Напишите сочинение миниатюру на тему религиозные мотивы в лирике лермонтова
6 вариантов
Тема : Христианские мотивы в лирике Лермонтова.
ПЛАН:
I. Введение.
Актуальность
Цель
Задачи.
Методы
II. Основная часть.
Многогранность творчества М.Ю.Лермонтова.
“Богоборческие” мотивы в лирике Лермонтова
Христианские мотивы его стихов.
Изобразительные средства, использованные в стихах.
III Заключение.
Вывод.
Список литературы.
I. Введение.
1. Актуальность:
Думающим людям нашего поколения близки произведения писателей и поэтов былых времен. Кто не знает произведений Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Гоголя, Есенина… Любое произведение искусства, перешагнувшее барьер столетий, интересное многим поколениям, выводит личность его создателя на простор вечности.
Цель: В данной работе хочу сделать попытку рассмотреть творчество Михаила Юрьевича Лермонтова в контексте нашего понимания, выяснить, в чем же непреходящее значение его поэзии.
Задачи: Познакомиться ближе с творчеством поэта, постараться понять его духовный мир.
Методы: Изучение лирики поэта, литературы о нем
1.Поэзия Лермонтова многогранна. Поэт размышляет над взаимоотношениями человека и Бога, Творца. Личности и общества. Глубоко философичная лирика Лермонтова вызывает немало споров и в наше время. Так в Лермонтовской Энциклопедии ( М. 1981г.) выделяются богоборческие мотивы. А в книге игумена Нестора “Тайны Лермонтова” (2012 г.) автор доказывает, что Лермонтов был глубоко верующим человеком.
Видимо, понимание творчества Лермонтова зависит от времени. Обратимся же к самой лирике, постараемся понять, в чем ее непреходящее значение и в наше время.
2. Наша страна пережила тяжелые времен, когда верующих людей не только преследовали, но даже уничтожали. В замен заповедей, дарованных человечеству Создателем, был моральный кодекс, так похожий на тот, что прописан в Нагорной проповеди…Люди строили безбожное общество, подменяя одни ценности другими. В это безбожное время была издана “Лермонтовская энциклопедия” М. в большом очень серьёзном издательстве “Советская энциклопедия” 1981 г. Строители коммунизма боролись с Богом и хотели глубоко верующего поэта сделать своим союзником. В статье “Богоборческие мотивы” Лермонтов представлен каким-то Голиафом, который в своих стихах восстал против самого бога. Кстати, и само слово Бог в те времена писалось с маленькой буквы. В статье говорится, что наиболее открыто и ясно выявлены особенности “великого спора” поэта с Богом в раннем творчестве. Приводится цитата из стихотворения:
Я не для ангелов и рая
Всесильным богом сотворен;
Но для чего живу, страдая,
Про это больше знает он,
Но ведь эта цитата не указывает на негативное отношение к Богу, она и есть признание Божества. Далее в статье говорится, что мотивы одиночества и отчуждения от общества своего рода плата Лермонтову за духовную независимость.
«Я меж людей беспечный странник, для мира и небес чужой». -говорится в другой цитате. Но это лишь горькое восклицание в тяжелые минуты жизни, а не борьба с Создателем.
Авторы утверждают, что даже когда поэт проникается молитвенным настроением и старается оправдаться перед Богом, он одновременно и обвиняет его.
За то, что редко в душу входит
Живых речей твоих струя,
За то, что в заблужденье бродит
Мой ум далеко от тебя;
За то, что лава вдохновенья
Клокочет на груди моей;
За то, что дикие волненья
Мрачат стекло моих очей;
За то, что мир земной мне тесен,
К тебе ж проникнуть я боюсь,
И часто звуком грешных песен
Я, боже, не тебе молюсь.
Но и в приведенных выше цитатах, на мой взгляд, нет борьбы с Богом, а лишь раскаяние, собственное оправдание. Безусловно, в этом огромном издании о Лермонтове много интересного. Но обратимся к стихам поэта, чтобы понять его отношение к Всевышнему.
3. Обратимся к творчеству поэта. Еще в пятнадцать лет Лермонтов задумывался о смысле жизни, о своем поэтическом предназначении пишет стихотворение «Монолог». В нем он приходит к выводу: «Ничтожество есть благо в здешнем свете». Здесь не нужны «Глубокие познанья, жажда славы, пылкая любовь свободы…»
Настоящий поэт – «глашатай Неба», сам Бог гласит его устами. Он и думает, и мыслит по-другому. Как древние пророки он огорчен несовершенством мира своих сограждан. Тяжела участь такого человека. Видя ничтожество мира, он не может его изменить. Связь человека с Богом утеряна. Но душа человеческая сохранила память об утраченном райском блаженстве.
Об этом хорошо сказано в другом раннем стихотворении «Ангел» «Младую душу несет ангел в мир «печали и слез». Верующие люди считают, что до падения человек находился в блаженном единстве с небесными силами, а жизнь земная как испытание, очищение человека. Человек, достойно пройдя этот путь, в загробном мире вновь соединится с Богом. Но тот бездушный свет, в котором приходится вращаться поэту, не задумывается над вечным. Стихотворением «Ангел» Лермонтов выразил неудовлетворенность, присущие в той или одной степени каждой человеческой душе.
«Томление желанием чудным» не покидало поэта и в зрелые годы. Находясь в зените земной славы, Лермонтов остается с той же тоской о звуках «святой песни», пропетой некогда в его душе безгрешным ангелом. Он остается с глубокой неудовлетворенностью жизнью и жаждой полноценности бытия.
В 1840 г., незадолго до своей гибели, Лермонтов снова обращается к теме противостояния поэта и общества в стих. «”Как часто пестрою толпою окружен»… Находясь среди бездушного света, тяготясь им, лирический герой этого стихотворения уносится душою в мир детства. В мир чистоты, ему хочется дать обществу «железный стих, облитый горечью и злостью».
Рассматривая любое стихотворение, мы видим, что оно проникнуто горячей верой в Бога, надеждой на его справедливость, любовью к Творцу. Вспомним, как он грозит Божьим судом убийцам Пушкина.
Мир природы в стихах Лермонтова также проникнут любовью к Богу. Только на ее лоне лирический герой стихов Лермонтова чувствует себя комфортно. Здесь все «внемлет богу» и «звезда с звездою говорит».
Поэт рано размышлял над своим божественным предназначением. В 1830 г. в стихотворении «Мой дом» Лермонтов утверждает, что поэзия – это его дом. Он знает: служение «чувству правды» неизменно повлечет за собой страдание: «И осужден страдать я долго в нем». Этому святому чувству божественной правды он посвятил свою жизнь.
Лермонтова упрекали в презрении к действительности, в мрачном отношении к жизни. На самом деле есть стихи, которые поражают своей безысходностью: в стихотворении «И скучно и грустно…» читаем: «И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, – такая пустая и глупая шутка…» Читая эти строки, представляешь человека безнадежно разочарованного. Неужели жизнь так плоха, неужели в ней нет ничего светлого! Неужели поэт не любит жизнь. Нет, он слишком много ждал от нее и подходил с завышенными мерками и к себе…и к людям. Горячо любя жизнь, Лермонтов хочет прожить так, чтобы ни один миг ее не прошел напрасно.
«Мне нужно действовать, я каждый день бессмертным сделать бы желал, как тень великого героя, и понять я не могу, что значит отдыхать». -пишет он в шестнадцать лет.
Обращаясь к стихам, мы видим, что свое поэтическое предназначение, дарованное Богом, поэт проносит через всю жизнь. Ведь ему сам высший судия дал «всеведенье пророка», и потому его стих должен звучать «как колокол на башне вечевой». У Лермонтова не вызывает сомнения существование потустороннего мира. Оттого он часто обращается к Богу. Много у него и стихов – молитв. Ему не чужды и земные чувства: дружба, любовь, патриотизм.
Мне бы хотелось закончить анализ стихотворением – молитвой, обращенной к Божьей Матери. Оно, на мой взгляд, наиболее глубоко раскрывает душу верующего человека Лермонтова. Особенность этого стихотворения в том, что оно дышит уверенностью, что Матерь Божья исполнит его просьбу, что эта просьба будет услышана.
В данном стихотворении видна не только религиозность поэта. но и другие стороны его богатой натуры
Просит поэт не за себя, за «деву невинную». Такова сила земной любви к Вареньке Лопухиной, которая вышла замуж и стала Бахметьевой. Именно о ней говорится в «Молитве». Свою душу автор называет «пустынной». Но является ли душа «пустынной»? Разве может человек с пустой душой так страстно молиться не за себя, а за душу другого человека? Лермонтов просит Богородицу за «деву невинную», за ее «сердце незлобное», которое находится среди холодного мира. Утратив навсегда возлюбленную, поэт молится за нее, переживает за будущее дорогого ему человека. Он перечисляет качества «девы», которые особенно ценятся в христианстве: незлобливость, невинность. Особенно ценил поэт дружеское понимание, которое ему порой не хватало в жизни. Видимо, поэтому он просит Матерь Божью дать ей спутников «полных внимания» А еще он желает своей любимой «молодость светлую, старость покойную». Свою дивную молитву поэт заканчивает просьбой дать в день кончины «лучшего ангела», чтобы он проводил в рай «душу прекрасную». Такова душа поэта, полная христианской любви, благородства, великодушия. Так религиозные мотивы как бы сплетены воедино с другими мотивами. Вот цитата из другого стихотворения: «Живу как неба властелин в прекрасном мире, но один»
В 1839 году Лермонтов пишет еще одно стихотворение с названием «Молитва» Начинается оно словами: «В минуту жизни трудную…» Поэт обращается к Богу в тяжелый момент жизни как к близкому существу и получает от него отзвук, утешение. «С души как бремя скатится, сомненья далеко – И верится, и плачется, и так легко, легко»… Читая эту молитву, мы приходим к выводу, что поэт был истинно религиозным человеком.
4.Стихи Лермонтова удивительно выразительные, они легко запоминаются, благодаря средствам, используемым поэтом.
Прежде всего в стихах много олицетворений. Как к живым обращается автор к тучам, здесь же удивительное сравнение: себя, неприкаянного, он сравнивает с легковесными тучами. Они легковесны, их движение не имеет смысла. Сам поэт их соотносит с собственной душой, не нашедшей места в жизни.
Метафоричен и образ одинокого паруса. Он ищет покой, но покой в «бурях». Здесь буря – олицетворение жизни, движения. Выразительности стихов служит и инверсия, так часто употребляемая поэтом.
«Тучки небесные», хотя в прозе говорят «небесные тучи» Стихотворение «Я Матерь Божия» построено на метонимии. Не называет он возлюбленную женщину, употребляя красочные эпитеты, рисующие ее образ – «дева невинная», а Богородицу называет теплой заступницей мира голодного. Здесь употреблена и антитеза. В стихах Лермонтова мы почти не встречаем и имени Христа. Он его называет «Создатель». Это далеко, не все примеры, используемые автором.
III Заключение.
РЕЗУЛЬТАТ РАБОТЫ
Изучая стихи М. Ю. Лермонтова, я больше узнал о личности поэта, о его переживаниях, размышлениях о жизни, о взаимоотношениях поэта с обществом и о его религиозности, прочитал книги о нем. Мне удалось лучше понять творчество поэта. И хотя в рамках небольшой работы невозможен анализ многих стихов, мне стал Лермонтов ближе, понятнее многие его стихи. Мне ясно, почему поэзия Лермонтова не устарела, В своих стихах он говорит о вечных категориях: о любви, верности Родине, своему предназначению поэта, о стремлении человека к воле. Лермонтов близок всем поколениям, его любили и его стихами восхищались люди всегда.
Его стих нужен нам и сейчас. Прикасаясь к его поэзии, мы учимся быть такими же благородными, как сам поэт, так же любить свою родину и верить в лучшее.
В ходе работы я многому научился:
Ставить перед собой цель.
Планировать результат.
Анализировать стихи.
Работать с источниками.
Писать реферат.
Наметил для себя дальнейшую работу.
Список литературы.
1. “Лермонтовская энциклопедия” М. 1981 г.
2. Игумен Нестеров (Кумыш) “Тайна Лермонтова С-П 2012 г.
3.М. Ю. Лермонтов “Сочинения” т. 1 М. 1988 г.
Стихи:
1831-го года Июня
Ангел
Выхожу один я на дорогу.
И скучно, и грустно.
Как часто пестрою толпою окружен…
Молитва. «В минуту жизни трудную…»
Молитва. « Не обижай меня, всесильный…»
Молитва «Я матерь божия…»
Монолог.
Поэт
Пророк.
Смерть поэта
Тучи
«Кто силится купить страданием своим
И гордою победой над земным
Божественной души безбрежную свободу».
(«Унылый колокола звон»)
Тема воли присутствует в стихотворениях «Воля», «Желание». Воля – нечто естественное, данное человеку при рождении, но часто недоступное: либо оставленное в прошлом («Новгород»), либо находящееся в «диких» краях («Кинжал»). Кавказ становится символом «вольности простой» («Люблю я цепи синих гор», «Синие горы Кавказа, приветствую вас»).
Поэт приходит к выводу о том, что в современном обществе свободолюбивой, вольной душе нет места («Смерть поэта», «Дума», «Прощай, немытая Россия»). В борьбе лирического героя со светом, толпой, судьбой, страстями также проявляется стремление к свободе. Тема непринятия поэтом современного ему общества звучит в стихотворении «Дума», поэме «Маскарад»:
«Напрасно я ищу повсюду развлеченья.
Пестреет и жужжит толпа передо мной…
Но сердце холодно, и спит воображенье:
Они все чужды мне, и я им всем чужой!»
Поэтом показано губительное влияние «света» на «души людей». С неприятием бездушного дворянства созвучен мотив противопоставления холодного и враждебного человеку общества миру природы («Как часто пестрою толпою окружен», «Валерик»).
Вполне естественно появляется в лирике поэта и мотив неволи («Узник», «Сосед», «Соседка», «Пленный рыцарь»). Иногда местом плена может быть монастырь («Исповедь», «Боярин Орга», «Мцыри»), в чем можно усмотреть антиклерикальные настроения, однако это больше связано с социально-политической позицией Лермонтова.
В стихотворениях просматривается движение от жажды абсолютной индивидуальной свободы, свойственной романтикам, к ее ради приобщения к миру людей («Демон»), так как последняя не приносит герою счастья (такая же ситуация наблюдается в истории Печорина). Так, свобода и воля становятся центральными мотивами лирики Лермонтова.
Жажда действия и подвига во имя чести, славы и памяти также занимает видное место в лирике поэта:
«Мне нужно действовать, я каждый день
Бессмертным сделать бы желал, как тень
Великого героя…»
(«1831-го июня 11 дня»).
Лермонтов часто вспоминает героические подвиги прошлого России («Последний сын вольности», «Измаил-Бей», «Бородино», «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова»). Такие стихотворения затрагивают также тему Родины («Прощай, немытая Россия», «Родина»).
Но действие лирического героя часто сталкивается с непониманием, отвержением, безответностью или обманом, вследствие чего он становится на путь мести:
«Под ношей бытия не устает
И не хладеет гордая душа;
Судьба ее так скоро не убьет,
А лишь взбунтует; мщением дыша
Против непобедимой, много зла
Она свершить готова…»
(«1831-го июня 11 дня»).
Или выбирает одиночество, бездействие и разочарование во всем земном. Отдаляясь от людей, герой хранит внутренний гений и свободу духа, периодически уходя в созерцание («Желанье», «Кто в утро зимнее, когда валит», «Небо и звезды») и покой («Выхожу один я на дорогу»).
Жажда свободы, стремление к идеалу, попытки изменить что-то в мире отражают основной конфликт романтизма – противоречие между идеалом и действительностью – в поэзии Лермонтова он достигает крайнего напряжения. Это ведет к тому, что земное бытие часто расценивается как напрасное, бесцельное, ведь заложенные в гении таланты не могут здесь воплотиться в жизнь, напрасность активной деятельности и самоотдачи наблюдаем в стихотворении «Пророк».
Поэт, его назначение и судьба еще одна важная тема в лирике Лермонтова («Памяти А.И. Одоевского», «Не верь себе», «Смерть поэта», «Пророк», «Поэт»). Поэт призван влиять на народную толпу. Избранничество и сила поэта, влекут за собой появление «метафизической» тревоги, необъяснимых душевных терзаний, мысли о скоротечности и незаметности человеческой жизни перед лицом вечного бытия.
Автор сопоставляет поэта не только с пророком, но и с самим Творцом: «Твой стих как божий дух носился над толпою» («Поэт»). Нередко речь идет о споре, диалоге между поэтом и божеством. Ропщущий поэт все время требует отчета от Бога: «И начал громко я роптать…» («Азраил»). Его речи, обращенные к божеству, окрашены личной интонацией и звучат как претензии к равному. Поэт также упрекает Бога в невмешательстве, когда льется «Кровь стариков, растоптанных детей» в «беспрестанной» и «напрасной» вражде людей.
Необходимо отметить, что имя Христа практически не встречается в произведениях Лермонтова, что свидетельствует об определенном восприятии божества. Бог предстает у него как создатель мира и творец природы («Кладбище»). Лирический герой Лермонтова, хотя и верит в существование Бога («Верь, что есть на небе Бог и только», «Испанцы»), но сомневается в большинстве принципов библейской веры (в благости провидения, в божием милосердии, в загробном существовании).
Бог и природа противостоят у него мятежному, «вечному ропоту» человеческого «Я» («Демон», «Мцыри»). Причем равнодушие Бога переносится и на созданную им природу, безучастной к человеку в своей красоте:
«Час разлуки, час свиданья,
Им не радость ни печаль;
Им в грядущем нет желанья,
И прошедшего не жаль…
Будь к земному без участья
И беспечна, как они!».
(«Демон»)
Однако весь ценностный мир Лермонтова организован вокруг библейской символики, построен на антитезах райского сада и адской бездны, блаженства и проклятия, невинности и грехопадения. Библейские темы вызывают у Лермонтова лично-психологический отклик. В его поэзии появляется тема чудесной сверхчеловеческой мощи, которой наделен поэт. Так, мы наблюдаем причудливое сочетание богоборческих мотивов с традиционной народной христианской этикой и моралью, осквернение которых недопустимо.
Тему любви раскрывают многие стихотворения поэта, который, увы, не познал счастья в этой области («В полдневный жар в долине Дагестана», «Расстались мы, но твой портрет», «Молитва» («Я, матерь, Божия, ныне с молитвою»), «На светские цепи»). Практически всегда светлые, полные надежды настроения сменяются появлением мотивов одиночества, мести жестокой возлюбленной, разочарования и недоступности чистой, взаимной любви. Любовная лирика представляет собой емкое жанрово-тематическое наполнение: богатство содержания не укладывается в рамки только любовной лирики. Так, стихотворение «Нищий», адресованное Е.А. Сушковой представляет нам не только обманутого влюбленного, но и затрагивает социально-политические проблемы, содержит философские, богоборческие мотивы.
Таким образом, в творчестве Лермонтова органично сочетаются романтические мотивы свободы, героизма, избранничества с философскими размышлениями на тему Бога, бытия, судьбы, предназначения и являются весьма актуальными для современного поэту общества.
Религиозные мотивы поэзии Лермонтова возникают на общем фоне богоборческих настроений. Религиозные мотивы важно отличать от обычной для романтической поэзии 19 века христианской символики, которая органически входит и в метафорическую систему Лермонтова. В таких случаях не всегда возможно провести границу между чисто эстетическим и чисто религиозным переживанием, не укладывающимся в канонические религиозные рамки. Не следует вместе с тем считать, что религиозная терминология в поэзии Лермонтова не имеет никакого отношения к религиозному чувству: часто оно служит источником поэтических переживаний, нравственных и философских размышлений поэта; кроме того, при таком взгляде и само богоборчество поэта было бы лишено силы трагического конфликта и отрицания.
Лермонтовские религиозные мотивы находят свое художественное выражение в образах райского блаженства, безгрешного светлого мира прекрасного ангела-херувима, неземной, “ангельской” любви, “святых видений”, “святых звуков”, ” умерших” или “погибших”, но хранящих глубокий след в душе поэта – часто как воспоминание об утраченном рае (“Ангел”). Эти образы, как и образ ” святого креста” или “святой гробницы” с мерцающей над ней лампадой нередко возникают в поэзии Лермонтова как символ уединенного островка примирения среди житейского моря борьбы и страстей ( “Унылый колокола звон”,”Оставленная пустынь предо мною”). На эстетическом преломлении религиозной символики построено и стихотворение “Ветка Палестины”. Плавно чередуются пространственные пейзажи, создающие единый образ библейской земли: “у вод … Иордана”, “в горах Ливана”, “в пустыне”, где ранее пребывала ветвь. Они воссозданы живо, как бы с “натуры”, но вместе с тем навеяны традиционными иконописными пейзажами. Гора, вода и земля пустыни – три древнейших символа вселенной на древнерусской иконе: гора – вдохновенное парение, вода – углубление в свой духовный мир, пустыня – уединение от мирской суеты. Так, географический пейзаж библейской страны намекает одновременно на душевные устремления героя.
Особую роль в поэзии Лермонтова играют исповедально-молитвенные мотивы. Часто молитва перерастает в любовно-лирическое признание, но и само любовное чувство вызывает молитвенные настроения в душе поэта: бог нередко призывается как свидетель искренности и правоты героя: “Он знает, и ему лишь можно знать, / Как нежно пламенно любил я”. Именно такие – человеческие, душевные и сердечные тона молитвы определяют характер религиозного чувства, “теплой веры” Лермонтова: не случайно к образу божьей матери он обращается как к “теплой заступнице мира холодного”. Можно, по-видимому, утверждать, что такая “интимность” в обращении к богу в русской поэтической традиции свойственна именно Лермонтову: у Пушкина этой непосредственной близости в обращении к богу как “соучастнику” личной судьбы нет.
Лермонтов – самый религиозный из
русских поэтов.
Н.А. Бердяев
М.Ю. Лермонтов.
Гравюра на дереве Ф.Д. Константинова.
1964 г. Как я любил, за что страдал,
Тому судья лишь Бог да совесть. М.Ю. Лермонтов Звучит песня на стихи
М.Ю. Лермонтова “Ангел”. Учитель. Какие чувства овладели
вашими душами, когда вы слушали эту песню?
Как вы думаете, какие обстоятельства
жизни поэта вдохновили его на создание
стихотворения “Ангел”?
Прочитайте и раскройте содержание
прочитанного стихотворения.
Подумайте, почему М.Ю. Лермонтов
назвал стихотворение “Ангел”?
Что вы знаете об ангелах? Я просила вас
заранее посмотреть значение слова в библейской
литературе и в Толковом словаре.
Какое значение имеют следующие
словосочетания: ангел-хранитель, ангел во плоти,
ангельский голос, день Ангела?
Познакомьтесь с различными оценками
стихотворения М.Ю. Лермонтова “Ангел”. С
какой оценкой вы согласны и почему?
1. “Стихотворение “Ангел” менее
удовлетворяет нашему эстетическому чувству. В
самом содержании его какая-то неопределенность,
какая-то антипоэтическая туманность, так что
даже самый талант Лермонтова не мог придать ему
жизни… Вообще мы желали бы… чтобы талант
Лермонтова чуждался всего аллегорического,
безжизненной области, населенной символическими
демонами, двусмысленными пери и пр.” (Литературная
газета. 1840. № 23).
2. “Стихотворение Лермонтова
“Ангел” – одно из наиболее характерных и
драгоценных созданий великого поэта… Детальный
разбор этого стихотворения вводит нас в сферу
заветных идеальных стремлений Лермонтова,
показывает, как рано созрел его гений, с какой
настойчивостью поэт обращается к некоторым
вопросам, занимавшим его с юных лет, как сильна
была в нем вера в прекрасное, как бережно он
лелеял свои возлюбленные мечты в трудном,
суровом, одиноком пути…” (Семенов Л. Ангел.
Харьков, 1912. С. 1). Учитель. Стихотворение “Ангел”
помечено 1831 годом (Лермонтову – 17 лет).
“Ангел” – это та точка, где пробился наружу из
глубин души родник поэзии великого нашего поэта.
Потом его поэзия превратится в поток, отразивший
в себе и родные Тарханы, и Кавказ, и звезды, и
облака, и луну, плывущую по небу, но сам родник,
сам источник – вот он, – стихотворение “Ангел”.
Говорят (П.Висковатый), что реальной основой
поэтического видения “небесной родины”
послужили воспоминания поэта о матери и ее
песнях, слышанных в младенчестве. Ангел несет
живую душу, чтобы вселить ее в земного человека, и
поет песню; душа не запомнила этой песни, но
ощущение песни, память о песне остались. И вот –
земные песни не могут заменить ей тех небесных
звуков. Душа в земной юдоли томится, вспоминая о
них.
Но разве не точно так же мать, молодая, красивая,
нежная женщина (ангел), лелеяла своей песней душу
мальчика, готовя его к трудной и жестокой жизни, к
земному пути?!
Это юношеское стихотворение. Что необычного для
ранней лирики Лермонтова вы увидели в этом
стихотворении?
Примерные ответы учащихся
Отсутствуют мотивы богоборчества и
демонизма. “Ангел” – едва ли не единственное в
ранней лирике стихотворение, в котором
“святых”, “райских” звуков не коснулся пафос
сомнения и отрицания. Земной мир – “мир печали и
слез” – не отрицается как враждебный, но
безоговорочно отступает перед небесным:
И звуков небес заменить не могли
Ей скучные песни земли.
Противоречие между землей и небом,
действительностью и мечтой здесь смягчено;
стихотворение пронизано музыкой, мелодичностью
ритмики – это действительно песня, исполненная
“простых и сладких звуков”. Эти стихи положили
на музыку более 30 композиторов, в том числе
А.Е. Варламов, А.Г. Рубинштейн,
С.В. Рахманинов, Н.А. Римский-Корсаков и др.
Белинский счел стихотворение незрелым, не
обнаружив в нем “лермонтовского элемента” –
высоко ценимого им критического начала. Учитель. Н.А. Бердяев назвал
Лермонтова “самым религиозным из русских
поэтов”. Почему? Мы попробуем сегодня это
доказать или опровергнуть. Христианские мотивы в
творчестве М.Ю. Лермонтова – это очень
глубокая и многогранная тема. Она включает в себя
религиозные, библейские мотивы, богоборческую и
демоническую темы. Заранее класс был разделен на
группы, которые занимались отдельной темой. И вот
свои наблюдения я прошу представить всем. Итак,
почему Бердяев назвал Лермонтова самым
религиозным поэтом?
Примерные ответы учащихся
Интерпретация стихотворений
Лермонтова “Исповедь”, “Покаяние”, “Поэт”,
“Пророк”, “Ветка Палестины”, “Мой демон”,
“Благодарность”, “Когда волнуется желтеющая
нива…”, “Я не для ангелов и рая…”, “Азраил”,
“1831-го июня 11 дня”, “Ночь”, “Кладбище”,
“Отрывок”, “К Деве Небесной” и др. Учитель дополняет ответы учащихся,
обобщает их. Учитель. Лермонтов сосредоточен на
религиозно-метафизической проблематике. Вопросы
веры, Божиего суда, спасения, вечного блаженства,
возможность примирения в человеке духовного и
телесно-чувственного начал – все это
центральные в его миросозерцании вопросы. Они
мучили его, ибо в пределах своего опыта он не мог
найти им окончательного, несомненного решения.
Я, веруя твоим словам,
Глубоко в сердце погрузился,
Однако же нашел я там,
Что ум мой не по пустякам
К чему-то тайному стремился.
К тому, чего даны в залог
С толпою звезд ночные своды,
И что б уразуметь я мог
Через мышления и годы. 1830
История познания продолжается в
стихотворениях “Ночь”, “1830. Мая 16 число”,
“Ангел”, “Исповедь”, “Я не для ангелов и рая…”
Это вехи лермонтовского самопознания,
напряженного, неустанного. Настоящую его цель
писатель объяснит позже, в “Герое нашего
времени”: “Только в этом высшем состоянии
самопознания человек может оценить правосудие
Божие”.
Человек внутренний обретает покой и способность
к высшим созерцаниям:
Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе, –
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу Бога… “Когда волнуется желтеющая нива”,
1837
Ему становится доступна и близка
святыня, на которой надолго задерживается его
задумчивый взгляд:
Заботой тайною хранима,
Перед иконой золотой
Стоишь ты, ветвь Ерусалима,
Святыни верный часовой!
Прозрачный сумрак, луч лампады,
Кивот и крест, символ святой…
Все полно мира и отрады
Вокруг тебя и над тобой. “Ветка Палестины”, 1837
Однако противоречие между “человеком
внутренним” и “человеком внешним” остается в
Лермонтове острым и драматичным. Оно отразилось
и в стихотворении “Выхожу один я на дорогу…”.
Совсем недавно мы размышляли над философской
лирикой А.С. Пушкина. Близок ли пушкинский путь
искания смысла жизни лермонтовскому? В чем
сходство и в чем своеобразие каждого из них?
Примерные ответы учащихся
Особое значение для Лермонтова
приобретает тема “демонизма”, намеченная в
стихотворениях Пушкина “Демон” (1823) и “Ангел”
(1827), но не занявшая в творчестве Пушкина
значительного места. Эту тему Лермонтов
развивает на протяжении почти всей жизни.
Полемичны “Пророк” Пушкина и “Пророк”
Лермонтова. В стихотворении последнего вместо
“гласа Бога” герой слышит презрительный и
насмешливый голос толпы, утверждающей свое
мнимое превосходство.
Характерный для Пушкина поэтический культ
дружбы почти отсутствует у Лермонтова.
В жанровом отношении Лермонтов предпочитает
необычные для Пушкина формы лирического
монолога-исповеди, философские медитации.
Лирика Лермонтова интимна, автобиографична, чего
последовательно избегал Пушкин; с другой
стороны, лирическое “я” Лермонтова выступает в
абстрактно-обобщенном виде, в то время как Пушкин
строит свою поэтическую автобиографию с опорой
на реалии подлинного быта.
Ряд лучших стихотворений позднего Пушкина (“Я
памятник себе воздвиг нерукотворный…”, “Отцы
пустынники и жены непорочны”, “Странник”,
“Осень”, “Когда за городом задумчив я брожу…”,
“Из Пиндемонти”, “Мирская власть”) были
опубликованы лишь в 1841-м и после смерти
Лермонтова.
При сравнении частотного словаря языка Пушкина и
Лермонтова можно отметить, что есть слова,
которые чаще встречаются у Лермонтова, чем у
Пушкина: “страдание”, “грустить”, “зло”,
“проклятье”, “рана”, “отчаянье”, “обман”,
“стыд”, “смерть”, “ад”, “рай”, ангел”,
“храм”. Анализируя эти группы слов, можно
увидеть устойчивые лейтмотивы в лирике
Лермонтова.
Пафос лермонтовской лирики коренился
в постоянном и требовательном искании
Лермонтовым высшей цели бытия и своего
назначения. Если в предшествующей Лермонтову
декабристской традиции “разгадывать” или
“искать” эту цель было не нужно – она была
предельно ясна и состояла в героическом и
гражданском служении идеалам “вольности”; если
А.С. Пушкин сохранил доверие к жизни, признание
за ней последней правоты (пушкинское сомнение в
цели бытия – стихотворение “Дар напрасный, дар
случайный…”, “Стихи, сочиненные ночью во время
бессонницы” – не были для него итоговыми и
выражали скорее истину момента), то в иной
духовной ситуации оказывается герой Лермонтова.
Искание цели и смысла жизни никогда не покидает
его; доминирующей интонацией при этом является
вопрошание. Для героя Лермонтова цель жизни –
“неизъяснимая”, “безвестная”, может быть,
“печальная” и “страшная”, но всегда
“желанная”.
В поздней лирике Лермонтова искание цели и
смысла жизни все более уступает место сознанию
осуществленности своей судьбы, того пути,
который, бесспорно, есть и по которому идет герой.
В лермонтовской поэзии мотив счастья
преображается в мотив его невозможности и
несбыточности.
Страдание – это основная психологическая
характеристика “лермонтовского человека”, для
которого все в мире – “предлог мученью”. Если
А.С. Пушкин в известной “Элегии” (“Безумных
лет угасшее веселье…”, 1830) скажет о своем
приятии страдания с нотой грустной
благодарности жизни (“Но не хочу, о други,
умирать; // Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать”),
то такое приятие звучит как выношенный итог и
достояние долгого опыта, как то, что остается
человеку после быстротечных и не оправдавших
иллюзий “безумных лет” молодости. Для
Лермонтова же страдание с самого начала было
естественным, необходимым психологическим
состоянием, к которому он стремился, которое он
искал и, наконец, открыто призывал: “Я жить хочу!
Хочу печали, любви и счастию назло… что без
страданий жизнь поэта?”; “Хочу любить, – и
небеса молю о новых муках”. Учитель читает стихотворение
А.С. Пушкина “Отцы пустынники и жены
непорочны”. Учитель. Молитва. Для чего она
служит? Назовите слова, употребляемые в молитве.
Знаете ли вы молитвы, молились ли?
Какие чувства переполняли вашу душу?
В творчестве Лермонтова три
стихотворения с одноименным названием:
“Молитва” – 1829, 1837, 1839 годы.
Попробуем осмыслить эти произведения:
что волновало поэта, каким предстает лирический
герой, какие молитвы нашли отражение в
лермонтовских “Молитвах”? Выступления учащихся, интерпретация
стихотворений Лермонтова “Молитва”.
Еще раз вспомним пушкинское
переложение молитвы Ефрема Сирина “Отцы
пустынники и жены непорочны”. Мы сравнивали
текст молитвы и стихотворения, находили
отступления от текста и пытались осмыслить, что
привнесли эти отступления в смысл стихотворения.
Прочитаем стихотворение Пушкина и сравним
мироощущение пушкинского и лермонтовского
героев при обращении к Богу. Что общего и чем
отличаются эти состояния души? Звучит романс “Выхожу один я на
дорогу…” (1841).
“Выхожу один я на дорогу…” – одно из
последних стихотворений Лермонтова, лирический
итог многих исканий, тем и мотивов, сквозных для
его творчества. Белинский относил стихотворение
к числу избраннейших вещей, в которых “все
лермонтовское”. Оно сплошь состоит из
высокозначимых в лермонтовском мире
эмблематичных слов, каждое из которых имеет
долгую и изменчивую поэтическую историю. Найдите
эти слова и проследите их “поэтический путь”.
Примерные ответы учащихся
В запеве – тема одинокой участи.
“Кремнистый путь” во второй строке,
как метко схваченное впечатление кавказского
пейзажа и путь странника в “пустыне
безотрадной”. Но меняется лирическая оценка
образа пустыни, устойчивого у Лермонтова (“Три
пальмы”, “Благодарность”): безотрадный край
изгнания, символ опустошенной жизни здесь и в
“Пророке” становится также местом уединенного
свидания с вселенной. “Голубое сиянье” (любимый
цвет Лермонтова) сообщает земному пейзажу
космическую широту и бытийность, приобщает его к
“пространствам синего эфира” (“Демон”) и к
ночной голубизне “Русалки”. “Темный дуб”
примыкает к этим образам (завещание Мцыри). 9–10-я
строки перекликаются с 11–12-й строками песни
Демона и с 7-й строкой стихотворения “И скучно и
грустно” (“…и прошлого нет и следа”), отличаясь
от них новым настроением задумчивой грусти. Учитель. В литературоведении
существует точка зрения Макогоненко о влиянии
Пушкина на лермонтовские строки: “Я ищу свободы
и покоя!” Ознакомьтесь с этой точкой зрения и
выскажите свои мысли.
“Важное место в исповеди Лермонтова занимает
стих: “Я ищу свободы и покоя!” – несомненно, что
из Пушкина, но не слова, а определенное
нравственное убеждение, связанное с пониманием
счастья. В 1831 году Пушкин в “Евгении Онегине”
писал:
Я думал: вольность и покой
Замена счастью. Боже мой!
Как я ошибся, как наказан.
…Но прошло время, и в тяжелый 1834 год в
исповедальном стихотворении он написал: “На
свете счастья нет, но есть покой и воля” (“Пора,
мой друг, пора…”). Лермонтов говорит о жажде
свободы и покоя! Что это – перекличка с формулой
онегинского письма? Но Онегин верит в счастье!
Непосредственная же близость с неоконченным
пушкинским стихотворением очевидна. Что это –
совпадение?..
Это предположение укрепляет и второе,
программное, “совпадение”: стихотворение
Пушкина “Когда за городом задумчив я брожу…”
кончалось грандиозным образом дуба, осеняющего
могилы деревенского кладбища:
Стоит широко дуб над важными гробами,
Колеблясь и шумя…
Финал лермонтовского стихотворения
очевидно пушкинский:
Надо мной, чтоб вечно зеленея,
Темный дуб склонялся и шумел. (Макогоненко Г.П. Лермонтов и Пушкин.
Проблемы преемственного развития литературы.
1987.)
Есть сила благодатная
В созвучьи слов живых
И дышит непонятная,
Святая прелесть в них [1,II,49].
Самое простое, почти детское, услышал в Лермонтове народ: молитву. Но это было не так -то просто.
Есть речи: значенье
Темно иль ничтожно,
Но им без волненья
Внимать невозможно [1,II,65].
Часто и сам Лермонтов говорил речи – “значенье ничтожно”; хотел, чтобы и другие слышали от него лишь эти речи, но в них, там, – как за синими глазами податливой служанки, – слышал другое значение, другой познавал смысл:
Душа их с моленьем,
Как ангела, встретит
И долгим биеньем
Им сердце ответит [1,II,78].
После Лермонтова, – как значится в описи его имущества, – осталось “четыре образа и серебряный нательный крестик, вызолоченный с мощами”.
Существует рассказ о том, что Лермонтова, печоринствующего отрицателя, злого Лермонтова, один из его товарищей застал однажды в церкви. Он молился на коленях [30,20].
Таким же тайным молитвенником, явным отрицателем, был он и в жизни, и в поэзии. Быть может, ни у одного из русских поэтов поэзия не является до такой степени молитвой, как у Лермонтова, но эта его молитва – тайная.
Лермонтов слыл безбожником – и в общем-то, слывет им доныне. “Лермонтов не был никогда религиозным человеком”, – утверждали многие литераторы, критики, академики, повторяя здесь лишь то, что почти всеми думается о Лермонтове.
И все же, может быть, правда о нем – то, что увидел заставший его в церкви товарищ, а не то, что видели его критики, друзья и враги? Молитва Лермонтова тайна, сокровенна; хула – явна, приметна. Молитва его стыдлива, она боится, чтоб не нарушилось её одиночество, и она сознательно скрытна, затаенна.
В не предназначавшейся для печати автобиографической поэме “Сашка” есть место, решающее спор о первичной, изначальной религиозности Лермонтова:
Век наш – век безбожный;
Пожалуй, кто-нибудь, шпион ничтожный
Мои слова прославит, и тогда
Нельзя креститься будет без стыда
И поневоле станешь лицемерить,
Смеясь над тем, чему желал бы верить [1,III,412].
Боязнь “шпиона ничтожного” сделала молитву поэта скрытной, утаенной, как будто не существующей.
Но навсегда осталась привычка “поневоле лицемерить” – под явной маской воинствующего отрицателя хранить тайную молитву.
Редко где Лермонтов так глубоко проникал в свою творческую личность, так ясно понимал её и обрисовал столь отчетливо, как в “Молитве” (“Не обвиняй меня, всесильный…”) 1829 года. Здесь отступают на второй план возможные переклички с подобными вещами в европейской поэзии. Ощущение и осознании 15-летним(!) автором своего дара слишком подлинны в этом раннем шедевре, воззвания к Богу слишком откровенны и горячи и рождаются на глазах читателя.
Лермонтов уже в этом стихотворении обнаруживает неистребимую противоречивость своей натуры (и человеческой природы вообще). Одной стороной она навеки прикована к “мраку земли могильной”, и “дикие волненья” этого мира безраздельно владеют сердцем поэта. Другой стороной она влечется к Богу и знает высшие и вечные ценности.
“Молитва” начинается как покаянное обращение к “всесильному”, который может обвинить и покарать за недолжное (за упоение земными страстями):
Не обвиняй меня, всесильный,
И не карай меня, молю,…
А дальше следует цепь придаточных анафорических предложений (“За то, что…”), составляющих первую строфу – период, где поэт перечисляет все свои грехи:
За то, что мрак земли могильный
С её страстями я люблю;
За то, что редко в душу входит
Живых речей твоих струя;
За то, что в заблужденье бродит
Мой ум далеко от тебя;
За то, что лава вдохновенья
Клокочет на груди моей;
За то, что дикие волненья
Мрачат стекло моих очей;
За то, что мир земной мне тесен,
К тебе ж проникнуть я боюсь,
И часто звуком грешных песен
Я, боже, не тебе молюсь [1,I,65].
Но одновременно с покаянной интонацией ощущается в этих строках и чуждая молитве интонация самооправдания. Возникает нарастающее напряжение мольбы – спора, драматизм борьбы, в которой нет победителя и где покаяние всякий раз оборачивается несогласием, утверждением своих пристрастий и прав.
В быстрой смене состояний рождения трагически противостоящее всевышнему “я”: из неслиянности двух голосов – покаяния и ропота – растет чувство тревоги; нарушена органическая связь между “я” и богом, которая все же признается животворной:
… редко в душу входит
Живых речей твоих струя (сравните евангельские образы: “вода живая”, “вода,текущая в жизнь вечную” и наиболее соответствующее слову Лермонтова – “глаголы вечной жизни”).
И все чаще место “живых речей” занимают “заблужденья”, душу захлестывают неистовые стихии(клокочущая “лава вдохновенья”, “дикие волненья” земных страстей); гордость не дает принять мир таким, каков он есть, а смириться и приблизиться к всесильному – страшно:
Мир земной мне тесен,
К тебе ж проникнуть я боюсь,
потому что это означает отказ от своего пусть грешного, но исполненного неистребимой жажды жизни “я”; и, наконец, неожиданное вторжение в обращение к творцу – молитвы к неведомому, не – богу:
Я боже, не тебе молюсь.
Моление о прощении все более заглушается интонацией оправдания своих страстей и заблуждений, выступающих как самостоятельные воле героя силы, а в подтексте – недоумение перед лицом Творца, наделившего его всем этим, которое во второй строфе оборачивается упрёком ему.
Вторая строфа не только продолжает, но во многом противостоит первой: просительно-молитвенная интонация сменяется вызывающе-императивной (“не обвиняй… не карай … но угаси… преобрати… останови”). Если в первой строфе герой молит не обвинять и не карать, то во 2-ой строфе, бросая вызов всесильному, герой говорит с ним как равный, предлагая ему явить своё всесилие (почти все глаголы выражают энергичное побуждение к действию), сам же словно отказывается одолевать собственные страсти:
Но угаси сей чудный пламень,
Всесожигающий костер,
Преобрати мне сердце в камень,
Останови голодный взор;
От страшной жажды песнопенья
Пускай, творец, освобожусь,
Тогда на тесный путь спасенья
К тебе я снова обращусь [1,I,65].
То состояние, которое в 1-ой строфе ощущалось лирическим героем как греховное, как неодолимая слабость, во 2-ой строфе оказывается могучей и сверхчеловеческой силой: “дикие волненья” оборачиваются “чудным пламенем” и в этом чудном пламени “всесожигающего костра” мерцает отблеск того, кого чуть позже Лермонтов назовёт “мой Демон” ( ср. в одноименном стихотворении “луч чудесного огня”, 1830-31 г.).
Самой логикой конфликта Творцу парадоксально представлена здесь уже не животворная, а умертвляющая роль (“угаси… чудный пламень”, “преобрати… сердце в камень”).
Только ценой такого сурового обуздания и укрощения, аскетического ограничения личности, которое в глазах лирического героя равносильно её полному перерождению, Всесильный может обратить его на “путь спасенья”.
(Возможность подобного трагического распутья была предуказана в Евангелии: “Сберёгший душу свою потеряет её; а потерявший душу свою ради меня сбережет её”,- Матфей, 10.39).
Последним и едва ли не главным препятствием на этом пути оказывается творческий дар -“страшная жажда песнопенья”. Здесь достигает высшего накала спор героя с Богом. Поэтическое вдохновение – это фокус, вобравший в себя все жизненные страсти – жажды. Поэтому столь противоречиво само отношение Лермонтова к творческой страсти: торжественно-архаичное, духовно-возвышенное – “жажда песнопенья” – сталкивается с эпитетом “страшная”, т.е. всепоглощающая, роковая, погибельная.
Жизнь по заветам Всевышнего – “тесный путь спасения” [срав. Евангелие: “тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь (вечную)”] – в этой исполненной противоречий молитве предстает и как недостижимо высокий идеал, и как нечто страшное, словно смерть – живому существу. А контрастная перекличка со стихом 13 (“мир земной мне тесен”) указывает на полную безысходность. Однако это состояние мучительного разлада с творцом, с миром и с собой не всегда было свойственно лирическому герою, на что указывают заключительные слова: “снова обращусь”.
“Молитва” передает смятение, трагическое раздвоение духа между верой, зовущей обратиться с покаянной молитвой о снисхождении, и стремлениями горячей, гордой, несмирившейся души.
А может всё это, т.е. вышесказанное, не совсем соответствует истины?. Лермонтов уже в столь юном возрасте догадывался, откуда истекает мучающая его раскаленная “лава вдохновенья”. Этот “чудный пламень, всесожигающий костер” не что иное, как огонь Асмодея, от которого безудержно разгораются страсти, распаляется поистине “страшная жажда песнопенья”.
Бог для Лермонтова – абсолютная реальность. Но отношение к нему трудно однозначно определить, точнее сказать, невозможно, так как в разных контекстах оно проявляется и воспринимается по-разному. Одержимость поэзией уводит его далеко от путей Божиих, затворяет его слух для глагола Господня, совращает ум, омрачает взор. Он сам осознает это как недолжное, гибельное в себе и молит Всесильного не обвинять и не карать его за то. Он понимает всю степень вины своей перед Ним – отсюда страх предстать перед Его Очами:
К тебе ж проникнуть я боюсь.
Мучимый избытком своей свободы (“мир земной мне тесен”), мучимый соблазном “грешных песен”, он оставляет на волю Божию разрешение этой драмы, твердо, однако уверенный, что лучший исход из неё – “тесный путь спасенья”. И нет в этом стихотворении-молитве ноток роптания, протеста, самооправдания, а есть вера, пусть скрытая, но вера.
Очень, очень трудно понять такого непонятного, противоречивого поэта, как Лермонтов. Трудно определить, какой именно смысл вкладывал он в то или иное свое произведение. Человеческая душа – потемки (в хорошем смысле этого слова). Вот поэтому и воспринимают читатели неоднозначно одни и те же строчки из поэтических произведений Лермонтова.
В 1837 году Лермонтов снова называет свое стихотворение “Молитвой” ( “Я, Матерь Божия, ныне с молитвою…”). Навеки задышала она в русском стихе.
С.Н. Дурылин в своей статье “Судьба Лермонтова”, написанной им в 1914 году [30], ещё раз вскрывает противоположность Пушкина и Лермонтова на примерах их молитвенных стихотворений.
Величавая славянская молитва А.С Пушкина “Отцы пустынники” – не молитва вовсе: переложение молитвословия, рассказ о молитве, читаемой постом. Пушкин любит передавать молитвы, рассказывать, что читают на молитве. Мальчик в “Борисе Годунове” читает молитву за царя, опять великолепную, подлинно церковно-славянскую, православную молитву, а слушают её лукавые бояре с хитрым Шуйским, и если молятся, то сердцем просят обратного, чем устами. Пушкин, может – и никто другой так не может!-
передать о том, как молится правоверный о гибели гяуров ( “Стамбул гяуры нынче славят…”), как араб хвалит всесоздавшего Аллу, он передаст религиозную муку сурового пуританина (“Странник”), он расскажет просто и прекрасно о любезной ему картине, висящей перед ним – о лике Мадонны, он с негодованием сравнит николаевских солдат, охраняющих “Распятие” Брюллова с мироносицами, охранявшими Распятие Господне – он рассказывает, передает, описывает, читает молитвы. Есть молитвословия, христианские, магометанские, есть слова “молитв”, но нет молитвы.
Обратное – Лермонтов. Есть молитва – и нет молитвословий. По обращению есть только одна молитва “Я, Матерь Божия”, не похожая ни на одну молитву ни в одном молитвеннике; по устремлению, по сокровенному порыву, по радости или муке, все стихи- молитва.
Лермонтов ввел стихотворение в текст письма М.А. Лопухиной от 15.02.1838 г под названием Молитва странника”: “В завершение моего письма я посылаю вам стихотворение, которое я нашел случайно в ворохе своих путевых бумаг и которое мне в какой-то степени понравилось, потому что я его забыл – но это вовсе ничего не доказывает” [1,V,363].
Стихотворение строится как монолог лирического героя – мольба о счастье любимой женщины, о её душе (вероятно, что в “Молитве” речь идет о В.А. Лопухиной). В ходе монолога вырисовываются три образа:
– Божьей Матери;
– лирического героя;
– и той, о которой этот герой молится.
В общем контексте лермонтовской лирики существенно, что внутренняя драма героя, одинокого странника с “пустынной душой”, отодвинута на второй план, а на первый – выступает образ героини – её нравственная чистота и беззащитность перед враждебными силами “мира холодного”. Мольба за неё освещает с новой стороны образ самого героя: трагедия духовного одиночества не разрушила его глубокого участия и заинтересованности в судьбе другого человека.
“Молитва” проникнута интонацией просветленной грусти, связанной с особым преломлением в этом стихотворении религиозных мотивов: существование “незлобного сердца”, родной души заставляет героя вспомнить о другом, светлом “мире упования”, в котором “теплая заступница” охраняет весь жизненный путь “достойной души” и ангелы осеняют её на пороге смерти.
Наверное, светская поэзия не произносила пред ликом Богородицы слов, более проникнутых нежной христианской любовью к ближнему, верой в заступничество Её за род людской, чем слова этой лермонтовской “Молитвы”.
Стоит один лишь раз услышать, кому возносится эта молитва, и можно расслышать множество слов, много воздыханий, прочтя это единственное молитвословие Лермонтова:
Я, Матерь Божия, ныне с молитвою
Пред твоим образом ярким сиянием,
Не о спасении, не перед битвою,
Не с благодарностью иль покаянием,
Не за свою молю душу пустынную,
За душу странника в свете безродного;
Но я вручить хочу деву невинную
Теплой заступнице мира холодного [1,II,25].
И эта молитва не о себе (лирический герой отвергает традиционные формы обращения к Богу с молитвой о себе).
В ней есть тот “необыкновенный лиризм”, который, по мнению Гоголя, “исходит от наших церковных песен и канонов” [43]. И действительно: в акафистах Богородице “Нечаянныя Радости” и “Державныя” говорится о “Теплой Заступнице и Помощнице роду христианскому”; в акафисте Троеручице поётся, что Она согревает “хладные сердца наша” [43,3].
В этой своей молитве Лермонтов – глубоко народен. Замечено, что русская молитва есть по преимуществу молитва к Богоматери и только через Неё ко Христу. Мы не знаем многих образов Христа, но образы и иконы Богоматери многообразны: точно вся многообразная народная скорбь и печаль многообразно прибегала к Многообразной Заступнице. Молитва к Богоматери – простейшая, детская, женская молитва, ею-то впервые помолился Лермонтов, уже не боясь креститься при “шпионе ничтожном”.
В этой “Молитве” поэт соединил свою религиозную судьбу с религиозной судьбой русского народа.
“Молитва” – шедевр любовной лирики Лермонтова. В стихах дышит такая благоговейная любовь, что они по праву могут быть названы гимном чистоте, нежности, душевной красоте.
Окружи счастием душу достойную;
Дай ей сопутников, полных внимания,
Молодость светлую, старость покойную,
Сердцу незлобному мир упования.
Срок ли приблизится часу прощальному
В утро ли шумное, в ночь ли безгласную –
Ты восприять пошли к ложу печальному
Лучшего ангела душу прекрасную [1,II,25].
Как трогательно, по-детски, вырвалась эта последняя мольба?! Как будто есть ангелы лучше или хуже? Но именно лучшего, самого лучшего просит Лермонтов, а то, пожалуй, и ангел окажется недостойным его любимой…
В “Молитве” – если на время отрешиться от её пронзительного очарования – сложный, очень запутанный синтаксис. Первые 2 строфы составляют одно предложение. Подлежащее, отделённое от сказуемого шестью строками текста с вводными словами и предложениями, отгороженное точкой с запятой – как, казалось бы, тяжело и искусственно это должно выглядеть. Но человек (читатель) начинает повторять стихи вслух, и ему уже хочется без конца слушать этот жаркий шёпот, эту горькую мольбу. Сбивчивая, с нагнетанием все новых обращений и пояснений, почти исступлённая речь, когда она доходит до последних двух строк, неузнаваемо преображена, как будто человек набрал полные лёгкие воздуха и страшится, что ему не успеть сказать все главное до выдоха. Как будто это последний воздух, как будто это последнее усилие легких, как будто это последняя фраза, произносящаяся им. Но Лермонтов иначе не может – ему кажется, что это действительно так, – его последние слова – последний вздох, и лишь выплеснув свою главную мольбу, он может перевести дыхание и вспомнить, что у него есть ещё время досказать до ее конца. Вторая часть стихотворения звучит уже на другом , умиротворённом дыхании. Это стихотворение – пример полного подчинения синтаксиса авторской интонации. Знаки препинания похожи здесь на путевые знаки, поставленные уже после того, как дорожка проложена.
“Молитва” (“Я, Матерь Божия,…”) – совершенные стихи с начала до конца, но есть в них строка, являющаяся кульминационной, – это очень простая антитеза: “Тёплой заступнице мира холодного”. Казалось бы, она не могла сама по себе оставить такой глубокий след в памяти множества людей. Но суть в том, что эта антитеза обладает огромной убеждающей силой. Она вобрала в себя эмоциональную мощь долгих переживаний и раздумий поэта, слова эти не случайные, а итоговые, за ними встает всё творчество Лермонтова, вся его трагическая философия, и поэтому воздействие её на читателей огромно. Слова “теплой заступнице мира холодного” в стихах посредственного поэта были бы, бесспорно, замечены и резко выделены среди других строк, но такого впечатления, как в “Молитве”, ни за что бы не вызвали. Опыт Лермонтова в этом стихотворении говорит о том, что сильная сама по себе строка прозвучит с удесятерённой силой, если в ней поэту удастся сконцентрировать одну из главных идей своего творчества, к восприятию которой читатель подготовлен чтением предшествующих стихов. “Холодный мир” для Лермонтова не абстракция, а совершено определённое понятие, знакомое и по другим стихам поэта. В соединении с “теплой заступницей” – другим впечатляющим образом – они создают поразительную антитезу.
Стихотворение высоко оценили современники Лермонтова: С.П. Шевырёв, А.А.Григорьев и другие. В.Г. Белинский сказал о нём – “чудная “Молитва” [10]. Позднейшая критика (С. Шувалов, Л. Пумпянский, М. Пейсахович) особое внимание уделила анализу метрической системы стиха (четырёхстопный дактиль, которому многочисленные сверхсхемные ударения в сочетании с пропусками ударений в ряде сильных мест и сплошь дактилической рифмовкой придали чрезвычайно своеобразный рисунок).
Ещё через два года, в1839 г., Лермонтов опять, в третий раз, называет стихотворение “Молитвой” (“В минуту жизни трудную…”).
Несравненную красоту и преображающую силу молитвенного слова прекрасно чувствовали многие русские поэты (Жуковский, Хомяков, Ф. Глинка…), но все-таки чаще прочих вспоминаются в минуты разочарований и невзгод строки именно этого стихотворения:
В минуту жизни трудную
Теснится ль в сердце грусть:
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть.
Есть сила благодатная
В созвучье слов живых,
И дышит непонятная
Святая прелесть в них [1,II,49]
По словам А.О. Смирновой (Россет) написана была эта “Молитва” для М.А.Щербатовой: “Машенька велела ему молиться, когда у него тоска. Он ей обещал и написал эти стихи” [47,283]. (О детской вере Щербатовой Лермонтов писал в стихотворении “М.А. Щербатовой”).
В “Молитве” с психологической и поэтической проникновенностью передано состояние душевной просветлённости. Это состояние контрастно противопоставлено “трудной минуте жизни”, обычному для лирического героя Лермонтова настроению тяжелой рефлексии и скептицизма:
С души как бремя скатится,
Сомненье далеко –
И верится, и плачется,
И так легко, легко… [1,II,49].
Вместе с тем “святая прелесть” слов “чудной молитвы” предстает и как вообще власть слова над человеком – “сила благодатная” “слов живых”, – что сближает “Молитву” (1839 г.) со стихотворением “Есть речи – значенье”, где можно прочитать следующие строки:
Не встретит ответа
Средь шума мирского
Из пламя и света
Рождённое слово [1,II,65].
Не трудно заметит, что воспевая могущество “слова” Лермонтов использует библейскую лексику. В “Молитве” как бы самопроизвольность светлого душевного порыва, которому отдается поэт (его простота и прозрачность “заставляют” Лермонтова обратиться к лексике и интонации, близким к стихии народной поэзии), находит выражение в особой мелодичности стиха, в использовании певучих дактилических рифм.
В дореволюционных работах (например, в работах С.Шувалова) стихотворение это рассматривалось как свидетельство отхода Лермонтова от мятежности к религиозному смирению [94]. И в то же время, в 1841г., В.Г. Белинский подчеркнул, что “… из того же самого духа поэта, из которого вышли такие безотрадные, леденящие сердце человеческие звуки, из того же самого духа вышла и эта молитвенная, елейная мелодия надежды, примирения и блаженства в жизни жизнию…” [10]. Советское литературоведение и критика предпочитали не рассматривать это стихотворение с точки зрения религиозной направленности. В последнее время вновь стали появляться статьи, авторы которых рассматривают молитвенную лирику Лермонтова в связи с верой (религиозностью) поэта. Например, Котельников В.А. в своей статье “О христианских мотивах у русских поэтов” [43] или Белова Л. в статье ” Космические дали поэта” [11].
Верующие видят в Лермонтове духовного поэта и выделяют в его многогранном творчестве такие религиозно-духовные вершины, как “По небу полуночи Ангел летел…”; и две “Молитвы” (1837 и 1839 годов), другие поэтические шедевры, свидетельствующие о высокой и светлой вере Лермонтова, о сердечной связи его с космосом, частью которого он ощущал планету Земля, запечатлев её “в сиянье голубом”.
Интересен и ещё один факт, касающийся истории, или, точнее, судьбы стихотворения – молитвы “В минуту жизни трудную…”
Как известно, между императором Николаем I, правившим в то время, и его супругой уже давно вёлся спор о литературном значении Лермонтова. Особенно он обострился после выхода в свет романа “Герой нашего времени”. Оба они следили за творчеством Лермонтова, но каждый в силу своих интересов и взглядов.
Царицу чрезвычайно взволновала дуэль Лермонтова с Барантом. Из отдельных беглых строк и фраз, дошедших до нас, не видно, на чьей стороне было сочувствие императрицы – семейства Барантов или Лермонтова. Но в эти же дни она заносит в маленькую записную книжку строки из стихотворения Лермонтова. Они служат как бы эпиграфом к страничке , начатой 12-21 марта (1840г.) и посвященной каким-то интимным переживаниям Александры Федоровны. Вот текст этой странички:
В минуту жизни трудную
Теснится в сердце грусть.
Ум за разум
я и он
Пятница 21 марта
Доводы сердца не всегда разумны
Я в постоянном размышлении о том,
что вы значите для меня
28 апреля (1840г.)
Не случайно выписаны императрицей строки из “Молитвы”. Она опять возвращается к этому стихотворению летом 1840 года, когда лечится в Элесе. Строки Лермонтова подходят к её настроению, подавленному из-за болезни, разлуки с семьей и свежей утраты – смерти отца, прусского короля Фридриха-Вильгельма III.
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть, –
записывает она 23 июля [21,253].
Религиозная императрица видела залог спасения от “сатанинских” искушений автора “Демона” и “Героя нашего времени” в таких произведениях, как “Молитва”. Доказательством этого служит выход в свет романса “Молитва” в феврале 1841 г., музыку к нему написал придворный композитор Ф. Толстой. Этот случай не был единичным. Более 40 композиторов положили эти стихи на музыку, в том числе А.С. Даргомыжский, А.Г. Рубинштейн, М.И. Глинка, М.П. Мусоргский, Ф. Лист и другие. “Молитва” вошла также и в народный песенный репертуар.
Трудно лучше изобразить то радостное умиление, ту свободу от тягот земных, которые даруются человеку в молитвенном богообщении. И не прав ли был Жуковский, когда в своей поэме об Агасфере писал:
поэзия – земная
Сестра небесныя молитвы, голос
Создателя, из глубины созданья
К нам исходящий чистым отголоском
В гармонии восторженного слова! [43,5].
Сам Лермонтов только три своих стихотворения назвал “Молитвами” (“Юнкерская молитва” не в счет, так как это просто пародия).
Но многие исследователи его творчества, особенно дореволюционной поры, определяют как молитвы ещё некоторые его стихотворения, количество которых варьируется.
Так, в январе 1831 г. Лермонтов заключает свои “Редеют бледные туманы” желанием:
Чтобы бытия земного звуки
Не замешались в песнь мою… [1,I,171].
Яснее это слышно в “Ангеле” того же года:
И звуков небес заменить не могли
Ей скучные песни земли [1,I,171].
Это прежде всего вехи лермонтовского самопознания, напряженного, неустанного. Настоящую его цель писатель объяснит позже, в “Герое нашего времени”: “Только в этом высшем состоянии самопознания человек может оценить правосудие Божие” [1,V,185].
Не выводы рассудка стали главным итогом такой духовной работы. Самопознание раскрывало “человека внутреннего”, просветляло взор. В эти мгновения, превыше всего ценимые Лермонтовым, освобожденный от чувственных томлений, мятежных желаний, от шума и диссонансов внешней жизни “человек внутренний” обретает покой и способность к высшим созерцаниям, как в строках стихотворения “Когда волнуется желтеющая нива”:
Тогда смиряется души моей тревога
Тогда расходятся морщины на челе,
И счастье ч могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу бога… [1,II,24].
Ему становится доступна и близка святыня,на которой надолго задерживается его задумчивый, умиленный взгляд:
Заботой тайною хранима
Перед иконой золотой
Стоишь ты, ветвь Ерусалима,
Святыни верный часовой!
Прозрачный сумрак, луч лампады,
Кивот и крест, символ святой…
Всё полно мира и отрады
Вокруг тебя и над тобой [1,II,18].
Лермонтов и богоотверженному Демону дает пережить подобное состояние:
Неизъяснимое волненье
В себе почувствовал он вдруг.
Немой души его пустыню
Наполнил благодатный звук –
И вновь постигнул он святыню
Любви, добра и красоты…
…Прикованный незримой силой,
Он с новой грустью стал знаком;
В нем чувство вдруг заговорило
Родным когда-то языком [1,III,460].
Однако противоречие между “человеком внутренним” (или духовным) и “человеком внешним” (или душевно-телесным) остается в Лермонтове острым и драматичным. Оно отразилось и в стихотворении “Выхожу один я на дорогу”:
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сиянье голубом…
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? жалею ли о чем?
Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть;
Я ищу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуть!
Но не тем холодным сном могилы…
Я б желал навеки так заснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь;
Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея
Про любовь мне сладкий голос пел,
Надо мной чтоб, вечно зеленея,
Темный дуб склонялся и шумел [1,II,141].
Взгляд первого поднят к горе – как взгляд Давида, любовавшегося творением Божиим: “Яко узрю небеса, дела перст твоих, луну и звезды, яже ты основал еси…” (Псалом 8:4). Здесь господствует строй “песни восхождения” (так именуются псалмы 119 – 133-й , имеющие особенный склад и составляющие в Псалтире восемнадцатую кафисму). Поверх земных сомнений и ожиданий “человек духовный” обращает к бытию свой главный, конечный запрос:
Я ищу свободы и покоя!
Что означают тут “свобода и покой” для поэта? В какую область он устремлен?
“Сей покой Мой во век века, – говорит Господь Давиду, – зде вселюся, яко изволих и ” (Псалом 131:14).
“И извел еси ны в покой”, как читался 12 стих в славянском тексте 65-го псалма. “И ты вывел нас на свободу”, как передавал это же место русский переводчик. На высотах горных покой и свобода сливаются воедино, на что указывает откровение и православное Предание.
Туда и влечется “человек духовный” у Лермонтова; это религиозно-метафизическая вершина и лирическая кульминация всей речи поэта.
Если приведенная строка семантически и грамматически прямо изъявляет волю к абсолютному благу, то уже в следующей:
Я б хотел забыться и заснуть! –
напряжение падает; воля духа разлагается на желания души; она даже видимо дробится в глагольных формах, переставая быть субъектно-собранной и целенаправленной. Наконец тяжелый консонатизм (организация согласных звуков) этого стиха перебивает, угнетает дыхание, противостоя воспаряющему вокализму (совокупности гласных стиха предыдущего).
“Песнь восхождения” сменяется интонацией нисходящей. Следуя желаниям “человека телесно-душевного”, поэт спускается с горных высот в тихие долины. Там вечность осязаемо длится в чередовании дня и ночи, зримо хранится в темной зелени дуба, там сладкий голос, лелея слух, поет про любовь. Это голос соблазна, забвения, голос “духа усыпления” (Рим. 11:8). Он уводит от ясного сознания с его трагичностью, от духовного движения к надприродному совершенству.
В первой части стихотворения приоткрывается религиозно-мистическая личность Лермонтова – созерцающая гармонию мироздания, переживающая боль своей богооставленности, алчущая свободы и покоя в обителях отчих. Она смиренно предстоит пред Богом, и неповторимости такого предстояния соответствует неповторимость словесного его выражения; недаром великолепнейшие, чисто лермонтовские образы возникают именно в этой части.
А во второй – лирическое “я” и в содержании, и в средствах выражения остается традиционно романтическим; человек хочет забыть о своем высшем предназначении и раствориться в безмятежном блаженстве тварной природы.
Противоречию этому не суждено было разрешиться в пределах краткой жизни поэта. Оставалась возможность принять его как испытание свыше и пронести достойно. К чему и склонялся в конце концов Лермонтов.
Отсюда проистекало то преобладающее настроение его, которое Ключевский определил как христианскую грусть. Однако у Лермонтова (как и у других наших поэтов, коим была она знакома) эта грусть не замкнута в себе, не изъята из той общей атмосферы, в которой возникла. Грусть Лермонтова, по верному суждению историка, “становилась художественным выражением того стиха молитвы, который служит формулой русского религиозного настроения: “да будет воля твоя”. Никакой христианский народ своим бытом, всею своею историей не прочувствовал этого стиха так глубоко, как русский, и ни один русский поэт доселе не был так способен глубоко проникнуться этим народным чувством и дать ему художественное выражение, как Лермонтов” [41,139].
Итак, влияние Библии сказалось не только на содержании произведений Лермонтова (использование библейских имен, образов, сюжетов и т.д.), но и на форме его литературных творений.
Стихотворения-молитвы Лермонтова тоже отражают противоречивость его религиозных взглядов и отличаются своеобразием авторской позиции. “Молитва” 1829г.- это мольба-спор лирического героя с Господом. “Молитва” 1837 г. – чистое молитвословие и в то же время шедевр любовной лирики: лирический герой молит о счастьи любимой женщины, хотя сам он “странник с пустынной душой”. “Молитва” 1839г. – это отдохновение поэта, светлая грусть и надежда. “Когда волнуется желтеющая нива” – это единение с Богом, растворение в мире природы, а стихотворение “Выхожу один я на дорогу” – итог, философское размышление о жизни.
Таким образом, можно сделать вывод, что молитвенный жанр получил у Лермонтова новое, особое развитие. Он не был его открытием, но стал важным звеном его поэтической системы.
Творчество М. Ю. Лермонтова необычайно широко и многообразно, как тематически, так и с точки зрения идейного наполнения. Это тем более удивительно, если учесть, что прожил он всего двадцать семь лет.
В лирике Лермонтова исследователи выделяют более тридцати мотивов. Основными из них являются мотив свободы, мотив борьбы и мотив одиночества.
30-е годы XIX века, когда творил поэт, были временем реакции, застоя как в государственной, так и общественной жизни. Основная трагедия лирического героя Лермонтова — это разлад между желаемым и действительным, стремлением осуществиться на каком-либо поприще, реализовать свои силы, и невозможностью это сделать в период «всеобщей апатии».
Мотив свободы — один из центральных в творчестве Лермонтова. С особой силой он звучит в произведениях, в которых отразились связь с эпохой и наследием декабризма, протест против самодержавия и крепостничества. Многие из этих произведений имеют яркую политическую окраску. Например, стихотворение «Новгород», посвященное декабристам:
Сыны снегов, сыны славян,
Зачем вы мужеством упали?
Зачем? Погибнет ваш тиран,
Как все тираны погибали.
До наших дней при имени свободы
Трепещет ваше сердце и кипит!..
Свобода является основой не только для внутреннего самоуважения и таких понятий, как честь и долг, но и необходимым условием творчества:
Так царства дивного всесильный господин —
Я долгие часы просиживал один…
— напишет Лермонтов в стихотворении «1 января».
Обличительный пафос и представление о свободе как о необходимом условии творчества сливаются воедино в стихотворении «Смерть поэта», посвященном трагической гибели Пушкина. По Лермонтову, смерть величайшего русского поэта — вовсе не амурная история, завершившаяся дуэлью. Он обвиняет светское общество в том, что оно разжигало «пожар» в душе поэта, специально подталкивало его к роковому шагу.
Мотиву свободы (по принципу контраста) у Лермонтова противостоит мотив неволи, узничества. Особо остро он звучит в стихотворении «Прощай, немытая Россия…» и в так называемом «Тюремном цикле» (стихи «Узник», «Сосед», «Соседка», «Пленный рыцарь»).
Не дождаться мне, видно, свободы,
А тюремные дни будто годы…
— напишет Лермонтов в стихотворении «Соседка».
Лирический герой Лермонтова мечтает о свободе от «мнений света», от тех законов, которые насаждает светская чернь. Он мечтает вырваться из той тюрьмы, какой для него стала жизнь «высшего общества». Как вполне логический выход из этого возникает мотив бегства, ухода от общества. Его искусственности, косности, приверженности низменным страстям поэт противопоставляет картины природы, вольную жизнь. Так в стихотворении «Желание» Лермонтов рисует картину бурного, мятежного проявления страстей:
Я тогда пущуся в море,
Беззаботен и один,
Разгуляюсь на просторе
И потешусь в буйном споре
С дикой прихотью пучин.
Для романтического героя Лермонтова нет жизни без борьбы. И в первую очередь это борьба не с кем-то или чем-то, но игра избыточных жизненных сил, способ почувствовать полноту, сконцентрированность бытия. «Так жизнь скучна, когда боренья нет», — скажет поэт в стихотворении «1831, июня 11 дня». Протест против общества и порядков, в нем царящих, — лишь следствие посягательств общества на индивидуальную свободу личности.
Мотив борьбы раскрывается, например, в стихотворении «Парус», где мятежность лирического героя выражается не только в уходе от общества («парус одинокий»), но и в его жажде бури («а он, мятежный, просит бури, как будто в бурях есть покой»).
Мотиву борьбы (также по принципу контраста) противостоит мотив трагического бездействия поколения Лермонтова. Это отразилось в стихотворениях «Бородино», «Выхожу один я на дорогу», но наиболее ярко — в стихотворении «Дума».
К добру и злу постыдно равнодушны,
В начале поприща мы вянем без борьбы;
Перед опасностью позорно-малодушны,
И перед властию — презренные рабы…
Там же:
Толпой угрюмою и скоро позабытой,
Над миром мы пройдем без шума и следа,
Не бросивши векам ни мысли плодовитой,
Ни гением начатого труда.
В своем стремлении к идеалу, к жизни в полную силу, к искренним, не омраченным злобой, завистью, корыстью, взаимоотношениям лирический герой Лермонтова оказывается трагически одинок.
Первоначально, в ранний период, тема одиночества раскрывается Лермонтовым во многом традиционно для романтической поэзии. Подражая Байрону, юный поэт противопоставляет своего лирического героя серой, бездушной толпе. Но вот уже в 1830 году в стихотворении «Стансы» появляется неожиданная нота:
Я к одиночеству привык,
Я б не умел ужиться с другом;
Я б с ним препровожденный миг
Прочел потерянным досугом…
На светлый запад удалюсь,
Вид моря грусть мою рассеет.
Ни с кем в отчизне не прощусь —
Никто о мне не пожалеет!..
Оказывается, одиночество лирического героя не навязано ему миром, но избрано им добровольно как единственно возможное состояние души. Ни друг, ни отчизна не составляют необходимых элементов его существования. Бездомье героя — его мучение, но и его единственный путь.
Отсюда непонимание окружающим миром становится не клеймом проклятия, но знаком высокого избранничества:
Изгнаньем из страны родной
Хвались повсюду, как свободой…
Мир отвергает героя, изгоняет — но и герой отвергает этот мир, уходит от него.
Романтический герой Лермонтова всегда странник. Он скитается по свету в поисках применения своих необъятных сил. Однако мятежной душе все же свойственно стремиться к человеческим чувствам. Душа лирического героя жаждет любви, дружбы. Однако его непокорная сущность делает связи с людьми недолговечными, непрочными. Он слишком не похож на других. Например, в стихотворении «Дубовый листок оторвался от ветки родимой…» в образе дубового листка с особенной яркостью воплотился мотив одиночества:
— На что мне тебя? — отвечает младая чинара, —
Ты пылен и желт, — и сынам моим свежим не пара.
Ты много видал — да к чему мне твои небылицы?
Но даже встреча с родной душой не приносит желаемого облегчения. Расставание неизбежно. Слишком разными оказываются эти на первый взгляд «родные души». Наиболее ярко это отобразилось в стихотворении «Утес». Тучка золотая, которая «ночевала на груди утеса-великана», уже утром покидает его. Выбор столь различных по своей физической сути героев в стихотворении не случаен (утес и тучка) — он подчеркивает их несовместимость, является своего рода предпосылкой расставания.
Одиночество в мире Лермонтова становится фатальным. Любая нить, связывающая лирического героя с другими людьми обречена порваться, любая связь приводит к разлуке. Стремление обрести действительно родную душу становится несбыточной мечтой, неким неосуществимым идеалом, который можно увидеть лишь во сне. Только во сне утес и тучка могут быть вместе навеки, только во сне сосна и пальма могут обрести совместное счастье.
И снится ей все, что в пустыне далекой —
В том крае, где солнца восход,
Одна и грустна на утесе горючем
Прекрасная пальма растет.
Итак, в лирике Лермонтова можно выделить достаточно большое количество различных мотивов. Главными среди них, вокруг которых группируются остальные, можно считать мотивы свободы, борьбы и одиночества.
Поэзия Лермонтова оказала огромное влияние не только на тех поэтов, которые шли вслед за ним, но и на всю русскую литературу. Его лиризм, глубина и невиданное до того проникновение в психологию лирического героя являются одним из самых значительных «открытий» всего XIX века.
Тема : Христианские мотивы в лирике Лермонтова.
ПЛАН:
I. Введение.
Актуальность
Цель
Задачи.
Методы
II. Основная часть.
Многогранность творчества М.Ю.Лермонтова.
“Богоборческие” мотивы в лирике Лермонтова
Христианские мотивы его стихов.
Изобразительные средства, использованные в стихах.
III Заключение.
Вывод.
Список литературы.
I. Введение.
1. Актуальность:
Думающим людям нашего поколения близки произведения писателей и поэтов былых времен. Кто не знает произведений Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Гоголя, Есенина… Любое произведение искусства, перешагнувшее барьер столетий, интересное многим поколениям, выводит личность его создателя на простор вечности.
Цель: В данной работе хочу сделать попытку рассмотреть творчество Михаила Юрьевича Лермонтова в контексте нашего понимания, выяснить, в чем же непреходящее значение его поэзии.
Задачи: Познакомиться ближе с творчеством поэта, постараться понять его духовный мир.
Методы: Изучение лирики поэта, литературы о нем
1.Поэзия Лермонтова многогранна. Поэт размышляет над взаимоотношениями человека и Бога, Творца. Личности и общества. Глубоко философичная лирика Лермонтова вызывает немало споров и в наше время. Так в Лермонтовской Энциклопедии ( М. 1981г.) выделяются богоборческие мотивы. А в книге игумена Нестора “Тайны Лермонтова” (2012 г.) автор доказывает, что Лермонтов был глубоко верующим человеком.
Видимо, понимание творчества Лермонтова зависит от времени. Обратимся же к самой лирике, постараемся понять, в чем ее непреходящее значение и в наше время.
2. Наша страна пережила тяжелые времен, когда верующих людей не только преследовали, но даже уничтожали. В замен заповедей, дарованных человечеству Создателем, был моральный кодекс, так похожий на тот, что прописан в Нагорной проповеди…Люди строили безбожное общество, подменяя одни ценности другими. В это безбожное время была издана “Лермонтовская энциклопедия” М. в большом очень серьёзном издательстве “Советская энциклопедия” 1981 г. Строители коммунизма боролись с Богом и хотели глубоко верующего поэта сделать своим союзником. В статье “Богоборческие мотивы” Лермонтов представлен каким-то Голиафом, который в своих стихах восстал против самого бога. Кстати, и само слово Бог в те времена писалось с маленькой буквы. В статье говорится, что наиболее открыто и ясно выявлены особенности “великого спора” поэта с Богом в раннем творчестве. Приводится цитата из стихотворения:
Я не для ангелов и рая
Всесильным богом сотворен;
Но для чего живу, страдая,
Про это больше знает он,
Но ведь эта цитата не указывает на негативное отношение к Богу, она и есть признание Божества. Далее в статье говорится, что мотивы одиночества и отчуждения от общества своего рода плата Лермонтову за духовную независимость.
«Я меж людей беспечный странник, для мира и небес чужой». -говорится в другой цитате. Но это лишь горькое восклицание в тяжелые минуты жизни, а не борьба с Создателем.
Авторы утверждают, что даже когда поэт проникается молитвенным настроением и старается оправдаться перед Богом, он одновременно и обвиняет его.
За то, что редко в душу входит
Живых речей твоих струя,
За то, что в заблужденье бродит
Мой ум далеко от тебя;
За то, что лава вдохновенья
Клокочет на груди моей;
За то, что дикие волненья
Мрачат стекло моих очей;
За то, что мир земной мне тесен,
К тебе ж проникнуть я боюсь,
И часто звуком грешных песен
Я, боже, не тебе молюсь.
Но и в приведенных выше цитатах, на мой взгляд, нет борьбы с Богом, а лишь раскаяние, собственное оправдание. Безусловно, в этом огромном издании о Лермонтове много интересного. Но обратимся к стихам поэта, чтобы понять его отношение к Всевышнему.
3. Обратимся к творчеству поэта. Еще в пятнадцать лет Лермонтов задумывался о смысле жизни, о своем поэтическом предназначении пишет стихотворение «Монолог». В нем он приходит к выводу: «Ничтожество есть благо в здешнем свете». Здесь не нужны «Глубокие познанья, жажда славы, пылкая любовь свободы…»
Настоящий поэт – «глашатай Неба», сам Бог гласит его устами. Он и думает, и мыслит по-другому. Как древние пророки он огорчен несовершенством мира своих сограждан. Тяжела участь такого человека. Видя ничтожество мира, он не может его изменить. Связь человека с Богом утеряна. Но душа человеческая сохранила память об утраченном райском блаженстве.
Об этом хорошо сказано в другом раннем стихотворении «Ангел» «Младую душу несет ангел в мир «печали и слез». Верующие люди считают, что до падения человек находился в блаженном единстве с небесными силами, а жизнь земная как испытание, очищение человека. Человек, достойно пройдя этот путь, в загробном мире вновь соединится с Богом. Но тот бездушный свет, в котором приходится вращаться поэту, не задумывается над вечным. Стихотворением «Ангел» Лермонтов выразил неудовлетворенность, присущие в той или одной степени каждой человеческой душе.
«Томление желанием чудным» не покидало поэта и в зрелые годы. Находясь в зените земной славы, Лермонтов остается с той же тоской о звуках «святой песни», пропетой некогда в его душе безгрешным ангелом. Он остается с глубокой неудовлетворенностью жизнью и жаждой полноценности бытия.
В 1840 г., незадолго до своей гибели, Лермонтов снова обращается к теме противостояния поэта и общества в стих. «”Как часто пестрою толпою окружен»… Находясь среди бездушного света, тяготясь им, лирический герой этого стихотворения уносится душою в мир детства. В мир чистоты, ему хочется дать обществу «железный стих, облитый горечью и злостью».
Рассматривая любое стихотворение, мы видим, что оно проникнуто горячей верой в Бога, надеждой на его справедливость, любовью к Творцу. Вспомним, как он грозит Божьим судом убийцам Пушкина.
Мир природы в стихах Лермонтова также проникнут любовью к Богу. Только на ее лоне лирический герой стихов Лермонтова чувствует себя комфортно. Здесь все «внемлет богу» и «звезда с звездою говорит».
Поэт рано размышлял над своим божественным предназначением. В 1830 г. в стихотворении «Мой дом» Лермонтов утверждает, что поэзия – это его дом. Он знает: служение «чувству правды» неизменно повлечет за собой страдание: «И осужден страдать я долго в нем». Этому святому чувству божественной правды он посвятил свою жизнь.
Лермонтова упрекали в презрении к действительности, в мрачном отношении к жизни. На самом деле есть стихи, которые поражают своей безысходностью: в стихотворении «И скучно и грустно…» читаем: «И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, – такая пустая и глупая шутка…» Читая эти строки, представляешь человека безнадежно разочарованного. Неужели жизнь так плоха, неужели в ней нет ничего светлого! Неужели поэт не любит жизнь. Нет, он слишком много ждал от нее и подходил с завышенными мерками и к себе…и к людям. Горячо любя жизнь, Лермонтов хочет прожить так, чтобы ни один миг ее не прошел напрасно.
«Мне нужно действовать, я каждый день бессмертным сделать бы желал, как тень великого героя, и понять я не могу, что значит отдыхать». -пишет он в шестнадцать лет.
Обращаясь к стихам, мы видим, что свое поэтическое предназначение, дарованное Богом, поэт проносит через всю жизнь. Ведь ему сам высший судия дал «всеведенье пророка», и потому его стих должен звучать «как колокол на башне вечевой». У Лермонтова не вызывает сомнения существование потустороннего мира. Оттого он часто обращается к Богу. Много у него и стихов – молитв. Ему не чужды и земные чувства: дружба, любовь, патриотизм.
Мне бы хотелось закончить анализ стихотворением – молитвой, обращенной к Божьей Матери. Оно, на мой взгляд, наиболее глубоко раскрывает душу верующего человека Лермонтова. Особенность этого стихотворения в том, что оно дышит уверенностью, что Матерь Божья исполнит его просьбу, что эта просьба будет услышана.
В данном стихотворении видна не только религиозность поэта. но и другие стороны его богатой натуры
Просит поэт не за себя, за «деву невинную». Такова сила земной любви к Вареньке Лопухиной, которая вышла замуж и стала Бахметьевой. Именно о ней говорится в «Молитве». Свою душу автор называет «пустынной». Но является ли душа «пустынной»? Разве может человек с пустой душой так страстно молиться не за себя, а за душу другого человека? Лермонтов просит Богородицу за «деву невинную», за ее «сердце незлобное», которое находится среди холодного мира. Утратив навсегда возлюбленную, поэт молится за нее, переживает за будущее дорогого ему человека. Он перечисляет качества «девы», которые особенно ценятся в христианстве: незлобливость, невинность. Особенно ценил поэт дружеское понимание, которое ему порой не хватало в жизни. Видимо, поэтому он просит Матерь Божью дать ей спутников «полных внимания» А еще он желает своей любимой «молодость светлую, старость покойную». Свою дивную молитву поэт заканчивает просьбой дать в день кончины «лучшего ангела», чтобы он проводил в рай «душу прекрасную». Такова душа поэта, полная христианской любви, благородства, великодушия. Так религиозные мотивы как бы сплетены воедино с другими мотивами. Вот цитата из другого стихотворения: «Живу как неба властелин в прекрасном мире, но один»
В 1839 году Лермонтов пишет еще одно стихотворение с названием «Молитва» Начинается оно словами: «В минуту жизни трудную…» Поэт обращается к Богу в тяжелый момент жизни как к близкому существу и получает от него отзвук, утешение. «С души как бремя скатится, сомненья далеко – И верится, и плачется, и так легко, легко»… Читая эту молитву, мы приходим к выводу, что поэт был истинно религиозным человеком.
4.Стихи Лермонтова удивительно выразительные, они легко запоминаются, благодаря средствам, используемым поэтом.
Прежде всего в стихах много олицетворений. Как к живым обращается автор к тучам, здесь же удивительное сравнение: себя, неприкаянного, он сравнивает с легковесными тучами. Они легковесны, их движение не имеет смысла. Сам поэт их соотносит с собственной душой, не нашедшей места в жизни.
Метафоричен и образ одинокого паруса. Он ищет покой, но покой в «бурях». Здесь буря – олицетворение жизни, движения. Выразительности стихов служит и инверсия, так часто употребляемая поэтом.
«Тучки небесные», хотя в прозе говорят «небесные тучи» Стихотворение «Я Матерь Божия» построено на метонимии. Не называет он возлюбленную женщину, употребляя красочные эпитеты, рисующие ее образ – «дева невинная», а Богородицу называет теплой заступницей мира голодного. Здесь употреблена и антитеза. В стихах Лермонтова мы почти не встречаем и имени Христа. Он его называет «Создатель». Это далеко, не все примеры, используемые автором.
III Заключение.
РЕЗУЛЬТАТ РАБОТЫ
Изучая стихи М. Ю. Лермонтова, я больше узнал о личности поэта, о его переживаниях, размышлениях о жизни, о взаимоотношениях поэта с обществом и о его религиозности, прочитал книги о нем. Мне удалось лучше понять творчество поэта. И хотя в рамках небольшой работы невозможен анализ многих стихов, мне стал Лермонтов ближе, понятнее многие его стихи. Мне ясно, почему поэзия Лермонтова не устарела, В своих стихах он говорит о вечных категориях: о любви, верности Родине, своему предназначению поэта, о стремлении человека к воле. Лермонтов близок всем поколениям, его любили и его стихами восхищались люди всегда.
Его стих нужен нам и сейчас. Прикасаясь к его поэзии, мы учимся быть такими же благородными, как сам поэт, так же любить свою родину и верить в лучшее.
В ходе работы я многому научился:
Ставить перед собой цель.
Планировать результат.
Анализировать стихи.
Работать с источниками.
Писать реферат.
Наметил для себя дальнейшую работу.
Список литературы.
1. “Лермонтовская энциклопедия” М. 1981 г.
2. Игумен Нестеров (Кумыш) “Тайна Лермонтова С-П 2012 г.
3.М. Ю. Лермонтов “Сочинения” т. 1 М. 1988 г.
Стихи:
1831-го года Июня
Ангел
Выхожу один я на дорогу.
И скучно, и грустно.
Как часто пестрою толпою окружен…
Молитва. «В минуту жизни трудную…»
Молитва. « Не обижай меня, всесильный…»
Молитва «Я матерь божия…»
Монолог.
Поэт
Пророк.
Смерть поэта
Тучи
«Кто силится купить страданием своим
И гордою победой над земным
Божественной души безбрежную свободу».
(«Унылый колокола звон»)
Тема воли присутствует в стихотворениях «Воля», «Желание». Воля – нечто естественное, данное человеку при рождении, но часто недоступное: либо оставленное в прошлом («Новгород»), либо находящееся в «диких» краях («Кинжал»). Кавказ становится символом «вольности простой» («Люблю я цепи синих гор», «Синие горы Кавказа, приветствую вас»).
Поэт приходит к выводу о том, что в современном обществе свободолюбивой, вольной душе нет места («Смерть поэта», «Дума», «Прощай, немытая Россия»). В борьбе лирического героя со светом, толпой, судьбой, страстями также проявляется стремление к свободе. Тема непринятия поэтом современного ему общества звучит в стихотворении «Дума», поэме «Маскарад»:
«Напрасно я ищу повсюду развлеченья.
Пестреет и жужжит толпа передо мной…
Но сердце холодно, и спит воображенье:
Они все чужды мне, и я им всем чужой!»
Поэтом показано губительное влияние «света» на «души людей». С неприятием бездушного дворянства созвучен мотив противопоставления холодного и враждебного человеку общества миру природы («Как часто пестрою толпою окружен», «Валерик»).
Вполне естественно появляется в лирике поэта и мотив неволи («Узник», «Сосед», «Соседка», «Пленный рыцарь»). Иногда местом плена может быть монастырь («Исповедь», «Боярин Орга», «Мцыри»), в чем можно усмотреть антиклерикальные настроения, однако это больше связано с социально-политической позицией Лермонтова.
В стихотворениях просматривается движение от жажды абсолютной индивидуальной свободы, свойственной романтикам, к ее ради приобщения к миру людей («Демон»), так как последняя не приносит герою счастья (такая же ситуация наблюдается в истории Печорина). Так, свобода и воля становятся центральными мотивами лирики Лермонтова.
Жажда действия и подвига во имя чести, славы и памяти также занимает видное место в лирике поэта:
«Мне нужно действовать, я каждый день
Бессмертным сделать бы желал, как тень
Великого героя…»
(«1831-го июня 11 дня»).
Лермонтов часто вспоминает героические подвиги прошлого России («Последний сын вольности», «Измаил-Бей», «Бородино», «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова»). Такие стихотворения затрагивают также тему Родины («Прощай, немытая Россия», «Родина»).
Но действие лирического героя часто сталкивается с непониманием, отвержением, безответностью или обманом, вследствие чего он становится на путь мести:
«Под ношей бытия не устает
И не хладеет гордая душа;
Судьба ее так скоро не убьет,
А лишь взбунтует; мщением дыша
Против непобедимой, много зла
Она свершить готова…»
(«1831-го июня 11 дня»).
Или выбирает одиночество, бездействие и разочарование во всем земном. Отдаляясь от людей, герой хранит внутренний гений и свободу духа, периодически уходя в созерцание («Желанье», «Кто в утро зимнее, когда валит», «Небо и звезды») и покой («Выхожу один я на дорогу»).
Жажда свободы, стремление к идеалу, попытки изменить что-то в мире отражают основной конфликт романтизма – противоречие между идеалом и действительностью – в поэзии Лермонтова он достигает крайнего напряжения. Это ведет к тому, что земное бытие часто расценивается как напрасное, бесцельное, ведь заложенные в гении таланты не могут здесь воплотиться в жизнь, напрасность активной деятельности и самоотдачи наблюдаем в стихотворении «Пророк».
Поэт, его назначение и судьба еще одна важная тема в лирике Лермонтова («Памяти А.И. Одоевского», «Не верь себе», «Смерть поэта», «Пророк», «Поэт»). Поэт призван влиять на народную толпу. Избранничество и сила поэта, влекут за собой появление «метафизической» тревоги, необъяснимых душевных терзаний, мысли о скоротечности и незаметности человеческой жизни перед лицом вечного бытия.
Автор сопоставляет поэта не только с пророком, но и с самим Творцом: «Твой стих как божий дух носился над толпою» («Поэт»). Нередко речь идет о споре, диалоге между поэтом и божеством. Ропщущий поэт все время требует отчета от Бога: «И начал громко я роптать…» («Азраил»). Его речи, обращенные к божеству, окрашены личной интонацией и звучат как претензии к равному. Поэт также упрекает Бога в невмешательстве, когда льется «Кровь стариков, растоптанных детей» в «беспрестанной» и «напрасной» вражде людей.
Необходимо отметить, что имя Христа практически не встречается в произведениях Лермонтова, что свидетельствует об определенном восприятии божества. Бог предстает у него как создатель мира и творец природы («Кладбище»). Лирический герой Лермонтова, хотя и верит в существование Бога («Верь, что есть на небе Бог и только», «Испанцы»), но сомневается в большинстве принципов библейской веры (в благости провидения, в божием милосердии, в загробном существовании).
Бог и природа противостоят у него мятежному, «вечному ропоту» человеческого «Я» («Демон», «Мцыри»). Причем равнодушие Бога переносится и на созданную им природу, безучастной к человеку в своей красоте:
«Час разлуки, час свиданья,
Им не радость ни печаль;
Им в грядущем нет желанья,
И прошедшего не жаль…
Будь к земному без участья
И беспечна, как они!».
(«Демон»)
Однако весь ценностный мир Лермонтова организован вокруг библейской символики, построен на антитезах райского сада и адской бездны, блаженства и проклятия, невинности и грехопадения. Библейские темы вызывают у Лермонтова лично-психологический отклик. В его поэзии появляется тема чудесной сверхчеловеческой мощи, которой наделен поэт. Так, мы наблюдаем причудливое сочетание богоборческих мотивов с традиционной народной христианской этикой и моралью, осквернение которых недопустимо.
Тему любви раскрывают многие стихотворения поэта, который, увы, не познал счастья в этой области («В полдневный жар в долине Дагестана», «Расстались мы, но твой портрет», «Молитва» («Я, матерь, Божия, ныне с молитвою»), «На светские цепи»). Практически всегда светлые, полные надежды настроения сменяются появлением мотивов одиночества, мести жестокой возлюбленной, разочарования и недоступности чистой, взаимной любви. Любовная лирика представляет собой емкое жанрово-тематическое наполнение: богатство содержания не укладывается в рамки только любовной лирики. Так, стихотворение «Нищий», адресованное Е.А. Сушковой представляет нам не только обманутого влюбленного, но и затрагивает социально-политические проблемы, содержит философские, богоборческие мотивы.
Таким образом, в творчестве Лермонтова органично сочетаются романтические мотивы свободы, героизма, избранничества с философскими размышлениями на тему Бога, бытия, судьбы, предназначения и являются весьма актуальными для современного поэту общества.
Религиозные мотивы поэзии Лермонтова возникают на общем фоне богоборческих настроений. Религиозные мотивы важно отличать от обычной для романтической поэзии 19 века христианской символики, которая органически входит и в метафорическую систему Лермонтова. В таких случаях не всегда возможно провести границу между чисто эстетическим и чисто религиозным переживанием, не укладывающимся в канонические религиозные рамки. Не следует вместе с тем считать, что религиозная терминология в поэзии Лермонтова не имеет никакого отношения к религиозному чувству: часто оно служит источником поэтических переживаний, нравственных и философских размышлений поэта; кроме того, при таком взгляде и само богоборчество поэта было бы лишено силы трагического конфликта и отрицания.
Лермонтовские религиозные мотивы находят свое художественное выражение в образах райского блаженства, безгрешного светлого мира прекрасного ангела-херувима, неземной, “ангельской” любви, “святых видений”, “святых звуков”, ” умерших” или “погибших”, но хранящих глубокий след в душе поэта – часто как воспоминание об утраченном рае (“Ангел”). Эти образы, как и образ ” святого креста” или “святой гробницы” с мерцающей над ней лампадой нередко возникают в поэзии Лермонтова как символ уединенного островка примирения среди житейского моря борьбы и страстей ( “Унылый колокола звон”,”Оставленная пустынь предо мною”). На эстетическом преломлении религиозной символики построено и стихотворение “Ветка Палестины”. Плавно чередуются пространственные пейзажи, создающие единый образ библейской земли: “у вод … Иордана”, “в горах Ливана”, “в пустыне”, где ранее пребывала ветвь. Они воссозданы живо, как бы с “натуры”, но вместе с тем навеяны традиционными иконописными пейзажами. Гора, вода и земля пустыни – три древнейших символа вселенной на древнерусской иконе: гора – вдохновенное парение, вода – углубление в свой духовный мир, пустыня – уединение от мирской суеты. Так, географический пейзаж библейской страны намекает одновременно на душевные устремления героя.
Особую роль в поэзии Лермонтова играют исповедально-молитвенные мотивы. Часто молитва перерастает в любовно-лирическое признание, но и само любовное чувство вызывает молитвенные настроения в душе поэта: бог нередко призывается как свидетель искренности и правоты героя: “Он знает, и ему лишь можно знать, / Как нежно пламенно любил я”. Именно такие – человеческие, душевные и сердечные тона молитвы определяют характер религиозного чувства, “теплой веры” Лермонтова: не случайно к образу божьей матери он обращается как к “теплой заступнице мира холодного”. Можно, по-видимому, утверждать, что такая “интимность” в обращении к богу в русской поэтической традиции свойственна именно Лермонтову: у Пушкина этой непосредственной близости в обращении к богу как “соучастнику” личной судьбы нет.
Лермонтов – самый религиозный из
русских поэтов.
Н.А. Бердяев
М.Ю. Лермонтов.
Гравюра на дереве Ф.Д. Константинова.
1964 г.
Как я любил, за что страдал,
Тому судья лишь Бог да совесть.
М.Ю. Лермонтов
Звучит песня на стихи
М.Ю. Лермонтова “Ангел”.
Учитель. Какие чувства овладели
вашими душами, когда вы слушали эту песню?
Как вы думаете, какие обстоятельства
жизни поэта вдохновили его на создание
стихотворения “Ангел”?
Прочитайте и раскройте содержание
прочитанного стихотворения.
Подумайте, почему М.Ю. Лермонтов
назвал стихотворение “Ангел”?
Что вы знаете об ангелах? Я просила вас
заранее посмотреть значение слова в библейской
литературе и в Толковом словаре.
Какое значение имеют следующие
словосочетания: ангел-хранитель, ангел во плоти,
ангельский голос, день Ангела?
Познакомьтесь с различными оценками
стихотворения М.Ю. Лермонтова “Ангел”. С
какой оценкой вы согласны и почему?
1. “Стихотворение “Ангел” менее
удовлетворяет нашему эстетическому чувству. В
самом содержании его какая-то неопределенность,
какая-то антипоэтическая туманность, так что
даже самый талант Лермонтова не мог придать ему
жизни… Вообще мы желали бы… чтобы талант
Лермонтова чуждался всего аллегорического,
безжизненной области, населенной символическими
демонами, двусмысленными пери и пр.” (Литературная
газета. 1840. № 23).
2. “Стихотворение Лермонтова
“Ангел” – одно из наиболее характерных и
драгоценных созданий великого поэта… Детальный
разбор этого стихотворения вводит нас в сферу
заветных идеальных стремлений Лермонтова,
показывает, как рано созрел его гений, с какой
настойчивостью поэт обращается к некоторым
вопросам, занимавшим его с юных лет, как сильна
была в нем вера в прекрасное, как бережно он
лелеял свои возлюбленные мечты в трудном,
суровом, одиноком пути…” (Семенов Л. Ангел.
Харьков, 1912. С. 1).
Учитель. Стихотворение “Ангел”
помечено 1831 годом (Лермонтову – 17 лет).
“Ангел” – это та точка, где пробился наружу из
глубин души родник поэзии великого нашего поэта.
Потом его поэзия превратится в поток, отразивший
в себе и родные Тарханы, и Кавказ, и звезды, и
облака, и луну, плывущую по небу, но сам родник,
сам источник – вот он, – стихотворение “Ангел”.
Говорят (П.Висковатый), что реальной основой
поэтического видения “небесной родины”
послужили воспоминания поэта о матери и ее
песнях, слышанных в младенчестве. Ангел несет
живую душу, чтобы вселить ее в земного человека, и
поет песню; душа не запомнила этой песни, но
ощущение песни, память о песне остались. И вот –
земные песни не могут заменить ей тех небесных
звуков. Душа в земной юдоли томится, вспоминая о
них.
Но разве не точно так же мать, молодая, красивая,
нежная женщина (ангел), лелеяла своей песней душу
мальчика, готовя его к трудной и жестокой жизни, к
земному пути?!
Это юношеское стихотворение. Что необычного для
ранней лирики Лермонтова вы увидели в этом
стихотворении?
Примерные ответы учащихся
Отсутствуют мотивы богоборчества и
демонизма. “Ангел” – едва ли не единственное в
ранней лирике стихотворение, в котором
“святых”, “райских” звуков не коснулся пафос
сомнения и отрицания. Земной мир – “мир печали и
слез” – не отрицается как враждебный, но
безоговорочно отступает перед небесным:
И звуков небес заменить не могли
Ей скучные песни земли.
Противоречие между землей и небом,
действительностью и мечтой здесь смягчено;
стихотворение пронизано музыкой, мелодичностью
ритмики – это действительно песня, исполненная
“простых и сладких звуков”. Эти стихи положили
на музыку более 30 композиторов, в том числе
А.Е. Варламов, А.Г. Рубинштейн,
С.В. Рахманинов, Н.А. Римский-Корсаков и др.
Белинский счел стихотворение незрелым, не
обнаружив в нем “лермонтовского элемента” –
высоко ценимого им критического начала.
Учитель. Н.А. Бердяев назвал
Лермонтова “самым религиозным из русских
поэтов”. Почему? Мы попробуем сегодня это
доказать или опровергнуть. Христианские мотивы в
творчестве М.Ю. Лермонтова – это очень
глубокая и многогранная тема. Она включает в себя
религиозные, библейские мотивы, богоборческую и
демоническую темы. Заранее класс был разделен на
группы, которые занимались отдельной темой. И вот
свои наблюдения я прошу представить всем. Итак,
почему Бердяев назвал Лермонтова самым
религиозным поэтом?
Примерные ответы учащихся
Интерпретация стихотворений
Лермонтова “Исповедь”, “Покаяние”, “Поэт”,
“Пророк”, “Ветка Палестины”, “Мой демон”,
“Благодарность”, “Когда волнуется желтеющая
нива…”, “Я не для ангелов и рая…”, “Азраил”,
“1831-го июня 11 дня”, “Ночь”, “Кладбище”,
“Отрывок”, “К Деве Небесной” и др.
Учитель дополняет ответы учащихся,
обобщает их.
Учитель. Лермонтов сосредоточен на
религиозно-метафизической проблематике. Вопросы
веры, Божиего суда, спасения, вечного блаженства,
возможность примирения в человеке духовного и
телесно-чувственного начал – все это
центральные в его миросозерцании вопросы. Они
мучили его, ибо в пределах своего опыта он не мог
найти им окончательного, несомненного решения.
Я, веруя твоим словам,
Глубоко в сердце погрузился,
Однако же нашел я там,
Что ум мой не по пустякам
К чему-то тайному стремился.
К тому, чего даны в залог
С толпою звезд ночные своды,
И что б уразуметь я мог
Через мышления и годы.
1830
История познания продолжается в
стихотворениях “Ночь”, “1830. Мая 16 число”,
“Ангел”, “Исповедь”, “Я не для ангелов и рая…”
Это вехи лермонтовского самопознания,
напряженного, неустанного. Настоящую его цель
писатель объяснит позже, в “Герое нашего
времени”: “Только в этом высшем состоянии
самопознания человек может оценить правосудие
Божие”.
Человек внутренний обретает покой и способность
к высшим созерцаниям:
Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе, –
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу Бога…
“Когда волнуется желтеющая нива”,
1837
Ему становится доступна и близка
святыня, на которой надолго задерживается его
задумчивый взгляд:
Заботой тайною хранима,
Перед иконой золотой
Стоишь ты, ветвь Ерусалима,
Святыни верный часовой!
Прозрачный сумрак, луч лампады,
Кивот и крест, символ святой…
Все полно мира и отрады
Вокруг тебя и над тобой.
“Ветка Палестины”, 1837
Однако противоречие между “человеком
внутренним” и “человеком внешним” остается в
Лермонтове острым и драматичным. Оно отразилось
и в стихотворении “Выхожу один я на дорогу…”.
Совсем недавно мы размышляли над философской
лирикой А.С. Пушкина. Близок ли пушкинский путь
искания смысла жизни лермонтовскому? В чем
сходство и в чем своеобразие каждого из них?
Примерные ответы учащихся
Особое значение для Лермонтова
приобретает тема “демонизма”, намеченная в
стихотворениях Пушкина “Демон” (1823) и “Ангел”
(1827), но не занявшая в творчестве Пушкина
значительного места. Эту тему Лермонтов
развивает на протяжении почти всей жизни.
Полемичны “Пророк” Пушкина и “Пророк”
Лермонтова. В стихотворении последнего вместо
“гласа Бога” герой слышит презрительный и
насмешливый голос толпы, утверждающей свое
мнимое превосходство.
Характерный для Пушкина поэтический культ
дружбы почти отсутствует у Лермонтова.
В жанровом отношении Лермонтов предпочитает
необычные для Пушкина формы лирического
монолога-исповеди, философские медитации.
Лирика Лермонтова интимна, автобиографична, чего
последовательно избегал Пушкин; с другой
стороны, лирическое “я” Лермонтова выступает в
абстрактно-обобщенном виде, в то время как Пушкин
строит свою поэтическую автобиографию с опорой
на реалии подлинного быта.
Ряд лучших стихотворений позднего Пушкина (“Я
памятник себе воздвиг нерукотворный…”, “Отцы
пустынники и жены непорочны”, “Странник”,
“Осень”, “Когда за городом задумчив я брожу…”,
“Из Пиндемонти”, “Мирская власть”) были
опубликованы лишь в 1841-м и после смерти
Лермонтова.
При сравнении частотного словаря языка Пушкина и
Лермонтова можно отметить, что есть слова,
которые чаще встречаются у Лермонтова, чем у
Пушкина: “страдание”, “грустить”, “зло”,
“проклятье”, “рана”, “отчаянье”, “обман”,
“стыд”, “смерть”, “ад”, “рай”, ангел”,
“храм”. Анализируя эти группы слов, можно
увидеть устойчивые лейтмотивы в лирике
Лермонтова.
Пафос лермонтовской лирики коренился
в постоянном и требовательном искании
Лермонтовым высшей цели бытия и своего
назначения. Если в предшествующей Лермонтову
декабристской традиции “разгадывать” или
“искать” эту цель было не нужно – она была
предельно ясна и состояла в героическом и
гражданском служении идеалам “вольности”; если
А.С. Пушкин сохранил доверие к жизни, признание
за ней последней правоты (пушкинское сомнение в
цели бытия – стихотворение “Дар напрасный, дар
случайный…”, “Стихи, сочиненные ночью во время
бессонницы” – не были для него итоговыми и
выражали скорее истину момента), то в иной
духовной ситуации оказывается герой Лермонтова.
Искание цели и смысла жизни никогда не покидает
его; доминирующей интонацией при этом является
вопрошание. Для героя Лермонтова цель жизни –
“неизъяснимая”, “безвестная”, может быть,
“печальная” и “страшная”, но всегда
“желанная”.
В поздней лирике Лермонтова искание цели и
смысла жизни все более уступает место сознанию
осуществленности своей судьбы, того пути,
который, бесспорно, есть и по которому идет герой.
В лермонтовской поэзии мотив счастья
преображается в мотив его невозможности и
несбыточности.
Страдание – это основная психологическая
характеристика “лермонтовского человека”, для
которого все в мире – “предлог мученью”. Если
А.С. Пушкин в известной “Элегии” (“Безумных
лет угасшее веселье…”, 1830) скажет о своем
приятии страдания с нотой грустной
благодарности жизни (“Но не хочу, о други,
умирать; // Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать”),
то такое приятие звучит как выношенный итог и
достояние долгого опыта, как то, что остается
человеку после быстротечных и не оправдавших
иллюзий “безумных лет” молодости. Для
Лермонтова же страдание с самого начала было
естественным, необходимым психологическим
состоянием, к которому он стремился, которое он
искал и, наконец, открыто призывал: “Я жить хочу!
Хочу печали, любви и счастию назло… что без
страданий жизнь поэта?”; “Хочу любить, – и
небеса молю о новых муках”.
Учитель читает стихотворение
А.С. Пушкина “Отцы пустынники и жены
непорочны”.
Учитель. Молитва. Для чего она
служит? Назовите слова, употребляемые в молитве.
Знаете ли вы молитвы, молились ли?
Какие чувства переполняли вашу душу?
В творчестве Лермонтова три
стихотворения с одноименным названием:
“Молитва” – 1829, 1837, 1839 годы.
Попробуем осмыслить эти произведения:
что волновало поэта, каким предстает лирический
герой, какие молитвы нашли отражение в
лермонтовских “Молитвах”?
Выступления учащихся, интерпретация
стихотворений Лермонтова “Молитва”.
Еще раз вспомним пушкинское
переложение молитвы Ефрема Сирина “Отцы
пустынники и жены непорочны”. Мы сравнивали
текст молитвы и стихотворения, находили
отступления от текста и пытались осмыслить, что
привнесли эти отступления в смысл стихотворения.
Прочитаем стихотворение Пушкина и сравним
мироощущение пушкинского и лермонтовского
героев при обращении к Богу. Что общего и чем
отличаются эти состояния души?
Звучит романс “Выхожу один я на
дорогу…” (1841).
“Выхожу один я на дорогу…” – одно из
последних стихотворений Лермонтова, лирический
итог многих исканий, тем и мотивов, сквозных для
его творчества. Белинский относил стихотворение
к числу избраннейших вещей, в которых “все
лермонтовское”. Оно сплошь состоит из
высокозначимых в лермонтовском мире
эмблематичных слов, каждое из которых имеет
долгую и изменчивую поэтическую историю. Найдите
эти слова и проследите их “поэтический путь”.
Примерные ответы учащихся
В запеве – тема одинокой участи.
“Кремнистый путь” во второй строке,
как метко схваченное впечатление кавказского
пейзажа и путь странника в “пустыне
безотрадной”. Но меняется лирическая оценка
образа пустыни, устойчивого у Лермонтова (“Три
пальмы”, “Благодарность”): безотрадный край
изгнания, символ опустошенной жизни здесь и в
“Пророке” становится также местом уединенного
свидания с вселенной. “Голубое сиянье” (любимый
цвет Лермонтова) сообщает земному пейзажу
космическую широту и бытийность, приобщает его к
“пространствам синего эфира” (“Демон”) и к
ночной голубизне “Русалки”. “Темный дуб”
примыкает к этим образам (завещание Мцыри). 9–10-я
строки перекликаются с 11–12-й строками песни
Демона и с 7-й строкой стихотворения “И скучно и
грустно” (“…и прошлого нет и следа”), отличаясь
от них новым настроением задумчивой грусти.
Учитель. В литературоведении
существует точка зрения Макогоненко о влиянии
Пушкина на лермонтовские строки: “Я ищу свободы
и покоя!” Ознакомьтесь с этой точкой зрения и
выскажите свои мысли.
“Важное место в исповеди Лермонтова занимает
стих: “Я ищу свободы и покоя!” – несомненно, что
из Пушкина, но не слова, а определенное
нравственное убеждение, связанное с пониманием
счастья. В 1831 году Пушкин в “Евгении Онегине”
писал:
Я думал: вольность и покой
Замена счастью. Боже мой!
Как я ошибся, как наказан.
…Но прошло время, и в тяжелый 1834 год в
исповедальном стихотворении он написал: “На
свете счастья нет, но есть покой и воля” (“Пора,
мой друг, пора…”). Лермонтов говорит о жажде
свободы и покоя! Что это – перекличка с формулой
онегинского письма? Но Онегин верит в счастье!
Непосредственная же близость с неоконченным
пушкинским стихотворением очевидна. Что это –
совпадение?..
Это предположение укрепляет и второе,
программное, “совпадение”: стихотворение
Пушкина “Когда за городом задумчив я брожу…”
кончалось грандиозным образом дуба, осеняющего
могилы деревенского кладбища:
Стоит широко дуб над важными гробами,
Колеблясь и шумя…
Финал лермонтовского стихотворения
очевидно пушкинский:
Надо мной, чтоб вечно зеленея,
Темный дуб склонялся и шумел.
(Макогоненко Г.П. Лермонтов и Пушкин.
Проблемы преемственного развития литературы.
1987.)
Примерные ответы учащихся
Ключевая формула “свободы и покоя”,
по видимости совпадая с пушкинской (письмо
Онегина, стихотворение “Пора, мой друг, мора…”),
возникает у Лермонтова независимо от Пушкина еще
в юношеском стихотворении “К…” (“Не думай, чтоб
я был достоин сожаленья…”): “…ищу забвенья и
свободы…” Мотив побега “в обитель мирную” у
Лермонтова лишен пушкинской уравновешенности и
“превратился в тему романтически
универсального избавления” (Максимов Д. “О
двух стихотворениях Лермонтова” в книге
“Русская классическая литература. Разборы и
анализы”. М., 1969. С. 127–141), приобщения к
неувядающей жизни.
Учитель. Сегодня мы только
приоткрыли страницы поэзии Лермонтова. Впереди
поиски осмысления этой непростой темы.
Знакомство с творчеством поэта показало нам, что
трагические сомнения и поиски смысла жизни не
лишали его веры в светлый Высший мир, в жизнь
бесконечную, из высот и далей которой земная
жизнь выглядит лишь кратким эпизодом…
Веры вам, вечных поисков смысла жизни!
© И.В. ПРИСЯЖНЮК,
преподаватель литературы
Шахтинского педагогического колледжа
Есть сила благодатная
В созвучьи слов живых
И дышит непонятная,
Святая прелесть в них [1,II,49].
Самое простое, почти детское, услышал в Лермонтове народ: молитву. Но это было не так -то просто.
Есть речи: значенье
Темно иль ничтожно,
Но им без волненья
Внимать невозможно [1,II,65].
Часто и сам Лермонтов говорил речи – “значенье ничтожно”; хотел, чтобы и другие слышали от него лишь эти речи, но в них, там, – как за синими глазами податливой служанки, – слышал другое значение, другой познавал смысл:
Душа их с моленьем,
Как ангела, встретит
И долгим биеньем
Им сердце ответит [1,II,78].
После Лермонтова, – как значится в описи его имущества, – осталось “четыре образа и серебряный нательный крестик, вызолоченный с мощами”.
Существует рассказ о том, что Лермонтова, печоринствующего отрицателя, злого Лермонтова, один из его товарищей застал однажды в церкви. Он молился на коленях [30,20].
Таким же тайным молитвенником, явным отрицателем, был он и в жизни, и в поэзии. Быть может, ни у одного из русских поэтов поэзия не является до такой степени молитвой, как у Лермонтова, но эта его молитва – тайная.
Лермонтов слыл безбожником – и в общем-то, слывет им доныне. “Лермонтов не был никогда религиозным человеком”, – утверждали многие литераторы, критики, академики, повторяя здесь лишь то, что почти всеми думается о Лермонтове.
И все же, может быть, правда о нем – то, что увидел заставший его в церкви товарищ, а не то, что видели его критики, друзья и враги? Молитва Лермонтова тайна, сокровенна; хула – явна, приметна. Молитва его стыдлива, она боится, чтоб не нарушилось её одиночество, и она сознательно скрытна, затаенна.
В не предназначавшейся для печати автобиографической поэме “Сашка” есть место, решающее спор о первичной, изначальной религиозности Лермонтова:
Век наш – век безбожный;
Пожалуй, кто-нибудь, шпион ничтожный
Мои слова прославит, и тогда
Нельзя креститься будет без стыда
И поневоле станешь лицемерить,
Смеясь над тем, чему желал бы верить [1,III,412].
Боязнь “шпиона ничтожного” сделала молитву поэта скрытной, утаенной, как будто не существующей.
Но навсегда осталась привычка “поневоле лицемерить” – под явной маской воинствующего отрицателя хранить тайную молитву.
Редко где Лермонтов так глубоко проникал в свою творческую личность, так ясно понимал её и обрисовал столь отчетливо, как в “Молитве” (“Не обвиняй меня, всесильный…”) 1829 года. Здесь отступают на второй план возможные переклички с подобными вещами в европейской поэзии. Ощущение и осознании 15-летним(!) автором своего дара слишком подлинны в этом раннем шедевре, воззвания к Богу слишком откровенны и горячи и рождаются на глазах читателя.
Лермонтов уже в этом стихотворении обнаруживает неистребимую противоречивость своей натуры (и человеческой природы вообще). Одной стороной она навеки прикована к “мраку земли могильной”, и “дикие волненья” этого мира безраздельно владеют сердцем поэта. Другой стороной она влечется к Богу и знает высшие и вечные ценности.
“Молитва” начинается как покаянное обращение к “всесильному”, который может обвинить и покарать за недолжное (за упоение земными страстями):
Не обвиняй меня, всесильный,
И не карай меня, молю,…
А дальше следует цепь придаточных анафорических предложений (“За то, что…”), составляющих первую строфу – период, где поэт перечисляет все свои грехи:
За то, что мрак земли могильный
С её страстями я люблю;
За то, что редко в душу входит
Живых речей твоих струя;
За то, что в заблужденье бродит
Мой ум далеко от тебя;
За то, что лава вдохновенья
Клокочет на груди моей;
За то, что дикие волненья
Мрачат стекло моих очей;
За то, что мир земной мне тесен,
К тебе ж проникнуть я боюсь,
И часто звуком грешных песен
Я, боже, не тебе молюсь [1,I,65].
Но одновременно с покаянной интонацией ощущается в этих строках и чуждая молитве интонация самооправдания. Возникает нарастающее напряжение мольбы – спора, драматизм борьбы, в которой нет победителя и где покаяние всякий раз оборачивается несогласием, утверждением своих пристрастий и прав.
В быстрой смене состояний рождения трагически противостоящее всевышнему “я”: из неслиянности двух голосов – покаяния и ропота – растет чувство тревоги; нарушена органическая связь между “я” и богом, которая все же признается животворной:
… редко в душу входит
Живых речей твоих струя (сравните евангельские образы: “вода живая”, “вода,текущая в жизнь вечную” и наиболее соответствующее слову Лермонтова – “глаголы вечной жизни”).
И все чаще место “живых речей” занимают “заблужденья”, душу захлестывают неистовые стихии(клокочущая “лава вдохновенья”, “дикие волненья” земных страстей); гордость не дает принять мир таким, каков он есть, а смириться и приблизиться к всесильному – страшно:
Мир земной мне тесен,
К тебе ж проникнуть я боюсь,
потому что это означает отказ от своего пусть грешного, но исполненного неистребимой жажды жизни “я”; и, наконец, неожиданное вторжение в обращение к творцу – молитвы к неведомому, не – богу:
Я боже, не тебе молюсь.
Моление о прощении все более заглушается интонацией оправдания своих страстей и заблуждений, выступающих как самостоятельные воле героя силы, а в подтексте – недоумение перед лицом Творца, наделившего его всем этим, которое во второй строфе оборачивается упрёком ему.
Вторая строфа не только продолжает, но во многом противостоит первой: просительно-молитвенная интонация сменяется вызывающе-императивной (“не обвиняй… не карай … но угаси… преобрати… останови”). Если в первой строфе герой молит не обвинять и не карать, то во 2-ой строфе, бросая вызов всесильному, герой говорит с ним как равный, предлагая ему явить своё всесилие (почти все глаголы выражают энергичное побуждение к действию), сам же словно отказывается одолевать собственные страсти:
Но угаси сей чудный пламень,
Всесожигающий костер,
Преобрати мне сердце в камень,
Останови голодный взор;
От страшной жажды песнопенья
Пускай, творец, освобожусь,
Тогда на тесный путь спасенья
К тебе я снова обращусь [1,I,65].
То состояние, которое в 1-ой строфе ощущалось лирическим героем как греховное, как неодолимая слабость, во 2-ой строфе оказывается могучей и сверхчеловеческой силой: “дикие волненья” оборачиваются “чудным пламенем” и в этом чудном пламени “всесожигающего костра” мерцает отблеск того, кого чуть позже Лермонтов назовёт “мой Демон” ( ср. в одноименном стихотворении “луч чудесного огня”, 1830-31 г.).
Самой логикой конфликта Творцу парадоксально представлена здесь уже не животворная, а умертвляющая роль (“угаси… чудный пламень”, “преобрати… сердце в камень”).
Только ценой такого сурового обуздания и укрощения, аскетического ограничения личности, которое в глазах лирического героя равносильно её полному перерождению, Всесильный может обратить его на “путь спасенья”.
(Возможность подобного трагического распутья была предуказана в Евангелии: “Сберёгший душу свою потеряет её; а потерявший душу свою ради меня сбережет её”,- Матфей, 10.39).
Последним и едва ли не главным препятствием на этом пути оказывается творческий дар -“страшная жажда песнопенья”. Здесь достигает высшего накала спор героя с Богом. Поэтическое вдохновение – это фокус, вобравший в себя все жизненные страсти – жажды. Поэтому столь противоречиво само отношение Лермонтова к творческой страсти: торжественно-архаичное, духовно-возвышенное – “жажда песнопенья” – сталкивается с эпитетом “страшная”, т.е. всепоглощающая, роковая, погибельная.
Жизнь по заветам Всевышнего – “тесный путь спасения” [срав. Евангелие: “тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь (вечную)”] – в этой исполненной противоречий молитве предстает и как недостижимо высокий идеал, и как нечто страшное, словно смерть – живому существу. А контрастная перекличка со стихом 13 (“мир земной мне тесен”) указывает на полную безысходность. Однако это состояние мучительного разлада с творцом, с миром и с собой не всегда было свойственно лирическому герою, на что указывают заключительные слова: “снова обращусь”.
“Молитва” передает смятение, трагическое раздвоение духа между верой, зовущей обратиться с покаянной молитвой о снисхождении, и стремлениями горячей, гордой, несмирившейся души.
А может всё это, т.е. вышесказанное, не совсем соответствует истины?. Лермонтов уже в столь юном возрасте догадывался, откуда истекает мучающая его раскаленная “лава вдохновенья”. Этот “чудный пламень, всесожигающий костер” не что иное, как огонь Асмодея, от которого безудержно разгораются страсти, распаляется поистине “страшная жажда песнопенья”.
Бог для Лермонтова – абсолютная реальность. Но отношение к нему трудно однозначно определить, точнее сказать, невозможно, так как в разных контекстах оно проявляется и воспринимается по-разному. Одержимость поэзией уводит его далеко от путей Божиих, затворяет его слух для глагола Господня, совращает ум, омрачает взор. Он сам осознает это как недолжное, гибельное в себе и молит Всесильного не обвинять и не карать его за то. Он понимает всю степень вины своей перед Ним – отсюда страх предстать перед Его Очами:
К тебе ж проникнуть я боюсь.
Мучимый избытком своей свободы (“мир земной мне тесен”), мучимый соблазном “грешных песен”, он оставляет на волю Божию разрешение этой драмы, твердо, однако уверенный, что лучший исход из неё – “тесный путь спасенья”. И нет в этом стихотворении-молитве ноток роптания, протеста, самооправдания, а есть вера, пусть скрытая, но вера.
Очень, очень трудно понять такого непонятного, противоречивого поэта, как Лермонтов. Трудно определить, какой именно смысл вкладывал он в то или иное свое произведение. Человеческая душа – потемки (в хорошем смысле этого слова). Вот поэтому и воспринимают читатели неоднозначно одни и те же строчки из поэтических произведений Лермонтова.
В 1837 году Лермонтов снова называет свое стихотворение “Молитвой” ( “Я, Матерь Божия, ныне с молитвою…”). Навеки задышала она в русском стихе.
С.Н. Дурылин в своей статье “Судьба Лермонтова”, написанной им в 1914 году [30], ещё раз вскрывает противоположность Пушкина и Лермонтова на примерах их молитвенных стихотворений.
Величавая славянская молитва А.С Пушкина “Отцы пустынники” – не молитва вовсе: переложение молитвословия, рассказ о молитве, читаемой постом. Пушкин любит передавать молитвы, рассказывать, что читают на молитве. Мальчик в “Борисе Годунове” читает молитву за царя, опять великолепную, подлинно церковно-славянскую, православную молитву, а слушают её лукавые бояре с хитрым Шуйским, и если молятся, то сердцем просят обратного, чем устами. Пушкин, может – и никто другой так не может!-
передать о том, как молится правоверный о гибели гяуров ( “Стамбул гяуры нынче славят…”), как араб хвалит всесоздавшего Аллу, он передаст религиозную муку сурового пуританина (“Странник”), он расскажет просто и прекрасно о любезной ему картине, висящей перед ним – о лике Мадонны, он с негодованием сравнит николаевских солдат, охраняющих “Распятие” Брюллова с мироносицами, охранявшими Распятие Господне – он рассказывает, передает, описывает, читает молитвы. Есть молитвословия, христианские, магометанские, есть слова “молитв”, но нет молитвы.
Обратное – Лермонтов. Есть молитва – и нет молитвословий. По обращению есть только одна молитва “Я, Матерь Божия”, не похожая ни на одну молитву ни в одном молитвеннике; по устремлению, по сокровенному порыву, по радости или муке, все стихи- молитва.
Лермонтов ввел стихотворение в текст письма М.А. Лопухиной от 15.02.1838 г под названием Молитва странника”: “В завершение моего письма я посылаю вам стихотворение, которое я нашел случайно в ворохе своих путевых бумаг и которое мне в какой-то степени понравилось, потому что я его забыл – но это вовсе ничего не доказывает” [1,V,363].
Стихотворение строится как монолог лирического героя – мольба о счастье любимой женщины, о её душе (вероятно, что в “Молитве” речь идет о В.А. Лопухиной). В ходе монолога вырисовываются три образа:
– Божьей Матери;
– лирического героя;
– и той, о которой этот герой молится.
В общем контексте лермонтовской лирики существенно, что внутренняя драма героя, одинокого странника с “пустынной душой”, отодвинута на второй план, а на первый – выступает образ героини – её нравственная чистота и беззащитность перед враждебными силами “мира холодного”. Мольба за неё освещает с новой стороны образ самого героя: трагедия духовного одиночества не разрушила его глубокого участия и заинтересованности в судьбе другого человека.
“Молитва” проникнута интонацией просветленной грусти, связанной с особым преломлением в этом стихотворении религиозных мотивов: существование “незлобного сердца”, родной души заставляет героя вспомнить о другом, светлом “мире упования”, в котором “теплая заступница” охраняет весь жизненный путь “достойной души” и ангелы осеняют её на пороге смерти.
Наверное, светская поэзия не произносила пред ликом Богородицы слов, более проникнутых нежной христианской любовью к ближнему, верой в заступничество Её за род людской, чем слова этой лермонтовской “Молитвы”.
Стоит один лишь раз услышать, кому возносится эта молитва, и можно расслышать множество слов, много воздыханий, прочтя это единственное молитвословие Лермонтова:
Я, Матерь Божия, ныне с молитвою
Пред твоим образом ярким сиянием,
Не о спасении, не перед битвою,
Не с благодарностью иль покаянием,
Не за свою молю душу пустынную,
За душу странника в свете безродного;
Но я вручить хочу деву невинную
Теплой заступнице мира холодного [1,II,25].
И эта молитва не о себе (лирический герой отвергает традиционные формы обращения к Богу с молитвой о себе).
В ней есть тот “необыкновенный лиризм”, который, по мнению Гоголя, “исходит от наших церковных песен и канонов” [43]. И действительно: в акафистах Богородице “Нечаянныя Радости” и “Державныя” говорится о “Теплой Заступнице и Помощнице роду христианскому”; в акафисте Троеручице поётся, что Она согревает “хладные сердца наша” [43,3].
В этой своей молитве Лермонтов – глубоко народен. Замечено, что русская молитва есть по преимуществу молитва к Богоматери и только через Неё ко Христу. Мы не знаем многих образов Христа, но образы и иконы Богоматери многообразны: точно вся многообразная народная скорбь и печаль многообразно прибегала к Многообразной Заступнице. Молитва к Богоматери – простейшая, детская, женская молитва, ею-то впервые помолился Лермонтов, уже не боясь креститься при “шпионе ничтожном”.
В этой “Молитве” поэт соединил свою религиозную судьбу с религиозной судьбой русского народа.
“Молитва” – шедевр любовной лирики Лермонтова. В стихах дышит такая благоговейная любовь, что они по праву могут быть названы гимном чистоте, нежности, душевной красоте.
Окружи счастием душу достойную;
Дай ей сопутников, полных внимания,
Молодость светлую, старость покойную,
Сердцу незлобному мир упования.
Срок ли приблизится часу прощальному
В утро ли шумное, в ночь ли безгласную –
Ты восприять пошли к ложу печальному
Лучшего ангела душу прекрасную [1,II,25].
Как трогательно, по-детски, вырвалась эта последняя мольба?! Как будто есть ангелы лучше или хуже? Но именно лучшего, самого лучшего просит Лермонтов, а то, пожалуй, и ангел окажется недостойным его любимой…
В “Молитве” – если на время отрешиться от её пронзительного очарования – сложный, очень запутанный синтаксис. Первые 2 строфы составляют одно предложение. Подлежащее, отделённое от сказуемого шестью строками текста с вводными словами и предложениями, отгороженное точкой с запятой – как, казалось бы, тяжело и искусственно это должно выглядеть. Но человек (читатель) начинает повторять стихи вслух, и ему уже хочется без конца слушать этот жаркий шёпот, эту горькую мольбу. Сбивчивая, с нагнетанием все новых обращений и пояснений, почти исступлённая речь, когда она доходит до последних двух строк, неузнаваемо преображена, как будто человек набрал полные лёгкие воздуха и страшится, что ему не успеть сказать все главное до выдоха. Как будто это последний воздух, как будто это последнее усилие легких, как будто это последняя фраза, произносящаяся им. Но Лермонтов иначе не может – ему кажется, что это действительно так, – его последние слова – последний вздох, и лишь выплеснув свою главную мольбу, он может перевести дыхание и вспомнить, что у него есть ещё время досказать до ее конца. Вторая часть стихотворения звучит уже на другом , умиротворённом дыхании. Это стихотворение – пример полного подчинения синтаксиса авторской интонации. Знаки препинания похожи здесь на путевые знаки, поставленные уже после того, как дорожка проложена.
“Молитва” (“Я, Матерь Божия,…”) – совершенные стихи с начала до конца, но есть в них строка, являющаяся кульминационной, – это очень простая антитеза: “Тёплой заступнице мира холодного”. Казалось бы, она не могла сама по себе оставить такой глубокий след в памяти множества людей. Но суть в том, что эта антитеза обладает огромной убеждающей силой. Она вобрала в себя эмоциональную мощь долгих переживаний и раздумий поэта, слова эти не случайные, а итоговые, за ними встает всё творчество Лермонтова, вся его трагическая философия, и поэтому воздействие её на читателей огромно. Слова “теплой заступнице мира холодного” в стихах посредственного поэта были бы, бесспорно, замечены и резко выделены среди других строк, но такого впечатления, как в “Молитве”, ни за что бы не вызвали. Опыт Лермонтова в этом стихотворении говорит о том, что сильная сама по себе строка прозвучит с удесятерённой силой, если в ней поэту удастся сконцентрировать одну из главных идей своего творчества, к восприятию которой читатель подготовлен чтением предшествующих стихов. “Холодный мир” для Лермонтова не абстракция, а совершено определённое понятие, знакомое и по другим стихам поэта. В соединении с “теплой заступницей” – другим впечатляющим образом – они создают поразительную антитезу.
Стихотворение высоко оценили современники Лермонтова: С.П. Шевырёв, А.А.Григорьев и другие. В.Г. Белинский сказал о нём – “чудная “Молитва” [10]. Позднейшая критика (С. Шувалов, Л. Пумпянский, М. Пейсахович) особое внимание уделила анализу метрической системы стиха (четырёхстопный дактиль, которому многочисленные сверхсхемные ударения в сочетании с пропусками ударений в ряде сильных мест и сплошь дактилической рифмовкой придали чрезвычайно своеобразный рисунок).
Ещё через два года, в1839 г., Лермонтов опять, в третий раз, называет стихотворение “Молитвой” (“В минуту жизни трудную…”).
Несравненную красоту и преображающую силу молитвенного слова прекрасно чувствовали многие русские поэты (Жуковский, Хомяков, Ф. Глинка…), но все-таки чаще прочих вспоминаются в минуты разочарований и невзгод строки именно этого стихотворения:
В минуту жизни трудную
Теснится ль в сердце грусть:
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть.
Есть сила благодатная
В созвучье слов живых,
И дышит непонятная
Святая прелесть в них [1,II,49]
По словам А.О. Смирновой (Россет) написана была эта “Молитва” для М.А.Щербатовой: “Машенька велела ему молиться, когда у него тоска. Он ей обещал и написал эти стихи” [47,283]. (О детской вере Щербатовой Лермонтов писал в стихотворении “М.А. Щербатовой”).
В “Молитве” с психологической и поэтической проникновенностью передано состояние душевной просветлённости. Это состояние контрастно противопоставлено “трудной минуте жизни”, обычному для лирического героя Лермонтова настроению тяжелой рефлексии и скептицизма:
С души как бремя скатится,
Сомненье далеко –
И верится, и плачется,
И так легко, легко… [1,II,49].
Вместе с тем “святая прелесть” слов “чудной молитвы” предстает и как вообще власть слова над человеком – “сила благодатная” “слов живых”, – что сближает “Молитву” (1839 г.) со стихотворением “Есть речи – значенье”, где можно прочитать следующие строки:
Не встретит ответа
Средь шума мирского
Из пламя и света
Рождённое слово [1,II,65].
Не трудно заметит, что воспевая могущество “слова” Лермонтов использует библейскую лексику. В “Молитве” как бы самопроизвольность светлого душевного порыва, которому отдается поэт (его простота и прозрачность “заставляют” Лермонтова обратиться к лексике и интонации, близким к стихии народной поэзии), находит выражение в особой мелодичности стиха, в использовании певучих дактилических рифм.
В дореволюционных работах (например, в работах С.Шувалова) стихотворение это рассматривалось как свидетельство отхода Лермонтова от мятежности к религиозному смирению [94]. И в то же время, в 1841г., В.Г. Белинский подчеркнул, что “… из того же самого духа поэта, из которого вышли такие безотрадные, леденящие сердце человеческие звуки, из того же самого духа вышла и эта молитвенная, елейная мелодия надежды, примирения и блаженства в жизни жизнию…” [10]. Советское литературоведение и критика предпочитали не рассматривать это стихотворение с точки зрения религиозной направленности. В последнее время вновь стали появляться статьи, авторы которых рассматривают молитвенную лирику Лермонтова в связи с верой (религиозностью) поэта. Например, Котельников В.А. в своей статье “О христианских мотивах у русских поэтов” [43] или Белова Л. в статье ” Космические дали поэта” [11].
Верующие видят в Лермонтове духовного поэта и выделяют в его многогранном творчестве такие религиозно-духовные вершины, как “По небу полуночи Ангел летел…”; и две “Молитвы” (1837 и 1839 годов), другие поэтические шедевры, свидетельствующие о высокой и светлой вере Лермонтова, о сердечной связи его с космосом, частью которого он ощущал планету Земля, запечатлев её “в сиянье голубом”.
Интересен и ещё один факт, касающийся истории, или, точнее, судьбы стихотворения – молитвы “В минуту жизни трудную…”
Как известно, между императором Николаем I, правившим в то время, и его супругой уже давно вёлся спор о литературном значении Лермонтова. Особенно он обострился после выхода в свет романа “Герой нашего времени”. Оба они следили за творчеством Лермонтова, но каждый в силу своих интересов и взглядов.
Царицу чрезвычайно взволновала дуэль Лермонтова с Барантом. Из отдельных беглых строк и фраз, дошедших до нас, не видно, на чьей стороне было сочувствие императрицы – семейства Барантов или Лермонтова. Но в эти же дни она заносит в маленькую записную книжку строки из стихотворения Лермонтова. Они служат как бы эпиграфом к страничке , начатой 12-21 марта (1840г.) и посвященной каким-то интимным переживаниям Александры Федоровны. Вот текст этой странички:
В минуту жизни трудную
Теснится в сердце грусть.
Ум за разум
я и он
Пятница 21 марта
Доводы сердца не всегда разумны
Я в постоянном размышлении о том,
что вы значите для меня
28 апреля (1840г.)
Не случайно выписаны императрицей строки из “Молитвы”. Она опять возвращается к этому стихотворению летом 1840 года, когда лечится в Элесе. Строки Лермонтова подходят к её настроению, подавленному из-за болезни, разлуки с семьей и свежей утраты – смерти отца, прусского короля Фридриха-Вильгельма III.
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть, –
записывает она 23 июля [21,253].
Религиозная императрица видела залог спасения от “сатанинских” искушений автора “Демона” и “Героя нашего времени” в таких произведениях, как “Молитва”. Доказательством этого служит выход в свет романса “Молитва” в феврале 1841 г., музыку к нему написал придворный композитор Ф. Толстой. Этот случай не был единичным. Более 40 композиторов положили эти стихи на музыку, в том числе А.С. Даргомыжский, А.Г. Рубинштейн, М.И. Глинка, М.П. Мусоргский, Ф. Лист и другие. “Молитва” вошла также и в народный песенный репертуар.
Трудно лучше изобразить то радостное умиление, ту свободу от тягот земных, которые даруются человеку в молитвенном богообщении. И не прав ли был Жуковский, когда в своей поэме об Агасфере писал:
поэзия – земная
Сестра небесныя молитвы, голос
Создателя, из глубины созданья
К нам исходящий чистым отголоском
В гармонии восторженного слова! [43,5].
Сам Лермонтов только три своих стихотворения назвал “Молитвами” (“Юнкерская молитва” не в счет, так как это просто пародия).
Но многие исследователи его творчества, особенно дореволюционной поры, определяют как молитвы ещё некоторые его стихотворения, количество которых варьируется.
Так, в январе 1831 г. Лермонтов заключает свои “Редеют бледные туманы” желанием:
Чтобы бытия земного звуки
Не замешались в песнь мою… [1,I,171].
Яснее это слышно в “Ангеле” того же года:
И звуков небес заменить не могли
Ей скучные песни земли [1,I,171].
Это прежде всего вехи лермонтовского самопознания, напряженного, неустанного. Настоящую его цель писатель объяснит позже, в “Герое нашего времени”: “Только в этом высшем состоянии самопознания человек может оценить правосудие Божие” [1,V,185].
Не выводы рассудка стали главным итогом такой духовной работы. Самопознание раскрывало “человека внутреннего”, просветляло взор. В эти мгновения, превыше всего ценимые Лермонтовым, освобожденный от чувственных томлений, мятежных желаний, от шума и диссонансов внешней жизни “человек внутренний” обретает покой и способность к высшим созерцаниям, как в строках стихотворения “Когда волнуется желтеющая нива”:
Тогда смиряется души моей тревога
Тогда расходятся морщины на челе,
И счастье ч могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу бога… [1,II,24].
Ему становится доступна и близка святыня,на которой надолго задерживается его задумчивый, умиленный взгляд:
Заботой тайною хранима
Перед иконой золотой
Стоишь ты, ветвь Ерусалима,
Святыни верный часовой!
Прозрачный сумрак, луч лампады,
Кивот и крест, символ святой…
Всё полно мира и отрады
Вокруг тебя и над тобой [1,II,18].
Лермонтов и богоотверженному Демону дает пережить подобное состояние:
Неизъяснимое волненье
В себе почувствовал он вдруг.
Немой души его пустыню
Наполнил благодатный звук –
И вновь постигнул он святыню
Любви, добра и красоты…
…Прикованный незримой силой,
Он с новой грустью стал знаком;
В нем чувство вдруг заговорило
Родным когда-то языком [1,III,460].
Однако противоречие между “человеком внутренним” (или духовным) и “человеком внешним” (или душевно-телесным) остается в Лермонтове острым и драматичным. Оно отразилось и в стихотворении “Выхожу один я на дорогу”:
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сиянье голубом…
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? жалею ли о чем?
Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть;
Я ищу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуть!
Но не тем холодным сном могилы…
Я б желал навеки так заснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь;
Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея
Про любовь мне сладкий голос пел,
Надо мной чтоб, вечно зеленея,
Темный дуб склонялся и шумел [1,II,141].
Взгляд первого поднят к горе – как взгляд Давида, любовавшегося творением Божиим: “Яко узрю небеса, дела перст твоих, луну и звезды, яже ты основал еси…” (Псалом 8:4). Здесь господствует строй “песни восхождения” (так именуются псалмы 119 – 133-й , имеющие особенный склад и составляющие в Псалтире восемнадцатую кафисму). Поверх земных сомнений и ожиданий “человек духовный” обращает к бытию свой главный, конечный запрос:
Я ищу свободы и покоя!
Что означают тут “свобода и покой” для поэта? В какую область он устремлен?
“Сей покой Мой во век века, – говорит Господь Давиду, – зде вселюся, яко изволих и ” (Псалом 131:14).
“И извел еси ны в покой”, как читался 12 стих в славянском тексте 65-го псалма. “И ты вывел нас на свободу”, как передавал это же место русский переводчик. На высотах горных покой и свобода сливаются воедино, на что указывает откровение и православное Предание.
Туда и влечется “человек духовный” у Лермонтова; это религиозно-метафизическая вершина и лирическая кульминация всей речи поэта.
Если приведенная строка семантически и грамматически прямо изъявляет волю к абсолютному благу, то уже в следующей:
Я б хотел забыться и заснуть! –
напряжение падает; воля духа разлагается на желания души; она даже видимо дробится в глагольных формах, переставая быть субъектно-собранной и целенаправленной. Наконец тяжелый консонатизм (организация согласных звуков) этого стиха перебивает, угнетает дыхание, противостоя воспаряющему вокализму (совокупности гласных стиха предыдущего).
“Песнь восхождения” сменяется интонацией нисходящей. Следуя желаниям “человека телесно-душевного”, поэт спускается с горных высот в тихие долины. Там вечность осязаемо длится в чередовании дня и ночи, зримо хранится в темной зелени дуба, там сладкий голос, лелея слух, поет про любовь. Это голос соблазна, забвения, голос “духа усыпления” (Рим. 11:8). Он уводит от ясного сознания с его трагичностью, от духовного движения к надприродному совершенству.
В первой части стихотворения приоткрывается религиозно-мистическая личность Лермонтова – созерцающая гармонию мироздания, переживающая боль своей богооставленности, алчущая свободы и покоя в обителях отчих. Она смиренно предстоит пред Богом, и неповторимости такого предстояния соответствует неповторимость словесного его выражения; недаром великолепнейшие, чисто лермонтовские образы возникают именно в этой части.
А во второй – лирическое “я” и в содержании, и в средствах выражения остается традиционно романтическим; человек хочет забыть о своем высшем предназначении и раствориться в безмятежном блаженстве тварной природы.
Противоречию этому не суждено было разрешиться в пределах краткой жизни поэта. Оставалась возможность принять его как испытание свыше и пронести достойно. К чему и склонялся в конце концов Лермонтов.
Отсюда проистекало то преобладающее настроение его, которое Ключевский определил как христианскую грусть. Однако у Лермонтова (как и у других наших поэтов, коим была она знакома) эта грусть не замкнута в себе, не изъята из той общей атмосферы, в которой возникла. Грусть Лермонтова, по верному суждению историка, “становилась художественным выражением того стиха молитвы, который служит формулой русского религиозного настроения: “да будет воля твоя”. Никакой христианский народ своим бытом, всею своею историей не прочувствовал этого стиха так глубоко, как русский, и ни один русский поэт доселе не был так способен глубоко проникнуться этим народным чувством и дать ему художественное выражение, как Лермонтов” [41,139].
Итак, влияние Библии сказалось не только на содержании произведений Лермонтова (использование библейских имен, образов, сюжетов и т.д.), но и на форме его литературных творений.
Стихотворения-молитвы Лермонтова тоже отражают противоречивость его религиозных взглядов и отличаются своеобразием авторской позиции. “Молитва” 1829г.- это мольба-спор лирического героя с Господом. “Молитва” 1837 г. – чистое молитвословие и в то же время шедевр любовной лирики: лирический герой молит о счастьи любимой женщины, хотя сам он “странник с пустынной душой”. “Молитва” 1839г. – это отдохновение поэта, светлая грусть и надежда. “Когда волнуется желтеющая нива” – это единение с Богом, растворение в мире природы, а стихотворение “Выхожу один я на дорогу” – итог, философское размышление о жизни.
Таким образом, можно сделать вывод, что молитвенный жанр получил у Лермонтова новое, особое развитие. Он не был его открытием, но стал важным звеном его поэтической системы.
Творчество М. Ю. Лермонтова необычайно широко и многообразно, как тематически, так и с точки зрения идейного наполнения. Это тем более удивительно, если учесть, что прожил он всего двадцать семь лет.
В лирике Лермонтова исследователи выделяют более тридцати мотивов. Основными из них являются мотив свободы, мотив борьбы и мотив одиночества.
30-е годы XIX века, когда творил поэт, были временем реакции, застоя как в государственной, так и общественной жизни. Основная трагедия лирического героя Лермонтова — это разлад между желаемым и действительным, стремлением осуществиться на каком-либо поприще, реализовать свои силы, и невозможностью это сделать в период «всеобщей апатии».
Мотив свободы — один из центральных в творчестве Лермонтова. С особой силой он звучит в произведениях, в которых отразились связь с эпохой и наследием декабризма, протест против самодержавия и крепостничества. Многие из этих произведений имеют яркую политическую окраску. Например, стихотворение «Новгород», посвященное декабристам:
Сыны снегов, сыны славян,
Зачем вы мужеством упали?
Зачем? Погибнет ваш тиран,
Как все тираны погибали.
До наших дней при имени свободы
Трепещет ваше сердце и кипит!..
Свобода является основой не только для внутреннего самоуважения и таких понятий, как честь и долг, но и необходимым условием творчества:
Так царства дивного всесильный господин —
Я долгие часы просиживал один…
— напишет Лермонтов в стихотворении «1 января».
Обличительный пафос и представление о свободе как о необходимом условии творчества сливаются воедино в стихотворении «Смерть поэта», посвященном трагической гибели Пушкина. По Лермонтову, смерть величайшего русского поэта — вовсе не амурная история, завершившаяся дуэлью. Он обвиняет светское общество в том, что оно разжигало «пожар» в душе поэта, специально подталкивало его к роковому шагу.
Мотиву свободы (по принципу контраста) у Лермонтова противостоит мотив неволи, узничества. Особо остро он звучит в стихотворении «Прощай, немытая Россия…» и в так называемом «Тюремном цикле» (стихи «Узник», «Сосед», «Соседка», «Пленный рыцарь»).
Не дождаться мне, видно, свободы,
А тюремные дни будто годы…
— напишет Лермонтов в стихотворении «Соседка».
Лирический герой Лермонтова мечтает о свободе от «мнений света», от тех законов, которые насаждает светская чернь. Он мечтает вырваться из той тюрьмы, какой для него стала жизнь «высшего общества». Как вполне логический выход из этого возникает мотив бегства, ухода от общества. Его искусственности, косности, приверженности низменным страстям поэт противопоставляет картины природы, вольную жизнь. Так в стихотворении «Желание» Лермонтов рисует картину бурного, мятежного проявления страстей:
Я тогда пущуся в море,
Беззаботен и один,
Разгуляюсь на просторе
И потешусь в буйном споре
С дикой прихотью пучин.
Для романтического героя Лермонтова нет жизни без борьбы. И в первую очередь это борьба не с кем-то или чем-то, но игра избыточных жизненных сил, способ почувствовать полноту, сконцентрированность бытия. «Так жизнь скучна, когда боренья нет», — скажет поэт в стихотворении «1831, июня 11 дня». Протест против общества и порядков, в нем царящих, — лишь следствие посягательств общества на индивидуальную свободу личности.
Мотив борьбы раскрывается, например, в стихотворении «Парус», где мятежность лирического героя выражается не только в уходе от общества («парус одинокий»), но и в его жажде бури («а он, мятежный, просит бури, как будто в бурях есть покой»).
Мотиву борьбы (также по принципу контраста) противостоит мотив трагического бездействия поколения Лермонтова. Это отразилось в стихотворениях «Бородино», «Выхожу один я на дорогу», но наиболее ярко — в стихотворении «Дума».
К добру и злу постыдно равнодушны,
В начале поприща мы вянем без борьбы;
Перед опасностью позорно-малодушны,
И перед властию — презренные рабы…
Там же:
Толпой угрюмою и скоро позабытой,
Над миром мы пройдем без шума и следа,
Не бросивши векам ни мысли плодовитой,
Ни гением начатого труда.
В своем стремлении к идеалу, к жизни в полную силу, к искренним, не омраченным злобой, завистью, корыстью, взаимоотношениям лирический герой Лермонтова оказывается трагически одинок.
Первоначально, в ранний период, тема одиночества раскрывается Лермонтовым во многом традиционно для романтической поэзии. Подражая Байрону, юный поэт противопоставляет своего лирического героя серой, бездушной толпе. Но вот уже в 1830 году в стихотворении «Стансы» появляется неожиданная нота:
Я к одиночеству привык,
Я б не умел ужиться с другом;
Я б с ним препровожденный миг
Прочел потерянным досугом…
На светлый запад удалюсь,
Вид моря грусть мою рассеет.
Ни с кем в отчизне не прощусь —
Никто о мне не пожалеет!..
Оказывается, одиночество лирического героя не навязано ему миром, но избрано им добровольно как единственно возможное состояние души. Ни друг, ни отчизна не составляют необходимых элементов его существования. Бездомье героя — его мучение, но и его единственный путь.
Отсюда непонимание окружающим миром становится не клеймом проклятия, но знаком высокого избранничества:
Изгнаньем из страны родной
Хвались повсюду, как свободой…
Мир отвергает героя, изгоняет — но и герой отвергает этот мир, уходит от него.
Романтический герой Лермонтова всегда странник. Он скитается по свету в поисках применения своих необъятных сил. Однако мятежной душе все же свойственно стремиться к человеческим чувствам. Душа лирического героя жаждет любви, дружбы. Однако его непокорная сущность делает связи с людьми недолговечными, непрочными. Он слишком не похож на других. Например, в стихотворении «Дубовый листок оторвался от ветки родимой…» в образе дубового листка с особенной яркостью воплотился мотив одиночества:
— На что мне тебя? — отвечает младая чинара, —
Ты пылен и желт, — и сынам моим свежим не пара.
Ты много видал — да к чему мне твои небылицы?
Но даже встреча с родной душой не приносит желаемого облегчения. Расставание неизбежно. Слишком разными оказываются эти на первый взгляд «родные души». Наиболее ярко это отобразилось в стихотворении «Утес». Тучка золотая, которая «ночевала на груди утеса-великана», уже утром покидает его. Выбор столь различных по своей физической сути героев в стихотворении не случаен (утес и тучка) — он подчеркивает их несовместимость, является своего рода предпосылкой расставания.
Одиночество в мире Лермонтова становится фатальным. Любая нить, связывающая лирического героя с другими людьми обречена порваться, любая связь приводит к разлуке. Стремление обрести действительно родную душу становится несбыточной мечтой, неким неосуществимым идеалом, который можно увидеть лишь во сне. Только во сне утес и тучка могут быть вместе навеки, только во сне сосна и пальма могут обрести совместное счастье.
И снится ей все, что в пустыне далекой —
В том крае, где солнца восход,
Одна и грустна на утесе горючем
Прекрасная пальма растет.
Итак, в лирике Лермонтова можно выделить достаточно большое количество различных мотивов. Главными среди них, вокруг которых группируются остальные, можно считать мотивы свободы, борьбы и одиночества.
Поэзия Лермонтова оказала огромное влияние не только на тех поэтов, которые шли вслед за ним, но и на всю русскую литературу. Его лиризм, глубина и невиданное до того проникновение в психологию лирического героя являются одним из самых значительных «открытий» всего XIX века.