Сочинение на тему нарт сосруко

16 вариантов

1. 
   
   
   Категории раздела
   КОНСПЕКТЫ УРОКОВ [591]ПЛАНЫ [17]ИГРОВЫЕ ФОРМЫ РАБОТЫ НА УРОКЕ [252]ВИКТОРИНЫ [62]ЗАНЯТИЯ ШКОЛЬНОГО КРУЖКА [115]ДИДАКТИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛ [136]ПАМЯТКА ДЛЯ УЧЕНИКА [43]УВЛЕКАТЕЛЬНОЕ ЯЗЫКОЗНАНИЕ [424]ДОКЛАД УЧИТЕЛЯ-СЛОВЕСНИКА [83]КУЛЬТУРА РЕЧИ [142]РУССКИЙ ЯЗЫК: КРАТКИЙ ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ КУРС ДЛЯ ШКОЛЬНИКОВ [86]АНАЛИЗ СТИХОТВОРЕНИЯ [453]АНАЛИЗ НА УРОКАХ ЛИТЕРАТУРЫ [214]ВОПРОС ЭКСПЕРТУ [118]ЛИТЕРАТУРНАЯ МАТРИЦА. ПИСАТЕЛИ О ПИСАТЕЛЯХ [43]КАРТОЧКИ ПО РУССКОМУ ЯЗЫКУ [117]ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА [95]СОВРЕМЕННАЯ РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА [35]ОЛИМПИАДЫ ДЛЯ ШКОЛЬНИКОВ [16]ДИКТАНТЫ [54]КОНТРОЛЬНЫЕ РАБОТЫ ПО РУССКОМУ ЯЗЫКУ [23]ПОДГОТОВКА К ЕГЭ [16]ДРЕВНЕРУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА [130]ПРОБА ПЕРА [143]ТВОРЧЕСКИЕ ЗАДАНИЯ ПО ЛИТЕРАТУРЕ [44]КРАСИВАЯ И ПРАВИЛЬНАЯ РЕЧЬ [426]ГИА ПО РУССКОМУ ЯЗЫКУ [141]ПОДГОТОВКА К ГИА ПО ЛИТЕРАТУРЕ [13]ГЕРОИ ДО ВСТРЕЧИ С ПИСАТЕЛЕМ [27]ТЫ И ТВОЕ ИМЯ [58]ВРЕМЯ ЧИТАТЬ! [45]ГЕРОИ МИФОВ [101]РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРНАЯ УСАДЬБА [28]ЛАУРЕАТЫ НОБЕЛЕВСКОЙ ПРЕМИИ ПО ЛИТЕРАТУРЕ [100]СКАЗКИ О РУССКОМ СЛОВЕ [18]ЗАПОМИНАЕМ ПРАВИЛА [134]КОНТРОЛЬНЫЕ РАБОТЫ В НОВОМ ФОРМАТЕ [46]СОЦИАЛЬНАЯ ЛИНГВИСТИКА [96]ИДЕАЛЫ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ [63]УЧИМСЯ ПИСАТЬ СОЧИНЕНИЕ [29]ПО СТРАНЕ ЛИТЕРАТУРИИ [62]ИЗ ИМЕН СОБСТВЕННЫХ В НАРИЦАТЕЛЬНЫЕ [49]РАБОТА С ТЕКСТОМ [84]ФОНЕТИКА И ФОНОЛОГИЯ РУССКОГО ЯЗЫКА [103]КОМПЛЕКСНЫЙ АНАЛИЗ ТЕКСТА [62]АУДИОКНИГИ [87]ВЫПУСКНОЕ СОЧИНЕНИЕ НА ОТЛИЧНО. С ПРИМЕРАМИ И ОБРАЗЦАМИ [30]ПУШКИН – НАШЕ ВСЕ [211]ЗНАМЕНИТЫ ДИНАСТИИ РОССИИ. ЛИТЕРАТОРЫ [13]ЛИТЕРАТУРНАЯ ИНФОГРАФИКА [7]ИЗЛОЖЕНИЯ И ДИКТАНТЫ [75]ЛИТЕРАТУРНЫЕ ДИКТАНТЫ [11]
   
   
   Статистика
   
   
   
   
   Форма входа
   

2. Сосруко, герой адыгского нартского эпоса. Сосруко рождён из камня, который оплодотворил пастух, воспылавший страстью к Сатаней. По просьбе Сатаней Тлепш извлёк из камня раскалённого железного мальчика и окунул его семь раз в воду: только бёдра (вариант: колени), схваченные клещами, остались незакалёнными. Сосруко выступает как культурный герой. Он возвращает (что равносильно добыванию) нартам, огонь и семена проса, похищенные Иныжем и Еминежем, одаривает людей напитком сано, отнятым им у богов. Сосруко часто действует, прибегая к хитрости, а также с помощью магии. В образе Сосруко проявляются черты солярного божества: верх его шапки – солнце, он – обладатель талисмана, сверкающего, как солнце. У Сосруко прослеживаются также в рудиментарной форме некоторые функции демиурга, свойственные богу солнца (см. Тхаи Тхашхо). Покидая земной мир, Сосруко наделяет (вариант: просит Тха наделить) характерными особенностями некоторых животных и птиц. Целебные воды Кавказа – это слезы Сосруко, плачущего от невозможности вернуться из-под земли на землю.
   Сосруко и его коня Тхожея губят нарты (варианты: нарты совместно с иныжами; иныжи), выведавшие их уязвимые места через старуху Барамбух(вариант – Уорсар). Она превращается в золотой шлем (или плеть), который поднимает с дороги Сосруко и надевает на голову. Из разговора Сосруко с Тхожеем Барамбух узнаёт их тайну. Когда Сосруко явился к месту состязания (Харама-ошха, «Харама-гора»), нарты предложили ему отразить мсан-шарх коленями (бёдрами). Сосруко подставляет колени, и жан-шарх перерезает его ноги. Нарты закапывают Сосруко живым в землю (вариант: добивают раненого Сосруко), и он продолжает жить под землёй. Каждую весну он стремится вырваться в земной мир, чтобы уничтожить всех, кто чинит на земле несправедливость.
   Поверья связывают с именем Сосруко огромные камни в верховьях Инжиджа, в верховьях Псыжа, одну из канав в Баксанском ущелье, сохранивших якобы следы меча Сосруко, копыт его коня. Род Кардановых (Кабарда) считает Сосруко своим предком (при упоминании имени героя в знак почитания его все встают). У старшей женщины рода хранится «полотенце Сосруко» (которым герой перевязал свои раненые колени), обладающее, как считают, магической силой (исцелять больного, вызывать дождь).
   Соответствия Сосруко: абхазский Сасрыква, осетинский Сослан.

3. Смотреть что такое “СОСРУКО” в других словарях:

   Сосруко — Фонтан «Танцующий Сослан на чаше Уацамонга», Владикавказ … Википедия
   КАВКАЗСКО-ИБЕРИЙСКИХ НАРОДОВ МИФОЛОГИЯ — совокупность мифологических представлений народов, населяющих Северный Кавказ и часть Закавказья и говорящих на языках, входящих в семью кавказских языков: грузины, адыги (кабардинцы, адыгейцы, черкесы), абхазы, абазины, чеченцы и ингуши… … Энциклопедия мифологии
   НАРТЫ — герои древних эпических сказаний многих кавказских народов осетин, абхазов, абазин, адыгов, убыхов, карачаевцев, балкарцев, чеченцев и ингушей. Н. упоминаются в фольклоре некоторых народов Дагестана (напр., у тюркоязычных кумыков) и отдельных… … Энциклопедия мифологии
   Нартский эпос — Сослан (Сосруко) Нартский (Нартовский) эпос  эпос, бытующий у ряда народов Северного Кавказа, основу которого составляют сказания о происхождении и приключениях героев богатырей («нартов»). Существует прежде всего у … Википедия
   Нартовский эпос — Нартский (Нартовский) эпос эпос, бытующий у ряда народов Северного Кавказа, основу которого составляют сказания о происхождении и приключениях героев богатырей («нартов»). Существует прежде всего у осетин и абхазо адыгских народов (адыгов, абазин … Википедия
   Нартский Эпос — Нартский (Нартовский) эпос эпос, бытующий у ряда народов Северного Кавказа, основу которого составляют сказания о происхождении и приключениях героев богатырей («нартов»). Существует прежде всего у осетин и абхазо адыгских народов (адыгов, абазин … Википедия
   САТАНЕЙ — героиня адыгского нартского эпоса, мать и воспитательница Сосруко и других нартов, их мудрая наставница и советчица, хозяйка и распорядительница всего нартского хозяйства, женщина неувядающей красоты. С. организатор, глава нартского общества, её… … Энциклопедия мифологии
   ЕМИНЕЖ — в нартском эпосе адыгов чудовище, олицетворение сил, враждебных нартам. Е. сочетает в себе черты бляго и иныжа. Е., как и бляго, зарится проглотить солнце; подобно иныжу, обладает необыкновенной физической силой, но глуп. Е. летает, вызывает… … Энциклопедия мифологии
   Нальчик — У этого термина существуют и другие значения, см. Нальчик (значения). Город Нальчик Флаг Герб … Википедия
   Нога — У этого термина существуют и другие значения, см. Нога (значения). Запрос «Ноги» перенаправляется сюда; см. также другие значения. Нога (конечность нижняя свободная, лат. membrum inferius liberum)  парный орган опоры и движения человека … Википедия

4. Как Сосруко вернул Стране Нартов семена проса
   

   Однажды обитатели Страны Нартов, все, кто был еще в силах носить на ногах чувяки, собрались на большую Хасу. Тхаголедж, бог плодородия, обратился к нартам с вершины Харамы-горы:
   — Нарты! До сих пор я помогал вам, в меру моей силы, собирать богатый урожай проса. А те перь я состарился, мера моей силы уменьшилась. Оттого решил я одарить вас семенами доброго проса. Сейте их каждый год, и не будет у вас отныне ни од ного неурожайного года.
   — Живи долго, Тхаголедж! Ты бескорыстен и щедр, ты — источник нашего благоденствия, — про возгласили нарты здравицу покровителю плодородия. А тот сказал им:
   — Если сварить одно зерно моего проса, то выйдет из него полный котел пасты.
   Бросил Тхаголедж в каждый нартский котел по одному просяному зерну. Нарты развели огонь, повесили свои огромные котлы и стали варить пасту. Сварили — и удивились: из каждого малого зерна вышел целый котел пасты. Принялись пировать нарты и, как повелось у них, первую заздравную чашу осушили в честь Тхаголеджа. В ответ услыхали они его слова:
   — Крепко храните семена этого проса. Каждый год сейте их, а первый обмолот нового урожая остав ляйте на следующий год. Так и живите.
   Нарты опасались хранить семена Тхаголеджа в амбаре какой-нибудь семьи. Они построили медный амбар, положили туда благодатные семена проса и охраняли их днем и ночью.
   Когда Тхаголедж поучал нартов, подслушал его слова Емынеж, заклятый враг человеческой радости. Был он чудовищем с телом дракона и лицом великана. Распластавшись на хребте высочайшей горы, он часто подсматривал — что творится у нартов, подслушивал — какие речи ведут они между собою. Узнав, что нарты сложили семена Тхаголеджа в медный амбар, он обрадовался. Много сотен лет охотился Емынеж за этими семенами, но боялся вступить в честный поединок с покровителем плодородия.
   “Теперь выйдет по-моему, — подумал Емынеж, злорадно усмехаясь, — семена Тхаголеджа, о которых я мечтал всю жизнь, будут у меня в руках!”
   Три недели не трогался Емынеж с места, три недели нигде не показывался, чтобы усыпить бдительность нартов, чтобы Тхаголедж не заподозрил недоброе. Через три недели после Хасы Нартов пробрался Емынеж темной ночью в нартское селение, подполз к амбару и ударил по нему своим драконьим хвостом. Удар был такой силы, что прогремел гром и вспыхнула молния, озарившая ночное небо. Нарт, охранитель амбара, был убит, а сам амбар раскололся надвое. Емынеж схватил семена проса и убежал.
   Утром нарты проснулись, и один сказал другому:
   — Ну и сильная ударила вчера молния! А гром был такой, что дома дрожали!
   Тут посмотрели нарты — а медный их амбар расколот надвое. Кинулись к нему — семена исчезли. В великой тревоге отправились они к покровителю плодородия и воззвали к нему:
   — Тхаголедж, душа наша! Положили мы вчера твои семена в медный амбар. Сегодня проснулись — видим: амбар расколот, а семена исчезли.
   — Если исчезли — найдите, — проговорил Тха голедж.
   — Знали бы, кто унес, — нашли бы.
   — Откуда же мне знать, кто их унес?
   — Если ты не скажешь, то кто нам скажет?
   — Спросите у Сатаней.
   Что было делать нартам? Послушались они совета Тхаголеджа, отправились к Сатаней. Пожаловались ей нарты:
   — Сатаней, мудрейшая из женщин! У нас горе: развеяна надежда всех нартов, похищены наши се мена, а мы даже имени злодея не знаем!
   — А разве Тхаголедж не назвал вам имени зло дея? — сурово спросила Сатаней.
   — Нет, не назвал, — ответили нарты.
   — Не назвал, потому что рассердился, — мол вила Сатаней. — Давно уж на его семена зарится Емынеж, и не раз пыталось чудовище отнять их си лой, но не могло одолеть Тхаголеджа. А теперь Тха голедж состарился, ослабел и отдал вам свои семена, чтобы Емынеж не отнял их у него. А вы не уберегли их. Плохо ваше дело, опозорили вы честь нартов.
   — Как же нам быть? Неужели жить нам с опо зоренной честью? — спросили нарты.
   — А это уж как вы хотите, — ответила Сатаней.
   Разгневались нарты, крикнули:
   — Пока мы живы, не достанутся наши семена Емынежу!
   — Теперь я слышу слова мужчины! — сказала Сатаней, и голос ее немного смягчился. — Я помогу вам. Я расскажу, как добраться до Емынежа. Слу шайте. Сперва вы должны пересечь семь горных це пей. Затем вы доедете до того места, где солнце под нимается по небосклону…
   — Ого, как далеко! — перебил нарт Химиш.
   — Это один скачок для нартского всадника, — возразила Сатаней и продолжала — Поедете дальше, пересечете семьсот рек и достигнете того места, где солнце стоит в середине неба…
   — Ого, как далеко! — встревожился Насрен Длиннобородый.
   — Это два скачка для нартского всадника, — ска зала Сатаней. — Поедете дальше, переплывете три ма лых моря и семь великих морей, достигнете того места, где солнце опускается по небосклону…
   — Ого, как далеко! — не выдержал нарт Бадын.
   — Это три скачка для нартского всадника, — сказала Сатаней. — Поедете дальше, достигнете того места, где солнце совсем заходит за край неба. Там и стоит крепость Емынежа.
   — Ого, как далеко, — покачал головою нарт Джилахстан. — Мы за всю жизнь не доберемся до этого места.
   — Доберетесь, если тронетесь в путь, — сказала Сатаней и добавила: —Для чего же вы взяли семена у Тхаголеджа, если хотите отдать их Емынежу?
   Пристыдила Сатаней нартов, собрались они на большую Хасу и порешили отнять семена у Емынежа. В то время среди нартов самым храбрым воином почитался Арыкшу. Его-то и послали в дальний путь. Не вернулся Арыкшу, пропал без вести. Снарядили нарты десять всадников — не вернулись всадники. Снарядили сто всадников, отправили их к Емынежу. В эту пору Сосруко возвращался из дальних странствий: изведывал он человеческий мир.
   Вот едет Сосруко по Стране Нартов, видит ее в глубокой печали и узнает, что украл Емынеж семена, дарованные нартам богом плодородия. Спешился Сосруко у своего дома, приветствовал мать свою Сатаней и спросил у нее:
   — Где живет Емынеж, из-за которого Страна Нартов в глубокой печали?
   — А зачем тебе знать, где он живет?
   — Я хочу поехать к нему. Я верну нартам семена Тхаголеджа.
   Возликовала Сатаней и ответила сыну:
   — Я слышу слова мужчины. Я помогу тебе. Я рас скажу, как добраться до Емынежа. Ты пересечешь семь горных цепей и достигнешь того места, где солнце поднимается по небосклону. Если не доедешь…
   — Это, матушка, для меня — один скачок, — сказал Сосруко.
   — Поедешь дальше — пересечешь семьсот рек, а там как раз то место, где солнце стоит посередине неба. Если не доедешь…
   — Это для меня — два скачка, матушка.
   — Хорошо. Поедешь дальше — переплывешь три малых моря и семь великих морей. Достигнешь того места, где солнце касается края неба. Если не достиг нешь…
   — Это три скачка, матушка.
   — Тогда, сын мой, — воскликнула Сатаней, сияя счастьем, — ты увидишь крепость Емынежа! Она стоит,
   на том самом месте, где солнце заходит за край неба.
   — А почему Емынеж обитает там, где солнце за ходит за край неба?
   — Потому что он жаден. Это чудовище уничто жает все, что приносит людям радость. Емынеж и на солнце зарится. Вот и поселился он там, где солнце к самой земле подходит, — думает, что в темноте, тайно от людей, ему удастся пожрать солнце.
   Напутствуемый Сатаней, Сосруко сел на коня и, облаченный в доспехи битвы, поскакал за семенами благодатного проса. Долго ехал, и пересек семь гор ных цепей, и достиг того места, где солнце подни мается по небосклону. Здесь он остановился, чтобы подтянуть подпруги, и двинулся дальше. Долго ехал, миновал семьсот рек, достиг того места, где солнце вы ходит на середину неба. Здесь он только чуть замед лил бег коня, подтянул на скаку подпруги и поехал дальше, не останавливаясь. Переплыл всадник три малых моря и семь больших морей и достиг того места, где солнце касается края неба. Здесь он остано вился, подтянул подпруги, сам подтянулся и сказал коню:
   — Мы вступаем во владения Емынежа. Прошу тебя, старый товарищ, сделай все, что в силах сделать конь. Скачи вперед, подняв голову к небу!
   — Клянусь Амышем, покровителем животных, — проржал конь, — что не пожалею своей жизни, а сделаю все, что в силах сделать конь!
   Там, где начинались владения чудовища, возвышалась высокая горная вершина. На этой вершине стоял дозорный. Дозорным была нартская девушка: чудовище выкрало ее из Страны Нартов. Емынеж возлежал внизу, у подножья горы, а нартская девушка доносила ему обо всем, что видела с вершины горы. Заметив одинокого всадника, нартская девушка крикнула Емынежу:
   — Скачет один всадник.
   — А как скачет? — спросил Емынеж.
   — По бездорожью. По таким местам, по каким никогда никто не скакал.
   — А по какой стороне он скачет?
   — Он не ищет тенистой стороны. Он скачет, объятый пылающим солнцем.
   — А что ест он в пути? Не сладкие ли яблоки и сочные груши?
   — Он ест самые кислые яблоки и самые горькие груши.
   — А что пьет он в пути? Не родниковую ли чистую воду?
   — Он объезжает прозрачные родники, он пьет только мутную болотную воду.
   — Не по вкусу мне этот всадник. Не похож он на тех нартов, которых я убил. Но пусть едет. А как до едет до моих Меч-Ворот, то слетит голова его, а я посажу ту голову на кол — рядом с другими нартскими головами!
   Емынеж захохотал так злобно, что сердце девушки сжалось от печали и муки. Потом Емынеж крикнул:
   — Я пойду: мне нужно вспахать поле, чтобы по сеять семена Тхаголеджа. А ты, как только мои Меч- Ворота обезглавят всадника, возьми его голову и по сади ее на кол, рядом с головами тех нартов, что пытались отнять у меня семена проса.
   Чудовище скрылось в ущелье, волоча свой драконий хвост, а нартская девушка продолжала следить за скачущим всадником. Она видела по его лицу, что он равнодушен и к опасности, и к тяжестям дороги, и это пришлось ей по душе. Она подумала: “Я впервые вижу такого отважного всадника. Но, увы, и он погибнет, обезглавленный Меч-Воротами, а помочь ему я не в силах!”
   Между тем Сосруко подъехал к логову Емынежа. Оно было опоясано семью крепостными стенами, и только через одни единственные ворота можно было проникнуть в крепость. То были не ворота, а огромные мечи. Не то, что человек, — птица не могла пролететь в крепость: мечи смыкались и рассекали ее надвое.
   Сама же крепость стояла на холме, на том самом месте, где солнце, зайдя за край неба, касается земли.
   Едва Сосруко приблизился к Меч-Воротам, как раздался звон: это звенели мощные лезвия, ударяясь друг о друга.
   — Ого, — удивился нарт, — никогда я не видал таких ворот!
   Он выдернул волос из хвоста коня и бросил этот волос в ворота. Лезвия сомкнулись и рассекли волос надвое. Воскликнул Сосруко:
   — Тлепш, славный кузнец! Ты сковал мне меч из косы бога плодородия. Сделай же теперь так, чтобы мой меч рассек ворота Емынежа, врага человеческой радости!
   Сказав так, Сосруко отъехал назад, ринулся, как вихрь, вперед и на всем скаку взмахнул мечом, рассекая Меч-Ворота. Мощные лезвия упали с протяжным звоном. Сосруко въехал в крепость, пригибаясь под огромными рукоятками, которые бессильно повисли над всадником.
   Девушка, увидев, что нарт одолел Меч-Ворота, обрадовалась. Она побежала по двору Емынежа навстречу Сосруко и сказала ему:
   — Добрый нартский всадник! Твой приезд — мое счастье. Но горе тебе: хотя и одолел ты Меч-Ворота, — от самого Емынежа ты не спасешься. Это и мое горе, но поверни обратно, прошу тебя!
   — Знай, красавица: я не выезжаю в дальний путь, чтобы возвратиться, не достигнув цели! — сказал Сосруко. — Емынеж украл у нартов семена проса, да рованные нам богом плодородия. Скажи мне, краса вица, не видела ли ты этих семян?
   — Видела, — ответила девушка. — Они в кожа ном мешке, а мешок у чудовища: Емынеж взял мешок с собой и отправился пахать. А пашет он на вершине высокой горы.
   Сосруко посмотрел на вершину угрюмой, скалистой горы и понял, что взобраться на нее нелегко. Он спросил:
   — Разве Емынеж не мог найти лучшее место для пашни?
   — Ты, видно, плохо знаешь Емынежа. Он вы брал для пашни эту неприступную вершину, чтобы просо не досталось людям, ибо ни один нарт не смо жет на нее взобраться.
   Так сказала нартская девушка, сказала с великой печалью, и Сосруко, пожелав ей счастья, помчался к горе Емынежа. Гора была крута и высока. Ее скалы, поросшие мохом и репейником, обрывались над бездной. Тропинок не было. При виде этих неприступных скал Сосруко пришел в ярость, ударил плетью коня, и конь, будто почуяв крылья, взлетел на вершину горы.
   Глазам Сосруко открылась поляна. Емынеж пахал, согнув свое драконье тело, а на суке исполинского дерева висел кожаный мешок с семенами проса.
   “Хорошо обернулось мое дело!” — подумал Сосруко, помчался к дереву, сорвал на всем скаку кожаный мешок и ускакал.
   Емынеж выпрямился, оглянулся, посмотрел на удаляющегося всадника и захохотал:
   — Глупый коротыш, никуда ты от меня не уска чешь!
   Емынеж, не спеша, пошел домой, не спеша, поел, передохнул немного, не спеша, оседлал своего трехногого вороного коня, сел на него и погнался за Сосруко. Не смог нарт ускакать от чудовища: Емынеж нагнал Сосруко у берега моря, налетел на него грудью трехногого вороного коня, и нартский всадник свалился на землю вместе с нартским конем.
   — Все нарты, что пытались отнять у меня семена проса, погибли, а были они не чета тебе, коротыш, — храбрые были витязи!
   Так крикнув, Емынеж взял мешок с семенами проса и отправился домой. А Сосруко вскочил, помог подняться коню, сел на него и поехал по следам Емынежа, поехал так, чтобы Емынеж его не видел и не слышал.
   Опять Емынеж взобрался на вершину неприступной горы, опять повесил мешок с просом на сук исполинского дерева, начал пахать. А Сосруко прискакал к нартской девушке. Та сказала ему:
   — Пока жив Емынеж, ты не сможешь вернуть нартам семена проса. Надо убить Емынежа.
   — Разве он был бы жив, если бы я мог его убить! — воскликнул Сосруко, и в голосе его была мука и надежда.
   — Я помогу тебе, — сказала нартская девушка. — Я узнаю, где находится его душа. А остальное пусть довершит твоя отвага. Но помни: если Емынеж успеет вспахать все поле, то навсегда лишатся нарты своих благодатных семян. Чтобы не исполнилось это черное дело, не давай Емынежу пахать, не давай сеять, пока я не узнаю, где находится его душа. А теперь спрячься: скоро вечер, Емынеж возвратится домой…
   — Вот напасть, так напасть! — крикнул Емы неж, входя в свою крепость. — Какой-то отчаянный коротыш попытался украсть у меня мешок с просом. Целый день потерял я, гоняясь за этим нартским со сунком, ничего почти вспахать не успел!
   Емынеж распластался на своем ложе, положил под голову кожаный мешок с просом, — решил он теперь не расставаться с семенами Тхаголеджа, — и сказал:
   — Так-то надежнее будет! Напрасны все стара ния нартов: пока моя душа на своем месте находится, не удастся людям вернуть семена проса.
   — А где находится твоя душа? — спросила нарт екая девушка.
   — А зачем тебе знать, где находится моя душа?
   — Потому что я люблю тебя и твою душу.
   Емынеж никого и ничего не любил, ему была ненавистна человеческая радость, не поверил он нартской девушке. Но все же слова ее были ему приятны, и, чтобы испытать ее, он сказал:
   — Моя душа — вот в этой дверной раме…
   Утром Емынеж отправился пахать, взяв с собою кожаный мешок с семенами. Сосруко выехал следом за ним. Как только Емынеж повесил кожаный мешок на сук исполинского дерева и начал пахать, Сосруко схватил на всем скаку мешок и ускакал.
   — Вот упрямый коротыш! — крикнул Емынеж. Опять он, не торопясь, поел, опять отдохнул после сыт ной еды, опять, не спеша, сел на трехногого вороного коня и погнался за нартским всадником. Емынеж на стиг его у берега моря и протянул руку, чтобы поймать его, но всадник нырнул в море и исчез в пучине. Лег кий кожаный мешок всплыл наверх и вытащил за со бою Сосруко. Тот выпустил мешок из рук и поплыл дальше, а Емынеж схватил мешок и повернул трехно гого коня назад.
   Емынеж вернулся домой только вечером. Едва он вступил во двор, как начал браниться:
   — Проклятый коротыш! Опять из-за него день пропал, опять я гонялся за нартским сосунком, не па хал сегодня.
   Тут Емынеж взглянул на дверь и удивился. Рама была начищена до блеска, ее резьба была покрыта золотом.
   — Ого! — воскликнул Емынеж. — Кто это ожи вил мою дверь?
   Нартская девушка поклонилась чудовищу и сказала:
   — Раз твоя живая душа находится в раме, пусть и рама станет живой.
   Емынеж был доволен таким ответом.
   — Я не знал, что ты меня так любишь, — сказал он. — Я обманул тебя: в этой раме нет моей души, она — вот в том дереве, что стоит у порога моего дома.
   Девушка притворилась обиженной, и это еще больше обрадовало Емынежа.
   “Может быть, она вправду меня любит”, — подумал он.
   Утром Емынеж опять отправился на пахоту. Опять Сосруко не дал ему пахать, заставив целый день гоняться за собою. Опять вернулся Емынеж домой только вечером, громко браня нартского всадника, и вдруг взглянул на дерево, что стояло у порога дома. Старое дерево помолодело, кора сверкала, каждый листочек был покрыт золотом.
   — Ого! Это ты так разукрасила старое де рево? — обратился Емынеж к нартской девушке.
   — Как же мне не украшать это дерево, если в нем цветет твоя душа, — ответила девушка, низко кланяясь чудовищу.
   — Теперь вижу, что ты меня любишь, не обма нываешь. А я тебя опять обманул.
   Девушка притворилась обиженной. Это обрадовало Емынежа. Он сказал ей:
   — Ну, полно, не хмурься, я верю тебе: ты меня любишь. Да и как не любить меня? Открою тебе су щую правду: моя душа находится в трехногом воро ном коне. Я пригнал этого коня из междуморья. Он родился от кобылицы по имени Тхож, а владеет этой кобылицей одна старуха: у нее — целый табун невиданных коней. Подобных коней нет нигде на земле, и нет на земле человека, который добрался бы до чудесного табуна. А пока нет на земле коня, что одолел бы моего трехногого, я — непобедим!
   Утром, когда Емынеж, взяв с собою кожаный мешок, отправился на пахоту, нартская девушка сказала Сосруко:
   — Ты не одолеешь Емынежа, пока не найдешь такого коня, который будет сильнее и резвее трехно гого вороного. В нем, в трехногом, находится душа Емынежа.
   — Как же мне добыть такого коня? — спросил Сосруко.
   — Поезжай в междуморье, найди старуху, кото рая владеет табуном могучих коней. Есть в этом табуне кобылица по имени Тхож. Если добудешь коня, рожденного кобылицей Тхож, — победишь Емы нежа.
   — Хорошо. Я найду старуху, добуду коня. Будь счастлива, я уезжаю.
   — Постой! А подумал ли ты о том, что человек не в силах добраться до табуна старухи?
   — Эта тревога — не моя тревога.
   — Постой! А подумал ли ты о том, что пока ты вернешься, Емынеж кончит пахать и засеет все се мена проса?
   — И это не моя тревога.
   Сказав так, Сосруко вызвал мороз, такой сильный, что горы потрескались: этому колдовству научила его мудрая Сатаней.
   Нартский всадник поскакал к междуморью. Вечером вернулся домой Емынеж. Он сказал со злобой:
   — Что ни день, то напасть. Вчера — коротыш нартский, а сегодня — мороз. Опять я не пахал, опять целый день пропал у меня. Диковинное дело! Живу я здесь давно, а такого мороза еще не видел. Весь мир он сковал, проклятый! Эй, девушка, разведи очаг, не то замерзну!
   А Сосруко ехал и ехал. Долго он был в пути, и вот однажды он увидел на опушке леса издыхающего волка. А волк этот бывал в нартских лесах, он узнал Сосруко.
   — Эй, Сосруко, — сказал волк, — я помираю помоги мне. Настанет время, и я тебе помогу.
   Сосруко дал отведать волку пасты и баранины. Эти путевые припасы приготовила сыну мудрая Сатаней, и едва только волк коснулся их своими длинными зубами, он ожил, побежал и скрылся в лесу; А Сосруко поехал дальше.
   Много ли, мало ли ехал Сосруко, — увидел он однажды в небе орла, который терзал сокола. Сосруко достал свой лук и пустил стрелу, и она приколола орла к небесному своду. А сокол прилетел к Сосруко, опустился ему на плечо и сказал:
   — Я запомню твою помощь! Отплачу тебе тем же в твой трудный день!
   Сокол улетел, а Сосруко поехал дальше. Много ли, мало ли ехал, — увидел он рыбу на морском берегу: ее выбросило бурей на сушу. Сосруко спешился, поднял рыбу и бросил ее назад в море. Но рыба подплыла к берегу и сказала:
   — Я запомню твою помощь! В трудный твой день отплачу тебе добром.
   Рыба скрылась в морской пучине, а Сосруко поехал дальше. Много ли, мало ли ехал, — вступил он в пределы той земли, где жила старуха — владелица табуна. Вдруг прилетели сто орлов, прибежали сто собак и набросились на Сосруко. Нартский всадник повернул от них назад и поскакал в дремучий лес, где водились тигры. Убив нескольких тигров, он освеже-вал их и обвязал себя и своего коня их мясом. После этого пустился он навстречу орлам и собакам-стражам старухи. Орлы и собаки набросились на всадника и стали отрывать от него и от коня куски тигрового мяса. Так Сосруко въехал во владения старухи-табунщицы.
   Время было послеобеденное, и старуха сладко спала на кургане. Сосруко спешился, неслышно подошел к старухе и припал к ее груди, как сын. А потом спрятался за курган.
   Старуха проснулась и крикнула:
   — Пусть ослепнут мои глаза, которые не видели тебя!
   Тогда Сосруко встал из-за кургана, подошел к ней и сказал:
   — Матушка, пусть сияют твои глаза, которые видят меня, твоего сына!
   Старухе были по душе такие слова. Она спросила:
   — Какое горе привело тебя ко мне?
   — Я пришел к тебе с великой мольбой: подари мне коня.
   — Я подарю коня только тому, кто сможет три ночи подряд пасти мой табун. Сможешь?
   — Попытаюсь.
   На том и согласились. Едва только вечер сошел на землю, Сосруко погнал табун старухи на пастбище. До полуночи кони были спокойны, но в полночь они, будто сговорившись, заметались и умчались в дремучий лес, а там разбежались кто куда, в разные стороны. Скачет по лесу встревоженный табунщик, а найти коней не может. Спешился Сосруко, прислонился к дереву, стоит, не знает, как быть дальше. Тут к нему подбегает волк.
   — О чем печалишься, Сосруко? — спрашивает волк.
   — Да вот, разбежался по лесу мой табун, никак не могу коней согнать.
   — Не горюй, помогу тебе, — говорит волк.
   Закрыл Сосруко на миг глаза, открыл — а волк уже собрал весь табун. Утром пригнал Сосруко табун к кургану, к старухе. Старуха сосчитала, пересчитала всех коней и сказала:
   — Первая ночь — твоя победа.
   Вечером табунщик опять погнал коней на пастбище. Едва настала полночь, как все кони, будто сговорившись, заржали и, развеяв по ветру гривы, поднялись на небо. Сосруко стоит на холме, смотрит на небо, а как подняться туда — не знает.
   Тут прилетел к табунщику сокол, сел ему на плечо и спросил:
   — О чем твоя печаль, Сосруко?
   — Мой табун ускакал на небо.
   — Не горюй, я помогу тебе, — сказал сокол и улетел.
   Не успел Сосруко поднять и опустить ресницы, как сокол согнал на землю весь табун. Утром Сосруко пригнал табун к старухе. Старуха сосчитала, пересчитала коней и сказала:
   — Вторая ночь — твоя победа.
   Вечером Сосруко опять погнал коней на выпас. Думает: “Что-то в эту полночь будет?” А кони в эту полночь убежали в море, скрылись в пучине. Сосруко сел в печали на прибрежный камень. Подплыла к берегу рыба и спросила:
   — О чем твоя печаль?
   — Мой табун скрылся в море.
   — Не горюй, я помогу тебе, — сказала рыба. Не успел Сосруко подняться с прибрежного камня, как выгнала рыба из моря весь табун. На рассвете Сос руко увидел: табун увеличился, — стоит на берегу жеребенок и облизывается, а ножки у него тонкие, дрожат на ветру.
   — Откуда ты взялся, жеребеночек? — спросил Сосруко.
   — Мать родила меня в морской пучине, — отве тил тонким ржанием жеребенок.
   — А кто твоя мать?
   — Кобылица Тхож.
   Душа Сосруко возликовала. “Вот мое счастье”, — подумал он.
   Когда Сосруко пригнал табун к кургану, старуха стала пересчитывать коней. Пересчитала их, потом еще раз пересчитала и сказала:
   — Один жеребенок — лишний. Откуда он?
   — Кобылица Тхож ожеребилась.
   — И третья ночь — твоя победа, — похвалила нарта старуха. — Дарю тебе коня, выбирай любого. Ну, какой тебе по сердцу?
   — Мне нужен вот этот морской жеребенок, — твердо сказал Сосруко.
   — Вот этот плюгавенький? — удивилась табун щица. — Да он никогда не станет настоящим конем!
   — Слушай, женщина, — молвил Сосруко в вол нении. — Если ты хочешь сделать мне добро — по дари мне этого жеребенка. Он родился в третью ночь моих трудов, и я полюбил его.
   — Бери, — согласилась старуха.
   Сосруко поблагодарил старую табунщицу, распрощался с ней, сёл на своего коня и поскакал, держа в поводу подаренного жеребенка. На первом привале жеребенок вдруг спросил:
   — Кто ты такой?
   — Сосруко.
   — Вот что, Сосруко. Я могу стать для тебя на стоящим другом-конем, но знай, что я успел только три раза попробовать материнского молока. Я — вто рое дитя кобылицы Тхож: первенца увел Емынеж. Ни резвостью, ни быстротой, ни силой не уступлю я старшему брату, ибо и он только три раза отведая материнского молока. Если же ты хочешь, чтобы я был сильнее старшего брата, — отпусти меня к ма тери. Я отведаю в четвертый раз ее молока и стану непобедимым. Тогда я вернусь к тебе.
   Сосруко согласился, отпустил жеребенка, сказав ему:
   — Возвращайся поскорей. Я буду ждать тебя под этим деревом.
   Жеребенок побежал к матери, а Сосруко повернул своего коня, чтобы сделать привал в тени дерева. Не успел он вынести ногу из стремени, чтобы спешиться, как жеребенок прибежал назад.
   — Почему ты вернулся? Ты раздумал скакать к матери? — спросил Сосруко.
   — Я уже был у матери, я уже отведал в четвер тый раз материнского молока, — отвечал тонким ржа нием жеребенок.
   — Какой же ты быстрый! — удивился Сосруко.
   — Нет, я не показал еще своей быстроты: туда я шел шагом, а назад возвращался мелкой рысью.
   — Значит — повезло мне, — обрадовался Сос руко. — Я вижу, из тебя выйдет настоящий конь.
   — Ты ошибаешься: я уже сейчас — настоящий конь. Садись на меня: я тебя проверю, ты меня ис пытаешь.
   Сосруко снял седло со своего серого коня, оседлал жеребенка, сел на него и поскакал, держа серого в поводу. Только тронулись, начал серый спотыкаться. Жеребенок идет шагом, а серый конь, чтобы не отстать, должен скакать рысью. Жеребенок бежит рысью, а серый во весь опор. Не проехали так и трех перевалов, как серый упал, а жеребенок, сразу не заметив этого, поволок его по земле.
   — Ну и ретив же ты, маленький мой! — восхи тился Сосруко. Тогда-то и дал он кличку жеребенку: “Тхожей”, что означает: маленький сын кобылицы Тхож.
   Не было на земле такого коня, который бы мог сравниться с Тхожеем! Уж на что силен и резв был старый серый конь, а и он не выдержал безудержной скачки Тхожея: сила ушла из него, и лег он, бездыханный, посреди дороги. Горько было Сосруко, хотел он оплакать старого товарища, да побоялся обидеть этим Тхожея. Зарыл он серого на чужбине и поскакал дальше.
   Вступив во владения Емынежа, Сосруко снова вызвал теплую погоду. Емынеж, который все это время сидел в шубе у очага, обрадовался весеннему теплу, сбросил шубу, сел на трехногого коня и помчался на вершину горы, на пашню, взяв с собой кожаный мешок с семенами бога плодородия.
   Сосруко нагнал его у прдножья горы, выхватил мешок с заветным просом и поскакал к крепости. Там он кликнул нартскую девушку, посадил ее в седло и, помчался в сторону Страны Нартов. Емынеж бросился в погоню. Тхожей шел шагом, а трехногий вороной скакал во весь опор, но старший брат не мог догнать младшего. Емынеж пришел в ярость и стал бить своего коня тяжелой свинцовой плетью. Великан бил вороного, не жалея сил, и дорогу огласили вопли вороного:
   — Эй, конь, мы с тобою родились от одной ма тери— узнаю тебя по твоей масти, по твоей резвости. Видишь ли ты, слышишь ли ты, как меня избивает седок? Пожалей меня, милый брат, остановись!
   Но Тхожей не останавливался, продолжал итти шагом, а Емынеж все сильнее и сильнее хлестал свинцовой плетью несчастного вороного. Опять завопил трехногий конь:
   — Милый брат, пожалей меня, дай нагнать тебя! Убьет меня седок!
   Тогда Тхожей ответил своему брату:
   — Мне ли, младшему, учить тебя? Вспомни на ставление матери: если глупый и злой седок бьет тебя — сбрось его и прибей к земле ударом своих копыт!
   Вороной послушался младшего брата, рванулся под самые облака и сбросил Емынежа. Чудовище полетело вниз головой и разбилось в пропасти, а оттуда вылетело пламя: это драконий хвост Емынежа ударился о скалу, и вспыхнула молния.
   А трехногий конь, почуяв волю, поскакал в междуморье к своей матери Тхож.
   Долго ехал Сосруко, держа перед собой в седле кожаный мешок с семенами проса. Наконец приехал в Страну Нартов. Первым, кого увидел Сосруко, был пастух Куйцук. Пастух сидел на камне у развилины трех дорог, а вокруг паслась его отара. Не очень-то красив был Куйцук, но нартской девушке, долго томившейся в неволе, вдали от родной земли, все казалось прекрасным в Стране Нартов. Показался ей прекрасным и Куйцук. Заметил это Сосруко. Он сказал пастуху:
   — Да умножится твое стадо, Куйцук! Я привез Стране Нартов просо Тхаголеджа, а тебе — жену. Поговори с ней, а то она в неволе, на чужбине, отвыкла от разговоров с нартскими джигитами.
   Обрадованная девушка спрыгнула с коня, и Куйцук усадил ее рядом с собою, на камне, у развилины трех дорог, а Сосруко поехал на Хасу, чтобы вручить нартам семена проса.
   Ого, как ликовала Хаса! Семь дней плясали, семь дней пили нарты, семь дней продолжались их игры. А когда кончилось празднество, вспахали нарты землю и посеяли благодатные семена проса.
   Семена зрели в нартской земле и дали обильные всходы. Такого урожая еще не знала нартская земля! Сварили нарты из проса пасту и понесли ее в дом Сатаней в огромном медном котле. Оказали нарты почет Сосруко: удостоили его великой чести — первым отведать пасту, приготовленную из нового урожая. То была самая великая честь в Стране Нартов, самая великая радость, и Сосруко был счастлив, а Сатаней им гордилась

5. Сосруко является героем адыгейского нартского эпоса. Сосруко соответствует Сослану у осетин, Сасрыкве у адыгейцев и Сеску-Солсу у чеченцев и ингушей. Сосруко появился на свет чудесным способом – из камня, который оплодотворил пастух, влюбившись в Сатаней-Гуашу. Когда мальчика вынули из камня, то увидели, что его тело представляет собой раскаленное железо. Мать попросила кузнеца Тлепши закалить его, и кузнец семь раз опустил ребенка в воду. Незакаленными остались лишь бедра мальчика, за которые кузнец держал
   его (согласно более распространенному варианту легенды, уязвимыми остались колени). В легенде адыгейцев Сосруко является национальным героем. Он совершил множество подвигов: вернул нартам семена проса и огонь, которые были похищены Иныжем (получеловеком-полуживотным) и Еминежем (чудовищем, врагом нартов). Легенда указывает на то, что Сосруко был колдуном и часто применял свои способности для достижения цели. В некоторых преданиях его наделяют солярными способностями и знаками, например «верх его шапки – солнце», или указывают, что он обладает волшебным талисманом, который сверкает, как солнце.
   С именем Сосруко связывают легенду о происхождении винограда. Она повествует о том, что герой пробрался на небеса, украл у богов бочонок с хмельным напитком сано и сбросил его на землю. Бочонок разбился, и сано потекло по земле. На дне бочонка находились семена растения, из которого делали сано. Они проросли и стали лозами, а через некоторое время на них появились сладкие ягоды, из которых люди стали изготавливать хмельной напиток. Сосруко погиб от рук своих братьев-нартов. Они отправились к старухе Барамбук (согласно другому варианту – Уорсар), и та помогла им узнать, какое место на теле Сосруко является уязвимым. Для этого старуха превратилась в золотой шлем, и нарты бросили его на пути Сосруко. Увидев шлем, тот поднял его и надел на голову. Затем богатырь завел со своим конем разговор о том, как его (богатыря) можно уничтожить; старуха же подслушала тайну Сосруко и раскрыла ее жестоким братьям.
   Через некоторое время Сосруко явился на состязание харама-ошхра. Братья стали подговаривать богатыря, чтобы он отразил удар жан-шарха (огромного железного колеса с железными выступами) с помощью коленей. Сосруко попытался сделать это, но колесо перебило ему ноги. Братья закопали его в землю живым, но он не умер. Богатырь продолжал жить под землей. Каждый год, весной, он стремится вырваться на поверхность, чтобы отомстить своим обидчикам, но ему это не удается. Род Кардановых (Кабарда) называет Сосруко своим предком. При упоминании его имени члены рода встают. Старшая женщина рода хранит полотенце, которым богатырь перевязал свои перебитые колени. Осетины верят, что с помощью этого предмета можно исцелять болезни, вызывать дождь и т. д.
   К. А. Ляхова. «Герои мифов»

6. Остались народные песни, где сказано: врагами антов были всадники-исполины, пришедшие с севера, и одолеть их можно было только хитростью и ловкостью. Тогда и родился легендарный нарт Сосруко, главный защитник своей страны.
   Этот национальный герой напоминает Зигфрида из германского эпоса и арабского героя Антару. Его рождение окутано тайной и суевериями. Предание утверждает, что он не был рожден, как все остальные люди, а был вынут из камня, на котором сидела княгиня Сатаней.
   Сосруко считался великим всадником, славился силой и отвагой. Говорят, что он был воспитан известным воином Озырмегом.
   Можно предположить, что княгиня была в родственных отношениях с одним из великанов, которые были врагами Сосруко. Однажды он принес ей в подарок голову великана, которого убил на поединке, и Сатаней, страшно рассердившись, ударила сына своими волшебными ножницами.
   Народ по сей день поет балладу, в которой описывается поединок Сосруко и великана. Фольклор свидетельствует, что Сосруко был хромой, но туловище его было неуязвимо. Поэтому, когда он попал в плен, враги, решив его умертвить, отрезали ему ноги, чтобы вытекла кровь героя.
   Так на подвигах нартов воспитывался древний адыгский народ.

7. 1. Сатаней-гуаша
   1) главная героиня адыгского эпоса, хозяйка и распорядительница всего нартского хозяйства, воспитательница многих нартских богатырей. Ср. осет. Сатана, абх. Сатаней-гуаша, балк.-карач. Сатанай, Сатаной, чеч.-инг. Сели-Сата, Сатай-хан;
   2) Сатаней — название полевого цветка (лютика).
   С именем Сатаней-гуащи адыги, как и другие народы Кавказа, связывают различные топонимические предания. Приведем одно из них.
   Печь Сатаней
   (черкесский текст)
   Печь Сатаней и камень — место верховых игр Сосруко — разделяет дорога. Печь Сатаней была у подножия горы. “В печи Сатаней лежит абра-камень”,— говорили. И это правда — я видел его своими глазами. Камень лежал внутри печи, вращаясь,. и невозможно было его вытащить”.
   На том месте стали уголь добывать; надо было строить дом для рабочих, и камень — место верховых игр Сосруко — был разбит и пошел на строительство. Печь Сатаней разобрали — осталось только основание—и использовали, когда строили (дом).
   Рассказы о печи Сатаней я слышал давно, показал мне ее Махмуд Микитов.
   У адыгов бытует и сказание, связывающее с именем Сатаней-гуаши различные небесные явления (аналогичные сказания известны и другим народам, например ингушам, см.: Б. К. Далгат, Первобытная религия чеченцев,— “Терский сборник”, вып. III, ‘.Владикавказ, 1893, стр. 122—123).
   Почему солнце перед закатом приостанавливается
   (абадзехский текст)
   Не заметил ли ты, как солнце перед закатом на какой-то миг задерживается на небосклоне?
   Вот почему это происходит. Сатаней и один молодой нарт — шорных дел мастер — поспорили.
   Она сказала: “Сегодня сошью сай*”.
   Говорят, кроме Сатаней, никто этого не умеет.
   “За один день седло сделаю”,— сказал он.
   Целый день каждый сидел, занятый своим делом.
   Молодой нарт, искусный шорник, быстро кончил свою работу и сел.
   [У Сатаней же] оставалось еще немного работы, но солнце уже достигло края небосвода.
   – О солнце, если бы ты на миг остановилось! – сказала Сатаней.
   В то время всё, о чем бы ни попросили нарты, сбывалось. Солнце чуть задержалось и стояло на одном месте, ожидая, пока она закончит свое шитье. Оттого, что весь
   день сидела, Сатаней очень устала. Встала она, хорошенько потянулась, надела готовый сай и показала его молодому нарту.
   – Правду говорят о тебе, Сатаней, ты хорошо сшила [сай]! — сказал ей нарт
   С тех пор вечером, на закате, солнце обычно немного задерживается на небосклоне.
   2. Сос – одно из имен пастуха.
   3. Сосруко – букв. “сын Coca”, главный герой адыгского
   нартского эпоса. Ср. осет. Созруко, Сослан, абх. Сасрыква, балк.-карач. Сосрука, чеч.-инг. Сеска Солса.
   4. Тлепш – бог железа, покровитель кузнецов. Первый нартский кузнец, он закаляет Сосруко, выковывает для него и для других богатырей оружие и доспехи, врачует раны. С именем Тлепша связано несколько самостоятельных сюжетов. Один из них о том, как Тлепш сделал первые клещи.
   Сказание о железных клещах Тлепша
   (кабардинский текст)
   Тлепш кузнечил, берясь за раскаленное железо рукой. Он работал без железных клещей. Однажды утром- жена Тлепша, выгоняя скот, увидела на дороге убитую змею; голова и хвост ее были скрещены. Вернувшись, женщина сказала Тлепшу:
   – Я сегодня видела убитую змею, [голова и хвост которой скрещены], если бы ты сделал что-нибудь похожее, чтобы держать им железо, можно было бы работать, не обжигая рук.
   Тлепш вышел и посмотрел. Вернувшись, он сделал подобное увиденному и [при помощи этого] стал ковать. С тех пор стали делать клещи. До этого клещей не было.
   Тлепш никому не позволял заглядывать в его рукава. Он всегда ковал в закрытой кузне. После того как люди, ухитрившись, против его воли заглянули [в его рукав]1, он оставил свое ремесло.
   1. Во всех сказаниях, где говорится о работе Тлепша, подчеркивается, что он , предпочитал кузнечить в одиночестве, видимо или опасаясь “глаза”, или стараясь утаить секреты своего мастерства.
   Еще одно сказание повествует о том, как Тлепш сделал первый серп,— “О том, как впервые заставили Тлепша сделать серп”.

8. Ой, ты, старая песня,
   Лейся звонко и стройно,
   Будь достойна Сосруко!
   Вот что было однажды.
   Солнце знойно палило,
   И, страдая от жажды,
   Конь Тхожей, беспокойно
   Озираясь, тащился.
   Нарт Сосруко в печали
   В дом родной возвратился.
   Как слабейший из слабых,
   Свесясь набок, Сосруко
   В дом родной возвратился.
   Ой, не сразу вошел он
   В дом родной — нарт Сосруко:
   Он к дверям прислонился,
   Думой грустною полон,
   Неподвижный, угрюмый…
   На столе стоят яства,
   Но поесть нет охоты,
   На столе стоит сано —
   Не развеет заботы.
   Тут с высокого ложа
   Сатаней опустилась,
   Обратилась к Сосруко
   С материнскою речью:
   “Ой, Сосруко, мой сын,
   Ой, Сосруко, мой свет!
   Ты в кольчугу одет,
   Словно в солнечный свет!
   Словно солнце — твой щит,
   Ой, джигит, чье копье
   Страшно недругам всем,
   Ой, Сосруко, чей шлем —
   Как сиянье зари!
   Говори: что с тобой?
   Ты на Хасу, мой сын,
   Молодцом поскакал, —
   С потемневшим лицом
   Возвратился назад.
   Что на Хасе стряслось?
   Смутен, жалок твой взгляд.
   Говори же, мой свет!”
   И в ответ молвил сын:
   “Не скажу, гуаша нартов,
   Почему твой сын расстроен:
   Женщине о Хасе Нартов
   Не рассказывает воин.
   А рассказывает, — значит
   Не достоин званья мужа!”
   Но в ответ —Сатаней:
   “Ой, Сосруко, мой свет,
   Ой, Сосруко, мой сын,
   Ты один у меня.
   Нет, не девять бойцов,
   Нет, не десять сынов
   Снарядила я в путь:
   Ты один у меня!
   Не чета, не родня
   Я другим матерям:
   Я сажусь на коня,
   И, как нарт, я скачу!
   Я вмешаться хочу
   Не в чужие дела,
   Это дело — мое,
   Сын мой, тело мое!
   Правду всю мне открой:
   Что с тобой, говори?
   Где сошелся с тоской,
   Где покой потерял?
   Не ответишь — к утру
   Я от горя умру!”
   Ей Сосруко — в ответ:
   “Мать моя с красой девичьей!
   Ты обличье изменяешь,
   Ты умней мудрейших нартов,
   Сатаней, гуаша нартов!
   Слова не скажу тебе я.
   Ты Тхожея расспроси-ка:
   Он мою обиду знает”.
   Сатаней, спокойно с виду,
   Направляется к Тхожею,
   Обращается к Тхожею:
   “Будь голодным волком съеден!
   Отвечай мне, только с толком:
   Что стряслось в дороге с вами?
   Выехал ты горделиво,
   А вернулся с гривой пыльной
   И едва волочишь ноги.
   Одинокий мой, прошу я
   Именем тебя родившей —
   Отвечай: с какой кручиной
   Моего столкнул ты сына,
   Отвечай: с какою мукой
   Мой Сосруко повстречался?”
   Конь Тхожей громко ржет:
   “Госпожа Сатаней!
   Честно сыну служа,
   Что скажу я тебе,
   Нартских женщин краса?
   Третий день, как я в рот
   Ни крупинки овса,
   Ни травинки не брал,
   Ни росинки не брал,
   Третий день, как твой сын
   Позабыл про еду.
   Пусть расскажет твой сын,
   Где он встретил беду.
   Подведу ли его,
   Своего седока?
   Если всадник молчит,
   Конь обязан молчать!”
   И опять Сатаней
   Возвращается в дом,
   Обращается мать
   К сыну с речью такой:
   “Ты молчишь, мой сынок, —
   Конь молчит, как седок!
   Лучше сердце мое
   На куски разорви.
   Я умру от тоски!
   Хочешь смерти моей?
   А не хочешь — открой:
   Что случилось с тобой?”
   Отвечает ей сын:
   “Сатаней, моя мать,
   Что сказать я могу?
   Меч развеет один
   Боль мою и беду,
   Доказав: я не трус…
   Приготовь мне еду,
   Чтобы мощь в ней жила,
   Но чтоб легок был груз,
   А поклажа — мала:
   Уезжаю чуть свет”.
   И в ответ — Сатаней:
   “Ой, Сосруко мой булатный,
   Статный мой, черноволосый!
   Если на мои вопросы
   Не ответишь — мне ответят
   Ножницы мои стальные!”
   Сатаней ларец раскрыла,
   Из ларца она достала
   Ножницы свои стальные:
   В грудь вонзить она решила
   Ножницы свои стальные, —
   Отнял у нее Сосруко
   Ножницы ее стальные:
   “Сатаней, гуаша нартов,
   Кто тебя умней и краше?
   Лик твой, солнцем осиянный,
   Твой наряд золототканный
   Славятся в отчизне нашей!
   Не лишай себя ты жизни:
   Пусть тебя помянут люди
   Не словами укоризны!
   Правду я тебе открою.
   Поскакав на Хасу Нартов,
   Я увидел под горою
   Два больших, враждебных войска,
   Что стояли и ругались,
   Но вступить боялись в битву.
   Мне противно видеть войско,
   Что робеет перед битвой.
   “Мужество не знает страха!” —
   Так воскликнув, вскоре был я
   Меж войсками, полон гнева.
   Саблей со всего размаха
   Бил я вправо, бил я влево,
   Княжьи головы рубил я,
   Чтоб вскипела ярость битвы.
   Вот сошлись войска, дерутся,
   Жаждой славы пламенея.
   Я смотрю, учусь, как бьются,
   Проверяю — кто сильнее,
   Кто смелее, кто умелей…
   Поскакал я дальше к цели,
   Человека не встречая,
   Лишь моя борзая — рядом.
   Прибыл я на Хасу Нартов.
   Началось у нас веселье,
   И в ущелье многотравном
   Первым был я в играх нартов,
   Первым был я в плясках нартов,
   Словом был почтен заздравным,
   Старцы мудрые, как другу,
   Поднесли мне чашу нартов
   И кольчугу золотую.
   Я свою борзую кликнул
   И помчался на охоту.
   До Хазаса я добрался,
   Я взбирался и на горы,
   Был в степях, просторы меря,
   А нигде не встретил зверя,
   А нигде не встретил дичи.
   Без добычи возвращаясь,
   Черное пятно приметил,
   Что взметнулось из оврага.
   И отвага мне сказала:
   “Как ты можешь жить на свете,
   Если он живет на свете?
   Как ты по земле ступаешь,
   По которой он ступает?”
   Я погнал за ним борзую, —
   Он быстрее оказался.
   Я помчался на Тхожее, —
   Он быстрее оказался!
   Свирепея от досады,
   Трижды я огрел Тхожея,
   За врагом, за окаянным,
   Ураганом полетел я.
   Вот я слышу, как он дышит,
   Я кричу —не слышит всадник.
   Матушка моя родная!
   Как догнать его не зная,
   Я пустил стрелу вдогонку,
   И она впилась в лопатку.
   Обернулся черный всадник,
   Выдернул стрелу стальную,
   Выбросил стрелу стальную
   Словно муху, чуть живую,
   Взвился черным ураганом,
   За степным курганом скрылся!
   Кликнул я свою борзую
   И пустился в путь обратный.
   Еду я тропой степною, —
   За спиною слышу топот,
   Слышу окрик, оглянулся —
   Черный всадник предо мною!
   Сразу в нем признал я нарта,
   Чье древко железным было,
   Лезвие двуострым было.
   Это грозное оружье
   Под ноги Тхожею бросив,
   Он ко мне коня направил,
   И заставил он споткнуться
   Быстроногого Тхожея,
   А меня—дрожать от страха.
   Он из рук моих поводья
   Быстро вырвал, размахнулся,
   Он копьем меня коснулся,
   Два моих ребра сломал он.
   Был готов я к поединку,
   Но меня с седла он сдвинул,
   Как пушинку, поднял в небо,
   Опрокинул, как травинку,
   Бросил наземь, и плечами
   Целое вспахал я поле.
   И от боли зарыдал я,
   Много слез и много крови
   Из моих очей он пролил,
   В пот вогнал меня воловий,
   Из груди моей он пролил
   Молоко, которым был я,
   Матушка, вскормлен тобою!
   Он усы мои густые
   Вывалял в пыли дорожной!
   Чтоб лишить ничтожной жизни,
   Он меня вогнал по пояс
   В прах степной одним ударом,
   Вынул меч, чтоб обезглавить, —
   И слукавить я решился:
   “Нартский муж, — сказал я громко, —
   Не могу тебя убить я:
   В день веселый Санопитья
   Нарта нарт не убивает:
   Там, где пир, — не к месту горе!
   Кто об этом забывает,
   Верь мне, погибает вскоре.
   Дай мне трое суток сроку:
   Встречусь я с тобою снова”.
   Он — в ответ, с усмешкой злою:
   “Для ничтожества такого
   Слишком много трое суток!
   Завтра, с первыми лучами,
   На Хараме ждать я буду.
   Не приедешь — трусом жалким
   Будешь заклеймен повсюду:
   Нарты крепко держат слово,
   Нарушающих — сурово
   Грозные карают боги,
   И лжецов мы не жалеем!”
   Так сказав, меня с Тхожеем
   Он щелчком столкнул с дороги,
   Я взметнулся, полетел я
   Через горные отроги,
   Отдышался, оглянулся, —
   Оказался на пороге
   Своего родного дома!
   Сатаней, моя гуаша!
   Встреча наша с тем злодеем
   Завтра утром состоится,
   Но боится сын твой утра!
   Мудро поступи, гуаша:
   Ножницы свои стальные
   Ты заставь скроить одежду
   Под доспехи боевые
   И в меня всели надежду!”
   И в ответ — Сатаней:
   “Ой, Сосруко, мой свет,
   Ой, Сосруко, мой сын,
   На лице твоем — тень!
   Каждый день, каждый день,
   Как сыновнюю дань,
   Приносил ты мне лань,
   А сегодня ты мне
   Ничего не принес!
   Где, в какой стороне,
   Много пролил ты слез,
   Где сошелся с тоской?
   Ты скажи мне, какой
   Исполин одолел
   В поединке тебя?,
   А не скажешь, каков
   С виду тот исполин,
   Ой, Сосруко, мой сын,
   Не велю для тебя
   Одеянье кроить,
   От страданья тебя
   Исцелить не смогу!”
   Опечалился Сосруко
   И ответил с мукой в сердце:
   “То был всадник крепкорукий:
   Эти руки покрывали
   Налокотники стальные.
   Был под ним косматоногий
   Конь, чьи зубы коренные
   Крепко удила сжимали,
   Конь — вершина всех желаний,
   Рыжий, с головою лани,
   Вздрогнет — будет на кургане,
   Прыгнет — скроется в тумане.
   Вот каков он, этот всадник,
   Сатаней моя родная!”
   Сатаней сказала сыну:
   “Хорошо его я знаю.
   Он—Тотреш, он — сын Албеча,
   Встреча с ним — начало смерти.
   Перед ним трепещут дети,
   Перед ним трепещут люди,
   Полтора десятилетья
   Матери сосал он груди!
   Воровство, грабеж — обычай
   Нечестивца, отщепенца.
   Всех считает он добычей —
   Старца, женщину, младенца.
   Зла желает он вселенной,
   Ибо сам он — злая сила.
   Земли он опустошает
   Тена, Псыжа и Индыла;
   Если путника завидит,
   Он его уничтожает,
   Нартов злобно ненавидит,
   Нартам смертью угрожает.
   Но Тотреша, милый сын мой,
   Ты не одолеешь силой:
   Всех сильней он в грозной сече!..
   Отстоял, при первой встрече,
   Душу ты свою живую
   Хитростью, а я вторую
   Хитрость выдумать сумею!”
   Сатаней во двор выходит,
   Направляется к Тхожею,
   Обращается к Тхожею
   Так, чтоб слышал и Сосруко:
   “Наш скакун косматоногий,
   Сокращаешь ты дороги,
   Всех коней опережаешь!
   Сам ты знаешь, сам ты видишь,—
   Такова моя судьбина:
   Я не девять снаряжаю,
   Я не десять отправляю,
   А единственного сына!
   Почему же, конь бесценный,
   На него позор навел ты,
   На меня позор навел ты?
   Не получишь больше сена
   И овса ты не получишь:
   Грызть да грызть бурьян заставлю,
   Обесславлю весь твой род я!”
   Тут заржал Тхожей, ответил:
   “Сатаней, гуаша нартов,
   Мать заботливая наша!
   Ты грозна и величава,
   Нрава твоего крутого,
   Злого языка боятся
   И богатыри, и кони!
   Завтра утром сын твой смелый
   Встретится с врагом могучим.
   Этот день счастливым сделай,
   Из хороших — наилучшим!
   Я же сделаю для боя
   Все, что скакуну под силу,
   Лишь не совершу того я,
   Что Сосруко не под силу!”
   Сатаней коню сказала:
   “Сто звенящих колокольцев
   Богу Тлепшу закажу я,
   Нартским девушкам красивым,
   Конь ретивый, прикажу я
   На твою повесить гриву
   Сто звенящих колокольцев.
   О Тхожее ходит слава:
   В мире нет коня быстрее!
   Но когда не сможешь сделать
   То, что скакуну под силу, —
   Выброшу тебя в селенье
   На съеденье псам голодным!
   Мальчик мой не сможет сделать
   То, что витязю под силу,—
   Брось его без сожаленья
   И с пустым седлом вернись ты
   Из чужбины к нам в селенье,—
   Конь бесславного мужчины!”
   Тут заржал конь Тхожей:
   “Сатаней, наша мать!
   Можешь дать мне овса,
   Можешь сена мне дать,
   Удилами взнуздать.
   Колокольцы скорей
   К мягкой гриве моей
   И к хвосту привяжи.
   Сто орлов, сто собак
   Ты со мной отпусти,
   Ты смети все бугры,
   Все холмы на пути,
   А когда не смогу
   Я Сосруко помочь,
   Пораженье врагу
   В добрый час нанести, —
   Не жалей ты коня,
   А отдай ты меня
   На съедение псам!”
   Слышит с радостью Сосруко
   Речь Тхожея удалого,
   Говорит коню Сосруко:
   “Верный конь, скажи мне слово:
   Во вчерашней неудаче
   Только я один виновен
   Или также ты виновен?”
   Отвечает конь горячий:
   “Сын пастуший, ты послушай:
   На лугу я был, где травы
   Величавы, благовонны,
   Но травинки я не тронул.
   Над ручьем я наклонился,
   Отразился в светлой влаге,
   Но и капли я не выпил.
   Во вчерашней неудаче
   Я виновнее, Сосруко!”
   Молвил матери Сосруко:
   “Сатаней, моя мать,
   Ты всех женщин умней!
   Я клянусь, что к врагу
   Завтра утром примчусь,
   Сотворю, что смогу,
   Не смогу — мой позор.
   Научи меня, мать,
   Как врага обмануть,
   Снаряди меня в путь,
   Счастья мне пожелай!”
   Мать сказала в ответ:
   “Ой, Сосруко, мой свет,
   Ой, Сосруко, мой сын!
   Ты в кольчугу одет,
   Что как солнце горит,
   И сияет твой щит,
   Словно солнечный свет!
   Боль твоя — боль моя,
   Твой позор — мой позор.
   Твой противник — хитер,
   Он — исчадие зла.
   Удила его — сталь,
   Плеть его — горный путь,
   Но врага одолеть
   Я тебя научу.
   День ты в ночь преврати,
   Мир туманом одень,
   Подкрадись к седоку,
   На скаку закричи,—
   Вздрогнет злобный Тотреш,
   Дернет он удила,
   Челюсть он разорвет
   Скакуна своего,
   Разорвет — упадет.
   Если враг на земле,
   Тот сильней, кто в седле.
   Всадник, с пешим врагом,—
   Ты с Тотрешем сразись.
   Обратится с мольбой:
   “Завтра бой довершим”,—
   Тем словам ты не верь,
   Ибо знаешь ты сам,
   Как с врагом поступить:
   Должен голову ты
   У врага отрубить,
   Чтоб не мучил людей
   Злобный сын Барымбух,
   Чтоб злодей не терзал
   Молодиц и старух,
   Стариков и детей”.
   Сто красавиц для Сосруко
   Сшили бранную одежду,
   На Тхожея нацепили
   Сто звенящих колокольцев.
   Всадник с матерью простился
   И пустился к месту встречи,
   К месту сечи богатырской.
   Конь Тхожей — как вихрь летучий,
   Как морской прибой могучий:
   То над ним несутся тучи,
   То он тучи попирает,
   То он разверзает небо,
   То он землю разверзает.
   Гул стоит в степях и чащах
   От борзых, за ним бегущих,
   От орлов, над ним парящих,
   От звенящих колокольцев!
   Утром, с первыми лучами,
   Приближается Сосруко
   К месту встречи богатырской, —
   Видит: на горе Хараме
   Возвышается противник.
   Конь его прядет ушами
   И дрожит под великаном.
   Нарт Сосруко, сын отваги,
   Мир одел густым туманом,—
   Горы, долы и овраги
   Потонули в том тумане.
   Рыжий с головою лани,
   Испугался конь Тотреша,
   Испугался, ржет невнятно,
   Рвется он домой, обратно.
   Тут, не сдерживая брани,
   На коня Тотреш прикрикнул:
   “Рыжий, с головою лани,
   Почему, скажи, грызешь ты
   Удила в остервененье
   И меня домой несешь ты?
   Иль спешишь на погребенье?
   Иль тумана испугался?”
   Но поклялся конь Тотреша
   Барымбух, колдунье грозной,
   Что не состоится встреча
   Всадника его с Сосруко,
   Что не будет сын Албеча
   Биться в этот день с Сосруко,
   Что помчится конь обратно
   До прибытия Сосруко!
   А Сосруко, нарт булатный, —
   Он все ближе, он все ближе!
   Мчится рыжий конь Тотреша,
   Тонет путь пред ним во мраке,
   А за ним собаки скачут,
   За ноги его хватают,
   А над ним орлы взлетают,
   Больно бьют его крылами
   И клюют его нещадно.
   Зазвенели на Хараме
   Сто певучих колокольцев!
   Как спастись коню Тотреша
   От борзых, за ним бегущих,
   От орлов, его клюющих,
   От звенящих колокольцев,
   Наводящих черный ужас?
   А Тотреш бранится злобно,
   Брань его громоподобна,
   Но она не помогает:
   Не внимает этой брани
   Рыжий, с головою лани,
   От Тхожея убегает.
   Сын Албеча, свирепея,
   Скакуну бока сжимает,
   Скакуну ломает ребра,
   Скакуну ломает челюсть,
   Надвое коня ломает, —
   Альпа, с головою лани, —
   Из седла летит на землю.
   Подскочил к нему в тумане
   Нарт Сосруко на Тхожее,
   Быстро вынул меч из ножен,
   Чтоб Тотреша обезглавить,
   Мир избавить от злодея.
   И, опоры не имея,
   К всаднику Тотреш взмолился:
   “Ой, повремени, Сосруко,
   Сильнорукий, смуглолицый!
   Дал тебе я сутки сроку, —
   Дай и ты мне сутки сроку, —
   Этот день да будет светел!”
   Но ответил так Сосруко:
   “Что, мы мальчики с тобою,
   В альчики играем, что ли?
   Долго ль мы с тобою будем
   Назначать друг другу сроки?
   Как взгляну в глаза я людям,
   Что скажу я нартам смелым,
   Если ты, их враг жестокий,
   От меня уедешь целым?”
   Так воскликнул нарт Сосруко
   И Тотреша обезглавил,
   Мир избавил от злодея.
   Вражью голову Сосруко
   Привязал к седлу Тхожея
   И коня домой направил.
   * * *
   Барымбух, колдунья злая,
   Сына ждет до новолунья,
   А Тотреш назад не скачет.
   Вот пришла колдунья к нартам,
   Вот пришла колдунья, плачет:
   “Нарты, чем себя утешу?
   По Тотрешу я тоскую:
   Где он — близко ль, на чужбине,
   Жив ли, мертв ли — я не знаю.
   Поезжайте, разыщите,
   Принесите мне о сыне,
   Нарты-родичи, известье!”
   Нарты знали: где колдунья,
   Там — проклятье, там — бесчестье,
   Где Тотреш — там страх и горе,
   Там в позоре гибнут люди.
   Но обычай был у нартов:
   Если женщина попросит —
   Бросит все дела мужчина,
   Чтоб ее исполнить просьбу.
   И старуху утешая,
   Сели на коней два нарта:
   Нарт Имыс и грузный Пшая.
   Едут мало или много,
   А дорога их приводит
   К смуглолицему Сосруко.
   Нарты молвили: “Сосруко,
   Нарт булатный, тонкостанный,
   Презирающий обманы!
   Не встречался ль ты с Тотрешем,
   С тем, кто страшен пешим, конным,
   Перед кем трепещут души?”
   Сын пастуший им ответил:
   “Нарты, ищущие нарта!
   Если вы найти хотите
   Рыжего коня Тотреша,
   То ищите на Хараме
   Рыжего коня останки.
   Если вы найти хотите
   Тело мертвого Тотреша,
   То ищите на Хараме
   Притеснителя останки.
   Если вы найти хотите,
   Нарты, голову Тотреша, —
   Далеко вы не ищите:
   За моим седлом найдете!”
   В гневе закричали нарты:
   “Ой, Сосруко чернокостный,
   Разве ,ты забыл, булатный,
   Что Тотреш — воитель грозный,
   Что Тотреш — воитель знатный,
   Что из нашего он рода?
   Эй, пастушья ты порода,
   Разве ты забыл, проклятый,
   Что за нарта мстить мы будем, —
   Не уйдешь ты от расплаты!”
   Но Сосруко смуглолицый
   Не боится, говорит им —
   Родовитым этим нартам:
   “Не страшусь я вашей мести,
   Дело чести совершил я,
   Подлого убив злодея!”
   Так сказав, стегнув Тхожея,
   Поскакал Сосруко дальше.
   Нарты, родичи Тотреша,
   Не посмели с ним сразиться”
   Только вслед ему глядели,
   Трепеща и ненавидя.
   Долго скачет, долго мчится
   Смуглолицый нарт Сосруко.
   Спешивается Сосруко
   У дверей родного дома
   И, не говоря ни слова,
   Вносит голову Тотреша.
   Сатаней сурово смотрит,
   Говорит гуаша нартов:
   “С головой врага приехать —
   Небольшая это доблесть.
   С головой врага приехать
   В дом врага — вот это доблесть!
   Разве ты, сыночек, хуже
   Самых родовитых нартов,
   Разве слабым мужем вырос?
   К Барымбух скачи, мой мальчик,
   Ей вручи, родившей нечисть,
   Голову злодея-сына,
   Нартским мужеством владея.
   Но страшись ее коварства,
   Но страшись ее обмана.
   Пред тобой поставит сано,
   Пред тобой поставит яства,
   Скажет: “Здравствуй, нарт Сосруко,
   Пирога ломоть отведай”.
   Следуй моему совету:
   Ты не ешь, не пей, покуда
   Есть и пить не будут нарты”.
   Вот Сосруко едет-скачет,
   Прячет под широкой буркой
   Голову врага-злодея.
   К Барымбух во двор въезжает,
   Нартским мужеством владея,
   И, печали вестник, справа
   Спешивается с Тхожея.
   Поняла колдунья злая:
   Раз приехал к ней Сосруко,
   Значит, нет в живых Тотреша.
   Думает колдунья злая:
   “Пусть он спасся от Тотреша, —
   Будет он моей добычей!”
   Как велит обычай нартов,
   Барымбух пирог выносит,
   С тайной злобой просит гостя:
   “Пирога, прошу, попробуй!”
   Ой, Сосруко сильнорукий
   Тот пирог с мясной начинкой
   Разрывает на две части
   И бросает дряхлой суке.
   И случилось тут несчастье:
   Сразу околела сука!
   Нарт Сосруко рассердился,
   Крикнул он, пылая гневом:
   “Барымбух, колдунья злая,
   Чье оружие — отрава,
   Чья забава — скорбь людская,
   Чьи законы — ложь и подлость!
   Я, от пастуха рожденный,
   Прискакал к тебе с подарком!”
   Быстро голову Тотреша
   Достает он из-под бурки,
   Барымбух в подол бросает,
   Покидает двор колдуньи.
   Ведьма ножницы хватает
   И бросает их в Сосруко.
   Эти ножницы стальные
   Косяки дверей пронзают,
   Пробивают ствол древесный,
   И к стволу черкеску нарта
   Пригвождают, но мгновенно
   Отрывает нарт Сосруко
   От ствола свою черкеску,
   И, с разодранной черкеской,
   Уезжает от колдуньи, —
   Лишь сверкает шлем чудесный,
   Полный солнечного блеска…
   Так погиб Тотреш проклятый
   От руки Сосруко честной.

9. Много сказов повторялось, Распевалось много песен В кузне Тлепша, и начало Так звучало каждой песни: “Хаса Нартов, Хаса Нартов…”
   Потому что все напевы, Потому что все сказанья Родились на Хасе Нартов, Начались на Хасе Нартов. И Сосруко наш, окрепший В кузне Тлепша, сильнорукий, С упоением внимал им — Песнопениям чудесным.
   Шли на Хасе Нартов речи О геройской сече грозной, О путях непроходимых, О конях неутомимых, О набегах знаменитых, О джигитах непоборных, Об убитых великанах, О туманах в высях горных, О свирепых ураганах В океанах беспредельных, О смертельных метких стрелах, О могучих, смелых людях, Что за подвиг величавый Песню славы заслужили.
   Одного Сосруко хочет — Хочет быть на Хасе Нартов, Хочет выпить с ними вместе, Гордой чести не роняя. Хочет он, внимая сказам, Сердце, разум, силу нартов, Разум всей душой постигнуть И достигнуть, силой мерясь, Над храбрейшими победы В день беседы богатырской.
   “Матушка, — сказал Сосруко, — Много ль видел я на свете? А в расцвете сил я ныне. Там, в долине; на рассвете, Нарты собрались на Хасу. Как же мне попасть на Хасу? Надо ль мне притти с добычей, Чтоб узнать обычай нартов, Услыхать слова их здравиц? Ты красавиц всех красивей, Сыну ты скажи, голубка: Как испить из кубка нартов?”
   Сатаней улыбнулась: “О Сосруко, о свет мой! Вот ответ мой: пойду я К нашим нартам на Хасу. О тебе расскажу я, Попрошу я, чтоб сын мой Получил приглашенье. Как решенье мне скажут: “Пусть приедет Сосруко”, — Ты на пир отправляйся: Снаряженье готово. Только слово послушай: Не бывал ты в сраженье, И пиров не знавал ты, А приводит к позору Нарушенье приличий! Есть обычай у нартов: К ним на Хасу приходят, Получив приглашенье!”
   Отвечает Сосруко: “Ты прости мою смелость, Но прошу, сделай милость!”
   Сатаней приоделась, Сатаней нарядилась, — Отправляется к нартам. Приближается к нартам,— Все дорогу дают ей, Все встают ей навстречу, Тонкой речью встречают — Этой здравицей звонкой:
   “Кто с красавицей нашей, Кто с гуашей сравнится? С полной чашей подходим К Сатаней тонкобровой! Ты — добро излучаешь, Ты — сверкаешь поныне Красотою девичьей, Наш обычай блюдешь ты, — Украшение пира, Украшение мира!”
   Величают гуашу Нарты славною речью, Отвечает гуаша Им заздравною речью:
   “Нарты, нарты, смелый род мой! Пусть приход мой к вам не станет Вашей горести началом, Вашей гордости позором, — В том клянусь я Тха-владыкой! Я пришла с великой просьбой. У меня джигит есть дома, А зовут его Сосруко: Это имя вам знакомо. Званья нарта он достоин, Он, как воин, верен слову, — Совесть матери — порука. Вы Сосруко пригласите, Нарты добрые, на Хасу! Если ж в этом приглашелье Униженье вы найдете — О почете не прошу я: Пусть в конце стола садится! Если ж это невозможно — За спиной своей поставьте И наставьте вы Сосруко Всем обычаям старинным. Если ж это невозможно — Пусть он станет на пороге, Ваши роги пусть наполнит, Поглядит на ваши пляски. Если ж это невозможно — Пусть пасет он ваших альпов На поляне многотравной. Нарты, вот мое желанье, Нарты, вот о чем прошу я!”
   Услыхали нарты Хасы Просьбу матери Сосруко, Друг на друга поглядели, Поглядели, помолчали. Благородный нарт Нашепко И Насрен Длиннобородый Посмотрели на Тхамаду, И по взгляду было видно, Что в растерянности нарты, Что молчанье будет долгим. Тут взяла его досада, И сказал Тхамада громко: “Ну-ка, нарты, говорите, Ибо на вопросы женщин Должен сразу нарт ответить. Ну-ка, нарты, попроворней: Нам сидеть не подобает, Если мать стоит пред нами!”
   Горд убранством, встал Пануко И сказал, раздутый чванством:
   “Матерей мы уважаем, Но богатырей на Хасу Не зовем по просьбе женщин: Так не принято у нартов! Если приглашать мы будем Всех, кого рожают бабы — Славным нартам, храбрым людям Места не найдем на Хасе!”
   Кончил речь свою Пануко,— Гогуаж вскочил нескладный, И, злорадный, крикнул громко:
   “Кто из нас, о нарты-братья, С мощной ратью не сражался? Не скакал на поле брани, Не свершал деяний славных? Кто в бою Сосруко видел? Кто его меча и лука Испытал, изведал силу? Каждый здесь — великий воин, Как же мы на Хасу пустим Сосунка, что недостоин И презрительного взгляда?”
   Так он кончил, вопрошая, — Грузный Пшая крикнул громко:
   “Нам, потомкам предков честных, Нарушать обычай нартов? Приглашать на Хасу нартов Всех безусых, всех безвестных? Тот на Хасе быть достоин, Кто мечом разрушил горы, Кто познал просторы мира, Кто прошел моря и сушу, Закаляя душу в битвах! А Сосруко ваш хваленый, Говорят, ребенок малый: Без привала он не может Перейти через овражек! Можем ли ему позволить Наполнять для нартов роги, Стоя на пороге, видеть Наши лица, братья-нарты? Сатаней, к чему сердиться? Не должна ты брови хмурить! Много пролили мы крови, Закалили в битвах тело, А Сосруко твой — ребенок, В нем еще силенок мало, Он еще, как тесто, мягок,— Нет ему на Хасе места!”
   Выслушала эти речи Сатаней с тоской во взоре. Горе! Горе! То краснела, То бледнела мать Сосруко. С мукой в сердце возвратилась. Матушку свою Сосруко На пороге поджидает, Вопрошает на пороге:
   “Матушка моя, скажи мне, Задержалась ты в Дороге? Долго ж ты была на Хасе! Ты скажи, какую радость Нынче в дар ты принесла мне, Что тебе сказали нарты?”
   Сатаней печальна. Горе! Сатаней безмолвна. Горе! “Матушка, — спросил Сосруко, — Кто тебя посмел обидеть? Кто тебя посмел унизить?” Отвечала мать Сосруко:
   “Я пошла не той дорожкой, Я пошла крутой тропинкой, И тропинка, оборвавшись, Привела меня к бесчестью. Я — с дурною вестью, сын мой! О тебе сказали нарты: Не мужчина ты, ребенок, Из пеленок ты не вышел, Не бывал еще в сраженьях, В песнопеньях не прославлен! Так сказали трое нартов: Гогуаж, Пануко, Пшая”.
   Утешая мать родную, Так ответил ей Сосруко:
   “Не горюй, не плачь, голубка, Их поступка ты не бойся. Если только трое нартов Против моего прихода, То невзгода небольшая. Пшая, Гогуаж, Пануко — Их ведь трое, а не триста, Да и триста не страшны мне. Не боюсь я их злоречья, С ними встреч я не миную, Грозный меч я двину в дело Не единожды, не дважды И, пока не испытаю Нартской доблести предела, Буду вечно полон жажды, — Силой силу их измерить!”
   Так сказав, Сосруко быстро Подтянул подпруги туже, Дал коню кремня две меры, Чтобы серый сил набрался. От кремня взметнулись искры, От огня ослепли птицы! Обнажил воитель статный Меч булатный, меч суровый. Этот меч врага любого Узнавал на расстоянье, Сам выскакивал из ножен! Осторожен был Сосруко, Остроту меча проверил, Размахнулся и ударил Каменного истукана: Надвое рассек он камень! Сердца крепость он проверил, Землю он ударил грудью, Из булата сотворенной,— И земля была примята! Крепость лба лотом проверил, — Так же прочен ли, как молот? Абра-камень лбом ударил — Абра-камень был расколот!
   Сатаней, любуясь сыном, Исполином несравненным, — Вдохновенным мудрым словом В путь его благословила:
   “Поезжай ты, сын мой милый, Передай ты нартам Хасы, Юным, пожилым и старым, Что недаром закален ты Мудрым Тлепшем семикратно, Что из камня, сын, рожден ты, Крепок силою булатной! Знай, мой храбрый мальчик: нарты Признают одних бесстрашных, Тех, кто в рукопашных схватках И в походах отличились, Кто мечом разрушил горы, Кто познал просторы мира, Кто прошел моря и сушу, Закаляя душу в битвах, Кто за подвиг величавый Песни славы удостоен!
   Будь же, юный воин, счастлив, Сын мой, в пламени окрепший! Я просить у Тлепша буду, Чтобы дни твои сияли, Чтоб дела твои повсюду Прославлялись человеком! Чтобы меч твой был всесильным, Чтобы конь твой был крылатым, Чтоб копье твое теряло Счет сраженным супостатам, Чтобы ты булатом острым Рассекал с размаха скалы, Чтоб твой недруг, полон страха, Не ушел, не скрылся в чащах От борзых твоих бегущих, От орлов твоих парящих, Чтобы ты на поле ратном Сметлив был, но без коварства, Чтобы на пути обратном Песня о твоем бесстрашье Всадника опережала, Чтоб она в селенье наше До тебя могла вернуться, Чтоб твоих ударов силу Нарты гордые познали! Будь же счастлив, сын мой милый, Чтоб рассталась я с кручиной. Поезжай на Хасу, мальчик, Возвратись ко мне мужчиной!”
   Ой, Сосруко, наш сын, Ой, Сосруко, наш свет, Для побед он рожден, Он в кольчугу одет, Что как солнце горит, И блестит его щит, Словно солнечный свет! Едет к нартам джигит! На совет едет к ним…
   Сатаней, наша мать, Слез не лей, наша мать, Заживет боль в груди, Горевать погоди! Что тревожиться, мать? Видишь ножницы, мать? Погадай на них, дай Разойтись лезвиям И сойтись лезвиям, Чтоб ответ услыхать: “Твой Сосруко, твой свет, Для побед сотворен!”
   Восседает на Хасе Нартов храброе племя, В это время — о чудо! — Приезжает Сосруко. В небе гром раздается, И трясется долина. Встали нарты в испуге: Что в округе творится? “Эй, воители-нарты Из обители нартской! Что вам видно, что слышно? Что за гром раздается, Что за всадник несется И трясется долина?”
   В нартских жилах кровь вскипает, В нартских душах гнев клокочет: “Кто нарушить хочет Хасы Величавое веселье? К нам доселе не являлись Всадники без приглашенья!” Как Сосруко наш подъехал, Как на Хасу Нартов глянул, — Гром с такою грянул силой, Что вершина содрогнулась, Что земли качнулось лоно Наподобье колыбели, Заблестели сотни молний, Озаряя и Сосруко, И коня, и снаряженье. Тут пришли в смущенье нарты, Удивились, устрашились, Семерым они велели Великанам одноглазым Разом встать и встретить гостя По законам стародавним.
   Стали в ряд, говорят: “Ой, Сосруко, наш брат, Сатаней славный сын! По посадке твоей Мы узнали тебя. Мы в лицо до сих пор Не видали тебя, Но мы ждали тебя: Ты давно знаменит! Что, джигит, говори — К нам тебя занесло? Почему ты сердит И насупил чело? Веселее гляди Да сойди ты с коня! Ты на нас не сердись, Ты доспехи сними, Ты с людьми потолкуй, Вместе с нами пройдись, Покажи свою стать. Ты на Хасе спляши, В гордом плясе ты всем Покажи свою стать. В грязь лицом не ударь, Поиграй колесом, Тяжкий молот возьми, Подними, опусти, Наковальню разбей,— Покажи свою мощь. Сатаней славный сын, Пшаю ты одолей, Потряси храбрецов, Гогуажа срази И Пануко срази, Покажи свою мощь. Ой, Сосруко, пойдем, Ждем давно мы тебя!”
   Так сказали великаны, Под руки Сосруко взяли И ввели его на Хасу. Встали нарты в честь Сосруко, А Пануко, чванства полон, Хочет храбрым показаться. С рогом сано подошел он И сказал Сосруко: “Выпей! Ты, Сосруко, смелый воин, Ты достоин рога нартов!”
   Поднимает рог Сосруко, Здравицу провозглашает:
   “Пью за то, чтоб слово нартов Нерушимым оставалось, Пью за то, чтоб слава нартов В поколеньях умножалась! Пусть в веках свой след оставят Нартов думы, нартов стрелы, И потомки пусть прославят Дух отважный, подвиг смелый! Да нетленными пребудут Их величия примеры, Да нетленными пребудут Их деянья и творенья, Да нетленными пребудут Мудрых нартов поколенья До тех пор, пока нетленно, Драгоценно и желанно Это сладостное сано, Это радостное сано!” Глазом не моргнув, Сосруко Разом выпивает сано. Гогуаж к нему подходит, Рог второй ему подносит, Произносит речь такую:
   “Ой, Сосруко, наш соперник, Не испытан ты в сраженьях! Говорят, что ты воспитан Сатаней, гуашей нартов, Говорят, что ты не нашей Женщиной рожден, Сосруко! Если ты — дитя двух женщин, Осуши два рога разом!”
   Глазом не моргнул Сосруко, Рог заздравный осушая.
   Грузный Пшая с третьим рогом Подскочил тогда к Сосруко:
   “Ой, Сосруко, воин статный, Нарт булатный, сильнорукий! Есть такой обычай ратный: Кто впервые в бой вступает, Должен трех сразить в сраженье, Уваженье обретая. Санопитье — не сраженье, Не великое событье, Мы тебя не судим строго: Осуши три рога сано! Так велят порядки нартов: Выпей сано без оглядки, Чтоб твое стальное тело Зазвенело нартской песней, Чтоб от пляса молодого Задрожала Хаса Нартов, Чтоб земля затрепетала Под железными ногами, Чтобы звери испугались, Чтобы двери подкосились, Чтобы мужество явил ты Нартским дочерям прекрасным Славным сладкогласным пеньем. Ты еще немного выпей, — Третьего достоин рога!”
   Тут Насрен Длиннобородый, Из породы самых храбрых, Встал и молвил нартам строго:
   “Выпил он два рога. Хватит! Третий рог считаю лишним. Не созрел еще Сосруко, Я скажу о нашем госте: Сердце, кости не окрепли, Хмель его осилит, свалит, — Кто похвалит нас за это? Хватит, нарты, хватит, нарты, Третий рог считаю лишним!”
   Чует сердцем Сосруко Гогуажа коварство, Лицемерье Пануко, Пшаи ложь и притворство И намеренье злое: Напоить его подло И убить его подло.
   Но известно Сосруко: Тот вовек обесславлен, Кто не выпьет из рога — Пусть он даже отравлен! Кто не выпьет из рога — Осуждается строго: Он слывет жалким трусом!
   Ой, Сосруко булатный, Сильнорукий и статный В спор вступать не желает, Третий рог поднимает, Третий рог осушает,— Вся душа в нем пылает! Презирая лукавство, Он вскочил на треногий, Круглый, маленький столик, А на столике — яства, Кубки, чаши и роги!
   Позабыл он тревоги, В пляс веселый пустился, Закрутился он вихрем, Блюд и чаш не касался! Столик слишком широким Плясуну показался— По краям закружился Чаши с острой приправой. Пляшет он величавый Танец битвы и славы, Не колебля приправы, Не пролив даже капли, Но от буйного пляса Ходуном ходит Хаса!
   На пол спрыгнул Сосруко, Нартам весело крикнул:
   “Погляди, нартскии род, Наступил мой черед! Пусть решит нартскии круг: Кто я — враг или друг. Вот я весь, не таюсь, Никого не боюсь! Знаю ваши законы, Чтоб сыграть в “Пеший-конный”. Начинай, нартскии род, За тобой — мой черед, Вот я весь, не таюсь, Никого не боюсь! Кто тут самый умелый? Пустим по ветру стрелы. Начинай, нартскии род, За тобой — мой черед, Вот я весь, не таюсь, Никого не боюсь! Мы в борьбе среди луга Вгоним в землю друг друга. Начинай, нартскии род, За тобой — мой черед, Вот я весь, не таюсь, Никого не боюсь! Колесом поиграем, По горе покатаем, Начинай, нартский род, За тобой — мой черед!”
   Нарты встали, мечами Угрожают Сосруко. Выступает Пануко, Он стрелу из колчана Достает и пускает Прямо в небо из лука. Нарты режут барана, Нарты шкуру снимают, — В этот миг, из-за тучи, Вдруг стрела прилетает И вонзается в землю У разделанной туши. Души нартов ликуют. Все пришли в восхищенье От уменья Пануко.
   Выступает Сосруко, И стрелу свою в небо Он пускает из лука. Тут быка режут нарты, Тут быка варят нарты, А стрелы все не видно. Долго варится мясо, А стрелы все не видно. На куски делят мясо, А стрелы все не видно. Издевается Хаса, Над Сосруко смеется:
   “Не стрелок ты из лука! Где стрела? Затерялась, И следа не осталось! Не тебе, брат Сосруко, С ним, с Пануко, тягаться, Не тебе, брат Сосруко, С ним в стрельбе состязаться! Показаться решил ты Самому себе мужем, Похваляться ты вздумал Перед нартскою Хасой, — Где ж стрела твоя, парень? Улетела, пропала, Унеслась, удалая!”
   Так сказал грузный Пшая — Рассмеялись все нарты. Вдруг стрела показалась, В круглый столик вонзилась, Середину пробила! Огласило долину Нартов громкое слово:
   “Слава, слава Сосруко! Нартам чудо явил ты, Удивил ты всех нартов Удалою стрелою! Ту стрелу, нарт Сосруко, Как пустил ты из лука, Мы быка стали резать, Мы варить стали мясо, Долго мясо варилось, За столы села Хаса, Славный пир продолжая, Рог наполнив заздравный,— Вдруг стрела показалась, В круглый столик вонзилась, Середину пробила: Видно, долго бродила По небесному своду!
   Ой, Сосруко, принес ты Славу нартскому роду! А скажи нам, Сосруко, Мы узнать бы хотели, Так же ль метко из лука Ударяешь по цели?”
   Так сказав, прячут нарты Золотое колечко. Дуб стоит над обрывом, Над бурливым потоком, Он увенчан густою Многошумной листвою, В той листве прячут нарты Золотое колечко.
   Гогуаж выступает, Сбить колечко он хочет, На него точит зубы. Вот стрела засвистела, Сквозь листву пролетела — И листка не задела, Не коснулась колечка. Выступает Сосруко И стрелу выпускает, Разом с дерева нартов Он сбивает колечко!
   Дальнозоркий на редкость, Быстроокий Сосруко Доказал свою меткость, Удивил наших нартов. “Чем еще ты, Сосруко, Удивишь наших нартов?”
   Сильнорукий Сосруко К нарту Пшае подходит, Речь заводит такую:
   “Пшая с крепкою шеей И с душою лукавой! Ты за славой чужою Не гонись, многолживый: Здесь поживы не будет… Брось притворство и хитрость, Вступим в единоборство: Покажи свою ловкость, Докажи свою храбрость, — Средь зеленого луга Вгоним в землю друг друга. Начинай понемногу, А тебе я отвечу… Вышел я в путь-дорогу, Ибо знал, что я встречу Удальца посмелее, Храбреца посильнее Пшаи с крепкою шеей! Выступай же вперед, За тобой — мой черед, Вот я весь, не таюсь, Никого не боюсь!”
   Пшая, нарт низколобый, Черной злобой пылает, Он хватает Сосруко, Поднимает и вертит! Меж ногами стальными Он свою ногу ставит, Он противника давит, Чтоб сломить его силу. Вот он поднял Сосруко И с размаха, мгновенно, По колено вогнал он Нарта юного в землю.
   Начинает Сосруко. Поднимает он Пшаю, Поднимает высоко И на землю кидает, И по самые плечи Пшаю в землю вгоняет, А потом вырывает, Выставляет он Пшаю На посмешище нартам.
   Пшая — Крепкая Шея, — Свирепея, хватает, Поднимает Сосруко И вгоняет по пояс Нарта юного в землю.
   Начинает Сосруко. Вот хватает он Пшаю, От земли отрывает, Поднимает до неба И бросает на землю. Крепкошеего Пшаю Так вгоняет он в землю, Что земля покрывает Даже голову Пшаи!
   Задрожав от испуга, Друг на друга взглянули И воскликнули нарты: “Это — смерть, не забава! Не игра, а расправа! Наша рушится слава! Пожалел бы ты, право, Сильнорукий Сосруко, Эти головы нартов, Чье упорство известно. Кончим единоборство: Колесом поиграем, По горе покатаем!”
   Отвечает Сосруко: “Если Хаса желает — Колесом поиграем, По горе покатаем!”
   Ой, Сосруко, наш свет, В сердце нет у него Жажды славы чужой! Со спокойной душой Чтоб в игре победить, Он к Хараме-горе Направляет свой шаг, И в ушах силачей Загремел его клич: “Кто сильней? Кто храбрей? Состязанье начнем!” Словно гром — этот клич, Но молчанье — в ответ: Здесь охотников нет Состязанье начать. Клич опять загремел:
   “Раз охотников нет — Я один против всех В состязанье вступлю, Уступлю вам сейчас Я начало игры. На меня колесо Покатите с горы. Начинай, нартский род, За тобой — мой черед, Вот я весь, не таюсь, Никого не боюсь!”
   Все берут колесо, Что зовется Жан-Шерх И чьи спицы остры, И свое колесо Нарты катят наверх, На вершину горы.
   Ой, Сосруко из булата, Чья душа объята страстью! То не страх и не забота Капли пота проливают, То пылает жажда битвы, То сверкает на обличье Жажда славного деянья!
   Одеянье задрожало Мелкой дрожью не от страха, — То у горного подножья Разговор ведут чувяки, То Сосруко пляшет гордо В честь почтенных старцев-нартов, Старцев-нартов прославляет, Восхваляет их величье. Те глядят на это диво, Колесо с обрыва катят И спесиво объявляют: “Бей, как хочешь, бей, как можешь!”
   Ой, Сосруко, наш сын, Он один — против всех! Он Жан-Шерх бьет рукой, Возвращает наверх. Нарты сверху кричат: “Как рука твоя бьет! Твой приход — наш конец, Твой приезд — наш позор, — Что же в спор ты вступил? Битвы час не настал, Что же губишь ты нас? Что ты в гневе кипишь, Ты, чье тело — булат? Не пришел к нам иныж, Чинты нам не грозят! Ты ударил Жан-Шерх, Стон раздался в ответ,— В этом храбрости нет. Если впрямь ты храбрец И рожден для побед — Грудью бей ты Жан-Шерх!”
   Ой, Сосруко, наш свет, Грудью бьет он Жан-Шерх, Возвращает наверх. Нарты в страхе дрожат, Нарты в страхе кричат: “Мы тебя смельчаком Назовем лишь тогда, Если лбом будешь бить, Возвращая Жан-Шерх!”
   А Сосруко, наш свет, Им в ответ говорит: “Пусть решит нартский круг Кто я — враг или друг! Покарать я готов Чинтов злобную рать, Но до бранной поры Покатите с горы Поскорее Жан-Шерх, Чтоб мой третий удар В трепет нартов поверг!”
   Нарты с грустью глядят На Сосруко сейчас: Их потряс этот клич. В третий раз колесо Полетело с горы.
   От игры не бежит Настоящий герой. Лбом булатным он бьет, Возвращает Жан-Шерх, И летит оно вверх, Над Харамой-горой!
   Тут пришли в расстройство нарты, Стали прославлять геройство, Силу восхвалять Сосруко, Здравицы провозглашая, Величая храбрым мужем. Обращаются с приказом К одноглазым великанам: “Эй, ведите вы Сосруко Под руки на Хасу нашу! Чашу мужества вручите, Посадите вы Сосруко На почетнейшее место!”
   Накрывают великаны Девять столиков треногих, — Сано в рогах не скудеет Девять суток пред Сосруко. Девять суток в честь Сосруко Произносят славословья, На прощание подносят Победителю подарки.
   Ой, Сосруко наш булатный, Он обратно едет-скачет. Сатаней его встречает, Вопрошает: “Сын мой милый, Говори: на Хасе Нартов Что ты видел, что ты слышал? Кто тебе навстречу вышел? Мужеству и красноречью Кто заставил удивляться? Кто тебя хвалил и славил? На каком сидел ты месте, Бранной чести удостоен?” Так ответил ей Сосруко: “Там никто меня не встретил. Только ели, только пили Мы на этой Хасе малой, И никто меня не славил, Да и не ругал, пожалуй!”

10. Умирая, Сосруко завещал хозяину дома хранить полотенце как самую бесценную реликвию, передавая от отца к сыну, из поколения в поколение, выказывая уважение при произнесении имени то-го, кому оно принадлежало. Сказано было при этом примерно следующее: вы скрасили мои последние часы и я оставляю вам то, что вознаградит за заботу не только вас, но и ваших потомков: предо-хранит от бед, утешит, согреет в холод, в жару одарит влагой. Ответственным за реликвию назначался старейшина рода, независимо от того, мужчина это или женщина.
    Так ли было сказано или по другому, сказано ли было вообще – сегодня никто не ответит, но из поколение в поколение передает род Кардановых эту драгоценную реликвию. Нынешние хранители говорят, что их дальний предок, живший шесть поколений назад, утверждал, что знал восемь своих предшественников, сохранявших память о завещанной святыне, а сколько они – известно одному времени.
    Итак, что из себя представляет полотенце, находящееся ныне у дугулубгеевских (бывшее селение Кызбурун Третий) Кардановых. Это кусок тонкой материи размером 55 на 40 сантиметров, синего цвета (когда-то он был ярко-синим), с необычным орнаментом (очень похожим на тот, что на этрусских вазах) по краям, с выцветшими пятнами бурого цвета (скорее всего кровяными), на месте которых образовались многочисленные прорехи.
    Ну и что, скажет пессимистически настроенный читатель, мало ли кто что у себя хранит, и будет, без сомнения, прав. Если бы не несколько но… Прежде всего о полотенце стало известно отнюдь не сегодня, когда мифы и легенды творятся всеми, кому не лень, а достаточно давно. Оно упоминается в ряде записей сказителей, о нем известно профессиональным ученым-фольклористам. Более того, быличка эта – «Сосрыкъуэ и напэIэлъэщIыр» – напечатана в фольклорном сборнике «Адыгэ IуэрыIуатэхэр» (Нальчик, 1963, с. 258-259). Причем здесь приводится сразу два варианта, дополняю-щих один другого. Помимо уже сказанного, в них отмечается, что дотрагиваться до реликвии разрешено лишь главе рода, младшим же не дозволяется даже прикасаться к столу, на котором она лежит. Сообщается, что нынешний хранитель полотенца Адам сын Мухажа, что ДисцIыкIу, которой по старшинству предстояло быть ответственной за полотенце, отказалась к нему притронуться, произнеся лишь одно слово: «Боюсь!». После этого она внезапно заболела и выздоровела лишь тогда, когда взяла в руки реликвию.
    Доктор филологических наук, фольклорист Адам Гутов считает эту легенду отголоском более позднего времени, чем сами сказания о нартах, предполагая, что какой-то воин по имени Сосруко, раненый, спасавшийся от преследователей, нашел приют в семье Кардановых; эпизод этот с годами оброс деталями, приметами, мистическими преданиями.

11. Нарты скачут в поход,
    Нарты скачут вперед,
    Чтоб врагов покарать,
    Чинтов рать разгромить,
    Скачут в бой по степям,
    А Сосруко с собой
    Порешили не брать.
    Нартов страшный мороз
    Настигает в пути.
    Как проехать-пройти?
    Каждый всадник прирос
    К этой мерзлой земле,
    И в седле он дрожит
    В этих Кумских степях:
    Мир — в цепях ледяных!
    Горе нартским бойцам,
    Горе нартским коням!
    Стала стужа сильней,
    Сила мужа — слабей.
    Старцы-нарты кричат
    Среди Кумских степей, —
    Снег у них на глазах,
    Злоба в их голосах:
    “Эй, Имыс, есть огонь?”
    “Нет огня у меня”.
    “Эй, Сосым, есть огонь?”
    “Нет огня! Нет огня!”
    “Эй, Химиш, есть огонь?”
    “Нет огня у меня”.
    “Ашамез, есть огонь?”
    “Нет огня! Нет огня!”
    Нет огня у нартов смелых.
    Разве так в походы скачут?
    Тут Насрен Длиннобородый
    Обратился к нартам смелым:
    “Смертным стал наш путь отныне,
    Все в пустыне мы погибнем,—
    Тот, кто стар, и тот, кто молод.
    Горе нартам: холод смертный
    Свалит, превратит нас в трупы!
    Ох, мы глупы, глупы, нарты,
    Будет нам вперед наука:
    Надо было взять с собою
    Смуглолицего Сосруко,
    Всадника того, чье имя
    Чинты в страхе произносят,
    Чьи следы приносят счастье,
    Чье участье в деле бранном
    Все напасти побеждает,
    Чье копье готово к бою,
    Пролагает путь к победе,
    Чей высокий шлем сверкает
    Нам звездою путеводной,
    Чьей отвагой благородной,
    Как кольчугой, мы прикрыты,
    Чья стрела воюет с вьюгой,
    Из беды людей выводит,
    В трудный час находит выход.
    Мы напрасно, братья-нарты,
    Поскакали без Сосруко!”
    Нарты смелые — в печали:
    Надо было взять Сосруко!
    Кто там в холоде-тумане
    На кургане показался?
    То примчался нарт Сосруко:
    Там Сосруко, где опасность,
    Где нуждаются в подмоге!
    Посреди дороги вьюжной
    Нартов дружный клич раздался:
    “Здравствуй, наш воитель грозный,
    Предводитель знаменитый!
    Мы в ночи морозной гибнем.
    Помоги ты, если можешь,
    Если можешь, разожги ты
    Поскорей костер горячий!”
    “Всем удачи я желаю, —
    Говорит в ответ Сосруко, —
    Кто же в путь коня седлает,
    Без огня в пустыню скачет?
    У меня и малой искры
    Не найдется, потому что
    Без огня я в путь пускаюсь,
    Холода не опасаюсь.
    Не расстраивайтесь, нарты,
    Я сейчас огонь добуду.
    Не отчаивайтесь, нарты,
    Я для вас огонь добуду!”
    Он достал стрелу стальную
    И пустил в звезду ночную, —
    Падает звезда ночная,
    Шумно рассыпая искры.
    Хвалят всадники Сосруко,
    Нарты руки подставляют,
    Чтоб согреться хоть немного,
    Но тревога снова в сердце:
    Сразу же звезда погасла
    И растаяла в пустыне, —
    И опять в кручине нарты!
    Что же делать Сосруко?
    Он, могучий, решает
    Из беды неминучей
    Смелых вызволить нартов.
    Он садится, упрямый,
    На лихого Тхожея,
    Не робея, летит он
    На вершину Харамы.
    Вот он видит, бесстрашный:
    Дым из башни старинной
    Вьется, тонкий, и тает,
    И скрывается в тучах.
    И дымком осчастливлен,
    Он тайком подъезжает, —
    Семь оград, семь колючих
    Замечает Сосруко:
    То — жилище Иныжа.
    Подъезжает поближе,
    Видит — пламень высокий
    В сердце круга пылает:
    То Иныж одноокий,
    Мощным кругом свернувшись,
    Спит, храпит, головою
    Опершись на колени.
    Озарен головнею,
    Рот раскрыт, нехватает
    В нем переднего зуба,
    А костер все пылает
    В сердце мощного круга,
    Ни на миг не слабея…
    И Сосруко Тхожея
    Вопрошает, как друга:
    “Нартам нужен огонь.
    Что же делать нам, конь?”
    Конь проржал семикратно:
    “Ой, Сосруко булатный,
    Сильнорукий и статный!
    Не поедем обратно,
    А подъедем к Иныжу.
    Как поближе подъедем, —
    Бег свой конский, горячий
    Обращу в шаг собачий,
    Как поближе подъедем,
    Не пойду по-собачьи,—
    Подкрадусь по-кошачьи
    Я, рожденный из пены!
    Перепрыгну я стены
    Этой башни старинной,
    Над Иныжем, бесстрашный,
    Встану я на дыбы.
    Победим без борьбы:
    Наклонись ты к огню
    И хватай головню”.
    Полетел к старой башне
    Конь, советчик всегдашний
    Удалого Сосруко.
    Как подъехал поближе, —
    Конский бег свой горячий
    Обратил в шаг собачий,
    А подъехал поближе, —
    Обратил шаг собачий
    В легкий шорох кошачий,
    А приблизился к башне, —
    Быстрым вихрем рванулся,
    Легкой пылью взметнулся
    Над старинною башней.
    А бесстрашный Сосруко
    Наклонился к огню
    И схватил головню —
    Да неловко схватил —
    Отскочил уголек,
    На Иныжа упал,
    Опалил ему бровь —
    Бровь густая зажглась.
    Приоткрыл великан
    Свой единственный глаз,
    Головни сосчитал —
    Нехватает одной:
    Смелый нарт с головней
    Ускакал далеко!
    Заорал великан:
    “Кто меня обокрал?
    Чтоб тебя, сучий сын,
    Мой отец покарал!”
    Не вставая, Иныж
    Руки вытянул вдруг,
    Опустил за порог.
    Стал он шарить вокруг,
    Семь обшарил дорог.
    А Сосруко скакал
    День за днем — семь ночей,
    А подъехал к реке, —
    Оказался Тхожей
    У Иныжа в руке!
    Посмотрел великан
    На того, кто посмел
    Ускакать с головней,
    Видит — весь он стальной.
    И подумал Иныж:
    “Этот малый — крепыш.
    Хоть и глуп коротыш,
    А заменит мне зуб!”
    Так во рту великана
    Очутился Сосруко.
    Не смутился Сосруко,
    Вынул меч смертоносный,
    Резать начал он десны
    Великана Иныжа.
    Не стерпел сильной боли
    Великан одноглазый:
    Сразу выплюнул нарта.
    Оказался на воле
    Смуглолицый Сосруко!
    Тут воскликнул Иныж:
    “Слушай, нартский малыш,
    Похититель огня!
    Недруг есть у меня —
    Смуглолицый Сосруко.
    Отвечай поскорей:
    Где он — сын Сатаней,
    Смуглолицый Сосруко?
    С великанами в ряд
    Нарты ставят Сосруко,
    Так о нем говорят:
    “Он сильней на земле
    Всех, сидящих в седле,
    Великанов сильней
    Смуглолицый Сосруко!”
    Говори же скорей:
    Где он — сын Сатаней,
    Смуглолицый Сосруко?”
    Отвечает Сосруко:
    “У подножия гор
    Я у нартов пастух.
    Мало видел мой взор,
    Много слышал мой слух.
    Не видал я Сосруко,
    Но слыхал о Сосруко,
    Где храбрец — не скажу,
    Но о нем расскажу”.
    Отвечает Иныж:
    “Если, нартский малыш,
    Ты не смог мне сказать,
    Где гуляет Сосруко,
    То сумей показать,
    Как играет Сосруко!”
    Тут Сосруко встрепенулся,
    Усмехнулся, молвил слово:
    “Нет такого человека
    Среди нартов, что сумел бы
    Игры повторить Сосруко.
    Нарты верят: нет такого
    Великана, что сумел бы
    В играх победить Сосруко!”
    Рассердился одноглазый:
    “Не болтай, пастух плюгавый,
    А начни свои рассказы
    Про Сосруковы забавы!”
    “Я слыхал, для Сосруко
    Нет милее игры:
    Он стоит, наш Сосруко,
    У подножья горы;
    Абра-камень бросают
    Нарты с этой горы;
    Но Сосруко булатный —
    Богатырь настоящий:
    Лбом толкает обратно
    Абра-камень летящий!”
    “Мне ли это не под силу?
    Ну-ка живо, пастушонок,
    Камень ты пусти с обрыва!”
    Нарт берет огромный камень
    И с горы его бросает,
    Великан огромный камень
    Ловит лбом и лбом толкает,
    Возвращает на вершину,
    Громко восклицает: “Право,
    Хороша забава эта!
    От нее — поесть охота,
    А работа—лбу на пользу:
    От ударов лоб крепчает!
    Мне игра пришлась по нраву,
    Но забаву потруднее,
    Может быть, пастух, ты знаешь?..”
    Где, Сосруко, твой разум?
    Ох, беда с одноглазым:
    Смерть к нему не приходит!
    Тут уводит подальше
    Великана Сосруко,
    Говорит великану:
    “Тот, чье имя — Сосруко, —
    Так твердит нартский род,—
    Опускаясь на землю,
    Открывает свой рот;
    В рот кладут ему стрелы.
    А Сосруко умелый
    Их головки жует, —
    Он жует и смеется,
    А концами плюется!”
    “Рот набей мне доотказу:
    Не боюсь такой работы!” —
    Усмехается и сразу
    Опускается на землю
    Великан широкоротый,
    Открывает пасть большую.
    Набивает доотказу
    Стрелами ее Сосруко.
    Нипочем Иныжу злому
    Нарта юного уловки!
    Великан жует головки,
    А концами стрел плюется
    И смеется над Сосруко:
    “Пастушонок нартский! Право,
    Хороша забава эта:
    Придает слюне свирепость,
    А зубам — стальную крепость!
    Мне игра пришлась по нраву,
    Но забаву потруднее,
    Может быть, пастух, ты знаешь?..”
    Где, Сосруко, твой разум?
    Ох, беда с одноглазым:
    Смерть к нему не приходит!
    Тут уводит подальше
    Великана Сосруко,
    Говорит великану:
    “Тот, чье имя — Сосруко,
    Тешит душу такою
    Удалою забавой:
    Перед ним, храбрецом,
    Нарты ставят котел,
    Наполняют свинцом
    Исполинский котел,
    На огонь его ставят,
    И свинец они плавят
    Девять дней и ночей —
    Вот игра силачей!
    Ой, Сосруко недаром
    Среди нартов прославлен!
    Вот в свинец он садится,
    Что кипит, что расплавлен,
    И сидит он в котле,
    Словно всадник в седле,
    Ждет, когда, наконец,
    Затвердеет свинец!”
    “Мне ли это не под силу? —
    Говорит Иныж с зевотой, —
    Я в котел с охотой сяду!”
    Юный нарт огонь разводит —
    На огонь котел поставлен.
    Девять дней-ночей проходит —
    И свинец в котле расплавлен.
    Великан в свинец садится,
    Вместе с ним затвердевает,
    Но рывком могучим тело
    От свинца он отрывает,
    Восклицает одноглазый:
    “Я своим доволен делом,
    Телом стал стократ сильнее,
    Захотелось пообедать!
    Мне игра твоя по нраву,
    Но забаву потруднее,
    Может быть, пастух, ты знаешь?
    А не знаешь — будет худо:
    Сам себя я позабавлю,
    Я живьем тебя расплавлю!”
    Где, Сосруко, твой разум?
    Ох, беда с одноглазым:
    Смерть к нему не приходит!
    Смуглолицый Сосруко
    Речь такую заводит:
    “Ой, двужильный, двуглавый,
    Не спеши пообедать,
    Чтоб успел я поведать
    О забаве последней:
    Там, где в океан глубокий
    Устремляются, вскипая,
    Всех семи морей потоки, —
    Опускается в пучину,
    Дна стопой не доставая,
    Ртом воды не набирая,
    Тот, кого зовут Сосруко.
    Дуют, дуют старцы-нарты,
    Семь ночей, семь дней колдуют,
    Замораживают море,
    Смуглолицого Сосруко
    Замораживают в море.
    Он в пучине, в лед одетый,
    Семь ночей, семь дней проводит,
    Дожидается рассвета,
    Гордо плечи распрямляет,
    Лед ломает и выходит”.
    “Мне ли это не под силу!” —
    Восклицает одноокий.
    Нарт его туда приводит,
    Где семи морей потоки
    В океан глубокий, грозный
    Устремляются, сливаясь.
    Опускается в пучину
    Великан Иныж, стараясь
    Не коснуться дна стопою
    И в воде не захлебнуться.
    Холод напустил Сосруко
    И в пучине океана
    Великана заморозил.
    В той пучине великана
    Семь ночей, семь дней держал он,
    А потом сказал он: “Выйди!”
    Не был великан в обиде.
    Поднатужась, одноглазый
    Сильными повел плечами —
    Лед могучий треснул сразу.
    “Погоди! — вскричал Сосруко. —
    Я нагнал не все морозы,
    Трещины не все заделал,
    Лед еще не очень крепок!”
    Дунул нарт — взвились метели,
    Затрещал мороз жестокий,
    И семи морей потоки
    На бегу оцепенели!
    Нарт в пучине океана
    Великана заморозил,
    Крепким льдом сковал он воду,
    Злобному уроду крикнул:
    “Эй, Иныж, попробуй, вырвись,
    Ты из плена ледяного!”
    Поднатужась, одноглазый
    Плечи распрямляет снова,
    Гневно силы напрягает.
    Вот на лбу надулись жилы,
    Глаз единственный моргает, —
    Поздно: в этом льду могучем
    Заморожен одноглазый!
    Вынув быстрый меч из ножен,
    Тут подумал нарт Сосруко:
    “Я врага сковал надежно,
    Душу можно позабавить —
    Обезглавить великана!”
    Но подул Иныж свирепый
    И отбросил он Сосруко
    Сразу на два перехода.
    Прискакал назад Сосруко,
    Сзади подскакал к Иныжу,
    Осадил на льду Тхожея,
    Чтоб злодея обезглавить,
    Но бессилен меч двуострый:
    Волоска снести не может
    И царапинки оставить!
    Загремел одноглазый:
    “Если б не был я глупым,
    Догадался бы сразу
    По твоим тонким икрам,
    По твоим хитрым играм,
    Что я вижу Сосруко:
    Смерть приходит к Иныжу!
    Ой, Сосруко булатный,
    Ратный всадник ты нартский!
    Не трудись понапрасну, —
    Головы не отрубишь,
    Только меч ты затупишь!
    Поднимись-ка ты лучше
    На порог моей башни,
    На дверях моей башни
    Меч увидишь могучий.
    Этот меч ты прославишь:
    Обезглавишь Иныжа!”
    Повернул коня Сосруко,
    К башне великана скачет.
    “Нет ли хитрости, обмана,
    Западни в речах Иныжа?”
    Так подумав, нарт Сосруко
    Открывает двери башни,
    Только сам не входит в башню,
    А полено он бросает
    И срывается мгновенно
    С притолоки меч могучий
    И вонзается в полено.
    Нагибается Сосруко,
    Меч за рукоять хватает,
    И назад с мечом Иныжа
    Возвращается Сосруко.
    Великан, его увидев,
    Зарыдал рыданьем громким:
    “Ой, Сосруко, всадник ратный,
    Нарт булатный, статный воин!
    Я спокоен был, я думал,
    Что моим мечом ты будешь
    Обезглавлен, что навеки
    Буду от тебя избавлен.
    Меч в твоих руках я вижу,
    Смерть пришла к Иныжу ныне.
    Если так — в моей кончине
    Пусть отраду, нарт, найдешь ты.
    Обезглавь меня скорее,
    Вытяни из шеи жилу,
    Опояшь себя, и силу
    Великана обретешь ты,
    И тогда никто из нартов
    И никто из великанов
    Одолеть тебя не сможет!”
    Отвечал ему Сосруко:
    “Не за сказками я прибыл, —
    Прибыл на твою погибель,
    Чтоб добыть огонь для нартов,
    Чтоб спасти друзей от смерти.
    Не нужна твоя мне жила,
    Полная отравы мерзкой:
    Только сила человека
    На земле достойна славы!”
    Так воскликнув, нарт Сосруко
    Обезглавил великана
    И коня к друзьям направил,
    Захватив огонь Иныжа.
    От мороза, от метели
    Коченели, сжавшись в кучи,
    Нарт могучий, конь летучий, —
    Исходили в горьком плаче.
    Прискакал к друзьям Сосруко
    И развел огонь горячий,
    Отогрел коней и нартов.
    Нарты поклялись в пустыне:
    “Ой, отныне без Сосруко
    Никуда мы не поедем —
    Ни в походы, ни в набеги,
    В том навеки мы клянемся!”

12. Герой адыгского нартского эпоса. С. рожден из камня, который оплодотворил пастух, воспылавший страстью к Сатаней. По просьбе Сатаней Тлепш извлек из камня раскаленного железного мальчика и окунул его семь раз в воду: только бедра (вариант: колени), схваченные клещами, остались незакаленными. С. выступает как культурный герой. Он возвращает (что равносильно добыванию) нартам, огонь и семена проса, похищенные Иныжем и Еминежем, одаривает людей напитком сано, отнятым им у богов. С. часто действует, прибегая к хитрости, а также с помощью магии. В образе С. проявляются черты солярного божества: верх его шапки — солнце, он — обладатель талисмана, сверкающего, как солнце. У С. прослеживаются также в рудиментарной форме некоторые функции демиурга, свойственные богу солнца (см. ТХАи ТХАШХО). Покидая земной мир, С. наделяет (вариант: просит Тха наделить) характерными особенностями некоторых животных и птиц. Целебные воды Кавказа — это слезы С., плачущего от невозможности вернуться из-под земли на землю.С. и его коня Тхожея губят нарты (варианты: нарты совместно с иныжами; иныжи), выведавшие их уязвимые места через старуху Барамбух (вариант — Уорсар). Она превращается в золотой шлем (или плеть), который поднимает с дороги С. и надевает на голову. Из разговора С. с Тхожеем Барамбух узнает их тайну. Когда С. явился к месту состязания (Харама-ошха, «Харама-гора»), нарты предложили ему отразить мсан-шарх коленями (бедрами). С. подставляет колени, и жан-шарх перерезает его ноги. Нарты закапывают С. живым в землю (вариант: добивают раненого С.), и С. продолжает жить под землей. Каждую весну он стремится вырваться в земной мир, чтобы уничтожить всех, кто чинит на земле несправедливость.Поверья связывают с именем С. огромные камни в верховьях Инжиджа, в верховьях Псыжа, одну из канав в Баксанском ущелье, сохранивших якобы следы меча С., копыт его коня. Род Кардановых (Кабарда) считает С. своим предком (при упоминании имени героя в знак почитания его все встают). У старшей женщины рода хранится «полотенце С.» (которым герой перевязал свои раненые колени), обладающее, как считают, магической силой (исцелять больного, вызывать дождь).Соответствия С.: абхазский Сасрыква, осетинский Сослан. м. и. Мижаев.

13. Когда Сосруко пригнал табун к кургану, старуха стала пересчитывать коней. Пересчитала их, потом еще раз пересчитала и сказала:
    — Один жеребенок — лишний. Откуда он?
    — Кобылица Тхож ожеребилась.
    — И третья ночь — твоя победа, — похвалила нарта старуха. — Дарю тебе коня, выбирай любого. Ну, какой тебе по сердцу?
    — Мне нужен вот этот морской жеребенок, — твердо сказал Сосруко.
    — Вот этот плюгавенький? — удивилась табун щица. — Да он никогда не станет настоящим конем!
    — Слушай, женщина, — молвил Сосруко в вол нении. — Если ты хочешь сделать мне добро — по дари мне этого жеребенка. Он родился в третью ночь моих трудов, и я полюбил его.
    — Бери, — согласилась старуха.
    Сосруко поблагодарил старую табунщицу, распрощался с ней, сёл на своего коня и поскакал, держа в поводу подаренного жеребенка. На первом привале жеребенок вдруг спросил:
    — Кто ты такой?
    — Сосруко.
    — Вот что, Сосруко. Я могу стать для тебя на стоящим другом-конем, но знай, что я успел только три раза попробовать материнского молока. Я — вто рое дитя кобылицы Тхож: первенца увел Емынеж. Ни резвостью, ни быстротой, ни силой не уступлю я старшему брату, ибо и он только три раза отведая материнского молока. Если же ты хочешь, чтобы я был сильнее старшего брата, — отпусти меня к ма тери. Я отведаю в четвертый раз ее молока и стану непобедимым. Тогда я вернусь к тебе.
    Сосруко согласился, отпустил жеребенка, сказав ему:
    — Возвращайся поскорей. Я буду ждать тебя под этим деревом.
    Жеребенок побежал к матери, а Сосруко повернул своего коня, чтобы сделать привал в тени дерева. Не успел он вынести ногу из стремени, чтобы спешиться, как жеребенок прибежал назад.
    — Почему ты вернулся? Ты раздумал скакать к матери? — спросил Сосруко.
    — Я уже был у матери, я уже отведал в четвер тый раз материнского молока, — отвечал тонким ржа нием жеребенок.
    — Какой же ты быстрый! — удивился Сосруко.
    — Нет, я не показал еще своей быстроты: туда я шел шагом, а назад возвращался мелкой рысью.
    — Значит — повезло мне, — обрадовался Сос руко. — Я вижу, из тебя выйдет настоящий конь.
    — Ты ошибаешься: я уже сейчас — настоящий конь. Садись на меня: я тебя проверю, ты меня ис пытаешь.
    Сосруко снял седло со своего серого коня, оседлал жеребенка, сел на него и поскакал, держа серого в поводу. Только тронулись, начал серый спотыкаться. Жеребенок идет шагом, а серый конь, чтобы не отстать, должен скакать рысью. Жеребенок бежит рысью, а серый во весь опор. Не проехали так и трех перевалов, как серый упал, а жеребенок, сразу не заметив этого, поволок его по земле.
    — Ну и ретив же ты, маленький мой! — восхи тился Сосруко. Тогда-то и дал он кличку жеребенку: “Тхожей”, что означает: маленький сын кобылицы Тхож.
    Не было на земле такого коня, который бы мог сравниться с Тхожеем! Уж на что силен и резв был старый серый конь, а и он не выдержал безудержной скачки Тхожея: сила ушла из него, и лег он, бездыханный, посреди дороги. Горько было Сосруко, хотел он оплакать старого товарища, да побоялся обидеть этим Тхожея. Зарыл он серого на чужбине и поскакал дальше.
    Вступив во владения Емынежа, Сосруко снова вызвал теплую погоду. Емынеж, который все это время сидел в шубе у очага, обрадовался весеннему теплу, сбросил шубу, сел на трехногого коня и помчался на вершину горы, на пашню, взяв с собой кожаный мешок с семенами бога плодородия.
    Сосруко нагнал его у прдножья горы, выхватил мешок с заветным просом и поскакал к крепости. Там он кликнул нартскую девушку, посадил ее в седло и, помчался в сторону Страны Нартов. Емынеж бросился в погоню. Тхожей шел шагом, а трехногий вороной скакал во весь опор, но старший брат не мог догнать младшего. Емынеж пришел в ярость и стал бить своего коня тяжелой свинцовой плетью. Великан бил вороного, не жалея сил, и дорогу огласили вопли вороного:
    — Эй, конь, мы с тобою родились от одной ма тери— узнаю тебя по твоей масти, по твоей резвости. Видишь ли ты, слышишь ли ты, как меня избивает седок? Пожалей меня, милый брат, остановись!
    Но Тхожей не останавливался, продолжал итти шагом, а Емынеж все сильнее и сильнее хлестал свинцовой плетью несчастного вороного. Опять завопил трехногий конь:
    — Милый брат, пожалей меня, дай нагнать тебя! Убьет меня седок!
    Тогда Тхожей ответил своему брату:
    — Мне ли, младшему, учить тебя? Вспомни на ставление матери: если глупый и злой седок бьет тебя — сбрось его и прибей к земле ударом своих копыт!
    Вороной послушался младшего брата, рванулся под самые облака и сбросил Емынежа. Чудовище полетело вниз головой и разбилось в пропасти, а оттуда вылетело пламя: это драконий хвост Емынежа ударился о скалу, и вспыхнула молния.
    А трехногий конь, почуяв волю, поскакал в междуморье к своей матери Тхож.
    Долго ехал Сосруко, держа перед собой в седле кожаный мешок с семенами проса. Наконец приехал в Страну Нартов. Первым, кого увидел Сосруко, был пастух Куйцук. Пастух сидел на камне у развилины трех дорог, а вокруг паслась его отара. Не очень-то красив был Куйцук, но нартской девушке, долго томившейся в неволе, вдали от родной земли, все казалось прекрасным в Стране Нартов. Показался ей прекрасным и Куйцук. Заметил это Сосруко. Он сказал пастуху:
    — Да умножится твое стадо, Куйцук! Я привез Стране Нартов просо Тхаголеджа, а тебе — жену. Поговори с ней, а то она в неволе, на чужбине, отвыкла от разговоров с нартскими джигитами.
    Обрадованная девушка спрыгнула с коня, и Куйцук усадил ее рядом с собою, на камне, у развилины трех дорог, а Сосруко поехал на Хасу, чтобы вручить нартам семена проса.
    Ого, как ликовала Хаса! Семь дней плясали, семь дней пили нарты, семь дней продолжались их игры. А когда кончилось празднество, вспахали нарты землю и посеяли благодатные семена проса.
    Семена зрели в нартской земле и дали обильные всходы. Такого урожая еще не знала нартская земля! Сварили нарты из проса пасту и понесли ее в дом Сатаней в огромном медном котле. Оказали нарты почет Сосруко: удостоили его великой чести — первым отведать пасту, приготовленную из нового урожая. То была самая великая честь в Стране Нартов, самая великая радость, и Сосруко был счастлив, а Сатаней им гордилась
    Как Сосруко добыл огонь
    Нарты скачут в поход,
    Нарты скачут вперед,
    Чтоб врагов покарать,
    Чинтов рать разгромить,
    Скачут в бой по степям,
    А Сосруко с собой
    Порешили не брать.
    Нартов страшный мороз
    Настигает в пути.
    Как проехать-пройти?
    Каждый всадник прирос
    К этой мерзлой земле,
    И в седле он дрожит
    В этих Кумских степях:
    Мир — в цепях ледяных!
    Горе нартским бойцам,
    Горе нартским коням!
    Стала стужа сильней,
    Сила мужа — слабей.
    Старцы-нарты кричат
    Среди Кумских степей, —
    Снег у них на глазах,
    Злоба в их голосах:
    “Эй, Имыс, есть огонь?”
    “Нет огня у меня”.
    “Эй, Сосым, есть огонь?”
    “Нет огня! Нет огня!”
    “Эй, Химиш, есть огонь?”
    “Нет огня у меня”.
    “Ашамез, есть огонь?”
    “Нет огня! Нет огня!”
    Нет огня у нартов смелых.
    Разве так в походы скачут?
    Тут Насрен Длиннобородый
    Обратился к нартам смелым:
    “Смертным стал наш путь отныне,
    Все в пустыне мы погибнем,—
    Тот, кто стар, и тот, кто молод.
    Горе нартам: холод смертный
    Свалит, превратит нас в трупы!
    Ох, мы глупы, глупы, нарты,
    Будет нам вперед наука:
    Надо было взять с собою
    Смуглолицего Сосруко,
    Всадника того, чье имя
    Чинты в страхе произносят,
    Чьи следы приносят счастье,
    Чье участье в деле бранном
    Все напасти побеждает,
    Чье копье готово к бою,
    Пролагает путь к победе,
    Чей высокий шлем сверкает
    Нам звездою путеводной,
    Чьей отвагой благородной,
    Как кольчугой, мы прикрыты,
    Чья стрела воюет с вьюгой,
    Из беды людей выводит,
    В трудный час находит выход.
    Мы напрасно, братья-нарты,
    Поскакали без Сосруко!”
    Нарты смелые — в печали:
    Надо было взять Сосруко!
    Кто там в холоде-тумане
    На кургане показался?
    То примчался нарт Сосруко:
    Там Сосруко, где опасность,
    Где нуждаются в подмоге!
    Посреди дороги вьюжной
    Нартов дружный клич раздался:
    “Здравствуй, наш воитель грозный,
    Предводитель знаменитый!
    Мы в ночи морозной гибнем.
    Помоги ты, если можешь,
    Если можешь, разожги ты
    Поскорей костер горячий!”
    “Всем удачи я желаю, —
    Говорит в ответ Сосруко, —
    Кто же в путь коня седлает,
    Без огня в пустыню скачет?
    У меня и малой искры
    Не найдется, потому что
    Без огня я в путь пускаюсь,
    Холода не опасаюсь.
    Не расстраивайтесь, нарты,
    Я сейчас огонь добуду.
    Не отчаивайтесь, нарты,
    Я для вас огонь добуду!”
    Он достал стрелу стальную
    И пустил в звезду ночную, —
    Падает звезда ночная,
    Шумно рассыпая искры.
    Хвалят всадники Сосруко,
    Нарты руки подставляют,
    Чтоб согреться хоть немного,
    Но тревога снова в сердце:
    Сразу же звезда погасла
    И растаяла в пустыне, —
    И опять в кручине нарты!
    Что же делать Сосруко?
    Он, могучий, решает
    Из беды неминучей
    Смелых вызволить нартов.
    Он садится, упрямый,
    На лихого Тхожея,
    Не робея, летит он
    На вершину Харамы.
    Вот он видит, бесстрашный:
    Дым из башни старинной
    Вьется, тонкий, и тает,
    И скрывается в тучах.
    И дымком осчастливлен,
    Он тайком подъезжает, —
    Семь оград, семь колючих
    Замечает Сосруко:
    То — жилище Иныжа.
    Подъезжает поближе,
    Видит — пламень высокий
    В сердце круга пылает:
    То Иныж одноокий,
    Мощным кругом свернувшись,
    Спит, храпит, головою
    Опершись на колени.
    Озарен головнею,
    Рот раскрыт, нехватает
    В нем переднего зуба,
    А костер все пылает
    В сердце мощного круга,
    Ни на миг не слабея…
    И Сосруко Тхожея
    Вопрошает, как друга:
    “Нартам нужен огонь.
    Что же делать нам, конь?”
    Конь проржал семикратно:
    “Ой, Сосруко булатный,
    Сильнорукий и статный!
    Не поедем обратно,
    А подъедем к Иныжу.
    Как поближе подъедем, —
    Бег свой конский, горячий
    Обращу в шаг собачий,
    Как поближе подъедем,
    Не пойду по-собачьи,—
    Подкрадусь по-кошачьи
    Я, рожденный из пены!
    Перепрыгну я стены
    Этой башни старинной,
    Над Иныжем, бесстрашный,
    Встану я на дыбы.
    Победим без борьбы:
    Наклонись ты к огню
    И хватай головню”.
    Полетел к старой башне
    Конь, советчик всегдашний
    Удалого Сосруко.
    Как подъехал поближе, —
    Конский бег свой горячий
    Обратил в шаг собачий,
    А подъехал поближе, —
    Обратил шаг собачий
    В легкий шорох кошачий,
    А приблизился к башне, —
    Быстрым вихрем рванулся,
    Легкой пылью взметнулся
    Над старинною башней.
    А бесстрашный Сосруко
    Наклонился к огню
    И схватил головню —
    Да неловко схватил —
    Отскочил уголек,
    На Иныжа упал,
    Опалил ему бровь —
    Бровь густая зажглась.
    Приоткрыл великан
    Свой единственный глаз,
    Головни сосчитал —
    Нехватает одной:
    Смелый нарт с головней
    Ускакал далеко!
    Заорал великан:
    “Кто меня обокрал?
    Чтоб тебя, сучий сын,
    Мой отец покарал!”
    Не вставая, Иныж
    Руки вытянул вдруг,
    Опустил за порог.
    Стал он шарить вокруг,
    Семь обшарил дорог.
    А Сосруко скакал
    День за днем — семь ночей,
    А подъехал к реке, —
    Оказался Тхожей
    У Иныжа в руке!
    Посмотрел великан
    На того, кто посмел
    Ускакать с головней,
    Видит — весь он стальной.
    И подумал Иныж:
    “Этот малый — крепыш.
    Хоть и глуп коротыш,
    А заменит мне зуб!”
    Так во рту великана
    Очутился Сосруко.
    Не смутился Сосруко,
    Вынул меч смертоносный,
    Резать начал он десны
    Великана Иныжа.
    Не стерпел сильной боли
    Великан одноглазый:
    Сразу выплюнул нарта.
    Оказался на воле
    Смуглолицый Сосруко!
    Тут воскликнул Иныж:
    “Слушай, нартский малыш,
    Похититель огня!
    Недруг есть у меня —
    Смуглолицый Сосруко.
    Отвечай поскорей:
    Где он — сын Сатаней,
    Смуглолицый Сосруко?
    С великанами в ряд
    Нарты ставят Сосруко,
    Так о нем говорят:
    “Он сильней на земле
    Всех, сидящих в седле,
    Великанов сильней
    Смуглолицый Сосруко!”
    Говори же скорей:
    Где он — сын Сатаней,
    Смуглолицый Сосруко?”
    Отвечает Сосруко:
    “У подножия гор
    Я у нартов пастух.
    Мало видел мой взор,
    Много слышал мой слух.
    Не видал я Сосруко,
    Но слыхал о Сосруко,
    Где храбрец — не скажу,
    Но о нем расскажу”.
    Отвечает Иныж:
    “Если, нартский малыш,
    Ты не смог мне сказать,
    Где гуляет Сосруко,
    То сумей показать,
    Как играет Сосруко!”
    Тут Сосруко встрепенулся,
    Усмехнулся, молвил слово:
    “Нет такого человека
    Среди нартов, что сумел бы
    Игры повторить Сосруко.
    Нарты верят: нет такого
    Великана, что сумел бы
    В играх победить Сосруко!”
    Рассердился одноглазый:
    “Не болтай, пастух плюгавый,
    А начни свои рассказы
    Про Сосруковы забавы!”
    “Я слыхал, для Сосруко
    Нет милее игры:
    Он стоит, наш Сосруко,
    У подножья горы;
    Абра-камень бросают
    Нарты с этой горы;
    Но Сосруко булатный —
    Богатырь настоящий:
    Лбом толкает обратно
    Абра-камень летящий!”
    “Мне ли это не под силу?
    Ну-ка живо, пастушонок,
    Камень ты пусти с обрыва!”
    Нарт берет огромный камень
    И с горы его бросает,
    Великан огромный камень
    Ловит лбом и лбом толкает,
    Возвращает на вершину,
    Громко восклицает: “Право,
    Хороша забава эта!
    От нее — поесть охота,
    А работа — лбу на пользу:
    От ударов лоб крепчает!
    Мне игра пришлась по нраву,
    Но забаву потруднее,
    Может быть, пастух, ты знаешь?..”
    Где, Сосруко, твой разум?
    Ох, беда с одноглазым:
    Смерть к нему не приходит!
    Тут уводит подальше
    Великана Сосруко,
    Говорит великану:
    “Тот, чье имя — Сосруко, —
    Так твердит нартский род,—
    Опускаясь на землю,
    Открывает свой рот;
    В рот кладут ему стрелы.
    А Сосруко умелый
    Их головки жует, —
    Он жует и смеется,
    А концами плюется!”
    “Рот набей мне доотказу:
    Не боюсь такой работы!” —
    Усмехается и сразу
    Опускается на землю
    Великан широкоротый,
    Открывает пасть большую.
    Набивает доотказу
    Стрелами ее Сосруко.
    Нипочем Иныжу злому
    Нарта юного уловки!
    Великан жует головки,
    А концами стрел плюется
    И смеется над Сосруко:
    “Пастушонок нартский! Право,
    Хороша забава эта:
    Придает слюне свирепость,
    А зубам — стальную крепость!
    Мне игра пришлась по нраву,
    Но забаву потруднее,
    Может быть, пастух, ты знаешь?..”
    Где, Сосруко, твой разум?
    Ох, беда с одноглазым:
    Смерть к нему не приходит!
    Тут уводит подальше
    Великана Сосруко,
    Говорит великану:
    “Тот, чье имя — Сосруко,
    Тешит душу такою
    Удалою забавой:
    Перед ним, храбрецом,
    Нарты ставят котел,
    Наполняют свинцом
    Исполинский котел,
    На огонь его ставят,
    И свинец они плавят
    Девять дней и ночей —
    Вот игра силачей!
    Ой, Сосруко недаром
    Среди нартов прославлен!
    Вот в свинец он садится,
    Что кипит, что расплавлен,
    И сидит он в котле,
    Словно всадник в седле,
    Ждет, когда, наконец,
    Затвердеет свинец!”
    “Мне ли это не под силу? —
    Говорит Иныж с зевотой, —
    Я в котел с охотой сяду!”
    Юный нарт огонь разводит —
    На огонь котел поставлен.
    Девять дней-ночей проходит —
    И свинец в котле расплавлен.
    Великан в свинец садится,
    Вместе с ним затвердевает,
    Но рывком могучим тело
    От свинца он отрывает,
    Восклицает одноглазый:
    “Я своим доволен делом,
    Телом стал стократ сильнее,
    Захотелось пообедать!
    Мне игра твоя по нраву,
    Но забаву потруднее,
    Может быть, пастух, ты знаешь?
    А не знаешь — будет худо:
    Сам себя я позабавлю,
    Я живьем тебя расплавлю!”
    Где, Сосруко, твой разум?
    Ох, беда с одноглазым:
    Смерть к нему не приходит!
    Смуглолицый Сосруко
    Речь такую заводит:
    “Ой, двужильный, двуглавый,
    Не спеши пообедать,
    Чтоб успел я поведать
    О забаве последней:
    Там, где в океан глубокий
    Устремляются, вскипая,
    Всех семи морей потоки, —
    Опускается в пучину,
    Дна стопой не доставая,
    Ртом воды не набирая,
    Тот, кого зовут Сосруко.
    Дуют, дуют старцы-нарты,
    Семь ночей, семь дней колдуют,
    Замораживают море,
    Смуглолицого Сосруко
    Замораживают в море.
    Он в пучине, в лед одетый,
    Семь ночей, семь дней проводит,
    Дожидается рассвета,
    Гордо плечи распрямляет,
    Лед ломает и выходит”.
    “Мне ли это не под силу!” —
    Восклицает одноокий.
    Нарт его туда приводит,
    Где семи морей потоки
    В океан глубокий, грозный
    Устремляются, сливаясь.
    Опускается в пучину
    Великан Иныж, стараясь
    Не коснуться дна стопою
    И в воде не захлебнуться.
    Холод напустил Сосруко
    И в пучине океана
    Великана заморозил.
    В той пучине великана
    Семь ночей, семь дней держал он,
    А потом сказал он: “Выйди!”
    Не был великан в обиде.
    Поднатужась, одноглазый
    Сильными повел плечами —
    Лед могучий треснул сразу.
    “Погоди! — вскричал Сосруко. —
    Я нагнал не все морозы,
    Трещины не все заделал,
    Лед еще не очень крепок!”
    Дунул нарт — взвились метели,
    Затрещал мороз жестокий,
    И семи морей потоки
    На бегу оцепенели!
    Нарт в пучине океана
    Великана заморозил,
    Крепким льдом сковал он воду,
    Злобному уроду крикнул:
    “Эй, Иныж, попробуй, вырвись,
    Ты из плена ледяного!”
    Поднатужась, одноглазый
    Плечи распрямляет снова,
    Гневно силы напрягает.
    Вот на лбу надулись жилы,
    Глаз единственный моргает, —
    Поздно: в этом льду могучем
    Заморожен одноглазый!
    Вынув быстрый меч из ножен,
    Тут подумал нарт Сосруко:
    “Я врага сковал надежно,
    Душу можно позабавить —
    Обезглавить великана!”
    Но подул Иныж свирепый
    И отбросил он Сосруко
    Сразу на два перехода.
    Прискакал назад Сосруко,
    Сзади подскакал к Иныжу,
    Осадил на льду Тхожея,
    Чтоб злодея обезглавить,
    Но бессилен меч двуострый:
    Волоска снести не может
    И царапинки оставить!
    Загремел одноглазый:
    “Если б не был я глупым,
    Догадался бы сразу
    По твоим тонким икрам,
    По твоим хитрым играм,
    Что я вижу Сосруко:
    Смерть приходит к Иныжу!
    Ой, Сосруко булатный,
    Ратный всадник ты нартский!
    Не трудись понапрасну, —
    Головы не отрубишь,
    Только меч ты затупишь!
    Поднимись-ка ты лучше
    На порог моей башни,
    На дверях моей башни
    Меч увидишь могучий.
    Этот меч ты прославишь:
    Обезглавишь Иныжа!”
    Повернул коня Сосруко,
    К башне великана скачет.
    “Нет ли хитрости, обмана,
    Западни в речах Иныжа?”
    Так подумав, нарт Сосруко
    Открывает двери башни,
    Только сам не входит в башню,
    А полено он бросает
    И срывается мгновенно
    С притолоки меч могучий
    И вонзается в полено.
    Нагибается Сосруко,
    Меч за рукоять хватает,
    И назад с мечом Иныжа
    Возвращается Сосруко.
    Великан, его увидев,
    Зарыдал рыданьем громким:
    “Ой, Сосруко, всадник ратный,
    Нарт булатный, статный воин!
    Я спокоен был, я думал,
    Что моим мечом ты будешь
    Обезглавлен, что навеки
    Буду от тебя избавлен.
    Меч в твоих руках я вижу,
    Смерть пришла к Иныжу ныне.
    Если так — в моей кончине
    Пусть отраду, нарт, найдешь ты.
    Обезглавь меня скорее,
    Вытяни из шеи жилу,
    Опояшь себя, и силу
    Великана обретешь ты,
    И тогда никто из нартов
    И никто из великанов
    Одолеть тебя не сможет!”
    Отвечал ему Сосруко:
    “Не за сказками я прибыл, —
    Прибыл на твою погибель,
    Чтоб добыть огонь для нартов,
    Чтоб спасти друзей от смерти.
    Не нужна твоя мне жила,
    Полная отравы мерзкой:
    Только сила человека
    На земле достойна славы!”
    Так воскликнув, нарт Сосруко
    Обезглавил великана
    И коня к друзьям направил,
    Захватив огонь Иныжа.
    От мороза, от метели
    Коченели, сжавшись в кучи,
    Нарт могучий, конь летучий, —
    Исходили в горьком плаче.
    Прискакал к друзьям Сосруко
    И развел огонь горячий,
    Отогрел коней и нартов.
    Нарты поклялись в пустыне:
    “Ой, отныне без Сосруко
    Никуда мы не поедем —
    Ни в походы, ни в набеги,
    В том навеки мы клянемся!”

14. Вы­соко в го­рах, над кру­тым об­ры­вом, у вер­ховья бур­ной ре­ки Ин­джиж, сто­яла на уте­се кре­пость. Жи­ли в этой кре­пос­ти муж и же­на из ро­да нар­тов. Муж бес­пре­рыв­но со­вер­шал на­беги, и они всег­да бы­ли удач­ли­выми. По­тому и но­сил он имя Пса­быда — «Креп­кий в жиз­ни». Пса­быда по­тому был удач­лив, что по­мога­ла ему же­на, сол­нце­подоб­ная кра­сави­ца Ади­юх. Ког­да Пса­быда от­прав­лялся в на­беги, Ади­юх са­дилась у ок­на баш­ни и про­тяги­вала в ок­но свои ру­ки, бе­лые све­тозар­ные ру­ки. В са­мую тем­ную ночь, ког­да че­лове­ку не нуж­ны его зор­кие гла­за, в са­мый пас­мурный день, ког­да мир ис­че­за­ет в ту­мане, про­тяги­вала в ок­но Ади­юх свои ру­ки, ль­ющие свет, и тем­ная ночь об­ра­щалась в свер­ка­ющую, лун­ную, а пас­мурный день — в яр­кий и сол­нечный. От­то­го и зва­лась эта нарт­ская жен­щи­на име­нем Ади­юх, что оз­на­ча­ет — Свет­ло­рукая.
    С уте­са, где сто­яла кре­пость, Ади­юх пе­реб­ра­сыва­ла че­рез ре­ку на по­логий бе­рег по­лот­ня­ный мост. Ког­да Пса­быда, прес­ле­ду­емый вра­гами, воз­вра­щал­ся ночью из на­бега, при­гоняя та­буны во­роных, в яб­ло­ках, ко­ней, Ади­юх про­тяги­вала в ок­но свои си­яющие ру­ки, и они бы­ли для Пса­быды пу­тевод­ным све­точем. Он пе­рего­нял по по­лот­ня­ному мос­ту уг­нанные та­буны, и Ади­юх сни­мала мост и пря­тала све­тозар­ные ру­ки. Нас­ту­пала кро­меш­ная ть­ма, и прес­ле­дова­тели Пса­быды, не ви­дя друг дру­га, не на­ходя бро­да, не зная, как пе­реп­ра­вить­ся че­рез ре­ку, воз­вра­щались в бес­силь­ной ярос­ти на­зад. Ну, а что им ос­та­валось де­лать в кро­меш­ной ть­ме но­чи? Не бро­сать­ся же в бур­ную Ин­джиж, что­бы уто­нуть!
    От пос­то­ян­ных удач Пса­быда пре­ис­полнил­ся гор­ды­ней. Од­нажды он рас­хвас­тался:
    — Уди­витель­но, как я счас­тлив в на­бегах! Да­же из стра­ны од­ногла­зых ве­лика­нов я воз­вра­ща­юсь с бо­гатой до­бычей, не сби­ва­ясь с пу­ти. А о чин­тах и го­ворить не­чего: ни ра­зу им не уда­лось ме­ня нас­тичь, — так быс­тро и уме­ло я пе­реп­равля­юсь че­рез бур­ную Ин­джиж. Во­ис­ти­ну пра­вы нар­ты, ког­да го­ворят, что му­жес­тво спо­соб­но со­вер­шать чу­деса! А ес­ли пос­мотреть на мир, то раз­ве най­дет­ся муж, рав­ный мне по от­ва­ге?
    Дол­го так хвас­тался Пса­быда, и его хвас­товс­тво спер­ва на­до­ело, по­том рас­серди­ло, по­том воз­му­тило Ади­юх. Она не сдер­жа­ла сво­его гне­ва и вос­клик­ну­ла:
    — Бах­вал, раз­ве нар­ту по­доба­ет хвас­тать­ся? Раз­ве не мог ты упо­мянуть имя той, кто де­лит с то­бою все не взго­ды и тре­воги?
    Но Пса­быда, на­чав хвас­тать­ся, не мог уже ос­та­новить­ся:
    — Я всег­да со­вер­шаю на­беги один, нет со мной спут­ни­ка, ко­торый раз­де­лял бы мои тре­воги и нев­зго­ды. Я уп­равля­юсь один там, где труд­но уп­ра­вить­ся це­лому от­ря­ду нар­тов!
    Ади­юх го­рес­тно по­кача­ла го­ловой:
    — Не­даром лю­ди го­ворят: «Тот се­бя счи­та­ет храб рым, чья от­ва­га не бы­ла ис­пы­тана в труд­ный час». Я Ду­маю, что ни один из нарт­ских ви­тязей, чья храб рость ис­пы­тана и всем из­вес­тна, не стал бы се­бя сла­во сло­вить, го­воря с жен­щи­ной. А сре­ди этих ви­тязей не ма­ло та­ких, ко­торые силь­нее и му­жес­твен­нее те­бя. Вспом­ни хоть о Сос­ру­ко… Всю жизнь ты хва­лишь од но­го се­бя, и я сго­раю от сты­да, слу­шая те­бя, и во­лосы мои се­де­ют от тос­ки.
    Сло­ва же­ны ра­нили бах­ва­ла в са­мое сер­дце. Ни­чего не ска­зав ей в от­вет, он в гне­ве сел на ко­ня и по­ехал. Но у са­мых во­рот он не вы­дер­жал и, зап­ро­кинув го­лову, крик­нул:
    — Я по­кажу те­бе, по­тас­ку­ха, ка­ким му­жес­твом об­ла­да­ет нарт!
    И Пса­быда от­пра­вил­ся в на­бег, вы­мещая свою зло­бу на ста­ром, вер­ном ко­не. У раз­ви­лины трех до­рог конь ос­та­новил­ся, не зная, ку­да ему ска­кать. Стран­ное де­ло! Всег­да конь бе­зоши­боч­но уга­дывал же­лание всад­ни­ка, а на этот раз он зас­тыл на мес­те. Пса­быда на­нес ему три уда­ра сталь­ной плетью, и конь не­хотя дви­нул­ся даль­ше. А про­тив охо­ты — ка­кая ез­да? Рас­сто­яние, ко­торое конь преж­де пок­ры­вал за день, он те­перь пок­ры­вал за ме­сяц. От это­го толь­ко силь­нее ста­нови­лась зло­ба Пса­быды. Ка­залось всад­ни­ку: по­падись ему сей­час сто ве­лика­нов, он бы унич­то­жил всех до еди­ного! А по­ка ве­лика­ны не по­пада­лись, Пса­быда да­вал во­лю сво­ей ярос­ти, — хлес­тал вер­но­го ко­ня.
    Дол­го ехал, дол­го ска­кал Пса­быда и всту­пил, на­конец, в стра­ну од­ногла­зых ве­лика­нов. Та­кой ту­ман одел эту стра­ну, что всад­ник не ви­дел да­же ушей сво­его ко­ня. Вдруг по­лил дождь, и та­кой силь­ный, что по его стру­ям, как по ве­рев­кам, мож­но бы­ло взоб­рать­ся на не­бо. Зем­ля по­тону­ла во влаж­ном мра­ке.
    — Не слиш­ком хо­роша по­год­ка, но мы и худ­шее пе­рено­сили. Дай толь­ко бог бо­гов дол­го­летья мо­ей ста­рой бур­ке!
    Так вос­клик­нул Пса­быда и на­кинул на се­бя бур­ку. Бур­ка эта бы­ла сде­лана све­тозар­ны­ми ру­ками Ади­юх, и ни од­на кап­ля вла­ги не про­ходи­ла сквозь нее. А те­перь дождь лил­ся сквозь нее, буд­то это бы­ло си­то. Ес­ли бы Пса­быда не оби­дел свою же­ну, бур­ка не про­пус­ти­ла бы ни од­ной кап­ли дож­дя. А мо­жет быть, бур­ка не­годо­вала и на то, что Пса­быда наз­вал ее ста­рой бур­кой?
    Вдруг до­нес­лось до Пса­быды гром­кое ржа­ние. «Вот, на­конец, пре­до мною то, что мне нуж­но!» — по­думал он и пос­ка­кал сквозь дождь. По гром­ко­му ржа­нию и силь­но­му то­поту он по­нял, что пе­ред ним — боль­шой та­бун ко­ней. Дож­давшись но­чи, ког­да дождь утих, Пса­быда пог­нал та­бун к сво­ей кре­пос­ти. Но до­роги не бы­ло вид­но, ибо ночь бы­ла чер­ным-чер­на и не си­ял Пса­быде пу­тевод­ный све­точ — бе­лые ру­ки Ади­юх. Та­бун ко­ней раз­бе­жал­ся, по­терял его Пса­быда.
    Дол­го ска­кал нарт по стра­не од­ногла­зых ве­лика­нов, но не бы­ло ему до­бычи. Не раз по­пада­лись ему та­буны ди­ких во­роных ко­ней, ко­торые бро­дили по не­обоз­ри­мым пас­тби­щам, не ве­дая ни сед­ла, ни уз­ды, но не знал Пса­быда, в ка­кую сто­рону гнать их: ту­ман оку­тал стра­ну ве­лика­нов.
    Ре­шил Пса­быда по­кинуть эту стра­ну, от­пра­вить­ся в пре­делы зем­ли чин­тов. Дол­го ехал Пса­быда, боль­но хлес­тал ко­ня, и чем ча­ще и боль­нее хлес­тал он его, тем мед­леннее сту­пал конь.
    Ока­залось, что в стра­не чин­тов сол­нце пек­ло так силь­но, что трес­ка­лись кам­ни, пла­вилась зем­ля. Су­ховей но­сил­ся по степ­ным прос­то­рам, пог­ре­бая под пес­ком все жи­вое. Пса­быда при­вязал ко­ня к оди­ноко­му, су­хому де­реву и при­лег в из­не­може­нии в те­ни кон­ских ног. Но тут су­ховей выр­вал из зем­ли и это единс­твен­ное де­рево и унес его вмес­те с ко­нем.
    Пса­быда пог­нался за де­ревом, что­бы спас­ти ко­ня — свою опо­ру. Но­ги его то­нули в пес­ке, ве­тер бил ему в ли­цо, но Пса­быда бе­жал за де­ревом, и, мо­жет быть, од­на толь­ко Ади­юх зна­ла, как дол­го бе­жал он сквозь су­хие, пес­ча­ные вол­ны. На­конец уда­лось ему дос­тичь оди­ноко­го де­рева, уно­симо­го су­хове­ем, и от­вя­зать ис­пу­ган­но­го ко­ня.
    От дол­го­го бе­га за­хоте­лось всад­ни­ку пить. В зу­бах скри­пел пе­сок, а гу­бы пе­ресох­ли и пот­реска­лись. Пса-бы­да вспом­нил, что поб­ли­зос­ти дол­жен быть род­ник, чья во­да бы­ла чис­та, как сле­за, и хо­лод­на, как лед. Прис­ка­кав к не­му, Пса­быда уви­дел, что род­ник прев­ра­тил­ся в мут­ное бо­лото, пол­ное змей и ля­гушек. От во­ды пах­ло гнилью. Ее зло­воние не мог раз­ве­ять да­же силь­ный ве­тер пус­ты­ни. Но что ос­та­валось де­лать уми­рав­ше­му от жаж­ды Пса­быде? Он при­пал к бо­лоту гу­бами и на­чал жад­но пить. В это вре­мя при­бежал к бо­лоту та­бун ди­ких ко­ней. Ко­ни по­нюха­ли во­ду, но пить ее не ста­ли. Пса­быда рас­сердил­ся:
    — Ка­кие при­веред­ли­вые! Брез­гу­ют во­дой, ко­то рую пь­ет нарт!
    Пса­быда ре­шил уг­нать этих ко­ней. Но вдруг пус­ты­ня пог­ру­зилась во мрак. Чер­ные ту­чи, как ко­ни, но­сились по не­бу, а та­бун ис­чез в кро­меш­ной ть­ме, и ед­ва он ис­чез, как сно­ва нас­тал день.
    И опять по­дул су­ховей, и сол­нце пек­ло так силь­но, что трес­ка­лись кам­ни и пла­вилась зем­ля. Пса­быда ока­зал­ся в пес­ча­ном пле­ну. К кон­цу дня су­ховей утих, но за­то нес­терпи­мой ста­ла жа­ра: рас­ка­лились воз­дух и пе­сок, зем­ля и не­бо, Пса­быда вос­клик­нул в от­ча­янии:
    — Эй, ста­рая бур­ка, спа­си ме­ня от жа­ры и пес­ка, и я вы­берусь из этой прок­ля­той стра­ны чин­тов!
    Все зна­ют, что сквозь бур­ку не про­ходят сол­нечные лу­чи. Но для че­лове­ка ста­рость — ук­ра­шение, а для ве­щи— оби­да. Оби­делась бур­ка на то, что нарт наз­вал ее ста­рой, оби­делась за се­бя и за Ади­юх, чьи ру­ки, ль­ющие свет, сот­во­рили ее, — и ста­ла про­пус­кать че­рез се­бя сол­нечные лу­чи. Пса­быда по­гибал от жа­ры. Толь­ко поз­дно ночью, ког­да жа­ра нем­но­го спа­ла, он выб­рался, по­лужи­вой, из стра­ны чин­тов.
    Дол­го ехал Пса­быда, дол­го ска­кал, обес­си­лен­ный, го­лод­ный, без до­бычи — не до до­бычи бы­ло ему! — и по­пал в стра­ну кро­хот­ных ис­пов. Эти ма­лень­кие лю­ди оби­тали не­дале­ко от жи­лища Пса­быды. Но стыд­но бы­ло Пса­быде вер­нуть­ся до­мой с по­зором, вер­нуть­ся ни с чем, не до­казав сво­его му­жес­тва, и он ре­шил:
    — Не луч­ше ли мне по­гиб­нуть, чем впол­зти в свой двор, све­сясь с ло­шади, как Сос­ру­ко пос­ле сво­ей пер вой встре­чи с Тот­ре­шем? О не­бо, я до­кажу Ади­юх, что я об­ла­даю ве­ликим му­жес­твом!
    Хо­рошо бы­ло так го­ворить Пса­быде, в ко­тором жи­ла еще си­ла, а ка­ково бы­ло ус­та­лому, из­му­чен­но­му ко­ню? Конь стал. Пса­быда спе­шил­ся и по­пытал­ся по­вес­ти его на по­воду. Но конь так ос­ла­бел, что не мог дви­гать­ся.
    — Амыш, пок­ро­витель стад, не­уже­ли ты воз­ло­жил на ме­ня за­боту о тво­их жи­вот­ных? — ска­зал Пса­быда. Он взва­лил ко­ня на свои пле­чи и по­шел даль­ше — в глубь стра­ны ис­пов. Что же еще ос­та­валось ему де­лать?
    Стра­на, в ко­торой оби­тали ис­пы, бы­ла бла­гос­ло­вен­ным кра­ем. Всю­ду цве­ли пло­довые де­ревья, зе­лене­ли об­ширные пас­тби­ща, бур­но тек­ли мно­говод­ные ре­ки. А на бе­регах рек пес­тре­ли туч­ные ста­да, пас­лись не­ис­числи­мые та­буны ко­ней. И день был хо­рош в стра­не ис­пов: дол­гий, сол­нечный, не очень жар­кий и не слиш­ком хо­лод­ный.
    Пса­быда воз­ли­ковал. Он шел, поч­ти не чувс­твуя сво­ей но­ши, и ду­мал:
    «Раз­ве спра­вед­ли­во, что кро­хот­ные ис­пы, еле за­мет­ные на зем­ле, вла­де­ют та­ким доб­ром! Не бу­ду я дос­то­ин име­ни нар­та, ес­ли не уго­ню ста­да ис­пов, та­буны ис­пов!»
    Пса­быда опус­тил ко­ня на зем­лю, сел на не­го и уда­рил его по­водь­ями. По­водья ра­зор­ва­лись, а конь не дви­нул­ся. Пса­быда схва­тил его за гри­ву и уда­рил сталь­ной плетью. Плеть сло­малась, а конь про­дол­жал сто­ять на мес­те, да­же го­ловы не под­ни­мая: из­го­лодав­шись, он же­вал тра­ву. Пса­быда крик­нул с яростью:
    — Прок­ля­тый, что же ты не тро­га­ешь­ся с мес­та в день, ко­торый дол­жен стать днем мо­его му­жес­тва!
    Но ста­рый конь был не­под­ви­жен. Од­но ос­та­валось Пса­быде, — уда­рить его ру­ко­ятью ме­ча. Так и пос­ту­пил Пса­быда, но меч сло­мал­ся, а конь все же­вал вы­сокую тра­ву.
    От­ча­яние ох­ва­тило Пса­быду. Он ви­дел вок­руг столь­ко та­бунов, столь­ко стад, лю­тая жад­ность сжи­гала его ду­шу, а конь сто­ял на мес­те. Ви­дя, что уда­ры не по­мога­ют, Пса­быда взмо­лил­ся:
    — Вер­ный конь мой, что же ты не тро­га­ешь­ся с мес­та, ведь Ади­юх, све­тозар­ная же­на моя, ждет нас, ску­ча­ет по нас!
    И ко­ню пос­лы­шались в сло­вах Пса­быда не жад­ность, а лю­бовь к Ади­юх. Он при­под­нял уши, зар­жал мо­гучим ржа­ни­ем и по­летел как мол­ния.
    Пса­быда сбил в ку­чу та­буны ко­ней и ста­да ро­гато­го ско­та и пог­нал их в сто­рону сво­ей кре­пос­ти. Ког­да он уже по­кидал пре­делы стра­ны ис­пов, то ус­лы­хал по­зади силь­ный то­пот. Ог­ля­нув­шись, он уви­дел мно­жес­тво ко­ней, ска­чущих за ним. Сна­чала ка­залось, что они ска­чут без всад­ни­ков, но так толь­ко ка­залось: на них си­дели кро­хот­ные ис­пы, прес­ле­довав­шие по­хити­теля их стад и та­бунов.
    Ис­пы ска­кали быс­тро, но конь Пса­быды, зная, что он ле­тит к Ади­юх, ска­кал еще быс­трее. Нас­ту­пила ночь, лун­ная и звез­дная. Ког­да Пса­быда приб­ли­зил­ся к ре­ке, вспых­ну­ло яр­кое, ос­ле­питель­ное си­яние, в ко­тором по­тону­ли свет лу­ны и блеск звезд. Ста­ло свет­ло, как днем. Пса­быда пос­мотрел в сто­рону сво­ей баш­ни и уви­дел Ади­юх: она про­тяги­вала в ок­но свои све­тозар­ные ру­ки. Ду­ша Пса­быды воз­ли­кова­ла, из нее выр­ва­лись сло­ва:
    — Ага, Ади­юх убе­дилась в мо­ем му­жес­тве, она рас­ка­ялась, по­няла, что я са­мый храб­рый из нар­тов, и вот ос­ве­ща­ет мой путь!
    Но Пса­быда ошиб­ся, Ади­юх не по­чита­ла его храб­рей­шим из нар­тов. Она ус­лы­хала то­пот вер­но­го ко­ня, по ко­торо­му сос­ку­чилась, да и по всад­ни­ку она сос­ку­чилась, и, по при­выч­ке, про­тяну­ла ру­ки из ок­на. Но тут же вспом­ни­ла, как ос­корбил ее Пса­быда, и спря­тала ру­ки.
    И сра­зу ис­чезло яр­кое си­яние, ис­чез свет лу­ны и звезд, и нас­та­ла кро­меш­ная ть­ма. Ко­ни ржа­ли в ис­пу­ге, мы­чали ко­ровы, ти­хо, го­товые к смер­ти, бле­яли ов­цы. Тщет­но пы­тал­ся най­ти Пса­быда по­лот­ня­ный мост, что­бы пе­реп­ра­вить­ся че­рез ре­ку: мос­та не бы­ло. И ре­ка скры­лась в пу­чине но­чи, и толь­ко зло­вещий шум обоз­на­чал ее те­чение. Вдруг этот шум был заг­лу­шен силь­ным то­потом: то прис­ка­кали ис­пы.
    Хо­тя ис­пы бы­ли кро­хот­ны­ми че­ловеч­ка­ми, си­ла их бы­ла ве­лика. Ес­ли бы Пса­быда по­пал­ся им в ру­ки, они бы раз­ру­били его на мел­кие кус­ки. Пса­быда знал это, и, ох­ва­чен­ный стра­хом, ска­кал по бе­регу ре­ки. Его спа­сал мрак, ина­че ис­пы нас­тигли бы его. У не­го бы­ла од­на на­деж­да, что Ади­юх про­тянет из ок­на баш­ни свои ру­ки. Он вспо­минал эти за­бот­ли­вые, бе­лые, све­тозар­ные ру­ки и в от­ча­янии смот­рел на­верх, ту­да, где дол­жна бы­ла воз­вы­шать­ся кре­пос­тная баш­ня. На миг он ус­ты­дил­ся сво­его стра­ха и по­думал:
    «Го­ворят, что Сос­ру­ко, не нуж­да­ясь в бро­де, уме­ет пе­реп­равлять­ся че­рез лю­бую ре­ку. Чем я ху­же Сос­ру­ко?»
    Так по­думал он в сво­ем бе­зумии, по­рож­денном стра­хом, и пог­нал уг­нанные ста­да и та­буны в ре­ку, и сам ри­нул­ся в нее на ста­ром ко­не. Но не та­кая ре­ка Инд-жиж, что­бы мож­но бы­ло пе­реп­ра­вить­ся че­рез нее! По­тону­ли в ее бур­ных во­дах ко­ни, по­тону­ли ко­ровы и ов­цы, и силь­ная, как ка­мень, вол­на сби­ла Пса­быду с ко­ня, и оба они, конь и всад­ник, разъ­еди­нен­ные во­дой, по­тону­ли в ней.
    Дол­го нес­ла Ин­джиж труп Пса­быды, по­ка не дос­тигла низ­меннос­ти, где ре­ка, раз­де­ля­ясь на ру­чей­ки, ме­ле­ет и мед­ленно бе­жит по степ­ным прос­то­рам, уме­ряя свой ярос­тный бег. И ре­ка, та­кая гнев­ная у под­ножья кре­пос­ти, здесь бе­реж­но, без­злоб­но по­ложи­ла труп Пса­быды на приб­режный ка­мень…
    Вдруг ста­ло сно­ва свет­ло, как днем: Ади­юх про­тяну­ла в ок­но свои ру­ки. Хо­тя Пса­быда ос­корбил ее, она жа­лела его, ибо он был ее му­жем. Она ре­шила ему по­мочь. Но бе­рег ре­ки был пус­тынным. Чуя не­доб­рое, Ади­юх вы­бежа­ла из кре­пос­ти, под­ня­лась на вы­сокую го­ру и ста­ла ози­рать­ся. Она уви­дела да­леко вни­зу чер­ное пят­но на приб­режном кам­не. Ади­юх по­бежа­ла вдоль бе­рега бур­ной ре­ки. Чем даль­ше бе­жала ре­ка, тем ти­ше она ста­нови­лась, а чем даль­ше бе­жала Ади­юх, тем гром­че би­лось ее сер­дце. При­бежа­ла Ади­юх к кам­ню и уви­дела на нем труп Пса­быды. Что бы­ло де­лать Ади­юх? То, что ве­лит обы­чай нар­тов: по­хоро­нить му­жа, воз­двиг­нуть на его мо­гиле кур­ган и пла­кать на кур­га­не.
    И Ади­юх по­хоро­нила му­жа, воз­двиг­ла на его мо­гиле кур­ган и оп­ла­кива­ла Пса­быду, си­дя на кур­га­не.
    Од­нажды подъ­ехал к кур­га­ну всад­ник. Ли­цо его бы­ло смуг­лым, а шлем си­ял, как сол­нце. За­метив пла­чущую жен­щи­ну, он спе­шил­ся и взбе­жал на кур­ган.
    — Кра­сави­ца! — спро­сил пут­ник. — Ка­кое го­ре гне­тет те­бя?
    — Мое го­ре не раз­ве­ешь, — от­ве­чала Ади­юх. — Не пре­рывай из-за ме­ня сво­его пу­ти.
    — Нар­ты го­ворят: «Го­ре жен­щи­ны раз­ве­ет муж чи­на», — воз­ра­зил всад­ник. — И еще го­ворят нар­ты: «Ес­ли муж­чи­на по­может жен­щи­не в ее го­ре, то путь его бу­дет счас­тли­вым» Я ско­ро вер­нусь. По­думай До мо­его воз­вра­щения: чем я мо­гу те­бе по­мочь?
    Ска­зав так, всад­ник сбе­жал с кур­га­на, на бе­гу взле­тел на ко­ня и пом­чался к вер­ховью ре­ки: вид­но, он ре­шил пе­реп­ра­вить­ся че­рез бур­ную Ин­джиж. Ади­юх сле­дила за ним. Не ут­руждая се­бя ро­зыс­ка­ми бро­да, он ри­нул­ся в ре­ку.
    «Судь­ба мо­его му­жа ждет его, он уто­нет!» — по­дума­ла Ади­юх, но вдруг уви­дела, что всад­ник бла­гопо­луч­но пе­реп­ра­вил­ся на дру­гой бе­рег. Ади­юх уди­вилась, по­дума­ла:
    «Мой муж го­ворил, что по­доб­но­го ему нар­та нет на све­те, од­на­ко он пе­реп­равлял­ся че­рез Ин­джиж толь­ко по мо­ему по­лот­ня­ному мос­ту. Лишь один раз в жиз­ни я не пе­реки­нула мост че­рез ре­ку, и вот я си­жу на кур­га­не и оп­ла­киваю му­жа».
    Ади­юх не мог­ла отор­вать глаз от всад­ни­ка, чей шлем си­ял, как сол­нце.
    — Кля­нусь вла­дычи­цей мо­рей и рек, я ис­пы­таю му­жес­тво это­го всад­ни­ка!
    Ре­шив так, Ади­юх вос­клик­ну­ла:
    — Су­ровая Псы­хогу­аша, вла­дычи­ца мо­рей и рек, ты, чье же­лание всег­да сбы­ва­ет­ся! Умо­ляю те­бя: пре вра­ти яс­ный день в тем­ную ночь, по­дыми ура­ган, что­бы Ин­джиж за­топи­ла зем­лю, что­бы не­бо раз­ры­валось на час­ти от гро­ма и мол­нии!
    Су­ровая вла­дычи­ца мо­рей и рек сни­зош­ла к моль­бе Ади­юх. Яс­ный день прев­ра­тил­ся в тем­ную ночь. Ин­джиж рас­серди­лась и за­топи­ла бе­рега, не­бо ра­зор­ва­лось от гро­ма и мол­нии, ка­залось, мир ру­шит­ся, все в нем сод­ро­галось и па­дало. Сре­ди гро­ма и бу­ри пос­лы­шал­ся то­пот ко­ня: то вер­нулся всад­ник.
    — За­чем ты вер­нулся? — спро­сила его Ади­юх.
    — Раз­ве мог я ска­кать даль­ше, ос­та­вив те­бя в та­кую не­нас­тную ночь? Не к ли­цу мне по­кидать на про­из­вол судь­бы оди­нокую жен­щи­ну, пла­чущую на степ­ном кур­га­не.
    — А раз­ве ты не бо­ял­ся пе­реп­ра­вить­ся че­рез Ин­джиж? Пос­мотри, как она рас­серди­лась, как она раз­ли лась!
    — Не я пе­реп­ра­вил­ся че­рез бур­ную Ин­джиж, а мой конь. Там, где не бо­ит­ся мой конь, не­чего и мне бо­ять­ся.
    Та­кой от­вет пон­ра­вил­ся Ади­юх. А так как гром про­дол­жал гре­меть, ура­ган ре­вел, лил силь­ный дождь, то всад­ник сел ря­дом с Ади­юх, ук­рыв ее сво­ей бур­кой. И как толь­ко Ади­юх ока­залась под бур­кой нар­та, ночь прев­ра­тилась в сол­нечный день, Ин­джиж вош­ла в свои бе­рега, не­бо ста­ло го­лубое, зем­ля рас­цве­ла. Один мо­гиль­ный кур­ган был че­рен, ни од­ной тра­вин­ки не взош­ло на нем.
    — Пос­мотри, — ска­зала Ади­юх. — Зем­ля кру­гом рас­цве­ла, ра­ду­ясь жиз­ни, и толь­ко на кур­га­не нет ни од ной тра­вин­ки, хо­тя весь мир си­яет в цве­тах. По­чему это так слу­чилось?
    — Тот, кто ле­жит под этим кур­га­ном, лю­бил, вид но, толь­ко се­бя, не лю­бил жиз­ни, цве­тущей вок­руг не­го, по­тому-то и ни од­на тра­вин­ка не взош­ла на его кур­га­не.
    Ска­зав так, нарт взгля­нул Ади­юх в гла­за. Ади­юх от­ве­ла их от не­го и ти­хо про­мол­ви­ла:
    — Тот, кто ле­жит под этим кур­га­ном, лю­бил ме­ня. И я его лю­била: он был мо­им му­жем.
    Всад­ник ска­зал:
    — Ты его лю­била, а он те­бя не лю­бил. Ес­ли бы он лю­бил те­бя, то этот кур­ган пок­рылся бы цве­тами.
    Сер­дце Ади­юх за­горе­лось. За­горе­лось и сер­дце нар­та. Та­кое пла­мя ох­ва­тило его, что Ади­юх вос­клик­ну­ла:
    — Ты пы­ла­ешь, как Сос­ру­ко, сот­во­рен­ный из ста­ли и рож­денный из кам­ня.
    — Я Сос­ру­ко, — от­ве­тил нарт и сно­ва взгля­нул Ади­юх в гла­за, а она опус­ти­ла их…
    Дол­го они си­дели ря­дом, Свет­ло­рукая и Силь­но­рукий, а по­том Ади­юх выш­ла из-под бур­ки и ста­ла раз­гре­бать кур­ган, го­воря:
    — Не хо­чу, чтоб мои ру­ки воз­двиг­ли кур­ган над мо­гилой зло­го че­лове­ка, ко­торый не лю­бил ме­ня, ко­торый лю­бил толь­ко од­но­го се­бя.
    Но Сос­ру­ко ска­зал ей:
    — Нап­расно ты тру­дилась, ког­да воз­дви­гала этот кур­ган, нап­расно тру­дишь­ся сей­час, ког­да раз­гре­ба­ешь его. Пусть ос­та­нет­ся этот кур­ган на зем­ле, пусть, гля­дя на не­го, ус­ты­дят­ся те, кто не лю­бит жиз­ни, а лю­бит толь­ко се­бя.
    И по­ныне сто­ит этот кур­ган в сте­пи, по­лураз­ме­тан­ный и го­лый, ни еди­ной тра­вин­ки нет на нем, а кру­гом зем­ля си­яет цве­тами.

15. Мно­го ска­зов пов­то­рялось,
    Рас­пе­валось мно­го пе­сен
    В куз­не Тлеп­ша, и на­чало
    Так зву­чало каж­дой пес­ни:
    «Ха­са Нар­тов, Ха­са Нар­тов…»
    По­тому что все на­певы,
    По­тому что все ска­занья
    Ро­дились на Ха­се Нар­тов,
    На­чались на Ха­се Нар­тов.
    И Сос­ру­ко наш, ок­репший
    В куз­не Тлеп­ша, силь­но­рукий,
    С упо­ени­ем вни­мал им —
    Пес­но­пени­ям чу­дес­ным.
    Шли на Ха­се Нар­тов ре­чи
    О ге­рой­ской се­че гроз­ной,
    О пу­тях неп­ро­ходи­мых,
    О ко­нях не­уто­мимых,
    О на­бегах зна­мени­тых,
    О джи­гитах не­побор­ных,
    Об уби­тых ве­лика­нах,
    О ту­манах в вы­сях гор­ных,
    О сви­репых ура­ганах
    В оке­анах бес­пре­дель­ных,
    О смер­тель­ных мет­ких стре­лах,
    О мо­гучих, сме­лых лю­дях,
    Что за под­виг ве­лича­вый
    Пес­ню сла­вы зас­лу­жили.
    Од­но­го Сос­ру­ко хо­чет —
    Хо­чет быть на Ха­се Нар­тов,
    Хо­чет вы­пить с ни­ми вмес­те,
    Гор­дой чес­ти не ро­няя.
    Хо­чет он, вни­мая ска­зам,
    Сер­дце, ра­зум, си­лу нар­тов,
    Ра­зум всей ду­шой пос­тигнуть
    И дос­тигнуть, си­лой ме­рясь,
    Над храб­рей­ши­ми по­беды
    В день бе­седы бо­гатыр­ской.
    «Ма­туш­ка, — ска­зал Сос­ру­ко, —
    Мно­го ль ви­дел я на све­те?
    А в рас­цве­те сил я ны­не.
    Там, в до­лине; на рас­све­те,
    Нар­ты соб­ра­лись на Ха­су.
    Как же мне по­пасть на Ха­су?
    На­до ль мне прит­ти с до­бычей,
    Чтоб уз­нать обы­чай нар­тов,
    Ус­лы­хать сло­ва их здра­виц?
    Ты кра­савиц всех кра­сивей,
    Сы­ну ты ска­жи, го­луб­ка:
    Как ис­пить из куб­ка нар­тов?»
    Са­таней улыб­ну­лась:
    «О Сос­ру­ко, о свет мой!
    Вот от­вет мой: пой­ду я
    К на­шим нар­там на Ха­су.
    О те­бе рас­ска­жу я,
    Поп­ро­шу я, чтоб сын мой
    По­лучил приг­ла­шенье.
    Как ре­шенье мне ска­жут:
    «Пусть при­едет Сос­ру­ко», —
    Ты на пир от­прав­ляй­ся:
    Сна­ряженье го­тово.
    Толь­ко сло­во пос­лу­шай:
    Не бы­вал ты в сра­женье,
    И пи­ров не зна­вал ты,
    А при­водит к по­зору
    На­рушенье при­личий!
    Есть обы­чай у нар­тов:
    К ним на Ха­су при­ходят,
    По­лучив приг­ла­шенье!»
    От­ве­ча­ет Сос­ру­ко:
    «Ты прос­ти мою сме­лость,
    Но про­шу, сде­лай ми­лость!»
    Са­таней при­оде­лась,
    Са­таней на­ряди­лась, —
    От­прав­ля­ет­ся к нар­там.
    Приб­ли­жа­ет­ся к нар­там,—
    Все до­рогу да­ют ей,
    Все вста­ют ей навс­тре­чу,
    Тон­кой речью встре­ча­ют —
    Этой здра­вицей звон­кой:
    «Кто с кра­сави­цей на­шей,
    Кто с гу­ашей срав­нится?
    С пол­ной ча­шей под­хо­дим
    К Са­таней тон­кобро­вой!
    Ты — доб­ро из­лу­ча­ешь,
    Ты — свер­ка­ешь по­ныне
    Кра­сотою де­вичь­ей,
    Наш обы­чай блю­дешь ты, —
    Ук­ра­шение пи­ра,
    Ук­ра­шение ми­ра!»
    Ве­лича­ют гу­ашу
    Нар­ты слав­ною речью,
    От­ве­ча­ет гу­аша
    Им заз­драв­ною речью:
    «Нар­ты, нар­ты, сме­лый род мой!
    Пусть при­ход мой к вам не ста­нет
    Ва­шей го­рес­ти на­чалом,
    Ва­шей гор­дости по­зором, —
    В том кля­нусь я Тха-вла­дыкой!
    Я приш­ла с ве­ликой прось­бой.
    У ме­ня джи­гит есть до­ма,
    А зо­вут его Сос­ру­ко:
    Это имя вам зна­комо.
    Званья нар­та он дос­то­ин,
    Он, как во­ин, ве­рен сло­ву, —
    Со­весть ма­тери — по­рука.
    Вы Сос­ру­ко приг­ла­сите,
    Нар­ты доб­рые, на Ха­су!
    Ес­ли ж в этом приг­ла­шелье
    Уни­женье вы най­де­те —
    О по­чете не про­шу я:
    Пусть в кон­це сто­ла са­дит­ся!
    Ес­ли ж это не­воз­можно —
    За спи­ной сво­ей пос­тавь­те
    И нас­тавь­те вы Сос­ру­ко
    Всем обы­ча­ям ста­рин­ным.
    Ес­ли ж это не­воз­можно —
    Пусть он ста­нет на по­роге,
    Ва­ши ро­ги пусть на­пол­нит,
    Пог­ля­дит на ва­ши пляс­ки.
    Ес­ли ж это не­воз­можно —
    Пусть па­сет он ва­ших аль­пов
    На по­ляне мно­гот­равной.
    Нар­ты, вот мое же­ланье,
    Нар­ты, вот о чем про­шу я!»
    Ус­лы­хали нар­ты Ха­сы
    Прось­бу ма­тери Сос­ру­ко,
    Друг на дру­га пог­ля­дели,
    Пог­ля­дели, по­мол­ча­ли.
    Бла­город­ный нарт На­шеп­ко
    И Нас­рен Длин­но­боро­дый
    Пос­мотре­ли на Тха­маду,
    И по взгля­ду бы­ло вид­но,
    Что в рас­те­рян­ности нар­ты,
    Что мол­чанье бу­дет дол­гим.
    Тут взя­ла его до­сада,
    И ска­зал Тха­мада гром­ко:
    «Ну-ка, нар­ты, го­вори­те,
    Ибо на воп­ро­сы жен­щин
    Дол­жен сра­зу нарт от­ве­тить.
    Ну-ка, нар­ты, поп­ро­вор­ней:
    Нам си­деть не по­доба­ет,
    Ес­ли мать сто­ит пред на­ми!»
    Горд уб­ранс­твом, встал Па­нуко
    И ска­зал, раз­ду­тый чванс­твом:
    «Ма­терей мы ува­жа­ем,
    Но бо­гаты­рей на Ха­су
    Не зо­вем по прось­бе жен­щин:
    Так не при­нято у нар­тов!
    Ес­ли приг­ла­шать мы бу­дем
    Всех, ко­го ро­жа­ют ба­бы —
    Слав­ным нар­там, храб­рым лю­дям
    Мес­та не най­дем на Ха­се!»
    Кон­чил речь свою Па­нуко,—
    Го­гу­аж вско­чил нес­клад­ный,
    И, зло­рад­ный, крик­нул гром­ко:
    «Кто из нас, о нар­ты-братья,
    С мощ­ной ратью не сра­жал­ся?
    Не ска­кал на по­ле бра­ни,
    Не свер­шал де­яний слав­ных?
    Кто в бою Сос­ру­ко ви­дел?
    Кто его ме­ча и лу­ка
    Ис­пы­тал, из­ве­дал си­лу?
    Каж­дый здесь — ве­ликий во­ин,
    Как же мы на Ха­су пус­тим
    Со­сун­ка, что не­дос­то­ин
    И през­ри­тель­но­го взгля­да?»
    Так он кон­чил, воп­ро­шая, —
    Груз­ный Пшая крик­нул гром­ко:
    «Нам, по­том­кам пред­ков чес­тных,
    На­рушать обы­чай нар­тов?
    Приг­ла­шать на Ха­су нар­тов
    Всех бе­зусых, всех без­вес­тных?
    Тот на Ха­се быть дос­то­ин,
    Кто ме­чом раз­ру­шил го­ры,
    Кто поз­нал прос­то­ры ми­ра,
    Кто про­шел мо­ря и су­шу,
    За­каляя ду­шу в бит­вах!
    А Сос­ру­ко ваш хва­леный,
    Го­ворят, ре­бенок ма­лый:
    Без при­вала он не мо­жет
    Пе­рей­ти че­рез ов­ра­жек!
    Мо­жем ли ему поз­во­лить
    На­пол­нять для нар­тов ро­ги,
    Стоя на по­роге, ви­деть
    На­ши ли­ца, братья-нар­ты?
    Са­таней, к че­му сер­дить­ся?
    Не дол­жна ты бро­ви хму­рить!
    Мно­го про­лили мы кро­ви,
    За­кали­ли в бит­вах те­ло,
    А Сос­ру­ко твой — ре­бенок,
    В нем еще си­ленок ма­ло,
    Он еще, как тес­то, мя­гок,—
    Нет ему на Ха­се мес­та!»
    Выс­лу­шала эти ре­чи
    Са­таней с тос­кой во взо­ре.
    Го­ре! Го­ре! То крас­не­ла,
    То блед­не­ла мать Сос­ру­ко.
    С му­кой в сер­дце воз­вра­тилась.
    Ма­туш­ку свою Сос­ру­ко
    На по­роге под­жи­да­ет,
    Воп­ро­ша­ет на по­роге:
    «Ма­туш­ка моя, ска­жи мне,
    За­дер­жа­лась ты в До­роге?
    Дол­го ж ты бы­ла на Ха­се!
    Ты ска­жи, ка­кую ра­дость
    Нын­че в дар ты при­нес­ла мне,
    Что те­бе ска­зали нар­ты?»
    Са­таней пе­чаль­на. Го­ре!
    Са­таней без­мол­вна. Го­ре!
    «Ма­туш­ка, — спро­сил Сос­ру­ко, —
    Кто те­бя пос­мел оби­деть?
    Кто те­бя пос­мел уни­зить?»
    От­ве­чала мать Сос­ру­ко:
    «Я пош­ла не той до­рож­кой,
    Я пош­ла кру­той тро­пин­кой,
    И тро­пин­ка, обор­вавшись,
    При­вела ме­ня к бес­честью.
    Я — с дур­ною вестью, сын мой!
    О те­бе ска­зали нар­ты:
    Не муж­чи­на ты, ре­бенок,
    Из пе­ленок ты не вы­шел,
    Не бы­вал еще в сра­жень­ях,
    В пес­но­пень­ях не прос­лавлен!
    Так ска­зали трое нар­тов:
    Го­гу­аж, Па­нуко, Пшая».
    Уте­шая мать род­ную,
    Так от­ве­тил ей Сос­ру­ко:
    «Не го­рюй, не плачь, го­луб­ка,
    Их пос­тупка ты не бой­ся.
    Ес­ли толь­ко трое нар­тов
    Про­тив мо­его при­хода,
    То нев­зго­да не­боль­шая.
    Пшая, Го­гу­аж, Па­нуко —
    Их ведь трое, а не трис­та,
    Да и трис­та не страш­ны мне.
    Не бо­юсь я их зло­речья,
    С ни­ми встреч я не ми­ную,
    Гроз­ный меч я дви­ну в де­ло
    Не еди­нож­ды, не дваж­ды
    И, по­ка не ис­пы­таю
    Нарт­ской доб­лести пре­дела,
    Бу­ду веч­но по­лон жаж­ды, —
    Си­лой си­лу их из­ме­рить!»
    Так ска­зав, Сос­ру­ко быс­тро
    Под­тя­нул под­пру­ги ту­же,
    Дал ко­ню крем­ня две ме­ры,
    Что­бы се­рый сил наб­рался.
    От крем­ня взмет­ну­лись ис­кры,
    От ог­ня ос­лепли пти­цы!
    Об­на­жил во­итель стат­ный
    Меч бу­лат­ный, меч су­ровый.
    Этот меч вра­га лю­бого
    Уз­на­вал на рас­сто­янье,
    Сам выс­ка­кивал из но­жен!
    Ос­то­рожен был Сос­ру­ко,
    Ос­тро­ту ме­ча про­верил,
    Раз­махнул­ся и уда­рил
    Ка­мен­но­го ис­ту­кана:
    Над­вое рас­сек он ка­мень!
    Сер­дца кре­пость он про­верил,
    Зем­лю он уда­рил грудью,
    Из бу­лата сот­во­рен­ной,—
    И зем­ля бы­ла при­мята!
    Кре­пость лба ло­том про­верил, —
    Так же про­чен ли, как мо­лот?
    Аб­ра-ка­мень лбом уда­рил —
    Аб­ра-ка­мень был рас­ко­лот!
    Са­таней, лю­бу­ясь сы­ном,
    Ис­по­лином нес­равнен­ным, —
    Вдох­но­вен­ным муд­рым сло­вом
    В путь его бла­гос­ло­вила:
    «По­ез­жай ты, сын мой ми­лый,
    Пе­редай ты нар­там Ха­сы,
    Юным, по­жилым и ста­рым,
    Что не­даром за­кален ты
    Муд­рым Тлеп­шем се­мик­ратно,
    Что из кам­ня, сын, рож­ден ты,
    Кре­пок си­лою бу­лат­ной!
    Знай, мой храб­рый маль­чик: нар­ты
    Приз­на­ют од­них бесс­траш­ных,
    Тех, кто в ру­копаш­ных схват­ках
    И в по­ходах от­ли­чились,
    Кто ме­чом раз­ру­шил го­ры,
    Кто поз­нал прос­то­ры ми­ра,
    Кто про­шел мо­ря и су­шу,
    За­каляя ду­шу в бит­вах,
    Кто за под­виг ве­лича­вый
    Пес­ни сла­вы удос­то­ен!
    Будь же, юный во­ин, счас­тлив,
    Сын мой, в пла­мени ок­репший!
    Я про­сить у Тлеп­ша бу­ду,
    Что­бы дни твои си­яли,
    Чтоб де­ла твои пов­сю­ду
    Прос­лавля­лись че­лове­ком!
    Что­бы меч твой был все­силь­ным,
    Что­бы конь твой был кры­латым,
    Чтоб копье твое те­ряло
    Счет сра­жен­ным су­пос­та­там,
    Что­бы ты бу­латом ос­трым
    Рас­се­кал с раз­ма­ха ска­лы,
    Чтоб твой нед­руг, по­лон стра­ха,
    Не ушел, не скрыл­ся в ча­щах
    От бор­зых тво­их бе­гущих,
    От ор­лов тво­их па­рящих,
    Что­бы ты на по­ле рат­ном
    Смет­лив был, но без ко­варс­тва,
    Что­бы на пу­ти об­ратном
    Пес­ня о тво­ем бесс­трашье
    Всад­ни­ка опе­режа­ла,
    Чтоб она в се­ленье на­ше
    До те­бя мог­ла вер­нуть­ся,
    Чтоб тво­их уда­ров си­лу
    Нар­ты гор­дые поз­на­ли!
    Будь же счас­тлив, сын мой ми­лый,
    Чтоб рас­ста­лась я с кру­чиной.
    По­ез­жай на Ха­су, маль­чик,
    Воз­вра­тись ко мне муж­чи­ной!»
    Ой, Сос­ру­ко, наш сын,
    Ой, Сос­ру­ко, наш свет,
    Для по­бед он рож­ден,
    Он в коль­чу­гу одет,
    Что как сол­нце го­рит,
    И блес­тит его щит,
    Слов­но сол­нечный свет!
    Едет к нар­там джи­гит!
    На со­вет едет к ним…
    Са­таней, на­ша мать,
    Слез не лей, на­ша мать,
    За­живет боль в гру­ди,
    Го­ревать по­годи!
    Что тре­вожить­ся, мать?
    Ви­дишь нож­ни­цы, мать?
    По­гадай на них, дай
    Ра­зой­тись лез­ви­ям
    И сой­тись лез­ви­ям,
    Чтоб от­вет ус­лы­хать:
    «Твой Сос­ру­ко, твой свет,
    Для по­бед сот­во­рен!»
    Вос­се­да­ет на Ха­се
    Нар­тов храб­рое пле­мя,
    В это вре­мя — о чу­до! —
    При­ез­жа­ет Сос­ру­ко.
    В не­бе гром раз­да­ет­ся,
    И тря­сет­ся до­лина.
    Вста­ли нар­ты в ис­пу­ге:
    Что в ок­ру­ге тво­рит­ся?
    «Эй, во­ите­ли-нар­ты
    Из оби­тели нарт­ской!
    Что вам вид­но, что слыш­но?
    Что за гром раз­да­ет­ся,
    Что за всад­ник не­сет­ся
    И тря­сет­ся до­лина?»
    В нарт­ских жи­лах кровь вски­па­ет,
    В нарт­ских ду­шах гнев кло­кочет:
    «Кто на­рушить хо­чет Ха­сы
    Ве­лича­вое ве­селье?
    К нам до­селе не яв­ля­лись
    Всад­ни­ки без приг­ла­шенья!»
    Как Сос­ру­ко наш подъ­ехал,
    Как на Ха­су Нар­тов гля­нул, —
    Гром с та­кою гря­нул си­лой,
    Что вер­ши­на сод­рогну­лась,
    Что зем­ли кач­ну­лось ло­но
    На­подобье ко­лыбе­ли,
    Заб­лесте­ли сот­ни мол­ний,
    Оза­ряя и Сос­ру­ко,
    И ко­ня, и сна­ряженье.
    Тут приш­ли в сму­щенье нар­ты,
    Уди­вились, ус­тра­шились,
    Се­мерым они ве­лели
    Ве­лика­нам од­ногла­зым
    Ра­зом встать и встре­тить гос­тя
    По за­конам ста­родав­ним.
    Ста­ли в ряд, го­ворят:
    «Ой, Сос­ру­ко, наш брат,
    Са­таней слав­ный сын!
    По по­сад­ке тво­ей
    Мы уз­на­ли те­бя.
    Мы в ли­цо до сих пор
    Не ви­дали те­бя,
    Но мы жда­ли те­бя:
    Ты дав­но зна­менит!
    Что, джи­гит, го­вори —
    К нам те­бя за­нес­ло?
    По­чему ты сер­дит
    И на­супил че­ло?
    Ве­селее гля­ди
    Да сой­ди ты с ко­ня!
    Ты на нас не сер­дись,
    Ты дос­пе­хи сни­ми,
    Ты с людь­ми по­тол­куй,
    Вмес­те с на­ми прой­дись,
    По­кажи свою стать.
    Ты на Ха­се спля­ши,
    В гор­дом пля­се ты всем
    По­кажи свою стать.
    В грязь ли­цом не ударь,
    По­иг­рай ко­лесом,
    Тяж­кий мо­лот возь­ми,
    Под­ни­ми, опус­ти,
    На­коваль­ню раз­бей,—
    По­кажи свою мощь.
    Са­таней слав­ный сын,
    Пшаю ты одо­лей,
    Пот­ря­си храб­ре­цов,
    Го­гу­ажа сра­зи
    И Па­нуко сра­зи,
    По­кажи свою мощь.
    Ой, Сос­ру­ко, пой­дем,
    Ждем дав­но мы те­бя!»
    Так ска­зали ве­лика­ны,
    Под ру­ки Сос­ру­ко взя­ли
    И вве­ли его на Ха­су.
    Вста­ли нар­ты в честь Сос­ру­ко,
    А Па­нуко, чванс­тва по­лон,
    Хо­чет храб­рым по­казать­ся.
    С ро­гом са­но по­дошел он
    И ска­зал Сос­ру­ко: «Вы­пей!
    Ты, Сос­ру­ко, сме­лый во­ин,
    Ты дос­то­ин ро­га нар­тов!»
    Под­ни­ма­ет рог Сос­ру­ко,
    Здра­вицу про­воз­гла­ша­ет:
    «Пью за то, чтоб сло­во нар­тов
    Не­руши­мым ос­та­валось,
    Пью за то, чтоб сла­ва нар­тов
    В по­колень­ях ум­но­жалась!
    Пусть в ве­ках свой след ос­та­вят
    Нар­тов ду­мы, нар­тов стре­лы,
    И по­том­ки пусть прос­ла­вят
    Дух от­важный, под­виг сме­лый!
    Да нет­ленны­ми пре­будут
    Их ве­личия при­меры,
    Да нет­ленны­ми пре­будут
    Их де­янья и тво­ренья,
    Да нет­ленны­ми пре­будут
    Муд­рых нар­тов по­коленья
    До тех пор, по­ка нет­ленно,
    Дра­гоцен­но и же­лан­но
    Это сла­дос­тное са­но,
    Это ра­дос­тное са­но!»
    Гла­зом не мор­гнув, Сос­ру­ко
    Ра­зом вы­пива­ет са­но.
    Го­гу­аж к не­му под­хо­дит,
    Рог вто­рой ему под­но­сит,
    Про­из­но­сит речь та­кую:
    «Ой, Сос­ру­ко, наш со­пер­ник,
    Не ис­пы­тан ты в сра­жень­ях!
    Го­ворят, что ты вос­пи­тан
    Са­таней, гу­ашей нар­тов,
    Го­ворят, что ты не на­шей
    Жен­щи­ной рож­ден, Сос­ру­ко!
    Ес­ли ты — ди­тя двух жен­щин,
    Осу­ши два ро­га ра­зом!»
    Гла­зом не мор­гнул Сос­ру­ко,
    Рог заз­драв­ный осу­шая.
    Груз­ный Пшая с треть­им ро­гом
    Под­ско­чил тог­да к Сос­ру­ко:
    «Ой, Сос­ру­ко, во­ин стат­ный,
    Нарт бу­лат­ный, силь­но­рукий!
    Есть та­кой обы­чай рат­ный:
    Кто впер­вые в бой всту­па­ет,
    Дол­жен трех сра­зить в сра­женье,
    Ува­женье об­ре­тая.
    Са­нопитье — не сра­женье,
    Не ве­ликое со­бытье,
    Мы те­бя не су­дим стро­го:
    Осу­ши три ро­га са­но!
    Так ве­лят по­ряд­ки нар­тов:
    Вы­пей са­но без ог­лядки,
    Чтоб твое сталь­ное те­ло
    Заз­ве­нело нарт­ской пес­ней,
    Чтоб от пля­са мо­лодо­го
    Зад­ро­жала Ха­са Нар­тов,
    Чтоб зем­ля зат­ре­пета­ла
    Под же­лез­ны­ми но­гами,
    Что­бы зве­ри ис­пу­гались,
    Что­бы две­ри под­ко­сились,
    Что­бы му­жес­тво явил ты
    Нарт­ским до­черям прек­расным
    Слав­ным слад­коглас­ным пень­ем.
    Ты еще нем­но­го вы­пей, —
    Треть­его дос­то­ин ро­га!»
    Тут Нас­рен Длин­но­боро­дый,
    Из по­роды са­мых храб­рых,
    Встал и мол­вил нар­там стро­го:
    «Вы­пил он два ро­га. Хва­тит!
    Тре­тий рог счи­таю лиш­ним.
    Не соз­рел еще Сос­ру­ко,
    Я ска­жу о на­шем гос­те:
    Сер­дце, кос­ти не ок­репли,
    Хмель его оси­лит, сва­лит, —
    Кто пох­ва­лит нас за это?
    Хва­тит, нар­ты, хва­тит, нар­ты,
    Тре­тий рог счи­таю лиш­ним!»
    Чу­ет сер­дцем Сос­ру­ко
    Го­гу­ажа ко­варс­тво,
    Ли­цемерье Па­нуко,
    Пшаи ложь и прит­ворс­тво
    И на­меренье злое:
    На­по­ить его под­ло
    И убить его под­ло.
    Но из­вес­тно Сос­ру­ко:
    Тот во­век обес­слав­лен,
    Кто не выпь­ет из ро­га —
    Пусть он да­же от­равлен!
    Кто не выпь­ет из ро­га —
    Осуж­да­ет­ся стро­го:
    Он слы­вет жал­ким тру­сом!
    Ой, Сос­ру­ко бу­лат­ный,
    Силь­но­рукий и стат­ный
    В спор всту­пать не же­ла­ет,
    Тре­тий рог под­ни­ма­ет,
    Тре­тий рог осу­ша­ет,—
    Вся ду­ша в нем пы­ла­ет!
    Пре­зирая лу­кавс­тво,
    Он вско­чил на тре­ногий,
    Круг­лый, ма­лень­кий сто­лик,
    А на сто­лике — яс­тва,
    Куб­ки, ча­ши и ро­ги!
    По­забыл он тре­воги,
    В пляс ве­селый пус­тился,
    Зак­ру­тил­ся он вих­рем,
    Блюд и чаш не ка­сал­ся!
    Сто­лик слиш­ком ши­роким
    Пля­суну по­казал­ся—
    По кра­ям зак­ру­жил­ся
    Ча­ши с ос­трой прип­ра­вой.
    Пля­шет он ве­лича­вый
    Та­нец бит­вы и сла­вы,
    Не ко­леб­ля прип­ра­вы,
    Не про­лив да­же кап­ли,
    Но от буй­но­го пля­са
    Хо­дуном хо­дит Ха­са!
    На пол спрыг­нул Сос­ру­ко,
    Нар­там ве­село крик­нул:
    «Пог­ля­ди, нарт­скии род,
    Нас­ту­пил мой че­ред!
    Пусть ре­шит нарт­скии круг:
    Кто я — враг или друг.
    Вот я весь, не та­юсь,
    Ни­кого не бо­юсь!
    Знаю ва­ши за­коны,
    Чтоб сыг­рать в «Пе­ший-кон­ный».
    На­чинай, нарт­скии род,
    За то­бой — мой че­ред,
    Вот я весь, не та­юсь,
    Ни­кого не бо­юсь!
    Кто тут са­мый уме­лый?
    Пус­тим по вет­ру стре­лы.
    На­чинай, нарт­скии род,
    За то­бой — мой че­ред,
    Вот я весь, не та­юсь,
    Ни­кого не бо­юсь!
    Мы в борь­бе сре­ди лу­га
    Вго­ним в зем­лю друг дру­га.
    На­чинай, нарт­скии род,
    За то­бой — мой че­ред,
    Вот я весь, не та­юсь,
    Ни­кого не бо­юсь!
    Ко­лесом по­иг­ра­ем,
    По го­ре по­ката­ем,
    На­чинай, нарт­ский род,
    За то­бой — мой че­ред!»
    Нар­ты вста­ли, ме­чами
    Уг­ро­жа­ют Сос­ру­ко.
    Выс­ту­па­ет Па­нуко,
    Он стре­лу из кол­ча­на
    Дос­та­ет и пус­ка­ет
    Пря­мо в не­бо из лу­ка.
    Нар­ты ре­жут ба­рана,
    Нар­ты шку­ру сни­ма­ют, —
    В этот миг, из-за ту­чи,
    Вдруг стре­ла при­лета­ет
    И вон­за­ет­ся в зем­лю
    У раз­де­лан­ной ту­ши.
    Ду­ши нар­тов ли­ку­ют.
    Все приш­ли в вос­хи­щенье
    От уменья Па­нуко.
    Выс­ту­па­ет Сос­ру­ко,
    И стре­лу свою в не­бо
    Он пус­ка­ет из лу­ка.
    Тут бы­ка ре­жут нар­ты,
    Тут бы­ка ва­рят нар­ты,
    А стре­лы все не вид­но.
    Дол­го ва­рит­ся мя­со,
    А стре­лы все не вид­но.
    На кус­ки де­лят мя­со,
    А стре­лы все не вид­но.
    Из­де­ва­ет­ся Ха­са,
    Над Сос­ру­ко сме­ет­ся:
    «Не стре­лок ты из лу­ка!
    Где стре­ла? За­теря­лась,
    И сле­да не ос­та­лось!
    Не те­бе, брат Сос­ру­ко,
    С ним, с Па­нуко, тя­гать­ся,
    Не те­бе, брат Сос­ру­ко,
    С ним в стрель­бе сос­тя­зать­ся!
    По­казать­ся ре­шил ты
    Са­мому се­бе му­жем,
    Пох­ва­лять­ся ты взду­мал
    Пе­ред нарт­скою Ха­сой, —
    Где ж стре­ла твоя, па­рень?
    Уле­тела, про­пала,
    Унес­лась, уда­лая!»
    Так ска­зал груз­ный Пшая —
    Рас­сме­ялись все нар­ты.
    Вдруг стре­ла по­каза­лась,
    В круг­лый сто­лик вон­зи­лась,
    Се­реди­ну про­била!
    Ог­ла­сило до­лину
    Нар­тов гром­кое сло­во:
    «Сла­ва, сла­ва Сос­ру­ко!
    Нар­там чу­до явил ты,
    Уди­вил ты всех нар­тов
    Уда­лою стре­лою!
    Ту стре­лу, нарт Сос­ру­ко,
    Как пус­тил ты из лу­ка,
    Мы бы­ка ста­ли ре­зать,
    Мы ва­рить ста­ли мя­со,
    Дол­го мя­со ва­рилось,
    За сто­лы се­ла Ха­са,
    Слав­ный пир про­дол­жая,
    Рог на­пол­нив заз­драв­ный,—
    Вдруг стре­ла по­каза­лась,
    В круг­лый сто­лик вон­зи­лась,
    Се­реди­ну про­била:
    Вид­но, дол­го бро­дила
    По не­бес­но­му сво­ду!
    Ой, Сос­ру­ко, при­нес ты
    Сла­ву нарт­ско­му ро­ду!
    А ска­жи нам, Сос­ру­ко,
    Мы уз­нать бы хо­тели,
    Так же ль мет­ко из лу­ка
    Уда­ря­ешь по це­ли?»
    Так ска­зав, пря­чут нар­ты
    Зо­лотое ко­леч­ко.
    Дуб сто­ит над об­ры­вом,
    Над бур­ли­вым по­током,
    Он увен­чан гус­тою
    Мно­гошум­ной лис­твою,
    В той лис­тве пря­чут нар­ты
    Зо­лотое ко­леч­ко.
    Го­гу­аж выс­ту­па­ет,
    Сбить ко­леч­ко он хо­чет,
    На не­го то­чит зу­бы.
    Вот стре­ла зас­висте­ла,
    Сквозь лис­тву про­лете­ла —
    И лис­тка не за­дела,
    Не кос­ну­лась ко­леч­ка.
    Выс­ту­па­ет Сос­ру­ко
    И стре­лу вы­пус­ка­ет,
    Ра­зом с де­рева нар­тов
    Он сби­ва­ет ко­леч­ко!
    Даль­но­зор­кий на ред­кость,
    Быс­тро­окий Сос­ру­ко
    До­казал свою мет­кость,
    Уди­вил на­ших нар­тов.
    «Чем еще ты, Сос­ру­ко,
    Уди­вишь на­ших нар­тов?»
    Силь­но­рукий Сос­ру­ко
    К нар­ту Пшае под­хо­дит,
    Речь за­водит та­кую:
    «Пшая с креп­кою ше­ей
    И с ду­шою лу­кавой!
    Ты за сла­вой чу­жою
    Не го­нись, мно­гол­жи­вый:
    Здесь по­живы не бу­дет…
    Брось прит­ворс­тво и хит­рость,
    Всту­пим в еди­ноборс­тво:
    По­кажи свою лов­кость,
    До­кажи свою храб­рость, —
    Средь зе­лено­го лу­га
    Вго­ним в зем­лю друг дру­га.
    На­чинай по­нем­но­гу,
    А те­бе я от­ве­чу…
    Вы­шел я в путь-до­рогу,
    Ибо знал, что я встре­чу
    Удаль­ца пос­ме­лее,
    Храб­ре­ца по­силь­нее
    Пшаи с креп­кою ше­ей!
    Выс­ту­пай же впе­ред,
    За то­бой — мой че­ред,
    Вот я весь, не та­юсь,
    Ни­кого не бо­юсь!»
    Пшая, нарт низ­ко­лобый,
    Чер­ной зло­бой пы­ла­ет,
    Он хва­та­ет Сос­ру­ко,
    Под­ни­ма­ет и вер­тит!
    Меж но­гами сталь­ны­ми
    Он свою но­гу ста­вит,
    Он про­тив­ни­ка да­вит,
    Чтоб сло­мить его си­лу.
    Вот он под­нял Сос­ру­ко
    И с раз­ма­ха, мгно­вен­но,
    По ко­лено вог­нал он
    Нар­та юно­го в зем­лю.
    На­чина­ет Сос­ру­ко.
    Под­ни­ма­ет он Пшаю,
    Под­ни­ма­ет вы­соко
    И на зем­лю ки­да­ет,
    И по са­мые пле­чи
    Пшаю в зем­лю вго­ня­ет,
    А по­том вы­рыва­ет,
    Выс­тавля­ет он Пшаю
    На пос­ме­шище нар­там.
    Пшая — Креп­кая Шея, —
    Сви­репея, хва­та­ет,
    Под­ни­ма­ет Сос­ру­ко
    И вго­ня­ет по по­яс
    Нар­та юно­го в зем­лю.
    На­чина­ет Сос­ру­ко.
    Вот хва­та­ет он Пшаю,
    От зем­ли от­ры­ва­ет,
    Под­ни­ма­ет до не­ба
    И бро­са­ет на зем­лю.
    Креп­ко­ше­его Пшаю
    Так вго­ня­ет он в зем­лю,
    Что зем­ля пок­ры­ва­ет
    Да­же го­лову Пшаи!
    Зад­ро­жав от ис­пу­га,
    Друг на дру­га взгля­нули
    И вос­клик­ну­ли нар­ты:
    «Это — смерть, не за­бава!
    Не иг­ра, а рас­пра­ва!
    На­ша ру­шит­ся сла­ва!
    По­жалел бы ты, пра­во,
    Силь­но­рукий Сос­ру­ко,
    Эти го­ловы нар­тов,
    Чье упорс­тво из­вес­тно.
    Кон­чим еди­ноборс­тво:
    Ко­лесом по­иг­ра­ем,
    По го­ре по­ката­ем!»
    От­ве­ча­ет Сос­ру­ко:
    «Ес­ли Ха­са же­ла­ет —
    Ко­лесом по­иг­ра­ем,
    По го­ре по­ката­ем!»
    Ой, Сос­ру­ко, наш свет,
    В сер­дце нет у не­го
    Жаж­ды сла­вы чу­жой!
    Со спо­кой­ной ду­шой
    Чтоб в иг­ре по­бедить,
    Он к Ха­раме-го­ре
    Нап­равля­ет свой шаг,
    И в ушах си­лачей
    Заг­ре­мел его клич:
    «Кто силь­ней? Кто храб­рей?
    Сос­тя­занье нач­нем!»
    Слов­но гром — этот клич,
    Но мол­чанье — в от­вет:
    Здесь охот­ни­ков нет
    Сос­тя­занье на­чать.
    Клич опять заг­ре­мел:
    «Раз охот­ни­ков нет —
    Я один про­тив всех
    В сос­тя­занье вступ­лю,
    Ус­туплю вам сей­час
    Я на­чало иг­ры.
    На ме­ня ко­лесо
    По­кати­те с го­ры.
    На­чинай, нарт­ский род,
    За то­бой — мой че­ред,
    Вот я весь, не та­юсь,
    Ни­кого не бо­юсь!»
    Все бе­рут ко­лесо,
    Что зо­вет­ся Жан-Шерх
    И чьи спи­цы ос­тры,
    И свое ко­лесо
    Нар­ты ка­тят на­верх,
    На вер­ши­ну го­ры.
    Ой, Сос­ру­ко из бу­лата,
    Чья ду­ша объ­ята страстью!
    То не страх и не за­бота
    Кап­ли по­та про­лива­ют,
    То пы­ла­ет жаж­да бит­вы,
    То свер­ка­ет на об­личье
    Жаж­да слав­но­го де­янья!
    Оде­янье зад­ро­жало
    Мел­кой дрожью не от стра­ха, —
    То у гор­но­го под­ножья
    Раз­го­вор ве­дут чу­вяки,
    То Сос­ру­ко пля­шет гор­до
    В честь поч­тенных стар­цев-нар­тов,
    Стар­цев-нар­тов прос­лавля­ет,
    Вос­хва­ля­ет их ве­личье.
    Те гля­дят на это ди­во,
    Ко­лесо с об­ры­ва ка­тят
    И спе­сиво объ­яв­ля­ют:
    «Бей, как хо­чешь, бей, как мо­жешь!»
    Ой, Сос­ру­ко, наш сын,
    Он один — про­тив всех!
    Он Жан-Шерх бь­ет ру­кой,
    Воз­вра­ща­ет на­верх.
    Нар­ты свер­ху кри­чат:
    «Как ру­ка твоя бь­ет!
    Твой при­ход — наш ко­нец,
    Твой при­езд — наш по­зор, —
    Что же в спор ты всту­пил?
    Бит­вы час не нас­тал,
    Что же гу­бишь ты нас?
    Что ты в гне­ве ки­пишь,
    Ты, чье те­ло — бу­лат?
    Не при­шел к нам иныж,
    Чин­ты нам не гро­зят!
    Ты уда­рил Жан-Шерх,
    Стон раз­дался в от­вет,—
    В этом храб­рости нет.
    Ес­ли впрямь ты храб­рец
    И рож­ден для по­бед —
    Грудью бей ты Жан-Шерх!»
    Ой, Сос­ру­ко, наш свет,
    Грудью бь­ет он Жан-Шерх,
    Воз­вра­ща­ет на­верх.
    Нар­ты в стра­хе дро­жат,
    Нар­ты в стра­хе кри­чат:
    «Мы те­бя смель­ча­ком
    На­зовем лишь тог­да,
    Ес­ли лбом бу­дешь бить,
    Воз­вра­щая Жан-Шерх!»
    А Сос­ру­ко, наш свет,
    Им в от­вет го­ворит:
    «Пусть ре­шит нарт­ский круг
    Кто я — враг или друг!
    По­карать я го­тов
    Чин­тов злоб­ную рать,
    Но до бран­ной по­ры
    По­кати­те с го­ры
    Пос­ко­рее Жан-Шерх,
    Чтоб мой тре­тий удар
    В тре­пет нар­тов по­верг!»
    Нар­ты с грустью гля­дят
    На Сос­ру­ко сей­час:
    Их пот­ряс этот клич.
    В тре­тий раз ко­лесо
    По­лете­ло с го­ры.
    От иг­ры не бе­жит
    Нас­то­ящий ге­рой.
    Лбом бу­лат­ным он бь­ет,
    Воз­вра­ща­ет Жан-Шерх,
    И ле­тит оно вверх,
    Над Ха­рамой-го­рой!
    Тут приш­ли в расс­трой­ство нар­ты,
    Ста­ли прос­лавлять ге­рой­ство,
    Си­лу вос­хва­лять Сос­ру­ко,
    Здра­вицы про­воз­гла­шая,
    Ве­личая храб­рым му­жем.
    Об­ра­ща­ют­ся с при­казом
    К од­ногла­зым ве­лика­нам:
    «Эй, ве­дите вы Сос­ру­ко
    Под ру­ки на Ха­су на­шу!
    Ча­шу му­жес­тва вру­чите,
    По­сади­те вы Сос­ру­ко
    На по­чет­ней­шее мес­то!»
    Нак­ры­ва­ют ве­лика­ны
    Де­вять сто­ликов тре­ногих, —
    Са­но в ро­гах не ску­де­ет
    Де­вять су­ток пред Сос­ру­ко.
    Де­вять су­ток в честь Сос­ру­ко
    Про­из­но­сят сла­вос­ловья,
    На про­щание под­но­сят
    По­беди­телю по­дар­ки.
    Ой, Сос­ру­ко наш бу­лат­ный,
    Он об­ратно едет-ска­чет.
    Са­таней его встре­ча­ет,
    Воп­ро­ша­ет: «Сын мой ми­лый,
    Го­вори: на Ха­се Нар­тов
    Что ты ви­дел, что ты слы­шал?
    Кто те­бе навс­тре­чу вы­шел?
    Му­жес­тву и крас­но­речью
    Кто зас­та­вил удив­лять­ся?
    Кто те­бя хва­лил и сла­вил?
    На ка­ком си­дел ты мес­те,
    Бран­ной чес­ти удос­то­ен?»
    Так от­ве­тил ей Сос­ру­ко:
    «Там ник­то ме­ня не встре­тил.
    Толь­ко ели, толь­ко пи­ли
    Мы на этой Ха­се ма­лой,
    И ник­то ме­ня не сла­вил,
    Да и не ру­гал, по­жалуй!»

16. Тонкобровая Сатаней полоскала в реке белье. Она полоскала его там, где обычно чистила кольчуги. На другом, луговом берегу Псыжа пастух из нартского селения пас коров. Увидев Сатаней, пастух сперва застыл в изумлении, а придя в себя, быстро подошел к реке. Сатаней была прекрасна. Лицо ее было белое, а брови — тонкие.
    — Эй, Сатаней, красавица, несравнимая с другими красавицами! Подними свои глаза, посмотри хоть раз на меня! — крикнул пастух. И Сатаней подняла глаза.
    Загорелся пастух. Овладела страсть и тонкобровой Сатаней, и с такой силой, что присела она в изнеможении на прибрежный камень.
    В смятении она собрала кое-как мокрое белье и поднялась, чтобы пойти домой. Пастух из селения нартов сказал ей:
    — Эй, Сатаней, красавица, несравнимая с другими красавицами! Твой женский ум превосходит мужскую мудрость. Зачем же ты оставила на берегу камень? Возьми его с собою.
    Сатаней послушалась пастуха. Она отнесла домой тот прибрежный камень, на который присела, когда овладела ею страсть.
    Дома она положила камень в ларь с отрубями.
    Прошло некоторое время и услыхала Сатаней шум в своем доме. “Откуда этот шум?” — подумала Сатаней и стала заглядывать во все углы. И странное дело: подойдет к камню поближе — шум сильнее, отойдет подальше — шум потише.
    — Неслыханное чудо! — воскликнула Сатаней и приложила ухо к камню. Внутри камня кипело: оттого-то и слышался шум. Чтобы заглушить этот шум, Сатаней обмотала камень шерстяной нитью. Через три дня нить оборвалась. Снова Сатаней обмотала камень, и снова оборвалась шерстяная нить.
    — Бог жизни, Псатха, счастье мое! — крикнула Сатаней. — Да этот камень становится все больше и больше! — И она положила камень в теплый очаг.
    Девять месяцев и девять дней пролежал камень в теплом очаге, и с каждым днем он становился все больше, все горячее. Он раскалялся, он пылал огнем. Сатаней побежала к Тлепшу, богу-кузнецу.
    — Можно ли тебе доверить тайну, бог? — спросила Сатаней.
    — Разве для того я помогаю людям своим ре меслом, чтобы они мне не доверяли? Разве вот этот мой молот, вот эти клещи мои — не на радость людям? Разве удар молота — не жизнь моя? Разве я не служу доброму делу?
    Так вопрошал Тлепш, и в громком голосе его была обида. Сатаней устыдилась своего недоверия. Она тихо сказала:
    — У меня такое дело, о котором молчать нельзя, а заговоришь — никто не поверит. Как же мне быть, Тлепш?
    — Эй, женщина из людского рода! — отвечал бог-кузнец. — Там, где ищут совета, а за совет ничего не берут, — там беде не бывать. Открой мне свою тайну: я помогу тебе.
    — Я ничего не скажу, потому что я не хочу говорить и краснеть от стыда. Пойдем со мной, и я тебе покажу чудо.
    — Мужчина не отступится от своего слова, — прогремел Тлепш. — У мужчины слово — дело. Ты сказала: “пойдем” — и вот я готов.
    И Тлепш собрал орудия своего ремесла и вышел из кузни. Сатаней привела его к себе. Удивился бог-кузнец, увидев пылающий камень.
    — Бог неба Уашхо, что это за чудо? — восклик нул он. — Немало я видел на своем веку, немало и слышал, но такое вижу впервые!
    Тлепш отнес пылающий камень в кузню. Сатаней пошла за ним. Сердце ее крепко билось. Тлепш изо всей своей могучей силы ударил по камню молотом. Семь дней и семь ночей работал бог-кузнец, и Сатаней казалось, что каждый удар его молота по камню был ударом по ее сердцу, и сердце ее сжималось и трепетало. Наконец камень треснул, осколки разлетелись и выпал из сердцевины камня пылающий ребенок. Да, тело этого мальчика пылало, искры летели от него и пар клубился над ним. Сатаней, как это делает всякая мать, хотела прижать новорожденного к своей груди, но вдруг закричала громким криком: она обожгла себе руки. Ребенок упал на подол ее бешмета, прожег подол и скатился на землю.
    Тлепш схватил огромными клещами ребенка за бедра и окунул его в воду. Вода зашипела, и заклубился пар. Семь раз окунал бог-кузнец раскаленного ребенка в воду, и семь раз вода закипала. Так Тлепш закалял ребенка, закалял до тех пор, пока его тело не превратилось в булат. Только бедра остались не закаленными, потому что были схвачены клещами.
    — Теперь бери своего булатного мальчика, — сказал бог-кузнец осчастливленной Сатаней.
    С этого дня в доме Сатаней стал расти ребенок, стал расти быстро: за день вырастал настолько, насколько другие дети за месяц. Это было чудо, а чудо — источник многих слухов. Много было в нартском селении пересудов о том, что родился у Сатаней ребенок. Весть об этом дошла и до старухи Барымбух. Старуха рассердилась, да так сильно, что, хотя и не близок был путь, она сразу отправилась в селение, где жила Сатаней.
    Войдя в ее дом, старуха заметила мальчика, сидевшего у очага и игравшего углями: он бросал себе в рот горящие угли, а выплевывал потухшие.
    Барымбух с бранью накинулась на Сатаней:
    — Не потаскуха ли ты? Нет у тебя мужа, откуда же этот мальчик? От первого встречного родила ты его!
    — Когда бы ты имела такого сына, не стала бы ругаться, — спокойно отвечала Сатаней. — Он мой приемыш.
    — Если он твой приемыш, то скажи мне, кто его родил? — закричала Барымбух. Спокойствие Сатаней привело ее в ярость.
    — Он родился не так, как другие дети, — ска зала Сатаней. — Он родился из камня, а закален Тлепшем. Оттого и назван он Сосруко, что означает: Сын Камня.
    Барымбух крикнула, трясясь от злобы:
    — От нечистой силы он рожден, уничтожит он весь нартский род! Клянусь Уашхо, богом синего неба: начало его жизни станет концом многих жизней!
    И старуха покинула дом Сатаней бормоча:
    — Адово отродье, лучше бы ты не родился, а родившись, лучше бы ты не вырос!
    Так в доме Сатаней, рассказывают люди, появился ребенок по имени Сосруко, Сын Камня.
    Меч и конь Сосруко
    Сосруко рос быстро. Его ровесники еще лежали в люльках, а он уже бегал по двору и играл в альчики. Ложем для него была земля, одеялом — небо, пищей — кремень.
    Дети, которые питались мозгом костей и медом горных ульев, боялись этого сильного, необыкновенного мальчика. Стоило им разгневать его, как он начинал искриться.
    С некоторого времени надоела маленькому Сосруко игра в альчики, полюбилась ему кузня Тлепша, стал он часто захаживать к богу-кузнецу. Сказал ему однажды Тлепш:
    — А ну-ка, мой мальчик, раздуй мехи.
    Как раздул Сосруко мехи — вся кузня развалилась, все, что было в кузне из железа, поднялось в воздух, и только тяжелая наковальня не сдвинулась с места.
    Тлепш сперва испугался, а потом обрадовался. Решил он испытать силу Сосруко:
    — А ну-ка, мой мальчик, попробуй вытащить из земли мою наковальню.
    Наковальня Тлепша была вбита так глубоко, что опиралась на седьмое дно земли. Только тот именовался нартом, только того допускали нарты на свой совет, на свою Хасу, кто мог хотя бы чуть-чуть пошевелить наковальню Тлепша.
    Сосруко обхватил наковальню молодыми руками, дернул, но даже не пошевельнул ее. Снова дернул — и в другой раз не смог ее пошевельнуть. И в третий раз не смог.
    Сказал Тлепш сокрушенно:
    — Нет, Сосруко, ты, видно, еще дитя, еще не ок реп. Вернись к матери, сиди у теплого очага да грызи свой кремень, — рано тебе думать о нартских делах.
    Когда Сосруко пришел домой, увидела Сатаней, что сын ее угрюм и печален. Он ничего не ответил на вопрос матери, сел у теплого очага, взял кремень и стал в ярости грызть его, и во все стороны летели от кремня искры.
    На другой день, ранним холодным утром, мальчик пробрался в кузню Тлепша до прихода хозяина. Он обхватил руками огромную наковальню Тлепша и дернул ее. Наковальня зашевелилась.
    — На сегодня с меня этого хватит! — сказал Сосруко. — А теперь мне надо остудить себя.