Сочинение по литературе на тему путешествие из петербурга в москву

7 вариантов

  1. Произведение Радищева является прекрасным примером того, как писатель может передать своему читателю ту или иную мысль, с помощью незамысловатых приёмов мира литературы. В произведении “Путешествие из Петербурга в Москву” он показал хоть и не много персонажей и образов, но и это “немного” он показал так, как не показал бы никто другой. Следует выделить образ главного персонажа произведения – Путешественника.
    Путешественник – безымянный герой произведения, который всю свою жизнь прожил в неведении своего истинного предназначения, о чём и размышляет на протяжении всего произведения.  Он думает о смысле жизни, заставляя читателя также проникнуться его мыслями и размышлениями, так как от его лица ведётся повествование.
    Характером же Путешественник предстаёт перед читателем как человек весьма высокой моральной организации, давая ему понять, что для него материальные блага совсем не так важны, как, например, духовные. Этим он подкрепляет мнение о том, что он человек ценящий чувственность и нравственность, что позволяет ему жить дальше. Для него нет ничего важнее, чем собственное осознание того, что в мире он важен, и что для него есть место и предназначение, с которым он сможет шагать по миру.
    Также в его характере и образе можно увидеть его неприкрытый альтруизм. Путешественник попросту не может проходить мимо нуждающихся людей, не уделяя им должного внимания. Он не может пройти мимо, и так и не помочь им, что делает его весьма счастливым. Он дает людям то, что им необходимо, что также говорит о нём как о весьма приятном человеке, который способен делать добро, и желает делать это самое добро людям, которые в нем нуждаются.
    Из всего этого читатель может сделать вывод, что Путешественник человек весьма мудрый и опытный, который в своей жизни повидал множество интересных и захватывающих вещей, после чего и решил отойти к более возвышенному и чувственному, чем он занимался ранее. Путешественник весьма добрый человек, который всегда готов помочь нуждающемуся, но никогда не поможет человеку притворяющемуся. Именно в этом и проглядывается ещё одна черта характера Путешественника – свободомыслие. Он свободен от всех окружающих, что позволяет ему самому принимать решения и отталкиваться от них.
    Я считаю, что через его образ автор пытался передать читателю мысль о том, что необходимо мыслить вне рамок установленных обществом, размышлять над происходящим независимо от мнения окружающих, и таким же  образом принимать решения – независимо от мнения окружающих. Именно это ясно просматривается в образе персонажа Путешественника, что наталкивает читателей произведения на размышления.

  2. Радищев — рабства враг.
    А. Пушкин
    Александр Николаевич Радищев — первый русский революционер из дворян, писатель, провозгласивший в своей книге “Путешествие из Петербурга в Москву” необходимость революции в ‘России против монархии и крепостного права. Картины крепостной неволи и самодержавной деспотии написаны в ней пером страстного патриота, защитника родного народа.
    В мае 1790 года на прилавке одного из книжных магазинов столицы появилось произведение А. Н. Радищева “Путешествие из Петербурга в Москву”. Работа печаталась без указания автора, в ней с неслыханной для того времени смелостью и прямотой “безымянный путешественник” наносил сокрушительные удары по всем устоям тогдашней императорской России: крепостному праву, господствующей православной церкви, царской власти.
    Познакомившись с книгой, напуганная Екатерина II говорила о Радищеве (имя автора вскоре было установлено), что “это бунтовщик похуже Пугачева”.
    Александр Николаевич Радищев в то время стоял на высоте наиболее передовых идей своего времени, он был хорошо знаком с трудами великих деятелей французской просветительской философии, но книга “Путешествие из Петербурга в Москву”, написанная на русской исторической почве, была кровно связана с русской действительностью последней трети XVIII века. В своей внутренней политике Екатерина II отстаивала прежде всего интересы дворянства, затем купечества. Имея в виду “Манифест о вольности дворянства”, Радищев писал в “Путешествии из Петербурга в Москву”, что “крестьянин в законе мертв”. Действительно, подобными указами правительства крестьянин отдался в полное распоряжение помещика, порабощение крестьян становилось все более бесчеловечным. Не существовало никакого закона, определяющего размеры крестьянских повинностей — барщины и оброка. Именно об этом и говорит Радищев в главе “Любани”. Встречаясь с крестьянином, путешественник удивлен, что тот работает в воскресенье:
    “— Ты, конечно, раскольник, что пашешь по воскресеньям?
    — Нет, барин, я прямым крестом крещусь,— сказал он…— в неделе-то, барин, шесть дней, а мы шесть раз в неделю ходим на барщину…
    — Как же ты успеваешь доставать хлеба, коли только праздник имеешь свободным?
    — Не одни праздники, и ночь наша. Не ленись наш брат, то с голоду не умрет”.
    После этого разговора путешественник грозно предупреждает крепостников:
    “— Страшись, помещик жестокосердный, на челе каждого из твоих крестьян вижу твое осуждение”.
    Постепенно автор переходит к рассуждениям о себе и своем слуге Петрушке. Разве не так же несчастен его крепостной, кто дал власть одним людям над другими? “Закон!” Слезы гнева и стыда текут по лицу путешественника. Он серьезно задумался о несправедливости окружающего мира и ужаснулся пропасти, которая разверзлась между ним и крестьянами. Это в силах понять только совестливый человек, именно таким и предстает перед читателями автор-рассказчик. “Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человечества уязвлена стала”. А сам он очень за многое осуждает не только свой класс, но и себя. Радищев “взирает” на действительность взволнованным взором патриота, пламенного гражданина, страстно желающего счастья своей стране.
    С каждой новой главой “Путешествия из Петербурга в Москву” перед его читателями развертываются разнообразные, но одинаково типичные картины безобразий, неправд и произвола, безнаказанно свершающихся в самодержавно-крепостнической стране. Обыденно и спокойно творятся вопиющие несправедливости; государственная служба является неприкрытым орудием классового угнетения. Подрядчики хищничают, вельможи грубо и цинично попирают закон, крепостники-Помещики грабят и мучают своих крестьян. Безбрежное морестраданий закрепощенного крестьянства разлито почти по всем страницам радищевской книги.
    В “Путешествии из Петербурга в Москву” “благополучных деревень” не существует. Время от времени на страницах мелькают положительные образы “добрых дворян”. Однако их личные качества не способны изменить существующего положения вещей.
    Тема восстания народа, порабощенного крестьянства против “алчных зверей, пиявиц ненасытных” и “злодея злодеев всех лютейшего” — царя проходит через все произведение. Радищев оправдывает выступления крепостных против помещиков, более того, он призывает их к решительной борьбе с крепостничеством и самодержавием.
    Несмотря на то, что произведение напечатано около двухсот лет назад, многие обвинения Радищева актуальны и в наше время. “И мы страну опустошения назовем блаженною… где сто гордых граждан утопают в роскоши, а тысячи не имеют надежного пропитания, ни собственного от зноя и мраза укрова?” Не про нас ли?!

  3. – Да корабли мои рассеются
    по всем морям, да узрят их неведомые народы; флаг мой да известен будет на
    Севере, Востоке, Юге и Западе.
    – Исполню, государь, –
    и полетел на исполнение, яко ветр, определенный надувать ветрила корабельные
    – Возвести до
    дальнейших пределов моея области, – рек я хранителю законов, – се день рождения
    моего, да ознаменится он в летописях навеки отпущением повсеместным. Да
    отверзутся темницы, да изыдут преступники и да возвратятся в домы свои, яко
    заблудшие от истинного пути.
    – Милосердие твое,
    государь! есть образ всещедрого существа. Бегу возвестити радость скорбящим
    отцам по чадех их, супругам по супругах их.
    – Да воздвигнутся, –
    рек я первому зодчию, – великолепнейшие здания для убежища мусс, да украсятся
    подражаниями природы разновидными; и да будут они ненарушимы, яко небесные
    жительницы, для них же они уготовляются.
    – О премудрый, –
    отвечал он мне, – егда велениям твоего гласа стихии повиновалися и, совокупя
    силы свои, учреждали в пустынях и на дебрях обширные грады, превосходящие
    великолепием славнейшие в древности:
    колико маловажен будет
    сей труд для ревностных исполнителей твоих велений. Ты рек, и грубые строения
    припасы уже гласу твоему внемлют.
    – Да отверзется ныне, –
    рек я, – рука щедроты, да излиются остатки избытка на немощствующих, сокровища
    ненужные да возвратятся к их источнику.
    – О, всещедрый владыко,
    всевышним нам дарованный, отец своих чад, обогатитель нищего, да будет твоя
    воля
    При всяком моем
    изречении все предстоящие восклицали радостно, и плескание рук не токмо
    сопровождало мое слово, но даже предупреждало мысль. Единая из всего собрания
    жена, облегшаяся твердо о столп, испускала вздохи скорби и являла вид презрения
    и негодования. Черты лица ее были суровы и платье простое. Голова ее покрыта
    была шляпою, когда все другие обнаженными стояли главами.
    – Кто сия? – вопрошал я
    близ стоящего меня.
    – Сия есть страншица,
    нам неизвестная, именует себя Прямовзорой и глазным врачом. Но есть волхв
    опаснейший, носяй яд и отраву, радуется скорби и сокрушению; всегда нахмуренна,
    всех презирает и поносит; даже не щадит в ругании своем священные твоея главы.
    – Почто ж злодейка сия
    терпима в моей области? Но о ней завтра. Сей день есть день милости и веселия.
    Приидите, сотрудники мои в ношении тяжкого бремени правления, приимите
    достойное за труды и подвиги ваши воздаяние.
    Тогда, восстав от места
    моего, возлагал я различные знаки почестей на предстоящих; отсутствующие забыты
    не были, но те, кои приятным видом словам моим шли во сретение, имели большую
    во благодеяниях моих долю.
    По сем продолжал я мое
    слово:
    – Пойдем, столпы моей
    державы, опоры моей власти, пойдем усладиться по труде. Достойно бо, да вкусит
    трудившийся плода трудов своих. Достойно царю вкусити веселия, он же изливает
    многочисленные всем. Покажи нам путь к уготованному тобою празднеству, – рек я
    к учредителю веселий. – Мы тебе последуем.
    – Постой, – вещала мне
    странница от своего места, – постой и подойди ко мне. Я – врач, присланный к
    тебе и тебе подобным, да очищу зрение твое. Какие бельма! – сказала она с
    восклицанием.
    Некая невидимая сила нудила
    меня итти пред нее, хотя все меня окружавшие мне в том препятствовали, делая
    даже мне насилие.
    – На обоих глазах
    бельма, – сказала странница, – а ты столь решительно судил о всем.
    -Потом коснулася обоих
    моих глаз и сняла с них толстую плену, подобну роговому раствору.
    – Ты видишь, – сказала
    она мне, – что ты был слеп и слеп всесовершенно. Я есмь Истина. Всевышний,
    подвигнутый на жалость стенанием тебе подвластного народа, ниспослал меня с
    небесных кругов, да отжену темноту, проницанию взора твоего препятствующую. Я
    сие исполнила. Все вещи представятся днесь в естественном их виде взорам твоим.
    Ты проникнешь во внутренность сердец. Не утаится более от тебя змия, крыющаяся
    в излучинах душевных. Ты познаешь верных своих подданных, которые вдали от тебя
    не тебя любят, но любят отечество; которые готовы всегда на твое поражение,
    если оно отметит порабощение человека. Но не возмутят они гражданского покоя
    безвременно и без пользы. Их призови себе в друзей. Изжени сию гордую чернь,
    тебе предстоящую и прикрывшую срамоту души своей позлащенными одеждами. Они-то
    истинные твои злодеи, затмевающие очи твои и вход мне в твои чертоги
    воспрещающие. Един раз являюся я царям во асе время их царствования, да познают
    меня в истинном моем виде; но я никогда не оставляю жилища смертных. Пребывание
    мое не есть в чертогах царских. Стража, обсевшая их вокруг и бдящая денно-ночно
    стоглазно, воспрещает мне вход в оные. Если когда проникну сию сплоченную
    толпу, то, подняв бич гонения, все тебя окружающие тщатся меня изгнать из обиталища
    твоего; бди убо, да паки не удалюся от тебя. Тогда словеса ласкательства,
    ядовитые пары издыхающие, бельма твои паки возродят, и кора, светом
    непроницаемая, покрыет твои очи. Тогда ослепление твое будет сугубо; едва на
    шаг один взоры твои досязать будут. Все в веселом являться тебе будет виде. Уши
    твои не возмутятся стенанием, но усладится слух сладкопением ежечасно
    Жертвенные курения обыдут на лесть отверстую душу. Осязанию твоему подлежать
    будет всегда гладкость. Никогда не раздерет благотворная шероховатость в тебе
    нервов осязательности. Вострепещи теперь за таковое состояние. Туча вознесется
    над главой твоей, и стрелы карающего грома готовы будут на твое поражение. Но
    я, зещаю тебе, поживу в пределах твоего обладания. Егда зосхощешь меня видети, егда,
    осажденная кознями ласкательства, душа твоя взалкает моего взора, воззови меня
    из твоея отдаленности; где слышен будет твердый мой глас, там меня и обрящешь.
    Не убойся гласа моего николи. Если из среды народный возникнет муж, порицающий
    дела твоя, ведай, что той есть твой друг искренний. Чуждый надежды мзды, чуждый
    рабского трепета” он твердым гласом возвестит меня тебе. Блюдись и не
    дерзай его казнити, яко общего возмутителя. Призови его, угости его, яко
    странника. Ибо всяк, порицающий царя в самовластии его, есть странник земли,
    где все пред ним трепещет. Угости его, вещаю, почти его, да возвратившися возм
    ожет он паче и паче глаголати нельстиво. Но таковые твердые сердца бывают
    редки; едва един в целом столетии явится на светском ристалище. А дабы бдительность
    твоя не усыплялася негою власти, се кольцо дарую тебе, да возвестит оно тебе
    твою неправду, когда на нее дерзать будешь. Ибо ведай, что ты первейший в
    обществе можешь быть убийца, первейший разбойник, первейший предатель,
    первейший нарушитель общие тишины, враг лютейший, устремляющий злость свою на
    внутренность слабого. Ты виною будешь, если мать восплачет о сыне своем,
    убиенном на ратном поле, и жена о муже своем; ибо опасность плена едва
    оправдать может убийство, войною называемое. Ты виною будешь, если запустеет
    нива, если птенцы земледелателя лишатся жизни у тощего без здравыя пищи сосца
    материя. Но обрати теперь взоры свои на себя и на предстоящих тебе, воззри на
    исполнение твоих велений,. и если душа твоя не содрогнется от ужаса при взоре таковом,
    то отыду от тебя, и чертог твой загладится навсегда в памяти моей.
    Изрекшия странницы лицо
    казалося веселым и вещественным сияющее блеском. Воззрение на нее вливало в
    душу мою радость. Уже не чувствовал я в ней зыбей тщеславия и надутлости
    высокомерия. Я ощущал в ней тишину; волнение любочестия и обуревание
    властолюбия ее не касалися. Одежды мои, столь блестящие, казалися замараны
    кровью и омочены слезами. На перстах моих виделися мне остатки мозга
    человеческого; ноги мои стояли в тине. Вокруг меня стоящие являлися того
    скареднее. Вся внутренность их казалась черною и сгораемою тусклым огнем
    ненасытности. Они метали на меня и друг на друга искаженные взоры, в коих
    господствовали хищность, зависть, коварство и ненависть. Военачальник мой,
    посланный на завоевание, утопал в роскоши и веселии. В войсках подчиненности не
    было; воины мои почиталися хуже скота. Не радели ни о их здравии, ни
    прокормлении; жизнь их ни во что вменялася; лишались они установленной платы,
    которая употреблялась на ненужное им украшение. Большая половина новых воинов
    умирали от небрежения начальников или ненужный и безвременные строгости. Казна,
    определенная на содержание всеополчения, была в руках учредителя веселостей.
    Знаки военного достоинства не храбрости были уделом, но подлого раболепия. Я
    зрел пред собою единого знаменитого по словесам военачальника, коего я
    отличными почтил знаками моего благоволения; я зрел ныне ясно, что все его
    отличное достоинство состояло в том только, что он пособием был в насыщении
    сладострастия своего начальника; и на оказание мужества не было ему даже
    случая, ибо он издали не видал неприятеля. От таких-то воинов я ждал себе новых
    венцов. Отвратил я взор мой от тысячи бедств, представившихся очам моим.
    Корабли мои,
    назначенные да прейдут дальнейшие моря, видел я плавающими при устье
    пристанища. Начальник, полетевший для исполнения моих велений на крылех ветра,
    простерши на мягкой постеле свои члены, упоялся негою и любовью в объятиях
    наемной возбудительницы его сладострастия. На изготованном велением его чертеже
    совершенного в мечтании плавания уже видны были во всех частях мира новые
    острова, климату их свойственными плодами изобилующие. Обширные земли и
    многочисленные народы израждалися из кисти новых сих путешествователей. Уже при
    блеске нощных светильников начерталося величественное описание сего путешествия
    и сделанных приобретений слогом цветущим и великолепным. Уже златые деки
    уготовлялися на одежду столь важного сочинения *. О Кук! * почто ты жизнь свою
    провел в трудах и лишениях? Почто скончал ее плачевным образом? Если бы воссел
    на сии корабли, то, в веселиях начав путешествие и в веселиях его скончая,
    столь же бы много сделал открытий, сидя на одном месте (и в моем государстве),
    толико же бы прославился; ибо ты бы почтен был твоим государем.
    * То есть
    использовались для изготовления переплета. (Прим. ред.).
    * Кук, Джеме
    (1728-1779) – английский мореплаватель. (Прим. ред.).
    Подвиг мой, коим в
    ослеплении моем душа моя наиболее гордилася, отпущение казни и прощение
    преступников едва видны были в обширности гражданских деяний. Веление мое или
    было совсем нарушено, обращался не в ту сторону, или не имело желаемого
    действия превратным оного толкованием и медлительным исполнением. Милосердие
    мое сделалося торговлею, и тому, кто давал больше, стучал молот жалости и
    великодушия. Вместо того, чтобы в народе моем чрез отпущение вины прослыть
    милосердым, я прослыл обманщиком, ханжою и пагубным комедиантом.
    – Удержи свое
    милосердие, – вещали тысячи гласов, – не возвещай нам его великолепным словом,
    если не хощешь его исполнити. Не соплощай с обидою насмешку, с тяжестию ее
    ощущение. Мы спали и были покойны, ты возмутил наш сон, мы бдеть не желали, ибо
    не над чем.
    В созидании городов
    видел я одно расточение государственные казны, нередко омытой кровью и слезами
    моих подданных. В воздвижении великолепных зданий к расточению нередко
    присовокуплялося и непонятие о истинном искусстве. Я зрел расположение их
    внутреннее и внешнее без малейшего вкуса. Виды оных принадлежали веку готфов и
    вандалов *. В жилище, для мусс уготованном, не зрел я лиющихся благотворно
    струев Касталии и Ипокрены *, едва пресмыкающееся искусство дерзало возводить
    свои взоры выше очерченной обычаем округи. Зодчие, согбенные над чертежом
    здания, не о красоте оного помышляли, но как приобретут ею себе стяжание.
    Возгнушался я моего пышного тщеславия и отвратил очи мои.
    * Древнегерманские
    варварские племена. (Прим. ред.).
    * Касталия и Ипокрена –
    в греческой мифологии – источники, вода которых давала поэтическое вдохновение
    (Прим ред.)
    Но паче всего язвило
    душу мою излияние моих щедрот. Я мнил в ослеплении моем, что ненужная казна
    общественная на государственные надобности не может лучше употребиться, как на
    вспоможение нищего, на одеяние нагого, на прокормление алчущего, или на
    поддержание погибающего противным случаем, или на мзду не радящему о стяжании
    достоинству и заслуге. Но сколь прискорбно было видеть, что щедроты мои
    изливалися на богатого, на льстеца, на вероломного друга, на убийцу иногда
    тайного, на предателя и нарушителя общественной доверенности, на уловившего мое
    пристрастие, на снисходящего моим слабостям, на жену, кичащуюся своим
    бесстыдством. Едва, едва досязали слабые источники моея щедроты застенчивого
    достоинства и стыдливый заслуги. Слезы пролились из очей моих и сокрыли от меня
    толь бедственные представления безрассудной моей щедроты.
    Теперь ясно я видел,
    что знаки почестей, мною раздаваемые, всегда доставалися в удел недостойным.
    Видя во всем толикую превратность, от слабости моей и коварства
    министров моих проистекшую, видя, что нежность моя обращалася на жену, ищущую в
    любви моей удовлетворения своего только тщеславия и внешность только свою на
    услаждение мое устрояющую, когда сердце ее ощущало ко мне отвращение, –
    возревел я яростию гнева.
    – Недостойные
    преступники, злодеи! вещайте, почто во зло употребили доверенность господа
    вашего? * предстаньте ныне пред судию вашего. Вострепещите в окаменелости
    злодеяния вашего. Чем можете оправдать дела ваши? Что скажете во извинение
    ваше? Се он, его же призову из хижины уничижения. Прииди, – вещал я старцу,
    коего созерцал в крае обширный моея области, кроющегося под заросшею мхом
    хижиною, – прииди облегчить мое бремя; прииди и возврати покой томящемуся
    сердцу и востревоженному уму.
    * Господа вашего –
    имеется в виду “господина вашего”. (Прим. ред.).
    Изрекши сие, обратил я
    взор мой на мой сан, познал обширность моея обязанности, познал, откуду
    проистекает мое право и власть. Вострепетал во внутренности моей, убоялся
    служения моего. Кровь моя пришла в жестокое волнение, и я пробудился. Еще не
    опомнившись, схватил я себя за палец, но тернового кольца на нем не было. О,
    если бы оно пребывало хотя на мизинце царей!
    Властитель мира, если,
    читая сон мой, ты улыбнешься с насмешкою или нахмуришь чело, ведай, что
    виденная мною странница отлетела от тебя далеко и чертогов твоих гнушается.
    ЕДРОВО
    Доехав до жилья, я
    вышел из кибитки. Неподалеку от дороги над водою стояло много баб и девок.
    Страсть, господствовавшая во всю жизнь надо мною, но уже угасшая, по обыкшему
    ее стремлению направила стопы мои к толпе сельских сих красавиц. Толпа сия
    состояла более нежели из тридцати женщин. Все они были в праздничной одежде,
    шеи голые, ноги босые, локти наруже, платье заткнутое спереди за пояс, рубахи
    белые, взоры веселые, здоровье на щеках начертанное. Приятности, загрубевшие
    хотя от зноя и холода, но прелестны без покрова хитрости; красота юности в
    полном блеске, в устах улыбка или смех сердечный; а от него виден становился
    ряд зубов белее чистейшей слоновой кости. Зубы, которые бы щеголих с ума свели.
    Приезжайте сюда, любезные наши боярыньки московские и петербургские, посмотрите
    на их зубы, учитесь у них, как их содержать в чистоте. Зубного врача у них нет.
    Не сдирают они каждый день лоску с зубов своих ни щетками, ни порошками.
    Станьте, с которою из них вы хотите, рот со ртом; дыхание ни одной из них не
    заразит вашего легкого. А ваше, ваше, может быть, положит в них начало…
    болезни… боюсь сказать какой; хотя не закраснеетесь, но рассердитесь. Разве я
    говорю неправду? Муж одной из вас таскается по всем скверным девкам; получив
    болезнь, пьет, ест и спит с тобою же; другая же сама изволит иметь годовых,
    месячных, недельных, или, чего боже упаси, ежедневных любовников. Познакомясь
    сегодня и совершив свое желание, завтра его не знает; да и того иногда не знает,
    что уже она одним его поцелуем заразилася. А ты, голубушка моя,
    пятнадцатилетняя девушка, ты еще непорочна, может быть; но на лбу твоем я вижу,
    что кровь твоя вся отравлена. Блаженной памяти твой батюшка из докторских рук
    не выхаживал; а государыня матушка твоя, направляя тебя на свой благочестивый
    путь, нашла уже тебе женишка., заслуженного старика генерала, и спешит тебя
    выдать замуж для того только, чтобы не сделать с тобой визита воспитательному
    дому *. А за стариком-то жить нехудо, своя воля; только бы быть замужем, дети
    все его. Ревнив он будет, тем лучше: более удовольствия в украденных утехах; с
    первой ночи приучить его можно не следовать глупой старой моде с женою спать
    вместе.
    * То есть чтобы в семье
    не появился “незаконнорожденный ребенок”. Таких детей обычно отдавали
    в воспитательный дом. (Прим. ред.).
    И не приметил, как вы,
    мои любезные городские сватьюшки, тетушки, сестрицы, племянницы и проч., меня
    долго задержали. Вы, право, того не стоите. У вас на щеках румяна, на сердце
    румяна, на совести румяна, на искренности… сажа. Все равно румяна или сажа. Я
    побегу от вас во всю конскую рысь к моим деревенским красавицам. Правда, есть
    между ими на вас похожие, но есть такие, каковых в городах слыхом не слыхано и
    видом не видано… Посмотрите, как все члены у моих красавиц круглы, рослы, не
    искривлены, не испорчены. Вам смешно, что у них ступни в пять вершков, а может
    быть, и в шесть. Ну, любезная моя племянница, с трехвершковою твоею ножкою
    стань с ними рядом, и бегите взапуски; кто скорее достигнет высокой березы, по
    конец луга стоящей? а… а… это не твое дело. А ты, сестрица моя голубушка, с
    трехчетвертным своим станом в охвате, ты изволишь издеваться, что у сельской
    моей русалки брюшко на воле выросло Постой, моя голубушка, посмеюсь и я над тобою.
    Ты уж десятый месяц замужем, и уж трехчетвертной твои стан изуродовался. А как
    то дойдет до родов запоешь другим голосом. Но дай бог, чтобы обошлось все
    смехом. Дорогой мой зятюшка ходит повеся нос. Уже все твои шнурованья бросил в
    огонь Кости из всех твоих платьев повытаскал, но уже поздно. Сросшихся твоих
    накриво составов тем не спрямит. Плачь, мой любезный зять, плачь. Мать наша,
    следуя плачевной и смертию разрешающихся от бремени жен ознаменованной моде,
    уготовала за многие лета тебе печаль, а дочери своей болезнь, детям твоим
    слабое телосложение. Она теперь возносит над главою ее смертоносное острие; и
    если оно не коснется дней твоея супруги, благодари случай; а если веришь, что
    провидение божие о том заботилося, то благодари и его, коли хочешь. Но я еще с
    городскими боярыньками. Вот что привычка делает; отвязаться от них не хочется.
    И, право, с вами бы не расстался, если бы мог довести вас до того, чтобы вы
    лица своего и искренности не румянили. Теперь прощайте.
    Покуда я глядел на
    моющих платье деревенских нимф *, кибитка моя от меня уехала. Я намерялся итти
    за нею вслед, как одна девка, по виду лет двадцати, а, конечно, не более
    семнадцати, положа мокрое свое платье на коромысло, пошла одною со мной
    дорогою. Поровнявшись с ней, начал я с нею разговор.
    – Не трудно ли тебе
    нести такую тяжелую ношу, любезная моя, как назвать, не знаю?
    – Меня зовут Анною, а
    ноша моя не тяжела. Хотя бы и тяжела была, я бы тебя, барин, не попросила мне
    пособить.
    – К чему такая
    суровость, Аннушка, душа моя? я тебе худого не желаю.
    – Спасибо, спасибо;
    часто мы видим таких щелкунов, как ты; пожалуй, проходи своей дорогою.
    * Нимфы – в
    древнегреческой мифологии – богини морей, рек, лесов и гор (Прим. ред.).
    – Анютушка, я, право,
    не таков, как я тебе кажуся, и не таков, как те, о которых ты говоришь. Те,
    думаю, так не начинают разговора с деревенскими девками, а “всегда
    поцелуем; но я хотя бы тебя поцеловал, то, конечно бы, так, как сестру мою
    родную.
    – Не подъезжай,
    пожалуй; рассказы таковые я слыхала; а коли ты худого не мыслишь, чего же ты от
    меня хочешь?
    – Душа моя, Аннушка, я
    хотел знать, есть ли у тебя отец и мать, как ты живешь, богато ли или убого,
    весело ли, есть ли у тебя жених?
    – А на что это тебе,
    барин? Отроду в первый раз такие слышу речи.
    – Из сего судить
    можешь, Анюта, что я не негодяй, не хочу тебя обругать или обесчестить. Я люблю
    женщин для того, что они соответственное имеют сложение моей нежности; а более
    люблю сельских женщин или крестьянок для того, что они не знают еще
    притворства, не налагают на себя личины притворные любви, а когда любят, то
    любят от всего сердца и искренно.
    Девка в сие время
    смотрела ни меня, выпяля глаза с удивлением. Да и так быть должно; ибо кто не
    знает, с какою наглостию дворянская дерзкая рука поползается на непристойные и
    оскорбительные целомудрию шутки с деревенскими девками Они в глазах дворян
    старых и малых суть твари, созданные на их угождение. Так они и поступают; а
    особливо с несчастными, подвластными их велениям. В бывшее пугачевское
    возмущение, когда все служители вооружились на своих господ, некакие крестьяне
    (повесть сия нелжива), связав своего господина, везли его на неизбежную казнь.
    Какая тому была причина? Он во всем был господин добрый и человеколюбивый, но
    муж не был безопасен в своей жене, отец в дочери. Каждую ночь посланные его
    приводили к нему на жертву бесчестия ту, которую он того дня назначил. Известно
    в деревне было, что он омерзил 60 девиц, лишив их непорочности. Наехавшая
    команда выручила сего варвара из рук на него злобствовавших. Глупые крестьяне,
    вы искали правосудия в самозванце! но почто не поветали вы сего законным судиям
    вашим? Они бы предали его гражданской смерти, и вы бы невинны осталися. А
    теперь злодей сей спасен. Блажен, если близкий взор смерти образ мыслей его
    переменил и дал жизненным его сокам другое течение. Но крестьянин в законе
    мертв *, сказали мы… Нет, нет, он жив, он жив будет, если того восхочет…
    – Если, барин, ты не
    шутишь, – сказала мне Анюта, – то вот что я тебе скажу; у меня отца нет, он
    умер уже года с два, есть матушка да маленькая сестра. Батюшка нам оставил пять
    лошадей и три коровы Есть и мелкого скота и птиц довольно; но нет в дому
    работника. Меня было сватали в богатый дом за парня десятилетнего; но я не
    захотела. Что мне в таком ребенке; я его любить не буду. А как он придет в
    пору, то я состареюсь, и он будет таскаться с чужими. Да сказывают, что свекор
    сам с молодыми невестками спит, покуда сыновья вырастают. Мне для того-то не
    захотелось итти к нему в семью. Я хочу себе ровню. Мужа буду любить, да и, он
    меня любить будет, в том не сомневаюсь. Гулять с молодцами не люблю, а замуж,
    барин, хочется. Да знаешь ли для чего? – говорила Анюта, потупя глаза.
    – Скажи, душа моя
    Анютушка, не стыдись; все слова в устах невинности непорочны.
    – Вот что я тебе скажу.
    Прошлым летом, год тому назад, у соседа нашего женился сын на моей подруге, с
    которой я хаживала всегда в посиделки. Муж ее любит, а она его столько любит,
    что на десятом месяце после венчанья родила ему сынка. Всякий вечер она выходит
    пестовать его за ворота Она на него не наглядится. Кажется, будто и паренек-то
    матушку свою уж любит. Как она скажет ему: агу, агу, он и засмеется Мне-то до
    слез каждый день; мне бы уж хотелось самой иметь такого же паренька…
    Я не мог тут вытерпеть
    и, обняв Анюту, поцеловал ее от всего моего сердца.
    – Смотри, барин, какой
    ты обманщик, ты уж играешь со мною. Поди, сударь, прочь от меня, оставь бедную
    сироту, – сказала Анюта, заплакав. – Кабы батюшка жив был и это видел, то бы,
    даром, что ты господин нагрел бы тебе шею.
    * По указу Екатерины от
    1769 г. крестьяне под угрозой ссылки на каторгу не имели права жаловаться на
    своих помещиков (Прим. ред.).
    – Не оскорбляйся, моя
    любезная Анютушка, не оскорбляйся, поцелуй мой не осквернит твоей непорочности.
    Она в глазах моих священна. Поцелуй мой есть знак моего к тебе почтения и был
    исторгнут восхищением глубоко тронутыя души. Не бойся меня, любезная Анюта, не
    подобен я хищному зверю, как наши молодые господчики, которые отъятие
    непорочности ни во что вменяют. Если бы я знал, что поцелуй мой тебя оскорбит,
    то клянусь тебе богом, что бы не дерзнул на него.
    – Рассуди сам, барин,
    как не осердиться за поцелуй, когда все они уже посулены другому. Они заранее
    все уж отданы, и я в них не властна.
    – Ты меня восхищаешь.
    Ты уже любить умеешь. Ты нашла сердцу своему другое, ему соответствующее. Ты
    будешь блаженна. Ничто не развратит союза вашего. Не будешь ты окружена
    соглядателями, в сети пагубы уловить тебя стрегущими. Не будет слух сердечного
    друга твоего уязвлен прельщающим гласом, на нарушение его к тебе верности
    призывающим. Но по-что же, моя любезная Анюта, ты лишена удовольствия
    наслаждаться счастьем в объятиях твоего милого друга?
    – Ах, барин, для того,
    что его не отдают к нам в дом Просят ста рублей. А матушка меня не отдает, я у
    ней одна работница.
    – Да любит ли он тебя?
    – Как же не так. Он
    приходит по вечерам к нашему дому, и мы вместе смотрим на паренька моей подруги
    Ему хочется такого же паренька. Грустно мне будет, но быть терпеть. Ванюха мой
    хочет итти на барках в Питер в работу и не воротится, покуда не выработает ста
    рублей для своего выкупа.
    – Не пускай его,
    любезная Анютушка, не пускай его; он идет на свою гибель. Там он научится
    пьянствовать, мотать, лакомиться, не любить пашню, а больше всего он и тебя
    любить перестанет.
    – Ах, барин, не стращай
    меня, – сказала Анюта, почти заплакав.
    – А тем скорее, Анюта,
    если ему случится служить в дворянском доме. Господский пример заражает верхних
    служителей, нижние заражаются от верхних, а от них язва разврата достигает и до
    деревень Пример есть истинная чума; кто что видит, тот то и делает.
    – Да как же быть? Так
    мне и век за ним не бывать замужем Ему пора уже жениться, по чужим он не
    гуляет, меня не отдают к нему в дом; то высватают за него другую, а я, бедная,
    умру с горя… – Сие говорила она, проливая горькие слезы.
    – Нет, моя любезная
    Анютушка, ты завтра же будешь за ним. Поведи меня к своей матери.
    – Да вот наш двор, –
    сказала она, остановясь – Проходи мимо, матушка меня увидит и худое подумает. А
    хотя она меня и не бьет, но одно ее слово мне тяжелее всяких побоев.

  4. Ответ оставил Гость
    Александр Николаевич Радищев — первый русский революционер из дворян, писатель, провозгласивший в своей книге “Путешествие из Петербурга в Москву” необходимость революции в России против монархии и крепостного права. Картины крепостной неволи и самодержавной деспотии написаны в ней пером страстного патриота, защитника родного народа. В ней с неслыханной для того времени смелостью и прямотой “безымянный путешественник” наносил сокрушительные удары по всем устоям тогдашней императорской России: крепостному праву, господствующей православной церкви, царской власти. Познакомившись с книгой, напуганная Екатерина II говорила о Радищеве (имя автора вскоре было установлено) , что “это бунтовщик похуже Пугачева”. Книга “Путешествие из Петербурга в Москву”, написанная на русской исторической почве, была кровно связана с русской действительностью последней трети XVIII века. В своей внутренней политике Екатерина II отстаивала прежде всего интересы дворянства, затем купечества. Имея в виду “Манифест о вольности дворянства”, Радищев писал в “Путешествии из Петербурга в Москву”, что “крестьянин в законе мертв”. Действительно, подобными указами правительства крестьянин отдался в полное распоряжение помещика, порабощение крестьян становилось все более бесчеловечным. Не существовало никакого закона, определяющего размеры крестьянских повинностей — барщины и оброка. Именно об этом и говорит Радищев в главе “Любани”. Встречаясь с крестьянином, путешественник удивлен, что тот работает в воскресенье? Постепенно автор переходит к рассуждениям о себе и своем слуге Петрушке. Разве не так же несчастен его крепостной, кто дал власть одним людям над другими? “Закон! ” Слезы гнева и стыда текут по лицу путешественника. Он серьезно задумался о несправедливости окружающего мира и ужаснулся пропасти, которая разверзлась между ним и крестьянами. Это в силах понять только совестливый человек, именно таким и предстает перед читателями автор-рассказчик. “Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человечества уязвлена стала”. А сам он очень за многое осуждает не только свой класс, но и себя. Радищев “взирает” на действительность взволнованным взором патриота, пламенного гражданина, страстно желающего счастья своей стране. С каждой новой главой “Путешествия из Петербурга в Москву” перед его читателями развертываются разнообразные, но одинаково типичные картины безобразий, неправд и произвола, безнаказанно свершающихся в самодержавно-крепостнической стране. Обыденно и спокойно творятся вопиющие несправедливости; государственная служба является неприкрытым орудием классового угнетения. Подрядчики хищничают, вельможи грубо и цинично попирают закон, крепостники-Помещики грабят и мучают своих крестьян. Безбрежное морестраданий закрепощенного крестьянства разлито почти по всем страницам радищевской книги. В “Путешествии из Петербурга в Москву” “благополучных деревень” не существует. Время от времени на страницах мелькают положительные образы “добрых дворян”. Однако их личные качества не способны изменить существующего положения вещей.

  5. 5
    Текст добавил: Девушка с цепью

    Одним из самых известных произведений Александра Радищева стало «Путешествия из Петербурга в Москву». Впервые оно было опубликовано весной 1790 года. Позже, Екатерина II издала указ, которым приговорила автора романа к смертной казни, но потом наказание было смягчено и заменено на десятилетнюю ссылку. Роман был запрещен до 1905 года.
    В своем произведении Радищев анализирует быт и нравы русского человека. В «Путешествии…» поднимаются политические, социальные и философские проблемы тогдашнего общества. Роман написан различными стилями (художественным, научным, публицистическим), что выделяет его среди других произведений.
    «Путешествие…» разбито на главы, которые объединены не только хронологическим, но и логическим смыслом. Каждая глава является органическим продолжением следующей. Радищев строит свое произведения на анализе индивидуальных случаев, а потом их обобщает. Автор дает возможность читателю проанализировать каждое событие, каждый факт и сделать вывод, к которому подталкивает писатель.
    Центральными героями «Путешествия…» стали простой русский народ и рассказчик, от имени которого ведется повествование. В образе рассказчика Радищев показал свое отношение к самодержавию, крепостному праву, помещикам и крепостным. Он открыто критикует самодержавие и искренне сочувствует поневоленному народу.
    Все проблемы, поднимаемые в романе, раскрываются через встречи рассказчика с крестьянами. Радищев показывает нам жизнь русского человека глазами крепостного крестьянина. Благодаря такому приему автору удалось показать единство и силу русского народа. Именно из таких встреч мы узнаем про все ужасы крепостного права, продажных чиновников и судей.
    Радищев гневно осуждает такое положение простых крестьян. Писатель утверждает, что, не смотря на все тяготы крепостного положения, простой народ сумел сохранить силу духа и любовь к свободе. Эту мысль он закрепил в образе крестьянки Анюты, показав девушку независимой, гордой, наполненной душевной красотой.
    Огромная сила заключена в русском народе, она может вырваться в любую секунду и последствия будут непредсказуемыми. Так, последствия народного гнева изображены в главе «Зайцево», где восставшие крестьяне убивают своих помещиков.
    Радищев выдвигает гипотезу о том, что только народ, путем революции, может сломать существующий строй и избавить себя от самодержавия.
    В своем произведении А.Н. Радищев предстает перед читателем, как бунтарь, борец за свободу своего народа и Отечества.

  6. Тема: – Изображение народа и о6разы в произведении “Путешествие из Петербурга в Москву” Радищева

    Роман А.Радищева “Путешествие из Петербурга в Москву” — одно из самых значительных явлений русской литературы восемнадцатого века. Он написан в популярном тогда жанре “путешествия”, открыл который Л.Стерн, основатель сентиментализма. Радищев в своей оценке человека вообще следовал за писателями-сентименталистами и писал, что человека отличает от зверя именно способность к сочувствию. Сочувствие, сострадание — главные эмоции повествователя в романе: “Я взглянул окрест меня — душа мая страданиями человечества уязвлена стала”.
    Чему же сострадает повествователь? Положению народа. Роман дает широкую панораму жизни крепостного крестьянства. И Радищева возмущает даже не столько бедность и тяжелейший труд крестьян, сколько то, что они, как крепостные, лишены свободной воли, юридически бесправны. “Крестьянин в законе мертв”, — пишет Радищев. Причем мертв только тогда, когда требуется защита закона. Об этом говорит глава “Зайцево”. На протяжении многих лет жестокий помещик и его семья истязали крестьян, и никогда никто не вступился за несчастных. Когда же выведенные из терпения крестьяне убили изверга, закон вспомнил о них, и они были приговорены к казни.
    Участь крестьянина страшна: “И жребий заклепанного во узы, и жребий заключённого в смрадной темнице, и жребий вола в ярме”. Но повествователь, воспитанный на идеях просвещения, утверждает равенство всех людей. Но крестьяне в большинстве своем просто по-человечески лучше помещиков. Помещики в романе Радищева почти все — отрицательные персонажи, нелюди. Нравы же крестьян здоровы и естественны, они не заражены искусственной цивилизацией. Это особенно ясно видно при сравнении городских и деревенских девушек: “Посмотрите, как все члены у моих красавиц круглы, рослы, не искривлены, не испорчены. Вам смешно, что у них ступни в пять. вершков, а может быть, и в шесть. Ну, любезная моя племянница, с трехвершковой твоею ножкою, стань с ними рядом и бегите взапуски, кто скорее достигнет высокой березы, по конец луга стоящей?”.
    Деревенские красавицы здоровы и добродетельны, а у городских “на щеках румяна, на сердце румяна, на совести румяна, на искренности… сажа”.
    Главная заслуга Радищева и главное его отличие от большинства обличительной литературы восемнадцатого века состоит в том, что он не сетует на отдельные отрицательные примеры, а осуждает сам порядок вещей, существование крепостного права:
    Покоя рабского под сенью Плодов златых не возрастет; Где все ума претит стремленью, Великость там не прозябает.
    Своеобразие “Путешествия из Петербурга в Москву” состоит в том, что Радищев, взяв форму “путешествия”, наполнил ее обличительным содержанием. Чувствительный герой сентиментальной литературы, хотя и способен на сострадание, стремится уйти от зла этого мира в себя, а повествователь из “Путешествия из Петербурга в Москву” озабочен общественными вопросами и стремится служить общественному благу.
    “Путешествие из Петербурга в Москву” — первый русский идеологический роман, где ставятся не столько художественные, сколько политические задачи. В этом его своеобразие и значение для всей нашей литературы.

  7. Радищев — рабства враг.
    А. Пушкин
    Александр Николаевич Радищев — первый русский революционер из дворян, писатель, провозгласивший в своей книге “Путешествие из Петербурга в Москву” необходимость революции в ‘России против монархии и крепостного права. Картины крепостной неволи и самодержавной деспотии написаны в ней пером страстного патриота, защитника родного народа.
    В мае 1790 года на прилавке одного из книжных магазинов столицы появилось произведение А. Н. Радищева “Путешествие из Петербурга в Москву”. Работа печаталась без указания автора, в ней с неслыханной для того времени смелостью и прямотой “безымянный путешественник” наносил сокрушительные удары по всем устоям тогдашней императорской России: крепостному праву, господствующей православной церкви, царской власти.
    Познакомившись с книгой, напуганная Екатерина II говорила о Радищеве (имя автора вскоре было установлено), что “это бунтовщик похуже Пугачева”.
    Александр Николаевич Радищев в то время стоял на высоте наиболее передовых идей своего времени, он был хорошо знаком с трудами великих деятелей французской просветительской философии, но книга “Путешествие из Петербурга в Москву”, написанная на русской исторической почве, была кровно связана с русской действительностью последней трети XVIII века. В своей внутренней политике Екатерина II отстаивала прежде всего интересы дворянства, затем купечества. Имея в виду “Манифест о вольности дворянства”, Радищев писал в “Путешествии из Петербурга в Москву”, что “крестьянин в законе мертв”. Действительно, подобными указами правительства крестьянин отдался в полное распоряжение помещика, порабощение крестьян становилось все более бесчеловечным. Не существовало никакого закона, определяющего размеры крестьянских повинностей — барщины и оброка. Именно об этом и говорит Радищев в главе “Любани”. Встречаясь с крестьянином, путешественник удивлен, что тот работает в воскресенье:
    “— Ты, конечно, раскольник, что пашешь по воскресеньям?
    — Нет, барин, я прямым крестом крещусь,— сказал он…— в неделе-то, барин, шесть дней, а мы шесть раз в неделю ходим на барщину…
    — Как же ты успеваешь доставать хлеба, коли только праздник имеешь свободным?
    — Не одни праздники, и ночь наша. Не ленись наш брат, то с голоду не умрет”.
    После этого разговора путешественник грозно предупреждает крепостников:
    “— Страшись, помещик жестокосердный, на челе каждого из твоих крестьян вижу твое осуждение”.
    Постепенно автор переходит к рассуждениям о себе и своем слуге Петрушке. Разве не так же несчастен его крепостной, кто дал власть одним людям над другими? “Закон!” Слезы гнева и стыда текут по лицу путешественника. Он серьезно задумался о несправедливости окружающего мира и ужаснулся пропасти, которая разверзлась между ним и крестьянами. Это в силах понять только совестливый человек, именно таким и предстает перед читателями автор-рассказчик. “Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человечества уязвлена стала”. А сам он очень за многое осуждает не только свой класс, но и себя. Радищев “взирает” на действительность взволнованным взором патриота, пламенного гражданина, страстно желающего счастья своей стране.
    С каждой новой главой “Путешествия из Петербурга в Москву” перед его читателями развертываются разнообразные, но одинаково типичные картины безобразий, неправд и произвола, безнаказанно свершающихся в самодержавно-крепостнической стране. Обыденно и спокойно творятся вопиющие несправедливости; государственная служба является неприкрытым орудием классового угнетения. Подрядчики хищничают, вельможи грубо и цинично попирают закон, крепостники-Помещики грабят и мучают своих крестьян. Безбрежное морестраданий закрепощенного крестьянства разлито почти по всем страницам радищевской книги.
    В “Путешествии из Петербурга в Москву” “благополучных деревень” не существует. Время от времени на страницах мелькают положительные образы “добрых дворян”. Однако их личные качества не способны изменить существующего положения вещей.
    Тема восстания народа, порабощенного крестьянства против “алчных зверей, пиявиц ненасытных” и “злодея злодеев всех лютейшего” — царя проходит через все произведение. Радищев оправдывает выступления крепостных против помещиков, более того, он призывает их к решительной борьбе с крепостничеством и самодержавием.
    Несмотря на то, что произведение напечатано около двухсот лет назад, многие обвинения Радищева актуальны и в наше время. “И мы страну опустошения назовем блаженною… где сто гордых граждан утопают в роскоши, а тысячи не имеют надежного пропитания, ни собственного от зноя и мраза укрова?” Не про нас ли?!

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *