Сочинение на тему жанр молитвы в лирике лермонтова

9 вариантов

1. Муниципальное образовательное учреждение
   Молчановская средняя общеобразовательная школа №1
   Реферат
   на тему:
   Молитва как жанр в творчестве Лермонтова
   Выполнила:
   ученица 7 «а» класса
   Борейчук Евгения
   Руководитель:
   Еремина И. В.
   учитель литературы
   2011г.
   Оглавление
   Введение
   Глава первая. Лирика как род литературы. Жанры лирики.
   Глава вторая. Жанры поэзии Лермонтова.
   Глава третья. Молитва как жанр в лирике Лермонтова.
   3.1. «Молитва» (1829 год)
   3.2. «Молитва» (1837 год)
   3.3. «Молитва» (1839 год)
   3.4. «Ангел»
   3.5. «Когда волнуется желтеющая нива»
   3.6. «Выхожу один я на дорогу»
   Заключение
   Список используемой литературы.
   Приложение
   Введение
   В этом учебном году мы познакомились более подробно  с таким понятием литературы как жанр, рассмотрели особенности давно знакомых жанров, встретились с некоторыми новыми жанрами.
   С особым интересом я знакомилась с творчеством  Михаила Юрьевича Лермонтова, которого считают достойным наследником великого Пушкина. Современники Лермонтова воспринимали его творчество как выражение своих дум и чаяний.
   Меня поразило разнообразие жанров его лирики, среди которых часто встречаются элегии, романсы, песни, поэмы, баллады. Читая стихи Лермонтова, обратила внимание на три стихотворения под одним названием – «Молитва», написанные в разные годы. Это и определило выбор темы моей работы – «Молитва как жанр в лирике М. Ю. Лермонтова»
   Целью данной работы является:
   ознакомиться с жанрами, которые встречаются в творчестве поэта;
   рассмотреть жанр стихотворной молитвы, её место и роль в творчестве Лермонтова;
   проанализировать его знаменитые стихотворения-молитвы.
   В ходе работы над рефератом  мне предстояло решить следующие задачи:
   Учитывая своеобразие лирики как рода литературы, определить круг лирических жанров;
   Описать жанровое многообразие лирики Лермонтова;
   рассмотреть идейно-художественное звучание произведений Лермонтова, остановившись на произведениях одного жанра – поэтической молитвы.
   .
   изучить  критическую  и  методическую литературу, а  также    материалы  Интернет  сайтов по выбранной мною теме – «Молитва как жанр в творчестве Лермонтова.
   На основании прочитанный книг и статей  о творчестве поэта можно  сделать вывод, что молитвенный жанр получил у Лермонтова особое развитие. Он не был его открытием, но стал важным звеном его поэтической системы.
   Глава первая. Лирика как род литературы. Жанры лирики.
   ЛИРИЧЕСКИМ называют род литературы, в котором внимание автора уделяется изображению внутреннего мира, чувств, переживаний. Событие в лирике важно лишь постольку, поскольку оно вызывает эмоциональный отклик в душе художника. Именно переживание становится в лирике главным событием. Лирика как род литературы возникла в глубокой древности. Слово “лирика” греческого происхождения, но не имеет прямого перевода. В Древней Греции стихотворные произведения, изображающие внутренний мир чувств и переживаний, исполняли под аккомпанемент лиры, так и появилось слово “лирика”.
   Важнейшим персонажем лирики является лирический герой: именно его внутренний мир и показан в лирическом произведении, от его имени художник-лирик говорит с читателем, а мир внешний изображается в разрезе тех впечатлений, которые он производит на лирического героя. Как другие роды литературы, лирика включает в себя ряд жанров.
   Лирика: тематические группы и жанры
   Тематические группы
   Жанры
   Медитативная лирика
   Интимная лирика
   (дружеская и любовная лирика)
   Пейзажная лирика
   Гражданская (общественно-политическая) лирика
   Философская лирика
   Ода
   Гимн
   Элегия
   Идиллия
   Сонет
   Песня
   Романс
   Дифирамб
   Мадригал
   Дума
   Послание
   Эпиграмма
   Баллада
   Ода – ведущий жанр высокого стиля, характерный прежде всего для поэзии классицизма, ода – торжественное стихотворное произведение в честь какого-нибудь лица или события.
   Гимн – торжественная песнь на стихи программного характера.
   Элегия – жанр лирики, стихотворение средней длины, медитативного или эмоционального содержания (обычно печального), чаще всего – от первого лица, без отчетливой композиции”.
   Идиллия – жанр лирики, небольшое произведение, рисующее вечно прекрасную природу, иногда в контрасте с мятущимся и порочным человеком, мирную добродетельную жизнь на лоне природы и т. п.
   Сонет – стихотворение из 14 строк, образующих 2 катрена и 2 терцета или 3 катрена и 1 двустишие. Известны следующие виды сонетов:
   Романс – небольшое стихотворение, написанное для сольного пения с инструментальным аккомпанементом, для текста которого характерны напевная мелодика, синтаксическая простота и стройность, законченность предложения в границах строфы.
   Дифирамб – жанр античной лирики, возникший как хоровая песнь, гимн в честь бога Диониса, или Вакха, позднее – в честь других богов и героев.
   Мадригал – небольшое стихотворение преимущественно любовно – комплиментарного (реже отвлеченно-медитативного) содержания, обычно с парадоксальным заострением в концовке.
   Дума – лироэпическая песня, для стиля которой характерны символические картины, отрицательные параллелизмы, ретардация, тавтологические обороты, единоначатия.
   Послание – жанр лирики, стихотворное письмо, формальным признаком которого является наличие обращения к конкретному адресату и соответственно такие мотивы, как просьбы, пожелания, увещевание и пр. Содержание послания по традиции (от Горация) – преимущественно морально-философское и дидактическое, но были многочисленные послания повествовательные, панегирические, сатирические, любовные и пр.
   Эпиграмма – короткое сатирическое стихотворения, обычно с остротой в конце.
   М. Ю.Лермонтов – известный русский поэт. Его жизнь была короткой и яркой, как вспышка молнии. Писатель не дожил до 27 лет, но годы его жизни были наполнены взлетами вдохновения и горечью разочарований. Чувства мучительного одиночества, которое испытывал Лермонтов, нашло воплощение в собственных стихотворениях, в которых чувствуется затаенная боль поэта. Современники Лермонтова воспринимали его творчество как выражение своих дум и чаяний, в его стихотворениях отразилось отношение поэта  к  окружающей действительности, его внутренний мир.
   В основном  творчество Лермонтова относится к лирическому роду литературы. Среди жанров лирики Лермонтова чаще всего встречаются элегии, романсы, песни. Но кроме этих перечисленных лирических жанров имеется множество других.
   Глава вторая. Жанры поэзии Лермонтова
   Литературная деятельность Лермонтова протекала в эпоху разрушения и проникновение жанровой системы 18 в., и его творческое наследие далеко не всегда поддается жанровой классификации, отражая в то же время поиски новых форм.
   Ученическая лирика Лермонтова (1828—1829) ориентирована отчасти на традиционные  образцы, представленные в сборниках его поэтических учителей К. Н. Батюшкова, А. С. Пушкина. В ранней лирике встречается басня – аллегория «Заблуждение Купидона», моралистические эпиграммы, «Мадригал», идиллия «в древнем роде» в александрийских стихах «Пан» и анакреонтические стихи типа «Пира», «Веселого часа», «К друзьям» и другие. В дальнейшем эти жанровые формы у Лермонтова исчезают (исключение — немногочисленные эпиграммы-сентенции и мадригалы «на случай»). Устойчивыми для лирики Лермонтова оказываются жанры элегии, романса («мелодии»), песни, баллады. Все они не имеют четких границ и сильно деформированы в сравнении с классическими образцами.
   В раннем творчестве определяется и жанр исторической элегии,  ясно выраженными чертами лиро-эпического повествования: «Наполеон» («Где бьет волна о брег высокий»).
   Уже с 1828 Лермонтов обращается к жанру лирической поэмы («Черкесы», «Кавказский пленник», «Корсар», «Преступник» и др.), перерабатывая сюжеты пушкинских «южных поэм». Перенося центр тяжести с событийного повествования на психологию героя, Лермонтов создает и поэму-фрагмент, представляющую собой монолог-исповедь с ослабленной сюжетной основой («Исповедь»); такой монолог получит развитие в «Боярине Орше» и «Мцыри».
   Наибольшее жанровое разнообразие в ранней лирике Лермонтова приходится на 1830—1831. Наметившиеся в 1828—1829 жанры не исчезают, но видоизменяются. Историческая элегия под воздействием декабристской традиции приближается к рылеевской «думе». Лермонтовы думы сохраняют большее родство с элегичной медитацией и не связаны жесткой композиционной структурой. Сильнее традиция гражданской поэзии сказывается в жанре политической оды. Политическая ода у Лермонтова не образует автономного жанра; она сочетается с традицией сатиры-инвективы и даже медитативной элегии. К этому жанру тяготеет ряд стихов Лермонтова — как гражданских [«К***» («О, полно извинять разврат»), «Приветствую тебя, воинственных славян»], так и интимных («Безумец я! вы правы, правы»). Как романс, так и «мелодия» этих лет не обладают ясно выраженными жанровыми признаками и по существу представляют собой жанры лирической миниатюры, сохранившейся до конца творческого пути Лермонтова; они стремятся к повышенной музыкальности. Увлечение Байроном (1830—1831) сказалось в появлении новых жанровых образований, К ним в первую очередь относятся «стансы». Стансы, как стихи небольшого объема с неопределенными жанровыми и тематическими признаками,  известны в русской поэзии с 18 века. У Лермонтова так обозначено 6 стихотворений.  Их содержание — неразделенная или обманутая любовь; обычное построение — обращение к возлюбленной от имени лирического героя или медитация, но более напряженная, нежели в обычной элегии. От Байрона приходит к Лермонтову особая жанровая форма, занимающая среднее положение между поэмой-исповедью и лирической медитацией и обозначаемая им иногда как «отрывок» или «монолог» ; иногда Лермонтов озаглавливает такие стихи датой, как дневниковую запись (“1830. Маия. 16 число”, “1831-го июня 11 дня”); они написаны от первого лица и представляют собой философскую медитацию. Особое значение приобретает баллада, которая впитывает фольклорные мотивы, (“Поле Бородина») в балладе ощущаются черты сказа и стилизации: “Тростник”, “Два великана”, “Желанье” (“Отворите мне темницу”). Уже в 1830—1831 Лермонтов обращается к собственно сатирическому жанру (вообще редким в его творчестве, хотя в посланиях, поэмах, драмах и прозе Лермонтову постоянно встречаются элементы сатиры). На протяжении всего творчества Лермонтов писал эпиграммы. В 1832 ироническая тональность приобретает у Лермонтова баллада («Из ворот выезжают три витязя в ряд»), послание («Примите дивное посланье»), лирическая медитация («Что толку жить!… Без приключений…»). Своеобразную эволюцию в 1832—1835 претерпевает жанр романтической поэмы: начиная «Измаил-Бея» и в ней прочно закрепляется «кавказская тема» («Каллы», «Аул Бастунджи», «Хаджи Абрек»). К 1837 относится кульминация фольклорных интересов Лермонтова, результат которых — создание «Бородино» — в форме солдатского сказа и «Песня про купца Калашникова» — стилизованная былина с балладными элементами.. Лирическая медитация у позднего Лермонтова представлена также синкретическим жанром, наметившимся уже в 1830—1831 и вобравшим в себя черты медитативной элегии, сатиры и инвективы («Смерть поэта», «Кинжал», «Поэт», «Дума», «Не верь себе», «Как часто, пёстрою толпою окружён». В русской поэзии 40-х гг., где «Дума» Лермонтова получила особую популярность, название стих. приобрело оттенок жанрового обозначения — для рефлективных стихов о современном поколении. Среди медитаций Лермонтова выделяются также образцы романсного типа («Тучи», «Отчего», «И скучно, и грустно» «Выхожу один я на дорогу», «Нет, не тебя так пылко я люблю»). Особняком в поэзии Лермонтова стоит лирическое стихотворение программно-декларативного характера, построенное как драматическая сцена («Журналист, читатель и писатель»). Позднее творчество Лермонтова характеризуется, т.о., все развивающейся тенденцией к стиранию жанровых границ и созданию своеобразных синтетических жанровых форм.
   Особое место в творчестве Лермонтова занимают произведения, написанные в жанре молитвы. Библейская тема у Лермонтова принимает несколько форм. Во-первых, форму лирического переживания, религиозных состояний и настроений в многообразии и их интимно-психических оттенков.
   Во-вторых, форму поэтического воплощения идей о Боге, о мироздании, о человеке как образе и подобии Божием.
   В-третьих, форму художественного истолкования лиц и сюжетов из Библии.
   Глава третья. Молитва как жанр в лирике Лермонтова
   Молитва есть словесное выражение живого богообщения. Она вмещает бесконечно многое: веру в отеческую любовь Всевышнего, убежденность в действенности молитвенного слова, познание себя, со своими немощами и грехами, стремление к покаянию, очищению, спасению. Слово это — молитва — очень давно вошло в нашу речь. У него общеславянский корень. Образовано оно, согласно «Этимологическому словарю русского языка» Н.М. Шанского и Т.А. Бобровой, с помощью суффикса -тв-(а) от глагола молить. Таким же образом от соответствующих глаголов образованы и другие слова: паства, битва, жатва, клятва, ловитва (устар.) Состояние прошения, мольбы — одно из самых личных, сокровенных для каждого из нас.
   Каждый христианин вносит в молитвенное творчество свою, пусть никому незаметную лепту (но она бесценна перед Богом): покаянную ноту, добрый помысел, оттенок чувства.
   Различные состояния души, различные грани познания отражались в молитве. Потребность «говорить к Богу», открываться ему в том или ином жизненном положении, душевном состоянии присуща едва ли не всем русским поэтам. Именно поэтому существует у нас давняя и устойчивая традиция молитвенной лирики.
   Не оставила равнодушным поэзия традиционной молитвы и М.Ю.Лермонтова: поэт и не мог не обратиться к этой теме.
   Лермонтов слыл безбожником. «Лермонтов не был никогда религиозным человеком», – утверждали многие литераторы.  Но существует рассказ о том, что Лермонтова, злого отрицателя, один из его товарищей застал однажды в церкви. Он молился на коленях. Может быть, правда о нем – то, что увидел заставший его в церкви товарищ, а не то, что видели его критики, друзья и враги? Молитва Лермонтова тайна, сокровенна.
   Даниил Андреев писал: « В глубине его стихов с первых лет и до последних, тихо струится, журча и поднимаясь порой и до неповторимо дивных звучаний,… светлая, задушевная, теплая вера…»
   Одну молитву чудную
   Твержу я наизусть.
   Есть сила благодатная
   В созвучьи слов живых
   И дышит непонятная,
   Святая прелесть в них.
   В поэтическом творчестве Лермонтова к  жанру молитвы относятся прежде всего три его одноименных стихотворения «Молитва»: «В минуту жизни трудную…», «Не обвиняй меня, Всесильный…», «Я, Матерь Божия, ныне с молитвою…».
   3.1. «Молитва»(1829)
   «Молитва» («Не обвиняй меня, Всесильный…») датирована 1829 годом и в соответствии с хронологией является «начальным». Оно представляет собой в большей степени прошение о милости и исповедь.  Исповедь героя здесь рассчитана не на читателя, а на слушателя, причем Единственного:
   Не обвиняй меня, Всесильный,
   И не карай меня, молю,
   За то, что мрак земли могильный
   С ее страстями я люблю…
   «Страшная жажда песнопенья» героя является препятствием для собственного спасения. На одном полюсе — «струя» «живых речей» Бога, на другом — «чудный пламень», «всесожигающий костер», препятствующий утолению» жажды. «Очи» героя, по сути, вбирают в себя «мрак земли могильный / С ее страстями», которых «дикие волненья мрачат стекло моих очей».
   Лермонтов уже в этом стихотворении обнаруживает неистребимую противоречивость своей натуры. Одной стороной она навеки прикована к “мраку земли могильной”, и “дикие волненья” этого мира безраздельно владеют сердцем поэта. Другой стороной она влечется к Богу и знает высшие и вечные ценности.
   “Молитва” начинается как покаянное обращение к “всесильному”, который может обвинить и покарать за недолжное (за упоение земными страстями):
   Не обвиняй меня, всесильный,
   И не карай меня, молю,…
   В продолжении предложения, составляющего первую строфу, поэт перечисляет все свои грехи:
   За то, что мрак земли могильный
   С её страстями я люблю;
   За то, что редко в душу входит
   Живых речей твоих струя;
   За то, что в заблужденье бродит
   Мой ум далеко от тебя;
   За то, что лава вдохновенья
   Клокочет на груди моей;
   За то, что дикие волненья
   Мрачат стекло моих очей;
   За то, что мир земной мне тесен,
   К тебе ж проникнуть я боюсь,
   И часто звуком грешных песен
   Я, боже, не тебе молюсь.
   Но одновременно с покаянной интонацией ощущается в этих строках и чуждая молитве интонация самооправдания. Возникает нарастающее напряжение мольбы – спора, драматизм борьбы, в которой нет победителя и где покаяние всякий раз оборачивается несогласием, утверждением своих пристрастий и прав.
   В быстрой смене состояний рождения трагически противостоящее всевышнему «я»: из неслиянности двух голосов – покаяния и ропота – растет чувство тревоги; нарушена органическая связь между «я» и богом, которая все же признается животворной.
   Вторая строфа не только продолжает, но во многом противостоит первой: Если в первой строфе герой молит не обвинять и не карать, то во 2-ой строфе, бросая вызов всесильному, герой говорит с ним как равный, предлагая ему явить своё всесилие (почти все глаголы выражают энергичное побуждение к действию), сам же словно отказывается одолевать собственные страсти:
   Но угаси сей чудный пламень,
   Всесожигающий костер,
   Преобрати мне сердце в камень,
   Останови голодный взор;
   От страшной жажды песнопенья
   Пускай, творец, освобожусь,
   Тогда на тесный путь спасенья.
   К тебе я снова обращусь.
   “Молитва” передает смятение, трагическое раздвоение духа между верой, зовущей обратиться с покаянной молитвой о снисхождении, и стремлениями горячей, гордой, не смирившейся   души.
   3.2. «Молитва» (1837)
   В 1837 году Лермонтов снова называет свое стихотворение «Молитвой» («Я, Матерь Божия, ныне с молитвою…»).
   Лермонтов ввел стихотворение в текст письма М.А. Лопухиной от 15.02.1838 года  под названием «Молитва странника»: «В завершение моего письма я посылаю вам стихотворение, которое я нашел случайно в ворохе своих путевых бумаг и которое мне в какой-то степени понравилось, потому что я его забыл – но это вовсе ничего не доказывает».
   Стихотворение строится как монолог лирического героя – мольба о счастье любимой женщины, о её душе (вероятно, что в «Молитве» речь идет о В.А. Лопухиной). В ходе монолога вырисовываются три образа.
   – Божьей Матери;
   – лирического героя;
   – и той, о которой этот герой молится.
   На первый план выступает образ героини – её нравственная чистота и беззащитность перед враждебными силами «мира холодного». Мольба за неё освещает с новой стороны образ самого героя: трагедия духовного одиночества не разрушила его глубокого участия и заинтересованности в судьбе другого человека.
   «Молитва» проникнута интонацией просветленной грусти, связанной с особым преломлением в этом стихотворении религиозных мотивов: существование «незлобного сердца», родной души заставляет героя вспомнить о другом, светлом «мире упования», в котором «теплая заступница» охраняет весь жизненный путь «достойной души» и ангелы осеняют её на пороге смерти:
   Я, Матерь Божия, ныне с молитвою
   Пред твоим образом ярким сиянием,
   Не о спасении, не перед битвою,
   Не с благодарностью иль покаянием,
   Не за свою молю душу пустынную,
   За душу странника в свете безродного;
   Но я вручить хочу деву невинную
   Теплой заступнице мира холодного.
   «Молитва» – шедевр любовной лирики Лермонтова. В стихах дышит такая благоговейная любовь, что они по праву могут быть названы гимном чистоте, нежности, душевной красоте.
   Окружи счастием душу достойную;
   Дай ей сопутников, полных внимания,
   Молодость светлую, старость покойную,
   Сердцу незлобному мир упования.
   Срок ли приблизится часу прощальному
   В утро ли шумное, в ночь ли безгласную –
   Ты восприять пошли к ложу печальному
   Лучшего ангела душу прекрасную.
   Стихотворение высоко оценили современники Лермонтова: С.П. Шевырёв, А.А.Григорьев и другие. В.Г. Белинский сказал о нём: «Чудная «Молитва».
   3.3. «Молитва» (1839)
   Ещё через два года, в1839 г., Лермонтов опять, в третий раз, называет стихотворение «Молитвой» («В минуту жизни трудную…»).
   Несравненную красоту и преображающую силу молитвенного слова прекрасно чувствовали многие русские поэты (Жуковский, Хомяков, Ф. Глинка…), но все-таки чаще прочих вспоминаются в минуты разочарований и невзгод строки именно этого стихотворения:
   В минуту жизни трудную
   Теснится ль в сердце грусть:
   Одну молитву чудную
   Твержу я наизусть.
   Есть сила благодатная
   В созвучье слов живых,
   И дышит непонятная
   Святая прелесть в них
   По словам А.О. Смирновой (Россет) написана была эта «Молитва» для М.А.Щербатовой: «Машенька велела ему молиться, когда у него тоска. Он ей обещал и написал эти стихи». (О детской вере Щербатовой Лермонтов писал в стихотворении «М.А. Щербатовой»).
   В «Молитве» с психологической и поэтической проникновенностью передано состояние душевной просветлённости. Это состояние контрастно противопоставлено «трудной минуте жизни», обычному для лирического героя Лермонтова настроению тяжелой рефлексии и скептицизма:
   С души как бремя скатится,
   Сомненье далеко –
   И верится, и плачется,
   И так легко, легко…
   Третья «Молитва» («В минуту жизни трудную…») (1839) является безусловной молитвой героя и представляет собой разрешение конфликта героя со своей душой, освобождение от «страшной жажды песнопенья». Прежняя отдаленность от Бога — «заблужденье» — «Мой ум далеко от тебя» — заменяется на отдаленность сомнений — «Сомненье далеко». Повторение молитвы защищает героя от «мрака земли могильного» созвучьем «слов живых». «Жажда песнопенья» побеждается «словами живыми»:
   Есть сила благодатная
   В созвучье слов живых,
   И дышит непонятная,
   Святая прелесть в них.
   Животворящая сила молитвенного слова усиливается предикатом «дышит». Для религиозного сознания может показаться странным определение «святая прелесть» по отношению к словам молитвы. Однако в словаре В.И.Даля в основном, объяснительном ряду к слову «прелесть» читаем «красота»7. Образ «голодного взора» в первом «молитвенном» стихотворении цикла «останавливается», преобразуется лишь в последнем:
   И верится, и плачется,
   И так легко, легко (415).
   Слезы здесь не знак несправедливой судьбы, а проявление смирения и любви. Кроме того, освобождение героя «от страшной жажды песнопенья» происходит только через молитву, и прежний ропот героя исчезает в молитве. Это состояние не является для героя постоянным, однако автор и герой его все-таки обретают.
   В феврале 1841 г. Был создан романс «Молитва», музыку к нему написал придворный композитор Ф. Толстой. Этот случай не был единичным. Более 40 композиторов положили эти стихи Лермонтова на музыку, в том числе А.С. Даргомыжский, А.Г. Рубинштейн, М.И. Глинка, М.П. Мусоргский, Ф. Лист и другие.
   К стихотворениям-молитвам стоит отнести и такие, в которых представлен разговор героя с Богом или созерцание героем небесных сил: «Благодарность», «Ангел» («По небу полуночи ангел летел»), а также и стихотворения, связанные с особым состоянием героя, которое можно назвать молитвенным: «Когда волнуется желтеющая нива…», «Выхожу один я на дорогу…».
   3.4. «Ангел»(1831)
   По небу полуночи ангел летел,
   И тихую песню он пел,
   И месяц, и звезды, и тучи толпой
   Внимали той песне святой.
   Он пел о блаженстве безгрешных духов
   Под кущами райских садов,
   О Боге великом он пел, и хвала
   Его непритворна была.
   Он душу младую в объятиях нес
   Для мира печали и слез;
   И звук его песни в душе молодой
   Остался – без слов, но живой.
   И долго на свете томилась она,
   Желанием чудным полна,
   И звуков небес заменить не могли
   Ей скучные песни земли.
   Особенностью ранней лирики Лермонтова является то, что идеальный мир, приметы которого есть в земной жизни, не предстает отвлеченным, а становится земным. В этом юный поэт видит залог успешного претворения своей мечты о совершенной жизни. Рай и небо у Лермонтова всюду обретает земные мечты, освобожденные, однако, от земного несовершенства. Это – та же действительность, только очищенная от пороков, в ней вечно царствуют покой и гармония, добро и справедливость. Может быть, наиболее полное ощущение блаженства, освобожденное от других мотивов, дано в замечательном стихотворение «Ангел» (1831).
   Космический пейзаж, грандиозность мироздания полны светлой и тихой гармонии. Образ рая («Под кущами райских садов…»), противопоставлен столь же неразвернутому образу «мира печали и слез». В стихотворении устанавливается связь между идеальным миром и миром земным, и средоточием, центром этой связи выступает  человек, «душа молодая». Однако соприкосновение двух миров оказывает одновременно трагическим.  Полнота блаженства оказывается для «души младой» недоступной. Душа обречена на страдание, но память о блаженстве жива.
   И звук его песни в душе молодой
   Остался – без слов, но живой.
   Человек, естественно, не имеет точного знания о блаженстве: в земной жизни есть  лишь намеки на него, порой принимающие, правда, форму реалий, но это не само блаженство, не сама гармония в ее первозданном виде. Человек, живущий на земле, не может ее постичь, но может ее чувствовать, исходя из  личного земного опыта. Однако черты гармонии в человеке живы, небо запечатлелось в нем звуками и дало возможность через звуки не только постигать гармонию всем существом, но и страстно стремиться к ней. Это стремление и есть подлинно человеческое деяние. Чем оно сильнее, упорнее, тем лучше человек выполняет свое предназначение на земле.
   3.5. «Когда волнуется желтеющая нива»
   «Когда волнуется желтеющая нива»
   Когда волнуется желтеющая нива,
   И свежий лес шумит при звуке ветерка,
   И прячется в саду малиновая слива
   Под тенью сладостной зеленого листка;
   Когда росой обрызганный душистой,
   Румяным вечером иль утра в час златой,
   Из-под куста мне ландыш серебристый
   Приветливо кивает головой;
   Когда студеный ключ играет по оврагу
   И, погружая мысль в какой-то смутный сон,
   Лепечет мне таинственную сагу
   Про мирный край, откуда мчится он,—
   Тогда смиряется души моей тревога,
   Тогда расходятся морщины на челе,—
   И счастье я могу постигнуть на земле,
   И в небесах я вижу бога.
   Считается, что это стихотворение было написано в феврале 1837 года, когда М.Ю. Лермонтов находился под арестом в здании Главного штаба. У стихотворения нет названия, но первая строчка заставляет нас заинтересоваться тем, что же «тогда» происходит. Стихотворение состоит из одного предложения. Первая, вторая и третья строфы – придаточные времени, причины и условия («когда»), раскрывающие значение главного предложения, последней строфы («тогда»).
   Тогда смиряется души моей тревога,
   Тогда расходятся морщины на челе, –
   И счастье я могу постигнуть на земле,
   И в небесах я вижу Бога…
   Поэт успокаивается, молодеет, забывает о своих невзгодах, радуется, обретает счастье на земле и верит в существование Бога, то есть обретает внутреннюю гармонию, только при определенных условиях. Что же может помочь человеку обрести гармонию? М.Ю. Лермонтов считает, что такой властью над сознанием и душой человека обладает природа.
   Осенние поля («желтеющая нива»), весенние леса («свежий лес»), плоды, созревающие в садах («малиновая слива»), представляют собой череду времен года, постоянно сменяющуюся, вечно обновляющуюся природу. Радуют поэта, ведут с ним свой таинственный разговор в любое время дня и ночи («румяным вечером иль утра в час златой») растения, ветры, воды. Колосья и лес, подчиняясь ветерку, шумят, ведут основательный разговор взрослых людей, может быть, о новой политике природы при смене времен года. Малиновая слива заигрывает с поэтом, прячется, зовет его в «сладостную тень» садов, спасая от зноя. Серебристый ландыш – старый приятель, и даже не надо слов, достаточно кивка, чтобы показать, что тебя узнали, тебе рады, тебя ждали. Студеный ключ играет, убаюкивает, лепечет. Он самый разговорчивый из всех, несмотря на свою «холодность». Ключ много видел, много знает, ему есть чем поделиться: он рассказывает о странах, которые встречались на пути, о своей родине
   Лепечет он таинственную сагу
   Про мирный край, откуда мчится он…
   Ключ тоже поэт, он способен погрузить в сладостный сон фантазии, тайны, правды и вымысла.
   Только природа способна дать поэту ощущение гармоничности мира, примирить его с ним.
   3.6. «Выхожу один я на дорогу»
   За несколько дней до 15 июля, до дуэли и смерти, написано лермонтовское «Выхожу один я на дорогу…» Выхожу один я на дорогу;
   Сквозь туман кремнистый путь блестит;
   Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
   И звезда с звездою говорит.
   В небесах торжественно и чудно!
   Спит земля в сиянье голубом…
   Что же мне так больно и так трудно?
   Жду ль чего? жалею ли о чем?
   Уж не жду от жизни ничего я,
   И не жаль мне прошлого ничуть;
   Я ищу свободы и покоя!
   Я б хотел забыться и заснуть!
   Но не тем холодным сном могилы…
   Я б желал навеки так заснуть,
   Чтоб в груди дремали жизни
   Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь;
   Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея
   Про любовь мне сладкий голос пел,
   Надо мной чтоб, вечно зеленея,
   Темный дуб склонялся и шумел
   В ночной час одиноко выходит поэт к пустынному склону Машука. В небесах – южная голубая ночь, в туманном синем свете – земля. Звезды мерцают, их далекие лучи делаются то ярче, то они чуть гаснут. Там, на высоте, таинственная беседа. Мир и покой, но:
   Что же мне так больно и так трудно?
   Жду ль чего? Жалею ли о чем?
   «Выхожу один я на дорогу…» принадлежит к лучшим созданиям Лермонтова.
   __  __  __  __  __  __  __  __  __  __  __  __  __  __  __  __  __  __  __  __
   Лермонтов как большой художник интересуется глубинными проблемами бытия – жизни  и смерти, добра и зла, гармонии и дисгармонии. Человек в этом стихотворении подобен Богу. Лирическое «я» по своему центральному месту в стихотворении сходно с Богом, стоящим в центре Вселенной. Отсюда проистекает библейская возвышенность образов, и само явление человека на земном пути подобно чудному явлению Бога в пустыне вселенной.
   Космический, вселенский мир внутренне умиротворен, спокоен, гармоничен. Между богом и вселенной нет конфликтов («пустыня внемлет богу»), между явлениями природного мира царят согласие и понимание («и звезда с звездою говорит»). Небо и земля пребывают в покое, полные жизненных сил и красоты («в небесах торжественно и чудно! Спит земля в сиянье голубом.»)
   Вслед за торжественной картиной ночного сна Вселенной и чудесного явления человека возникают тревожные вопросы, обращенные к себе:
   Что же мне так больно и так трудно?
   Жду ль чего? жалею ли о чем?-
   После которых следуют печальные и трагические ответы:
   Уж не жду от жизни ничего я,
   И не жаль мне прошлого ничуть…
   Возникает новая тема отрешенности от земной жизни, желание порвать всякие связи с ней и вернуться в чудесное лоно природы и блаженного «сна»:
   Я  ищу свободы и покоя!
   Я б хотел забыться и заснуть!
   «Сон» оказывается и здесь идеальным блаженством, а не «холодным сном могилы». Он столько же деятелен, насыщен жизнью, как и сон природы.
   Я б желал навеки так заснуть,
   Чтоб в груди дремали жизни силы,
   Чтоб дыша вздымалась тихо грудь…
   В финале стихотворения появляется образ великана-дуба – символа вечной жизни и мощи. Именно этот образ привлекает внимание поэта, греет его смятенную душу. Он дает надежду на бессмертие. Такой живой памятник хотел бы воздвигнуть над своим последним прибежищем поэт:
   Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,
   Про любовь мне сладкий голос пел,
   Надо мной чтоб, вечно зеленея,
   Темный дуб склонялся и шумел.
   Заключение
   Стихотворения-молитвы Лермонтова отражают противоречивость его религиозных взглядов и отличаются своеобразием авторской позиции. “Молитва” 1829г.- это мольба-спор лирического героя с Господом. “Молитва” 1837 г. – чистое молитвословие и в то же время шедевр любовной лирики: лирический герой молит о счастье любимой женщины, хотя сам он “странник с пустынной душой”. “Молитва” 1839г. – это отдохновение поэта, светлая грусть и надежда. “Когда волнуется желтеющая нива” – это единение с Богом, растворение в мире природы, а стихотворение “Выхожу один я на дорогу”- итог, философское размышление о жизни.
   Таким образом, можно сделать вывод, что молитвенный жанр получил у Лермонтова особое развитие. Он не был его открытием, но стал важным звеном его поэтической системы.

2. Твержу я наизусть.
   Есть сила благодатная
   В созвучьи слов живых
   И дышит непонятная,
   Святая прелесть в них [1, II, 49].
   Самое простое, почти детское, услышал в Лермонтове народ: молитву. Но это было не так-то просто.
   Есть речи: значенье
   Темно иль ничтожно,
   Но им без волненья
   Внимать невозможно [1, II, 65].
   Часто и сам Лермонтов говорил речи – «значенье ничтожно»; хотел, чтобы и другие слышали от него лишь эти речи, но в них, там, – как за синими глазами податливой служанки, – слышал другое значение, другой познавал смысл:
   Душа их с моленьем,
   Как ангела, встретит
   И долгим биеньем
   Им сердце ответит [1, II, 78].
   После Лермонтова, – как значится в описи его имущества, – осталось «четыре образа и серебряный нательный крестик, вызолоченный с мощами».
   Существует рассказ о том, что Лермонтова, печоринствующего отрицателя, злого Лермонтова, один из его товарищей застал однажды в церкви. Он молился на коленях [30,20].
   Таким же тайным молитвенником, явным отрицателем, был он и в жизни, и в поэзии. Быть может, ни у одного из русских поэтов поэзия не является до такой степени молитвой, как у Лермонтова, но эта его молитва – тайная.
   Лермонтов слыл безбожником – и в общем-то, слывет им доныне. «Лермонтов не был никогда религиозным человеком», – утверждали многие литераторы, критики, академики, повторяя здесь лишь то, что почти всеми думается о Лермонтове.
   И все же, может быть, правда о нем-то, что увидел заставший его в церкви товарищ, а не то, что видели его критики, друзья и враги? Молитва Лермонтова тайна, сокровенна; хула – явна, приметна. Молитва его стыдлива, она боится, чтоб не нарушилось её одиночество, и она сознательно скрытна, затаенна.
   В не предназначавшейся для печати автобиографической поэме «Сашка» есть место, решающее спор о первичной, изначальной религиозности Лермонтова:
   Век наш – век безбожный;
   Пожалуй, кто-нибудь, шпион ничтожный
   Мои слова прославит, и тогда
   Нельзя креститься будет без стыда
   И поневоле станешь лицемерить,
   Смеясь над тем, чему желал бы верить [1, III, 412].
   Боязнь «шпиона ничтожного» сделала молитву поэта скрытной, утаенной, как будто не существующей.
   Но навсегда осталась привычка «поневоле лицемерить» – под явной маской воинствующего отрицателя хранить тайную молитву.
   Редко где Лермонтов так глубоко проникал в свою творческую личность, так ясно понимал её и обрисовал столь отчетливо, как в «Молитве» («Не обвиняй меня, всесильный…») 1829 года. Здесь отступают на второй план возможные переклички с подобными вещами в европейской поэзии. Ощущение и осознании 15-летним(!) автором своего дара слишком подлинны в этом раннем шедевре, воззвания к Богу слишком откровенны и горячи и рождаются на глазах читателя.
   Лермонтов уже в этом стихотворении обнаруживает неистребимую противоречивость своей натуры (и человеческой природы вообще). Одной стороной она навеки прикована к «мраку земли могильной», и «дикие волненья» этого мира безраздельно владеют сердцем поэта. Другой стороной она влечется к Богу и знает высшие и вечные ценности.
   «Молитва» начинается как покаянное обращение к «всесильному», который может обвинить и покарать за недолжное (за упоение земными страстями):
   Не обвиняй меня, всесильный,
   И не карай меня, молю,…
   А дальше следует цепь придаточных анафорических предложений («За то, что…»), составляющих первую строфу – период, где поэт перечисляет все свои грехи:
   За то, что мрак земли могильный
   С её страстями я люблю;
   За то, что редко в душу входит
   Живых речей твоих струя;
   За то, что в заблужденье бродит
   Мой ум далеко от тебя;
   За то, что лава вдохновенья
   Клокочет на груди моей;
   За то, что дикие волненья
   Мрачат стекло моих очей;
   За то, что мир земной мне тесен,
   К тебе ж проникнуть я боюсь,
   И часто звуком грешных песен
   Я, боже, не тебе молюсь [1, I, 65].
   Но одновременно с покаянной интонацией ощущается в этих строках и чуждая молитве интонация самооправдания. Возникает нарастающее напряжение мольбы – спора, драматизм борьбы, в которой нет победителя и где покаяние всякий раз оборачивается несогласием, утверждением своих пристрастий и прав.
   В быстрой смене состояний рождения трагически противостоящее всевышнему «я»: из неслиянности двух голосов – покаяния и ропота – растет чувство тревоги; нарушена органическая связь между «я» и богом, которая все же признается животворной:
   … редко в душу входит
   Живых речей твоих струя
   (сравните евангельские образы: «вода живая», «вода, текущая в жизнь вечную» и наиболее соответствующее слову Лермонтова – «глаголы вечной жизни»).
   И все чаще место «живых речей» занимают «заблужденья», душу захлестывают неистовые стихии (клокочущая «лава вдохновенья», «дикие волненья» земных страстей); гордость не дает принять мир таким, каков он есть, а смириться и приблизиться к всесильному – страшно:
   Мир земной мне тесен,
   К тебе ж проникнуть я боюсь,
   потому что это означает отказ от своего пусть грешного, но исполненного неистребимой жажды жизни «я»; и, наконец, неожиданное вторжение в обращение к творцу – молитвы к неведомому, не – богу:
   Я боже, не тебе молюсь.
   Моление о прощении все более заглушается интонацией оправдания своих страстей и заблуждений, выступающих как самостоятельные воле героя силы, а в подтексте – недоумение перед лицом Творца, наделившего его всем этим, которое во второй строфе оборачивается упрёком ему.
   Вторая строфа не только продолжает, но во многом противостоит первой: просительно-молитвенная интонация сменяется вызывающе-императивной («не обвиняй… не карай… но угаси… преобрати… останови»). Если в первой строфе герой молит не обвинять и не карать, то во 2-ой строфе, бросая вызов всесильному, герой говорит с ним как равный, предлагая ему явить своё всесилие (почти все глаголы выражают энергичное побуждение к действию), сам же словно отказывается одолевать собственные страсти:
   Но угаси сей чудный пламень,
   Всесожигающий костер,
   Преобрати мне сердце в камень,
   Останови голодный взор;
   От страшной жажды песнопенья
   Пускай, творец, освобожусь,
   Тогда на тесный путь спасенья
   К тебе я снова обращусь [1, I, 65].
   То состояние, которое в 1-ой строфе ощущалось лирическим героем как греховное, как неодолимая слабость, во 2-ой строфе оказывается могучей и сверхчеловеческой силой: «дикие волненья» оборачиваются «чудным пламенем» и в этом чудном пламени «всесожигающего костра» мерцает отблеск того, кого чуть позже Лермонтов назовёт «мой Демон» (ср. в одноименном стихотворении «луч чудесного огня», 1830-31 г.).
   Самой логикой конфликта Творцу парадоксально представлена здесь уже не животворная, а умертвляющая роль («угаси… чудный пламень», «преобрати… сердце в камень»).
   Только ценой такого сурового обуздания и укрощения, аскетического ограничения личности, которое в глазах лирического героя равносильно её полному перерождению, Всесильный может обратить его на «путь спасенья».
   (Возможность подобного трагического распутья была предуказана в Евангелии: «Сберёгший душу свою потеряет её; а потерявший душу свою ради меня сбережет её», – Матфей, 10.39).
   Последним и едва ли не главным препятствием на этом пути оказывается творческий дар – «страшная жажда песнопенья». Здесь достигает высшего накала спор героя с Богом. Поэтическое вдохновение – это фокус, вобравший в себя все жизненные страсти – жажды. Поэтому столь противоречиво само отношение Лермонтова к творческой страсти: торжественно-архаичное, духовно-возвышенное – «жажда песнопенья» – сталкивается с эпитетом «страшная», т.е. всепоглощающая, роковая, погибельная.
   Жизнь по заветам Всевышнего – «тесный путь спасения» [срав. Евангелие: «тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь (вечную)»] – в этой исполненной противоречий молитве предстает и как недостижимо высокий идеал, и как нечто страшное, словно смерть – живому существу. А контрастная перекличка со стихом 13 («мир земной мне тесен») указывает на полную безысходность. Однако это состояние мучительного разлада с творцом, с миром и с собой не всегда было свойственно лирическому герою, на что указывают заключительные слова: «снова обращусь».
   «Молитва» передает смятение, трагическое раздвоение духа между верой, зовущей обратиться с покаянной молитвой о снисхождении, и стремлениями горячей, гордой, несмирившейся души.
   А может всё это, т.е. вышесказанное, не совсем соответствует истины?. Лермонтов уже в столь юном возрасте догадывался, откуда истекает мучающая его раскаленная «лава вдохновенья». Этот «чудный пламень, всесожигающий костер» не что иное, как огонь Асмодея, от которого безудержно разгораются страсти, распаляется поистине «страшная жажда песнопенья».
   Бог для Лермонтова – абсолютная реальность. Но отношение к нему трудно однозначно определить, точнее сказать, невозможно, так как в разных контекстах оно проявляется и воспринимается по-разному. Одержимость поэзией уводит его далеко от путей Божиих, затворяет его слух для глагола Господня, совращает ум, омрачает взор. Он сам осознает это как недолжное, гибельное в себе и молит Всесильного не обвинять и не карать его за то. Он понимает всю степень вины своей перед Ним – отсюда страх предстать перед Его Очами:
   К тебе ж проникнуть я боюсь.
   Мучимый избытком своей свободы («мир земной мне тесен»), мучимый соблазном «грешных песен», он оставляет на волю Божию разрешение этой драмы, твердо, однако уверенный, что лучший исход из неё – «тесный путь спасенья». И нет в этом стихотворении-молитве ноток роптания, протеста, самооправдания, а есть вера, пусть скрытая, но вера.
   Очень, очень трудно понять такого непонятного, противоречивого поэта, как Лермонтов. Трудно определить, какой именно смысл вкладывал он в то или иное свое произведение. Человеческая душа – потемки (в хорошем смысле этого слова). Вот поэтому и воспринимают читатели неоднозначно одни и те же строчки из поэтических произведений Лермонтова.
   В 1837 году Лермонтов снова называет свое стихотворение «Молитвой» («Я, Матерь Божия, ныне с молитвою…»). Навеки задышала она в русском стихе.
   С.Н. Дурылин в своей статье «Судьба Лермонтова», написанной им в 1914 году [30], ещё раз вскрывает противоположность Пушкина и Лермонтова на примерах их молитвенных стихотворений.
   Величавая славянская молитва А.С Пушкина «Отцы пустынники» – не молитва вовсе: переложение молитвословия, рассказ о молитве, читаемой постом. Пушкин любит передавать молитвы, рассказывать, что читают на молитве. Мальчик в «Борисе Годунове» читает молитву за царя, опять великолепную, подлинно церковно-славянскую, православную молитву, а слушают её лукавые бояре с хитрым Шуйским, и если молятся, то сердцем просят обратного, чем устами. Пушкин, может – и никто другой так не может!-
   передать о том, как молится правоверный о гибели гяуров («Стамбул гяуры нынче славят…»), как араб хвалит всесоздавшего Аллу, он передаст религиозную муку сурового пуританина («Странник»), он расскажет просто и прекрасно о любезной ему картине, висящей перед ним – о лике Мадонны, он с негодованием сравнит николаевских солдат, охраняющих «Распятие» Брюллова с мироносицами, охранявшими Распятие Господне – он рассказывает, передает, описывает, читает молитвы. Есть молитвословия, христианские, магометанские, есть слова «молитв», но нет молитвы.
   Обратное – Лермонтов. Есть молитва – и нет молитвословий. По обращению есть только одна молитва «Я, Матерь Божия», не похожая ни на одну молитву ни в одном молитвеннике; по устремлению, по сокровенному порыву, по радости или муке, все стихи – молитва.
   Лермонтов ввел стихотворение в текст письма М.А. Лопухиной от 15.02.1838 г. под названием Молитва странника»: «В завершение моего письма я посылаю вам стихотворение, которое я нашел случайно в ворохе своих путевых бумаг и которое мне в какой-то степени понравилось, потому что я его забыл – но это вовсе ничего не доказывает» [1, V, 363].
   Стихотворение строится как монолог лирического героя – мольба о счастье любимой женщины, о её душе (вероятно, что в «Молитве» речь идет о В.А. Лопухиной). В ходе монолога вырисовываются три образа:
   – Божьей Матери;
   – лирического героя;
   – и той, о которой этот герой молится.
   В общем контексте лермонтовской лирики существенно, что внутренняя драма героя, одинокого странника с «пустынной душой», отодвинута на второй план, а на первый – выступает образ героини – её нравственная чистота и беззащитность перед враждебными силами «мира холодного». Мольба за неё освещает с новой стороны образ самого героя: трагедия духовного одиночества не разрушила его глубокого участия и заинтересованности в судьбе другого человека.
   «Молитва» проникнута интонацией просветленной грусти, связанной с особым преломлением в этом стихотворении религиозных мотивов: существование «незлобного сердца», родной души заставляет героя вспомнить о другом, светлом «мире упования», в котором «теплая заступница» охраняет весь жизненный путь «достойной души» и ангелы осеняют её на пороге смерти.
   Наверное, светская поэзия не произносила пред ликом Богородицы слов, более проникнутых нежной христианской любовью к ближнему, верой в заступничество Её за род людской, чем слова этой лермонтовской «Молитвы».
   Стоит один лишь раз услышать, кому возносится эта молитва, и можно расслышать множество слов, много воздыханий, прочтя это единственное молитвословие Лермонтова:
   Я, Матерь Божия, ныне с молитвою
   Пред твоим образом ярким сиянием,
   Не о спасении, не перед битвою,
   Не с благодарностью иль покаянием,
   Не за свою молю душу пустынную,
   За душу странника в свете безродного;
   Но я вручить хочу деву невинную
   Теплой заступнице мира холодного [1, II, 25].
   И эта молитва не о себе (лирический герой отвергает традиционные формы обращения к Богу с молитвой о себе).
   В ней есть тот «необыкновенный лиризм», который, по мнению Гоголя, «исходит от наших церковных песен и канонов» [43]. И действительно: в акафистах Богородице «Нечаянныя Радости» и «Державныя» говорится о «Теплой Заступнице и Помощнице роду христианскому»; в акафисте Троеручице поётся, что Она согревает «хладные сердца наша» [43,3].
   В этой своей молитве Лермонтов – глубоко народен. Замечено, что русская молитва есть по преимуществу молитва к Богоматери и только через Неё ко Христу. Мы не знаем многих образов Христа, но образы и иконы Богоматери многообразны: точно вся многообразная народная скорбь и печаль многообразно прибегала к Многообразной Заступнице. Молитва к Богоматери – простейшая, детская, женская молитва, ею-то впервые помолился Лермонтов, уже не боясь креститься при «шпионе ничтожном».
   В этой «Молитве» поэт соединил свою религиозную судьбу с религиозной судьбой русского народа.
   «Молитва» – шедевр любовной лирики Лермонтова. В стихах дышит такая благоговейная любовь, что они по праву могут быть названы гимном чистоте, нежности, душевной красоте.
   Окружи счастием душу достойную;
   Дай ей сопутников, полных внимания,
   Молодость светлую, старость покойную,
   Сердцу незлобному мир упования.
   Срок ли приблизится часу прощальному
   В утро ли шумное, в ночь ли безгласную –
   Ты восприять пошли к ложу печальному
   Лучшего ангела душу прекрасную [1, II, 25].
   Как трогательно, по-детски, вырвалась эта последняя мольба?! Как будто есть ангелы лучше или хуже? Но именно лучшего, самого лучшего просит Лермонтов, а то, пожалуй, и ангел окажется недостойным его любимой…
   В «Молитве» – если на время отрешиться от её пронзительного очарования – сложный, очень запутанный синтаксис. Первые 2 строфы составляют одно предложение. Подлежащее, отделённое от сказуемого шестью строками текста с вводными словами и предложениями, отгороженное точкой с запятой – как, казалось бы, тяжело и искусственно это должно выглядеть. Но человек (читатель) начинает повторять стихи вслух, и ему уже хочется без конца слушать этот жаркий шёпот, эту горькую мольбу. Сбивчивая, с нагнетанием все новых обращений и пояснений, почти исступлённая речь, когда она доходит до последних двух строк, неузнаваемо преображена, как будто человек набрал полные лёгкие воздуха и страшится, что ему не успеть сказать все главное до выдоха. Как будто это последний воздух, как будто это последнее усилие легких, как будто это последняя фраза, произносящаяся им. Но Лермонтов иначе не может – ему кажется, что это действительно так, – его последние слова – последний вздох, и лишь выплеснув свою главную мольбу, он может перевести дыхание и вспомнить, что у него есть ещё время досказать до ее конца. Вторая часть стихотворения звучит уже на другом, умиротворённом дыхании. Это стихотворение – пример полного подчинения синтаксиса авторской интонации. Знаки препинания похожи здесь на путевые знаки, поставленные уже после того, как дорожка проложена.
   «Молитва» («Я, Матерь Божия,…») – совершенные стихи с начала до конца, но есть в них строка, являющаяся кульминационной, – это очень простая антитеза: «Тёплой заступнице мира холодного». Казалось бы, она не могла сама по себе оставить такой глубокий след в памяти множества людей. Но суть в том, что эта антитеза обладает огромной убеждающей силой. Она вобрала в себя эмоциональную мощь долгих переживаний и раздумий поэта, слова эти не случайные, а итоговые, за ними встает всё творчество Лермонтова, вся его трагическая философия, и поэтому воздействие её на читателей огромно. Слова «теплой заступнице мира холодного» в стихах посредственного поэта были бы, бесспорно, замечены и резко выделены среди других строк, но такого впечатления, как в «Молитве», ни за что бы не вызвали. Опыт Лермонтова в этом стихотворении говорит о том, что сильная сама по себе строка прозвучит с удесятерённой силой, если в ней поэту удастся сконцентрировать одну из главных идей своего творчества, к восприятию которой читатель подготовлен чтением предшествующих стихов. «Холодный мир» для Лермонтова не абстракция, а совершено определённое понятие, знакомое и по другим стихам поэта. В соединении с «теплой заступницей» – другим впечатляющим образом – они создают поразительную антитезу.
   Стихотворение высоко оценили современники Лермонтова: С.П. Шевырёв, А.А. Григорьев и другие. В.Г. Белинский сказал о нём – «чудная «Молитва» [10]. Позднейшая критика (С. Шувалов, Л. Пумпянский, М. Пейсахович) особое внимание уделила анализу метрической системы стиха (четырёхстопный дактиль, которому многочисленные сверхсхемные ударения в сочетании с пропусками ударений в ряде сильных мест и сплошь дактилической рифмовкой придали чрезвычайно своеобразный рисунок).
   Ещё через два года, в1839 г., Лермонтов опять, в третий раз, называет стихотворение «Молитвой» («В минуту жизни трудную…»).
   Несравненную красоту и преображающую силу молитвенного слова прекрасно чувствовали многие русские поэты (Жуковский, Хомяков, Ф. Глинка…), но все-таки чаще прочих вспоминаются в минуты разочарований и невзгод строки именно этого стихотворения:
   В минуту жизни трудную
   Теснится ль в сердце грусть:
   Одну молитву чудную
   Твержу я наизусть.
   Есть сила благодатная
   В созвучье слов живых,
   И дышит непонятная
   Святая прелесть в них [1, II, 49]
   По словам А.О. Смирновой (Россет) написана была эта «Молитва» для М.А. Щербатовой: «Машенька велела ему молиться, когда у него тоска. Он ей обещал и написал эти стихи» [47,283]. (О детской вере Щербатовой Лермонтов писал в стихотворении «М.А. Щербатовой»).
   В «Молитве» с психологической и поэтической проникновенностью передано состояние душевной просветлённости. Это состояние контрастно противопоставлено «трудной минуте жизни», обычному для лирического героя Лермонтова настроению тяжелой рефлексии и скептицизма:
   С души как бремя скатится,
   Сомненье далеко –
   И верится, и плачется,
   И так легко, легко… [1, II, 49].
   Вместе с тем «святая прелесть» слов «чудной молитвы» предстает и как вообще власть слова над человеком – «сила благодатная» «слов живых», – что сближает «Молитву» (1839 г.) со стихотворением «Есть речи – значенье», где можно прочитать следующие строки:
   Не встретит ответа
   Средь шума мирского
   Из пламя и света
   Рождённое слово [1, II, 65].
   Не трудно заметит, что воспевая могущество «слова» Лермонтов использует библейскую лексику. В «Молитве» как бы самопроизвольность светлого душевного порыва, которому отдается поэт (его простота и прозрачность «заставляют» Лермонтова обратиться к лексике и интонации, близким к стихии народной поэзии), находит выражение в особой мелодичности стиха, в использовании певучих дактилических рифм.
   В дореволюционных работах (например, в работах С. Шувалова) стихотворение это рассматривалось как свидетельство отхода Лермонтова от мятежности к религиозному смирению [94]. И в то же время, в 1841 г., В.Г. Белинский подчеркнул, что»… из того же самого духа поэта, из которого вышли такие безотрадные, леденящие сердце человеческие звуки, из того же самого духа вышла и эта молитвенная, елейная мелодия надежды, примирения и блаженства в жизни жизнию…» [10]. Советское литературоведение и критика предпочитали не рассматривать это стихотворение с точки зрения религиозной направленности. В последнее время вновь стали появляться статьи, авторы которых рассматривают молитвенную лирику Лермонтова в связи с верой (религиозностью) поэта. Например, Котельников В.А. в своей статье «О христианских мотивах у русских поэтов» [43] или Белова Л. в статье» Космические дали поэта» [11].
   Верующие видят в Лермонтове духовного поэта и выделяют в его многогранном творчестве такие религиозно-духовные вершины, как «По небу полуночи Ангел летел…»; и две «Молитвы» (1837 и 1839 годов), другие поэтические шедевры, свидетельствующие о высокой и светлой вере Лермонтова, о сердечной связи его с космосом, частью которого он ощущал планету Земля, запечатлев её «в сиянье голубом».
   Интересен и ещё один факт, касающийся истории, или, точнее, судьбы стихотворения – молитвы «В минуту жизни трудную…»
   Как известно, между императором Николаем I, правившим в то время, и его супругой уже давно вёлся спор о литературном значении Лермонтова. Особенно он обострился после выхода в свет романа «Герой нашего времени». Оба они следили за творчеством Лермонтова, но каждый в силу своих интересов и взглядов.
   Царицу чрезвычайно взволновала дуэль Лермонтова с Барантом. Из отдельных беглых строк и фраз, дошедших до нас, не видно, на чьей стороне было сочувствие императрицы – семейства Барантов или Лермонтова. Но в эти же дни она заносит в маленькую записную книжку строки из стихотворения Лермонтова. Они служат как бы эпиграфом к страничке, начатой 12-21 марта (1840 г.) и посвященной каким-то интимным переживаниям Александры Федоровны. Вот текст этой странички:
   В минуту жизни трудную
   Теснится в сердце грусть.
   Ум за разум
   я и он
   Пятница 21 марта
   Доводы сердца не всегда разумны
   Я в постоянном размышлении о том,
   что вы значите для меня
   28 апреля (1840 г.)
   Не случайно выписаны императрицей строки из «Молитвы». Она опять возвращается к этому стихотворению летом 1840 года, когда лечится в Элесе. Строки Лермонтова подходят к её настроению, подавленному из-за болезни, разлуки с семьей и свежей утраты – смерти отца, прусского короля Фридриха-Вильгельма III.
   Одну молитву чудную
   Твержу я наизусть, –
   записывает она 23 июля [21,253].
   Религиозная императрица видела залог спасения от «сатанинских» искушений автора «Демона» и «Героя нашего времени» в таких произведениях, как «Молитва». Доказательством этого служит выход в свет романса «Молитва» в феврале 1841 г., музыку к нему написал придворный композитор Ф. Толстой. Этот случай не был единичным. Более 40 композиторов положили эти стихи на музыку, в том числе А.С. Даргомыжский, А.Г. Рубинштейн, М.И. Глинка, М.П. Мусоргский, Ф. Лист и другие. «Молитва» вошла также и в народный песенный репертуар.
   Трудно лучше изобразить то радостное умиление, ту свободу от тягот земных, которые даруются человеку в молитвенном богообщении. И не прав ли был Жуковский, когда в своей поэме об Агасфере писал:
   поэзия – земная
   Сестра небесныя молитвы, голос
   Создателя, из глубины созданья
   К нам исходящий чистым отголоском
   В гармонии восторженного слова! [43,5].
   Сам Лермонтов только три своих стихотворения назвал «Молитвами» («Юнкерская молитва» не в счет, так как это просто пародия).
   Но многие исследователи его творчества, особенно дореволюционной поры, определяют как молитвы ещё некоторые его стихотворения, количество которых варьируется.
   Так, в январе 1831 г. Лермонтов заключает свои «Редеют бледные туманы» желанием:
   Чтобы бытия земного звуки
   Не замешались в песнь мою… [1, I, 171].
   Яснее это слышно в «Ангеле» того же года:
   И звуков небес заменить не могли
   Ей скучные песни земли [1, I, 171].
   Это прежде всего вехи лермонтовского самопознания, напряженного, неустанного. Настоящую его цель писатель объяснит позже, в «Герое нашего времени»: «Только в этом высшем состоянии самопознания человек может оценить правосудие Божие» [1, V, 185].
   Не выводы рассудка стали главным итогом такой духовной работы. Самопознание раскрывало «человека внутреннего», просветляло взор. В эти мгновения, превыше всего ценимые Лермонтовым, освобожденный от чувственных томлений, мятежных желаний, от шума и диссонансов внешней жизни «человек внутренний» обретает покой и способность к высшим созерцаниям, как в строках стихотворения «Когда волнуется желтеющая нива»:
   Тогда смиряется души моей тревога
   Тогда расходятся морщины на челе,
   И счастье ч могу постигнуть на земле,
   И в небесах я вижу бога… [1, II, 24].
   Ему становится доступна и близка святыня, на которой надолго задерживается его задумчивый, умиленный взгляд:
   Заботой тайною хранима
   Перед иконой золотой
   Стоишь ты, ветвь Ерусалима,
   Святыни верный часовой!
   Прозрачный сумрак, луч лампады,
   Кивот и крест, символ святой…
   Всё полно мира и отрады
   Вокруг тебя и над тобой [1, II, 18].
   Лермонтов и богоотверженному Демону дает пережить подобное состояние:
   Неизъяснимое волненье
   В себе почувствовал он вдруг.
   Немой души его пустыню
   Наполнил благодатный звук –
   И вновь постигнул он святыню
   Любви, добра и красоты…
   …Прикованный незримой силой,
   Он с новой грустью стал знаком;
   В нем чувство вдруг заговорило
   Родным когда-то языком [1, III, 460].
   Однако противоречие между «человеком внутренним» (или духовным) и «человеком внешним» (или душевно-телесным) остается в Лермонтове острым и драматичным. Оно отразилось и в стихотворении «Выхожу один я на дорогу»:
   Выхожу один я на дорогу;
   Сквозь туман кремнистый путь блестит;
   Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
   И звезда с звездою говорит.
   В небесах торжественно и чудно!
   Спит земля в сиянье голубом…
   Что же мне так больно и так трудно?
   Жду ль чего? жалею ли о чем?
   Уж не жду от жизни ничего я,
   И не жаль мне прошлого ничуть;
   Я ищу свободы и покоя!
   Я б хотел забыться и заснуть!
   Но не тем холодным сном могилы…
   Я б желал навеки так заснуть,
   Чтоб в груди дремали жизни силы,
   Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь;
   Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея
   Про любовь мне сладкий голос пел,
   Надо мной чтоб, вечно зеленея,
   Темный дуб склонялся и шумел [1, II, 141].
   Взгляд первого поднят к горе – как взгляд Давида, любовавшегося творением Божиим: «Яко узрю небеса, дела перст твоих, луну и звезды, яже ты основал еси…» (Псалом 8:4). Здесь господствует строй «песни восхождения» (так именуются псалмы 119 – 133-й, имеющие особенный склад и составляющие в Псалтире восемнадцатую кафисму). Поверх земных сомнений и ожиданий «человек духовный» обращает к бытию свой главный, конечный запрос:
   Я ищу свободы и покоя!
   Что означают тут «свобода и покой» для поэта? В какую область он устремлен?
   «Сей покой Мой во век века, – говорит Господь Давиду, – зде вселюся, яко изволих и» (Псалом 131:14).
   «И извел есины в покой», как читался 12 стих в славянском тексте 65-го псалма. «И ты вывел нас на свободу», как передавал это же место русский переводчик. На высотах горных покой и свобода сливаются воедино, на что указывает откровение и православное Предание.
   Туда и влечется «человек духовный» у Лермонтова; это религиозно-метафизическая вершина и лирическая кульминация всей речи поэта.
   Если приведенная строка семантически и грамматически прямо изъявляет волю к абсолютному благу, то уже в следующей:
   Я б хотел забыться и заснуть! –
   напряжение падает; воля духа разлагается на желания души; она даже видимо дробится в глагольных формах, переставая быть субъектно-собранной и целенаправленной. Наконец тяжелый консонатизм (организация согласных звуков) этого стиха перебивает, угнетает дыхание, противостоя воспаряющему вокализму (совокупности гласных стиха предыдущего).
   «Песнь восхождения» сменяется интонацией нисходящей. Следуя желаниям «человека телесно-душевного», поэт спускается с горных высот в тихие долины. Там вечность осязаемо длится в чередовании дня и ночи, зримо хранится в темной зелени дуба, там сладкий голос, лелея слух, поет про любовь. Это голос соблазна, забвения, голос «духа усыпления» (Рим. 11:8). Он уводит от ясного сознания с его трагичностью, от духовного движения к надприродному совершенству.
   В первой части стихотворения приоткрывается религиозно-мистическая личность Лермонтова – созерцающая гармонию мироздания, переживающая боль своей богооставленности, алчущая свободы и покоя в обителях отчих. Она смиренно предстоит пред Богом, и неповторимости такого предстояния соответствует неповторимость словесного его выражения; недаром великолепнейшие, чисто лермонтовские образы возникают именно в этой части.
   А во второй – лирическое «я» и в содержании, и в средствах выражения остается традиционно романтическим; человек хочет забыть о своем высшем предназначении и раствориться в безмятежном блаженстве тварной природы.
   Противоречию этому не суждено было разрешиться в пределах краткой жизни поэта. Оставалась возможность принять его как испытание свыше и пронести достойно. К чему и склонялся в конце концов Лермонтов.
   Отсюда проистекало то преобладающее настроение его, которое Ключевский определил как христианскую грусть. Однако у Лермонтова (как и у других наших поэтов, коим была она знакома) эта грусть не замкнута в себе, не изъята из той общей атмосферы, в которой возникла. Грусть Лермонтова, по верному суждению историка, «становилась художественным выражением того стиха молитвы, который служит формулой русского религиозного настроения: «да будет воля твоя». Никакой христианский народ своим бытом, всею своею историей не прочувствовал этого стиха так глубоко, как русский, и ни один русский поэт доселе не был так способен глубоко проникнуться этим народным чувством и дать ему художественное выражение, как Лермонтов» [41,139].
   Итак, влияние Библии сказалось не только на содержании произведений Лермонтова (использование библейских имен, образов, сюжетов и т.д.), но и на форме его литературных творений.
   Стихотворения-молитвы Лермонтова тоже отражают противоречивость его религиозных взглядов и отличаются своеобразием авторской позиции. «Молитва» 1829 г. – это мольба-спор лирического героя с Господом. «Молитва» 1837 г. – чистое молитвословие и в то же время шедевр любовной лирики: лирический герой молит о счастьи любимой женщины, хотя сам он «странник с пустынной душой». «Молитва» 1839 г. – это отдохновение поэта, светлая грусть и надежда. «Когда волнуется желтеющая нива» – это единение с Богом, растворение в мире природы, а стихотворение «Выхожу один я на дорогу» – итог, философское размышление о жизни.
   Таким образом, можно сделать вывод, что молитвенный жанр получил у Лермонтова новое, особое развитие. Он не был его открытием, но стал важным звеном его поэтической системы.

3. Ермилова А.,
   Ученица 10А класса
   Руководитель Панкратова О.М.
   МОУ гимназия № 65
   Молитвенная лирика М.Ю. Лермонтова
   М.Ю. Лермонтов – очень сложное явление в истории литературной жизни России. Поэт, проживший всего 26 лет и оставивший относительно небольшое литературное наследство, до сих пор остается неразгаданной и до конца не понятой личностью. В литературной критике творчества Лермонтова, начиная с прижизненных публикаций и кончая сегодняшним днем, можно наблюдать острую борьбу мнений, подчас полностью противоположных, искусственные выпрямления, идейные затемнения и неизбежное проявление исторической ограниченности – черты, в которых отразился ход развития русской истории и русской культуры со всеми его противоречиями.
   Вопрос о своеобразном религиозном мировоззрении Лермонтова возник по мере выхода в свет его произведений.
   Лучшие лермонтоведы ХХ века, такие как Л.Я. Гинзбург, Е.Н. Михайлова, И.Л.Андроников, В.А. Мануйлов предпочитают не затрагивать тему библейского влияния на поэта. А если и касаются ее, то лишь бегло, поверхностно, с точки зрения богоборческой направленности.
   В 1981 году выходит в свет “Лермонтовская энциклопедия”, где появляются отдельные статьи: “Религиозные мотивы”, “Библейские мотивы”, “Богоборческие мотивы” и “Демонизм”, все они тесно соотнесены друг с другом[1].
   Таким образом, не трудно заметить, что в лермонтоведении в последние годы возникает пристальный интерес к этой проблеме, делаются попытки, пусть пока на материале отдельных произведений, исследовать вопрос, интересующий многих. Для критиков здесь открывается поле для дальнейшей деятельности. И данная работа – это лишь маленькая попытка на основе всего имеющегося на сегодняшний день материала обозначить и рассмотреть основные, наиболее важные, моменты интерпретации стихотворений-молитв. Название работы – “Молитвенная лирика М.Ю. Лермонтова” – тематически узко обозначает вопросы исследования.
   Молитвенные мотивы входят в поэзию разными путями, получают разную художественную разработку. Но они всегда дают творчеству духовно восходящее направление, ориентируют его на абсолютно ценное.
   У наших поэтов это принимало и принимает несколько форм, зачастую сочетающихся в одном произведении.
   Во-первых, форму лирического переживания, религиозных состояний и настроений в многообразии и их интимно-психических оттенков. Стихи рождаются или могут рождаться из молитвенных движений души. Точно так же покаяние, вера в милосердие Божие, надежда на спасение, христианская любовь, мистическое созерцание, пророческое прозрение – всему этому поэзия умеет дать богатое смыслом и эмоциональными красками выражение.
   Во-вторых, форму поэтического воплощения идей о Боге, о мироздании, о человеке как образе и подобии Божием.
   В-третьих, форму отображения живой религиозной жизни нации, ее религиозно-мистического опыта, нравственных и эстетических идеалов, воспринятых русским сознанием из библейских источников (из православия).
   Конечно, черты мировосприятия, умственного склада, литературного вкуса налагают свою печать на разработку этих мотивов каждым поэтом. Один поэт благоговейно приемлет мир Божий, другой, как библейский Иов, обращает к Богу вопросы о причинах и целях творения, вопросы, нередко исполненные сомнений и скорби.
   Итак, целью данной работы является исследование молитвенной лирики в творчестве Лермонтова.
   Цель определяет задачи:
   Выявить основные молитвенные темы, образы и идеи и определить их место в поэтической системе Лермонтова.
   Рассмотреть влияние библейских мотивов на такую форму литературных творений Лермонтова, как стихотворения-молитвы.
   Произвести целостный анализ стихотворений-молитв поэта.
   Поставленные задачи помогают определить структуру исследования.
   Во введении определены цели и задачи.
   В главе – “Молитвенная лирика Лермонтова” – раскрывается:
   своеобразие молитвенного жанра в творчестве поэта;
   анализируются его стихотворения-молитвы.
   В заключении сделаны выводы по теме.
   Обратимся к некоторым страницам исследования.
   Молитвенная лирика Лермонтова
   Своеобразие молитвенного жанра в творчестве поэта.
   Молитва есть словесное выражение живого богообщения. Она вмещает бесконечно многое: веру в отеческую любовь Всевышнего, убежденность в действенности молитвенного слова, познание себя, со своими немощами и грехами, стремление к покаянию, очищению, спасению. Молитвы сложены в разные эпохи людьми, которые достигли высот духовной жизни и обрели дар религиозно-мистического творчества в слове молитвенного творчества.
   Каждый христианин вносит в молитвенное творчество свою, пусть никому незаметную лепту, покаянную ноту, добрый помысел, оттенок чувства. Они обогащают молитву, а в иных случаях, закрепленные в слове, освященные церковным употреблением, становятся достоянием религиозной жизни, культуры.
   Различные состояния души, различные грани познания отражались в молитве. Потребность “говорить к Богу”, открываться ему в том или ином жизненном положении, душевном состоянии присуща едва ли не всем русским поэтам. Именно поэтому существует у нас давняя и устойчивая традиция молитвенной лирики. В ней также есть переложения известных молитв, прежде всего “Отче наш…”, что можно найти у Сумарокова, позже – у Кюхельбекера. Великопостная молитва Ефрема Сирина превосходно переложена А.С. Пушкиным в стихотворении “Отцы пустынники и жены непорочны…”
   Не оставила равнодушным поэзия и поэтика традиционной молитвы и М.Ю.Лермонтова. Именно Лермонтов всегда обращался к этой теме.
   Даниил Андреев (поэт и философ, автор знаменитого мистико-философского труда “Роза мира”) писал:
   “С самых ранних лет – неотступное чувство собственного избранничества, какого-то исключительного долга, довлеющего над судьбой и душой; феноменально раннее развитие бушующего раскаленного воображения и мощного, холодного ума… высшая степень художественной одаренности при строжайшей взыскательности к себе, понуждающей отбирать для публикаций только шедевры из шедевров… В глубине его стихов с первых лет и до последних, тихо струится, журча и поднимаясь порой и до неповторимо дивных звучаний,… светлая, задушевная, теплая вера…”.
   Одну молитву чудную
   Твержу я наизусть.
   Есть сила благодатная
   В созвучьи слов живых
   И дышит непонятная,
   Святая прелесть в них.
   Самое простое, почти детское, услышал в Лермонтове народ: молитву. Но это было не так-то просто.
   Есть речи: значенье
   Темно иль ничтожно,
   Но им без волненья
   Внимать невозможно..
   Часто и сам Лермонтов говорил речи – “значенье ничтожно”; хотел, чтобы и другие слышали от него лишь эти речи, но в них, там, – как за синими глазами податливой служанки, – слышал другое значение, другой познавал смысл:
   Душа их с моленьем,
   Как ангела, встретит
   И долгим биеньем
   Им сердце ответит.
   Таким же тайным молитвенником, явным отрицателем, Лермонтов был и в жизни, и в поэзии. Быть может, ни у одного из русских поэтов поэзия не является до такой степени молитвой, как у Лермонтова, но эта его молитва – тайная.
   Лермонтов слыл безбожником – и в общем-то, слывет им доныне. “Лермонтов не был никогда религиозным человеком”, – утверждали многие литераторы, критики, академики, повторяя здесь лишь то, что почти всеми думается о Лермонтове.
   Бог для Лермонтова – абсолютная реальность. Но отношение к нему трудно однозначно определить, точнее сказать, невозможно, так как в разных контекстах оно проявляется и воспринимается по-разному. Одержимость поэзией уводит его далеко от путей Божиих, затворяет его слух для глагола Господня, совращает ум, омрачает взор. Он сам осознает это как недолжное, гибельное в себе и молит Всесильного не обвинять и не карать его за то. Он понимает всю степень вины своей перед Ним – отсюда страх предстать перед Его Очами:
   К тебе ж проникнуть я боюсь.
   Трудно понять такого непонятного, противоречивого поэта, как Лермонтов. В 1837 году Лермонтов называет свое стихотворение “Молитвой” ( “Я, Матерь Божия, ныне с молитвою…”). Навеки задышала она в русском стихе.
   С.Н. Дурылин в своей статье “Судьба Лермонтова”, написанной в 1914 году, рассматривает противоположность Пушкина и Лермонтова на примерах их молитвенных стихотворений.
   Лермонтов есть молитва – и нет молитвословий. По обращению есть только одна молитва “Я, Матерь Божия”, не похожая ни на одну молитву ни в одном молитвеннике; по устремлению, по сокровенному порыву, по радости или муке, все стихи – молитва.
   Лермонтов ввел стихотворение в текст письма М.А. Лопухиной от 15.02.1838 г под названием «Молитва странника»: “В завершение моего письма я посылаю вам стихотворение, которое я нашел случайно в ворохе своих путевых бумаг и которое мне в какой-то степени понравилось, потому что я его забыл – но это вовсе ничего не доказывает”.
   “Молитва” – шедевр любовной лирики Лермонтова. В стихах дышит такая благоговейная любовь, что они по праву могут быть названы гимном чистоте, нежности, душевной красоте.
   Стихотворение высоко оценили современники Лермонтова: С.П. Шевырёв, А.А.Григорьев и другие. В.Г. Белинский сказал о нём – “чудная “Молитва”. Позднейшая критика (С. Шувалов, Л. Пумпянский, М. Пейсахович) особое внимание уделила анализу метрической системы стиха (четырёхстопный дактиль, которому многочисленные сверхсхемные ударения в сочетании с пропусками ударений в ряде сильных мест и сплошь дактилической рифмовкой придали чрезвычайно своеобразный рисунок).
   Ещё через два года, в1839 г., Лермонтов опять, в третий раз, называет стихотворение “Молитвой” (“В минуту жизни трудную…”).
   Несравненную красоту и преображающую силу молитвенного слова прекрасно чувствовали многие русские поэты (Жуковский, Хомяков, Ф. Глинка…), но все-таки чаще прочих вспоминаются в минуты разочарований и невзгод строки именно этого стихотворения.
   В “Молитве” с психологической и поэтической проникновенностью передано состояние душевной просветлённости. Не трудно заметит, что, воспевая могущество “слова”, Лермонтов использует библейскую лексику. В “Молитве” как бы самопроизвольность светлого душевного порыва, которому отдается поэт (его простота и прозрачность “заставляют” Лермонтова обратиться к лексике и интонации, близким к стихии народной поэзии), находит выражение в особой мелодичности стиха, в использовании певучих дактилических рифм.
   В дореволюционных работах (например, в работах С.Шувалова) стихотворение это рассматривалось как свидетельство отхода Лермонтова от мятежности к религиозному смирению. И в то же время, в 1841г., В.Г. Белинский подчеркнул, что “… из того же самого духа поэта, из которого вышли такие безотрадные, леденящие сердце человеческие звуки, из того же самого духа вышла и эта молитвенная, елейная мелодия надежды, примирения и блаженства в жизни жизнью…”. Советское литературоведение и критика предпочитали не рассматривать это стихотворение с точки зрения религиозной направленности. В последнее время вновь стали появляться статьи, авторы которых рассматривают молитвенную лирику Лермонтова в связи с верой (религиозностью) поэта. Например, Котельников В.А. в своей статье “О христианских мотивах у русских поэтов” или Белова Л. в статье ” Космические дали поэта”.
   Верующие видят в Лермонтове духовного поэта и выделяют в его многогранном творчестве такие религиозно-духовные вершины, как “По небу полуночи Ангел летел…”; и две “Молитвы” (1837 и 1839 годов), другие поэтические шедевры, свидетельствующие о высокой и светлой вере Лермонтова, о сердечной связи его с космосом, частью которого он ощущал планету Земля, запечатлев её “в сиянье голубом”.
   Влияние Библии сказалось не только на содержании произведений Лермонтова (использование библейских имен, образов, сюжетов и т.д.), но и на форме его литературных творений.
   Стихотворения-молитвы Лермонтова тоже отражают противоречивость его религиозных взглядов и отличаются своеобразием авторской позиции. “Молитва” 1829г.- это мольба-спор лирического героя с Господом. “Молитва” 1837 г. – чистое молитвословие и в то же время шедевр любовной лирики: лирический герой молит о счастья любимой женщины, хотя сам он “странник с пустынной душой”. “Молитва” 1839г. – это отдохновение поэта, светлая грусть и надежда. “Когда волнуется желтеющая нива” – это единение с Богом, растворение в мире природы, а стихотворение “Выхожу один я на дорогу” – итог, философское размышление о жизни.
   Молитвенный жанр получил у Лермонтова новое, особое развитие. Он не был его открытием, но стал важным звеном его поэтической системы.
   М.Ю. Лермонтов неоднократно обращался к Библии и использовал библейские мотивы при создании своих произведений. Лермонтовское отношение к Богу весьма противоречиво. В его литературных творениях представлены разные грани богопознания: хвала и обвинение, сомнения и вера, смирение и бунт. Библейские мотивы по-разному представлены в творчестве Лермонтова. Это может быть собственное имя, образ, отдельный сюжет, цитата или просто идея, взятая из Библии.
   Таким образом, лирические мотивы у М.Ю. Лермонтова – сложное, многоплановое явление. Их употребление в одном и том же контексте противоречиво и рассчитано на знакомого с Библией читателя, который сумеет разобраться в тонкостях идейно-смысловой направленности библейских мотивов. Для исследователей здесь открывается большое поле для дальнейшей деятельности.

4. Молитва есть словесное выражение живого богообщения. Она вмещает бесконечно многое: веру в отеческую любовь Всевышнего, убежденность в действенности молитвенного слова, познание себя, со своими немощами и грехами, стремление к покаянию, очищению, спасению. Молитва Господня (“Отче наш…”) заповедана Самим Иисусом и входит в текст Евангелия. Другие молитвы сложены в разные эпохи людьми, которые достигли высот духовной жизни и обрели дар религиозно-мистического творчества в словемолитвенного творчества… Эти молитвы издавна вошли в церковный обиход.
   Каждый христианин вносит в молитвенное творчество свою, пусть никому незаметную лепту ( но она бесценна перед Богом): покаянную ноту, добрый помысел, оттенок чувства. Они обогащают молитву; а в иных случаях, закрепленные в слове, освященные церковным употреблением, становятся достоянием религиозной жизни, культуры.
   Различные состояния души, различные грани познания отражались в молитве. Потребность “говорить к Богу”, открываться ему в том или ином жизненном положении, душевном состоянии присуща едва ли не всем русским поэтам. Именно поэтому существует у нас давняя и устойчивая традиция молитвенной лирики. В ней также есть переложения известных молитв, прежде всего “Отче наш…”, что можно найти у Сумарокова, позже — у Кюхельбекера. Великопостная молитва Ефрема Сирина превосходно переложена А.С. Пушкиным в стихотворении “Отцы пустынники и жены непорочны…”
   Подражания молитвам, начиная с 18 века, получают многообразные поэтические формы. Или в них варьируются излюбленные мотивы псалмов; или с помощью пейзажной детали и психологических подробностей индивидуализируется ситуация молитвы. Именно этим путем — путем раскрытия интимно-духовных отношений личности к Богу — движется молитвенная лирика от подражаний и стилизаций к сложному сочетанию религиозно-мистических, нравственных, эмоциональных элементов, не отрываясь от традиционной формы изложения содержания.
   Не оставила равнодушным поэзия и поэтика традиционной молитвы и М.Ю.Лермонтова. Или, если выразиться точнее, именно Лермонтов и не мог не обратиться к этой теме.
   Даниил Андреев (поэт и философ нашего времени, автор знаменитого мистико-философского труда “Роза мира”) писал:
   “С самых ранних лет — неотступное чувство собственного избранничества, какого-то исключительного долга, довлеющего над судьбой и душой; феноменально раннее развитие бушующего раскаленного воображения и мощного, холодного ума… высшая степень художественной одаренности при строжайшей взыскательности к себе, понуждающей отбирать для публикаций только шедевры из шедевров… В глубине его стихов с первых лет и до последних, тихо струится, журча и поднимаясь порой и до неповторимо дивных звучаний,… светлая, задушевная, теплая вера…” [11,3].
   Одну молитву чудную
   Твержу я наизусть.
   Есть сила благодатная
   В созвучьи слов живых
   И дышит непонятная,
   Святая прелесть в них [1,II,49].
   Самое простое, почти детское, услышал в Лермонтове народ: молитву. Но это было не так -то просто.
   Есть речи: значенье
   Темно иль ничтожно,
   Но им без волненья
   Внимать невозможно [1,II,65].
   Часто и сам Лермонтов говорил речи — “значенье ничтожно”; хотел, чтобы и другие слышали от него лишь эти речи, но в них, там, — как за синими глазами податливой служанки, — слышал другое значение, другой познавал смысл:
   Душа их с моленьем,
   Как ангела, встретит
   И долгим биеньем
   Им сердце ответит [1,II,78].
   После Лермонтова, — как значится в описи его имущества, — осталось “четыре образа и серебряный нательный крестик, вызолоченный с мощами”.
   Существует рассказ о том, что Лермонтова, печоринствующего отрицателя, злого Лермонтова, один из его товарищей застал однажды в церкви. Он молился на коленях [30,20].
   Таким же тайным молитвенником, явным отрицателем, был он и в жизни, и в поэзии. Быть может, ни у одного из русских поэтов поэзия не является до такой степени молитвой, как у Лермонтова, но эта его молитва — тайная.
   Лермонтов слыл безбожником — и в общем-то, слывет им доныне. “Лермонтов не был никогда религиозным человеком”, — утверждали многие литераторы, критики, академики, повторяя здесь лишь то, что почти всеми думается о Лермонтове.
   И все же, может быть, правда о нем — то, что увидел заставший его в церкви товарищ, а не то, что видели его критики, друзья и враги? Молитва Лермонтова тайна, сокровенна; хула — явна, приметна. Молитва его стыдлива, она боится, чтоб не нарушилось её одиночество, и она сознательно скрытна, затаенна.
   В не предназначавшейся для печати автобиографической поэме “Сашка” есть место, решающее спор о первичной, изначальной религиозности Лермонтова:
   Век наш — век безбожный;
   Пожалуй, кто-нибудь, шпион ничтожный
   Мои слова прославит, и тогда
   Нельзя креститься будет без стыда
   И поневоле станешь лицемерить,
   Смеясь над тем, чему желал бы верить [1,III,412].
   Боязнь “шпиона ничтожного” сделала молитву поэта скрытной, утаенной, как будто не существующей.
   Но навсегда осталась привычка “поневоле лицемерить” — под явной маской воинствующего отрицателя хранить тайную молитву.
   Редко где Лермонтов так глубоко проникал в свою творческую личность, так ясно понимал её и обрисовал столь отчетливо, как в “Молитве” (“Не обвиняй меня, всесильный…”) 1829 года. Здесь отступают на второй план возможные переклички с подобными вещами в европейской поэзии. Ощущение и осознании 15-летним(!) автором своего дара слишком подлинны в этом раннем шедевре, воззвания к Богу слишком откровенны и горячи и рождаются на глазах читателя.
   Лермонтов уже в этом стихотворении обнаруживает неистребимую противоречивость своей натуры (и человеческой природы вообще). Одной стороной она навеки прикована к “мраку земли могильной”, и “дикие волненья” этого мира безраздельно владеют сердцем поэта. Другой стороной она влечется к Богу и знает высшие и вечные ценности.
   “Молитва” начинается как покаянное обращение к “всесильному”, который может обвинить и покарать за недолжное (за упоение земными страстями):
   Не обвиняй меня, всесильный,
   И не карай меня, молю,…
   А дальше следует цепь придаточных анафорических предложений (“За то, что…”), составляющих первую строфу — период, где поэт перечисляет все свои грехи:
   За то, что мрак земли могильный
   С её страстями я люблю;
   За то, что редко в душу входит
   Живых речей твоих струя;
   За то, что в заблужденье бродит
   Мой ум далеко от тебя;
   За то, что лава вдохновенья
   Клокочет на груди моей;
   За то, что дикие волненья
   Мрачат стекло моих очей;
   За то, что мир земной мне тесен,
   К тебе ж проникнуть я боюсь,
   И часто звуком грешных песен
   Я, боже, не тебе молюсь [1,I,65].
   Но одновременно с покаянной интонацией ощущается в этих строках и чуждая молитве интонация самооправдания. Возникает нарастающее напряжение мольбы — спора, драматизм борьбы, в которой нет победителя и где покаяние всякий раз оборачивается несогласием, утверждением своих пристрастий и прав.
   В быстрой смене состояний рождения трагически противостоящее всевышнему “я”: из неслиянности двух голосов — покаяния и ропота — растет чувство тревоги; нарушена органическая связь между “я” и богом, которая все же признается животворной:
   … редко в душу входит
   Живых речей твоих струя (сравните евангельские образы: “вода живая”, “вода,текущая в жизнь вечную” и наиболее соответствующее слову Лермонтова — “глаголы вечной жизни”).
   И все чаще место “живых речей” занимают “заблужденья”, душу захлестывают неистовые стихии(клокочущая “лава вдохновенья”, “дикие волненья” земных страстей); гордость не дает принять мир таким, каков он есть, а смириться и приблизиться к всесильному — страшно:
   Мир земной мне тесен,
   К тебе ж проникнуть я боюсь,
   потому что это означает отказ от своего пусть грешного, но исполненного неистребимой жажды жизни “я”; и, наконец, неожиданное вторжение в обращение к творцу — молитвы к неведомому, не — богу:
   Я боже, не тебе молюсь.
   Моление о прощении все более заглушается интонацией оправдания своих страстей и заблуждений, выступающих как самостоятельные воле героя силы, а в подтексте — недоумение перед лицом Творца, наделившего его всем этим, которое во второй строфе оборачивается упрёком ему.
   Вторая строфа не только продолжает, но во многом противостоит первой: просительно-молитвенная интонация сменяется вызывающе-императивной (“не обвиняй… не карай … но угаси… преобрати… останови”). Если в первой строфе герой молит не обвинять и не карать, то во 2-ой строфе, бросая вызов всесильному, герой говорит с ним как равный, предлагая ему явить своё всесилие (почти все глаголы выражают энергичное побуждение к действию), сам же словно отказывается одолевать
   собственные страсти:
   Но угаси сей чудный пламень,
   Всесожигающий костер,
   Преобрати мне сердце в камень,
   Останови голодный взор;
   От страшной жажды песнопенья
   Пускай, творец, освобожусь,
   Тогда на тесный путь спасенья
   К тебе я снова обращусь [1,I,65].
   То состояние, которое в 1-ой строфе ощущалось лирическим героем как греховное, как неодолимая слабость, во 2-ой строфе оказывается могучей и сверхчеловеческой силой: “дикие волненья” оборачиваются “чудным пламенем” и в этом чудном пламени “всесожигающего костра” мерцает отблеск того, кого чуть позже Лермонтов назовёт “мой Демон” ( ср. в одноименном стихотворении “луч чудесного огня”, 1830-31 г.).
   Самой логикой конфликта Творцу парадоксально представлена здесь уже не животворная, а умертвляющая роль (“угаси… чудный пламень”, “преобрати… сердце в камень”).
   Только ценой такого сурового обуздания и укрощения, аскетического ограничения личности, которое в глазах лирического героя равносильно её полному перерождению, Всесильный может обратить его на “путь спасенья”.
   (Возможность подобного трагического распутья была предуказана в Евангелии: “Сберёгший душу свою потеряет её; а потерявший душу свою ради меня сбережет её”,- Матфей, 10.39).
   Последним и едва ли не главным препятствием на этом пути оказывается творческий дар -“страшная жажда песнопенья”. Здесь достигает высшего накала спор героя с Богом. Поэтическое вдохновение — это фокус, вобравший в себя все жизненные страсти — жажды. Поэтому столь противоречиво само отношение Лермонтова к творческой страсти: торжественно-архаичное, духовно-возвышенное — “жажда песнопенья” — сталкивается с эпитетом “страшная”, т.е. всепоглощающая, роковая, погибельная.
   Жизнь по заветам Всевышнего — “тесный путь спасения” [срав. Евангелие: “тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь (вечную)”] — в этой исполненной противоречий молитве предстает и как недостижимо высокий идеал, и как нечто страшное, словно смерть — живому существу. А контрастная перекличка со стихом 13 (“мир земной мне тесен”) указывает на полную безысходность. Однако это состояние мучительного разлада с творцом, с миром и с собой не всегда было свойственно лирическому герою, на что указывают заключительные слова: “снова обращусь”.
   “Молитва” передает смятение, трагическое раздвоение духа между верой, зовущей обратиться с покаянной молитвой о снисхождении, и стремлениями горячей, гордой, несмирившейся души.
   А может всё это, т.е. вышесказанное, не совсем соответствует истины?. Лермонтов уже в столь юном возрасте догадывался, откуда истекает мучающая его раскаленная “лава вдохновенья”. Этот “чудный пламень, всесожигающий костер” не что иное, как огонь Асмодея, от которого безудержно разгораются страсти, распаляется поистине “страшная жажда песнопенья”.
   Бог для Лермонтова — абсолютная реальность. Но отношение к нему трудно однозначно определить, точнее сказать, невозможно, так как в разных контекстах оно проявляется и воспринимается по-разному. Одержимость поэзией уводит его далеко от путей Божиих, затворяет его слух для глагола Господня, совращает ум, омрачает взор. Он сам осознает это как недолжное, гибельное в себе и молит Всесильного не обвинять и не карать его за то. Он понимает всю степень вины своей перед Ним — отсюда страх предстать перед Его Очами:
   К тебе ж проникнуть я боюсь.
   Мучимый избытком своей свободы (“мир земной мне тесен”), мучимый соблазном “грешных песен”, он оставляет на волю Божию разрешение этой драмы, твердо, однако уверенный, что лучший исход из неё — “тесный путь спасенья”. И нет в этом стихотворении-молитве ноток роптания, протеста, самооправдания, а есть вера, пусть скрытая, но вера.
   Очень, очень трудно понять такого непонятного, противоречивого поэта, как Лермонтов. Трудно определить, какой именно смысл вкладывал он в то или иное свое произведение. Человеческая душа — потемки (в хорошем смысле этого слова). Вот поэтому и воспринимают читатели неоднозначно одни и те же строчки из поэтических произведений Лермонтова.
   В 1837 году Лермонтов снова называет свое стихотворение “Молитвой” ( “Я, Матерь Божия, ныне с молитвою…”). Навеки задышала она в русском стихе.
   С.Н. Дурылин в своей статье “Судьба Лермонтова”, написанной им в 1914 году [30], ещё раз вскрывает противоположность Пушкина и Лермонтова на примерах их молитвенных стихотворений.
   Величавая славянская молитва А.С Пушкина “Отцы пустынники” — не молитва вовсе: переложение молитвословия, рассказ о молитве, читаемой постом. Пушкин любит передавать молитвы, рассказывать, что читают на молитве. Мальчик в “Борисе Годунове” читает молитву за царя, опять великолепную, подлинно церковно-славянскую, православную молитву, а слушают её лукавые бояре с хитрым Шуйским, и если молятся, то сердцем просят обратного, чем устами. Пушкин, может — и никто другой так не может!-
   передать о том, как молится правоверный о гибели гяуров ( “Стамбул гяуры нынче славят…”), как араб хвалит всесоздавшего Аллу, он передаст религиозную муку сурового пуританина (“Странник”), он расскажет просто и прекрасно о любезной ему картине, висящей перед ним — о лике Мадонны, он с негодованием сравнит николаевских солдат, охраняющих “Распятие” Брюллова с мироносицами, охранявшими Распятие Господне — он рассказывает, передает, описывает, читает молитвы. Есть молитвословия, христианские, магометанские, есть слова “молитв”, но нет молитвы.
   Обратное — Лермонтов. Есть молитва — и нет молитвословий. По обращению есть только одна молитва “Я, Матерь Божия”, не похожая ни на одну молитву ни в одном молитвеннике; по устремлению, по сокровенному порыву, по радости или муке, все стихи- молитва.
   Лермонтов ввел стихотворение в текст письма М.А. Лопухиной от 15.02.1838 г под названием Молитва странника”: “В завершение моего письма я посылаю вам стихотворение, которое я нашел случайно в ворохе своих путевых бумаг и которое мне в какой-то степени понравилось, потому что я его забыл — но это вовсе ничего не доказывает” [1,V,363].
   Стихотворение строится как монолог лирического героя — мольба о счастье любимой женщины, о её душе (вероятно, что в “Молитве” речь идет о В.А. Лопухиной). В ходе монолога вырисовываются три образа:
   – Божьей Матери;
   – лирического героя;
   – и той, о которой этот герой молится.
   В общем контексте лермонтовской лирики существенно, что внутренняя драма героя, одинокого странника с “пустынной душой”, отодвинута на второй план, а на первый — выступает образ героини — её нравственная чистота и беззащитность перед враждебными силами “мира холодного”. Мольба за неё освещает с новой стороны образ самого героя: трагедия духовного одиночества не разрушила его глубокого участия и заинтересованности в судьбе другого человека.
   “Молитва” проникнута интонацией просветленной грусти, связанной с особым преломлением в этом стихотворении религиозных мотивов: существование “незлобного сердца”, родной души заставляет героя вспомнить о другом, светлом “мире упования”, в котором “теплая заступница” охраняет весь жизненный путь “достойной души” и ангелы осеняют её на пороге смерти.
   Наверное, светская поэзия не произносила пред ликом Богородицы слов, более проникнутых нежной христианской любовью к ближнему, верой в заступничество Её за род людской, чем слова этой лермонтовской “Молитвы”.
   Стоит один лишь раз услышать, кому возносится эта молитва, и можно расслышать множество слов, много воздыханий, прочтя это единственное молитвословие Лермонтова:
   Я, Матерь Божия, ныне с молитвою
   Пред твоим образом ярким сиянием,
   Не о спасении, не перед битвою,
   Не с благодарностью иль покаянием,
   Не за свою молю душу пустынную,
   За душу странника в свете безродного;
   Но я вручить хочу деву невинную
   Теплой заступнице мира холодного [1,II,25].
   И эта молитва не о себе (лирический герой отвергает традиционные формы обращения к Богу с молитвой о себе).
   В ней есть тот “необыкновенный лиризм”, который, по мнению Гоголя, “исходит от наших церковных песен и канонов” [43]. И действительно: в акафистах Богородице “Нечаянныя Радости” и “Державныя” говорится о “Теплой Заступнице и Помощнице роду христианскому”; в акафисте Троеручице поётся, что Она согревает “хладные сердца наша” [43,3].
   В этой своей молитве Лермонтов — глубоко народен. Замечено, что русская молитва есть по преимуществу молитва к Богоматери и только через Неё ко Христу. Мы не знаем многих образов Христа, но образы и иконы Богоматери многообразны: точно вся многообразная народная скорбь и печаль многообразно прибегала к Многообразной Заступнице. Молитва к Богоматери — простейшая, детская, женская молитва, ею-то впервые помолился Лермонтов, уже не боясь креститься при “шпионе ничтожном”.
   В этой “Молитве” поэт соединил свою религиозную судьбу с религиозной судьбой русского народа.
   “Молитва” — шедевр любовной лирики Лермонтова. В стихах дышит такая благоговейная любовь, что они по праву могут быть названы гимном чистоте, нежности, душевной красоте.
   Окружи счастием душу достойную;
   Дай ей сопутников, полных внимания,
   Молодость светлую, старость покойную,
   Сердцу незлобному мир упования.
   Срок ли приблизится часу прощальному
   В утро ли шумное, в ночь ли безгласную –
   Ты восприять пошли к ложу печальному
   Лучшего ангела душу прекрасную [1,II,25].
   Как трогательно, по-детски, вырвалась эта последняя мольба?! Как будто есть ангелы лучше или хуже? Но именно лучшего, самого лучшего просит Лермонтов, а то, пожалуй, и ангел окажется недостойным его любимой…
   В “Молитве” — если на время отрешиться от её пронзительного очарования — сложный, очень запутанный синтаксис. Первые 2 строфы составляют одно предложение. Подлежащее, отделённое от сказуемого шестью строками текста с вводными словами и предложениями, отгороженное точкой с запятой — как, казалось бы, тяжело и искусственно это должно выглядеть. Но человек (читатель) начинает повторять стихи вслух, и ему уже хочется без конца слушать этот жаркий шёпот, эту горькую мольбу. Сбивчивая, с нагнетанием все новых обращений и пояснений, почти исступлённая речь, когда она доходит до последних двух строк, неузнаваемо преображена, как будто человек набрал полные лёгкие воздуха и страшится, что ему не успеть сказать все главное до выдоха. Как будто это последний воздух, как будто это последнее усилие легких, как будто это последняя фраза, произносящаяся им. Но Лермонтов иначе не может — ему кажется, что это действительно так, — его последние слова — последний вздох, и лишь выплеснув свою главную мольбу, он может перевести дыхание и вспомнить, что у него есть ещё время досказать до ее конца. Вторая часть стихотворения звучит уже на другом , умиротворённом дыхании. Это стихотворение — пример полного подчинения синтаксиса авторской интонации. Знаки препинания похожи здесь на путевые знаки, поставленные уже после того, как дорожка проложена.
   “Молитва” (“Я, Матерь Божия,…”) — совершенные стихи с начала до конца, но есть в них строка, являющаяся кульминационной, — это очень простая антитеза: “Тёплой заступнице мира холодного”. Казалось бы, она не могла сама по себе оставить такой глубокий след в памяти множества людей. Но суть в том, что эта антитеза обладает огромной убеждающей силой. Она вобрала в себя эмоциональную мощь долгих переживаний и раздумий поэта, слова эти не случайные, а итоговые, за ними встает всё
   творчество Лермонтова, вся его трагическая философия, и поэтому воздействие её на читателей огромно. Слова “теплой заступнице мира холодного” в стихах посредственного поэта были бы, бесспорно, замечены и резко выделены среди других строк, но такого впечатления, как в “Молитве”, ни за что бы не вызвали. Опыт Лермонтова в этом стихотворении говорит о том, что сильная сама по себе строка прозвучит с удесятерён-
   ной силой, если в ней поэту удастся сконцентрировать одну из главных идей своего творчества, к восприятию которой читатель подготовлен чтением предшествующих стихов. “Холодный мир” для Лермонтова не абстракция, а совершено определённое понятие, знакомое и по другим стихам поэта. В соединении с “теплой заступницей” — другим впечатляющим образом — они создают поразительную антитезу.
   Стихотворение высоко оценили современники Лермонтова: С.П. Шевырёв, А.А.Григорьев и другие. В.Г. Белинский сказал о нём — “чудная “Молитва” [10]. Позднейшая критика (С. Шувалов, Л. Пумпянский, М. Пейсахович) особое внимание уделила анализу метрической системы стиха (четырёхстопный дактиль, которому многочисленные сверхсхемные ударения в сочетании с пропусками ударений в ряде сильных мест и сплошь дактилической рифмовкой придали чрезвычайно своеобразный рисунок).
   Ещё через два года, в1839 г., Лермонтов опять, в третий раз, называет стихотворение “Молитвой” (“В минуту жизни трудную…”).
   Несравненную красоту и преображающую силу молитвенного слова прекрасно чувствовали многие русские поэты (Жуковский, Хомяков, Ф. Глинка…), но все-таки чаще прочих вспоминаются в минуты разочарований и невзгод строки именно этого стихотворения:
   В минуту жизни трудную
   Теснится ль в сердце грусть:
   Одну молитву чудную
   Твержу я наизусть.
   Есть сила благодатная
   В созвучье слов живых,
   И дышит непонятная
   Святая прелесть в них [1,II,49]
   По словам А.О. Смирновой (Россет) написана была эта “Молитва” для М.А.Щербатовой: “Машенька велела ему молиться, когда у него тоска. Он ей обещал и написал эти стихи” [47,283]. (О детской вере Щербатовой Лермонтов писал в стихотворении “М.А. Щербатовой”).
   В “Молитве” с психологической и поэтической проникновенностью передано состояние душевной просветлённости. Это состояние контрастно противопоставлено “трудной минуте жизни”, обычному для лирического героя Лермонтова настроению тяжелой рефлексии и скептицизма:
   С души как бремя скатится,
   Сомненье далеко –
   И верится, и плачется,
   И так легко, легко… [1,II,49].
   Вместе с тем “святая прелесть” слов “чудной молитвы” предстает и как вообще власть слова над человеком — “сила благодатная” “слов живых”, — что сближает “Молитву” (1839 г.) со стихотворением “Есть речи — значенье”, где можно прочитать следующие строки:
   Не встретит ответа
   Средь шума мирского
   Из пламя и света
   Рождённое слово [1,II,65].
   Не трудно заметит, что воспевая могущество “слова” Лермонтов использует библейскую лексику. В “Молитве” как бы самопроизвольность светлого душевного порыва, которому отдается поэт (его простота и прозрачность “заставляют” Лермонтова обратиться к лексике и интонации, близким к стихии народной поэзии), находит выражение в особой мелодичности стиха, в использовании певучих дактилических рифм.
   В дореволюционных работах (например, в работах С.Шувалова) стихотворение это рассматривалось как свидетельство отхода Лермонтова от мятежности к религиозному смирению [94]. И в то же время, в 1841г., В.Г. Белинский подчеркнул, что “… из того же самого духа поэта, из которого вышли такие безотрадные, леденящие сердце человеческие звуки, из того же самого духа вышла и эта молитвенная, елейная мелодия надежды, примирения и блаженства в жизни жизнию…” [10]. Советское литературоведение и критика предпочитали не рассматривать это стихотворение с точки зрения религиозной направленности. В последнее время вновь стали появляться статьи, авторы которых рассматривают молитвенную лирику Лермонтова в связи с верой (религиозностью) поэта. Например, Котельников В.А. в своей статье “О христианских мотивах у русских поэтов” [43] или Белова Л. в статье ” Космические дали поэта” [11].
   Верующие видят в Лермонтове духовного поэта и выделяют в его многогранном творчестве такие религиозно-духовные вершины, как “По небу полуночи Ангел летел…”; и две “Молитвы” (1837 и 1839 годов), другие поэтические шедевры, свидетельствующие о высокой и светлой вере Лермонтова, о сердечной связи его с космосом, частью которого он ощущал планету Земля, запечатлев её “в сиянье голубом”.
   Интересен и ещё один факт, касающийся истории, или, точнее, судьбы стихотворения — молитвы “В минуту жизни трудную…”
   Как известно, между императором Николаем I, правившим в то время, и его супругой уже давно вёлся спор о литературном значении Лермонтова. Особенно он обострился после выхода в свет романа “Герой нашего времени”. Оба они следили за творчеством Лермонтова, но каждый в силу своих интересов и взглядов.
   Царицу чрезвычайно взволновала дуэль Лермонтова с Барантом. Из отдельных беглых строк и фраз, дошедших до нас, не видно, на чьей стороне было сочувствие императрицы — семейства Барантов или Лермонтова. Но в эти же дни она заносит в маленькую записную книжку строки из стихотворения Лермонтова. Они служат как бы эпиграфом к страничке , начатой 12-21 марта (1840г.) и посвященной каким-то интимным переживаниям Александры Федоровны. Вот текст этой странички:
   В минуту жизни трудную
   Теснится в сердце грусть.
   Ум за разум
   я и он
   Пятница 21 марта
   Доводы сердца не всегда разумны
   Я в постоянном размышлении о том,
   что вы значите для меня
   28 апреля (1840г.)
   Не случайно выписаны императрицей строки из “Молитвы”. Она опять возвращается к этому стихотворению летом 1840 года, когда лечится в Элесе. Строки Лермонтова подходят к её настроению, подавленному из-за болезни, разлуки с семьей и свежей утраты — смерти отца, прусского короля Фридриха-Вильгельма III.
   Одну молитву чудную
   Твержу я наизусть, –
   записывает она 23 июля [21,253].
   Религиозная императрица видела залог спасения от “сатанинских” искушений автора “Демона” и “Героя нашего времени” в таких произведениях, как “Молитва”. Доказательством этого служит выход в свет романса “Молитва” в феврале 1841 г., музыку к нему написал придворный композитор Ф. Толстой. Этот случай не был единичным. Более 40 композиторов положили эти стихи на музыку, в том числе А.С. Даргомыжский, А.Г. Рубинштейн, М.И. Глинка, М.П. Мусоргский, Ф. Лист и другие. “Молитва” вошла также и в народный песенный репертуар.
   Трудно лучше изобразить то радостное умиление, ту свободу от тягот земных, которые даруются человеку в молитвенном богообщении. И не прав ли был Жуковский, когда в своей поэме об Агасфере писал:
   поэзия — земная
   Сестра небесныя молитвы, голос
   Создателя, из глубины созданья
   К нам исходящий чистым отголоском
   В гармонии восторженного слова! [43,5].
   Сам Лермонтов только три своих стихотворения назвал “Молитвами” (“Юнкерская молитва” не в счет, так как это просто пародия).
   Но многие исследователи его творчества, особенно дореволюционной поры, определяют как молитвы ещё некоторые его стихотворения, количество которых варьируется.
   Так, в январе 1831 г. Лермонтов заключает свои “Редеют бледные туманы” желанием:
   Чтобы бытия земного звуки
   Не замешались в песнь мою… [1,I,171].
   Яснее это слышно в “Ангеле” того же года:
   И звуков небес заменить не могли
   Ей скучные песни земли [1,I,171].
   Это прежде всего вехи лермонтовского самопознания, напряженного, неустанного. Настоящую его цель писатель объяснит позже, в “Герое нашего времени”: “Только в этом высшем состоянии самопознания человек может оценить правосудие Божие” [1,V,185].
   Не выводы рассудка стали главным итогом такой духовной работы. Самопознание раскрывало “человека внутреннего”, просветляло взор. В эти мгновения, превыше всего ценимые Лермонтовым, освобожденный от чувственных томлений, мятежных желаний, от шума и диссонансов внешней жизни “человек внутренний” обретает покой и способность к высшим созерцаниям, как в строках стихотворения “Когда волнуется желтеющая нива”:
   Тогда смиряется души моей тревога
   Тогда расходятся морщины на челе,
   И счастье ч могу постигнуть на земле,
   И в небесах я вижу бога… [1,II,24].
   Ему становится доступна и близка святыня,на которой надолго задерживается его задумчивый, умиленный взгляд:
   Заботой тайною хранима
   Перед иконой золотой
   Стоишь ты, ветвь Ерусалима,
   Святыни верный часовой!
   Прозрачный сумрак, луч лампады,
   Кивот и крест, символ святой…
   Всё полно мира и отрады
   Вокруг тебя и над тобой [1,II,18].
   Лермонтов и богоотверженному Демону дает пережить подобное состояние:
   Неизъяснимое волненье
   В себе почувствовал он вдруг.
   Немой души его пустыню
   Наполнил благодатный звук –
   И вновь постигнул он святыню
   Любви, добра и красоты…
   …Прикованный незримой силой,
   Он с новой грустью стал знаком;
   В нем чувство вдруг заговорило
   Родным когда-то языком [1,III,460].
   Однако противоречие между “человеком внутренним” (или духовным) и “человеком внешним” (или душевно-телесным) остается в Лермонтове острым и драматичным. Оно отразилось и в стихотворении “Выхожу один я на дорогу”:
   Выхожу один я на дорогу;
   Сквозь туман кремнистый путь блестит;
   Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
   И звезда с звездою говорит.
   В небесах торжественно и чудно!
   Спит земля в сиянье голубом…
   Что же мне так больно и так трудно?
   Жду ль чего? жалею ли о чем?
   Уж не жду от жизни ничего я,
   И не жаль мне прошлого ничуть;
   Я ищу свободы и покоя!
   Я б хотел забыться и заснуть!
   Но не тем холодным сном могилы…
   Я б желал навеки так заснуть,
   Чтоб в груди дремали жизни силы,
   Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь;
   Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея
   Про любовь мне сладкий голос пел,
   Надо мной чтоб, вечно зеленея,
   Темный дуб склонялся и шумел [1,II,141].
   Взгляд первого поднят к горе — как взгляд Давида, любовавшегося творением Божиим: “Яко узрю небеса, дела перст твоих, луну и звезды, яже ты основал еси…” (Псалом 8:4). Здесь господствует строй “песни восхождения” (так именуются псалмы 119 — 133-й , имеющие особенный склад и составляющие в Псалтире восемнадцатую кафисму). Поверх земных сомнений и ожиданий “человек духовный” обращает к бытию свой главный, конечный запрос:
   Я ищу свободы и покоя!
   Что означают тут “свобода и покой” для поэта? В какую область он устремлен?
   “Сей покой Мой во век века, — говорит Господь Давиду, — зде вселюся, яко изволих и ” (Псалом 131:14).
   “И извел еси ны в покой”, как читался 12 стих в славянском тексте 65-го псалма. “И ты вывел нас на свободу”, как передавал это же место русский переводчик. На высотах горных покой и свобода сливаются воедино, на что указывает откровение и православное Предание.
   Туда и влечется “человек духовный” у Лермонтова; это религиозно-метафизическая вершина и лирическая кульминация всей речи поэта.
   Если приведенная строка семантически и грамматически прямо изъявляет волю к абсолютному благу, то уже в следующей:
   Я б хотел забыться и заснуть! –
   напряжение падает; воля духа разлагается на желания души; она даже видимо дробится в глагольных формах, переставая быть субъектно-собранной и целенаправленной. Наконец тяжелый консонатизм (организация согласных звуков) этого стиха перебивает, угнетает дыхание, противостоя воспаряющему вокализму (совокупности гласных стиха предыдущего).
   “Песнь восхождения” сменяется интонацией нисходящей. Следуя желаниям “человека телесно-душевного”, поэт спускается с горных высот в тихие долины. Там вечность осязаемо длится в чередовании дня и ночи, зримо хранится в темной зелени дуба, там сладкий голос, лелея слух, поет про любовь. Это голос соблазна, забвения, голос “духа усыпления” (Рим. 11:8). Он уводит от ясного сознания с его трагичностью, от духовного движения к надприродному совершенству.
   В первой части стихотворения приоткрывается религиозно-мистическая личность Лермонтова — созерцающая гармонию мироздания, переживающая боль своей богооставленности, алчущая свободы и покоя в обителях отчих. Она смиренно предстоит пред Богом, и неповторимости такого предстояния соответствует неповторимость словесного его выражения; недаром великолепнейшие, чисто лермонтовские образы возникают именно в этой части.
   А во второй — лирическое “я” и в содержании, и в средствах выражения остается традиционно романтическим; человек хочет забыть о своем высшем предназначении и раствориться в безмятежном блаженстве тварной природы.
   Противоречию этому не суждено было разрешиться в пределах краткой жизни поэта. Оставалась возможность принять его как испытание свыше и пронести достойно. К чему и склонялся в конце концов Лермонтов.
   Отсюда проистекало то преобладающее настроение его, которое Ключевский определил как христианскую грусть. Однако у Лермонтова (как и у других наших поэтов, коим была она знакома) эта грусть не замкнута в себе, не изъята из той общей атмосферы, в которой возникла. Грусть Лермонтова, по верному суждению историка, “становилась художественным выражением того стиха молитвы, который служит формулой русского религиозного настроения: “да будет воля твоя”. Никакой христианский народ своим бытом, всею своею историей не прочувствовал этого стиха так глубоко, как русский, и ни один русский поэт доселе не был так способен глубоко проникнуться этим народным чувством и дать ему художественное выражение, как Лермонтов” [41,139].
   Итак, влияние Библии сказалось не только на содержании произведений Лермонтова (использование библейских имен, образов, сюжетов и т.д.), но и на форме его литературных творений.
   Стихотворения-молитвы Лермонтова тоже отражают противоречивость его религиозных взглядов и отличаются своеобразием авторской позиции. “Молитва” 1829г.- это мольба-спор лирического героя с Господом. “Молитва” 1837 г. — чистое молитвословие и в то же время шедевр любовной лирики: лирический герой молит о счастьи любимой женщины, хотя сам он “странник с пустынной душой”. “Молитва” 1839г. — это отдохновение поэта, светлая грусть и надежда. “Когда волнуется желтеющая нива” — это единение с Богом, растворение в мире природы, а стихотворение “Выхожу один я на дорогу” — итог, философское размышление о жизни.
   Таким образом, можно сделать вывод, что молитвенный жанр получил у Лермонтова новое, особое развитие. Он не был его открытием, но стал важным звеном его поэтической системы.

5. Лирику великого поэта условно можно поделить на ранний и поздний периоды. И если ранние произведения имеют оттенок подражания, то, к примеру, более поздняя лирика обладает уже характерными стилевыми чертами, которые позднее будут названы критиками «лермонтовскими». Поэт вырабатывает тематический диапазон (любовь и смерть, природа, гражданская лирика, тема поэта и поэзии), в котором отныне будут находиться его стихи. Разрабатываются и отдельные лирические жанры – элегия, дума, «лирический монолог».
   0 человек просмотрели эту страницу. Зарегистрируйся или войди и узнай сколько человек из твоей школы уже списали это сочинение.

   / Сочинения / Лермонтов М.Ю. / Разное / Анализ стихотворения М.Ю. Лермонтова «Молитва».

   Смотрите также по разным произведениям Лермонтова:
   Мы напишем отличное сочинение по Вашему заказу всего за 24 часа. Уникальное сочинение в единственном экземпляре.
   сочинение на тему молитва как жанр в лирике лермонтова
   Главная страница фотогалереи
   Наш сайт о России “Россия в красках”
   Проблема взаимоотношения художественного мира М. Ю. Лермонтова и христианской религии интересовала многих литературных критиков и литературоведов на протяжении всей истории лер-монтоведения. Как показал анализ различных источников, сложность исследования указанного вопроса обусловлена даже не столько кажущейся противоречивостью данного аспекта мировоззрения лирического героя поэта, сколько субъективным взглядом того или иного интерпретатора на сущность самого христианства.
   Первый взлет популярности поэзии Лермонтова пришелся на эпоху русского модернизма. Во всех критических работах этого периода (П. Висковатова, В. Ключевского, В. Соловьева, Ю. Айхен-вальда, Д. Мережковского и др.) отмечается глубокая религиозность творчества поэта. Однако проблема демонизма, так остро переживаемая героем Лермонтова, не могла не вызвать полюсные точки зрения на ее природу. Таковые, например, содержатся в концепциях В. Соловьева и Д. Мережковского. Если первый обвиняет поэта в излишней гордыне, говоря о том, что безусловная гениальность Лермонтова “обязывала к смирению” [11; 288], то второй, приведя в пример библейские эпизоды с Иаковом и Иовом, отмечает: “Это святое кощунство, святое богоборчество положено в основу Первого Завета, так же, как борение Сына до правого пота – в основу Второго Завета. ” [8; 491]. Таким образом, там, где В. Соловьев видит “коренное зло или главный из смертных грехов”, “демона гордости” [И; 288], Д. Мережковский склоняется к мысли, что “должно свершиться соединение правды небесной с правдой земной, и, может быть, в этом соединении окажется, что есть другой, настоящий рай” [8; 498], который и примет Лермонтов, пройдя путь от богоборчества к богосыновству.
   Противоположные точки зрения встречаем и в итоговом сборнике русского дореволюционного лермонтоведения – “Венок Лермонтову”. В статье “Религия Лермонтова” С. Шувалов категорично утверждает: “Взгляды поэта на божество далеки от христианского понимания” [13; 153]. П. Сакулин в статье “Земля и небо в поэ-зии Лермонтова” пишет, что душа поэта “знает минуты высокого умиления” [10; 47].
   В советское время гносеологические мотивы рассматривались вне религиозного контекста. В связи с этим особое значение именно появление в Лермонтовской энциклопедии статьи К. Кедрова “Религиозные мотивы”, в которой последние определяются как “исповедально-молитвенные мотивы” [5; 464].
   В последние годы XX века вновь возрос интерес к творчеству поэта с точки зрения взаимоотношения его художественного мира с христианством. Но взгляды на поэзию Лермонтова с этих позиций так же неоднозначны. Продолжая линию В. Соловьева, М. Дунаев в учебнике для студентов духовных академий и семинарий называет творчество поэта “молитвой бесовской силе” [2; 36]. Чуть позже в статье И. Рогощенкова находим: “Верил ли ПЛермонтовП в Бога по-православному? Ежели вера не только стояние в одном положении, а всю жизнь длящийся подвиг, то – да” [9; 137].
   На наш взгляд, большинство исследователей либо опираются лишь на часть наследия Лермонтова, игнорируя очевидные исключения, либо, констатируя противоречия в художественном мире поэта, не осмысляют причины их появления.
   Противоречия на протяжении всего творчества Лермонтова были неоднородны. Суть этой эволюции наиболее четко сформулировал Ю. Лотман: “Глубокая разорванность сменяется тяготением к целостности. Полюса не столько противопоставляются, сколько сопоставляются, между ними появляются средостения. Основная тенденция – синтез противоположностей” [6; 21].
   Развитие художественного мира поэта происходит в направлении от максимализма и антитетичности раннего периода (1828- 1838) к осмысленному философскому синтезу позднего периода (1836-1841). Члены таких значимых для Лермонтова оппозиций, как “Жизнь – Смерть”, “Небо – Земля”, “Любовь – Ненависть” и др., постепенно становятся составляющими бытийных дихотомий, в которых априорно заложена возможность обратного преодоления сепаратной черты. Границы стираются, Лермонтов приходит к пониманию диалектичности природы и в духе раннего немецкого романтизма начинает создавать свой индивидуальный космогонический миф.
   На наш взгляд, именно феномен мифотворчества определяет суть механизма разрешения противоречий в поздней лирике Лермонтова. В основу художественного мира поэта положена оппозиция в духе Руссо: “цивилизация – природа”. Лишь эта антитеза перманентно неразрешима: онтология, гносеология и аксиология лирического героя Лермонтова имеют полнокровный смысл в рамках только одного ее члена – в естественном и истинном лоне природы, неизбежно противостоящем ложному хаосу цивилизации. Сам естественный мир по своей структуре дихотомичен: его подосновой является материнский Хаос амбивалентного характера, а потенциально достижимым идеалом – духовный вселенский Космос. Герой поздней лирики Лермонтова стремится к обособлению от хаоса цивилизации и открытию априорно заложенного в человеке Хаоса природного, гармонизация которого способна привести к кос-мизации личности, к синтезу “трансцендентного и имманентного, конечного и бесконечного” [3; 20].
   Рассматривая семиотический механизм преодоления сепаратной черты между членами бытийных дихотомий, мы считаем, что он имеет реальную знаковую основу. Чтобы привести дезорганизованное, хаотическое, к организованному, космическому, поэт использует определенные образы-посредники, медиаторы мифологиче-ского характера, формирующие интенцию лирического героя, служащие инструментом смягчения деструктивности внутреннего и внешнего мира.
   Поздняя лирика Лермонтова наполнена образами-посредниками. Это пространственные образы: дерево (“Ветка Палестины”, 1837; “Три пальмы”, 1839), дорога (“Из Гете”, 1840; “Выхожу один я на дорогу”, 1841), башня (“Тамара”, 1841); психофизиологические: сон (“Сон”, 1841), мечта-воспоминание (“Как часто, пестрою толпою окружен”, 1840); персонифицированные: ангел (“Гляжу на будущность с боязнью”, 1838), демон (поэма “Демон”, 1839-1841) и др.
   Образы-посредники имеют двойную функцию, образуют две се-миологические системы [см. 1; 74-81]. Во-первых, они дают смысловое определение денотату, контекстуально обусловленное, релевантное, но в рамках общечеловеческого концепта. Во-вторых, они участвуют в создании вторичной семиологической системы, в которой первичное содержание “теряет свою звучность”, весь первичный знак становится означающим и появляется новое означаемое. В новом означаемом мифологического медиатора акцент делается не на самом явлении, а на его посреднической (космогонической) функции; содержанием оказывается не содержание как таковое, а присущий ему пафос космизации. Этот пафос и становится концептом вторичной семиологической системы.
   В этом случае на уровне вторичной семиологической системы все образы-посредники с точки зрения их означаемого эквивалентны. Конечно, могут иметь место и дополнительные функциональные свойства (например, очевидно, что неодинаковыми окажутся потенциалы различных медиаторов в степени упорядочивания хаотического), однако в основном своем, пафосном, звучании образы-посредники всегда равноправны.
   С этих позиций можно найти объяснение полирелигиозности текстов Лермонтова. В работах многих лермонтоведов устанавливаются источники различных мотивов в лирике поэта. Среди таковых называются и иудаизм, и ислам, и зороастризм, и христианство. Все они смогли совместиться в художественном мире поэта?
   За счет феномена мифотворчества, за счет создания вторичной се-миологической системы, метаязыка, в котором все элементы классифицируются не по их денотату, а по их функции.
   Но при анализе наследия Лермонтова не следует игнорировать первичную семиологическую систему. Ее рассмотрение может дать важные результаты в плане археологии смысла, оно является точкой отсчета для мифопоэтических изысканий. Однако после “разоблачения” мифа необходимо снова взглянуть на него в первозданном виде. Но лермонтоведение долгое время лишь разрушало миф Лермонтова, не исследуя его метаязык.
   На примере образа молитвы нам хотелось бы дать краткий анализ семиотической структуры одного из медиаторов в поздней лирике Лермонтова.
   Молитва стимулирует вхождение человека в определенное состояние, в котором осуществляется путь к трансцендентному. По словам епископа Феофана, “молитва создает некоторое обожение души, вызывает божественное втечение в нас и животворит духовный организм так же, как кислород, принятый в дыхание чрез кровь, расходится по всему телу и оживляет его” [12; 142]. С функциональной точки зрения, на уровне вторичной семиологической системы, перед нами – образ-посредник психофизиологического типа. В этом плане образ молитвы у Лермонтова соседствует с образами тишины, мечты-воспоминания, сна и покоя, звуков песен или речей и др. Механизм их действия заключается в отстранении героя от быта и в устремленности его к бытию, в романтической попытке, проникнув в иной мир, обрести в нем гармонию и целостность.
   Космогоническая функция образа молитвы опирается на концепт первичной семиологической системы. Определим соотнесенность этого концепта с христианской религией.
   Содержание данного концепта реализуется на двух разнородных структурных уровнях: на уровне целого стихотворения и на уровне мотива.
   Уровень целого стихотворения в поздней лирике Лермонтова представлен двумя “Молитвами” – 1837 г. (“Я, Матерь Божия, ныне с молитвою”) и 1839 г. (“В минуту жизни трудную”).
   “Главные условия” христианской молитвы обозначены схиар-химандритом Иоанном (Масловым): “ни на кого не гневаться и примириться со всеми”, “молитве препятствует Грех, Злоба, Обида”, наконец, “молитва без смирения невозможна” [7; 552].
   Все указанные условия соблюдены в “Молитве” 1837 г. Перед нами – монолог, исполненный истинного христианского чувства. М. Дунаев видит в этом стихотворении “самоотречение любви” [2; 38].
   В основу текста положен главный христианский постулат – любовь к ближнему. Здесь также есть отблеск (точнее – от-мерк) Демона:
   Но затем просьба за “невинную деву” и, как следствие, нежелание просить за себя наполняют монолог действительным христианским смыслом. Лирический герой смиряется ради другого человека – значит, он также способен к смирению.
   Обращение к Богоматери, а не к Христу скорее закономерно, чем неожиданно. “Молитва” 1837 г. сближается с народно-христианскими представлениями о “заступнице усердной рода христи-ан-ского”, происходящими от культа Матери-сырой земли. Архетип Матери, природы, материнского Хаоса имплицитно нашел свое выражение и в других стихотворениях позднего Лермонтова, таких, как “Бородино” (1837), “Казачья колыбельная песня” (1838), “Завещание” (1840), “Родина” (1841) и др.

6. « Назад

   Молитвенная лирика М.Ю. Лермонтова. 03.12.2018 22:28

   Тема: Молитвенная лирика М. Ю. Лермонтова. Тип урока: урок открытия новых знаний.
   Цели и задачи урока:
   познакомить обучающихся с жанром стихотворной молитвы;
   показать место и значение данного жанра в лирике Лермонтова; выявить особенности лермонтовской молитвы;
   совершенствовать умение выразительно читать и анализировать лирическое произведение;
   передать обучающимся ценностные основы религиозной лирики;
   воспитывать речевую культуру и эстетический вкус обучающихся.
   Основные виды работы на уроке:
   лекция с элементами беседы;
   выразительное чтение наизусть стихотворений;
   аналитическая работа с текстом стихотворения.
   Формируемые УУД:
   Личностные УУД: самоопределение, смыслообразование.
   Регулятивные УУД: целеполагание, прогнозирование, контроль, оценка.
   Познавательные УУД: общеучебные, логические, постановка и решение проблемы.
   Коммуникативные УУД: умение с достаточной точностью и полнотой выражать свои мысли в соответствии с задачами и условиями коммуникации.
   Оборудование урока и электронные образовательные ресурсы:
   тексты стихотворений;
   карточки-информаторы
   Межпредметные и внутрипредметные связи:
   русский язык;
   история России.
   Оформление доски:
   число, тема урока.
   Молитвенный канон — тексты, входящие в церковную практику.
   Прецедентный (от лат. praecedens, что означает идущий впереди, предшествующий).
   “Лирика есть подлинное откровение души человеческой…” [1]
   В. Соловьёв.
   Триптих — «произведение изобразительного искусства, состоящее из трех сюжетно или идейно объединённых частей, а также поэтическое произведение, состоящее из трех стихотворений, объединенных общим замыслом в одно целое. [2]
   Опережающее домашнее задание:
   Всем обучающимся:
   Выучить наизусть стихотворение М.Ю. Лермонтова “Молитва” (“В минуту жизни трудную…”)
   Индивидуальные задания:
   подготовить выразительное чтение наизусть стихотворений:
   А.С. Пушкин “Отцы-пустынники и жены непорочны…”;
   М.Ю. Лермонтов “Молитва” (“Я, Матерь Божия, ныне с молитвою…”);
   М.Ю. Лермонтов “Молитва” (“Не обвиняй меня, Всесильный…”);
   М.Ю. Лермонтов “Молитва” (“В минуту жизни трудную…”);
   М.Ю. Лермонтов “Выхожу один я на дорогу…”;
   М.Ю. Лермонтов “Когда волнуется желтеющая нива…”.
   Ход урока
   I. Оргмомент.
   Приветствие, проверка готовности обучающихся к уроку, оборудования, классного помещения, выявление отсутствующих.
   II. Актуализация знаний обучающихся по теме.

   Учитель: Сегодня мы продолжим разговор о литературных родах. Мы знаем, что это собрание словесно-художественных произведений по типу отношения высказывающегося (“носителя речи”) к художественному целому.

   Вопрос: Какие вы знаете роды литературы?

   Ответ: Выделяются три основных рода литературы: драма, эпос, лирика.
   Вопрос: Какие произведения относятся к драме (эпосу, лирике)?
   Ответ:
   Драма — один из четырех родов литературы. В узком смысле слова — жанр произведения, изображающего конфликт между персонажами, в широком — все произведения без авторской речи. Виды (жанры) драматургических произведений: трагедия, драма, комедия, водевиль.
   Эпос — один из четырех родов литературы, отражающий жизнь через рассказ о человеке и происходящих с ним событиях. Основные виды (жанры) эпической литературы: эпопея, роман, повесть, рассказ, новелла, художественный очерк.
   Лирика — один из четырех родов литературы, отображающий жизнь через личные переживания человека, его чувства и мысли. Жанры (по форме) лирики: песня, элегия, ода, дума, послание, мадригал, стансы, эклога, эпиграмма, эпитафия.
   Учитель: Существует также четвертый род литературы в традиционной классификации. Лироэпика — это род литературы, в произведениях которого художественный мир читатель наблюдает и оценивает со стороны как сюжетное повествование, но одновременно события и персонажи получают определенную эмоциональную оценку повествователя.
   Сегодня мы с вами будем говорить о лирической поэзии.
   Вопрос: Какие разновидности лирической поэзии вам известны?
   Ответ: философская лирика, гражданская, любовная, пейзажная.
   Учитель: Верно, именно эти разновидности лирики выделяются в современном литературоведении. Но есть ещё молитвенная лирика, в которой отражена духовная жизнь ее авторов. Опытом духовной жизни, запечатленным в стихах, можем воспользоваться и мы, сегодняшние читатели, если «томимся духовной жаждой» и стремимся к самопознанию и духовному совершенствованию.
   III. Первичное усвоение новых знаний.
   Учитель: Молитва как художественный текст ориентирована на молитвенное слово (как на память о церковной природе жанра).
   Вопрос: Что же такое церковная молитва?
   Ответ: Это проникновенное обращение верующего человека, обращенное к Спасителю (Иисусу Христу), Божией Матери, Ангелу-Хранителю, святым угодникам.
   Учитель: Действительно, молитва – это словесное выражение живого богообщения. Существуют различные виды молитвы: молитва-прошение, покаянная молитва, молитва-благодарение, хвалебная и молитва-ходатайство.
   Стихотворная молитва — специфический жанр лирической поэзии, ориентированный на молитвенный канон и характеризующийся определенной архитектоникой (обращением к Божественному началу, системой прошений, канонической концовкой), диалогичностью, устойчивым мотивно-тематическим комплексом.
   Жанр стихотворной молитвы, возник из переложений ветхозаветных псалмов и граничащей с жанром духовной оды и оформился в русской поэзии XVIII в., а в XIX в. стал одним из самых распространенных жанров лирической поэзии.
   Как оригинальный и самостоятельный, жанр стихотворной молитвы закрепился в русской стихотворной системе в XVIII в., окончательно оформившись в перелагательном творчестве А. П. Сумарокова, В. К. Тредиаковского, М. В. Ломоносова, М. М. Хераскова, И. Ф. Богдановича, Г. Р. Державина.
   Молитвенная лирика встречается в творчестве Ф.И. Тютчева, Ф.Н. Глинки, А.А. Фета, Н.В. Гоголя ( стихотворение «К тебе, о Матерь Пресвятая»), Н. М. Языкова, А. В. Кольцова, Е. А. Баратынского, Н. П. Огарёва, И.С. Никитина, А.К. Толстого.
   История русской лирики XIX века свидетельствует о пристальном интересе и других известных поэтов к таинству молитвенного слова. Почти у каждого русского поэта, за редким исключением, есть стихотворения-молитвы, потому что именно они обладают живительной силой исцелять измученные житейскими невзгодами человеческие души.
   В творчестве этих и других поэтов происходит развитие жанра по пути лиризации молитвы и постепенного отказа от непосредственного переложения канонического текста.
   Существуют следующие типы стихотворной молитвы [3] (карточка-информатор 1):
   ? молитва-переложение (точное переложение канонического текста или вариант лирического его прочтения);
   ? молитва-подражание (собственно вольный перевод или подражание);
   ? молитва-вариация (своего рода размышление по поводу известного текста или сюжета, ориентированное на лирическое осмысление канонического текста);
   ? «моя молитва» (импровизация; создание собственной молитвы поэтом; своего рода лирическая медитация, носящая глубоко личностный исповедальный характер);
   ? метамолитва (молитва о молитве; стихотворение о молитвенном событии, о воздействии молитвенного слова или о значимости молитвы в жизни человека);
   ? пародийная молитва (пародия на канонический текст или на молитвенную ситуацию).
   Церковная молитва имеет определенную структурную композицию: «личное обращение, изложение предмета и оснований (просьбы, благодарности или прославления». Такая композиция нередко повторяется и в поэтической молитве, однако лирический текст может не содержать всех элементов церковной молитвы.
   Вопрос: Можете ли вы привести примеры, когда каноническая молитва в творчестве русских поэтов становится молитвой поэтической?
   Ответ: У А.С. Пушкина есть поэтическое переложение самой главной молитвы христиан — «Отче наш».
   Учитель: Другое ее название — «Господня молитва», так как она дана в качестве образца Иисусом Христом своим ученикам. Вот как она звучит (карточка-информатор 2):
   Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго.
   А вот молитва-переложение А.С. Пушкина (карточка-информатор 3):
   Отец людей, Отец небесный!
   Да имя вечное Твое
   Святится нашими сердцами!
   Да прийдет Царствие Твое,
   Твоя да будет Воля с нами,
   Как в небесах, так на земли!
   Насущный хлеб нам ниспошли
   Твоею щедрою рукою,
   И как прощаем мы людей,
   Так нас, ничтожных пред Тобою,
   Прости, Отец, Своих детей;
   Не ввергни нас во искушенье
   И от лукавого прельщенья
   Избави нас…
   Мы знаем ещё одно стихотворение А.С. Пушкина, которое является поэтическим переложением Великопостной покаянной молитвы преподобного Ефрема Сирина, христианского поэта IV века, богослова и проповедника, пустынника, призывавшего к покаянию.
   Послушаем этот замечательный образец поэтической молитвы.
   Обучающийся читает наизусть стихотворение А.С. Пушкина “Отцы-пустынники и жёны непорочны” [4]
   Учитель: Обратите внимание, молитва лирического героя почти дословно передаёт церковную молитву. Пушкин любил передавать молитвы, рассказывать, что читают на молитве. Мальчик в “Борисе Годунове” читает молитву за царя, великолепную православную молитву. Пушкин показывает, как молится правоверный о гибели гяуров “Стамбул гяуры нынче славят…”), как араб хвалит всесоздавшего Аллу, он рассказывает о религиозной муке сурового пуританина (“Странник”). Поэт передает, описывает, читает молитвы. Есть у него в стихах молитвословия христианские, магометанские, есть слова “молитв”, но нет молитвы.
   Но есть другой поэт. У которого есть молитва — и нет молитвословий. По устремлению, по сокровенному порыву, по радости или муке, все стихотворения этого поэта — молитва. И сегодня на уроке мы обратимся к его стихам.
   IV. Объявление темы и целей урока.
   Учитель: Итак, тема нашего урока “Молитва как жанр в лирике М.Ю. Лермонтова”.
   Сегодня мы с вами определим место и значение данного жанра в лирике поэта, выявим особенности лермонтовской молитвы, будем совершенствовать умение выразительно читать и анализировать лирическое произведение, рассмотрим ценностные основы духовной лирики, будем развивать речевую культуру и эстетический вкус .
   V. Открытие нового знания и совершенствование навыков анализа стихотворения
   1. Лекция учителя.
   Учитель: На первый взгляд, эта мысль, о том, что своё развитие этот жанр получил именно в лирике Лермонтова, выглядит абсурдной. Ведь начало 19 века – это годы увлечения западными литературными кумирами Шиллером, Байроном, Гёте, Гейне. В это время появляются авторы, воспевающие безудержную вольность, одиночество личности, стремление к бунту, ниспровержение авторитетов, доходившее часто до открытого богоборчества (восстания против Бога).
   И совершенно очевидно, что русский романтик Лермонтов в этом отношении продолжает традиции западноевропейского романтизма, прежде всего Байрона, для которого богоборческий и демонический мотивы были очень характерны.
   Лермонтов начал знакомиться с творчеством Байрона с детства. В 15 лет он изучил английский язык и делал переводы стихов Байрона. Многие современники, а потом исследователи творчества Лермонтова отмечали его так называемый байронизм. Обращал на это внимание, к примеру, Александр Блок. А вот какое впечатление произвел Лермонтов на Ивана Сергеевича Тургенева, который увидел его в доме княгини Шаховской: “В наружности Лермонтова было что-то зловещее и трагическое; какой-то сумрачной и недоброй силой, задумчивой презрительностью и страстью веяло от его смуглого лица, от его больших и неподвижно-темных глаз… Не было сомнения, что он, следуя тогдашней моде, напустил на себя известного рода байроновский жанр…”[5].
   Влияние Байрона, несомненно, сказалось как в романтическом пафосе, стиле, так и в идейной основе лермонтовской поэзии, особенно ранней.
   В лермонтовской лирике много стихов, посвященных демону и связанных с этим образом. Над поэмой «Демон» он работал почти всю свою жизнь. Трудно найти писателя XIX века, которого бы так сильно занимала эта тема. Поэт сравнивает себя с демоном:
   Как демон хладный и суровый,
   Я в мире веселился злом,
   Обманы были мне не новы,
   И яд был на сердце моём…
   В стихотворении “Я не для ангелов и рая” (написано в 1831г., поэту — 17 лет), написанном в том же году, он ещё решительней говорит о своём сходстве с главным персонажем своей поэмы:
   Как демон мой я зла избранник,
   как демон, с гордою душой,
   Я меж людей беспечный странник,
   Для мира и небес чужой…
   Как известно, внешняя жизнь Лермонтова не отличалась благочестием. Но вот после смерти его, как значится в описи его имущества, осталось “четыре образа и серебряный нательный крестик… с мощами”. Существует также рассказ о том, что Лермонтова, этого печоринствующего отрицателя, один из его товарищей застал однажды в церкви. Поэт молился на коленях. [6]
   Таким же тайным молитвенником и одновременно явным отрицателем был он и в поэзии. Молитва его была сокровенна, сознательно скрытна, затаённа.
   В.А. Солоухин, размышляя над этим, писал: “Исследователей удивляет некая двойственность личности Лермонтова, когда наряду с видимым озлоблением и, как мы теперь сказали бы, крайним индивидуализмом вдруг проступали черты человечности, мягкости, нежности и добра. А между тем ничего удивительного в этом нет. Дело в том, что ранний, юношеский демонизм и байронизм были только позой, душа же его на самом деле была — верх чистоты, доброты, мягкости и ранимости. С годами шелуха позы… осыпалась, а подлинная душа всё более высветлялась, выступала на передний план…” [7] (карточка-информатор 4)
   Даниил Андреев (поэт и философ нашего времени, автор знаменитого мистико-философского труда “Роза мира”) отмечал:
   В глубине его стихов с первых лет и до последних, тихо струится, журча и поднимаясь порой и до неповторимо дивных звучаний,.. светлая, задушевная, теплая вера…” [8]
   Душа поэта страстно искала гармонии, единства, цельности, и в минуты прозрения Лермонтов осознавал, что нельзя жить без веры и идеалов. И уже в 1832 году он напишет:
   Нет, я не Байрон, я другой,
   Еще неведомый избранник,
   Как он, гонимый миром странник,
   Но только с русскою душой.
   Эта русская душа и нашла своё выражение в религиозно-философских идеалах лирики поэта.
   Поистине теплым религиозным чувством исполнены стихотворения М.Ю. Лермонтова “Выхожу один я на дорогу”, “Когда волнуется желтеющая нива…”, “Ветка Палестины”, “Ребёнку”, “Покаяние”, “Исповедь”, “Казачья колыбельная песня”, “Редеют бледные туманы”, “По небу полуночи Ангел летел…”, “Благодарность”.
   И бесценными жемчужинами в ряду молитв являются три произведения поэта с одинаковым названием — “Молитва” (1829, 1837, 1839). Эти тексты — показатель динамического роста поэтической души, её непрерывного развития, продолжавшегося на протяжении десяти лет, с 1829 по 1839 годы.
   Особо значимой в ряду “моих молитв” является “Молитва” М.Ю. Лермонтова (“Не обвиняй меня, Всесильный…”, 1829).
   2. Анализ стихотворения «Молитва» («Не обвиняй меня, Всесильный…») [9]
   Обучающийся читает наизусть стихотворение.
   Учитель:
   Это стихотворение написано в 1829 году: автору всего 15 лет, но он уже многое испытал.
   Вопрос: К кому обращена молитва?
   Ответ: К Богу как Всесильному Творцу.
   Вопрос: Что мы можем сказать об особенности композиции этого стихотворения?
   Ответ: Оно состоит из 2-х частей. В первой части герой говорит о своих страстях, во второй части просит остановить их бушующий поток.
   Вопрос: Каковы же эти страсти?
   Ответ: Любовь к земле, ум и творческий дар.
   Вопрос: А разве любовь к земле, ум и творческий дар греховны?
   Ответ: Нет, сами по себе они не греховны. Ведь всё это даётся человеку свыше, каждому в своей мере.
   Вопрос: А почему же всё-таки Пушкин говорит о них, как о страстях? Давайте найдём и перечитаем эти строки.
   Ответ:
   …мрак земли могильный
   С ее страстями я люблю;
   …редко в душу входит
   Живых речей твоих струя;
   …в заблужденье бродит
   Мой ум далеко от тебя;
   …лава вдохновенья
   Клокочет на груди моей…
   …дикие волненья
   Мрачат стекло моих очей;
   Учитель: Страшна не любовь к земле, а страстное проявление этой любви. Ум не дан для погибели человека, но он может погубить его, когда тот начинает блуждать вдали от Бога. Опасен не сам творческий дар, а чрезмерное служение ему. В результате нарушается гармония жизни, и страсти начинают обуревать человека.
   Вопрос: Обратимся к метафоре ” …дикие волненья / Мрачат стекло моих очей…”. Мы знаем, что глаза – это зеркало души. Каким обычно бывает стекло?
   Ответ: Прозрачным, светлым, чистым.
   Вопрос:
   Что же происходит с ним в результате действия страстей?
   Ответ: Ясный цвет меняется на мрачный (тёмный , густой, ближе к чёрному).
   Учитель: Затмевается способность души чётко разделять Добро и Зло, человек как бы теряет зрение (в данном случае духовное), глаза становятся мутными. Страсти гиперболизуются.
   Вопрос: Давайте найдём в стихотворении гиперболизацию страстей и докажем, что это, действительно, так.
   Ответ: “лава вдохновенья”, “дикие волненья”, “мир тесен”, “всесожигающий костёр”, “страшная жажда песнопенья”.
   Учитель: Герой порабощён страстями, он осознаёт это и просит Всесильного освободить от них, чтобы вернуться на пути Господни. Стихотворение «Не обвиняй меня, Всесильный…» можно отнести к молитве – покаянию и молитве-прошению.
   3. Анализ стихотворения «Молитва» («Я, Матерь Божия, ныне с молитвою…») [10]
   Учитель: Следующее стихотворение М.Ю. Лермонтова “Молитва” написано в 1837 году и посвящено любимой женщине поэта.
   Выразительное чтение наизусть стихотворения “Молитва” («Я, Матерь Божия, ныне с молитвою…»)
   Учитель: Лермонтов ввёл это стихотворение в текст письма М.А. Лопухиной от 15 февраля 1838 года под названием “Молитва странника”.
   Мы знаем, что молитвенные прошения о спасении, перед битвою, с благодарностью, с покаянием традиционны в русском народе. Христианские молитвы весьма разнообразны: об избавлении от искушения, о помощи в бедности и нужде, при нападении зверей, о защите от голода, в болезни, о счастье в браке, перед сражением, по исходе души из тела…
   Вопрос: Почему лирический герой обращается не к Богу, а к Богородице?
   Ответ:
   В этой своей молитве Лермонтов глубоко народен. Ведь русская молитва есть по преимуществу молитва к Богоматери и только через Неё ко Христу.
   Вопрос: Какие образы вырисовываются в ходе монолога лирического героя?
   Ответ: В ходе монолога вырисовываются три образа:
   1) Божьей Матери
   (“тёплой заступнице мира холодного”);
   2) лирического героя
   Это одинокий странник с “пустынной душой”, бескорыстный, ничего не требующий для себя (“Не за свою молю душу пустынную”);
   и той, о которой он молится (“душа достойная, прекрасная”, “сердце незлобное”).
   Вопрос: Что же просит лирический герой для своей любимой?
   Ответ:
   Окружи счастием душу достойную;
   Дай ей сопутников, полных внимания,
   Молодость светлую, старость покойную,
   Сердцу незлобному мир упования.
   Срок ли приблизится часу прощальному
   В утро ли шумное, в ночь ли безгласную —
   Ты восприять пошли к ложу печальному
   Лучшего ангела душу прекрасную.
   Учитель: Здесь примечательны те признаки, которые, по мнению поэта, делают человека счастливым. В последней строфе даже смерть (час прощальный) рисуется в гармоничных тонах, наполненных красотой.
   Обратите внимание на лексический строй речи. Благородная простота образной структуры стихотворения покоряет читателя своей ненадуманной естественностью. Очень уместно использована церковная лексика: «образ» (в значении «икона»), «покаяние», «упование», элементы церковнославянского стиля: («дева», «сопутники», «безгласная», «ложе», «восприять», т.е. «принять». Данное стихотворение М.Ю. Лермонтова является художественной иллюстрацией апостольских строк: «Любовь… не ищет своего» (1 Кор. 13:5). В стихах дышит такая благоговейная любовь, что они по праву могут быть названы гимном чистоте, нежности, душевной красоте, своеобразным подвигом самоотречения и любви.
   Это стихотворение М. Ю. Лермонтова признается образцом лирической молитвы [11], оно предопределит черты авторских молитв и впоследствии получит широкое распространение в творчестве русских поэтов.
   4. Анализ стихотворения «Молитва» («В минуту жизни трудную…») [12]
   Учитель: Известно, что «Молитва» («В минуту жизни трудную…») написана в 1839 году для Марии Щербаковой, княгини, которой художник был увлечен («Машенька велела ему молиться, когда у него тоска. Он ей обещал и написал эти стихи») [13]. Это небольшое стихотворение-метамолитва — редкий всплеск личного потаённого чувства поэта — нашло удивительный отклик в душах миллионов читателей. Это одно из лучших стихотворений мировой поэзии.
   В лирическом герое этого стихотворения легко узнается его автор. В нем ясно видится причина обращения его к молитве: жизненные трудности. Их у поэта было много: рано потерял мать, бабушкой был разлучен с отцом, испытал сильную безответную любовь. Всю жизнь он ощущает себя одиноким. Одиночество — один из главных мотивов лирики М.Ю.Лермонтова. Чувство это очень мучительно. Оно вызывает тоску, грусть. Чтобы избавиться от душевной муки, поэт обращается к Богу с молитвой.
   Обратимся к архитектонике стихотворения.
   Вопрос: Сколько строф в данном стихотворении?
   Ответ: Композиционно произведение делится на три части (по количеству строф).
   Учитель: Действительно, в стихотворении сохраняется трехчастная композиция молитвы.
   Вопрос: Что происходит в первой строфе с лирическим героем?
   Ответ: В первой части лирический герой обозначает свое душевное состояние: трудная минута жизни, в сердце грусть. Ощущение печали, смуты, тяжести выражено глаголом “теснится”. В такие минуты он обращается к Богу.
   Вопрос: Что происходит во второй строфе с лирическим героем?
   Ответ: Вторая часть — это поэтическая характеристика самой молитвы.
   Вопрос: Какая молитва повторяется многократно усами лирического героя?
   Ответ: Он не называет молитву.
   Учитель: Верно. Тайна остаётся. Любая молитва может стать «чудной», «благодатной», если она идет от чистого сердца и с глубокой верой. Мы не слышим здесь ее слов, однако чувствуем «силу благодатную», заключенную в живых её словах, чувствуем святую прелесть этой молитвы.
   Лермонтовский герой признается: «Молитву чудную твержу я наизусть».
   Вопрос: О чём на Ваш взгляд говорит глагол “твержу”? Каково лексическое и видовое значение этого глагола?
   Ответ: Глагол твержу говорит о том, что молитва — это духовный труд, так как лексическое и видовое значение этого глагола — многократное повторение одного и того же действия. Во второй строфе показана огромная, непонятная человеческому разуму сила молитвы.
   Вопрос: Что происходит в третьей строфе с лирическим героем?
   Ответ: Третий катрен — подробное описание перемен, происходящих с героем. В нём рассказывается об ответе на молитву: освобождении души от тоски и мучительных сомнений.
   Вопрос: Почему здесь состояние лирического героя выражается с помощью безличных глаголов: «верится», «плачется»?
   Ответ: Его состояние ему не подвластно и не зависит от него. Это действие молитвы.
   Вопрос: Какова же, на ваш взгляд, главная тема стиховорной молитвы Лермонтова?
   Ответ: Это тема благодатного воздействия на душу «молитвы чудной». В стихотворении поэт поведал нам о молитве и ее чудодейственной силе. Оказывается, во время молитвы с души скатывается бремя, молитва — это путь к душевной гармонии.
   Учитель: Простота образов, особая мелодичность стиха создаётся при помощи трехстопного ямба, приемов аллитерации и ассонанса (употребление сонорного плавного «л» в сочетании с гласным «е» для обозначения молитвенного состояния).
   Душа героя, освободившись от всего суетного, человеческого, вступила в сферу Божественного. Лирический герой поведал нам о великом чуде как ответе на чистосердечную молитву: нет никаких сомнений, вновь обретена утраченная вера, поэтому от радости «плачется» и на душе «легко, легко…».
   Правы те исследователи, которые утверждают, что поворот Лермонтова на другой путь — простоты и смирения, гармонии духа и любви к Богу и людям — в конце жизни поэта ясно определился.
   VI. Рефлексия, итоги урока
   Учитель: По словам Н.В. Булдаковой, три «Молитвы» Лермонтова представляются “единым целым, неким поэтическим триптихом, последовательно рисующим этапы взросления человека (пятнадцатилетний подросток, молодой человек, зрелый муж), этапы возрастания души”. [14]
   Известный историк В.О. Ключевский в статье «Грусть (Памяти М.Ю. Лермонтова, умер 15 июля 1841 г.)» (1891) напишет: «Поэзия Лермонтова… на последней ступени своего развития близко подошла к… национально-религиозному настроению, и его грусть становилась художественным выражением того стиха-молитвы, который служит формулой русского религиозного настроения: да будет воля Твоя. Никакой христианский народ своим бытом, всею своею историей не прочувствовал этого стиха так глубоко, как русский, и ни один русский поэт доселе не был так способен глубоко проникнуться этим народным чувством и дать ему художественное выражение, как Лермонтов» [15].
   В заключение урока давайте послушаем два замечательных стихотворения-метамолитвы М.Ю. Лермонтова “Когда волнуется желтеющая нива…” и “Выхожу один я на дорогу…”
   Обучающиеся читают наизусть стихотворения поэта.
   Учитель: Молитвенная лирика Лермонтова отражает сложившееся христианское мировоззрение русского поэта. “Молитва” 1829 г. — покаянное обращение лирического героя к Господу. “Молитва” 1837 г. — чистое молитвословие и в то же время шедевр любовной лирики. “Молитва” 1839г. — это отдохновение поэта, светлая грусть и надежда. “Когда волнуется желтеющая нива” — это единение с Богом, растворение в мире природы. Стихотворение “Выхожу один я на дорогу” — итог, философское размышление о жизни.
   Вопрос: Что вы узнали сегодня на уроке?
   Ответ: Мы познакомились с жанром стихотворной молитвы. Проследив его эволюцию в творчества М.Ю. Лермонтова, мы приходим к выводу о том, что молитвенный жанр получил у Лермонтова новое, особое развитие. Он не был его открытием, но стал важным звеном его поэтической системы. Стихотворные «Молитвы», свидетельствующие о постоянном искреннем обращении М.Ю. Лермонтова к Богу, стали неотъемлемой частью русской молитвенной лирики.
   Литература
   1. Соловьев В. С. Смысл любви: Избранные произведения М., “Современник”, 1991.
   2. Ожегов С., Шведова Н. Толковый словарь русского языка— М.: “Азъ”, 1992.
   3. Перевалова О. А. “Стихотворная молитва в русской поэзии XIX века: жанровая динамика и типология” Специальность 10.01.01 – Русская литература Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. Екатеринбург. 2015.
   4.Текст стих. Пушкин А. С. Сочинения. — М.: Художественная литература. Т. 1. 1985. — С. 584.
   5. Тургенев И. С. Из “Литературных и житейских воспоминаний” // М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников. — М.: Худож. лит., 1989. — С. 296—297.
   6. Дурылин С.Н. Судьба Лермонтова. С. 20.
   7. Солоухин В.А. Камешки на ладони. С.385-386.
   8. Белова Л. Космические дали поэта: к 180-летию М.Ю. Лермонтова (о жизни поэта) // Российские вести. — 1994. 15 окт. — С. 3.
   9. Текст стих. Лермонтов М. Ю. Сочинения. — М.: Правда, 1986. — Т. 1. — С. 35.
   10. Текст стих. Лермонтов М. Ю. Сочинения. — М.: Правда, 1986. — Т. 1. — С.162.
   11. Котельников В. А. О христианских мотивах у русских поэтов… С. 9–10; Он же. Язык Церкви и язык литературы… С. 23–24; Бердникова Т. В. Указ. соч. С. 383–384.
   12.Текст стих. Лермонтов М. Ю. Сочинения. — М.: Правда, 1986. Т. 1. — С. 179.
   13.Лермонтовская энциклопедия. — С. 283.
   14. https://lektsii.org/11-92.html
   15. Ключевский В.О. Исторические портреты. М., 1991. — С. 444.
   В работе над содержанием урока также была использована литература:
   Шувалов С. В. Религия Лермонтова // Венок М. Ю. Лермонтову: Юбилейный сборник. — М.; Пг.: Изд. т-ва “В. В. Думнов, наследники бр. Салаевых”, 1914. — С. 135 —164.
   Киселёва И.А. Творчество М.Ю. Лермонтова как религиозно-философская система. Москва. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук 2011. — 311с.
   Седина Е.В. Жанр молитвы в мифопоэтической картине мира М.Ю. Лермонтова. Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 7 (188). Филология. Искусствоведение. Вып. 41. — С. 143-147.

7. Философские мотивы в лирике Лермонтова, равно как и всё его творчество, по восприятию и эмоциям, являют в большинстве своём трагичность. Но это ни в коем случае не вина самого поэта, а просто он так видел окружающий мир, свою жизнь, наполненную несправедливостью и страданиями. Он постоянно ищет, но практически всегда не находит в жизни гармонии и выхода для своих страстей. Бунтующее и пылкое сердце поэта беспрестанно стремится на волю из этой своей жизненной «темницы». В нашем несправедливом мире, согласно лермонтовской философской лирике, могут уживаться лишь зло, равнодушие, бездеятельность, приспособленчество. Все эти темы Лермонтова волнуют особенно в уже упомянутом нами стихотворении «Монолог». Там мы видим его тяжёлые, горькие раздумья о собственном предназначении, своей судьбе, о смысле жизни, о душе. Философские мотивы в лирике Лермонтова подчинены той мысли, что поэт в этом мире не находит столь нужных его душе настоящей свободы, искренности чувств, подлинных бурь и волнений в душах и сердцах других людей, а находит вместо тех бурь равнодушие. Лермонтов, рассуждая о собственной жизни, в которой преобладает неизгладимая извечная тоска, стремится уподобиться то синей волне, шумно катящей свои воды, то белому парусу, мчащемуся вдаль в поисках бурь и страстей. Но он не находит этого ни на родной земле, ни в чужих краях. Михаил Юрьевич иронично сознаёт всю трагическую быстротечность земной жизни. Человек живёт и ищет счастья, но умирает, не найдя его на земле. Но в некоторых стихах мы видим, что Лермонтов не верит и в счастье после смерти, в загробной жизни, в которую он, будучи православным христианином, безусловно верил. Оттого во многих его философских стихах мы с лёгкостью можем отыскать скептические строки. Для Лермонтова жизнь — это постоянная борьба, непрерывное противостояние двух начал, стремление к добру и свету, к Богу. Литературной квинтэссенцией его концепции мира и человека становится одно из самых известных стихотворений — «Парус».

   Молитва как особый жанр в стихах Лермонтова

   Рассмотрим ещё один пласт ститворений поэта. Тема молитвы в лирике Лермонтова играет значительную, если не сказать больше, роль. Рассмотрим подробнее. Молитва в лирике Лермонтова, пожалуй, даже может обознать и особый своеобразный “жанр”. У воспитанного в православии Михаила Юрьевича есть несколько стихотворений, которые имеют название “Молитва”. По тематике с ними похоже и стихотворение “Благодарность”. Однако отношение самого поэта к Богу противоречиво. Молитва как жанр в лирике Лермонтова постоянно развивается. С 1829 по 1832 года лермонтовские “молитвы” построены, можно сказать, по определённому, привычному для всех принципу, и лирическое “я” действительно взывает к Богу и просит у Него защиты и помощи, относясь к вере с надеждой, а также сочувствием. Но если брать более поздний период, то мы можем наблюдать в молитвенных стихах поэта уже некое противление воле Всевышнего, подкреплённое иронией, дерзостью и порою просьбами о смерти. Оно, кстати, просматривается частично и в ранних стихах, хотя бы в “Не обвиняй меня, Всесильный…”. Такой поворот в лирике может быть связан с бурным и бунтующим характером Лермонтова, перепадами в его поведении и настроении, о чем говорят и знакомые поэта, и биографы. Может быть, ни у кого больше — ни до, ни после Лермонтова — если изучать русскую поэзию, мы не найдём столь “молитвенных” стихов, как у Михаила Юрьевича, но, что очень важно, молитва как жанр в лирике Лермонтова почти обязательно имеет характер некоего таинства. Наиболее яркое стихотворение “Не обвиняй меня, Всесильный…”, где поэт наиболее подробно и точно обрисовывает свою личность, которая рождена для творчества. А ведь написал он его в 15 лет. Ощущение и осознание поэтом данного ему дара настолько точны и понятны в этом ярком стихе, а слова к Богу настолько искренние и самобытные, что даже неискушённый читатель чувствует это сразу. Лермонтов разоблачает противоречивость своей души, да и человеческой натуры в целом. С одной стороны она твёрдо прикована к этой земной угрюмости и страданиям, а с другой стороны она стремится к Богу и понимает высшие заветные ценности. Молитва как жанр в лирике Лермонтова часто начинается неким покаянным обращением ко Всевышнему, который может и обвинить, и покарать. Но одновременно с этим покаянием в строфах упомянутого стиха читатель также чувствует, как проскальзывают и запрещённые для любой молитвы нотки оправдания самого себя. В быстрой смене состояний присутствует внутреннее “я” человека, противопоставленное воле Бога, и из этого противоборства, покаяния и ропота, растёт чувство тревоги, нарушается связь между человеком и Богом. Молитва как жанр в лирике Лермонтова это стих, где просьба о прощении, как правило, приглушена оправданием своих безудержных страстей и поступков.

   Лирика Лермонтова в школьной программе

   В наше время лирику Лермонтова активно изучают по обязательной программе на уроках литературы, начиная с младших и заканчивая выпускными классами. Изучаются прежде всего стихи, в которых чётко прослеживаются основные мотивы лирики Лермонтова. Школьники в начальной школе знакомятся с творчеством Михаила Юрьевича, и только в старших классах изучается «взрослая» лирика Лермонтова (10 класс). Десятиклассники не просто изучают отдельные его стихотворения, а определяют основные мотивы поэзии Лермонтова в целом, учатся понимать поэтические тексты.

   Проза М.Ю. Лермонтова

   И в лермонтовской прозе установка на самоанализ нашла плодотворное воплощение, где она трансформировалась в опыт создания обобщённого психологического портрета «героя своего времени», вбирающего в себя черты всего поколения и вместе с тем сохраняющего как своё индивидуальное лицо, так и экстраординарность собственной натуры. Лермонтовская проза вырастает на романтической почве, однако романтические принципы в ней функционально изменены и переподчинены задачам реалистического письма.
   Творчество Лермонтова – это большая ценность для каждого человека. Благодаря ему каждый из нас задумывается о философских проблемах, представленных в романах и драмах. А стихотворения Лермонтова, хотя бы одно или два, знает наизусть, наверное, каждый человек.

8. История создания. Стихотворение Лермонтова, написанное уже в конце творческого пути в 1839 году, названо «Молитва». В его поэзии есть и другие стихотворения с тем же названием: в ранней лирике это стихотворение «Не обвиняй меня Всесильный…», созданное в 1829 году, оно при жизни поэта не печаталось, и «Я, Матерь Божия, ныне с молитвою…», которое было написано в 1837 году, то есть немногим ранее рассматриваемого. Оба стихотворения, опубликованные соответственно в 1839 и 1840 гг., вошли затем в сборник «Стихотворения М. Лермонтова», который вышел в 1840 г.
   Жанр и композиция. Обычно молитвой называют проникновенное обращение верующего человека к Богу верующего человека. Это веками освященная традиция христианства. Молитвы, которые читают верующие люди в церкви и дома, создавали в древности христианские подвижники, признанные потом святыми людьми, отцами церкви. Конечно, каждый верующий человек может обратиться с молитвой к Богу, найдя в своем сердце, в своей душе нужные слова — такие слова не произносятся перед другими людьми, а тем более не появляются в печати. Но в литературе все же есть примеры того, как молитва становится определением особого жанра стихотворения, сохраняющего основные черты православной молитвы. Обычно такие стихотворения принадлежат перу глубоко верующих поэтов, таких, как И.С. Никитин, А.К. Толстой, К. Р. (Константин Романов).
   Обращение Лермонтова к такому жанру на первый взгляд кажется странным. Ведь с именем Лермонтова тесно связан демонический мотив в поэзии, над поэмой «Демон» он работал почти всю свою жизнь: начата она была в 1829 году, а последний вариант закончен лишь в 1839 году — и это восьмая редакция! В лермонтовской лирике много стихов, посвященных демону и связанных с этим образом. Можно сказать, что поэт всю жизнь прожил под страшным взором этого мрачного духа зла. Русский романтик Лермонтов в этом отношении продолжает традиции западноевропейского романтизма, прежде всего Байрона, для которого богоборческий и демонический мотивы были очень характерны. Но и традиции русской духовной поэзии оказались близки Лермонтову. Недаром его первое стихотворение в жанре молитвы было написано в том же 1$29 году, когда появилось первое стихотворение, рисующее образ демона — «Мой демон». «И гордый демон не отстанет, пока живу я, от меня» — так думал юный поэт. Но прошло время, и в 1839 году Лермонтов с ним «разделался — стихами». Показательно, что в позднем творчестве, к которому относится рассматриваемое произведение, в лирике Лермонтова появились мотивы примирения — с миром, людьми, Богом. Об этом свидетельствует и тот факт, что в это время он дважды обращается к жанру молитвы.
   Развитие поэтической мысли стихотворения «Молитва» (1839) организует его композицию как движение от состояния сомнения, печали, грусти (первая строфа) через осознание «силы благодатной» святых слов (вторая строфа) к примирению, очищению и внутреннему’ просветлению (третья строфа). Можно сказать, что в композиции стихотворения нашло отражение то внутреннее движение души самого поэта от скепсиса к вере и умиротворению, которое характеризует его жизнь в последние годы.
   Основные темы и идеи. За два года до стихотворения «Молитва» («В минуту жизни трудную…») было создано Одно из первых произведений поэта, в котором нашли отражение его новые темы и идеи, — «Когда волнуется желтеющая нива…». В нем мотив примирения выражается в идее смирения перед лицом Всевышнего, звучащей в заключительных строках:
   Тогда смиряется души моей тревога,
   Тогда расходятся морщины на челе, —
   И счастье я могу постигнуть на земле,
   И в небесах я вижу Бога
   «Молитва» 1839 года тоже выражает идею отказа от прежних сомнений, скепсиса, приводящих поэта в состояние грусти. Но если в стихотворении «Когда волнуется желтеющая нива…» такое состояние связано с созерцанием умиротворенной природы, то в «Молитве» акцент сделан на «силе благодатной» святого слова. Исходя из этого можно сказать, что в стихотворении «Молитва» тема веры, душевного просветления тесно переплетается с темой слова — для поэта это означает тему творчества: «из пламя и света рожденное слово» — так охарактеризовал его в другом стихотворении Лермонтов. Такая идейно-тематическая связь возникает не случайно. У Лермонтова уже в самых ранних стихах появляются две музы — одна демоническая, которая несет настроения сомнения, скепсиса и приводит к тоске и скуке; другая — муза, помнящая небесные «песни святые», о которых говорится в раннем стихотворении «Ангел». На протяжении многих лет идет напряженная внутренняя борьба этих муз, но ко времени создания «Молитвы» исход этой борьбы становится очевидным.
   Теперь демон сомнения отринут: «С души как бремя катится, / Сомненье далеко…» Это не означает, что все в жизни сразу прояснилось: начало стихотворения говорит об особом состоянии, которое было характерно для поэта и нашло отражение во многих его стихах. Это грусть, которая раньше была сродни отчаянию, потому что поэт не верил в возможность существования благодати в мире. И тогда звучали совсем другие звуки, например его «Молитве» 1829 года:
   Не обвиняй меня, Всесильный,
   И не карай меня, молю,
   ……………………………………………
   За то, что редко в душу входит
   Живых речей твоих струя,
   …………………………………………….
   За то, что мир земной мне тесен,
   К тебе ж проникнуть я боюсь,
   И часто звуком грешных песен Я,
   Боже, не тебе молюсь.
   
   То действительно были «грешные песни», но поэту было дано сказать и иное слово, обращенное в «Молитве» 1837 года к «теплой заступнице мира холодного». Это слово пока еще не о себе, «не о спасении, не перед битвою, / Не с благодарностью иль покаянием». За свою «душу пустынную» поэт еще страшится произнести слова мольбы, обращенной к Богу, но он просит Богоматерь быть небесной покровительницей «девы невинной». Как это уже похоже на веру русского народа, «за други своя» страдающего и молящегося. И как точно угадано Лермонтовым то, что всегда жило в душе русского народа: заступничество в «минуту жизни трудную» надо искать у той, которая понимает все человеческие страдания, — у Божией Матери.
   В «Молитве» 1839 года звучит та новая интонация, которая становится теперь характерной чертой поэзии Лермонтова. Это пронзительно-щемящее и вместе с тем умиротворяющее звучание сродни подлинной молитве русского человека. Слова этого удивительного стихотворения, подобно молитве в церкви, льются из самого сердца поэта и звучат, как песнопение:
   В минуту жизни трудную
   Теснится ль в сердце грусть
   Одну молитву чудную
   Твержу я наизусть.
   
   Историк Ключевский, написавший статью о творчестве Лермонтова под названием «Грусть», доказывает в ней, что по своей ритмике, общему интонационному рисунку поздняя лирика Лермонтова действительно приближается к народной первооснове. Ее ведущий тон Ключевский называет «грусть-тоска» и видит в Лермонтове основоположника того нового мироощущения, отраженного в поэзии, которое совместило в себе романтические и народно-православные основы.
   Эти подлинно национальные духовные основы проявляются и в том, что поэт в своих стихах, как и русский народ, чаще обращается к Богоматери — «теплой заступнице мира холодного». В «Молитве» 1839 года не указано, к кому она обращена, но само ее звучание скорее подходит Богородичной молитве. Но здесь основной смысловой акцент — образ самого «созвучья слов живых», которое выливается в «молитву чудную»:
   Есть сила благодатная
   В созвучьи слов живых,
   И дышит непонятная,
   Святая прелесть в них.
   
   «Непонятная» прелесть и сила святого слова — вот то главное, что хочет выразить поэт. Именно поэтому не так важно, к кому обращена молитва и о чем она. Важнее другое — результат, который достигается молитвой, произнесенной из глубины страдающей души:
   С души как бремя скатится,
   Сомненье далеко —
   И верится, и плачется,
   И так легко, легко…
   
   Такую удивительную легкость души, очищенной слезами покаяния, Лермонтов смог наконец постичь в конце своего жизненного пути.
   Художественное своеобразие. Даже среди шедевров лермонтовской лирики «Молитва» 1839 года поражает удивительной гармонией и проникновенностью звучания. Все художественные средства подчинены задаче выразить глубину молитвенного чувства человека. Именно потому поэт использует эмоционально-оценочные слова (грусть, сомненье) и эпитеты («в минуту жизни трудную», «одну молитву чудную»), а также эпитеты, связанные с религиозно-философской тематикой («сила благодатная», «святая прелесть»). Этой же цели служит сравнение («с души как бремя скатится, сомненье…») и метафора («И дышит непонятная, святая прелесть в них»). Большую роль в создании замедленной, напевной интонации стихотворения играют повторы («И так легко, легко…), синтаксический параллелизм («И верится, и плачется…»), ассонансы на «у» («В минуту жизни трудную…»; «одну молитву чудную…»).
   Значение произведения. В творчестве Лермонтова «Молитва» стала стихотворением, обозначившим новый поворот во внутреннем, душевном и духовном, состоянии поэта. Она стала ответом тем, кто обвинял его в безверии и демонизме. В то же время вместе с такими стихотворениями, как «Родина», «Молитва» показала обращенность позднего творчества Лермонтова к народным истокам. Уже в XX веке, пожалуй, лишь два поэта — А.А. Блок и С.А. Есенин — достигли в своей поэзии столь же точной и необыкновенно выразительной силы грустно-лирической народной интонации, которая характерна для этого лермонтовского стихотворения. С точки зрения жанра оно также получило продолжение в творчестве таких глубоко верующих православных поэтов, как И.С. Никитин, А.К. Толстой, К. Р. (Константин Романов).

9. В лирике М. Ю. Лермонтова несколько стихотворений озаглавлены как «молитва». Эти лирические произведения строятся в соответствии с композиционной структурой церковной молитвы: обращение и «изложение оснований». Так, в стихотворении «Молитва» («Не обвиняй меня, всесильный») представлен субъект – лирический герой и действия, за которые он просит прощение:
   Не обвиняй меня, всесильный,
   И не карай меня, молю,
   За то, что мрак земли могильный
   С ее страстями я люблю.
   Для поэтической молитвы актуальным остается понятие греха. Для лирического героя Лермонтова грехом является любовь ко всему земному («мрак земли могильный»), земные страсти, вдохновенье, неверие, уныние:
   За то, что мир земной мне тесен,
   К тебе ж проникнуть я боюсь,
   И часто звуком грешных песен
   Я, боже не тебе молюсь.
   Во второй части стихотворения конфликтный тон сменяется умиротворяющей просьбой. Однако лирический герой не хочет отказаться от «жажды песнопенья», он называет свое вдохновение «чудным пламенем». Стремление обратиться к Богу для лирического субъекта Лермонтова очень противоречиво: с одной стороны, он жаждет свободы от Божией воли, противопоставляя ей дар поэта, испытывая за него гордость, с другой, – искренне желает встать на «путь спасенья», который он вслед за Евангелием называет «тесным». Отрицание и одновременный страх перед Богом слышатся в этой молитве. Следуя христианскому канону, молитва не допускает оправдания, смирение и признание своих грехов «украшает» и делает искренней молитву: «не оправдывай себя, а признавай себя грешником перед Богом и людьми» (Преп. Иосиф Волоколамский). Само обращение к Богу словами «не упрекай», «не карай» и написание имени Божьего с маленькой буквы свидетельствует о желании лирического героя приблизить себя к Всевышнему. Попытка поставить себя рядом с Создателем рождает одиночество лирического героя. Лирический герой Лермонтова необыкновенно одинок, что не раз показывает сам автор. Учитывая христианское восприятие мира, следует отметить, что православный человек никогда не бывает одинок, он всегда с Богом.
   Другая «Молитва» обращена к Богу с просьбой спасти душу любимой лирического героя. Заботиться о спасении души ближнего – христианская добродетель:
   Не за свою молю душу пустынную,
   За душу странника в свете безродного,
   Но я вручить хочу деву невинную
   Теплой заступнице мира холодного.
   Лирический герой предстает верующим человеком, соблюдающим христианскую заповедь: «Возлюби ближнего своего, как самого себя». Но, с другой стороны, и здесь его образ противоречив: он не молится о себе, т. к. считает, что не достоин помощи Божией; он не хочет, чтобы кто-нибудь увидел его человеческую слабость. «Пустынная» душа лирического героя, «душа странника» не находит спасения. «Странник» грешен, но, в отличие от других людей, не может с этим смириться. «…После грехопадения Адама и Евы человек обречен грешить. Добро может проявиться только под воздействием божественной благодати. Благодать действует не по желанию человека или его заслугам, а по свободному избранию и предопределению Бога». [5, с.151]. Лирический герой намеренно противится этой благодати, внешне он сдержан, озлоблен. Однако его душа неосознанно ищет добра и благодати, поэтому, обращаясь к Богоматери, лирический герой просит Ее послать «лучшего ангела», т. е. самого достойного прекрасной души возлюбленной:
   Срок ли приблизится часу прощальному
   В утро ли шумное, в ночь ли безгласную,
   Ты восприять пошли к ложу печальному
   Лучшего ангела душу прекрасную.
   Рассмотренные молитвы строятся в соответствии с правилами церковной молитвы: представлено лицо, от которого следует молитвенное прошение, небесная сила, к которой направлена молитва, интенция. По такой же композиции строится стихотворение «Благодарность». По жанру этот текст принадлежит к числу благодарственных молитв: стихотворение начинается обращением к Богу, избегая номинации Бог, после чего перечисляются явления, за которые лирический герой благодарен. Однако этот жанр – жанр благодарственной молитвы – получает ироническое завершение:
   Устрой лишь так, чтобы тебя отныне
   Недолго я еще благодарил.
   В первой публикации местоимение «тебя» было написано со строчной буквы. «Есть основание предполагать, что стихотворение полемически соотносится с напечатанным в 1839 г. в «Отечественных записках» стихотворением В. И. Красова «Молитва» («Благодарю, творец, за все благодарю…»). [13, с.688]. Ироническое завершение невозможно в церковной молитве. Лирический герой же, осознавая свои страдания, понимая, что все испытания посланы Богом, не желает смириться с Божией волей. Совершенно иная молитва представлена в стихотворении «Молитва» («В минуту жизни трудную…»). Лирический герой снимает маску бездушного, холодного человека. Стихотворение не строится по канону молитвы, несмотря на название («Молитва»). Оно содержит не саму молитву, а, скорее, впечатление, ощущение после молитвы: С души как бремя скатится, Сомненье далеко – И верится, и плачется И верится, и плачет И так легко, легко… Лирический герой не боится быть слабым, он плачет. Впервые его душа обретает гармонию, рожденную молитвенными словами: Есть сила благодатная В созвучье слов живых, И дышит непонятная, Святая прелесть в них.
   Вывод: Зашифрованность молитвенных слов, их непонятность – все это характерно для церковной молитвы.