Ответ оставил Гость
Пешков не любил выдумывать, хотя и был романтиком. И его псевдоним — Горький — отдает легким кокетством юного писателя. Впрочем, в детстве и отрочестве жизнь вовсе не радовала будущего писателя.
Его отношение к чтению было похоже на попытку вырваться из реалий мрачной обыденности. Как в наше время кое-кто прячется от действительности в иллюзию виртуального мира, так и он пытался защитить свою детскую психику от жестокого быта при помощи терапии литературного вымысла.
Ярко представляю себе полуголодного, избитого хозяином мальчика, ловящего отраженный свет луны и направляющего эти скудные лучи на заветную книгу.
Конечно, все было не так просто, как видится через время. Такие титаны мысли, как Ломоносов, Пешков, Лев Толстой, были генетически нацелены на знания. И ухитрялись их получать, несмотря на любые обстоятельства. Как знать, если бы детство Горького было схоже с детством Толстого, он, возможно, добился бы еще большего, чем слава писателя и справедливого человека. Не исключено, что он стал бы доктором каких-нибудь наук, академиком, известным ученым или крупным политическим деятелем.
Но писателем он стал и без благодатных условий. Напротив, все его окружение “было направлено на то, чтобы из мальчика получился заурядный работяга, алкаш и хулиган. И так бы и свершилось суровое воплощение среды, если бы не книги, в которых он нашел иные идеалы и которые определили его нравственные цели.
Известно, что уже первые литературные опыты Пешкова были приняты критикой и читателями благосклонно. Хотя и не всеми. Слишком натуралистично (хоть и в легком флере романтики) отображал он жизнь. В этом его литературная судьба немного походила на судьбу Джека Лондона, суровая реалистичность творчества которого была частично воспринята отрицательно. Привыкшие к определенной сентиментальности и счастливым концам читатели одновременно восторгались и ругались на автора, окунувшего их в жестокий мир их эпохи.
Да, писатель сам иной раз следовал стилю массовых романов того времени, ограниченных сюжетно и стилистически.
Но талант не способен жить в установленных рамках. После “Челкаша” появляются вполне зрелые произведения, в которых мастерство писателя развертывается в полную силу. Особое место среди них занимают биографические книги. Они не просто реалистичны, но и полифоничны, так как через судьбу мальчика показана эпоха во всем ее многообразии.
В конечном итоге каждый писатель пытается через собственное творчество найти свое понимание истины. И для каждого эта истина разная. У де Сада истина в половых извращениях и не человеческой жестокости. У Ницше она заключается в реализации идеи сверхчеловека. У Распутина — в восхвалении нравственной чистоты деревенских жителей. У Горького разные книги в разном контексте трактуют это понимание.
“Мать” — почти заказная книга, в которой истина приобретает навязанную идею коммунизма “по-ленински”. Романы о судьбе купечества, наоборот, многоплановы. И судьбы героев вовсе не однозначны. “В людях” — откровенная и прозрачная жизнь маленького человека, который старается стать достойным человеческого звания.
И в создании этого произведения огромную роль сыграли те книги, которые герою удалось — часто украдкой — прочитать.
Горький строит портрет Толстого из кусочков мозаики, протягивая между ними смысловые нити. Он сопоставляет и противопоставляет все, что было услышано от Толстого, прочитано в его книгах, выделяя противоречия мысли писателя. Наиболее сложным и противоречивым было отношение Толстого к женщине. Здесь проявилась отрицательная оценка Толстым человеческого разума. Для него идеал женщины — «существо достаточно ограниченное», ничем, кроме детей и пеленок, не интересующееся. В образах женщин, созданных Толстым, господствует эмоциональное, плотское. Это соответствует толстовской концепции женщины.
Большое место занимают в очерке суждения о литературе и писателях. Горький отмечает, что иногда Толстой делает спорные обобщения, оценки некоторых литературных явлений отражают противоречия эстетической концепции Толстого.
Горький неоднократно подчеркивает, что Толстой велик настолько, что кажется равнодушным к людям:
«… Он есть настолько выше, мощнее их, что они все кажутся ему подобными мошкам, а суета их — смешной и жалкой. Он слишком далеко ушел от них в некую пустыню и там, с величайшим напряжением всех сил духа своего, одиноко всматривается в «самое главное» — в смерть». Горький передает овладевшее Толстым скептическое отношение к собственному учению, что проявлялось в отрицательных оценках «толстовцев».
Горький строит портрет Толстого на антитезе между непримечательной внешностью и величием духовным. «Выйдет он — маленький, и все сразу станут меньше его. Мужицкая борода, грубые, но необыкновенные руки, простенькая одежда и весь этот внешний, удобный демократизм обманывал многих…» Горький пишет, что люди недалекие, привыкшие греться в лучах чужой славы, пытались представить окружающим, что близко знакомы с Толстым, чуть ли не равны с ним. Толстой не терпел амикошонства и умел поставить таких на свое место. «Из-под мужицкой бороды, из-под демократической, мятой блузы поднимается старый русский барин, великолепный аристократ… Приятно было видеть это существо чистых кровей, приятно наблюдать благородство и грацию жеста, гордую сдержанность речи, слышать изящную меткость убийственного слова. Барина в нем было как раз столько, сколько нужно для холопов. И когда они вызывали в Толстом барина, он являлся легко, свободно и давил их так, что они только ежились да попискивали».
В портрете Горький всегда какую-то черту подтверждает афоризмом, определением. Он выделяет две детали облика Толстого — руки и глаза. Руки — «некрасивые, узловатые от расширенных вен и все-таки исполненные особой выразительности и творческой силы», глаза острые, пронзающие, иногда озорные. Материал с сайта //iEssay.ru
245. Максиму Горькому (А. М. Пешкову).
1900 г. Февраля 9. Москва.
Простите меня, дорогой Алексей Максимычъ (если я ошибся въ имени, еще разъ простите), что долго не отвечалъ вамъ и не послалъ карточку.1 Я очень, очень былъ радъ узнать васъ и радъ, что полюбилъ васъ.2 Аксаковъ3 говорилъ, что бываютъ люди лучше (онъ говорилъ — умнее) своей книги и бываютъ хуже. Мне ваше писанье понравилось, а васъ я нашелъ лучше вашего писанiя. Вотъ какой делаю вамъ комплиментъ, достоинство котораго, главное, въ томъ, что онъ искрененъ. — Ну, вотъ, прощайте, жму вамъ дружески руку.
Левъ Толстой.
Надеюсь, что письмо мое застанетъ васъ здоровымъ. Какъ хорошъ рассказъ Чехова въ «Жизни».4 Я былъ очень радъ ему. Примечания
Печатается по машинописной копии, хранящейся в AЧ. Местонахождение подлинника неизвестно. Датируется по той же копии. Впервые опубликовано в статье К. С. Шохор-Троцкого «Л. Н. Толстой и Максим Горький» — «Горький в Н. -Новгороде», Н. -Новгород, 1928, стр. 196—197.
Алексей Максимович Пешков — Максим Горький (р. 1868 г.) познакомился с Толстым в январе 1900 г., вместе с В. А. Поссе посетив Толстого в Хамовническом доме, в Москве. «Толстой засыпал Горького вопросами, «выспрашивал» у него, как он «жил, учился и что читал», и сам много высказывался, в частности, об его сочинениях. Высказывался он со всей искренностью и откровенностью […] Горький был даже подавлен его тоном. Вместе с тем, Толстой бывал и внимателен и ласков, а прощаясь обнял и поцеловал Горького. «Вы настоящий мужик! — сказал он ему. — Вам будет трудно среди писателей, но вы ничего не бойтесь, говорите всегда так, как чувствуете, выйдет грубо — ничего. Умные люди поймут». По позднейшему свидетельству Горького, вся беседа «несколько напоминала экзамен»; этим, быть может, объясняется, что по выходе из Хамовников, на вопрос Поссе, как ему понравилось у Толстого, Горький ответил: «Да как тебе сказать… Финляндия какая-то… Ни родное, ни чужое, да и холодно». Спустя же несколько дней, самое первое, неожиданное для Горького, впечатление рассеялось, и Алексея Максимовича потянуло вновь к Толстому, и только нездоровье помешало поездке» (К. С. Шохор-Троцкий, «Л. Н. Толстой и Максим Горький»). Второй раз Горький виделся с Толстым 8 октября того же года в Ясной поляне (см. письма №№ 397 и 399). Часты были их встречи в Крыму, во время болезни Толстого; в 1901—1902 гг. Горький бывал у Толстого в Гаспре, а Толстой несколько раз посетил Горького в Олеизе. Последний раз они виделись 6 октября 1902 г. в Ясной поляне. О встречах Горького с Толстым см. в книге М. Горького «Воспоминания о Л. Н. Толстом», второе дополн. изд. З. И. Гржебина, Берлин — П. -М. 1922; в его же очерке «Писатель» — «Современник», 1911, 10; в его письме к М. М. Коцюбинскому от 21 ноября 1910 г. — «Новый мир» 1928, I; в кн. Г. И. Лебедева и В. А. Поссе: «Жизнь Л. Н. Толстого», изд. «Жизнь для всех», Спб. 1913; в воспоминаниях И. В. Ильинского: «Мои поездки в Ясную поляну» — «Толстой. Памятники творчества и жизни», 4, М. 1923, стр. 103—108; в сводке М. О. Хороша: «Толстой о Горьком» — «На литературном посту» 1928, 10; в статье К. С. Шохор-Троцкого: «Л. Н. Толстой и Максим Горький (новые материалы)» — юбилейный сборник «М. Горький в Н. -Новгороде», изд. Торгового отдела Нижгубоно, Н. -Новгород, 1928 и в воспоминаниях В. А. Поссе: «Мой жизненный путь», изд. Зиф, М. 1929, стр. 182—189.
Ответ на письмо Максима Горького от 19 января 1900 г. (почт. штемп.), написанное через несколько дней после их знакомства. Горький писал: «За всё, чтo вы сказали мне — спасибо вам, сердечное спасибо, Лев Николаевич! Рад я, что видел вас, и очень горжусь этим. Вообще я знал, что вы относитесь к людям просто и душевно, но не ожидал, признаться, что именно так хорошо вы отнесетесь ко мне. Пожалуйста, дайте мне вашу карточку, если имеете обыкновение давать таковые. Очень прошу — дайте. Низко кланяюсь вам. М. Горький. Хвораю я, кашляю, грудь болит. Чуть было опять не поехал к вам, да вот лег».
1 Толстой прислал Горькому свой фотографический портрет с надписью. Хранится у Екатерины Павловны Пешковой.
2 16 января 1900 г. Толстой отметил в Дневнике: «Был Горький. Очень хорошо говорили. И он мне понравился. Настоящий человек из народа».
3 Иван Сергеевич Аксаков (1823—1886) — писатель-славянофил, личный знакомый Толстого.
4 А. П. Чехов, «В овраге» — «Жизнь» 1900, 1, январь.
Максим Горький ответил Толстому 15 февраля 1900 г. (почт. штемп.): «Спасибо, Лев Николаевич, за портрет и за добрые, славные ваши слова про меня. Не знаю я, лучше ли я своих книг, но знаю, что каждый писатель должен быть выше и лучше того, чтo он пишет. Потому что — чтo книга? Даже и великая книга только мертвая, черная тень слова и намек на истину, а человек — вместилище бога живаго, бога же я понимаю как неукротимое стремление к совершенствованию, к истине и справедливости. А потому — и плохой человек лучше хорошей книги. Ведь так? Глубоко верю, что лучше человека ничего нет на земле и даже, переворачивая Демокритову фразу на свой лад, говорю: существует только человек, всё же прочее есть мнение. Всегда был, есть и буду человеко-поклонником, только выражать это надлежаще сильно не умею. Ужасно хочется мне попасть к вам еще разок и очень огорчен, что не могу теперь же сделать этого. Кашляю, голова болит, работаю на всех парах, — и пишу повесть о мудрствующих лукаво, каковых не люблю. Они есть самый низкий сорт людей, по-моему, но, чтобы не утомлять вас, брошу писать. Низко кланяюсь вам и крепко жму руку вашу. Кланяюсь и семейству. Желаю доброго здоровья! А. Пешков». (Оба письма М. Горького к Толстому опубликованы К. С. Шохор-Троцким в юбилейном сборнике «М. Горький в Н. -Новгороде», стр. 196 и 300.)
Возвратившись из похода в Старый Юрт, Толстой берется за свой дневник. Заносит в дневник и созревшую мысль писать роман «Четыре эпохи развития»; три части его составили повести «Детство», «Отрочество», «Юность», последнюю же часть, «Молодость», Толстому осуществить не удалось.
Он не расстается со своими тетрадями, записывает в них все, что видит вокруг, в избе, в лесу, на улице; записанное переделывает, исправляет. Делает наброски пейзажей, типов офицеров, записывает планы задуманных произведений. То он собирается описать цыганский быт, то написать хорошую книгу о своей тетушке Татьяне Александровне, то предполагает написать роман. С этой целью в дневниках и в переводах упражняет свой слог; вырабатывает взгляд на писательский труд, на художественное мастерство.
В августе 1851 года Толстой возвращается снова в Старогладковскую станицу, которая на этот раз производит на него совершенно другое впечатление. Ему нравятся жизнь и быт казаков, никогда не знавших крепостного права, их независимый, мужественный характер, особенно у женщин. Он изучает самый распространенный среди горцев-мусульман кумыкский язык и записывает чеченские народные песни, учится джигитовать. Среди горцев Толстой находит много замечательно смелых, самоотверженных, простых и близких к природе людей. В станице Толстой познакомился с девяностолетним гребенским казаком Епифаном Сехиным, подружился с ним, полюбил его.
С Епифаном Сехиным был знаком и брат Льва Николаевича, Николай Николаевич. В своем очерке «Охота на Кавказе» он говорит про Епишку:
«Это чрезвычайно интересный, вероятно, уже последний тип старых гребенских казаков. Епишка, по собственному его выражению, был молодец, вор, мошенник, табуны угонял на ту сторону, людей продавал, чеченцев на аркане водил; теперь он почти девяностолетний одинокий старик. Чего не видел человек этот в своей жизни! Он в казематах сидел не однажды, и в Чечне был несколько раз. Вся жизнь его составляет ряд самых странных приключений: наш старик никогда не работал; самая служба его была не то, что мы теперь привыкли понимать под этим словом. Он или был переводчиком, или исполнял такие поручения, которые исполнять мог, разумеется, только он один: например, привести какого-нибудь абрека, живого или мертвого, из его собственной сакли в город; поджечь дом Бей-булата, известного в то время предводителя горцев, привести к начальнику отряда почетных стариков или аманатов из Чечни; съездить с начальником на охоту…
Охота и бражничание — вот две страсти нашего старика: они были и теперь остаются его единственным занятием; все другие его приключения – только эпизоды».
Сидя за бутылкой чихиря, дядя Епишка много рассказывал Льву Николаевичу о своем прошлом, о былой жизни казачества. С ним Толстой целыми днями пропадал на охоте, ходил на кабанов. Он писал брату Сергею:
«Охота здесь — чудо! Чистые поля, болотца, набитые русаками…»
Несмотря на свой преклонный возраст, дядя Епишка любил играть на балалайке, плясать и петь. Толстой изобразил его в «Казаках» в образе дяди Ерошки.
«Я в жизни не тужил, да и тужить не буду… Выйду в лес, гляну: все мое, что кругом, а приду домой, песню пою», — говорил Ерошка про себя.
Взгляд дяди Ерошки на жизнь довольно простой.
«Придет конец — сдохну и на охоту ходить не буду, а пока жив, пей, гуляй, душа радуйся».
Он против войны:
«И зачем она, война, есть? То ли бы дело, жили бы смирно, тихо, как наши старики сказывали. Ты к ним приезжай, они к тебе. Так рядком, честно да лестно и жили бы. А то что? Тот того бьет, тот того бьет… Я бы так не велел».
Когда Толстой уезжал из Старогладковской, он подарил дяде Епишке свой халат с шелковыми шнурками, в нем Епишка любил разгуливать по станице.
Уже после смерти Толстого местные жители станицы рассказывали журналисту Гиляровскому про дядю Епишку:
«И никого сроду он ни словом, ни делом не обидел, разве только «швиньей» назовет. С офицерами дружил и всем говорил «ты». Никому не услуживал, а любили все: было что послушать, что рассказать… То песни поет. Голос сильный, звонкий. На станичные сборы не ходил, общественных дел не касался… Толстого очень любил. Кунаками были, на охоту с собой никого, кроме Толстого, не брал. Бывало, у своей хаты в садочке варит кулеш — и Толстой с ним. Вдвоем варят и едят…»
Завязалась у Толстого крепкая дружба и с юношей чеченцем Садо Мисорбиевым. В письме к Татьяне Александровне Ергольской Толстой писал о нем:
«Нужно вам сказать, что недалеко от лагеря есть аул, где живут чеченцы. Один юноша чеченец Садо приезжал в лагерь и играл. Он не умел ни считать, ни записывать, и были мерзавцы офицеры, которые его надували. Поэтому я никогда не играл против него, отговаривал его играть, говоря, что его надувают, и предложил ему играть за него. — Он был мне страшно благодарен за это и подарил мне кошелек. По известному обычаю этой нации отдаривать, я подарил ему плохонькое ружье, купленное мною за 8 рублей. Чтобы стать кунаком, то есть другом, по обычаю, во-первых, обменяться подарками и затем принять пищу в доме кунака. И тогда, по древнему народному обычаю (который сохраняется только по традиции), становятся друзьями на живот и на смерть, и о чем бы я ни попросил его — деньги, жену, его оружие, все то, что у него есть самого драгоценного,— он должен мне отдать, и равно я ни в чем не могу отказать ему. — Садо позвал меня к себе и предложил быть кунаком. Я пошел. Угостив меня по их обычаю, он предложил мне взять, что мне понравится: оружие, коня, чего бы я ни захотел. Я хотел выбрать что-нибудь менее дорогое и взял уздечку с серебряным набором; но он сказал, что сочтет это за обиду, и принудил меня взять шашку, которой цена по крайней мере 100 р. сер. Отец его человек зажиточный, но деньги у него закопаны, и он сыну не дает ни копейки. Чтобы раздобыть денег, сын выкрадывает у врага коней или коров, рискует иногда двадцать раз своей жизнью, чтобы своровать вещь, не стоящую и 10 рублей; делает он это не из корысти, а из удали… У Садо то 100 рублей серебром, а то ни копейки. После моего посещения я подарил ему Николенькины серебряные часы, и мы сделались закадычными друзьями. — Часто он мне доказывал свою преданность, подвергая себя разным опасностям для меня; у них это считается за ничто — это стало привычкой и удовольствием. — Когда я уехал из Старого Юрта, а Николенька там остался, Садо приходил к нему каждый день и говорил, что скучает и не знает, что делать без меня, и скучает ужасно. — Узнав из моего письма к Николеньке, что моя лошадь заболела и что я прошу подыскать мне другую в Старом Юрте, Садо тотчас же явился ко мне и привел мне своего коня, которого он настоял, чтобы я взял, как я ни отказывался».
Восхищали Толстого гребенские женщины — сильные, свободные, независимые в своих действиях. Они являлись полными хозяйками в своем домашнем очаге. Толстой любовался их красотой, их здоровым сложением, их восточным изящным нарядом, мужественным характером, стойкостью и решительностью.
Толстой настолько полюбил быт и свободную жизнь казаков, их близость к природе, что даже серьезно думал, так же как и его герой Оленин, «приписаться в казаки, купить избу, скотину, жениться на казачке…»
Жизнь на Кавказе среди простых людей и богатой природы оказала благотворное влияние на Толстого. То, что произошло на Кавказе с героем повести Олениным, можно отнести в какой-то степени к самому Толстому. Он чувствует себя свежим, бодрым, счастливым и удивляется, как мог он так праздно и бесцельно жить раньше. Только теперь Толстому стало ясно, что такое счастье. Счастье — это быть близким к природе, жить для других, решает он.
Толстому нравился и общий строй жизни казачества; своей воинственностью и свободой он казался ему идеалом для жизни и русского народа. В 1857 году Толстой писал:
«Будущность России — казачество: свобода, равенство и обязательная военная служба каждого».
Но, как ни восхищался Толстой и людьми и природой Кавказа, как ни хотелось ему связать свою судьбу с этими людьми, он все же понимал, что слиться с жизнью простого народа он не может. Не может сделаться казаком Лукашкой. Он решает поступить на военную службу, заслужить офицерский чин, награды. Но он все еще не был зачислен на военную службу, и это его очень беспокоило. На действительную службу его не зачисляли, так как он все еще числился на гражданской службе в Тульском дворянском депутатском собрании, хотя уже давно подал прошение об увольнении. Своими переживаниями Толстой делился с тетушкой Татьяной Александровной, желавшей видеть своего любимца офицером. Чтобы получить назначение, Толстой в октябре 1851 года предпринял поездку в Тифлис.
Толстой держит экзамен на звание юнкера: по арифметике, алгебре, геометрии, грамматике, истории, географии и иностранным языкам.
По каждому предмету получает высшую отметку – 10. И до получения документов об освобождении от гражданской службы 3 января 1852 года указом оформляется фейерверкером IV класса в батарейную № 4 батарею 20-й артиллерийской бригады, с тем, что при получении документов он будет зачислен на действительную службу «со дня употребления его на службе при батарее». Толстой был рад наконец сбросить свое гражданское пальто, сшитое в Петербурге, и надеть солдатский мундир.
В Тифлисе Толстому пришлось задержаться на несколько месяцев — там он заболел. Он чувствовал себя одиноким, но, несмотря на это, много читал, работал над начатой повестью «Детство». Татьяне Александровне он писал:
«Помните, добрая тетенька, что когда-то вы советовали мне писать романы; так вот, я послушался вашего совета; мои занятия, о которых я вам говорю, литературные. Я не знаю, появится ли когда-нибудь в свет то, что я пишу, но эта работа меня забавляет, и я так долго и упорно ею занят, что не хочу бросать».
В Тифлисе Толстой занимался и музыкой, по которой очень соскучился; посещал театры, ходил на охоту; много размышлял о своей жизни. Не имея средств на обратный путь, он с нетерпением ждал присылки денег от управляющего Ясной Поляной. Мучили его и долги, особенно старый долг офицеру Кнорингу, которому он проиграл пятьсот рублей. И как был рад Толстой получению письма от брата Николая Николаевича, в котором оказался разорванный вексель на эти пятьсот рублей, проигранных Кнорингу! Его друг Садо выиграл этот вексель у Кноринга, разорвал его и передал Николаю Николаевичу.Теперь Толстой был освобожден от давившей его тяжести этого долга. Через несколько дней Толстой оставил Тифлис и направился в Старогладковскую станицу.
Одинокая жизнь в Тифлисе навеяла на Толстого мысли о семейной жизни, он всерьез задумывается о женитьбе. Он прекрасно понимает, что желание остаться на Кавказе, жениться на казачке является только мечтой, фантазией; его семейное гнездо должно быть свито там, в Ясной Поляне. Не пора ли успокоиться, думает он, и начать жизнь «с тихими радостями любви и дружбы»? Как хорошо, мечтает Толстой, было бы жить в Ясной Поляне, вместе с тетенькой, рассказывать ей о том, что пришлось пережить на Кавказе. У него будет кроткая, добрая жена, дети, Татьяну Александровну они будут звать бабушкой. Сестра Машенька и старший брат, старый холостяк Николенька, тоже будут жить с ними, Николенька будет рассказывать детям сказки, играть с ними, а жена будет угощать Николеньку его любимыми кушаньями.
Возвратившись в станицу Старогладковскую, Толстой застал начало новых решительных боевых действий против Чечни. Он принимает в них активное участие, выступает в походах. Удачен был поход на реке Джалке. Там он проявляет смелость, бесстрашие. Особенно отличился Толстой в сражении при атаке неприятеля на реке Мичике. В этом сражении он едва не был убит ядром, ударившим в колесо пушки, которую он наводил.
«Если бы дуло пушки, из которого вылетело ядро, на 1/1000 линии было отклонено в ту или другую сторону, я бы был убит», — писал он.
С наступившим затишьем Толстой снова живет в Старогладковской. Опять слушает рассказы дяди Епишки, ходит на охоту, играет в шахматы, продолжает работать над «Детством».
Наконец 23 марта 1852 года был получен долгожданный приказ о зачислении на военную службу. Но это уже мало радовало Толстого — общество офицеров, занятое больше всего попойками, игрой в карты, становилось ему чуждым. Среди офицеров он чувствовал себя одиноким. Впоследствии один офицер говорил о нем:
«Он гордый был, другие пьют, гуляют, а он сидит один, книжку читает. И потом я еще не раз видел — все с книжкой…»
В кавказский период жизни Толстого все больше захватывает художественное творчество, он усиленно и упорно работает над «Детством», у него появляются новые замыслы.
«Очень хочется начать коротенькую кавказскую повесть, но я не позволяю себе это делать, не окончив начатого труда», — записывает он.
Коротенькой повестью оказался потом рассказ «Набег». В это же время Толстой задумывает написать «Роман русского помещика».
Все чаще он спрашивает себя, в чем его назначение.
«Мне 24 года, а я еще ничего не сделал. — Я чувствую, что недаром вот уже восемь лет, что я борюсь с сомнением и страстями. Но на что я назначен? Это откроет будущность», — записывает он в дневнике.
Через несколько дней, опять обращаясь к дневнику, рассуждает:
«Надо работать умственно. Я знаю, что был бы счастливее, не зная этой работы. Но бог поставил меня на этот путь: надо идти по нем».
Толстой начинает сознавать свое истинное назначение — быть писателем.
Повесть «Детство» была первым печатным произведением Толстого. Толстой работал над нею на Казказе более года, а начал ее, как мы знаем, еще в Москве. Четыре раза он ее переделывал, три раза переписывал. То она ему нравилась, то не нравилась, иногда он даже начинал сомневаться в своих творческих способностях, в своем таланте.
Правда, некоторые главы «Детства» ему определенно нравились, больше других трогала глава «Горе» и, перечитывая ее, он плакал.
В июле 1852 года из Пятигорска Толстой посылает редактору журнала «Современник» Н. А. Некрасову первое свое письмо и рукопись «Детства», подписанную инициалами «Л. Н.». Толстой просит Некрасова просмотреть рукопись и вынести о ней свое суждение.
«В сущности, рукопись эта составляет 1-ю часть романа — четыре эпохи развития; появление в свет следующих частей будет зависеть от успеха первой. Ежели по величине своей она не может быть напечатана в одном номере, то прошу разделить ее на три части: от начала до главы 17-й, от главы 17-й до 26-й и от 26-й до конца.
Ежели бы можно было найти хорошего писца там, где я живу, то рукопись была бы переписана лучше и я бы не боялся за лишнее предубеждение, которое вы теперь непременно получите против нее», — писал он Некрасову.
«Детство» произвело на Некрасова благоприятное впечатление, и он сообщил еще неизвестному тогда автору:
«Не знаю продолжения, не могу сказать решительно, но мне кажется, что в авторе ее есть талант. Во всяком случае, направление автора, простота и действительность содержания составляют неотъемлемые достоинства этого произведения. Если в дальнейших частях (как и следует ожидать) будет поболее живости и движения, то это будет хороший роман. Прошу Вас прислать мне продолжение. И роман Ваш и талант меня заинтересовали. Еще я советовал бы Вам не прикрываться буквами, а начать печататься прямо за своей фамилией. Если только Вы не случайный гость в литературе». «Детство» было напечатано в 9-й книжке «Современника» в ноябре 1852 года под названием «История моего детства». Толстого обрадовало первое печатное произведение, ему приятно было прочитать похвальные отзывы о своей повести. Он вспоминал:
«Лежу я в избе на нарах, а тут брат и Оголин (офицер), читаю и упиваюсь наслаждением похвал, даже слезы восторга душат меня, и думаю: никто не знает, даже вот они, что это меня так хвалят».
Но вместе с тем первое произведение и огорчило Толстого. Он недоволен был названием: «История моего детства». «Кому какое дело до истории моего детства?» — писал он Некрасову, а в введении к «Воспоминаниям» говорил: «Замысел мой был описать историю не свою, а моих приятелей детства», — он хотел дать типическое изображение детства.
Толстой находил в своей напечатанной повести много изменений, сокращений; недоволен он остался тем, что выпустили историю любви Наталии Савишны, и вообще считал повесть свою изуродованной. Толстому было тогда еще неизвестно, что многие сокращения и искажения были сделаны не редакцией, а цензурой.
Толстой говорил, что он успокоится только тогда, когда повесть напечатают отдельной книжкой. Отдельной книгой «Детство» вышло через четыре года, в 1856 году. Появление повести произвело большое впечатление.
Все хотели узнать, кто этот новый талантливый автор. Живейший интерес проявлял Тургенев, который жил в это время в Спасско-Лутовинове. Он все расспрашивал Марию Николаевну, сестру Льва Николаевича, нет ли у нее брата на Кавказе, который мог бы быть писателем. Предполагали, что повесть написал старший брат Толстого, Николай Николаевич. Тургенев просил приветствовать его. «Кланяюсь и рукоплещу ему», — говорил он.
Тургенев, так же как и Некрасов, считал, что «это талант надежный».
Обрадовалась появлению повести тетушка Татьяна Александровна. Она находила, что очень правдиво описаны Ф. И. Рессель и Прасковья Исаевна, которых она хорошо знала в жизни, и особенно сцена смерти матери. «…она описана с таким чувством, что без волнения нельзя ее читать, без пристрастия и без лести скажу тебе, что надо обладать настоящим и совершенно особенным талантом, чтобы придать интерес сюжету столь мало интересному, как детство…» — писала она Л. Н. Толстому.
С изумительным мастерством представлена в повести «Детство» дворянская усадьба, где жили герои; ее обстановка, быт очень похожи на Ясную Поляну. Живописно изображена в повести русская природа, такая близкая и родная.
В повести описывается жизнь ребенка старой дворянской семьи. Хотя Толстой и утверждал, что он не писал истории своего детства, но тем не менее переживания и настроения главного героя, Николеньки, многие события из его жизни — игры, охота, поездка в Москву, занятия в классной комнате, чтение стихов — напоминают детство Льва Николаевича. Некоторые действующие лица повести напоминают также людей, окружавших Толстого в детстве. Володя — брата Сережу, Любочка, с которой так любил играть Николенька, — сестру Машу, образ бабушки очень напоминает родную бабушку Льва Николаевича, Пелагею Николаевну, мальчик Ивин — это друг детства Толстого Мусин-Пушкин. Отец Николеньки напоминает соседа Толстых, помещика Исленьева, мачеха Николеньки — его жену. Мать Николеньки — сложившийся в воображении Толстого по воспоминаниям окружающих образ его матери. По словам Толстого, в повести «Детство» произошло «нескладное смешение правды с выдумкой», смешение событий его детства с событиями жизни его приятелей Исленьевых.
Вслед за повестью «Детство» Толстой пишет военный рассказ «Набег». В октябре 1852 года он записывает в дневнике: «Хочу писать Кавказские очерки для образования слога и денег», и намечает план своих очерков.
Еще в июле Толстой задумал писать «Роман русского помещика», обдумал план и в октябре приступил к работе над ним.
В декабре Толстой писал брату Сергею Николаевичу:
«Я начал роман серьезный, полезный, по моим понятиям, и на него намерен употребить все свои силы и способности. Я роман этот называю книгой, потому что полагаю, что человеку в жизни довольно написать хоть одну, короткую, но полезную книгу, и говорил Николеньке, как, бывало, мы рисовали картинки: уж эту картину я буду рисовать 3 месяца».
В ноябре 1852 года Толстой начинает работать над второй частью трилогии — «Отрочество». Работал над ней с большим увлечением, но она давалась ему с трудом. В ней остались те же герои, что и в «Детстве», развивались начавшиеся там события, но в новой повести было меньше автобиографичности, а больше фантазии. Если в «Детстве» Толстому нравилась глава «Горе», то здесь—«Гроза»; он считал это место «превосходным». Три раза пришлось переписывать Толстому свою повесть «Отрочество».
В декабре 1852 года Толстой заканчивает рассказ «Набег» и отправляет его в «Современник» Некрасову. В этом рассказе он изобразил набег, в котором лично принимал участке. Главный герой рассказа, капитан Хлопов, — человек храбрый и непоколебимый. Черты характера капитана Хлопова схожи с характером любимого брата писателя, Николеньки.
В «Набеге» Толстой без прикрас рисует разрушение горского аула, грабежи, убийства местного населения, поощряемые русским командованием. Толстой явно на стороне горцев, он сочувствует им.
«Карабинер, зачем ты это сделал?.. — спрашивает автор карабинера, убившего горскую женщину с ребенком на руках. Он напоминает солдату об оставленной им жене, сынишке. «Что бы ты сказал, — спрашивает автор карабинера, — если бы напали на твою жену и ребенка?»
В этом отрывке рассказа Толстой осуждает бессмысленные убийства, войны и впервые говорит о братстве народов.
В одном из вариантов рассказа «Набег» Толстой записал:
«Как хорошо жить на свете, как прекрасен этот свет! — почувствовал я, — как гадки люди и как мало умеют ценить его, — подумал я. Эту не новую, но невольную и задушевную мысль вызвала у меня вся окружающая меня природа, но больше всего звучная беззаботная песнь перепелки, которая слышалась где-то далеко, в высокой траве.
Она, верно, не знает и не думает о том, на чьей земле она поет, на земле ли Русской или на земле непокорных горцев, ей и в голову не может прийти, что это земля не общая. Она думает, глупая, что земля одна для всех, она судит по тому, что прилетела с любовью и песнью, построила где захотела свой зеленый домик, кормилась, летала везде, где есть зелень, воздух и небо, вывела детей. Она не имеет понятия о том, что такое права, покорность, власть, она знает только одну власть, власть природы, и бессознательно, безропотно покоряется ей».
«Набег» был напечатан в 1853 году в 3-м номере журнала «Современник», так же, как и «Детство», за подписью «Л. Н.».
В начале января 1853 года Толстой опять принимал участие в походе против горцев. После однообразной жизни в станице поход дал Толстому разрядку, он чувствовал себя бодро, радостно, был полон воинственной поэзии, восторгался величественной природой Кавказа. Ему хотелось быть скорее в деле, но в крепости Грозной отряд надолго задержался.
Праздную, бездеятельную жизнь Толстой переносил с трудом.
«Все, особенно брат, пьют, — записывает он,— и мне это очень неприятно. Война — такое несправедливое и дурное дело, что те, которые воюют, стараются заглушить в себе голос совести».
Впервые Толстой начинает сомневаться в правильности своего участия в боевых действиях против горцев.
В половине февраля начался штурм позиций Шамиля, расположенных на реке Мичике. Толстой командовал батарейным взводом. Выстрелом из своего орудия он подбил орудие неприятеля. За это ему была обещана награда — георгиевский крест. Толстой очень хотел получить эту награду, главным образом, чтобы порадовать родных.
Войска Шамиля, потерпев поражение, беспорядочно отступали.
За удачное сражение на реке Мичике многие его участники получили награды, но Толстой не получил обещанного георгиевского креста. Накануне выдачи наград он так увлекся игрой в шахматы, что не явился вовремя на караул, за что получил выговор и был посажен под арест. И на следующий день, когда раздавали георгиевские кресты, он сидел под арестом.
«То, что я не получил креста, очень огорчило меня. Видно, нет мне счастья. А признаюсь, эта глупость очень утешила бы меня», — записал он.
Представлялся Толстому и второй случай получить георгиевский крест — за удачное сражение 18 февраля 1853 года. В батарею прислали два георгиевских креста. Командир батареи, обращаясь к Толстому, сказал: «Вы заслужили крест, хотите — я вам его дам, а то тут есть очень достойный солдат, который заслужил тоже и ждет креста как средства к существованию». Георгиевский крест давал право на пожизненную пенсию в размере жалованья. Толстой уступил крест старому солдату.
После отступления Шамиля русские войска, подойдя к реке Гудермес, начали прорывать канал, а Толстой со своей батареей возвратился в станицу Старогладковскую. Там его ожидали письма и мартовский номер «Современника», в котором был напечатан рассказ «Набег». Толстой снова был обрадован, но вместе с тем и огорчен — рассказ был изуродован цензурой. По этому поводу Некрасов писал:
«Пожалуйста, не падайте духом от этих неприятностей, общих всем нашим даровитым литераторам.— Не шутя Ваш рассказ еще и теперь очень жив и грациозен, а был он чрезвычайно хорош. Не забудьте «Современника», который рассчитывает на Ваше сотрудничество».
Несмотря на сочувственный отзыв Некрасова о «Набеге», Толстой не мог примириться с искажением рассказа: каждое произведение — это частица его души.
«Детство» было испорчено, — писал он брату Сергею,— а «Набег» так и пропал от цензуры. Все, что было хорошего, все выкинуто или изуродовано».
Одобрительные отзывы о «Набеге» вызвали в Толстом творческий подъем. Он пишет «Святочную ночь», но этот рассказ остался незаконченным. С увлечением работает над «Отрочеством». Одновременно обдумывает план «Юности».
В июне во время поездки в крепость Воздвиженское Толстой чуть не попал в плен к чеченцам.
Был летний жаркий день. Толстой, Садо Мисербиев и три офицера отделились от своего отряда и поехали вперед. Из предосторожности они разбились на две группы: Толстой и Садо по-ехали по верхней дороге, а офицеры — по нижней. Под Толстым был темно-серый прекрасный иноходец кабардинской породы, он хорошо ходил рысью, но для быстрой езды был слаб. А у Садо — неуклюжая, поджарая длинноногая лошадь степной ногайской породы, но очень быстрая. Толстой и Садо поменялись лошадьми и ехали, беззаботно любуясь видами природы.
Вдруг вдали Садо заметил чеченцев, мчавшихся навстречу им, человек тридцать. Толстой дал об этом знать офицерам, ехавшим по нижней дороге, а сам помчался с Садо к укреплению Грозному. Толстой легко мог бы ускакать на быстроходной лошади, но он не хотел оставить своего друга.
Чеченцы приближались. В крепости это заметили. Был выслан отряд кавалеристов, и чеченцы обратились в бегство. Опасность для Толстого и Садо миновала, а из офицеров спасся только один.
Этот случай был использован Толстым в рассказе «Кавказский пленник».
Возвратившись в Старогладковскую, Толстой впадает в уныние, он недоволен собой, у него наступил период «чистки души», как называл он это свое душевное состояние. Он дает себе обещание делать добро, насколько это возможно, быть деятельным, не поступать легкомысленно. Опять задумывается о цели жизни и определяет ее так:
«Цель моей жизни известна — добро, которым я обязан своим подданным и своим соотечественникам. Первым я обязан тем, что владею ими, вторым — тем, что владею талантом и умом».
Толстой явно признает уже в себе талант, он не случайный гость в литературе. У него рождаются замыслы новых произведений, он думает писать «Дневник кавказского офицера», «Беглеца» (это будущие «Казаки»).
Он усердно трудится над продолжением «Отрочества».
«Труд! Труд! Как я чувствую себя счастливым, когда тружусь», — записывает он в дневнике.
Погружается в чтение, перечитывает «Записки охотника» Тургенева, которые и теперь производят на него сильное впечатление. «Как-то трудно писать после него», — отмечает Толстой в дневнике.
Несмотря на напряженный труд, он все же чувствовал какое-то недовольство своей жизнью. Ему казалось, что он не исполняет своего назначения, не совсем еще ясного для него самого, что он не выполняет высокого призвания. 28 июля он записывает: «Без месяца двадцать пять лет, а еще ничего!»
Из Пятигорска Толстой ездил в Кисловодск, Железноводск, чтобы провести там курс лечения ваннами. В Железноводске у него появляется замысел написать «Кавказский рассказ», и 28 августа, в день своего рождения, он начинает повесть, которую затем называет «Беглец» и которая явилась первым наброском знаменитой повести «Казаки». В общей сложности над «Казаками» Толстой работал десять лет с перерывами.
О произведениях Толстого, посвященных Кавказу, Р. Роллан писал:
“Надо всеми этими произведениями поднимается, подобие самой высокой вершины в горной цепи, лучший из лирических романов, созданных Толстым, песнь его юности, кавказская поэма “Казаки”. Снежные горы, вырисовывающиеся на фоне ослепительного неба, наполняют своей гордой красотой всю книгу”.
Предки казаков пришли на Северный Кавказ с Дона в конце XVI века, а при Петре I, когда по Тереку создавалась оборонительная линия от нападения соседей-горцев, были переселены на другую сторону реки. Здесь стояли их станицы, кордоны и крепости. В середине XIX века гребенских казаков было немногим более десяти тысяч. Во времена Толстого гребенские казаки – “воинственное, красивое и богатое русское население” – жили по левому берегу Терека, на узкой полосе лесистой плодородной земли. В одной из глав своей повести Толстой рассказывает историю этого “маленького народца”, ссылаясь на устное предание, которое каким-то причудливым образом связало переселение казаков с Гребня с именем Ивана Грозного.
Это предание Толстой слышал, когда сам, подобно герою “Казаков” Оленину, жил в казачьей станице и дружил со старым охотником Епифаном Сехиным, изображенным в повести под именем дяди Ерошки.
Над “Казаками” Толстой трудился, с перерывами, десять лет. В 1852 году, сразу после напечатания в “Современнике” повести “Детство”, он решил писать “кавказские очерки”, куда вошли бы и “удивительные” рассказы Епишки об охоте, о старом житье казаков, о его похождениях в горах.
Кавказская повесть была начата в 1853 году. Потом долгое время сохранялся замысел романа, с остродраматическим развитием сюжета. Роман назывался “Беглец”, “Беглый казак”. Как можно судить по многочисленным планам и написанным отрывкам, события в романе развивались так: в станице происходит столкновение офицера с молодым казаком, мужем Марьяны; казак, ранив офицера, вынужден бежать в горы; про него ходят разные слухи, знают, что он вместе с горцами грабит станицы; стосковавшись по родному дому, казак возвращается, его хватают и потом казнят. Судьба офицера рисовалась по-разному: он продолжает жить в станице, недовольный собой и своей любовью; покидает станицу, ищет “спасения в храбрости, в романе с Воронцовой”; погибает, убитый Марьяной.
Как далек этот увлекательный любовный сюжет от простого и глубокого конфликта “Казаков”!
Оставив Москву и попав в станицу, Оленин открывает для себя новый мир, который сначала заинтересовывает его, а потом неудержимо влечет к себе.
По дороге на Кавказ он думает:
“Уехать совсем и никогда не приезжать назад, не показываться в общество”. В станице он вполне осознает всю мерзость, гадость и ложь своей прежней жизни.
Однако стена непонимания отделяет Оленина от казаков.
Он совершает добрый, самоотверженный поступок – дарит Лукашке коня, а у станичников это вызывает удивление и даже усиливает недоверие:
“Поглядим, поглядим, что из него будет”; “Экой народ продувной из юнкирей, беда!.. Как раз подожжет или что”.
Его восторженные мечты сделаться простым казаком не поняты Марьяной, а ее подруга, Устенька, поясняет:
“А так, врет, что на ум взбрело. Мой чего не говорит! Точно порченый!”
И даже Ерошка, любящий Оленина за его “простоту” и, конечно, наиболее близкий ему из всех станичников, застав Оленина за писанием дневника, не задумываясь советует оставить пустое дело: “Что кляузы писать!”
Картины с В.И.Лениным
Д. Налбандян. Выступление В.И.Ленина на Красной площади в 1919 году. 1970. Советская живопись
Выступление Ленина на Красной площади. Фрагменты
Ф. Голубков. Первая листовка
Л. Серебрянный. На V Лондонском съезде РСДРП в 1907 году. 1947
А. Герасимов. В.И.Ленин на трибуне. 1930
В. Серов. В.И.Ленин провозглашает Советскую власть. 1962
И. Бродский. В.И.Ленин на фоне Кремля. 1924 ~ В.И.Ленин на фоне Смольного. 1925
И. Бродский. В.И.Ленин
Л. Шиповский. В.И.Ленин среди делегатов III съезда комсомола
Б. Иогансон, Д. Тегин, В. Соколов, Н. Чебаков, Н.Файдыш-Крандиевская.
Выступление В.И.Ленина на III съезде комсомола
Л. Шматько. В.И.Ленин у карты ГОЭЛРО. VIII Всероссийский съезд Советов. Декабрь 1920 года. 1957
Д. Налбандян. В.И. Ленин и И.В. Сталин за разработкой плана ГОЭЛРО
Д. Налбандян. Интересная беседа. 1980
В. Басов. В.И.Ленин среди крестьян села Шушенское
Д. Налбандян. В.И.Ленин и Н.К.Крупская среди крестьян деревни Кашино в 1920 году. 1985
Д.А. Налбандян (1906 – 1993)
Музей-мастерская народного художника СССР Д.А. Налбандяна
Тверская 8/2
В культурном пространстве Москвы есть места, которые не столь широко известны и популярны: это музеи-квартиры, музеи-мастерские художников. А между тем в этих музеях можно обнаружить интересные и редкие экспонаты, произведения искусства, документы, относящиеся к жизни и творчеству известных мастеров, отражающие время, в которое они жили. К числу таковых относится «Музей-мастерская народного художника СССР Д.А.?Налбандяна», расположенная на 9 этаже известного московского дома в самом центре города – на Тверской улице, д. 8, корп. 2., прямо напротив памятника Юрию Долгорукову.
В конце 1992 года Д.А.?Налбандян, фигура эпохальная в искусстве ХХ века, передал в дар городу Москве часть коллекции своих произведений. Правительство Москвы постановило создать на базе коллекции авторских живописных работ «Музей-мастерскую народного художника СССР Д.А.?Налбандяна». Впоследствии эта коллекция пополнилась многочисленными рисунками, живописными этюдами, которые подарила музею сестра Дмитрия Аркадьевича – Маргарита Аркадьевна Налбандян.
ПОРТРЕТ СЕСТРЫ. 1944
Д.?Налбандян. Автопортрет
Творчество Налбандяна относится к классике отечественной художественной культуры. Оно масштабно и многопланово. При упоминании об этом художнике в воображении чаще всего встают большие тематические полотна на историко-революционную, ленинскую тему, образы видных государственных и партийных деятелей, крупных военачальников. К этому мастеру укоренилось отношение как к одному из самых ярких представителей официального искусства советской эпохи, искусства социалистического реализма. Его называли «первой кистью Политбюро», он был единственный, кто писал портрет «вождя всех народов» с натуры, ему заказывали портреты зарубежные политические лидеры. Многие произведения Налбандяна, посвященные отображению исторических событий нашей страны, не потеряли своей значимости и сегодня: они являются частью нашей истории, в них передана атмосфера времени.
В экспозиции, представленной в музее-мастерской на Тверской, зритель не увидит больших тематических полотен (они являются собственностью крупнейших музеев страны и представлены здесь в фотографиях). Москвичи и гости столицы смогут познакомиться с более камерной стороной творчества художника, увидеть живописные произведения – пейзажи, натюрморты, портреты, жанровые картины, созданные автором на разных этапах творческого пути. В музее-мастерской представлены также материалы из домашнего архива, фотографии, книги, образцы мебели, декоративно-прикладного искусства.
Прекрасный мастер пейзажа, Налбандян умел передать все красочное богатство природы в своих пейзажных картинах. Где бы ни был художник, он везде увлеченно работал на пленэре, стараясь передать изменчивый, причудливый характер природы. Писал все времена года – сияние солнечных лучей, белизну снега, золотое пламя осенней листвы, яркие голубые тени первых мартовских дней. В пейзажных работах ярко проявился характер мастера, увлеченного своей живописной задачей, но не теряющего главного – поэтического содержания.
Весна
Араратская долина. Ясный день
Гурзуф
Дорога на Рицу
Очень часто автор выступает как жанрист и пейзажист одновременно, умеющий выразить гармоническое единство человека и окружающего мира. В экспозиции представлены работы, отражающие широту видения, колористический дар художника – «Крымский уголок», «Ишачий мост. Тбилиси», «Гурзуф. Крым», «Материнство. Армения», «Бахчисарай», «Церковь в Уборах» и др.
Деревенская церковь ~ Есенинские места ~ Зима в Подмосковье
На протяжении всей жизни Налбандян самозабвенно писал натюрморты. Его темпераментная кисть мастерски передавала и пышное цветение роз, и приветливую красоту полевых ромашек, и утреннюю свежесть густой сирени. В музее представлен целый ряд запоминающихся натюрмортов – «Ромашки», «Гвоздики», «Натюрморт с грушами. Изобилие», «Цветы на синей скатерти» и многие другие. Показывая пластическое и красочное богатство окружающих предметов, Налбандян давал возможность почувствовать красоту предметного мира, утверждая полнокровную радость бытия.
Сирень ~ Ромашки ~ Букет сирени
Кавказский натюрморт
Болгарский натюрморт
Ждут гостей
Комсомолка Терехова (портрет Валентины Михайловны). 1934 г.
Портрет жены художника В.М. Тереховой, сидящей с книгой в руках
Обширной областью творческой деятельности художника являлся портрет. Портреты, созданные Налбандяном, разнообразны как по внутреннему содержанию, так и по художественному решению. Наряду с известными портретами политических и государственных деятелей, видных полководцев и маршалов Налбандяну охотно позировали коллеги по искусству, музыканты, артисты, писатели, ученые, простые люди. Экспозиция музея включила несколько автопортретов художника, созданных в разные годы, портреты близких и родных. Портреты Валентины Михайловны, жены художника и сына Аркадия отмечены особой теплотой, тонким лиризмом и задушевностью. Как известно, «Автопортрет» Налбандяна 1982 г. находится в знаменитой галерее Уффици во Флоренции.
Интересен раздел экспозиции, где представлены рисунки Налбандяна. Он был превосходным мастером рисунка, который носил для него как самостоятельный, так и вспомогательный характер. Одни из них вполне закончены, другие – эскизны. При создании рисунков Налбандян пользовался различными техниками – сангиной, карандашом, фломастером, пером. Начиная с 1930-х годов художник выполнил с натуры сотни портретных зарисовок, которые обладают сегодня большой документальной ценностью. Это портреты участников партийных съездов, государственных, политических деятелей. В музее есть карандашные портреты Сталина, Калинина, Кирова, Ворошилова, Хрущева, Брежнева, Мао Дзе Дуна, которые отличаются остро схваченным сходством, умением передать главные черты характера.
Д. Налбандян. И.В. Сталин и Мао Цзэ-дун
В экспозиции представлены также дружеские шаржи, изображающие художников, коллег. Созданные во время заседаний Президиума Академии художеств СССР, творческих вечеров, научных конференций, сессий эти быстрые, мгновенные зарисовки поражают выразительностью и меткостью индивидуальных характеристик. Зритель увидит портреты замечательных мастеров изобразительного искусства – Н. Рындина, З. Виленского, Б. Иогансона, А. Герасимова, Н. Соколова, Т. Залькалнса, др.
Нельзя не отметить работы, выполненные во время многочисленных зарубежных поездок. Это рисунки, этюды, эскизы. В них запечатлена своеобразная природа разных стран, люди, их повседневная жизнь. Вот некоторые из работ зарубежной серии, представленные в музее: «Ткачиха из Джайпура. Индия», «Сбор винограда. Болгария», «Площадь Абовяна. Армения», «Железнодорожный комплекс. Болгария. Варна», «Вид Севильи. Испания», привлекают внимание также жанровые зарисовки тбилисской жизни.
Греция. Пирей. Старый рыбак
Индия. Продавец кувшинов
Индия. Дели. Президентский дворец
Германия. Дрезден
Болгария. Золотые пески
Италия. Неаполитанский залив. Вид на Везувий
Италия. Остров Капри
Италия. Рим. Пинии
Несомненный интерес представляет фотографический материал, раскрывающий яркие эпизоды и события из жизни художника, запечатлевший его встречи с известными людьми ХХ века.
Мы будем рады видеть каждого, кто захочет познакомиться с частью творческого наследия крупнейшего живописца ХХ столетия Дмитрия Аркадьевича Налбандяна, увидеть мир глазами большого художника.
Справки ежедневно с 10 до 17.30 час., кроме понедельника и воскресения по тел.: 629-28-72 – тел.-факс музея мастерской Д.А.?Налбандяна, Галина Викторовна Зайкина
Могила Д.А.Налбандяна на Новодевичьем кладбище
НАЛБАНДЯН Дмитрий Аркадьевич (1906 – 1993)
Сов. живописец, нар. худ. СССР (1969), д. ч. АХ СССР (1953), Герой Соц. Труда (1976). Чл. КПСС с 1948. Картины на ист.-рев. темы (“Власть Советам – мир народам”, с соавторами, 1950; “Вернатун” – групповой портрет выдающихся деятелей арм. культуры, 1974–76); портреты, пейзажи. Лен. пр. (1982), Гос. пр. СССР (1946, 1951).
Большой энцикл. словарь: В 2-х т. /Гл. ред. А.М.Прохоров. – М.: Сов. энциклопедия, 1991
Групповой портрет деятелей армянской культуры. Фрагменты
ПОРТРЕТ ЖЕНЫ. 1950-e
12 февраля 2011, Аукцион «Русское искусство», ЛOT 77
1 200 000 — 1 500 000 р.
Телефильм о Дмитрии Налбандяне
Документальный фильм
«Двойная экспозиция Дмитрия Налбандяна»
из серии «Легенды времени»
© Первый канал. Всемирная Сеть 2009
Новый фильм из цикла «Легенды времени» посвящен жизни и творчеству Дмитрия Аркадьевича Налбандяна, одного из самых именитых художников советской эпохи.
Режиссер и сценарист попытались понять, кем был этот интереснейший человек, певец КПСС и придворный портретист вождей: талантливым мастером, наследником импрессионистического стиля Константина Коровина, или гениальным царедворцем, умевшим оказаться в нужное время в нужном месте.
В фильме принимают участие друзья художника, в том числе и Леонид Шишкин, ставший близким человеком для Дмитрия Налбандяна в последние годы жизни мастера.
Налбандян Дмитрий Аркадьевич
Налбандян Дмитрий Аркадьевич (2.9.1906, Тифлис – 1993), живописец, народный художник СССР (1969), действительный член Академии художеств СССР (1953), Герой Социалистического Труда (1976), дважды лауреат Сталинской премии (1946, 1951). Образование получил в Тбилисской академии художеств (1929). В качестве дипломной работы выбрал тему “Молодой Сталин с матерью в Гори”. В 1931 переехал в Москву. Его работы “Выступление С.М. Кирова на XVII съезде партии” (1935) и портрет И.В. Сталина (1944-1945) были высоко оценены партийной прессой, назвавшей портрет: “отличающийся простотой и душевностью образа”. Во время Великой Отечественной войны работал в Окнах ТАСС. Автор огромного числа портретов руководителей партии и страны. В 1948 вступил в ВКП(б). В 1946-47 создал грандиозное полотно “В Кремлевском дворце 24 мая 1945”. Его другие известные картины: “Юный Сталин” (“Мальчик из Гори”; 1951), портрет Мао Цзэдуна (1952) и т.д. После смерти И.В. Сталина неизменно пользовался благоволением властей, продолжая рисовать парадные портреты всех партбонз до Л.И. Брежнева. По собственному заявлению, всегда считал, что портрет наиболее полно отображает дух эпохи и его долг создать образы всех руководителей страны (причем не обязательно с натуры). После начала перестройки говорил о своем желании продолжить создание портретов новых руководителей страны.
Использованы материалы из кн.: Залесский К.А. Империя Сталина. Биографический энциклопедический словарь. Москва, Вече, 2000
Налбандян Дмитрий Аркадьевич (р. 1906 г.). Живописец. Один из наиболее именитых художников сталинской эпохи. Действительный член Академии художеств (1953); народный художник СССР (1969). Родился в Тифлисе, там же окончил Академию художеств (1929). В качестве дипломной работы написал картину «Юноша Сталин с матерью в Гори». С 1931 г. живет в Москве. В годы Великой Отечественной войны сотрудничал в «Окнах ТАСС». Автор картин на историко-революционные темы и портретов многих советских партийных и государственных деятелей от Сталина до Брежнева, а также деятелей международного коммунистического движения. В 1951 г. в автобиографии писал, что главной темой его творчества является образ Сталина.
Налбандян — автор картин «Сталин, Ворошилов и Киров на Беломорканале» (картина первоначально называлась «Сталин, Ворошилов, Киров и Ягода на Беломорканале», но после ареста Ягоды изображение последнего пришлось убрать), «Сталин и Мао-Цзэдун», «Выступление СМ. Кирова на XVII съезде партии», «Ленин и Крупская в деревне Кашино с народом», «Брежнев на Малой Земле» и др. Стоял у истоков создания Академии художеств СССР (1947). Дважды лауреат Сталинской премии (1946 г., за портрет Сталина; 1951 г.).
Использованы материалы кн.: Торчинов В.А., Леонтюк А.М. Вокруг Сталина. Историко-биографический справочник. Санкт-Петербург, 2000
Ленин в Дрезденской галерее в 1914 году
Выступление Ленина с балкона Моссовета в 1919 году
Налбандян Дмитрий Аркадьевич (1906 – 1973)
Советский живописец. Родился в Тифлисе, где учился в 1924 — 1929 гг в Академии художеств у Е.М.Лансере. В творчестве Налбандяна преобладает историко-революционная тема и так называемый «официальный» портрет. За свою многолетнюю творческую жизнь художник создал портреты многих партийных функционеров (в том числе Сталина, Хрущева, Брежнева), за что получил в художнической среде неофициальное звание «придворного портретиста». Кисти Налбандяна (в соавторстве с другими художниками) принадлежат также монументальные многофигурные композиции: «В Кремлевском дворце 24 мая 1945 года» (1947), «Власть Советам — мир народам» (1950), «Великая дружба» (1951).
Ленин в 1919 году
Выступление Ленина перед рабочими завода АМО 28 июня 1918 года
Ленин в Горках
Горький у Репина в Пенатах
А.М.Горький и Л.Н.Толстой в Ясной поляне
Д. Налбандян. Портрет Н. Хрущева. 1964-1993 гг.
Оценочная стоимость: 2 300 000 – 4 000 000 руб
Д. Налбандян. “Брежнев Л.И.”
Д. Налбандян. Созидание во имя мира. XXVI съезд партии. 1981
Д. Налбандян. “Наш путь к коммунизму”
Д. Налбандян. “На переднем крае”
Д. Налбандян. Портрет Л.И. Брежнева. 1980
И. Глазунов. “Брежнев Л.И.”
А. Шилов. Портрет Л.И. Брежнева
За великий русский народ!
Яковлев В.Н. Портрет. И.В. Сталин изображен в форме генералиссимуса Советского Союза. 1945 год
Артиллерийский музей, Петербург
Альбом-каталог выставки. «Победа. Стиль эпохи». 2010
Выставка «Победа. Стиль эпохи», проведенная в этом году в Центральном музее Великой Отечественной войны, была посвящена 65-ой годовщине Победы в Великой Отечественной войне, которая справедливо считается сегодня важнейшим событием в новейшей истории России, основой национальной идентичности. Впервые в музейно-выставочном пространстве было масштабно и ярко представлено послевоенное искусство как уникальный феномен отечественной культуры – как с точки зрения отраженного в нем уникального времени – времени победителей, так и в плане стилеобразования, как апофеоз самобытного «сталинского ампира». Выставочный проект был осуществлен Центральным музеем Великой Отечественной войны на Поклонной горе. На выставке было показано около 1000 экспонатов.
Приложение к книге «Сталин: искусство управлять миром»
Сталин и его жизнь в картинах советских художников, фотографии, плакаты, памятники и т.д.
Дудник, К. Максимов, Гоголева (?), В.П. Ефанов, В.Г. Цыплаков (Из семейного архива Цыплаковых)
Дмитрий Налбандян. Портрет И.В. Сталина. 1945
Шостакович о Сталине
Сталин очень придирчиво относился к своим изображениям. Есть замечательная восточная притча: некий хан велел привести к себе художника, чтоб сделал его портрет. Казалось бы, простое дело. Но загвоздка в том, что хан-то был хромой. И на один глаз – кривой. Художник таким его и изобразил. И немедленно был казнен. Хан: “Не надо мне понимаешь, клеветников”. Привели второго художника. Он решил, что будет умным. И изобразил хана: “Орлиные очи и обе ножки одинаковые”. Второго художника тоже немедленно казнили. Хан: “Не надо мне, понимаешь, лакировщиков”. Самым мудрым, как и полагается в притче, оказался третий художник. Он изобразил хана на охоте. На картине хан стрелял по оленю из лука. Кривой глаз был прищурен. Хромая нога была поставлена на камень. Этот художник получил премию.
Я подозреваю, что притча была сочинена не на востоке, а поближе. Хан этот списан прямо со Сталина. Сталин расстрелял несколько художников. Их сначала вызывали в Кремль, чтобы увековечили вождя и учителя. И, как видно, не угодили они вождю. Сталин хотел быть высоким. Ручки чтоб одинаковые. Всех перехитрил художник Налбандян. На его портрете Сталин, сложив руки где-то в районе живота, идет прямо на зрителя. Ракурс взят снизу. При таком ракурсе даже лилипут покажется великаном. Налбандян последовал совету Маяковского: художник должен смотреть на модель, как утка на балкон. Вот с этой позиции утки Налбандян и написал портрет Сталина. Сталин остался очень доволен. Репродукции портрета висели во всех учреждениях. Даже в парикмахерских и в банях. А Налбандян на деньги, полученные за портрет, построил роскошную дачу под Москвой, огромную, с куполами. Ее один мой ученик остроумно назвал Спасом на Усах.
Дмитрий Налбандян. Торжественный прием в Кремле в 1945 году ~ На выставке в Манеже
Человек вождя
Ретроспектива Дмитрия Налбандяна в Новом Манеже. 30.08.2006
В московском Новом Манеже открылась выставка, посвященная столетию со дня рождения художника Дмитрия Налбандяна – автора канонических портретов советских вождей и создателя официальной живописной сталинианы.
Ленин в Горках
Ленин в Горках
В. Ефанов. В.И.Ленин и А.М.Горький в Горках
П. Белоусов. В.И.Ленин слушает музыку. 1969
Н. Сысоев. В день рождения В.И.Ленина
Н. Жуков. Птицы поют ~ В.Буланкин. Снегири
Ответ оставил Гость
Пешков не любил выдумывать, хотя и был романтиком. И его псевдоним — Горький — отдает легким кокетством юного писателя. Впрочем, в детстве и отрочестве жизнь вовсе не радовала будущего писателя.
Его отношение к чтению было похоже на попытку вырваться из реалий мрачной обыденности. Как в наше время кое-кто прячется от действительности в иллюзию виртуального мира, так и он пытался защитить свою детскую психику от жестокого быта при помощи терапии литературного вымысла.
Ярко представляю себе полуголодного, избитого хозяином мальчика, ловящего отраженный свет луны и направляющего эти скудные лучи на заветную книгу.
Конечно, все было не так просто, как видится через время. Такие титаны мысли, как Ломоносов, Пешков, Лев Толстой, были генетически нацелены на знания. И ухитрялись их получать, несмотря на любые обстоятельства. Как знать, если бы детство Горького было схоже с детством Толстого, он, возможно, добился бы еще большего, чем слава писателя и справедливого человека. Не исключено, что он стал бы доктором каких-нибудь наук, академиком, известным ученым или крупным политическим деятелем.
Но писателем он стал и без благодатных условий. Напротив, все его окружение “было направлено на то, чтобы из мальчика получился заурядный работяга, алкаш и хулиган. И так бы и свершилось суровое воплощение среды, если бы не книги, в которых он нашел иные идеалы и которые определили его нравственные цели.
Известно, что уже первые литературные опыты Пешкова были приняты критикой и читателями благосклонно. Хотя и не всеми. Слишком натуралистично (хоть и в легком флере романтики) отображал он жизнь. В этом его литературная судьба немного походила на судьбу Джека Лондона, суровая реалистичность творчества которого была частично воспринята отрицательно. Привыкшие к определенной сентиментальности и счастливым концам читатели одновременно восторгались и ругались на автора, окунувшего их в жестокий мир их эпохи.
Да, писатель сам иной раз следовал стилю массовых романов того времени, ограниченных сюжетно и стилистически.
Но талант не способен жить в установленных рамках. После “Челкаша” появляются вполне зрелые произведения, в которых мастерство писателя развертывается в полную силу. Особое место среди них занимают биографические книги. Они не просто реалистичны, но и полифоничны, так как через судьбу мальчика показана эпоха во всем ее многообразии.
В конечном итоге каждый писатель пытается через собственное творчество найти свое понимание истины. И для каждого эта истина разная. У де Сада истина в половых извращениях и не человеческой жестокости. У Ницше она заключается в реализации идеи сверхчеловека. У Распутина — в восхвалении нравственной чистоты деревенских жителей. У Горького разные книги в разном контексте трактуют это понимание.
“Мать” — почти заказная книга, в которой истина приобретает навязанную идею коммунизма “по-ленински”. Романы о судьбе купечества, наоборот, многоплановы. И судьбы героев вовсе не однозначны. “В людях” — откровенная и прозрачная жизнь маленького человека, который старается стать достойным человеческого звания.
И в создании этого произведения огромную роль сыграли те книги, которые герою удалось — часто украдкой — прочитать.
Горький строит портрет Толстого из кусочков мозаики, протягивая между ними смысловые нити. Он сопоставляет и противопоставляет все, что было услышано от Толстого, прочитано в его книгах, выделяя противоречия мысли писателя. Наиболее сложным и противоречивым было отношение Толстого к женщине. Здесь проявилась отрицательная оценка Толстым человеческого разума. Для него идеал женщины — «существо достаточно ограниченное», ничем, кроме детей и пеленок, не интересующееся. В образах женщин, созданных Толстым, господствует эмоциональное, плотское. Это соответствует толстовской концепции женщины.
Большое место занимают в очерке суждения о литературе и писателях. Горький отмечает, что иногда Толстой делает спорные обобщения, оценки некоторых литературных явлений отражают противоречия эстетической концепции Толстого.
Горький неоднократно подчеркивает, что Толстой велик настолько, что кажется равнодушным к людям:
«… Он есть настолько выше, мощнее их, что они все кажутся ему подобными мошкам, а суета их — смешной и жалкой. Он слишком далеко ушел от них в некую пустыню и там, с величайшим напряжением всех сил духа своего, одиноко всматривается в «самое главное» — в смерть». Горький передает овладевшее Толстым скептическое отношение к собственному учению, что проявлялось в отрицательных оценках «толстовцев».
Горький строит портрет Толстого на антитезе между непримечательной внешностью и величием духовным. «Выйдет он — маленький, и все сразу станут меньше его. Мужицкая борода, грубые, но необыкновенные руки, простенькая одежда и весь этот внешний, удобный демократизм обманывал многих…» Горький пишет, что люди недалекие, привыкшие греться в лучах чужой славы, пытались представить окружающим, что близко знакомы с Толстым, чуть ли не равны с ним. Толстой не терпел амикошонства и умел поставить таких на свое место. «Из-под мужицкой бороды, из-под демократической, мятой блузы поднимается старый русский барин, великолепный аристократ… Приятно было видеть это существо чистых кровей, приятно наблюдать благородство и грацию жеста, гордую сдержанность речи, слышать изящную меткость убийственного слова. Барина в нем было как раз столько, сколько нужно для холопов. И когда они вызывали в Толстом барина, он являлся легко, свободно и давил их так, что они только ежились да попискивали».
В портрете Горький всегда какую-то черту подтверждает афоризмом, определением. Он выделяет две детали облика Толстого — руки и глаза. Руки — «некрасивые, узловатые от расширенных вен и все-таки исполненные особой выразительности и творческой силы», глаза острые, пронзающие, иногда озорные. Материал с сайта //iEssay.ru
245. Максиму Горькому (А. М. Пешкову).
1900 г. Февраля 9. Москва.
Простите меня, дорогой Алексей Максимычъ (если я ошибся въ имени, еще разъ простите), что долго не отвечалъ вамъ и не послалъ карточку.1 Я очень, очень былъ радъ узнать васъ и радъ, что полюбилъ васъ.2 Аксаковъ3 говорилъ, что бываютъ люди лучше (онъ говорилъ — умнее) своей книги и бываютъ хуже. Мне ваше писанье понравилось, а васъ я нашелъ лучше вашего писанiя. Вотъ какой делаю вамъ комплиментъ, достоинство котораго, главное, въ томъ, что онъ искрененъ. — Ну, вотъ, прощайте, жму вамъ дружески руку.
Левъ Толстой.
Надеюсь, что письмо мое застанетъ васъ здоровымъ. Какъ хорошъ рассказъ Чехова въ «Жизни».4 Я былъ очень радъ ему.
Примечания
Печатается по машинописной копии, хранящейся в AЧ. Местонахождение подлинника неизвестно. Датируется по той же копии. Впервые опубликовано в статье К. С. Шохор-Троцкого «Л. Н. Толстой и Максим Горький» — «Горький в Н. -Новгороде», Н. -Новгород, 1928, стр. 196—197.
Алексей Максимович Пешков — Максим Горький (р. 1868 г.) познакомился с Толстым в январе 1900 г., вместе с В. А. Поссе посетив Толстого в Хамовническом доме, в Москве. «Толстой засыпал Горького вопросами, «выспрашивал» у него, как он «жил, учился и что читал», и сам много высказывался, в частности, об его сочинениях. Высказывался он со всей искренностью и откровенностью […] Горький был даже подавлен его тоном. Вместе с тем, Толстой бывал и внимателен и ласков, а прощаясь обнял и поцеловал Горького. «Вы настоящий мужик! — сказал он ему. — Вам будет трудно среди писателей, но вы ничего не бойтесь, говорите всегда так, как чувствуете, выйдет грубо — ничего. Умные люди поймут». По позднейшему свидетельству Горького, вся беседа «несколько напоминала экзамен»; этим, быть может, объясняется, что по выходе из Хамовников, на вопрос Поссе, как ему понравилось у Толстого, Горький ответил: «Да как тебе сказать… Финляндия какая-то… Ни родное, ни чужое, да и холодно». Спустя же несколько дней, самое первое, неожиданное для Горького, впечатление рассеялось, и Алексея Максимовича потянуло вновь к Толстому, и только нездоровье помешало поездке» (К. С. Шохор-Троцкий, «Л. Н. Толстой и Максим Горький»). Второй раз Горький виделся с Толстым 8 октября того же года в Ясной поляне (см. письма №№ 397 и 399). Часты были их встречи в Крыму, во время болезни Толстого; в 1901—1902 гг. Горький бывал у Толстого в Гаспре, а Толстой несколько раз посетил Горького в Олеизе. Последний раз они виделись 6 октября 1902 г. в Ясной поляне. О встречах Горького с Толстым см. в книге М. Горького «Воспоминания о Л. Н. Толстом», второе дополн. изд. З. И. Гржебина, Берлин — П. -М. 1922; в его же очерке «Писатель» — «Современник», 1911, 10; в его письме к М. М. Коцюбинскому от 21 ноября 1910 г. — «Новый мир» 1928, I; в кн. Г. И. Лебедева и В. А. Поссе: «Жизнь Л. Н. Толстого», изд. «Жизнь для всех», Спб. 1913; в воспоминаниях И. В. Ильинского: «Мои поездки в Ясную поляну» — «Толстой. Памятники творчества и жизни», 4, М. 1923, стр. 103—108; в сводке М. О. Хороша: «Толстой о Горьком» — «На литературном посту» 1928, 10; в статье К. С. Шохор-Троцкого: «Л. Н. Толстой и Максим Горький (новые материалы)» — юбилейный сборник «М. Горький в Н. -Новгороде», изд. Торгового отдела Нижгубоно, Н. -Новгород, 1928 и в воспоминаниях В. А. Поссе: «Мой жизненный путь», изд. Зиф, М. 1929, стр. 182—189.
Ответ на письмо Максима Горького от 19 января 1900 г. (почт. штемп.), написанное через несколько дней после их знакомства. Горький писал: «За всё, чтo вы сказали мне — спасибо вам, сердечное спасибо, Лев Николаевич! Рад я, что видел вас, и очень горжусь этим. Вообще я знал, что вы относитесь к людям просто и душевно, но не ожидал, признаться, что именно так хорошо вы отнесетесь ко мне. Пожалуйста, дайте мне вашу карточку, если имеете обыкновение давать таковые. Очень прошу — дайте. Низко кланяюсь вам. М. Горький. Хвораю я, кашляю, грудь болит. Чуть было опять не поехал к вам, да вот лег».
1 Толстой прислал Горькому свой фотографический портрет с надписью. Хранится у Екатерины Павловны Пешковой.
2 16 января 1900 г. Толстой отметил в Дневнике: «Был Горький. Очень хорошо говорили. И он мне понравился. Настоящий человек из народа».
3 Иван Сергеевич Аксаков (1823—1886) — писатель-славянофил, личный знакомый Толстого.
4 А. П. Чехов, «В овраге» — «Жизнь» 1900, 1, январь.
Максим Горький ответил Толстому 15 февраля 1900 г. (почт. штемп.): «Спасибо, Лев Николаевич, за портрет и за добрые, славные ваши слова про меня. Не знаю я, лучше ли я своих книг, но знаю, что каждый писатель должен быть выше и лучше того, чтo он пишет. Потому что — чтo книга? Даже и великая книга только мертвая, черная тень слова и намек на истину, а человек — вместилище бога живаго, бога же я понимаю как неукротимое стремление к совершенствованию, к истине и справедливости. А потому — и плохой человек лучше хорошей книги. Ведь так? Глубоко верю, что лучше человека ничего нет на земле и даже, переворачивая Демокритову фразу на свой лад, говорю: существует только человек, всё же прочее есть мнение. Всегда был, есть и буду человеко-поклонником, только выражать это надлежаще сильно не умею. Ужасно хочется мне попасть к вам еще разок и очень огорчен, что не могу теперь же сделать этого. Кашляю, голова болит, работаю на всех парах, — и пишу повесть о мудрствующих лукаво, каковых не люблю. Они есть самый низкий сорт людей, по-моему, но, чтобы не утомлять вас, брошу писать. Низко кланяюсь вам и крепко жму руку вашу. Кланяюсь и семейству. Желаю доброго здоровья! А. Пешков». (Оба письма М. Горького к Толстому опубликованы К. С. Шохор-Троцким в юбилейном сборнике «М. Горький в Н. -Новгороде», стр. 196 и 300.)
Возвратившись из похода в Старый Юрт, Толстой берется за свой дневник. Заносит в дневник и созревшую мысль писать роман «Четыре эпохи развития»; три части его составили повести «Детство», «Отрочество», «Юность», последнюю же часть, «Молодость», Толстому осуществить не удалось.
Он не расстается со своими тетрадями, записывает в них все, что видит вокруг, в избе, в лесу, на улице; записанное переделывает, исправляет. Делает наброски пейзажей, типов офицеров, записывает планы задуманных произведений. То он собирается описать цыганский быт, то написать хорошую книгу о своей тетушке Татьяне Александровне, то предполагает написать роман. С этой целью в дневниках и в переводах упражняет свой слог; вырабатывает взгляд на писательский труд, на художественное мастерство.
В августе 1851 года Толстой возвращается снова в Старогладковскую станицу, которая на этот раз производит на него совершенно другое впечатление. Ему нравятся жизнь и быт казаков, никогда не знавших крепостного права, их независимый, мужественный характер, особенно у женщин. Он изучает самый распространенный среди горцев-мусульман кумыкский язык и записывает чеченские народные песни, учится джигитовать. Среди горцев Толстой находит много замечательно смелых, самоотверженных, простых и близких к природе людей. В станице Толстой познакомился с девяностолетним гребенским казаком Епифаном Сехиным, подружился с ним, полюбил его.
С Епифаном Сехиным был знаком и брат Льва Николаевича, Николай Николаевич. В своем очерке «Охота на Кавказе» он говорит про Епишку:
«Это чрезвычайно интересный, вероятно, уже последний тип старых гребенских казаков. Епишка, по собственному его выражению, был молодец, вор, мошенник, табуны угонял на ту сторону, людей продавал, чеченцев на аркане водил; теперь он почти девяностолетний одинокий старик. Чего не видел человек этот в своей жизни! Он в казематах сидел не однажды, и в Чечне был несколько раз. Вся жизнь его составляет ряд самых странных приключений: наш старик никогда не работал; самая служба его была не то, что мы теперь привыкли понимать под этим словом. Он или был переводчиком, или исполнял такие поручения, которые исполнять мог, разумеется, только он один: например, привести какого-нибудь абрека, живого или мертвого, из его собственной сакли в город; поджечь дом Бей-булата, известного в то время предводителя горцев, привести к начальнику отряда почетных стариков или аманатов из Чечни; съездить с начальником на охоту…
Охота и бражничание — вот две страсти нашего старика: они были и теперь остаются его единственным занятием; все другие его приключения – только эпизоды».
Сидя за бутылкой чихиря, дядя Епишка много рассказывал Льву Николаевичу о своем прошлом, о былой жизни казачества. С ним Толстой целыми днями пропадал на охоте, ходил на кабанов. Он писал брату Сергею:
«Охота здесь — чудо! Чистые поля, болотца, набитые русаками…»
Несмотря на свой преклонный возраст, дядя Епишка любил играть на балалайке, плясать и петь. Толстой изобразил его в «Казаках» в образе дяди Ерошки.
«Я в жизни не тужил, да и тужить не буду… Выйду в лес, гляну: все мое, что кругом, а приду домой, песню пою», — говорил Ерошка про себя.
Взгляд дяди Ерошки на жизнь довольно простой.
«Придет конец — сдохну и на охоту ходить не буду, а пока жив, пей, гуляй, душа радуйся».
Он против войны:
«И зачем она, война, есть? То ли бы дело, жили бы смирно, тихо, как наши старики сказывали. Ты к ним приезжай, они к тебе. Так рядком, честно да лестно и жили бы. А то что? Тот того бьет, тот того бьет… Я бы так не велел».
Когда Толстой уезжал из Старогладковской, он подарил дяде Епишке свой халат с шелковыми шнурками, в нем Епишка любил разгуливать по станице.
Уже после смерти Толстого местные жители станицы рассказывали журналисту Гиляровскому про дядю Епишку:
«И никого сроду он ни словом, ни делом не обидел, разве только «швиньей» назовет. С офицерами дружил и всем говорил «ты». Никому не услуживал, а любили все: было что послушать, что рассказать… То песни поет. Голос сильный, звонкий. На станичные сборы не ходил, общественных дел не касался… Толстого очень любил. Кунаками были, на охоту с собой никого, кроме Толстого, не брал. Бывало, у своей хаты в садочке варит кулеш — и Толстой с ним. Вдвоем варят и едят…»
Завязалась у Толстого крепкая дружба и с юношей чеченцем Садо Мисорбиевым. В письме к Татьяне Александровне Ергольской Толстой писал о нем:
«Нужно вам сказать, что недалеко от лагеря есть аул, где живут чеченцы. Один юноша чеченец Садо приезжал в лагерь и играл. Он не умел ни считать, ни записывать, и были мерзавцы офицеры, которые его надували. Поэтому я никогда не играл против него, отговаривал его играть, говоря, что его надувают, и предложил ему играть за него. — Он был мне страшно благодарен за это и подарил мне кошелек. По известному обычаю этой нации отдаривать, я подарил ему плохонькое ружье, купленное мною за 8 рублей. Чтобы стать кунаком, то есть другом, по обычаю, во-первых, обменяться подарками и затем принять пищу в доме кунака. И тогда, по древнему народному обычаю (который сохраняется только по традиции), становятся друзьями на живот и на смерть, и о чем бы я ни попросил его — деньги, жену, его оружие, все то, что у него есть самого драгоценного,— он должен мне отдать, и равно я ни в чем не могу отказать ему. — Садо позвал меня к себе и предложил быть кунаком. Я пошел. Угостив меня по их обычаю, он предложил мне взять, что мне понравится: оружие, коня, чего бы я ни захотел. Я хотел выбрать что-нибудь менее дорогое и взял уздечку с серебряным набором; но он сказал, что сочтет это за обиду, и принудил меня взять шашку, которой цена по крайней мере 100 р. сер. Отец его человек зажиточный, но деньги у него закопаны, и он сыну не дает ни копейки. Чтобы раздобыть денег, сын выкрадывает у врага коней или коров, рискует иногда двадцать раз своей жизнью, чтобы своровать вещь, не стоящую и 10 рублей; делает он это не из корысти, а из удали… У Садо то 100 рублей серебром, а то ни копейки. После моего посещения я подарил ему Николенькины серебряные часы, и мы сделались закадычными друзьями. — Часто он мне доказывал свою преданность, подвергая себя разным опасностям для меня; у них это считается за ничто — это стало привычкой и удовольствием. — Когда я уехал из Старого Юрта, а Николенька там остался, Садо приходил к нему каждый день и говорил, что скучает и не знает, что делать без меня, и скучает ужасно. — Узнав из моего письма к Николеньке, что моя лошадь заболела и что я прошу подыскать мне другую в Старом Юрте, Садо тотчас же явился ко мне и привел мне своего коня, которого он настоял, чтобы я взял, как я ни отказывался».
Восхищали Толстого гребенские женщины — сильные, свободные, независимые в своих действиях. Они являлись полными хозяйками в своем домашнем очаге. Толстой любовался их красотой, их здоровым сложением, их восточным изящным нарядом, мужественным характером, стойкостью и решительностью.
Толстой настолько полюбил быт и свободную жизнь казаков, их близость к природе, что даже серьезно думал, так же как и его герой Оленин, «приписаться в казаки, купить избу, скотину, жениться на казачке…»
Жизнь на Кавказе среди простых людей и богатой природы оказала благотворное влияние на Толстого. То, что произошло на Кавказе с героем повести Олениным, можно отнести в какой-то степени к самому Толстому. Он чувствует себя свежим, бодрым, счастливым и удивляется, как мог он так праздно и бесцельно жить раньше. Только теперь Толстому стало ясно, что такое счастье. Счастье — это быть близким к природе, жить для других, решает он.
Толстому нравился и общий строй жизни казачества; своей воинственностью и свободой он казался ему идеалом для жизни и русского народа. В 1857 году Толстой писал:
«Будущность России — казачество: свобода, равенство и обязательная военная служба каждого».
Но, как ни восхищался Толстой и людьми и природой Кавказа, как ни хотелось ему связать свою судьбу с этими людьми, он все же понимал, что слиться с жизнью простого народа он не может. Не может сделаться казаком Лукашкой. Он решает поступить на военную службу, заслужить офицерский чин, награды. Но он все еще не был зачислен на военную службу, и это его очень беспокоило. На действительную службу его не зачисляли, так как он все еще числился на гражданской службе в Тульском дворянском депутатском собрании, хотя уже давно подал прошение об увольнении. Своими переживаниями Толстой делился с тетушкой Татьяной Александровной, желавшей видеть своего любимца офицером. Чтобы получить назначение, Толстой в октябре 1851 года предпринял поездку в Тифлис.
Толстой держит экзамен на звание юнкера: по арифметике, алгебре, геометрии, грамматике, истории, географии и иностранным языкам.
По каждому предмету получает высшую отметку – 10. И до получения документов об освобождении от гражданской службы 3 января 1852 года указом оформляется фейерверкером IV класса в батарейную № 4 батарею 20-й артиллерийской бригады, с тем, что при получении документов он будет зачислен на действительную службу «со дня употребления его на службе при батарее». Толстой был рад наконец сбросить свое гражданское пальто, сшитое в Петербурге, и надеть солдатский мундир.
В Тифлисе Толстому пришлось задержаться на несколько месяцев — там он заболел. Он чувствовал себя одиноким, но, несмотря на это, много читал, работал над начатой повестью «Детство». Татьяне Александровне он писал:
«Помните, добрая тетенька, что когда-то вы советовали мне писать романы; так вот, я послушался вашего совета; мои занятия, о которых я вам говорю, литературные. Я не знаю, появится ли когда-нибудь в свет то, что я пишу, но эта работа меня забавляет, и я так долго и упорно ею занят, что не хочу бросать».
В Тифлисе Толстой занимался и музыкой, по которой очень соскучился; посещал театры, ходил на охоту; много размышлял о своей жизни. Не имея средств на обратный путь, он с нетерпением ждал присылки денег от управляющего Ясной Поляной. Мучили его и долги, особенно старый долг офицеру Кнорингу, которому он проиграл пятьсот рублей. И как был рад Толстой получению письма от брата Николая Николаевича, в котором оказался разорванный вексель на эти пятьсот рублей, проигранных Кнорингу! Его друг Садо выиграл этот вексель у Кноринга, разорвал его и передал Николаю Николаевичу.Теперь Толстой был освобожден от давившей его тяжести этого долга. Через несколько дней Толстой оставил Тифлис и направился в Старогладковскую станицу.
Одинокая жизнь в Тифлисе навеяла на Толстого мысли о семейной жизни, он всерьез задумывается о женитьбе. Он прекрасно понимает, что желание остаться на Кавказе, жениться на казачке является только мечтой, фантазией; его семейное гнездо должно быть свито там, в Ясной Поляне. Не пора ли успокоиться, думает он, и начать жизнь «с тихими радостями любви и дружбы»? Как хорошо, мечтает Толстой, было бы жить в Ясной Поляне, вместе с тетенькой, рассказывать ей о том, что пришлось пережить на Кавказе. У него будет кроткая, добрая жена, дети, Татьяну Александровну они будут звать бабушкой. Сестра Машенька и старший брат, старый холостяк Николенька, тоже будут жить с ними, Николенька будет рассказывать детям сказки, играть с ними, а жена будет угощать Николеньку его любимыми кушаньями.
Возвратившись в станицу Старогладковскую, Толстой застал начало новых решительных боевых действий против Чечни. Он принимает в них активное участие, выступает в походах. Удачен был поход на реке Джалке. Там он проявляет смелость, бесстрашие. Особенно отличился Толстой в сражении при атаке неприятеля на реке Мичике. В этом сражении он едва не был убит ядром, ударившим в колесо пушки, которую он наводил.
«Если бы дуло пушки, из которого вылетело ядро, на 1/1000 линии было отклонено в ту или другую сторону, я бы был убит», — писал он.
С наступившим затишьем Толстой снова живет в Старогладковской. Опять слушает рассказы дяди Епишки, ходит на охоту, играет в шахматы, продолжает работать над «Детством».
Наконец 23 марта 1852 года был получен долгожданный приказ о зачислении на военную службу. Но это уже мало радовало Толстого — общество офицеров, занятое больше всего попойками, игрой в карты, становилось ему чуждым. Среди офицеров он чувствовал себя одиноким. Впоследствии один офицер говорил о нем:
«Он гордый был, другие пьют, гуляют, а он сидит один, книжку читает. И потом я еще не раз видел — все с книжкой…»
В кавказский период жизни Толстого все больше захватывает художественное творчество, он усиленно и упорно работает над «Детством», у него появляются новые замыслы.
«Очень хочется начать коротенькую кавказскую повесть, но я не позволяю себе это делать, не окончив начатого труда», — записывает он.
Коротенькой повестью оказался потом рассказ «Набег». В это же время Толстой задумывает написать «Роман русского помещика».
Все чаще он спрашивает себя, в чем его назначение.
«Мне 24 года, а я еще ничего не сделал. — Я чувствую, что недаром вот уже восемь лет, что я борюсь с сомнением и страстями. Но на что я назначен? Это откроет будущность», — записывает он в дневнике.
Через несколько дней, опять обращаясь к дневнику, рассуждает:
«Надо работать умственно. Я знаю, что был бы счастливее, не зная этой работы. Но бог поставил меня на этот путь: надо идти по нем».
Толстой начинает сознавать свое истинное назначение — быть писателем.
Повесть «Детство» была первым печатным произведением Толстого. Толстой работал над нею на Казказе более года, а начал ее, как мы знаем, еще в Москве. Четыре раза он ее переделывал, три раза переписывал. То она ему нравилась, то не нравилась, иногда он даже начинал сомневаться в своих творческих способностях, в своем таланте.
Правда, некоторые главы «Детства» ему определенно нравились, больше других трогала глава «Горе» и, перечитывая ее, он плакал.
В июле 1852 года из Пятигорска Толстой посылает редактору журнала «Современник» Н. А. Некрасову первое свое письмо и рукопись «Детства», подписанную инициалами «Л. Н.». Толстой просит Некрасова просмотреть рукопись и вынести о ней свое суждение.
«В сущности, рукопись эта составляет 1-ю часть романа — четыре эпохи развития; появление в свет следующих частей будет зависеть от успеха первой. Ежели по величине своей она не может быть напечатана в одном номере, то прошу разделить ее на три части: от начала до главы 17-й, от главы 17-й до 26-й и от 26-й до конца.
Ежели бы можно было найти хорошего писца там, где я живу, то рукопись была бы переписана лучше и я бы не боялся за лишнее предубеждение, которое вы теперь непременно получите против нее», — писал он Некрасову.
«Детство» произвело на Некрасова благоприятное впечатление, и он сообщил еще неизвестному тогда автору:
«Не знаю продолжения, не могу сказать решительно, но мне кажется, что в авторе ее есть талант. Во всяком случае, направление автора, простота и действительность содержания составляют неотъемлемые достоинства этого произведения. Если в дальнейших частях (как и следует ожидать) будет поболее живости и движения, то это будет хороший роман. Прошу Вас прислать мне продолжение. И роман Ваш и талант меня заинтересовали. Еще я советовал бы Вам не прикрываться буквами, а начать печататься прямо за своей фамилией. Если только Вы не случайный гость в литературе».
«Детство» было напечатано в 9-й книжке «Современника» в ноябре 1852 года под названием «История моего детства». Толстого обрадовало первое печатное произведение, ему приятно было прочитать похвальные отзывы о своей повести. Он вспоминал:
«Лежу я в избе на нарах, а тут брат и Оголин (офицер), читаю и упиваюсь наслаждением похвал, даже слезы восторга душат меня, и думаю: никто не знает, даже вот они, что это меня так хвалят».
Но вместе с тем первое произведение и огорчило Толстого. Он недоволен был названием: «История моего детства». «Кому какое дело до истории моего детства?» — писал он Некрасову, а в введении к «Воспоминаниям» говорил: «Замысел мой был описать историю не свою, а моих приятелей детства», — он хотел дать типическое изображение детства.
Толстой находил в своей напечатанной повести много изменений, сокращений; недоволен он остался тем, что выпустили историю любви Наталии Савишны, и вообще считал повесть свою изуродованной. Толстому было тогда еще неизвестно, что многие сокращения и искажения были сделаны не редакцией, а цензурой.
Толстой говорил, что он успокоится только тогда, когда повесть напечатают отдельной книжкой. Отдельной книгой «Детство» вышло через четыре года, в 1856 году. Появление повести произвело большое впечатление.
Все хотели узнать, кто этот новый талантливый автор. Живейший интерес проявлял Тургенев, который жил в это время в Спасско-Лутовинове. Он все расспрашивал Марию Николаевну, сестру Льва Николаевича, нет ли у нее брата на Кавказе, который мог бы быть писателем. Предполагали, что повесть написал старший брат Толстого, Николай Николаевич. Тургенев просил приветствовать его. «Кланяюсь и рукоплещу ему», — говорил он.
Тургенев, так же как и Некрасов, считал, что «это талант надежный».
Обрадовалась появлению повести тетушка Татьяна Александровна. Она находила, что очень правдиво описаны Ф. И. Рессель и Прасковья Исаевна, которых она хорошо знала в жизни, и особенно сцена смерти матери. «…она описана с таким чувством, что без волнения нельзя ее читать, без пристрастия и без лести скажу тебе, что надо обладать настоящим и совершенно особенным талантом, чтобы придать интерес сюжету столь мало интересному, как детство…» — писала она Л. Н. Толстому.
С изумительным мастерством представлена в повести «Детство» дворянская усадьба, где жили герои; ее обстановка, быт очень похожи на Ясную Поляну. Живописно изображена в повести русская природа, такая близкая и родная.
В повести описывается жизнь ребенка старой дворянской семьи. Хотя Толстой и утверждал, что он не писал истории своего детства, но тем не менее переживания и настроения главного героя, Николеньки, многие события из его жизни — игры, охота, поездка в Москву, занятия в классной комнате, чтение стихов — напоминают детство Льва Николаевича. Некоторые действующие лица повести напоминают также людей, окружавших Толстого в детстве. Володя — брата Сережу, Любочка, с которой так любил играть Николенька, — сестру Машу, образ бабушки очень напоминает родную бабушку Льва Николаевича, Пелагею Николаевну, мальчик Ивин — это друг детства Толстого Мусин-Пушкин. Отец Николеньки напоминает соседа Толстых, помещика Исленьева, мачеха Николеньки — его жену. Мать Николеньки — сложившийся в воображении Толстого по воспоминаниям окружающих образ его матери. По словам Толстого, в повести «Детство» произошло «нескладное смешение правды с выдумкой», смешение событий его детства с событиями жизни его приятелей Исленьевых.
Вслед за повестью «Детство» Толстой пишет военный рассказ «Набег». В октябре 1852 года он записывает в дневнике: «Хочу писать Кавказские очерки для образования слога и денег», и намечает план своих очерков.
Еще в июле Толстой задумал писать «Роман русского помещика», обдумал план и в октябре приступил к работе над ним.
В декабре Толстой писал брату Сергею Николаевичу:
«Я начал роман серьезный, полезный, по моим понятиям, и на него намерен употребить все свои силы и способности. Я роман этот называю книгой, потому что полагаю, что человеку в жизни довольно написать хоть одну, короткую, но полезную книгу, и говорил Николеньке, как, бывало, мы рисовали картинки: уж эту картину я буду рисовать 3 месяца».
В ноябре 1852 года Толстой начинает работать над второй частью трилогии — «Отрочество». Работал над ней с большим увлечением, но она давалась ему с трудом. В ней остались те же герои, что и в «Детстве», развивались начавшиеся там события, но в новой повести было меньше автобиографичности, а больше фантазии. Если в «Детстве» Толстому нравилась глава «Горе», то здесь—«Гроза»; он считал это место «превосходным». Три раза пришлось переписывать Толстому свою повесть «Отрочество».
В декабре 1852 года Толстой заканчивает рассказ «Набег» и отправляет его в «Современник» Некрасову. В этом рассказе он изобразил набег, в котором лично принимал участке. Главный герой рассказа, капитан Хлопов, — человек храбрый и непоколебимый. Черты характера капитана Хлопова схожи с характером любимого брата писателя, Николеньки.
В «Набеге» Толстой без прикрас рисует разрушение горского аула, грабежи, убийства местного населения, поощряемые русским командованием. Толстой явно на стороне горцев, он сочувствует им.
«Карабинер, зачем ты это сделал?.. — спрашивает автор карабинера, убившего горскую женщину с ребенком на руках. Он напоминает солдату об оставленной им жене, сынишке. «Что бы ты сказал, — спрашивает автор карабинера, — если бы напали на твою жену и ребенка?»
В этом отрывке рассказа Толстой осуждает бессмысленные убийства, войны и впервые говорит о братстве народов.
В одном из вариантов рассказа «Набег» Толстой записал:
«Как хорошо жить на свете, как прекрасен этот свет! — почувствовал я, — как гадки люди и как мало умеют ценить его, — подумал я. Эту не новую, но невольную и задушевную мысль вызвала у меня вся окружающая меня природа, но больше всего звучная беззаботная песнь перепелки, которая слышалась где-то далеко, в высокой траве.
Она, верно, не знает и не думает о том, на чьей земле она поет, на земле ли Русской или на земле непокорных горцев, ей и в голову не может прийти, что это земля не общая. Она думает, глупая, что земля одна для всех, она судит по тому, что прилетела с любовью и песнью, построила где захотела свой зеленый домик, кормилась, летала везде, где есть зелень, воздух и небо, вывела детей. Она не имеет понятия о том, что такое права, покорность, власть, она знает только одну власть, власть природы, и бессознательно, безропотно покоряется ей».
«Набег» был напечатан в 1853 году в 3-м номере журнала «Современник», так же, как и «Детство», за подписью «Л. Н.».
В начале января 1853 года Толстой опять принимал участие в походе против горцев. После однообразной жизни в станице поход дал Толстому разрядку, он чувствовал себя бодро, радостно, был полон воинственной поэзии, восторгался величественной природой Кавказа. Ему хотелось быть скорее в деле, но в крепости Грозной отряд надолго задержался.
Праздную, бездеятельную жизнь Толстой переносил с трудом.
«Все, особенно брат, пьют, — записывает он,— и мне это очень неприятно. Война — такое несправедливое и дурное дело, что те, которые воюют, стараются заглушить в себе голос совести».
Впервые Толстой начинает сомневаться в правильности своего участия в боевых действиях против горцев.
В половине февраля начался штурм позиций Шамиля, расположенных на реке Мичике. Толстой командовал батарейным взводом. Выстрелом из своего орудия он подбил орудие неприятеля. За это ему была обещана награда — георгиевский крест. Толстой очень хотел получить эту награду, главным образом, чтобы порадовать родных.
Войска Шамиля, потерпев поражение, беспорядочно отступали.
За удачное сражение на реке Мичике многие его участники получили награды, но Толстой не получил обещанного георгиевского креста. Накануне выдачи наград он так увлекся игрой в шахматы, что не явился вовремя на караул, за что получил выговор и был посажен под арест. И на следующий день, когда раздавали георгиевские кресты, он сидел под арестом.
«То, что я не получил креста, очень огорчило меня. Видно, нет мне счастья. А признаюсь, эта глупость очень утешила бы меня», — записал он.
Представлялся Толстому и второй случай получить георгиевский крест — за удачное сражение 18 февраля 1853 года. В батарею прислали два георгиевских креста. Командир батареи, обращаясь к Толстому, сказал: «Вы заслужили крест, хотите — я вам его дам, а то тут есть очень достойный солдат, который заслужил тоже и ждет креста как средства к существованию». Георгиевский крест давал право на пожизненную пенсию в размере жалованья. Толстой уступил крест старому солдату.
После отступления Шамиля русские войска, подойдя к реке Гудермес, начали прорывать канал, а Толстой со своей батареей возвратился в станицу Старогладковскую. Там его ожидали письма и мартовский номер «Современника», в котором был напечатан рассказ «Набег». Толстой снова был обрадован, но вместе с тем и огорчен — рассказ был изуродован цензурой. По этому поводу Некрасов писал:
«Пожалуйста, не падайте духом от этих неприятностей, общих всем нашим даровитым литераторам.— Не шутя Ваш рассказ еще и теперь очень жив и грациозен, а был он чрезвычайно хорош. Не забудьте «Современника», который рассчитывает на Ваше сотрудничество».
Несмотря на сочувственный отзыв Некрасова о «Набеге», Толстой не мог примириться с искажением рассказа: каждое произведение — это частица его души.
«Детство» было испорчено, — писал он брату Сергею,— а «Набег» так и пропал от цензуры. Все, что было хорошего, все выкинуто или изуродовано».
Одобрительные отзывы о «Набеге» вызвали в Толстом творческий подъем. Он пишет «Святочную ночь», но этот рассказ остался незаконченным. С увлечением работает над «Отрочеством». Одновременно обдумывает план «Юности».
В июне во время поездки в крепость Воздвиженское Толстой чуть не попал в плен к чеченцам.
Был летний жаркий день. Толстой, Садо Мисербиев и три офицера отделились от своего отряда и поехали вперед. Из предосторожности они разбились на две группы: Толстой и Садо по-ехали по верхней дороге, а офицеры — по нижней. Под Толстым был темно-серый прекрасный иноходец кабардинской породы, он хорошо ходил рысью, но для быстрой езды был слаб. А у Садо — неуклюжая, поджарая длинноногая лошадь степной ногайской породы, но очень быстрая. Толстой и Садо поменялись лошадьми и ехали, беззаботно любуясь видами природы.
Вдруг вдали Садо заметил чеченцев, мчавшихся навстречу им, человек тридцать. Толстой дал об этом знать офицерам, ехавшим по нижней дороге, а сам помчался с Садо к укреплению Грозному. Толстой легко мог бы ускакать на быстроходной лошади, но он не хотел оставить своего друга.
Чеченцы приближались. В крепости это заметили. Был выслан отряд кавалеристов, и чеченцы обратились в бегство. Опасность для Толстого и Садо миновала, а из офицеров спасся только один.
Этот случай был использован Толстым в рассказе «Кавказский пленник».
Возвратившись в Старогладковскую, Толстой впадает в уныние, он недоволен собой, у него наступил период «чистки души», как называл он это свое душевное состояние. Он дает себе обещание делать добро, насколько это возможно, быть деятельным, не поступать легкомысленно. Опять задумывается о цели жизни и определяет ее так:
«Цель моей жизни известна — добро, которым я обязан своим подданным и своим соотечественникам. Первым я обязан тем, что владею ими, вторым — тем, что владею талантом и умом».
Толстой явно признает уже в себе талант, он не случайный гость в литературе. У него рождаются замыслы новых произведений, он думает писать «Дневник кавказского офицера», «Беглеца» (это будущие «Казаки»).
Он усердно трудится над продолжением «Отрочества».
«Труд! Труд! Как я чувствую себя счастливым, когда тружусь», — записывает он в дневнике.
Погружается в чтение, перечитывает «Записки охотника» Тургенева, которые и теперь производят на него сильное впечатление. «Как-то трудно писать после него», — отмечает Толстой в дневнике.
Несмотря на напряженный труд, он все же чувствовал какое-то недовольство своей жизнью. Ему казалось, что он не исполняет своего назначения, не совсем еще ясного для него самого, что он не выполняет высокого призвания. 28 июля он записывает: «Без месяца двадцать пять лет, а еще ничего!»
Из Пятигорска Толстой ездил в Кисловодск, Железноводск, чтобы провести там курс лечения ваннами. В Железноводске у него появляется замысел написать «Кавказский рассказ», и 28 августа, в день своего рождения, он начинает повесть, которую затем называет «Беглец» и которая явилась первым наброском знаменитой повести «Казаки». В общей сложности над «Казаками» Толстой работал десять лет с перерывами.
О произведениях Толстого, посвященных Кавказу, Р. Роллан писал:
“Надо всеми этими произведениями поднимается, подобие самой высокой вершины в горной цепи, лучший из лирических романов, созданных Толстым, песнь его юности, кавказская поэма “Казаки”. Снежные горы, вырисовывающиеся на фоне ослепительного неба, наполняют своей гордой красотой всю книгу”.
Предки казаков пришли на Северный Кавказ с Дона в конце XVI века, а при Петре I, когда по Тереку создавалась оборонительная линия от нападения соседей-горцев, были переселены на другую сторону реки. Здесь стояли их станицы, кордоны и крепости. В середине XIX века гребенских казаков было немногим более десяти тысяч. Во времена Толстого гребенские казаки – “воинственное, красивое и богатое русское население” – жили по левому берегу Терека, на узкой полосе лесистой плодородной земли. В одной из глав своей повести Толстой рассказывает историю этого “маленького народца”, ссылаясь на устное предание, которое каким-то причудливым образом связало переселение казаков с Гребня с именем Ивана Грозного.
Это предание Толстой слышал, когда сам, подобно герою “Казаков” Оленину, жил в казачьей станице и дружил со старым охотником Епифаном Сехиным, изображенным в повести под именем дяди Ерошки.
Над “Казаками” Толстой трудился, с перерывами, десять лет. В 1852 году, сразу после напечатания в “Современнике” повести “Детство”, он решил писать “кавказские очерки”, куда вошли бы и “удивительные” рассказы Епишки об охоте, о старом житье казаков, о его похождениях в горах.
Кавказская повесть была начата в 1853 году. Потом долгое время сохранялся замысел романа, с остродраматическим развитием сюжета. Роман назывался “Беглец”, “Беглый казак”. Как можно судить по многочисленным планам и написанным отрывкам, события в романе развивались так: в станице происходит столкновение офицера с молодым казаком, мужем Марьяны; казак, ранив офицера, вынужден бежать в горы; про него ходят разные слухи, знают, что он вместе с горцами грабит станицы; стосковавшись по родному дому, казак возвращается, его хватают и потом казнят. Судьба офицера рисовалась по-разному: он продолжает жить в станице, недовольный собой и своей любовью; покидает станицу, ищет “спасения в храбрости, в романе с Воронцовой”; погибает, убитый Марьяной.
Как далек этот увлекательный любовный сюжет от простого и глубокого конфликта “Казаков”!
Оставив Москву и попав в станицу, Оленин открывает для себя новый мир, который сначала заинтересовывает его, а потом неудержимо влечет к себе.
По дороге на Кавказ он думает:
“Уехать совсем и никогда не приезжать назад, не показываться в общество”. В станице он вполне осознает всю мерзость, гадость и ложь своей прежней жизни.
Однако стена непонимания отделяет Оленина от казаков.
Он совершает добрый, самоотверженный поступок – дарит Лукашке коня, а у станичников это вызывает удивление и даже усиливает недоверие:
“Поглядим, поглядим, что из него будет”; “Экой народ продувной из юнкирей, беда!.. Как раз подожжет или что”.
Его восторженные мечты сделаться простым казаком не поняты Марьяной, а ее подруга, Устенька, поясняет:
“А так, врет, что на ум взбрело. Мой чего не говорит! Точно порченый!”
И даже Ерошка, любящий Оленина за его “простоту” и, конечно, наиболее близкий ему из всех станичников, застав Оленина за писанием дневника, не задумываясь советует оставить пустое дело: “Что кляузы писать!”