Сочинение на тему иван андреевич крылов

13 вариантов

1. Творчество И. А. Крылова началось еще в XVIII в., когда он издавал известные сатирические журналы «Почта духов» и «Зритель», сыгравшие важную роль в развитии русской демократической литературы. В конце XVIII — начале XIX в. он написал несколько драматических произведений. Его комедии «Модная лавка» и «Урок дочкам» имели большой успех у зрителей. Однако и памяти целого ряда поколений Крылов остался прежде всего как баснописец.
   Истоки басни восходят к глубокой древности. Этот жанр начал усиленно разрабатываться в XVIII в.: достаточно вспомнить басни Сумарокова, Хемницера, Дмитриева. Но только басни Крылова отличаются подлинной народностью, сатирической направленностью, высоким художественным совершенством. В сознание миллионов читателей давно уже вошли не только басни, но и сам облик Крылова — мудрого дедушки, который с лукавым простодушием умел говорить суровые истины своим современникам и нравственные уроки которого так важны и актуальны и сегодня. Басни Крылова внесли новую, свежую струю в литературу начала XIX в. Ничего общего с сентиментализмом и романтизмом у него не было. Не случайно Пушкин решительно утверждал, что ни в коем случае нельзя сближать Крылова с Карамзиным. Крылов продолжал другую линию в русской литературе, характеризуемую именами Новикова, Фонвизина, Радищева. В этой связи можно Вспомнить, что еще в повести «Каиб» (1792) он весьма иронически изобразил и классициста, и сентименталиста, в одинаковой Степени далеких от объективного изображения реальной действительности.
   По своей природе басни всегда дидактичны, поэтому они совершенно естественны в системе просветительского реализма с егонравоучительными тенденциями. Однако величие Крылова заключается в том, что он перерастает эти рамки. Его басни — абстрактное обличение пороков. С поразительным лаконизмом Крылов воссоздает типичные жизненные ситуации. Персонажи крыловских басен всегда колоритны, индивидуальны, неповторимы, но имеете с тем они рельефно передают особенности определенных социальных или психологических типов. За многочисленными басенными зверушками, птицами или насекомыми легко угадываются люди с их характерами, привычками, нравами, поступками, порою даже совершенно определенные личности или события. Так, язвительная басня «Квартет» со знаменитой концовкой:
   * «А вы, друзья, как ни садитесь,
   * Все в музыканты не годитесь»
   написана по поводу преобразования Государственного совета (по другим сведениям, в ней высмеивалась «Беседа любителей русского слова», состоящая из 4 разрядов). Утомительно-скучные литературные чтения в этой же «Беседе» высмеивались в басне «Демьянова уха».
   Крылов очень быстро откликался на конкретные политические и общественные события, но под пером великого баснописца реальный факт поднимался до высокого социально-политического и художественного обобщения. Именно поэтому басни его продолжают жить для все новых и новых поколений, доставляя им эстетическое наслаждение и являясь неиссякающим, источником мудрости.
   Давным-давно нет Государственного совета, а «Квартет» и сегодня служит остроумным и вместе с тем серьезным предостережением и уроком. Многие отрицательные явления в жизни, человеческие пороки и недостатки великий русский баснописец высмеивал так сатирически беспощадно, как никому еще не удавалось в истории этого жанра. Явно Крылова имел в виду грибоедовский Загорецкий, когда в непритворном испуге так ополчился на басни, усмотрев в них (и не без основания) резкую критику самих основ самодержавного государства:
   * «Насмешки вечные надо львами над орлами
   * Кто что ни говори:
   * Хотя животные, а все-таки цари…»
   И действительно, в ряде басен Крылов выступает как смелый и беспощадный обличитель крепостнического общества («Рыбьи пляски», «Волки и Овцы», «Мор зверей», «Волк и Ягненок», «Крестьяне и Река» и др.). Крылов был далек от декабристского освободительного движения. В некоторых случаях у него даже проявлялись консервативные настроения («Безбожники», «Конь и Всадник» и др.). Но в основном он, применяя присущее басне иносказание, «эзопов язык», даже в условиях жестокой цензуры отражал думы, настроения, нравственные устои русского трудового народа. И не случайно для многих декабристов его басни были чрезвычайно важны именно как выражение народного мнения.
   Решительное разоблачение многих социальных зол действительности было прямым следствием органического демократизма Крылова. О сути его взглядов на социальные отношения достаточно ясное представление дает басня «Листы и Корни». Национально-патриотическая тематика представлена в тех его баснях, которые посвящены героическим событиям 1812 г. («Раздел», «Волк на псарне», «Ворона и Курица», «Обоз»). Здесь также отчетливо выступает народная точка зрения, народный взгляд на войну, на врагов, на Кутузова. Показательно, что в басне «Ворона и Курица» Крылов отступает от обычной басенной традиции и не маскирует тот конкретный факт, который послужил основой для создания басни. Смоленский князь (Кутузов) назван в первой же строке, а дальше прямо упоминается Москва, оставление которой Крылов считал вовсе не ошибкой полководца, а частью его стратегического замысла. Особенно популярной была басня «Волк на псарне». Крылов отослал ее Кутузову, и тот читал ее вслух, а когда дошел до строк: «Ты сер, а я, приятель, сед», то снял фуражку и показал свою седую голову.
   Крылов значительно расширил возможности басни как жанра. В его баснях были поставлены важнейшие проблемы, подсказанные русской действительностью. Тематика и образная система крыловских басен основывается на неисчерпаемом богатстве устного народного творчества. Его изобразительные средства, манера повествования, язык теснейшим образом связаны с русскими сказками, пословицами, поговорками, загадками. Басни Крылова, теснейшим образом связанные с народной мудростью, народным опытом, в свою очередь, обогащали художественное сознание народа. В русский язык перешло множество Крылатых выражений из басен: «А Васька слушает да ест», Слона-то я и не приметил», «Услужливый дурак опаснее врага» и многие другие. Даже некоторые заглавия стали нарицательными: «Тришкин кафтан», «Слон и Моська».
   Особенно поражало современников лексическое богатство языка Крылова, смелое использование им таких просторечных слов п выражений, которые еще не использовались в литературе. Его язык вообще отличается необыкновенной гибкостью и выразительностью. Опыт Крылова в области стиха (он использовал разносторонний ямб, дающий возможность приблизиться к передаче Свободной разговорной речи) был затем подхвачен Грибоедовым и блестяще использован им в комедии «Горе от ума». «Не будь Крылова в русской литературе,— писал Белинский,— стих Грибоедова не шагнул бы так страшно далеко».
   Творчество Крылова сыграло важную роль в истории русской литературы. Традиции великого баснописца вполне ощутимы в творчестве многих последующих поэтов и прозаиков; достаточно напомнить хотя бы сатирические сказки Щедрина.

2. У всякого талант есть свой.
   И. Крылов
   Иван Андреевич Крылов прошел суровую школу жизни, смог отразить свой опыт в прекрасных баснях, ставших неотъемлемой частью классической русской литературы. Потеряв отца и кормильца в девять лет, Крылов рано вступает в самостоятельную жизнь, служит писцом в канцелярии захолустной Твери, а, переехав в Петербург, начинает писать пьесы, комические оперы, водевили и трагедии, издает журнал «Почта Духов».
   В своих произведениях Иван Андреевич резко критикует крепостное право и помещиков, рисует разложение нравов дворянского общества. Его пьесы не нравятся театральному начальству своим критическим содержанием, но автор не сдается. Ему близки идеи Радищева, с которым Крылов общался в литературном кружке; из-за критических статей, направленных против самых высоких властей, журнал, редактируемый Иваном Андреевичем, закрыт, но он начинает издавать другой, не менее острый — «Зритель». В этом журнале он напечатал повесть «Каиб», рассказывающую о некоем восточном царе, который ничего не предпринимал без согласия своих советников. Каиб миролюбив, для избежания споров он начинал свои речи в совете так: «Господа! Я хочу того-то; кто имеет на сие возражение, тот может свободно его объявить: в сию же минуту получит он пятьсот ударов воловьей жилой по пяткам, а после мы рассмотрим его голос (т. е. мнение)». Таким удачным предисловием поддерживал он совершенное согласие между собою и советом. Совет Каиба живо напоминал современникам соратников Екатерины II, тупоголовые и подлые вельможи Каиба — Осмашид, Дурсам, Грабилей — сильно смахивали на русских вельмож, да и вся яркая и злая картина в его повести напоминала произвол, царящий в России.
   В сатире «Похвальная речь в память моего дедушки», под видом прославления некоего помещика, Крылов жестоко издевался над крепостничеством. «Речь эту произносил дворянин-крепостник: он в восторге от дарований «дедушки»,— например, по части охотничьих набегов на крестьянские поля. Он говорит: «Не думайте же… чтоб я выставлял его примером в одной охоте; нет, это было одно из последних его дарований; кроме сего, имел он тысячу других, приличных и необходимых нашему брату дворяни-
   ну; он показал нам, как должно проживать в неделю благородному человеку то, что две тысячи подвластных ему простолюдинов вырабатывают в год; он знаменитые подавал примеры, как эти две тысячи человек можно пересечь в год раза два-три с пользою…»
   Обстановка в России накалена вследствие Французской буржуазной революции. Дерзость молодого Крылова и его друзей не могла не привлечь внимание правительства. Журнал «Зритель» закрыт, но Крылов с товарищем начинает издавать «Санкт-Петербургский Меркурий», еще более резкий и смелый, чем два предыдущих. Вскоре журнал закрывают, а Ивана Андреевича изгоняют из столицы как неугодного дворянскому правительству писателя. Он вынужден жить в провинции в роли секретаря-приживала. Сменяются цари, оживляется политическая жизнь.
   Крылов возвращается в столицу. Теперь он меняет тактику. Его новым оружием становится басня, так как в условиях жесточайшей реакции говорить правду открыто невозможно. Он переходит на язык иносказаний и аллегорий. За несколько лет Крылов становится признанным баснописцем. В 1812 году он поступает на службу в Публичную библиотеку, где проработает 29 лет. Литературная деятельность Ивана Андреевича завершилась в 1836 году, в 1844 году он скончался.
   Пушкин и Белинский высоко ценили басни Крылова. Александр Сергеевич называл его «истинно русским поэтом» с «лукавством ума, с насмешливостью и живописным способом выражаться».
   Крылов — писатель-реалист. Он рисует в своих баснях всю Россию со Львом — царем во главе, Россию чиновников — взяточников и грабителей; помещиков — тунеядцев и угнетателей. В его баснях ярко показана и Россия крестьянская, трудовая, угнетенная. Басни Крылова — не общие нравоучения вневременного, внеисто-рического порядка, а острые сатиры, написанные на злобу дня.
   В басне «Орел и Крот» Крылов рассказывает, о том, что царь птиц не захотел прислушиваться к скромному голосу Крота и за это поплатился.
   Орел с Орлицею вдвоем…
   И, выбравши ветвистый дуб, высокой.
   Гнездо в его вершине стали вить.
   Крот доложил:
   Что этот дуб для их жилища не годится.
   Но кстати ли Орлу принять совет из норки…
   Но однажды, возвращаясь с богатой добычей к птенцам, Орел увидел:
   Дуб его свалился,
   И подавило им Орлицу и детей…
   Баснописец требует от царя людей внимания к голосу народа, который лучше, чем присяжные царя, видит, в чем болезнь государства. О тунеядцах-дворянах, о тружениках-крестьянах говорит Крылов в басне «Собака и Лошадь»:
   «Конечно,— Лошадь отвечала:
   — твоя правдива речь;
   Однако же, когда б я не пахала,
   То нечего б тебе здесь было и стеречь…»
   Для автора нет вопроса, кто лучше: дворяне и полицейские (Собака) или крестьяне, которые пашут землю.
   В басне «Волк и Ягненок» первая же фраза объясняет суть:
   У сильного всегда бессильный виноват.
   И почти афоризмом заканчивается: «Ты винойат уж тем, что хочется мне кушать». Язык Крылова — это подлинно народный, реалистический русский язык. Он пользуется в своих баснях меткими образными выражениями, которые сделали его произведения незабываемыми, живым источником мудрости.
   А вы, друзья, как ни садитесь,
   Все ж в музыканты не годитесь.
   Это наша классика, которую мы должны знать и гордиться.

3. Иван Андреевич Крылов — замечательный писатель, сумевший дать басне высокий смысл и сатирическую остроту, актуальность и многозначность. Краткость и образность языка Крылова поразительны. Он умел создать целую картину или охарактеризовать своего героя всего несколькими словами.
   В басне “Волк и Ягненок” он изображает Ягненка робеющим перед важным сановником — Волком, и весь строй речи Ягненка, подобострастной и боязливой, передает его характер:
   “Когда светлейший Волк позволит.
   Осмелюсь я донесть: Что ниже по ручью
   От светлости его шагов я на сто пью…”
   Елейная речь лицемера царя в басне “Мор зверей” всем стилем своим рисует его отталкивающий образ.
   “О, други! — начал Лев: — По множеству грехов
   Подпали мы под сильный гнев богов;
   Так тот из нас, кто всех виновен боле,
   пускай по доброй воле
   Отдаст себя на жертву им!..
   Ох, признаюсь,— хоть это мне и больно,—
   Не прав и я!”
   Каждая басня писателя по-своему самобытна и индивидуальна. Крылов может при видимой скупости средств создать яркий характер, незабываемый живой образ. В басне “Собачья дружба” “характер” каждой собаки раскрывается в их “фразах”.
   “Что может,— говорит Полкан, — приятней быть,
   Как с другом сердце к сердцу жить;
   Во всем оказывать взаимную услугу;
   Не спать без друга и не сесть.
   Стоять горой за дружню шерсть…”
   Барбос ответствует ему:
   “Давно, Полканушка, мне больно самому.
   Что, бывши одного двора с тобой собаки.
   Мы дня не проживем без драки…”
   Но не только слова — самые звуки крыловского языка ярко рисуют то, что описывает автор. Вслушайтесь в эти звуки:
   В свой ряд смиренный Вол им так мычит:
   “И мы
   Грешны…”
   Близость языка Ивана Андреевича к народной речи сказалась и в том, что писатель вставлял в свои басни пословицы и поговорки, и они вполне сливались с общим тоном басни;
   Запели молодцы: кто в лес кто по дрова
   И у кого что силы стало.
   В ушах у гостя затрещало.
   (“Музыканты”)
   или вот еще:
   Читатель, истину любя,
   Примолвлю к басне я, и то не от себя,—
   Не попусту в народе говорится:
   Не плюй в колодезь, пригодится
   Воды напиться.
   (“Лев и Мышь”)
   Но еще замечательнее то, что собственные стихи Крылова, легко запоминаясь, сами сделались пословицами, вошли в золотой фонд народной речи. Таких пословиц и поговорок из его басен осталось в русском языке много: “А ларчик просто открывался” (“Ларчик”), “Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать” (“Волк и Ягненок”), “Рыльце у тебя в пуху” (“Лисица и Сурок”), “Аи, Моська! Знать она сильна, что лает на Слона” (“Слон и Моська”), “А Васька слушает да ест” (“Кот и Повар”) и много-много других не менее замечательных и выразительных.
   У писателя много заимствованных из произведений других баснописцев сюжетов. Но связь Ивана Андреевича с народным творчеством, с языком народных сказок была так тесна, что даже эти заимствованные басни не звучат как переводы. Ведь яркий, меткий, живой русский язык Крылова не мог быть заимствован ни у кого.
   Крылов — подлинно народный писатель, художник огромной силы, и влияние его на русскую литературу было глубоким и положительным.

4. Текст сочинения:
   Иван Андреевич Крылов замечательный писатель, сумевший дать басне высокий смысл и сатирическую остроту, актуальность и многозначность. Краткость и образность языка Крылова поразительны. Он умел создать целую кар?ину или охарактеризовать своего героя всего несколькими словами.
   В басне Волк и Ягненок он изображает Ягненка робеющим перед важным сановником Волком, и весь строй речи Ягненка, подобострастной и боязливой, передает его характер:
   ¦ Когда светлейший Волк позволи?, Осмелюсь я донесть, что ниже по ручью О? Светлости его шагов я на сто пью…
   Елейная речь лицемера царя в басне Мор зверей всем стилем своим рисует его отталкивающий образ.
   О, други! начал Лев: По множеству грехов
   Подпали мы под сильный гнев богов;
   Так тот из нас, кто всех виновен боле,
   пускай по доброй воле
   О?даст себя на жер?ву им!..
   Ох, признаюсь, хоть это мне и больно,
   Не прав и я!
   Каждая басня писателя по-своему самобы?на и индивидуальна. Крылов может при видимой скупости средств создать яркий характер, незабываемый живой образ. В басне Собачья дружба характер каждой собаки раскрывается в их фразах.
   Что может, говори? Полкан, приятней быть,
   Как с другом сердце к сердцу жить;
   Во всем оказывать взаимную услугу;
   Не спать без друга и не сесть,
   Стоять горой за дружню шерсть…
   Барбос ответствует ему:
   ¦Давно, Полканушка, мне больно самому,
   Что, бывши одного двора с тобой собаки,
   Мы дня не проживем без драки…
   Но не только слова самые звуки крыловского языка ярко рисую? то, что описывает автор.
   Вслушайтесь в э?и звуки:
   В свой ряд смиренный Вол им так мычи?: ¦ И мы Грешны…
   Близость языка Ивана Андреевича к народной речи сказалась и в том, что писатель вставлял в свои басни пословицы и поговорки, и они вполне сливались с общим тоном басни:
   Запели молодцы: кто в лес кто по дрова И у кого что силы стало. В ушах у гостя затрещало.
   (Музыкан?ы)
   или вот еще:
   Читатель, истину любя,
   Примолвлю к басне я, и то не от себя,
   Не попусту в народе говори?ся:
   Не плюй в колодезь, пригоди?ся
   Воды напиться.
   (Лев и Мышь)
   Но еще замечательнее то, что собственные стихи Крылова, легко запоминаясь, сами сделались пословицами, вошли в золотой фонд народной речи. Таких пословиц и поговорок из его басен осталось в русском языке много: А ларчик просто открывался (Ларчик), Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать (Волк и Ягненок), Рыльце у тебя в пуху (Лисица и Сурок), Аи, Моська! Знать она сильна, что лает на Слона (Слон и Моська), А Васька слушает да ест (Кот и Повар) и много-много других, не менее замечательных и выразительных.
   У писателя много заимствованных из произведений других баснописцев сюжетов. Но связь Ивана Андреевича с народным ?ворчеством, с языком народных сказок была так тесна, что даже э?и заимствованные басни не звучат как переводы. Ведь яркий, меткий, живой русский язык Крылова не мог быть заимствован ни у кого.
   Крылов подлинно народный писатель, художник огромной силы, и влияние его на русскую литературу было глубоким и положительным.
   Права на сочинение “ИВАН АНДРЕЕВИЧ КРЫЛОВ МАСТЕР СЛОВА” принадлежат его автору. При цитировании материала необходимо обязательно указывать гиперссылку на Реф.рф

5. Иван Андреевич Крылов — отличный писатель, сумевший вручить басне большой смысл и сатирическую остроту, актуальность и многозначность.
   В басне “Волк и ягненок” он изображает Ягненка робеющим перед важным сановником — Волком. И вся речь его, боязливая и подобострастная, сообщает его характер:
   Когда светлейший Волк позволит,
   Осмелюсь я донесть: что ниже по ручью
   От светлости его шагов я на сто пью…
   Каждая басня писателя по-своему самобытна и индивидуальна. Крылов может при видимой скупости средств создать ослепительный характер, незабываемый активный образ. А близость языка Ивана Андреевича к народной речи сказалась и в том, что писатель вставлял в свои басни пословицы и поговорки, и они полностью сливались с общим тоном басни:
   Запели молодцы: кто в лес кто по дровишки
   И у кого что силы стало.
   В ушах у гостя затрещало…
   (“Музыканты”)
   Или вот еще:
   Читатель, истину любя,
   Примолвлю к басне я, и то не от себя, —
   Не попусту в народе говорится:
   Не плюй в колодезь, пригодится
   Воды напиться.
   (“Лев и Мышь”)
   Но ещё замечательнее то, что собственные стихи Крылова, легко запоминаясь, сами стали пословицами, вошли в народную речь. Таких пословиц и поговорок из его басен осталось в русском языке много: “А ларчик просто открывался” (“Ларчик”), “Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать” (“Волк и Ягненок”), “Рыльце у тебя в пуху” (“Лисица и Сурок”), “Аи, Моська! Знать она сильна, что лает на Слона” (“Слон и Моська”), “А Васька слушает да ест” (“Кот и Повар”) и много-много других не менее замечательных и выразительных.
   У писателя много заимствованных из произведений других баснописцев сюжетов. Но связь Ивана Андреевича с народным творчеством, с языком народных сказок была так тесна, что более того эти заимствованные басни не звучат как переводы. Ведь ослепительный, меткий, активный русский язык Крылова не мог быть заимствован ни у кого.
   Крылов — подлинно народный писатель, художник огромной силы, и влияние его на русскую литературу было глубоким и положительным.

6. Иван Андреевич Крылов — замечательный писатель, сумевший дать басне высокий смысл и сатирическую остроту, актуальность и многозначность. Краткость и образность языка Крылова поразительны. Он умел создать целую картину или охарактеризовать своего героя всего несколькими словами.
   В басне “Волк и Ягненок” он изображает Ягненка робеющим перед важным сановником — Волком, и весь строй речи Ягненка, подобострастной и боязливой, передает его характер:
   “Когда светлейший Волк позволит.
   Осмелюсь я донесть:
   Что ниже по ручью
   От светлости его шагов я на сто пью…”
   Елейная речь лицемера царя в басне “Мор зверей” всем стилем своим рисует его отталкивающий образ.
   “О, други! — начал Лев: —
   По множеству грехов
   Подпали мы под сильный гнев богов;
   Так тот из нас, кто всех виновен боле, пускай по доброй воле
   Отдаст себя на жертву им!..
   Ох, признаюсь,— хоть это мне и больно,—
   Не прав и я!”
   Каждая басня писателя по-своему самобытна и индивидуальна. Крылов может при видимой скупости средств создать яркий характер, незабываемый живой образ. В басне “Собачья дружба” “характер” каждой собаки раскрывается в их “фразах”.
   “Что может,— говорит Полкан, — приятней быть,
   Как с другом сердце к сердцу жить;
   Во всем оказывать взаимную услугу;
   Не спать без друга и не сесть.
   Стоять горой за дружню шерсть…”
   Барбос ответствует ему:
   “Давно, Полканушка, мне больно самому.
   Что, бывши одного двора с тобой собаки.
   Мы дня не проживем без драки…”
   Но не только слова — самые звуки крыловского языка ярко рисуют то, что описывает автор. Вслушайтесь в эти звуки:
   В свой ряд смиренный Вол им так мычит:
   “И мы Грешны…”
   Близость языка Ивана Андреевича к народной речи сказалась и в том, что писатель вставлял в свои басни пословицы и поговорки, и они вполне сливались с общим тоном басни;
   Запели молодцы: кто в лес кто по дрова
   И у кого что силы стало.
   В ушах у гостя затрещало.
   (“Музыканты”)
   или вот еще:
   Читатель, истину любя,
   Примолвлю к басне я, и то не от себя,—
   Не попусту в народе говорится:
   Не плюй в колодезь, пригодится
   Воды напиться.
   (“Лев и Мышь”)
   Но еще замечательнее то, что собственные стихи Крылова, легко запоминаясь, сами сделались пословицами, вошли в золотой фонд народной речи. Таких пословиц и поговорок из его басен осталось в русском языке много: “А ларчик просто открывался” (“Ларчик”), “Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать” (“Волк и Ягненок”), “Рыльце у тебя в пуху” (“Лисица и Сурок”), “Аи, Моська! Знать она сильна, что лает на Слона” (“Слон и Моська”), “А Васька слушает да ест” (“Кот и Повар”) и много-много других не менее замечательных и выразительных.
   У писателя много заимствованных из произведений других баснописцев сюжетов. Но связь Ивана Андреевича с народным творчеством, с языком народных сказок была так тесна, что даже эти заимствованные басни не звучат как переводы. Ведь яркий, меткий, живой русский язык Крылова не мог быть заимствован ни у кого.
   Крылов — подлинно народный писатель, художник огромной силы, и влияние его на русскую литературу было глубоким и положительным.

7. Иван Андреевич Крылов — замечательный писатель, сумевший дать басне высокий смысл и сатирическую остроту, актуальность и многозначность. Краткость и образность языка Крылова поразительны. Он умел создать целую картину или охарактеризовать своего героя всего несколькими словами.
   В басне “Волк и Ягненок” он изображает Ягненка робеющим перед важным сановником — Волком, и весь строй речи Ягненка, подобострастной и боязливой, передает его характер:
   “Когда светлейший Волк позволит.
   Осмелюсь я донесть: Что ниже по ручью
   От светлости его шагов я на сто пью…”
   Елейная речь лицемера царя в басне “Мор зверей” всем стилем своим рисует его отталкивающий образ.
   “О, други! — начал Лев: — По множеству грехов
   Подпали мы под сильный гнев богов;
   Так тот из нас, кто всех виновен боле,
   пускай по доброй воле
   Отдаст себя на жертву им!..
   Ох, признаюсь,— хоть это мне и больно,—
   Не прав и я!”
   Каждая басня писателя по-своему самобытна и индивидуальна. Крылов может при видимой скупости средств создать яркий характер, незабываемый живой образ. В басне “Собачья дружба” “характер” каждой собаки раскрывается в их “фразах”.
   “Что может,— говорит Полкан, — приятней быть,
   Как с другом сердце к сердцу жить;
   Во всем оказывать взаимную услугу;
   Не спать без друга и не сесть.
   Стоять горой за дружню шерсть…”
   Барбос ответствует ему:
   “Давно, Полканушка, мне больно самому.
   Что, бывши одного двора с тобой собаки.
   Мы дня не проживем без драки…”
   Но не только слова — самые звуки крыловского языка ярко рисуют то, что описывает автор. Вслушайтесь в эти звуки:
   В свой ряд смиренный Вол им так мычит:
   “И мы
   Грешны…”
   Близость языка Ивана Андреевича к народной речи сказалась и в том, что писатель вставлял в свои басни пословицы и поговорки, и они вполне сливались с общим тоном басни;
   Запели молодцы: кто в лес кто по дрова
   И у кого что силы стало.
   В ушах у гостя затрещало.
   (“Музыканты”)
   или вот еще:
   Читатель, истину любя,
   Примолвлю к басне я, и то не от себя,—
   Не попусту в народе говорится:
   Не плюй в колодезь, пригодится
   Воды напиться.
   (“Лев и Мышь”)
   Но еще замечательнее то, что собственные стихи Крылова, легко запоминаясь, сами сделались пословицами, вошли в золотой фонд народной речи. Таких пословиц и поговорок из его басен осталось в русском языке много: “А ларчик просто открывался” (“Ларчик”), “Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать” (“Волк и Ягненок”), “Рыльце у тебя в пуху” (“Лисица и Сурок”), “Аи, Моська! Знать она сильна, что лает на Слона” (“Слон и Моська”), “А Васька слушает да ест” (“Кот и Повар”) и много-много других не менее замечательных и выразительных.
   У писателя много заимствованных из произведений других баснописцев сюжетов. Но связь Ивана Андреевича с народным творчеством, с языком народных сказок была так тесна, что даже эти заимствованные басни не звучат как переводы. Ведь яркий, меткий, живой русский язык Крылова не мог быть заимствован ни у кого.
   Крылов — подлинно народный писатель, художник огромной силы, и влияние его на русскую литературу было глубоким и положительным.

8. ВВЕДЕНИЕ
   Русская
   журнальная
   сатира XVIII века
   нашла свое
   достойное
   завершение
   в периодических
   изданиях Крылова.
   Девиз Кантеми­ра
   — «в стихах
   смеюсь, а в сердце
   о злонравных
   плачу» — был
   сохранен и
   будущим баснописцем.
   Сатирик-гуманист
   устами персо­нажа
   своего журнала
   «Почта духов»
   Бореида
   объявил: «Люблю
   людей, несмотря
   на их дурачества».
   Жизнь и деятельность
   Крыло­ва — еще
   одно свидетельство
   того, что в
   дворянской
   империи вы­ходцы
   из демократических
   слоев оставляли
   в русской культуре
   свой неизгладимый
   след.
   Иван
   Андреевич
   Крылов родился
   2 февраля 1769 года
   в Моск­ве в семье
   небогатого
   армейского
   офицера, получившего
   первый
   офицерский
   чин после
   тринадцатилетней
   солдатской
   службы. В 1774 году,
   когда отец
   будущего писателя
   вышел в отставку
   семья переехала
   в Тверь. Здесь
   прошли детские
   и отроческие
   годы Крылова.
   Тверь того
   времени была
   в числе «областных
   куль­турных
   гнезд» (по
   определению
   Н. К. Пиксанова).
   В исследова­тельских
   работах отмечается
   интенсивная
   литературно-театраль­ная
   жизнь в Тверской
   семинарии,
   возможная связь
   маленького
   Крылова с семинарией,
   посещение им
   диспутов, анализ
   сборников
   этой семинарии,
   особенно «Разговоров
   разного содержания
   прозою и стихами
   в пользу учащегося
   юношества,
   сочиненных
   в Тверской
   семинарии»
   (СПб., 1774) свидетельствует
   о том, что ее
   преподавателей
   и учеников
   интересовали
   те же вопросы,
   что и «большую»
   литературу.
   Встречаются
   в этих сборниках
   и замет­ные
   образцы демократической
   сатиры, такие,
   как «Разговор
   о су­де в кукушке»—
   злая пародия
   на судопроизводство,
   или стихи
   семинарского
   поэта Федора
   Модестова:
   Если
   хочешь ты спокойно
   Жизнь
   свою
   препроводить,
   Постоянно
   благостройно
   От
   напасти
   сохранить;
   Вишен
   с их стола не
   ешь,
   То
   с вельможами
   не знался,
   И в
   карете опасайся
   С
   ними
   ехать, иди пеш.
   Хоть
   они сперва и
   греют
   Дружески
   тебя лучом,
   Но
   смотри, рассвирепеют
   Неприятельским
   огнем.
   Поднесут
   ти
   чашу яда
   Чашу
   смертныя
   воды,
   Ты
   пропал бедняк
   за гада,
   Вот
   последствия
   беды…
   Распространению
   литературно-культурного
   влияния Тверской
   семинарии на
   тверичан
   содействовало
   еще одно обстоятельство:
   в ее стенах
   одновременно
   обучалось
   примерно 600 человек.
   По­этому не
   приходится
   удивляться,
   когда мы узнаем,
   что прибыв­ший
   в Петербург
   в 1783 году Крылов
   привез с собой
   готовую или
   в том же году
   сочинил комическую
   оперу «Кофейницу».
   Позже, став уже
   знаменитым
   баснописцем,
   он сказал о
   своей опере:
   «…там
   было кое-что
   забавное, и
   нравы эпохи
   верны: я списывал
   с натуры». Но
   сюжет юный
   драматург мог
   позаимствовать
   из «Живописца»
   Новикова,
   выступившего
   против «такой
   пожилой твари»,
   которая честным
   образом кормиться
   не может или
   не хо­чет,—
   «кофегадательниц»,
   «столь много
   служащих к
   посрамлению
   человеческому».
   Сатирическому
   обличению
   автора подверглись
   помещичий
   произвол щеголихи
   Новомодовой,
   низость и жадность
   ее приказчика.
   Чтобы помешать
   браку «крестьянина
   Новомодо­вой»
   Петра с Анютой,
   влюбленный
   в нее приказчик
   похищает у
   барыни 12 серебряных
   ложек, вступает
   в сговор с Кофейницей
   (гадалкой) V вместе
   с ней обвиняет
   в воровстве
   Петра. В конеч­ном
   итоге обман
   разоблачается,
   добродетель
   торжествует,
   а по­рок наказан
   (приказчика
   отправят в
   солдаты, а ворожею
   в тюрь­му). Однако
   возможный
   зритель не
   должен был
   забыть приказа
   Новомодовой
   (взять Петра
   на конюшню,
   бить его до тех
   пор, пока не
   отдаст ложек,
   а после отдать
   в рекруты), или
   ее намерения
   взять с крестьян
   «оброку за пять
   лет вперед»,
   хотя «и так в
   прошлом
   месяце с них
   взяла за четыре
   года вперед»,—напоминает
   ей приказчик.
   «Экая диковинка!—восклицает
   помещица и
   добав­ляет.—
   Как возьму в
   ежовы
   руки, Так дадут
   хоть из-под
   муки».
   Выбор
   молодым писателем
   для своего
   первого произведения
   жанра комической
   оперы вероятно
   не был случайным.
   «Соединяя
   обличительную
   направленность
   с легким, непринужденным
   весе­лием и
   живостью действия,
   с простотой
   и доступностью
   музыки», комическая
   опера «одновременно
   являлась
   увлекательным
   зрели­щем и
   давала пищу
   для более серьезных
   размышлений
   над недо­статками
   и пороками
   существующего
   строя»’.
   Драматургия
   Крылова (а им
   были написаны
   в XVIII веке две
   трагедии—тираноборческая
   «Филомела»
   и «Клеопатра»,
   текст которой
   не сохранился,
   и несколько
   комедий и комических
   опер) ставила
   серьезные
   вопросы социального
   бытия его
   современни­ков,
   хотя могла
   иметь и фарсовое
   оформление.
   Так, в пьесе
   «Бе­шеная семья»
   (1786) бабка Сумбура,
   его мать, сестра
   и дочь влюблены
   в молодого
   человека Постана,
   и все требуют
   денег на наряды.
   Обращаясь к
   Постану,
   Сумбур говорит:
   «…у
   меня поза­будете
   набивать свою
   голову пудрой,
   а из моих мешков
   выцежи­вать
   золото». (Ради
   Постана хотят
   нарядиться
   все женщины—
   родственницы
   Сумбура). Далее
   Сумбур поет:
   Где
   головы пустыя,
   И платья
   золотые
   В почтении
   всегда;
   Где
   нужно лишь
   кривлянье,
   Коверканье,
   ломанье,—
   Ступай,
   дружок туда.
   Там,
   скорчившись
   дугою,
   Всех
   встречных
   обнимай,
   В
   этой пьесе уже
   намечается
   осмеяние
   «сумбурного»,
   бессмыс­ленного
   житья, «кукольности»
   поступков
   дворянского
   общества, которое
   в полной мере
   будет обличено
   в «Почте духов».
   В
   комедиях «Сочинитель
   в прихожей»
   (1786) и «Проказники»
   П787—1788)
   автор прибег
   к памфлету,
   создав сатиру
   «на лицо» (на
   своего литературного
   противника
   драматурга
   Княжнина). В
   первой пьесе
   Княжнин выведен
   под именем
   «Рифмохвата»,
   а во второй—«Рифмокрада».
   Жена Княжнина—дочь
   Сумарокова
   на­звана в
   «Проказниках»
   Тараторой,
   Последней
   пьесой в этой
   се­рии пьес
   1780-х годов были
   «Американцы».
   Комедии
   и комические
   оперы Крылова,
   не уступавшие
   художе­ственными
   достоинствами
   пьесам, входившим
   в репертуар
   театра того
   времени, не
   попадали на
   сцену скорее
   всего из-за
   разногла­сий
   драматурга
   с театральной
   дирекцией. Но
   они сыграли
   замет­ную роль
   в творческом
   росте писателя:
   в них оттачивалось
   мас­терство
   диалога, создание
   характеров,
   так необходимых
   для бу­дущего
   басенного
   жанра. Ведь
   неслучайно
   современники
   молодо­го Крылова
   полагали, что
   «баснь
   — это малая
   комедия».
   Среди
   драматургического
   наследия Крылова
   выделяется
   его пародийная
   пьеса «шуто-трагедия»
   «Трумф»
   (или «Подщипа»),
   которую принято
   датировать
   1798—1800 годами. Написана
   она была для
   домашнего
   театра (автор
   прекрасно
   понимал, что
   на официальной
   сцене при Павле
   I поставить ее
   невозможно
   и даже представить
   ее опасно) князя
   С. Ф.
   Голицына,
   находившегося
   в опале. В его
   селе Казацком
   близ Киева
   в качестве
   библиотекаря
   и воспитателя
   жил в эти годы
   Крылов. Однозначной
   оценки у дореволюционных
   исследователей
   шуто-трагедия
   не получила,
   они видели в
   ней или сатиру
   на режим Павла
   I, или пародию
   на клас­сицистическую
   трагедию вообще.
   Однако основной
   авторский
   за­мысел
   сумел раскрыть
   еще декабрист
   Д. И. Завалишин.
   «Ни один революционер
   не придумывал
   никогда злее
   и язвительнее
   сатиры на
   правительство.
   Все и все были
   беспощадно
   осмеяны, начиная
   от главы государства
   до государственных
   учреждений
   и неглас­ных
   советников»,—писал
   он в своих мемуарах’.
   Вот почему
   «Трумф» пользовался
   большим успехом
   и много позже
   времени своего
   создания. Ставилась
   эта пьеса в
   1924 году в Ленинграде,
   а в 1944 году Петрозаводский
   театр показал
   монтаж из «Трумфа».
   В
   новейшем исследовании
   русской драматургии
   XVIII века П. Н.
   Берков
   отметил, что
   «для своего
   замысла Крылов
   нашел изумительно
   удачную форму—сочетание
   принципов
   народного
   театра, народных
   игрищ с формой
   классической
   трагедии».
   Далее ученый
   подчеркнул
   антимонархическую
   направленность
   пьесы:
   «…русская
   прогрессивная
   мысль, опираясь
   на традиции
   народного
   театра, на
   осмеивающие
   царей «кумедии»,
   показала здесь,
   что она не приемлет
   вообще монархии,
   ни в виде допетровских
   мос­ковских
   царей—Вакул,
   ни в виде
   немецко-петербургских
   прин­цев —
   Трумфов».
   Колоритная
   шутовская
   фигура сказочного
   ца­ря Вакулы
   должна была
   бы только потешать
   зрителя. Ведь
   самая большая
   для него беда,
   какой «не видывал»
   он «сроду»—это
   по­ломка пажом
   его «кубаря»,
   которым он «с
   ребячества
   до ныне забавлялся».
   Однако Крылов
   убедительно
   вскрывает
   антинарод­ную
   сущность царской
   власти. Так, на
   вопрос Подщипы
   (дочери Вакулы):
   Какое
   ж новое нас
   горе одолело?
   Не хлеба
   ль недород?
   Царь
   Вакула
   отвечает:
   А мне,
   слышь, что за
   дело?
   Я разве
   даром царь? —
   Слышь, лежа на
   печи,
   Я и в
   голодный год
   есть буду калачи.
   Краткие,
   но броские
   характеристики
   членов царского
   совета (когда
   один из них
   оказался слепым,
   другой—немым,
   а третий <за старостью» едва дышал) также служили компрометации царского государственного аппарата. Правда, как с едкой иронией сообщает драматург, члены совета не переоценивают своих ум­ственных возможностей: по их единодушному мнению, голова цы­ганки, «котора на мосту живет, И знает наизусть, что будет за. сто лет», «всех вместе их голов Умнее во сто раз, а, может быть, и боле». ' - Еще резче, в тоне беспощадного сарказма, осмеивается фигура Трумфа, «в которой воплощен антинациональный солдафонский «гатчинский дух». В связи с характеристикой Трумфа отмеча­лась связь этой пьесы Крылова с его баснями. В частности очень сходна «похвала» цыганки Трумфу с похвалой Лисицы Вороне; Ну где есть личико другое так беленько, Где губки толще есть, где гуще есть усы, И у кого коса длинней твоей косы? Где есть такой носок, глазок, роток, бородка И журавлиная степенная походка? Ну, есть ли девушка иль мужняя жена, Чтоб, на тебя взглянув, не ахнула она? Остроумно и порою зло осуществляется и второй план шутотрагедии — пародирование жанра классицистической трагедии. В качестве традиционного образа положительного героя и «лю­бовника» Крылов выводит сюсюкающего «бедного князя Слюняя». «Как резью в животе, он мучится любовью», а бесстрашие его таково, что после встречи со своим соперником он должен был в своем туалете «коесто переменить». Также подвергается травестированию борьба чувства с долгом, «общественного» начала с «личным». В трагедиях, как правило, общественное в конечном итоге торжествовало над личным. В шуто-трагедии происходит все наоборот. Подщипа не собирается для спасения государства пожертвовать своей «любовью» к Слюняю и отказывается выйти замуж за Трумфа. На уговоры Чернявки: Но если спасть должна ты царство и отца, Княжна! поступком сим ты все пленишь сердца, И скажет всяк, что ты героев всех не ниже! — Подщипа отвечает: Да! да—рассказывай ... рубашка к телу ближе! Не меньшего внимания заслуживает сатирическая проза Кры­лова, его журнальная деятельность. После блестящих успехов рус­ской журналистики (прежде всего журналов Новикова) 1769— 1774 годов наступил определенный спад в журнальной сатире. Нельзя сказать, что она совсем исчезла из журналов, но острота ее явно убавилась. Об этом говорят даже названия «сатириче­ских», а по сути «забавных» юмористических, журналов—«Что-ни­будь» (1780), «Рассказчик забавных басен» (1781), «От всего по­маленьку» и т. п. Возрождение сатиры новиковского типа должно было произойти в журналах Фонвизина. Но запрещение Екатери­ной II их публикации существенно уменьшило их воздействие на широкого читателя. Однако их роль в подготовке журнальных выступлений Крылова непременно должна учитываться. Крылов-сатирик поставил себе задачей продолжить в русской журналисти­ке и тем самым русской литературе в целом обличительную ли­нию Новикова — Фонвизина. Само же обличение русского общест­ва повелось Крыловым с более демократических позиций, чем его предшественниками. Свой первый журнал «Почта духов» (напоминает заглавие журнала Эмина 1769 года «Адская почта») Крылов издавал в те­чение первых восьми месяцев 1789 года. Полное название жур­нала «Почта духов, ежемесячное издание, или Ученая, Нравствен­ная и Критическая переписка Арабского Философа Маликульмулька с водяными, воздушными и подземными духами». По по­воду этого журнала еще до недавнего времени шли оживленные споры о том, был ли Крылов только их издателем или и автором какой-то части, кто кроме него принимал участие в создания этих писем (указывалось на возможное участие Радищева), или все письма принадлежат их издателю. В настоящее время уста­новлено что из 48 писем журнала 23 представляют перевод из романов маркиза д'Аржана «Кабалистические письма, или Фи­лософская, историческая и критическая переписка двух кабалистов, духов стихий и господина Астарота» (19 писем) и «Еврей­ские письма, или Философская, историческая и критическая пе­реписка одного еврея, путешествующего по странам Европы, с его корреспондентами, живущими в различных местах» (4 пись­ма). Эти уточнения в отношении авторства не могут поколебать «идеологического» уровня журнала качественно, но количествен­ное выражение этого уровня будет несколько скромнее. Кроме того, расширится традиция, которой следовал Крылов. В нее при­дется включить и «склонение на наши нравы» иностранного под­линника, культивировавшееся драматургом В. И. Лукиным: по­добно ему, Крылов во всех переводных письмах, кроме сокраще­ний, заменил все иностранные имена и географические названия на русские. Тем не менее следует отметить большое мастерство сатирика, сумевшего органично соединить переводные материалы с оригинальными, а также умело поделившего различные функции между корреспондентами Мадикульмулька. Подземные духи (гно­мы) Зор, Буристон, Вестодав, один водяной дух Бореид и не яв­ляющийся духом Астарот дают в своих письмах, выражаясь со­временным языком, конкретную информацию для размышления об аномалиях и пороках в среде дворян, плутов-купцов, судейско­го сословия, о петиметрах и вертопрашках, о мотах и картежни­ках и т. п., а сильфы Дальновид, Световид и Выспрепар в своих комментариях дают философские обобщения. Сатирическое осмеяние социальных пороков и государственного «нестроения» Крылов ведет с открыто демократических позиций. Так, в одном из писем сильф Дальновид, выражая взгляды Крылова, писал: «Я почитаю в людях одну только мудрость и добродетель, и под ка­кими бы видами оные мне не представлялись, я всегда равное имею к ним уважение. Мещанин, добродетельный и честный кре­стьянин, преисполненные добросердечием, для меня во сто раз драгоценнее дворянина, счисляющего в своем роде до 30 дворян­ских колен, но не имеющего никаких достоинств, кроме того сча­стия, что родился от благородных родителей, которые так же, может быть не более его принесли пользы своему отечеству, как только умножали число бесплодных ветвей своего родословного дерева». Поэтому закономерны и защита народа, и обличения его врагов на страницах «Почты духов». Вспомним, какое негодо­вание вызвал у Кантемира и читателя злонравный щеголь Евге­ний из II сатиры за то, что «вздел» на себя «деревню целую»'. Каково же должно было быть отношение Крылова к Промоту! Чтобы понравиться своей любовнице, он разряжен уже ценою многих деревень и сел: «Познай, бесчеловечная,—продолжал он с трагическим восклицанием, показывая ей (своей любовнице Неотказе.—В. Ф.) правую руку, усеянную перстнями,—познай, что на этих пальцах сидит мое село Остатково; на ногах ношу я две деревни, Безжитову и Грабленную; в этих дорогих часах ты видишь любимое мое село Частодавано; карета моя и четверня лошадей напоминают мне прекрасную мою мызу Пустышку...» Вместе с помещиками грабят и разоряют крестьянина, народ са­трапы государя: «Тщетно, бедные подданные стараются скрыть малые остатки своего стяжания от жадности корыстолюбивого государя: определяемые от него надзиратели, сборщики и постав­щики пробегают беспрестанно города и селения, и сии ненасытные пьяницы (курсив мой.—5. Ф.) высасывают кровь у бедного на­рода даже до последней капли». В «Почте духов» осмеиваются все сословия и прослойки, не только приносящие вред обществу, но и не дающие ему пользы. Серьезные требования предъявляются к искусству, литерату­ре, особенно к сатире, которая должна стать одним из эффективнейших средств общественного воспитания. Позитивная программа Крылова пока еще остается в рамках «просвещенного абсолютизма». Однако проводимое им на многих страницах журнала противопоставление реального и идеального государя' превращается в едкую сатиру на Екатерину II. В пись­ме ХЬУ от сильфа Выспрепара волшебнику Маликульмульку да­на впечатляющая картина, близкая к главе «Спасская полесть» из «Путешествия...» Радищева. События происходят в столице великого Могола (в Индии). Юный правитель, только что взошед­ший на престол после смерти отца, был окружен «гнусным ласка­тельством» со стороны вельмож и стихотворцев, которые «выводи­ли род его от богов». Просьбы вельмож доходных мест сопровождались безграничной лестью. В хоре вымогателей раздавалось: «Высокомощный государь!», «Блистательное величество!», «Ваше благоуханное величество!», «Ваше непостижимое величество!», «О государь, в пять раз наипремудрейший!». Молодому власти­телю внушают, что «неотменно нужно, чтоб в государстве твоем были чины посредственные и чтоб не тот сам держал твое стремя, которому должно его держать, и чтобы твой хлеб проходил или, по крайней мере, почитался проходящим между рук семидесяти пяти чиновных, прежде нежели достигнет до божественных уст твоих...» Что же нужно делать монарху, «дабы сделаться похвалы до­стойным»? Советоваться с мудрецами, «суровыми и задумчивы­ми» «мисантропами», которые «не опасаясь злобы и ненависти своих сограждан, с презрением и смело осуждают все то, что ви­дят в них худова». Разнообразны сатирические приемы в «Почте духов». Говоря­щая фамилия откупщика Скотонрава, уподобление щеголя крив­ляющейся обезьяне связаны с приемом «зоологизации». Гротеск, пародия, гипербола, простодушный рассказ гномов, разоблачение «кукольности» («никто не делает ничего по своей воле, но все как будто на пружинах») персонажей—вот далеко не полный пе­речень художественных средств, использованных в журнале. - В феврале 1792 года цензура разрешила печатать первый но­мер журнала «Зритель». Его издателями и главными участниками вместе с Крыловым были П. А. Плавильщиков и А. И. Клушин. В этом журнале были опубликованы замечательные антимонар­хические («Каиб») и антикрепостнические («Похвальная речь в память моему дедушке») произведения Крылова. «Необыкновенная меткая и злая» (Белинский) сатира, «Каиб» был создан писателем в жанре «восточной повести», получившей широкое распространение в европейской литературе после «Персидских писем» Монтескье. Таким образом повесть Крылова впи­сывается в европейский литературный контекст. Отнесение дей­ствия на восток служило своеобразным (в конечном итоге весьма прозрачным) прикрытием резкой критики правления Екатери­ны II. В этой повести отчетливо проявила себя эволюция поли­тических взглядов писателя. Крылов уже не верит в возможность существования «просвещенной» монархии. Ведь Каиб сохраняет только внешние аксессуары «просвещенного» монарха, оставаясь типичным неограниченным деспотом. Злой издевкой звучит в по­вести утверждение автора о том, что «Каиб ничего не начинал без согласия своего дивана (совета.—В. Ф.), потому что хотя-калиф и согласен был выслушать возражения любого члена совета, но с непременным условием: «в сию ж минуту получит он пятьсот ударов воловьею жилою по пятам, а после мы рассмотрим его голос». По этой причине «иногда терпел он визирей с крепкою головою, но не мог терпеть тех, у коих крепки были подошвы». С большой находчивостью описывает Крылов членов дивана. «Первый был Дурсан, человек больших достоинств; главное из них было то, что борода его доставала до колен и важностию походила на букчук». Далее следовал Ослашид «из потомков Магомета», владелец «белой чалмы», что «давало ему право на большие степени и почести». Третьим оказался Грабилей. Он был сын «чеботаря» (сапожника), который обувал народ с большим успехом. Грабилей же «искал способов, как со временем разувать тот народ». При определенных индивидуальных качествах все визири «были охотники спускать змеи, и не менее любили арап­ские сказки». В этой повести Крылов выступил также с резкими нападками на классицистическую и сентиментальную эстетику, извращавшую истинное положение вещей в действительности. Так, калиф в сво­ем путешествии встречается с поэтом-одописцем, который воспел в оде недавно им повешенного за взятки визиря. В этой оде добро­детели казненного «были воспеты с таким восторгом, что калиф зачал уже опасаться, не святого ли он повесил», и успокоился только тогда, когда поэт объяснил ему, что поэты-одописцы вна­чале дают своему «воображению волю в похвалах с тем только условием, чтоб после всякое имя вставить можно было». Начитавшийся сентиментальных идиллий, Каиб «часто гова­ривал: «если б я не был калифом, то бы хотел быть пастушком». Вскоре ему выпал случай повстречаться с пастухом—«увидел он на берегу речки запачканное творение, загорелое от солнца, заметанное грязью», он «размачивал в ручейке черствую корку хлеба, чтобы легче было ее разжевать». Его любезная пастушка уехала в город, продать воз дров и последнюю курицу, чтобы ку­пить одежду и не замерзнуть зимою «от холодных утренников». На вопрос Каиба, завидна ли их жизнь, пастух ответил: «О, кто охотник умирать с голоду и мерзнуть от стужи, тот может лоп­нуть от зависти, глядя на нас». В жанре пародийного панегирика в «Похвальной речи в па­мять моему дедушке» Крылов разоблачал яростного поместного крепостника Звениголова, с детства приученного к тому, что «со­бака не слуга», она может укусить, а над крепостными можно издеваться безнаказанно. Моривши голодом своих крестьян, Зве-ниголов устраивал такие «великолепные пиры», что даже «искус­нейшие» из его гостей «не постигали, что еще он мог содрать с своих крестьян». В конечном счете промотавший свое наследство, Звениголов окончательно разоряет своих крестьян (начав вой­ну с зайцами, он «вырубил и продал свои леса, а крестьян при­вел в такое состояние, что им нечем было засевать поля»), Свою журнальную деятельность Крылов закончил изданием «Санкт-Петербургского Меркурия» (1793). Прощаясь со своими читателями, издатели журнала (Крылов и Клушин) писали: «Слабо то сочинение, которое в самом себе не заключает своего оправдания». Писательская и издательская деятельность будущего знаменитого баснописца полностью оправ­дана: в его произведениях XVIII века готовился к своему торже­ству реализм, созревала демократическая эстетика. Журнальная деятельность Крылова была поддержана изда­ниями Н. И. Страхова. Так, в «Сатирическом вестнике» (1790— 1792) Страхов осмеивает всевозможные стороны бесполезной, а нередко просто вредной для общества жизни дворянского корпу­са. Многочисленные персонажи «Сатирического вестника» (поме­щики—разорители своих крепостных, моты, картежники, пети­метры и щеголихи, судьи-взяточники и т. д.) бесчинствуют по всем городам и весям России. Автор-издатель «Сатирического вестника» порой показывает, какой дорогой ценой обходятся кре­стьянам чудачества и модничанье их господ. Н. Страхов, на­пример, рассказывает, как один «прожившийся сосед, недавно прибывший из столицы, будто бы имеет на своем фраке такие пуговицы, коих портище (дюжина.—В. Ф.) стоит 75 рублей; но сказывают, что по объявлению его находятся еще пуговицы ценою во 150 рублей портище». Как крыловский Промот, загубивший для своих нарядов немало сел и деревень, упомянутый сосед и «многие ему подобные обратили волшебным образом все свои деревеньки и достаточек в одни сии пуговицы» (фрак соседа «с сими пуговицами» стоил «в такую цену, которую он получил за двух проданных им крестьян»). Как отмечает исследователь, все поведение и бытие дворян­ского сословия «подвергается детальному и пристальному анализу. И над всеми сторонами жизни дворянства царствует мода». ЛИТЕРАТУРА Федоров В.И. «Русская литература 18-ого века»: Учеб. для студентов пед. ин-тов. М.: Просвещение, 1990 г., с. 289-298.