Анатолий Алексин
Домашнее сочинение
Когда Дима прочитал все, что создано в мировой литературе для его возраста, он принялся за книги, написанные для других возрастов.
— Почему ты не запираешь свой книжный шкаф? — спросила мама у папы.
— Запирать книги — это кощунство! — ответил папа. — Они еще никому не приносили вреда.
— А может, вообще отменить это понятие — «ребенок»? — спросила мама. Раз в тринадцать лет можно все то же самое, что и в тридцать пять!
За справедливостью Дима всегда обращался к бабушке.
В самый разгар родительских споров, касавшихся его судьбы, он с отчаянием в голосе произносил: «Ну, скажи ты!..»
И спор немедленно обрывался: бабушка говорила так неторопливо и тихо, что к ее голосу надо было прислушиваться.
Вступая в дискуссию, она чаще всего задавала вопрос, ответ на который таил в себе решение спора.
— В каком классе ты сама-то прочитала «Анну Каренину»? — спросила она у мамы.
— Не помню.
— А я помню. В шестом…
— Вот видите! Видите!.. — воскликнул Дима. — А я еще не читал…
— Дети не обязаны повторять ошибки родителей, — отважилась возразить мама. — Книга, прочитанная не вовремя, может навсегда отбить вкус к самой себе.
— Это бывает, — согласилась бабушка. — Но ты не волнуйся… Я присмотрю.
Прежде всего Дима принялся за «Большую энциклопедию». Ему в голову пришла мысль, что если прочитать эти тяжеловесные тома, написанные обо всем на свете, — можно сразу стать всесторонне образованным человеком.
Осилив за десять дней том на букву «А», Дима перестал спать спокойно. Радости и трагедии, открытия и сражения, происходившие в разные года и эпохи, но словно бы объединенные начальной буквой своих имен, перемешались в голове, путались, наскакивали друг на друга.
И все же Дима, вздохнув, принялся за второй том. Сначала он решил перелистать его, посмотреть картинки… И неожиданно остановился. Между 78-й и 79-й страницами, лежал исписанный незнакомым ему почерком двойной лист, вырванный из обыкновенной тетрадки в линеечку:
Письмо 1972-му году. Домашнее сочинение ученика 9-го класса „Б“ Владимира Платова.— Бабушка! — от неожиданности вскрикнул Дима.
— Что тебе? — раздался из другой комнаты бабушкин голос.
— Ничего… Я так просто. Хотел проверить, ты спишь или нет.
— К счастью, не сплю. А то бы ты меня разбудил.
— Прости, пожалуйста…
Один из рассказов, с которым вошел в литературу и школьную программу Анатолий Алексин – «Домашнее сочинение». Краткое содержание его не позволит по-настоящему проникнуться переживаниями героев и понять смысл произведения, поэтому лучше прочесть полный текст. Который, кстати, совсем небольшой этому произведению. А уже потом можно писать свой отзыв. Итак, Анатолий Алексин: «Домашнее сочинение». Письменная работа ученицы 7 класса.
Нужно быть настоящим мастером слова, чтобы уметь создавать коротенькие, но очень яркие произведения. Анатолий Алексин – как раз из таких. Недавно я прочитала его рассказ «Домашнее сочинение», который довел меня до слез. Герои произведения – как живые. Мне казалось, что я общаюсь с хорошим другом, который рассказывает мне трогательную историю о своей семье.
Главных героев в рассказе два. Это мальчики Дима и Володя. Они почти ровесники. Только Дима жив, а Володя погиб на войне больше тридцати лет назад.
В самом начале рассказа советский школьник Дима, который очень любил читать, добрался до библиотеки родителей и стал брать взрослые книги. Мама была против, а вот бабушка поддерживала внука. И однажды между листочками толстой энциклопедии Дима нашел странное письмо. Он не удержался и стал его читать. И оказалось, что это было домашнее сочинение, которое писал ученик 9 класса Володя. В нем он обращался к своей знакомой девочке Вале и хотел, чтобы она прочитала это письмо через тридцать лет. Как раз почти столько же времени и прошло, когда Дима обнаружил письмо.
В сочинении Володя выразил свои мечты. О том, как они с Валей поженятся, заведут детей, будут вместе работать в больнице… Еще он говорил своей однокласснице спасибо за то, что она выбрала его, а не Лешку, который как и Володя влюбился в эту девочку.
И вот, читая это письмо, отправленное в будущее, Дима вдруг понял, что автор послания – его дядя, бабушкин сын Володя, погибший на войне в 45-м году. То есть, все мечты, которые описаны в сочинении, не сбылись. Война разрушила их и отняла жизнь у молодого парня. Он так и не женился на Вале и так и не стал врачом. А бабушка после его смерти стала говорить очень тихим голосом…
Дима отнес письмо тете Вале. Оказалось, что она живет в том же подъезде, что и он. Возлюбленная Володи стала доктором, как он и мечтал. Но замуж вышла за того самого Лешку. Когда Валентина прочитала письмо, то сильно побледнела. Было видно, что она очень переживает. Женщина призналась мальчику, что любила его дядю Володю. И что за все ему благодарна.
Эта трогательная история о двух мальчиках запомнится мне на всю жизнь. Очень жаль, что мечты Володи не сбылись. Он ушел защищать свою Родину и погиб. И вместе с ним как будто умерла его мама. Так не должно происходить в мире. Молодые люди должны жить, а не погибать. Я ненавижу войну и надеюсь, что она больше никогда не придет на нашу землю!
Когда Дима прочитал все, что создано в мировой литературе для его возраста, он принялся за книги, написанные для других возрастов.
— Почему ты не запираешь свой книжный шкаф? — спросила мама у папы.
— Запирать книги — это кощунство! — ответил папа. — Они еще никому не приносили вреда.
— А может, вообще отменить это понятие — «ребенок»? — спросила мама. Раз в тринадцать лет можно все то же самое, что и в тридцать пять!
За справедливостью Дима всегда обращался к бабушке.
В самый разгар родительских споров, касавшихся его судьбы, он с отчаянием в голосе произносил: «Ну, скажи ты!..»
И спор немедленно обрывался: бабушка говорила так неторопливо и тихо, что к ее голосу надо было прислушиваться.
Вступая в дискуссию, она чаще всего задавала вопрос, ответ на который таил в себе решение спора.
— В каком классе ты сама-то прочитала «Анну Каренину»? — спросила она у мамы.
— Не помню.
— А я помню. В шестом…
— Вот видите! Видите!.. — воскликнул Дима. — А я еще не читал…
— Дети не обязаны повторять ошибки родителей, — отважилась возразить мама. — Книга, прочитанная не вовремя, может навсегда отбить вкус к самой себе.
— Это бывает, — согласилась бабушка. — Но ты не волнуйся… Я присмотрю.
Прежде всего Дима принялся за «Большую энциклопедию». Ему в голову пришла мысль, что если прочитать эти тяжеловесные тома, написанные обо всем на свете, — можно сразу стать всесторонне образованным человеком.
Осилив за десять дней том на букву «А», Дима перестал спать спокойно. Радости и трагедии, открытия и сражения, происходившие в разные года и эпохи, но словно бы объединенные начальной буквой своих имен, перемешались в голове, путались, наскакивали друг на друга.
И все же Дима, вздохнув, принялся за второй том. Сначала он решил перелистать его, посмотреть картинки… И неожиданно остановился. Между 78-й и 79-й страницами, лежал исписанный незнакомым ему почерком двойной лист, вырванный из обыкновенной тетрадки в линеечку: Письмо 1972-му году.Домашнее сочинение ученика 9-го класса „Б“ Владимира Платова.— Бабушка! — от неожиданности вскрикнул Дима.
— Что тебе? — раздался из другой комнаты бабушкин голос.
— Ничего… Я так просто. Хотел проверить, ты спишь или нет.
— К счастью, не сплю. А то бы ты меня разбудил.
— Прости, пожалуйста…
Дима решил сперва прочитать письмо сам. Судя по заголовку, ученик 9-го класса «Б» должен был адресовать его не человеку, а году. Однако первые же строчки свидетельствовали о том, что ученик не вполне подчинился заданию учительницы…
«Дорогая Валя! Мария Никитична хочет, чтобы мы обращались к году, а я обращаюсь к тебе. К тебе, живущей в том самом году!
Прошло тридцать лет, как я написал это письмо. И вот ты его читаешь… Представь себе, что я стою рядом (вот здорово!) и разговариваю с тобой.
За это время произошло главное: я получил ответ на вопрос, который мучил меня в школьные годы. Дома, на уроках и переменах я думал: „Кого же она все-таки любит — Лешку Филиппова или меня?!“ Теперь я уже давно знаю, что ты любишь меня. А с Лешкой разговаривала на переменках просто для того, чтобы я немного поволновался.
И еще потому, что вы оба занимались в литературном кружке. Это было единственное, что вас объединяло в ту далекую пору. Теперь уж я точно знаю…
Все эти тридцать лет я был ужасно счастлив из-за того, что ты любила меня, а не Лешку Филиппова! Хотя он хороший парень. (Теперь-то уж хороший пожилой человек!)
Я сочувствовал ему все эти тридцать лет. Но что поделаешь, Валечка?! Раз ты любишь меня… Тут уж ничего не поделаешь!
Никогда не думал, что мечты могут сбываться с такой математической точностью! Мы работаем с тобой в одной больнице — ты на одиннадцатом этаже, а я на десятом…
Сегодня мы с тобой вместе оперировали больного. Я позвал тебя на помощь, и ты спустилась ко мне. А потом мы оба спустились вниз, где ждала нас его мать, и сказали ей:
„Все в порядке!“ Она не поверила, зарыдала… А мы стали уверять ее: „Опасности нет. Опасности больше нет!..“ Чтобы иметь возможность хоть раз сказать это, стоит жить на земле! Ты согласна?
Потом мы вернулись домой… Валя-маленькая, наша дочь, готовится к последним экзаменам в институте. Не знаю, в каком… Но это не имеет значения! А сын Сережа ушел на футбольный матч. Он вообще увлекается спортом.
Тебе даже кажется, что чересчур. Похож на отца!.. Пусть хоть это послужит тебе утешением. Ведь ты любишь меня…»
На этом домашнее сочинение обрывалось.
— Бабушка! — крикнул Дима.
— Что тебе?
Дима молчал. Бабушка появилась на пороге… Говорили, что когда-то она была очень веселой. И даже любила петь…
А потом стала тихой и, казалось, все время думала о чем-то одном. Думала, думала… Она стала такой в тот февральский день сорок пятого года, когда пришло извещение о гибели ее сына Володи.
Она всегда была уверена, что единственное, чего пережить невозможно, это гибель детей. Она и не пережила…
Умерло ее веселье, умолкли песни, потухли глаза. И лишь через много лет, когда родился внук Дима, жизнь как бы вернулась к ней. Но не та, что была раньше, а совсем другая… Она стала бабушкой.
— Это… его сочинение, — сказал Дима. И протянул ей двойной тетрадный листок.
Бабушка прочитала. Потом еще раз… Потом еще. Дима ждал. А она все водила глазами по строчкам. И Диме казалось, что это не кончится никогда.
— А где эта Валя? — спросил он тихо.
— Валя Филиппова? Как и раньше… живет над нами, на шестом этаже.
— Филиппова?! — переспросил Дима.
— Ну да…
— Она вышла замуж за Лешку?.
— Ее мужа зовут Алексеем Петровичем, — ответила бабушка.
— Это тот… который все уступает дорогу в лифт, а потом сам не влезает? Какой-то чудак!
— Интеллигентный человек, — возразила бабушка. — И ее ты знаешь. Однажды, когда у тебя была высокая температура, мы позвали ее. Она сделала тебе укол… Помнишь?
— Еще бы! — Дима погладил себя по тому самому месту. — Она стала хирургом?
— Нет, педиатром.
— Кем?
— Детским врачом.
— И он тоже врач?
— Он преподает литературу. Кажется, в институте.
— Ну да… он же занимался в литературном кружке!
А сын их — такой высоченный и неуклюжий?
— Очень талантливый мальчик, — сказала бабушка.
— Откуда ты знаешь?
— Учится в аспирантуре. Его зовут Володей…
Когда начало темнеть, Дима спустился вниз и стал дежурить во дворе, возле подъезда. Люди возвращались с работы… Одни торопились так, будто дома их ждал какой-то сюрприз. Другие шли медленно, на ходу о чем-то размышляя, будто и не расставались с делами.
«Володя мечтал, что домой они будут возвращаться вдвоем… — вспомнил Дима. — Хорошо, чтоб сегодня она вернулась одна!»
Она подъехала на белой машине с красным крестом.
— Я только скажу моим мужчинам, чтобы не волновались, — и сразу обратно, — сообщила она шоферу.
— Поешьте, — посоветовал он.
— Тогда, может, и вы? — Я уже поел…
Дима вошел в подъезд вслед за ней и тихо, смущенно сказал:
— Простите, пожалуйста…
— Что с тобой? — спросила она с тревожным участием, будто предполагала, что он нуждается в медицинской помощи.
— Вам письмо!
— Мне?!
Он впервые разглядел ее, хотя лампочка над дверью лифта светила тускло.
Глаза были добрые, удивленные.
— Письмо?.. Мне? — Она ткнула пальцем в пуговицу пальто, из-под которого виднелся край белого халата. На голове у нее была белая медицинская шапочка, которая (Дима это давно заметил!) очень молодит женщин-докторов и всегда им к лицу.
«Все еще красивая…» — почему-то с огорчением подумал Дима. И протянул ей Володино домашнее сочинение.
— Прочтите…
— Что это? — с озорным любопытством спросила она, словно ожидала какого-то розыгрыша.
— Это письмо. Прочтите…
— Хорошо! Только поднимемся к нам, — предложила она. — А то здесь темно.
— Нет, лучше тут… — ответил ей Дима.
Его голос насторожил ее. Она раскрыла чемоданчик и достала очки.
«Лишь бы никто не вошел и це помешал ей! — думал Дима. — Лишь бы никто!..»
Он даже привалился спиной к двери, готовый задержать непрошеного жильца.
Она сняла очки… Белая шапочка уже не так молодила ее.
Она медленно пошла вверх по лестнице, забыв, что в доме есть лифт.
— Скажите, пожалуйста… — срывающимся голосом крикнул вдогонку Дима. Вы любили его?
В одной обычной семье жил мальчик Дима, который очень любил читать. Он прочитал все доступные ему книги, предназначенные для детей его возраста. Мама волновалась, что он обратил внимание уже на книжный шкаф отца. Она была против чтения книг, смысл которых мальчик ещё не сможет понять. Мама была уверена, что чтение книги не в том возрасте может вызвать негативное отношение к произведению.
Дима, если ему необходима была защита, всегда обращался за помощью к бабушке. Её все слушались и уважали. Бабушка напомнила матери Димы, что та сама прочитала некоторые серьёзные произведения в раннем возрасте. Мальчику разрешили пользоваться отцовской библиотекой.
Чтобы сразу стать интеллектуальным человеком, Дима достал с полки первый том огромной энциклопедии. Осилив чтение книги, он принялся за следующую часть. Но,на этот раз решил просто пролистать и посмотреть картинки. Так Дима нашёл письмо.
Сначала мальчик хотел показать находку бабушке, но любопытство пересилило: Дима прочитал письмо. Оказалось, что ученик девятого класса написал его тридцать лет назад. Это было домашнее сочинение. Его следовало адресовать какому-нибудь году. Но, ученик написал письмо любимой девушке Вале.
Автором письма был погибший на войне сын Диминой бабушки. Она так и не смогла смеяться после смерти своего ребёнка. Бабушка лишь немного ожила, когда на свет появился внук Дима.
Бабушка рассказала мальчику о любви её сына к девушке Вале. Она объяснила, кто эта женщина и где она сейчас живёт.
Валентина жила этажом выше и работала врачом. Дима показал письмо женщине. Там были описаны мечты погибшего Володи о их будущей совместной жизни. Женщина сказала мальчику, что очень сильно любила его дядю. Она даже назвала сына в его честь.
Когда Дима прочитал все, что создано в мировой
литературе для его возраста, он принялся за
книги, написанные для других возрастов.
— Почему ты не запираешь свой книжный шкаф? —
спросила мама у папы.
— Запирать книги — это кощунство! — ответил
папа. — Они еще никому не приносили вреда
— А может, вообще отменить это понятие —
«ребенок»? — спросила мама. — Раз в тринадцать
лет можно все то же самое, что и в тридцать пять!
За справедливостью Дима всегда обращался к
бабушке. В самый разгар родительских споров,
касавшихся его судьбы, он с отчаянием в голосе
произносил: «Ну, скажи ты!..» И спор немедленно
обрывался: бабушка говорила так неторопливо и
тихо, что к ее голосу надо было прислушиваться. Вступая
в дискуссию, она чаще всего задавала вопрос,
ответ на который таил в себе решение спора.
— В каком классе ты сама-то прочитала «Анну
Каренину»? — спросила она у мамы.
— Не помню.
— А я помню. В шестом…
— Вот видите! Видите!.. — воскликнул Дима. — А я
еще не читал…
— Дети не обязаны повторять ошибки родителей, —
отважилась возразить мама. — Книга, прочитанная
не вовремя, может навсегда отбить вкус к самой
себе.
— Это бывает, — согласилась бабушка. — Но ты не
волнуйся… Я присмотрю.
Прежде всего Дима принялся за «Большую
энциклопедию». Ему в голову пришла мысль, что
если прочитать эти тяжеловесные тома, написанные
обо всем на свете, можно сразу стать всесторонне
образованным человеком.
Осилив за десять дней том на букву «А», Дима
перестал спать спокойно. Радости и трагедии,
открытия и сражения, происходившие в разные года
и эпохи, но словно бы объединенные начальной
буквой своих имен, перемешались в голове,
путались, наскакивали друг на друга.
И все же Дима, вздохнув, принялся за второй том.
Сначала он решил перелистать его, посмотреть
картинки… И неожиданно остановился. Между 78-й и
79-й страницами лежал исписанный незнакомым ему
почерком двойной лист, вырванный из обыкновенной
тетрадки в линеечку: «Письмо 1972-му году. Домашнее
сочинение ученика 9-го класса «Б» Владимира
Платова».
— Бабушка! — от неожиданности вскрикнул Дима.
— Что тебе? — раздался из другой комнаты
бабушкин голос.
— Ничего… Я так просто. Хотел проверить, ты спишь
или нет.
— К счастью, не сплю. А то бы ты меня разбудил.
— Прости, пожалуйста.
Дима решил сперва прочитать письмо сам. Судя по
заголовку, ученик 9-го класса «Б» должен был
адресовать его не человеку, а году. Однако первые
же строчки свидетельствовали о том, что ученик не
вполне подчинился заданию учительницы…
«Дорогая Валя! Мария Никитична хочет, чтобы мы
обращались к году, а я обращаюсь к тебе. К тебе,
живущей в том самом году!
Прошло тридцать лет, как я написал это письмо. И
вот ты его читаешь… Представь себе, что я стою
рядом (вот здорово!) и разговариваю с тобой.
За это время произошло главное: я получил ответ
на вопрос, который мучил меня в школьные годы.
Дома, на уроках и переменах я думал: «Кого же она
все-таки любит — Лешку Филиппова или меня?!»
Теперь я уже давно знаю, что ты любишь меня. А с
Лешкой разговаривала на переменках просто для
того, чтобы я немного поволновался. И еще потому,
что вы оба занимались в литературном кружке. Это
было единственное, что вас объединяло в ту
далекую пору. Теперь уж я точно знаю…
Все эти тридцать лет я был ужасно счастлив из-за
того, что ты любила меня, а не Лешку Филиппова!
Хотя он хороший парень. (Теперь-то уж хороший
пожилой человек!) Я сочувствовал ему все эти
тридцать лет. Но что поделаешь, Валечка?! Раз ты
любишь меня… Тут уж ничего не поделаешь!
Никогда не думал, что мечты могут сбываться с
такой математической точностью! Мы работаем с
тобой в одной больнице — ты на одиннадцатом
этаже, а я на десятом…
Сегодня мы с тобой вместе оперировали больного. Я
позвал тебя на помощь, и ты спустилась ко мне. А
потом мы оба спустились вниз, где ждала нас его
мать, и сказали ей: «Все в порядке!» Она не
поверила, зарыдала… А мы стали уверять ее.
«Опасности нет. Опасности больше нет!..» Чтобы
иметь возможность хоть раз сказать это, стоит
жить на земле! Ты согласна?
Потом мы вернулись домой. Валя-маленькая, наша
дочь, готовится к последним экзаменам в
институте. Не знаю, в каком… Но это не имеет
значения! А сын Сережа ушел на футбольный матч. Он
вообще увлекается спортом. Тебе даже кажется, что
чересчур. Похож на отца!.. Пусть хоть это послужит
тебе утешением. Ведь ты любишь меня…»
На этом домашнее сочинение обрывалось.
— Бабушка! — крикнул Дима.
— Что тебе?
Дима молчал. Бабушка появилась на пороге…
Говорили, что когда-то она была очень веселой. И
даже любила петь… А потом стала тихой и,
казалось, все время думала о чем-то одном. Думала,
думала… Она стала такой в тот февральский день
сорок пятого года, когда пришло извещение о
гибели ее сына Володи.
Она всегда была уверена, что единственное, чего
пережить невозможно,— это гибель детей. Она и не
пережила… Умерло ее веселье, умолкли песни,
потухли глаза. И лишь через много лет, когда
родился внук Дима, жизнь как бы вернулась к ней.
Но не та, что была раньше, а совсем другая… Она
стала бабушкой.
— Это его сочинение, — сказал Дима. И протянул ей
двойной тетрадный листок.
Бабушка прочитала. Потом еще раз… Потом еще. Дима
ждал. А она все водила глазами по строчкам. И Диме
казалось, что это не кончится никогда.
— А где эта Валя? — спросил он тихо.
— Валя Филиппова? Как и раньше… живет над нами,
на шестом этаже.
— Филиппова?! — переспросил Дима. — Ну да…
— Она вышла замуж за Лешку?
— Ее мужа зовут Алексеем Петровичем, — ответила
бабушка.
— Это тот… который все уступает дорогу в лифт, а
потом сам не влезает? Какой-то чудак!
— Интеллигентный человек, — возразила бабушка.
— И ее ты знаешь. Однажды, когда у тебя была
высокая температура, мы позвали ее. Она сделала
тебе укол… Помнишь?
— Еще бы! — Дима погладил себя по тому самому
месту. — Она стала хирургом?
— Нет, педиатром.
— Кем?
— Детским врачом.
— И он тоже врач?
— Он преподает литературу. Кажется, в институте.
— Ну да… он же занимался в литературном кружке! А
сын их — такой высоченный и неуклюжий?
— Очень талантливый мальчик, — сказала бабушка.
— Откуда ты знаешь?
— Учится в аспирантуре. Его зовут Володей…
Когда начало темнеть, Дима спустился вниз и стал
дежурить во дворе, возле подъезда. Люди
возвращались с работы… Одни торопились так,
будто дома их ждал какой-то сюрприз. Другие шли
медленно, на ходу о чем-то размышляя, будто и не
расставались с делами.
«Володя мечтал, что домой они будут возвращаться
вдвоем… — вспомнил Дима. — Хорошо, чтоб сегодня
она вернулась одна!»
Она подъехала на белой машине с красным крестом.
— Я только скажу моим мужчинам, чтобы не
волновались, — и сразу обратно, — сообщила она
шоферу.
— Поешьте,— посоветовал он.
— Тогда, может, и вы?
— Я уже поел…
Дима вошел в подъезд вслед за ней и тихо, смущенно
сказал:
— Простите, пожалуйста…
— Что с тобой? — спросила она с тревожным
участием, будто предполагала, что он нуждается в
медицинской помощи.
— Вам письмо!
— Мне?!
Он впервые разглядел ее, хотя лампочка над дверью
лифта светила тускло.
Глаза были добрые, удивленные.
— Письмо?.. Мне? — Она ткнула пальцем в пуговицу
пальто, из-под которого виднелся край белого
халата. На голове у нее была белая медицинская
шапочка, которая (Дима это давно заметил!) очень
молодит женщин-докторов и всегда им к лицу.
«Все еще красивая…» — почему-то с огорчением
подумал Дима. И протянул ей Володино домашнее
сочинение.
— Прочтите…
— Что это? — с озорным любопытством спросила она,
словно ожидала какого-то розыгрыша.
— Это письмо. Прочтите…
— Хорошо! Только поднимемся к нам, — предложила
она. — А то здесь темно.
— Нет, лучше тут… — ответил ей Дима.
Его голос насторожил ее. Она раскрыла чемоданчик
и достала очки.
«Лишь бы никто не вошел и не помешал ей! — думал
Дима. — Лишь бы никто…»
Он даже привалился спиной к двери, готовый
задержать непрошеного жильца.
Она сняла очки… Белая шапочка уже не так
молодила ее. Она медленно пошла вверх по
лестнице, забыв, что в доме есть лифт.
— Скажите, пожалуйста… — срывающимся голосом
крикнул вдогонку Дима. — Вы любили его?
Она обернулась.
— Вы любили его? — почти шепотом, изумляясь
собственной храбрости, повторил он.
— Я любила его, — ответила она. Сделала несколько
шагов, вновь обернулась и добавила: — И я ему
навсегда благодарна.
— За что? — спросил Дима.
— За все, — тихо сказала она. — За все…
1972
Алексин Анатолий
Домашнее сочинение
Анатолий Георгиевич Алексин
ДОМАШНЕЕ СОЧИНЕНИЕ
Когда Дима прочитал все, что создано в мировой литературе для его возраста, он принялся за книги, написанные для других возрастов.
– Почему ты не запираешь свой книжный шкаф? – спросила мама у папы.
– Запирать книги – это кощунство! – ответил папа. – Они еще никому не приносили вреда.
– А может, вообще отменить это понятие – “ребенок”? – спросила мама. Раз в тринадцать лет можно все то же самое, что и в тридцать пять!
За справедливостью Дима всегда обращался к бабушке.
В самый разгар родительских споров, касавшихся его судьбы, он с отчаянием в голосе произносил: “Ну, скажи ты!..”
И спор немедленно обрывался: бабушка говорила так неторопливо и тихо, что к ее голосу надо было прислушиваться.
Вступая в дискуссию, она чаще всего задавала вопрос, ответ на который таил в себе решение спора.
– В каком классе ты сама-то прочитала “Анну Каренину”? – спросила она у мамы.
– Не помню.
– А я помню. В шестом…
– Вот видите! Видите!.. – воскликнул Дима. – А я еще не читал…
– Дети не обязаны повторять ошибки родителей, – отважилась возразить мама. – Книга, прочитанная не вовремя, может навсегда отбить вкус к самой себе.
– Это бывает, – согласилась бабушка. – Но ты не волнуйся… Я присмотрю.
Прежде всего Дима принялся за “Большую энциклопедию”. Ему в голову пришла мысль, что если прочитать эти тяжеловесные тома, написанные обо всем на свете,- можно сразу стать всесторонне образованным человеком.
Осилив за десять дней том на букву “А”, Дима перестал спать спокойно. Радости и трагедии, открытия и сражения, происходившие в разные года и эпохи, но словно бы объединенные начальной буквой своих имен, перемешались в голове, путались, наскакивали друг на друга.
И все же Дима, вздохнув, принялся за второй том. Сначала он решил перелистать его, посмотреть картинки… И неожиданно остановился. Между 78-й и 79-й страницами, лежал исписанный незнакомым ему почерком двойной лист, вырванный из обыкновенной тетрадки в линеечку: “Письмо 1972-му году. Домашнее сочинение ученика 9-го класса “Б”
Владимира Платова”.
– Бабушка! – от неожиданности вскрикнул Дима.
– Что тебе? – раздался из другой комнаты бабушкин голос.
– Ничего… Я так просто. Хотел проверить, ты спишь или нет.
– К счастью, не сплю. А то бы ты меня разбудил.
– Прости, пожалуйста…
Дима решил сперва прочитать письмо сам. Судя по заголовку, ученик 9-го класса “Б” должен был адресовать его не человеку, а году. Однако первые же строчки свидетельствовали о том, что ученик не. вполне подчинился заданию учительницы…
“Дорогая Валя! Мария Никитична хочет, чтобы мы обращались к году, а я обращаюсь к тебе. К тебе, живущей в том самом году!
Прошло тридцать лет, как я написал это письмо. И вот ты его читаешь… Представь себе, что я стою рядом (вот здорово!) и разговариваю с тобой.
За это время произошло главное: я получил ответ на вопрос, который мучил меня в школьные годы. Дома, на уроках и переменах я думал: “Кого же она все-таки любит – Лешку Филиппова или меня?!” Теперь я уже давно знаю, что ты любишь меня. А с Лешкой разговаривала на переменках просто для того, чтобы я немного поволновался.
И еще потому, что вы оба занимались в литературном кружке. Это было единственное, что вас объединяло в ту далекую пору. Теперь уж я точно знаю…
Все эти тридцать лет я был ужасно счастлив из-за того, что ты любила меня, а не Лешку Филиппова! Хотя он хороший парень. (Теперь-то уж хороший пожилой человек!)
Я сочувствовал ему все эти тридцать лет. Но что поделаешь, Валечка?! Раз ты любишь меня… Тут уж ничего не поделаешь!
Никогда не думал, что мечты могут сбываться с такой математической точностью! Мы работаем с тобой в одной больнице – ты на одиннадцатом этаже, а я на десятом…
Сегодня мы с тобой вместе оперировали больного. Я позвал тебя на помощь, и ты спустилась ко мне. А потом мы оба спустились вниз, где ждала нас его мать, и сказали ей:
“Все в порядке!” Она не поверила, зарыдала… А мы стали уверять ее: “Опасности нет. Опасности больше нет!..” Чтобы иметь возможность хоть раз сказать это, стоит жить на земле! Ты согласна?
Потом мы вернулись домой… Валя-маленькая, наша дочь, готовится к последним экзаменам в институте. Не знаю, в каком… Но это не имеет значения! А сын Сережа ушел на футбольный матч. Он вообще увлекается спортом.
Тебе даже кажется, что чересчур. Похож на отца!.. Пусть хоть это послужит тебе утешением. Ведь ты любишь меня…”
На этом домашнее сочинение обрывалось.
– Бабушка! – крикнул Дима.
– Что тебе?
Дима молчал. Бабушка появилась на пороге… Говорили, что когда-то она была очень веселой. И даже любила петь…
А потом стала тихой и, казалось, все время думала о чем-то одном. Думала, думала… Она стала такой в тот февральский день сорок пятого года, когда пришло извещение о гибели ее сына Володи.
Она всегда была уверена, что единственное, чего пережить невозможно, это гибель детей. Она и не пережила…
Умерло ее веселье, умолкли песни, потухли глаза. И лишь через много лет, когда родился внук Дима, жизнь как бы вернулась к ней. Но не та, что была раньше, а совсем другая… Она стала бабушкой.
– Это… его сочинение, – сказал Дима. И протянул ей двойной тетрадный листок.
Бабушка прочитала. Потом еще раз… Потом еще. Дима ждал. А она все водила глазами по строчкам. И Диме казалось, что это не кончится никогда.
– А где эта Валя? – спросил он тихо.
– Валя Филиппова? Как и раньше… живет над нами, на шестом этаже.
– Филиппова?! – переспросил Дима.
– Ну да…
– Она вышла замуж за Лешку?.
– Ее мужа зовут Алексеем Петровичем, – ответила бабушка.
– Это тот… который все уступает дорогу в лифт, а потом сам не влезает? Какой-то чудак!
– Интеллигентный человек, – возразила бабушка. – И ее ты знаешь. Однажды, когда у тебя была высокая температура, мы позвали ее. Она сделала тебе укол… Помнишь?
– Еще бы! – Дима погладил себя по тому самому месту. – Она стала хирургом?
– Нет, педиатром.
– Кем?
– Детским врачом.
– И он тоже врач?
– Он преподает литературу. Кажется, в институте.
– Ну да… он же занимался в литературном кружке!
А сын их – такой высоченный и неуклюжий?
– Очень талантливый мальчик, – сказала бабушка.
– Откуда ты знаешь?
– Учится в аспирантуре. Его зовут Володей…
Когда начало темнеть, Дима спустился вниз и стал дежурить во дворе, возле подъезда. Люди возвращались с работы… Одни торопились так, будто дома их ждал какой-то сюрприз. Другие шли медленно, на ходу о чем-то размышляя, будто и не расставались с делами.
“Володя мечтал, что домой они будут возвращаться вдвоем… – вспомнил Дима. – Хорошо, чтоб сегодня она вернулась одна!”
Она подъехала на белой машине с красным крестом.
– Я только скажу моим мужчинам, чтобы не волновались, – и сразу обратно, – сообщила она шоферу.
– Поешьте, – посоветовал он.
– Тогда, может, и вы? – Я уже поел…
Дима вошел в подъезд вслед за ней и тихо, смущенно сказал:
– Простите, пожалуйста…
– Что с тобой? – спросила она с тревожным участием, будто предполагала, что он нуждается в медицинской помощи.
– Вам письмо!
– Мне?!
Он впервые разглядел ее, хотя лампочка над дверью лифта светила тускло.
Глаза были добрые, удивленные.
– Письмо?.. Мне? – Она ткнула пальцем в пуговицу пальто, из-под которого виднелся край белого халата. На голове у нее была белая медицинская шапочка, которая (Дима это давно заметил!) очень молодит женщин-докторов и всегда им к лицу.
“Все еще красивая…” – почему-то с огорчением подумал Дима. И протянул ей Володино домашнее сочинение.
– Прочтите…
– Что это? – с озорным любопытством спросила она, словно ожидала какого-то розыгрыша.
– Это письмо. Прочтите…
– Хорошо! Только поднимемся к нам, – предложила она. – А то здесь темно.
– Нет, лучше тут… – ответил ей Дима.
Его голос насторожил ее. Она раскрыла чемоданчик и достала очки.
“Лишь бы никто не вошел и це помешал ей! – думал Дима. – Лишь бы никто!..”
Он даже привалился спиной к двери, готовый задержать непрошеного жильца.
Она сняла очки… Белая шапочка уже не так молодила ее.
Она медленно пошла вверх по лестнице, забыв, что в доме есть лифт.
– Скажите, пожалуйста… – срывающимся голосом крикнул вдогонку Дима. Вы любили его?
Она обернулась.
– Вы любили его? – почти шепотом, изумляясь собственной храбрости, повторил он.
– Я любила его, – ответила она. Сделала несколько шагов, вновь обернулась и добавила: – И я ему навсегда благодарна.
– За что? – спросил Дима.
– За все, – тихо сказала она. – За все…
1972 г.
Сестра СЕСТРА
Они были двойняшками. Но она родилась на полчаса раньше, чем он, и потому всю жизнь считалась старшей сестрой.
В школе они сидели за одной партой. И когда однажды, в шестом классе, он чуть было не остался на второй год, она решила, что тоже останется, сама, добровольно, чтобы не разлучаться. И работали они всегда вместе, – в музее, экскурсоводами. И жили в одном доме, в одной квартире…
Когда-то давно он был мужем и отцом, а ее называли “тетей Валей”. Но поезд, в котором ехали его жена и сын, был сброшен бомбежкой с рельсов под откос. И в большой дсвартире старого дома остались только брат и сестра…
У них были одинаковые привычки, одно и то же их радовало и волновало. И одна и та же была мечта: никогда не расставаться и (если возможно такое чудо!) уйти из жизни так же, как и пришли в нее: в один день, словно бы не покидая друг друга.
Валентина Ивановна не любила шума и суеты. “Вот бы уехать в деревню!” мечтала она после веселого и грустного вечера, посвященного их совместному уходу на пенсию.
“Вот поселиться бы в деревенской тиши!” – вслед за сестрой повторил он. Но это были слова, только слова: они не могли уехать из города, где, был их музей, в который они продолжали ходить, как ходят в дом к взрослым, недавно уехавшим детям: придирчиво все оглядывая, ревниво подмечая малейшие неполадки и стремясь тут же, немедленно их исправить.
Вопрос о переезде все же возник, – но не в деревню, а в другую квартиру, поскольку дом, в котором они прожили всю свою жизнь, подлежал сносу.
– Лишь бы это было в спокойном районе, – сказала Валентина Ивановна.
– Остальное не имеет значения, – согласился Сергей Иванович.
Долгие годы они провели в музейной тиши. Им казалось, что благоговейная обстановка, которая царит в жилище шедевров мирового искусства, должна быть повсюду: дома, на улице… И оба очень радовались, узнав, что их будущая квартира выходит окнами не на улицу, а во двор.
Правда, новая квартира ждала их довольно долго: как капитаны гибнущих кораблей, они последними покинули свой старый дом…
Переехали они в полдень, а вечером услышали под самым своим балконом свисток и стук мяча. Они выглянули и увидели, что молодые жильцы их дома бегали по площадке, разделенной пополам волейбольной сеткой, пасовали, прыгали и “гасили”…
Жизнерадостная девушка в синем тренировочном костюме, который показался сестре и брату вызывающе щеголеватым, держала во рту свисток. Она была судьей. Но не очень строгим, потому что то и дело смеялась. У себя в музее брат и сестра всегда вздрагивали от громкого голоса или смеха, как вздрагивают от нечаянного кашля в замершем зале консерватории.
Содрогнулись они и сейчас… Еще раз переглянулись – и решили, что все кончено.
На следующий день утром девушка в щеголеватом костюме затеяла беготню вокруг дома. Некоторые из вчерашних волейболистов послушно трусили за ней. А она время от времени восклицала:
– Ну, как? Хорошо?!
Кивнув в сторону бегунов, Валентина Ивановна медленно развела руки в стороны. Этот жест сказал брату: “Ты их видишь? Ну, чего от них ждать?!”
Вечером девушка в синем костюме опять привела на площадку, под самый балкон, две команды волейболистов. Это, вероятно, было традицией.
А часа через полтора жизнерадостная девушка во дворе…
запела.
– Ну, чего от них ждать? – уже вслух, с полной безнадежностью в голосе произнесла Валентина Ивановна. – Легкомыслие! Одно легкомыслие…
Молодые жильцы хорошо знали репертуар певицы в тренировочном костюме: они стали называть песни, которые им хотелось бы послушать в ее исполнении.
Валентина Ивановна не выдержала. Она решительно выпрямилась и пружинистым шагом, который нельзя было остановить, направилась на балкон.
– Тише! – бросила она сверху вниз. И, словно бы испугавшись своей решительности, добавила: – Пожалуйста…
Девушка, которая пела негромко, вполголоса оборвала песню на полуслове и с удивлением взглянула наверх.
Она не знала, как высоко брат и сестра ценили свое одиночество, как настойчиво оберегали его. Не знала, что они с чуткостью дирижеров улавливали малейшие посторонне звуки. А в музейной тиши, которую они так любили, абсолютно все звуки принято было считать посторонними…
– Только не волнуйся! – попросил Валентину Ивановну брат, уводя ее в комнату. – Тебе нельзя… – И поспешил на кухню за лекарством.
Каждый из них очень точно знал, чего другому нельзя.
Каждый хотел принять на себя удары, которые грозили другому. И оба думали: “Кто первый из нас заболеет по-стариковски всерьез, обстоятельно и надолго? Уж лучше бы я!”
Первым заболел Сергей Иванович. Страшная боль пришла к нему поздно вечером: она любит подкрадываться к людям во тьме. Увидев сестру, которая побелевшими губами шептала: “Не волнуйся, Сереженька!”, он улыбнулся и пообещал ей: “Я не умру…”
Телефона в доме еще не было. Валентина Ивановна выбежала на улицу. Заметалась… Автомата поблизости тоже не оказалось.
– У вас кто-нибудь заболел?
Валентина Ивановна остановилась… Рядом стояла “девушка в синем костюме”. Только сейчас она была не в костюме, а в легком, пестром платье. Довольно коротком… Но Валентина Ивановна этого не заметила.
– У вас кто-нибудь заболел? – повторила девушка.
– Откуда вы знаете?
– Чувствую.
– Вы?!
– Ну конечно. Я же сестра.
– Не может быть! – воскликнула Валентина Ивановна, И трудно было понять, во что она не может поверить:
в то, что ей повезло, или в то, что недавняя физкультурница и певица была медсестрой.
В голосе девушки было то удивительное сочетание мягкости и твердости, которое помогает успокаивать людей, дарить им надежду. И, подчиняясь этому голосу, Валентина Ивановна проговорила:
– Сердце… у брата…
– Ничего страшного, – сказала девушка.
И хотя она еще не видела больного, Валентина Ивановна ей почему-то поверила.
– Меня зовут Аней. Сейчас я сделаю ему укол… А потом поз,ову врача. И все будет нормально. Поверьте.
Девушка пошла к себе на первый этаж – за лекарством и шприцем. А Валентина Ивановна шла рядом и объясняла, что они с братом никогда в жизни не расставались, что, кроме него, у нее нет никого на свете…
После укола Сергею Ивановичу стало гораздо легче.
– Вот видите, – сказала Аня Валентине Ивановне. – Сейчас я вызову “неотложку”. Лучше всего из моей больницы. Чтобы я потом могла присмотреть… Вам будет спокойнее.
– А может быть, не надо в больницу? – тихо попросила Валентина Ивановна.
– Как скажет врач. Но я бы советовала… В общем, пойду позвоню.
– Откуда?
– Из автомата.
– Здесь нет автомата…
– Есть один. Копилка всех наших тайн!
Валентина -Ивановна заметила вдруг, что у нее высокая прическа и короткое платье… Она мысленно восхитилась всем этим.
Врач сказал, что надо в больницу… Аня и Валентина Ивановна тоже поехали.
– Значит, что-то серьезное? А?.. Что-то серьезное? – всю дорогу спрашивала Валентина Ивановна.
Аня взяла ее руку в свою. Это было ответом: “Не волнуйтесь. Все будет нормально!”
– Посидите здесь, в вестибюле, – сказала она Валентине Ивановне. – А я постараюсь устроить его в палату… получше.
Валентина Ивановна вновь повторила, что, кроме брата, у нее никого нет. И попросила объяснить это там, наверху, куда ее не пустили…
Она села на скамейку в вестибюле и стала ждать. Она вспоминала то, что было вчера, позавчера, неделю назад, и все, что в те дни выглядело неприятным и даже горестным, теперь, казалось, не играло в ее жизни абсолютнр никакой роли. Она изумлялась тому, что еще недавно, еще вчера вечером могла придавать какое-либо значение всем этим фактам. “Лишь бы Сережа… Лишь бы Сережа…” – про себя повторяла она. И вдруг услышала:
– Идите! Идите сюда… Только тихо. Я проведу вас…
Аня, в белом халате и белой косынке, перевесившись через перила, звала ее.
– Идемте! Вообще-то не полагается… Но раз он у вас один.
Она понимающе подмигнула, и Валентине Ивановне показалось, что она вот сейчас может свистнуть на всю больницу и крикнуть: “Ну как? Хорошо?!”
Вместо этого Аня взяла Валентину Ивановну за руку и повела наверх.
– Поздно… Лифт уже не работает, – извинилась она. – Tajc что не торопитесь! Передохните… Вообще-то от этих подъемов сердце закаляется. Молодеет! Как от спорта… или от хорошего настроения. Но надо привыкнуть. Теперь пойдем дальше!
Еще раз остановив Валентину Ивановну для отдыха, она сказала:
– Вообще-то я вас понимаю. Мы тоже живем вдвоем…
С мамой. Не могу себе представить жизнь без нее!
– Вот и я… – тихо сказала Валентина Ивановна.
– И без людей! Не могу без людей. А вы?..
Вместо ответа Валентина Ивановна тихо призналась:
– Вы знаете, в первый момент я не могла поверить, что вы сестра…
– Старшая! – с добродушной гордостью поправила Аня.
– Я тоже старшая, – сказала Валентина Ивановна. – Представляете, не могла поверить…
– Почему?
– Трудно объяснить. Вы всегда во дворе…
– Это был отгул за ночные дежурства. Теперь отгул кончился…
В палате возле окна спал в такой позе, будто полз по-пластунски, мужчина в пижаме.
Сергей Иванович тоже спал.
– Сейчас для него это очень важно! – сказала Аня.
От волнения Валентина Ивановна задела стул, на котором лежали коробочки и пузырьки с лекарствами, радионаушники. Один пузырек упал и покатился под кровать.
– Тише!.. – шепнула Аня. И, словно бы извиняясь, добавила: Пожалуйста…
– Я нечаянно, – стала шепотом оправдываться Валентина Ивановна.
– Ничего… Посидим немного. Слышите? Дышит нормально.
В этот миг Сергей Иванович зашевелился и позвал:
– Сестра…
Обе вскочили на ноги.
1972 г.
На этом домашнее сочинение обрывалось.
— Бабушка! — крикнул Дима.
— Что тебе?
Дима молчал. Бабушка появилась на пороге… Говорили, что когда-то она была очень веселой. И даже любила петь…
А потом стала тихой и, казалось, все время думала о чем-то одном. Думала, думала… Она стала такой в тот февральский день сорок пятого года, когда пришло извещение о гибели ее сына Володи.
Она всегда была уверена, что единственное, чего пережить невозможно, это гибель детей. Она и не пережила…
Умерло ее веселье, умолкли песни, потухли глаза. И лишь через много лет, когда родился внук Дима, жизнь как бы вернулась к ней. Но не та, что была раньше, а совсем другая… Она стала бабушкой.
— Это… его сочинение, — сказал Дима. И протянул ей двойной тетрадный листок.
Бабушка прочитала. Потом еще раз… Потом еще. Дима ждал. А она все водила глазами по строчкам. И Диме казалось, что это не кончится никогда.
— А где эта Валя? — спросил он тихо.
— Валя Филиппова? Как и раньше… живет над нами, на шестом этаже.
— Филиппова?! — переспросил Дима.
— Ну да…
— Она вышла замуж за Лешку?.
— Ее мужа зовут Алексеем Петровичем, — ответила бабушка.
— Это тот… который все уступает дорогу в лифт, а потом сам не влезает? Какой-то чудак!
— Интеллигентный человек, — возразила бабушка. — И ее ты знаешь. Однажды, когда у тебя была высокая температура, мы позвали ее. Она сделала тебе укол… Помнишь?
— Еще бы! — Дима погладил себя по тому самому месту. — Она стала хирургом?
— Нет, педиатром.
— Кем?
— Детским врачом.
— И он тоже врач?
— Он преподает литературу. Кажется, в институте.
— Ну да… он же занимался в литературном кружке!
А сын их — такой высоченный и неуклюжий?
— Очень талантливый мальчик, — сказала бабушка.
— Откуда ты знаешь?
— Учится в аспирантуре. Его зовут Володей…
Когда начало темнеть, Дима спустился вниз и стал дежурить во дворе, возле подъезда. Люди возвращались с работы… Одни торопились так, будто дома их ждал какой-то сюрприз. Другие шли медленно, на ходу о чем-то размышляя, будто и не расставались с делами.
«Володя мечтал, что домой они будут возвращаться вдвоем… — вспомнил Дима. — Хорошо, чтоб сегодня она вернулась одна!»
Она подъехала на белой машине с красным крестом.
— Я только скажу моим мужчинам, чтобы не волновались, — и сразу обратно, — сообщила она шоферу.
— Поешьте, — посоветовал он.
— Тогда, может, и вы? — Я уже поел…
Дима вошел в подъезд вслед за ней и тихо, смущенно сказал:
— Простите, пожалуйста…
— Что с тобой? — спросила она с тревожным участием, будто предполагала, что он нуждается в медицинской помощи.
— Вам письмо!
— Мне?!
Он впервые разглядел ее, хотя лампочка над дверью лифта светила тускло.
Глаза были добрые, удивленные.
— Письмо?.. Мне? — Она ткнула пальцем в пуговицу пальто, из-под которого виднелся край белого халата. На голове у нее была белая медицинская шапочка, которая (Дима это давно заметил!) очень молодит женщин-докторов и всегда им к лицу.
«Все еще красивая…» — почему-то с огорчением подумал Дима. И протянул ей Володино домашнее сочинение.
— Прочтите…
— Что это? — с озорным любопытством спросила она, словно ожидала какого-то розыгрыша.
— Это письмо. Прочтите…
— Хорошо! Только поднимемся к нам, — предложила она. — А то здесь темно.
— Нет, лучше тут… — ответил ей Дима.
Его голос насторожил ее. Она раскрыла чемоданчик и достала очки.
«Лишь бы никто не вошел и це помешал ей! — думал Дима. — Лишь бы никто!..»
Он даже привалился спиной к двери, готовый задержать непрошеного жильца.
Она сняла очки… Белая шапочка уже не так молодила ее.
Она медленно пошла вверх по лестнице, забыв, что в доме есть лифт.
— Скажите, пожалуйста… — срывающимся голосом крикнул вдогонку Дима. Вы любили его?
Она обернулась.
— Вы любили его? — почти шепотом, изумляясь собственной храбрости, повторил он.
— Я любила его, — ответила она. Сделала несколько шагов, вновь обернулась и добавила: — И я ему навсегда благодарна.
— За что? — спросил Дима.
— За все, — тихо сказала она. — За все…
Поделиться впечатлениями
Анатолий АлексинДомашнее сочинение Анатолий Георгиевич Алексин
Когда Дима прочитал все, что создано в мировой литературе для его возраста, он принялся за книги, написанные для других возрастов.
— Почему ты не запираешь свой книжный шкаф? — спросила мама у папы.
— Запирать книги — это кощунство! — ответил папа. — Они еще никому не приносили вреда.
— А может, вообще отменить это понятие — «ребенок»? — спросила мама. Раз в тринадцать лет можно все то же самое, что и в тридцать пять!
За справедливостью Дима всегда обращался к бабушке.
В самый разгар родительских споров, касавшихся его судьбы, он с отчаянием в голосе произносил: «Ну, скажи ты!..»
И спор немедленно обрывался: бабушка говорила так неторопливо и тихо, что к ее голосу надо было прислушиваться.
Вступая в дискуссию, она чаще всего задавала вопрос, ответ на который таил в себе решение спора.
— В каком классе ты сама-то прочитала «Анну Каренину»? — спросила она у мамы.
— Не помню.
— А я помню. В шестом…
— Вот видите! Видите!.. — воскликнул Дима. — А я еще не читал…
— Дети не обязаны повторять ошибки родителей, — отважилась возразить мама. — Книга, прочитанная не вовремя, может навсегда отбить вкус к самой себе.
— Это бывает, — согласилась бабушка. — Но ты не волнуйся… Я присмотрю.
Прежде всего Дима принялся за «Большую энциклопедию». Ему в голову пришла мысль, что если прочитать эти тяжеловесные тома, написанные обо всем на свете, — можно сразу стать всесторонне образованным человеком.
Осилив за десять дней том на букву «А», Дима перестал спать спокойно. Радости и трагедии, открытия и сражения, происходившие в разные года и эпохи, но словно бы объединенные начальной буквой своих имен, перемешались в голове, путались, наскакивали друг на друга.
И все же Дима, вздохнув, принялся за второй том. Сначала он решил перелистать его, посмотреть картинки… И неожиданно остановился. Между 78-й и 79-й страницами, лежал исписанный незнакомым ему почерком двойной лист, вырванный из обыкновенной тетрадки в линеечку: Письмо 1972-му году. Домашнее сочинение ученика 9-го класса „Б“ Владимира Платова.
— Бабушка! — от неожиданности вскрикнул Дима.
— Что тебе? — раздался из другой комнаты бабушкин голос.
— Ничего… Я так просто. Хотел проверить, ты спишь или нет.
— К счастью, не сплю. А то бы ты меня разбудил.
— Прости, пожалуйста…
Дима решил сперва прочитать письмо сам. Судя по заголовку, ученик 9-го класса «Б» должен был адресовать его не человеку, а году. Однако первые же строчки свидетельствовали о том, что ученик не вполне подчинился заданию учительницы…
«Дорогая Валя! Мария Никитична хочет, чтобы мы обращались к году, а я обращаюсь к тебе. К тебе, живущей в том самом году!
Прошло тридцать лет, как я написал это письмо. И вот ты его читаешь… Представь себе, что я стою рядом (вот здорово!) и разговариваю с тобой.
За это время произошло главное: я получил ответ на вопрос, который мучил меня в школьные годы. Дома, на уроках и переменах я думал: „Кого же она все-таки любит — Лешку Филиппова или меня?!“ Теперь я уже давно знаю, что ты любишь меня. А с Лешкой разговаривала на переменках просто для того, чтобы я немного поволновался.
И еще потому, что вы оба занимались в литературном кружке. Это было единственное, что вас объединяло в ту далекую пору. Теперь уж я точно знаю…
Все эти тридцать лет я был ужасно счастлив из-за того, что ты любила меня, а не Лешку Филиппова! Хотя он хороший парень. (Теперь-то уж хороший пожилой человек!)
Я сочувствовал ему все эти тридцать лет. Но что поделаешь, Валечка?! Раз ты любишь меня… Тут уж ничего не поделаешь!
Никогда не думал, что мечты могут сбываться с такой математической точностью! Мы работаем с тобой в одной больнице — ты на одиннадцатом этаже, а я на десятом…
Сегодня мы с тобой вместе оперировали больного. Я позвал тебя на помощь, и ты спустилась ко мне. А потом мы оба спустились вниз, где ждала нас его мать, и сказали ей:
„Все в порядке!“ Она не поверила, зарыдала… А мы стали уверять ее: „Опасности нет. Опасности больше нет!..“ Чтобы иметь возможность хоть раз сказать это, стоит жить на земле! Ты согласна?
Потом мы вернулись домой… Валя-маленькая, наша дочь, готовится к последним экзаменам в институте. Не знаю, в каком… Но это не имеет значения! А сын Сережа ушел на футбольный матч. Он вообще увлекается спортом.
Тебе даже кажется, что чересчур. Похож на отца!.. Пусть хоть это послужит тебе утешением. Ведь ты любишь меня…»
На этом домашнее сочинение обрывалось.
— Бабушка! — крикнул Дима.
— Что тебе?
Дима молчал. Бабушка появилась на пороге… Говорили, что когда-то она была очень веселой. И даже любила петь…
А потом стала тихой и, казалось, все время думала о чем-то одном. Думала, думала… Она стала такой в тот февральский день сорок пятого года, когда пришло извещение о гибели ее сына Володи.
Она всегда была уверена, что единственное, чего пережить невозможно, это гибель детей. Она и не пережила…
Умерло ее веселье, умолкли песни, потухли глаза. И лишь через много лет, когда родился внук Дима, жизнь как бы вернулась к ней. Но не та, что была раньше, а совсем другая… Она стала бабушкой.
— Это… его сочинение, — сказал Дима. И протянул ей двойной тетрадный листок.
Бабушка прочитала. Потом еще раз… Потом еще. Дима ждал. А она все водила глазами по строчкам. И Диме казалось, что это не кончится никогда.
— А где эта Валя? — спросил он тихо.
— Валя Филиппова? Как и раньше… живет над нами, на шестом этаже.
— Филиппова?! — переспросил Дима.
— Ну да…
— Она вышла замуж за Лешку?.
— Ее мужа зовут Алексеем Петровичем, — ответила бабушка.
— Это тот… который все уступает дорогу в лифт, а потом сам не влезает? Какой-то чудак!
— Интеллигентный человек, — возразила бабушка. — И ее ты знаешь. Однажды, когда у тебя была высокая температура, мы позвали ее. Она сделала тебе укол… Помнишь?
— Еще бы! — Дима погладил себя по тому самому месту. — Она стала хирургом?
— Нет, педиатром.
— Кем?
— Детским врачом.
— И он тоже врач?
— Он преподает литературу. Кажется, в институте.
— Ну да… он же занимался в литературном кружке!
А сын их — такой высоченный и неуклюжий?
— Очень талантливый мальчик, — сказала бабушка.
— Откуда ты знаешь?
— Учится в аспирантуре. Его зовут Володей…
Когда начало темнеть, Дима спустился вниз и стал дежурить во дворе, возле подъезда. Люди возвращались с работы… Одни торопились так, будто дома их ждал какой-то сюрприз. Другие шли медленно, на ходу о чем-то размышляя, будто и не расставались с делами.
«Володя мечтал, что домой они будут возвращаться вдвоем… — вспомнил Дима. — Хорошо, чтоб сегодня она вернулась одна!»
Она подъехала на белой машине с красным крестом.
— Я только скажу моим мужчинам, чтобы не волновались, — и сразу обратно, — сообщила она шоферу.
— Поешьте, — посоветовал он.
— Тогда, может, и вы? — Я уже поел…
Дима вошел в подъезд вслед за ней и тихо, смущенно сказал:
— Простите, пожалуйста…
— Что с тобой? — спросила она с тревожным участием, будто предполагала, что он нуждается в медицинской помощи.
— Вам письмо!
— Мне?!
Он впервые разглядел ее, хотя лампочка над дверью лифта светила тускло.
Глаза были добрые, удивленные.
— Письмо?.. Мне? — Она ткнула пальцем в пуговицу пальто, из-под которого виднелся край белого халата. На голове у нее была белая медицинская шапочка, которая (Дима это давно заметил!) очень молодит женщин-докторов и всегда им к лицу.
«Все еще красивая…» — почему-то с огорчением подумал Дима. И протянул ей Володино домашнее сочинение.
— Прочтите…
— Что это? — с озорным любопытством спросила она, словно ожидала какого-то розыгрыша.
— Это письмо. Прочтите…
— Хорошо! Только поднимемся к нам, — предложила она. — А то здесь темно.
— Нет, лучше тут… — ответил ей Дима.
Его голос насторожил ее. Она раскрыла чемоданчик и достала очки.
«Лишь бы никто не вошел и це помешал ей! — думал Дима. — Лишь бы никто!..»
Он даже привалился спиной к двери, готовый задержать непрошеного жильца.
Она сняла очки… Белая шапочка уже не так молодила ее.
Она медленно пошла вверх по лестнице, забыв, что в доме есть лифт.
— Скажите, пожалуйста… — срывающимся голосом крикнул вдогонку Дима. Вы любили его?
Она обернулась.
— Вы любили его? — почти шепотом, изумляясь собственной храбрости, повторил он.
— Я любила его, — ответила она. Сделала несколько шагов, вновь обернулась и добавила: — И я ему навсегда благодарна.
— За что? — спросил Дима.
— За все, — тихо сказала она. — …
Анатолий Георгиевич Алексин
ДОМАШНЕЕ СОЧИНЕНИЕ
Когда Дима прочитал все, что создано в мировой литературе для его возраста, он принялся за книги, написанные для других возрастов.
– Почему ты не запираешь свой книжный шкаф? – спросила мама у папы.
– Запирать книги – это кощунство! – ответил папа. – Они еще никому не приносили вреда.
– А может, вообще отменить это понятие – “ребенок”? – спросила мама. Раз в тринадцать лет можно все то же самое, что и в тридцать пять!
За справедливостью Дима всегда обращался к бабушке.
В самый разгар родительских споров, касавшихся его судьбы, он с отчаянием в голосе произносил: “Ну, скажи ты!..”
И спор немедленно обрывался: бабушка говорила так неторопливо и тихо, что к ее голосу надо было прислушиваться.
Вступая в дискуссию, она чаще всего задавала вопрос, ответ на который таил в себе решение спора.
– В каком классе ты сама-то прочитала “Анну Каренину”? – спросила она у мамы.
– Не помню.
– А я помню. В шестом…
– Вот видите! Видите!.. – воскликнул Дима. – А я еще не читал…
– Дети не обязаны повторять ошибки родителей, – отважилась возразить мама. – Книга, прочитанная не вовремя, может навсегда отбить вкус к самой себе.
– Это бывает, – согласилась бабушка. – Но ты не волнуйся… Я присмотрю.
Прежде всего Дима принялся за “Большую энциклопедию”. Ему в голову пришла мысль, что если прочитать эти тяжеловесные тома, написанные обо всем на свете,- можно сразу стать всесторонне образованным человеком.
Осилив за десять дней том на букву “А”, Дима перестал спать спокойно. Радости и трагедии, открытия и сражения, происходившие в разные года и эпохи, но словно бы объединенные начальной буквой своих имен, перемешались в голове, путались, наскакивали друг на друга.
И все же Дима, вздохнув, принялся за второй том. Сначала он решил перелистать его, посмотреть картинки… И неожиданно остановился. Между 78-й и 79-й страницами, лежал исписанный незнакомым ему почерком двойной лист, вырванный из обыкновенной тетрадки в линеечку: “Письмо 1972-му году. Домашнее сочинение ученика 9-го класса “Б”
Владимира Платова”.
– Бабушка! – от неожиданности вскрикнул Дима.
– Что тебе? – раздался из другой комнаты бабушкин голос.
– Ничего… Я так просто. Хотел проверить, ты спишь или нет.
– К счастью, не сплю. А то бы ты меня разбудил.
– Прости, пожалуйста…
Дима решил сперва прочитать письмо сам. Судя по заголовку, ученик 9-го класса “Б” должен был адресовать его не человеку, а году. Однако первые же строчки свидетельствовали о том, что ученик не. вполне подчинился заданию учительницы…
“Дорогая Валя! Мария Никитична хочет, чтобы мы обращались к году, а я обращаюсь к тебе. К тебе, живущей в том самом году!
Прошло тридцать лет, как я написал это письмо. И вот ты его читаешь… Представь себе, что я стою рядом (вот здорово!) и разговариваю с тобой.
За это время произошло главное: я получил ответ на вопрос, который мучил меня в школьные годы. Дома, на уроках и переменах я думал: “Кого же она все-таки любит – Лешку Филиппова или меня?!” Теперь я уже давно знаю, что ты любишь меня. А с Лешкой разговаривала на переменках просто для того, чтобы я немного поволновался.
И еще потому, что вы оба занимались в литературном кружке. Это было единственное, что вас объединяло в ту далекую пору. Теперь уж я точно знаю…
Все эти тридцать лет я был ужасно счастлив из-за того, что ты любила меня, а не Лешку Филиппова! Хотя он хороший парень. (Теперь-то уж хороший пожилой человек!)
Я сочувствовал ему все эти тридцать лет. Но что поделаешь, Валечка?! Раз ты любишь меня… Тут уж ничего не поделаешь!
Никогда не думал, что мечты могут сбываться с такой математической точностью! Мы работаем с тобой в одной больнице – ты на одиннадцатом этаже, а я на десятом…
Сегодня мы с тобой вместе оперировали больного. Я позвал тебя на помощь, и ты спустилась ко мне. А потом мы оба спустились вниз, где ждала нас его мать, и сказали ей:
“Все в порядке!” Она не поверила, зарыдала… А мы стали уверять ее: “Опасности нет. Опасности больше нет!..” Чтобы иметь возможность хоть раз сказать это, стоит жить на земле! Ты согласна?
Потом мы вернулись домой… Валя-маленькая, наша дочь, готовится к последним экзаменам в институте. Не знаю, в каком… Но это не имеет значения! А сын Сережа ушел на футбольный матч. Он вообще увлекается спортом.
Тебе даже кажется, что чересчур. Похож на отца!.. Пусть хоть это послужит тебе утешением. Ведь ты любишь меня…”
На этом домашнее сочинение обрывалось.
– Бабушка! – крикнул Дима.
– Что тебе?
Дима молчал. Бабушка появилась на пороге… Говорили, что когда-то она была очень веселой. И даже любила петь…
А потом стала тихой и, казалось, все время думала о чем-то одном. Думала, думала… Она стала такой в тот февральский день сорок пятого года, когда пришло извещение о гибели ее сына Володи.
Она всегда была уверена, что единственное, чего пережить невозможно, это гибель детей. Она и не пережила…
Умерло ее веселье, умолкли песни, потухли глаза. И лишь через много лет, когда родился внук Дима, жизнь как бы вернулась к ней. Но не та, что была раньше, а совсем другая… Она стала бабушкой.
– Это… его сочинение, – сказал Дима. И протянул ей двойной тетрадный листок.
Бабушка прочитала. Потом еще раз… Потом еще. Дима ждал. А она все водила глазами по строчкам. И Диме казалось, что это не кончится никогда.
– А где эта Валя? – спросил он тихо.
– Валя Филиппова? Как и раньше… живет над нами, на шестом этаже.
– Филиппова?! – переспросил Дима.
– Ну да…
– Она вышла замуж за Лешку?.
– Ее мужа зовут Алексеем Петровичем, – ответила бабушка.
– Это тот… который все уступает дорогу в лифт, а потом сам не влезает? Какой-то чудак!
– Интеллигентный человек, – возразила бабушка. – И ее ты знаешь. Однажды, когда у тебя была высокая температура, мы позвали ее. Она сделала тебе укол… Помнишь?
– Еще бы! – Дима погладил себя по тому самому месту. – Она стала хирургом?
– Нет, педиатром.
– Кем?
– Детским врачом.
– И он тоже врач?
– Он преподает литературу. Кажется, в институте.
– Ну да… он же занимался в литературном кружке!
А сын их – такой высоченный и неуклюжий?
– Очень талантливый мальчик, – сказала бабушка.
– Откуда ты знаешь?
– Учится в аспирантуре. Его зовут Володей…
Когда начало темнеть, Дима спустился вниз и стал дежурить во дворе, возле подъезда. Люди возвращались с работы… Одни торопились так, будто дома их ждал какой-то сюрприз. Другие шли медленно, на ходу о чем-то размышляя, будто и не расставались с делами.
“Володя мечтал, что домой они будут возвращаться вдвоем… – вспомнил Дима. – Хорошо, чтоб сегодня она вернулась одна!”
Она подъехала на белой машине с красным крестом.
– Я только скажу моим мужчинам, чтобы не волновались, – и сразу обратно, – сообщила она шоферу.
– Поешьте, – посоветовал он.
– Тогда, может, и вы? – Я уже поел…
Дима вошел в подъезд вслед за ней и тихо, смущенно сказал:
– Простите, пожалуйста…
– Что с тобой? – спросила она с тревожным участием, будто предполагала, что он нуждается в медицинской помощи.
– Вам письмо!
– Мне?!
Он впервые разглядел ее, хотя лампочка над дверью лифта светила тускло.
Глаза были добрые, удивленные.
– Письмо?.. Мне? – Она ткнула пальцем в пуговицу пальто, из-под которого виднелся край белого халата. На голове у нее была белая медицинская шапочка, которая (Дима это давно заметил!) очень молодит женщин-докторов и всегда им к лицу.
“Все еще красивая…” – почему-то с огорчением подумал Дима. И протянул ей Володино домашнее сочинение.
– Прочтите…
– Что это? – с озорным любопытством спросила она, словно ожидала какого-то розыгрыша.
– Это письмо. Прочтите…
– Хорошо! Только поднимемся к нам, – предложила она. – А то здесь темно.
– Нет, лучше тут… – ответил ей Дима.
Его голос насторожил ее. Она раскрыла чемоданчик и достала очки.
“Лишь бы никто не вошел и це помешал ей! – думал Дима. – Лишь бы никто!..”
Он даже привалился спиной к двери, готовый задержать непрошеного жильца.
Она сняла очки… Белая шапочка уже не так молодила ее.
Она медленно пошла вверх по лестнице, забыв, что в доме есть лифт.
– Скажите, пожалуйста… – срывающимся голосом крикнул вдогонку Дима. Вы любили его?
Она обернулась.
– Вы любили его? – почти шепотом, изумляясь собственной храбрости, повторил он.
– Я любила его, – ответила она. Сделала несколько шагов, вновь обернулась и добавила: – И я ему навсегда благодарна.
– За что? – спросил Дима.
– За все, – тихо сказала она. – За все…
1972 г.
Сестра СЕСТРА
Они были двойняшками. Но она родилась на полчаса раньше, чем он, и потому всю жизнь считалась старшей сестрой.
В школе они сидели за одной партой. И когда однажды, в шестом классе, он чуть было не остался на второй год, она решила, что тоже останется, сама, добровольно, чтобы не разлучаться. И работали они всегда вместе, – в музее, экскурсоводами. И жили в одном доме, в одной квартире…
Когда-то давно он был мужем и отцом, а ее называли “тетей Валей”. Но поезд, в котором ехали его жена и сын, был сброшен бомбежкой с рельсов под откос. И в большой дсвартире старого дома остались только брат и сестра…
У них были одинаковые привычки, одно и то же их радовало и волновало. И одна и та же была мечта: никогда не расставаться и (если возможно такое чудо!) уйти из жизни так же, как и пришли в нее: в один день, словно бы не покидая друг друга.
Валентина Ивановна не любила шума и суеты. “Вот бы уехать в деревню!” мечтала она после веселого и грустного вечера, посвященного их совместному уходу на пенсию.
“Вот поселиться бы в деревенской тиши!” – вслед за сестрой повторил он. Но это были слова, только слова: они не могли уехать из города, где, был их музей, в который они продолжали ходить, как ходят в дом к взрослым, недавно уехавшим детям: придирчиво все оглядывая, ревниво подмечая малейшие неполадки и стремясь тут же, немедленно их исправить.
Вопрос о переезде все же возник, – но не в деревню, а в другую квартиру, поскольку дом, в котором они прожили всю свою жизнь, подлежал сносу.
– Лишь бы это было в спокойном районе, – сказала Валентина Ивановна.
– Остальное не имеет значения, – согласился Сергей Иванович.
Долгие годы они провели в музейной тиши. Им казалось, что благоговейная обстановка, которая царит в жилище шедевров мирового искусства, должна быть повсюду: дома, на улице… И оба очень радовались, узнав, что их будущая квартира выходит окнами не на улицу, а во двор.
Правда, новая квартира ждала их довольно долго: как капитаны гибнущих кораблей, они последними покинули свой старый дом…
Переехали они в полдень, а вечером услышали под самым своим балконом свисток и стук мяча. Они выглянули и увидели, что молодые жильцы их дома бегали по площадке, разделенной пополам волейбольной сеткой, пасовали, прыгали и “гасили”…
Жизнерадостная девушка в синем тренировочном костюме, который показался сестре и брату вызывающе щеголеватым, держала во рту свисток. Она была судьей. Но не очень строгим, потому что то и дело смеялась. У себя в музее брат и сестра всегда вздрагивали от громкого голоса или смеха, как вздрагивают от нечаянного кашля в замершем зале консерватории.
Содрогнулись они и сейчас… Еще раз переглянулись – и решили, что все кончено.
На следующий день утром девушка в щеголеватом костюме затеяла беготню вокруг дома. Некоторые из вчерашних волейболистов послушно трусили за ней. А она время от времени восклицала:
– Ну, как? Хорошо?!
Кивнув в сторону бегунов, Валентина Ивановна медленно развела руки в стороны. Этот жест сказал брату: “Ты их видишь? Ну, чего от них ждать?!”
Вечером девушка в синем костюме опять привела на площадку, под самый балкон, две команды волейболистов. Это, вероятно, было традицией.
А часа через полтора жизнерадостная девушка во дворе…
запела.
– Ну, чего от них ждать? – уже вслух, с полной безнадежностью в голосе произнесла Валентина Ивановна. – Легкомыслие! Одно легкомыслие…
Молодые жильцы хорошо знали репертуар певицы в тренировочном костюме: они стали называть песни, которые им хотелось бы послушать в ее исполнении.
Валентина Ивановна не выдержала. Она решительно выпрямилась и пружинистым шагом, который нельзя было остановить, направилась на балкон.
– Тише! – бросила она сверху вниз. И, словно бы испугавшись своей решительности, добавила: – Пожалуйста…
Девушка, которая пела негромко, вполголоса оборвала песню на полуслове и с удивлением взглянула наверх.
Она не знала, как высоко брат и сестра ценили свое одиночество, как настойчиво оберегали его. Не знала, что они с чуткостью дирижеров улавливали малейшие посторонне звуки. А в музейной тиши, которую они так любили, абсолютно все звуки принято было считать посторонними…
– Только не волнуйся! – попросил Валентину Ивановну брат, уводя ее в комнату. – Тебе нельзя… – И поспешил на кухню за лекарством.
Каждый из них очень точно знал, чего другому нельзя.
Каждый хотел принять на себя удары, которые грозили другому. И оба думали: “Кто первый из нас заболеет по-стариковски всерьез, обстоятельно и надолго? Уж лучше бы я!”
Первым заболел Сергей Иванович. Страшная боль пришла к нему поздно вечером: она любит подкрадываться к людям во тьме. Увидев сестру, которая побелевшими губами шептала: “Не волнуйся, Сереженька!”, он улыбнулся и пообещал ей: “Я не умру…”
Телефона в доме еще не было. Валентина Ивановна выбежала на улицу. Заметалась… Автомата поблизости тоже не оказалось.
– У вас кто-нибудь заболел?
Валентина Ивановна остановилась… Рядом стояла “девушка в синем костюме”. Только сейчас она была не в костюме, а в легком, пестром платье. Довольно коротком… Но Валентина Ивановна этого не заметила.
– У вас кто-нибудь заболел? – повторила девушка.
– Откуда вы знаете?
– Чувствую.
– Вы?!
– Ну конечно. Я же сестра.
– Не может быть! – воскликнула Валентина Ивановна, И трудно было понять, во что она не может поверить:
в то, что ей повезло, или в то, что недавняя физкультурница и певица была медсестрой.
В голосе девушки было то удивительное сочетание мягкости и твердости, которое помогает успокаивать людей, дарить им надежду. И, подчиняясь этому голосу, Валентина Ивановна проговорила:
– Сердце… у брата…
– Ничего страшного, – сказала девушка.
И хотя она еще не видела больного, Валентина Ивановна ей почему-то поверила.
– Меня зовут Аней. Сейчас я сделаю ему укол… А потом поз,ову врача. И все будет нормально. Поверьте.
Девушка пошла к себе на первый этаж – за лекарством и шприцем. А Валентина Ивановна шла рядом и объясняла, что они с братом никогда в жизни не расставались, что, кроме него, у нее нет никого на свете…
После укола Сергею Ивановичу стало гораздо легче.
– Вот видите, – сказала Аня Валентине Ивановне. – Сейчас я вызову “неотложку”. Лучше всего из моей больницы. Чтобы я потом могла присмотреть… Вам будет спокойнее.
– А может быть, не надо в больницу? – тихо попросила Валентина Ивановна.
– Как скажет врач. Но я бы советовала… В общем, пойду позвоню.
– Откуда?
– Из автомата.
– Здесь нет автомата…
– Есть один. Копилка всех наших тайн!
Валентина -Ивановна заметила вдруг, что у нее высокая прическа и короткое платье… Она мысленно восхитилась всем этим.
Врач сказал, что надо в больницу… Аня и Валентина Ивановна тоже поехали.
– Значит, что-то серьезное? А?.. Что-то серьезное? – всю дорогу спрашивала Валентина Ивановна.
Аня взяла ее руку в свою. Это было ответом: “Не волнуйтесь. Все будет нормально!”
– Посидите здесь, в вестибюле, – сказала она Валентине Ивановне. – А я постараюсь устроить его в палату… получше.
Валентина Ивановна вновь повторила, что, кроме брата, у нее никого нет. И попросила объяснить это там, наверху, куда ее не пустили…
Она села на скамейку в вестибюле и стала ждать. Она вспоминала то, что было вчера, позавчера, неделю назад, и все, что в те дни выглядело неприятным и даже горестным, теперь, казалось, не играло в ее жизни абсолютнр никакой роли. Она изумлялась тому, что еще недавно, еще вчера вечером могла придавать какое-либо значение всем этим фактам. “Лишь бы Сережа… Лишь бы Сережа…” – про себя повторяла она. И вдруг услышала:
– Идите! Идите сюда… Только тихо. Я проведу вас…
Аня, в белом халате и белой косынке, перевесившись через перила, звала ее.
– Идемте! Вообще-то не полагается… Но раз он у вас один.
Она понимающе подмигнула, и Валентине Ивановне показалось, что она вот сейчас может свистнуть на всю больницу и крикнуть: “Ну как? Хорошо?!”
Вместо этого Аня взяла Валентину Ивановну за руку и повела наверх.
– Поздно… Лифт уже не работает, – извинилась она. – Tajc что не торопитесь! Передохните… Вообще-то от этих подъемов сердце закаляется. Молодеет! Как от спорта… или от хорошего настроения. Но надо привыкнуть. Теперь пойдем дальше!
Еще раз остановив Валентину Ивановну для отдыха, она сказала:
– Вообще-то я вас понимаю. Мы тоже живем вдвоем…
С мамой. Не могу себе представить жизнь без нее!
– Вот и я… – тихо сказала Валентина Ивановна.
– И без людей! Не могу без людей. А вы?..
Вместо ответа Валентина Ивановна тихо призналась:
– Вы знаете, в первый момент я не могла поверить, что вы сестра…
– Старшая! – с добродушной гордостью поправила Аня.
– Я тоже старшая, – сказала Валентина Ивановна. – Представляете, не могла поверить…
– Почему?
– Трудно объяснить. Вы всегда во дворе…
– Это был отгул за ночные дежурства. Теперь отгул кончился…
В палате возле окна спал в такой позе, будто полз по-пластунски, мужчина в пижаме.
Сергей Иванович тоже спал.
– Сейчас для него это очень важно! – сказала Аня.
От волнения Валентина Ивановна задела стул, на котором лежали коробочки и пузырьки с лекарствами, радионаушники. Один пузырек упал и покатился под кровать.
– Тише!.. – шепнула Аня. И, словно бы извиняясь, добавила: Пожалуйста…
– Я нечаянно, – стала шепотом оправдываться Валентина Ивановна.
– Ничего… Посидим немного. Слышите? Дышит нормально.
В этот миг Сергей Иванович зашевелился и позвал:
– Сестра…
Обе вскочили на ноги.
1972 г.
Анатолий Георгиевич Алексин
ДОМАШНЕЕ СОЧИНЕНИЕ
Когда Дима прочитал все, что создано в мировой литературе для его возраста, он принялся за книги, написанные для других возрастов.
– Почему ты не запираешь свой книжный шкаф? – спросила мама у папы.
– Запирать книги – это кощунство! – ответил папа. – Они еще никому не прино сили вреда.
– А может, вообще отменить это понятие – “ребенок”? – спросила мама. Раз в тринадцать лет можно все то же самое, что и в тридцать пять!
За справедливостью Дима всегда обращался к бабушке.
В самый разгар родительских споров, касавшихся его судьбы, он с отчаянием в голосе произносил: “Ну, скажи ты!.. ”
И спор немедленно обрывался: бабушка говорила так неторопливо и тихо, что к ее голосу надо было прислушиваться.
Вступая в дискуссию, она чаще всего задавала вопрос, ответ на который таил в себе решение спора.
– В каком классе ты сама-то прочитала “Анну Каренину”? – спросила она у мамы.
– Не помню.
– А я помню. В шестом…
– Вот видите! Видите!.. -воскликнул Дима. – А я еще не читал…
– Дети не обязаны повторять ошибки родителей, – отважилась возразить мама. – Книга, прочитанная не вовремя, может навсегда отбить вкус к самой себе.
– Это бывает, – согласилась бабушка. – Но ты не волнуйся… Я присмотрю.
Прежде всего Дима принялся за “Большую энциклопедию”. Ему в голову пришла мысль, что если прочитать эти тяжеловесные тома, написанные обо всем на свете, – можно сразу стать всесторонне образованным человеком.
Осилив за десять дней том на букву “А”, Дима перестал спать спокойно. Радости и трагедии, открытия и сражения, происходившие в разные года и эпохи, но словно бы объединенные начальной буквой своих имен, перемешались в голове, пута лись, наскакивали друг на друга.
И все же Дима, вздохнув, принялся за второй том. Сначала он решил перелис тать его, посмотреть картинки… И неожиданно остановился. Между 78-й и 79-й страницами, лежал исписанный незнакомым ему почерком двойной лист, вырванный из обыкновенной тетрадки в линеечку: “Письмо 1972-му году. Домашнее сочинение уче ника 9-го класса “Б”
Владимира Платова”.
– Бабушка! – от неожиданности вскрикнул Дима.
– Что тебе? – раздался из другой комнаты бабушкин голос.
– Ничего… Я так просто. Хотел проверить, ты спишь или нет.
– К счастью, не сплю. А то бы ты меня разбудил.
– Прости, пожалуйста…
Дима решил сперва прочитать письмо сам. Судя по заголовку, ученик 9-го класса “Б” должен был адресовать его не человеку, а году. Однако первые же строчки свидетельствовали о том, что ученик не. вполне подчинился заданию учи тельницы…
“Дорогая Валя! Мария Никитична хочет, чтобы мы обращались к году, а я обра щаюсь к тебе. К тебе, живущей в том самом году!
Прошло тридцать лет, как я написал это письмо. И вот ты его читаешь… Пред ставь себе, что я стою рядом (вот здорово!) и разговариваю с тобой.
За это время произошло главное: я получил ответ на вопрос, который мучил меня в школьные годы. Дома, на уроках и переменах я думал: “Кого же она все-таки любит – Лешку Филиппова или меня?! ” Теперь я уже давно знаю, что ты любишь меня. А с Лешкой разговаривала на переменках просто для того, чтобы я немного поволно вался.
И еще потому, что вы оба занимались в литературном кружке. Это было единст венное, что вас объединяло в ту далекую пору. Теперь уж я точно знаю…
Все эти тридцать лет я был ужасно счастлив из-за того, что ты любила меня, а не Лешку Филиппова! Хотя он хороший парень. (Теперь-то уж хороший пожилой чело век!)
Я сочувствовал ему все эти тридцать лет. Но что поделаешь, Валечка?! Раз ты любишь меня…
Сочинение на тему: Мое прочтение повести Ася. Размышления и впечатления.
Писатель Анатолий Алексин: биография, фото
Сериал Письма на стекле: краткое содержание всех серий
А. Алексин, «Третий в пятом ряду»: краткое содержание. «Третий в пятом ряду»: отзывы
Нравственный облик педагога-современника в повести А. Лиханова «Благие намерения» и ее краткое содержание. Благие намерения, Лиханов Альберт Анатольевич
Поездка в прошлое (Ф. Абрамов): краткое содержание. Поездка в прошлое – повесть в жанре деревенской прозы
Короткие рассказы о любви русских и зарубежных авторов
«Третий в пятом ряду»: краткое содержание повести и анализ произведения
Как написать рассказ на основе услышанного?
Алексин, Безумная Евдокия: краткое содержание повести. Анализ произведения Анатолия Алексина Безумная Евдокия
«В стране вечных каникул»: краткое содержание. Без дружбы невозможна радость
Повесть Раздел имущества: краткое содержание. Алексин, Раздел имущества: главные герои
Алексин Анатолий Георгиевич, А тем временем где-то…: краткое содержание, главные герои, проблема
Сочинение про бабушку. Пособие для учеников и их родителей
Сочинение Как я однажды помогала маме для детей школьного возраста
— К счастью, не сплю. А то бы ты меня разбудил.
— Прости, пожалуйста…
Дима решил сперва прочитать письмо сам. Судя по заголовку, ученик 9-го класса «Б» должен был адресовать его не человеку, а году. Однако первые же строчки свидетельствовали о том, что ученик не вполне подчинился заданию учительницы…
«Дорогая Валя! Мария Никитична хочет, чтобы мы обращались к году, а я обращаюсь к тебе. К тебе, живущей в том самом году!
Прошло тридцать лет, как я написал это письмо. И вот ты его читаешь… Представь себе, что я стою рядом (вот здорово!) и разговариваю с тобой.
За это время произошло главное: я получил ответ на вопрос, который мучил меня в школьные годы. Дома, на уроках и переменах я думал: „Кого же она все-таки любит — Лешку Филиппова или меня?!“ Теперь я уже давно знаю, что ты любишь меня. А с Лешкой разговаривала на переменках просто для того, чтобы я немного поволновался.
И еще потому, что вы оба занимались в литературном кружке. Это было единственное, что вас объединяло в ту далекую пору. Теперь уж я точно знаю…
Все эти тридцать лет я был ужасно счастлив из-за того, что ты любила меня, а не Лешку Филиппова! Хотя он хороший парень. (Теперь-то уж хороший пожилой человек!)
Я сочувствовал ему все эти тридцать лет. Но что поделаешь, Валечка?! Раз ты любишь меня… Тут уж ничего не поделаешь!
Никогда не думал, что мечты могут сбываться с такой математической точностью! Мы работаем с тобой в одной больнице — ты на одиннадцатом этаже, а я на десятом…
Сегодня мы с тобой вместе оперировали больного. Я позвал тебя на помощь, и ты спустилась ко мне. А потом мы оба спустились вниз, где ждала нас его мать, и сказали ей:
„Все в порядке!“ Она не поверила, зарыдала… А мы стали уверять ее: „Опасности нет. Опасности больше нет!..“ Чтобы иметь возможность хоть раз сказать это, стоит жить на земле! Ты согласна?
Потом мы вернулись домой… Валя-маленькая, наша дочь, готовится к последним экзаменам в институте. Не знаю, в каком… Но это не имеет значения! А сын Сережа ушел на футбольный матч. Он вообще увлекается спортом.
Тебе даже кажется, что чересчур. Похож на отца!.. Пусть хоть это послужит тебе утешением. Ведь ты любишь меня…»
На этом домашнее сочинение обрывалось.
— Бабушка! — крикнул Дима.
— Что тебе?
Дима молчал. Бабушка появилась на пороге… Говорили, что когда-то она была очень веселой. И даже любила петь…
А потом стала тихой и, казалось, все время думала о чем-то одном. Думала, думала… Она стала такой в тот февральский день сорок пятого года, когда пришло извещение о гибели ее сына Володи.
Она всегда была уверена, что единственное, чего пережить невозможно, это гибель детей. Она и не пережила…
Умерло ее веселье, умолкли песни, потухли глаза. И лишь через много лет, когда родился внук Дима, жизнь как бы вернулась к ней. Но не та, что была раньше, а совсем другая… Она стала бабушкой.
— Это… его сочинение, — сказал Дима. И протянул ей двойной тетрадный листок.
Бабушка прочитала. Потом еще раз… Потом еще. Дима ждал. А она все водила глазами по строчкам. И Диме казалось, что это не кончится никогда.
— А где эта Валя? — спросил он тихо.
— Валя Филиппова? Как и раньше… живет над нами, на шестом этаже.
— Филиппова?! — переспросил Дима.
— Ну да…
— Она вышла замуж за Лешку?.
— Ее мужа зовут Алексеем Петровичем, — ответила бабушка.
— Это тот… который все уступает дорогу в лифт, а потом сам не влезает? Какой-то чудак!
— Интеллигентный человек, — возразила бабушка. — И ее ты знаешь. Однажды, когда у тебя была высокая температура, мы позвали ее. Она сделала тебе укол… Помнишь?
— Еще бы! — Дима погладил себя по тому самому месту. — Она стала хирургом?
— Нет, педиатром.
— Кем?
— Детским врачом.
— И он тоже врач?
— Он преподает литературу. Кажется, в институте.
— Ну да… он же занимался в литературном кружке!
А сын их — такой высоченный и неуклюжий?
— Очень талантливый мальчик, — сказала бабушка.
— Откуда ты знаешь?
— Учится в аспирантуре. Его зовут Володей…
Когда начало темнеть, Дима спустился вниз и стал дежурить во дворе, возле подъезда. Люди возвращались с работы… Одни торопились так, будто дома их ждал какой-то сюрприз. Другие шли медленно, на ходу о чем-то размышляя, будто и не расставались с делами.
«Володя мечтал, что домой они будут возвращаться вдвоем… — вспомнил Дима. — Хорошо, чтоб сегодня она вернулась одна!»
Она подъехала на белой машине с красным крестом.
— Я только скажу моим мужчинам, чтобы не волновались, — и сразу обратно, — сообщила она шоферу.
— Поешьте, — посоветовал он.
— Тогда, может, и вы? — Я уже поел…
Дима вошел в подъезд вслед за ней и тихо, смущенно сказал:
— Простите, пожалуйста…
— Что с тобой? — спросила она с тревожным участием, будто предполагала, что он нуждается в медицинской помощи.
— Вам письмо!
— Мне?!
Он впервые разглядел ее, хотя лампочка над дверью лифта светила тускло.
Глаза были добрые, удивленные.
— Письмо?.. Мне? — Она ткнула пальцем в пуговицу пальто, из-под которого виднелся край белого халата. На голове у нее была белая медицинская шапочка, которая (Дима это давно заметил!) очень молодит женщин-докторов и всегда им к лицу.
«Все еще красивая…» — почему-то с огорчением подумал Дима. И протянул ей Володино домашнее сочинение.
— Прочтите…
— Что это? — с озорным любопытством спросила она, словно ожидала какого-то розыгрыша.
— Это письмо. Прочтите…
— Хорошо! Только поднимемся к нам, — предложила она. — А то здесь темно.
— Нет, лучше тут… — ответил ей Дима.
Его голос насторожил ее. Она раскрыла чемоданчик и достала очки.
«Лишь бы никто не вошел и це помешал ей! — думал Дима. — Лишь бы никто!..»
Он даже привалился спиной к двери, готовый задержать непрошеного жильца.
Она сняла очки… Белая шапочка уже не так молодила ее.
Она медленно пошла вверх по лестнице, забыв, что в доме есть лифт.
— Скажите, пожалуйста… — срывающимся голосом крикнул вдогонку Дима. Вы любили его?
Она обернулась.
— Вы любили его? — почти шепотом, изумляясь собственной храбрости, повторил он.
— Я любила его, — ответила она. Сделала несколько шагов, вновь обернулась и добавила: — И я ему навсегда благодарна.
— За что? — спросил Дима.
— За все, — тихо сказала она. — За все…
Анатолий Алексин
Домашнее сочинение
Когда Дима прочитал все, что создано в мировой литературе для его возраста, он принялся за книги, написанные для других возрастов.
— Почему ты не запираешь свой книжный шкаф? — спросила мама у папы.
— Запирать книги — это кощунство! — ответил папа. — Они еще никому не приносили вреда.
— А может, вообще отменить это понятие — «ребенок»? — спросила мама. Раз в тринадцать лет можно все то же самое, что и в тридцать пять!
За справедливостью Дима всегда обращался к бабушке.
В самый разгар родительских споров, касавшихся его судьбы, он с отчаянием в голосе произносил: «Ну, скажи ты!..»
И спор немедленно обрывался: бабушка говорила так неторопливо и тихо, что к ее голосу надо было прислушиваться.
Вступая в дискуссию, она чаще всего задавала вопрос, ответ на который таил в себе решение спора.
— В каком классе ты сама-то прочитала «Анну Каренину»? — спросила она у мамы.
— Не помню.
— А я помню. В шестом…
— Вот видите! Видите!.. — воскликнул Дима. — А я еще не читал…
— Дети не обязаны повторять ошибки родителей, — отважилась возразить мама. — Книга, прочитанная не вовремя, может навсегда отбить вкус к самой себе.
— Это бывает, — согласилась бабушка. — Но ты не волнуйся… Я присмотрю.
Прежде всего Дима принялся за «Большую энциклопедию». Ему в голову пришла мысль, что если прочитать эти тяжеловесные тома, написанные обо всем на свете, — можно сразу стать всесторонне образованным человеком.
Осилив за десять дней том на букву «А», Дима перестал спать спокойно. Радости и трагедии, открытия и сражения, происходившие в разные года и эпохи, но словно бы объединенные начальной буквой своих имен, перемешались в голове, путались, наскакивали друг на друга.
И все же Дима, вздохнув, принялся за второй том. Сначала он решил перелистать его, посмотреть картинки… И неожиданно остановился. Между 78-й и 79-й страницами, лежал исписанный незнакомым ему почерком двойной лист, вырванный из обыкновенной тетрадки в линеечку:
Письмо 1972-му году. Домашнее сочинение ученика 9-го класса „Б“ Владимира Платова.— Бабушка! — от неожиданности вскрикнул Дима.
— Что тебе? — раздался из другой комнаты бабушкин голос.
— Ничего… Я так просто. Хотел проверить, ты спишь или нет.
— К счастью, не сплю. А то бы ты меня разбудил.
— Прости, пожалуйста…
Один из рассказов, с которым вошел в литературу и школьную программу Анатолий Алексин – «Домашнее сочинение». Краткое содержание его не позволит по-настоящему проникнуться переживаниями героев и понять смысл произведения, поэтому лучше прочесть полный текст. Который, кстати, совсем небольшой этому произведению. А уже потом можно писать свой отзыв. Итак, Анатолий Алексин: «Домашнее сочинение». Письменная работа ученицы 7 класса.
Нужно быть настоящим мастером слова, чтобы уметь создавать коротенькие, но очень яркие произведения. Анатолий Алексин – как раз из таких. Недавно я прочитала его рассказ «Домашнее сочинение», который довел меня до слез. Герои произведения – как живые. Мне казалось, что я общаюсь с хорошим другом, который рассказывает мне трогательную историю о своей семье.
Главных героев в рассказе два. Это мальчики Дима и Володя. Они почти ровесники. Только Дима жив, а Володя погиб на войне больше тридцати лет назад.
В самом начале рассказа советский школьник Дима, который очень любил читать, добрался до библиотеки родителей и стал брать взрослые книги. Мама была против, а вот бабушка поддерживала внука. И однажды между листочками толстой энциклопедии Дима нашел странное письмо. Он не удержался и стал его читать. И оказалось, что это было домашнее сочинение, которое писал ученик 9 класса Володя. В нем он обращался к своей знакомой девочке Вале и хотел, чтобы она прочитала это письмо через тридцать лет. Как раз почти столько же времени и прошло, когда Дима обнаружил письмо.
В сочинении Володя выразил свои мечты. О том, как они с Валей поженятся, заведут детей, будут вместе работать в больнице… Еще он говорил своей однокласснице спасибо за то, что она выбрала его, а не Лешку, который как и Володя влюбился в эту девочку.
И вот, читая это письмо, отправленное в будущее, Дима вдруг понял, что автор послания – его дядя, бабушкин сын Володя, погибший на войне в 45-м году. То есть, все мечты, которые описаны в сочинении, не сбылись. Война разрушила их и отняла жизнь у молодого парня. Он так и не женился на Вале и так и не стал врачом. А бабушка после его смерти стала говорить очень тихим голосом…
Дима отнес письмо тете Вале. Оказалось, что она живет в том же подъезде, что и он. Возлюбленная Володи стала доктором, как он и мечтал. Но замуж вышла за того самого Лешку. Когда Валентина прочитала письмо, то сильно побледнела. Было видно, что она очень переживает. Женщина призналась мальчику, что любила его дядю Володю. И что за все ему благодарна.
Эта трогательная история о двух мальчиках запомнится мне на всю жизнь. Очень жаль, что мечты Володи не сбылись. Он ушел защищать свою Родину и погиб. И вместе с ним как будто умерла его мама. Так не должно происходить в мире. Молодые люди должны жить, а не погибать. Я ненавижу войну и надеюсь, что она больше никогда не придет на нашу землю!
Когда Дима прочитал все, что создано в мировой литературе для его возраста, он принялся за книги, написанные для других возрастов.
— Почему ты не запираешь свой книжный шкаф? — спросила мама у папы.
— Запирать книги — это кощунство! — ответил папа. — Они еще никому не приносили вреда.
— А может, вообще отменить это понятие — «ребенок»? — спросила мама. Раз в тринадцать лет можно все то же самое, что и в тридцать пять!
За справедливостью Дима всегда обращался к бабушке.
В самый разгар родительских споров, касавшихся его судьбы, он с отчаянием в голосе произносил: «Ну, скажи ты!..»
И спор немедленно обрывался: бабушка говорила так неторопливо и тихо, что к ее голосу надо было прислушиваться.
Вступая в дискуссию, она чаще всего задавала вопрос, ответ на который таил в себе решение спора.
— В каком классе ты сама-то прочитала «Анну Каренину»? — спросила она у мамы.
— Не помню.
— А я помню. В шестом…
— Вот видите! Видите!.. — воскликнул Дима. — А я еще не читал…
— Дети не обязаны повторять ошибки родителей, — отважилась возразить мама. — Книга, прочитанная не вовремя, может навсегда отбить вкус к самой себе.
— Это бывает, — согласилась бабушка. — Но ты не волнуйся… Я присмотрю.
Прежде всего Дима принялся за «Большую энциклопедию». Ему в голову пришла мысль, что если прочитать эти тяжеловесные тома, написанные обо всем на свете, — можно сразу стать всесторонне образованным человеком.
Осилив за десять дней том на букву «А», Дима перестал спать спокойно. Радости и трагедии, открытия и сражения, происходившие в разные года и эпохи, но словно бы объединенные начальной буквой своих имен, перемешались в голове, путались, наскакивали друг на друга.
И все же Дима, вздохнув, принялся за второй том. Сначала он решил перелистать его, посмотреть картинки… И неожиданно остановился. Между 78-й и 79-й страницами, лежал исписанный незнакомым ему почерком двойной лист, вырванный из обыкновенной тетрадки в линеечку:
Письмо 1972-му году. Домашнее сочинение ученика 9-го класса „Б“ Владимира Платова.— Бабушка! — от неожиданности вскрикнул Дима.
— Что тебе? — раздался из другой комнаты бабушкин голос.
— Ничего… Я так просто. Хотел проверить, ты спишь или нет.
— К счастью, не сплю. А то бы ты меня разбудил.
— Прости, пожалуйста…
Дима решил сперва прочитать письмо сам. Судя по заголовку, ученик 9-го класса «Б» должен был адресовать его не человеку, а году. Однако первые же строчки свидетельствовали о том, что ученик не вполне подчинился заданию учительницы…
«Дорогая Валя! Мария Никитична хочет, чтобы мы обращались к году, а я обращаюсь к тебе. К тебе, живущей в том самом году!
Прошло тридцать лет, как я написал это письмо. И вот ты его читаешь… Представь себе, что я стою рядом (вот здорово!) и разговариваю с тобой.
За это время произошло главное: я получил ответ на вопрос, который мучил меня в школьные годы. Дома, на уроках и переменах я думал: „Кого же она все-таки любит — Лешку Филиппова или меня?!“ Теперь я уже давно знаю, что ты любишь меня. А с Лешкой разговаривала на переменках просто для того, чтобы я немного поволновался.
И еще потому, что вы оба занимались в литературном кружке. Это было единственное, что вас объединяло в ту далекую пору. Теперь уж я точно знаю…
Все эти тридцать лет я был ужасно счастлив из-за того, что ты любила меня, а не Лешку Филиппова! Хотя он хороший парень. (Теперь-то уж хороший пожилой человек!)
Я сочувствовал ему все эти тридцать лет. Но что поделаешь, Валечка?! Раз ты любишь меня… Тут уж ничего не поделаешь!
Никогда не думал, что мечты могут сбываться с такой математической точностью! Мы работаем с тобой в одной больнице — ты на одиннадцатом этаже, а я на десятом…
Сегодня мы с тобой вместе оперировали больного. Я позвал тебя на помощь, и ты спустилась ко мне. А потом мы оба спустились вниз, где ждала нас его мать, и сказали ей:
„Все в порядке!“ Она не поверила, зарыдала… А мы стали уверять ее: „Опасности нет. Опасности больше нет!..“ Чтобы иметь возможность хоть раз сказать это, стоит жить на земле! Ты согласна?
Потом мы вернулись домой… Валя-маленькая, наша дочь, готовится к последним экзаменам в институте. Не знаю, в каком… Но это не имеет значения! А сын Сережа ушел на футбольный матч. Он вообще увлекается спортом.
Тебе даже кажется, что чересчур. Похож на отца!.. Пусть хоть это послужит тебе утешением. Ведь ты любишь меня…»
На этом домашнее сочинение обрывалось.
— Бабушка! — крикнул Дима.
— Что тебе?
Дима молчал. Бабушка появилась на пороге… Говорили, что когда-то она была очень веселой. И даже любила петь…
А потом стала тихой и, казалось, все время думала о чем-то одном. Думала, думала… Она стала такой в тот февральский день сорок пятого года, когда пришло извещение о гибели ее сына Володи.
Она всегда была уверена, что единственное, чего пережить невозможно, это гибель детей. Она и не пережила…
Умерло ее веселье, умолкли песни, потухли глаза. И лишь через много лет, когда родился внук Дима, жизнь как бы вернулась к ней. Но не та, что была раньше, а совсем другая… Она стала бабушкой.
— Это… его сочинение, — сказал Дима. И протянул ей двойной тетрадный листок.
Бабушка прочитала. Потом еще раз… Потом еще. Дима ждал. А она все водила глазами по строчкам. И Диме казалось, что это не кончится никогда.
— А где эта Валя? — спросил он тихо.
— Валя Филиппова? Как и раньше… живет над нами, на шестом этаже.
— Филиппова?! — переспросил Дима.
— Ну да…
— Она вышла замуж за Лешку?.
— Ее мужа зовут Алексеем Петровичем, — ответила бабушка.
— Это тот… который все уступает дорогу в лифт, а потом сам не влезает? Какой-то чудак!
— Интеллигентный человек, — возразила бабушка. — И ее ты знаешь. Однажды, когда у тебя была высокая температура, мы позвали ее. Она сделала тебе укол… Помнишь?
— Еще бы! — Дима погладил себя по тому самому месту. — Она стала хирургом?
— Нет, педиатром.
— Кем?
— Детским врачом.
— И он тоже врач?
— Он преподает литературу. Кажется, в институте.
— Ну да… он же занимался в литературном кружке!
А сын их — такой высоченный и неуклюжий?
— Очень талантливый мальчик, — сказала бабушка.
— Откуда ты знаешь?
— Учится в аспирантуре. Его зовут Володей…
Когда начало темнеть, Дима спустился вниз и стал дежурить во дворе, возле подъезда. Люди возвращались с работы… Одни торопились так, будто дома их ждал какой-то сюрприз. Другие шли медленно, на ходу о чем-то размышляя, будто и не расставались с делами.
«Володя мечтал, что домой они будут возвращаться вдвоем… — вспомнил Дима. — Хорошо, чтоб сегодня она вернулась одна!»
Она подъехала на белой машине с красным крестом.
— Я только скажу моим мужчинам, чтобы не волновались, — и сразу обратно, — сообщила она шоферу.
— Поешьте, — посоветовал он.
— Тогда, может, и вы? — Я уже поел…
Дима вошел в подъезд вслед за ней и тихо, смущенно сказал:
— Простите, пожалуйста…
— Что с тобой? — спросила она с тревожным участием, будто предполагала, что он нуждается в медицинской помощи.
— Вам письмо!
— Мне?!
Он впервые разглядел ее, хотя лампочка над дверью лифта светила тускло.
Глаза были добрые, удивленные.
— Письмо?.. Мне? — Она ткнула пальцем в пуговицу пальто, из-под которого виднелся край белого халата. На голове у нее была белая медицинская шапочка, которая (Дима это давно заметил!) очень молодит женщин-докторов и всегда им к лицу.
«Все еще красивая…» — почему-то с огорчением подумал Дима. И протянул ей Володино домашнее сочинение.
— Прочтите…
— Что это? — с озорным любопытством спросила она, словно ожидала какого-то розыгрыша.
— Это письмо. Прочтите…
— Хорошо! Только поднимемся к нам, — предложила она. — А то здесь темно.
— Нет, лучше тут… — ответил ей Дима.
Его голос насторожил ее. Она раскрыла чемоданчик и достала очки.
«Лишь бы никто не вошел и це помешал ей! — думал Дима. — Лишь бы никто!..»
Он даже привалился спиной к двери, готовый задержать непрошеного жильца.
Она сняла очки… Белая шапочка уже не так молодила ее.
Она медленно пошла вверх по лестнице, забыв, что в доме есть лифт.
— Скажите, пожалуйста… — срывающимся голосом крикнул вдогонку Дима. Вы любили его?
В одной обычной семье жил мальчик Дима, который очень любил читать. Он прочитал все доступные ему книги, предназначенные для детей его возраста. Мама волновалась, что он обратил внимание уже на книжный шкаф отца. Она была против чтения книг, смысл которых мальчик ещё не сможет понять. Мама была уверена, что чтение книги не в том возрасте может вызвать негативное отношение к произведению.
Дима, если ему необходима была защита, всегда обращался за помощью к бабушке. Её все слушались и уважали. Бабушка напомнила матери Димы, что та сама прочитала некоторые серьёзные произведения в раннем возрасте. Мальчику разрешили пользоваться отцовской библиотекой.
Чтобы сразу стать интеллектуальным человеком, Дима достал с полки первый том огромной энциклопедии. Осилив чтение книги, он принялся за следующую часть. Но,на этот раз решил просто пролистать и посмотреть картинки. Так Дима нашёл письмо.
Сначала мальчик хотел показать находку бабушке, но любопытство пересилило: Дима прочитал письмо. Оказалось, что ученик девятого класса написал его тридцать лет назад. Это было домашнее сочинение. Его следовало адресовать какому-нибудь году. Но, ученик написал письмо любимой девушке Вале.
Автором письма был погибший на войне сын Диминой бабушки. Она так и не смогла смеяться после смерти своего ребёнка. Бабушка лишь немного ожила, когда на свет появился внук Дима.
Бабушка рассказала мальчику о любви её сына к девушке Вале. Она объяснила, кто эта женщина и где она сейчас живёт.
Валентина жила этажом выше и работала врачом. Дима показал письмо женщине. Там были описаны мечты погибшего Володи о их будущей совместной жизни. Женщина сказала мальчику, что очень сильно любила его дядю. Она даже назвала сына в его честь.
Когда Дима прочитал все, что создано в мировой
литературе для его возраста, он принялся за
книги, написанные для других возрастов.
— Почему ты не запираешь свой книжный шкаф? —
спросила мама у папы.
— Запирать книги — это кощунство! — ответил
папа. — Они еще никому не приносили вреда
— А может, вообще отменить это понятие —
«ребенок»? — спросила мама. — Раз в тринадцать
лет можно все то же самое, что и в тридцать пять!
За справедливостью Дима всегда обращался к
бабушке. В самый разгар родительских споров,
касавшихся его судьбы, он с отчаянием в голосе
произносил: «Ну, скажи ты!..» И спор немедленно
обрывался: бабушка говорила так неторопливо и
тихо, что к ее голосу надо было прислушиваться. Вступая
в дискуссию, она чаще всего задавала вопрос,
ответ на который таил в себе решение спора.
— В каком классе ты сама-то прочитала «Анну
Каренину»? — спросила она у мамы.
— Не помню.
— А я помню. В шестом…
— Вот видите! Видите!.. — воскликнул Дима. — А я
еще не читал…
— Дети не обязаны повторять ошибки родителей, —
отважилась возразить мама. — Книга, прочитанная
не вовремя, может навсегда отбить вкус к самой
себе.
— Это бывает, — согласилась бабушка. — Но ты не
волнуйся… Я присмотрю.
Прежде всего Дима принялся за «Большую
энциклопедию». Ему в голову пришла мысль, что
если прочитать эти тяжеловесные тома, написанные
обо всем на свете, можно сразу стать всесторонне
образованным человеком.
Осилив за десять дней том на букву «А», Дима
перестал спать спокойно. Радости и трагедии,
открытия и сражения, происходившие в разные года
и эпохи, но словно бы объединенные начальной
буквой своих имен, перемешались в голове,
путались, наскакивали друг на друга.
И все же Дима, вздохнув, принялся за второй том.
Сначала он решил перелистать его, посмотреть
картинки… И неожиданно остановился. Между 78-й и
79-й страницами лежал исписанный незнакомым ему
почерком двойной лист, вырванный из обыкновенной
тетрадки в линеечку: «Письмо 1972-му году. Домашнее
сочинение ученика 9-го класса «Б» Владимира
Платова».
— Бабушка! — от неожиданности вскрикнул Дима.
— Что тебе? — раздался из другой комнаты
бабушкин голос.
— Ничего… Я так просто. Хотел проверить, ты спишь
или нет.
— К счастью, не сплю. А то бы ты меня разбудил.
— Прости, пожалуйста.
Дима решил сперва прочитать письмо сам. Судя по
заголовку, ученик 9-го класса «Б» должен был
адресовать его не человеку, а году. Однако первые
же строчки свидетельствовали о том, что ученик не
вполне подчинился заданию учительницы…
«Дорогая Валя! Мария Никитична хочет, чтобы мы
обращались к году, а я обращаюсь к тебе. К тебе,
живущей в том самом году!
Прошло тридцать лет, как я написал это письмо. И
вот ты его читаешь… Представь себе, что я стою
рядом (вот здорово!) и разговариваю с тобой.
За это время произошло главное: я получил ответ
на вопрос, который мучил меня в школьные годы.
Дома, на уроках и переменах я думал: «Кого же она
все-таки любит — Лешку Филиппова или меня?!»
Теперь я уже давно знаю, что ты любишь меня. А с
Лешкой разговаривала на переменках просто для
того, чтобы я немного поволновался. И еще потому,
что вы оба занимались в литературном кружке. Это
было единственное, что вас объединяло в ту
далекую пору. Теперь уж я точно знаю…
Все эти тридцать лет я был ужасно счастлив из-за
того, что ты любила меня, а не Лешку Филиппова!
Хотя он хороший парень. (Теперь-то уж хороший
пожилой человек!) Я сочувствовал ему все эти
тридцать лет. Но что поделаешь, Валечка?! Раз ты
любишь меня… Тут уж ничего не поделаешь!
Никогда не думал, что мечты могут сбываться с
такой математической точностью! Мы работаем с
тобой в одной больнице — ты на одиннадцатом
этаже, а я на десятом…
Сегодня мы с тобой вместе оперировали больного. Я
позвал тебя на помощь, и ты спустилась ко мне. А
потом мы оба спустились вниз, где ждала нас его
мать, и сказали ей: «Все в порядке!» Она не
поверила, зарыдала… А мы стали уверять ее.
«Опасности нет. Опасности больше нет!..» Чтобы
иметь возможность хоть раз сказать это, стоит
жить на земле! Ты согласна?
Потом мы вернулись домой. Валя-маленькая, наша
дочь, готовится к последним экзаменам в
институте. Не знаю, в каком… Но это не имеет
значения! А сын Сережа ушел на футбольный матч. Он
вообще увлекается спортом. Тебе даже кажется, что
чересчур. Похож на отца!.. Пусть хоть это послужит
тебе утешением. Ведь ты любишь меня…»
На этом домашнее сочинение обрывалось.
— Бабушка! — крикнул Дима.
— Что тебе?
Дима молчал. Бабушка появилась на пороге…
Говорили, что когда-то она была очень веселой. И
даже любила петь… А потом стала тихой и,
казалось, все время думала о чем-то одном. Думала,
думала… Она стала такой в тот февральский день
сорок пятого года, когда пришло извещение о
гибели ее сына Володи.
Она всегда была уверена, что единственное, чего
пережить невозможно,— это гибель детей. Она и не
пережила… Умерло ее веселье, умолкли песни,
потухли глаза. И лишь через много лет, когда
родился внук Дима, жизнь как бы вернулась к ней.
Но не та, что была раньше, а совсем другая… Она
стала бабушкой.
— Это его сочинение, — сказал Дима. И протянул ей
двойной тетрадный листок.
Бабушка прочитала. Потом еще раз… Потом еще. Дима
ждал. А она все водила глазами по строчкам. И Диме
казалось, что это не кончится никогда.
— А где эта Валя? — спросил он тихо.
— Валя Филиппова? Как и раньше… живет над нами,
на шестом этаже.
— Филиппова?! — переспросил Дима. — Ну да…
— Она вышла замуж за Лешку?
— Ее мужа зовут Алексеем Петровичем, — ответила
бабушка.
— Это тот… который все уступает дорогу в лифт, а
потом сам не влезает? Какой-то чудак!
— Интеллигентный человек, — возразила бабушка.
— И ее ты знаешь. Однажды, когда у тебя была
высокая температура, мы позвали ее. Она сделала
тебе укол… Помнишь?
— Еще бы! — Дима погладил себя по тому самому
месту. — Она стала хирургом?
— Нет, педиатром.
— Кем?
— Детским врачом.
— И он тоже врач?
— Он преподает литературу. Кажется, в институте.
— Ну да… он же занимался в литературном кружке! А
сын их — такой высоченный и неуклюжий?
— Очень талантливый мальчик, — сказала бабушка.
— Откуда ты знаешь?
— Учится в аспирантуре. Его зовут Володей…
Когда начало темнеть, Дима спустился вниз и стал
дежурить во дворе, возле подъезда. Люди
возвращались с работы… Одни торопились так,
будто дома их ждал какой-то сюрприз. Другие шли
медленно, на ходу о чем-то размышляя, будто и не
расставались с делами.
«Володя мечтал, что домой они будут возвращаться
вдвоем… — вспомнил Дима. — Хорошо, чтоб сегодня
она вернулась одна!»
Она подъехала на белой машине с красным крестом.
— Я только скажу моим мужчинам, чтобы не
волновались, — и сразу обратно, — сообщила она
шоферу.
— Поешьте,— посоветовал он.
— Тогда, может, и вы?
— Я уже поел…
Дима вошел в подъезд вслед за ней и тихо, смущенно
сказал:
— Простите, пожалуйста…
— Что с тобой? — спросила она с тревожным
участием, будто предполагала, что он нуждается в
медицинской помощи.
— Вам письмо!
— Мне?!
Он впервые разглядел ее, хотя лампочка над дверью
лифта светила тускло.
Глаза были добрые, удивленные.
— Письмо?.. Мне? — Она ткнула пальцем в пуговицу
пальто, из-под которого виднелся край белого
халата. На голове у нее была белая медицинская
шапочка, которая (Дима это давно заметил!) очень
молодит женщин-докторов и всегда им к лицу.
«Все еще красивая…» — почему-то с огорчением
подумал Дима. И протянул ей Володино домашнее
сочинение.
— Прочтите…
— Что это? — с озорным любопытством спросила она,
словно ожидала какого-то розыгрыша.
— Это письмо. Прочтите…
— Хорошо! Только поднимемся к нам, — предложила
она. — А то здесь темно.
— Нет, лучше тут… — ответил ей Дима.
Его голос насторожил ее. Она раскрыла чемоданчик
и достала очки.
«Лишь бы никто не вошел и не помешал ей! — думал
Дима. — Лишь бы никто…»
Он даже привалился спиной к двери, готовый
задержать непрошеного жильца.
Она сняла очки… Белая шапочка уже не так
молодила ее. Она медленно пошла вверх по
лестнице, забыв, что в доме есть лифт.
— Скажите, пожалуйста… — срывающимся голосом
крикнул вдогонку Дима. — Вы любили его?
Она обернулась.
— Вы любили его? — почти шепотом, изумляясь
собственной храбрости, повторил он.
— Я любила его, — ответила она. Сделала несколько
шагов, вновь обернулась и добавила: — И я ему
навсегда благодарна.
— За что? — спросил Дима.
— За все, — тихо сказала она. — За все…
1972
Алексин Анатолий
Домашнее сочинение
Анатолий Георгиевич Алексин
ДОМАШНЕЕ СОЧИНЕНИЕ
Когда Дима прочитал все, что создано в мировой литературе для его возраста, он принялся за книги, написанные для других возрастов.
– Почему ты не запираешь свой книжный шкаф? – спросила мама у папы.
– Запирать книги – это кощунство! – ответил папа. – Они еще никому не приносили вреда.
– А может, вообще отменить это понятие – “ребенок”? – спросила мама. Раз в тринадцать лет можно все то же самое, что и в тридцать пять!
За справедливостью Дима всегда обращался к бабушке.
В самый разгар родительских споров, касавшихся его судьбы, он с отчаянием в голосе произносил: “Ну, скажи ты!..”
И спор немедленно обрывался: бабушка говорила так неторопливо и тихо, что к ее голосу надо было прислушиваться.
Вступая в дискуссию, она чаще всего задавала вопрос, ответ на который таил в себе решение спора.
– В каком классе ты сама-то прочитала “Анну Каренину”? – спросила она у мамы.
– Не помню.
– А я помню. В шестом…
– Вот видите! Видите!.. – воскликнул Дима. – А я еще не читал…
– Дети не обязаны повторять ошибки родителей, – отважилась возразить мама. – Книга, прочитанная не вовремя, может навсегда отбить вкус к самой себе.
– Это бывает, – согласилась бабушка. – Но ты не волнуйся… Я присмотрю.
Прежде всего Дима принялся за “Большую энциклопедию”. Ему в голову пришла мысль, что если прочитать эти тяжеловесные тома, написанные обо всем на свете,- можно сразу стать всесторонне образованным человеком.
Осилив за десять дней том на букву “А”, Дима перестал спать спокойно. Радости и трагедии, открытия и сражения, происходившие в разные года и эпохи, но словно бы объединенные начальной буквой своих имен, перемешались в голове, путались, наскакивали друг на друга.
И все же Дима, вздохнув, принялся за второй том. Сначала он решил перелистать его, посмотреть картинки… И неожиданно остановился. Между 78-й и 79-й страницами, лежал исписанный незнакомым ему почерком двойной лист, вырванный из обыкновенной тетрадки в линеечку: “Письмо 1972-му году. Домашнее сочинение ученика 9-го класса “Б”
Владимира Платова”.
– Бабушка! – от неожиданности вскрикнул Дима.
– Что тебе? – раздался из другой комнаты бабушкин голос.
– Ничего… Я так просто. Хотел проверить, ты спишь или нет.
– К счастью, не сплю. А то бы ты меня разбудил.
– Прости, пожалуйста…
Дима решил сперва прочитать письмо сам. Судя по заголовку, ученик 9-го класса “Б” должен был адресовать его не человеку, а году. Однако первые же строчки свидетельствовали о том, что ученик не. вполне подчинился заданию учительницы…
“Дорогая Валя! Мария Никитична хочет, чтобы мы обращались к году, а я обращаюсь к тебе. К тебе, живущей в том самом году!
Прошло тридцать лет, как я написал это письмо. И вот ты его читаешь… Представь себе, что я стою рядом (вот здорово!) и разговариваю с тобой.
За это время произошло главное: я получил ответ на вопрос, который мучил меня в школьные годы. Дома, на уроках и переменах я думал: “Кого же она все-таки любит – Лешку Филиппова или меня?!” Теперь я уже давно знаю, что ты любишь меня. А с Лешкой разговаривала на переменках просто для того, чтобы я немного поволновался.
И еще потому, что вы оба занимались в литературном кружке. Это было единственное, что вас объединяло в ту далекую пору. Теперь уж я точно знаю…
Все эти тридцать лет я был ужасно счастлив из-за того, что ты любила меня, а не Лешку Филиппова! Хотя он хороший парень. (Теперь-то уж хороший пожилой человек!)
Я сочувствовал ему все эти тридцать лет. Но что поделаешь, Валечка?! Раз ты любишь меня… Тут уж ничего не поделаешь!
Никогда не думал, что мечты могут сбываться с такой математической точностью! Мы работаем с тобой в одной больнице – ты на одиннадцатом этаже, а я на десятом…
Сегодня мы с тобой вместе оперировали больного. Я позвал тебя на помощь, и ты спустилась ко мне. А потом мы оба спустились вниз, где ждала нас его мать, и сказали ей:
“Все в порядке!” Она не поверила, зарыдала… А мы стали уверять ее: “Опасности нет. Опасности больше нет!..” Чтобы иметь возможность хоть раз сказать это, стоит жить на земле! Ты согласна?
Потом мы вернулись домой… Валя-маленькая, наша дочь, готовится к последним экзаменам в институте. Не знаю, в каком… Но это не имеет значения! А сын Сережа ушел на футбольный матч. Он вообще увлекается спортом.
Тебе даже кажется, что чересчур. Похож на отца!.. Пусть хоть это послужит тебе утешением. Ведь ты любишь меня…”
На этом домашнее сочинение обрывалось.
– Бабушка! – крикнул Дима.
– Что тебе?
Дима молчал. Бабушка появилась на пороге… Говорили, что когда-то она была очень веселой. И даже любила петь…
А потом стала тихой и, казалось, все время думала о чем-то одном. Думала, думала… Она стала такой в тот февральский день сорок пятого года, когда пришло извещение о гибели ее сына Володи.
Она всегда была уверена, что единственное, чего пережить невозможно, это гибель детей. Она и не пережила…
Умерло ее веселье, умолкли песни, потухли глаза. И лишь через много лет, когда родился внук Дима, жизнь как бы вернулась к ней. Но не та, что была раньше, а совсем другая… Она стала бабушкой.
– Это… его сочинение, – сказал Дима. И протянул ей двойной тетрадный листок.
Бабушка прочитала. Потом еще раз… Потом еще. Дима ждал. А она все водила глазами по строчкам. И Диме казалось, что это не кончится никогда.
– А где эта Валя? – спросил он тихо.
– Валя Филиппова? Как и раньше… живет над нами, на шестом этаже.
– Филиппова?! – переспросил Дима.
– Ну да…
– Она вышла замуж за Лешку?.
– Ее мужа зовут Алексеем Петровичем, – ответила бабушка.
– Это тот… который все уступает дорогу в лифт, а потом сам не влезает? Какой-то чудак!
– Интеллигентный человек, – возразила бабушка. – И ее ты знаешь. Однажды, когда у тебя была высокая температура, мы позвали ее. Она сделала тебе укол… Помнишь?
– Еще бы! – Дима погладил себя по тому самому месту. – Она стала хирургом?
– Нет, педиатром.
– Кем?
– Детским врачом.
– И он тоже врач?
– Он преподает литературу. Кажется, в институте.
– Ну да… он же занимался в литературном кружке!
А сын их – такой высоченный и неуклюжий?
– Очень талантливый мальчик, – сказала бабушка.
– Откуда ты знаешь?
– Учится в аспирантуре. Его зовут Володей…
Когда начало темнеть, Дима спустился вниз и стал дежурить во дворе, возле подъезда. Люди возвращались с работы… Одни торопились так, будто дома их ждал какой-то сюрприз. Другие шли медленно, на ходу о чем-то размышляя, будто и не расставались с делами.
“Володя мечтал, что домой они будут возвращаться вдвоем… – вспомнил Дима. – Хорошо, чтоб сегодня она вернулась одна!”
Она подъехала на белой машине с красным крестом.
– Я только скажу моим мужчинам, чтобы не волновались, – и сразу обратно, – сообщила она шоферу.
– Поешьте, – посоветовал он.
– Тогда, может, и вы? – Я уже поел…
Дима вошел в подъезд вслед за ней и тихо, смущенно сказал:
– Простите, пожалуйста…
– Что с тобой? – спросила она с тревожным участием, будто предполагала, что он нуждается в медицинской помощи.
– Вам письмо!
– Мне?!
Он впервые разглядел ее, хотя лампочка над дверью лифта светила тускло.
Глаза были добрые, удивленные.
– Письмо?.. Мне? – Она ткнула пальцем в пуговицу пальто, из-под которого виднелся край белого халата. На голове у нее была белая медицинская шапочка, которая (Дима это давно заметил!) очень молодит женщин-докторов и всегда им к лицу.
“Все еще красивая…” – почему-то с огорчением подумал Дима. И протянул ей Володино домашнее сочинение.
– Прочтите…
– Что это? – с озорным любопытством спросила она, словно ожидала какого-то розыгрыша.
– Это письмо. Прочтите…
– Хорошо! Только поднимемся к нам, – предложила она. – А то здесь темно.
– Нет, лучше тут… – ответил ей Дима.
Его голос насторожил ее. Она раскрыла чемоданчик и достала очки.
“Лишь бы никто не вошел и це помешал ей! – думал Дима. – Лишь бы никто!..”
Он даже привалился спиной к двери, готовый задержать непрошеного жильца.
Она сняла очки… Белая шапочка уже не так молодила ее.
Она медленно пошла вверх по лестнице, забыв, что в доме есть лифт.
– Скажите, пожалуйста… – срывающимся голосом крикнул вдогонку Дима. Вы любили его?
Она обернулась.
– Вы любили его? – почти шепотом, изумляясь собственной храбрости, повторил он.
– Я любила его, – ответила она. Сделала несколько шагов, вновь обернулась и добавила: – И я ему навсегда благодарна.
– За что? – спросил Дима.
– За все, – тихо сказала она. – За все…
1972 г.
Сестра СЕСТРА
Они были двойняшками. Но она родилась на полчаса раньше, чем он, и потому всю жизнь считалась старшей сестрой.
В школе они сидели за одной партой. И когда однажды, в шестом классе, он чуть было не остался на второй год, она решила, что тоже останется, сама, добровольно, чтобы не разлучаться. И работали они всегда вместе, – в музее, экскурсоводами. И жили в одном доме, в одной квартире…
Когда-то давно он был мужем и отцом, а ее называли “тетей Валей”. Но поезд, в котором ехали его жена и сын, был сброшен бомбежкой с рельсов под откос. И в большой дсвартире старого дома остались только брат и сестра…
У них были одинаковые привычки, одно и то же их радовало и волновало. И одна и та же была мечта: никогда не расставаться и (если возможно такое чудо!) уйти из жизни так же, как и пришли в нее: в один день, словно бы не покидая друг друга.
Валентина Ивановна не любила шума и суеты. “Вот бы уехать в деревню!” мечтала она после веселого и грустного вечера, посвященного их совместному уходу на пенсию.
“Вот поселиться бы в деревенской тиши!” – вслед за сестрой повторил он. Но это были слова, только слова: они не могли уехать из города, где, был их музей, в который они продолжали ходить, как ходят в дом к взрослым, недавно уехавшим детям: придирчиво все оглядывая, ревниво подмечая малейшие неполадки и стремясь тут же, немедленно их исправить.
Вопрос о переезде все же возник, – но не в деревню, а в другую квартиру, поскольку дом, в котором они прожили всю свою жизнь, подлежал сносу.
– Лишь бы это было в спокойном районе, – сказала Валентина Ивановна.
– Остальное не имеет значения, – согласился Сергей Иванович.
Долгие годы они провели в музейной тиши. Им казалось, что благоговейная обстановка, которая царит в жилище шедевров мирового искусства, должна быть повсюду: дома, на улице… И оба очень радовались, узнав, что их будущая квартира выходит окнами не на улицу, а во двор.
Правда, новая квартира ждала их довольно долго: как капитаны гибнущих кораблей, они последними покинули свой старый дом…
Переехали они в полдень, а вечером услышали под самым своим балконом свисток и стук мяча. Они выглянули и увидели, что молодые жильцы их дома бегали по площадке, разделенной пополам волейбольной сеткой, пасовали, прыгали и “гасили”…
Жизнерадостная девушка в синем тренировочном костюме, который показался сестре и брату вызывающе щеголеватым, держала во рту свисток. Она была судьей. Но не очень строгим, потому что то и дело смеялась. У себя в музее брат и сестра всегда вздрагивали от громкого голоса или смеха, как вздрагивают от нечаянного кашля в замершем зале консерватории.
Содрогнулись они и сейчас… Еще раз переглянулись – и решили, что все кончено.
На следующий день утром девушка в щеголеватом костюме затеяла беготню вокруг дома. Некоторые из вчерашних волейболистов послушно трусили за ней. А она время от времени восклицала:
– Ну, как? Хорошо?!
Кивнув в сторону бегунов, Валентина Ивановна медленно развела руки в стороны. Этот жест сказал брату: “Ты их видишь? Ну, чего от них ждать?!”
Вечером девушка в синем костюме опять привела на площадку, под самый балкон, две команды волейболистов. Это, вероятно, было традицией.
А часа через полтора жизнерадостная девушка во дворе…
запела.
– Ну, чего от них ждать? – уже вслух, с полной безнадежностью в голосе произнесла Валентина Ивановна. – Легкомыслие! Одно легкомыслие…
Молодые жильцы хорошо знали репертуар певицы в тренировочном костюме: они стали называть песни, которые им хотелось бы послушать в ее исполнении.
Валентина Ивановна не выдержала. Она решительно выпрямилась и пружинистым шагом, который нельзя было остановить, направилась на балкон.
– Тише! – бросила она сверху вниз. И, словно бы испугавшись своей решительности, добавила: – Пожалуйста…
Девушка, которая пела негромко, вполголоса оборвала песню на полуслове и с удивлением взглянула наверх.
Она не знала, как высоко брат и сестра ценили свое одиночество, как настойчиво оберегали его. Не знала, что они с чуткостью дирижеров улавливали малейшие посторонне звуки. А в музейной тиши, которую они так любили, абсолютно все звуки принято было считать посторонними…
– Только не волнуйся! – попросил Валентину Ивановну брат, уводя ее в комнату. – Тебе нельзя… – И поспешил на кухню за лекарством.
Каждый из них очень точно знал, чего другому нельзя.
Каждый хотел принять на себя удары, которые грозили другому. И оба думали: “Кто первый из нас заболеет по-стариковски всерьез, обстоятельно и надолго? Уж лучше бы я!”
Первым заболел Сергей Иванович. Страшная боль пришла к нему поздно вечером: она любит подкрадываться к людям во тьме. Увидев сестру, которая побелевшими губами шептала: “Не волнуйся, Сереженька!”, он улыбнулся и пообещал ей: “Я не умру…”
Телефона в доме еще не было. Валентина Ивановна выбежала на улицу. Заметалась… Автомата поблизости тоже не оказалось.
– У вас кто-нибудь заболел?
Валентина Ивановна остановилась… Рядом стояла “девушка в синем костюме”. Только сейчас она была не в костюме, а в легком, пестром платье. Довольно коротком… Но Валентина Ивановна этого не заметила.
– У вас кто-нибудь заболел? – повторила девушка.
– Откуда вы знаете?
– Чувствую.
– Вы?!
– Ну конечно. Я же сестра.
– Не может быть! – воскликнула Валентина Ивановна, И трудно было понять, во что она не может поверить:
в то, что ей повезло, или в то, что недавняя физкультурница и певица была медсестрой.
В голосе девушки было то удивительное сочетание мягкости и твердости, которое помогает успокаивать людей, дарить им надежду. И, подчиняясь этому голосу, Валентина Ивановна проговорила:
– Сердце… у брата…
– Ничего страшного, – сказала девушка.
И хотя она еще не видела больного, Валентина Ивановна ей почему-то поверила.
– Меня зовут Аней. Сейчас я сделаю ему укол… А потом поз,ову врача. И все будет нормально. Поверьте.
Девушка пошла к себе на первый этаж – за лекарством и шприцем. А Валентина Ивановна шла рядом и объясняла, что они с братом никогда в жизни не расставались, что, кроме него, у нее нет никого на свете…
После укола Сергею Ивановичу стало гораздо легче.
– Вот видите, – сказала Аня Валентине Ивановне. – Сейчас я вызову “неотложку”. Лучше всего из моей больницы. Чтобы я потом могла присмотреть… Вам будет спокойнее.
– А может быть, не надо в больницу? – тихо попросила Валентина Ивановна.
– Как скажет врач. Но я бы советовала… В общем, пойду позвоню.
– Откуда?
– Из автомата.
– Здесь нет автомата…
– Есть один. Копилка всех наших тайн!
Валентина -Ивановна заметила вдруг, что у нее высокая прическа и короткое платье… Она мысленно восхитилась всем этим.
Врач сказал, что надо в больницу… Аня и Валентина Ивановна тоже поехали.
– Значит, что-то серьезное? А?.. Что-то серьезное? – всю дорогу спрашивала Валентина Ивановна.
Аня взяла ее руку в свою. Это было ответом: “Не волнуйтесь. Все будет нормально!”
– Посидите здесь, в вестибюле, – сказала она Валентине Ивановне. – А я постараюсь устроить его в палату… получше.
Валентина Ивановна вновь повторила, что, кроме брата, у нее никого нет. И попросила объяснить это там, наверху, куда ее не пустили…
Она села на скамейку в вестибюле и стала ждать. Она вспоминала то, что было вчера, позавчера, неделю назад, и все, что в те дни выглядело неприятным и даже горестным, теперь, казалось, не играло в ее жизни абсолютнр никакой роли. Она изумлялась тому, что еще недавно, еще вчера вечером могла придавать какое-либо значение всем этим фактам. “Лишь бы Сережа… Лишь бы Сережа…” – про себя повторяла она. И вдруг услышала:
– Идите! Идите сюда… Только тихо. Я проведу вас…
Аня, в белом халате и белой косынке, перевесившись через перила, звала ее.
– Идемте! Вообще-то не полагается… Но раз он у вас один.
Она понимающе подмигнула, и Валентине Ивановне показалось, что она вот сейчас может свистнуть на всю больницу и крикнуть: “Ну как? Хорошо?!”
Вместо этого Аня взяла Валентину Ивановну за руку и повела наверх.
– Поздно… Лифт уже не работает, – извинилась она. – Tajc что не торопитесь! Передохните… Вообще-то от этих подъемов сердце закаляется. Молодеет! Как от спорта… или от хорошего настроения. Но надо привыкнуть. Теперь пойдем дальше!
Еще раз остановив Валентину Ивановну для отдыха, она сказала:
– Вообще-то я вас понимаю. Мы тоже живем вдвоем…
С мамой. Не могу себе представить жизнь без нее!
– Вот и я… – тихо сказала Валентина Ивановна.
– И без людей! Не могу без людей. А вы?..
Вместо ответа Валентина Ивановна тихо призналась:
– Вы знаете, в первый момент я не могла поверить, что вы сестра…
– Старшая! – с добродушной гордостью поправила Аня.
– Я тоже старшая, – сказала Валентина Ивановна. – Представляете, не могла поверить…
– Почему?
– Трудно объяснить. Вы всегда во дворе…
– Это был отгул за ночные дежурства. Теперь отгул кончился…
В палате возле окна спал в такой позе, будто полз по-пластунски, мужчина в пижаме.
Сергей Иванович тоже спал.
– Сейчас для него это очень важно! – сказала Аня.
От волнения Валентина Ивановна задела стул, на котором лежали коробочки и пузырьки с лекарствами, радионаушники. Один пузырек упал и покатился под кровать.
– Тише!.. – шепнула Аня. И, словно бы извиняясь, добавила: Пожалуйста…
– Я нечаянно, – стала шепотом оправдываться Валентина Ивановна.
– Ничего… Посидим немного. Слышите? Дышит нормально.
В этот миг Сергей Иванович зашевелился и позвал:
– Сестра…
Обе вскочили на ноги.
1972 г.
На этом домашнее сочинение обрывалось.
— Бабушка! — крикнул Дима.
— Что тебе?
Дима молчал. Бабушка появилась на пороге… Говорили, что когда-то она была очень веселой. И даже любила петь…
А потом стала тихой и, казалось, все время думала о чем-то одном. Думала, думала… Она стала такой в тот февральский день сорок пятого года, когда пришло извещение о гибели ее сына Володи.
Она всегда была уверена, что единственное, чего пережить невозможно, это гибель детей. Она и не пережила…
Умерло ее веселье, умолкли песни, потухли глаза. И лишь через много лет, когда родился внук Дима, жизнь как бы вернулась к ней. Но не та, что была раньше, а совсем другая… Она стала бабушкой.
— Это… его сочинение, — сказал Дима. И протянул ей двойной тетрадный листок.
Бабушка прочитала. Потом еще раз… Потом еще. Дима ждал. А она все водила глазами по строчкам. И Диме казалось, что это не кончится никогда.
— А где эта Валя? — спросил он тихо.
— Валя Филиппова? Как и раньше… живет над нами, на шестом этаже.
— Филиппова?! — переспросил Дима.
— Ну да…
— Она вышла замуж за Лешку?.
— Ее мужа зовут Алексеем Петровичем, — ответила бабушка.
— Это тот… который все уступает дорогу в лифт, а потом сам не влезает? Какой-то чудак!
— Интеллигентный человек, — возразила бабушка. — И ее ты знаешь. Однажды, когда у тебя была высокая температура, мы позвали ее. Она сделала тебе укол… Помнишь?
— Еще бы! — Дима погладил себя по тому самому месту. — Она стала хирургом?
— Нет, педиатром.
— Кем?
— Детским врачом.
— И он тоже врач?
— Он преподает литературу. Кажется, в институте.
— Ну да… он же занимался в литературном кружке!
А сын их — такой высоченный и неуклюжий?
— Очень талантливый мальчик, — сказала бабушка.
— Откуда ты знаешь?
— Учится в аспирантуре. Его зовут Володей…
Когда начало темнеть, Дима спустился вниз и стал дежурить во дворе, возле подъезда. Люди возвращались с работы… Одни торопились так, будто дома их ждал какой-то сюрприз. Другие шли медленно, на ходу о чем-то размышляя, будто и не расставались с делами.
«Володя мечтал, что домой они будут возвращаться вдвоем… — вспомнил Дима. — Хорошо, чтоб сегодня она вернулась одна!»
Она подъехала на белой машине с красным крестом.
— Я только скажу моим мужчинам, чтобы не волновались, — и сразу обратно, — сообщила она шоферу.
— Поешьте, — посоветовал он.
— Тогда, может, и вы? — Я уже поел…
Дима вошел в подъезд вслед за ней и тихо, смущенно сказал:
— Простите, пожалуйста…
— Что с тобой? — спросила она с тревожным участием, будто предполагала, что он нуждается в медицинской помощи.
— Вам письмо!
— Мне?!
Он впервые разглядел ее, хотя лампочка над дверью лифта светила тускло.
Глаза были добрые, удивленные.
— Письмо?.. Мне? — Она ткнула пальцем в пуговицу пальто, из-под которого виднелся край белого халата. На голове у нее была белая медицинская шапочка, которая (Дима это давно заметил!) очень молодит женщин-докторов и всегда им к лицу.
«Все еще красивая…» — почему-то с огорчением подумал Дима. И протянул ей Володино домашнее сочинение.
— Прочтите…
— Что это? — с озорным любопытством спросила она, словно ожидала какого-то розыгрыша.
— Это письмо. Прочтите…
— Хорошо! Только поднимемся к нам, — предложила она. — А то здесь темно.
— Нет, лучше тут… — ответил ей Дима.
Его голос насторожил ее. Она раскрыла чемоданчик и достала очки.
«Лишь бы никто не вошел и це помешал ей! — думал Дима. — Лишь бы никто!..»
Он даже привалился спиной к двери, готовый задержать непрошеного жильца.
Она сняла очки… Белая шапочка уже не так молодила ее.
Она медленно пошла вверх по лестнице, забыв, что в доме есть лифт.
— Скажите, пожалуйста… — срывающимся голосом крикнул вдогонку Дима. Вы любили его?
Она обернулась.
— Вы любили его? — почти шепотом, изумляясь собственной храбрости, повторил он.
— Я любила его, — ответила она. Сделала несколько шагов, вновь обернулась и добавила: — И я ему навсегда благодарна.
— За что? — спросил Дима.
— За все, — тихо сказала она. — За все…
Поделиться впечатлениями
Анатолий Алексин Домашнее сочинение
Анатолий Георгиевич Алексин
Когда Дима прочитал все, что создано в мировой литературе для его возраста, он принялся за книги, написанные для других возрастов.
— Почему ты не запираешь свой книжный шкаф? — спросила мама у папы.
— Запирать книги — это кощунство! — ответил папа. — Они еще никому не приносили вреда.
— А может, вообще отменить это понятие — «ребенок»? — спросила мама. Раз в тринадцать лет можно все то же самое, что и в тридцать пять!
За справедливостью Дима всегда обращался к бабушке.
В самый разгар родительских споров, касавшихся его судьбы, он с отчаянием в голосе произносил: «Ну, скажи ты!..»
И спор немедленно обрывался: бабушка говорила так неторопливо и тихо, что к ее голосу надо было прислушиваться.
Вступая в дискуссию, она чаще всего задавала вопрос, ответ на который таил в себе решение спора.
— В каком классе ты сама-то прочитала «Анну Каренину»? — спросила она у мамы.
— Не помню.
— А я помню. В шестом…
— Вот видите! Видите!.. — воскликнул Дима. — А я еще не читал…
— Дети не обязаны повторять ошибки родителей, — отважилась возразить мама. — Книга, прочитанная не вовремя, может навсегда отбить вкус к самой себе.
— Это бывает, — согласилась бабушка. — Но ты не волнуйся… Я присмотрю.
Прежде всего Дима принялся за «Большую энциклопедию». Ему в голову пришла мысль, что если прочитать эти тяжеловесные тома, написанные обо всем на свете, — можно сразу стать всесторонне образованным человеком.
Осилив за десять дней том на букву «А», Дима перестал спать спокойно. Радости и трагедии, открытия и сражения, происходившие в разные года и эпохи, но словно бы объединенные начальной буквой своих имен, перемешались в голове, путались, наскакивали друг на друга.
И все же Дима, вздохнув, принялся за второй том. Сначала он решил перелистать его, посмотреть картинки… И неожиданно остановился. Между 78-й и 79-й страницами, лежал исписанный незнакомым ему почерком двойной лист, вырванный из обыкновенной тетрадки в линеечку:
Письмо 1972-му году.
Домашнее сочинение ученика 9-го класса „Б“ Владимира Платова.
— Бабушка! — от неожиданности вскрикнул Дима.
— Что тебе? — раздался из другой комнаты бабушкин голос.
— Ничего… Я так просто. Хотел проверить, ты спишь или нет.
— К счастью, не сплю. А то бы ты меня разбудил.
— Прости, пожалуйста…
Дима решил сперва прочитать письмо сам. Судя по заголовку, ученик 9-го класса «Б» должен был адресовать его не человеку, а году. Однако первые же строчки свидетельствовали о том, что ученик не вполне подчинился заданию учительницы…
«Дорогая Валя! Мария Никитична хочет, чтобы мы обращались к году, а я обращаюсь к тебе. К тебе, живущей в том самом году!
Прошло тридцать лет, как я написал это письмо. И вот ты его читаешь… Представь себе, что я стою рядом (вот здорово!) и разговариваю с тобой.
За это время произошло главное: я получил ответ на вопрос, который мучил меня в школьные годы. Дома, на уроках и переменах я думал: „Кого же она все-таки любит — Лешку Филиппова или меня?!“ Теперь я уже давно знаю, что ты любишь меня. А с Лешкой разговаривала на переменках просто для того, чтобы я немного поволновался.
И еще потому, что вы оба занимались в литературном кружке. Это было единственное, что вас объединяло в ту далекую пору. Теперь уж я точно знаю…
Все эти тридцать лет я был ужасно счастлив из-за того, что ты любила меня, а не Лешку Филиппова! Хотя он хороший парень. (Теперь-то уж хороший пожилой человек!)
Я сочувствовал ему все эти тридцать лет. Но что поделаешь, Валечка?! Раз ты любишь меня… Тут уж ничего не поделаешь!
Никогда не думал, что мечты могут сбываться с такой математической точностью! Мы работаем с тобой в одной больнице — ты на одиннадцатом этаже, а я на десятом…
Сегодня мы с тобой вместе оперировали больного. Я позвал тебя на помощь, и ты спустилась ко мне. А потом мы оба спустились вниз, где ждала нас его мать, и сказали ей:
„Все в порядке!“ Она не поверила, зарыдала… А мы стали уверять ее: „Опасности нет. Опасности больше нет!..“ Чтобы иметь возможность хоть раз сказать это, стоит жить на земле! Ты согласна?
Потом мы вернулись домой… Валя-маленькая, наша дочь, готовится к последним экзаменам в институте. Не знаю, в каком… Но это не имеет значения! А сын Сережа ушел на футбольный матч. Он вообще увлекается спортом.
Тебе даже кажется, что чересчур. Похож на отца!.. Пусть хоть это послужит тебе утешением. Ведь ты любишь меня…»
На этом домашнее сочинение обрывалось.
— Бабушка! — крикнул Дима.
— Что тебе?
Дима молчал. Бабушка появилась на пороге… Говорили, что когда-то она была очень веселой. И даже любила петь…
А потом стала тихой и, казалось, все время думала о чем-то одном. Думала, думала… Она стала такой в тот февральский день сорок пятого года, когда пришло извещение о гибели ее сына Володи.
Она всегда была уверена, что единственное, чего пережить невозможно, это гибель детей. Она и не пережила…
Умерло ее веселье, умолкли песни, потухли глаза. И лишь через много лет, когда родился внук Дима, жизнь как бы вернулась к ней. Но не та, что была раньше, а совсем другая… Она стала бабушкой.
— Это… его сочинение, — сказал Дима. И протянул ей двойной тетрадный листок.
Бабушка прочитала. Потом еще раз… Потом еще. Дима ждал. А она все водила глазами по строчкам. И Диме казалось, что это не кончится никогда.
— А где эта Валя? — спросил он тихо.
— Валя Филиппова? Как и раньше… живет над нами, на шестом этаже.
— Филиппова?! — переспросил Дима.
— Ну да…
— Она вышла замуж за Лешку?.
— Ее мужа зовут Алексеем Петровичем, — ответила бабушка.
— Это тот… который все уступает дорогу в лифт, а потом сам не влезает? Какой-то чудак!
— Интеллигентный человек, — возразила бабушка. — И ее ты знаешь. Однажды, когда у тебя была высокая температура, мы позвали ее. Она сделала тебе укол… Помнишь?
— Еще бы! — Дима погладил себя по тому самому месту. — Она стала хирургом?
— Нет, педиатром.
— Кем?
— Детским врачом.
— И он тоже врач?
— Он преподает литературу. Кажется, в институте.
— Ну да… он же занимался в литературном кружке!
А сын их — такой высоченный и неуклюжий?
— Очень талантливый мальчик, — сказала бабушка.
— Откуда ты знаешь?
— Учится в аспирантуре. Его зовут Володей…
Когда начало темнеть, Дима спустился вниз и стал дежурить во дворе, возле подъезда. Люди возвращались с работы… Одни торопились так, будто дома их ждал какой-то сюрприз. Другие шли медленно, на ходу о чем-то размышляя, будто и не расставались с делами.
«Володя мечтал, что домой они будут возвращаться вдвоем… — вспомнил Дима. — Хорошо, чтоб сегодня она вернулась одна!»
Она подъехала на белой машине с красным крестом.
— Я только скажу моим мужчинам, чтобы не волновались, — и сразу обратно, — сообщила она шоферу.
— Поешьте, — посоветовал он.
— Тогда, может, и вы? — Я уже поел…
Дима вошел в подъезд вслед за ней и тихо, смущенно сказал:
— Простите, пожалуйста…
— Что с тобой? — спросила она с тревожным участием, будто предполагала, что он нуждается в медицинской помощи.
— Вам письмо!
— Мне?!
Он впервые разглядел ее, хотя лампочка над дверью лифта светила тускло.
Глаза были добрые, удивленные.
— Письмо?.. Мне? — Она ткнула пальцем в пуговицу пальто, из-под которого виднелся край белого халата. На голове у нее была белая медицинская шапочка, которая (Дима это давно заметил!) очень молодит женщин-докторов и всегда им к лицу.
«Все еще красивая…» — почему-то с огорчением подумал Дима. И протянул ей Володино домашнее сочинение.
— Прочтите…
— Что это? — с озорным любопытством спросила она, словно ожидала какого-то розыгрыша.
— Это письмо. Прочтите…
— Хорошо! Только поднимемся к нам, — предложила она. — А то здесь темно.
— Нет, лучше тут… — ответил ей Дима.
Его голос насторожил ее. Она раскрыла чемоданчик и достала очки.
«Лишь бы никто не вошел и це помешал ей! — думал Дима. — Лишь бы никто!..»
Он даже привалился спиной к двери, готовый задержать непрошеного жильца.
Она сняла очки… Белая шапочка уже не так молодила ее.
Она медленно пошла вверх по лестнице, забыв, что в доме есть лифт.
— Скажите, пожалуйста… — срывающимся голосом крикнул вдогонку Дима. Вы любили его?
Она обернулась.
— Вы любили его? — почти шепотом, изумляясь собственной храбрости, повторил он.
— Я любила его, — ответила она. Сделала несколько шагов, вновь обернулась и добавила: — И я ему навсегда благодарна.
— За что? — спросил Дима.
— За все, — тихо сказала она. — …
Анатолий Георгиевич Алексин
ДОМАШНЕЕ СОЧИНЕНИЕ
Когда Дима прочитал все, что создано в мировой литературе для его возраста, он принялся за книги, написанные для других возрастов.
– Почему ты не запираешь свой книжный шкаф? – спросила мама у папы.
– Запирать книги – это кощунство! – ответил папа. – Они еще никому не приносили вреда.
– А может, вообще отменить это понятие – “ребенок”? – спросила мама. Раз в тринадцать лет можно все то же самое, что и в тридцать пять!
За справедливостью Дима всегда обращался к бабушке.
В самый разгар родительских споров, касавшихся его судьбы, он с отчаянием в голосе произносил: “Ну, скажи ты!..”
И спор немедленно обрывался: бабушка говорила так неторопливо и тихо, что к ее голосу надо было прислушиваться.
Вступая в дискуссию, она чаще всего задавала вопрос, ответ на который таил в себе решение спора.
– В каком классе ты сама-то прочитала “Анну Каренину”? – спросила она у мамы.
– Не помню.
– А я помню. В шестом…
– Вот видите! Видите!.. – воскликнул Дима. – А я еще не читал…
– Дети не обязаны повторять ошибки родителей, – отважилась возразить мама. – Книга, прочитанная не вовремя, может навсегда отбить вкус к самой себе.
– Это бывает, – согласилась бабушка. – Но ты не волнуйся… Я присмотрю.
Прежде всего Дима принялся за “Большую энциклопедию”. Ему в голову пришла мысль, что если прочитать эти тяжеловесные тома, написанные обо всем на свете,- можно сразу стать всесторонне образованным человеком.
Осилив за десять дней том на букву “А”, Дима перестал спать спокойно. Радости и трагедии, открытия и сражения, происходившие в разные года и эпохи, но словно бы объединенные начальной буквой своих имен, перемешались в голове, путались, наскакивали друг на друга.
И все же Дима, вздохнув, принялся за второй том. Сначала он решил перелистать его, посмотреть картинки… И неожиданно остановился. Между 78-й и 79-й страницами, лежал исписанный незнакомым ему почерком двойной лист, вырванный из обыкновенной тетрадки в линеечку: “Письмо 1972-му году. Домашнее сочинение ученика 9-го класса “Б”
Владимира Платова”.
– Бабушка! – от неожиданности вскрикнул Дима.
– Что тебе? – раздался из другой комнаты бабушкин голос.
– Ничего… Я так просто. Хотел проверить, ты спишь или нет.
– К счастью, не сплю. А то бы ты меня разбудил.
– Прости, пожалуйста…
Дима решил сперва прочитать письмо сам. Судя по заголовку, ученик 9-го класса “Б” должен был адресовать его не человеку, а году. Однако первые же строчки свидетельствовали о том, что ученик не. вполне подчинился заданию учительницы…
“Дорогая Валя! Мария Никитична хочет, чтобы мы обращались к году, а я обращаюсь к тебе. К тебе, живущей в том самом году!
Прошло тридцать лет, как я написал это письмо. И вот ты его читаешь… Представь себе, что я стою рядом (вот здорово!) и разговариваю с тобой.
За это время произошло главное: я получил ответ на вопрос, который мучил меня в школьные годы. Дома, на уроках и переменах я думал: “Кого же она все-таки любит – Лешку Филиппова или меня?!” Теперь я уже давно знаю, что ты любишь меня. А с Лешкой разговаривала на переменках просто для того, чтобы я немного поволновался.
И еще потому, что вы оба занимались в литературном кружке. Это было единственное, что вас объединяло в ту далекую пору. Теперь уж я точно знаю…
Все эти тридцать лет я был ужасно счастлив из-за того, что ты любила меня, а не Лешку Филиппова! Хотя он хороший парень. (Теперь-то уж хороший пожилой человек!)
Я сочувствовал ему все эти тридцать лет. Но что поделаешь, Валечка?! Раз ты любишь меня… Тут уж ничего не поделаешь!
Никогда не думал, что мечты могут сбываться с такой математической точностью! Мы работаем с тобой в одной больнице – ты на одиннадцатом этаже, а я на десятом…
Сегодня мы с тобой вместе оперировали больного. Я позвал тебя на помощь, и ты спустилась ко мне. А потом мы оба спустились вниз, где ждала нас его мать, и сказали ей:
“Все в порядке!” Она не поверила, зарыдала… А мы стали уверять ее: “Опасности нет. Опасности больше нет!..” Чтобы иметь возможность хоть раз сказать это, стоит жить на земле! Ты согласна?
Потом мы вернулись домой… Валя-маленькая, наша дочь, готовится к последним экзаменам в институте. Не знаю, в каком… Но это не имеет значения! А сын Сережа ушел на футбольный матч. Он вообще увлекается спортом.
Тебе даже кажется, что чересчур. Похож на отца!.. Пусть хоть это послужит тебе утешением. Ведь ты любишь меня…”
На этом домашнее сочинение обрывалось.
– Бабушка! – крикнул Дима.
– Что тебе?
Дима молчал. Бабушка появилась на пороге… Говорили, что когда-то она была очень веселой. И даже любила петь…
А потом стала тихой и, казалось, все время думала о чем-то одном. Думала, думала… Она стала такой в тот февральский день сорок пятого года, когда пришло извещение о гибели ее сына Володи.
Она всегда была уверена, что единственное, чего пережить невозможно, это гибель детей. Она и не пережила…
Умерло ее веселье, умолкли песни, потухли глаза. И лишь через много лет, когда родился внук Дима, жизнь как бы вернулась к ней. Но не та, что была раньше, а совсем другая… Она стала бабушкой.
– Это… его сочинение, – сказал Дима. И протянул ей двойной тетрадный листок.
Бабушка прочитала. Потом еще раз… Потом еще. Дима ждал. А она все водила глазами по строчкам. И Диме казалось, что это не кончится никогда.
– А где эта Валя? – спросил он тихо.
– Валя Филиппова? Как и раньше… живет над нами, на шестом этаже.
– Филиппова?! – переспросил Дима.
– Ну да…
– Она вышла замуж за Лешку?.
– Ее мужа зовут Алексеем Петровичем, – ответила бабушка.
– Это тот… который все уступает дорогу в лифт, а потом сам не влезает? Какой-то чудак!
– Интеллигентный человек, – возразила бабушка. – И ее ты знаешь. Однажды, когда у тебя была высокая температура, мы позвали ее. Она сделала тебе укол… Помнишь?
– Еще бы! – Дима погладил себя по тому самому месту. – Она стала хирургом?
– Нет, педиатром.
– Кем?
– Детским врачом.
– И он тоже врач?
– Он преподает литературу. Кажется, в институте.
– Ну да… он же занимался в литературном кружке!
А сын их – такой высоченный и неуклюжий?
– Очень талантливый мальчик, – сказала бабушка.
– Откуда ты знаешь?
– Учится в аспирантуре. Его зовут Володей…
Когда начало темнеть, Дима спустился вниз и стал дежурить во дворе, возле подъезда. Люди возвращались с работы… Одни торопились так, будто дома их ждал какой-то сюрприз. Другие шли медленно, на ходу о чем-то размышляя, будто и не расставались с делами.
“Володя мечтал, что домой они будут возвращаться вдвоем… – вспомнил Дима. – Хорошо, чтоб сегодня она вернулась одна!”
Она подъехала на белой машине с красным крестом.
– Я только скажу моим мужчинам, чтобы не волновались, – и сразу обратно, – сообщила она шоферу.
– Поешьте, – посоветовал он.
– Тогда, может, и вы? – Я уже поел…
Дима вошел в подъезд вслед за ней и тихо, смущенно сказал:
– Простите, пожалуйста…
– Что с тобой? – спросила она с тревожным участием, будто предполагала, что он нуждается в медицинской помощи.
– Вам письмо!
– Мне?!
Он впервые разглядел ее, хотя лампочка над дверью лифта светила тускло.
Глаза были добрые, удивленные.
– Письмо?.. Мне? – Она ткнула пальцем в пуговицу пальто, из-под которого виднелся край белого халата. На голове у нее была белая медицинская шапочка, которая (Дима это давно заметил!) очень молодит женщин-докторов и всегда им к лицу.
“Все еще красивая…” – почему-то с огорчением подумал Дима. И протянул ей Володино домашнее сочинение.
– Прочтите…
– Что это? – с озорным любопытством спросила она, словно ожидала какого-то розыгрыша.
– Это письмо. Прочтите…
– Хорошо! Только поднимемся к нам, – предложила она. – А то здесь темно.
– Нет, лучше тут… – ответил ей Дима.
Его голос насторожил ее. Она раскрыла чемоданчик и достала очки.
“Лишь бы никто не вошел и це помешал ей! – думал Дима. – Лишь бы никто!..”
Он даже привалился спиной к двери, готовый задержать непрошеного жильца.
Она сняла очки… Белая шапочка уже не так молодила ее.
Она медленно пошла вверх по лестнице, забыв, что в доме есть лифт.
– Скажите, пожалуйста… – срывающимся голосом крикнул вдогонку Дима. Вы любили его?
Она обернулась.
– Вы любили его? – почти шепотом, изумляясь собственной храбрости, повторил он.
– Я любила его, – ответила она. Сделала несколько шагов, вновь обернулась и добавила: – И я ему навсегда благодарна.
– За что? – спросил Дима.
– За все, – тихо сказала она. – За все…
1972 г.
Сестра СЕСТРА
Они были двойняшками. Но она родилась на полчаса раньше, чем он, и потому всю жизнь считалась старшей сестрой.
В школе они сидели за одной партой. И когда однажды, в шестом классе, он чуть было не остался на второй год, она решила, что тоже останется, сама, добровольно, чтобы не разлучаться. И работали они всегда вместе, – в музее, экскурсоводами. И жили в одном доме, в одной квартире…
Когда-то давно он был мужем и отцом, а ее называли “тетей Валей”. Но поезд, в котором ехали его жена и сын, был сброшен бомбежкой с рельсов под откос. И в большой дсвартире старого дома остались только брат и сестра…
У них были одинаковые привычки, одно и то же их радовало и волновало. И одна и та же была мечта: никогда не расставаться и (если возможно такое чудо!) уйти из жизни так же, как и пришли в нее: в один день, словно бы не покидая друг друга.
Валентина Ивановна не любила шума и суеты. “Вот бы уехать в деревню!” мечтала она после веселого и грустного вечера, посвященного их совместному уходу на пенсию.
“Вот поселиться бы в деревенской тиши!” – вслед за сестрой повторил он. Но это были слова, только слова: они не могли уехать из города, где, был их музей, в который они продолжали ходить, как ходят в дом к взрослым, недавно уехавшим детям: придирчиво все оглядывая, ревниво подмечая малейшие неполадки и стремясь тут же, немедленно их исправить.
Вопрос о переезде все же возник, – но не в деревню, а в другую квартиру, поскольку дом, в котором они прожили всю свою жизнь, подлежал сносу.
– Лишь бы это было в спокойном районе, – сказала Валентина Ивановна.
– Остальное не имеет значения, – согласился Сергей Иванович.
Долгие годы они провели в музейной тиши. Им казалось, что благоговейная обстановка, которая царит в жилище шедевров мирового искусства, должна быть повсюду: дома, на улице… И оба очень радовались, узнав, что их будущая квартира выходит окнами не на улицу, а во двор.
Правда, новая квартира ждала их довольно долго: как капитаны гибнущих кораблей, они последними покинули свой старый дом…
Переехали они в полдень, а вечером услышали под самым своим балконом свисток и стук мяча. Они выглянули и увидели, что молодые жильцы их дома бегали по площадке, разделенной пополам волейбольной сеткой, пасовали, прыгали и “гасили”…
Жизнерадостная девушка в синем тренировочном костюме, который показался сестре и брату вызывающе щеголеватым, держала во рту свисток. Она была судьей. Но не очень строгим, потому что то и дело смеялась. У себя в музее брат и сестра всегда вздрагивали от громкого голоса или смеха, как вздрагивают от нечаянного кашля в замершем зале консерватории.
Содрогнулись они и сейчас… Еще раз переглянулись – и решили, что все кончено.
На следующий день утром девушка в щеголеватом костюме затеяла беготню вокруг дома. Некоторые из вчерашних волейболистов послушно трусили за ней. А она время от времени восклицала:
– Ну, как? Хорошо?!
Кивнув в сторону бегунов, Валентина Ивановна медленно развела руки в стороны. Этот жест сказал брату: “Ты их видишь? Ну, чего от них ждать?!”
Вечером девушка в синем костюме опять привела на площадку, под самый балкон, две команды волейболистов. Это, вероятно, было традицией.
А часа через полтора жизнерадостная девушка во дворе…
запела.
– Ну, чего от них ждать? – уже вслух, с полной безнадежностью в голосе произнесла Валентина Ивановна. – Легкомыслие! Одно легкомыслие…
Молодые жильцы хорошо знали репертуар певицы в тренировочном костюме: они стали называть песни, которые им хотелось бы послушать в ее исполнении.
Валентина Ивановна не выдержала. Она решительно выпрямилась и пружинистым шагом, который нельзя было остановить, направилась на балкон.
– Тише! – бросила она сверху вниз. И, словно бы испугавшись своей решительности, добавила: – Пожалуйста…
Девушка, которая пела негромко, вполголоса оборвала песню на полуслове и с удивлением взглянула наверх.
Она не знала, как высоко брат и сестра ценили свое одиночество, как настойчиво оберегали его. Не знала, что они с чуткостью дирижеров улавливали малейшие посторонне звуки. А в музейной тиши, которую они так любили, абсолютно все звуки принято было считать посторонними…
– Только не волнуйся! – попросил Валентину Ивановну брат, уводя ее в комнату. – Тебе нельзя… – И поспешил на кухню за лекарством.
Каждый из них очень точно знал, чего другому нельзя.
Каждый хотел принять на себя удары, которые грозили другому. И оба думали: “Кто первый из нас заболеет по-стариковски всерьез, обстоятельно и надолго? Уж лучше бы я!”
Первым заболел Сергей Иванович. Страшная боль пришла к нему поздно вечером: она любит подкрадываться к людям во тьме. Увидев сестру, которая побелевшими губами шептала: “Не волнуйся, Сереженька!”, он улыбнулся и пообещал ей: “Я не умру…”
Телефона в доме еще не было. Валентина Ивановна выбежала на улицу. Заметалась… Автомата поблизости тоже не оказалось.
– У вас кто-нибудь заболел?
Валентина Ивановна остановилась… Рядом стояла “девушка в синем костюме”. Только сейчас она была не в костюме, а в легком, пестром платье. Довольно коротком… Но Валентина Ивановна этого не заметила.
– У вас кто-нибудь заболел? – повторила девушка.
– Откуда вы знаете?
– Чувствую.
– Вы?!
– Ну конечно. Я же сестра.
– Не может быть! – воскликнула Валентина Ивановна, И трудно было понять, во что она не может поверить:
в то, что ей повезло, или в то, что недавняя физкультурница и певица была медсестрой.
В голосе девушки было то удивительное сочетание мягкости и твердости, которое помогает успокаивать людей, дарить им надежду. И, подчиняясь этому голосу, Валентина Ивановна проговорила:
– Сердце… у брата…
– Ничего страшного, – сказала девушка.
И хотя она еще не видела больного, Валентина Ивановна ей почему-то поверила.
– Меня зовут Аней. Сейчас я сделаю ему укол… А потом поз,ову врача. И все будет нормально. Поверьте.
Девушка пошла к себе на первый этаж – за лекарством и шприцем. А Валентина Ивановна шла рядом и объясняла, что они с братом никогда в жизни не расставались, что, кроме него, у нее нет никого на свете…
После укола Сергею Ивановичу стало гораздо легче.
– Вот видите, – сказала Аня Валентине Ивановне. – Сейчас я вызову “неотложку”. Лучше всего из моей больницы. Чтобы я потом могла присмотреть… Вам будет спокойнее.
– А может быть, не надо в больницу? – тихо попросила Валентина Ивановна.
– Как скажет врач. Но я бы советовала… В общем, пойду позвоню.
– Откуда?
– Из автомата.
– Здесь нет автомата…
– Есть один. Копилка всех наших тайн!
Валентина -Ивановна заметила вдруг, что у нее высокая прическа и короткое платье… Она мысленно восхитилась всем этим.
Врач сказал, что надо в больницу… Аня и Валентина Ивановна тоже поехали.
– Значит, что-то серьезное? А?.. Что-то серьезное? – всю дорогу спрашивала Валентина Ивановна.
Аня взяла ее руку в свою. Это было ответом: “Не волнуйтесь. Все будет нормально!”
– Посидите здесь, в вестибюле, – сказала она Валентине Ивановне. – А я постараюсь устроить его в палату… получше.
Валентина Ивановна вновь повторила, что, кроме брата, у нее никого нет. И попросила объяснить это там, наверху, куда ее не пустили…
Она села на скамейку в вестибюле и стала ждать. Она вспоминала то, что было вчера, позавчера, неделю назад, и все, что в те дни выглядело неприятным и даже горестным, теперь, казалось, не играло в ее жизни абсолютнр никакой роли. Она изумлялась тому, что еще недавно, еще вчера вечером могла придавать какое-либо значение всем этим фактам. “Лишь бы Сережа… Лишь бы Сережа…” – про себя повторяла она. И вдруг услышала:
– Идите! Идите сюда… Только тихо. Я проведу вас…
Аня, в белом халате и белой косынке, перевесившись через перила, звала ее.
– Идемте! Вообще-то не полагается… Но раз он у вас один.
Она понимающе подмигнула, и Валентине Ивановне показалось, что она вот сейчас может свистнуть на всю больницу и крикнуть: “Ну как? Хорошо?!”
Вместо этого Аня взяла Валентину Ивановну за руку и повела наверх.
– Поздно… Лифт уже не работает, – извинилась она. – Tajc что не торопитесь! Передохните… Вообще-то от этих подъемов сердце закаляется. Молодеет! Как от спорта… или от хорошего настроения. Но надо привыкнуть. Теперь пойдем дальше!
Еще раз остановив Валентину Ивановну для отдыха, она сказала:
– Вообще-то я вас понимаю. Мы тоже живем вдвоем…
С мамой. Не могу себе представить жизнь без нее!
– Вот и я… – тихо сказала Валентина Ивановна.
– И без людей! Не могу без людей. А вы?..
Вместо ответа Валентина Ивановна тихо призналась:
– Вы знаете, в первый момент я не могла поверить, что вы сестра…
– Старшая! – с добродушной гордостью поправила Аня.
– Я тоже старшая, – сказала Валентина Ивановна. – Представляете, не могла поверить…
– Почему?
– Трудно объяснить. Вы всегда во дворе…
– Это был отгул за ночные дежурства. Теперь отгул кончился…
В палате возле окна спал в такой позе, будто полз по-пластунски, мужчина в пижаме.
Сергей Иванович тоже спал.
– Сейчас для него это очень важно! – сказала Аня.
От волнения Валентина Ивановна задела стул, на котором лежали коробочки и пузырьки с лекарствами, радионаушники. Один пузырек упал и покатился под кровать.
– Тише!.. – шепнула Аня. И, словно бы извиняясь, добавила: Пожалуйста…
– Я нечаянно, – стала шепотом оправдываться Валентина Ивановна.
– Ничего… Посидим немного. Слышите? Дышит нормально.
В этот миг Сергей Иванович зашевелился и позвал:
– Сестра…
Обе вскочили на ноги.
1972 г.
Анатолий Георгиевич Алексин
ДОМАШНЕЕ СОЧИНЕНИЕ
Когда Дима прочитал все, что создано в мировой литературе для его возраста, он принялся за книги, написанные для других возрастов.
– Почему ты не запираешь свой книжный шкаф? – спросила мама у папы.
– Запирать книги – это кощунство! – ответил папа. – Они еще никому не прино сили вреда.
– А может, вообще отменить это понятие – “ребенок”? – спросила мама. Раз в тринадцать лет можно все то же самое, что и в тридцать пять!
За справедливостью Дима всегда обращался к бабушке.
В самый разгар родительских споров, касавшихся его судьбы, он с отчаянием в голосе произносил: “Ну, скажи ты!.. ”
И спор немедленно обрывался: бабушка говорила так неторопливо и тихо, что к ее голосу надо было прислушиваться.
Вступая в дискуссию, она чаще всего задавала вопрос, ответ на который таил в себе решение спора.
– В каком классе ты сама-то прочитала “Анну Каренину”? – спросила она у мамы.
– Не помню.
– А я помню. В шестом…
– Вот видите! Видите!.. -воскликнул Дима. – А я еще не читал…
– Дети не обязаны повторять ошибки родителей, – отважилась возразить мама. – Книга, прочитанная не вовремя, может навсегда отбить вкус к самой себе.
– Это бывает, – согласилась бабушка. – Но ты не волнуйся… Я присмотрю.
Прежде всего Дима принялся за “Большую энциклопедию”. Ему в голову пришла мысль, что если прочитать эти тяжеловесные тома, написанные обо всем на свете, – можно сразу стать всесторонне образованным человеком.
Осилив за десять дней том на букву “А”, Дима перестал спать спокойно. Радости и трагедии, открытия и сражения, происходившие в разные года и эпохи, но словно бы объединенные начальной буквой своих имен, перемешались в голове, пута лись, наскакивали друг на друга.
И все же Дима, вздохнув, принялся за второй том. Сначала он решил перелис тать его, посмотреть картинки… И неожиданно остановился. Между 78-й и 79-й страницами, лежал исписанный незнакомым ему почерком двойной лист, вырванный из обыкновенной тетрадки в линеечку: “Письмо 1972-му году. Домашнее сочинение уче ника 9-го класса “Б”
Владимира Платова”.
– Бабушка! – от неожиданности вскрикнул Дима.
– Что тебе? – раздался из другой комнаты бабушкин голос.
– Ничего… Я так просто. Хотел проверить, ты спишь или нет.
– К счастью, не сплю. А то бы ты меня разбудил.
– Прости, пожалуйста…
Дима решил сперва прочитать письмо сам. Судя по заголовку, ученик 9-го класса “Б” должен был адресовать его не человеку, а году. Однако первые же строчки свидетельствовали о том, что ученик не. вполне подчинился заданию учи тельницы…
“Дорогая Валя! Мария Никитична хочет, чтобы мы обращались к году, а я обра щаюсь к тебе. К тебе, живущей в том самом году!
Прошло тридцать лет, как я написал это письмо. И вот ты его читаешь… Пред ставь себе, что я стою рядом (вот здорово!) и разговариваю с тобой.
За это время произошло главное: я получил ответ на вопрос, который мучил меня в школьные годы. Дома, на уроках и переменах я думал: “Кого же она все-таки любит – Лешку Филиппова или меня?! ” Теперь я уже давно знаю, что ты любишь меня. А с Лешкой разговаривала на переменках просто для того, чтобы я немного поволно вался.
И еще потому, что вы оба занимались в литературном кружке. Это было единст венное, что вас объединяло в ту далекую пору. Теперь уж я точно знаю…
Все эти тридцать лет я был ужасно счастлив из-за того, что ты любила меня, а не Лешку Филиппова! Хотя он хороший парень. (Теперь-то уж хороший пожилой чело век!)
Я сочувствовал ему все эти тридцать лет. Но что поделаешь, Валечка?! Раз ты любишь меня…
Сочинение на тему: Мое прочтение повести Ася. Размышления и впечатления.
Писатель Анатолий Алексин: биография, фото
Сериал Письма на стекле: краткое содержание всех серий
А. Алексин, «Третий в пятом ряду»: краткое содержание. «Третий в пятом ряду»: отзывы
Нравственный облик педагога-современника в повести А. Лиханова «Благие намерения» и ее краткое содержание. Благие намерения, Лиханов Альберт Анатольевич
Поездка в прошлое (Ф. Абрамов): краткое содержание. Поездка в прошлое – повесть в жанре деревенской прозы
Короткие рассказы о любви русских и зарубежных авторов
«Третий в пятом ряду»: краткое содержание повести и анализ произведения
Как написать рассказ на основе услышанного?
Алексин, Безумная Евдокия: краткое содержание повести. Анализ произведения Анатолия Алексина Безумная Евдокия
«В стране вечных каникул»: краткое содержание. Без дружбы невозможна радость
Повесть Раздел имущества: краткое содержание. Алексин, Раздел имущества: главные герои
Алексин Анатолий Георгиевич, А тем временем где-то…: краткое содержание, главные герои, проблема
Сочинение про бабушку. Пособие для учеников и их родителей
Сочинение Как я однажды помогала маме для детей школьного возраста
— К счастью, не сплю. А то бы ты меня разбудил.
— Прости, пожалуйста…
Дима решил сперва прочитать письмо сам. Судя по заголовку, ученик 9-го класса «Б» должен был адресовать его не человеку, а году. Однако первые же строчки свидетельствовали о том, что ученик не вполне подчинился заданию учительницы…
«Дорогая Валя! Мария Никитична хочет, чтобы мы обращались к году, а я обращаюсь к тебе. К тебе, живущей в том самом году!
Прошло тридцать лет, как я написал это письмо. И вот ты его читаешь… Представь себе, что я стою рядом (вот здорово!) и разговариваю с тобой.
За это время произошло главное: я получил ответ на вопрос, который мучил меня в школьные годы. Дома, на уроках и переменах я думал: „Кого же она все-таки любит — Лешку Филиппова или меня?!“ Теперь я уже давно знаю, что ты любишь меня. А с Лешкой разговаривала на переменках просто для того, чтобы я немного поволновался.
И еще потому, что вы оба занимались в литературном кружке. Это было единственное, что вас объединяло в ту далекую пору. Теперь уж я точно знаю…
Все эти тридцать лет я был ужасно счастлив из-за того, что ты любила меня, а не Лешку Филиппова! Хотя он хороший парень. (Теперь-то уж хороший пожилой человек!)
Я сочувствовал ему все эти тридцать лет. Но что поделаешь, Валечка?! Раз ты любишь меня… Тут уж ничего не поделаешь!
Никогда не думал, что мечты могут сбываться с такой математической точностью! Мы работаем с тобой в одной больнице — ты на одиннадцатом этаже, а я на десятом…
Сегодня мы с тобой вместе оперировали больного. Я позвал тебя на помощь, и ты спустилась ко мне. А потом мы оба спустились вниз, где ждала нас его мать, и сказали ей:
„Все в порядке!“ Она не поверила, зарыдала… А мы стали уверять ее: „Опасности нет. Опасности больше нет!..“ Чтобы иметь возможность хоть раз сказать это, стоит жить на земле! Ты согласна?
Потом мы вернулись домой… Валя-маленькая, наша дочь, готовится к последним экзаменам в институте. Не знаю, в каком… Но это не имеет значения! А сын Сережа ушел на футбольный матч. Он вообще увлекается спортом.
Тебе даже кажется, что чересчур. Похож на отца!.. Пусть хоть это послужит тебе утешением. Ведь ты любишь меня…»
На этом домашнее сочинение обрывалось.
— Бабушка! — крикнул Дима.
— Что тебе?
Дима молчал. Бабушка появилась на пороге… Говорили, что когда-то она была очень веселой. И даже любила петь…
А потом стала тихой и, казалось, все время думала о чем-то одном. Думала, думала… Она стала такой в тот февральский день сорок пятого года, когда пришло извещение о гибели ее сына Володи.
Она всегда была уверена, что единственное, чего пережить невозможно, это гибель детей. Она и не пережила…
Умерло ее веселье, умолкли песни, потухли глаза. И лишь через много лет, когда родился внук Дима, жизнь как бы вернулась к ней. Но не та, что была раньше, а совсем другая… Она стала бабушкой.
— Это… его сочинение, — сказал Дима. И протянул ей двойной тетрадный листок.
Бабушка прочитала. Потом еще раз… Потом еще. Дима ждал. А она все водила глазами по строчкам. И Диме казалось, что это не кончится никогда.
— А где эта Валя? — спросил он тихо.
— Валя Филиппова? Как и раньше… живет над нами, на шестом этаже.
— Филиппова?! — переспросил Дима.
— Ну да…
— Она вышла замуж за Лешку?.
— Ее мужа зовут Алексеем Петровичем, — ответила бабушка.
— Это тот… который все уступает дорогу в лифт, а потом сам не влезает? Какой-то чудак!
— Интеллигентный человек, — возразила бабушка. — И ее ты знаешь. Однажды, когда у тебя была высокая температура, мы позвали ее. Она сделала тебе укол… Помнишь?
— Еще бы! — Дима погладил себя по тому самому месту. — Она стала хирургом?
— Нет, педиатром.
— Кем?
— Детским врачом.
— И он тоже врач?
— Он преподает литературу. Кажется, в институте.
— Ну да… он же занимался в литературном кружке!
А сын их — такой высоченный и неуклюжий?
— Очень талантливый мальчик, — сказала бабушка.
— Откуда ты знаешь?
— Учится в аспирантуре. Его зовут Володей…
Когда начало темнеть, Дима спустился вниз и стал дежурить во дворе, возле подъезда. Люди возвращались с работы… Одни торопились так, будто дома их ждал какой-то сюрприз. Другие шли медленно, на ходу о чем-то размышляя, будто и не расставались с делами.
«Володя мечтал, что домой они будут возвращаться вдвоем… — вспомнил Дима. — Хорошо, чтоб сегодня она вернулась одна!»
Она подъехала на белой машине с красным крестом.
— Я только скажу моим мужчинам, чтобы не волновались, — и сразу обратно, — сообщила она шоферу.
— Поешьте, — посоветовал он.
— Тогда, может, и вы? — Я уже поел…
Дима вошел в подъезд вслед за ней и тихо, смущенно сказал:
— Простите, пожалуйста…
— Что с тобой? — спросила она с тревожным участием, будто предполагала, что он нуждается в медицинской помощи.
— Вам письмо!
— Мне?!
Он впервые разглядел ее, хотя лампочка над дверью лифта светила тускло.
Глаза были добрые, удивленные.
— Письмо?.. Мне? — Она ткнула пальцем в пуговицу пальто, из-под которого виднелся край белого халата. На голове у нее была белая медицинская шапочка, которая (Дима это давно заметил!) очень молодит женщин-докторов и всегда им к лицу.
«Все еще красивая…» — почему-то с огорчением подумал Дима. И протянул ей Володино домашнее сочинение.
— Прочтите…
— Что это? — с озорным любопытством спросила она, словно ожидала какого-то розыгрыша.
— Это письмо. Прочтите…
— Хорошо! Только поднимемся к нам, — предложила она. — А то здесь темно.
— Нет, лучше тут… — ответил ей Дима.
Его голос насторожил ее. Она раскрыла чемоданчик и достала очки.
«Лишь бы никто не вошел и це помешал ей! — думал Дима. — Лишь бы никто!..»
Он даже привалился спиной к двери, готовый задержать непрошеного жильца.
Она сняла очки… Белая шапочка уже не так молодила ее.
Она медленно пошла вверх по лестнице, забыв, что в доме есть лифт.
— Скажите, пожалуйста… — срывающимся голосом крикнул вдогонку Дима. Вы любили его?
Она обернулась.
— Вы любили его? — почти шепотом, изумляясь собственной храбрости, повторил он.
— Я любила его, — ответила она. Сделала несколько шагов, вновь обернулась и добавила: — И я ему навсегда благодарна.
— За что? — спросил Дима.
— За все, — тихо сказала она. — За все…