Сочинение на тему вечера на хуторе близ диканьки 10 класс
9 вариантов
Во время своего пребывания в Санкт-Петербурге Гоголь служил в Департаменте государственного хозяйства. Однако денег катастрофически не хватало, и молодой человек был вынужден подрабатывать сочинительством.
Заметив повышенный интерес передовой питерской публики к народным темам, Гоголь решил написать несколько повестей об украинском селе. Со сбором необходимого материала ему помогали мать и сестры, присылавшие детальные описания обычаев, обрядов, быта и нарядов разношерстной сельской публики.
В 1831 году Николай Васильевич отдал свои первые повести в типографию на Большой Морской, и в сентябре того же года книга оказалась на прилавках питерских книжных лавок. Гоголь очень переживал из-за возможной критики в свой адрес. Однако успех молодого автора был ошеломительным – его произведения читались легко, весело, на одном дыхании, выгодно отличаясь искрометным юмором, непринужденностью и народным колоритом.
Вдохновленный первым успехом, Гоголь, не мешкая, приступил к работе над вторым томом. В феврале 1832 года Николай Васильевич был приглашен на званый обед к крупному издателю и книготорговцу, где имел счастье познакомиться с Александром Пушкиным. Великий поэт очень тепло отозвался о творчестве юного писателя, чем несказанно воодушевил его. Спустя месяц Гоголь закончил свою работу над вторым томом своих удивительных «Вечеров на хуторе близ Диканьки».
Творчество Николая Васильевича Гоголя — одно из самых вершинных явлений русской художественной культуры прошлого. В течение двух десятилетий своей подвижнической литературной деятельности Гоголь создал такие шедевры, которые воспринимаются как образцовые в русской и мировой литературе. Гоголь начинал творческий путь, осознавая свой высокий долг перед отечеством, перед народом. В 18 лет он писал: “Еще с самых времен прошлых, с самых лет почти непонимания, я пламенел неугасимою ревностью сделать жизнь свою нужною для блага государства, я кипел желанием принести хотя малейшую пользу”. Он очень скоро нашел свой путь гражданского служения родине — путь писателя, чье печальное и веселое, трагическое и торжественное слово оказалось необходимым России.
Александр Сергеевич Пушкин сразу высоко оценил первый сборник писателя “”: “Они изумили меня. Вот настоящая веселость, искренняя, непринужденная, без жеманства, без чопорности… Все это так необыкновенно в нашей нынешней литературе, что я доселе не образумился…” Что же так восхитило Пушкина в повестях Гоголя, вошедших в первый сборник?
Рассмотрим подробно одну из них, “Ночь перед рождеством”. Со страниц повести Гоголя шагнула настоящая народность, не лубочная, не подделка, а живые люди с их печалями и радостями, тревогами и надеждами. И конечно же юмор писателя. Он буквально пронизывает ткань повести. С какой тонкой иронией описана причина особой “нелюбви” черта к кузнецу Вакуле. Кузнец слыл за хорошего художника, он изобразил “Святого Петра, в день Страшного суда… изгоняющего из ада злого духа; испуганный черт метался во все стороны, предчувствуя свою гибель, а заключенные прежде грешники били и гоняли его кнутами, пеленами и всем чем ни попало… черт всеми силами старался мешать кузнецу… но работа была кончена, доска внесена в церковь и вделана в стену притвора, и с той поры черт поклялся мстить кузнецу”.
Как изящно завернута интрига! В повести Гоголя “Ночь перед рождеством” обилие всяких “волшебств”, но они так оригинально вплетаются в реальные события, что читатель невольно воспринимает их как должное. В эту волшебную ночь должны совершаться чудеса, мы их ждем, и они происходят: Солоха собирает звезды с неба, черт крадет месяц — единственное освещение в Диканьке; Вакула достает черевички, которые носила царица. Выдумка и реальность так органично переплетаются в повести, что читатель уже перестает замечать границу между ними. Он просто наслаждается чтением. Гоголь — великий мастер слова. Народная речь шагнула на страницы его произведения, сделав его самобытным, неповторимым:
“—Что за дьявол! Смотри! Смотри, Панас!..
— Что? — произнес кум и поднял свою голову также вверх.
— Что за пропасть! В самом деле нет месяца.
— Тото что нет,— говорит Чуб…”
Кроме всего сказанного повесть интересна народным духом. Читателю необыкновенно интересно знакомиться с национальными особенностями быта, фольклора, верований украинцев. Гоголь откровенно любуется своими персонажами: Чубом и кумой — с легкой иронией, Вакулой — с нескрываемым восхищением. Кузнец привлекает своей силой и открытостью, верностью любви, ради которой он готов на любые испытания. Искренне и поэтично говорит Вакула Оксане о своей любви:
“— …ты у меня мать, и отец, и все, что ни есть дорогого на свете. Если б меня призвал царь и сказал: „Кузнец Вакула, проси у меня всего, что ни есть лучшего в моем царстве, все отдам тебе”. „Не хочу,— сказал бы я царю,— дай мне лучше мою Оксану!””
Оксана не только капризная красавица, но способна на большую и преданную любовь. Думая, что она навек потеряла Вакулу, Оксана искренно скорбит о юноше: “А вряд ли в другом месте где найдется такой молодец, как кузнец! Он же так любил ее! Он долее всех выносил ее капризы!.. И вся горела; и к утру влюбилась по уши в кузнеца”.
Счастливая развязка еще больше приближает повесть к сказке. Гоголь создает удивительный синтез сказочных персонажей, волшебной нечисти и реально существующих героев. Интересны картинки быта, деталь украинского национального костюма. Повесть привлекательна как детям, так и взрослым. Каждый находит в ней “свои страницы”.
“Стращная месть”— единственная в “Вечерах нэ хуторе” историческая повесть. Писатель рисует в ней бурную эпоху борьбы украинского народа за свою независимость с польскими феодалами — борьбы, в ко торой украинский народ обратился к немощи и поддержке русского народа. В этой повести Гоголь передает старинную народную легенду, рас… сказывающую о страшном преступлении изменника своей родине — отвратительного колдуна.
Несмотря на фантастический элемент, в повести отразились реальные исторические события борьбы казачества v иноземными захватчиками, с польской шляхтой. Гоголь, пользуясь мотивами народных легенд, разоблачает черную, отвратительную натуру предателя, преступления которого не могут найти прощения и забвения даже по прошествии веков.
Пользуясь яркими эпическими красками народных песец, украинских “дум”, рисует Гоголь образ Данилы Бурульбаида — доблестного патриоты, мужественного борца за родину. Бесстрашна бьется он со злобным колдуном, могучей рукой уничтожает наглых эахйагчщеов, обменом напавших на его родную землю.
Предвещая эпическую силу ”Тараса Бульбы”, “Страшная месть” звучит как героическая поэма, посвященная доблести борцовпатриотов, самоотверженно сражающихся за независимость своей родиньь
Описание Днепра проходит через всю повесть, выражает ее лирическую тему, придает’ глубину и обобщенность ее образам. Величественная картина Днепра с еще большей силой выделяет патриотическую тему повести. Днепр здесь становится как бы символом родины, могучей, величественной и прекрасной. Поэтические образу, эпические картины, богатейшие краски народных песен и легенд широко использованы Гоголем в “Страшной мести. Сам ритмический строй повести звучит как песня, как поэтическое повествование сказителябандуриста. Народность замысла— осуждение измены родине и прославление верности и доблести преданных ее. сынов определяет и народность образов повести.
Особое место занимает в “Вечерах на хуторе близ Диканьки” повесть “Иван Федорович Шпонька и его тетушка”. В ней показана правдивая картина быта и нравов мелкопоместного дворянства. Эта повесть отличается от остальных повестей “Вечеров” своим сатирическим характером, едко высмеивая паразитизм, духовную пустоту провинциального общества.
В повести о Шпоньке Гоголь показал бессмысленное и жалкое существование ничтожного и никчемного дворянинанебокоптителя, затхлый И кислый мирок провинциального дворянства. Хотя Иван Федорович не лишен добродушия, скромности и сам по себе безобиден, эти качества не могут хоть. скольконибудь восполнить его ничтожество и внутреннюю пустоту, оправдать его бессмысленное, паразитическое существание в качестве хотя и мелкого, но, “душевладельца”.
Образ Ивана Федоровича Шпоньки открывает галерею гоголевских дворян”существователей”. Уже здесь Гоголь беспощадно высмеял и осудил пошлость пошлого человека — как определил позднее отличительную тему его творчества Пушкин.
Гоголь уверенной и свободной кистью рисует повседневные, будничные картины помещичьего быта, заостряя в них типические черты, приобретающие огромную разоблачительную силу. За внешне добродушным описанием жизни дворянских имений встает перед читателем праздная, животная, остановившаяся в своем развитии и в то же время наполненная мелкими, эгоистическими интересами жизнь их хозяев. Это мир, с детства хорошо знакомый писателю, мир изобилия природных благ и в то же время полного духовного оскудения, мелочности интересов их владельцев.
Рисуя правдивые картины быта помещиков, их якобы безмятежного патриархального уклада, Гоголь показывает, что в этом помещичьем захолустье основной жизненной пружиной являются корыстолюбие, нечестные проделки и плутни.
В 1831 — 1832 годах повести вышли в свет в двух сборниках под общим заглавием «Вечера на хуторе близ Диканьки». И в предисловии к первому сборнику, и во всей книге, написанной от имени пасечника Рудого Панька, Гоголь сознательно противопоставил светской, «панской» литературе с её чопорностью и жеманством свои повести, как произведения, созданные народом и отражающие его жизнь и его поэзию. И они действительно были таковыми. Самая тематика повестей убедительно говорит об этом.
Создавая свои повести, Гоголь искусно и широко использовал народное творчество, почерпнув оттуда не только сюжеты, но и многие образы (смешного чёрта, злой бабы, мужика-простака, цыгана-пройдохи), характер и приёмы народного юмора, меткие народные слова, самый склад речи.
«Вечера» ценны тем, что в них Гоголь показал душевную силу народа, его глубокую человечность, глубину и полноту его чувств, богатство его языка.
Прекрасны парубки и девушки, живущие простой и целостной жизнью. Живым воплощением народной силы, истинного патриотизма являются смелые, решительные борцы за родину, вроде Данилы Бурульбаша из повести «Страшная месть».
Но жизнь народа не течёт ровно и счастливо. Естественному стремлению народа к полноте жизни на родной земле препятствуют враждебные силы. Они воплощены у Гоголя в страшных образах. Таковы, например, Басаврюк и ведьма в повести «Вечер накануне Ивана Купала», силой золота погубившие трудового человека — батрака Петруся, колдун, продающий свою родину врагам («Страшная месть»).
И пока существуют в мире злые силы, не может быть для народа подлинного счастья и безоблачной жизни, настоящего веселья. Окружающая Гоголя крепостническая действительность ясно говорила ему о тяжкой судьбе человека в этом жестоком мире, о жизненных невзгодах, о человеческом горе. Вот почему даже в таких весёлых повестях «Вечеров», как «Сорочинская ярмарка», слышатся нотки грусти, горести. «И тяжело и грустно становится сердцу, и нечем помочь ему» — такими словами заканчивает Гоголь повесть «Сорочинская ярмарка».
И не случайно в конце второй части «Вечеров» помещён рассказ «Иван Фёдорович Шпонька и его тётушка», по своей тематике и строго реалистическому характеру совершенно непохожий на сказочно-поэтические повести «Вечеров». Здесь Гоголь впервые выступает в качестве сатирика, разоблачающего духовное убожество и крепостнические нравы помещиков.
«Вечера на хуторе близ Диканьки» явились важным этапом на творческом пути Гоголя. Они стали тем зерном, из которого выросли последующие произведения великого писателя. Здесь определилась идейная направленность Гоголя: любовь к народу, источнику красоты и полноты жизни, и ненависть к «пошлости пошлого человека», «небокоптителя», «существователя».
«Вечера» имели большой успех. Уже по получении, первой части сборника Пушкин писал в одном из своих писем: «Сейчас прочёл «Вечера близ Диканьки». Оки изумили меня. Вот настоящая весёлость, искренняя, непринуждённая, без жеманства и чопорности. А местами какая поэзия! Какая чувствительность! Всё это так необыкновенно в нашей нынешней литературе, что я доселе не образумился».
«Вечера на хуторе близ Диканьки» – сборник произведений Николая Гоголя, рассказывающий о народе и быте украинского села начала 19 века. С первых строк становится понятно, что многие персонажи и события носят народный характер повествования, так или иначе позаимствованы из былин, пословиц и легенд. Ранний Гоголь, родившийся в Полтавской области на Украине, был полностью увлечен народным колоритом, царившим в то время, и как результат – все это отражено в сборниках его сочинений.
Если брать во внимание повесть «Ночь перед Рождеством», то основные события происходят 6 января, очеркивая несколько сюжетных линий. Кузнец Вакула хочет объясниться в чувствах Оксане, которая все время уходит от разговора, и наконец дает ему оригинальное задание. Хитрый черт, которому осталось ходить по земле всего одну ночь, старается напакостить всем, то создавая метель, а то и вовсе украдя месяц. «Сорочинская ярмарка» – повесть, действие которой происходит в поселке, где родился писатель; «Пропавшая грамота» повествует о мужике, который хотел проучить чертовщину. В повестях то и дело проскакивают фрагменты славянской мифологии, народных рассказов и легенд.
Особое место в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» играют народные традиции. Николай Васильевич описывает местный колорит и культуру щедрой и богатой, такими, какими он их видел в юности. Вышиванки, корсеты, чобитки, заячьи шапки, всевозможные украшенья, безудержное веселье – все это пестрит перед глазами читателя, завлекая окунуться в этот глубокий мир. Образ Украины писатель раскрывает в ее народе, таком свободолюбивом, веселом и храбрым. Меткий народный юмор и высказывания Гоголь наводит почти в первозданном виде, стараясь ничего не менять, ведь мало кто может так метко и лихо сказать крепкое слово, рассмешив всю округу. Позднее в одной из статей он писал: «Это народная история, живая, яркая, исполненная красок, истины, обнажающая всю жизнь народа. Кто не проникнул в них глубоко, тот ничего не узнает о прошедшем быте этой цветущей части России…»
Во всех произведениях видно стремление Гоголя идеализировать, приукрасить быт своего народа, сделать его вольным, жизнерадостным, веселым и храбрым. В людях писатель видел только позитивные человеческие качества, поэтому почти в каждом произведении отображены любовь, честность, благородство, живой ум.
Николай Гоголь одним из первых описал неповторимую культуру и местный колорит Украины, показал ее живой, певучей и жизнерадостной. Несомненно, он внес большой вклад и обогатил художественную литературу середины 19 века. Время не властно над летописью, повести Гоголя остаются актуальными по сей день.
Вакула-кузнец — главный герой повести “Ночь перед Рождеством”, открывающей вторую часть «Вечеров».
В. влюблен в капризную дочь богатого козака Корния Чуба, черноокую семнадцатилетнюю Оксану. Та в насмешку требует добыть для нее черевички (туфельки), какие весят сама царица, — иначе не выйдет замуж за В.; кузнец бежит из села с намерением никогда в него не возвращаться — и случайно прихватывает мешок, в который его мать, сорокалетняя ведьма Солоха, спрятала ухажера-черта, когда нагрянули к ней другие кавалеры. Повторив сюжетный ход повести о»Шв. Иоанне, архиепископе Новгородском,»Шв. Антонии Римлянине, В. исхитряется оседлать черта и, угрожая тому крестом, отправляется в Петербург. Смешавшись с толпой запорожцев, проникает во дворец; выпрашивает у Екатерины Великой царские черевички. Тем временем напуганная Оксана успевает без памяти влюбиться в кузнеца, понапрасну ею обиженного и, может статься, потерянного навсегда. Черевички доставлены, но свадьба состоялась бы и без них.
От сцены к сцене тональность повествования все мягче, все насмешливее; образ «мирового зла», с которым предстоит совладать кузнецу, все несерьезнее. Развязывая мешок с чертом, В. задумчиво произносит: «Тут, кажется, я положил струмент свой»; и на самом деле — нечистой силе предстоит послужить «струментом» ловкому кузнецу; не поможет и жалобно-комичная просьба черта: «Отпусти только душу на покаяние; не клади на меня страшного креста!»
Как большинство героев «Вечеров», В. прописан в полулегендарном прошлом. В данном случае это условный «золотой век» Екатерины, накануне отмены запорожской вольницы, когда мир не был еще так скучен, как сейчас, а волшебство было делом обычным, но уже не таким страшным, как прежде. Ведьмы и демоны не то чтобы приручены, но уже не всевластны и подчас смешны. Черт, верхом на котором путешествует В., — «спереди совершенно немец», с узенькой вертлявой мордочкой, кругленьким пятачком, тоненькими ножками. Он скорее похож на «проворного франта с хвостом», чем на черта, избиваемого во время Страшного суда грешниками, каким изобразил его В. (В. не только кузнец; он еще и богомаз) на етене церкви, до петербургского вояжа. И тем более не похож он на того страшного дьявола в аду, какого В. намалюет позже, «во искупление» этой поездки («такого гадкого, что все плевали, когда проходили мимо бач, яка кака намальована!»). Больше того, самый образ оседланного черта отражен во множестве сюжетных зеркал (мать В., «черт-баба» ведьма Солоха, в самом начале повести неудачно приземляется в печке — и черт оказывается верхом на ней; отец Оксаны Чуб, один из многочисленных ухажеров Солохи, спрятан в мешок, где уже сидит дьяк); то, что смешно, уже не может быть до конца страшно.
Это во-первых; во-вторых, В. соприкасается с нечистью, используя зло во благо (хотя бы свое личное благо — не когда-нибудь, а именно в ночь перед Рождеством. По логике «Вечеров», в «малом», календарном времени языческая обыденность настолько отличается от навечерий церковных праздников, насколько в большом, историческом времени ветхая древность отличается от недавнего прошлого. Чем ближе к Рождеству и Пасхе, тем зло активнее — и тем оно слабее; предрождественская ночь дает нечисти последний шанс «пошалить» — и она же ставит предел этим «шалостям», ибо повсюду уже колядуют и славят Христа.
В-третьих, В. при всей своей «кузнечной» силе невероятно простодушен. А главное, он самый набожный из всех жителей села; о набожности героя рассказчик сообщает с мягким юмором, — но возвращается к этой теме неотступно, вплоть до финала. (Вернувшись из «путешествия», В. просыпает праздничную заутреню и обедню, огорчается, воспринимает это как расплату за общение с нечистым, которого он на прощание высек, но не перекрестил; успокоение приходит к герою лишь после твердого решения в следующую неделю исповедаться во всем попу и с сегодняшнего дня начать бить «по пятидесяти поклонов через весь год».)
Потому-то В., будучи сыном «ведьмы» и личным врагом обиженного им черта, может лицом к лицу повстречаться с нечистью — и остаться невредимым. Касается это не только основной сюжетной линии, но и побочных ее ответвлений.
Отправленный Оксаною за черевичками (по сказочному принципу «пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что»), В. должен обрести волшебного помощника — ибо в одиночку ему не справиться. Добрые помощники в повестях цикла практически отсутствуют; потому В. прямиком направляется к Пузатому Пацюку, про которого все говорят, что он «знает всех чертей и все сделает, что захочет».
Пацюк изгнан (или, скорее, бежал) из Запорожья, что вдвойне нехорошо. Сечь находится за порогом нормального мира, как черт находится за его чертою; но даже из Запорожья за добрые дела не выгоняют. Живет он на отшибе, никуда не выходит; сидит по-турецки. Нечто «иное», чуждое, басурманское проступает и в его облике: низенький, широкий, в таких необъятных шароварах, что, когда он движется по улице, кажется, будто кадь идет сама собою. Съев миску галушек, Пацюк принимается за вареники, причем они сами прыгают в сметану, а затем отправляются в рот к едоку. Но даже увидев все это; даже поприветствовав Пузатого Пацюка словами: «Ты приходишься немного сродни черту»; даже получив двусмысленный ответ: «Когда нужно черта, то и ступай к черту тому не нужно далеко ходить, у кого черт за плечами», — В. все еще не понимает, куда и к кому он угодил. И только лишь сообразив, что Пацюк жрет скоромное в ночь перед Рождеством, когда положена «голодная кутья», да и то лишь после звезды (тем более что звезды украдены с неба Солохой и ее франтоватым дружком, который и сидит у В. за плечами, в мешке), В. догадывается, кто сидит перед ним. Пацюк не просто «знает всех чертей», не просто «сродни черту»; он и есть самый настоящий черт. А его «хата» — потусторонний мир; вареник, который сам собою попадает в рот В., — своеобразное мифологическое «испытание». (Живые не могут есть «загробную» пищу.) Любому герою повестей из древней, «мифологической» жизни такой визит в логово «врага» обошелся бы дорого, в лучшем случае стоил бы жизни, в худшем — души. Однако набожный, хотя и не слишком быстро соображающий (по крайней мере, в этой сцене) кузнец запросто покидает «заколдованное место», чтобы буквально в следующем эпизоде оседлать другого черта: поменьше, поглупее и посговорчивее Пацюка.
Затем В. мужественно переносит опасный полет — и попадает в Петербург. Это во всех отношениях странное место, плавающее в море огней (как бы поменявшееся «ролями» с рождественским небом), отделенное от остального мира шлагбаумом. А значит, подобно Сечи, пребывающее за порогом. Удивительно ли, что В. с чертом немедленно попадают в компанию запорожцев, год назад проезжавших через Диканьку. Продемонстрировав им свое умение говорить «по-русски» («Што, балшой город» — «чудная пропорция»), В. с помощью хвостатого «струмента» заставляет запорожцев взять себя во дворец.
С дворцом все тоже обстоит далеко не просто. Рядом с ангелоподобной государыней оказывается двусмысленный персонаж — плотный человек в гетманском мундире, который мало того что крив (первый признак «дьяволоватости»), но и учит казаков лукавить. То есть ведет себя, как самый настоящий черт, лукавый. Прямой, этимологический, смысл «темной», демонической фамилии подчеркнут соседством с «лучезарным» титулом «Светлейший» («Светлейший обещал меня познакомить сегодня с моим народом…»). Но простодушный В. снова не понимает, кто стоит перед ним (тем более что образ Потемкина уравновешен в этой сцене образом правдивого писателя Фонвизина, который тоже находится в окружении императрицы и олицетворяет «доброе», честное начало петербургской жизни). И снова духовное неведение сходит В. с рук. Он — не запорожец; он — не лукавит; он мимо Светлейшего Потемкина обращается напрямую к царице, чьи «сахарные ножки» искренне восхищают его, — и потому получает от нее желанные черевички. Тогда как хитрые запорожцы вскоре останутся с носом — Сечь, которую они просят сохранить, ради чего и прибыли в столицу империи, будет упразднена в 1775 г.
Впрочем, упразднение Сечи будет означать не только окончательное завершение «мифической древности», но и «начало конца» романтически-легендарного прошлого. Путь к нестрашной, но скучной современности открыт; малому «дитяти» В. и Оксаны суждена жизнь в мире, где приключения, подобные тем, что выпали на долю В., станут уже невозможными, ибо старинная нечисть окажется окончательно вытесненной из реальности в область побасенок Рудого Панька и в сюжеты церковных росписей кузнеца В.: «…яка кака намалъована!»
Общеизвестен рассказ самого Гоголя о выходе “Вечеров”: “Любопытнее всего, – писал он Пушкину, – было мое свидание с типографией: только что я просунулся в двери, наборщики, завидя меня, давай каждый фыркать и прыскать себе в руку, отворотившись к стенке. Это меня несколько удивило; я к фактору, и он, после некоторых ловких уклонений, наконец, сказал, что “штучки, которые изволили прислать из Павловска для печатания, оченно до чрезвычайности забавны и наборщикам принесли большую забаву”. Из этого я заключил, что я писатель совершенно во вкусе черни”. (I том, 21 августа 18331 года.)
Пушкин тоже признавался:
“Сейчас прочел “Вечера на хуторе близ Диканьки”. Они изумили меня. Вот настоящая веселость, искренняя, непринужденная, без жеманства, без чопорности. А местами какая поэзия, какая чувствительность! Вот это так необыкновенно в нашей литературе, что я доселе не образумился”. (Письмо к Воейкову, 1831 год.)
Пушкин первый отметил талант Гоголя, его земной, реальный характер, но с легкой руки его на “Вечера” упрочился взгляд, будто в них только и есть одна непринужденная веселость. Утверждали и утверждают, будто в этих повестях нет смысла, автор не отдавал себе ясного отчета в их художественном значении, писались они для заработка; Гоголь не преследовал в них никакой определенной цели, ни назидательной, ни литературной. Так, например, смотрит на “Вечера” Нестор Котляревский в своей книге “Гоголь”.
Этим и подобным утверждениям способствовал и сам писатель, заявив в “Авторской исповеди”, что он первое время писал вовсе не заботясь, зачем, для чего и кому из этого выйдет какая польза. Гоголь имел здесь в виду особую пользу, религиозно-нравственного, христианского порядка.
Такой пользы в “Вечерах” действительно, нет.
Нисколько, однако, не следует отсюда, что первые повести Гоголя случайны, лишены замысла и цели. Цель, иногда ясно не сознаваемая художником, в них бесспорно имеется. Прежде всего, далеко не все в “Вечерах” так непринужденно весело и безоблачно, как это кажется.
Непосредственной юношеской свежестью веет от первой страницы “Сорочинской ярмарки”:
“Как упоителен, как роскошен летний день в Малороссии! Как томительно-жарки те часы, когда полдень блещет в тишине и зное, и голубой, неизмеримый океан, сладострастным куполом нагнувшийся над землей, кажется, заснул, весь потонувши в неге, обнимая и сжимая прекраснуую в воздушных объятиях своих…”
Уже с первых слов угадывается влюбленность Гоголя в песенность, в музыкальность, его склонность к преувеличениям, высокая впечатлительность его натуры. Это – не прозаичная речь, это – поэзия. Но припомните конец той же “Сорочинской ярмарки”:
“Гром, хохот, песни слышались тише и тише. Смычок умирал, слабея и теряя звуки в пустоте воздуха. Еще слышалось где-то топанье, что-то похожее на ропот отделенного моря, и скоро все стало пусто и глухо. Не так ли и радость, прекрасная и непостоянная гостья, улетает от нас, и напрасно одинокий звук думает выразить веселье. В собственном эхе слышит уже он грусть и пустыню и дико внемлет ему. Не так ли резвые дуги бурной и вольной юности, по одиночке, один за другим, теряются по свету и оставляют, наконец одного, старинного брата их. Скучно оставленному. И тяжело и грустно становится сердцу, и нечем помочь ему”.
А что веселого и непринужденного в “Вечере накануне Ивана Купала”, в “Пропавшей грамоте”, и разве не перебивается веселость в “Майской ночи”, даже в “Ночи перед Рождеством”, картинами, сценами, образами, замечаниями совсем иного порядка? “Погляди на белую шею мою: они не смываются! Они не смываются! Они ни за что не смоются, эти синия пятна от железных когтей ее”. Точно на шее прекрасной панночки-утопленницы, на повестях Гоголя выступают синие пятна, отметины каких-то железных когтей и сквозь румянец щек, сквозь веселую юность вдруг зрится что-то темное, нездоровое.
Мир раздвоен, как и в “Ганце”, на мир действительности и мир больной мечты, ночных видений. Мир действительности стал живей, осязательнее. Это правда, что влюбленные парубки Грицьки, нежные и бравые Левки, обольстительные Параськи и Оксаны с круглыми личиками и черными бровями, упрямые кузнецы Вакулы, Пидорки и Петруси выглядят порой ряжеными и слишком картинными. В них еще не чувствуется настоящей полнокровной жизни, живой игры. И говорят они слишком литературно, не по деревенски. Но все же в них есть много заразительности. Чувствуется, что создавали их свежее воображение, молодость, нерастраченная мечтательность. А как живописны пожилые персонажи: Солопий Черевик, Макогоненко, Чуб, Солоха, Пацюк.
Живописна и природа. Таких поражающих своею конкретностью изображений, какие содержатся в произведениях Пушкина, Толстого, у Гоголя нет. Преобладает общее, но это общее обвеяно таким сильным и восторженным чувством, так своеобразно переплетается с комическим, залито таким светозарным блеском, что читатель невольно поддается обаянию и уже сам дорисовывает картину. Критикой уже отмечалось: Гоголь в сущности не изображает природу, а воображает ее. Но не один из русских писателей не обладал таким поразительным даром воображать природу. В его слове – что-то шаманское. Украинская ночь при всей своей прелести не так волшебна, как она изображена Гоголем, но мы ему верим. Ему верится даже и тогда, когда он пишет явно неправдоподобное: “Огромный месяц величественно стал в это время вырезываться из земли. Еще половина его была под землею, а уже весь мир исполнился какого-то торжественного света”. Месяц, который только вырезывается из земли, не наполняет мир, тем более весь, торжественным светом. Но Гоголь прекрасно понимал, что искусство всегда условно.
Мир Гоголя буйно живописен, молод. Все горит, блещет, сверкает, нежится, гнется под тяжестью плодов, – река обнимает серебряную грудь, на которую роскошно падают зеленые кудри дерев. Блестят лилейные плечи, пестрят яркие ленты, звенят монисты, зовут розовые губы, обольщают здоровые дивчины, смешат ловкие проделки парубков, все напоено молодым сладострастием, движется, несется в беспечном, удалом плясе, в песнях. Немного грубовато, олеографично, но ярко и сильно.
Гоголь-юноша превосходно изображает внешнее. Достаточно вспомнить описание “Сорочинской ярмарки”, возы, горшки, пряники, бабы, брань, крики, мычание, палатки – все сросрось в одно огромное тысячеголосое чудовище. Вещи живут, чувствуют, мыслят, притягивают к себе. Людей Гоголь тоже изображает больше со стороны их внешности…
…А уже “земля вся в серебряном свете”. А на улице необъятно, и чудно, и толпы серебряных видений стройно возникают в глубине ее”. “Какое-то странное упоительное сияние примешивалось к блеску месяца, какую-то сладкую тишину и тихое раздолье ощутил он в своем сердце. И вот мир уже погружен в лунные туманы, на дно реки. Мелькают бледные тени утопленниц: они будто из призрачных облаков. Чем-то больным, мертвенным веет от этих ночных видений, страшных в своей неживой красоте. Если сравнить их с ночными снами Луизы, с коварными мечтами Ганца, они покажутся более осязательными. Там они только во снах, в воображении, здесь они как бы воплотились, приблизились к обычному миру действительности, стали с ним соприкасаться, вмешиваться в него, хотя живая действительность тоже сделалась ярче, реальнее.
Странный мир чертей, мертвецов, колдунов!
Зачем понадобился он молодому писателю с такой влюбленностью в цвета и краски, во все земное и дневное! Пшеница, волы, колеса, галушки, простые, житейские Параськи, Грицько, Солопии, Хиври… Но в незатейливый, добродушный их мир вмешивается со злобными и язвительными глазами цыган, которому только одна дорога – виселица. Следом за цыганом лезет свиная харя, черт, потерявший красную свитку.
В “Вечере накануне Ивана Купала” стародавнюю хуторскую жизнь губит тоже человек не человек, колдун не колдун, а может быть и того хуже, некий Басаврюк. Пявился Босаврюк неизвестно из каких краев; не жалеет денег, подарков, но взгляд у него такой, что, кажется “унес бы ноги бог знает куда”. Басаврюк околдовал Петруся. Петрусю полюбилась красавица Пидорка, дочка старого и богатого Коржа. Петрусь – бедняк и Корж не соглашается за голоштанника выдать Пидорку.
Басаврюк разбудил в Петрусе алчность к богатству; в ночь на Ивана Купала Петрусь отправляется в лес за кладом вместе с Басаврюком, но, чтобы завладеть кладом, надо убить невинное дитя, Ивася, брата Пидорки. Петрусь убивает Ивася, получает клад, женится на Пидорке, теряет душевный покой, сходит с ума, сгорает в хате. Мешки с червонцами превращаются в груду битых черепков.
Ведьмы, черти, очень корыстны, привержены к богатству, к деньгам. Ведьма-мачеха в “Майской ночи” заставляет падчерицу работать на себя, лишает ее куска хлеба, выгоняет из дому босой. В “Пропавшей грамоте” Шинкарь советует деду запастись для нечистой силы деньгами: “Ты понимаешь, это добро и дьяволы, и люди любят”. В самом деле, когда деду понадобилось попасть в пекло, бесам и всяким харям пришлось дать денег.
Ведьма Солоха зарится на добро Чуба: “В сундуках Чуба водилось много полотна, жупанов и старинных кунтушей с золотыми галунами: покойная жена его была Щеголиха. В огороде, кроме маку, капусты, подсолнечников засевалось еще каждый год две нивы табаку. Все это Солоха находила нелишним присоединить к своему хозяйству. “Чорт не может утерпеть и крадет с неба месяц, а когда кузнец Вакула поймал его, он прежде всего пискнул: “денег дам, сколько хочешь”.
Дивчины тоже корыстны. Увидев у себя Вакулу, Оксана прежде всего осведомляется, готов ли ее сундук и требует себе царских черевичков. Подобно красной свитке, эти черевички играют в повести немаловажную роль, заставляя Вакулу на чорте путешествовать в Петербург и там выпрашивать их у царицы. Черевички – в центре сюжета точно так же, как красная свитка и червонцы Басаврюка.
В “Страшной мести” Данило Бурульбаш говорит про колдуна, который живет в замке:
“Он не без золота и всякого добра. Вот где живет этот дьявол!.. Мы сейчас будем плыть мимо крестов – это кладбище! Тут гниют его нечистые деды. Говорят, они все готовы были продаться за денежку сатане с душою и ободранными жупанами”.
За что понес страшную кару колдун, отец Катерины? Жили когда-то два казака: Иван да Петро. Все добро делили они пополам, но однажды король Степан за удачную поимку паши приказал выдать Ивану такое жалование, какое получает все войско и наделил его землей, сколько тот захотел. И хотя Иван по-братски поделился с Петро, но Петро затаил месть, сбросил Ивана и его малолетнего сына в карпатскую пропасть, забрал все его добро.
Страшные преступления колдуна, убийство Данилы, внука, дочери, схимника, страсть к кровосмешению ведут свое начало от алчности Петро, от его богатства.
Красная свитка в “Страшной мести” появляется на колдуне в виде красного жупана и подобно цыгану и Басаврюку отец Катерины выглядит чужеземцем.
В “Заколдованном месте” дед тщетно старается достать клад; его водят за нос мерзостные хари; за свою корысть дед платится тем, что в вырытом им котле вместо золота находит сор и всякий дрязг.
Наконец, в совершенно реалистическом отрывке о Шпоньке и его тетушке дарственная запись покойного Степана Кузьмича сеет недоверие, непонимание, охлаждение между Шпонькой и соседом Сторченкой.
Было бы ошибочно свести все богатства “Вечеров” к изображению нечистой силы, к ведьмам, к их попыткам опутать человека с помощью кладов и червонцев. Остаются типы, характеры, их разнообразие, выразительность и многоцветность Чуба, Макогоненко, Пацюка, Сторченко, Шпоньки, его тетушки, Вакулы, – остается лиричность, песенность, юмор, выпуклость всего художественного рисунка. Но остается много и странного. Дик и темен порою мир, творимый Гоголем. Вот крадется к панночке страшная черная кошка-ведьма, бросается на шею и душит ее. Вот хоровод утопленниц и среди них ведьма-мачеха: “Тут Левко стал замечать, что тело ее не так светилось, как у прочих; внутри его виднелось что-то черное…” А в “Вечере накануне Ивана Купала”: “Стоит Ивась. И рученки сложило бедное дитя на крест, и головку повесило… Как бешенный подскочил с ножом к ведьме Петро и уже занес было руку… – А что ты обещал за девушку? – Грянул Басаврюк и словно пулю посадили ему в спину… Как безумный ухватился он за нож, и безвинная кровь брызнула ему в очи”.
Еще более мрачно, дико и загадочно все повествование о страшном колдуне… “И чудится пану Даниле, что уже не небо в светлице, а его собственная опочивальня… но вместо образов выглядывают страшные лица; на лежанке… но сгустившийся туман покрыл все, и стало опять темно, и опять с чудным звоном осветилась вся светлица розовым светом, и опять стоит колдун неподвижно в чудной чалме”.
Что же такое было на лежанке? Чем навеян чудовищный рассказ о кровосмесителе? Для чего потребовалась художнику магическая картина заклятия и вызова души Катерины? Не так ли заклинает и растлевает родину, Россию, тихую патриархальную, заморскую гостью звоном червонцев, кладами, всяким богачеством?
И не правы ли по своему черные публицисты-охранители, разглядевшие в колдуне самого писателя, который своим “грешным”, колдовским словом, своими необыкновенными художественными заклятиями растлил Россию – Катерину? С их охранительной точки зрения поэт – несомненный растлитель и колдун. Не напоминают ли речи колдуна в темнице, у схиника речи самого Гоголя?.. А конь, вопреки всему несущий колдуна все ближе к Карпатам, к страшной смерти? А неподвижный всадник, ожидающий колдуна? А буквы, налившиеся кровью? А мертвецы, вонзившие в колдуна зубы, чтобы вечно грызть его? Больная, мрачная фантазия, но как многое здесь напоминает страшную судьбу Гоголя!..
Все это остается; но главным все же в “Вечерах” является корысть, алчность, нечистая сила, развращающая людей кладами, богатством. Неверно, будто фантастическое ввел Гоголь в свои повести, лишь подчиняясь внешним литературным влияниям со стороны немецких романтиков, украинских былиц и сказаний, со стороны Жуковского, Пушкина, дабы соединить с современностью мир прошлой казацкой жизни.
Фантастическое у Гоголя отнюдь не внешний прием, не случайное и не наносное. Удалите чорта, колдуна, ведьм, мерзостные свиные рыла, повести распадутся не только сюжетно, но и по своему смыслу, по своей идее. Злая, посторонняя сила, неведомо, со стороны откуда-то взявшаяся, разрушает тихий, безмятежный, стародавний уклад с помощью червонцев и всяких вещей, – вот в чем этот смысл.
В богатстве, в деньгах, в кладах – что-то бесовское: они манят, завлекают, искушают, толкают на страшные преступления, превращают людей в жирных скотов, в плотоядных обжор, лишают образа и подобия человеческого.
Вещи и деньги порой кажутся живыми, подвижными, а люди делаются похожими на мертвые вещи; подобно Чубу, куму, дьяку, они благодаря интригам чорта превращаются в кули. Ивану Федоровичу Шпоньке снится сон, будто он женат. Жена сидит около него, у нее гусиное лицо. “Нечаянно он поворачивается и видит другую жену, тоже с гусиным лицом. Поворачивается в другую сторону – стоит третья жена. Назад – еще одна жена. Тут его берет тоска. Он бросился бежать в сад, но в саду жарко. Он снял шляпу, видит и в шляпе сидит жена. Пот выступил у него на лице. Полез в карман за платком – и в кармане жена… Приходит в лавку к купцу. “Какой прикажете материи? – говорит купец: “вы возьмите жене, это самая модная материя! Очень добротная! Из нее все теперь шьют себе сюртуки”. Купец меряет и режет жену. И не только во сне, но и наяву люди кажутся с гусиными лицами, кажутся харями. Нечего говорить о колдуне, о ведьмах, о Пацюке, о Солохе, даже совсем обыкновенные люди выглядят рожами, вылезшими из самого пекла: таковы Сторченко, Шпонька, его тетушка, Макагоненко, Чуб. В женщинах что-то ведьмовское. Левко утверждает: “видно, правду говорят люди, что у девушек сидит чорт”. Оксана и Параська не случайно любят кованые сундуки, черевички, монисты: в будущем они – ведьмы.
Два мира, две действительности: мир живой яви и мир странных, злых чар и сил. И тот и другой сделались более осязательными, чем в “Ганце”. Мир ночных видений, чертей, колдунов, ведьм то и дело врывается в явь, путает людей, совращает их с круга. Но свежая, неиспорченная явь пребывает еще прочно, она ярче, тверже, чем заумный мир. Свиная рожа в красной свитке просунет морду и тут же исчезнет. И тогда снова кумовья угощают друг друга, ярмарка шумит, Параськи выходят замуж за Грицько, Оксаны за Вакул, продают, покупают пшеницу и на баштанах украинскими ночами слушают дедовские былицы. Мир яви еще поэтичен, прост, отраден.
Наооборот, червонцы, клады являются достаточно отвлеченными. Отчего они обладают погибельной силой? По мысли писателя выходит: отрицательную свою силу они получают от чорта, со стороны. Это суживает и обессиливает смысл повестей. Достаточно отвлеченными остаются и образы неведомо откуда взявшихся проходимцев: цыгана, Басаврюка, колдуна. Они вносят путаницу, чепуху, заставляют совершать злодейства. Они одиноки, точно волки в осеннюю пору, бесчувственны, но на них нет еще отпечатка определенной общественной среды. В этом недостаток “Вечеров на хуторе”.
Андрей Белый утверждает, что основная тема Гоголя – тема безродности: цыган, Басаврюк, колдун – отщепенцы, оторванцы; оторвались они от патриархально-родового начала. Они олицетворяют личное в противоположность коллективному. Личное таит гибель. Оторванец – предатель, оружие чорта, он гибнет сам и губит других (“Творчество Гоголя”).
Тема безродности, действительно, – существенная тема у Гоголя, но не главная, как мы постараемся показать ниже. Андрей Белый оставляет также без ответа, почему же “оторванцы” от рода становятся преступниками. Ответ на это в том, что они делаются алчными, себялюбивыми, жестокими и такими же делают других благодаря имуществу, деньгам. Но в “Вечерах” эта тема “подана”, повторяем, пока еще очень отвелченно. Кстати, Белый зорко подметил характеристику колдуна, данную Гоголем при помощи фигуры отрицания: “не”, “ни”, но явной натяжкой являются его утверждения, будто таинственные знаки писаны по-французски, черная вода – кофе; колдун – вегетарианец, занимается астрономией.
Обращаясь к общей оценке “Вечеров”, надо вспомнить литературную действительность того времени с ее расплывчатым романтизмом, с ее отрешенностью от жизни, с надуманностью, с парением в пустопорожних мечтаниях. Повести Гоголя, сохраняя явные следы романтизма, значительно приблизили литературу к жизни и впервые, хотя и отвлеченно, у нас в искусстве поставили вопросы социального порядка: о богатстве, о деньгах как об источниках корысти, алчности, преступлений и несчастий. В этом Гоголь неизмеримо опередил своих литературных современников.
В “Вечерах” Гоголь далек от мысли обвинять самого человека, искать причину преступлений и несчастий в его пороках и страстях. Покуда человек у него виновен, пожалуй, в одном: он слишком наивен и доверчив. Его совращают вопторонние, внешние силы; сам по себе человек любит только пожить, повеселиться, посмеяться, подурачиться.
Упоминая о недостатках первых повестей Гоголя, Овсяннико-Куликовский отметил длинноты, чрезмерность красок, излишнюю восторженность, растянутость. Образ сохраняет свою художественность лишь тогда, когда он необходим для выражения мысли и помогает скорейшему ее созданию, либо дает ей наилучшую форму. В “Вечерах” есть перегруженность образами.
Отмечали также ряд несообразностей: свадьба Параськи и Грыцько устроилась на ярмарке слишком быстро, ночь перед рождеством отдает буффонадой, крестьяне говорят городской литературной речью, в портретах больше красоты, чем жизни. Переверзев нашел в первых книгах Гоголя сочетание праздничной, нарядной, но мелкой и лишенной сильных страстей жизни с жизнью, богатой молодецкой удалью и радостью; Гоголь соединил, – по его мнению, – две стихии, два уклада: стародавний, казацкий и современный Гоголю мелкопоместный, мелкотравчатый. Отсюда и двойственность языка; смесь простого, разговорного с мерной, торжественной, песенной, даже былинной речью.
Критика того времени встретила “Вечера” рядом отзывов. Полевой в “Московском телеграфе” объявил, что Гоголь, хотя и разрыл клад малороссийских преданий, но сделал это рукой неискусной и превосходные материалы так и остались материалами. Иначе и не мог оценивать “Вечера на хуторе близ Диканьки” сторонник старого романтизма.
Другие отзывы были более благоприятны: “Северная Пчела” сочла Панько искусным: автору хотя и недостает творческой фантазии, но “некоторые места дышат пиитическим вдохновением”. “Мы не знаем, – говорится далее, – ни одного произведения в нашей литературе, которые можно бы было сравнивать … с повестями, изданными Пасечником”.
В “Телескопе” писалось:
“Вечера на хуторе близ Диканьки” состоят из прекрасных отрывков народной украинской жизни… Изложение вызывает прелесть очарования…”.
Якубович в “Литературных Прибавлениях” поздравил читателей с истинно веселой книгой, а Стороженко в “Сыне Отечества” пожелал автору: “дай бог, чтобы опыт земляка моего, Панька, был предвестником неутолимых трудов и будущей славы”.
Из этого краткого обзора видно, что современная Гоголю критика, несмотря на положительные отзывы, была далека от истинного понимания “Вечеров” и правильной оценки их значения для русской литературы.
В “Вечерах” Гоголь, заключая собой романтизм, делал решительный шаг к общественной действительности. В то же время гражданин, художник-мастер одерживал в нем крупную победу над хитроватым, житейским практиком-помещиком. Гоголь осуждал существователей: Чуба, Макогоненко, Шпоньку, Сторченко, Солопия. Собственно и нежить его тоже существователи: они корыстны, привержены к деньгам, повинны в людских преступлениях. Сама же по себе жизнь прекрасна, весела, непринужденна. Только по временам просовываются в нее свиные рыла в красных свитках.
Мир еще светел, прозрачен; но внутри его, точно в ведьме-утопленнице что-то чернеет.
Не потому, что особой причуде
Дань отдаю в этом тихом краю.
Просто — мне дорого все, что и людям,
Все, что мне дорого, то и пою.
А. Твардовский
Творчество Николая Васильевича Гоголя — одно из самых вершинных явлений русской художественной культуры прошлого. В течение двух десятилетий своей подвижнической литературной деятельности Гоголь создал такие шедевры, которые воспринимаются как образцовые в русской и мировой литературе. Гоголь начинал творческий путь, осознавая свой высокий долг перед отечеством, перед народом. В 18 лет он писал: “Еще с самых времен прошлых, с самых лет почти непонимания, я пламенел неугасимою ревностью сделать жизнь свою нужною для блага государства, я кипел желанием принести хотя малейшую пользу”. Он очень скоро нашел свой путь гражданского служения родине — путь писателя, чье печальное и веселое, трагическое и торжественное слово оказалось необходимым России.
Александр Сергеевич Пушкин сразу высоко оценил первый сборник писателя “Вечера на хуторе близ Диканьки”: “Они изумили меня. Вот настоящая веселость, искренняя, непринужденная, без жеманства, без чопорности… Все это так необыкновенно в нашей нынешней литературе, что я доселе не образумился…” Что же так восхитило Пушкина в повестях Гоголя, вошедших в первый сборник?
Рассмотрим подробно одну из них, “Ночь перед рождеством”. Со страниц повести Гоголя шагнула настоящая народность, не лубочная, не подделка, а живые люди с их печалями и радостями, тревогами и надеждами. И конечно же юмор писателя. Он буквально пронизывает ткань повести. С какой тонкой иронией описана причина особой “нелюбви” черта к кузнецу Вакуле. Кузнец слыл за хорошего художника, он изобразил “Святого Петра, в день Страшного суда… изгоняющего из ада злого духа; испуганный черт метался во все стороны, предчувствуя свою гибель, а заключенные прежде грешники били и гоняли его кнутами, пеленами и всем чем ни попало… черт всеми силами старался мешать кузнецу… но работа была кончена, доска внесена в церковь и вделана в стену притвора, и с той поры черт поклялся мстить кузнецу”.
Как изящно завернута интрига! В повести Гоголя “Ночь перед рождеством” обилие всяких “волшебств”, но они так оригинально вплетаются в реальные события, что читатель невольно воспринимает их как должное. В эту волшебную ночь должны совершаться чудеса, мы их ждем, и они происходят: Солоха собирает звезды с неба, черт крадет месяц — единственное освещение в Диканьке; Вакула достает черевички, которые носила царица. Выдумка и реальность так органично переплетаются в повести, что читатель уже перестает замечать границу между ними. Он просто наслаждается чтением. Гоголь — великий мастер слова. Народная речь шагнула на страницы его произведения, сделав его самобытным, неповторимым:
“—Что за дьявол! Смотри! Смотри, Панас!..
— Что? — произнес кум и поднял свою голову также вверх.
— Что за пропасть! В самом деле нет месяца.
— То-то что нет,— говорит Чуб…”
Кроме всего сказанного повесть интересна народным духом. Читателю необыкновенно интересно знакомиться с национальными особенностями быта, фольклора, верований украинцев. Гоголь откровенно любуется своими персонажами: Чубом и кумой — с легкой иронией, Вакулой — с нескрываемым восхищением. Кузнец привлекает своей силой и открытостью, верностью любви, ради которой он готов на любые испытания. Искренне и поэтично говорит Вакула Оксане о своей любви:
“— …ты у меня мать, и отец, и все, что ни есть дорогого на свете. Если б меня призвал царь и сказал: “Кузнец Вакула, проси у меня всего, что ни есть лучшего в моем царстве, все отдам тебе”. “Не хочу,— сказал бы я царю,— дай мне лучше мою Оксану!Оксана не только капризная красавица, но способна на большую и преданную любовь. Думая, что она навек потеряла Вакулу, Оксана искренно скорбит о юноше: “А вряд ли в другом месте где найдется такой молодец, как кузнец! Он же так любил ее! Он долее всех выносил ее капризы!.. И вся горела; и к утру влюбилась по уши в кузнеца”.
Счастливая развязка еще больше приближает повесть к сказке. Гоголь создает удивительный синтез сказочных персонажей, волшебной нечисти и реально существующих героев. Интересны картинки быта, деталь украинского национального костюма. Повесть привлекательна как детям, так и взрослым. Каждый находит в ней “свои страницы”.
В сборнике повестей «Вечера на хуторе близ Диканьки» Николая Гоголя центральным образом является сама Украина. Страна детства занимала в жизни автора важное место всегда. Песни и сказки народа, даже его быт – все было овеяно волшебством для писателя. Любовь к Украине, а так же интерес к жизни народа стали толчком для написания произведения «Вечера на хуторе близ Диканьки».
Николай Гоголь замечательно знал, как живет украинский народ, знал его творчество. Образ хутора был овеян для него волшебством. Отец приобщал его к родному фольклору. Гоголь очень любил смотреть театральные выступления, восхищался чарующим вертепом. С детства Гоголь впитал нравы и поверья украинского народа. В характере писателя наблюдается яркая украинская черта – при помощи юмора бороться с пороками. Благодаря юмору и поэтичности «Вечера» стали шедевром мировой литературы.
Образ Украины во всем: и в прекрасных пейзажах, и в менталитете народа. Заслуга Гоголя в том, что он раскрыл Украину для всего мира – прекрасную и великую с ее свободолюбивым народом с широкой душой.
Литературный критик В.Белинский высоко оценил произведение, назвав его поэтическими очерками Малороссии. В «Вечерах» Гоголя природа особенно прекрасна, жизнь жителей хутора имеет свое очарование.
В повестях автор сочетает два мира: реальный и фантастический. Автор правдиво отображает, как обычная жизнь жителей хутора очень естественно дополняется поверьями, легендами. Два мира гармонично существуют, что доказывает Николай Гоголь.
1. Романтика украинских сказок и легенд в творчестве Н. В. Гоголя (По книге “Вечера на хуторе близ Диканьки”)
2. Мистика в “Вечерах на хуторе близ Диканьки” Н.В. Гоголя
3. Контраст мистики и реализма в произведениях Н.В. Гоголя
4. Проблема смысла человеческой жизни в сборнике повестей Н В Гоголя «Миргород»
5. “Маленький человек” в “Петербургских повестях” Н.В.Гоголя.
6. Тема города в «Петербургских повестях» Н. В. Гоголя
7. Обличение ничтожества и скудоумия обывателей и бюрократов (майор Ковалев “Нос”, Пирогов “Невский проспект”, Значительное лицо “Шинель”).
===========================================================================
1. Романтика украинских сказок и легенд в творчестве Н. В. Гоголя (По книге “Вечера на хуторе близ Диканьки”)
2. Мистика в “Вечерах на хуторе близ Диканьки” Н.В. Гоголя
3. Контраст мистики и реализма в произведениях Н.В. Гоголя
4. Проблема смысла человеческой жизни в сборнике повестей Н В Гоголя «Миргород»
5. “Маленький человек” в “Петербургских повестях” Н.В.Гоголя.
6. Тема города в «Петербургских повестях» Н. В. Гоголя
7. Обличение ничтожества и скудоумия обывателей и бюрократов (майор Ковалев “Нос”, Пирогов “Невский проспект”, Значительное лицо “Шинель”).
===============================================================================1. Р1. Романтика украинских сказок и легенд в творчестве Н. В. Гоголя (По книге “Вечера на хуторе близ Диканьки”)
2. Мистика в “Вечерах на хуторе близ Диканьки” Н.В. Гоголя
3. Контраст мистики и реализма в произведениях Н.В. Гоголя
4. Проблема смысла человеческой жизни в сборнике повестей Н В Гоголя «Миргород»
5. “Маленький человек” в “Петербургских повестях” Н.В.Гоголя.
6. Тема города в «Петербургских повестях» Н. В. Гоголя
7. Обличение ничтожества и скудоумия обывателей и бюрократов (майор Ковалев “Нос”, Пирогов “Невский проспект”, Значительное лицо “Шинель”).
===========================================================================
1. Романтика украинских сказок и легенд в творчестве Н. В. Гоголя (По книге “Вечера на хуторе близ Диканьки”)
2. Мистика в “Вечерах на хуторе близ Диканьки” Н.В. Гоголя
3. Контраст мистики и реализма в произведениях Н.В. Гоголя
4. Проблема смысла человеческой жизни в сборнике повестей Н В Гоголя «Миргород»
5. “Маленький человек” в “Петербургских повестях” Н.В.Гоголя.
6. Тема города в «Петербургских повестях» Н. В. Гоголя
7. Обличение ничтожества и скудоумия обывателей и бюрократов (майор Ковалев “Нос”, Пирогов “Невский проспект”, Значительное лицо “Шинель”).
===============================================================================
1. Романтика украинских сказок и легенд в творчестве Н. В. Гоголя (По книге “Вечера на хуторе близ Диканьки”)
2. Мистика в “Вечерах на хуторе близ Диканьки” Н.В. Гоголя
3. Контраст мистики и реализма в произведениях Н.В. Гоголя
4. Проблема смысла человеческой жизни в сборнике повестей Н В Гоголя «Миргород»
5. “Маленький человек” в “Петербургских повестях” Н.В.Гоголя.
6. Тема города в «Петербургских повестях» Н. В. Гоголя
7. Обличение ничтожества и скудоумия обывателей и бюрократов (майор Ковалев “Нос”, Пирогов “Невский проспект”, Значительное лицо “Шинель”).
===========================================================================
1. Романтика украинских сказок и легенд в творчестве Н. В. Гоголя (По книге “Вечера на хуторе близ Диканьки”)
2. Мистика в “Вечерах на хуторе близ Диканьки” Н.В. Гоголя
3. Контраст мистики и реализма в произведениях Н.В. Гоголя
4. Проблема смысла человеческой жизни в сборнике повестей Н В Гоголя «Миргород»
5. “Маленький человек” в “Петербургских повестях” Н.В.Гоголя.
6. Тема города в «Петербургских повестях» Н. В. Гоголя
7. Обличение ничтожества и скудоумия обывателей и бюрократов (майор Ковалев “Нос”, Пирогов “Невский проспект”, Значительное лицо “Шинель”).
Во время своего пребывания в Санкт-Петербурге Гоголь служил в Департаменте государственного хозяйства. Однако денег катастрофически не хватало, и молодой человек был вынужден подрабатывать сочинительством.
Заметив повышенный интерес передовой питерской публики к народным темам, Гоголь решил написать несколько повестей об украинском селе. Со сбором необходимого материала ему помогали мать и сестры, присылавшие детальные описания обычаев, обрядов, быта и нарядов разношерстной сельской публики.
В 1831 году Николай Васильевич отдал свои первые повести в типографию на Большой Морской, и в сентябре того же года книга оказалась на прилавках питерских книжных лавок. Гоголь очень переживал из-за возможной критики в свой адрес. Однако успех молодого автора был ошеломительным – его произведения читались легко, весело, на одном дыхании, выгодно отличаясь искрометным юмором, непринужденностью и народным колоритом.
Вдохновленный первым успехом, Гоголь, не мешкая, приступил к работе над вторым томом. В феврале 1832 года Николай Васильевич был приглашен на званый обед к крупному издателю и книготорговцу, где имел счастье познакомиться с Александром Пушкиным. Великий поэт очень тепло отозвался о творчестве юного писателя, чем несказанно воодушевил его. Спустя месяц Гоголь закончил свою работу над вторым томом своих удивительных «Вечеров на хуторе близ Диканьки».
Творчество Николая Васильевича Гоголя — одно из самых вершинных явлений русской художественной культуры прошлого. В течение двух десятилетий своей подвижнической литературной деятельности Гоголь создал такие шедевры, которые воспринимаются как образцовые в русской и мировой литературе. Гоголь начинал творческий путь, осознавая свой высокий долг перед отечеством, перед народом. В 18 лет он писал: “Еще с самых времен прошлых, с самых лет почти непонимания, я пламенел неугасимою ревностью сделать жизнь свою нужною для блага государства, я кипел желанием принести хотя малейшую пользу”. Он очень скоро нашел свой путь гражданского служения родине — путь писателя, чье печальное и веселое, трагическое и торжественное слово оказалось необходимым России.
Александр Сергеевич Пушкин сразу высоко оценил первый сборник писателя “”: “Они изумили меня. Вот настоящая веселость, искренняя, непринужденная, без жеманства, без чопорности… Все это так необыкновенно в нашей нынешней литературе, что я доселе не образумился…” Что же так восхитило Пушкина в повестях Гоголя, вошедших в первый сборник?
Рассмотрим подробно одну из них, “Ночь перед рождеством”. Со страниц повести Гоголя шагнула настоящая народность, не лубочная, не подделка, а живые люди с их печалями и радостями, тревогами и надеждами. И конечно же юмор писателя. Он буквально пронизывает ткань повести. С какой тонкой иронией описана причина особой “нелюбви” черта к кузнецу Вакуле. Кузнец слыл за хорошего художника, он изобразил “Святого Петра, в день Страшного суда… изгоняющего из ада злого духа; испуганный черт метался во все стороны, предчувствуя свою гибель, а заключенные прежде грешники били и гоняли его кнутами, пеленами и всем чем ни попало… черт всеми силами старался мешать кузнецу… но работа была кончена, доска внесена в церковь и вделана в стену притвора, и с той поры черт поклялся мстить кузнецу”.
Как изящно завернута интрига! В повести Гоголя “Ночь перед рождеством” обилие всяких “волшебств”, но они так оригинально вплетаются в реальные события, что читатель невольно воспринимает их как должное. В эту волшебную ночь должны совершаться чудеса, мы их ждем, и они происходят: Солоха собирает звезды с неба, черт крадет месяц — единственное освещение в Диканьке; Вакула достает черевички, которые носила царица. Выдумка и реальность так органично переплетаются в повести, что читатель уже перестает замечать границу между ними. Он просто наслаждается чтением. Гоголь — великий мастер слова. Народная речь шагнула на страницы его произведения, сделав его самобытным, неповторимым:
“—Что за дьявол! Смотри! Смотри, Панас!..
— Что? — произнес кум и поднял свою голову также вверх.
— Что за пропасть! В самом деле нет месяца.
— Тото что нет,— говорит Чуб…”
Кроме всего сказанного повесть интересна народным духом. Читателю необыкновенно интересно знакомиться с национальными особенностями быта, фольклора, верований украинцев. Гоголь откровенно любуется своими персонажами: Чубом и кумой — с легкой иронией, Вакулой — с нескрываемым восхищением. Кузнец привлекает своей силой и открытостью, верностью любви, ради которой он готов на любые испытания. Искренне и поэтично говорит Вакула Оксане о своей любви:
“— …ты у меня мать, и отец, и все, что ни есть дорогого на свете. Если б меня призвал царь и сказал: „Кузнец Вакула, проси у меня всего, что ни есть лучшего в моем царстве, все отдам тебе”. „Не хочу,— сказал бы я царю,— дай мне лучше мою Оксану!””
Оксана не только капризная красавица, но способна на большую и преданную любовь. Думая, что она навек потеряла Вакулу, Оксана искренно скорбит о юноше: “А вряд ли в другом месте где найдется такой молодец, как кузнец! Он же так любил ее! Он долее всех выносил ее капризы!.. И вся горела; и к утру влюбилась по уши в кузнеца”.
Счастливая развязка еще больше приближает повесть к сказке. Гоголь создает удивительный синтез сказочных персонажей, волшебной нечисти и реально существующих героев. Интересны картинки быта, деталь украинского национального костюма. Повесть привлекательна как детям, так и взрослым. Каждый находит в ней “свои страницы”.
“Стращная месть”— единственная в “Вечерах нэ хуторе” историческая повесть. Писатель рисует в ней бурную эпоху борьбы украинского народа за свою независимость с польскими феодалами — борьбы, в ко торой украинский народ обратился к немощи и поддержке русского народа. В этой повести Гоголь передает старинную народную легенду, рас… сказывающую о страшном преступлении изменника своей родине — отвратительного колдуна.
Несмотря на фантастический элемент, в повести отразились реальные исторические события борьбы казачества v иноземными захватчиками, с польской шляхтой. Гоголь, пользуясь мотивами народных легенд, разоблачает черную, отвратительную натуру предателя, преступления которого не могут найти прощения и забвения даже по прошествии веков.
Пользуясь яркими эпическими красками народных песец, украинских “дум”, рисует Гоголь образ Данилы Бурульбаида — доблестного патриоты, мужественного борца за родину. Бесстрашна бьется он со злобным колдуном, могучей рукой уничтожает наглых эахйагчщеов, обменом напавших на его родную землю.
Предвещая эпическую силу ”Тараса Бульбы”, “Страшная месть” звучит как героическая поэма, посвященная доблести борцовпатриотов, самоотверженно сражающихся за независимость своей родиньь
Описание Днепра проходит через всю повесть, выражает ее лирическую тему, придает’ глубину и обобщенность ее образам. Величественная картина Днепра с еще большей силой выделяет патриотическую тему повести. Днепр здесь становится как бы символом родины, могучей, величественной и прекрасной. Поэтические образу, эпические картины, богатейшие краски народных песен и легенд широко использованы Гоголем в “Страшной мести. Сам ритмический строй повести звучит как песня, как поэтическое повествование сказителябандуриста. Народность замысла— осуждение измены родине и прославление верности и доблести преданных ее. сынов определяет и народность образов повести.
Особое место занимает в “Вечерах на хуторе близ Диканьки” повесть “Иван Федорович Шпонька и его тетушка”. В ней показана правдивая картина быта и нравов мелкопоместного дворянства. Эта повесть отличается от остальных повестей “Вечеров” своим сатирическим характером, едко высмеивая паразитизм, духовную пустоту провинциального общества.
В повести о Шпоньке Гоголь показал бессмысленное и жалкое существование ничтожного и никчемного дворянинанебокоптителя, затхлый И кислый мирок провинциального дворянства. Хотя Иван Федорович не лишен добродушия, скромности и сам по себе безобиден, эти качества не могут хоть. скольконибудь восполнить его ничтожество и внутреннюю пустоту, оправдать его бессмысленное, паразитическое существание в качестве хотя и мелкого, но, “душевладельца”.
Образ Ивана Федоровича Шпоньки открывает галерею гоголевских дворян”существователей”. Уже здесь Гоголь беспощадно высмеял и осудил пошлость пошлого человека — как определил позднее отличительную тему его творчества Пушкин.
Гоголь уверенной и свободной кистью рисует повседневные, будничные картины помещичьего быта, заостряя в них типические черты, приобретающие огромную разоблачительную силу. За внешне добродушным описанием жизни дворянских имений встает перед читателем праздная, животная, остановившаяся в своем развитии и в то же время наполненная мелкими, эгоистическими интересами жизнь их хозяев. Это мир, с детства хорошо знакомый писателю, мир изобилия природных благ и в то же время полного духовного оскудения, мелочности интересов их владельцев.
Рисуя правдивые картины быта помещиков, их якобы безмятежного патриархального уклада, Гоголь показывает, что в этом помещичьем захолустье основной жизненной пружиной являются корыстолюбие, нечестные проделки и плутни.
В 1831 — 1832 годах повести вышли в свет в двух сборниках под общим заглавием «Вечера на хуторе близ Диканьки». И в предисловии к первому сборнику, и во всей книге, написанной от имени пасечника Рудого Панька, Гоголь сознательно противопоставил светской, «панской» литературе с её чопорностью и жеманством свои повести, как произведения, созданные народом и отражающие его жизнь и его поэзию. И они действительно были таковыми. Самая тематика повестей убедительно говорит об этом.
Создавая свои повести, Гоголь искусно и широко использовал народное творчество, почерпнув оттуда не только сюжеты, но и многие образы (смешного чёрта, злой бабы, мужика-простака, цыгана-пройдохи), характер и приёмы народного юмора, меткие народные слова, самый склад речи.
«Вечера» ценны тем, что в них Гоголь показал душевную силу народа, его глубокую человечность, глубину и полноту его чувств, богатство его языка.
Прекрасны парубки и девушки, живущие простой и целостной жизнью. Живым воплощением народной силы, истинного патриотизма являются смелые, решительные борцы за родину, вроде Данилы Бурульбаша из повести «Страшная месть».
Но жизнь народа не течёт ровно и счастливо. Естественному стремлению народа к полноте жизни на родной земле препятствуют враждебные силы. Они воплощены у Гоголя в страшных образах. Таковы, например, Басаврюк и ведьма в повести «Вечер накануне Ивана Купала», силой золота погубившие трудового человека — батрака Петруся, колдун, продающий свою родину врагам («Страшная месть»).
И пока существуют в мире злые силы, не может быть для народа подлинного счастья и безоблачной жизни, настоящего веселья. Окружающая Гоголя крепостническая действительность ясно говорила ему о тяжкой судьбе человека в этом жестоком мире, о жизненных невзгодах, о человеческом горе. Вот почему даже в таких весёлых повестях «Вечеров», как «Сорочинская ярмарка», слышатся нотки грусти, горести. «И тяжело и грустно становится сердцу, и нечем помочь ему» — такими словами заканчивает Гоголь повесть «Сорочинская ярмарка».
И не случайно в конце второй части «Вечеров» помещён рассказ «Иван Фёдорович Шпонька и его тётушка», по своей тематике и строго реалистическому характеру совершенно непохожий на сказочно-поэтические повести «Вечеров». Здесь Гоголь впервые выступает в качестве сатирика, разоблачающего духовное убожество и крепостнические нравы помещиков.
«Вечера на хуторе близ Диканьки» явились важным этапом на творческом пути Гоголя. Они стали тем зерном, из которого выросли последующие произведения великого писателя. Здесь определилась идейная направленность Гоголя: любовь к народу, источнику красоты и полноты жизни, и ненависть к «пошлости пошлого человека», «небокоптителя», «существователя».
«Вечера» имели большой успех. Уже по получении, первой части сборника Пушкин писал в одном из своих писем: «Сейчас прочёл «Вечера близ Диканьки». Оки изумили меня. Вот настоящая весёлость, искренняя, непринуждённая, без жеманства и чопорности. А местами какая поэзия! Какая чувствительность! Всё это так необыкновенно в нашей нынешней литературе, что я доселе не образумился».
«Вечера на хуторе близ Диканьки» – сборник произведений Николая Гоголя, рассказывающий о народе и быте украинского села начала 19 века. С первых строк становится понятно, что многие персонажи и события носят народный характер повествования, так или иначе позаимствованы из былин, пословиц и легенд. Ранний Гоголь, родившийся в Полтавской области на Украине, был полностью увлечен народным колоритом, царившим в то время, и как результат – все это отражено в сборниках его сочинений.
Если брать во внимание повесть «Ночь перед Рождеством», то основные события происходят 6 января, очеркивая несколько сюжетных линий. Кузнец Вакула хочет объясниться в чувствах Оксане, которая все время уходит от разговора, и наконец дает ему оригинальное задание. Хитрый черт, которому осталось ходить по земле всего одну ночь, старается напакостить всем, то создавая метель, а то и вовсе украдя месяц. «Сорочинская ярмарка» – повесть, действие которой происходит в поселке, где родился писатель; «Пропавшая грамота» повествует о мужике, который хотел проучить чертовщину. В повестях то и дело проскакивают фрагменты славянской мифологии, народных рассказов и легенд.
Особое место в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» играют народные традиции. Николай Васильевич описывает местный колорит и культуру щедрой и богатой, такими, какими он их видел в юности. Вышиванки, корсеты, чобитки, заячьи шапки, всевозможные украшенья, безудержное веселье – все это пестрит перед глазами читателя, завлекая окунуться в этот глубокий мир. Образ Украины писатель раскрывает в ее народе, таком свободолюбивом, веселом и храбрым. Меткий народный юмор и высказывания Гоголь наводит почти в первозданном виде, стараясь ничего не менять, ведь мало кто может так метко и лихо сказать крепкое слово, рассмешив всю округу. Позднее в одной из статей он писал: «Это народная история, живая, яркая, исполненная красок, истины, обнажающая всю жизнь народа. Кто не проникнул в них глубоко, тот ничего не узнает о прошедшем быте этой цветущей части России…»
Во всех произведениях видно стремление Гоголя идеализировать, приукрасить быт своего народа, сделать его вольным, жизнерадостным, веселым и храбрым. В людях писатель видел только позитивные человеческие качества, поэтому почти в каждом произведении отображены любовь, честность, благородство, живой ум.
Николай Гоголь одним из первых описал неповторимую культуру и местный колорит Украины, показал ее живой, певучей и жизнерадостной. Несомненно, он внес большой вклад и обогатил художественную литературу середины 19 века. Время не властно над летописью, повести Гоголя остаются актуальными по сей день.
Вакула-кузнец — главный герой повести “Ночь перед Рождеством”, открывающей вторую часть «Вечеров».
В. влюблен в капризную дочь богатого козака Корния Чуба, черноокую семнадцатилетнюю Оксану. Та в насмешку требует добыть для нее черевички (туфельки), какие весят сама царица, — иначе не выйдет замуж за В.; кузнец бежит из села с намерением никогда в него не возвращаться — и случайно прихватывает мешок, в который его мать, сорокалетняя ведьма Солоха, спрятала ухажера-черта, когда нагрянули к ней другие кавалеры. Повторив сюжетный ход повести о»Шв. Иоанне, архиепископе Новгородском,»Шв. Антонии Римлянине, В. исхитряется оседлать черта и, угрожая тому крестом, отправляется в Петербург. Смешавшись с толпой запорожцев, проникает во дворец; выпрашивает у Екатерины Великой царские черевички. Тем временем напуганная Оксана успевает без памяти влюбиться в кузнеца, понапрасну ею обиженного и, может статься, потерянного навсегда. Черевички доставлены, но свадьба состоялась бы и без них.
От сцены к сцене тональность повествования все мягче, все насмешливее; образ «мирового зла», с которым предстоит совладать кузнецу, все несерьезнее. Развязывая мешок с чертом, В. задумчиво произносит: «Тут, кажется, я положил струмент свой»; и на самом деле — нечистой силе предстоит послужить «струментом» ловкому кузнецу; не поможет и жалобно-комичная просьба черта: «Отпусти только душу на покаяние; не клади на меня страшного креста!»
Как большинство героев «Вечеров», В. прописан в полулегендарном прошлом. В данном случае это условный «золотой век» Екатерины, накануне отмены запорожской вольницы, когда мир не был еще так скучен, как сейчас, а волшебство было делом обычным, но уже не таким страшным, как прежде. Ведьмы и демоны не то чтобы приручены, но уже не всевластны и подчас смешны. Черт, верхом на котором путешествует В., — «спереди совершенно немец», с узенькой вертлявой мордочкой, кругленьким пятачком, тоненькими ножками. Он скорее похож на «проворного франта с хвостом», чем на черта, избиваемого во время Страшного суда грешниками, каким изобразил его В. (В. не только кузнец; он еще и богомаз) на етене церкви, до петербургского вояжа. И тем более не похож он на того страшного дьявола в аду, какого В. намалюет позже, «во искупление» этой поездки («такого гадкого, что все плевали, когда проходили мимо бач, яка кака намальована!»). Больше того, самый образ оседланного черта отражен во множестве сюжетных зеркал (мать В., «черт-баба» ведьма Солоха, в самом начале повести неудачно приземляется в печке — и черт оказывается верхом на ней; отец Оксаны Чуб, один из многочисленных ухажеров Солохи, спрятан в мешок, где уже сидит дьяк); то, что смешно, уже не может быть до конца страшно.
Это во-первых; во-вторых, В. соприкасается с нечистью, используя зло во благо (хотя бы свое личное благо — не когда-нибудь, а именно в ночь перед Рождеством. По логике «Вечеров», в «малом», календарном времени языческая обыденность настолько отличается от навечерий церковных праздников, насколько в большом, историческом времени ветхая древность отличается от недавнего прошлого. Чем ближе к Рождеству и Пасхе, тем зло активнее — и тем оно слабее; предрождественская ночь дает нечисти последний шанс «пошалить» — и она же ставит предел этим «шалостям», ибо повсюду уже колядуют и славят Христа.
В-третьих, В. при всей своей «кузнечной» силе невероятно простодушен. А главное, он самый набожный из всех жителей села; о набожности героя рассказчик сообщает с мягким юмором, — но возвращается к этой теме неотступно, вплоть до финала. (Вернувшись из «путешествия», В. просыпает праздничную заутреню и обедню, огорчается, воспринимает это как расплату за общение с нечистым, которого он на прощание высек, но не перекрестил; успокоение приходит к герою лишь после твердого решения в следующую неделю исповедаться во всем попу и с сегодняшнего дня начать бить «по пятидесяти поклонов через весь год».)
Потому-то В., будучи сыном «ведьмы» и личным врагом обиженного им черта, может лицом к лицу повстречаться с нечистью — и остаться невредимым. Касается это не только основной сюжетной линии, но и побочных ее ответвлений.
Отправленный Оксаною за черевичками (по сказочному принципу «пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что»), В. должен обрести волшебного помощника — ибо в одиночку ему не справиться. Добрые помощники в повестях цикла практически отсутствуют; потому В. прямиком направляется к Пузатому Пацюку, про которого все говорят, что он «знает всех чертей и все сделает, что захочет».
Пацюк изгнан (или, скорее, бежал) из Запорожья, что вдвойне нехорошо. Сечь находится за порогом нормального мира, как черт находится за его чертою; но даже из Запорожья за добрые дела не выгоняют. Живет он на отшибе, никуда не выходит; сидит по-турецки. Нечто «иное», чуждое, басурманское проступает и в его облике: низенький, широкий, в таких необъятных шароварах, что, когда он движется по улице, кажется, будто кадь идет сама собою. Съев миску галушек, Пацюк принимается за вареники, причем они сами прыгают в сметану, а затем отправляются в рот к едоку. Но даже увидев все это; даже поприветствовав Пузатого Пацюка словами: «Ты приходишься немного сродни черту»; даже получив двусмысленный ответ: «Когда нужно черта, то и ступай к черту тому не нужно далеко ходить, у кого черт за плечами», — В. все еще не понимает, куда и к кому он угодил. И только лишь сообразив, что Пацюк жрет скоромное в ночь перед Рождеством, когда положена «голодная кутья», да и то лишь после звезды (тем более что звезды украдены с неба Солохой и ее франтоватым дружком, который и сидит у В. за плечами, в мешке), В. догадывается, кто сидит перед ним. Пацюк не просто «знает всех чертей», не просто «сродни черту»; он и есть самый настоящий черт. А его «хата» — потусторонний мир; вареник, который сам собою попадает в рот В., — своеобразное мифологическое «испытание». (Живые не могут есть «загробную» пищу.) Любому герою повестей из древней, «мифологической» жизни такой визит в логово «врага» обошелся бы дорого, в лучшем случае стоил бы жизни, в худшем — души. Однако набожный, хотя и не слишком быстро соображающий (по крайней мере, в этой сцене) кузнец запросто покидает «заколдованное место», чтобы буквально в следующем эпизоде оседлать другого черта: поменьше, поглупее и посговорчивее Пацюка.
Затем В. мужественно переносит опасный полет — и попадает в Петербург. Это во всех отношениях странное место, плавающее в море огней (как бы поменявшееся «ролями» с рождественским небом), отделенное от остального мира шлагбаумом. А значит, подобно Сечи, пребывающее за порогом. Удивительно ли, что В. с чертом немедленно попадают в компанию запорожцев, год назад проезжавших через Диканьку. Продемонстрировав им свое умение говорить «по-русски» («Што, балшой город» — «чудная пропорция»), В. с помощью хвостатого «струмента» заставляет запорожцев взять себя во дворец.
С дворцом все тоже обстоит далеко не просто. Рядом с ангелоподобной государыней оказывается двусмысленный персонаж — плотный человек в гетманском мундире, который мало того что крив (первый признак «дьяволоватости»), но и учит казаков лукавить. То есть ведет себя, как самый настоящий черт, лукавый. Прямой, этимологический, смысл «темной», демонической фамилии подчеркнут соседством с «лучезарным» титулом «Светлейший» («Светлейший обещал меня познакомить сегодня с моим народом…»). Но простодушный В. снова не понимает, кто стоит перед ним (тем более что образ Потемкина уравновешен в этой сцене образом правдивого писателя Фонвизина, который тоже находится в окружении императрицы и олицетворяет «доброе», честное начало петербургской жизни). И снова духовное неведение сходит В. с рук. Он — не запорожец; он — не лукавит; он мимо Светлейшего Потемкина обращается напрямую к царице, чьи «сахарные ножки» искренне восхищают его, — и потому получает от нее желанные черевички. Тогда как хитрые запорожцы вскоре останутся с носом — Сечь, которую они просят сохранить, ради чего и прибыли в столицу империи, будет упразднена в 1775 г.
Впрочем, упразднение Сечи будет означать не только окончательное завершение «мифической древности», но и «начало конца» романтически-легендарного прошлого. Путь к нестрашной, но скучной современности открыт; малому «дитяти» В. и Оксаны суждена жизнь в мире, где приключения, подобные тем, что выпали на долю В., станут уже невозможными, ибо старинная нечисть окажется окончательно вытесненной из реальности в область побасенок Рудого Панька и в сюжеты церковных росписей кузнеца В.: «…яка кака намалъована!»
Общеизвестен рассказ самого Гоголя о выходе “Вечеров”: “Любопытнее всего, – писал он Пушкину, – было мое свидание с типографией: только что я просунулся в двери, наборщики, завидя меня, давай каждый фыркать и прыскать себе в руку, отворотившись к стенке. Это меня несколько удивило; я к фактору, и он, после некоторых ловких уклонений, наконец, сказал, что “штучки, которые изволили прислать из Павловска для печатания, оченно до чрезвычайности забавны и наборщикам принесли большую забаву”. Из этого я заключил, что я писатель совершенно во вкусе черни”. (I том, 21 августа 18331 года.)
Пушкин тоже признавался:
“Сейчас прочел “Вечера на хуторе близ Диканьки”. Они изумили меня. Вот настоящая веселость, искренняя, непринужденная, без жеманства, без чопорности. А местами какая поэзия, какая чувствительность! Вот это так необыкновенно в нашей литературе, что я доселе не образумился”. (Письмо к Воейкову, 1831 год.)
Пушкин первый отметил талант Гоголя, его земной, реальный характер, но с легкой руки его на “Вечера” упрочился взгляд, будто в них только и есть одна непринужденная веселость. Утверждали и утверждают, будто в этих повестях нет смысла, автор не отдавал себе ясного отчета в их художественном значении, писались они для заработка; Гоголь не преследовал в них никакой определенной цели, ни назидательной, ни литературной. Так, например, смотрит на “Вечера” Нестор Котляревский в своей книге “Гоголь”.
Этим и подобным утверждениям способствовал и сам писатель, заявив в “Авторской исповеди”, что он первое время писал вовсе не заботясь, зачем, для чего и кому из этого выйдет какая польза. Гоголь имел здесь в виду особую пользу, религиозно-нравственного, христианского порядка.
Такой пользы в “Вечерах” действительно, нет.
Нисколько, однако, не следует отсюда, что первые повести Гоголя случайны, лишены замысла и цели. Цель, иногда ясно не сознаваемая художником, в них бесспорно имеется. Прежде всего, далеко не все в “Вечерах” так непринужденно весело и безоблачно, как это кажется.
Непосредственной юношеской свежестью веет от первой страницы “Сорочинской ярмарки”:
“Как упоителен, как роскошен летний день в Малороссии! Как томительно-жарки те часы, когда полдень блещет в тишине и зное, и голубой, неизмеримый океан, сладострастным куполом нагнувшийся над землей, кажется, заснул, весь потонувши в неге, обнимая и сжимая прекраснуую в воздушных объятиях своих…”
Уже с первых слов угадывается влюбленность Гоголя в песенность, в музыкальность, его склонность к преувеличениям, высокая впечатлительность его натуры. Это – не прозаичная речь, это – поэзия. Но припомните конец той же “Сорочинской ярмарки”:
“Гром, хохот, песни слышались тише и тише. Смычок умирал, слабея и теряя звуки в пустоте воздуха. Еще слышалось где-то топанье, что-то похожее на ропот отделенного моря, и скоро все стало пусто и глухо. Не так ли и радость, прекрасная и непостоянная гостья, улетает от нас, и напрасно одинокий звук думает выразить веселье. В собственном эхе слышит уже он грусть и пустыню и дико внемлет ему. Не так ли резвые дуги бурной и вольной юности, по одиночке, один за другим, теряются по свету и оставляют, наконец одного, старинного брата их. Скучно оставленному. И тяжело и грустно становится сердцу, и нечем помочь ему”.
А что веселого и непринужденного в “Вечере накануне Ивана Купала”, в “Пропавшей грамоте”, и разве не перебивается веселость в “Майской ночи”, даже в “Ночи перед Рождеством”, картинами, сценами, образами, замечаниями совсем иного порядка? “Погляди на белую шею мою: они не смываются! Они не смываются! Они ни за что не смоются, эти синия пятна от железных когтей ее”. Точно на шее прекрасной панночки-утопленницы, на повестях Гоголя выступают синие пятна, отметины каких-то железных когтей и сквозь румянец щек, сквозь веселую юность вдруг зрится что-то темное, нездоровое.
Мир раздвоен, как и в “Ганце”, на мир действительности и мир больной мечты, ночных видений. Мир действительности стал живей, осязательнее. Это правда, что влюбленные парубки Грицьки, нежные и бравые Левки, обольстительные Параськи и Оксаны с круглыми личиками и черными бровями, упрямые кузнецы Вакулы, Пидорки и Петруси выглядят порой ряжеными и слишком картинными. В них еще не чувствуется настоящей полнокровной жизни, живой игры. И говорят они слишком литературно, не по деревенски. Но все же в них есть много заразительности. Чувствуется, что создавали их свежее воображение, молодость, нерастраченная мечтательность. А как живописны пожилые персонажи: Солопий Черевик, Макогоненко, Чуб, Солоха, Пацюк.
Живописна и природа. Таких поражающих своею конкретностью изображений, какие содержатся в произведениях Пушкина, Толстого, у Гоголя нет. Преобладает общее, но это общее обвеяно таким сильным и восторженным чувством, так своеобразно переплетается с комическим, залито таким светозарным блеском, что читатель невольно поддается обаянию и уже сам дорисовывает картину. Критикой уже отмечалось: Гоголь в сущности не изображает природу, а воображает ее. Но не один из русских писателей не обладал таким поразительным даром воображать природу. В его слове – что-то шаманское. Украинская ночь при всей своей прелести не так волшебна, как она изображена Гоголем, но мы ему верим. Ему верится даже и тогда, когда он пишет явно неправдоподобное: “Огромный месяц величественно стал в это время вырезываться из земли. Еще половина его была под землею, а уже весь мир исполнился какого-то торжественного света”. Месяц, который только вырезывается из земли, не наполняет мир, тем более весь, торжественным светом. Но Гоголь прекрасно понимал, что искусство всегда условно.
Мир Гоголя буйно живописен, молод. Все горит, блещет, сверкает, нежится, гнется под тяжестью плодов, – река обнимает серебряную грудь, на которую роскошно падают зеленые кудри дерев. Блестят лилейные плечи, пестрят яркие ленты, звенят монисты, зовут розовые губы, обольщают здоровые дивчины, смешат ловкие проделки парубков, все напоено молодым сладострастием, движется, несется в беспечном, удалом плясе, в песнях. Немного грубовато, олеографично, но ярко и сильно.
Гоголь-юноша превосходно изображает внешнее. Достаточно вспомнить описание “Сорочинской ярмарки”, возы, горшки, пряники, бабы, брань, крики, мычание, палатки – все сросрось в одно огромное тысячеголосое чудовище. Вещи живут, чувствуют, мыслят, притягивают к себе. Людей Гоголь тоже изображает больше со стороны их внешности…
…А уже “земля вся в серебряном свете”. А на улице необъятно, и чудно, и толпы серебряных видений стройно возникают в глубине ее”. “Какое-то странное упоительное сияние примешивалось к блеску месяца, какую-то сладкую тишину и тихое раздолье ощутил он в своем сердце. И вот мир уже погружен в лунные туманы, на дно реки. Мелькают бледные тени утопленниц: они будто из призрачных облаков. Чем-то больным, мертвенным веет от этих ночных видений, страшных в своей неживой красоте. Если сравнить их с ночными снами Луизы, с коварными мечтами Ганца, они покажутся более осязательными. Там они только во снах, в воображении, здесь они как бы воплотились, приблизились к обычному миру действительности, стали с ним соприкасаться, вмешиваться в него, хотя живая действительность тоже сделалась ярче, реальнее.
Странный мир чертей, мертвецов, колдунов!
Зачем понадобился он молодому писателю с такой влюбленностью в цвета и краски, во все земное и дневное! Пшеница, волы, колеса, галушки, простые, житейские Параськи, Грицько, Солопии, Хиври… Но в незатейливый, добродушный их мир вмешивается со злобными и язвительными глазами цыган, которому только одна дорога – виселица. Следом за цыганом лезет свиная харя, черт, потерявший красную свитку.
В “Вечере накануне Ивана Купала” стародавнюю хуторскую жизнь губит тоже человек не человек, колдун не колдун, а может быть и того хуже, некий Басаврюк. Пявился Босаврюк неизвестно из каких краев; не жалеет денег, подарков, но взгляд у него такой, что, кажется “унес бы ноги бог знает куда”. Басаврюк околдовал Петруся. Петрусю полюбилась красавица Пидорка, дочка старого и богатого Коржа. Петрусь – бедняк и Корж не соглашается за голоштанника выдать Пидорку.
Басаврюк разбудил в Петрусе алчность к богатству; в ночь на Ивана Купала Петрусь отправляется в лес за кладом вместе с Басаврюком, но, чтобы завладеть кладом, надо убить невинное дитя, Ивася, брата Пидорки. Петрусь убивает Ивася, получает клад, женится на Пидорке, теряет душевный покой, сходит с ума, сгорает в хате. Мешки с червонцами превращаются в груду битых черепков.
Ведьмы, черти, очень корыстны, привержены к богатству, к деньгам. Ведьма-мачеха в “Майской ночи” заставляет падчерицу работать на себя, лишает ее куска хлеба, выгоняет из дому босой. В “Пропавшей грамоте” Шинкарь советует деду запастись для нечистой силы деньгами: “Ты понимаешь, это добро и дьяволы, и люди любят”. В самом деле, когда деду понадобилось попасть в пекло, бесам и всяким харям пришлось дать денег.
Ведьма Солоха зарится на добро Чуба: “В сундуках Чуба водилось много полотна, жупанов и старинных кунтушей с золотыми галунами: покойная жена его была Щеголиха. В огороде, кроме маку, капусты, подсолнечников засевалось еще каждый год две нивы табаку. Все это Солоха находила нелишним присоединить к своему хозяйству. “Чорт не может утерпеть и крадет с неба месяц, а когда кузнец Вакула поймал его, он прежде всего пискнул: “денег дам, сколько хочешь”.
Дивчины тоже корыстны. Увидев у себя Вакулу, Оксана прежде всего осведомляется, готов ли ее сундук и требует себе царских черевичков. Подобно красной свитке, эти черевички играют в повести немаловажную роль, заставляя Вакулу на чорте путешествовать в Петербург и там выпрашивать их у царицы. Черевички – в центре сюжета точно так же, как красная свитка и червонцы Басаврюка.
В “Страшной мести” Данило Бурульбаш говорит про колдуна, который живет в замке:
“Он не без золота и всякого добра. Вот где живет этот дьявол!.. Мы сейчас будем плыть мимо крестов – это кладбище! Тут гниют его нечистые деды. Говорят, они все готовы были продаться за денежку сатане с душою и ободранными жупанами”.
За что понес страшную кару колдун, отец Катерины? Жили когда-то два казака: Иван да Петро. Все добро делили они пополам, но однажды король Степан за удачную поимку паши приказал выдать Ивану такое жалование, какое получает все войско и наделил его землей, сколько тот захотел. И хотя Иван по-братски поделился с Петро, но Петро затаил месть, сбросил Ивана и его малолетнего сына в карпатскую пропасть, забрал все его добро.
Страшные преступления колдуна, убийство Данилы, внука, дочери, схимника, страсть к кровосмешению ведут свое начало от алчности Петро, от его богатства.
Красная свитка в “Страшной мести” появляется на колдуне в виде красного жупана и подобно цыгану и Басаврюку отец Катерины выглядит чужеземцем.
В “Заколдованном месте” дед тщетно старается достать клад; его водят за нос мерзостные хари; за свою корысть дед платится тем, что в вырытом им котле вместо золота находит сор и всякий дрязг.
Наконец, в совершенно реалистическом отрывке о Шпоньке и его тетушке дарственная запись покойного Степана Кузьмича сеет недоверие, непонимание, охлаждение между Шпонькой и соседом Сторченкой.
Было бы ошибочно свести все богатства “Вечеров” к изображению нечистой силы, к ведьмам, к их попыткам опутать человека с помощью кладов и червонцев. Остаются типы, характеры, их разнообразие, выразительность и многоцветность Чуба, Макогоненко, Пацюка, Сторченко, Шпоньки, его тетушки, Вакулы, – остается лиричность, песенность, юмор, выпуклость всего художественного рисунка. Но остается много и странного. Дик и темен порою мир, творимый Гоголем. Вот крадется к панночке страшная черная кошка-ведьма, бросается на шею и душит ее. Вот хоровод утопленниц и среди них ведьма-мачеха: “Тут Левко стал замечать, что тело ее не так светилось, как у прочих; внутри его виднелось что-то черное…” А в “Вечере накануне Ивана Купала”: “Стоит Ивась. И рученки сложило бедное дитя на крест, и головку повесило… Как бешенный подскочил с ножом к ведьме Петро и уже занес было руку… – А что ты обещал за девушку? – Грянул Басаврюк и словно пулю посадили ему в спину… Как безумный ухватился он за нож, и безвинная кровь брызнула ему в очи”.
Еще более мрачно, дико и загадочно все повествование о страшном колдуне… “И чудится пану Даниле, что уже не небо в светлице, а его собственная опочивальня… но вместо образов выглядывают страшные лица; на лежанке… но сгустившийся туман покрыл все, и стало опять темно, и опять с чудным звоном осветилась вся светлица розовым светом, и опять стоит колдун неподвижно в чудной чалме”.
Что же такое было на лежанке? Чем навеян чудовищный рассказ о кровосмесителе? Для чего потребовалась художнику магическая картина заклятия и вызова души Катерины? Не так ли заклинает и растлевает родину, Россию, тихую патриархальную, заморскую гостью звоном червонцев, кладами, всяким богачеством?
И не правы ли по своему черные публицисты-охранители, разглядевшие в колдуне самого писателя, который своим “грешным”, колдовским словом, своими необыкновенными художественными заклятиями растлил Россию – Катерину? С их охранительной точки зрения поэт – несомненный растлитель и колдун. Не напоминают ли речи колдуна в темнице, у схиника речи самого Гоголя?.. А конь, вопреки всему несущий колдуна все ближе к Карпатам, к страшной смерти? А неподвижный всадник, ожидающий колдуна? А буквы, налившиеся кровью? А мертвецы, вонзившие в колдуна зубы, чтобы вечно грызть его? Больная, мрачная фантазия, но как многое здесь напоминает страшную судьбу Гоголя!..
Все это остается; но главным все же в “Вечерах” является корысть, алчность, нечистая сила, развращающая людей кладами, богатством. Неверно, будто фантастическое ввел Гоголь в свои повести, лишь подчиняясь внешним литературным влияниям со стороны немецких романтиков, украинских былиц и сказаний, со стороны Жуковского, Пушкина, дабы соединить с современностью мир прошлой казацкой жизни.
Фантастическое у Гоголя отнюдь не внешний прием, не случайное и не наносное. Удалите чорта, колдуна, ведьм, мерзостные свиные рыла, повести распадутся не только сюжетно, но и по своему смыслу, по своей идее. Злая, посторонняя сила, неведомо, со стороны откуда-то взявшаяся, разрушает тихий, безмятежный, стародавний уклад с помощью червонцев и всяких вещей, – вот в чем этот смысл.
В богатстве, в деньгах, в кладах – что-то бесовское: они манят, завлекают, искушают, толкают на страшные преступления, превращают людей в жирных скотов, в плотоядных обжор, лишают образа и подобия человеческого.
Вещи и деньги порой кажутся живыми, подвижными, а люди делаются похожими на мертвые вещи; подобно Чубу, куму, дьяку, они благодаря интригам чорта превращаются в кули. Ивану Федоровичу Шпоньке снится сон, будто он женат. Жена сидит около него, у нее гусиное лицо. “Нечаянно он поворачивается и видит другую жену, тоже с гусиным лицом. Поворачивается в другую сторону – стоит третья жена. Назад – еще одна жена. Тут его берет тоска. Он бросился бежать в сад, но в саду жарко. Он снял шляпу, видит и в шляпе сидит жена. Пот выступил у него на лице. Полез в карман за платком – и в кармане жена… Приходит в лавку к купцу. “Какой прикажете материи? – говорит купец: “вы возьмите жене, это самая модная материя! Очень добротная! Из нее все теперь шьют себе сюртуки”. Купец меряет и режет жену. И не только во сне, но и наяву люди кажутся с гусиными лицами, кажутся харями. Нечего говорить о колдуне, о ведьмах, о Пацюке, о Солохе, даже совсем обыкновенные люди выглядят рожами, вылезшими из самого пекла: таковы Сторченко, Шпонька, его тетушка, Макагоненко, Чуб. В женщинах что-то ведьмовское. Левко утверждает: “видно, правду говорят люди, что у девушек сидит чорт”. Оксана и Параська не случайно любят кованые сундуки, черевички, монисты: в будущем они – ведьмы.
Два мира, две действительности: мир живой яви и мир странных, злых чар и сил. И тот и другой сделались более осязательными, чем в “Ганце”. Мир ночных видений, чертей, колдунов, ведьм то и дело врывается в явь, путает людей, совращает их с круга. Но свежая, неиспорченная явь пребывает еще прочно, она ярче, тверже, чем заумный мир. Свиная рожа в красной свитке просунет морду и тут же исчезнет. И тогда снова кумовья угощают друг друга, ярмарка шумит, Параськи выходят замуж за Грицько, Оксаны за Вакул, продают, покупают пшеницу и на баштанах украинскими ночами слушают дедовские былицы. Мир яви еще поэтичен, прост, отраден.
Наооборот, червонцы, клады являются достаточно отвлеченными. Отчего они обладают погибельной силой? По мысли писателя выходит: отрицательную свою силу они получают от чорта, со стороны. Это суживает и обессиливает смысл повестей. Достаточно отвлеченными остаются и образы неведомо откуда взявшихся проходимцев: цыгана, Басаврюка, колдуна. Они вносят путаницу, чепуху, заставляют совершать злодейства. Они одиноки, точно волки в осеннюю пору, бесчувственны, но на них нет еще отпечатка определенной общественной среды. В этом недостаток “Вечеров на хуторе”.
Андрей Белый утверждает, что основная тема Гоголя – тема безродности: цыган, Басаврюк, колдун – отщепенцы, оторванцы; оторвались они от патриархально-родового начала. Они олицетворяют личное в противоположность коллективному. Личное таит гибель. Оторванец – предатель, оружие чорта, он гибнет сам и губит других (“Творчество Гоголя”).
Тема безродности, действительно, – существенная тема у Гоголя, но не главная, как мы постараемся показать ниже. Андрей Белый оставляет также без ответа, почему же “оторванцы” от рода становятся преступниками. Ответ на это в том, что они делаются алчными, себялюбивыми, жестокими и такими же делают других благодаря имуществу, деньгам. Но в “Вечерах” эта тема “подана”, повторяем, пока еще очень отвелченно. Кстати, Белый зорко подметил характеристику колдуна, данную Гоголем при помощи фигуры отрицания: “не”, “ни”, но явной натяжкой являются его утверждения, будто таинственные знаки писаны по-французски, черная вода – кофе; колдун – вегетарианец, занимается астрономией.
Обращаясь к общей оценке “Вечеров”, надо вспомнить литературную действительность того времени с ее расплывчатым романтизмом, с ее отрешенностью от жизни, с надуманностью, с парением в пустопорожних мечтаниях. Повести Гоголя, сохраняя явные следы романтизма, значительно приблизили литературу к жизни и впервые, хотя и отвлеченно, у нас в искусстве поставили вопросы социального порядка: о богатстве, о деньгах как об источниках корысти, алчности, преступлений и несчастий. В этом Гоголь неизмеримо опередил своих литературных современников.
В “Вечерах” Гоголь далек от мысли обвинять самого человека, искать причину преступлений и несчастий в его пороках и страстях. Покуда человек у него виновен, пожалуй, в одном: он слишком наивен и доверчив. Его совращают вопторонние, внешние силы; сам по себе человек любит только пожить, повеселиться, посмеяться, подурачиться.
Упоминая о недостатках первых повестей Гоголя, Овсяннико-Куликовский отметил длинноты, чрезмерность красок, излишнюю восторженность, растянутость. Образ сохраняет свою художественность лишь тогда, когда он необходим для выражения мысли и помогает скорейшему ее созданию, либо дает ей наилучшую форму. В “Вечерах” есть перегруженность образами.
Отмечали также ряд несообразностей: свадьба Параськи и Грыцько устроилась на ярмарке слишком быстро, ночь перед рождеством отдает буффонадой, крестьяне говорят городской литературной речью, в портретах больше красоты, чем жизни. Переверзев нашел в первых книгах Гоголя сочетание праздничной, нарядной, но мелкой и лишенной сильных страстей жизни с жизнью, богатой молодецкой удалью и радостью; Гоголь соединил, – по его мнению, – две стихии, два уклада: стародавний, казацкий и современный Гоголю мелкопоместный, мелкотравчатый. Отсюда и двойственность языка; смесь простого, разговорного с мерной, торжественной, песенной, даже былинной речью.
Критика того времени встретила “Вечера” рядом отзывов. Полевой в “Московском телеграфе” объявил, что Гоголь, хотя и разрыл клад малороссийских преданий, но сделал это рукой неискусной и превосходные материалы так и остались материалами. Иначе и не мог оценивать “Вечера на хуторе близ Диканьки” сторонник старого романтизма.
Другие отзывы были более благоприятны: “Северная Пчела” сочла Панько искусным: автору хотя и недостает творческой фантазии, но “некоторые места дышат пиитическим вдохновением”. “Мы не знаем, – говорится далее, – ни одного произведения в нашей литературе, которые можно бы было сравнивать … с повестями, изданными Пасечником”.
В “Телескопе” писалось:
“Вечера на хуторе близ Диканьки” состоят из прекрасных отрывков народной украинской жизни… Изложение вызывает прелесть очарования…”.
Якубович в “Литературных Прибавлениях” поздравил читателей с истинно веселой книгой, а Стороженко в “Сыне Отечества” пожелал автору: “дай бог, чтобы опыт земляка моего, Панька, был предвестником неутолимых трудов и будущей славы”.
Из этого краткого обзора видно, что современная Гоголю критика, несмотря на положительные отзывы, была далека от истинного понимания “Вечеров” и правильной оценки их значения для русской литературы.
В “Вечерах” Гоголь, заключая собой романтизм, делал решительный шаг к общественной действительности. В то же время гражданин, художник-мастер одерживал в нем крупную победу над хитроватым, житейским практиком-помещиком. Гоголь осуждал существователей: Чуба, Макогоненко, Шпоньку, Сторченко, Солопия. Собственно и нежить его тоже существователи: они корыстны, привержены к деньгам, повинны в людских преступлениях. Сама же по себе жизнь прекрасна, весела, непринужденна. Только по временам просовываются в нее свиные рыла в красных свитках.
Мир еще светел, прозрачен; но внутри его, точно в ведьме-утопленнице что-то чернеет.
Не потому, что особой причуде
Дань отдаю в этом тихом краю.
Просто — мне дорого все, что и людям,
Все, что мне дорого, то и пою.
А. Твардовский
Творчество Николая Васильевича Гоголя — одно из самых вершинных явлений русской художественной культуры прошлого. В течение двух десятилетий своей подвижнической литературной деятельности Гоголь создал такие шедевры, которые воспринимаются как образцовые в русской и мировой литературе. Гоголь начинал творческий путь, осознавая свой высокий долг перед отечеством, перед народом. В 18 лет он писал: “Еще с самых времен прошлых, с самых лет почти непонимания, я пламенел неугасимою ревностью сделать жизнь свою нужною для блага государства, я кипел желанием принести хотя малейшую пользу”. Он очень скоро нашел свой путь гражданского служения родине — путь писателя, чье печальное и веселое, трагическое и торжественное слово оказалось необходимым России.
Александр Сергеевич Пушкин сразу высоко оценил первый сборник писателя “Вечера на хуторе близ Диканьки”: “Они изумили меня. Вот настоящая веселость, искренняя, непринужденная, без жеманства, без чопорности… Все это так необыкновенно в нашей нынешней литературе, что я доселе не образумился…” Что же так восхитило Пушкина в повестях Гоголя, вошедших в первый сборник?
Рассмотрим подробно одну из них, “Ночь перед рождеством”. Со страниц повести Гоголя шагнула настоящая народность, не лубочная, не подделка, а живые люди с их печалями и радостями, тревогами и надеждами. И конечно же юмор писателя. Он буквально пронизывает ткань повести. С какой тонкой иронией описана причина особой “нелюбви” черта к кузнецу Вакуле. Кузнец слыл за хорошего художника, он изобразил “Святого Петра, в день Страшного суда… изгоняющего из ада злого духа; испуганный черт метался во все стороны, предчувствуя свою гибель, а заключенные прежде грешники били и гоняли его кнутами, пеленами и всем чем ни попало… черт всеми силами старался мешать кузнецу… но работа была кончена, доска внесена в церковь и вделана в стену притвора, и с той поры черт поклялся мстить кузнецу”.
Как изящно завернута интрига! В повести Гоголя “Ночь перед рождеством” обилие всяких “волшебств”, но они так оригинально вплетаются в реальные события, что читатель невольно воспринимает их как должное. В эту волшебную ночь должны совершаться чудеса, мы их ждем, и они происходят: Солоха собирает звезды с неба, черт крадет месяц — единственное освещение в Диканьке; Вакула достает черевички, которые носила царица. Выдумка и реальность так органично переплетаются в повести, что читатель уже перестает замечать границу между ними. Он просто наслаждается чтением. Гоголь — великий мастер слова. Народная речь шагнула на страницы его произведения, сделав его самобытным, неповторимым:
“—Что за дьявол! Смотри! Смотри, Панас!..
— Что? — произнес кум и поднял свою голову также вверх.
— Что за пропасть! В самом деле нет месяца.
— То-то что нет,— говорит Чуб…”
Кроме всего сказанного повесть интересна народным духом. Читателю необыкновенно интересно знакомиться с национальными особенностями быта, фольклора, верований украинцев. Гоголь откровенно любуется своими персонажами: Чубом и кумой — с легкой иронией, Вакулой — с нескрываемым восхищением. Кузнец привлекает своей силой и открытостью, верностью любви, ради которой он готов на любые испытания. Искренне и поэтично говорит Вакула Оксане о своей любви:
“— …ты у меня мать, и отец, и все, что ни есть дорогого на свете. Если б меня призвал царь и сказал: “Кузнец Вакула, проси у меня всего, что ни есть лучшего в моем царстве, все отдам тебе”. “Не хочу,— сказал бы я царю,— дай мне лучше мою Оксану!Оксана не только капризная красавица, но способна на большую и преданную любовь. Думая, что она навек потеряла Вакулу, Оксана искренно скорбит о юноше: “А вряд ли в другом месте где найдется такой молодец, как кузнец! Он же так любил ее! Он долее всех выносил ее капризы!.. И вся горела; и к утру влюбилась по уши в кузнеца”.
Счастливая развязка еще больше приближает повесть к сказке. Гоголь создает удивительный синтез сказочных персонажей, волшебной нечисти и реально существующих героев. Интересны картинки быта, деталь украинского национального костюма. Повесть привлекательна как детям, так и взрослым. Каждый находит в ней “свои страницы”.
В сборнике повестей «Вечера на хуторе близ Диканьки» Николая Гоголя центральным образом является сама Украина. Страна детства занимала в жизни автора важное место всегда. Песни и сказки народа, даже его быт – все было овеяно волшебством для писателя. Любовь к Украине, а так же интерес к жизни народа стали толчком для написания произведения «Вечера на хуторе близ Диканьки».
Николай Гоголь замечательно знал, как живет украинский народ, знал его творчество. Образ хутора был овеян для него волшебством. Отец приобщал его к родному фольклору. Гоголь очень любил смотреть театральные выступления, восхищался чарующим вертепом. С детства Гоголь впитал нравы и поверья украинского народа. В характере писателя наблюдается яркая украинская черта – при помощи юмора бороться с пороками. Благодаря юмору и поэтичности «Вечера» стали шедевром мировой литературы.
Образ Украины во всем: и в прекрасных пейзажах, и в менталитете народа. Заслуга Гоголя в том, что он раскрыл Украину для всего мира – прекрасную и великую с ее свободолюбивым народом с широкой душой.
Литературный критик В.Белинский высоко оценил произведение, назвав его поэтическими очерками Малороссии. В «Вечерах» Гоголя природа особенно прекрасна, жизнь жителей хутора имеет свое очарование.
В повестях автор сочетает два мира: реальный и фантастический. Автор правдиво отображает, как обычная жизнь жителей хутора очень естественно дополняется поверьями, легендами. Два мира гармонично существуют, что доказывает Николай Гоголь.
1. Романтика украинских сказок и легенд в творчестве Н. В. Гоголя (По книге “Вечера на хуторе близ Диканьки”)
2. Мистика в “Вечерах на хуторе близ Диканьки” Н.В. Гоголя
3. Контраст мистики и реализма в произведениях Н.В. Гоголя
4. Проблема смысла человеческой жизни в сборнике повестей Н В Гоголя «Миргород»
5. “Маленький человек” в “Петербургских повестях” Н.В.Гоголя.
6. Тема города в «Петербургских повестях» Н. В. Гоголя
7. Обличение ничтожества и скудоумия обывателей и бюрократов (майор Ковалев “Нос”, Пирогов “Невский проспект”, Значительное лицо “Шинель”).
===========================================================================
1. Романтика украинских сказок и легенд в творчестве Н. В. Гоголя (По книге “Вечера на хуторе близ Диканьки”)
2. Мистика в “Вечерах на хуторе близ Диканьки” Н.В. Гоголя
3. Контраст мистики и реализма в произведениях Н.В. Гоголя
4. Проблема смысла человеческой жизни в сборнике повестей Н В Гоголя «Миргород»
5. “Маленький человек” в “Петербургских повестях” Н.В.Гоголя.
6. Тема города в «Петербургских повестях» Н. В. Гоголя
7. Обличение ничтожества и скудоумия обывателей и бюрократов (майор Ковалев “Нос”, Пирогов “Невский проспект”, Значительное лицо “Шинель”).
===============================================================================1. Р1. Романтика украинских сказок и легенд в творчестве Н. В. Гоголя (По книге “Вечера на хуторе близ Диканьки”)
2. Мистика в “Вечерах на хуторе близ Диканьки” Н.В. Гоголя
3. Контраст мистики и реализма в произведениях Н.В. Гоголя
4. Проблема смысла человеческой жизни в сборнике повестей Н В Гоголя «Миргород»
5. “Маленький человек” в “Петербургских повестях” Н.В.Гоголя.
6. Тема города в «Петербургских повестях» Н. В. Гоголя
7. Обличение ничтожества и скудоумия обывателей и бюрократов (майор Ковалев “Нос”, Пирогов “Невский проспект”, Значительное лицо “Шинель”).
===========================================================================
1. Романтика украинских сказок и легенд в творчестве Н. В. Гоголя (По книге “Вечера на хуторе близ Диканьки”)
2. Мистика в “Вечерах на хуторе близ Диканьки” Н.В. Гоголя
3. Контраст мистики и реализма в произведениях Н.В. Гоголя
4. Проблема смысла человеческой жизни в сборнике повестей Н В Гоголя «Миргород»
5. “Маленький человек” в “Петербургских повестях” Н.В.Гоголя.
6. Тема города в «Петербургских повестях» Н. В. Гоголя
7. Обличение ничтожества и скудоумия обывателей и бюрократов (майор Ковалев “Нос”, Пирогов “Невский проспект”, Значительное лицо “Шинель”).
===============================================================================
1. Романтика украинских сказок и легенд в творчестве Н. В. Гоголя (По книге “Вечера на хуторе близ Диканьки”)
2. Мистика в “Вечерах на хуторе близ Диканьки” Н.В. Гоголя
3. Контраст мистики и реализма в произведениях Н.В. Гоголя
4. Проблема смысла человеческой жизни в сборнике повестей Н В Гоголя «Миргород»
5. “Маленький человек” в “Петербургских повестях” Н.В.Гоголя.
6. Тема города в «Петербургских повестях» Н. В. Гоголя
7. Обличение ничтожества и скудоумия обывателей и бюрократов (майор Ковалев “Нос”, Пирогов “Невский проспект”, Значительное лицо “Шинель”).
===========================================================================
1. Романтика украинских сказок и легенд в творчестве Н. В. Гоголя (По книге “Вечера на хуторе близ Диканьки”)
2. Мистика в “Вечерах на хуторе близ Диканьки” Н.В. Гоголя
3. Контраст мистики и реализма в произведениях Н.В. Гоголя
4. Проблема смысла человеческой жизни в сборнике повестей Н В Гоголя «Миргород»
5. “Маленький человек” в “Петербургских повестях” Н.В.Гоголя.
6. Тема города в «Петербургских повестях» Н. В. Гоголя
7. Обличение ничтожества и скудоумия обывателей и бюрократов (майор Ковалев “Нос”, Пирогов “Невский проспект”, Значительное лицо “Шинель”).