Сочинение на тему злоупотребление иностранными словами
4 варианта
Готовые задания для подготовки к ЕГЭ по русскому языку. Пример выполнения задания №25.
Задание: Напишите сочинение по прочитанному тексту.
(1)Наверное, каждому случалось пожалеть о падкости нашего языка на иностранные словечки, из-за которой мы, как малые дети, тащим в рот всякую гадость. (2) Ещё ладно, когда чужое слово приходит с новым понятием — не переводить же, как Карамзин, иноязычные словечки по частям. (3)Но ведь часто нахальный чужак лезет на место, у которого есть законный, живой и здоровый владелец. (4)Вот, скажем, вошёл в последние годы в наш язык имидж (даже и родственничков за собой потащил — имиджмейкер, имидж-реклама и т.д.) — а чем он, спрашивается, лучше давно существующего в языке образа? (5)Однако при более внимательном рассмотрении выясняется, что тут ещё неизвестно, кто кого обижает. (6)Взять хотя бы ту же пару имидж — образ: ведь первое из них заменило второе далеко не во всех его значениях. (7)Можно даже сказать – только в тех, в каких почтенному русскому слову образ неловко было и употребляться. (8)Имидж — это образ искусственно созданный и не то чтобы заведомо ложный, но совершенно не обязанный соответствовать хоть чему-то в действительности. (9)Вот этот-то малопочётный смысл абориген образ и уступил гастарбайтеру имиджу, сохранив за собой иные, более престижные значения. (10)Примерно те же отношения связывают и многие другие русские слова с их как бы непереведёнными иностранными синонимами. (11)Личность — это нечто яркое и неординарное, это звучит гордо, а если нужна нейтральная стилистическая окраска, то лучше сказать индивидуум или персона (последнюю можно употребить ещё и в ироническом смысле). (12)Писатель — это творец, пророк и учитель народа, а если речь идёт о человеке, зарабатывающем на жизнь составлением текстов — безотносительно к масштабу дарования,— то это литератор. (13)Гонор — качество совсем иное, нежели честь. (14)О паре разведчик — шпион как-то уж и напоминать неловко. (15)А, к примеру, слово контора — само гастарбайтер, но поселилось в наших краях давно, обзавелось авторитетом, и заниматься своей основной работой — обозначать помещение для умственной и бумажной работы — ему прискучило. (16)И вот обязанность эта спихивается на только что прибывшего из английского языка новичка — офис. (17)А контора предпочитает теперь означать (пока только в разговорном языке, но лиха беда начало) собственно фирму или организацию. (18)Есть, пожалуй, только один пласт лексики, где всё обстоит наоборот: названия криминальных и прочих социально не одобряемых занятий. (19) Собственно, тут тоже всё как у людей — известно же, что в легальной сфере иммигранты занимаются всякой чёрной работой и медленно выбиваются в люди, зато преступный бизнес прибирают к рукам моментально. (20)Рэкетир звучит куда благопристойнее вымогателя, киллер явно профессиональнее убийцы, и даже давно обрусевший бандит серьёзнее и солиднее исконного разбойника, которому в утешение осталась только его роль в фольклоре. (20)В общем, пусть иностранные слова лезут к нам и дальше. (22)Чёрной, скучной, неблагодарной работы в нашем языке хватит на всех. (По В. Глаголеву)
Ответ:
В предложенном для анализа тексте Вадим Глаголев затрагивает проблему отношения к иностранным заимствованиям. Смысл заимствованных слов для многих людей весьма расплывчат. Однако обыкновенные носители языка считают пришедшие в наш язык новые иностранные слова и термины модными, поэтому стараются, как можно чаще употреблять их в своей речи. Привычное для русского человека слово «образ» заменило слово «имидж». И вставляют его модники везде, где надо и не надо, не всегда понимая, что новичок гораздо беднее и уже по значению. Пришедшие в лихие девяностые такие слова как рэкетир и киллер заменили вымогателя и убийцу. Дело от этого приличнее не стало. Для многих людей внедрение новых «иностранцев» – незаменимый атрибут современной жизни, что вселяет уверенность человека в себе и чувство причастности к новшествам.
Автор считает, что в заимствовании иностранных слов есть свои положительные и отрицательные стороны. Положительным является то, что заимствованные слова позволяют четко конкретизировать разные значения русских слов. С позицией автора я согласен. Иностранные заимствования значительно облегчили русскоязычному народу жизнь, но, как и любое дело, не стоит доводить до маразма.
В романе-эпопее «Война и мир» Л.Н. Толстого хозяйка модного салона Анна Павловна Шерер в период наполеоновской оккупации принимает участие в своеобразном протесте на использование французских слов в своей речи. Всех, кто не знает, «как это сказать по-русски», штрафуют. Оштрафованная Жюли Карагина жалуется, что у неё нет денег нанять учителя, чтобы учиться русскому языку, так как на улицах становится опасно говорить на французском языке.
В комедии А.С.Грибоедова «Горе от ума» в уста своего героя Чацкого автор вкладывает мысли о чрезмерном использовании французского языка в светском обществе:
Здесь нынче тон каков
На съездах, на больших, по праздникам приходским
Господствует еще смешенье языков:
Французского с нижегородским?
На балу он упорно хочет доказать, как нелепо выглядит дворянство в глазах заезжего иностранца, который чувствует «себя здесь маленьким царьком; // Такой же толк у дам, такие же наряды».
Прошли века, и сегодня мы не так используем иностранный язык в своей речи, но по-прежнему преклоняемся перед всем иностранным. И это подражательство принимает, как всегда, карикатурные формы. Подводя итог, хочется обратиться к автору, который считает, что «пусть иностранные слова лезут к нам и дальше, черной, скучной, неблагодарной работы в нашем языке хватит на всех».
е. то, что обладает реальной сущностью золота, ковко. А такое утверждение сводится к тому, что ковкость зависит и неотделима от реальной сущности золота. Но так как человек не знает, в чем состоит эта реальная сущность, то ковкость на деле связывается в его уме не с сущностью, которой он не знает, а со звуком «золото», ее обозначающим. Так, когда мы говорим, что «разумное существо» есть хорошее определение человека, а «существо без перьев, двуногое, с плоскими ногтями» — плохое, мы совершенно очевидно предполагаем, что слово «человек» в этом случае обозначает реальную сущность какого-то вида и что мы хотели указать, что слова «разумное существо» описывают эту реальную сущность лучше, чем слова «существо двуногое, с плоскими ногтями, без перьев». Иначе почему же Платон не мог свою сложную идею, составленную из идей некоего тела, отличающегося от других определенной формой и другими внешними признаками, с такой же точностью обозначить словом avftgcimog, или «человек», с какой Аристотель образовал сложную идею, получившую у него название avfrgamog, или «человек», из соединения тела и способности рассуждать, если не потому, что предполагали, будто слово av^Qcojtog, или «человек», обозначает не то, что оно выражает, а нечто отличное от идеи, которую человек, как он утверждает, хотел бы им выразить?
18. Например, слова употребляют для выражения реальных сущностей субстанций. Правда, имена субстанций были бы гораздо более полезными, а предложения с ними гораздо более достоверными, если бы реальные сущности субстанций были теми идеями в нашем уме, которые обозначаются этими словами. Но именно из-за отсутствия таких реальных сущностей наши слова дают так мало знания или достоверности в наших рассуждениях о них; вот почему для того, чтобы устранить по возможности это несовершенство, мы на основании скрытого предположения обозначаем словами вещь, обладающую данной реальной сущностью, как будто мы этим сколько-нибудь ближе к ней подходим. Слова «человек», «золото» на деле обозначают лишь сложную идею свойств, объединенных в определенном виде субстанций; но едва ли есть люди, которые при употреблении этих слов часто не предполагали бы, что каждое из этих слов обозначает вещь, обладающую реальной сущностью, от которой зависят данные свойства. Однако, когда мы хотим обозначить словами нечто не входящее в нашу сложную идею, знаком чего употребляемое нами имя никак не может быть, это не только не уменьшает несовершенство наших слов, но, как явное злоупотребление, даже увеличивает его.
19. Поэтому мы считаем, что не всякое изменение в нашей идее субстанций изменяет вид. Это объясняет нам, почему в смешанных модусах при устранении или изменении какой-нибудь идеи, входящей в состав сложной идеи, ее признают другой, т. е. идеей другого вида, как это очевидно из идеи нечаянного убийства, непреднамеренного убийства, преднамеренного убийства, отцеубийства и т. д. Причина здесь в том, что сложная идея, обозначаемая данным именем, есть в одно и то же время и реальная и номинальная сущность; и данное имя не приписывают, хотя бы и скрыто, никакой другой сущности. Не то с субстанциями. Так, хотя один человек включает в свою сложную идею, называемую золотом, то, что другой исключает, и наоборот, но люди обыкновенно не считают, что от этого изменяется вид, потому что в уме своем они тайно относят это название к реальной неизменной сущности какой-нибудь существующей вещи, от которой зависят данные свойства, и считают его связанным с ней. Про того, кто присоединяет к своей сложной идее золота идеи [химической] устойчивости, или растворимости в царской водке, которых он раньше не включал в нее, не думают, что он изменил вид, а считают, что у него лишь более совершенная идея благодаря присоединению другой простой идеи, на деле всегда связанной с остальными, из которых состояла его прежняя сложная идея. Но такое отнесение имени к вещи, идеи которой у нас нет, не только не приносит никакой помощи, но даже способствует созданию еще больших затруднений. В самом деле, благодаря молчаливому отнесению к реальной сущности данного вида предметов слово «золото» (которое как обозначение более или менее полной совокупности простых идей в обычных разговорах довольно хорошо указывает данный вид предметов) вообще теряет всякое значение, поскольку оно обозначает то, идеи чего у нас вообще нет, и потому при отсутствии самого предмета не может выражать ровно ничего. Сколько бы ни считали, что это одно и то же, при надлежащем рассмотрении все же найдут, что рассуждать о «золоте» по названию и рассуждать о частице самого тела, например о лежащем перед нами кусочке листового золота,— это совершенно различные вещи, хотя в разговоре мы вынуждены заменять вещь названием.
20. Причиной злоупотребления является предположение, что природа всегда действует одинаково. По моему мнению, очень сильно склоняет людей заменять названиями реальные сущности видов упомянутое выше предположение, что природа при образовании вещей действует по правилам и устанавливает для каждого из этих видов пределы, давая совершенно одинаковое реальное внутреннее строение каждой особи, которую мы причисляем к виду под одним общим названием. Между тем всякий, кто наблюдает их различные качества, едва ли может сомневаться в том, что многие особи, которым дано одно имя, по своему внутреннему строению так же отличаются друг от друга, как и те, что обозначаемы различными видовыми именами. Как бы то ни было, из-за предположения, что одно и то же видовое имя всегда сопровождает совершенно одно и то же внутреннее строение, люди легко принимают эти имена за представителей этих реальных сущностей, хотя на деле они обозначают лишь сложные идеи, которые имеются в уме тех, кто их употребляет. Так что, если можно так выразиться, люди обозначают одну вещь, но считают ее за что-то иное либо подставляют ее вместо чего- то иного; имена же при такого рода употреблении не могут не порождать в рассуждениях большую неясность, особенно у людей, основательно впитавших в себя учение о субстанциальных формах, которыми, по их твердому убеждению, определяются и различаются разные виды вещей.
21. Это злоупотребление заключает в себе два ложных предположения. Но как бы ни было неразумно и нелепо обозначать нашими именами идеи, которых у нас нет, или (что одно и то же) сущности, которых мы не знаем, так как
на деле это значит превращать наши слова в ничего» не обозначающие знаки, для всякого сколько-нибудь размышляющего об употреблении слов людьми очевидно, что нет явления более обычного. Когда кто-нибудь спрашивает, человек или нет тот или иной видимый им предмет, положим обезьяна или урод, ясно, что вопрос не в том, соответствует ли данный единичный предмет сложной идее, выражаемой словом «человек», а в том, заключает ли он в себе реальную сущность вида вещей, который, по его мнению, обозначается словом «человек». В таком употреблении имен субстанций заключаются следующие ложные предположения:
во-первых, будто есть некоторые определенные сущности, согласно которым природа создает все единичные вещи и по которым они разделяются на виды. Что каждая вещь имеет реальное строение, которое делает ее тем, что она есть, и от которого зависят ее воспринимаемые чувствами качества, это несомненно. Но я думаю, выше было доказано, что это не определяет ни нашего различения и распределения видов, ни пределов для их имен;
во-вторых, здесь есть и молчаливый намек, будто у нас есть идеи этих предполагаемых сущностей. К чему, в самом деле, спрашивать, обладает ли та или другая вещь реальной сущностью вида «человек», если бы мы не предполагали, что такая видовая сущность известна? А это совершенно ложное предположение. Поэтому употребление названий в качестве обозначений идей, которых у нас нет, неизбежно должно порождать большую путаницу в наших беседах и рассуждениях о них и быть большим неудобством в общении посредством слов.
561
19 Джон Локк
22. В-шестых, предположение, что слова имеют определенное и очевидное значение. В-шестых, есть еще другое злоупотребление словами, более распространенное, но, быть может, обращавшее на себя меньше внимания. Оно состоит в том, что из-за долгой и естественной привычки связывать со словами определенные идеи люди склонны считать связь между словами и значением, в котором они употребляются, столь тесной и необходимой, что совершенно уверены, что нельзя не понимать их смысл и поэтому следует удовлетворяться передаваемыми словами, как если бы не подлежало сомнению, что при употреблении этих общепринятых звуков говорящий и слушающий необходимо имеют совершенно одни и те же идеи. Предполагая поэтому, что, когда они употребили в разговоре какой- нибудь термин, они тем самым как бы представили
другим самое вещь, о которой говорятг и подобным же образом считая, что слова других так же естественно обозначают именно то, для чего они сами привыкли употреблять их, они никогда не дают себе труда растолковать смысл своих собственных слов или ясно понять смысл слов других. Отсюда обычно происходят толки и споры, не приводящие к успеху и ни для кого не поучительные; А люди принимают за постоянные, обычные признаки согласованных понятий слова, которые на деле представляют собой лишь произвольные и неустойчивые знаки их собственных идей. И все-таки люди находят странным, если кто-нибудь в разговоре или споре (где это часто совершенно неизбежно) иногда спросит о смысле употребленных терминов, хотя споры показывают с очевидностью — и это можно наблюдать в разговоре каждый день,— что мало есть таких имен сложных идей, которые у двух собеседников обозначали бы совершенно одну и ту же совокупность. Почти каждое слово может здесь служить примером. Нет термина употребительнее слова «жизнь». Почти всякий сочтет оскорблением вопрос, что же он под ним подразумевает. И все-таки когда возникает вопрос, обладает ли жизнью растение, находящееся в семени уже в готовом виде, жив ли зародыш в яйце до высиживания или человек в обмороке без чувств и движения, легко заметить, что употреблению такого известного слова, как «жизнь», не всегда сопутствует ясная, отчетливая, установившаяся идея. Правда, у людей обыкновенно бывают некоторые грубые и смутные представления, для которых они употребляют обычные слова своего языка, и такое неопределенное употребление их слов в достаточной мере служит им в обыкновенных разговорах и делах. Но его недостаточно для философских исследований. Познание и рассуждение требуют точных, определенных идей. Хотя люди не так невыносимо тупы, чтобы не понимать того, что говорят другие, не спрашивая у них объяснения терминов, и не так докучливо придирчивы, чтобы поправлять других в употреблении слов, которые они слышат от них, но, где речь идет об истине и познании, я не знаю, какая может быть вина в желании получить объяснение слов, смысл которых кажется сомнительным, и почему стыдно признаться в том, что не знают, в каком значении другой употребляет свои слова, ибо нет другого пути достоверно узнать это, кроме осведомления у другого. Это злоупотребление — принятие слов на веру — нигде не имеет такого широкого распространения и столь плохих последствий,
как среди ученых. Многочисленность и упрямство споров, которые произвели такие опустошения в интеллектуальном мире, есть главным образом следствие этого плохого употребления слов. Хотя обычно полагают, что в книгах и многочисленных спорах, которые возбуждают мир, можно найти огромное разнообразие мнений, по-моему, самое большее, что можно сказать о рассуждениях спорящих между собой ученых разных школ,— это то, что они говорят на разных языках. Ибо я склонен думать, что когда они перестают обращать внимание на термины и думают о вещах и знают, что они думают, то они все думают одно и то же, хотя, возможно, желали они разного.
23. Цели языка. Во-первых, передача наших идей. Закончим рассмотрение несовершенства языка и злоупотреблений им. Главные цели языка в наших разговорах с другими — следующие три. Во-первых, сообщение мыслей или идей одного человека другому. Во-вторых, достижение этого со всей возможной легкостью и быстротой. В-третьих, передача знания о вещах. Когда не достигают какой-нибудь из этих трех целей, это значит, что речью злоупотребляют или же она имеет недостатки.
Во-первых, слова не достигают первой из этих целей, не представляют идей одного человека пониманию другого: во-первых, когда слова употребляются людьми без определенных идей в их уме, знаками которых они должны быть; во-вторых, когда общепринятые в каком-нибудь языке имена прилагаются к идеям, к которым они не прилагаются в обычном употреблении; в-третьих, когда они употребляются очень неопределенно, обозначая то одну, то другую идею.
24. Во-вторых, быстрое достижение этого. Во-вторых, люди не передают своих мыслей со всей возможной быстротой и легкостью, когда у них есть сложные идеи без особых названий для них. Иногда это недостаток самого языка, в котором нет подходящего слова для данного значения; иногда в этом повинен человек, еще не узнавший названия той идеи, которую он хочет объяснить другому.
563
19 *
25. В-третьих, передача знания о вещах. В-третьих, слова не передают никакого знания о вещах, когда идеи людей не соответствуют реальности вещей. Хотя этот недостаток коренится в наших идеях, сообразных природе вещей не настолько, насколько их могли бы сделать такими внимание, изучение и прилежание, однако он распространяется и на наши слова, когда мы употребляем их
в качестве знаков реальных вещей, никогда, однако, в действительности не существовавших.
26. Почему слова у людей не достигают всех этих целей? Во-первых, тот, у кого есть слова какого-нибудь языка, но нет в уме отличных друг от друга идей, к которым можно было бы их отнести, производит лишь шум без смысла и значения, когда употребляет в разговоре эти слова. И каким бы ученым он ни казался из-за употребления мудреных слов или ученых терминов, он продвигается благодаря этому в познании не больше, чем в обучении тот, кто в своих занятиях ограничился бы одними заглавиями книг, не владея их содержанием. Ибо все такого рода слова равносильны простым звукам, и ничему другому, как бы верно ни применяли при их включении в речь грамматические правила или соразмерность удачных периодов.
27. Во-вторых, тот, у кого есть сложные идеи, но нет отдельных имен для них, не в лучшем положении, чем книгопродавец, у которого на складе книги лежат непереплетенными и без заглавий, так что он может ознакомить других с ними, лишь показывая разрозненные листы и долго о них рассказывая. Такой человек испытывает затруднения в разговоре от недостатка слов для передачи своих сложных идей, с которыми он поэтому вынужден знакомить путем перечисления составляющих их простых идей, и часто он поставлен в необходимость употреблять двадцать слов для выражения того, что другой обозначает одним лишь словом.
28. В-третьих, того, кто не всегда ставит один и тот же знак для одной и той же идеи, а употребляет одни и те же слова то в одном, то в другом значении, следует в [философских] школах и в обычном общении считать таким же честным человеком, каким на рынке и на бирже считают того, кто под одним и тем же названием продает разные вещи.
29. В-четвертых, кто прилагает слова какого-нибудь языка к идеям, отличным от тех, к которым прилагает их обычное употребление данной страны, тот при помощи таких слов не будет в состоянии передать другим без определения своих терминов много истины и света, как бы ни был его собственный разум заполнен ими. Ибо как бы ни были звуки общеизвестны, как бы легко ни воспринимались они слухом привыкших к ним людей, но, обозначая не те идеи, с которыми они обычно связаны, и не вызывая их в уме слушателей, они не могут передавать мысли человека, употребляющего их таким образом.
30. В-пятых, кто выдумал себе субстанции, никогда не существовавшие, кто набил себе голову идеями, которые не имеют никакого соответствия в реальной природе вещей, но которым он дает установившиеся и определенные имена, ?0Т в состоянии наполнить свою речь и, может быть, чужую голову фантастическими вымыслами собственного мозга, но будет очень далек от того, чтобы продвинуться этим хоть на йоту в действительном и истинном познании.
31. У кого есть названия без идей, у того нет смысла в словах, тот произносит лишь пустые звуки. У кого есть сложные идеи, но нет имен для них, тому не хватает свободы и быстроты в его выражениях, тот вынужден прибегать к перифразам. Кто употребляет свои слова вольно и неопределенно, того или не будут слушать, или не поймут. Кто употребляет свои слова для идеи не в обычном их значении, тому не хватает точности в языке, тот говорит тарабарщину. А у кого идеи субстанций не согласуются с реальным существованием вещей, у того пет в разуме материала для истинного познания, и вместо этого [qhJ имеет лишь химеры.
32. Как обстоит дело с субстанциями? В наших понятиях о субстанциях мы испытываем все указанные неудобства. Например: 1) тот, кто употребляет слово «тарантул», не имея представлении или идеи о том, что оно обозначает, произносит хорошее слово, но вообще под этим ничего не подразумевает; 2) кто во вновь открытой стране увидит различные неизвестные ему дотоле породы животных и растений, может иметь такие же верные идеи их, как идеи лошади или оленя, но говорить о них может лишь описательно, пока не узнает имен, которыми обозначают их местные жители, или не даст им имен сам; 3) кто обозначает словом «тело» то одну лишь протяженность, то протяженность вместе с плотностью, тот своей речью вводит в большое заблуждение; 4) кто дает имя «лошадь» идее, которую обыкновенно называют «мул», говорит неточно, и его не поймут; 5) кто думает, что слово «кентавр» обозначает некоторое реальное существо, тот обманывает самого себя и принимает но ошибке слова за вещи.
33. Как обстоит дело с модусами и отношениями? В модусах и отношениях вообще мы испытываем лишь первые четыре из указанных неудобств: 1) я могу иметь в своей памяти имена модусов, например «благодарность» или «милосердие», и не иметь, однако, связанных с этими именами точных идеи; 2) я могу иметь идеи и не знать относящихся к ним имен. Например, я могу иметь идею о человеке, пьющем до того, что у него изменяется цвет лица н настроение, язык заплетается, глаза наливаются кровью, ноги изменяют, и тем не менее я могу не знать, что это называется опьянением; 3) я могу иметь идеи добродетелей или пороков и имена для них, но употреблять их ошибочно, например когда я даю имя «бережливость» идее, которую другие называют и обозначают словом «скупость»; 4) я могу употреблять эти слова то в одном, то в другом значении; 5) но в модусах и отношениях я не могу иметь идей, не соответствующих существующим вещам. Модусы — это сложные идеи, произвольно образованные умом, а отношение есть лишь мой способ рассматривать вместе две вещи и сравнивать их и, следовательно, тоже идея, образованная мною самим. Едва ли может поэтому оказаться, что эти идеи не соответствуют какой-нибудь существующей вещи: они имеются в уме не как копии вещей, созданных природой по своим правилам, и не как свойства, необходимо вытекающие из внутреннего строения, или сущности, какой-нибудь субстанции, но как своего рода образцы, запечатленные в памяти вместе с названиями, связанными с ними, для наименования действий и отношений, но мере того как последние получают существование. Ошибка обыкновенно состоит в том, что я даю своим представлениям неверное название. И так как я употребляю слова не в том смысле, как другие, меня не понимают и считают, что у меня неверные идеи о вещах, между тем как я даю им неверные названия. Лишь в том случае, когда в состав моих идей смешанных модусов или отношений входят какие-нибудь противоречащие друг другу идеи, я наполняю свою голову химерами, ибо при надлежащем рассмотрении оказывается, что такие идеи не могут существовать в уме и что тем более не может получать от них наименования никакая реальная вещь.
34. В-седьмых, образная речь есть также злоупотребление языком. Так как остроумие и воображение находят себе доступ в мире легче, чем сухая истина и действительное познание, то едва ли считают, что образные выражения и игра слов являются несовершенством языка или злоупотреблением им. Я признаю, что в разговорах, где мы ищем скорее удовольствия и наслаждения, чем поучений и обогащения знаниями, едва ли могут считаться недостатками украшения, заимствуемые из этого источника. Но если мы говорим о вещах, как они есть, мы должны признать, что всякое риторическое искусство, выходящее за пределы того, что вносит порядок и ясность, всякое ис- кусственное и образное употребление слов, какое только изобретено красноречием, имеет в виду лишь внушать ложные идеи, возбуждать страсти и тем самым вводить в заблуждение рассудок и, следовательно, на деле есть чистый обман. Поэтому, как бы ни было похвально или допустимо такое ораторское искусство в речах и обращениях к народу, его, несомненно, нужно совершенно избегать во всех рассуждениях, имеющих в виду научать или просвещать, и нельзя не считать огромным недостатком языка или лица, употребляющего его там, где речь идет об истине и познании. Каковы и сколь разнообразны эти приемы, излишне указывать здесь: книги о риторике, которыми изобилует мир, просветят тех, кто нуждается в поучении. Я не могу не отметить одного: как мало тревожит и занимает человечество сохранение и усовершенствование истины и познания, с тех нор как поощряется и предпочитается искусство обмана! Как сильно, очевидно, люди любят обманывать и быть обманутыми, если риторика, это могущественное орудие заблуждения и обмана, имеет своих штатных профессоров, преподается публично и всегда была в большом почете! И я не сомневаюсь, что с моей стороны признают большой дерзостью, если не грубостью то, что я так много говорил против нее. Подобно прекрасному полу, красноречие обладает слишком неотразимой прелестью, чтобы когда-нибудь позволить говорить против себя. И напрасно жаловаться на искусство обмана, если люди находят удовольствие в том, чтобы быть обманутыми.
Смотреть что такое “злоупотребление иностранными словами” в других словарях:
Злоупотребление иностранными словами (варваризмами) — Речь от этого становится, с одной стороны, не очень понятной, а с другой стороны – внушающей мысль, что говорящий хочет щегольнуть своей высокой образованностью. Так, например, изъясняются персонажи комедии Д.И. Фонвизина «Бригадир»: Оставьте… … Энциклопедический словарь по психологии и педагогике ФИГУРИРОВАТЬ — ФИГУРИРОВАТЬ. Слово фигурировать в современном языке облечено слегка иронической экспрессией. Оно имеет два значения: 1) о лицах: быть участником какого н. процесса, события, вызывающего не вполне здоровый интерес у разных кругов общества ;… … История слов Варваризмы — – слова иностранного происхождения, малоусвоенные или неусвоенные в другом языке. Их употребление дает оттенок претенциозности. Но если собеседник не знает данный иностранный язык (небилингв), то не употребляйте их в разговоре с ним. Ср. Погляди … Энциклопедический словарь по психологии и педагогике Стилистические ошибки — См. нарушение правил речевого этикета, неоправданное смешение стилей, злоупотребление иностранными словами (варваризмы), банальность стиля, бомбаст, апейрокалия. К стилистическим ошибкам также часто относится неправильное употребление лексических … Энциклопедический словарь по психологии и педагогике варваризмы — слова иностранного происхождения, малоусвоенные или неусвоенные в другом языке. Их употребление дает оттенок претенциозности. Но если собеседник не знает данный иностранный язык (небилингв), то не употребляйте их в разговоре с ним. • Ср.… … Культура речевого общения: Этика. Прагматика. Психология стилистические ошибки — См. нарушение правил речевого этикета, неоправданное смешение стилей, злоупотребление иностранными словами (варваризмы), банальность стиля, бомбаст, апейрокалия. К стилистическим ошибкам также часто относится неправильное употребление… … Культура речевого общения: Этика. Прагматика. Психология Медицина — I Медицина Медицина система научных знаний и практической деятельности, целями которой являются укрепление и сохранение здоровья, продление жизни людей, предупреждение и лечение болезней человека. Для выполнения этих задач М. изучает строение и… … Медицинская энциклопедия Эмиссия — (Emission) Эмиссия это выпуск в обращение денег и ценных бумаг Общее понятие эмиссии, денежная эмиссия, эмиссия ценных бумаг, связь эмиссии и инфляции Содержание >>>>>>>>>> … Энциклопедия инвестора Финляндия — I Содержание [Историю Финляндии, историю литературы, язык и мифологию см. соотв. разделы.]. I. Физический очерк. II. Население. III. Экономический обзор. IV. Финансы. V. Управление и судоустройство. VI. Финские войска и воинская повинность. VII.… … Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона Сталинские репрессии — Проверить нейтральность. На странице обсуждения должны быть подробности … Википедия
Сочинение ЕГЭ 2015 на тему отношения к иностранным заимствованиям
Как относиться к обилию иностранных слов в нашем языке – вот проблема, над которой рассуждает автор статьи.
В.Глаголев, используя ярчайшее сравнение, с тревогой говорит о том, что заимствованные слова проникают в наш родной язык, словно «нахальный чужак лезет на место, у которого есть законный, живой и здоровый владелец». Но журналист уверен, что чаще всего, уступая место «словам-гастарбайтерам», «слова-аборигены» сохраняют за собой более престижные значения, хотя и иностранным словам всегда найдется работа.
Авторское отношение к заимствованной лексике определить несложно:«…пусть иностранные слова лезут к нам и дальше. Чёрной, скучной, неблагодарной работы в нашем языке хватит на всех».
Не во всем разделяю точку зрения В.Глаголева и считаю, что давать «волю чужакам» на просторах русской лексики крайне неразумно. Не случайно многие языковеды и литературные деятели выступают против чрезмерного заимствования иностранных слов.
А. Кнышев в своей публикации «О великий и могучий русский язык!» высмеивает любителей словесных «чужаков», показывая, насколько нелепой становится наша речь, перенасыщенная ими.
Детский писатель К. Чуковский писал, что «первым и чуть ли не важнейшим недугом современного русского языка в настоящее время считают его тяготение к иностранным словам».Но это не значило, что писатель считал: «иноплеменные слова», вошедшие в русскую речь, всегда, во всех случаях плохи. Нет! Он был уверен, что если отказаться от заимствованных слов, то нам «придется выбросить за борт такие слова, унаследованные русской культурой от древнего Рима и Греции, как республика, диктатура, амнистия, милиция, герой» и другие. Это, конечно, не разумно!
Таким образом, могу сделать вывод, что речевые «иммигранты» нам не страшны, стоит лишь ограничить их количество.
Готовые задания для подготовки к ЕГЭ по русскому языку. Пример выполнения задания №25.
Задание: Напишите сочинение по прочитанному тексту.
(1)Наверное, каждому случалось пожалеть о падкости нашего языка на иностранные словечки, из-за которой мы, как малые дети, тащим в рот всякую гадость. (2) Ещё ладно, когда чужое слово приходит с новым понятием — не переводить же, как Карамзин, иноязычные словечки по частям. (3)Но ведь часто нахальный чужак лезет на место, у которого есть законный, живой и здоровый владелец. (4)Вот, скажем, вошёл в последние годы в наш язык имидж (даже и родственничков за собой потащил — имиджмейкер, имидж-реклама и т.д.) — а чем он, спрашивается, лучше давно существующего в языке образа? (5)Однако при более внимательном рассмотрении выясняется, что тут ещё неизвестно, кто кого обижает. (6)Взять хотя бы ту же пару имидж — образ: ведь первое из них заменило второе далеко не во всех его значениях. (7)Можно даже сказать – только в тех, в каких почтенному русскому слову образ неловко было и употребляться. (8)Имидж — это образ искусственно созданный и не то чтобы заведомо ложный, но совершенно не обязанный соответствовать хоть чему-то в действительности. (9)Вот этот-то малопочётный смысл абориген образ и уступил гастарбайтеру имиджу, сохранив за собой иные, более престижные значения. (10)Примерно те же отношения связывают и многие другие русские слова с их как бы непереведёнными иностранными синонимами. (11)Личность — это нечто яркое и неординарное, это звучит гордо, а если нужна нейтральная стилистическая окраска, то лучше сказать индивидуум или персона (последнюю можно употребить ещё и в ироническом смысле). (12)Писатель — это творец, пророк и учитель народа, а если речь идёт о человеке, зарабатывающем на жизнь составлением текстов — безотносительно к масштабу дарования,— то это литератор. (13)Гонор — качество совсем иное, нежели честь. (14)О паре разведчик — шпион как-то уж и напоминать неловко. (15)А, к примеру, слово контора — само гастарбайтер, но поселилось в наших краях давно, обзавелось авторитетом, и заниматься своей основной работой — обозначать помещение для умственной и бумажной работы — ему прискучило. (16)И вот обязанность эта спихивается на только что прибывшего из английского языка новичка — офис. (17)А контора предпочитает теперь означать (пока только в разговорном языке, но лиха беда начало) собственно фирму или организацию. (18)Есть, пожалуй, только один пласт лексики, где всё обстоит наоборот: названия криминальных и прочих социально не одобряемых занятий. (19) Собственно, тут тоже всё как у людей — известно же, что в легальной сфере иммигранты занимаются всякой чёрной работой и медленно выбиваются в люди, зато преступный бизнес прибирают к рукам моментально. (20)Рэкетир звучит куда благопристойнее вымогателя, киллер явно профессиональнее убийцы, и даже давно обрусевший бандит серьёзнее и солиднее исконного разбойника, которому в утешение осталась только его роль в фольклоре. (20)В общем, пусть иностранные слова лезут к нам и дальше. (22)Чёрной, скучной, неблагодарной работы в нашем языке хватит на всех. (По В. Глаголеву)
Ответ:
В предложенном для анализа тексте Вадим Глаголев затрагивает проблему отношения к иностранным заимствованиям. Смысл заимствованных слов для многих людей весьма расплывчат. Однако обыкновенные носители языка считают пришедшие в наш язык новые иностранные слова и термины модными, поэтому стараются, как можно чаще употреблять их в своей речи. Привычное для русского человека слово «образ» заменило слово «имидж». И вставляют его модники везде, где надо и не надо, не всегда понимая, что новичок гораздо беднее и уже по значению. Пришедшие в лихие девяностые такие слова как рэкетир и киллер заменили вымогателя и убийцу. Дело от этого приличнее не стало. Для многих людей внедрение новых «иностранцев» – незаменимый атрибут современной жизни, что вселяет уверенность человека в себе и чувство причастности к новшествам.
Автор считает, что в заимствовании иностранных слов есть свои положительные и отрицательные стороны. Положительным является то, что заимствованные слова позволяют четко конкретизировать разные значения русских слов. С позицией автора я согласен. Иностранные заимствования значительно облегчили русскоязычному народу жизнь, но, как и любое дело, не стоит доводить до маразма.
В романе-эпопее «Война и мир» Л.Н. Толстого хозяйка модного салона Анна Павловна Шерер в период наполеоновской оккупации принимает участие в своеобразном протесте на использование французских слов в своей речи. Всех, кто не знает, «как это сказать по-русски», штрафуют. Оштрафованная Жюли Карагина жалуется, что у неё нет денег нанять учителя, чтобы учиться русскому языку, так как на улицах становится опасно говорить на французском языке.
В комедии А.С.Грибоедова «Горе от ума» в уста своего героя Чацкого автор вкладывает мысли о чрезмерном использовании французского языка в светском обществе:
Здесь нынче тон каков
На съездах, на больших, по праздникам приходским
Господствует еще смешенье языков:
Французского с нижегородским?
На балу он упорно хочет доказать, как нелепо выглядит дворянство в глазах заезжего иностранца, который чувствует «себя здесь маленьким царьком; // Такой же толк у дам, такие же наряды».
Прошли века, и сегодня мы не так используем иностранный язык в своей речи, но по-прежнему преклоняемся перед всем иностранным. И это подражательство принимает, как всегда, карикатурные формы. Подводя итог, хочется обратиться к автору, который считает, что «пусть иностранные слова лезут к нам и дальше, черной, скучной, неблагодарной работы в нашем языке хватит на всех».
е. то, что обладает реальной сущностью золота, ковко. А такое утверждение сводится к тому, что ковкость зависит и неотделима от реальной сущности золота. Но так как человек не знает, в чем состоит эта реальная сущность, то ковкость на деле связывается в его уме не с сущностью, которой он не знает, а со звуком «золото», ее обозначающим. Так, когда мы говорим, что «разумное существо» есть хорошее определение человека, а «существо без перьев, двуногое, с плоскими ногтями» — плохое, мы совершенно очевидно предполагаем, что слово «человек» в этом случае обозначает реальную сущность какого-то вида и что мы хотели указать, что слова «разумное существо» описывают эту реальную сущность лучше, чем слова «существо двуногое, с плоскими ногтями, без перьев». Иначе почему же Платон не мог свою сложную идею, составленную из идей некоего тела, отличающегося от других определенной формой и другими внешними признаками, с такой же точностью обозначить словом avftgcimog, или «человек», с какой Аристотель образовал сложную идею, получившую у него название avfrgamog, или «человек», из соединения тела и способности рассуждать, если не потому, что предполагали, будто слово av^Qcojtog, или «человек», обозначает не то, что оно выражает, а нечто отличное от идеи, которую человек, как он утверждает, хотел бы им выразить?
18. Например, слова употребляют для выражения реальных сущностей субстанций. Правда, имена субстанций были бы гораздо более полезными, а предложения с ними гораздо более достоверными, если бы реальные сущности субстанций были теми идеями в нашем уме, которые обозначаются этими словами. Но именно из-за отсутствия таких реальных сущностей наши слова дают так мало знания или достоверности в наших рассуждениях о них; вот почему для того, чтобы устранить по возможности это несовершенство, мы на основании скрытого предположения обозначаем словами вещь, обладающую данной реальной сущностью, как будто мы этим сколько-нибудь ближе к ней подходим. Слова «человек», «золото» на деле обозначают лишь сложную идею свойств, объединенных в определенном виде субстанций; но едва ли есть люди, которые при употреблении этих слов часто не предполагали бы, что каждое из этих слов обозначает вещь, обладающую реальной сущностью, от которой зависят данные свойства. Однако, когда мы хотим обозначить словами нечто не входящее в нашу сложную идею, знаком чего употребляемое нами имя никак не может быть, это не только не уменьшает несовершенство наших слов, но, как явное злоупотребление, даже увеличивает его.
19. Поэтому мы считаем, что не всякое изменение в нашей идее субстанций изменяет вид. Это объясняет нам, почему в смешанных модусах при устранении или изменении какой-нибудь идеи, входящей в состав сложной идеи, ее признают другой, т. е. идеей другого вида, как это очевидно из идеи нечаянного убийства, непреднамеренного убийства, преднамеренного убийства, отцеубийства и т. д. Причина здесь в том, что сложная идея, обозначаемая данным именем, есть в одно и то же время и реальная и номинальная сущность; и данное имя не приписывают, хотя бы и скрыто, никакой другой сущности. Не то с субстанциями. Так, хотя один человек включает в свою сложную идею, называемую золотом, то, что другой исключает, и наоборот, но люди обыкновенно не считают, что от этого изменяется вид, потому что в уме своем они тайно относят это название к реальной неизменной сущности какой-нибудь существующей вещи, от которой зависят данные свойства, и считают его связанным с ней. Про того, кто присоединяет к своей сложной идее золота идеи [химической] устойчивости, или растворимости в царской водке, которых он раньше не включал в нее, не думают, что он изменил вид, а считают, что у него лишь более совершенная идея благодаря присоединению другой простой идеи, на деле всегда связанной с остальными, из которых состояла его прежняя сложная идея. Но такое отнесение имени к вещи, идеи которой у нас нет, не только не приносит никакой помощи, но даже способствует созданию еще больших затруднений. В самом деле, благодаря молчаливому отнесению к реальной сущности данного вида предметов слово «золото» (которое как обозначение более или менее полной совокупности простых идей в обычных разговорах довольно хорошо указывает данный вид предметов) вообще теряет всякое значение, поскольку оно обозначает то, идеи чего у нас вообще нет, и потому при отсутствии самого предмета не может выражать ровно ничего. Сколько бы ни считали, что это одно и то же, при надлежащем рассмотрении все же найдут, что рассуждать о «золоте» по названию и рассуждать о частице самого тела, например о лежащем перед нами кусочке листового золота,— это совершенно различные вещи, хотя в разговоре мы вынуждены заменять вещь названием.
20. Причиной злоупотребления является предположение, что природа всегда действует одинаково. По моему мнению, очень сильно склоняет людей заменять названиями реальные сущности видов упомянутое выше предположение, что природа при образовании вещей действует по правилам и устанавливает для каждого из этих видов пределы, давая совершенно одинаковое реальное внутреннее строение каждой особи, которую мы причисляем к виду под одним общим названием. Между тем всякий, кто наблюдает их различные качества, едва ли может сомневаться в том, что многие особи, которым дано одно имя, по своему внутреннему строению так же отличаются друг от друга, как и те, что обозначаемы различными видовыми именами. Как бы то ни было, из-за предположения, что одно и то же видовое имя всегда сопровождает совершенно одно и то же внутреннее строение, люди легко принимают эти имена за представителей этих реальных сущностей, хотя на деле они обозначают лишь сложные идеи, которые имеются в уме тех, кто их употребляет. Так что, если можно так выразиться, люди обозначают одну вещь, но считают ее за что-то иное либо подставляют ее вместо чего- то иного; имена же при такого рода употреблении не могут не порождать в рассуждениях большую неясность, особенно у людей, основательно впитавших в себя учение о субстанциальных формах, которыми, по их твердому убеждению, определяются и различаются разные виды вещей.
21. Это злоупотребление заключает в себе два ложных предположения. Но как бы ни было неразумно и нелепо обозначать нашими именами идеи, которых у нас нет, или (что одно и то же) сущности, которых мы не знаем, так как
на деле это значит превращать наши слова в ничего» не обозначающие знаки, для всякого сколько-нибудь размышляющего об употреблении слов людьми очевидно, что нет явления более обычного. Когда кто-нибудь спрашивает, человек или нет тот или иной видимый им предмет, положим обезьяна или урод, ясно, что вопрос не в том, соответствует ли данный единичный предмет сложной идее, выражаемой словом «человек», а в том, заключает ли он в себе реальную сущность вида вещей, который, по его мнению, обозначается словом «человек». В таком употреблении имен субстанций заключаются следующие ложные предположения:
во-первых, будто есть некоторые определенные сущности, согласно которым природа создает все единичные вещи и по которым они разделяются на виды. Что каждая вещь имеет реальное строение, которое делает ее тем, что она есть, и от которого зависят ее воспринимаемые чувствами качества, это несомненно. Но я думаю, выше было доказано, что это не определяет ни нашего различения и распределения видов, ни пределов для их имен;
во-вторых, здесь есть и молчаливый намек, будто у нас есть идеи этих предполагаемых сущностей. К чему, в самом деле, спрашивать, обладает ли та или другая вещь реальной сущностью вида «человек», если бы мы не предполагали, что такая видовая сущность известна? А это совершенно ложное предположение. Поэтому употребление названий в качестве обозначений идей, которых у нас нет, неизбежно должно порождать большую путаницу в наших беседах и рассуждениях о них и быть большим неудобством в общении посредством слов.
561
19 Джон Локк
22. В-шестых, предположение, что слова имеют определенное и очевидное значение. В-шестых, есть еще другое злоупотребление словами, более распространенное, но, быть может, обращавшее на себя меньше внимания. Оно состоит в том, что из-за долгой и естественной привычки связывать со словами определенные идеи люди склонны считать связь между словами и значением, в котором они употребляются, столь тесной и необходимой, что совершенно уверены, что нельзя не понимать их смысл и поэтому следует удовлетворяться передаваемыми словами, как если бы не подлежало сомнению, что при употреблении этих общепринятых звуков говорящий и слушающий необходимо имеют совершенно одни и те же идеи. Предполагая поэтому, что, когда они употребили в разговоре какой- нибудь термин, они тем самым как бы представили
другим самое вещь, о которой говорятг и подобным же образом считая, что слова других так же естественно обозначают именно то, для чего они сами привыкли употреблять их, они никогда не дают себе труда растолковать смысл своих собственных слов или ясно понять смысл слов других. Отсюда обычно происходят толки и споры, не приводящие к успеху и ни для кого не поучительные; А люди принимают за постоянные, обычные признаки согласованных понятий слова, которые на деле представляют собой лишь произвольные и неустойчивые знаки их собственных идей. И все-таки люди находят странным, если кто-нибудь в разговоре или споре (где это часто совершенно неизбежно) иногда спросит о смысле употребленных терминов, хотя споры показывают с очевидностью — и это можно наблюдать в разговоре каждый день,— что мало есть таких имен сложных идей, которые у двух собеседников обозначали бы совершенно одну и ту же совокупность. Почти каждое слово может здесь служить примером. Нет термина употребительнее слова «жизнь». Почти всякий сочтет оскорблением вопрос, что же он под ним подразумевает. И все-таки когда возникает вопрос, обладает ли жизнью растение, находящееся в семени уже в готовом виде, жив ли зародыш в яйце до высиживания или человек в обмороке без чувств и движения, легко заметить, что употреблению такого известного слова, как «жизнь», не всегда сопутствует ясная, отчетливая, установившаяся идея. Правда, у людей обыкновенно бывают некоторые грубые и смутные представления, для которых они употребляют обычные слова своего языка, и такое неопределенное употребление их слов в достаточной мере служит им в обыкновенных разговорах и делах. Но его недостаточно для философских исследований. Познание и рассуждение требуют точных, определенных идей. Хотя люди не так невыносимо тупы, чтобы не понимать того, что говорят другие, не спрашивая у них объяснения терминов, и не так докучливо придирчивы, чтобы поправлять других в употреблении слов, которые они слышат от них, но, где речь идет об истине и познании, я не знаю, какая может быть вина в желании получить объяснение слов, смысл которых кажется сомнительным, и почему стыдно признаться в том, что не знают, в каком значении другой употребляет свои слова, ибо нет другого пути достоверно узнать это, кроме осведомления у другого. Это злоупотребление — принятие слов на веру — нигде не имеет такого широкого распространения и столь плохих последствий,
как среди ученых. Многочисленность и упрямство споров, которые произвели такие опустошения в интеллектуальном мире, есть главным образом следствие этого плохого употребления слов. Хотя обычно полагают, что в книгах и многочисленных спорах, которые возбуждают мир, можно найти огромное разнообразие мнений, по-моему, самое большее, что можно сказать о рассуждениях спорящих между собой ученых разных школ,— это то, что они говорят на разных языках. Ибо я склонен думать, что когда они перестают обращать внимание на термины и думают о вещах и знают, что они думают, то они все думают одно и то же, хотя, возможно, желали они разного.
23. Цели языка. Во-первых, передача наших идей. Закончим рассмотрение несовершенства языка и злоупотреблений им. Главные цели языка в наших разговорах с другими — следующие три. Во-первых, сообщение мыслей или идей одного человека другому. Во-вторых, достижение этого со всей возможной легкостью и быстротой. В-третьих, передача знания о вещах. Когда не достигают какой-нибудь из этих трех целей, это значит, что речью злоупотребляют или же она имеет недостатки.
Во-первых, слова не достигают первой из этих целей, не представляют идей одного человека пониманию другого: во-первых, когда слова употребляются людьми без определенных идей в их уме, знаками которых они должны быть; во-вторых, когда общепринятые в каком-нибудь языке имена прилагаются к идеям, к которым они не прилагаются в обычном употреблении; в-третьих, когда они употребляются очень неопределенно, обозначая то одну, то другую идею.
24. Во-вторых, быстрое достижение этого. Во-вторых, люди не передают своих мыслей со всей возможной быстротой и легкостью, когда у них есть сложные идеи без особых названий для них. Иногда это недостаток самого языка, в котором нет подходящего слова для данного значения; иногда в этом повинен человек, еще не узнавший названия той идеи, которую он хочет объяснить другому.
563
19 *
25. В-третьих, передача знания о вещах. В-третьих, слова не передают никакого знания о вещах, когда идеи людей не соответствуют реальности вещей. Хотя этот недостаток коренится в наших идеях, сообразных природе вещей не настолько, насколько их могли бы сделать такими внимание, изучение и прилежание, однако он распространяется и на наши слова, когда мы употребляем их
в качестве знаков реальных вещей, никогда, однако, в действительности не существовавших.
26. Почему слова у людей не достигают всех этих целей? Во-первых, тот, у кого есть слова какого-нибудь языка, но нет в уме отличных друг от друга идей, к которым можно было бы их отнести, производит лишь шум без смысла и значения, когда употребляет в разговоре эти слова. И каким бы ученым он ни казался из-за употребления мудреных слов или ученых терминов, он продвигается благодаря этому в познании не больше, чем в обучении тот, кто в своих занятиях ограничился бы одними заглавиями книг, не владея их содержанием. Ибо все такого рода слова равносильны простым звукам, и ничему другому, как бы верно ни применяли при их включении в речь грамматические правила или соразмерность удачных периодов.
27. Во-вторых, тот, у кого есть сложные идеи, но нет отдельных имен для них, не в лучшем положении, чем книгопродавец, у которого на складе книги лежат непереплетенными и без заглавий, так что он может ознакомить других с ними, лишь показывая разрозненные листы и долго о них рассказывая. Такой человек испытывает затруднения в разговоре от недостатка слов для передачи своих сложных идей, с которыми он поэтому вынужден знакомить путем перечисления составляющих их простых идей, и часто он поставлен в необходимость употреблять двадцать слов для выражения того, что другой обозначает одним лишь словом.
28. В-третьих, того, кто не всегда ставит один и тот же знак для одной и той же идеи, а употребляет одни и те же слова то в одном, то в другом значении, следует в [философских] школах и в обычном общении считать таким же честным человеком, каким на рынке и на бирже считают того, кто под одним и тем же названием продает разные вещи.
29. В-четвертых, кто прилагает слова какого-нибудь языка к идеям, отличным от тех, к которым прилагает их обычное употребление данной страны, тот при помощи таких слов не будет в состоянии передать другим без определения своих терминов много истины и света, как бы ни был его собственный разум заполнен ими. Ибо как бы ни были звуки общеизвестны, как бы легко ни воспринимались они слухом привыкших к ним людей, но, обозначая не те идеи, с которыми они обычно связаны, и не вызывая их в уме слушателей, они не могут передавать мысли человека, употребляющего их таким образом.
30. В-пятых, кто выдумал себе субстанции, никогда не существовавшие, кто набил себе голову идеями, которые не имеют никакого соответствия в реальной природе вещей, но которым он дает установившиеся и определенные имена, ?0Т в состоянии наполнить свою речь и, может быть, чужую голову фантастическими вымыслами собственного мозга, но будет очень далек от того, чтобы продвинуться этим хоть на йоту в действительном и истинном познании.
31. У кого есть названия без идей, у того нет смысла в словах, тот произносит лишь пустые звуки. У кого есть сложные идеи, но нет имен для них, тому не хватает свободы и быстроты в его выражениях, тот вынужден прибегать к перифразам. Кто употребляет свои слова вольно и неопределенно, того или не будут слушать, или не поймут. Кто употребляет свои слова для идеи не в обычном их значении, тому не хватает точности в языке, тот говорит тарабарщину. А у кого идеи субстанций не согласуются с реальным существованием вещей, у того пет в разуме материала для истинного познания, и вместо этого [qhJ имеет лишь химеры.
32. Как обстоит дело с субстанциями? В наших понятиях о субстанциях мы испытываем все указанные неудобства. Например: 1) тот, кто употребляет слово «тарантул», не имея представлении или идеи о том, что оно обозначает, произносит хорошее слово, но вообще под этим ничего не подразумевает; 2) кто во вновь открытой стране увидит различные неизвестные ему дотоле породы животных и растений, может иметь такие же верные идеи их, как идеи лошади или оленя, но говорить о них может лишь описательно, пока не узнает имен, которыми обозначают их местные жители, или не даст им имен сам; 3) кто обозначает словом «тело» то одну лишь протяженность, то протяженность вместе с плотностью, тот своей речью вводит в большое заблуждение; 4) кто дает имя «лошадь» идее, которую обыкновенно называют «мул», говорит неточно, и его не поймут; 5) кто думает, что слово «кентавр» обозначает некоторое реальное существо, тот обманывает самого себя и принимает но ошибке слова за вещи.
33. Как обстоит дело с модусами и отношениями? В модусах и отношениях вообще мы испытываем лишь первые четыре из указанных неудобств: 1) я могу иметь в своей памяти имена модусов, например «благодарность» или «милосердие», и не иметь, однако, связанных с этими именами точных идеи; 2) я могу иметь идеи и не знать относящихся к ним имен. Например, я могу иметь идею о человеке, пьющем до того, что у него изменяется цвет лица н настроение, язык заплетается, глаза наливаются кровью, ноги изменяют, и тем не менее я могу не знать, что это называется опьянением; 3) я могу иметь идеи добродетелей или пороков и имена для них, но употреблять их ошибочно, например когда я даю имя «бережливость» идее, которую другие называют и обозначают словом «скупость»; 4) я могу употреблять эти слова то в одном, то в другом значении; 5) но в модусах и отношениях я не могу иметь идей, не соответствующих существующим вещам. Модусы — это сложные идеи, произвольно образованные умом, а отношение есть лишь мой способ рассматривать вместе две вещи и сравнивать их и, следовательно, тоже идея, образованная мною самим. Едва ли может поэтому оказаться, что эти идеи не соответствуют какой-нибудь существующей вещи: они имеются в уме не как копии вещей, созданных природой по своим правилам, и не как свойства, необходимо вытекающие из внутреннего строения, или сущности, какой-нибудь субстанции, но как своего рода образцы, запечатленные в памяти вместе с названиями, связанными с ними, для наименования действий и отношений, но мере того как последние получают существование. Ошибка обыкновенно состоит в том, что я даю своим представлениям неверное название. И так как я употребляю слова не в том смысле, как другие, меня не понимают и считают, что у меня неверные идеи о вещах, между тем как я даю им неверные названия. Лишь в том случае, когда в состав моих идей смешанных модусов или отношений входят какие-нибудь противоречащие друг другу идеи, я наполняю свою голову химерами, ибо при надлежащем рассмотрении оказывается, что такие идеи не могут существовать в уме и что тем более не может получать от них наименования никакая реальная вещь.
34. В-седьмых, образная речь есть также злоупотребление языком. Так как остроумие и воображение находят себе доступ в мире легче, чем сухая истина и действительное познание, то едва ли считают, что образные выражения и игра слов являются несовершенством языка или злоупотреблением им. Я признаю, что в разговорах, где мы ищем скорее удовольствия и наслаждения, чем поучений и обогащения знаниями, едва ли могут считаться недостатками украшения, заимствуемые из этого источника. Но если мы говорим о вещах, как они есть, мы должны признать, что всякое риторическое искусство, выходящее за пределы того, что вносит порядок и ясность, всякое ис- кусственное и образное употребление слов, какое только изобретено красноречием, имеет в виду лишь внушать ложные идеи, возбуждать страсти и тем самым вводить в заблуждение рассудок и, следовательно, на деле есть чистый обман. Поэтому, как бы ни было похвально или допустимо такое ораторское искусство в речах и обращениях к народу, его, несомненно, нужно совершенно избегать во всех рассуждениях, имеющих в виду научать или просвещать, и нельзя не считать огромным недостатком языка или лица, употребляющего его там, где речь идет об истине и познании. Каковы и сколь разнообразны эти приемы, излишне указывать здесь: книги о риторике, которыми изобилует мир, просветят тех, кто нуждается в поучении. Я не могу не отметить одного: как мало тревожит и занимает человечество сохранение и усовершенствование истины и познания, с тех нор как поощряется и предпочитается искусство обмана! Как сильно, очевидно, люди любят обманывать и быть обманутыми, если риторика, это могущественное орудие заблуждения и обмана, имеет своих штатных профессоров, преподается публично и всегда была в большом почете! И я не сомневаюсь, что с моей стороны признают большой дерзостью, если не грубостью то, что я так много говорил против нее. Подобно прекрасному полу, красноречие обладает слишком неотразимой прелестью, чтобы когда-нибудь позволить говорить против себя. И напрасно жаловаться на искусство обмана, если люди находят удовольствие в том, чтобы быть обманутыми.
Смотреть что такое “злоупотребление иностранными словами” в других словарях:
Злоупотребление иностранными словами (варваризмами) — Речь от этого становится, с одной стороны, не очень понятной, а с другой стороны – внушающей мысль, что говорящий хочет щегольнуть своей высокой образованностью. Так, например, изъясняются персонажи комедии Д.И. Фонвизина «Бригадир»: Оставьте… … Энциклопедический словарь по психологии и педагогике
ФИГУРИРОВАТЬ — ФИГУРИРОВАТЬ. Слово фигурировать в современном языке облечено слегка иронической экспрессией. Оно имеет два значения: 1) о лицах: быть участником какого н. процесса, события, вызывающего не вполне здоровый интерес у разных кругов общества ;… … История слов
Варваризмы — – слова иностранного происхождения, малоусвоенные или неусвоенные в другом языке. Их употребление дает оттенок претенциозности. Но если собеседник не знает данный иностранный язык (небилингв), то не употребляйте их в разговоре с ним. Ср. Погляди … Энциклопедический словарь по психологии и педагогике
Стилистические ошибки — См. нарушение правил речевого этикета, неоправданное смешение стилей, злоупотребление иностранными словами (варваризмы), банальность стиля, бомбаст, апейрокалия. К стилистическим ошибкам также часто относится неправильное употребление лексических … Энциклопедический словарь по психологии и педагогике
варваризмы — слова иностранного происхождения, малоусвоенные или неусвоенные в другом языке. Их употребление дает оттенок претенциозности. Но если собеседник не знает данный иностранный язык (небилингв), то не употребляйте их в разговоре с ним. • Ср.… … Культура речевого общения: Этика. Прагматика. Психология
стилистические ошибки — См. нарушение правил речевого этикета, неоправданное смешение стилей, злоупотребление иностранными словами (варваризмы), банальность стиля, бомбаст, апейрокалия. К стилистическим ошибкам также часто относится неправильное употребление… … Культура речевого общения: Этика. Прагматика. Психология
Медицина — I Медицина Медицина система научных знаний и практической деятельности, целями которой являются укрепление и сохранение здоровья, продление жизни людей, предупреждение и лечение болезней человека. Для выполнения этих задач М. изучает строение и… … Медицинская энциклопедия
Эмиссия — (Emission) Эмиссия это выпуск в обращение денег и ценных бумаг Общее понятие эмиссии, денежная эмиссия, эмиссия ценных бумаг, связь эмиссии и инфляции Содержание >>>>>>>>>> … Энциклопедия инвестора
Финляндия — I Содержание [Историю Финляндии, историю литературы, язык и мифологию см. соотв. разделы.]. I. Физический очерк. II. Население. III. Экономический обзор. IV. Финансы. V. Управление и судоустройство. VI. Финские войска и воинская повинность. VII.… … Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона
Сталинские репрессии — Проверить нейтральность. На странице обсуждения должны быть подробности … Википедия
Сочинение ЕГЭ 2015 на тему отношения к иностранным заимствованиям
Как относиться к обилию иностранных слов в нашем языке – вот проблема, над которой рассуждает автор статьи.
В.Глаголев, используя ярчайшее сравнение, с тревогой говорит о том, что заимствованные слова проникают в наш родной язык, словно «нахальный чужак лезет на место, у которого есть законный, живой и здоровый владелец». Но журналист уверен, что чаще всего, уступая место «словам-гастарбайтерам», «слова-аборигены» сохраняют за собой более престижные значения, хотя и иностранным словам всегда найдется работа.
Авторское отношение к заимствованной лексике определить несложно:«…пусть иностранные слова лезут к нам и дальше. Чёрной, скучной, неблагодарной работы в нашем языке хватит на всех».
Не во всем разделяю точку зрения В.Глаголева и считаю, что давать «волю чужакам» на просторах русской лексики крайне неразумно. Не случайно многие языковеды и литературные деятели выступают против чрезмерного заимствования иностранных слов.
А. Кнышев в своей публикации «О великий и могучий русский язык!» высмеивает любителей словесных «чужаков», показывая, насколько нелепой становится наша речь, перенасыщенная ими.
Детский писатель К. Чуковский писал, что «первым и чуть ли не важнейшим недугом современного русского языка в настоящее время считают его тяготение к иностранным словам».Но это не значило, что писатель считал: «иноплеменные слова», вошедшие в русскую речь, всегда, во всех случаях плохи. Нет! Он был уверен, что если отказаться от заимствованных слов, то нам «придется выбросить за борт такие слова, унаследованные русской культурой от древнего Рима и Греции, как республика, диктатура, амнистия, милиция, герой» и другие. Это, конечно, не разумно!
Таким образом, могу сделать вывод, что речевые «иммигранты» нам не страшны, стоит лишь ограничить их количество.