современниками, но поскольку сложившаяся к XVIII веку ситуация в языке требовала кардинальных решений, то теория Ломоносова в конце концов восторжествовала. Ломоносов также рассматривал свою стилистическую теорию как средство борьбы со злоупотреблением иностранными словами.
Он решительно восставал против непродуманных заимствований, засорявших живой родник народного слова. И в пору, когда дворянская верхушка, а также заезжие иностранцы скептически расценивали возможности русского национального языка, работа Ломоносова по созданию своей научной терминологии имела очень большое значение. Он шел здесь различными путями. В одних случаях заменял иностранные термины отечественными названиями, в других – вводил в оборот известные русские выражения для обозначения новых научных понятий, в третьих – придавал иноязычным терминам, прочно вошедшим в русский словарь, формы, близкие к нормам отечественной грамматики.
Обладая прекрасным фонетическим чутьем, Ломоносов удачно переделал “оризонт” на горизонт, “квадратуум” на квадрат, “ваторпас” на ватерпас и т. д.
Все это способствовало нормализации русского литературного языка на определенном этапе его развития.
На практике Ломоносов указал пути к преодолению своей теории, к образованию той новой стилистической системы русского литературного языка, утверждение которой связывается с именем Пушкина.
Даже в одах, которыми Ломоносов наиболее прославился среди современников, в выборе и употреблении слов и грамматических форм он далеко не всегда следует правилам высокого стиля. Не случайно Пушкин сказал: “Слог его, ровный, цветущий и живописный, замена – главное достоинство от глубокого знания книжного славянского языка и от счастливого слияния оного с языком простонародным”. И это – во времена классицизма, времена, когда в споре о главенстве формы и содержания не могло быть никаких сомнений в лидерстве формы, а за нарушение чистоты жанра можно было на всю жизнь прослыть графоманом! Да и теорией трех стилей смешение “славенского” с “российским простонародным” в одном произведении не допускалось. Еще интереснее и важнее в одах Ломоносова свободный переход от одной манеры выражения к другой, изменение стиля. Если от традиционных, положенных по этикету восхвалений царей и цариц он переходит к предметам, которые считает действительно важными, то оставляет славянизмы, высокопарность, изукрашенность. Как просто написан знаменитый отрывок из “Оды на день восшествия на престол Елизаветы Петровны, 1747 г.”:
Науки юношей питают,
Отраду старым подают,
В счастливой жизни украшают,
В несчастный случай берегут:
В домашних трудностях утеха
И в дальних странствах не помеха,
Науки пользуют везде:
Среди народов и в пустыне,
В градском шуму и наедине,
В покое сладки и в труде.
Теория “трех штилей” Ломоносова вызвала горячие споры и обсуждения. В частности, на почве реформы Ломоносова возникли споры двух направлений, о главе которых стояли такие известные литераторы того времени, как Карамзин и Шишков.
Тема: –
Теория «трех штилей»
Ломоносова
Михаил Васильевич
Ломоносов был великим человеком. Исключительно
велики заслуги Ломоносова в деле развития
русского литературного языка. Недаром
Радищев называл Ломоносова “насадителем”
русского слова. Второго такого в российской
науке не было. Но тем сильнее проявляется
его гениальность, что он, будучи ученым,
был одним из ведущих литераторов своего
времени. Он на собственном примере доказал,
что человек может заниматься наукой и
одновременно искусством, физикой и литературой.
Теоретическая филологическая работа
и практическая писательская деятельность
Ломоносова связана с расцветом русского
классицизма, однако не замыкается полностью
в рамках этого направления. За пределы
теории классицизма выходят идеи Ломоносова
об исторической обусловленности стилевой
системы русского литературного языка,
изложенные в “Предисловии о пользе
книг церковных в российском языке”
(1758). До Ломоносова русский литературный
язык отличала беспорядочная смесь самых
различных языковых элементов. В письменном
и устном обиходе употреблялись и исконно
русские слова, и церковнославянизмы,
значительная часть которых обветшала,
и хлынувшие в изобилии в русский язык
со времен Петра I всевозможные варваризмы.
Это был крайне пестрый, тяжеловесный
по своей синтаксической конструкции
язык. Он не мог удовлетворить растущим
потребностям науки и культуры, назрела
историческая необходимость коренных,
решительных преобразований. В “Предисловии…”
высказана схема деления литературного
языка натри стиля – “высокий”, “средний”
и “низкий”. Само по себе учение о
трех стилях восходит к глубокой древности.
В античных риториках, в учебниках красноречия
духовных школ Запада, Юго-Западной Руси
и Московского государства постоянно
рассматриваются три разновидности речи.
Три
стиля разграничиваются “по пристойности
материй”. Устанавливается зависимость
между “материей”, т. е. темой, предметом
изложения, жанром и стилем. “Высокая
материя” требует высокого жанра и соответственно
– высокого стиля, “низкая материя”
требует низкого жанра и соответственно
– низкого стиля. Для каждого жанра предусматривается
один из трех стилей, отклонения не допускаются.
Героические поэмы, оды, “прозаичные
речи о важных материях” должны были
быть написаны высоким стилем; “все
театральные сочинения, в которых требуется
обыкновенное человеческое слово к живому
представлению действия”, стихотворные
дружеские письма, сатиры, элегии, прозаические
“описания дел достопамятных и учений
благородных” – средним; комедии, увеселительные
эпиграммы, песни, “в прозе дружеские
письма, описание обыкновенных дел» – низким.
Эта
регламентация для того времени
имела определенное положительное
значение, поскольку способствовала
упорядочению употребления языковых ресурсов,
что является одной из величайших
заслуг Ломоносова в реформе русской
словесности. Такой подход был неоднозначно
встречен современниками, но поскольку
сложившаяся к XVIII веку ситуация в языке
требовала кардинальных решений, то теория
Ломоносова в конце концов восторжествовала.
Ломоносов также рассматривал свою стилистическую
теорию как средство борьбы со злоупотреблением
иностранными словами. Он решительно восставал
против непродуманных заимствований,
засорявших живой родник народного слова.
И в пору, когда дворянская верхушка, а
также заезжие иностранцы скептически
расценивали возможности русского национального
языка, работа Ломоносова по созданию
своей научной терминологии имела очень
большое значение. Он шел здесь различными
путями. В одних случаях заменял иностранные
термины отечественными названиями, в
других – вводил в оборот известные русские
выражения для обозначения новых научных
понятий, в третьих – придавал иноязычным
терминам, прочно вошедшим в русский словарь,
формы, близкие к нормам отечественной
грамматики.
Обладая
прекрасным фонетическим чутьем, Ломоносов
удачно переделал “оризонт” на горизонт,
“квадратуум” на квадрат, “ваторпас”
на ватерпас и т. д.
Все
это способствовало нормализации русского
литературного языка на определенном
этапе его развития. На практике Ломоносов
указал пути к преодолению своей теории,
к образованию той новой стилистической
системы русского литературного языка,
утверждение которой связывается с именем
Пушкина. Даже в одах, которыми Ломоносов
наиболее прославился среди современников,
в выборе и употреблении слов и грамматических
форм он далеко не всегда следует правилам
высокого стиля. Не случайно Пушкин сказал:
“Слог его, ровный, цветущий и живописный,
замена – главное достоинство от глубокого
знания книжного славянского языка и от
счастливого слияния оного с языком простонародным”.
И это – во времена классицизма, времена,
когда в споре о главенстве формы и содержания
не могло быть никаких сомнений в лидерстве
формы, а за нарушение чистоты жанра можно
было на всю жизнь прослыть графоманом.
Да и теорией трех стилей смешение “славенского”
с “российским простонародным” в
одном произведении не допускалось. Еще
интереснее и важнее в одах Ломоносова
свободный переход от одной манеры выражения
к другой, изменение стиля. Если от традиционных,
положенных по этикету восхвалений царей
и цариц он переходит к предметам, которые
считает действительно важными, то оставляет
славянизмы, высокопарность, изукрашенность.
Как просто написан знаменитый отрывок
из “Оды на день восшествия на престол
Елизаветы Петровны 1747 г.”:
Науки юношей питают,
Отраду старым подают,
В счастливой жизни украшают,
В несчастный случай берегут:
В домашних трудностях утеха
И в дальних странствах не помеха,
Науки пользуют везде:
Среди народов и в пустыне,
В градском шуму и наедине,
В покое сладки и в труде.
Теория “трех штилей” Ломоносова
вызвала горячие споры и обсуждения. В
частности, на почве реформы Ломоносова
возникли споры двух направлений, о главе
которых стояли такие известные литераторы
того времени, как Карамзин и Шишков.
Теория трех
стилей. Ломоносов
М. В.Ломоносов
– поистине великий ученый, нет ни одной
области познания, где бы мы не встречали
его труды. В своей статье хотелось бы
коснуться реформ Ломоносова в русском
литературном языке и подробнее остановиться
на теории трёх стилей.
Таким
образом решить следующие задачи:
1. Изучить
работы Ломоносова, в которых
выражена данная концепция.
2. Сравнить
современный Ломоносову русский
язык с церкоанославянски.
3. Выделить
три типа речений.
4. Определить
на основе деления на типы
речений учение о трёх стилях.
5. Подвести
итог и определить значение
теории трёх стилей М.Ю.Ломоносова
Содержание
1. М.В.Ломоносов
– реформатор русского литературного
языка.
2. Стилистическая
теория М.В.Ломоносова.
3. Значение
стилистической теории М.В.Ломоносова.
М.В.Ломоносов
– первый русский ученый-естествоиспытатель,
языковед и литературовед, выдающийся
деятель российского просвещения,
поборник развития самостоятельной
русской науки. Подлинный ученый-энциклопедист,
он в 1746 году впервые начал в Академии
читать лекции на русском языке. Вопросами
филологии начал заниматься с
середины 40-х годов наряду с исследованиями
в области точных и естественных
наук.
Ломоносов
создал первую подлинно научную грамматику
русского языка (она вышла в 1757 году
и называлась “Российская грамматика”).
В подготовительных материалах к
этому труду содержатся многочисленные
наблюдения над современным Ломоносову
русским языком в самых разных
его речевых проявлениях.
Особенно
большое значение имела Ломоносовская
теория трех языковых стилей. В “Предисловии
о пользе книг церковных в российском
языке” (1758 г.) он сформулировал три проблемы,
определяющие состояние русского языка
в тот период.
1)
проблему сосуществования в литературном
языке церковнославянских, “обветшалых”,
слов и оборотов и элементов
книжной культуры и просторечия;
2) проблему разграничения литературных
стилей;
3) проблему классификации литературных
жанров. Соглашения, “конкордата”,
которое бы регулировало их
сосуществование в языке, на
тот момент не существовало.
В
трудах М.Ю. Ломоносова преодолены последствия
двуязычья и стилистической неупорядоченности,
которая свойственна Петровской лекции
(2 половина 17 века). Концепция литературного
языка, стилистическая теория выражена
в двух работах:
1. “Предисловие о пользе книг
церковных в российском языке”
(1758).
2. “Российская грамматика” (1805)
Две “Риторики” (“Об искусстве
красноречия”), где разрабатывалась
и утверждалась национальная основа русского
литературного языка.
Церковнославянский
язык близкородственный к русскому,
но не совпадает с ним. Это было открытием.
Влияние церковнославянского на русский
было очень плодотворно. М. Ю. Ломоносов
писал, что русскому языку повезло, что
это не латинский язык. Церковнославянский
он брал не как основу, а как украшение,
дополнение. Основа – русский язык.
М.В.Ломоносов
разработал теорию трех стилей речи: высокого,
посредственного и низкого и
определил языковые правила для
каждого из них. В эпоху экономической
и языковой раздробленности большинства
государств Европы Ломоносов придавал
большое значение объединяющей роли
русского языка, который мог послужить
цементирующей основой для населения
столь большой территории, которую
занимала в то время Россия.
Церковнославянский
язык близкородственный к русскому,
но не совпадает с ним. Это было открытием.
Влияние церковнославянского на русский
было очень плодотворно. М. Ю. Ломоносов
писал, что русскому языку повезло, что
это не латинский язык. Церковнославянский
он брал не как основу, а как украшение,
дополнение. Основа – русский язык.
На
уровне лексических средств, стилистическую
теорию Ломоносов описывает в “Предисловии…”.
В этой работе он предполагает учение
о трёх стилях (Штилях) и о трёх типах речений
(слова):
1. Слова, которые одинаково употребляются
и у древних славян (в церковных книгах,
произведениях древнерусской литературы).
Словенороссийские (слава, ныне, рука,
бог, почитание) общеславянские слова
и церковнославянизмы.
2. Слова, “которые всем грамотным людям
понятны, но употребляются редко” (для
церковных книг) словенские (церковнославянизмы
стилистического характера: отверзаю
(открываю), взываю, господень и т.д.) обветшалые
славянизмы, малопонятные следует исключать
из употребления, за пределы русского
литературного языка. (Рясны – украшения,
обогда – иногда).
3. Слова, которых нет в церковных книгах,
употребляются только в живом разговорном
языке. Российские (говорю, ручей, который
и т.д.)
М.
Ю. Ломоносов излагает теорию трёх стилей,
исходя из этих трёх речений и выделяет:
1. Высокий.
2. Посредственный (средний).
3. Низкий закрепляет определённые
жанры законы, использующие лексические
средства языка.
1.
Высокий стиль (оды, героические поэмы).
Словенороссийские и словенские речения,
которые понятны.
2.
Средний стиль (театральные сочинения,
элегии, сатиры, стихотворения, дружеские
письма, описание исторических событий,
и научные сочинения). Российские
речения, словенороссийские, небольшое
количество церковнославянизмов, “но
с великой осторожностью”. Необходимо
избегать низких российских слов, “чтобы
не опуститься в подлость”, “умеренность,
ровность”
3.
Низкий стиль (эпиграммы, дружеские
послания, описание обыкновенных
дел, комедии). Российские слова, которые
могут быть совсем неизвестны в старославянском
языке, т.е. собственно русские, простонародные
(по усмотрению, с чувством меры).
Включать
в систему: – книжная лексика; – Нейтральная
лексика; – простонародная лексика; – простонародно
– низкая.
Выводить
за пределы языка: – обветшалые; – грубое
просторечие; Ломоносов выступал против
модных заимствованных, иноязычных слов,
которые не прижились в русском
языке.
Значение
стилистической теории М.Ю.Ломоносова.
1. Решительно утверждает русскую
основу русского литературного
языка.
Коллекция сочинений: Теория «трех штилей» Ломоносова
Михаил Васильевич Ломоносов был великим человеком. Исключительно велики заслуги Ломоносова в деле развития русского литературного языка. Недаром Радищев называл Ломоносова «насадителем» русского слова. Второго такого в российской науке не было. Но тем сильнее проявляется его гениальность, что он, будучи ученым, был одним из ведущих литераторов своего времени. Он на собственном примере доказал, что человек может заниматься наукой и одновременно искусством, физикой и литературой. Теоретическая филологическая работа и практическая писательская деятельность Ломоносова связана с расцветом русского классицизма, однако не замыкается полностью в рамках этого направления. За пределы теории классицизма выходят идеи Ломоносова об исторической обусловленности стилевой системы русского литературного языка, изложенные в «Предисловии о пользе книг церковных в российском языке» (1758). До Ломоносова русский литературный язык отличала беспорядочная смесь самых различных языковых элементов. В письменном и устном обиходе употреблялись и исконно русские слова, и церковнославянизмы, значительная часть которых обветшала, и хлынувшие в изобилии в русский язык со времен Петра I всевозможные варваризмы. Это был крайне пестрый, тяжеловесный по своей синтаксической конструкции язык. Он не мог удовлетворить растущим потребностям науки и культуры, назрела историческая необходимость коренных, решительных преобразований. В «Предисловии…» высказана схема деления литературного языка натри стиля — «высокий», «средний» и «низкий». Само по себе учение о трех стилях восходит к глубокой древности. В античных риториках, в учебниках красноречия духовных школ Запада, Юго-Западной Руси и Московского государства постоянно рассматриваются три разновидности речи.
Три стиля разграничиваются «по пристойности материй». Устанавливается зависимость между «материей», т. е. темой, предметом изложения, жанром и стилем. «Высокая материя» требует высокого жанра и соответственно — высокого стиля, «низкая материя» требует низкого жанра и соответственно — низкого стиля. Для каждого жанра предусматривается один из трех стилей, отклонения не дрпускаются. Героические поэмы, оды, «прозаичные речи о важных материях» должны были быть написаны высоким стилем; «все театральные сочинения, в которых требуется обыкновенное человеческое слово к живому представлению действия», стихотворные дружеские письма, сатиры, элегии, прозаические «описания дел достопамятных и учений благородных» — средним; комедии, увеселительные эпиграммы, песни, «в прозе дружеские письма, описание обыкновенных дел» — низким.
Эта регламентация для того времени имела определенное положительное значение, поскольку способствовала упорядочению употребления языковых ресурсов, что является одной из величайших заслуг Ломоносова в реформе русской словесности.
Такой подход был неоднозначно встречен современниками, но поскольку сложившаяся к XVIII веку ситуация в языке требовала кардинальных решений, то теория Ломоносова в конце концов восторжествовала. Ломоносов также рассматривал свою стилистическую теорию как средство борьбы со злоупотреблением иностранными словами.
Он решительно восставал против непродуманных заимствований, засорявших живой родник народного слова. И в пору, когда дворянская верхушка, а также заезжие иностранцы скептически расценивали возможности русского национального языка, работа Ломоносова по созданию своей научной терминологии имела очень большое значение. Он шел здесь различными путями. В одних случаях заменял иностранные термины отечественными названиями, в других — вводил в оборот известные русские выражения для обозначения новых научных понятий, в третьих — придавал иноязычным терминам, прочно вошедшим в русский словарь, формы, близкие к нормам отечественной грамматики.
Обладая прекрасным фонетическим чутьем, Ломоносов удачно переделал «оризонт» на горизонт, «квадратуум» на квадрат, «ваторпас» на ватерпас и т. д.
Все это способствовало нормализации русского литературного языка на определенном этапе его развития.
На практике Ломоносов указал пути к преодолению своей теории, к образованию той новой стилистической системы русского литературного языка, утверждение которой связывается с именем Пушкина.
Даже в одах, которыми Ломоносов наиболее прославился среди современников, в выборе и употреблении слов и грамматических форм он далеко не всегда следует правилам высокого стиля. Не случайно Пушкин сказал: «Слог его, ровный, цветущий и живописный, замена — главное достоинство от глубокого знания книжного славянского языка и от счастливого слияния оного с языком простонародным». И это — во времена классицизма, времена, когда в споре о главенстве формы и содержания не могло быть никаких сомнений в лидерстве формы, а за нарушение чистоты жанра можно было на всю жизнь прослыть графоманом! Да и теорией трех стилей смешение «славенского» с «российским простонародным» в одном произведении не допускалось. Еще интереснее и важнее в одах Ломоносова свободный переход от одной манеры выражения к другой, изменение стиля. Если от традиционных, положенных по этикету восхвалений царей и цариц он переходит к предметам, которые считает действительно важными, то оставляет славянизмы, высокопарность, изукрашенность. Как просто написан знаменитый отрывок из «Оды на день восшествия на престол Елизаветы Петровны, 1747 г.»:
Науки юношей питают,
Отраду старым подают,
В счастливой жизни украшают,
В несчастный случай берегут:
В домашних трудностях утеха
И в дальних странствах не помеха,
Науки пользуют везде:
Среди народов и в пустыне,
В градском шуму и наедине,
В покое сладки и в труде.
Теория «трех штилей» Ломоносова вызвала горячие споры и обсуждения. В частности, на почве реформы Ломоносова возникли споры двух направлений, о главе которых стояли такие известные литераторы того времени, как Карамзин и Шишков.
Михаил
Васильевич Ломоносов был великим человеком. Исключительно велики заслуги
Ломоносова в деле развития русского литературного языка. Недаром Радищев
называл Ломоносова “насадителем” русского слова. Второго такого в российской
науке не было. Но тем сильнее проявляется его гениальность, что он, будучи
ученым, был одним из ведущих литераторов своего времени. Он на собственном
примере доказал, что человек может заниматься наукой и одновременно искусством,
физикой и литературой. Теоретическая филологическая работа и практическая
писательская деятельность Ломоносова связана с расцветом русского классицизма,
однако не замыкается полностью в рамках этого направления. За пределы теории
классицизма выходят идеи Ломоносова об исторической обусловленности стилевой
системы русского литературного языка, изложенные в “Предисловии о пользе книг
церковных в российском языке” (1758). До Ломоносова русский литературный язык
отличала беспорядочная смесь самых различных языковых элементов. В письменном и
устном обиходе употреблялись и исконно русские слова, и церковнославянизмы,
значительная часть которых обветшала, и хлынувшие в изобилии в русский язык со
времен Петра I всевозможные варваризмы. Это был крайне пестрый, тяжеловесный по
своей синтаксической конструкции язык. Он не мог удовлетворить растущим
потребностям науки и культуры, назрела историческая необходимость коренных,
решительных преобразований. В “Предисловии…” высказана схема деления
литературного языка натри стиля — “высокий”, “средний” и “низкий”. Само по себе
учение о трех стилях восходит к глубокой древности. В античных риториках, в
учебниках красноречия духовных школ Запада, Юго-Западной Руси и Московского
государства постоянно рассматриваются три разновидности речи.
Три стиля
разграничиваются “по пристойности материй”. Устанавливается зависимость между
“материей”, т. е. темой, предметом изложения, жанром и стилем. “Высокая
материя” требует высокого жанра и соответственно — высокого стиля, “низкая
материя” требует низкого жанра и соответственно — низкого стиля. Для каждого
жанра предусматривается один из трех стилей, отклонения не дрпускаются.
Героические поэмы, оды, “прозаичные речи о важных материях” должны были быть написаны
высоким стилем; “все театральные сочинения, в которых требуется обыкновенное
человеческое слово к живому представлению действия”, стихотворные дружеские
письма, сатиры, элегии, прозаические “описания дел достопамятных и учений
благородных” — средним; комедии, увеселительные эпиграммы, песни, “в прозе
дружеские письма, описание обыкновенных дел” — низким.
Эта
регламентация для того времени имела определенное положительное значение,
поскольку способствовала упорядочению употребления языковых ресурсов, что
является одной из величайших заслуг Ломоносова в реформе русской словесности.
Такой подход
был неоднозначно встречен современниками, но поскольку сложившаяся к XVIII веку
ситуация в языке требовала кардинальных решений, то теория Ломоносова в конце
концов восторжествовала. Ломоносов также рассматривал свою стилистическую
теорию как средство борьбы со злоупотреблением иностранными словами.
Он решительно
восставал против непродуманных заимствований, засорявших живой родник народного
слова. И в пору, когда дворянская верхушка, а также заезжие иностранцы
скептически расценивали возможности русского национального языка, работа
Ломоносова по созданию своей научной терминологии имела очень большое значение.
Он шел здесь различными путями. В одних случаях заменял иностранные термины
отечественными названиями, в других — вводил в оборот известные русские
выражения для обозначения новых научных понятий, в третьих — придавал
иноязычным терминам, прочно вошедшим в русский словарь, формы, близкие к нормам
отечественной грамматики.
Обладая
прекрасным фонетическим чутьем, Ломоносов удачно переделал “оризонт” на
горизонт, “квадратуум” на квадрат, “ваторпас” на ватерпас и т. д.
Все это
способствовало нормализации русского литературного языка на определенном этапе
его развития.
На практике
Ломоносов указал пути к преодолению своей теории, к образованию той новой
стилистической системы русского литературного языка, утверждение которой
связывается с именем Пушкина.
Даже в одах,
которыми Ломоносов наиболее прославился среди современников, в выборе и
употреблении слов и грамматических форм он далеко не всегда следует правилам
высокого стиля. Не случайно Пушкин сказал: “Слог его, ровный, цветущий и
живописный, замена — главное достоинство от глубокого знания книжного
славянского языка и от счастливого слияния оного с языком простонародным”. И
это — во времена классицизма, времена, когда в споре о главенстве формы и
содержания не могло быть никаких сомнений в лидерстве формы, а за нарушение
чистоты жанра можно было на всю жизнь прослыть графоманом! Да и теорией трех
стилей смешение “славенского” с “российским простонародным” в одном
произведении не допускалось. Еще интереснее и важнее в одах Ломоносова
свободный переход от одной манеры выражения к другой, изменение стиля. Если от
традиционных, положенных по этикету восхвалений царей и цариц он переходит к
предметам, которые считает действительно важными, то оставляет славянизмы,
высокопарность, изукрашенность. Как просто написан знаменитый отрывок из “Оды
на день восшествия на престол Елизаветы Петровны, 1747 г.”: Науки юношей питают, Отраду старым подают, В счастливой жизни украшают, В несчастный случай берегут: В домашних трудностях утеха И в дальних странствах не помеха, Науки пользуют везде: Среди народов и в пустыне, В градском шуму и наедине, В покое сладки и в труде.
Теория “трех
штилей” Ломоносова вызвала горячие споры и обсуждения. В частности, на почве
реформы Ломоносова возникли споры двух направлений, о главе которых стояли
такие известные литераторы того времени, как Карамзин и Шишков.
Первый “штиль” (высокий) – это величавый, патетический, торжественный стиль. Использовать его нужно было при написании од, поэм, трагедий, рассуждений о “высоких материях”. В него входили слова, как церковнославянские, так и общего употребления, которые не были заимствованными. То есть, в высокий стиль были включены слова только славянского происхождения. Но все-таки больший ориентир был сделан на церковнославянский язык. Таким образом, Михаил Васильевич сделал высокий стиль доступным для использования только грамотным людям.
Средний стиль
Далее в теории “Трех штилей” Ломоносова кратко описан средний стиль. В нем были соединены церковно-славянские и народно-разговорные слова. Это один из наиболее разнообразных и богатых стилей, потому что он сочетал в себе слова, взятые из двух противоположных направлений: высокого и низкого. Так же в него входили книжные и разговорные выражения. Стоит отметить, что использовать церковнославянские слова нужно было аккуратно, чтобы они не потеряли свою значимость и торжественность.
В данном “штиле” следовало писать стихотворные послания, элегии, сатиру, драмы, эклоги. Так как это направление – одно из самых разнообразных с лингвистической точки зрения, были выделены отдельные признаки этого “штиля”. Это самая объемная группа слов, наиболее широко использующаяся. Это направление использовалось не для чтения научных работ, а в воспитательных целях. Из-за того, что этот “штиль” наиболее неоднороден, необходимо было определить границы его употребления.
Михаил Васильевич Ломоносов был великим человеком. Исключительно велики заслуги Ломоносова в деле развития русского литературного языка. Недаром Радищев называл Ломоносова “насадителем” русского слова. Второго такого в российской науке не было. Но тем сильнее проявляется его гениальность, что он, будучи ученым, был одним из ведущих литераторов своего времени. Он на собственном примере доказал, что человек может заниматься наукой и одновременно искусством, физикой и литературой. Теоретическая филологическая работа и практическая писательская деятельность Ломоносова связана с расцветом русского классицизма, однако не замыкается полностью в рамках этого направления. За пределы теории классицизма выходят идеи Ломоносова об исторической обусловленности стилевой системы русского литературного языка, изложенные в “Предисловии о пользе книг церковных в российском языке” (1758). До Ломоносова русский литературный язык отличала беспорядочная смесь самых различных языковых элементов. В письменном и устном обиходе употреблялись и исконно русские слова, и церковнославянизмы, значительная часть которых обветшала, и хлынувшие в изобилии в русский язык со времен Петра I всевозможные варваризмы. Это был крайне пестрый, тяжеловесный по своей синтаксической конструкции язык. Он не мог удовлетворить растущим потребностям науки и культуры, назрела историческая необходимость коренных, решительных преобразований. В “Предисловии…” высказана схема деления литературного языка натри стиля — “высокий”, “средний” и “низкий”. Само по себе учение о трех стилях восходит к глубокой древности. В античных риториках, в учебниках красноречия духовных школ Запада, Юго-Западной Руси и Московского государства постоянно рассматриваются три разновидности речи.
Три стиля разграничиваются “по пристойности материй”. Устанавливается зависимость между “материей”, т. е. темой, предметом изложения, жанром и стилем. “Высокая материя” требует высокого жанра и соответственно — высокого стиля, “низкая материя” требует низкого жанра и соответственно — низкого стиля. Для каждого жанра предусматривается один из трех стилей, отклонения не дрпускаются. Героические поэмы, оды, “прозаичные речи о важных материях” должны были быть написаны высоким стилем; “все театральные сочинения, в которых требуется обыкновенное человеческое слово к живому представлению действия”, стихотворные дружеские письма, сатиры, элегии, прозаические “описания дел достопамятных и учений благородных” — средним; комедии, увеселительные эпиграммы, песни, “в прозе дружеские письма, описание обыкновенных дел” — низким.
Эта регламентация для того времени имела определенное положительное значение, поскольку способствовала упорядочению употребления языковых ресурсов, что является одной из величайших заслуг Ломоносова в реформе русской словесности.
Такой подход был неоднозначно встречен современниками, но поскольку сложившаяся к XVIII веку ситуация в языке требовала кардинальных решений, то теория Ломоносова в конце концов восторжествовала. Ломоносов также рассматривал свою стилистическую теорию как средство борьбы со злоупотреблением иностранными словами.
Он решительно восставал против непродуманных заимствований, засорявших живой родник народного слова. И в пору, когда дворянская верхушка, а также заезжие иностранцы скептически расценивали возможности русского национального языка, работа Ломоносова по созданию своей научной терминологии имела очень большое значение. Он шел здесь различными путями. В одних случаях заменял иностранные термины отечественными названиями, в других — вводил в оборот известные русские выражения для обозначения новых научных понятий, в третьих — придавал иноязычным терминам, прочно вошедшим в русский словарь, формы, близкие к нормам отечественной грамматики.
Обладая прекрасным фонетическим чутьем, Ломоносов удачно переделал “оризонт” на горизонт, “квадратуум” на квадрат, “ваторпас” на ватерпас и т. д.
Все это способствовало нормализации русского литературного языка на определенном этапе его развития.
На практике Ломоносов указал пути к преодолению своей теории, к образованию той новой стилистической системы русского литературного языка, утверждение которой связывается с именем Пушкина.
Даже в одах, которыми Ломоносов наиболее прославился среди современников, в выборе и употреблении слов и грамматических форм он далеко не всегда следует правилам высокого стиля. Не случайно Пушкин сказал: “Слог его, ровный, цветущий и живописный, замена — главное достоинство от глубокого знания книжного славянского языка и от счастливого слияния оного с языком простонародным”. И это — во времена классицизма, времена, когда в споре о главенстве формы и содержания не могло быть никаких сомнений в лидерстве формы, а за нарушение чистоты жанра можно было на всю жизнь прослыть графоманом! Да и теорией трех стилей смешение “славенского” с “российским простонародным” в одном произведении не допускалось. Еще интереснее и важнее в одах Ломоносова свободный переход от одной манеры выражения к другой, изменение стиля. Если от традиционных, положенных по этикету восхвалений царей и цариц он переходит к предметам, которые считает действительно важными, то оставляет славянизмы, высокопарность, изукрашенность. Как просто написан знаменитый отрывок из “Оды на день восшествия на престол Елизаветы Петровны, 1747 г.”:
Науки юношей питают,
Отраду старым подают,
В счастливой жизни украшают,
В несчастный случай берегут:
В домашних трудностях утеха
И в дальних странствах не помеха,
Науки пользуют везде:
Среди народов и в пустыне,
В градском шуму и наедине,
В покое сладки и в труде.
Теория “трех штилей” Ломоносова вызвала горячие споры и обсуждения. В частности, на почве реформы Ломоносова возникли споры двух направлений, о главе которых стояли такие известные литераторы того времени, как Карамзин и Шишков.
“Разговор с Анакреоном” — одно из наиболее известных и, казалось бы, изученных произведений М.В.Ломоносова. Ни одна работа о творчестве поэта не обходится без традиционных цитат о “геройском шуме” и “возлюбленной Матери” — России, что дает основание исследователям утверждать: именно в данном стихотворении Ломоносов выразил свое представление о задачах поэзии и назначении поэта, которое совпадало с требованиями классицизма. Наряду с этим “Разговор с Анакреоном” воспринимался либо слишком прямолинейно, как “полемически обращенный к определенному классовому адресату” 1, либо крайне однозначно: “Ломоносов четко разделяет личную жизнь поэта и его поэтическое творчество” 2. Не менее странно звучит и мысль, что “стихотворение проникнуто антивоенным духом, в нем прославляется человеческий труд” 3. Таким образом, позиция Ломоносова в “Разговоре с Анакреоном” представлялась довольно упрощенно, в результате чего и все стихотворение в целом воспринималось как простая декларация, форма которой могла и не учитываться. Наиболее показательны в этом отношении хрестоматии по русской литературе ХVIII века А.В.Кокорева и А.В.Западова 4, где из текста ничтоже сумняшеся изъяты соответственно ХХIII и ХI оды, что разрушает смысловое и художественное единство произведения. Уже Д.К.Мотольская обозначила явное внутреннее противоречие в позиции Ломоносова в “Разговоре”: “Он подавлял в себе поэта-лирика, но тем не менее интимная лирическая струя никогда не замирала в его творчестве” 5. Попытка вскрыть внутреннюю логику стихотворения и осмыслить его форму была сделана А.В.Западовым 6. Однако только Е.Н.Лебедев, рассмотрев “Разговор с Анакреоном” “в контексте общих представлений Ломоносова об истине, о нравственной свободе” 7, пришел к выводу, что поэт не проповедует гражданский долг, а признается в любви к России. Именно в этой любви, по мнению исследователя, возможно совмещении личного и общего, в чем и состоит истина. И все-таки при практически полной философской исчерпанности разбор Е.Н.Лебедева не учитывает особенностей формы ломоносовского стихотворения, фокусируется только на концептуально-смысловом плане. Попытаемся осмыслить ломоносовский текст как универсальное целое, где значимы не только мысли поэта, но и форма их выражения. “Разговор с Анакреоном” Ломоносов пишет в 1761 г. Это одно из последних его стихотворных произведений, которые вполне можно считать своеобразным “художественно-философским завещанием” 8. Ломоносов в “Риторике” как пример поэтического силлогизма приводил собственный перевод “Памятника” Горация. Однако, в отличие от последующей поэтической традиции (Державин, Пушкин), он не пытался сделать перевод поводом для оценки собственного поэтического творчества. Эта задача в определенной мере решается в “Разговоре с Анакреоном”, где глубина философской мысли соединилась с поэтическим мастерством зрелого стихотворца. Прежде всего обращает на себя внимание жанр произведения. “Разговор”, по определению Ломоносова в “Риторике”, — это “когда данную материю предлагают два, или три, или больше вымышленных лиц, разговаривая между собою” ( 276), т. е. это “диалог”, “беседа”. Выбирая жанр, Ломоносов уходил от характерной монологичности оды (а равно и надписи, переложения, размышления — жанров, традиционных для поэта), а следовательно, и от замкнутости монолога. Именно разговор, диалог предполагал открытость реплик, идей и позиций, что влекло за собой большую свободу, простоту и естественность. В 249 “Риторики” Ломоносов писал, что “расположение”, т.е. композиция, “полезно и необходимо нужно, ибо что пользы есть в великом множестве разных идей, ежели они не расположены надлежащим образом? Храброго вождя искусство состоит не в одном выборе добрых и мужественных воинов, но не меньше зависит и от приличного установления полков”. Композиция “Разговора с Анакреоном” внешне очень проста. Стихотворение состоит из переложений четырех од Анакреона, последовательно чередующихся с ответами самого Ломоносова. Чередование этих пар строго продумано, спаяно внутренней логикой, а потому полностью исключает перестановки или сокращения текста. В оде I Анакреон четко заявляет об основной направленности своей поэзии, подчеркивая:
Ломоносов переводит эту оду трехстопным ямбом с перекрестной рифмой, что передавало легкость и изящество анакреоновой мысли. Ответ Ломоносова строится как подражание своему собеседнику, прежде всего, по форме. Это тот же трехстопный ямб с перекрестной рифмой. И смысл ответа сводится к определению объекта поэтического изображения. Однако подражая, Ломоносов одновременно заявляет о своей непохожести:
Акцентируя свое “я” в последней строке, Ломоносов заявляет о возможности индивидуального, самостоятельного поэтического выбора. В следующей оде ХХIII Анакреон углубляет свою мысль. Античный поэт воспевает любовь, вино, веселье, поскольку это соответствует мироощущению, это его жизненная философия и позиция. Зная, что “жизни положен срок”,
Трехстопный ямб и здесь подчеркивает естественность позиции поэта, легкость принимаемых им решений. Ответ Ломоносова на эту оду идентичен по форме, но размышления его приобретают все большую самостоятельность. Ломоносов решается оценить позицию Анакреона, право на это ему дает время:
А.В.Западов и другие исследователи считают, что эти строки пронизаны авторской иронией. Действительно, в первой строке смысловое ударение падает на слово “верно”. Если бы оно было вводным, то ирония была бы очевидна. Однако во всех печатных текстах (а рукопись не сохранилась) “верно” выступает как самостоятельная лексическая единица (в значении “действительно”), подчеркивая смысловую насыщенность второй строки. А последующие десять строк раскрывают мысль Ломоносова. Главным для него является то, что Анакреон “жил по тем законам, / Которые писал”. Эта естественность, органичность жизненной позиции Анакреона-человека — одна из причин бессмертия Анакреона-поэта:
Неожиданно резко звучат последние четыре строки ответа, посвященные Луцию Аннее Сенеке, римскому философу-стоику. И обращается к нему Ломоносов совсем не случайно. Сенека проповедовал отказ от радостей жизни, полный аскетизм, хотя в обыденной жизни понимал толк в наслаждениях. Но перед лицом смерти, по его мнению, человек должен от них отказаться. Совершенно очевидно, что позиция Сенеки абсолютно противоположна позиции Анакреона. Во-первых, потому что она искусственна (“правила сложил”), во-вторых, потому что она умозрительна (“И кто по оным жил?”). Сам Ломоносов категоричен в отрицании Сенеки (“Возьмите прочь”), а поэтому последние четыре строки, звучащие явно иронично, — это еще один довод в пользу Анакреона. В этой паре стихотворений обозначается важная тема — тема жизни и смерти. Слово “жизнь”, формы глагола “жить”, равно как слова “смерть”, “кончина”, “рок”, пронизывают текст всего “Разговора с Анакреоном”. Второй ответ Ломоносова ставит проблему возможного изменения жизни или манеры поведения в ожидании “рока”. Ода ХI Анакреона, безусловно, продолжает размышления на эту тему. Анакреон не хочет обращать внимания на старость, хотя она все заметнее окружающим. Он убежден, что
Лысый старичок с зеркалом в руках, безудержно веселящийся, выглядит довольно нелепо. Особенно выразительно слово “старичок” (Ср. у Кантемира: “Что найпаче старику / Должно веселиться, / Ибо смерти ближе он” 10). Трехстопный ямб в данном случае создает ощущение приплясывания, что делает образ еще более выразительным. Казалось бы, Анакреон, как и в предыдущей ХХIII оде, остается верен себе и своим жизненным принципам, но центральный зрительный образ заставляет усомниться в однозначности предыдущей оценки: нет, Анакреон — не идеал, в его поэзии есть определенные изъяны. Напрашивается вопрос о другом варианте. Каков же ответ Ломоносова? Он противопоставляет Анакреону (“роскошен, весел, сладок”) ворчащего и нахмуренного Катона, ярого республиканца, фанатично служащего идее. Анакреон и Катон — явные антагонисты:
В своем противостоянии Анакреону Катон, безусловно, близок к Сенеке. Но в отличие от последнего он жил не по сложенным правилам. “Однако я за Рим, за вольность твердо стану”, — такова жизненная позиция Катона, и он пойдет на все, даже на убийство (отсюда — кинжал в его руках). Практически все исследователи, кроме Е.Н.Лебедева, приходили к выводу, что Ломоносов в конце концов оказывается на стороне Катона. Однако при этом не учитывалось то, что Катон у Ломоносова непривлекателен: “ворчит, нахмурившись”, “Его угрюмством в Рим не возвращен покой” “жизнь пренебрегал”, “сам себе был смертный супостат”. Он фанатик, готовый на убийство и кончивший жизнь самоубийством, т. е. преступивший нравственные нормы и заповеди. В результате Анакреон — комичен, а Катон — страшен. При всей разности они схожи в одном — в своем максимализме. И Ломоносов приходит к такому выводу:
Анакреон и Катон равновелики, равноценны. Каждый из них — личность, по-своему цельная и самобытная. Признание самоценности личности, закономерности индивидуального выбора оказывается для Ломоносова главным итогом размышлений. Значимость этого ответа в тексте “Разговора с Анакреоном” подчеркивается интонационно-ритмически и графически. Ломоносов отказывается от легкого трехстопного ямба и пишет ответ шестистопным ямбом с парной рифмой (“александрийским” стихом), неторопливым, спокойным, соответствующим глубоким размышлениям автора. Этим он практически отграничивает себя от Анакреона, по сути дела обретает собственный голос и взгляд на мир. Центральный образ оды XXVIII — “любезная ” Анакреона, портрет которой он хочет заказать художнику. Но прежде сам поэт словом прописывает черты своей возлюбленной. Обращение к художнику носит в стихе условный характер, поскольку истинный живописец — сам поэт. Его слова-краски насыщены и густы, в них нет полутонов: “кудри черны”, “очи небесны”, “Дай из роз в лице ей крови / И как снег представь белу”. В портрете явно подчеркивается чувственность образа: “взор прелестный”, “приятные уста”, “прекрасная шея”, “И не тщись всю грудь закрыть”. Последний мазок поэта удивительно эффектен: “Надевай же платье ало…” Ломоносов в переводе находит тот цвет, который наиболее соответствует чувственности героини. Алый — это не просто красный, а горящий, живой, горячий, вызывающий цвет. (Ср.: в переводе А.Д.Кантемира — “бледно-багряна одежда” 11, а у Н.А.Львова — “риза пурпурова” 12). Зрительный ряд дополняет “благовоние духов”. Протяжность звуков дает возможность почувствовать влекущую, окутывающую пряность аромата. “Любезная” Анакреона прекрасна своей чувственностью, она обещает любовь и наслаждение, т.е. то, что поэт ценит выше всего. Ломоносов переводит эту оду четырехстопным хореем, который, по его мнению, лучше всего может выразить обыкновенные “аффекты” (чувства). Важно и то, что Ломоносов разбивает текст на строфы, октавы, тем самым фиксируя отдельные черты в портрете, делая их более рельефными.
еще раз подчеркивают мысль, прозвучавшую в предыдущем ответе, о том, что каждый волен выбирать свой образ жизни, свой поэтический идеал, у каждого свое представление о прекрасном. Здесь не может быть единого и однозначного мнения. Вечной, переживающей “рок”, остается поэзия. Только в ней — истина и смысл жизни поэта:
Анакреон — настоящий поэт. Теперь в его руках лира (не “гусли” и не “струны”, как в оде I) — атрибут истинного поэта. И опять Ломоносов решает подражать Анакреону, но только в определении предмета изображения. Он тоже хочет создать портрет, но не любимой девушки, а возлюбленной Матери. Далее Ломоносов рисует великолепный по своей силе и мощи аллегорический портрет России, подчеркивая ее зрелость, здоровье, материнскую силу, мудрость, величие и гордость. Изображение абсолютно лишено чувственности, оно торжественно и монументально. Ломоносов насыщает текст славянизмами (“потщись”, “чело”, “глава”, “очи”, “млеко” и др.), усеченными формами (“здравы”, “небесны”, “кудрявы”, “созревша” и др.), использует инверсию (“Огонь вложи в небесны очи / Горящих звезд в средине ночи”). Благородно, “велелепнейше” звучит любимый Ломоносовым четырехстопный ямб (его благозвучие оттеняется четырехстопным хореем). Но ответ Ломоносова отличается не только исключительной изобразительностью, в нем заключен важный для понимания всего творчества поэта смысл. Россия — это возлюбленная Мать для Ломоносова, а поэтому он любит ее той глубокой любовью, которая естественна как сама жизнь. Но Россия — это и Богиня. Ей поклоняются, а поэты ее воспевают. Более того, Россия — Муза Ломоносова. Такая позиция и человека, и поэта ставит Ломоносова в один ряд с Анакреоном и Катоном. Отсюда и форма разговора на равных с образцовым поэтом. Эту равновеликость Ломоносов подчеркивает в тексте следующим образом: Анакреон Ломоносов Ода I Ответ В целом же последний ответ Ломоносова смыкается с началом “Разговора с Анакреоном”. Заявленные в оде I и в ответе на нее Ломоносова мысли постепенно наполнились глубоким философским смыслом. Перед нами единое, целостное стихотворение с четкой внутренней логикой, стройной композицией, продуманной ритмической организацией и системой образов. Наряду с этим “Разговор с Анакреоном” касается еще одной важной теоретической проблемы классицизма — проблемы подражания. Ломоносов в своем стихотворении демонстрирует наглядно, как перевод или переложение рождает подражание и по форме, и по содержанию (Ответ на Оду I), но затем, сохраняя форму, поэт стремится наполнить ее новым смыслом (Ответ на Оду ХХIII), а это, в свою очередь, ведет к поискам новой, индивидуальной формы (Ответ на оду ХI). Результат этого процесса — собственное, оригинальное творчество (Ответ на оду ХХVIII). Эта “схема”, обозначенная в “Разговоре с Анакреоном”, была выражением общей закономерности, характерной для литературного процесса в России ХVIII века. Осваивая античный и западноевропейский материал, русская литература не просто подражала, но, подражая, оставалась сама собой. И этот сложный процесс был залогом, условием дальнейшего самобытного развития нашей словесности.
Теория трех штилей Ломоносова
Михаил Васильевич Ломоносов был великим человеком. Исключительно велики заслуги Ломоносова в деле развития русского литературного языка. Недаром Радищев называл Ломоносова “насадителем” русского слова. Второго такого в российской науке не было. Но тем сильнее проявляется его гениальность, что он, будучи ученым, был одним из ведущих литераторов своего времени. Он на собственном примере доказал, что человек может заниматься наукой и одновременно искусством, физикой и литературой. Теоретическая филологическая работа и практическая писательская деятельность Ломоносова связана с расцветом русского классицизма, однако не замыкается полностью в рамках этого направления. За пределы теории классицизма выходят идеи Ломоносова об исторической обусловленности стилевой системы русского литературного языка, изложенные в “Предисловии о пользе книг церковных в российском языке” (1758). До Ломоносова русский литературный язык отличала беспорядочная смесь самых различных языковых элементов. В письменном и устном обиходе употреблялись и исконно русские слова, и церковнославянизмы, значительная часть которых обветшала, и хлынувшие в изобилии в русский язык со времен Петра I всевозможные варваризмы. Это был крайне пестрый, тяжеловесный по своей синтаксической конструкции язык. Он не мог удовлетворить растущим потребностям науки и культуры, назрела историческая необходимость коренных, решительных преобразований. В “Предисловии…” высказана схема деления литературного языка натри стиля “высокий”, “средний” и “низкий”. Само по себе учение о трех стилях восходит к глубокой древности. В античных риториках, в учебниках красноречия духовных школ Запада, Юго-Западной Руси и Московского государства постоянно рассматриваются три разновидности речи.
Три стиля разграничиваются “по пристойности материй”. Устанавливается зависимость между “материей”, т. е. темой, предметом изложения, жанром и стилем. “Высокая материя” требует высокого жанра и соответственно высокого стиля, “низкая материя” требует низкого жанра и соответственно низкого стиля. Для каждого жанра предусматривается один из трех стилей, отклонения не дрпускаются. Героические поэмы, оды, “прозаичные речи о важных материях” должны были быть написаны высоким стилем; “все театральные сочинения, в которых требуется обыкновенное человеческое слово к живому представлению действия”, стихотворные дружеские письма, сатиры, элегии, прозаические “описания дел достопамятных и учений благородных” средним; комедии, увеселительные эпиграммы, песни, “в прозе дружеские письма, описание обыкновенных дел” низким.
Эта регламентация для того времени имела определенное положительное значение, поскольку способствовала упорядочению употребления языковых ресурсов, что является одной из величайших заслуг Ломоносова в реформе русской словесности.
Такой подход был неоднозначно встречен современниками, но поскольку сложившаяся к XVIII веку ситуация в языке требовала кардинальных решений, то теория Ломоносова в конце концов восторжествовала. Ломоносов также рассматривал свою стилистическую теорию как средство борьбы со злоупотреблением иностранными словами.
Он решительно восставал против непродуманных заимствований, засорявших живой родник народного слова. И в пору, когда дворянская верхушка, а также заезжие иностранцы скептически расценивали возможности русского национального языка, работа Ломоносова по созданию своей научной терминологии имела очень большое значение. Он шел здесь различными путями. В одних случаях заменял иностранные термины отечественными названиями, в других вводил в оборот известные русские выражения для обозначения новых научных понятий, в третьих придавал иноязычным терминам, прочно вошедшим в русский словарь, формы, близкие к нормам отечественной грамматики.
Обладая прекрасным фонетическим чутьем, Ломоносов удачно переделал “оризонт” на горизонт, “квадратуум” на квадрат, “ваторпас” на ватерпас и т. д.
Все это способствовало нормализации русского литературного языка на определенном этапе его развития.
На практике Ломоносов указал пути к преодолению своей теории, к образованию той новой стилистической системы русского литературного языка, утверждение которой связывается с именем Пушкина.
Даже в одах, которыми Ломоносов наиболее прославился среди современников, в выборе и употреблении слов и грамматических форм он далеко не всегда следует правилам высокого стиля. Не случайно Пушкин сказал: “Слог его, ровный, цветущий и живописный, замена главное достоинство от глубокого знания книжного славянского языка и от счастливого слияния оного с языком простонародным”. И это во времена классицизма, времена, когда в споре о главенстве формы и содержания не могло быть никаких сомнений в лидерстве формы, а за нарушение чистоты жанра можно было на всю жизнь прослыть графоманом! Да и теорией трех стилей смешение “славенского” с “российским простонародным” в одном произведении не допускалось. Еще интереснее и важнее в одах Ломоносова свободный переход от одной манеры выражения к другой, изменение стиля. Если от традиционных, положенных по этикету восхвалений царей и цариц он переходит к предметам, которые считает действительно важными, то оставляет славянизмы, высокопарность, изукрашенность. Как просто написан знаменитый отрывок из “Оды на день восшествия на престол Елизаветы Петровны, 1747 г.”: Науки юношей питают, Отраду старым подают, В счастливой жизни украшают, В несчастный случай берегут: В домашних трудностях утеха И в дальних странствах не помеха, Науки пользуют везде: Среди народов и в пустыне, В градском шуму и наедине, В покое сладки и в труде.
Теория “трех штилей” Ломоносова вызвала горячие споры и обсуждения. В частности, на почве реформы Ломоносова возникли споры двух направлений, о главе которых стояли такие известные литераторы того времени, как Карамзин и Шишков.
Список литературы
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта
Михаил Васильевич Ломоносов был великим человеком. Исклю-чительно велики заслуги Ломоносова в деле развития русского литературного языка. Недаром Радищев называл Ломоносова “насадителем” русского слова. Второго такого в российской науке не было. Но тем сильнее проявляется его гениальность, что он, будучи ученым, был одним из ведущих литераторов своего времени. Он на собственном примере доказал, что человек может заниматься наукой и одновременно искусством, физикой и литературой. Теоретическая филологическая работа и практическая писательская деятельность Ломоносова связана с расцветом русского классицизма, однако не замыкается полностью в рамках этого направления. За пределы теории классицизма выходят идеи Ломоносова об исторической обусловленности стилевой системы русского литературного языка, изложенные в “Предисловии о пользе книг церковных в российском языке” (1758). До Ломоносова русский литературный язык отличала беспорядочная смесь самых различных языковых элементов. В письменном и устном обиходе употреблялись и исконно русские слова, и церковнославянизмы, значительная часть которых обветшала, и хлынувшие в изобилии в русский язык со времен Петра I всевозможные варваризмы. Это был крайне пестрый, тяжеловесный по своей синтаксической конструкции язык. Он не мог удовлетворить растущим потребностям науки и культуры, назрела историческая необходимость коренных, решительных преобразований. В “Предисловии…” высказана схема деления литературного языка натри стиля — “высокий”, “средний” и “низкий”. Само по себе учение о трех стилях восходит к глубокой древности. В античных риториках, в учебниках красноречия духовных школ Запада, Юго-Западной Руси и Московского государства постоянно рассматриваются три разновидности речи.
Три стиля разграничиваются “по пристойности материй”. Устанавливается зависимость между “материей”, т. е. темой, предметом изложения, жанром и стилем. “Высокая материя” требует высокого жанра и соответственно — высокого стиля, “низкая материя” требует низкого жанра и соответственно — низкого стиля. Для каждого жанра предусматривается один из трех стилей, отклонения не дрпускаются. Героические поэмы, оды, “прозаичные речи о важных материях” должны были быть написаны высоким стилем; “все театральные сочинения, в которых требуется обыкновенное человеческое слово к живому представлению действия”, стихотворные дружеские письма, сатиры, элегии, прозаические “описания дел достопамятных и учений благородных” — средним; комедии, увеселительные эпиграммы, песни, “в прозе дружеские письма, описание обыкновенных дел” — низким.
Эта регламентация для того времени имела определенное положительное значение, поскольку способствовала упоря-дочению употребления языковых ресурсов, что является одной из величайших заслуг Ломоносова в реформе русской словесности.
Такой подход был неоднозначно встречен современниками, но поскольку сложившаяся к XVIII веку ситуация в языке требовала кардинальных решений, то теория Ломоносова в конце концов восторжествовала. Ломоносов также рассматривал свою стилистическую теорию как средство борьбы со злоупотреблением иностранными словами.
Он решительно восставал против непродуманных заимствований, засорявших живой родник народного слова. И в пору, когда дворянская верхушка, а также заезжие иностранцы скептически расце-нивали возможности русского национального языка, работа Ломоносова по созданию своей научной терминологии имела очень большое значение. Он шел здесь различными путями. В одних случаях заменял иностранные термины отечественными названиями, в других — вводил в оборот известные русские выражения для обозначения новых научных понятий, в третьих — придавал иноязычным терминам, прочно вошедшим в русский словарь, формы, близкие к нормам отечественной грамматики.
Обладая прекрасным фонетическим чутьем, Ломоносов удачно переделал “оризонт” на горизонт, “квадратуум” на квадрат, “ваторпас” на ватерпас и т. д.
Все это способствовало нормализации русского литературного языка на определенном этапе его развития.
На практике Ломоносов указал пути к преодолению своей теории, к образованию той новой стилистической системы русского литературного языка, утверждение которой связывается с именем Пушкина.
Даже в одах, которыми Ломоносов наиболее прославился среди современников, в выборе и употреблении слов и грамматических форм он далеко не всегда следует правилам высокого стиля. Не случайно Пушкин сказал: “Слог его, ровный, цветущий и живописный, замена — главное достоинство от глубокого знания книжного славянского языка и от счастливого слияния оного с языком просто-народным”. И это — во времена классицизма, времена, когда в споре о главенстве формы и содержания не могло быть никаких сомнений в лидерстве формы, а за нарушение чистоты жанра можно было на всю жизнь прослыть графоманом! Да и теорией трех стилей смешение “славенского” с “российским простонародным” в одном произведении не допускалось. Еще интереснее и важнее в одах Ломоносова свободный переход от одной манеры выражения к другой, изменение стиля. Если от традиционных, положенных по этикету восхвалений царей и цариц он переходит к предметам, которые считает действительно важными, то оставляет славянизмы, высокопарность, изукрашенность. Как просто написан знаменитый отрывок из “Оды на день восшествия на престол Елизаветы Петровны, 1747 г.”:
Науки юношей питают,
Отраду старым подают,
В счастливой жизни украшают,
В несчастный случай берегут:
В домашних трудностях утеха
И в дальних странствах не помеха,
Науки пользуют везде:
Среди народов и в пустыне,
В градском шуму и наедине,
В покое сладки и в труде.
Теория “трех штилей” Ломоносова вызвала горячие споры и обсуждения. В частности, на почве реформы Ломоносова возникли споры двух направлений, о главе которых стояли такие известные лите-раторы того времени, как Карамзин и Шишков.
Михаил Васильевич Ломоносов был великим человеком. Исключительно велики заслуги Ломоносова в деле развития русского литературного языка. Недаром Радищев называл Ломоносова “насадителем” русского слова. Второго такого в российской науке не было. Но тем сильнее проявляется его гениальность, что он, будучи ученым, был одним из ведущих литераторов своего времени. Он на собственном примере доказал, что человек может заниматься наукой и одновременно искусством, физикой и литературой. Теоретическая филологическая работа и практическая писательская деятельность Ломоносова связана с расцветом русского классицизма, однако не замыкается полностью в рамках этого направления. За пределы теории классицизма выходят идеи Ломоносова об исторической обусловленности стилевой системы русского литературного языка, изложенные в “Предисловии о пользе книг церковных в российском языке” (1758). До Ломоносова русский литературный язык отличала беспорядочная смесь самых различных языковых элементов. В письменном и устном обиходе употреблялись и исконно русские слова, и церковнославянизмы, значительная часть которых обветшала, и хлынувшие в изобилии в русский язык со времен Петра I всевозможные варваризмы. Это был крайне пестрый, тяжеловесный по своей синтаксической конструкции язык. Он не мог удовлетворить растущим потребностям науки и культуры, назрела историческая необходимость коренных, решительных преобразований. В “Предисловии…” высказана схема деления литературного языка натри стиля — “высокий”, “средний” и “низкий”. Само по себе учение о трех стилях восходит к глубокой древности. В античных риториках, в учебниках красноречия духовных школ Запада, Юго-Западной Руси и Московского государства постоянно рассматриваются три разновидности речи.
Три стиля разграничиваются “по пристойности материй”. Устанавливается зависимость между “материей”, т. е. темой, предметом изложения, жанром и стилем. “Высокая материя” требует высокого жанра и соответственно — высокого стиля, “низкая материя” требует низкого жанра и соответственно — низкого стиля. Для каждого жанра предусматривается один из трех стилей, отклонения не дрпускаются. Героические поэмы, оды, “прозаичные речи о важных материях” должны были быть написаны высоким стилем; “все театральные сочинения, в которых требуется обыкновенное человеческое слово к живому представлению действия”, стихотворные дружеские письма, сатиры, элегии, прозаические “описания дел достопамятных и учений благородных” — средним; комедии, увеселительные эпиграммы, песни, “в прозе дружеские письма, описание обыкновенных дел” — низким.
Эта регламентация для того времени имела определенное положительное значение, поскольку способствовала упорядочению употребления языковых ресурсов, что является одной из величайших заслуг Ломоносова в реформе русской словесности.
Такой подход был неоднозначно встречен современниками, но поскольку сложившаяся к XVIII веку ситуация в языке требовала кардинальных решений, то теория Ломоносова в конце концов восторжествовала. Ломоносов также рассматривал свою стилистическую теорию как средство борьбы со злоупотреблением иностранными словами.
Он решительно восставал против непродуманных заимствований, засорявших живой родник народного слова. И в пору, когда дворянская верхушка, а также заезжие иностранцы скептически расценивали возможности русского национального языка, работа Ломоносова по созданию своей научной терминологии имела очень большое значение. Он шел здесь различными путями. В одних случаях заменял иностранные термины отечественными названиями, в других — вводил в оборот известные русские выражения для обозначения новых научных понятий, в третьих — придавал иноязычным терминам, прочно вошедшим в русский словарь, формы, близкие к нормам отечественной грамматики.
Обладая прекрасным фонетическим чутьем, Ломоносов удачно переделал “оризонт” на горизонт, “квадратуум” на квадрат, “ваторпас” на ватерпас и т. д.
Все это способствовало нормализации русского литературного языка на определенном этапе его развития.
На практике Ломоносов указал пути к преодолению своей теории, к образованию той новой стилистической системы русского литературного языка, утверждение которой связывается с именем Пушкина.
Даже в одах, которыми Ломоносов наиболее прославился среди современников, в выборе и употреблении слов и грамматических форм он далеко не всегда следует правилам высокого стиля. Не случайно Пушкин сказал: “Слог его, ровный, цветущий и живописный, замена — главное достоинство от глубокого знания книжного славянского языка и от счастливого слияния оного с языком простонародным”. И это — во времена классицизма, времена, когда в споре о главенстве формы и содержания не могло быть никаких сомнений в лидерстве формы, а за нарушение чистоты жанра можно было на всю жизнь прослыть графоманом! Да и теорией трех стилей смешение “славенского” с “российским простонародным” в одном произведении не допускалось. Еще интереснее и важнее в одах Ломоносова свободный переход от одной манеры выражения к другой, изменение стиля. Если от традиционных, положенных по этикету восхвалений царей и цариц он переходит к предметам, которые считает действительно важными, то оставляет славянизмы, высокопарность, изукрашенность. Как просто написан знаменитый отрывок из “Оды на день восшествия на престол Елизаветы Петровны, 1747 г.”: Науки юношей питают, Отраду старым подают, В счастливой жизни украшают, В несчастный случай берегут: В домашних трудностях утеха И в дальних странствах не помеха, Науки пользуют везде: Среди народов и в пустыне, В градском шуму и наедине, В покое сладки и в труде.
Теория “трех штилей” Ломоносова вызвала горячие споры и обсуждения. В частности, на почве реформы Ломоносова возникли споры двух направлений, о главе которых стояли такие известные литераторы того времени, как Карамзин и Шишков.
Михаил Васильевич Ломоносов был великим человеком. Исключительно велики заслуги Ломоносова в деле развития русского литературного языка. Недаром Радищев называл Ломоносова “насадителем” русского слова. Второго такого в российской науке не было. Но тем сильнее проявляется его гениальность, что он, будучи ученым, был одним из ведущих литераторов своего времени. Он на собственном примере доказал, что человек может заниматься наукой и одновременно искусством, физикой и литературой. Теоретическая филологическая работа и практическая писательская дело Ломоносова связана с расцветом русского классицизма, однако не замыкается полностью в рамках этого направления. За пределы теории классицизма выходят идеи Ломоносова об исторической обусловленности стилевой системы русского литературного языка, изложенные в “Предисловии о пользе книг церковных в российском языке” (1758). До Ломоносова русский литературный язык отличала беспорядочная смесь самых различных языковых элементов. В письменном и устном обиходе употреблялись и исконно русские слова, и церковнославянизмы, значительная часть которых обветшала, и хлынувшие в изобилии в русский язык со времен Петра I всевозможные варваризмы. Это был крайне пестрый, тяжеловесный по своей синтаксической конструкции язык. Он не мог удовлетворить растущим потребностям науки и культуры, назрела историческая необходимость коренных, решительных преобразований. В “Предисловии…” высказана схема деления литературного языка натри стиля — “высокий”, “средний” и “низкий”. Само по себе учение о трех стилях восходит к глубокой древности. В античных риториках, в учебниках красноречия духовных школ Запада, Юго-Западной Руси и Московского государства постоянно рассматриваются три разновидности речи.
Три стиля разграничиваются “по пристойности материй”. Устанавливается подневольность между “материей”, т. е. темой, предметом изложения, жанром и стилем. “Высокая материя” требует высокого жанра и соответственно — высокого стиля, “низкая материя” требует низкого жанра и соответственно — низкого стиля. Для каждого жанра предусматривается один из трех стилей, отклонения не дрпускаются. Героические поэмы, оды, “прозаичные речи о важных материях” должны были быть написаны высоким стилем; “все театральные сочинения, в которых требуется обыкновенное человеческое слово к живому представлению действия”, стихотворные дружеские письма, сатиры, элегии, прозаические “описания дел достопамятных и учений благородных” — средним; комедии, увеселительные эпиграммы, песни, “в прозе дружеские письма, описание обыкновенных дел” — невысоким.
Эта регламентация для того времени имела определенное положительное важность, поскольку способствовала упорядочению употребления языковых ресурсов, что является одной из величайших заслуг Ломоносова в реформе русской словесности.
Такой подход был неоднозначно встречен современниками, но поскольку сложившаяся к XVIII веку ситуация в языке требовала кардинальных решений, то теория Ломоносова в конце концов восторжествовала. Ломоносов также рассматривал свою стилистическую теорию как средство борьбы со злоупотреблением иностранными словами.
Он решительно восставал против непродуманных заимствований, засорявших активный родник народного слова. И в пору, когда дворянская верхушка, а также заезжие иностранцы скептически расценивали возможности русского национального языка, работа Ломоносова по созданию своей научной терминологии имела очень большое важность. Он шел тут различными путями. В одних случаях заменял иностранные термины отечественными названиями, в других — вводил в оборот известные русские выражения для обозначения новых научных понятий, в третьих — придавал иноязычным терминам, прочно вошедшим в русский словарь, формы, близкие к нормам отечественной грамматики.
Обладая прекрасным фонетическим чутьем, Ломоносов удачно переделал “оризонт” на горизонт, “квадратуум” на квадрат, “ваторпас” на ватерпас и т. д.
Все это способствовало нормализации русского литературного языка на определенном этапе его развития.
На практике Ломоносов указал пути к преодолению своей теории, к образованию той новой стилистической системы русского литературного языка, утверждение которой связывается с именем Пушкина.
Даже в одах, которыми Ломоносов наиболее прославился среди современников, в выборе и употреблении слов и грамматических форм он неблизко не вечно следует правилам высокого стиля. Не случайно Пушкин сказал: “Слог его, ровный, цветущий и живописный, замена — главное достоинство от глубокого знания книжного славянского языка и от счастливого слияния оного с языком простонародным”. И это — во времена классицизма, времена, когда в споре о главенстве формы и содержания не могло быть никаких сомнений в лидерстве формы, а за нарушение чистоты жанра можно было на всю жизнь прослыть графоманом! Да и теорией трех стилей смешение “славенского” с “российским простонародным” в одном произведении не допускалось. Еще интереснее и важнее в одах Ломоносова свободный переход от одной манеры выражения к другой, модифицирование стиля. Если от традиционных, положенных по этикету восхвалений царей и цариц он переходит к предметам, которые считает реально важными, то оставляет славянизмы, высокопарность, изукрашенность. Как просто написан популярный отрывок из “Оды на день восшествия на престол Елизаветы Петровны, 1747 г.”:
Науки юношей питают,
Отраду старым подают,
В счастливой жизни украшают,
В несчастный случай берегут:
В домашних трудностях утеха
И в дальних странствах не помеха,
Науки пользуют везде:
Среди народов и в пустыне,
В градском шуму и наедине,
В покое сладки и в труде.
Теория “трех штилей” Ломоносова вызвала горячие споры и обсуждения. В частности, на почве реорганизации Ломоносова возникли споры двух направлений, о главе которых стояли такие известные литераторы того времени, как Карамзин и Шишков.
Михаил Васильевич Ломоносов был великим человеком. Исключительно велики заслуги Ломоносова в деле развития русского литературного языка. Недаром Радищев называл Ломоносова “насадителем” русского слова. Второго такого в российской науке не было. Но тем сильнее проявляется его гениальность, что он, будучи ученым, был одним из ведущих литераторов своего времени. Он на собственном примере доказал, что человек может заниматься наукой и одновременно искусством, физикой и литературой. Теоретическая филологическая работа и практическая писательская деятельность Ломоносова связана с расцветом русского классицизма, однако не замыкается полностью в рамках этого направления. За пределы теории классицизма выходят идеи Ломоносова об исторической обусловленности стилевой системы русского литературного языка, изложенные в “Предисловии о пользе книг церковных в российском языке” (1758). До Ломоносова русский литературный язык отличала беспорядочная смесь самых различных языковых элементов. В письменном и устном обиходе употреблялись и исконно русские слова, и церковнославянизмы, значительная часть которых обветшала, и хлынувшие в изобилии в русский язык со времен Петра I всевозможные варваризмы. Это был крайне пестрый, тяжеловесный по своей синтаксической конструкции язык. Он не мог удовлетворить растущим потребностям науки и культуры, назрела историческая необходимость коренных, решительных преобразований. В “Предисловии…” высказана схема деления литературного языка натри стиля — “высокий”, “средний” и “низкий”. Само по себе учение о трех стилях восходит к глубокой древности. В античных риториках, в учебниках красноречия духовных школ Запада, Юго-Западной Руси и Московского государства постоянно рассматриваются три разновидности речи.
Три стиля разграничиваются “по пристойности материй”. Устанавливается зависимость между “материей”, т. е. темой, предметом изложения, жанром и стилем. “Высокая материя” требует высокого жанра и соответственно — высокого стиля, “низкая материя” требует низкого жанра и соответственно — низкого стиля. Для каждого жанра предусматривается один из трех стилей, отклонения не допускаются. Героические поэмы, оды, “прозаичные речи о важных материях” должны были быть написаны высоким стилем; “все театральные сочинения, в которых требуется обыкновенное человеческое слово к живому представлению действия”, стихотворные дружеские письма, сатиры, элегии, прозаические “описания дел достопамятных и учений благородных” — средним; комедии, увеселительные эпиграммы, песни, “в прозе дружеские письма, описание обыкновенных дел” — низким.
Эта регламентация для того времени имела определенное положительное значение, поскольку способствовала упорядочению употребления языковых ресурсов, что является одной из величайших заслуг Ломоносова в реформе русской словесности.
Такой подход был неоднозначно встречен современниками, но поскольку сложившаяся к XVIII веку ситуация в языке требовала кардинальных решений, то теория Ломоносова в конце концов восторжествовала. Ломоносов также рассматривал свою стилистическую теорию как средство борьбы со злоупотреблением иностранными словами.
Он решительно восставал против непродуманных заимствований, засорявших живой родник народного слова. И в пору, когда дворянская верхушка, а также заезжие иностранцы скептически расценивали возможности русского национального языка, работа Ломоносова по созданию своей научной терминологии имела очень большое значение. Он шел здесь различными путями. В одних случаях заменял иностранные термины отечественными названиями, в других — вводил в оборот известные русские выражения для обозначения новых научных понятий, в третьих — придавал иноязычным терминам, прочно вошедшим в русский словарь, формы, близкие к нормам отечественной грамматики.
Обладая прекрасным фонетическим чутьем, Ломоносов удачно переделал “оризонт” на горизонт, “квадратуум” на квадрат, “ваторпас” на ватерпас и т. д.
Все это способствовало нормализации русского литературного языка на определенном этапе его развития.
На практике Ломоносов указал пути к преодолению своей теории, к образованию той новой стилистической системы русского литературного языка, утверждение которой связывается с именем Пушкина.
Даже в одах, которыми Ломоносов наиболее прославился среди современников, в выборе и употреблении слов и грамматических форм он далеко не всегда следует правилам высокого стиля. Не случайно Пушкин сказал: “Слог его, ровный, цветущий и живописный, замена — главное достоинство от глубокого знания книжного славянского языка и от счастливого слияния оного с языком простонародным”. И это — во времена классицизма, времена, когда в споре о главенстве формы и содержания не могло быть никаких сомнений в лидерстве формы, а за нарушение чистоты жанра можно было на всю жизнь прослыть графоманом! Да и теорией трех стилей смешение “славенского” с “российским простонародным” в одном произведении не допускалось. Еще интереснее и важнее в одах Ломоносова свободный переход от одной манеры выражения к другой, изменение стиля. Если от традиционных, положенных по этикету восхвалений царей и цариц он переходит к предметам, которые считает действительно важными, то оставляет славянизмы, высокопарность, изукрашенность. Как просто написан знаменитый отрывок из “Оды на день восшествия на престол Елизаветы Петровны, 1747 г.”:
Науки юношей питают,
Отраду старым подают,
В счастливой жизни украшают,
В несчастный случай берегут:
В домашних трудностях утеха
И в дальних странствах не помеха,
Науки пользуют везде:
Среди народов и в пустыне,
В градском шуму и наедине,
В покое сладки и в труде.
Теория “трех штилей” Ломоносова вызвала горячие споры и обсуждения. В частности, на почве реформы Ломоносова возникли споры двух направлений, о главе которых стояли такие известные литераторы того времени, как Карамзин и Шишков.
Михаил Васильевич Ломоносов был великим человеком. Исключительно велики заслуги Ломоносова в деле развития русского литературного языка. Недаром Радищев называл Ломоносова “насадителем” русского слова. Второго такого в российской науке не было. Но тем сильнее проявляется его гениальность, что он, будучи ученым, был одним из ведущих литераторов своего времени. Он на собственном примере доказал, что человек может заниматься наукой и одновременно искусством, физикой и литературой. Теоретическая филологическая работа и практическая писательская деятельность Ломоносова связана с расцветом русского классицизма, однако не замыкается полностью в рамках этого направления. За пределы теории классицизма выходят идеи Ломоносова об исторической обусловленности стилевой системы русского литературного языка, изложенные в “Предисловии о пользе книг церковных в российском языке” (1758). До Ломоносова русский литературный язык отличала беспорядочная смесь самых различных языковых элементов. В письменном и устном обиходе употреблялись и исконно русские слова, и церковнославянизмы, значительная часть которых обветшала, и хлынувшие в изобилии в русский язык со времен Петра I всевозможные варваризмы. Это был крайне пестрый, тяжеловесный по своей синтаксической конструкции язык. Он не мог удовлетворить растущим потребностям науки и культуры, назрела историческая необходимость коренных, решительных преобразований. В “Предисловии…” высказана схема деления литературного языка натри стиля – “высокий”, “средний” и “низкий”. Само по себе учение о трех стилях восходит к глубокой древности. В античных риториках, в учебниках красноречия духовных школ Запада, Юго-Западной Руси и Московского государства постоянно рассматриваются три разновидности речи.
Три стиля разграничиваются “по пристойности материй”. Устанавливается зависимость между “материей”, т. е. темой, предметом изложения, жанром и стилем. “Высокая материя” требует высокого жанра и соответственно – высокого стиля, “низкая материя” требует низкого жанра и соответственно – низкого стиля. Для каждого жанра предусматривается один из трех стилей, отклонения не допускаются. Героические поэмы, оды, “прозаичные речи о важных материях” должны были быть написаны высоким стилем; “все театральные сочинения, в которых требуется обыкновенное человеческое слово к живому представлению действия”, стихотворные дружеские письма, сатиры, элегии, прозаические “описания дел достопамятных и учений благородных” – средним; комедии, увеселительные эпиграммы, песни, “в прозе дружеские письма, описание обыкновенных дел” – низким.
Эта регламентация для того времени имела определенное положительное значение, поскольку способствовала упорядочению употребления языковых ресурсов, что является одной из величайших заслуг Ломоносова в реформе русской словесности.
Такой подход был неоднозначно встречен современниками, но поскольку сложившаяся к XVIII веку ситуация в языке требовала кардинальных решений, то теория Ломоносова в конце концов восторжествовала. Ломоносов также рассматривал свою стилистическую теорию как средство борьбы со злоупотреблением иностранными словами.
Он решительно восставал против непродуманных заимствований, засорявших живой родник народного слова. И в пору, когда дворянская верхушка, а также заезжие иностранцы скептически расценивали возможности русского национального языка, работа Ломоносова по созданию своей научной терминологии имела очень большое значение. Он шел здесь различными путями. В одних случаях заменял иностранные термины отечественными названиями, в других – вводил в оборот известные русские выражения для обозначения новых научных понятий, в третьих – придавал иноязычным терминам, прочно вошедшим в русский словарь, формы, близкие к нормам отечественной грамматики.
Обладая прекрасным фонетическим чутьем, Ломоносов удачно переделал “оризонт” на горизонт, “квадратуум” на квадрат, “ваторпас” на ватерпас и т. д.
Все это способствовало нормализации русского литературного языка на определенном этапе его развития.
На практике Ломоносов указал пути к преодолению своей теории, к образованию той новой стилистической системы русского литературного языка, утверждение которой связывается с именем Пушкина.
Даже в одах, которыми Ломоносов наиболее прославился среди современников, в выборе и употреблении слов и грамматических форм он далеко не всегда следует правилам высокого стиля. Не случайно Пушкин сказал: “Слог его, ровный, цветущий и живописный, замена – главное достоинство от глубокого знания книжного славянского языка и от счастливого слияния оного с языком простонародным”. И это – во времена классицизма, времена, когда в споре о главенстве формы и содержания не могло быть никаких сомнений в лидерстве формы, а за нарушение чистоты жанра можно было на всю жизнь прослыть графоманом! Да и теорией трех стилей смешение “славенского” с “российским простонародным” в одном произведении не допускалось. Еще интереснее и важнее в одах Ломоносова свободный переход от одной манеры выражения к другой, изменение стиля. Если от традиционных, положенных по этикету восхвалений царей и цариц он переходит к предметам, которые считает действительно важными, то оставляет славянизмы, высокопарность, изукрашенность. Как просто написан знаменитый отрывок из “Оды на день восшествия на престол Елизаветы Петровны, 1747 г.”:
Науки юношей питают,
Отраду старым подают,
В счастливой жизни украшают,
В несчастный случай берегут:
В домашних трудностях утеха
И в дальних странствах не помеха,
Науки пользуют везде:
Среди народов и в пустыне,
В градском шуму и наедине,
В покое сладки и в труде.
Теория “трех штилей” Ломоносова вызвала горячие споры и обсуждения. В частности, на почве реформы Ломоносова возникли споры двух направлений, о главе которых стояли такие известные литераторы того времени, как Карамзин и Шишков.
Тема: –
Теория «трех штилей»
Ломоносова
Михаил Васильевич
Ломоносов был великим человеком. Исключительно
велики заслуги Ломоносова в деле развития
русского литературного языка. Недаром
Радищев называл Ломоносова “насадителем”
русского слова. Второго такого в российской
науке не было. Но тем сильнее проявляется
его гениальность, что он, будучи ученым,
был одним из ведущих литераторов своего
времени. Он на собственном примере доказал,
что человек может заниматься наукой и
одновременно искусством, физикой и литературой.
Теоретическая филологическая работа
и практическая писательская деятельность
Ломоносова связана с расцветом русского
классицизма, однако не замыкается полностью
в рамках этого направления. За пределы
теории классицизма выходят идеи Ломоносова
об исторической обусловленности стилевой
системы русского литературного языка,
изложенные в “Предисловии о пользе
книг церковных в российском языке”
(1758). До Ломоносова русский литературный
язык отличала беспорядочная смесь самых
различных языковых элементов. В письменном
и устном обиходе употреблялись и исконно
русские слова, и церковнославянизмы,
значительная часть которых обветшала,
и хлынувшие в изобилии в русский язык
со времен Петра I всевозможные варваризмы.
Это был крайне пестрый, тяжеловесный
по своей синтаксической конструкции
язык. Он не мог удовлетворить растущим
потребностям науки и культуры, назрела
историческая необходимость коренных,
решительных преобразований. В “Предисловии…”
высказана схема деления литературного
языка натри стиля – “высокий”, “средний”
и “низкий”. Само по себе учение о
трех стилях восходит к глубокой древности.
В античных риториках, в учебниках красноречия
духовных школ Запада, Юго-Западной Руси
и Московского государства постоянно
рассматриваются три разновидности речи.
Три
стиля разграничиваются “по пристойности
материй”. Устанавливается зависимость
между “материей”, т. е. темой, предметом
изложения, жанром и стилем. “Высокая
материя” требует высокого жанра и соответственно
– высокого стиля, “низкая материя”
требует низкого жанра и соответственно
– низкого стиля. Для каждого жанра предусматривается
один из трех стилей, отклонения не допускаются.
Героические поэмы, оды, “прозаичные
речи о важных материях” должны были
быть написаны высоким стилем; “все
театральные сочинения, в которых требуется
обыкновенное человеческое слово к живому
представлению действия”, стихотворные
дружеские письма, сатиры, элегии, прозаические
“описания дел достопамятных и учений
благородных” – средним; комедии, увеселительные
эпиграммы, песни, “в прозе дружеские
письма, описание обыкновенных дел» – низким.
Эта
регламентация для того времени
имела определенное положительное
значение, поскольку способствовала
упорядочению употребления языковых ресурсов,
что является одной из величайших
заслуг Ломоносова в реформе русской
словесности. Такой подход был неоднозначно
встречен современниками, но поскольку
сложившаяся к XVIII веку ситуация в языке
требовала кардинальных решений, то теория
Ломоносова в конце концов восторжествовала.
Ломоносов также рассматривал свою стилистическую
теорию как средство борьбы со злоупотреблением
иностранными словами. Он решительно восставал
против непродуманных заимствований,
засорявших живой родник народного слова.
И в пору, когда дворянская верхушка, а
также заезжие иностранцы скептически
расценивали возможности русского национального
языка, работа Ломоносова по созданию
своей научной терминологии имела очень
большое значение. Он шел здесь различными
путями. В одних случаях заменял иностранные
термины отечественными названиями, в
других – вводил в оборот известные русские
выражения для обозначения новых научных
понятий, в третьих – придавал иноязычным
терминам, прочно вошедшим в русский словарь,
формы, близкие к нормам отечественной
грамматики.
Обладая
прекрасным фонетическим чутьем, Ломоносов
удачно переделал “оризонт” на горизонт,
“квадратуум” на квадрат, “ваторпас”
на ватерпас и т. д.
Все
это способствовало нормализации русского
литературного языка на определенном
этапе его развития. На практике Ломоносов
указал пути к преодолению своей теории,
к образованию той новой стилистической
системы русского литературного языка,
утверждение которой связывается с именем
Пушкина. Даже в одах, которыми Ломоносов
наиболее прославился среди современников,
в выборе и употреблении слов и грамматических
форм он далеко не всегда следует правилам
высокого стиля. Не случайно Пушкин сказал:
“Слог его, ровный, цветущий и живописный,
замена – главное достоинство от глубокого
знания книжного славянского языка и от
счастливого слияния оного с языком простонародным”.
И это – во времена классицизма, времена,
когда в споре о главенстве формы и содержания
не могло быть никаких сомнений в лидерстве
формы, а за нарушение чистоты жанра можно
было на всю жизнь прослыть графоманом.
Да и теорией трех стилей смешение “славенского”
с “российским простонародным” в
одном произведении не допускалось. Еще
интереснее и важнее в одах Ломоносова
свободный переход от одной манеры выражения
к другой, изменение стиля. Если от традиционных,
положенных по этикету восхвалений царей
и цариц он переходит к предметам, которые
считает действительно важными, то оставляет
славянизмы, высокопарность, изукрашенность.
Как просто написан знаменитый отрывок
из “Оды на день восшествия на престол
Елизаветы Петровны 1747 г.”:
Науки юношей питают,
Отраду старым подают,
В счастливой жизни украшают,
В несчастный случай берегут:
В домашних трудностях утеха
И в дальних странствах не помеха,
Науки пользуют везде:
Среди народов и в пустыне,
В градском шуму и наедине,
В покое сладки и в труде.
Теория “трех штилей” Ломоносова
вызвала горячие споры и обсуждения. В
частности, на почве реформы Ломоносова
возникли споры двух направлений, о главе
которых стояли такие известные литераторы
того времени, как Карамзин и Шишков.
Теория трех
стилей. Ломоносов
М. В.Ломоносов
– поистине великий ученый, нет ни одной
области познания, где бы мы не встречали
его труды. В своей статье хотелось бы
коснуться реформ Ломоносова в русском
литературном языке и подробнее остановиться
на теории трёх стилей.
Таким
образом решить следующие задачи:
1. Изучить
работы Ломоносова, в которых
выражена данная концепция.
2. Сравнить
современный Ломоносову русский
язык с церкоанославянски.
3. Выделить
три типа речений.
4. Определить
на основе деления на типы
речений учение о трёх стилях.
5. Подвести
итог и определить значение
теории трёх стилей М.Ю.Ломоносова
Содержание
1. М.В.Ломоносов
– реформатор русского литературного
языка.
2. Стилистическая
теория М.В.Ломоносова.
3. Значение
стилистической теории М.В.Ломоносова.
М.В.Ломоносов
– первый русский ученый-естествоиспытатель,
языковед и литературовед, выдающийся
деятель российского просвещения,
поборник развития самостоятельной
русской науки. Подлинный ученый-энциклопедист,
он в 1746 году впервые начал в Академии
читать лекции на русском языке. Вопросами
филологии начал заниматься с
середины 40-х годов наряду с исследованиями
в области точных и естественных
наук.
Ломоносов
создал первую подлинно научную грамматику
русского языка (она вышла в 1757 году
и называлась “Российская грамматика”).
В подготовительных материалах к
этому труду содержатся многочисленные
наблюдения над современным Ломоносову
русским языком в самых разных
его речевых проявлениях.
Особенно
большое значение имела Ломоносовская
теория трех языковых стилей. В “Предисловии
о пользе книг церковных в российском
языке” (1758 г.) он сформулировал три проблемы,
определяющие состояние русского языка
в тот период.
1)
проблему сосуществования в литературном
языке церковнославянских, “обветшалых”,
слов и оборотов и элементов
книжной культуры и просторечия;
2) проблему разграничения литературных
стилей;
3) проблему классификации литературных
жанров. Соглашения, “конкордата”,
которое бы регулировало их
сосуществование в языке, на
тот момент не существовало.
В
трудах М.Ю. Ломоносова преодолены последствия
двуязычья и стилистической неупорядоченности,
которая свойственна Петровской лекции
(2 половина 17 века). Концепция литературного
языка, стилистическая теория выражена
в двух работах:
1. “Предисловие о пользе книг
церковных в российском языке”
(1758).
2. “Российская грамматика” (1805)
Две “Риторики” (“Об искусстве
красноречия”), где разрабатывалась
и утверждалась национальная основа русского
литературного языка.
Церковнославянский
язык близкородственный к русскому,
но не совпадает с ним. Это было открытием.
Влияние церковнославянского на русский
было очень плодотворно. М. Ю. Ломоносов
писал, что русскому языку повезло, что
это не латинский язык. Церковнославянский
он брал не как основу, а как украшение,
дополнение. Основа – русский язык.
М.В.Ломоносов
разработал теорию трех стилей речи: высокого,
посредственного и низкого и
определил языковые правила для
каждого из них. В эпоху экономической
и языковой раздробленности большинства
государств Европы Ломоносов придавал
большое значение объединяющей роли
русского языка, который мог послужить
цементирующей основой для населения
столь большой территории, которую
занимала в то время Россия.
Церковнославянский
язык близкородственный к русскому,
но не совпадает с ним. Это было открытием.
Влияние церковнославянского на русский
было очень плодотворно. М. Ю. Ломоносов
писал, что русскому языку повезло, что
это не латинский язык. Церковнославянский
он брал не как основу, а как украшение,
дополнение. Основа – русский язык.
На
уровне лексических средств, стилистическую
теорию Ломоносов описывает в “Предисловии…”.
В этой работе он предполагает учение
о трёх стилях (Штилях) и о трёх типах речений
(слова):
1. Слова, которые одинаково употребляются
и у древних славян (в церковных книгах,
произведениях древнерусской литературы).
Словенороссийские (слава, ныне, рука,
бог, почитание) общеславянские слова
и церковнославянизмы.
2. Слова, “которые всем грамотным людям
понятны, но употребляются редко” (для
церковных книг) словенские (церковнославянизмы
стилистического характера: отверзаю
(открываю), взываю, господень и т.д.) обветшалые
славянизмы, малопонятные следует исключать
из употребления, за пределы русского
литературного языка. (Рясны – украшения,
обогда – иногда).
3. Слова, которых нет в церковных книгах,
употребляются только в живом разговорном
языке. Российские (говорю, ручей, который
и т.д.)
М.
Ю. Ломоносов излагает теорию трёх стилей,
исходя из этих трёх речений и выделяет:
1. Высокий.
2. Посредственный (средний).
3. Низкий закрепляет определённые
жанры законы, использующие лексические
средства языка.
1.
Высокий стиль (оды, героические поэмы).
Словенороссийские и словенские речения,
которые понятны.
2.
Средний стиль (театральные сочинения,
элегии, сатиры, стихотворения, дружеские
письма, описание исторических событий,
и научные сочинения). Российские
речения, словенороссийские, небольшое
количество церковнославянизмов, “но
с великой осторожностью”. Необходимо
избегать низких российских слов, “чтобы
не опуститься в подлость”, “умеренность,
ровность”
3.
Низкий стиль (эпиграммы, дружеские
послания, описание обыкновенных
дел, комедии). Российские слова, которые
могут быть совсем неизвестны в старославянском
языке, т.е. собственно русские, простонародные
(по усмотрению, с чувством меры).
Включать
в систему: – книжная лексика; – Нейтральная
лексика; – простонародная лексика; – простонародно
– низкая.
Выводить
за пределы языка: – обветшалые; – грубое
просторечие; Ломоносов выступал против
модных заимствованных, иноязычных слов,
которые не прижились в русском
языке.
Значение
стилистической теории М.Ю.Ломоносова.
1. Решительно утверждает русскую
основу русского литературного
языка.
Коллекция сочинений: Теория «трех штилей» Ломоносова
Михаил Васильевич Ломоносов был великим человеком. Исключительно велики заслуги Ломоносова в деле развития русского литературного языка. Недаром Радищев называл Ломоносова «насадителем» русского слова. Второго такого в российской науке не было. Но тем сильнее проявляется его гениальность, что он, будучи ученым, был одним из ведущих литераторов своего времени. Он на собственном примере доказал, что человек может заниматься наукой и одновременно искусством, физикой и литературой. Теоретическая филологическая работа и практическая писательская деятельность Ломоносова связана с расцветом русского классицизма, однако не замыкается полностью в рамках этого направления. За пределы теории классицизма выходят идеи Ломоносова об исторической обусловленности стилевой системы русского литературного языка, изложенные в «Предисловии о пользе книг церковных в российском языке» (1758). До Ломоносова русский литературный язык отличала беспорядочная смесь самых различных языковых элементов. В письменном и устном обиходе употреблялись и исконно русские слова, и церковнославянизмы, значительная часть которых обветшала, и хлынувшие в изобилии в русский язык со времен Петра I всевозможные варваризмы. Это был крайне пестрый, тяжеловесный по своей синтаксической конструкции язык. Он не мог удовлетворить растущим потребностям науки и культуры, назрела историческая необходимость коренных, решительных преобразований. В «Предисловии…» высказана схема деления литературного языка натри стиля — «высокий», «средний» и «низкий». Само по себе учение о трех стилях восходит к глубокой древности. В античных риториках, в учебниках красноречия духовных школ Запада, Юго-Западной Руси и Московского государства постоянно рассматриваются три разновидности речи.
Три стиля разграничиваются «по пристойности материй». Устанавливается зависимость между «материей», т. е. темой, предметом изложения, жанром и стилем. «Высокая материя» требует высокого жанра и соответственно — высокого стиля, «низкая материя» требует низкого жанра и соответственно — низкого стиля. Для каждого жанра предусматривается один из трех стилей, отклонения не дрпускаются. Героические поэмы, оды, «прозаичные речи о важных материях» должны были быть написаны высоким стилем; «все театральные сочинения, в которых требуется обыкновенное человеческое слово к живому представлению действия», стихотворные дружеские письма, сатиры, элегии, прозаические «описания дел достопамятных и учений благородных» — средним; комедии, увеселительные эпиграммы, песни, «в прозе дружеские письма, описание обыкновенных дел» — низким.
Эта регламентация для того времени имела определенное положительное значение, поскольку способствовала упорядочению употребления языковых ресурсов, что является одной из величайших заслуг Ломоносова в реформе русской словесности.
Такой подход был неоднозначно встречен современниками, но поскольку сложившаяся к XVIII веку ситуация в языке требовала кардинальных решений, то теория Ломоносова в конце концов восторжествовала. Ломоносов также рассматривал свою стилистическую теорию как средство борьбы со злоупотреблением иностранными словами.
Он решительно восставал против непродуманных заимствований, засорявших живой родник народного слова. И в пору, когда дворянская верхушка, а также заезжие иностранцы скептически расценивали возможности русского национального языка, работа Ломоносова по созданию своей научной терминологии имела очень большое значение. Он шел здесь различными путями. В одних случаях заменял иностранные термины отечественными названиями, в других — вводил в оборот известные русские выражения для обозначения новых научных понятий, в третьих — придавал иноязычным терминам, прочно вошедшим в русский словарь, формы, близкие к нормам отечественной грамматики.
Обладая прекрасным фонетическим чутьем, Ломоносов удачно переделал «оризонт» на горизонт, «квадратуум» на квадрат, «ваторпас» на ватерпас и т. д.
Все это способствовало нормализации русского литературного языка на определенном этапе его развития.
На практике Ломоносов указал пути к преодолению своей теории, к образованию той новой стилистической системы русского литературного языка, утверждение которой связывается с именем Пушкина.
Даже в одах, которыми Ломоносов наиболее прославился среди современников, в выборе и употреблении слов и грамматических форм он далеко не всегда следует правилам высокого стиля. Не случайно Пушкин сказал: «Слог его, ровный, цветущий и живописный, замена — главное достоинство от глубокого знания книжного славянского языка и от счастливого слияния оного с языком простонародным». И это — во времена классицизма, времена, когда в споре о главенстве формы и содержания не могло быть никаких сомнений в лидерстве формы, а за нарушение чистоты жанра можно было на всю жизнь прослыть графоманом! Да и теорией трех стилей смешение «славенского» с «российским простонародным» в одном произведении не допускалось. Еще интереснее и важнее в одах Ломоносова свободный переход от одной манеры выражения к другой, изменение стиля. Если от традиционных, положенных по этикету восхвалений царей и цариц он переходит к предметам, которые считает действительно важными, то оставляет славянизмы, высокопарность, изукрашенность. Как просто написан знаменитый отрывок из «Оды на день восшествия на престол Елизаветы Петровны, 1747 г.»:
Науки юношей питают,
Отраду старым подают,
В счастливой жизни украшают,
В несчастный случай берегут:
В домашних трудностях утеха
И в дальних странствах не помеха,
Науки пользуют везде:
Среди народов и в пустыне,
В градском шуму и наедине,
В покое сладки и в труде.
Теория «трех штилей» Ломоносова вызвала горячие споры и обсуждения. В частности, на почве реформы Ломоносова возникли споры двух направлений, о главе которых стояли такие известные литераторы того времени, как Карамзин и Шишков.
Михаил
Васильевич Ломоносов был великим человеком. Исключительно велики заслуги
Ломоносова в деле развития русского литературного языка. Недаром Радищев
называл Ломоносова “насадителем” русского слова. Второго такого в российской
науке не было. Но тем сильнее проявляется его гениальность, что он, будучи
ученым, был одним из ведущих литераторов своего времени. Он на собственном
примере доказал, что человек может заниматься наукой и одновременно искусством,
физикой и литературой. Теоретическая филологическая работа и практическая
писательская деятельность Ломоносова связана с расцветом русского классицизма,
однако не замыкается полностью в рамках этого направления. За пределы теории
классицизма выходят идеи Ломоносова об исторической обусловленности стилевой
системы русского литературного языка, изложенные в “Предисловии о пользе книг
церковных в российском языке” (1758). До Ломоносова русский литературный язык
отличала беспорядочная смесь самых различных языковых элементов. В письменном и
устном обиходе употреблялись и исконно русские слова, и церковнославянизмы,
значительная часть которых обветшала, и хлынувшие в изобилии в русский язык со
времен Петра I всевозможные варваризмы. Это был крайне пестрый, тяжеловесный по
своей синтаксической конструкции язык. Он не мог удовлетворить растущим
потребностям науки и культуры, назрела историческая необходимость коренных,
решительных преобразований. В “Предисловии…” высказана схема деления
литературного языка натри стиля — “высокий”, “средний” и “низкий”. Само по себе
учение о трех стилях восходит к глубокой древности. В античных риториках, в
учебниках красноречия духовных школ Запада, Юго-Западной Руси и Московского
государства постоянно рассматриваются три разновидности речи.
Три стиля
разграничиваются “по пристойности материй”. Устанавливается зависимость между
“материей”, т. е. темой, предметом изложения, жанром и стилем. “Высокая
материя” требует высокого жанра и соответственно — высокого стиля, “низкая
материя” требует низкого жанра и соответственно — низкого стиля. Для каждого
жанра предусматривается один из трех стилей, отклонения не дрпускаются.
Героические поэмы, оды, “прозаичные речи о важных материях” должны были быть написаны
высоким стилем; “все театральные сочинения, в которых требуется обыкновенное
человеческое слово к живому представлению действия”, стихотворные дружеские
письма, сатиры, элегии, прозаические “описания дел достопамятных и учений
благородных” — средним; комедии, увеселительные эпиграммы, песни, “в прозе
дружеские письма, описание обыкновенных дел” — низким.
Эта
регламентация для того времени имела определенное положительное значение,
поскольку способствовала упорядочению употребления языковых ресурсов, что
является одной из величайших заслуг Ломоносова в реформе русской словесности.
Такой подход
был неоднозначно встречен современниками, но поскольку сложившаяся к XVIII веку
ситуация в языке требовала кардинальных решений, то теория Ломоносова в конце
концов восторжествовала. Ломоносов также рассматривал свою стилистическую
теорию как средство борьбы со злоупотреблением иностранными словами.
Он решительно
восставал против непродуманных заимствований, засорявших живой родник народного
слова. И в пору, когда дворянская верхушка, а также заезжие иностранцы
скептически расценивали возможности русского национального языка, работа
Ломоносова по созданию своей научной терминологии имела очень большое значение.
Он шел здесь различными путями. В одних случаях заменял иностранные термины
отечественными названиями, в других — вводил в оборот известные русские
выражения для обозначения новых научных понятий, в третьих — придавал
иноязычным терминам, прочно вошедшим в русский словарь, формы, близкие к нормам
отечественной грамматики.
Обладая
прекрасным фонетическим чутьем, Ломоносов удачно переделал “оризонт” на
горизонт, “квадратуум” на квадрат, “ваторпас” на ватерпас и т. д.
Все это
способствовало нормализации русского литературного языка на определенном этапе
его развития.
На практике
Ломоносов указал пути к преодолению своей теории, к образованию той новой
стилистической системы русского литературного языка, утверждение которой
связывается с именем Пушкина.
Даже в одах,
которыми Ломоносов наиболее прославился среди современников, в выборе и
употреблении слов и грамматических форм он далеко не всегда следует правилам
высокого стиля. Не случайно Пушкин сказал: “Слог его, ровный, цветущий и
живописный, замена — главное достоинство от глубокого знания книжного
славянского языка и от счастливого слияния оного с языком простонародным”. И
это — во времена классицизма, времена, когда в споре о главенстве формы и
содержания не могло быть никаких сомнений в лидерстве формы, а за нарушение
чистоты жанра можно было на всю жизнь прослыть графоманом! Да и теорией трех
стилей смешение “славенского” с “российским простонародным” в одном
произведении не допускалось. Еще интереснее и важнее в одах Ломоносова
свободный переход от одной манеры выражения к другой, изменение стиля. Если от
традиционных, положенных по этикету восхвалений царей и цариц он переходит к
предметам, которые считает действительно важными, то оставляет славянизмы,
высокопарность, изукрашенность. Как просто написан знаменитый отрывок из “Оды
на день восшествия на престол Елизаветы Петровны, 1747 г.”: Науки юношей питают, Отраду старым подают, В счастливой жизни украшают, В несчастный случай берегут: В домашних трудностях утеха И в дальних странствах не помеха, Науки пользуют везде: Среди народов и в пустыне, В градском шуму и наедине, В покое сладки и в труде.
Теория “трех
штилей” Ломоносова вызвала горячие споры и обсуждения. В частности, на почве
реформы Ломоносова возникли споры двух направлений, о главе которых стояли
такие известные литераторы того времени, как Карамзин и Шишков.
Список
литературы
Для подготовки
данной работы были использованы материалы с сайта http://www.coolsoch.ru/