В историю литературы Константин Дмитриевич Бальмонт вошел как один из основателей и лидеров символизма, художественного течения, которое помогло вывести русскую поэзию конца XIX века из состояния застоя и упадничества. Он был первым поэтом-символистом, который приобрел всероссийскую славу. Десятилетие 1895- 1905 годов – время безусловного первенства Бальмонта на поэтическом русском Парнасе. «Другие поэты, – писал тогда Валерий Брюсов, – или покорно следовали за ним, или, с большими усилиями, отстаивали свою самостоятельность от его подавляющего влияния». Популярность Бальмонта была огромна. Он собирал на свои концерты и вечера толпы восторженных слушателей, его певучие строфы твердили многочисленные поклонники.
Я любил вознесенное сказками древо,
На котором звенели всегда соловьи,
А под древом раскинулось море посева,
И шумели колосья, и пели ручьи.
Выходя на эстраду, Бальмонт, с рыжими спадавшими на плечи волосами, с цветком орхидеи в петлице фрака, нередко поражал публику экстравагантностью, но здесь, помимо избалованности успехом, проглядывала и истинная натура поэта – на редкость открытая, порывистая, почти детская.
Натура увлекающаяся, Бальмонт, учась в Московском университете, писал стихи, навеянные идеями революционеров-народников. Его первые стихи были проникнуты глубокой гражданской скорбью и духом самоотречения: «О рабочий, я с тобой, / Бурю я твою – пою». Поэта волнует тяжелая жизнь рабочих:
Я поэт, и был поэт,
И поэтом я умру,
Но видал я с детских лет
В окнах фабрик поздний свет, –
Он в уме оставил след,
Этот след я не сотру.
Закончить университет Бальмонту не довелось: его исключили за участие в студенческом революционном кружке. Широкую известность принесло Бальмонту стихотворение «Маленький султан», написанное по следам мартовских событий 1901 года:
То было в Турции, где совесть – вещь пустая,
Там царствует кулак, нагайка, ятаган,
Два-три нуля, четыре негодяя
И глупый маленький Султан…
Стихотворение «Маленький султан» – романтический протест против существовавшего тогда строя, за что последовала высылка из Петербурга и запрещение проживать в столицах и столичных губерниях в течение трех лет.
Опасаясь дальнейших преследований, поэт уезжает за границу, где находится более десяти лет. Ему не сиделось на месте: он долго странствовал, совершил несколько кругосветных путешествий. Видимо, в это время и родились стихотворения «Песня без слов», «Фантазия», «Рождение ручья», в которых поэт «ловит мгновенья» мимолетной красоты в природе, бытии, человеке. Красота для Бальмонта – не отвлеченная идея: поэт жаждет непосредственного ее воплощения в слове, звуке, ритме. Неподражаемая «напевность» стиха Бальмонта свидетельствует об этом:
Как живые изваянья, в искрах лунного сиянья,
Чуть трепещут очертанья сосен, елей и берез;
Вещий лес спокойно дремлет, яркий блеск луны приемлет
И роптанью ветра внемлет, весь исполнен тайных грез…
Лирика Бальмонта содержала не только размышления, «тихие раздумья», представленные в книге «Тишина», но и настроение во что бы то ни стало преобразовать мир. В книге «Отсветы зарева» поэт преисполнен дерзкого пафоса сокрушения устоев и торжества стихий:
Я устал от нежных снов,
От восторгов этих цельных
Гармонических пиров
И напевов колыбельных.
Я хочу порвать лазурь
Успокоенных мечтаний.
Я хочу горящих зданий,
Я хочу кричащих бурь!
Лирический герой поэта стремится вырваться из «Страны неволи», где человек томится в плену отчуждения («В тюрьме»»), обреченности на смерть. Мир, пересозданный по законам красоты, – дар людям. Об этом – известное стихотворение с показательным заглавием «Оттуда»:
Идите все на зов звезды,
Гпядите: я горю пред вами.
Я обещаю вам сады
С неомраченными цветами.
Октябрьскую революцию 1917 года Бальмонт не принял, полагая, что диктатура пролетариата несет с собой подавление личности, преграждает дорогу развитию творческих, созидательных сил, угрожает интеллигенции. Результатом таких настроений был разрыв с Родиной. В 1920 году он выехал в заграничную командировку и не вернулся. Годы эмиграции стали тяжелым испытанием для поэта. Ностальгия разъедала душу, подтачивала духовные и физические силы, выливалась в наполненные болью и смятением стихи:
Ни Рим, где слава дней еще жива,
Ни имена, чей самый звук – услада,
Тень Мекки, и Дамаска, и Багдада, –
Мне не поют заветные слова,
И мне в Париже ничего не надо.
Одно лишь слово нужно мне: Москва.
Говоря о Бальмонте, нужно обязательно подчеркнуть, что он, наверное, единственный русский поэт-лирик, преимущественным творческим методом которого был импрессионизм, красочное воспроизведение мимолетных впечатлений, связанных с познанием мира природы и собственной жизни. Его лучшие стихотворения зачаровывают своей музыкальностью, искренностью и свежестью лирического чувства, неподдельной грустью и нежностью. Это звучит в стихотворениях «Нарцисс и эхо», «Ты здесь», «Млечный Путь».
Лесной ручей поет, не зная почему,
Но. он светло журчит и нарушает тьму.
А в трепете лучей поет еще звончей,
Как будто говоря, что он ничей, ничей.
До конца своих дней (а умер Бальмонт в конце 1942 года) тоску по Родине он воплотил во многих щемящих стихотворениях: «Северное сияние», «Поэма о России», «Светослужение».
Страна великая, несчастная, родная,
Которую, как мать, жалею и люблю.
«Да пошлет Судьба той стране, которая дала мне жизнь, многотравные луга, плодотворные нивы, счастливых людей, правдивые дни, несчетные стада коров, звонкие табуны коней, что всегда так красивы были в России». Это слова Бальмонта о Родине, которую он уже не видел и которой «отдал весь жар своего сердца и таланта».
Константин Бальмонт
Константин Дмитриевич Бальмонт — поэт-символист, переводчик, эссеист, один из виднейших представителей русской поэзии Серебряного века. Опубликовал 35 поэтических сборников, 20 книг прозы, переводил с многих языков. Автор автобиографической прозы, мемуаров, филологических трактатов, историко-литературных исследований и критических эссе. Родился: 15.06.1867, Шуя Умер: 23.09.1942 (75 лет)
Другие сочинения по произведению Бальмонта
Основоположник символизма в русской поэзии
Творчество К. Бальмонта — поэта серебряного века
Основные мотивы лирики К. Д. Бальмонта
Писатели символисты русского модернизма. Творчество Бальмонта
Общая характеристика лирики Константина Дмитриевича Бальмонта
Основные настроения поэзии Константина Бальмонта
Константин Дмитриевич Бальмонт
Константин Бальмонт — основоположник символизма в русской поэзии
О поэтике Константина Бальмонта
Константин Дмитриевич Бальмонт,как представитель русского символизма
Сочинение на тему символизм в торчестве Бальмонта
Символисты русского модернизма Творчество Бальмонта
Лирический герой Бальмонта
Изысканность русской речи в поэзии Константина Бальмонта
Фетовские традиции в пейзажной лирике К. Бальмонта
«Поэзия заговоров и заклинаний» в творчестве Сологуба, Белого, Бальмонта
Бальмонт: общая характеристика лирики
Творчество Бальмонта в контексте поэтики символизма
Пути и судьбы поэтов серебряного века в эпоху войн и революций
Поэты символисты о музыке как высшей форме искусства
Сочинение «Константин Дмитриевич Бальмонт» Бальмонт – все сочинения
Константин Дмитриевич Бальмонт родился в 1867 г. в поместье своего отца недалеко от Иваново-Вознесенска – «русского Манчестера». Он считал, что его семья – выходцы из Шотландии. Сначала Бальмонта по политическим мотивам исключили из гимназии, потом из Московского университета. Все-таки ему удалось получить диплом юриста в Ярославле. Там в 1890 г. он напечатал первую книгу стихов – совершенно незначительную и не обратившую на себя никакого внимания. По-настоящему литературная карьера Бальмонта начинается с публикации сборника Под северным небом в 1894 г. В девяностых годах Бальмонта считали самым многообещающим из «декадентов», и журналы, претендовавшие на «современность», охотно открывали ему свои страницы. Бальмонт продолжал печатать поэтические сборники, лучшие его стихи вошли в сборники Горящие здания (1900) и Будем как солнце (1903). После них талант его быстро стал клониться к закату, и хотя он продолжал выпускать по сборнику в год, все, что появилось после 1905 г., ценности не представляет. В 1890-х гг. он забыл о своих гимназических революционных настроениях и, как и прочие символисты, был на удивление «негражданственным», но в 1905 г. вступил в партию С.-Д. и выпустил сборник тенденциозных и крикливых партийных стихов Песни мстителя. Однако в 1917 г. Бальмонт занял твердую антибольшевистскую позицию и в конце концов эмигрировал. Сейчас он живет во Франции. Он успел много попутешествовать и видел много экзотических стран, в том числе Мексику и острова Южных морей.
Написал Бальмонт очень много. Но большую часть им написанного можно смело откинуть за ненадобностью, в том числе все стихи после 1905 г., большинство его многочисленных переводов (полный метрический перевод Шелли особенно плох; Эдгар По, напротив, вполне приемлем) и всю без исключения прозу – наиболее вялую, напыщенную и бессмысленную в русской литературе. В пантеоне подлинных поэтов он останется шестью стихотворными сборниками, опубликованными с 1894 по 1904 г. Даже в этих книгах он очень неровен, потому что, хотя у него в ту пору был настоящий песенный дар, он никогда не умел работать над стихом, а только пел, как птичка. Но у него было острое чувство формы, которая играет в его стихах важную роль, потому что главное в них звук и напев. В 1890-х и в начале 1900 х гг. читатели были поражены богатством его ритмов и вокальным узором, который казался даже излишним, смущающим, а для уха радикальных пуритан – безнравственным.
В русской поэзии такое пиршество звука было новшеством; элементы его были заимствованы (без рабского подражания) у Эдгара По и у Шелли, автора Облака, Индийской серенады и К ночи. Только Бальмонт менее точен и математичен, чем По, и бесконечно менее тонок, чем Шелли. Успех бросился ему в голову, и сборник Будем как солнце переполнен восклицаниями типа: «Я – изысканность русской медлительной речи». Такая нескромность не совсем безосновательна, так как по звуку Бальмонт действительно превзошел всех русских поэтов. Но его стихам не хватает именно изысканности. Они удивительно лишены оттенков и «окончательной отделки». У Бальмонта был достаточно широкий диапазон чувств: от смелого fortissimo наиболее характерных стихов из Будем как солнце до нежных, приглушенных тонов Былинок и Сонной одури, но каждый раз чувство получается у него простым, монотонным, однообразным. Еще один серьезный недостаток поэзии Бальмонта, – присущий также Брюсову, – полное отсутствие чувства русского языка, что, видимо, объясняется западническим характером его поэзии. Стихи его звучат как иностранные. Даже лучшие звучат как переводы. Многие стихи Бальмонта были переведены на английский – переводить их легко. Особенно хороши переводы П. Сельвера в книге Modern Russian Poets (Современные русские поэты). О стиле Бальмонта можно получить полное представление по хорошо известному, знакомому (для многих русских до тошноты знакомому) стихотворению Камыши.
КАМЫШИ
Полночной порою в болотной глуши
Чуть слышно, бесшумно шуршат камыши;
О чем они шепчут? О чем говорят?
Зачем огоньки между ними горят?
Мелькают, мигают, – и снова их нет,
И снова забрезжил блуждающий свет.
Полночной порой камыши шелестят.
В них жабы гнездятся, в них змеи свистят.
В болоте дрожит умирающий лик.
То месяц багровый печально поник.
И тиной запахло. И сырость ползет…
Трясина заманит, сожмет, засосет.
«Кого? Для чего? – камыши говорят –
Зачем огоньки между нами горят?»
Но месяц печальный безмолвно поник.
Не знает. Склоняет все ниже свой лик.
И, вздох повторяя погибшей души,
Тоскливо, бесшумно шуршат камыши.
Поэзия К. Бальмонта
И.Машбиц-Веров
Бальмонт
считается крупнейшим представителем старшего поколения символистов. «Королем
нашей поэзии», наиболее ярким поэтом в «истории нашего символизма» называл его
Ин. Анненский. Брюсов в разные годы писал: «Равных Бальмонту в искусстве стиха
в русской литературе не было» (1903); «В течение десятилетия Бальмонт
нераздельно царил над русской поэзией» (1906).
Бальмонта
трактовали как поэта жизнеутверждающего. Ал. Блок, например, так характеризовал
его творчество (1907): «Когда слушаешь Бальмонта — всегда слушаешь весну. Никто
не окутывает душу таким светлым туманом, как Бальмонт. Ярко было всегда его
солнце…»
В
«Русской литературе XX века» (под редакцией профессора С. А. Венгерова, 1915) читаем:
«Вся поэзия Бальмонта — неперестающая весна». После «скорбной школы русской
поэзии, привязывавшей поэзию к невзгодам общественности»… поэзия Бальмонта
«послала на землю отрадную ярость лучей молодого солнца». И вывод: «Главная и
основная черта поэтических убеждений Бальмонта — оптимизм… светлое и
радостное, какое-то победное настроение проходит золотой полосой через все
десять томов его стихотворений».
Сам
Бальмонт тоже осмысливал свой творческий путь как путь к свету и радости. В
предисловии к первому тому «Полного собрания стихов» (1909) он писал: «Мое
творчество началось… с печали, угнетенности и сумерек, началось под северным
небом. Но, силою внутренней неизбежности, через жажду безгранного, безбрежного,
через долгие скитания по пустынным равнинам и провалам Тишины, подошло к
радостному Свету, к Огню, к победительному Солнцу». Перебрасывая, далее,
«звенья» от книги к книге, Бальмонт утверждал, что его мечта «создает мост и
уходит в вольные, манящие дали. От бесцветных сумерек к красочному Маю… от
незнанья к счастью вечного познания, от гнета к глубокому вздоху освобожденья».
Конкретизируя
содержание своего «вечного познания», Бальмонт называет «четыре стихии — Огонь,
Воду, Землю и Воздух». С ними, заявляет поэт, «неизменно живет моя душа в радостном
и тайном соприкосновении». Огонь же — это «любимая моя стихия… Я молюсь Огню.
Огонь есть истинно всемирная стихия, и кто причастился Огня, тот слит с
Мировым» (1904).
Из
признания Бальмонта видно, что его «вечное познание» не содержит ничего нового
в сравнении с «познанием» всего старшего поколения символистов. Это та же
абстрактная «мечта», лишь по-новому варьируемая в метафизически трактуемых
«стихиях»; те же иллюзорные поиски утешения от «скитаний по пустынным равнинам
и провалам».
К
тому же этот новый, созданный Бальмонтом вариант «творимой легенды», вопреки
декларации, не выполняет своей роли, по крайней мере, по двум причинам: мотивы
скорби, «угнетенности и сумерек» остаются, в сущности, во всем его творчестве
преобладающими; а мотивы «счастья», «освобождения», «света» на деле оказываются
художественно неубедительными, искусственными. Книги Бальмонта, действительно,
образуют «звенья», в них есть «внутренняя неизбежность» единого пути, по путь
этот не выводит к «Солнцу». Доказательство — в книгах поэта.
Первая
книга Бальмонта-символиста — «Под северным небом» (1894) — имеет эпиграфом
строки из Ленау: «Вне страдания божественное недостижимо». И в этом суть книги.
Поэт всячески возвеличивает страдания: «Одна есть в мире красота — любви,
печали, отреченья и добровольного мученья…» Страдания и скорбь
противопоставляются «Солнцу», «Весне» и оказываются единственно «истинными»:
Есть
красота в постоянстве страдания
И
в неизменности скорбной мечты.
Поэтому
с самого начала возникают у Бальмонта совершенно определенные символические
образы мира. Это «Болото» (название стихотворения), «нищенская жизнь без бурь,
без ощущений, холодный полумрак, без звуков и огня», где «жабы черные… ведут
зловещий хоровод». Это мир, где господствуют «Духи чумы» (название другого
стихотворения) и «в двери к людям стучат смерть, гибель, страх». Или, наконец,
это мир, который «безответен и нем», в котором вечно звучит скорбный вопрос:
«Зачем? Зачем?» (название стихотворения), а люди «обмануты, плачут, точно
дети».
В
этой безысходной тьме возникают у Бальмонта, как и у всех старших символистов,
иллюзорные утешения. Поэт ищет освобождешия в «мечтах». Изменчивый и
легкокрылый, как «эльф», он «бодрствует», стремясь постигнуть «мир иной…
безбрежное, далекое».
Так
рождается второй характерный образ Бальмонта, проходящий через все его
творчество, — образ поэта-облачка или ветерка, бездумно порхающего над скорбным
миром, ищущего счастье в «мигах»: «Я — облачко, я ветерка дыханье».
В
книге «Под северным небом» ясно звучит и другой обычный для старших символистов
мотив — мотив «утешительной смерти».
«Не
верь тому, кто говорит тебе, что смерть есть смерть: она — начало жизни», —
возвещает Бальмонт уже во вступительной пьесе сборника. Смерть — «высший свет»,
«свобода», «лучшей жизни весть».
В
других стихотворениях образ смерти возникает в несколько ином плане: она —
избавительница от бед жизни, великое забвенье, и поэтому — желанна: «Ты всем
несешь свой дар успокоенья… К тебе, о царь, владыка, дух забвенья, из бездны
зол несется возглас мой: Приди. Я жду, Я жажду примиренья!..», «Смерть, убаюкай
меня!».
Вышедшая
через год очередная книга Бальмонта «В безбрежности» (1895) варьирует и
углубляет мотивы и образы “Северного неба».
Мы
находим здесь уже знакомый образ «клетки познания» (вариант Бальмонта
«Пещера»), и это тоже осмысливается не только как роковая ограниченность
познания, а как тюрьма, пустыня, тьма, где человек обречен на страдания:
Бесплодно
скитанье в пустыне земной,
Близнец
мой, страданье, повсюду со мной.
Где
выход, не знаю, — в пещере темно,
Все
слито в одно роковое звено.
«Освобождением»
же от тюрьмы жизни вновь оказываются мечты:
В
жизни, кто оглянется.
Тот
во всем обманется,
Лучше
безрассудными
Жить
мечтами чудными!
А
эти «чудные» и «безрассудные мечты», в свою очередь, естественно
трансформируются в «миги», в «облачко» и т. д.
Вместе
с тем, как важнейшее содержание «мигов» возникает тема любви (раздел «Любовь и
тени любви»), вернее, сладострастии. «Влюбленной души сладострастье» — это
«вспышка счастья, полубожественный сон, несказанные мгновения восторгов безумно
святых». Любви поэт жаждет «хотя бы ценой преступлений»: здесь «простимся с
добром и со злом». А это приводит Бальмонта, как и других старших символистов,
к мотивам демонизма.
Однако
основным содержанием книги «В безбрежности» остается безбрежность человеческих
мук: отсюда и название. Человек навсегда заключен в свою «пещеру» и никогда не
узнает «свет небесный»:
Миллионы,
мириады нескончаемых веков,
Мы,
отринутые, стонем, слыша звон своих оков.
Мы
не знаем, где родится новой истины звезда.
Нами
правят два проклятья: Навсегда и Никогда
Следующая
книга — «Тишина» — вышла к тридцатилетию поэта (1897). Возраст зрелый. Поэт,
однако, остается во власти беспутья. Или, как указывает эпиграф к книге,
окруженным тишиной «всемирного молчания».
Действительно,
жизнь для Бальмонта по-прежнему — «кошмар», «царство льдов» (названия
разделов), где поэт — «дух бесстрастный, дух бесприютный» — хочет «смерти
одной». Это все та же «боль Мира», тьма, бессмыслица —
В
темноте миллионы теней
Погребальным
идут хороводом.
И
при свете болотных огней
Исчезает
народ за народом.
И
не в силах безумцы понять.
Что
вращаются в круге замкнутом….
В
«Тишине» мотивы, ужe известные нам по «Северному небу» и «Безбрежности»,
получают дальнейшее развитие.
Прежде
всего это относится к мотиву индивидуализма. Человек не только не способен
вырваться из тьмы непознанной жизни («Повсюду сказка бледная — загадкой предо
мной») — он не способен также познать других людей:
Бессменно
одинокая,
Душа
грустит всегда,
Душа
душе далекая,
Как
для звезды звезда.
Однако
в своем одиночестве поэт находит не только «грусть». Это противоречивое
состояние, в нем есть и радость. Отвернувшись от земли и людей, поэт объявляет
себя «за пределами правды и лжи», становится «гением единственным»,
«стихийным», «светлым», «гением Мечты».
Отсюда
возникает, с одной стороны, образ «Нарцисса», «только в себя невозвратно
влюбленного» (естественно открывающего путь к темам «демонизма»), а с другой —
уже знакомый нам образ поэта-ветерка, живущего «мигами»: «Я вольный ветер, я
вечно вею, волную волны, ласкаю ивы».
Более
того, в стихотворении «Зов» «миги» объявляются великим «откровением»:
Все,
на чем печать мгновенья,
Брызжет
светом откровенья,
Веет
жизнью вечно-цельной.
Дышит
правдой запредельной.
Однако
и здесь сразу же обнаруживаются противоречия, разрушающие «вечно-цельную
жизнь». Мечты и миги, оказывается, вовсе не всегда спасительны. Так у поэта
возникает мысль, что все разновидности его мечтаний на деле лишь отрывают
человека от подлинной жизни, от «земли», от «солнца», ведут к «пустоте»:
О,
жизни волнение!
О,
свет и любовь!
Когда
же мы встретимся вновь?
Когда
я узнаю не сны наяву,
A
радостный возглас: «Живу!»
Мы
детство не любим, от Солнца ушли.
Забыли
веленья земли.
И,
сердце утратив, отдавшись мечте,
Слепые,
мы ждeм в пустоте.
«Пена
морская», которая «погибнет, сверкая, растает дождем», вот кто «мы, дети
мгновенья». И зачем же —
Напрасно
Стремимся
мы страстно
К
обманной мечте,
К
немой пустоте?
Так
сам поэт обнажает иллюзорность декларируемого им «счастья». И трагизмом веет от
его признания, которое мы вправе отнести ко всему поколению старших
символистов:
Пилигрим
бесприютный…
Бросив
обманы земные,
Я
правды Небес не достиг.
Наиболее
ярко выразил Бальмонт свой душевный хаос в стихотворении «В лабиринте». Это, по
существу, исповедь поэта:
Было
много… Сны, надежды, свежесть чувства, чистота,
А
теперь душа измята, извращенна и пуста.
Я
устал. Весна поблекла. С Небом порван мой завет.
Тридцать
лет моих я прожил. Больше молодости нет.
Что
же мне еще осталось? С каждым шагом холодеть?
И
на все, что просит счастья, с безучастием глядеть?
О,
последняя надежда, свет измученной души,
Смерть,
услада всех страданий. Смерть, я жду тебя, спеши!
Бальмонт,
пожалуй, ярче других обнаружил безысходную противоречивость старшего поколения
символистов. Не случайно поэтому основная тема «Тишины» — при всех попытках
вернуться к «богу», к «мечте», к «смирению» — страдание мира. И Бальмонт
сильнее всего как поэт, искренней всего и правдивей, когда открыто говорит о своей
опустошенности, о своем беспутье:
Уж
тридцать лет в пустыне я блуждаю…
Нет
больше сил стонать среди пустыни…
Точно
задвинулись двери тюрьмы,
Душно
мне, страшно от шепчущей тьмы.
Хочется
в пропасть взглянуть и упасть,
Хочется
бога проклясть…
В
четвертой книге Бальмонта «Горящие здания» (1900) пессимистические и особенно
демонические мотивы («потеря души», «блаженно-извращенные наслаждения» и т. п.)
получают наиболее острое выражение. Не случайно даже ближайший друг и в
известной мере учитель Бальмонта князь А. И. Урусов писал о «Горящих зданиях»:
«Mania grandiosa…кровожадные гримасы… Эпиграфом следовало бы поставить
«Изумляю мир злодейством»… Искусство оттенков заменило какое-то гоготание.
Книга производит впечатление психиатрического документа».
Итак,
распространенная в критике тех лет оценка Бальмонта как поэта-оптимиста
совершенно не соответствует, по-крайней мере, его первым четырем книгам. Но,
может быть, Бальмонт изменился впоследствии (как, впрочем, утверждает сам: «Из
долгих скитаний… подошел к радостному Свету»). В 1903 году вышли две
очередные книги поэта: «Будем как солнце» и «Только любовь». Уже названия книг
декларируют, по сути дела, приход к «солнцу», к «радости», и на них,
собственно, и ссылаются, говоря о «поэте весны», о «поэте с утренней душой».
Так ли это?
По
мотивам, образам, настроениям, по поэтической структуре, наконец, по времени
выхода сборники стихов «Будем как солнце» и «Только любовь» едины и, в
сущности, повторяют друг друга. Hет поэтому нужды анализировать обе книги, и мы
остановимся на последней, по слову Блока, «более нежной».
Действительно,
в целом ряде стихотворений сборника «Только любовь» и даже в ряде разделов
(например, «Цветные ткани») Бальмонт стремится воспеть радость жизни, свое
«слияние» с живительными стихиями «Огня», «Воздуха» и т. д. Но вот что
получается на деле:
О,
Мироздатель,
Жизнеподатель,
Солнце,
тебя я пою!
Ты
в полногласной
Сказке
прекрасной
Сделало
страстной
Душу
мою!
Жизни
податель.
Бог
и создатель,
Мудро
сжигающий — Свет!..
и
т. п.
И
— далее — несколько другой вариант тех же восхвалений радости «Солнца»:
Тебя
мы чувствуем во всем, в чем блеск алмазный,
В
чем свет коралловый, жемчужный иль иной.
Без
солнца наша жизнь была б однообразной.
Теперь
же мы живем мечтою вечно-разной,
Но
более всего ласкаешь ты — весной….
и
т. д.
Приведенные
отрывки из центрального произведения книги («Гимн Солнцу») типичны по своей
структуре. И уже по ним видно, что Бальмонт говорит здесь, пользуясь выражением
Брюсова, «с притворной страстностью». Это, собствеино, совсем не Бальмонт-поэт.
Это — или декларация, выраженная в стиле абстрактной, выспренней и пустой
декламации, или лишенная и тени поэзии плоскоперечислительная «информация» о
величии солнца, обилующая бесцветными словами («свет коралловый, жемчужный иль
иной», «живем мечтою вечно-разной» и канцелярскими оборотами речи» («во всем, в
чем»… «но более всего»).
И
в дальнейшем — во всех гимнах Огню, Солнцу и т. д. — мы встречаемся, с одной
стороны, с той же абстрактной декламацией, с другой — с теми же грубыми
прозаизмами и тяжелыми, подчас просто малограмотными виршами:
Без
Солнца были бы мы темными рабами,
Вне
понимания, что есть лучистый день…
Свой
мозг пронзил я солнечным лучом…
Ликует
радостно все то,
что
ночью было как ничто…
Да,
огонь красивее всех иных живых…
и
т. д., и т. п.
Все
это, несомненно, слабо и плохо.
Бальмонт
силен там, где говорит о своих подлинных чувствах, мечтаниях и порывах, о
своем, по слову Брюсова, «бессознательном «Я». Мы сказали бы: настроения и
чувства интеллигента, разрываемого противоречиями, не принимающего жизни,
ищущего какого-то выхода, но не знающего его, утешающегося «мигами», — такова
единственная подлинная стихия Бальмонта. Здесь он — поэт, хотя, разумеется, и
чуждый нам.
Но
когда Бальмонт переходит к темам философского характера, когда он пытается дать
«широкие обобщения, выразить глубокую мысль», то здесь он, как правильно
отмечает Брюсов, «слабее слабых».
А
ведь именно в стихах о счастье, о «Солнце», «Свете», обо всех этих «царственных
стихиях», которые он хочет слить с «Мировым» и к которых хочет найти «вечное
познание» и «освобождение», — ведь именно здесь Бальмонт выступает со своей
философско-пантеистической концепцией. Он хочет дать глубокие «обобщения». Но
этого он не в силах сделать, за этим нет его подлинных переживаний.
И
тогда вместо «гимнов» жизни получаются «перечисления» общеизвестных, поверху
лежащих явлений, вперемежку с риторикой и пышной фразеологией, которые должны
прикрыть пустоту.
Кстати
сказать, по той же причине Бальмонт вынужден для вящей убедительности своих
«гимнов» прибегать к такому примитивному приему, как начертание своих стихий с
прописной буквы, и всюду у него — «Огонь», «Свет», «Земля», «День», «Красота».
Брюсов очень точно определил пороки «гимнов» Бальмонта: «Его призывы к веселию
кажутся вымученными, стихийные гимны — риторическими… Во всех его
преувеличенных прославлениях жизни есть что-то намеренное… принужденность
языка и чувства… Слишком уж громко и настойчиво твердит Бальмонт о том, что
он радостен, свободен и мудр, слишком старается восхвалять веселие бытия,
словно боится, что ему не поверят, словно громкими словами хочет опьянить
самого себя, подавить в самом себе сомнения».
Но
если слабо все, что Бальмонт говорит о «счастье» в стихиях «Земли», «Солнца» и
т. п., то, как обычно, поэтически сильны и в этой книге разнообразно
варьируемые старые темы: непознаваемость жизни, ее мрак и страдания,
мучительность противоречий и иллюзорная радость «мигов». И это составляет
основное содержание книги.
О
проклятии жизни наиболее обнаженно говорится, пожалуй, в стихотворении
«Отречение». Да, жизнь с первого взгляда прекрасна. В ней есть свет, цветы,
«много воздуха», великолепные страны, реки, горы, обольстительные женщины,
гордая человеческая мысль!.. Но ведь все это — ненастоящее, неистинное, это—
«мираж, обман»:
И
так как жизнь не понял ни один,
И
так как смысла я еe не знаю. —
Всю
смену дней, всю красочность картин,
Всю
роскошь солнц и лун — я проклинаю!
Поэт
настойчиво, вновь и вновь, повторяет: жизнь — обман, ложь, обманны и мечты,
мучительны неразрешимые загадки бытия, и поэтому лучше смерть, лучше не жить на
земле. И вот перед нами уже не деланно-риторические восторги, а подлинный крик
души. «Душно!.. Скучно!.. Последняя черта!» И «светлый» образ певца радости
просто исчезает:
Я
не прежний веселый, полубог вдохновенный,
Я
не гений певучей мечты.
Я
угрюмый заложник, я тоскующий пленный,
Я
стою у последней черты —
Я
устал приближаться от вопросов к вопросам,
Я
жалею, что жил на Земле…
Несомненно:
приведенные стихи не надуманное, не абстракция. Это глубоко пережитое, правда
души поэта. Не случайно центральные разделы сборника «Только любовь»,
занимающие треть книги, названы «Проклятие» и «Безрадостность». Не случайно,
наконец, и то, что в этой, якобы «солнечной» и «нежной» книге, поэт воплотил
себя самого в образе… умирающего:
Один
я родился, один умираю,
И
в смерти живу бесконечно один.
К
какому иду я безвестному краю?
Не
знаю, не знаю, я — в страхах глубин.
Я
знаю, есть Солнце, там в высях, там где-то.
Но
я навсегда потерял красоту.
Я
мертвая тяжесть, — от вольного лета,
От
счастья и света иду в темноту.
Книга
«Только любовь», как и все другие книги, написанные Бальмонтом до и после нее,
совсем не книги «весны» и «оптимизма». Попытки связать себя со «светом»,
которого он не знал и по самому существу своего мировоззрения знать не мог,
били искусственны и художественно беспомощны. В истории русской поэзии Бальмонт
предстает единым в своем творчестве и единым со воем старшим поколением
символистов, находясь в кругу того же общего для них пессимистического в
отношении к земной жизни мировоззрения, в кругу тех же идей, мотивов и образов.
К
1903 году гегемония Бальмонта кончается и на первое место выступает Брюсов, а
также новое, младшее поколение; происходит, по общему признанию, резкий спад
творчества Бальмонта. П. Перцов пишет по этому поводу, что после выхода «Urbi
et Orbi» и — несколько позже — «Венка» Брюсова «пришел конец гегемонии
Бальмонта» и что «в то же время выдвинулись новые первостепенные имена —
Вячеслав Иванов, Александр Блок, Андрей Белый. Второе поколение символистов
выступило на авансцену».
Сам
Брюсов в письме к Перцову (1905) писал: «Десять лет Бальмонт царил полновластно
в нашей поэзии. Но теперь жезл выпал из его рук… Он — в прошлом». А
впоследствии, назвав «вершинные» достижения Бальмонта, Брюсов отмечает: «Со
сборника «Только любовь» начинается уже спуск вниз, становящийся более крутым в
«Литургии Красоты» (1905) и почти обрывистый в «Злых чарах» (1906). Еще дальше
— следовало бесспорное падение… на топкую, илистую плоскость «Жар-птицы».
Характерно также, что в 1913 году, на чествовании Бальмонта в связи с его
возвращением из эмиграции, Маяковский от имени молодого поколения поэтов
заявил, что в их лице Бальмонт сталкивается «с нашей голой ненавистью… Мы слиты
с жизнью, вы восходили по шатким, скрипящим ступеням на древние башни и
смотрели оттуда в эмалевые дали… Бальмонт — это отжитое».
Наконец,
чтобы расстаться с легендой о Бальмонте как о певце весны, жизнерадостности,
оптимизма, приведем высказывание Ин. Анненского, старейшего по возрасту поэта и
критика-символиста, который считал Бальмонта ярчайшим выразителем своего
поколения. В статье «Бальмонт-лирик» Анненский пишет: «Сознание безысходного
одиночества и мистический страх перед собою — вот главные тоны нашего «Я».
Поэзия же Бальмонта тем и значительна, что она с предельной силой выразила это
«Я» в лирике: «Я» — замученное сознанием своего безысходного одиночества,
неизбежного конца и бесцельного существования; «Я» среди природы, где немо и
незримо, упрекая его, живут такие же «Я».
Творчество К. Бальмонта — поэта серебряного века
К.Бальмонт основные мотивы лирики
Бальмонт жаждал изысканности русской медлительной речи
Мотивы и образы лирики одного из поэтов Серебряного века
Константин Дмитриевич Бальмонт,как представитель русского символизма
Анализ стихотворения К.Д. Бальмонта «Ветер»
АНАЛИЗ СТИХОТВОРЕНИЯ “ФАНТАЗИЯ” БАЛЬМОНТ
Анализ стихотворения К.Д.Бальмонта «Я не знаю мудрости»
Константин Дмитриевич Бальмонт
Художественный анализ стихотворения «Я мечтою ловил уходящие тени»
Константин Бальмонт – поэт солнца и камышей
Анализ стихотворения Бальмонта
Анализ стихотворения Бальмонта « Я мечтою ловил уходящие тени … «
Лирический герой Бальмонта
Художественный анализ стихотворения Бальмонта «В безбрежности»
Сочинение на тему символизм в торчестве Бальмонта
Основоположник символизма в русской поэзии. Сочинение о Бальмонте
Анализ стихотворения К. Бальмонта «Фантазия»
Символисты русского модернизма Творчество Бальмонта
«Поэзия заговоров и заклинаний» в творчестве Сологуба, Белого, Бальмонта
О поэтике Константина Бальмонта
КОНСТАНТИН БАЛЬМОНТ
Самый читаемый поэт на рубеже XIX—XX столетий
Общая характеристика лирики Константина Дмитриевича Бальмонта
Творчество Бальмонта в контексте поэтики символизма
Бальмонт: общая характеристика лирики
«Поэзия заговоров и заклинаний» в творчестве Ф. Сологуба и К. Бальмонта (2)
Анализ стихотворения Бальмонта “В безбрежности”
Основные настроения поэзии Константина Бальмонта
Анализ стихотворения Бальмонта «Фантазия»
Творчество К. Бальмонта в контексте поэтики символизма
Анализ стихотворения “Фантазия” Бальмонта
Основоположник символизма в русской поэзии
Константин Бальмонт — основоположник символизма в русской поэзии
Писатели символисты русского модернизма. Творчество Бальмонта
Основные мотивы лирики К. Д. Бальмонта
Константин Дмитриевич Бальмонт — основоположник символизма в русской поэзии
Константин Дмитриевич Бальмонт родился в 1867 г. во Владимирской губернии, деревне Гумнищи. Его отец был помещиком и председателем земской управы. Мать же много времени уделяла распространению культурных идей в провинции, устраивала любительские спектакли.
Предки знаменитого поэта с отцовской стороны были шотландскими моряками, поскольку фамилия Бальмонт очень распространена в Шотландии. Его дед был морским офицером, участником Русско-турецкой войны. Предки поэта со стороны матери были татары, от которых Бальмонт, возможно, и унаследовал страстность, свойственную его натуре.Его приход в литературу сопровождался рядом неудач. Долгое время, а именно на протяжении четырех-пяти лет, ни один журнал не соглашался публиковать его произведения. Первый сборник стихов был напечатан в Ярославле, но успеха не имел, так как был очень слабым по содержанию. В это же время Бальмонт занимается переводами. Первой его переводной книгой стала книга Г. Неирао Генрихе Ибсене, которая не могла быть одобрена цензурой того времени и была уничтожена. Бліег поэта также не способствовали продвижению его в литературную среду. Позднее популярность Ба/* монту приносят переводы стихов Перси Бише Шелли, рассказы Эдгара По.
Жизнь Бальмонта была насыщена событиями и переживаниями. Вот что он сам писал об «Я затрудняюсь поэтому отметить как более «значительные» какие-либо события из личной жизни Однако попытаюсь перечислить. Впервые сверкнувшая, до мистической убежденности, мысль о возможности и неизбежности всемирного счастья (семнадцати лет, когда однажды во Владимире, в яркий зимний день, с горы я увидел вдали чернеющий длинный мужицкий обоз). Прочтение «Преступления и наказания» (16 лет) и в особенности «Братьев Карамазовых» (17 лет). Эта последняя книга дала мм больше, чем какая-либо книга в мире. Первая женитьба (21 года, через 5 лет развелся). Вторая женитьба (28 лет). Самоубийство нескольких моих друзей во время моей юности. Моя попытка убить сев (22 года), бросившись через окно на камни с высоты третьего этажа (разные переломы, годы лежания в постели и потом небывалый расцвет умственного возбуждения и жизнерадостности). Писание стихов (первые в возрасте 9 лет, затем 17,21). Многочисленные путешествия по Европе (особенно поразим Англия, Испания и Италия)».
Обретя известность, Бальмонт становится одним из самых популярных поэтов своего времени одним из самых читаемых. У него появляется несметное количество поклонников и поклонниц. Пик популярности приходится на 1890-е гг. Талант Бальмонта раскрывается все шире, к тому же он уже занимает видное место среди гак называемых старших символистов. На его счету сборники: «Под северным небом», «В безбрежности», «Тишина». Критики стали отмечать, что поэт открыл новые возможности русского стиха. Творчество Бальмонта-символиста можно условно разделить на два этапа. Первый этап его творчества насыщен «запредельными», «потусторонними» мотивами. В его произведениях много нереального, неземного.
Когда луна сверкнет во мгле ночной Своим серпом, блистательным и нежным. Моя душа стремится в мир иной, Пленяясь всем далеким, всем безбрежным.
К лесам, к горам, к вершинам белоснежным Я мчусь в мечтах; как будто дух больной, Я бодрствую над миром безмятежным, И сладко плачу, и дышу— луной.
Впиваю это бледное сиянье, Как эльф, качаюсь в сетке из лучей, Я слушаю, как говорит молчанье. Людей родных мне далеко страданье, Чужда мне вся земля с борьбой своей, Я— облачко, я — ветерка дыханье. Позднее в сборниках «Будем как Солнце», «Тблько любовь», «Семицветник» появляются мотивы огня, света, стремления вперед. –
Я в этот мир прошел, чтоб видеть Солнце И синий кругозор.
Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце И выси гор.
К 1905 г. в творчестве Бальмонта намечается перелом. Выходят сборники «Литургия красоты: стихийные гимны», «Хоровод времен. Всегласность» и т. п. Кроме того, поэт публикует несколько теоретических работ.
Поэзия Бальмонта не похожа ни на что. Валерий Брюсов назвал ее поэзией «запечатленных мгновений». Миг, мимолетность определяют философский принцип стихов Бальмонта. Мгновение — это символ вечности, вот о чем говорит нам поэт. И он, вырвав этот миг из вечности, навсегда запечатлевает его в слове:
Я мечтою ловил уходящие тени, Уходящие тени погасшего дня, Я на башню всходил, и дрожали ступени, И дрожали ступени под ногой у меня. И чем выше я шел, тем ясней рисовались, Тем ясней рисовались очертанья вдали, И какие-то звуки вдали раздавались, Вкруг меня раздавались от Небес и Земли.
И внизу подо мною уже ночь наступила, Уже ночь наступила для уснувшей Земли, Для меня же блистало дневное светило, Огневое светило догорало вдали…
В стихотворении звучит восторг лирического героя. Произведение наполняют образы-символы: мечты и тени. Но, пожалуй, главным образом-символом в поэзии Бальмонта является образ Солнца. Его он воспевает в своих стихах, пишет ему гимны, воздает молитву: Жизни податель, Светлый создатель, Солнце, тебя я пою! Пусть хоть несчастной Сделай, но страстной, Жаркой и властной Душу мою!
Солнце для поэта символ жизни, ее источник, ее суть. Поэт бессилен перед солнцем и признает это. Признает он и то, что не в силах передать всю красоту дневного светила. Я тебя воспеваю, о яркое, жаркое Солнце, Но хоть знаю, что я и красиво, и нежно пою, И хоть струны поэта звончей золотого червонца, Я не в силах исчерпать всю властность, всю чару твою.
Стихи Бальмонта отличаются напевностью, медлительностью и музыкальностью.
А сам поэт, по словам В. Брюсова, «переживает жизнь, как… только поэты могут ее переживать, как дано это им одним: находя в каждой минуте всю полноту жизни. Поэтому его нельзя мерить общим аршином». В 1926 г. поэт умер, но его солнце будет светить для нас всегда, ведь он пришел в этот мир, «чтоб видеть Солнце»:
Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце, А если день погас, Я буду петь… Я буду петь о солнце В предсмертный час!
Константин Бальмонт
Константин Дмитриевич Бальмонт — поэт-символист, переводчик, эссеист, один из виднейших представителей русской поэзии Серебряного века. Опубликовал 35 поэтических сборников, 20 книг прозы, переводил с многих языков. Автор автобиографической прозы, мемуаров, филологических трактатов, историко-литературных исследований и критических эссе. Родился: 15.06.1867, Шуя Умер: 23.09.1942 (75 лет)
Другие сочинения по произведению Бальмонта
Основоположник символизма в русской поэзии
Творчество К. Бальмонта — поэта серебряного века
Основные мотивы лирики К. Д. Бальмонта
Писатели символисты русского модернизма. Творчество Бальмонта
Общая характеристика лирики Константина Дмитриевича Бальмонта
Основные настроения поэзии Константина Бальмонта
Константин Дмитриевич Бальмонт
Константин Бальмонт — основоположник символизма в русской поэзии
О поэтике Константина Бальмонта
Константин Дмитриевич Бальмонт,как представитель русского символизма
Сочинение на тему символизм в торчестве Бальмонта
Символисты русского модернизма Творчество Бальмонта
Лирический герой Бальмонта
Изысканность русской речи в поэзии Константина Бальмонта
Фетовские традиции в пейзажной лирике К. Бальмонта
«Поэзия заговоров и заклинаний» в творчестве Сологуба, Белого, Бальмонта
Бальмонт: общая характеристика лирики
Творчество Бальмонта в контексте поэтики символизма
Пути и судьбы поэтов серебряного века в эпоху войн и революций
Поэты символисты о музыке как высшей форме искусства
Сочинение «О поэтике Константина Бальмонта» Бальмонт – все сочинения
Я — изысканность русской медлительной речи…
К. Бальмонт
Бальмонту суждено было стать одним из значительных представителей нового символического искусства в России. Однако у него была своя позиция понимания символизма как поэзии, которая помимо конкретного смысла имеет содержание скрытое, выражаемое с помощью намеков, настроения, музыкального звучания. Из всех символистов Бальмонт наиболее последовательно разрабатывал импрессионизм — поэзию впечатлений. Его поэтический мир — это мир тончайших мимолетных наблюдений, по-детски хрупких чувствований. Мне, как читателю, нравится его детскость. В этом есть чистота.
Я не знаю мудрости, годной для других,
Только мимолетности я влагаю в стих.
В каждой мимолетности вижу я миры,
Полные изменчивой, радужной игры.
Думается, в этих стихах — поэтическая программа Бальмонта. Его лирический герой — вечно юный, вечно вольный, живущий в “ненасытной тревоге” “владыка” собственного “несказанного” мира. Его явно повышенное внимание к звуковой форме я ощутил в стихах “Камыши”, “Воспоминание о вечере в Амстердаме”. Это как бы дает ему право заявить:
Я — изысканность русской медлительной речи,
Предо мною другие поэты — предтечи,
Я впервые открыл в этой речи уклоны,
Перепевные, гневные, нежные звоны.
Предтечами самого Бальмонта были и Жуковский, Шелли, и Эдгар По.
Как у всякого настоящего поэта, у Бальмонта были свои особенно любимые стихии. Во-первых, огонь. Именно с огнем поэт связывал идеал Красоты, Гармонии, Творчества. Один из своих лучших сборников стихов он назвал “Будем как солнце” и включил в него восторженный “Гимн Огню”:
Огонь очистительный,
Огонь роковой,
Красивый, властительный,
Блестящий, живой!
Другая его любимая стихия — вода. Она прочно соединяется в поэтической системе Бальмонта с таинственной силой любви. Его обвиняли в крайнем эротизме, но он отвечал так:
Чем хочешь будь: будь добрый, злой,
Но будь же честен за игрой,
Явись — самим собой.
Наивная и привлекательная тональность лирики Бальмонта, его возвышенное отношение к природе и к человеческой жизни —.все это принесло его книгам “Будем как солнце” и “Только любовь” настоящую славу в России. О его творчестве тепло отзывались А. Чехов, М. Горький, И. Анненский, А. Блок. Горький писал:
“Дьявольски интересен и талантлив. Настраиваю его на демократический лад”.
Перед революцией Бальмонт выпускает еще два сильнъхх сборника: “Ясень” и “Сонеты солнца, меда и луны”. В них он стремился проникнуть воображением в тайны мироздания. Он призывал:
“Люди Солнце разлюбили, надо Солнцу их вернуть”. Но вскоре душа поэта издает горестный стон:
Возьми меня, развей, как снег метельный,
Мой дух, считая зимы, поседел,
Мой дух пропел весь полдень свой свирельный.
Поэт находит себя в небольших произведениях, написанных в форме сонета: “Скажите вы”, “Звездные звуки”, “Сонеты солнца”. Это блестящие, полные изящества лирические миниатюры.
Насилие революции, естественно, испугало детскую душу Бальмонта. Он оказывается в эмиграции. Долго не пишет, но в конце концов Париж растопил его тоску: своим дождем он напомнил Бальмонту детство, и вот родилось стихотворение “Ночной дождь”:
Я вспоминал. Младенческие годы.
Деревья, где родился я и рос.
Мой старый сад. Речонки малой воды,
В огнях цветов береговой откос.
Россия навсегда осталась в дали пространства, но всегда жила в его сердце:
Узнай все страны в мире,
Измерь пути морские,
Но нет вольней и шире,
Но нет нежней — России.
Словно заклинание поэт повторял эти строки до конца своих дней.
В историю литературы Бальмонт вошел как один из видных поэтов символизма, с которым связан расцвет русской поэзии на рубеже XIX—XX столетий, ее серебряный век
Сочинение на тему «Поэзия К. Бальмонта»
И.Машбиц-Веров
Бальмонт считается крупнейшим представителем старшего поколения символистов. «Королем нашей поэзии», наиболее ярким поэтом в «истории нашего символизма» называл его Ин. Анненский. Брюсов в разные годы писал: «Равных Бальмонту в искусстве стиха в русской литературе не было» (1903); «В течение десятилетия Бальмонт нераздельно царил над русской поэзией» (1906).
Бальмонта трактовали как поэта жизнеутверждающего. Ал. Блок, например, так характеризовал его творчество (1907): «Когда слушаешь Бальмонта — всегда слушаешь весну. Никто не окутывает душу таким светлым туманом, как Бальмонт. Ярко было всегда его солнце…»
В «Русской литературе XX века» (под редакцией профессора С. А. Венгерова, 1915) читаем: «Вся поэзия Бальмонта — неперестающая весна». После «скорбной школы русской поэзии, привязывавшей поэзию к невзгодам общественности»… поэзия Бальмонта «послала на землю отрадную ярость лучей молодого солнца». И вывод: «Главная и основная черта поэтических убеждений Бальмонта — оптимизм… светлое и радостное, какое-то победное настроение проходит золотой полосой через все десять томов его стихотворений».
Сам Бальмонт тоже осмысливал свой творческий путь как путь к свету и радости. В предисловии к первому тому «Полного собрания стихов» (1909) он писал: «Мое творчество началось… с печали, угнетенности и сумерек, началось под северным небом. Но, силою внутренней неизбежности, через жажду безгранного, безбрежного, через долгие скитания по пустынным равнинам и провалам Тишины, подошло к радостному Свету, к Огню, к победительному Солнцу». Перебрасывая, далее, «звенья» от книги к книге, Бальмонт утверждал, что его мечта «создает мост и уходит в вольные, манящие дали. От бесцветных сумерек к красочному Маю… от незнанья к счастью вечного познания, от гнета к глубокому вздоху освобожденья».
Конкретизируя содержание своего «вечного познания», Бальмонт называет «четыре стихии — Огонь, Воду, Землю и Воздух». С ними, заявляет поэт, «неизменно живет моя душа в радостном и тайном соприкосновении». Огонь же — это «любимая моя стихия… Я молюсь Огню. Огонь есть истинно всемирная стихия, и кто причастился Огня, тот слит с Мировым» (1904).
Из признания Бальмонта видно, что его «вечное познание» не содержит ничего нового в сравнении с «познанием» всего старшего поколения символистов. Это та же абстрактная «мечта», лишь по-новому варьируемая в метафизически трактуемых «стихиях»; те же иллюзорные поиски утешения от «скитаний по пустынным равнинам и провалам».
К тому же этот новый, созданный Бальмонтом вариант «творимой легенды», вопреки декларации, не выполняет своей роли, по крайней мере, по двум причинам: мотивы скорби, «угнетенности и сумерек» остаются, в сущности, во всем его творчестве преобладающими; а мотивы «счастья», «освобождения», «света» на деле оказываются художественно неубедительными, искусственными. Книги Бальмонта, действительно, образуют «звенья», в них есть «внутренняя неизбежность» единого пути, по путь этот не выводит к «Солнцу». Доказательство — в книгах поэта.
Первая книга Бальмонта-символиста — «Под северным небом» (1894) — имеет эпиграфом строки из Ленау: «Вне страдания божественное недостижимо». И в этом суть книги. Поэт всячески возвеличивает страдания: «Одна есть в мире красота — любви, печали, отреченья и добровольного мученья…» Страдания и скорбь противопоставляются «Солнцу», «Весне» и оказываются единственно «истинными»:
Есть красота в постоянстве страдания
И в неизменности скорбной мечты.
Поэтому с самого начала возникают у Бальмонта совершенно определенные символические образы мира. Это «Болото» (название стихотворения), «нищенская жизнь без бурь, без ощущений, холодный полумрак, без звуков и огня», где «жабы черные… ведут зловещий хоровод». Это мир, где господствуют «Духи чумы» (название другого стихотворения) и «в двери к людям стучат смерть, гибель, страх». Или, наконец, это мир, который «безответен и нем», в котором вечно звучит скорбный вопрос: «Зачем? Зачем?» (название стихотворения), а люди «обмануты, плачут, точно дети».
В этой безысходной тьме возникают у Бальмонта, как и у всех старших символистов, иллюзорные утешения. Поэт ищет освобождешия в «мечтах». Изменчивый и легкокрылый, как «эльф», он «бодрствует», стремясь постигнуть «мир иной… безбрежное, далекое».
Так рождается второй характерный образ Бальмонта, проходящий через все его творчество, — образ поэта-облачка или ветерка, бездумно порхающего над скорбным миром, ищущего счастье в «мигах»: «Я — облачко, я ветерка дыханье».
В книге «Под северным небом» ясно звучит и другой обычный для старших символистов мотив — мотив «утешительной смерти».
«Не верь тому, кто говорит тебе, что смерть есть смерть: она — начало жизни», — возвещает Бальмонт уже во вступительной пьесе сборника. Смерть — «высший свет», «свобода», «лучшей жизни весть».
В других стихотворениях образ смерти возникает в несколько ином плане: она — избавительница от бед жизни, великое забвенье, и поэтому — желанна: «Ты всем несешь свой дар успокоенья… К тебе, о царь, владыка, дух забвенья, из бездны зол несется возглас мой: Приди. Я жду, Я жажду примиренья!..», «Смерть, убаюкай меня!».
Вышедшая через год очередная книга Бальмонта «В безбрежности» (1895) варьирует и углубляет мотивы и образы «Северного неба».
Мы находим здесь уже знакомый образ «клетки познания» (вариант Бальмонта «Пещера»), и это тоже осмысливается не только как роковая ограниченность познания, а как тюрьма, пустыня, тьма, где человек обречен на страдания:
Бесплодно скитанье в пустыне земной,
Близнец мой, страданье, повсюду со мной.
Где выход, не знаю, — в пещере темно,
Все слито в одно роковое звено.
«Освобождением» же от тюрьмы жизни вновь оказываются мечты:
В жизни, кто оглянется.
Тот во всем обманется,
Лучше безрассудными
Жить мечтами чудными!
А эти «чудные» и «безрассудные мечты», в свою очередь, естественно трансформируются в «миги», в «облачко» и т. д.
Вместе с тем, как важнейшее содержание «мигов» возникает тема любви (раздел «Любовь и тени любви»), вернее, сладострастии. «Влюбленной души сладострастье» — это «вспышка счастья, полубожественный сон, несказанные мгновения восторгов безумно святых». Любви поэт жаждет «хотя бы ценой преступлений»: здесь «простимся с добром и со злом». А это приводит Бальмонта, как и других старших символистов, к мотивам демонизма.
Однако основным содержанием книги «В безбрежности» остается безбрежность человеческих мук: отсюда и название. Человек навсегда заключен в свою «пещеру» и никогда не узнает «свет небесный»:
Миллионы, мириады нескончаемых веков,
Мы, отринутые, стонем, слыша звон своих оков.
Мы не знаем, где родится новой истины звезда.
Нами правят два проклятья: Навсегда и Никогда
Следующая книга — «Тишина» — вышла к тридцатилетию поэта (1897). Возраст зрелый. Поэт, однако, остается во власти беспутья. Или, как указывает эпиграф к книге, окруженным тишиной «всемирного молчания».
Действительно, жизнь для Бальмонта по-прежнему — «кошмар», «царство льдов» (названия разделов), где поэт — «дух бесстрастный, дух бесприютный» — хочет «смерти одной». Это все та же «боль Мира», тьма, бессмыслица —
В темноте миллионы теней
Погребальным идут хороводом.
И при свете болотных огней
Исчезает народ за народом.
И не в силах безумцы понять.
Что вращаются в круге замкнутом….
В «Тишине» мотивы, ужe известные нам по «Северному небу» и «Безбрежности», получают дальнейшее развитие.
Прежде всего это относится к мотиву индивидуализма. Человек не только не способен вырваться из тьмы непознанной жизни («Повсюду сказка бледная — загадкой предо мной») — он не способен также познать других людей:
Бессменно одинокая,
Душа грустит всегда,
Душа душе далекая,
Как для звезды звезда.
Однако в своем одиночестве поэт находит не только «грусть». Это противоречивое состояние, в нем есть и радость. Отвернувшись от земли и людей, поэт объявляет себя «за пределами правды и лжи», становится «гением единственным», «стихийным», «светлым», «гением Мечты».
Отсюда возникает, с одной стороны, образ «Нарцисса», «только в себя невозвратно влюбленного» (естественно открывающего путь к темам «демонизма»), а с другой — уже знакомый нам образ поэта-ветерка, живущего «мигами»: «Я вольный ветер, я вечно вею, волную волны, ласкаю ивы».
Более того, в стихотворении «Зов» «миги» объявляются великим «откровением»:
Все, на чем печать мгновенья,
Брызжет светом откровенья,
Веет жизнью вечно-цельной.
Дышит правдой запредельной.
Однако и здесь сразу же обнаруживаются противоречия, разрушающие «вечно-цельную жизнь». Мечты и миги, оказывается, вовсе не всегда спасительны. Так у поэта возникает мысль, что все разновидности его мечтаний на деле лишь отрывают человека от подлинной жизни, от «земли», от «солнца», ведут к «пустоте»:
О, жизни волнение!
О, свет и любовь!
Когда же мы встретимся вновь?
Когда я узнаю не сны наяву,
A радостный возглас: «Живу!»
Мы детство не любим, от Солнца ушли.
Забыли веленья земли.
И, сердце утратив, отдавшись мечте,
Слепые, мы ждeм в пустоте.
«Пена морская», которая «погибнет, сверкая, растает дождем», вот кто «мы, дети мгновенья». И зачем же —
Напрасно
Стремимся мы страстно
К обманной мечте,
К немой пустоте?
Так сам поэт обнажает иллюзорность декларируемого им «счастья». И трагизмом веет от его признания, которое мы вправе отнести ко всему поколению старших символистов:
Пилигрим бесприютный…
Бросив обманы земные,
Я правды Небес не достиг.
Наиболее ярко выразил Бальмонт свой душевный хаос в стихотворении «В лабиринте». Это, по существу, исповедь поэта:
Было много… Сны, надежды, свежесть чувства, чистота,
А теперь душа измята, извращенна и пуста.
Я устал. Весна поблекла. С Небом порван мой завет.
Тридцать лет моих я прожил. Больше молодости нет.
Что же мне еще осталось? С каждым шагом холодеть?
И на все, что просит счастья, с безучастием глядеть?
О, последняя надежда, свет измученной души,
Смерть, услада всех страданий. Смерть, я жду тебя, спеши!
Бальмонт, пожалуй, ярче других обнаружил безысходную противоречивость старшего поколения символистов. Не случайно поэтому основная тема «Тишины» — при всех попытках вернуться к «богу», к «мечте», к «смирению» — страдание мира. И Бальмонт сильнее всего как поэт, искренней всего и правдивей, когда открыто говорит о своей опустошенности, о своем беспутье:
Уж тридцать лет в пустыне я блуждаю…
Нет больше сил стонать среди пустыни…
Точно задвинулись двери тюрьмы,
Душно мне, страшно от шепчущей тьмы.
Хочется в пропасть взглянуть и упасть,
Хочется бога проклясть…
В четвертой книге Бальмонта «Горящие здания» (1900) пессимистические и особенно демонические мотивы («потеря души», «блаженно-извращенные наслаждения» и т. п.) получают наиболее острое выражение. Не случайно даже ближайший друг и в известной мере учитель Бальмонта князь А. И. Урусов писал о «Горящих зданиях»: «Mania grandiosa…кровожадные гримасы… Эпиграфом следовало бы поставить «Изумляю мир злодейством»… Искусство оттенков заменило какое-то гоготание. Книга производит впечатление психиатрического документа».
Итак, распространенная в критике тех лет оценка Бальмонта как поэта-оптимиста совершенно не соответствует, по-крайней мере, его первым четырем книгам. Но, может быть, Бальмонт изменился впоследствии (как, впрочем, утверждает сам: «Из долгих скитаний… подошел к радостному Свету»). В 1903 году вышли две очередные книги поэта: «Будем как солнце» и «Только любовь». Уже названия книг декларируют, по сути дела, приход к «солнцу», к «радости», и на них, собственно, и ссылаются, говоря о «поэте весны», о «поэте с утренней душой». Так ли это?
По мотивам, образам, настроениям, по поэтической структуре, наконец, по времени выхода сборники стихов «Будем как солнце» и «Только любовь» едины и, в сущности, повторяют друг друга. Hет поэтому нужды анализировать обе книги, и мы остановимся на последней, по слову Блока, «более нежной».
Действительно, в целом ряде стихотворений сборника «Только любовь» и даже в ряде разделов (например, «Цветные ткани») Бальмонт стремится воспеть радость жизни, свое «слияние» с живительными стихиями «Огня», «Воздуха» и т. д. Но вот что получается на деле:
О, Мироздатель,
Жизнеподатель,
Солнце, тебя я пою!
Ты в полногласной
Сказке прекрасной
Сделало страстной
Душу мою!
Жизни податель.
Бог и создатель,
Мудро сжигающий — Свет!..
и т. п.
И — далее — несколько другой вариант тех же восхвалений радости «Солнца»:
Тебя мы чувствуем во всем, в чем блеск алмазный,
В чем свет коралловый, жемчужный иль иной.
Без солнца наша жизнь была б однообразной.
Теперь же мы живем мечтою вечно-разной,
Но более всего ласкаешь ты — весной….
и т. д.
Приведенные отрывки из центрального произведения книги («Гимн Солнцу») типичны по своей структуре. И уже по ним видно, что Бальмонт говорит здесь, пользуясь выражением Брюсова, «с притворной страстностью». Это, собствеино, совсем не Бальмонт-поэт. Это — или декларация, выраженная в стиле абстрактной, выспренней и пустой декламации, или лишенная и тени поэзии плоскоперечислительная «информация» о величии солнца, обилующая бесцветными словами («свет коралловый, жемчужный иль иной», «живем мечтою вечно-разной» и канцелярскими оборотами речи» («во всем, в чем»… «но более всего»).
И в дальнейшем — во всех гимнах Огню, Солнцу и т. д. — мы встречаемся, с одной стороны, с той же абстрактной декламацией, с другой — с теми же грубыми прозаизмами и тяжелыми, подчас просто малограмотными виршами:
Без Солнца были бы мы темными рабами,
Вне понимания, что есть лучистый день…
Свой мозг пронзил я солнечным лучом…
Ликует радостно все то,
что ночью было как ничто…
Да, огонь красивее всех иных живых…
и т. д., и т. п.
Все это, несомненно, слабо и плохо.
Бальмонт силен там, где говорит о своих подлинных чувствах, мечтаниях и порывах, о своем, по слову Брюсова, «бессознательном «Я». Мы сказали бы: настроения и чувства интеллигента, разрываемого противоречиями, не принимающего жизни, ищущего какого-то выхода, но не знающего его, утешающегося «мигами», — такова единственная подлинная стихия Бальмонта. Здесь он — поэт, хотя, разумеется, и чуждый нам.
Но когда Бальмонт переходит к темам философского характера, когда он пытается дать «широкие обобщения, выразить глубокую мысль», то здесь он, как правильно отмечает Брюсов, «слабее слабых».
А ведь именно в стихах о счастье, о «Солнце», «Свете», обо всех этих «царственных стихиях», которые он хочет слить с «Мировым» и к которых хочет найти «вечное познание» и «освобождение», — ведь именно здесь Бальмонт выступает со своей философско-пантеистической концепцией. Он хочет дать глубокие «обобщения». Но этого он не в силах сделать, за этим нет его подлинных переживаний.
И тогда вместо «гимнов» жизни получаются «перечисления» общеизвестных, поверху лежащих явлений, вперемежку с риторикой и пышной фразеологией, которые должны прикрыть пустоту.
Кстати сказать, по той же причине Бальмонт вынужден для вящей убедительности своих «гимнов» прибегать к такому примитивному приему, как начертание своих стихий с прописной буквы, и всюду у него — «Огонь», «Свет», «Земля», «День», «Красота». Брюсов очень точно определил пороки «гимнов» Бальмонта: «Его призывы к веселию кажутся вымученными, стихийные гимны — риторическими… Во всех его преувеличенных прославлениях жизни есть что-то намеренное… принужденность языка и чувства… Слишком уж громко и настойчиво твердит Бальмонт о том, что он радостен, свободен и мудр, слишком старается восхвалять веселие бытия, словно боится, что ему не поверят, словно громкими словами хочет опьянить самого себя, подавить в самом себе сомнения».
Но если слабо все, что Бальмонт говорит о «счастье» в стихиях «Земли», «Солнца» и т. п., то, как обычно, поэтически сильны и в этой книге разнообразно варьируемые старые темы: непознаваемость жизни, ее мрак и страдания, мучительность противоречий и иллюзорная радость «мигов». И это составляет основное содержание книги.
О проклятии жизни наиболее обнаженно говорится, пожалуй, в стихотворении «Отречение». Да, жизнь с первого взгляда прекрасна. В ней есть свет, цветы, «много воздуха», великолепные страны, реки, горы, обольстительные женщины, гордая человеческая мысль!.. Но ведь все это — ненастоящее, неистинное, это— «мираж, обман»:
И так как жизнь не понял ни один,
И так как смысла я еe не знаю. —
Всю смену дней, всю красочность картин,
Всю роскошь солнц и лун — я проклинаю!
Поэт настойчиво, вновь и вновь, повторяет: жизнь — обман, ложь, обманны и мечты, мучительны неразрешимые загадки бытия, и поэтому лучше смерть, лучше не жить на земле. И вот перед нами уже не деланно-риторические восторги, а подлинный крик души. «Душно!.. Скучно!.. Последняя черта!» И «светлый» образ певца радости просто исчезает:
Я не прежний веселый, полубог вдохновенный,
Я не гений певучей мечты.
Я угрюмый заложник, я тоскующий пленный,
Я стою у последней черты —
Я устал приближаться от вопросов к вопросам,
Я жалею, что жил на Земле…
Несомненно: приведенные стихи не надуманное, не абстракция. Это глубоко пережитое, правда души поэта. Не случайно центральные разделы сборника «Только любовь», занимающие треть книги, названы «Проклятие» и «Безрадостность». Не случайно, наконец, и то, что в этой, якобы «солнечной» и «нежной» книге, поэт воплотил себя самого в образе… умирающего:
Один я родился, один умираю,
И в смерти живу бесконечно один.
К какому иду я безвестному краю?
Не знаю, не знаю, я — в страхах глубин.
Я знаю, есть Солнце, там в высях, там где-то.
Но я навсегда потерял красоту.
Я мертвая тяжесть, — от вольного лета,
От счастья и света иду в темноту.
Книга «Только любовь», как и все другие книги, написанные Бальмонтом до и после нее, совсем не книги «весны» и «оптимизма». Попытки связать себя со «светом», которого он не знал и по самому существу своего мировоззрения знать не мог, били искусственны и художественно беспомощны. В истории русской поэзии Бальмонт предстает единым в своем творчестве и единым со воем старшим поколением символистов, находясь в кругу того же общего для них пессимистического в отношении к земной жизни мировоззрения, в кругу тех же идей, мотивов и образов.
К 1903 году гегемония Бальмонта кончается и на первое место выступает Брюсов, а также новое, младшее поколение; происходит, по общему признанию, резкий спад творчества Бальмонта. П. Перцов пишет по этому поводу, что после выхода «Urbi et Orbi» и — несколько позже — «Венка» Брюсова «пришел конец гегемонии Бальмонта» и что «в то же время выдвинулись новые первостепенные имена — Вячеслав Иванов, Александр Блок, Андрей Белый. Второе поколение символистов выступило на авансцену».
Сам Брюсов в письме к Перцову (1905) писал: «Десять лет Бальмонт царил полновластно в нашей поэзии. Но теперь жезл выпал из его рук… Он — в прошлом». А впоследствии, назвав «вершинные» достижения Бальмонта, Брюсов отмечает: «Со сборника «Только любовь» начинается уже спуск вниз, становящийся более крутым в «Литургии Красоты» (1905) и почти обрывистый в «Злых чарах» (1906). Еще дальше — следовало бесспорное падение… на топкую, илистую плоскость «Жар-птицы». Характерно также, что в 1913 году, на чествовании Бальмонта в связи с его возвращением из эмиграции, Маяковский от имени молодого поколения поэтов заявил, что в их лице Бальмонт сталкивается «с нашей голой ненавистью… Мы слиты с жизнью, вы восходили по шатким, скрипящим ступеням на древние башни и смотрели оттуда в эмалевые дали… Бальмонт — это отжитое».
Наконец, чтобы расстаться с легендой о Бальмонте как о певце весны, жизнерадостности, оптимизма, приведем высказывание Ин. Анненского, старейшего по возрасту поэта и критика-символиста, который считал Бальмонта ярчайшим выразителем своего поколения. В статье «Бальмонт-лирик» Анненский пишет: «Сознание безысходного одиночества и мистический страх перед собою — вот главные тоны нашего «Я». Поэзия же Бальмонта тем и значительна, что она с предельной силой выразила это «Я» в лирике: «Я» — замученное сознанием своего безысходного одиночества, неизбежного конца и бесцельного существования; «Я» среди природы, где немо и незримо, упрекая его, живут такие же «Я».
Константин Дмитриевич Бальмонт родился в 1867 г. во Владимирской губернии, деревне Гумнищи. Его отец был помещиком и председателем земской управы. Мать же много времени уделяла распространению культурных идей в провинции, устраивала любительские спектакли.
Предки знаменитого поэта с отцовской стороны были шотландскими моряками, поскольку фамилия Бальмонт очень распространена в Шотландии. Его дед был морским офицером, участником Русско-турецкой войны. Предки поэта со стороны матери были татары, от которых Бальмонт, возможно, и унаследовал страстность, свойственную его натуре.Его приход в литературу сопровождался рядом неудач. Долгое время, а именно на протяжении четырех-пяти лет, ни один журнал не соглашался публиковать его произведения. Первый сборник стихов был напечатан в Ярославле, но успеха не имел, так как был очень слабым по содержанию. В это же время Бальмонт занимается переводами. Первой его переводной книгой стала книга Г. Неирао Генрихе Ибсене, которая не могла быть одобрена цензурой того времени и была уничтожена. Бліег поэта также не способствовали продвижению его в литературную среду. Позднее популярность Ба/* монту приносят переводы стихов Перси Бише Шелли, рассказы Эдгара По.
Жизнь Бальмонта была насыщена событиями и переживаниями. Вот что он сам писал об «Я затрудняюсь поэтому отметить как более «значительные» какие-либо события из личной жизни Однако попытаюсь перечислить. Впервые сверкнувшая, до мистической убежденности, мысль о возможности и неизбежности всемирного счастья (семнадцати лет, когда однажды во Владимире, в яркий зимний день, с горы я увидел вдали чернеющий длинный мужицкий обоз). Прочтение «Преступления и наказания» (16 лет) и в особенности «Братьев Карамазовых» (17 лет). Эта последняя книга дала мм больше, чем какая-либо книга в мире. Первая женитьба (21 года, через 5 лет развелся). Вторая женитьба (28 лет). Самоубийство нескольких моих друзей во время моей юности. Моя попытка убить сев (22 года), бросившись через окно на камни с высоты третьего этажа (разные переломы, годы лежания в постели и потом небывалый расцвет умственного возбуждения и жизнерадостности). Писание стихов (первые в возрасте 9 лет, затем 17,21). Многочисленные путешествия по Европе (особенно поразим Англия, Испания и Италия)».
Обретя известность, Бальмонт становится одним из самых популярных поэтов своего времени одним из самых читаемых. У него появляется несметное количество поклонников и поклонниц. Пик популярности приходится на 1890-е гг. Талант Бальмонта раскрывается все шире, к тому же он уже занимает видное место среди гак называемых старших символистов. На его счету сборники: «Под северным небом», «В безбрежности», «Тишина». Критики стали отмечать, что поэт открыл новые возможности русского стиха. Творчество Бальмонта-символиста можно условно разделить на два этапа. Первый этап его творчества насыщен «запредельными», «потусторонними» мотивами. В его произведениях много нереального, неземного.
Когда луна сверкнет во мгле ночной Своим серпом, блистательным и нежным. Моя душа стремится в мир иной, Пленяясь всем далеким, всем безбрежным.
К лесам, к горам, к вершинам белоснежным Я мчусь в мечтах; как будто дух больной, Я бодрствую над миром безмятежным, И сладко плачу, и дышу— луной.
Впиваю это бледное сиянье, Как эльф, качаюсь в сетке из лучей, Я слушаю, как говорит молчанье. Людей родных мне далеко страданье, Чужда мне вся земля с борьбой своей, Я— облачко, я — ветерка дыханье. Позднее в сборниках «Будем как Солнце», «Тблько любовь», «Семицветник» появляются мотивы огня, света, стремления вперед. –
Я в этот мир прошел, чтоб видеть Солнце И синий кругозор.
Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце И выси гор.
К 1905 г. в творчестве Бальмонта намечается перелом. Выходят сборники «Литургия красоты: стихийные гимны», «Хоровод времен. Всегласность» и т. п. Кроме того, поэт публикует несколько теоретических работ.
Поэзия Бальмонта не похожа ни на что. Валерий Брюсов назвал ее поэзией «запечатленных мгновений». Миг, мимолетность определяют философский принцип стихов Бальмонта. Мгновение — это символ вечности, вот о чем говорит нам поэт. И он, вырвав этот миг из вечности, навсегда запечатлевает его в слове:
Я мечтою ловил уходящие тени, Уходящие тени погасшего дня, Я на башню всходил, и дрожали ступени, И дрожали ступени под ногой у меня. И чем выше я шел, тем ясней рисовались, Тем ясней рисовались очертанья вдали, И какие-то звуки вдали раздавались, Вкруг меня раздавались от Небес и Земли.
И внизу подо мною уже ночь наступила, Уже ночь наступила для уснувшей Земли, Для меня же блистало дневное светило, Огневое светило догорало вдали…
В стихотворении звучит восторг лирического героя. Произведение наполняют образы-символы: мечты и тени. Но, пожалуй, главным образом-символом в поэзии Бальмонта является образ Солнца. Его он воспевает в своих стихах, пишет ему гимны, воздает молитву: Жизни податель, Светлый создатель, Солнце, тебя я пою! Пусть хоть несчастной Сделай, но страстной, Жаркой и властной Душу мою!
Солнце для поэта символ жизни, ее источник, ее суть. Поэт бессилен перед солнцем и признает это. Признает он и то, что не в силах передать всю красоту дневного светила. Я тебя воспеваю, о яркое, жаркое Солнце, Но хоть знаю, что я и красиво, и нежно пою, И хоть струны поэта звончей золотого червонца, Я не в силах исчерпать всю властность, всю чару твою.
Стихи Бальмонта отличаются напевностью, медлительностью и музыкальностью.
А сам поэт, по словам В. Брюсова, «переживает жизнь, как… только поэты могут ее переживать, как дано это им одним: находя в каждой минуте всю полноту жизни. Поэтому его нельзя мерить общим аршином». В 1926 г. поэт умер, но его солнце будет светить для нас всегда, ведь он пришел в этот мир, «чтоб видеть Солнце»:
Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце, А если день погас, Я буду петь… Я буду петь о солнце В предсмертный час!
Поэзию Серебряного века создавали только яркие творческие личности, среди которых и Константин Дмитриевич Бальмонт. Этот человек своим трудолюбием привнес многое в мировую литературу. Он и поэт, и эссеист, а также переводчик. Бальмонт жил во времена Советского Союза, но его творчество было далеким от заказного, служащего благу партии, а глубоко индивидуальным. По этой причине деятельность автора не особо признавалась властью. Зато мелодичные, таинственные стихи автора достучались до сердец многих людей. Литературное наследие Бальмонта впечатляет – 35 лирических сборников и 20 книг. Автор писал много, но, на удивление, легким слогом. Интересно и то, что он никогда не «выдавливал» из себя стихотворных строчек, практически не исправлял стихи. Поэзия легко рождалась в его голове и просто переносилась на бумагу. Это и есть признаком настоящего таланта.
Стиль произведений Бальмонта индивидуален, как и сам он. Будучи харизматичной яркой личностью поэт производил глубокое впечатление, особенно на женщин. Отсюда его многочисленные романы, хотя своей музой он все же считал одну женщину – вторую жену.
Старт литературного пути Бальмонта отмечен неким наследованием романтического стиля со свойственными ему признаками грусти, одиночества, меланхолии. В дальнейшем автор станет одной из важнейших фигур в становлении русского символизма. Данное течение в литературе отображало мировоззрение поэта. Он считал, что мир можно понять при помощи ощущений, полагаясь на первое движение души, а не в результате анализа или рациональных рассуждений. По мнению Бальмонта, реалисты слишком привязаны к действительности, которая служит словно творческим якорем, тогда как символисты видят в жизни мечту, выходят за грани осязаемого.
Томики стихов «Тишина» и «В безбрежности» – знаковые в период становление Бальмонта как поэта-символиста.
Авторский стиль поэта состоит и в том, что его «Я» не отождествляется исключительно с ним самим, а словно обобществлено. Именно поэтому лирика Бальмонта так проникновенна, связана с ассоциированием себя с другими. Стихи автора наполнены светом и энергией, которые передаются читателю.
Когда талант Бальмонта достиг своего апогея, то творчество приобрело авторский оптимизм, солнечность, огненность.
Язык произведений Бальмонта богат на интонации, он подобен музыке, живописи, – так же вызывает в людях множество оттенков настроения.
Проблематика произведений автора обычно не предусматривает разрешения дидактических задач, а лишь побуждает человека мыслить широко.
«Психологическая лирика» Бальмонта полна намеков, индивидуальных символов. Особенно интересны его стихи о женщинах. Первый брак автора был неудачным, поэтому отношение к женщинам было противоречивым. В этом ему был близок другой поэт – Шарль Бодлер. Бальмонт это высказал в своем стихотворении «К Бодлеру». Для Бодлера женщина – ангел и демон, для Бальмонта – «дитя, привыкшее играть».
Создавая стихи, поэт использовал музыкально-звукоподражательные свойства речи. Так, например, в стихотворении «Кони бурь» частое употребление звука «р» напоминает раскаты грома.
Константин Дмитриевич Бальмонт – особенный русский поэт, поэзия символов которого не перестает удивлять читателей.
Когда слушаешь Бальмонта —
всегда слушаешь весну.
А. Блок
Вечер. Взморье. Вздохи ветра.
Величавый возглас воли.
Близко буря. В берег бьется
Чуждый чарам черный челн…
Автором этого стихотворения восторгались — «гений». Его низвергали — «стихотворная болтовня». Над ним подтрунивали. Его изучали. Им любовались. И до сих пор нет однозначной точки зрения на К. Д. Бальмонта, поэта, переводчика, эссеиста, большого мастера русской литературы. Его современник А. Блок, отдавший в молодости дань символизму, сказал о нем удивительные слова: «Когда слушаешь Бальмонта — всегда слушаешь весну». Первые его книги вышли в ту пору, когда зарождался русский символизм. Бальмонту суждено было стать одним из его лидеров, считавших себя рожденными «для звуков сладких и молитв». Сборники «Горящие здания» и «Тишина» прославили поэта. Бальмонта швыряло от бунта к примирению, от согласия к протесту. Например, стихотворение, принесшее ему широкую известность, — «Маленький султан», написанное по следам мартовских событий 1901 года. Яростное чувство гнева вызвали в его сердце репрессии царского правительства против студенческой манифестации:
То было в Турции, где совесть — вещь пустая,
Где царствует кулак, нагайка, ятаган.
Два-три нуля, четыре негодяя
И глупый маленький Султан…
В Султане без труда распознали Николая II — и молодого поэта выслали из Петербурга, на него завели досье. В предисловии ко второму изданию сборника «Горящие здания» Бальмонт заявил: «В предшествующих книгах я показал, что может сделать с русским языком поэт, любящий музыку…». Бальмонт как символист искал прямые соответствия между звуком и смыслом: «Чуждый чарам черный челн». Он был музыкально одарен. Музыка все захлестывает, заливает у Бальмонта. На его стихах, как на нотах, можно ставить музыкальные знаки. Около пятисот романсов создано на его стихи. В. Маяковский в свойственной ему манере говорил: «Стихи Бальмонта кажутся мне плавными и мерными, как качалки и турецкие диваны».
Бальмонту во всем важно было чувствовать явное или скрытое присутствие солнца. В 1903 году появилась книга, являющаяся взлетом поэта, — «Будем как солнце»:
Я не верю в черное начало,
Пусть праматерь нашей жизни Ночь,
Только Солнцу сердце отвечало,
И всегда бежит от тени прочь.
Тема солнца прошла через все творчество Бальмонта. Солнце как бы стало знаком раздела: одни — за, другие — против. Вместе с Бальмонтом был А. Белый: «За солнцем, за солнцем, свободу любя, умчимся в простор голубой!». Против была З. Гиппиус: «Не будем как солнце». Поэзия Бальмонта — это поэзия намеков, символов, звукопись, музыкальность. Образу придается загадачно-мистический оттенок. У Бальмонта видна сосредоточенность на своем Я, своем душевном мире, не ищущем ни с кем контакта. Он был верен принципу, сформулированному Гете: «Я пою, как птица поет». Поэтому этюдность, мимолетность — одно из свойств поэзии:
Я не знаю мудрости, годной для других,
Только мимолетности я влагаю в стих.
В каждой мимолетности вижу я миры,
Полные изменчивой радужной игры.
Его творческим методом был импрессионизм. Поэта так и называли: одни — импрессионистом, другие — декадентом, третьи… Бальмонт всю жизнь балансировал между крайностями:
Я — внезапный излом.
Я — играющий гром,
Я — прозрачный ручей,
Я — для всех и ничей.
Он декларирует стихийность творчества:
Не для меня законы, раз я гений. Тебя я видел, так на что мне ты? Для творчества не нужно впечатлений…
Еще одна особенность поэзии Бальмонта — цвет. Он любил цветовые эпитеты: «Красный парус в синем море, в море голубом…» Особое внимание поэт обращал на рифму и не ограничивал себя известными стихотворными формами, придумывал новые рифмы, сверхдлинные размеры:
Я изысканность русской медлительной речи,
Предо мною другие поэты — предтечи…
Годы эмиграции стали тяжелым испытанием для поэта. Ностальгия разъедала душу, подтачивала духовные и физические силы, выливалась в наполненные болью и смятением стихи:
…Тень Мекки, и Дамаска, и Багдада, —
Мне не поют заветные слова,
И мне в Париже ничего не надо.
Одно лишь слово нужно мне: Москва.
С этим стихотворением перекликается очерк-размышление «Москва в Париже». И в нем возникает, словно сказочный Китеж, «безмерный город из белого камня. Москва…» И в нем тоскует душа поэта, прислушивается к «отзвуку гармоники», раздавшемуся «где-то за дальним холмом», «к бронзовым струнам», звенящим «в некой подземности», к каждому шороху, шелесту… В каждом звуке чудится ему родная и далекая Россия… Именно в годы тоски по России он создал сильные стихи, жизнь сорвала с поэта фрак с орхидеей в петлице, которых не было в его творчестве:
Прилив ушел, и я, как приведенье,
Средь раковин морских иду по дну.
А в стихотворении «Кто?» он пишет:
Я не умер. Нет. Я жив. Тоскую…
В 1926 году признавался, думая о России:
Я ею жил. И ей живу.
Люблю, как лучший звук, Москву!
Говоря о Бальмонте, нельзя не упомянуть о том, что он, пожалуй, единственный русский поэт-лирик, преимущественным творческим методом которого был импрессионизм, красочное и страстное воспроизведение трепетных, порой мимолетных впечатлений, связанных с познанием мира природы и мира собственной души. Его лучшие стихотворения зачаровывают своей музыкальностью, искренностью и свежестью лирического чувства, неподдельной грустью и почти женственной нежностью. Прощаясь с жизнью, солнцем, поэзией, больной нищий поэт (он умер в 1942 году в оккупированном гитлеровцами Париже) говорил, что с земли он поднимется по Млечному Пути и его поглотит вечность:
Достаточно я был на этом берегу,
И быть на нем еще — как рок могу принять я.
Но, солнечный певец, как солнце, на бегу,
Свершив заветное, час ночи стерегу,
Чтоб в Млечном быть Пути, где новых звезд зачатье.
Мечта о космосе, о вечности была для него и мечтой о бессмертии.
Я рыжий, я русый, я русский,
Знаю и мудрость, и бред.
Иду я — тропинкой узкой,
Приду — как широкий рассвет.
Я — изысканность русской медлительной речи…
К. Бальмонт
Бальмонту суждено было стать одним из значительных представителей нового символического искусства в России. Однако у него была своя позиция понимания символизма как поэзии, которая помимо конкретного смысла имеет содержание скрытое, выражаемое с помощью намеков, настроения, музыкального звучания. Из всех символистов Бальмонт наиболее последовательно разрабатывал импрессионизм — поэзию впечатлений. Его поэтический мир — это мир тончайших мимолетных наблюдений, по-детски хрупких чувствований. Мне, как читателю, нравится его детскость. В этом есть чистота.
Я не знаю мудрости, годной для других,
Только мимолетности я влагаю в стих.
В каждой мимолетности вижу я миры,
Полные изменчивой, радужной игры.
Думается, в этих стихах — поэтическая программа Бальмонта. Его лирический герой — вечно юный, вечно вольный, живущий в “ненасытной тревоге” “владыка” собственного “несказанного” мира. Его явно повышенное внимание к звуковой форме я ощутил в стихах “Камыши”, “Воспоминание о вечере в Амстердаме”. Это как бы дает ему право заявить:
Я — изысканность русской медлительной речи,
Предо мною другие поэты — предтечи,
Я впервые открыл в этой речи уклоны,
Перепевные, гневные, нежные звоны.
Предтечами самого Бальмонта были и Жуковский, Шелли, и Эдгар По.
Как у всякого настоящего поэта, у Бальмонта были свои особенно любимые стихии. Во-первых, огонь. Именно с огнем поэт связывал идеал Красоты, Гармонии, Творчества. Один из своих лучших сборников стихов он назвал “Будем как солнце” и включил в него восторженный “Гимн Огню”:
Огонь очистительный,
Огонь роковой,
Красивый, властительный,
Блестящий, живой!
Другая его любимая стихия — вода. Она прочно соединяется в поэтической системе Бальмонта с таинственной силой любви. Его обвиняли в крайнем эротизме, но он отвечал так:
Чем хочешь будь: будь добрый, злой,
Но будь же честен за игрой,
Явись — самим собой.
Наивная и привлекательная тональность лирики Бальмонта, его возвышенное отношение к природе и к человеческой жизни —.все это принесло его книгам “Будем как солнце” и “Только любовь” настоящую славу в России. О его творчестве тепло отзывались А. Чехов, М. Горький, И. Анненский, А. Блок. Горький писал:
“Дьявольски интересен и талантлив. Настраиваю его на демократический лад”.
Перед революцией Бальмонт выпускает еще два сильных сборника: “Ясень” и “Сонеты солнца, меда и луны”. В них он стремился проникнуть воображением в тайны мироздания. Он призывал:
“Люди Солнце разлюбили, надо Солнцу их вернуть”. Но вскоре душа поэта издает горестный стон:
Возьми меня, развей, как снег метельный,
Мой дух, считая зимы, поседел,
Мой дух пропел весь полдень свой свирельный.
Поэт находит себя в небольших произведениях, написанных в форме сонета: “Скажите вы”, “Звездные звуки”, “Сонеты солнца”. Это блестящие, полные изящества лирические миниатюры.
Насилие революции, естественно, испугало детскую душу Бальмонта. Он оказывается в эмиграции. Долго не пишет, но в конце концов Париж растопил его тоску: своим дождем он напомнил Бальмонту детство, и вот родилось стихотворение “Ночной дождь”:
Я вспоминал. Младенческие годы.
Деревья, где родился я и рос.
Мой старый сад. Речонки малой воды,
В огнях цветов береговой откос.
Россия навсегда осталась в дали пространства, но всегда жила в его сердце:
Узнай все страны в мире,
Измерь пути морские,
Но нет вольней и шире,
Но нет нежней — России.
Словно заклинание поэт повторял эти строки до конца своих дней.
В историю литературы Бальмонт вошел как один из видных поэтов символизма, с которым связан расцвет русской поэзии на рубеже XIX—XX столетий, ее серебряный век.
В историю литературы Константин Дмитриевич Бальмонт вошел как один из основателей и лидеров символизма, художественного течения, которое помогло вывести русскую поэзию конца XIX века из состояния застоя и упадничества. Он был первым поэтом-символистом, который приобрел всероссийскую славу. Десятилетие 1895- 1905 годов – время безусловного первенства Бальмонта на поэтическом русском Парнасе. «Другие поэты, – писал тогда Валерий Брюсов, – или покорно следовали за ним, или, с большими усилиями, отстаивали свою самостоятельность от его подавляющего влияния». Популярность Бальмонта была огромна. Он собирал на свои концерты и вечера толпы восторженных слушателей, его певучие строфы твердили многочисленные поклонники.
Я любил вознесенное сказками древо,
На котором звенели всегда соловьи,
А под древом раскинулось море посева,
И шумели колосья, и пели ручьи.
Выходя на эстраду, Бальмонт, с рыжими спадавшими на плечи волосами, с цветком орхидеи в петлице фрака, нередко поражал публику экстравагантностью, но здесь, помимо избалованности успехом, проглядывала и истинная натура поэта – на редкость открытая, порывистая, почти детская.
Натура увлекающаяся, Бальмонт, учась в Московском университете, писал стихи, навеянные идеями революционеров-народников. Его первые стихи были проникнуты глубокой гражданской скорбью и духом самоотречения: «О рабочий, я с тобой, / Бурю я твою – пою». Поэта волнует тяжелая жизнь рабочих:
Я поэт, и был поэт,
И поэтом я умру,
Но видал я с детских лет
В окнах фабрик поздний свет, –
Он в уме оставил след,
Этот след я не сотру.
Закончить университет Бальмонту не довелось: его исключили за участие в студенческом революционном кружке. Широкую известность принесло Бальмонту стихотворение «Маленький султан», написанное по следам мартовских событий 1901 года:
То было в Турции, где совесть – вещь пустая,
Там царствует кулак, нагайка, ятаган,
Два-три нуля, четыре негодяя
И глупый маленький Султан…
Стихотворение «Маленький султан» – романтический протест против существовавшего тогда строя, за что последовала высылка из Петербурга и запрещение проживать в столицах и столичных губерниях в течение трех лет.
Опасаясь дальнейших преследований, поэт уезжает за границу, где находится более десяти лет. Ему не сиделось на месте: он долго странствовал, совершил несколько кругосветных путешествий. Видимо, в это время и родились стихотворения «Песня без слов», «Фантазия», «Рождение ручья», в которых поэт «ловит мгновенья» мимолетной красоты в природе, бытии, человеке. Красота для Бальмонта – не отвлеченная идея: поэт жаждет непосредственного ее воплощения в слове, звуке, ритме. Неподражаемая «напевность» стиха Бальмонта свидетельствует об этом:
Как живые изваянья, в искрах лунного сиянья,
Чуть трепещут очертанья сосен, елей и берез;
Вещий лес спокойно дремлет, яркий блеск луны приемлет
И роптанью ветра внемлет, весь исполнен тайных грез…
Лирика Бальмонта содержала не только размышления, «тихие раздумья», представленные в книге «Тишина», но и настроение во что бы то ни стало преобразовать мир. В книге «Отсветы зарева» поэт преисполнен дерзкого пафоса сокрушения устоев и торжества стихий:
Я устал от нежных снов,
От восторгов этих цельных
Гармонических пиров
И напевов колыбельных.
Я хочу порвать лазурь
Успокоенных мечтаний.
Я хочу горящих зданий,
Я хочу кричащих бурь!
Лирический герой поэта стремится вырваться из «Страны неволи», где человек томится в плену отчуждения («В тюрьме»»), обреченности на смерть. Мир, пересозданный по законам красоты, – дар людям. Об этом – известное стихотворение с показательным заглавием «Оттуда»:
Идите все на зов звезды,
Гпядите: я горю пред вами.
Я обещаю вам сады
С неомраченными цветами.
Октябрьскую революцию 1917 года Бальмонт не принял, полагая, что диктатура пролетариата несет с собой подавление личности, преграждает дорогу развитию творческих, созидательных сил, угрожает интеллигенции. Результатом таких настроений был разрыв с Родиной. В 1920 году он выехал в заграничную командировку и не вернулся. Годы эмиграции стали тяжелым испытанием для поэта. Ностальгия разъедала душу, подтачивала духовные и физические силы, выливалась в наполненные болью и смятением стихи:
Ни Рим, где слава дней еще жива,
Ни имена, чей самый звук – услада,
Тень Мекки, и Дамаска, и Багдада, –
Мне не поют заветные слова,
И мне в Париже ничего не надо.
Одно лишь слово нужно мне: Москва.
Говоря о Бальмонте, нужно обязательно подчеркнуть, что он, наверное, единственный русский поэт-лирик, преимущественным творческим методом которого был импрессионизм, красочное воспроизведение мимолетных впечатлений, связанных с познанием мира природы и собственной жизни. Его лучшие стихотворения зачаровывают своей музыкальностью, искренностью и свежестью лирического чувства, неподдельной грустью и нежностью. Это звучит в стихотворениях «Нарцисс и эхо», «Ты здесь», «Млечный Путь».
Лесной ручей поет, не зная почему,
Но. он светло журчит и нарушает тьму.
А в трепете лучей поет еще звончей,
Как будто говоря, что он ничей, ничей.
До конца своих дней (а умер Бальмонт в конце 1942 года) тоску по Родине он воплотил во многих щемящих стихотворениях: «Северное сияние», «Поэма о России», «Светослужение».
Страна великая, несчастная, родная,
Которую, как мать, жалею и люблю.
«Да пошлет Судьба той стране, которая дала мне жизнь, многотравные луга, плодотворные нивы, счастливых людей, правдивые дни, несчетные стада коров, звонкие табуны коней, что всегда так красивы были в России». Это слова Бальмонта о Родине, которую он уже не видел и которой «отдал весь жар своего сердца и таланта».
Константин Бальмонт
Константин Дмитриевич Бальмонт — поэт-символист, переводчик, эссеист, один из виднейших представителей русской поэзии Серебряного века. Опубликовал 35 поэтических сборников, 20 книг прозы, переводил с многих языков. Автор автобиографической прозы, мемуаров, филологических трактатов, историко-литературных исследований и критических эссе.
Родился: 15.06.1867, Шуя
Умер: 23.09.1942 (75 лет)
Другие сочинения по произведению Бальмонта
Основоположник символизма в русской поэзии
Творчество К. Бальмонта — поэта серебряного века
Основные мотивы лирики К. Д. Бальмонта
Писатели символисты русского модернизма. Творчество Бальмонта
Общая характеристика лирики Константина Дмитриевича Бальмонта
Основные настроения поэзии Константина Бальмонта
Константин Дмитриевич Бальмонт
Константин Бальмонт — основоположник символизма в русской поэзии
О поэтике Константина Бальмонта
Константин Дмитриевич Бальмонт,как представитель русского символизма
Сочинение на тему символизм в торчестве Бальмонта
Символисты русского модернизма Творчество Бальмонта
Лирический герой Бальмонта
Изысканность русской речи в поэзии Константина Бальмонта
Фетовские традиции в пейзажной лирике К. Бальмонта
«Поэзия заговоров и заклинаний» в творчестве Сологуба, Белого, Бальмонта
Бальмонт: общая характеристика лирики
Творчество Бальмонта в контексте поэтики символизма
Пути и судьбы поэтов серебряного века в эпоху войн и революций
Поэты символисты о музыке как высшей форме искусства
Сочинение «Константин Дмитриевич Бальмонт»
Бальмонт – все сочинения
Константин Дмитриевич Бальмонт родился в 1867 г. в поместье своего отца недалеко от Иваново-Вознесенска – «русского Манчестера». Он считал, что его семья – выходцы из Шотландии. Сначала Бальмонта по политическим мотивам исключили из гимназии, потом из Московского университета. Все-таки ему удалось получить диплом юриста в Ярославле. Там в 1890 г. он напечатал первую книгу стихов – совершенно незначительную и не обратившую на себя никакого внимания. По-настоящему литературная карьера Бальмонта начинается с публикации сборника Под северным небом в 1894 г. В девяностых годах Бальмонта считали самым многообещающим из «декадентов», и журналы, претендовавшие на «современность», охотно открывали ему свои страницы. Бальмонт продолжал печатать поэтические сборники, лучшие его стихи вошли в сборники Горящие здания (1900) и Будем как солнце (1903). После них талант его быстро стал клониться к закату, и хотя он продолжал выпускать по сборнику в год, все, что появилось после 1905 г., ценности не представляет. В 1890-х гг. он забыл о своих гимназических революционных настроениях и, как и прочие символисты, был на удивление «негражданственным», но в 1905 г. вступил в партию С.-Д. и выпустил сборник тенденциозных и крикливых партийных стихов Песни мстителя. Однако в 1917 г. Бальмонт занял твердую антибольшевистскую позицию и в конце концов эмигрировал. Сейчас он живет во Франции. Он успел много попутешествовать и видел много экзотических стран, в том числе Мексику и острова Южных морей.
Написал Бальмонт очень много. Но большую часть им написанного можно смело откинуть за ненадобностью, в том числе все стихи после 1905 г., большинство его многочисленных переводов (полный метрический перевод Шелли особенно плох; Эдгар По, напротив, вполне приемлем) и всю без исключения прозу – наиболее вялую, напыщенную и бессмысленную в русской литературе. В пантеоне подлинных поэтов он останется шестью стихотворными сборниками, опубликованными с 1894 по 1904 г. Даже в этих книгах он очень неровен, потому что, хотя у него в ту пору был настоящий песенный дар, он никогда не умел работать над стихом, а только пел, как птичка. Но у него было острое чувство формы, которая играет в его стихах важную роль, потому что главное в них звук и напев. В 1890-х и в начале 1900 х гг. читатели были поражены богатством его ритмов и вокальным узором, который казался даже излишним, смущающим, а для уха радикальных пуритан – безнравственным.
В русской поэзии такое пиршество звука было новшеством; элементы его были заимствованы (без рабского подражания) у Эдгара По и у Шелли, автора Облака, Индийской серенады и К ночи. Только Бальмонт менее точен и математичен, чем По, и бесконечно менее тонок, чем Шелли. Успех бросился ему в голову, и сборник Будем как солнце переполнен восклицаниями типа: «Я – изысканность русской медлительной речи». Такая нескромность не совсем безосновательна, так как по звуку Бальмонт действительно превзошел всех русских поэтов. Но его стихам не хватает именно изысканности. Они удивительно лишены оттенков и «окончательной отделки». У Бальмонта был достаточно широкий диапазон чувств: от смелого fortissimo наиболее характерных стихов из Будем как солнце до нежных, приглушенных тонов Былинок и Сонной одури, но каждый раз чувство получается у него простым, монотонным, однообразным. Еще один серьезный недостаток поэзии Бальмонта, – присущий также Брюсову, – полное отсутствие чувства русского языка, что, видимо, объясняется западническим характером его поэзии. Стихи его звучат как иностранные. Даже лучшие звучат как переводы. Многие стихи Бальмонта были переведены на английский – переводить их легко. Особенно хороши переводы П. Сельвера в книге Modern Russian Poets (Современные русские поэты). О стиле Бальмонта можно получить полное представление по хорошо известному, знакомому (для многих русских до тошноты знакомому) стихотворению Камыши.
КАМЫШИ
Полночной порою в болотной глуши
Чуть слышно, бесшумно шуршат камыши;
О чем они шепчут? О чем говорят?
Зачем огоньки между ними горят?
Мелькают, мигают, – и снова их нет,
И снова забрезжил блуждающий свет.
Полночной порой камыши шелестят.
В них жабы гнездятся, в них змеи свистят.
В болоте дрожит умирающий лик.
То месяц багровый печально поник.
И тиной запахло. И сырость ползет…
Трясина заманит, сожмет, засосет.
«Кого? Для чего? – камыши говорят –
Зачем огоньки между нами горят?»
Но месяц печальный безмолвно поник.
Не знает. Склоняет все ниже свой лик.
И, вздох повторяя погибшей души,
Тоскливо, бесшумно шуршат камыши.
Поэзия К. Бальмонта
И.Машбиц-Веров
Бальмонт
считается крупнейшим представителем старшего поколения символистов. «Королем
нашей поэзии», наиболее ярким поэтом в «истории нашего символизма» называл его
Ин. Анненский. Брюсов в разные годы писал: «Равных Бальмонту в искусстве стиха
в русской литературе не было» (1903); «В течение десятилетия Бальмонт
нераздельно царил над русской поэзией» (1906).
Бальмонта
трактовали как поэта жизнеутверждающего. Ал. Блок, например, так характеризовал
его творчество (1907): «Когда слушаешь Бальмонта — всегда слушаешь весну. Никто
не окутывает душу таким светлым туманом, как Бальмонт. Ярко было всегда его
солнце…»
В
«Русской литературе XX века» (под редакцией профессора С. А. Венгерова, 1915) читаем:
«Вся поэзия Бальмонта — неперестающая весна». После «скорбной школы русской
поэзии, привязывавшей поэзию к невзгодам общественности»… поэзия Бальмонта
«послала на землю отрадную ярость лучей молодого солнца». И вывод: «Главная и
основная черта поэтических убеждений Бальмонта — оптимизм… светлое и
радостное, какое-то победное настроение проходит золотой полосой через все
десять томов его стихотворений».
Сам
Бальмонт тоже осмысливал свой творческий путь как путь к свету и радости. В
предисловии к первому тому «Полного собрания стихов» (1909) он писал: «Мое
творчество началось… с печали, угнетенности и сумерек, началось под северным
небом. Но, силою внутренней неизбежности, через жажду безгранного, безбрежного,
через долгие скитания по пустынным равнинам и провалам Тишины, подошло к
радостному Свету, к Огню, к победительному Солнцу». Перебрасывая, далее,
«звенья» от книги к книге, Бальмонт утверждал, что его мечта «создает мост и
уходит в вольные, манящие дали. От бесцветных сумерек к красочному Маю… от
незнанья к счастью вечного познания, от гнета к глубокому вздоху освобожденья».
Конкретизируя
содержание своего «вечного познания», Бальмонт называет «четыре стихии — Огонь,
Воду, Землю и Воздух». С ними, заявляет поэт, «неизменно живет моя душа в радостном
и тайном соприкосновении». Огонь же — это «любимая моя стихия… Я молюсь Огню.
Огонь есть истинно всемирная стихия, и кто причастился Огня, тот слит с
Мировым» (1904).
Из
признания Бальмонта видно, что его «вечное познание» не содержит ничего нового
в сравнении с «познанием» всего старшего поколения символистов. Это та же
абстрактная «мечта», лишь по-новому варьируемая в метафизически трактуемых
«стихиях»; те же иллюзорные поиски утешения от «скитаний по пустынным равнинам
и провалам».
К
тому же этот новый, созданный Бальмонтом вариант «творимой легенды», вопреки
декларации, не выполняет своей роли, по крайней мере, по двум причинам: мотивы
скорби, «угнетенности и сумерек» остаются, в сущности, во всем его творчестве
преобладающими; а мотивы «счастья», «освобождения», «света» на деле оказываются
художественно неубедительными, искусственными. Книги Бальмонта, действительно,
образуют «звенья», в них есть «внутренняя неизбежность» единого пути, по путь
этот не выводит к «Солнцу». Доказательство — в книгах поэта.
Первая
книга Бальмонта-символиста — «Под северным небом» (1894) — имеет эпиграфом
строки из Ленау: «Вне страдания божественное недостижимо». И в этом суть книги.
Поэт всячески возвеличивает страдания: «Одна есть в мире красота — любви,
печали, отреченья и добровольного мученья…» Страдания и скорбь
противопоставляются «Солнцу», «Весне» и оказываются единственно «истинными»:
Есть
красота в постоянстве страдания
И
в неизменности скорбной мечты.
Поэтому
с самого начала возникают у Бальмонта совершенно определенные символические
образы мира. Это «Болото» (название стихотворения), «нищенская жизнь без бурь,
без ощущений, холодный полумрак, без звуков и огня», где «жабы черные… ведут
зловещий хоровод». Это мир, где господствуют «Духи чумы» (название другого
стихотворения) и «в двери к людям стучат смерть, гибель, страх». Или, наконец,
это мир, который «безответен и нем», в котором вечно звучит скорбный вопрос:
«Зачем? Зачем?» (название стихотворения), а люди «обмануты, плачут, точно
дети».
В
этой безысходной тьме возникают у Бальмонта, как и у всех старших символистов,
иллюзорные утешения. Поэт ищет освобождешия в «мечтах». Изменчивый и
легкокрылый, как «эльф», он «бодрствует», стремясь постигнуть «мир иной…
безбрежное, далекое».
Так
рождается второй характерный образ Бальмонта, проходящий через все его
творчество, — образ поэта-облачка или ветерка, бездумно порхающего над скорбным
миром, ищущего счастье в «мигах»: «Я — облачко, я ветерка дыханье».
В
книге «Под северным небом» ясно звучит и другой обычный для старших символистов
мотив — мотив «утешительной смерти».
«Не
верь тому, кто говорит тебе, что смерть есть смерть: она — начало жизни», —
возвещает Бальмонт уже во вступительной пьесе сборника. Смерть — «высший свет»,
«свобода», «лучшей жизни весть».
В
других стихотворениях образ смерти возникает в несколько ином плане: она —
избавительница от бед жизни, великое забвенье, и поэтому — желанна: «Ты всем
несешь свой дар успокоенья… К тебе, о царь, владыка, дух забвенья, из бездны
зол несется возглас мой: Приди. Я жду, Я жажду примиренья!..», «Смерть, убаюкай
меня!».
Вышедшая
через год очередная книга Бальмонта «В безбрежности» (1895) варьирует и
углубляет мотивы и образы “Северного неба».
Мы
находим здесь уже знакомый образ «клетки познания» (вариант Бальмонта
«Пещера»), и это тоже осмысливается не только как роковая ограниченность
познания, а как тюрьма, пустыня, тьма, где человек обречен на страдания:
Бесплодно
скитанье в пустыне земной,
Близнец
мой, страданье, повсюду со мной.
Где
выход, не знаю, — в пещере темно,
Все
слито в одно роковое звено.
«Освобождением»
же от тюрьмы жизни вновь оказываются мечты:
В
жизни, кто оглянется.
Тот
во всем обманется,
Лучше
безрассудными
Жить
мечтами чудными!
А
эти «чудные» и «безрассудные мечты», в свою очередь, естественно
трансформируются в «миги», в «облачко» и т. д.
Вместе
с тем, как важнейшее содержание «мигов» возникает тема любви (раздел «Любовь и
тени любви»), вернее, сладострастии. «Влюбленной души сладострастье» — это
«вспышка счастья, полубожественный сон, несказанные мгновения восторгов безумно
святых». Любви поэт жаждет «хотя бы ценой преступлений»: здесь «простимся с
добром и со злом». А это приводит Бальмонта, как и других старших символистов,
к мотивам демонизма.
Однако
основным содержанием книги «В безбрежности» остается безбрежность человеческих
мук: отсюда и название. Человек навсегда заключен в свою «пещеру» и никогда не
узнает «свет небесный»:
Миллионы,
мириады нескончаемых веков,
Мы,
отринутые, стонем, слыша звон своих оков.
Мы
не знаем, где родится новой истины звезда.
Нами
правят два проклятья: Навсегда и Никогда
Следующая
книга — «Тишина» — вышла к тридцатилетию поэта (1897). Возраст зрелый. Поэт,
однако, остается во власти беспутья. Или, как указывает эпиграф к книге,
окруженным тишиной «всемирного молчания».
Действительно,
жизнь для Бальмонта по-прежнему — «кошмар», «царство льдов» (названия
разделов), где поэт — «дух бесстрастный, дух бесприютный» — хочет «смерти
одной». Это все та же «боль Мира», тьма, бессмыслица —
В
темноте миллионы теней
Погребальным
идут хороводом.
И
при свете болотных огней
Исчезает
народ за народом.
И
не в силах безумцы понять.
Что
вращаются в круге замкнутом….
В
«Тишине» мотивы, ужe известные нам по «Северному небу» и «Безбрежности»,
получают дальнейшее развитие.
Прежде
всего это относится к мотиву индивидуализма. Человек не только не способен
вырваться из тьмы непознанной жизни («Повсюду сказка бледная — загадкой предо
мной») — он не способен также познать других людей:
Бессменно
одинокая,
Душа
грустит всегда,
Душа
душе далекая,
Как
для звезды звезда.
Однако
в своем одиночестве поэт находит не только «грусть». Это противоречивое
состояние, в нем есть и радость. Отвернувшись от земли и людей, поэт объявляет
себя «за пределами правды и лжи», становится «гением единственным»,
«стихийным», «светлым», «гением Мечты».
Отсюда
возникает, с одной стороны, образ «Нарцисса», «только в себя невозвратно
влюбленного» (естественно открывающего путь к темам «демонизма»), а с другой —
уже знакомый нам образ поэта-ветерка, живущего «мигами»: «Я вольный ветер, я
вечно вею, волную волны, ласкаю ивы».
Более
того, в стихотворении «Зов» «миги» объявляются великим «откровением»:
Все,
на чем печать мгновенья,
Брызжет
светом откровенья,
Веет
жизнью вечно-цельной.
Дышит
правдой запредельной.
Однако
и здесь сразу же обнаруживаются противоречия, разрушающие «вечно-цельную
жизнь». Мечты и миги, оказывается, вовсе не всегда спасительны. Так у поэта
возникает мысль, что все разновидности его мечтаний на деле лишь отрывают
человека от подлинной жизни, от «земли», от «солнца», ведут к «пустоте»:
О,
жизни волнение!
О,
свет и любовь!
Когда
же мы встретимся вновь?
Когда
я узнаю не сны наяву,
A
радостный возглас: «Живу!»
Мы
детство не любим, от Солнца ушли.
Забыли
веленья земли.
И,
сердце утратив, отдавшись мечте,
Слепые,
мы ждeм в пустоте.
«Пена
морская», которая «погибнет, сверкая, растает дождем», вот кто «мы, дети
мгновенья». И зачем же —
Напрасно
Стремимся
мы страстно
К
обманной мечте,
К
немой пустоте?
Так
сам поэт обнажает иллюзорность декларируемого им «счастья». И трагизмом веет от
его признания, которое мы вправе отнести ко всему поколению старших
символистов:
Пилигрим
бесприютный…
Бросив
обманы земные,
Я
правды Небес не достиг.
Наиболее
ярко выразил Бальмонт свой душевный хаос в стихотворении «В лабиринте». Это, по
существу, исповедь поэта:
Было
много… Сны, надежды, свежесть чувства, чистота,
А
теперь душа измята, извращенна и пуста.
Я
устал. Весна поблекла. С Небом порван мой завет.
Тридцать
лет моих я прожил. Больше молодости нет.
Что
же мне еще осталось? С каждым шагом холодеть?
И
на все, что просит счастья, с безучастием глядеть?
О,
последняя надежда, свет измученной души,
Смерть,
услада всех страданий. Смерть, я жду тебя, спеши!
Бальмонт,
пожалуй, ярче других обнаружил безысходную противоречивость старшего поколения
символистов. Не случайно поэтому основная тема «Тишины» — при всех попытках
вернуться к «богу», к «мечте», к «смирению» — страдание мира. И Бальмонт
сильнее всего как поэт, искренней всего и правдивей, когда открыто говорит о своей
опустошенности, о своем беспутье:
Уж
тридцать лет в пустыне я блуждаю…
Нет
больше сил стонать среди пустыни…
Точно
задвинулись двери тюрьмы,
Душно
мне, страшно от шепчущей тьмы.
Хочется
в пропасть взглянуть и упасть,
Хочется
бога проклясть…
В
четвертой книге Бальмонта «Горящие здания» (1900) пессимистические и особенно
демонические мотивы («потеря души», «блаженно-извращенные наслаждения» и т. п.)
получают наиболее острое выражение. Не случайно даже ближайший друг и в
известной мере учитель Бальмонта князь А. И. Урусов писал о «Горящих зданиях»:
«Mania grandiosa…кровожадные гримасы… Эпиграфом следовало бы поставить
«Изумляю мир злодейством»… Искусство оттенков заменило какое-то гоготание.
Книга производит впечатление психиатрического документа».
Итак,
распространенная в критике тех лет оценка Бальмонта как поэта-оптимиста
совершенно не соответствует, по-крайней мере, его первым четырем книгам. Но,
может быть, Бальмонт изменился впоследствии (как, впрочем, утверждает сам: «Из
долгих скитаний… подошел к радостному Свету»). В 1903 году вышли две
очередные книги поэта: «Будем как солнце» и «Только любовь». Уже названия книг
декларируют, по сути дела, приход к «солнцу», к «радости», и на них,
собственно, и ссылаются, говоря о «поэте весны», о «поэте с утренней душой».
Так ли это?
По
мотивам, образам, настроениям, по поэтической структуре, наконец, по времени
выхода сборники стихов «Будем как солнце» и «Только любовь» едины и, в
сущности, повторяют друг друга. Hет поэтому нужды анализировать обе книги, и мы
остановимся на последней, по слову Блока, «более нежной».
Действительно,
в целом ряде стихотворений сборника «Только любовь» и даже в ряде разделов
(например, «Цветные ткани») Бальмонт стремится воспеть радость жизни, свое
«слияние» с живительными стихиями «Огня», «Воздуха» и т. д. Но вот что
получается на деле:
О,
Мироздатель,
Жизнеподатель,
Солнце,
тебя я пою!
Ты
в полногласной
Сказке
прекрасной
Сделало
страстной
Душу
мою!
Жизни
податель.
Бог
и создатель,
Мудро
сжигающий — Свет!..
и
т. п.
И
— далее — несколько другой вариант тех же восхвалений радости «Солнца»:
Тебя
мы чувствуем во всем, в чем блеск алмазный,
В
чем свет коралловый, жемчужный иль иной.
Без
солнца наша жизнь была б однообразной.
Теперь
же мы живем мечтою вечно-разной,
Но
более всего ласкаешь ты — весной….
и
т. д.
Приведенные
отрывки из центрального произведения книги («Гимн Солнцу») типичны по своей
структуре. И уже по ним видно, что Бальмонт говорит здесь, пользуясь выражением
Брюсова, «с притворной страстностью». Это, собствеино, совсем не Бальмонт-поэт.
Это — или декларация, выраженная в стиле абстрактной, выспренней и пустой
декламации, или лишенная и тени поэзии плоскоперечислительная «информация» о
величии солнца, обилующая бесцветными словами («свет коралловый, жемчужный иль
иной», «живем мечтою вечно-разной» и канцелярскими оборотами речи» («во всем, в
чем»… «но более всего»).
И
в дальнейшем — во всех гимнах Огню, Солнцу и т. д. — мы встречаемся, с одной
стороны, с той же абстрактной декламацией, с другой — с теми же грубыми
прозаизмами и тяжелыми, подчас просто малограмотными виршами:
Без
Солнца были бы мы темными рабами,
Вне
понимания, что есть лучистый день…
Свой
мозг пронзил я солнечным лучом…
Ликует
радостно все то,
что
ночью было как ничто…
Да,
огонь красивее всех иных живых…
и
т. д., и т. п.
Все
это, несомненно, слабо и плохо.
Бальмонт
силен там, где говорит о своих подлинных чувствах, мечтаниях и порывах, о
своем, по слову Брюсова, «бессознательном «Я». Мы сказали бы: настроения и
чувства интеллигента, разрываемого противоречиями, не принимающего жизни,
ищущего какого-то выхода, но не знающего его, утешающегося «мигами», — такова
единственная подлинная стихия Бальмонта. Здесь он — поэт, хотя, разумеется, и
чуждый нам.
Но
когда Бальмонт переходит к темам философского характера, когда он пытается дать
«широкие обобщения, выразить глубокую мысль», то здесь он, как правильно
отмечает Брюсов, «слабее слабых».
А
ведь именно в стихах о счастье, о «Солнце», «Свете», обо всех этих «царственных
стихиях», которые он хочет слить с «Мировым» и к которых хочет найти «вечное
познание» и «освобождение», — ведь именно здесь Бальмонт выступает со своей
философско-пантеистической концепцией. Он хочет дать глубокие «обобщения». Но
этого он не в силах сделать, за этим нет его подлинных переживаний.
И
тогда вместо «гимнов» жизни получаются «перечисления» общеизвестных, поверху
лежащих явлений, вперемежку с риторикой и пышной фразеологией, которые должны
прикрыть пустоту.
Кстати
сказать, по той же причине Бальмонт вынужден для вящей убедительности своих
«гимнов» прибегать к такому примитивному приему, как начертание своих стихий с
прописной буквы, и всюду у него — «Огонь», «Свет», «Земля», «День», «Красота».
Брюсов очень точно определил пороки «гимнов» Бальмонта: «Его призывы к веселию
кажутся вымученными, стихийные гимны — риторическими… Во всех его
преувеличенных прославлениях жизни есть что-то намеренное… принужденность
языка и чувства… Слишком уж громко и настойчиво твердит Бальмонт о том, что
он радостен, свободен и мудр, слишком старается восхвалять веселие бытия,
словно боится, что ему не поверят, словно громкими словами хочет опьянить
самого себя, подавить в самом себе сомнения».
Но
если слабо все, что Бальмонт говорит о «счастье» в стихиях «Земли», «Солнца» и
т. п., то, как обычно, поэтически сильны и в этой книге разнообразно
варьируемые старые темы: непознаваемость жизни, ее мрак и страдания,
мучительность противоречий и иллюзорная радость «мигов». И это составляет
основное содержание книги.
О
проклятии жизни наиболее обнаженно говорится, пожалуй, в стихотворении
«Отречение». Да, жизнь с первого взгляда прекрасна. В ней есть свет, цветы,
«много воздуха», великолепные страны, реки, горы, обольстительные женщины,
гордая человеческая мысль!.. Но ведь все это — ненастоящее, неистинное, это—
«мираж, обман»:
И
так как жизнь не понял ни один,
И
так как смысла я еe не знаю. —
Всю
смену дней, всю красочность картин,
Всю
роскошь солнц и лун — я проклинаю!
Поэт
настойчиво, вновь и вновь, повторяет: жизнь — обман, ложь, обманны и мечты,
мучительны неразрешимые загадки бытия, и поэтому лучше смерть, лучше не жить на
земле. И вот перед нами уже не деланно-риторические восторги, а подлинный крик
души. «Душно!.. Скучно!.. Последняя черта!» И «светлый» образ певца радости
просто исчезает:
Я
не прежний веселый, полубог вдохновенный,
Я
не гений певучей мечты.
Я
угрюмый заложник, я тоскующий пленный,
Я
стою у последней черты —
Я
устал приближаться от вопросов к вопросам,
Я
жалею, что жил на Земле…
Несомненно:
приведенные стихи не надуманное, не абстракция. Это глубоко пережитое, правда
души поэта. Не случайно центральные разделы сборника «Только любовь»,
занимающие треть книги, названы «Проклятие» и «Безрадостность». Не случайно,
наконец, и то, что в этой, якобы «солнечной» и «нежной» книге, поэт воплотил
себя самого в образе… умирающего:
Один
я родился, один умираю,
И
в смерти живу бесконечно один.
К
какому иду я безвестному краю?
Не
знаю, не знаю, я — в страхах глубин.
Я
знаю, есть Солнце, там в высях, там где-то.
Но
я навсегда потерял красоту.
Я
мертвая тяжесть, — от вольного лета,
От
счастья и света иду в темноту.
Книга
«Только любовь», как и все другие книги, написанные Бальмонтом до и после нее,
совсем не книги «весны» и «оптимизма». Попытки связать себя со «светом»,
которого он не знал и по самому существу своего мировоззрения знать не мог,
били искусственны и художественно беспомощны. В истории русской поэзии Бальмонт
предстает единым в своем творчестве и единым со воем старшим поколением
символистов, находясь в кругу того же общего для них пессимистического в
отношении к земной жизни мировоззрения, в кругу тех же идей, мотивов и образов.
К
1903 году гегемония Бальмонта кончается и на первое место выступает Брюсов, а
также новое, младшее поколение; происходит, по общему признанию, резкий спад
творчества Бальмонта. П. Перцов пишет по этому поводу, что после выхода «Urbi
et Orbi» и — несколько позже — «Венка» Брюсова «пришел конец гегемонии
Бальмонта» и что «в то же время выдвинулись новые первостепенные имена —
Вячеслав Иванов, Александр Блок, Андрей Белый. Второе поколение символистов
выступило на авансцену».
Сам
Брюсов в письме к Перцову (1905) писал: «Десять лет Бальмонт царил полновластно
в нашей поэзии. Но теперь жезл выпал из его рук… Он — в прошлом». А
впоследствии, назвав «вершинные» достижения Бальмонта, Брюсов отмечает: «Со
сборника «Только любовь» начинается уже спуск вниз, становящийся более крутым в
«Литургии Красоты» (1905) и почти обрывистый в «Злых чарах» (1906). Еще дальше
— следовало бесспорное падение… на топкую, илистую плоскость «Жар-птицы».
Характерно также, что в 1913 году, на чествовании Бальмонта в связи с его
возвращением из эмиграции, Маяковский от имени молодого поколения поэтов
заявил, что в их лице Бальмонт сталкивается «с нашей голой ненавистью… Мы слиты
с жизнью, вы восходили по шатким, скрипящим ступеням на древние башни и
смотрели оттуда в эмалевые дали… Бальмонт — это отжитое».
Наконец,
чтобы расстаться с легендой о Бальмонте как о певце весны, жизнерадостности,
оптимизма, приведем высказывание Ин. Анненского, старейшего по возрасту поэта и
критика-символиста, который считал Бальмонта ярчайшим выразителем своего
поколения. В статье «Бальмонт-лирик» Анненский пишет: «Сознание безысходного
одиночества и мистический страх перед собою — вот главные тоны нашего «Я».
Поэзия же Бальмонта тем и значительна, что она с предельной силой выразила это
«Я» в лирике: «Я» — замученное сознанием своего безысходного одиночества,
неизбежного конца и бесцельного существования; «Я» среди природы, где немо и
незримо, упрекая его, живут такие же «Я».
Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.biografia.ru/
Сочинения по творчеству К.Д. Бальмонта.
Творчество К. Бальмонта — поэта серебряного века
К.Бальмонт основные мотивы лирики
Бальмонт жаждал изысканности русской медлительной речи
Мотивы и образы лирики одного из поэтов Серебряного века
Константин Дмитриевич Бальмонт,как представитель русского символизма
Анализ стихотворения К.Д. Бальмонта «Ветер»
АНАЛИЗ СТИХОТВОРЕНИЯ “ФАНТАЗИЯ” БАЛЬМОНТ
Анализ стихотворения К.Д.Бальмонта «Я не знаю мудрости»
Константин Дмитриевич Бальмонт
Художественный анализ стихотворения «Я мечтою ловил уходящие тени»
Константин Бальмонт – поэт солнца и камышей
Анализ стихотворения Бальмонта
Анализ стихотворения Бальмонта « Я мечтою ловил уходящие тени … «
Лирический герой Бальмонта
Художественный анализ стихотворения Бальмонта «В безбрежности»
Сочинение на тему символизм в торчестве Бальмонта
Основоположник символизма в русской поэзии. Сочинение о Бальмонте
Анализ стихотворения К. Бальмонта «Фантазия»
Символисты русского модернизма Творчество Бальмонта
«Поэзия заговоров и заклинаний» в творчестве Сологуба, Белого, Бальмонта
О поэтике Константина Бальмонта
КОНСТАНТИН БАЛЬМОНТ
Самый читаемый поэт на рубеже XIX—XX столетий
Общая характеристика лирики Константина Дмитриевича Бальмонта
Творчество Бальмонта в контексте поэтики символизма
Бальмонт: общая характеристика лирики
«Поэзия заговоров и заклинаний» в творчестве Ф. Сологуба и К. Бальмонта (2)
Анализ стихотворения Бальмонта “В безбрежности”
Основные настроения поэзии Константина Бальмонта
Анализ стихотворения Бальмонта «Фантазия»
Творчество К. Бальмонта в контексте поэтики символизма
Анализ стихотворения “Фантазия” Бальмонта
Основоположник символизма в русской поэзии
Константин Бальмонт — основоположник символизма в русской поэзии
Писатели символисты русского модернизма. Творчество Бальмонта
Основные мотивы лирики К. Д. Бальмонта
Константин Дмитриевич Бальмонт — основоположник символизма в русской поэзии
Константин Дмитриевич Бальмонт родился в 1867 г. во Владимирской губернии, деревне Гумнищи. Его отец был помещиком и председателем земской управы. Мать же много времени уделяла распространению культурных идей в провинции, устраивала любительские спектакли.
Предки знаменитого поэта с отцовской стороны были шотландскими моряками, поскольку фамилия Бальмонт очень распространена в Шотландии. Его дед был морским офицером, участником Русско-турецкой войны. Предки поэта со стороны матери были татары, от которых Бальмонт, возможно, и унаследовал страстность, свойственную его натуре.Его приход в литературу сопровождался рядом неудач. Долгое время, а именно на протяжении четырех-пяти лет, ни один журнал не соглашался публиковать его произведения. Первый сборник стихов был напечатан в Ярославле, но успеха не имел, так как был очень слабым по содержанию. В это же время Бальмонт занимается переводами. Первой его переводной книгой стала книга Г. Неирао Генрихе Ибсене, которая не могла быть одобрена цензурой того времени и была уничтожена. Бліег поэта также не способствовали продвижению его в литературную среду. Позднее популярность Ба/* монту приносят переводы стихов Перси Бише Шелли, рассказы Эдгара По.
Жизнь Бальмонта была насыщена событиями и переживаниями. Вот что он сам писал об «Я затрудняюсь поэтому отметить как более «значительные» какие-либо события из личной жизни Однако попытаюсь перечислить. Впервые сверкнувшая, до мистической убежденности, мысль о возможности и неизбежности всемирного счастья (семнадцати лет, когда однажды во Владимире, в яркий зимний день, с горы я увидел вдали чернеющий длинный мужицкий обоз). Прочтение «Преступления и наказания» (16 лет) и в особенности «Братьев Карамазовых» (17 лет). Эта последняя книга дала мм больше, чем какая-либо книга в мире. Первая женитьба (21 года, через 5 лет развелся). Вторая женитьба (28 лет). Самоубийство нескольких моих друзей во время моей юности. Моя попытка убить сев (22 года), бросившись через окно на камни с высоты третьего этажа (разные переломы, годы лежания в постели и потом небывалый расцвет умственного возбуждения и жизнерадостности). Писание стихов (первые в возрасте 9 лет, затем 17,21). Многочисленные путешествия по Европе (особенно поразим Англия, Испания и Италия)».
Обретя известность, Бальмонт становится одним из самых популярных поэтов своего времени одним из самых читаемых. У него появляется несметное количество поклонников и поклонниц. Пик популярности приходится на 1890-е гг. Талант Бальмонта раскрывается все шире, к тому же он уже занимает видное место среди гак называемых старших символистов. На его счету сборники: «Под северным небом», «В безбрежности», «Тишина». Критики стали отмечать, что поэт открыл новые возможности русского стиха. Творчество Бальмонта-символиста можно условно разделить на два этапа. Первый этап его творчества насыщен «запредельными», «потусторонними» мотивами. В его произведениях много нереального, неземного.
Когда луна сверкнет во мгле ночной Своим серпом, блистательным и нежным. Моя душа стремится в мир иной, Пленяясь всем далеким, всем безбрежным.
К лесам, к горам, к вершинам белоснежным Я мчусь в мечтах; как будто дух больной, Я бодрствую над миром безмятежным, И сладко плачу, и дышу— луной.
Впиваю это бледное сиянье, Как эльф, качаюсь в сетке из лучей, Я слушаю, как говорит молчанье. Людей родных мне далеко страданье, Чужда мне вся земля с борьбой своей, Я— облачко, я — ветерка дыханье. Позднее в сборниках «Будем как Солнце», «Тблько любовь», «Семицветник» появляются мотивы огня, света, стремления вперед. –
Я в этот мир прошел, чтоб видеть Солнце И синий кругозор.
Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце И выси гор.
К 1905 г. в творчестве Бальмонта намечается перелом. Выходят сборники «Литургия красоты: стихийные гимны», «Хоровод времен. Всегласность» и т. п. Кроме того, поэт публикует несколько теоретических работ.
Поэзия Бальмонта не похожа ни на что. Валерий Брюсов назвал ее поэзией «запечатленных мгновений». Миг, мимолетность определяют философский принцип стихов Бальмонта. Мгновение — это символ вечности, вот о чем говорит нам поэт. И он, вырвав этот миг из вечности, навсегда запечатлевает его в слове:
Я мечтою ловил уходящие тени, Уходящие тени погасшего дня, Я на башню всходил, и дрожали ступени, И дрожали ступени под ногой у меня. И чем выше я шел, тем ясней рисовались, Тем ясней рисовались очертанья вдали, И какие-то звуки вдали раздавались, Вкруг меня раздавались от Небес и Земли.
И внизу подо мною уже ночь наступила, Уже ночь наступила для уснувшей Земли, Для меня же блистало дневное светило, Огневое светило догорало вдали…
В стихотворении звучит восторг лирического героя. Произведение наполняют образы-символы: мечты и тени. Но, пожалуй, главным образом-символом в поэзии Бальмонта является образ Солнца. Его он воспевает в своих стихах, пишет ему гимны, воздает молитву: Жизни податель, Светлый создатель, Солнце, тебя я пою! Пусть хоть несчастной Сделай, но страстной, Жаркой и властной Душу мою!
Солнце для поэта символ жизни, ее источник, ее суть. Поэт бессилен перед солнцем и признает это. Признает он и то, что не в силах передать всю красоту дневного светила. Я тебя воспеваю, о яркое, жаркое Солнце, Но хоть знаю, что я и красиво, и нежно пою, И хоть струны поэта звончей золотого червонца, Я не в силах исчерпать всю властность, всю чару твою.
Стихи Бальмонта отличаются напевностью, медлительностью и музыкальностью.
А сам поэт, по словам В. Брюсова, «переживает жизнь, как… только поэты могут ее переживать, как дано это им одним: находя в каждой минуте всю полноту жизни. Поэтому его нельзя мерить общим аршином». В 1926 г. поэт умер, но его солнце будет светить для нас всегда, ведь он пришел в этот мир, «чтоб видеть Солнце»:
Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце, А если день погас, Я буду петь… Я буду петь о солнце В предсмертный час!
Константин Бальмонт
Константин Дмитриевич Бальмонт — поэт-символист, переводчик, эссеист, один из виднейших представителей русской поэзии Серебряного века. Опубликовал 35 поэтических сборников, 20 книг прозы, переводил с многих языков. Автор автобиографической прозы, мемуаров, филологических трактатов, историко-литературных исследований и критических эссе.
Родился: 15.06.1867, Шуя
Умер: 23.09.1942 (75 лет)
Другие сочинения по произведению Бальмонта
Основоположник символизма в русской поэзии
Творчество К. Бальмонта — поэта серебряного века
Основные мотивы лирики К. Д. Бальмонта
Писатели символисты русского модернизма. Творчество Бальмонта
Общая характеристика лирики Константина Дмитриевича Бальмонта
Основные настроения поэзии Константина Бальмонта
Константин Дмитриевич Бальмонт
Константин Бальмонт — основоположник символизма в русской поэзии
О поэтике Константина Бальмонта
Константин Дмитриевич Бальмонт,как представитель русского символизма
Сочинение на тему символизм в торчестве Бальмонта
Символисты русского модернизма Творчество Бальмонта
Лирический герой Бальмонта
Изысканность русской речи в поэзии Константина Бальмонта
Фетовские традиции в пейзажной лирике К. Бальмонта
«Поэзия заговоров и заклинаний» в творчестве Сологуба, Белого, Бальмонта
Бальмонт: общая характеристика лирики
Творчество Бальмонта в контексте поэтики символизма
Пути и судьбы поэтов серебряного века в эпоху войн и революций
Поэты символисты о музыке как высшей форме искусства
Сочинение «О поэтике Константина Бальмонта»
Бальмонт – все сочинения
Я — изысканность русской медлительной речи…
К. Бальмонт
Бальмонту суждено было стать одним из значительных представителей нового символического искусства в России. Однако у него была своя позиция понимания символизма как поэзии, которая помимо конкретного смысла имеет содержание скрытое, выражаемое с помощью намеков, настроения, музыкального звучания. Из всех символистов Бальмонт наиболее последовательно разрабатывал импрессионизм — поэзию впечатлений. Его поэтический мир — это мир тончайших мимолетных наблюдений, по-детски хрупких чувствований. Мне, как читателю, нравится его детскость. В этом есть чистота.
Я не знаю мудрости, годной для других,
Только мимолетности я влагаю в стих.
В каждой мимолетности вижу я миры,
Полные изменчивой, радужной игры.
Думается, в этих стихах — поэтическая программа Бальмонта. Его лирический герой — вечно юный, вечно вольный, живущий в “ненасытной тревоге” “владыка” собственного “несказанного” мира. Его явно повышенное внимание к звуковой форме я ощутил в стихах “Камыши”, “Воспоминание о вечере в Амстердаме”. Это как бы дает ему право заявить:
Я — изысканность русской медлительной речи,
Предо мною другие поэты — предтечи,
Я впервые открыл в этой речи уклоны,
Перепевные, гневные, нежные звоны.
Предтечами самого Бальмонта были и Жуковский, Шелли, и Эдгар По.
Как у всякого настоящего поэта, у Бальмонта были свои особенно любимые стихии. Во-первых, огонь. Именно с огнем поэт связывал идеал Красоты, Гармонии, Творчества. Один из своих лучших сборников стихов он назвал “Будем как солнце” и включил в него восторженный “Гимн Огню”:
Огонь очистительный,
Огонь роковой,
Красивый, властительный,
Блестящий, живой!
Другая его любимая стихия — вода. Она прочно соединяется в поэтической системе Бальмонта с таинственной силой любви. Его обвиняли в крайнем эротизме, но он отвечал так:
Чем хочешь будь: будь добрый, злой,
Но будь же честен за игрой,
Явись — самим собой.
Наивная и привлекательная тональность лирики Бальмонта, его возвышенное отношение к природе и к человеческой жизни —.все это принесло его книгам “Будем как солнце” и “Только любовь” настоящую славу в России. О его творчестве тепло отзывались А. Чехов, М. Горький, И. Анненский, А. Блок. Горький писал:
“Дьявольски интересен и талантлив. Настраиваю его на демократический лад”.
Перед революцией Бальмонт выпускает еще два сильнъхх сборника: “Ясень” и “Сонеты солнца, меда и луны”. В них он стремился проникнуть воображением в тайны мироздания. Он призывал:
“Люди Солнце разлюбили, надо Солнцу их вернуть”. Но вскоре душа поэта издает горестный стон:
Возьми меня, развей, как снег метельный,
Мой дух, считая зимы, поседел,
Мой дух пропел весь полдень свой свирельный.
Поэт находит себя в небольших произведениях, написанных в форме сонета: “Скажите вы”, “Звездные звуки”, “Сонеты солнца”. Это блестящие, полные изящества лирические миниатюры.
Насилие революции, естественно, испугало детскую душу Бальмонта. Он оказывается в эмиграции. Долго не пишет, но в конце концов Париж растопил его тоску: своим дождем он напомнил Бальмонту детство, и вот родилось стихотворение “Ночной дождь”:
Я вспоминал. Младенческие годы.
Деревья, где родился я и рос.
Мой старый сад. Речонки малой воды,
В огнях цветов береговой откос.
Россия навсегда осталась в дали пространства, но всегда жила в его сердце:
Узнай все страны в мире,
Измерь пути морские,
Но нет вольней и шире,
Но нет нежней — России.
Словно заклинание поэт повторял эти строки до конца своих дней.
В историю литературы Бальмонт вошел как один из видных поэтов символизма, с которым связан расцвет русской поэзии на рубеже XIX—XX столетий, ее серебряный век
Сочинение на тему «Поэзия К. Бальмонта»
И.Машбиц-Веров
Бальмонт считается крупнейшим представителем старшего поколения символистов. «Королем нашей поэзии», наиболее ярким поэтом в «истории нашего символизма» называл его Ин. Анненский. Брюсов в разные годы писал: «Равных Бальмонту в искусстве стиха в русской литературе не было» (1903); «В течение десятилетия Бальмонт нераздельно царил над русской поэзией» (1906).
Бальмонта трактовали как поэта жизнеутверждающего. Ал. Блок, например, так характеризовал его творчество (1907): «Когда слушаешь Бальмонта — всегда слушаешь весну. Никто не окутывает душу таким светлым туманом, как Бальмонт. Ярко было всегда его солнце…»
В «Русской литературе XX века» (под редакцией профессора С. А. Венгерова, 1915) читаем: «Вся поэзия Бальмонта — неперестающая весна». После «скорбной школы русской поэзии, привязывавшей поэзию к невзгодам общественности»… поэзия Бальмонта «послала на землю отрадную ярость лучей молодого солнца». И вывод: «Главная и основная черта поэтических убеждений Бальмонта — оптимизм… светлое и радостное, какое-то победное настроение проходит золотой полосой через все десять томов его стихотворений».
Сам Бальмонт тоже осмысливал свой творческий путь как путь к свету и радости. В предисловии к первому тому «Полного собрания стихов» (1909) он писал: «Мое творчество началось… с печали, угнетенности и сумерек, началось под северным небом. Но, силою внутренней неизбежности, через жажду безгранного, безбрежного, через долгие скитания по пустынным равнинам и провалам Тишины, подошло к радостному Свету, к Огню, к победительному Солнцу». Перебрасывая, далее, «звенья» от книги к книге, Бальмонт утверждал, что его мечта «создает мост и уходит в вольные, манящие дали. От бесцветных сумерек к красочному Маю… от незнанья к счастью вечного познания, от гнета к глубокому вздоху освобожденья».
Конкретизируя содержание своего «вечного познания», Бальмонт называет «четыре стихии — Огонь, Воду, Землю и Воздух». С ними, заявляет поэт, «неизменно живет моя душа в радостном и тайном соприкосновении». Огонь же — это «любимая моя стихия… Я молюсь Огню. Огонь есть истинно всемирная стихия, и кто причастился Огня, тот слит с Мировым» (1904).
Из признания Бальмонта видно, что его «вечное познание» не содержит ничего нового в сравнении с «познанием» всего старшего поколения символистов. Это та же абстрактная «мечта», лишь по-новому варьируемая в метафизически трактуемых «стихиях»; те же иллюзорные поиски утешения от «скитаний по пустынным равнинам и провалам».
К тому же этот новый, созданный Бальмонтом вариант «творимой легенды», вопреки декларации, не выполняет своей роли, по крайней мере, по двум причинам: мотивы скорби, «угнетенности и сумерек» остаются, в сущности, во всем его творчестве преобладающими; а мотивы «счастья», «освобождения», «света» на деле оказываются художественно неубедительными, искусственными. Книги Бальмонта, действительно, образуют «звенья», в них есть «внутренняя неизбежность» единого пути, по путь этот не выводит к «Солнцу». Доказательство — в книгах поэта.
Первая книга Бальмонта-символиста — «Под северным небом» (1894) — имеет эпиграфом строки из Ленау: «Вне страдания божественное недостижимо». И в этом суть книги. Поэт всячески возвеличивает страдания: «Одна есть в мире красота — любви, печали, отреченья и добровольного мученья…» Страдания и скорбь противопоставляются «Солнцу», «Весне» и оказываются единственно «истинными»:
Есть красота в постоянстве страдания
И в неизменности скорбной мечты.
Поэтому с самого начала возникают у Бальмонта совершенно определенные символические образы мира. Это «Болото» (название стихотворения), «нищенская жизнь без бурь, без ощущений, холодный полумрак, без звуков и огня», где «жабы черные… ведут зловещий хоровод». Это мир, где господствуют «Духи чумы» (название другого стихотворения) и «в двери к людям стучат смерть, гибель, страх». Или, наконец, это мир, который «безответен и нем», в котором вечно звучит скорбный вопрос: «Зачем? Зачем?» (название стихотворения), а люди «обмануты, плачут, точно дети».
В этой безысходной тьме возникают у Бальмонта, как и у всех старших символистов, иллюзорные утешения. Поэт ищет освобождешия в «мечтах». Изменчивый и легкокрылый, как «эльф», он «бодрствует», стремясь постигнуть «мир иной… безбрежное, далекое».
Так рождается второй характерный образ Бальмонта, проходящий через все его творчество, — образ поэта-облачка или ветерка, бездумно порхающего над скорбным миром, ищущего счастье в «мигах»: «Я — облачко, я ветерка дыханье».
В книге «Под северным небом» ясно звучит и другой обычный для старших символистов мотив — мотив «утешительной смерти».
«Не верь тому, кто говорит тебе, что смерть есть смерть: она — начало жизни», — возвещает Бальмонт уже во вступительной пьесе сборника. Смерть — «высший свет», «свобода», «лучшей жизни весть».
В других стихотворениях образ смерти возникает в несколько ином плане: она — избавительница от бед жизни, великое забвенье, и поэтому — желанна: «Ты всем несешь свой дар успокоенья… К тебе, о царь, владыка, дух забвенья, из бездны зол несется возглас мой: Приди. Я жду, Я жажду примиренья!..», «Смерть, убаюкай меня!».
Вышедшая через год очередная книга Бальмонта «В безбрежности» (1895) варьирует и углубляет мотивы и образы «Северного неба».
Мы находим здесь уже знакомый образ «клетки познания» (вариант Бальмонта «Пещера»), и это тоже осмысливается не только как роковая ограниченность познания, а как тюрьма, пустыня, тьма, где человек обречен на страдания:
Бесплодно скитанье в пустыне земной,
Близнец мой, страданье, повсюду со мной.
Где выход, не знаю, — в пещере темно,
Все слито в одно роковое звено.
«Освобождением» же от тюрьмы жизни вновь оказываются мечты:
В жизни, кто оглянется.
Тот во всем обманется,
Лучше безрассудными
Жить мечтами чудными!
А эти «чудные» и «безрассудные мечты», в свою очередь, естественно трансформируются в «миги», в «облачко» и т. д.
Вместе с тем, как важнейшее содержание «мигов» возникает тема любви (раздел «Любовь и тени любви»), вернее, сладострастии. «Влюбленной души сладострастье» — это «вспышка счастья, полубожественный сон, несказанные мгновения восторгов безумно святых». Любви поэт жаждет «хотя бы ценой преступлений»: здесь «простимся с добром и со злом». А это приводит Бальмонта, как и других старших символистов, к мотивам демонизма.
Однако основным содержанием книги «В безбрежности» остается безбрежность человеческих мук: отсюда и название. Человек навсегда заключен в свою «пещеру» и никогда не узнает «свет небесный»:
Миллионы, мириады нескончаемых веков,
Мы, отринутые, стонем, слыша звон своих оков.
Мы не знаем, где родится новой истины звезда.
Нами правят два проклятья: Навсегда и Никогда
Следующая книга — «Тишина» — вышла к тридцатилетию поэта (1897). Возраст зрелый. Поэт, однако, остается во власти беспутья. Или, как указывает эпиграф к книге, окруженным тишиной «всемирного молчания».
Действительно, жизнь для Бальмонта по-прежнему — «кошмар», «царство льдов» (названия разделов), где поэт — «дух бесстрастный, дух бесприютный» — хочет «смерти одной». Это все та же «боль Мира», тьма, бессмыслица —
В темноте миллионы теней
Погребальным идут хороводом.
И при свете болотных огней
Исчезает народ за народом.
И не в силах безумцы понять.
Что вращаются в круге замкнутом….
В «Тишине» мотивы, ужe известные нам по «Северному небу» и «Безбрежности», получают дальнейшее развитие.
Прежде всего это относится к мотиву индивидуализма. Человек не только не способен вырваться из тьмы непознанной жизни («Повсюду сказка бледная — загадкой предо мной») — он не способен также познать других людей:
Бессменно одинокая,
Душа грустит всегда,
Душа душе далекая,
Как для звезды звезда.
Однако в своем одиночестве поэт находит не только «грусть». Это противоречивое состояние, в нем есть и радость. Отвернувшись от земли и людей, поэт объявляет себя «за пределами правды и лжи», становится «гением единственным», «стихийным», «светлым», «гением Мечты».
Отсюда возникает, с одной стороны, образ «Нарцисса», «только в себя невозвратно влюбленного» (естественно открывающего путь к темам «демонизма»), а с другой — уже знакомый нам образ поэта-ветерка, живущего «мигами»: «Я вольный ветер, я вечно вею, волную волны, ласкаю ивы».
Более того, в стихотворении «Зов» «миги» объявляются великим «откровением»:
Все, на чем печать мгновенья,
Брызжет светом откровенья,
Веет жизнью вечно-цельной.
Дышит правдой запредельной.
Однако и здесь сразу же обнаруживаются противоречия, разрушающие «вечно-цельную жизнь». Мечты и миги, оказывается, вовсе не всегда спасительны. Так у поэта возникает мысль, что все разновидности его мечтаний на деле лишь отрывают человека от подлинной жизни, от «земли», от «солнца», ведут к «пустоте»:
О, жизни волнение!
О, свет и любовь!
Когда же мы встретимся вновь?
Когда я узнаю не сны наяву,
A радостный возглас: «Живу!»
Мы детство не любим, от Солнца ушли.
Забыли веленья земли.
И, сердце утратив, отдавшись мечте,
Слепые, мы ждeм в пустоте.
«Пена морская», которая «погибнет, сверкая, растает дождем», вот кто «мы, дети мгновенья». И зачем же —
Напрасно
Стремимся мы страстно
К обманной мечте,
К немой пустоте?
Так сам поэт обнажает иллюзорность декларируемого им «счастья». И трагизмом веет от его признания, которое мы вправе отнести ко всему поколению старших символистов:
Пилигрим бесприютный…
Бросив обманы земные,
Я правды Небес не достиг.
Наиболее ярко выразил Бальмонт свой душевный хаос в стихотворении «В лабиринте». Это, по существу, исповедь поэта:
Было много… Сны, надежды, свежесть чувства, чистота,
А теперь душа измята, извращенна и пуста.
Я устал. Весна поблекла. С Небом порван мой завет.
Тридцать лет моих я прожил. Больше молодости нет.
Что же мне еще осталось? С каждым шагом холодеть?
И на все, что просит счастья, с безучастием глядеть?
О, последняя надежда, свет измученной души,
Смерть, услада всех страданий. Смерть, я жду тебя, спеши!
Бальмонт, пожалуй, ярче других обнаружил безысходную противоречивость старшего поколения символистов. Не случайно поэтому основная тема «Тишины» — при всех попытках вернуться к «богу», к «мечте», к «смирению» — страдание мира. И Бальмонт сильнее всего как поэт, искренней всего и правдивей, когда открыто говорит о своей опустошенности, о своем беспутье:
Уж тридцать лет в пустыне я блуждаю…
Нет больше сил стонать среди пустыни…
Точно задвинулись двери тюрьмы,
Душно мне, страшно от шепчущей тьмы.
Хочется в пропасть взглянуть и упасть,
Хочется бога проклясть…
В четвертой книге Бальмонта «Горящие здания» (1900) пессимистические и особенно демонические мотивы («потеря души», «блаженно-извращенные наслаждения» и т. п.) получают наиболее острое выражение. Не случайно даже ближайший друг и в известной мере учитель Бальмонта князь А. И. Урусов писал о «Горящих зданиях»: «Mania grandiosa…кровожадные гримасы… Эпиграфом следовало бы поставить «Изумляю мир злодейством»… Искусство оттенков заменило какое-то гоготание. Книга производит впечатление психиатрического документа».
Итак, распространенная в критике тех лет оценка Бальмонта как поэта-оптимиста совершенно не соответствует, по-крайней мере, его первым четырем книгам. Но, может быть, Бальмонт изменился впоследствии (как, впрочем, утверждает сам: «Из долгих скитаний… подошел к радостному Свету»). В 1903 году вышли две очередные книги поэта: «Будем как солнце» и «Только любовь». Уже названия книг декларируют, по сути дела, приход к «солнцу», к «радости», и на них, собственно, и ссылаются, говоря о «поэте весны», о «поэте с утренней душой». Так ли это?
По мотивам, образам, настроениям, по поэтической структуре, наконец, по времени выхода сборники стихов «Будем как солнце» и «Только любовь» едины и, в сущности, повторяют друг друга. Hет поэтому нужды анализировать обе книги, и мы остановимся на последней, по слову Блока, «более нежной».
Действительно, в целом ряде стихотворений сборника «Только любовь» и даже в ряде разделов (например, «Цветные ткани») Бальмонт стремится воспеть радость жизни, свое «слияние» с живительными стихиями «Огня», «Воздуха» и т. д. Но вот что получается на деле:
О, Мироздатель,
Жизнеподатель,
Солнце, тебя я пою!
Ты в полногласной
Сказке прекрасной
Сделало страстной
Душу мою!
Жизни податель.
Бог и создатель,
Мудро сжигающий — Свет!..
и т. п.
И — далее — несколько другой вариант тех же восхвалений радости «Солнца»:
Тебя мы чувствуем во всем, в чем блеск алмазный,
В чем свет коралловый, жемчужный иль иной.
Без солнца наша жизнь была б однообразной.
Теперь же мы живем мечтою вечно-разной,
Но более всего ласкаешь ты — весной….
и т. д.
Приведенные отрывки из центрального произведения книги («Гимн Солнцу») типичны по своей структуре. И уже по ним видно, что Бальмонт говорит здесь, пользуясь выражением Брюсова, «с притворной страстностью». Это, собствеино, совсем не Бальмонт-поэт. Это — или декларация, выраженная в стиле абстрактной, выспренней и пустой декламации, или лишенная и тени поэзии плоскоперечислительная «информация» о величии солнца, обилующая бесцветными словами («свет коралловый, жемчужный иль иной», «живем мечтою вечно-разной» и канцелярскими оборотами речи» («во всем, в чем»… «но более всего»).
И в дальнейшем — во всех гимнах Огню, Солнцу и т. д. — мы встречаемся, с одной стороны, с той же абстрактной декламацией, с другой — с теми же грубыми прозаизмами и тяжелыми, подчас просто малограмотными виршами:
Без Солнца были бы мы темными рабами,
Вне понимания, что есть лучистый день…
Свой мозг пронзил я солнечным лучом…
Ликует радостно все то,
что ночью было как ничто…
Да, огонь красивее всех иных живых…
и т. д., и т. п.
Все это, несомненно, слабо и плохо.
Бальмонт силен там, где говорит о своих подлинных чувствах, мечтаниях и порывах, о своем, по слову Брюсова, «бессознательном «Я». Мы сказали бы: настроения и чувства интеллигента, разрываемого противоречиями, не принимающего жизни, ищущего какого-то выхода, но не знающего его, утешающегося «мигами», — такова единственная подлинная стихия Бальмонта. Здесь он — поэт, хотя, разумеется, и чуждый нам.
Но когда Бальмонт переходит к темам философского характера, когда он пытается дать «широкие обобщения, выразить глубокую мысль», то здесь он, как правильно отмечает Брюсов, «слабее слабых».
А ведь именно в стихах о счастье, о «Солнце», «Свете», обо всех этих «царственных стихиях», которые он хочет слить с «Мировым» и к которых хочет найти «вечное познание» и «освобождение», — ведь именно здесь Бальмонт выступает со своей философско-пантеистической концепцией. Он хочет дать глубокие «обобщения». Но этого он не в силах сделать, за этим нет его подлинных переживаний.
И тогда вместо «гимнов» жизни получаются «перечисления» общеизвестных, поверху лежащих явлений, вперемежку с риторикой и пышной фразеологией, которые должны прикрыть пустоту.
Кстати сказать, по той же причине Бальмонт вынужден для вящей убедительности своих «гимнов» прибегать к такому примитивному приему, как начертание своих стихий с прописной буквы, и всюду у него — «Огонь», «Свет», «Земля», «День», «Красота». Брюсов очень точно определил пороки «гимнов» Бальмонта: «Его призывы к веселию кажутся вымученными, стихийные гимны — риторическими… Во всех его преувеличенных прославлениях жизни есть что-то намеренное… принужденность языка и чувства… Слишком уж громко и настойчиво твердит Бальмонт о том, что он радостен, свободен и мудр, слишком старается восхвалять веселие бытия, словно боится, что ему не поверят, словно громкими словами хочет опьянить самого себя, подавить в самом себе сомнения».
Но если слабо все, что Бальмонт говорит о «счастье» в стихиях «Земли», «Солнца» и т. п., то, как обычно, поэтически сильны и в этой книге разнообразно варьируемые старые темы: непознаваемость жизни, ее мрак и страдания, мучительность противоречий и иллюзорная радость «мигов». И это составляет основное содержание книги.
О проклятии жизни наиболее обнаженно говорится, пожалуй, в стихотворении «Отречение». Да, жизнь с первого взгляда прекрасна. В ней есть свет, цветы, «много воздуха», великолепные страны, реки, горы, обольстительные женщины, гордая человеческая мысль!.. Но ведь все это — ненастоящее, неистинное, это— «мираж, обман»:
И так как жизнь не понял ни один,
И так как смысла я еe не знаю. —
Всю смену дней, всю красочность картин,
Всю роскошь солнц и лун — я проклинаю!
Поэт настойчиво, вновь и вновь, повторяет: жизнь — обман, ложь, обманны и мечты, мучительны неразрешимые загадки бытия, и поэтому лучше смерть, лучше не жить на земле. И вот перед нами уже не деланно-риторические восторги, а подлинный крик души. «Душно!.. Скучно!.. Последняя черта!» И «светлый» образ певца радости просто исчезает:
Я не прежний веселый, полубог вдохновенный,
Я не гений певучей мечты.
Я угрюмый заложник, я тоскующий пленный,
Я стою у последней черты —
Я устал приближаться от вопросов к вопросам,
Я жалею, что жил на Земле…
Несомненно: приведенные стихи не надуманное, не абстракция. Это глубоко пережитое, правда души поэта. Не случайно центральные разделы сборника «Только любовь», занимающие треть книги, названы «Проклятие» и «Безрадостность». Не случайно, наконец, и то, что в этой, якобы «солнечной» и «нежной» книге, поэт воплотил себя самого в образе… умирающего:
Один я родился, один умираю,
И в смерти живу бесконечно один.
К какому иду я безвестному краю?
Не знаю, не знаю, я — в страхах глубин.
Я знаю, есть Солнце, там в высях, там где-то.
Но я навсегда потерял красоту.
Я мертвая тяжесть, — от вольного лета,
От счастья и света иду в темноту.
Книга «Только любовь», как и все другие книги, написанные Бальмонтом до и после нее, совсем не книги «весны» и «оптимизма». Попытки связать себя со «светом», которого он не знал и по самому существу своего мировоззрения знать не мог, били искусственны и художественно беспомощны. В истории русской поэзии Бальмонт предстает единым в своем творчестве и единым со воем старшим поколением символистов, находясь в кругу того же общего для них пессимистического в отношении к земной жизни мировоззрения, в кругу тех же идей, мотивов и образов.
К 1903 году гегемония Бальмонта кончается и на первое место выступает Брюсов, а также новое, младшее поколение; происходит, по общему признанию, резкий спад творчества Бальмонта. П. Перцов пишет по этому поводу, что после выхода «Urbi et Orbi» и — несколько позже — «Венка» Брюсова «пришел конец гегемонии Бальмонта» и что «в то же время выдвинулись новые первостепенные имена — Вячеслав Иванов, Александр Блок, Андрей Белый. Второе поколение символистов выступило на авансцену».
Сам Брюсов в письме к Перцову (1905) писал: «Десять лет Бальмонт царил полновластно в нашей поэзии. Но теперь жезл выпал из его рук… Он — в прошлом». А впоследствии, назвав «вершинные» достижения Бальмонта, Брюсов отмечает: «Со сборника «Только любовь» начинается уже спуск вниз, становящийся более крутым в «Литургии Красоты» (1905) и почти обрывистый в «Злых чарах» (1906). Еще дальше — следовало бесспорное падение… на топкую, илистую плоскость «Жар-птицы». Характерно также, что в 1913 году, на чествовании Бальмонта в связи с его возвращением из эмиграции, Маяковский от имени молодого поколения поэтов заявил, что в их лице Бальмонт сталкивается «с нашей голой ненавистью… Мы слиты с жизнью, вы восходили по шатким, скрипящим ступеням на древние башни и смотрели оттуда в эмалевые дали… Бальмонт — это отжитое».
Наконец, чтобы расстаться с легендой о Бальмонте как о певце весны, жизнерадостности, оптимизма, приведем высказывание Ин. Анненского, старейшего по возрасту поэта и критика-символиста, который считал Бальмонта ярчайшим выразителем своего поколения. В статье «Бальмонт-лирик» Анненский пишет: «Сознание безысходного одиночества и мистический страх перед собою — вот главные тоны нашего «Я». Поэзия же Бальмонта тем и значительна, что она с предельной силой выразила это «Я» в лирике: «Я» — замученное сознанием своего безысходного одиночества, неизбежного конца и бесцельного существования; «Я» среди природы, где немо и незримо, упрекая его, живут такие же «Я».
Константин Дмитриевич Бальмонт родился в 1867 г. во Владимирской губернии, деревне Гумнищи. Его отец был помещиком и председателем земской управы. Мать же много времени уделяла распространению культурных идей в провинции, устраивала любительские спектакли.
Предки знаменитого поэта с отцовской стороны были шотландскими моряками, поскольку фамилия Бальмонт очень распространена в Шотландии. Его дед был морским офицером, участником Русско-турецкой войны. Предки поэта со стороны матери были татары, от которых Бальмонт, возможно, и унаследовал страстность, свойственную его натуре.Его приход в литературу сопровождался рядом неудач. Долгое время, а именно на протяжении четырех-пяти лет, ни один журнал не соглашался публиковать его произведения. Первый сборник стихов был напечатан в Ярославле, но успеха не имел, так как был очень слабым по содержанию. В это же время Бальмонт занимается переводами. Первой его переводной книгой стала книга Г. Неирао Генрихе Ибсене, которая не могла быть одобрена цензурой того времени и была уничтожена. Бліег поэта также не способствовали продвижению его в литературную среду. Позднее популярность Ба/* монту приносят переводы стихов Перси Бише Шелли, рассказы Эдгара По.
Жизнь Бальмонта была насыщена событиями и переживаниями. Вот что он сам писал об «Я затрудняюсь поэтому отметить как более «значительные» какие-либо события из личной жизни Однако попытаюсь перечислить. Впервые сверкнувшая, до мистической убежденности, мысль о возможности и неизбежности всемирного счастья (семнадцати лет, когда однажды во Владимире, в яркий зимний день, с горы я увидел вдали чернеющий длинный мужицкий обоз). Прочтение «Преступления и наказания» (16 лет) и в особенности «Братьев Карамазовых» (17 лет). Эта последняя книга дала мм больше, чем какая-либо книга в мире. Первая женитьба (21 года, через 5 лет развелся). Вторая женитьба (28 лет). Самоубийство нескольких моих друзей во время моей юности. Моя попытка убить сев (22 года), бросившись через окно на камни с высоты третьего этажа (разные переломы, годы лежания в постели и потом небывалый расцвет умственного возбуждения и жизнерадостности). Писание стихов (первые в возрасте 9 лет, затем 17,21). Многочисленные путешествия по Европе (особенно поразим Англия, Испания и Италия)».
Обретя известность, Бальмонт становится одним из самых популярных поэтов своего времени одним из самых читаемых. У него появляется несметное количество поклонников и поклонниц. Пик популярности приходится на 1890-е гг. Талант Бальмонта раскрывается все шире, к тому же он уже занимает видное место среди гак называемых старших символистов. На его счету сборники: «Под северным небом», «В безбрежности», «Тишина». Критики стали отмечать, что поэт открыл новые возможности русского стиха. Творчество Бальмонта-символиста можно условно разделить на два этапа. Первый этап его творчества насыщен «запредельными», «потусторонними» мотивами. В его произведениях много нереального, неземного.
Когда луна сверкнет во мгле ночной Своим серпом, блистательным и нежным. Моя душа стремится в мир иной, Пленяясь всем далеким, всем безбрежным.
К лесам, к горам, к вершинам белоснежным Я мчусь в мечтах; как будто дух больной, Я бодрствую над миром безмятежным, И сладко плачу, и дышу— луной.
Впиваю это бледное сиянье, Как эльф, качаюсь в сетке из лучей, Я слушаю, как говорит молчанье. Людей родных мне далеко страданье, Чужда мне вся земля с борьбой своей, Я— облачко, я — ветерка дыханье. Позднее в сборниках «Будем как Солнце», «Тблько любовь», «Семицветник» появляются мотивы огня, света, стремления вперед. –
Я в этот мир прошел, чтоб видеть Солнце И синий кругозор.
Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце И выси гор.
К 1905 г. в творчестве Бальмонта намечается перелом. Выходят сборники «Литургия красоты: стихийные гимны», «Хоровод времен. Всегласность» и т. п. Кроме того, поэт публикует несколько теоретических работ.
Поэзия Бальмонта не похожа ни на что. Валерий Брюсов назвал ее поэзией «запечатленных мгновений». Миг, мимолетность определяют философский принцип стихов Бальмонта. Мгновение — это символ вечности, вот о чем говорит нам поэт. И он, вырвав этот миг из вечности, навсегда запечатлевает его в слове:
Я мечтою ловил уходящие тени, Уходящие тени погасшего дня, Я на башню всходил, и дрожали ступени, И дрожали ступени под ногой у меня. И чем выше я шел, тем ясней рисовались, Тем ясней рисовались очертанья вдали, И какие-то звуки вдали раздавались, Вкруг меня раздавались от Небес и Земли.
И внизу подо мною уже ночь наступила, Уже ночь наступила для уснувшей Земли, Для меня же блистало дневное светило, Огневое светило догорало вдали…
В стихотворении звучит восторг лирического героя. Произведение наполняют образы-символы: мечты и тени. Но, пожалуй, главным образом-символом в поэзии Бальмонта является образ Солнца. Его он воспевает в своих стихах, пишет ему гимны, воздает молитву: Жизни податель, Светлый создатель, Солнце, тебя я пою! Пусть хоть несчастной Сделай, но страстной, Жаркой и властной Душу мою!
Солнце для поэта символ жизни, ее источник, ее суть. Поэт бессилен перед солнцем и признает это. Признает он и то, что не в силах передать всю красоту дневного светила. Я тебя воспеваю, о яркое, жаркое Солнце, Но хоть знаю, что я и красиво, и нежно пою, И хоть струны поэта звончей золотого червонца, Я не в силах исчерпать всю властность, всю чару твою.
Стихи Бальмонта отличаются напевностью, медлительностью и музыкальностью.
А сам поэт, по словам В. Брюсова, «переживает жизнь, как… только поэты могут ее переживать, как дано это им одним: находя в каждой минуте всю полноту жизни. Поэтому его нельзя мерить общим аршином». В 1926 г. поэт умер, но его солнце будет светить для нас всегда, ведь он пришел в этот мир, «чтоб видеть Солнце»:
Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце, А если день погас, Я буду петь… Я буду петь о солнце В предсмертный час!
Поэзию Серебряного века создавали только яркие творческие личности, среди которых и Константин Дмитриевич Бальмонт. Этот человек своим трудолюбием привнес многое в мировую литературу. Он и поэт, и эссеист, а также переводчик. Бальмонт жил во времена Советского Союза, но его творчество было далеким от заказного, служащего благу партии, а глубоко индивидуальным. По этой причине деятельность автора не особо признавалась властью. Зато мелодичные, таинственные стихи автора достучались до сердец многих людей. Литературное наследие Бальмонта впечатляет – 35 лирических сборников и 20 книг. Автор писал много, но, на удивление, легким слогом. Интересно и то, что он никогда не «выдавливал» из себя стихотворных строчек, практически не исправлял стихи. Поэзия легко рождалась в его голове и просто переносилась на бумагу. Это и есть признаком настоящего таланта.
Стиль произведений Бальмонта индивидуален, как и сам он. Будучи харизматичной яркой личностью поэт производил глубокое впечатление, особенно на женщин. Отсюда его многочисленные романы, хотя своей музой он все же считал одну женщину – вторую жену.
Старт литературного пути Бальмонта отмечен неким наследованием романтического стиля со свойственными ему признаками грусти, одиночества, меланхолии. В дальнейшем автор станет одной из важнейших фигур в становлении русского символизма. Данное течение в литературе отображало мировоззрение поэта. Он считал, что мир можно понять при помощи ощущений, полагаясь на первое движение души, а не в результате анализа или рациональных рассуждений. По мнению Бальмонта, реалисты слишком привязаны к действительности, которая служит словно творческим якорем, тогда как символисты видят в жизни мечту, выходят за грани осязаемого.
Томики стихов «Тишина» и «В безбрежности» – знаковые в период становление Бальмонта как поэта-символиста.
Авторский стиль поэта состоит и в том, что его «Я» не отождествляется исключительно с ним самим, а словно обобществлено. Именно поэтому лирика Бальмонта так проникновенна, связана с ассоциированием себя с другими. Стихи автора наполнены светом и энергией, которые передаются читателю.
Когда талант Бальмонта достиг своего апогея, то творчество приобрело авторский оптимизм, солнечность, огненность.
Язык произведений Бальмонта богат на интонации, он подобен музыке, живописи, – так же вызывает в людях множество оттенков настроения.
Проблематика произведений автора обычно не предусматривает разрешения дидактических задач, а лишь побуждает человека мыслить широко.
«Психологическая лирика» Бальмонта полна намеков, индивидуальных символов. Особенно интересны его стихи о женщинах. Первый брак автора был неудачным, поэтому отношение к женщинам было противоречивым. В этом ему был близок другой поэт – Шарль Бодлер. Бальмонт это высказал в своем стихотворении «К Бодлеру». Для Бодлера женщина – ангел и демон, для Бальмонта – «дитя, привыкшее играть».
Создавая стихи, поэт использовал музыкально-звукоподражательные свойства речи. Так, например, в стихотворении «Кони бурь» частое употребление звука «р» напоминает раскаты грома.
Константин Дмитриевич Бальмонт – особенный русский поэт, поэзия символов которого не перестает удивлять читателей.
Когда слушаешь Бальмонта —
всегда слушаешь весну.
А. Блок
Вечер. Взморье. Вздохи ветра.
Величавый возглас воли.
Близко буря. В берег бьется
Чуждый чарам черный челн…
Автором этого стихотворения восторгались — «гений». Его низвергали — «стихотворная болтовня». Над ним подтрунивали. Его изучали. Им любовались. И до сих пор нет однозначной точки зрения на К. Д. Бальмонта, поэта, переводчика, эссеиста, большого мастера русской литературы. Его современник А. Блок, отдавший в молодости дань символизму, сказал о нем удивительные слова: «Когда слушаешь Бальмонта — всегда слушаешь весну». Первые его книги вышли в ту пору, когда зарождался русский символизм. Бальмонту суждено было стать одним из его лидеров, считавших себя рожденными «для звуков сладких и молитв». Сборники «Горящие здания» и «Тишина» прославили поэта. Бальмонта швыряло от бунта к примирению, от согласия к протесту. Например, стихотворение, принесшее ему широкую известность, — «Маленький султан», написанное по следам мартовских событий 1901 года. Яростное чувство гнева вызвали в его сердце репрессии царского правительства против студенческой манифестации:
То было в Турции, где совесть — вещь пустая,
Где царствует кулак, нагайка, ятаган.
Два-три нуля, четыре негодяя
И глупый маленький Султан…
В Султане без труда распознали Николая II — и молодого поэта выслали из Петербурга, на него завели досье. В предисловии ко второму изданию сборника «Горящие здания» Бальмонт заявил: «В предшествующих книгах я показал, что может сделать с русским языком поэт, любящий музыку…». Бальмонт как символист искал прямые соответствия между звуком и смыслом: «Чуждый чарам черный челн». Он был музыкально одарен. Музыка все захлестывает, заливает у Бальмонта. На его стихах, как на нотах, можно ставить музыкальные знаки. Около пятисот романсов создано на его стихи. В. Маяковский в свойственной ему манере говорил: «Стихи Бальмонта кажутся мне плавными и мерными, как качалки и турецкие диваны».
Бальмонту во всем важно было чувствовать явное или скрытое присутствие солнца. В 1903 году появилась книга, являющаяся взлетом поэта, — «Будем как солнце»:
Я не верю в черное начало,
Пусть праматерь нашей жизни Ночь,
Только Солнцу сердце отвечало,
И всегда бежит от тени прочь.
Тема солнца прошла через все творчество Бальмонта. Солнце как бы стало знаком раздела: одни — за, другие — против. Вместе с Бальмонтом был А. Белый: «За солнцем, за солнцем, свободу любя, умчимся в простор голубой!». Против была З. Гиппиус: «Не будем как солнце». Поэзия Бальмонта — это поэзия намеков, символов, звукопись, музыкальность. Образу придается загадачно-мистический оттенок. У Бальмонта видна сосредоточенность на своем Я, своем душевном мире, не ищущем ни с кем контакта. Он был верен принципу, сформулированному Гете: «Я пою, как птица поет». Поэтому этюдность, мимолетность — одно из свойств поэзии:
Я не знаю мудрости, годной для других,
Только мимолетности я влагаю в стих.
В каждой мимолетности вижу я миры,
Полные изменчивой радужной игры.
Его творческим методом был импрессионизм. Поэта так и называли: одни — импрессионистом, другие — декадентом, третьи… Бальмонт всю жизнь балансировал между крайностями:
Я — внезапный излом.
Я — играющий гром,
Я — прозрачный ручей,
Я — для всех и ничей.
Он декларирует стихийность творчества:
Не для меня законы, раз я гений. Тебя я видел, так на что мне ты? Для творчества не нужно впечатлений…
Еще одна особенность поэзии Бальмонта — цвет. Он любил цветовые эпитеты: «Красный парус в синем море, в море голубом…» Особое внимание поэт обращал на рифму и не ограничивал себя известными стихотворными формами, придумывал новые рифмы, сверхдлинные размеры:
Я изысканность русской медлительной речи,
Предо мною другие поэты — предтечи…
Годы эмиграции стали тяжелым испытанием для поэта. Ностальгия разъедала душу, подтачивала духовные и физические силы, выливалась в наполненные болью и смятением стихи:
…Тень Мекки, и Дамаска, и Багдада, —
Мне не поют заветные слова,
И мне в Париже ничего не надо.
Одно лишь слово нужно мне: Москва.
С этим стихотворением перекликается очерк-размышление «Москва в Париже». И в нем возникает, словно сказочный Китеж, «безмерный город из белого камня. Москва…» И в нем тоскует душа поэта, прислушивается к «отзвуку гармоники», раздавшемуся «где-то за дальним холмом», «к бронзовым струнам», звенящим «в некой подземности», к каждому шороху, шелесту… В каждом звуке чудится ему родная и далекая Россия… Именно в годы тоски по России он создал сильные стихи, жизнь сорвала с поэта фрак с орхидеей в петлице, которых не было в его творчестве:
Прилив ушел, и я, как приведенье,
Средь раковин морских иду по дну.
А в стихотворении «Кто?» он пишет:
Я не умер. Нет. Я жив. Тоскую…
В 1926 году признавался, думая о России:
Я ею жил. И ей живу.
Люблю, как лучший звук, Москву!
Говоря о Бальмонте, нельзя не упомянуть о том, что он, пожалуй, единственный русский поэт-лирик, преимущественным творческим методом которого был импрессионизм, красочное и страстное воспроизведение трепетных, порой мимолетных впечатлений, связанных с познанием мира природы и мира собственной души. Его лучшие стихотворения зачаровывают своей музыкальностью, искренностью и свежестью лирического чувства, неподдельной грустью и почти женственной нежностью. Прощаясь с жизнью, солнцем, поэзией, больной нищий поэт (он умер в 1942 году в оккупированном гитлеровцами Париже) говорил, что с земли он поднимется по Млечному Пути и его поглотит вечность:
Достаточно я был на этом берегу,
И быть на нем еще — как рок могу принять я.
Но, солнечный певец, как солнце, на бегу,
Свершив заветное, час ночи стерегу,
Чтоб в Млечном быть Пути, где новых звезд зачатье.
Мечта о космосе, о вечности была для него и мечтой о бессмертии.
Я рыжий, я русый, я русский,
Знаю и мудрость, и бред.
Иду я — тропинкой узкой,
Приду — как широкий рассвет.
Я — изысканность русской медлительной речи…
К. Бальмонт
Бальмонту суждено было стать одним из значительных представителей нового символического искусства в России. Однако у него была своя позиция понимания символизма как поэзии, которая помимо конкретного смысла имеет содержание скрытое, выражаемое с помощью намеков, настроения, музыкального звучания. Из всех символистов Бальмонт наиболее последовательно разрабатывал импрессионизм — поэзию впечатлений. Его поэтический мир — это мир тончайших мимолетных наблюдений, по-детски хрупких чувствований. Мне, как читателю, нравится его детскость. В этом есть чистота.
Я не знаю мудрости, годной для других,
Только мимолетности я влагаю в стих.
В каждой мимолетности вижу я миры,
Полные изменчивой, радужной игры.
Думается, в этих стихах — поэтическая программа Бальмонта. Его лирический герой — вечно юный, вечно вольный, живущий в “ненасытной тревоге” “владыка” собственного “несказанного” мира. Его явно повышенное внимание к звуковой форме я ощутил в стихах “Камыши”, “Воспоминание о вечере в Амстердаме”. Это как бы дает ему право заявить:
Я — изысканность русской медлительной речи,
Предо мною другие поэты — предтечи,
Я впервые открыл в этой речи уклоны,
Перепевные, гневные, нежные звоны.
Предтечами самого Бальмонта были и Жуковский, Шелли, и Эдгар По.
Как у всякого настоящего поэта, у Бальмонта были свои особенно любимые стихии. Во-первых, огонь. Именно с огнем поэт связывал идеал Красоты, Гармонии, Творчества. Один из своих лучших сборников стихов он назвал “Будем как солнце” и включил в него восторженный “Гимн Огню”:
Огонь очистительный,
Огонь роковой,
Красивый, властительный,
Блестящий, живой!
Другая его любимая стихия — вода. Она прочно соединяется в поэтической системе Бальмонта с таинственной силой любви. Его обвиняли в крайнем эротизме, но он отвечал так:
Чем хочешь будь: будь добрый, злой,
Но будь же честен за игрой,
Явись — самим собой.
Наивная и привлекательная тональность лирики Бальмонта, его возвышенное отношение к природе и к человеческой жизни —.все это принесло его книгам “Будем как солнце” и “Только любовь” настоящую славу в России. О его творчестве тепло отзывались А. Чехов, М. Горький, И. Анненский, А. Блок. Горький писал:
“Дьявольски интересен и талантлив. Настраиваю его на демократический лад”.
Перед революцией Бальмонт выпускает еще два сильных сборника: “Ясень” и “Сонеты солнца, меда и луны”. В них он стремился проникнуть воображением в тайны мироздания. Он призывал:
“Люди Солнце разлюбили, надо Солнцу их вернуть”. Но вскоре душа поэта издает горестный стон:
Возьми меня, развей, как снег метельный,
Мой дух, считая зимы, поседел,
Мой дух пропел весь полдень свой свирельный.
Поэт находит себя в небольших произведениях, написанных в форме сонета: “Скажите вы”, “Звездные звуки”, “Сонеты солнца”. Это блестящие, полные изящества лирические миниатюры.
Насилие революции, естественно, испугало детскую душу Бальмонта. Он оказывается в эмиграции. Долго не пишет, но в конце концов Париж растопил его тоску: своим дождем он напомнил Бальмонту детство, и вот родилось стихотворение “Ночной дождь”:
Я вспоминал. Младенческие годы.
Деревья, где родился я и рос.
Мой старый сад. Речонки малой воды,
В огнях цветов береговой откос.
Россия навсегда осталась в дали пространства, но всегда жила в его сердце:
Узнай все страны в мире,
Измерь пути морские,
Но нет вольней и шире,
Но нет нежней — России.
Словно заклинание поэт повторял эти строки до конца своих дней.
В историю литературы Бальмонт вошел как один из видных поэтов символизма, с которым связан расцвет русской поэзии на рубеже XIX—XX столетий, ее серебряный век.