Сочинение на тему: Петербург в произведениях русских писателей XIX века К теме Петербурга обращался в своем творчестве едва ли не каждый из русских писателей и поэтов. Это объясняется тем, что петровская столица с момента своего возникновения воспринималась художниками слова, обществом в целом как символ России, олицетворяющий ее величие, красоту и открытость миру и вместе с тем воплотивший в себе противоречивость и драматизм русской жизни.
В русской поэзии первой четверти XIX века запечатлен образ декабристского и пушкинского Петербурга, города вольнолюбивых надежд, высоких стремлений. В первой главе «Евгения Онегина» Пушкин рисует картины петербургской жизни 1810-х годов, насыщая повествование языком эпохи, в том числе гражданской лексикой («вольность», «гражданин», «свобода»), именами «властителей дум» того времени (Адам Смит, Руссо, Байрон, Чаадаев, Шишков). В то же время он пишет о противоречивости столичной жизни, двойственности вызываемых Петербургом чувств:
Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Свод небес зелено-бледный,
Скука, холод и гранит…
В поэме Медный Всадник» противоречивая природа города, возникшего не в результате естественного исторического развития, а по воле царя-преобразователя, отражена в композиции произведения (парадный Петербург во вступлении противопоставлен образу гибнущего, затопляемого города в основной части поэмы) и в характере его основного конфликта (мелкий городской чиновник, осознавший себя жертвой Петра и его творения, бросает вызов Медному Всаднику — символу города).
Петербург Некрасова — это «город роковой», беспощадный и жестокий к своим жителям. В поэме «Несчастные» Некрасов пишет о молодых людях, которые рассчитывают обрести в Петербурге славу и богатство:
…Воображенье
К столице юношу манит,
Там слава, там простор, движенье…
Однако провинциала часто ждет крушение надежд. Громадный город, подобно бездушному механизму перемалывает людские судьбы:
Пройдут года в борьбе бесплодной,
И на красивые плиты, Как из машины винт негодный,
Быть может, брошен будешь ты?
В то же время у Некрасова есть образы городского пейзажа, отразившие своеобразнее очарование Петербурга. В цикле «О погоде» поэт, описывая столицу, подчеркивает невесомость, «волшебное сияние» зимнего города, который увиден как бит сквозь морозную дымку, отливающую серебром:
Улицы, зданья, мосты
При волшебном сиянии газа
Получают печать красоты…
В серебре лошадиные гривы,
Шапки, бороды, брови людей,
И, как бабочек крылья, красивы
Ореолы вокруг фонарей!
Характерны для Некрасова стихи, описывающие эпизоды из жизни городских низов. Как правило, колорит таких стихотворений мрачен, их звучание трагично. В финале стихотворения «Утро» мы слышим выстрел:
Дворник вора колотит — попался!
Гонят стадо гусей на убой;
Где-то в верхнем этаже раздался Выстрел — кто-то покончил с собой…
К числу типично петербургских произведений Некрасова относятся «Размышления у парадного подъезда», «Вчерашний день, часу в шестом…, «Еду ли ночью по улице темной..» .
Достоевский в своих романах продолжает и развивает традиции Пушкина и Гоголя в изображении Петербурга. Как и у этик авторов, у Достоевского с образом Северной столицы связаны мотив безумия и идея иллюзорности внешнего облика города. В «Подростке» герой, фантазирующий о конце петербургского периодам русской истории, рисует в своем воображении, как «весь этот гнилой, склизкий город подымется с туманом и исчезнет, как дым, и останется прежнее финское болото, а посреди него, пожалуй, для красы, бронзовый всадник на жарко дышащем, загнанном коне».
Если в произведениях Пушкина и Гоголя уже намечена тема вины города перед человеком, то у Достоевского, подробно разрабатывающего эту тему звучит и мысль о соучастии города в преступлениях героев. «Самый фантастический, самый отвлеченный и умышленный» Петербург Достоевского диктует жителям свою волю, определяет их мысли, поступки, судьбы.
Образ Петербурга в произведениях русской литературы XIX века отличается многообразием пейзажей, красок, символов, подробностей городской жизни; предстает как важный элемент образа России, воплощающий ее прошлое, настоящее и будущее.
К теме Петербурга обращались многие поэты и писатели. В русской литературе, да и в сознании общества в целом, Петербург с момента своего возникновения воспринимался не только как конкретный город, как новая столица, но и как символ новой России, символ ее будущего.
Для русской литературы тема Петербурга, города, соединившего отсталую Россию с Европой, стала совершенно особой. Вместе с тем в сознании писателей, некоторых видных исторических деятелей Петербург уже на рубеже XVIII — XIX веков был показателем противоречий исторического развития страны.
В русской поэзии этого времени запечатлен образ Петербурга декабристов, города больших надежд, благородных стремлений, города Пушкина. Картины петербургской жизни 1810-х годов даны в первой главе «Евгения Онегина». Поэт воссоздает атмосферу высоких помыслов, истинной духовности, надежд, присущую Петербургу тех лет (лексика эпохи, имена, слова, связанные с совершенно конкретными ассоциациями: «вольность», «гражданин», Адам Смит, Руссо, Байрон, «охлажденный ум», «свобода»…). В то же время отличительная черта пушкинского образа Петербурга — противоречивость столичной жизни, двойственность вызываемых городом чувств:
Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Свод небес зелено-бледный,
Скука, холод и гранит…
В 1833 году в Болдине Пушкин написал поэму «Медный всадник», одно из самых загадочных произведений русской литературы. В ней поэт по-новому
решает тему Петербурга, по-новому выбирает героя и строит конфликт.
В деятельности Петра Пушкин видел прежде всего проявление исторической закономерности. И Петр был для него не просто «великим человеком», а великим деятелем. Поэтому поэма «Медный всадник» начинается кратким, но знаменательным описанием Петра в один из высоких и творческих моментов его жизни, когда рождался гениальный замысел создания города «на берегу пустынных волн» Невы. Пушкин рисует светлые картины северной столицы, гордо и непоколебимо стоящей при море, как непоколебимо стоит Россия.
Пушкин начинает с рассказа о Петербурге белых ночей. Прекрасны не только его архитектура, Нева — но и природа, которая, как и город, созданный людьми и для людей, благоприятствует творчеству. При этом Пушкин открыто выражает свое чувство восхищения великим городом России. И это чувство, определяя все краски рисуемой картины, подчеркнуто повторением слова «люблю»:
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный…
Традиционно (вслед за Белинским) поэма определяется как «гимн» Петру, своего рода Петриада. Потому и «Вступление», посвященное торжественному описанию столицы, толкуется как прославление дел и личности Петра, как победа царя над стихией.
Но Белинским была высказана и мысль о том, что одним из важнейших героев поэмы является Петербург. Действительно, образ города у Пушкина — это символ новой, преображенной России, громадное и прекрасное чудо, сотворенное в тяжком, кровавом труде молодой империи.
Быстрый переход от далекого прошлого, когда только рождался замысел создания новой столицы («На берегу пустынных волн…»), к современности («Прошло сто лет…») помогает развить главную мысль Пушкина. Дерзкий замысел Петра был не просто прихотью монарха, а задачей, выполнение которой было необходимо для существования новой России. И после смерти Петра его замысел воплощался в течение века трудами нескольких поколений людей. Петербург стал удивительным, беспримерным памятником их усилий и дел.
Однако уже в финале «Вступления» звучит тревога (поэт предупреждает читателя: «Печален будет мой рассказ») и начинается новая тема Петербурга. Развернута она далее в повести, посвященной судьбе Евгения.
Выбор героя не случаен. Самодержавие, как оно было определено Петром, превратило Россию в чиновное государство. Введенная им табель о рангах не только открывала путь в дворянство, но и закрепляла рабское положение тех, кто стоял на низших ступеньках социальной лестницы. Евгений раскрыт в поэме как жертва социального строя и самодержавного режима, которые лишили его индивидуального характера, стерли все особенное,частное, неповторимое в его личности, оставив то общее, что определялось его социальным положением, положением бедного чиновника, и это делало его частью целого, типового.
Прошло сто лет с той поры, как начал строиться Петербург. Столько же складывался политический режим, жертвой которого стал Евгений. Нравственное и человеческое падение Евгения достигло предела, его желания элементарны — они, в сущности, сводятся к поддержанию своего положения чиновника («трудиться день и ночь»), чтобы обеспечить пропитанием себя и, возможно, свою семью. Он живет, не задумываясь о своей бедности, ни о чем не тужит, ни на что не жалуется. Лишь одна мечта тешит его в «бедном жилище» — мечта о скромном счастье с любимой Парашей. Мечта об одиноком счастье оказалась всего лишь мечтой: жизнь ее разбивает.
Буйство Невы принесло горе тысячам бедняков столицы. Это стихийное бедствие волею истории оказалось связанным с деятельностью Петра I. Частный случай — гибель Параши — приобрел обобщенный характер. Оказавшись «на площади Петровой», Евгений
думал не о себе — о судьбе Параши. И именно в этот момент грозная стихия природы соотносится поэтом со стихией самовластия. Евгений, плененный Невою,
…как будто околдован,
Как будто к мрамору прикован,
Сойти не может! Вкруг него
Вода и больше ничего!
И, обращен к нему спиною,
В неколебимой вышине,
Над возмущенною Невою
Стоит с простертою рукою
Кумир на бронзовом коне.
Но какая связь между «кумиром» и бедствием столицы? Вот буря стихла, и освобожденный из плена Евгений бежит к дому Параши, но находит там только обломки. Несчастье помутило разум Евгения. Сумасшествие явилось как бы последним этапом пути разрушения его личности.
Евгений не мог вернуться в привычный мир частной жизни, личных чувств и переживаний — он остался там, где раньше жила Параша. Пройдет год жизни, исполненной новыми испытаниями и бедствиями, но Евгений так и не вернется в свой дом. Петербург, страшный во время наводнения, оправляется от набегов Невы. Постепенно у Евгения начинают проясняться мысли — он долго идет к этому высшему моменту своей жизни.
Однажды Евгений спал у невской пристани. «…Дышал//Ненастный ветер. Мрачный вал//Плескал на пристань, ропща пени//И бьясь об гладкие ступени,//Как челобитчик у дверей//Ему не внемлющих судей». Бездомный Евгений, внешне — «ни зверь, ни человек», оказался именно в роли такого «челобитчика». Город выступал жестоким и бессердечным обидчиком.
Бедняк проснулся.
Мрачно было:
Дождь капал, ветер выл уныло,
И с ним вдали, во тьме ночной
Перекликался часовой…
Город-обидчик, город — оплот самовластия, мрачная столица империи — этот город и способствовал окончательному прояснению мыслей.
Вскочил Евгений; вспомнил живо
Он прошлый ужас; торопливо
Он встал; пошел бродить, и вдруг…
Он увидел того, кто незримо преследовал его все это время:
…И прямо в темной вышине
Над огражденною скалою
Кумир с простертою рукою
Сидел на бронзовом коне.
Евгений вздрогнул.
Прояснились
В нем страшно мысли.
Он узнал
И место, где потоп играл,
Где волны хищные толпились,
Бунтуя злобно вкруг него,
И львов, и площадь, и того,
Кто неподвижно возвышался
Во мраке медною главой,
Того, чьей волей роковой
Под морем город основался…
Необузданная, беззаконная стихия и роковая воля самовластия, оказавшись силами взаимосвязанными, явились причиной и несчастья города и прояснения мыслей Евгения. Ничтожный перед «горделивым истуканом» в обычной жизни, Евгений, когда «прояснились в нем страшно мысли», в нравственном, в общечеловеческом смысле становится равен ему. В пушкинской поэме «правда» чудотворного строителя, преобразователя России, и «правда» Евгения, страдающего человека, сосуществуют в трагическом противостоянии.
В поэме дана картина более чем вековой истории Петербурга: замысел Петра («здесь будет город заложен»), рост северной столицы, трагические события в день наводнения 1824 года. «Медный всадник» — это воссоздание трагической и противоречивой истории. В поэме противостоящие начала (Медный всадник и Евгений) взаимосвязаны, и изменение одного неизбежно влечет за собой изменение другого. Подтверждение этому — реакция Медного всадника на брошенное ему Евгением: «Ужо тебе!» Еще Валерий Брюсов отметил, что «преследование Евгения Медным всадником изображено не столько как бред сумасшедшего, сколь как реальный факт…». Это сочетание реального и фантастического помогает прийти к главному выводу: в основе этого противоречивого петербургского мира нет «дурной бесконечности», он обладает динамикой, способен изменяться. А. Блок писал: «Медный всадник — все мы находимся в вибрациях его меди».
Конфликт петербургского жителя, «маленького человека», и равнодушного к его страданиям казенного Петербурга получил блестящее художественное осмысление в прозе Гоголя. Гоголь не дает описаний города, его архитектурных ансамблей. Автор «Носа», «Записок сумасшедшего», «Невского проспекта», «Шинели» создает художественный образ столицы, в котором выражена социальная и нравственная суть Петербурга.
Петербург, показанный в повестях «Невский проспект» и «Шинель», является не просто местом действия, но и той социальной атмосферой, в которой живут и действуют герои гоголевских произведений. Картины города, атмосфера погони за чинами, бюрократического равнодушия к человеку, показ жестких социальных контрастов и противоречий — все это прекрасно нарисовано писателем.
Вместе с тем в «Петербургских повестях» отразились и те впечатления и жизненные переживания, которые связаны были с личной судьбой Гоголя, попавшего из провинциальной тишины Украины в сурово встретивший его Петербург. Первое впечатление, произведенное Петербургом, тоже было не таким, как ожидал писатель: «…Петербург мне показался вовсе не таким, как я думал, я его воображал красивее, великолепнее…»
В своих повестях Гоголь описывает те районы, где когда-то жил сам. Так, например, неподалеку от Сенной площади проживает майор Ковалев («квартира моя в Садовой»), на Вознесенском проспекте живет цырюльник Иван Яковлевич, здесь же бродит Поприщин, останавливаясь с изумлением перед огромным домом Зверкова: «Этот дом я знаю, — сказал я сам себе. — Это дом Зверкова. Эка машина! Какого в нем народа не живет: сколько кухарок, сколько приезжих! а нашей братьи чиновников — как собак, один на другом сидит».
Лишь художник Чартков поселился на дальней Пятнадцатой линии Васильевского острова. Художник жил в Коломне, куда опускается самый несчастный «осадок человечества», куда «не заходит будущее».
Гоголевский Петербург — пасмурный город нищих чиновников, мастеровых, бедного люда — противостоит парадному блеску Невского проспекта, этой «улице-красавице нашей столицы». Однако красота Невского проспекта призрачная, ложная красота, не могущая скрыть нищету и трагизм жизни большого города, прозябанья бедного люда Коломны и Мещанских, ужасную изнанку столицы. «О, не верьте этому Невскому проспекту!.. Все обман, все мечта, все не то, чем кажется!» — восклицает Гоголь.
Писатель прекрасно передает тревожную, изменчивую атмосферу города через остроту сюжетных ситуаций, неожиданность финала — комического (как в «Носе») или — что чаще — трагического. Самоубийство, сумасшествие, незаметная смерть — таков удел безвестных представителей «низов». Безудержная погоня за богатством и чинами, торжество самодовольной пошлости и подлости — таковы черты представителей господствующих «верхов».
В «Петербургских повестях» прежде всего поставлен вопрос о жизни рядовых людей этого огромного города, о судьбе «маленького человека», его бедственной участи в условиях помещичье-бюрократического государства.
В «Записках сумасшедшего» Гоголь словами такого обездоленного и обойденного «маленького человека» Поприщина раскрывает противоречивость, социальную несправедливость чиновническо-дворянского общества: «Все, что есть лучшего на свете, все достается или камер-юнкерам, или генералам. Найдешь себе бедное богатство, думаешь достать его рукою, — срывает у тебя камер-юнкер или генерал». Гоголь глубоко сочувствует этим скромным, маленьким людям — бедному чиновнику Поприщину в «Записках сумасшедшего», жалкому бедняку Акакию Акакиевичу Башмачкину в «Шинели». Атмосфера равнодушия и
безразличия к человеку, власть чина и денег обрекают массы незаметных «маленьких» людей на трагическую жизнь и в конце концов гибель. Однако Гоголь остается гуманистом, и в то же время он бессилен что-либо изменить.
В «Петербургских повестях» автор противопоставляет благополучным и наглым существователям — вроде поручика Пирогова в «Невском проспекте» — беспомощных Поприщиных и Башмачкиных.
Гоголь выступает как художник города. Он показывает, что за всей этой внешней нарядностью, за парадным блеском всегда чисто подметенных тротуаров Невского проспекта, по которому движутся вереницы карет и потоки щегольски разодетых прохожих, за всем этим прячутся неприглядные трущобы бедноты, несчастные простые люди. Это и ничтожество майоров Ковалевых, неуверенность в завтрашнем дне, нищета и забитость Башмачкиных, тоска по идеалам художника Пискарева, кончающего самоубийством. «Невский проспект», — писал Белинский, — есть создание столь же глубокое, сколько и очаровательное; это две полярные стороны одной и той же жизни, это высокое и смешное обок друг другу».
Гоголь показывает жизнь людей в этом городе «крестов и звезд», в городе пошлости и раболепия перед власть имущими. Этот город может унизить человека, опустить человека до такого уровня, когда он, подобно Пирогову, оставаясь самодовольным, не смущается даже поркой, устроенной ему за его волокитство. Белинский писал: «Пискарев и Пирогов — какой контраст!.. О, какой смысл скрыт в этом контрасте! И какое действие производит этот контраст! Пискарев и Пирогов, один в могиле, другой — доволен и счастлив, даже после неудачного волокитства и ужасных побоев!..» Таков этот город — одни процветают, другие погибают.
«В судьбе Петербурга есть что-то трагическое, мрачное и величественное» (Герцен. Фельетон «Москва и Петербург»),
Во второй половине XIX века многие писатели также обращались к теме Петербурга, и прежде всего Некрасов.
В поэме «Несчастные» (1856 г.) поэт написал о петербургской жизни:
Но если той тревоги смутной
Не чуждо сердце — пропадешь!
В стихах Некрасова Петербург противопоставляется провинции. Герой поэмы «Несчастные» связан с обоими этими мирами. Вот «бедный городок», где «солнца каждому довольно»: собор, четыре кабака, Волга. Однако этот уютный мир провинции гибелен для молодого ума:
…Но там бесплодно гибнут силы,
Там духота, бездумье, лень,
Там время тянется сонливо…
Куда ж идти? К чему стремиться?
Где силы юные пытать?
И молодые люди тянутся к Петербургу, который «обещает» известность и славу. Об этих надеждах провинциала говорит и Некрасов:
…Воображенье
К столице юношу манит,
Там слава, там простор, движенье…
Но Петербург, каким он показан у Некрасова, — «город роковой», жестокий и беспощадный.
Пройдут года в борьбе бесплодной,
И на красивые плиты,
Как из машины винт негодный,
Быть может, брошен будешь ты?
Итак, в поэме Некрасова два противопоставленных друг другу мира: провинция и Петербург — оба губительны для молодых, талантливых сил.
В то же время Некрасов поразительно описывает зимний Петербург в цикле «О погоде»:
Но зимой — дышишь вольно; для глаза —
Роскошь!
Улицы, зданья, мосты
При волшебном сиянии газа
Получают печать красоты…
В серебре лошадиные гривы,
Шапки, бороды, брови людей,
И, как бабочек крылья, красивы
Ореолы вокруг фонарей!
Некрасов часто описывает как бы случайно попавшие на глаза детали и эпизоды городской жизни, но в них угадывается трагическая суть. Наиболее убедительно этот прием использован в стихотворении «Утро» (1872 — 1873): «на позорную площадь кого-то провезли», «проститутка домой на рассвете поспешает», «торгаши просыпаются». И наконец, — финал:
Дворник вора колотит — попался!
Гонят стадо гусей на убой;
Где-то в верхнем этаже раздался
Выстрел — кто-то покончил с собой…
Своеобразие интонации некрасовской речи, когда поэт заговаривает о Петербурге, — в ее драматическом звучании. «Рыдающий стих» отличает ряд типично петербургских произведений: «Размышления у парадного подъезда», «Убогая и нарядная», «Вчерашний день, часу в шестом…», «Еду ли ночью по улице темной…».
В поэме «Несчастные» Некрасов писал о Петербурге:
В стенах твоих
И есть и были в стары годы
Друзья народа и свободы,
А посреди могил немых
Найдутся громкие могилы.
Ты дорог нам, — ты был всегда
Ареной деятельной силы,
Пытливой мысли и труда!..
Петербург остается для Некрасова городом, где мужала русская демократия, для которой этот город стал «колыбелью свободы».
Петербург конца XIX века — это уже большой капиталистический город, что сказалось в его архитектуре, жизни. Александр Блок в набросках к поэме «Возмездие», имея в виду столицу, написал: «Петербург рождался новый, напророченный Достоевским».
Для писателей второй половины XIX века громадное значение имел образ Петербурга, созданный Достоевским. Следуя за Пушкиным («Медный всадник»), Достоевский по-новому воплотил в Петербурге русскую национальную трагедию — трагедию подавления личности. Петербург у Достоевского — «самый фантастический», «самый отвлеченный и умышленный город», и в то же время он в высшей степени реален, он оказывает постоянное и страшное воздействие на души людей. Раскольников («Преступление и наказание»), Долгоруков («Подросток») — мысли, поступки, судьбы этих и многих других героев Достоевского в значительной степени объясняются тем, что они петербургские жители. Воздействие города проявляется в том, что герои Достоевского живут в страшном душевном напряжении, как бы на грани катастрофы, которая вот-вот или все разрушит, или разрешит главные вопросы, прояснит самое сокровенное и важное в жизни.
За два первых десятилетия XX века было создано громадное количество художественных произведений, посвященных Петербургу, Блоковский образ Петербурга явился одним из самых уникальных в русской поэзии. У Блока было чувство глубокой личной связи с Петербургом (часто в его стихах встречается выражение «город мой»), своей зависимости от него. Однажды в своем дневнике он сделал запись: «Город ужасно действует».
Он спит, пока закат румян.
И сонно розовеют латы.
И с тихим свистом сквозь туман
Глядится Змей, копытом сжатый, —
так начинается стихотворение Блока «Петр». Петербург в этом стихотворении — город, в котором, по словам Иннокентия Анненского, «змей и царь не кончили исконной борьбы» (своеобразие «двоевластия» петербургской жизни: с одной стороны, созидающее, творческое начало — Медный всадник, а с другой стороны, стихийное, низменное — змей). Петр предстает здесь как «веселый царь», в руке которого то «факельное пламя», то «зловонное кадило», то «вспыхнет меч». Он и благословляет зло, и грозит карой за него.
В петербургском мифе неизбежно присутствует стихийное, разрушительное, враждебное Петру начало. После создания памятника на Сенатской площади оно часто стало ассоциироваться со змеем, которого
топчет конь царя. В стихотворении Блока змей, раскинувшись над домами, берет в плен город. В «глухие вечера» он и царь вдруг становятся союзниками. И тогда
Пускай невинность из угла Протяжно молит о пощаде!
Исторические события начала XX века Блок осмысливает с точки зрения петербургского мифа. Поэтому стихотворение «Вися над городом всемирным» (1905) написанное в дни объявления конституции, содержит в себе такую параллель:
И если лик свободы явлен,
То прежде явлен лик змеи,
И ни одни сустав не сдавлен
Сверкнувших колец чешуи.
Блок писал об «упрямо двоящемся образе города на болоте» (1905 г.). Петербург Петра был для Блока той силой, которая мешает проявиться до конца «лику
свободы».
У Блока нет подробных описаний города, мало примет именно Петербурга. Их буквально можно сосчитать по пальцам: Медный всадник, фиванские сфинксы на берегу Невы, часовые на Крестовском острове, Петропавловский шпиль, «Невская башня», площадь Сената… Но все же у нас возникает убежденность, что абсолютное большинство блоковских стихов — о Петербурге.
Блоковская «блуждающая пристальность» (Б. Пастернак) проявляется в том, что в его стихи входят как бы случайные, но в то же время точные детали облика и жизни города. Поэтому нет сомнения, что строки:
Под утро проснулся от шума
И треска несущихся льдин, —
про Петербург. И эти:
Ты смотришь в очи ясным зорям,
А город ставит огоньки,
И в переулках пахнет морем,
Поют фабричные гудки, —
тоже про Петербург.
Предчувствие «неслыханных перемен» с годами обострило интерес Блока к историческому плану петербургской темы. Самый яркий пример — поэма «Возмездие» (1910— 1921). Предполагается, что первоначально Блок собирался назвать ее «Петербург». И вновь погружение в прошлое (в поэме описывается Петербург конца XIX века) приводит художника к «самому началу» — образу Петра I:
(Сон или явь): чудесный флот,
Широко развернувший фланги,
Внезапно заградил Неву…
И Сам Державный Основатель
Стоит на головном фрегате…
В произведениях Блока, запечатлевших великие бури России, (прежде всего это, конечно, касается поэмы «Двенадцать»), неизменно присутствует образ города на Неве.
Сквозь века и десятилетия проходит Петербург через творчество русских писателей. Город предстает то мрачным, зловещим пауком, призрачным мертвецом, символом зла и насилия, ужасов и жестокостей, то живым, пульсирующим существом, символом надежды, светлой мечты, культуры, свободолюбивых традиций.
Писатели видели Петербург в солнечный день или в метель, в серое мартовское утро и в белую ночь; в их произведениях обрисованы ситуации, типичные для большого города, и неожиданные контрасты, изображены жители столицы: обитатель доходных домов и торгующая собой женщина, интеллигент и чиновник, городской бродяга и «летающий человек», житель средней петербургской квартиры и революционер…
Образ города в произведениях русских писателей отличают разнообразие красок, деталей, подробностей городского быта, пейзажи, центральное место в которых занимает Нева, с ее каменными берегами и плавным бегом.
Петербург — город «страшный» и «великий», вечная, непреходящая тема в русской литературе.
Поэзия
Некрасова чутко отражала большие перемены, происшедшие в жизни Петербурга после
реформы 1861 года: возникают все новые фабрики и заводы, процветает биржа,
появляются новые хозяева жизни, «герои времени» — коммерсанты, капиталисты,
банкиры, биржевики, «тузы-акционеры», дельцы и «плутократы». Поэт проклинает их
«процветающий, всеберущий, всехватающий, всеворующий союз» («Современники»).
С
сердечной болью и горечью говорит Некрасов о детях города, «бледных и
болезненных, которые дрожат и скачут от холода, выгнанные на свет божий нуждой
из сырого подвала»[4].
В
1865 году Некрасов пишет вторую часть петербургской сатиры «О погоде», которая
переносит читателя на улицы пореформенного Петербурга. Здесь дано одно из
первых в русской литературе описаний дымных фабричных окраин.
Некрасовский
Петербург — это принципиально новое явление в русской литературе. Поэт видел
такие стороны жизни города, в которые до него мало кто заглядывал, а если и
заглядывал, то случайно и ненадолго.
Н.В.
Гоголь и «внутренний мир» Петербурга
Значительную часть своей жизни Гоголь
провел в Петербурге. Это не могло не отразиться на его произведениях. В очень
многих из них присутствует образ Петербурга. Гоголь написал даже целый цикл
петербургских повестей. И везде это таинственный волшебный город, полный всякой
чертовщины. Здесь легко оживают дома и вещи, люди ходят и разговаривают сами с
собой, а обыкновенный нос может запросто убежать от своего хозяина и разъезжать
по городу в экипаже, словно чиновник. Петербург у Гоголя — это нереальное,
призренное царство чинов и вещей, царство роскоши и власти, где «маленькие
люди» исчезают бесследно, не оставляя о себе никакой памяти.
Одним из первых произведений Гоголя, в
которых присутствует образ Петербурга, является повесть «Ночь перед
Рождеством», вошедшая в цикл «Вечера на хуторе близ Диканьки». Здесь мы видим
Петербург глазами Вакулы, словно в ад прилетевшего сюда на черте. Петербург
представляется нам чем-то невероятным. Вакула просто ошеломлен его сиянием и
громыханием. Гоголь показывает Петербург через звуки и свет. Стук копыт, звук
колес, дрожь мостов, свист снега, крики извозчиков, полет карет и саней —
просто невероятное мелькание и суета. В этом сказочном мире Вакуле кажется, что
оживают даже дома и смотрят на него со всех сторон. Возможно, похожие впечатления
испытывал и сам Гоголь, когда впервые приехал в Петербург. О необычайно ярком
свете, который исходил от фонарей, Вакула говорит: «Боже ты мой, какой свет! У
нас днем не бывает так светло». Дворец здесь просто сказочный. Все вещи в нем
удивительные: и лестница, и картина; и даже замки. Люди во дворце тоже
сказочные: все в атласных платьях или золотых мундирах. Вакула видит один блеск
и больше ничего. В «Ночи перед Рождеством» Петербург яркий, ослепительный,
оглушающий и невероятный во всем.
Совсем другим выглядит Петербург в
комедии «Ревизор». Здесь он уже гораздо более реален. В нем нет той
сказочности, которая присутствует в «Ночи перед Рождеством», это уже
практически настоящий город, в котором чины и деньги решают все. В «Ревизоре»
мы встречаем два рассказа о Петербурге — Осина и Хлестакова. В первом случае
это рассказ о нормальном Петербурге, который видит слуга мелкого чиновника. Он
не описывает какой-нибудь невероятной роскоши, но говорит о реальных
развлечениях, доступных ему и его хозяину: театры, танцующие собаки и катание
на извозчике. Ну а что ему нравится больше всего, так это то, что все люди
разговаривают очень вежливо: «Галантерейное, черт возьми, обхождение!» Совсем
другой Петербург рисует нам Хлестаков. Это уже не Петербург с купцами и
танцующими собаками, а Петербург с чинопочитанием и невообразимой роскошью. Это
Петербург мечты мелкого чиновника, который хочет стать генералом и пожить на
широкую ногу. Если сначала он просто присваивает себе чин повыше, то в конце
его рассказа он уже практически фельдмаршал, и его преувеличения достигают
поистине невероятных масштабов: суп, приехавший на пароходе из Парижа,
семисотрублевый арбуз. В общем, Петербург в мечтах Хлестакова — это город, где
у него много денег и высокий чин, поэтому он живет в роскоши и все его боятся и
почитают.
Несколько другим изображен Петербург в
повести «Шинель». Это город, в котором «маленькие люди» пропадают бесследно. В
нем одновременно существуют улицы, где и ночью светло, как днем, с живущими на
них генералами, и улицы, где помои выливают прямо из окон, тут обитают
башмачкины. Переход от одних улиц к другим Гоголь изобразил через их освещение
и шинели чиновников: если на бедняцких улицах освещение “тощее” и воротник на
шинели из куницы редкость, то чем ближе к богатым районам, тем ярче становится
свет фонарей и тем чаще попадаются бобровые воротники. В «Шинели» описывается
свободное времяпрепровождение мелких чиновников и других бедных людей. Так,
некоторые шли в театр или на улицу, другие на вечер, а третьи к какому-нибудь
другому чиновнику поиграть в карты и попить чаю. Дворовые же и «всякие» люди
сидели по вечерам в небольших лавочках, проводя время за болтовней и сплетнями.
Обо всем этом Гоголь рассказывает в противопоставление Акакию Акакиевичу, у
которого все развлечение заключалось в переписывании бумаг. Богатые люди тоже
ездят в театр, гуляют по улицам, играют в карты, только билеты они покупают
подороже, одеваются получше и, играя в карты, пьют не только чай, но и
шампанское.
Это словно два мира одного города. Они
очень похожи, но в то же время различий между ними не меньше. Эти два мира
встречаются в кабинете у значительного лица в качестве Акакия Акакиевича и
самого значительного лица. И во время этой встречи значительное лицо одним
своим видом и голосом чуть не убило несчастного Акакия Акакиевича. Так и
богатая часть города при помощи своих денег полностью подчиняет себе бедную.
Бедная часть Петербурга — это словно тень второй, богатой части. Они имеют
схожие очертания, но тень сера и не красочна, тогда как сам богатый город
переливается всеми цветами радуги.
Самый невероятный Петербург Гоголь
изобразил в «Мертвых душах». Это абсолютно нереальный дьявольский город. Здесь
мосты, словно черти, висят в воздухе, не касаясь земли. Шторы и гардины
кусаются. Это, как говорит почтмейстер, сказочная Шехерезада. Этот Петербург
словно центр земли: здесь как будто собрались все страны мира. Ковры
почтмейстер называет Персией, а не персидскими. В приемной Копейкин боится
толкнуть локтем Америку или Индию: почтмейстер, правда, говорит, что это вазы,
но ведь сроду ни в Америке, ни в Индии ваз фарфоровых не делали. Обедает же
капитан в «Лондоне». Люди здесь тоже разные: и русские, и французы, и
англичане. Кругом все утопает в роскоши: зеркала, мрамор, вазы, серебряная
посуда, арбуз за сто рублей. Кругом какое-то дьявольское нагромождение людей и
вещей. Да и самого Копейкина почтмейстер сравнивает то с совой, то с пуделем,
то с чертом. Даже швейцар здесь похож на моржа. От всего этого создается
впечатление, что Петербург — это дьявольский город, в котором «начальник» —
полноправный правитель, хотя и существует «высшее начальство». У него в
приемной сидят не только бедные люди, вроде Копейкина, но и «эполеты» и
«аксельбанты»[5].
Петербург «Мертвых душ» — это странный
призрак настоящего города, это именно тот город на костях, про который написал
Набоков. В нем вещи такие же живые, как и люди. Петербург необыкновенный город.
С одной стороны, это холодный, мрачный каменный город, но с другой — это центр
культуры. Петербург часто затопляла Нева, словно смывая с него накопившиеся
пороки.
Внутренний мир Петербурга может видеть
не каждый, а только немногие, особенные люди. Одним из таких людей и был
Гоголь. Он увидел в этом городе то, что веками не замечали живущие здесь люди.
Набоков писал: «Петербург обнаружил всю свою причудливость, когда по его улицам
стал гулять самый причудливый человек во всей России».
Петербург в романе Ф. М. Достоевского
“Преступление и наказание»
В XIX столетии Достоевский оказался
самым вдохновенным и пророческим поэтом Петербурга. Он в громадной мере
обогатил и обновил уже сложившеюся традицию изображения Города средствами
художественного слова, сотворил о нем свой, неповторимый самобытный миф.
Достоевский глубже всех проник в непостижимую силу
воздействия Города на психику и поведение его обитателей. Вот какое
многозначительное рассуждение вложил он в уста Свидригайлова: «Редко где
найдется столько мрачных, резких и страшных влияний на душу человека, как в
Петербурге. Чего стоят одни климатические влияния! Между тем, это
административный центр всей России, более того: Петербург непостижимым образом
определяет самое существование и судьбу человека, и характер его должен отражаться
во всем».
Для Достоевского Петербург с самого начала был и навсегда
остался «самым фантастическим городом с самой фантастической историей», «самым
отвлеченным и умышленным городом на всем земном шаре». Об этом сказано в
«Зимних заметках о летних впечатлениях» (1863) и в «Записках из подполья»
(1864). Как это было у Гоголя, фантастика и «умышленность» Петербурга, так
остро почувствованные Достоевским, существовали в его видениях и прозрениях не
сами по себе, а в единстве с «тускло прозаическим и обыкновенным, чтобы не
сказать: до невероятности пошлым». Таким мы видим Петербург уже в самых ранних
художественных произведениях Достоевского. Несчастный Макар Девушкин из «Бедных
людей», робкий и великодушный, с тяжкого похмелья стремительно бродит по
Фонтанке и Гороховой, «чтобы как-нибудь освежиться», и наблюдает резко
контрастные сцены столичного быта, на который, при всей их будничности, тем не
менее лежит печать чего-то странного, необыкновенного.
Петербург Достоевского – это прежде всего город, связанный
с трагическими судьбами его героев. «В атмосфере туманов этого призрачного
города» зарождаются безумные мысли, созревают замыслы преступлений, в которых
преступаются границы человеческой природы. Все сконцентрировано и сгущено
вокруг человека, «оторвавшихся от божественных первооснов». Попадая в Петербург
Достоевского, читатель оказывается в очень необычном духовном пространстве,
несколько напоминающим гоголевский и некрасовский город, но еще более жестокий,
фантастический и реальный одновременно. Распивочные, трактиры, трущобы,
полицейские конторы, Сенная и Калава, убогие, темные комнаты, квартиры
ростовщиков, черные лестницы, облитые помоями – вот фон, на котором
развязываются конфликты и трагедии «самого петербургского» романа Достоевского
– «Преступление и наказание». Многие блуждания главных героев происходят на
закате (мотив заходящего солнца). Это странная, призрачная пора, грань дня и
ночи, самое болезненное время суток в Петербурге.
Ф.М. Достоевский считал, что большой город – дьявольское
создание цивилизации – имеет на душу человека пагубное влияние. Настойчиво и
подробно писатель исследует в романе закоулки и грязные улицы, их мерзость и
смрад, запыленный городской камень, от которого нигде нет спасения. Это неживая
материя, которая подавляет, порабощает человека, задыхающихся в этих каменных
бесчувственных громадах. «Город – трагическая судьба человека. Город Петербург,
который так изумительно чувствовал и описывал Достоевский, есть призрак,
порожденный человеком в его отщепенстве и скитальничестве». Живя в Петербурге,
Достоевский внимательно всматривался в окружающую его действительность. Столица
николаевской империи предстала перед ним со всеми своими контрастами и
противоречиями. Многое ему показалось странным и непонятным. «Еще с детства,
затерянный, заброшенный в Петербурге, я как-то все боялся его. Петербург, не
знаю почему, для меня всегда казался какой-то тайной». И в эту тайну хотелось
проникнуть, понять, как и чем живут жители громадного города – и в первую
очередь обитатели нищих кварталов. Все чаще задумывался Федор Михайлович над
участью бедных и обездоленных людей, и у него возникало страстное желание
рассказать о их жизни. «В начале июля, в чрезвычайно жаркое время, под вечер
один молодой человек вышел из своей каморки, которую нанимал от жильцов в С-м
переулке; на улицу и медленно, как бы в нерешительности отправился к К-ну
мосту».
Из следующих абзацев читатель улавливал, что дело
происходило в Петербурге, вблизи Сенной площади. И если он был петербуржцем, он
без особого труда мог догадаться, что молодой человек идет по Столярному
переулку к Копушкину мосту через Екатерининский канал (или, по-тогдашнему,
«канаву»). И когда дальше рассказывалось о том, как, пройдя «ровно семьсот
тридцать шагов», молодой человек «подошел к преогромнейшему дому, выходившему
первой стеной на канаву, а другою – на улицу», читатель понимал, что речь идет
о садовой улице. Современный писатель рассказывает, как он в наши дни бродил по
переулкам, где происходит действие «Преступление и наказание», держа в руках
роман как путеводитель[6].
Мы знаем великолепный Петербург, воспетый в торжественных и
бессмертных стихах Пушкина. И Пушкин уже провидел социальные контрасты,
терзавшие Северную Пальмиру. Однако Пушкин еще не придавал теневой стороне
блистательной столицы империи первостепенного значения. Достоевский произвел
полный переворот в психологии восприятия и художественного изображения
Петербурга. Он вспоминает о дворцах, башнях и садах пышной столицы только для
того, чтобы сильней оттенить бедность и страдания, зависть и ропот нищего
Петербурга.
Раскольников, еще до убийства, забрел однажды из района
Сенной, где он жил, на Острова. «Тут не было ни духоты, ни вони, ни
распивочных. Но скоро и эти новые, приятные ощущения перешли в болезненные и
раздражающие. Иногда он останавливался перед какой-нибудь изукрашенной в зелени
дачей, смотрел в ограду, видел вдали, на балконах и террасах, разряженных
женщин и бегающих в саду детей. Особенно занимали его цветы; он на них всего
дольше смотрел. Встречались ему тоже пышные коляски, наездники и наездницы… он
остановился и пересчитал свои деньги: оказалось около тридцати копеек… проходя
мимо одного съестного заведения, вроде харчевни… он выпил рюмку водки и съел с
какою-то начинкой пирог…»
Город пышный, город бедный, / Дух неволи, стройный вид…
Поэт, восхваляя Петербург, не боялся в произведениях отмечать социальные проблемы, такие как нищета, голод, рабство, хотя понимал, насколько это опасно при правлении Николая I.
Постепенно менялось видение столицы у Н. В. Гоголя: в начале творческого пути он очарован ее великолепием, поэтому в повести «Ночь перед Рождеством» Петербург – фантастический и красивый город. Однако в дальнейшем он теряет свою сказочность и становится безжалостным и порочным; здесь нет места для «маленького человека» («Шинель», «Повесть о капитане Копейкине» из поэмы «Мертвые души»).
Один из наиболее запоминающихся образов Петербурга создал Ф. М. Достоевский в известном романе «Преступление и наказание». Мрачная, серая столица давит на своих жителей, душит их. «Грустный, гадкий и зловонный» город превращается в соучастника злодеяния, совершенного Раскольниковым. Герой замечает красоту архитектуры, однако «необъяснимым холодом веяло» на него от петербургского великолепия; кроме того, он наблюдает за отчаявшимися горожанами. Возможно, именно наблюдения стали основой для теории Раскольникова и толкнули его на убийство. Литературовед Ю. М. Лотман считал, что в Петербурге Достоевского охвачена вся художественная область пространства и времени, и поэтому он приобретает особую привилегию представлять Россию. Также он отмечал, что в романе «Братья Карамазовы» именно в Северной Пальмире олицетворяются болезнь России, ее опасения, ужасы и страсти.
К теме Петербурга обращались многие поэты и писатели. В русской литературе, да и в сознании общества в целом, Петербург с момента своего возникновения воспринимался не только как конкретный город, как новая столица, но и как символ новой России, символ ее будущего.
Для русской литературы тема Петербурга, города, соединившего отсталую Россию с Европой, стала совершенно особой. Вместе с тем в сознании писателей, некоторых видных исторических деятелей Петербург уже на рубеже XVIII — XIX веков был показателем противоречий исторического развития страны.
В русской поэзии этого времени запечатлен образ Петербурга декабристов, города больших надежд, благородных стремлений, города Пушкина. Картины петербургской жизни 1810-х годов даны в первой главе «Евгения Онегина». Поэт воссоздает атмосферу высоких помыслов, истинной духовности, надежд, присущую Петербургу тех лет (лексика эпохи, имена, слова, связанные с совершенно конкретными ассоциациями: «вольность», «гражданин», Адам Смит, Руссо, Байрон, «охлажденный ум», «свобода»…). В то же время отличительная черта пушкинского образа Петербурга — противоречивость столичной жизни, двойственность вызываемых городом чувств:
Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Свод небес зелено-бледный,
Скука, холод и гранит…
В 1833 году в Болдине Пушкин написал поэму «Медный всадник», одно из самых загадочных произведений русской литературы. В ней поэт по-новому
решает тему Петербурга, по-новому выбирает героя и строит конфликт.
В деятельности Петра Пушкин видел прежде всего проявление исторической закономерности. И Петр был для него не просто «великим человеком», а великим деятелем. Поэтому поэма «Медный всадник» начинается кратким, но знаменательным описанием Петра в один из высоких и творческих моментов его жизни, когда рождался гениальный замысел создания города «на берегу пустынных волн» Невы. Пушкин рисует светлые картины северной столицы, гордо и непоколебимо стоящей при море, как непоколебимо стоит Россия.
Пушкин начинает с рассказа о Петербурге белых ночей. Прекрасны не только его архитектура, Нева — но и природа, которая, как и город, созданный людьми и для людей, благоприятствует творчеству. При этом Пушкин открыто выражает свое чувство восхищения великим городом России. И это чувство, определяя все краски рисуемой картины, подчеркнуто повторением слова «люблю»:
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный…
Традиционно (вслед за Белинским) поэма определяется как «гимн» Петру, своего рода Петриада. Потому и «Вступление», посвященное торжественному описанию столицы, толкуется как прославление дел и личности Петра, как победа царя над стихией.
Но Белинским была высказана и мысль о том, что одним из важнейших героев поэмы является Петербург. Действительно, образ города у Пушкина — это символ новой, преображенной России, громадное и прекрасное чудо, сотворенное в тяжком, кровавом труде молодой империи.
Быстрый переход от далекого прошлого, когда только рождался замысел создания новой столицы («На берегу пустынных волн…»), к современности («Прошло сто лет…») помогает развить главную мысль Пушкина. Дерзкий замысел Петра был не просто прихотью монарха, а задачей, выполнение которой было необходимо для существования новой России. И после смерти Петра его замысел воплощался в течение века трудами нескольких поколений людей. Петербург стал удивительным, беспримерным памятником их усилий и дел.
Однако уже в финале «Вступления» звучит тревога (поэт предупреждает читателя: «Печален будет мой рассказ») и начинается новая тема Петербурга. Развернута она далее в повести, посвященной судьбе Евгения.
Выбор героя не случаен. Самодержавие, как оно было определено Петром, превратило Россию в чиновное государство. Введенная им табель о рангах не только открывала путь в дворянство, но и закрепляла рабское положение тех, кто стоял на низших ступеньках социальной лестницы. Евгений раскрыт в поэме как жертва социального строя и самодержавного режима, которые лишили его индивидуального характера, стерли все особенное,частное, неповторимое в его личности, оставив то общее, что определялось его социальным положением, положением бедного чиновника, и это делало его частью целого, типового.
Прошло сто лет с той поры, как начал строиться Петербург. Столько же складывался политический режим, жертвой которого стал Евгений. Нравственное и человеческое падение Евгения достигло предела, его желания элементарны — они, в сущности, сводятся к поддержанию своего положения чиновника («трудиться день и ночь»), чтобы обеспечить пропитанием себя и, возможно, свою семью. Он живет, не задумываясь о своей бедности, ни о чем не тужит, ни на что не жалуется. Лишь одна мечта тешит его в «бедном жилище» — мечта о скромном счастье с любимой Парашей. Мечта об одиноком счастье оказалась всего лишь мечтой: жизнь ее разбивает.
Буйство Невы принесло горе тысячам бедняков столицы. Это стихийное бедствие волею истории оказалось связанным с деятельностью Петра I. Частный случай — гибель Параши — приобрел обобщенный характер. Оказавшись «на площади Петровой», Евгений
думал не о себе — о судьбе Параши. И именно в этот момент грозная стихия природы соотносится поэтом со стихией самовластия. Евгений, плененный Невою,
…как будто околдован,
Как будто к мрамору прикован,
Сойти не может! Вкруг него
Вода и больше ничего!
И, обращен к нему спиною,
В неколебимой вышине,
Над возмущенною Невою
Стоит с простертою рукою
Кумир на бронзовом коне.
Но какая связь между «кумиром» и бедствием столицы? Вот буря стихла, и освобожденный из плена Евгений бежит к дому Параши, но находит там только обломки. Несчастье помутило разум Евгения. Сумасшествие явилось как бы последним этапом пути разрушения его личности.
Евгений не мог вернуться в привычный мир частной жизни, личных чувств и переживаний — он остался там, где раньше жила Параша. Пройдет год жизни, исполненной новыми испытаниями и бедствиями, но Евгений так и не вернется в свой дом. Петербург, страшный во время наводнения, оправляется от набегов Невы. Постепенно у Евгения начинают проясняться мысли — он долго идет к этому высшему моменту своей жизни.
Однажды Евгений спал у невской пристани. «…Дышал//Ненастный ветер. Мрачный вал//Плескал на пристань, ропща пени//И бьясь об гладкие ступени,//Как челобитчик у дверей//Ему не внемлющих судей». Бездомный Евгений, внешне — «ни зверь, ни человек», оказался именно в роли такого «челобитчика». Город выступал жестоким и бессердечным обидчиком.
Бедняк проснулся.
Мрачно было:
Дождь капал, ветер выл уныло,
И с ним вдали, во тьме ночной
Перекликался часовой…
Город-обидчик, город — оплот самовластия, мрачная столица империи — этот город и способствовал окончательному прояснению мыслей.
Вскочил Евгений; вспомнил живо
Он прошлый ужас; торопливо
Он встал; пошел бродить, и вдруг…
Он увидел того, кто незримо преследовал его все это время:
…И прямо в темной вышине
Над огражденною скалою
Кумир с простертою рукою
Сидел на бронзовом коне.
Евгений вздрогнул.
Прояснились
В нем страшно мысли.
Он узнал
И место, где потоп играл,
Где волны хищные толпились,
Бунтуя злобно вкруг него,
И львов, и площадь, и того,
Кто неподвижно возвышался
Во мраке медною главой,
Того, чьей волей роковой
Под морем город основался…
Необузданная, беззаконная стихия и роковая воля самовластия, оказавшись силами взаимосвязанными, явились причиной и несчастья города и прояснения мыслей Евгения. Ничтожный перед «горделивым истуканом» в обычной жизни, Евгений, когда «прояснились в нем страшно мысли», в нравственном, в общечеловеческом смысле становится равен ему. В пушкинской поэме «правда» чудотворного строителя, преобразователя России, и «правда» Евгения, страдающего человека, сосуществуют в трагическом противостоянии.
В поэме дана картина более чем вековой истории Петербурга: замысел Петра («здесь будет город заложен»), рост северной столицы, трагические события в день наводнения 1824 года. «Медный всадник» — это воссоздание трагической и противоречивой истории. В поэме противостоящие начала (Медный всадник и Евгений) взаимосвязаны, и изменение одного неизбежно влечет за собой изменение другого. Подтверждение этому — реакция Медного всадника на брошенное ему Евгением: «Ужо тебе!» Еще Валерий Брюсов отметил, что «преследование Евгения Медным всадником изображено не столько как бред сумасшедшего, сколь как реальный факт…». Это сочетание реального и фантастического помогает прийти к главному выводу: в основе этого противоречивого петербургского мира нет «дурной бесконечности», он обладает динамикой, способен изменяться. А. Блок писал: «Медный всадник — все мы находимся в вибрациях его меди».
Конфликт петербургского жителя, «маленького человека», и равнодушного к его страданиям казенного Петербурга получил блестящее художественное осмысление в прозе Гоголя. Гоголь не дает описаний города, его архитектурных ансамблей. Автор «Носа», «Записок сумасшедшего», «Невского проспекта», «Шинели» создает художественный образ столицы, в котором выражена социальная и нравственная суть Петербурга.
Петербург, показанный в повестях «Невский проспект» и «Шинель», является не просто местом действия, но и той социальной атмосферой, в которой живут и действуют герои гоголевских произведений. Картины города, атмосфера погони за чинами, бюрократического равнодушия к человеку, показ жестких социальных контрастов и противоречий — все это прекрасно нарисовано писателем.
Вместе с тем в «Петербургских повестях» отразились и те впечатления и жизненные переживания, которые связаны были с личной судьбой Гоголя, попавшего из провинциальной тишины Украины в сурово встретивший его Петербург. Первое впечатление, произведенное Петербургом, тоже было не таким, как ожидал писатель: «…Петербург мне показался вовсе не таким, как я думал, я его воображал красивее, великолепнее…»
В своих повестях Гоголь описывает те районы, где когда-то жил сам. Так, например, неподалеку от Сенной площади проживает майор Ковалев («квартира моя в Садовой»), на Вознесенском проспекте живет цырюльник Иван Яковлевич, здесь же бродит Поприщин, останавливаясь с изумлением перед огромным домом Зверкова: «Этот дом я знаю, — сказал я сам себе. — Это дом Зверкова. Эка машина! Какого в нем народа не живет: сколько кухарок, сколько приезжих! а нашей братьи чиновников — как собак, один на другом сидит».
Лишь художник Чартков поселился на дальней Пятнадцатой линии Васильевского острова. Художник жил в Коломне, куда опускается самый несчастный «осадок человечества», куда «не заходит будущее».
Гоголевский Петербург — пасмурный город нищих чиновников, мастеровых, бедного люда — противостоит парадному блеску Невского проспекта, этой «улице-красавице нашей столицы». Однако красота Невского проспекта призрачная, ложная красота, не могущая скрыть нищету и трагизм жизни большого города, прозябанья бедного люда Коломны и Мещанских, ужасную изнанку столицы. «О, не верьте этому Невскому проспекту!.. Все обман, все мечта, все не то, чем кажется!» — восклицает Гоголь.
Писатель прекрасно передает тревожную, изменчивую атмосферу города через остроту сюжетных ситуаций, неожиданность финала — комического (как в «Носе») или — что чаще — трагического. Самоубийство, сумасшествие, незаметная смерть — таков удел безвестных представителей «низов». Безудержная погоня за богатством и чинами, торжество самодовольной пошлости и подлости — таковы черты представителей господствующих «верхов».
В «Петербургских повестях» прежде всего поставлен вопрос о жизни рядовых людей этого огромного города, о судьбе «маленького человека», его бедственной участи в условиях помещичье-бюрократического государства.
В «Записках сумасшедшего» Гоголь словами такого обездоленного и обойденного «маленького человека» Поприщина раскрывает противоречивость, социальную несправедливость чиновническо-дворянского общества: «Все, что есть лучшего на свете, все достается или камер-юнкерам, или генералам. Найдешь себе бедное богатство, думаешь достать его рукою, — срывает у тебя камер-юнкер или генерал». Гоголь глубоко сочувствует этим скромным, маленьким людям — бедному чиновнику Поприщину в «Записках сумасшедшего», жалкому бедняку Акакию Акакиевичу Башмачкину в «Шинели». Атмосфера равнодушия и
безразличия к человеку, власть чина и денег обрекают массы незаметных «маленьких» людей на трагическую жизнь и в конце концов гибель. Однако Гоголь остается гуманистом, и в то же время он бессилен что-либо изменить.
В «Петербургских повестях» автор противопоставляет благополучным и наглым существователям — вроде поручика Пирогова в «Невском проспекте» — беспомощных Поприщиных и Башмачкиных.
Гоголь выступает как художник города. Он показывает, что за всей этой внешней нарядностью, за парадным блеском всегда чисто подметенных тротуаров Невского проспекта, по которому движутся вереницы карет и потоки щегольски разодетых прохожих, за всем этим прячутся неприглядные трущобы бедноты, несчастные простые люди. Это и ничтожество майоров Ковалевых, неуверенность в завтрашнем дне, нищета и забитость Башмачкиных, тоска по идеалам художника Пискарева, кончающего самоубийством. «Невский проспект», — писал Белинский, — есть создание столь же глубокое, сколько и очаровательное; это две полярные стороны одной и той же жизни, это высокое и смешное обок друг другу».
Гоголь показывает жизнь людей в этом городе «крестов и звезд», в городе пошлости и раболепия перед власть имущими. Этот город может унизить человека, опустить человека до такого уровня, когда он, подобно Пирогову, оставаясь самодовольным, не смущается даже поркой, устроенной ему за его волокитство. Белинский писал: «Пискарев и Пирогов — какой контраст!.. О, какой смысл скрыт в этом контрасте! И какое действие производит этот контраст! Пискарев и Пирогов, один в могиле, другой — доволен и счастлив, даже после неудачного волокитства и ужасных побоев!..» Таков этот город — одни процветают, другие погибают.
«В судьбе Петербурга есть что-то трагическое, мрачное и величественное» (Герцен. Фельетон «Москва и Петербург»),
Во второй половине XIX века многие писатели также обращались к теме Петербурга, и прежде всего Некрасов.
В поэме «Несчастные» (1856 г.) поэт написал о петербургской жизни:
Но если той тревоги смутной
Не чуждо сердце — пропадешь!
В стихах Некрасова Петербург противопоставляется провинции. Герой поэмы «Несчастные» связан с обоими этими мирами. Вот «бедный городок», где «солнца каждому довольно»: собор, четыре кабака, Волга. Однако этот уютный мир провинции гибелен для молодого ума:
…Но там бесплодно гибнут силы,
Там духота, бездумье, лень,
Там время тянется сонливо…
Куда ж идти? К чему стремиться?
Где силы юные пытать?
И молодые люди тянутся к Петербургу, который «обещает» известность и славу. Об этих надеждах провинциала говорит и Некрасов:
…Воображенье
К столице юношу манит,
Там слава, там простор, движенье…
Но Петербург, каким он показан у Некрасова, — «город роковой», жестокий и беспощадный.
Пройдут года в борьбе бесплодной,
И на красивые плиты,
Как из машины винт негодный,
Быть может, брошен будешь ты?
Итак, в поэме Некрасова два противопоставленных друг другу мира: провинция и Петербург — оба губительны для молодых, талантливых сил.
В то же время Некрасов поразительно описывает зимний Петербург в цикле «О погоде»:
Но зимой — дышишь вольно; для глаза —
Роскошь!
Улицы, зданья, мосты
При волшебном сиянии газа
Получают печать красоты…
В серебре лошадиные гривы,
Шапки, бороды, брови людей,
И, как бабочек крылья, красивы
Ореолы вокруг фонарей!
Некрасов часто описывает как бы случайно попавшие на глаза детали и эпизоды городской жизни, но в них угадывается трагическая суть. Наиболее убедительно этот прием использован в стихотворении «Утро» (1872 — 1873): «на позорную площадь кого-то провезли», «проститутка домой на рассвете поспешает», «торгаши просыпаются». И наконец, — финал:
Дворник вора колотит — попался!
Гонят стадо гусей на убой;
Где-то в верхнем этаже раздался
Выстрел — кто-то покончил с собой…
Своеобразие интонации некрасовской речи, когда поэт заговаривает о Петербурге, — в ее драматическом звучании. «Рыдающий стих» отличает ряд типично петербургских произведений: «Размышления у парадного подъезда», «Убогая и нарядная», «Вчерашний день, часу в шестом…», «Еду ли ночью по улице темной…».
В поэме «Несчастные» Некрасов писал о Петербурге:
В стенах твоих
И есть и были в стары годы
Друзья народа и свободы,
А посреди могил немых
Найдутся громкие могилы.
Ты дорог нам, — ты был всегда
Ареной деятельной силы,
Пытливой мысли и труда!..
Петербург остается для Некрасова городом, где мужала русская демократия, для которой этот город стал «колыбелью свободы».
Петербург конца XIX века — это уже большой капиталистический город, что сказалось в его архитектуре, жизни. Александр Блок в набросках к поэме «Возмездие», имея в виду столицу, написал: «Петербург рождался новый, напророченный Достоевским».
Для писателей второй половины XIX века громадное значение имел образ Петербурга, созданный Достоевским. Следуя за Пушкиным («Медный всадник»), Достоевский по-новому воплотил в Петербурге русскую национальную трагедию — трагедию подавления личности. Петербург у Достоевского — «самый фантастический», «самый отвлеченный и умышленный город», и в то же время он в высшей степени реален, он оказывает постоянное и страшное воздействие на души людей. Раскольников («Преступление и наказание»), Долгоруков («Подросток») — мысли, поступки, судьбы этих и многих других героев Достоевского в значительной степени объясняются тем, что они петербургские жители. Воздействие города проявляется в том, что герои Достоевского живут в страшном душевном напряжении, как бы на грани катастрофы, которая вот-вот или все разрушит, или разрешит главные вопросы, прояснит самое сокровенное и важное в жизни.
За два первых десятилетия XX века было создано громадное количество художественных произведений, посвященных Петербургу, Блоковский образ Петербурга явился одним из самых уникальных в русской поэзии. У Блока было чувство глубокой личной связи с Петербургом (часто в его стихах встречается выражение «город мой»), своей зависимости от него. Однажды в своем дневнике он сделал запись: «Город ужасно действует».
Он спит, пока закат румян.
И сонно розовеют латы.
И с тихим свистом сквозь туман
Глядится Змей, копытом сжатый, —
так начинается стихотворение Блока «Петр». Петербург в этом стихотворении — город, в котором, по словам Иннокентия Анненского, «змей и царь не кончили исконной борьбы» (своеобразие «двоевластия» петербургской жизни: с одной стороны, созидающее, творческое начало — Медный всадник, а с другой стороны, стихийное, низменное — змей). Петр предстает здесь как «веселый царь», в руке которого то «факельное пламя», то «зловонное кадило», то «вспыхнет меч». Он и благословляет зло, и грозит карой за него.
В петербургском мифе неизбежно присутствует стихийное, разрушительное, враждебное Петру начало. После создания памятника на Сенатской площади оно часто стало ассоциироваться со змеем, которого
топчет конь царя. В стихотворении Блока змей, раскинувшись над домами, берет в плен город. В «глухие вечера» он и царь вдруг становятся союзниками. И тогда
Пускай невинность из угла Протяжно молит о пощаде!
Исторические события начала XX века Блок осмысливает с точки зрения петербургского мифа. Поэтому стихотворение «Вися над городом всемирным» (1905) написанное в дни объявления конституции, содержит в себе такую параллель:
И если лик свободы явлен,
То прежде явлен лик змеи,
И ни одни сустав не сдавлен
Сверкнувших колец чешуи.
Блок писал об «упрямо двоящемся образе города на болоте» (1905 г.). Петербург Петра был для Блока той силой, которая мешает проявиться до конца «лику
свободы».
У Блока нет подробных описаний города, мало примет именно Петербурга. Их буквально можно сосчитать по пальцам: Медный всадник, фиванские сфинксы на берегу Невы, часовые на Крестовском острове, Петропавловский шпиль, «Невская башня», площадь Сената… Но все же у нас возникает убежденность, что абсолютное большинство блоковских стихов — о Петербурге.
Блоковская «блуждающая пристальность» (Б. Пастернак) проявляется в том, что в его стихи входят как бы случайные, но в то же время точные детали облика и жизни города. Поэтому нет сомнения, что строки:
Под утро проснулся от шума
И треска несущихся льдин, —
про Петербург. И эти:
Ты смотришь в очи ясным зорям,
А город ставит огоньки,
И в переулках пахнет морем,
Поют фабричные гудки, —
тоже про Петербург.
Предчувствие «неслыханных перемен» с годами обострило интерес Блока к историческому плану петербургской темы. Самый яркий пример — поэма «Возмездие» (1910— 1921). Предполагается, что первоначально Блок собирался назвать ее «Петербург». И вновь погружение в прошлое (в поэме описывается Петербург конца XIX века) приводит художника к «самому началу» — образу Петра I:
(Сон или явь): чудесный флот,
Широко развернувший фланги,
Внезапно заградил Неву…
И Сам Державный Основатель
Стоит на головном фрегате…
В произведениях Блока, запечатлевших великие бури России, (прежде всего это, конечно, касается поэмы «Двенадцать»), неизменно присутствует образ города на Неве.
Сквозь века и десятилетия проходит Петербург через творчество русских писателей. Город предстает то мрачным, зловещим пауком, призрачным мертвецом, символом зла и насилия, ужасов и жестокостей, то живым, пульсирующим существом, символом надежды, светлой мечты, культуры, свободолюбивых традиций.
Писатели видели Петербург в солнечный день или в метель, в серое мартовское утро и в белую ночь; в их произведениях обрисованы ситуации, типичные для большого города, и неожиданные контрасты, изображены жители столицы: обитатель доходных домов и торгующая собой женщина, интеллигент и чиновник, городской бродяга и «летающий человек», житель средней петербургской квартиры и революционер…
Образ города в произведениях русских писателей отличают разнообразие красок, деталей, подробностей городского быта, пейзажи, центральное место в которых занимает Нева, с ее каменными берегами и плавным бегом.
Петербург — город «страшный» и «великий», вечная, непреходящая тема в русской литературе.
Что мы знаем о Петербурге в русской литературе? Чем он характерен и чем отличается от других городов: Москвы, Пскова или Рязани? Чем же мрачный Петербург так привлекает поэтов и писателей? Ответы на все эти вопросы можно найти в великих произведениях русской литературы. Петербург в них представлен чем-то мрачным, тяжёлым, но, одновременно, порождающим воображение и поощряющим творческую деятельность. Петербург, зачастую, отдельный и вполне самостоятельный персонаж русской литературы (примеры: “Нос” Н. В. Гоголя, “Преступление и наказание” Ф. М. Достоевского). Этот персонаж может обладать как хорошими, так и плохими чертами, потому что каждый автор по-своему относился к Петербургу, по-своему выражал свои чувства к нему.
Каковы же основные характеристики Петербурга и какой же он бывает в произведениях русской литературы? Разберёмся в этом вопросе подробнее:
Петербург бывает мрачным и тяжёлым. Этот город в силу своего географического расположения часто покрыт туманами, а серых дней в нем больше, чем солнечных. Однако, Петербург – это магнит для писателей и поэтов. Их вдохновляла и продолжает вдохновлять потрясающая архитектура Петербурга, его природа и погода, царящие в нем. Мрачным Петербург, зачастую представляется в русской литературе девятнадцатого века.
Грязный, душащий город, подавляющий все светлое. В таком городе невозможно остаться светлым и дружелюбным человеком, надеяться на лучшее будущее. Город болен и люди в нем больны. Таким Петербург представлен в произведениях Федора Михайловича Достоевского – выдающегося русского классика.
Революционный Петербург. Этот образ встречается в произведениях русской литературы начала двадцатого века, преимущественно в лирике. Здесь стоит учесть, что каждый автор по-своему понимал революцию и относился к ней по-разному. Например, в поэме “Двенадцать” А. Блока революция представлена всеобщей сумятицей и непониманием, бессмысленной жестокостью и варварством. Революционный Петербург в стихах Маяковского, напротив, представлен боевым, чистым и четким.
Светлый и величавый Петербург. Такой образ Петербурга встречается в лирике Анны Ахматовой. Она восхищается своим любимым городом и его архитектурой в своих стихах, однако, тоже называет его холодным. Также величавый Петербург встречается в творчестве Ломоносова и Пушкина.
Блокадный Ленинград. Этот образ Петербурга встречается в произведениях, посвященных войне. В тот период было неважно: плохой этот город или хороший, – важно было победить врага, отстоять свою родину, свою родную землю.
Петербург для русского сознания всегда был не просто городом, но символом новой России, символом её будущего. Поэты восемнадцатого века — Державин, Ломоносов, Сумароков — сравнивали Петербург с великими городами древности, с Афинами и Римом, имея в виду, что Петербург так же, как и они, есть средоточение великой культуры и столица великой страны.
И тема города всегда была связана с образом его основателя — Петра Великого. Деятельность этой личности очень трудно было воспринимать объективно — и одни прославляли его, называя «волшебником», а другие вспоминали мрачное пророчество Авдотьи Лопухиной: «Петербургу быть пусту». Точно такая же двойственность была и в восприятии самого города. Эту внутреннюю противоречивость гениально изобразил Александр Сергеевич Пушкин:
Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Свод небес зелено-бледный,
Скука, холод и гранит…
Наверное, самое значительное произведение первой половины девятнадцатого века — «Медный всадник» Пушкина. Напряжение в поэме создает не только противостояние Евгения и Медного всадника, но и противостояние Медного всадника, «кумира на бронзовом коне» и Петра I, каким он предстает во вступлении.
В 30-40 годы особенно популярен стал мотив затопленного стихией города, петербургского апокалипсиса. Лермонтов, по свидетельству Владимира Александровича Соллогуба, любил «чертить пером и даже кистью вид разъяренною моря, из-за которого поднималась оконечность Александровской колонны с венчающим её ангелом».
Эти образы особенно полюбились славянофилам, для которых Петербург был олицетворением насильственной европеизации, мёртвенности и холодности:
Здесь, где гранитная пустыня
Гордится мертвой красотой…
Но Петербург покорял своей магией и его нельзя было не любить, нельзя было не ненавидеть. Не было такого поэта, который не заявлял бы о своем неприятии этого города, и не было такого, который не признавался бы ему в любви:
Ах! Любовью болезненно-страстной
Я люблю этот город несчастный.
К середине века в поэзию всё больше проникают социальные проблемы. Петербург — город контрастов, где большой и несчастный, как и вся Россия, но противопоставленный ей у Некрасова город предстает инородным телом в организме России:
Пройдут года в борьбе бесплодной,
И на красивые плиты,
Как из машины винт негодный,
Быть может, брошен будешь ты!
В 1903 году отмечался двухсотлетний юбилей Петербурга. К этому времени русская поэзия вышла на новые рубежи, появились новые течения, темы, идеи. У «первого символиста» И.Анненского мы видим образ, который потом несколько раз повторялся у А.Блока и других.
Уж на что был он грозен и смел,
Да скакун его бешеный выдал,
Царь змеи раздавить не сумел,
И прижатая стала наш идол.
Сравните, у А.Блока:
И ни один сустав не сдавлен
Сверкнувших колец чешуи.
Символисты, погруженные в мистические предчувствия грядущей катастрофы, вспомнили о древнем пророчестве: «Петербургу быть пусту». Оно неоднократно вспоминается в стихах и романах Дмитрия Сергеевича Мережковского.
Петербургская поэзия всегда была особым явлением. Она одновременно строже, академичнее, но и мистичнее московской. Может быть, это влияние великого города над Невой, тень которого незримо витает над всей великой русской литературой.
К теме Петербурга обращались многие поэты и писатели. В русской литературе, да и в сознании общества в целом, Петербург с момента своего возникновения воспринимался не только как конкретный город, как новая столица, но и как символ новой России, символ ее будущего.
Для русской литературы тема Петербурга, города, соединившего отсталую Россию с Европой, стала совершенно особой. Вместе с тем в сознании писателей, некоторых видных исторических деятелей Петербург уже на рубеже XVIII — XIX веков был показателем противоречий исторического развития страны.
В русской поэзии этого времени запечатлен образ Петербурга декабристов, города больших надежд, благородных стремлений, города Пушкина. Картины петербургской жизни 1810-х годов даны в первой главе «Евгения Онегина». Поэт воссоздает атмосферу высоких помыслов, истинной духовности, надежд, присущую Петербургу тех лет (лексика эпохи, имена, слова, связанные с совершенно конкретными ассоциациями: «вольность», «гражданин», Адам Смит, Руссо, Байрон, «охлажденный ум», «свобода»…). В то же время отличительная черта пушкинского образа Петербурга — противоречивость столичной жизни, двойственность вызываемых городом чувств:
Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Свод небес зелено-бледный,
Скука, холод и гранит…
В 1833 году в Болдине Пушкин написал поэму «Медный всадник», одно из самых загадочных произведений русской литературы. В ней поэт по-новому
решает тему Петербурга, по-новому выбирает героя и строит конфликт.
В деятельности Петра Пушкин видел прежде всего проявление исторической закономерности. И Петр был для него не просто «великим человеком», а великим деятелем. Поэтому поэма «Медный всадник» начинается кратким, но знаменательным описанием Петра в один из высоких и творческих моментов его жизни, когда рождался гениальный замысел создания города «на берегу пустынных волн» Невы. Пушкин рисует светлые картины северной столицы, гордо и непоколебимо стоящей при море, как непоколебимо стоит Россия.
Пушкин начинает с рассказа о Петербурге белых ночей. Прекрасны не только его архитектура, Нева — но и природа, которая, как и город, созданный людьми и для людей, благоприятствует творчеству. При этом Пушкин открыто выражает свое чувство восхищения великим городом России. И это чувство, определяя все краски рисуемой картины, подчеркнуто повторением слова «люблю»:
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный…
Традиционно (вслед за Белинским) поэма определяется как «гимн» Петру, своего рода Петриада. Потому и «Вступление», посвященное торжественному описанию столицы, толкуется как прославление дел и личности Петра, как победа царя над стихией.
Но Белинским была высказана и мысль о том, что одним из важнейших героев поэмы является Петербург. Действительно, образ города у Пушкина — это символ новой, преображенной России, громадное и прекрасное чудо, сотворенное в тяжком, кровавом труде молодой империи.
Быстрый переход от далекого прошлого, когда только рождался замысел создания новой столицы («На берегу пустынных волн…»), к современности («Прошло сто лет…») помогает развить главную мысль Пушкина. Дерзкий замысел Петра был не просто прихотью монарха, а задачей, выполнение которой было необходимо для существования новой России. И после смерти Петра его замысел воплощался в течение века трудами нескольких поколений людей. Петербург стал удивительным, беспримерным памятником их усилий и дел.
Однако уже в финале «Вступления» звучит тревога (поэт предупреждает читателя: «Печален будет мой рассказ») и начинается новая тема Петербурга. Развернута она далее в повести, посвященной судьбе Евгения.
Выбор героя не случаен. Самодержавие, как оно было определено Петром, превратило Россию в чиновное государство. Введенная им табель о рангах не только открывала путь в дворянство, но и закрепляла рабское положение тех, кто стоял на низших ступеньках социальной лестницы. Евгений раскрыт в поэме как жертва социального строя и самодержавного режима, которые лишили его индивидуального характера, стерли все особенное, частное, неповторимое в его личности, оставив то общее, что определялось его социальным положением, положением бедного чиновника, и это делало его частью целого, типового.
Прошло сто лет с той поры, как начал строиться Петербург. Столько же складывался политический режим, жертвой которого стал Евгений. Нравственное и человеческое падение Евгения достигло предела, его желания элементарны — они, в сущности, сводятся к поддержанию своего положения чиновника («трудиться день и ночь»), чтобы обеспечить пропитанием себя и, возможно, свою семью. Он живет, не задумываясь о своей бедности, ни о чем не тужит, ни на что не жалуется. Лишь одна мечта тешит его в «бедном жилище» — мечта о скромном счастье с любимой Парашей. Мечта об одиноком счастье оказалась всего лишь мечтой: жизнь ее разбивает.
Буйство Невы принесло горе тысячам бедняков столицы. Это стихийное бедствие волею истории оказалось связанным с деятельностью Петра I. Частный случай — гибель Параши — приобрел обобщенный характер. Оказавшись «на площади Петровой», Евгений
думал не о себе — о судьбе Параши. И именно в этот момент грозная стихия природы соотносится поэтом со стихией самовластия. Евгений, плененный Невою,
…как будто околдован,
Как будто к мрамору прикован,
Сойти не может! Вкруг него
Вода и больше ничего!
И, обращен к нему спиною,
В неколебимой вышине,
Над возмущенною Невою
Стоит с простертою рукою
Кумир на бронзовом коне.
Но какая связь между «кумиром» и бедствием столицы? Вот буря стихла, и освобожденный из плена Евгений бежит к дому Параши, но находит там только обломки. Несчастье помутило разум Евгения. Сумасшествие явилось как бы последним этапом пути разрушения его личности.
Евгений не мог вернуться в привычный мир частной жизни, личных чувств и переживаний — он остался там, где раньше жила Параша. Пройдет год жизни, исполненной новыми испытаниями и бедствиями, но Евгений так и не вернется в свой дом. Петербург, страшный во время наводнения, оправляется от набегов Невы. Постепенно у Евгения начинают проясняться мысли — он долго идет к этому высшему моменту своей жизни.
Однажды Евгений спал у невской пристани. «…Дышал//Ненастный ветер. Мрачный вал//Плескал на пристань, ропща пени//И бьясь об гладкие ступени,//Как челобитчик у дверей//Ему не внемлющих судей». Бездомный Евгений, внешне — «ни зверь, ни человек», оказался именно в роли такого «челобитчика». Город выступал жестоким и бессердечным обидчиком.
Бедняк проснулся.
Мрачно было:
Дождь капал, ветер выл уныло,
И с ним вдали, во тьме ночной
Перекликался часовой…
Город-обидчик, город — оплот самовластия, мрачная столица империи — этот город и способствовал окончательному прояснению мыслей.
Вскочил Евгений; вспомнил живо
Он прошлый ужас; торопливо
Он встал; пошел бродить, и вдруг…
Он увидел того, кто незримо преследовал его все это время:
…И прямо в темной вышине
Над огражденною скалою
Кумир с простертою рукою
Сидел на бронзовом коне.
Евгений вздрогнул.
Прояснились
В нем страшно мысли.
Он узнал
И место, где потоп играл,
Где волны хищные толпились,
Бунтуя злобно вкруг него,
И львов, и площадь, и того,
Кто неподвижно возвышался
Во мраке медною главой,
Того, чьей волей роковой
Под морем город основался…
Необузданная, беззаконная стихия и роковая воля самовластия, оказавшись силами взаимосвязанными, явились причиной и несчастья города и прояснения мыслей Евгения. Ничтожный перед «горделивым истуканом» в обычной жизни, Евгений, когда «прояснились в нем страшно мысли», в нравственном, в общечеловеческом смысле становится равен ему. В пушкинской поэме «правда» чудотворного строителя, преобразователя России, и «правда» Евгения, страдающего человека, сосуществуют в трагическом противостоянии.
В поэме дана картина более чем вековой истории Петербурга: замысел Петра («здесь будет город заложен»), рост северной столицы, трагические события в день наводнения 1824 года. «Медный всадник» — это воссоздание трагической и противоречивой истории. В поэме противостоящие начала (Медный всадник и Евгений) взаимосвязаны, и изменение одного неизбежно влечет за собой изменение другого. Подтверждение этому — реакция Медного всадника на брошенное ему Евгением: «Ужо тебе!» Еще Валерий Брюсов отметил, что «преследование Евгения Медным всадником изображено не столько как бред сумасшедшего, сколь как реальный факт…». Это сочетание реального и фантастического помогает прийти к главному выводу: в основе этого противоречивого петербургского мира нет «дурной бесконечности», он обладает динамикой, способен изменяться. А. Блок писал: «Медный всадник — все мы находимся в вибрациях его меди».
Конфликт петербургского жителя, «маленького человека», и равнодушного к его страданиям казенного Петербурга получил блестящее художественное осмысление в прозе Гоголя. Гоголь не дает описаний города, его архитектурных ансамблей. Автор «Носа», «Записок сумасшедшего», «Невского проспекта», «Шинели» создает художественный образ столицы, в котором выражена социальная и нравственная суть Петербурга.
Петербург, показанный в повестях «Невский проспект» и «Шинель», является не просто местом действия, но и той социальной атмосферой, в которой живут и действуют герои гоголевских произведений. Картины города, атмосфера погони за чинами, бюрократического равнодушия к человеку, показ жестких социальных контрастов и противоречий — все это прекрасно нарисовано писателем.
Вместе с тем в «Петербургских повестях» отразились и те впечатления и жизненные переживания, которые связаны были с личной судьбой Гоголя, попавшего из провинциальной тишины Украины в сурово встретивший его Петербург. Первое впечатление, произведенное Петербургом, тоже было не таким, как ожидал писатель: «…Петербург мне показался вовсе не таким, как я думал, я его воображал красивее, великолепнее…»
В своих повестях Гоголь описывает те районы, где когда-то жил сам. Так, например, неподалеку от Сенной площади проживает майор Ковалев («квартира моя в Садовой»), на Вознесенском проспекте живет цырюльник Иван Яковлевич, здесь же бродит Поприщин, останавливаясь с изумлением перед огромным домом Зверкова: «Этот дом я знаю, — сказал я сам себе. — Это дом Зверкова. Эка машина! Какого в нем народа не живет: сколько кухарок, сколько приезжих! а нашей братьи чиновников — как собак, один на другом сидит».
Лишь художник Чартков поселился на дальней Пятнадцатой линии Васильевского острова. Художник жил в Коломне, куда опускается самый несчастный «осадок человечества», куда «не заходит будущее».
Гоголевский Петербург — пасмурный город нищих чиновников, мастеровых, бедного люда — противостоит парадному блеску Невского проспекта, этой «улице-красавице нашей столицы». Однако красота Невского проспекта призрачная, ложная красота, не могущая скрыть нищету и трагизм жизни большого города, прозябанья бедного люда Коломны и Мещанских, ужасную изнанку столицы. «О, не верьте этому Невскому проспекту!.. Все обман, все мечта, все не то, чем кажется!» — восклицает Гоголь.
Писатель прекрасно передает тревожную, изменчивую атмосферу города через остроту сюжетных ситуаций, неожиданность финала — комического (как в «Носе») или — что чаще — трагического. Самоубийство, сумасшествие, незаметная смерть — таков удел безвестных представителей «низов». Безудержная погоня за богатством и чинами, торжество самодовольной пошлости и подлости — таковы черты представителей господствующих «верхов».
В «Петербургских повестях» прежде всего поставлен вопрос о жизни рядовых людей этого огромного города, о судьбе «маленького человека», его бедственной участи в условиях помещичье-бюрократического государства.
В «Записках сумасшедшего» Гоголь словами такого обездоленного и обойденного «маленького человека» Поприщина раскрывает противоречивость, социальную несправедливость чиновническо-дворянского общества: «Все, что есть лучшего на свете, все достается или камер-юнкерам, или генералам. Найдешь себе бедное богатство, думаешь достать его рукою, — срывает у тебя камер-юнкер или генерал». Гоголь глубоко сочувствует этим скромным, маленьким людям — бедному чиновнику Поприщину в «Записках сумасшедшего», жалкому бедняку Акакию Акакиевичу Башмачкину в «Шинели». Атмосфера равнодушия и
безразличия к человеку, власть чина и денег обрекают массы незаметных «маленьких» людей на трагическую жизнь и в конце концов гибель. Однако Гоголь остается гуманистом, и в то же время он бессилен что-либо изменить.
В «Петербургских повестях» автор противопоставляет благополучным и наглым существователям — вроде поручика Пирогова в «Невском проспекте» — беспомощных Поприщиных и Башмачкиных.
Гоголь выступает как художник города. Он показывает, что за всей этой внешней нарядностью, за парадным блеском всегда чисто подметенных тротуаров Невского проспекта, по которому движутся вереницы карет и потоки щегольски разодетых прохожих, за всем этим прячутся неприглядные трущобы бедноты, несчастные простые люди. Это и ничтожество майоров Ковалевых, неуверенность в завтрашнем дне, нищета и забитость Башмачкиных, тоска по идеалам художника Пискарева, кончающего самоубийством. «Невский проспект», — писал Белинский, — есть создание столь же глубокое, сколько и очаровательное; это две полярные стороны одной и той же жизни, это высокое и смешное обок друг другу”.
Гоголь показывает жизнь людей в этом городе «крестов и звезд», в городе пошлости и раболепия перед власть имущими. Этот город может унизить человека, опустить человека до такого уровня, когда он, подобно Пирогову, оставаясь самодовольным, не смущается даже поркой, устроенной ему за его волокитство. Белинский писал: «Пискарев и Пирогов — какой контраст!.. О, какой смысл скрыт в этом контрасте! И какое действие производит этот контраст! Пискарев и Пирогов, один в могиле, другой — доволен и счастлив, даже после неудачного волокитства и ужасных побоев!..» Таков этот город — одни процветают, другие погибают.
«В судьбе Петербурга есть что-то трагическое, мрачное и величественное» (Герцен. Фельетон «Москва и Петербург»),
Во второй половине XIX века многие писатели также обращались к теме Петербурга, и прежде всего Некрасов.
В поэме «Несчастные» (1856 г.) поэт написал о петербургской жизни:
Но если той тревоги смутной
Не чуждо сердце — пропадешь!
В стихах Некрасова Петербург противопоставляется провинции. Герой поэмы «Несчастные» связан с обоими этими мирами. Вот «бедный городок», где «солнца каждому довольно»: собор, четыре кабака, Волга. Однако этот уютный мир провинции гибелен для молодого ума:
…Но там бесплодно гибнут силы,
Там духота, бездумье, лень,
Там время тянется сонливо…
Куда ж идти? К чему стремиться?
Где силы юные пытать?
И молодые люди тянутся к Петербургу, который «обещает» известность и славу. Об этих надеждах провинциала говорит и Некрасов:
…Воображенье
К столице юношу манит,
Там слава, там простор, движенье…
Но Петербург, каким он показан у Некрасова, — «город роковой», жестокий и беспощадный.
Пройдут года в борьбе бесплодной,
И на красивые плиты,
Как из машины винт негодный,
Быть может, брошен будешь ты?
Итак, в поэме Некрасова два противопоставленных друг другу мира: провинция и Петербург — оба губительны для молодых, талантливых сил.
В то же время Некрасов поразительно описывает зимний Петербург в цикле «О погоде»:
Но зимой — дышишь вольно; для глаза —
Роскошь!
Улицы, зданья, мосты
При волшебном сиянии газа
Получают печать красоты…
В серебре лошадиные гривы,
Шапки, бороды, брови людей,
И, как бабочек крылья, красивы
Ореолы вокруг фонарей!
Некрасов часто описывает как бы случайно попавшие на глаза детали и эпизоды городской жизни, но в них угадывается трагическая суть. Наиболее убедительно этот прием использован в стихотворении «Утро» (1872 — 1873): «на позорную площадь кого-то провезли», «проститутка домой на рассвете поспешает», «торгаши просыпаются». И наконец, — финал:
Дворник вора колотит — попался!
Гонят стадо гусей на убой;
Где-то в верхнем этаже раздался
Выстрел — кто-то покончил с собой…
Своеобразие интонации некрасовской речи, когда поэт заговаривает о Петербурге, — в ее драматическом звучании. «Рыдающий стих» отличает ряд типично петербургских произведений: «Размышления у парадного подъезда», «Убогая и нарядная», «Вчерашний день, часу в шестом…», «Еду ли ночью по улице темной…».
В поэме «Несчастные» Некрасов писал о Петербурге:
В стенах твоих
И есть и были в стары годы
Друзья народа и свободы,
А посреди могил немых
Найдутся громкие могилы.
Ты дорог нам, — ты был всегда
Ареной деятельной силы,
Пытливой мысли и труда!..
Петербург остается для Некрасова городом, где мужала русская демократия, для которой этот город стал «колыбелью свободы».
Петербург конца XIX века — это уже большой капиталистический город, что сказалось в его архитектуре, жизни. Александр Блок в набросках к поэме «Возмездие», имея в виду столицу, написал: «Петербург рождался новый, напророченный Достоевским».
Для писателей второй половины XIX века громадное значение имел образ Петербурга, созданный Достоевским. Следуя за Пушкиным («Медный всадник»), Достоевский по-новому воплотил в Петербурге русскую национальную трагедию — трагедию подавления личности. Петербург у Достоевского — «самый фантастический», «самый отвлеченный и умышленный город», и в то же время он в высшей степени реален, он оказывает постоянное и страшное воздействие на души людей. Раскольников («Преступление и наказание»), Долгоруков («Подросток») — мысли, поступки, судьбы этих и многих других героев Достоевского в значительной степени объясняются тем, что они петербургские жители. Воздействие города проявляется в том, что герои Достоевского живут в страшном душевном напряжении, как бы на грани катастрофы, которая вот-вот или все разрушит, или разрешит главные вопросы, прояснит самое сокровенное и важное в жизни.
За два первых десятилетия XX века было создано громадное количество художественных произведений, посвященных Петербургу, Блоковский образ Петербурга явился одним из самых уникальных в русской поэзии. У Блока было чувство глубокой личной связи с Петербургом (часто в его стихах встречается выражение «город мой»), своей зависимости от него. Однажды в своем дневнике он сделал запись: «Город ужасно действует».
Он спит, пока закат румян.
И сонно розовеют латы.
И с тихим свистом сквозь туман
Глядится Змей, копытом сжатый, —
так начинается стихотворение Блока «Петр». Петербург в этом стихотворении — город, в котором, по словам Иннокентия Анненского, «змей и царь не кончили исконной борьбы» (своеобразие «двоевластия» петербургской жизни: с одной стороны, созидающее, творческое начало — Медный всадник, а с другой стороны, стихийное, низменное — змей). Петр предстает здесь как «веселый царь», в руке которого то «факельное пламя», то «зловонное кадило», то «вспыхнет меч». Он и благословляет зло, и грозит карой за него.
В петербургском мифе неизбежно присутствует стихийное, разрушительное, враждебное Петру начало. После создания памятника на Сенатской площади оно часто стало ассоциироваться со змеем, которого
топчет конь царя. В стихотворении Блока змей, раскинувшись над домами, берет в плен город. В «глухие вечера» он и царь вдруг становятся союзниками. И тогда
Пускай невинность из угла Протяжно молит о пощаде!
Исторические события начала XX века Блок осмысливает с точки зрения петербургского мифа. Поэтому стихотворение «Вися над городом всемирным» (1905) написанное в дни объявления конституции, содержит в себе такую параллель:
И если лик свободы явлен,
То прежде явлен лик змеи,
И ни одни сустав не сдавлен
Сверкнувших колец чешуи.
Блок писал об «упрямо двоящемся образе города на болоте» (1905 г.). Петербург Петра был для Блока той силой, которая мешает проявиться до конца «лику
свободы».
У Блока нет подробных описаний города, мало примет именно Петербурга. Их буквально можно сосчитать по пальцам: Медный всадник, фиванские сфинксы на берегу Невы, часовые на Крестовском острове, Петропавловский шпиль, «Невская башня», площадь Сената… Но все же у нас возникает убежденность, что абсолютное большинство блоковских стихов — о Петербурге.
Блоковская «блуждающая пристальность» (Б. Пастернак) проявляется в том, что в его стихи входят как бы случайные, но в то же время точные детали облика и жизни города. Поэтому нет сомнения, что строки:
Под утро проснулся от шума
И треска несущихся льдин, —
про Петербург. И эти:
Ты смотришь в очи ясным зорям,
А город ставит огоньки,
И в переулках пахнет морем,
Поют фабричные гудки, —
тоже про Петербург.
Предчувствие «неслыханных перемен» с годами обострило интерес Блока к историческому плану петербургской темы. Самый яркий пример — поэма «Возмездие» (1910— 1921). Предполагается, что первоначально Блок собирался назвать ее «Петербург». И вновь погружение в прошлое (в поэме описывается Петербург конца XIX века) приводит художника к «самому началу» — образу Петра I:
(Сон или явь): чудесный флот,
Широко развернувший фланги,
Внезапно заградил Неву…
И Сам Державный Основатель
Стоит на головном фрегате…
В произведениях Блока, запечатлевших великие бури России, (прежде всего это, конечно, касается поэмы «Двенадцать»), неизменно присутствует образ города на Неве.
Сквозь века и десятилетия проходит Петербург через творчество русских писателей. Город предстает то мрачным, зловещим пауком, призрачным мертвецом, символом зла и насилия, ужасов и жестокостей, то живым, пульсирующим существом, символом надежды, светлой мечты, культуры, свободолюбивых традиций.
Писатели видели Петербург в солнечный день или в метель, в серое мартовское утро и в белую ночь; в их произведениях обрисованы ситуации, типичные для большого города, и неожиданные контрасты, изображены жители столицы: обитатель доходных домов и торгующая собой женщина, интеллигент и чиновник, городской бродяга и «летающий человек», житель средней петербургской квартиры и революционер…
Образ города в произведениях русских писателей отличают разнообразие красок, деталей, подробностей городского быта, пейзажи, центральное место в которых занимает Нева, с ее каменными берегами и плавным бегом.
Петербург — город «страшный» и «великий», вечная, непреходящая тема в русской литературе.
Петербург – особое историко-культурное пространство, особый мир, важный в русской литературе и культуре как миф. Петербург – город-призрак, город-фантасмагория, где соседствует странное и повседневное, реальное и фантастическое. Эта традиция изображения Петербурга открывается в русской литературе именами Пушкина и Гоголя.
В композиции романа «Евгений Онегин» образ Петербурга имеет ключевое значение, поскольку он начинает и замыкает сюжет. В Петербурге происходит действие первой и восьмой глав. Из героев романа Онегин социально и культурно связан преимущественно с Петербургом, а Татьяна – с деревней, но в последней главе романа Татьяна тоже попадает через Москву в Петербург, где и свершается судьба обоих героев.
Петербург первой главы изображается в бытописательской, отчасти сатирической манере (показан дворянский быт, люди и вкусы, охарактеризованы особенности воспитания молодого дворянина). Онегин – частица этого Петербурга, но он и скучает в нем. Петербург восьмой главы – город светского общества, но в этот раз оно изображается в очень отрицательном свете, а Онегин последовательно противопоставляется ему. В то же время, светское общество изображается не сплошь сатирически – например, на балу присутствует князь Вяземский, безусловно, авторитетная для Пушкина фигура. Этот герой разговаривает с Татьяной. Наконец, сама Татьяна в восьмой главе – воплощение наиболее привлекательных черт петербургского высшего света.
Чрезвычайно притягательным был образ Петербурга и для Н. В.Гоголя. В «Ночи перед Рождеством» этот город представлен фантасмагорическим полусказочным пейзажем, который производит, пожалуй, более странное впечатление, чем даже полет Вакулы на чёрте. Это описание сходно с тем, которое встречается в повести «Невский проспект» (Невский проспект – своего рода символ Петербурга, его лицо и маска): «Он лжет во всякое время, этот Невский проспект, но более всего тогда, когда ночь сгущенною массою наляжет на него и отделит белые и полевые стены домов, когда весь город обратится в гром и блеск, мириады карет валятся с мостов, форейторы кричат и прыгают на лошадях и когда сам демон зажигает лампы для того только, чтобы показать все не в настоящем виде».
Иллюминация в ночном Петербурге «Невского проспекта» ассоциируется с демонической силой, как и в «Ночи перед Рождеством».
Традиция изображения Петербурга обнаруживается и в творчестве Ф. М.Достоевского. В отличие от Пушкина и Гоголя, он больше тяготеет к очерково-бытописательской стороне изображения Петербурга (детализация, топографическая точность, повышенное внимание к мелочам). Город в его романах предстает не только как средоточие социально-экономических проблем всей тогдашней России, но и как некое заколдованное место. При этом подчеркивается, что Петербург, на самом деле, символ России, что в этом городе все российские несообразности представлены в концентрированном виде. Слова Свидригайлова: «Я убежден, что в Петербурге много народу, хотя говорят сами с собой. Это город полусумасшедших. Если б у нас были науки, то медики, юристы и философы могли бы сделать над Петербургом драгоценнейшие исследования, каждый по своей специальности. Редко где найдется столько мрачных, резких и странных влияний на душу человека, как в Петербурге».
Достоевский берет такие мотивы и средства изображения Петербурга, как власть денег, богатство и нищета, жанровые сценки, городские пейзажи, интерьеры, мрачный колорит, нагнетание соответствующих эмоций. Эту традицию продолжили в своем творчестве символисты Блок, Андрей Белый, Маяковский и другие авторы.
Образ Петербурга проходит через творчество многих писателей и поэтов 19 века. В определенном смысле, это знаковое место, решающее судьбы, творящее добро и вершащее зло.
(324 слова) Когда приезжаешь в Петербург, трудно не ощутить всю мощь величия страны, а в самом центре города так и царит литературная атмосфера. Ведь по этим же переулкам шли великие классики! Поэтому, чтобы лучше узнать Северную Пальмиру и все ее скелеты в шкафу, стоит идти вслед за писателями и обратиться к образу города в их произведениях.
Петербург ассоциируется с торжественностью и силой, и, чаще всего, со своими типичными жителями: строгими и скрытными, но всегда почему-то несчастными. Действительно, именно здесь убегает «Нос» Гоголя, а художники, описанные в «Петербуржских повестях», сходят с ума. Однако только отсюда следует возмездие и правосудие в лице ревизора в одноименной пьесе того же автора. Именно в этом городе Пушкин позволяет Евгению из повести «Медный всадник» распрощаться с разумом при виде памятника Петру Первому, хоть в начале произведения автор и признается в любви «творению Петра». Разумеется, образ Петербурга в творчестве Пушкина раскрывается не в одном его произведении. Там прожигал жизнь Евгений Онегин, скучая и разочаровываясь в людях. Немного отходя от героев Александра Сергеевича, заметим, что Обломов, герой Гончарова, тоже не горит желанием покорять вершины, проживая в прекрасном городе. Таким образом, своим величием столица не вдохновляла, а, скорее, подавляла жителей, но при этом являлась символом власти и богатства для всей страны.
Красуйся, град Петров, и стой Неколебимо как Россия…
А.С.Пушкин
Петербург притягивает к себе внимание своей удивительной историей. Несомненно, этот город играет особую роль в русской культуре. Поэты всегда очень тонко чувствовали необычность Петербурга. Во все времена прежде всего поэты пытались запечатлеть яркие детали внешнего облика города и его внутренней непростой сути. С самого момента своего возникновения Петербург стал восприниматься не только как конкретный город, новая столица, но и как символ новой России, символ ее будущего.
В стихах поэтов XIII века в адрес славного города раздаются возгласы удивления и восторга.
Приятный брег! Любезная страна!
Где свой Нева поток стремит к пучине.
О! Прежде дебрь, се коль населена!
Мы град в тебе престольный видим ныне.
Так пишет о новой столице Василий Тредиаковский. В стихах Кантемира, Ломоносова, Державина и других поэтов той поры бросается в глаза частое упоминание античных богов и героев. Поэты стремятся подчеркнуть чудесный характер появления нового русского города, ведь он возник на болоте, в гибельном месте и при этом возник “вдруг”. Правда, в поэзии XIII века не принято было вспоминать о человеческих жизнях, которыми пришлось оплатить это “невское чудо”. Но в памяти народной жила страшная правда о жертвах Петербурга. Так в устном народном преданье зародился “мотив” вины Петербурга и его основателя, мотив будущей гибели проклятого города, столицы, построенной на костях. Этому мотиву суждена была долгая жизнь в русской литературе и в искусстве в целом. Пока же стихотворцы славословят Петербург и его основателя, императора Петра.
И вот прошло сто лет со дня основания Петербурга. Громкая риторика и восторги постепенно уходят из русской поэзии. В стихах начала XIX века мы находим скорее выражение личной симпатии к Петербургу. Поэт Батюшков воспринимает его как произведение искусства, Вяземский пишет, что именно здесь произошел “юных русских муз блистательный рассвет”, а Баратынский называет Петроград “русскими Афинами”.
В общих чертах образ северной столицы в поэзии начала XIX века — это город больших надежд, благородных стремлений, город Пушкина и декабристов. Пестрота петербургской жизни отражена в первой главе А.С.Пушкина “Евгений Онегин”, где во всем богатстве представлена лексика той эпохи: “вольность”, “гражданин”, Адам Смит, Руссо, Байрон, “томленье жизнью”, “охлажденный ум”, “буря”, “свобода”. В этой атмосфере создавались произведения поэтов-декабристов, в которых Петербург представал совсем в ином, непривычном свете. Так, у Бестужева-Марлинского наименование “Северная Пальмира” сменилось на “роскошный Вавилон”. У Рылеева Петербург — гибельное место:
Едва заставу Петрограда
Певец унылый миновал,
Как раздалась в душе отрада,
И я дышать свободней стал,
Как будто вырвался из ада…
(“Давно мне сердце говорило…”, 1821)
Пушкинский Петербург отличается противоречивостью, двойственностью вызываемых им чувств:
Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Свод небес зелено-бледный,
Скука, холод и гранит…
Более чем вековая история Петербурга отражена в поэме А.С.Пушкина “Медный всадник”. Это одно из самых загадочных произведений русской литературы. Самому городу в этой поэме посвящены всем известные, гениальные строки:
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады,
И ясны спящие громады
Пустынных улиц, и светла
Адмиралтейская игла.
Новаторский характер поэмы проявился в выборе главного героя, в построении конфликта и в решении темы Петербурга. Исходя из названия поэмы, можно предположить, что главный герой — царь, основатель города. Но развитие действия поэмы показывает, что исторически значимой оказывается судьба обыкновенного петербургского жителя. Ничтожный перед великим Петром в обычной жизни, Евгений становится равен ему в общечеловеческом смысле, когда “прояснилися в нем страшно мысли”. Здесь мы наблюдаем трагическое противостояние “правды” преобразователя России Петра I и “правды” обыкновенного страдающего человека.
Поэма Пушкина многое определила в дальнейшей истории русской литературы. В 30-40-е годы XIX века тема Петербурга оказалась в центре споров западников и славянофилов. Для славянофилов Петербург — олицетворение жизни холодной, обезличенной, обреченной на дальнейшее омертвение и бюрократизм. А.С.Хомяков писал о нем:
Здесь, где гранитная пустыня
Гордится мертвой красотой…
Константин Аксаков в запрещенном стихотворении “Петру”, которое ходило в списках и воспринималось как программное произведение славянофилов, писал:
Ты граду дал свое названье,
Лишь о тебе гласит оно.
Михаил Дмитриев использовал мотив, к которому охотно обращались поэты 1820-40-х годов: гибель города под напором водной стихии. Его стихотворение “Подводный город” имеет иронический подзаголовок “идиллия”, в нем старый рыбак рассказывает мальчику о том, что на месте, где теперь плещется море, был когда-то город, в гибели которого виновен его строитель-богатырь.
Конфликт “маленького человека” и равнодушного к его страданиям казенного Петербурга получил блестящее свое продолжение в прозе Гоголя. У Гоголя мы не встретим описаний города и архитектурных ансамблей. В “Петербургских .записках 1836 года”, в повестях “Нос”, “Записки сумасшедшего”, “Невский проспект”, “Шинель” писатель создает образ столицы, в котором выражена нравственная суть Петербурга.
И в дальнейшем в русской литературе ведущим становится мотив страдания социально униженного человека. Белинский и Герцен в те годы заговорили о “странной” любви к Петербургу, любви, которая возникает вопреки логике и обыденному сознанию. Так Белинский в письме к Боткину писал: “Я привык к Питеру, люблю его какою-то странною любовью за многое даже такое, за что бы нечего любить его”.
Следующее поколение писателей — шестидесятников — не осталось неравнодушными к петербургской теме. К ней обращались Д.Минаев, П.Вейнберг, В.Курочкин.
Но главные открытия здесь связаны с творчеством Николая Некрасова. В его стихах мы находим противопоставление “Петербург — провинция”, и оба эти мира губительны для молодых, талантливых сил. Герой поэмы “Несчастные” связан с обоими мирами.
…Воображенье
К столице юношу манит,
Там слава, там простор, движенье…
Но Петербург, каким он показан у Некрасова, “город роковой”, жестокий и беспощадный.
Пройдут года в борьбе бесплодной,
И на красивые плиты,
Как из машины винт негодный,
Быть может, будешь брошен ты?
Некрасов часто описывает как бы случайные детали и эпизоды городской жизни, но в них проявляются социальные драмы, угадывается трагическая суть жизни. Наиболее ярко этот принцип проявляется в стихотворении “Утро”: “на позорную площадь кого-то провезли”, “проститутка домой на рассвете поспешает”, “офицеры… скачут за город; будет дуэль”, “торгаши просыпаются”.
В 50-е годы жизнь бедняков стала ходовой в литературе, произошла девальвация темы. Сам Некрасов в цикле “О погоде” заявил, что эта тема себя исчерпала. Он предлагает отказаться от гуманизма “на словах” в пользу гуманизма поступка.
Петербург конца XIX века — это большой капиталистический город, меняются его архитектура, стиль и ритм жизни. Для писателей и поэтов этой поры громадное значение имел образ Петербурга, созданный Достоевским: “самый фантастический”, “самый отвлеченный и умышленный город”. Герои Достоевского живут в страшном душевном напряжении, как бы на грани катастрофы, которая может быть и разрешит их проблемы и прояснит самое главное в их жизни. Александр Блок написал в поэме “Возмездие”:
Кончался век, не разрешив
Своих мучительных загадок.
Стремлением разрешить эти загадки и объясняется тот интерес к петербургской теме, который проявился в начале XX века. К тому же в 1903 году отмечался двухсотлетний юбилей города. Интерес к истоии Петербурга пробуждал своей деятельностью новый журнал “Мир искусства”. Любовь к старому Петербургу воспитывали в людях той эпохи работы художников Бенуа, Остроумовой-Лебедевой, Добужинского и др. Но чисто эстетическое отношение к Петербургу не могло возобладать тогда в литературе. Иннокентий Анненский объяснил это так. “Петра творенье” стало уже легендой, прекрасной легендой… Теперь нам грезятся новые символы, нас осаждают другие волнения, потому что мы прошли сквозь Гоголя и нас пытали Достоевским”.
Дмитрий Мережковский и Андрей Белый заговорили о “проклятой ошибке” в жизни страны. Вина при этом возлагалась на Петра. Но был в среде символистов и другой вариант толкования вины Петербурга: Петр не доделал своего дела, Россия не пошла по пути царя-преобразователя. У того же Иннокентия Анненского это сформулировано так:
Царь змеи раздавить не сумел,
И прижатая стала наш идол.
Таким образом, город виделся поэтам начала века как бы во власти двух начал: созидающего, творческого — Медный всадник, и стихийного, разрушительного — змей. На эту тему размышляли Максимилиан Волошин (“Петербург”), Вячеслав Иванов (“Медный всадник”), Валерий Брюсов (“К Петрограду”), Александр Блок (“Петр”).
Александра Блока отличает чувство глубокой личной связи с Петербургом. “Город мой” — частое выражение в его стихах. Блок писал об “упрямо двоящемся образе города на болоте”. Казалось бы, у Блока нигде нет подробного описания города. Примет Петербурга в его стихах немного: это конная группа на Аничковом мосту, Медный всадник, сфинксы на правом берегу Невы, Елагин мост, часовня на Крестовском острове, Петропавловский шпиль, площадь Сената… Но тем не менее все его стихи проникнуты дыханием этого Петербурга. Например, в следующих строках сразу же узнается весенний Петербург:
Под утро проснулся от шума
И треска несущихся льдин.
Или то, что видит мифическая Снежная Дева, прообраз души поэта, — это тоже Петербург:
И город мой железно-серый,
Где ветер, дождь, и зыбь, и мгла,
С какой-то непонятной верой
Она, как царство, приняла.
Образ города на Неве неизменно присутствует в его произведениях, прежде всего в поэме “Двенадцать”, запечатлевшем русскую революцию.
Однако в поэзии 1910-х годов возрастает интерес к Петербургу как эстетическому явлению. В стихах Георгия Иванова, Анны Ахматовой, Осипа Мандельштама петербургский архитектурный пейзаж описывается тщательно и любовно.
На площадь выбежав, свободен
Стал колоннады полукруг, —
И распластался храм господень,
Как легкий крестовик-паук.
Тема Петербурга мало кого оставляет равнодушным. Каждая эпоха в истории русского общества знает свой образ Петербурга. Каждая отдельная личность, творчески переживающая его, преломляет этот образ по-своему.
Петербург как самый мистический и таинственный город, город-призрак, город, живущий особой ночной жизнью, город, находящийся на краю, над бездной, противопоставленный России и особенно Москве,- эти и другие черты петербургского текста реализуются во многих произведениях классической литературы XIX века. В Петербурге поражает способность города превращать в символы любое свое содержание. В символ превращается и свет, и цвет Петербурга. Легенды и мифы о Петербурге органично входят в петербургский текст, который сам продолжает творить миф о городе. Сам город, наполненный историческими воспоминаниями, подсказывал писателям разных эпох сходные темы.
Лишь писатели XIX века придали образу города трагические черты. Откуда они возникли и почему так укоренились в сознании Пушкина, Некрасова, Гоголя, Достоевского? Несомненно, одну из главных ролей в этом сыграла петербургская легенда, появившаяся в эпоху петровских реформ: «Петербургу быть пусту!» Город, построенный на костях сотен тысяч людей, – греховный, и природа обязательно отомстит за мученические смерти подневольных строителей города.
Итак, Петербург – трагический и фантастический город. На его улицах случается все что угодно: здесь может зародиться мысль о преступлении и найти свое завершение, а в следующий момент можно стать свидетелем сошествия Христа дабы спасти грешных, живущих в этом «аду бессмысленной и ненормальной жизни». Человеку трудно жить и дышать в этом городе, но, однако, ни у одного из героев не возникает мысль покинуть его: какая-то непреодолимая тайная сила влечет и заставляет остаться в этом «самом умышленном и отвлеченном городе на всем земном шаре».
Так ли уж плохо, что в основе жизни города лежит не реальность, а мифология? Может быть, именно благодаря этому в нем и рождается из поколения в поколение особая порода людей? Даже если своеобразие этой породы – все из той же области петербургской мифологии.
Список использованной литературы
1. Абрамович С. Предистория последней дуэли Пушкина – С-Петербург.: Петраполис, 1994
2. Бирон В. С. Петербург Достоевского – Л.: Свеча, 1990
3. Гоголь Н. В. «Мертвые души» М.: Эллис лак,1997
4. Гоголь Н. В. «Ночь перед Рождеством» – М.: Миф, 1997
5. Гоголь Н. В. «Ревизор» М.: Эллис лак,1997
6. Лотман Ю.М. Пушкин А. С. – С-Петербург.: Искусство – СПб, 1995
7. Назиров Р.Г. Творческие принципы Ф.М. Достоевского. – Саратов, 1982
8. Пушкин А.С. Медный всадник. Книга для чтения с иллюстрациями А.Бенуа и комментариями – М.: Русский язык, 1980
9. Пушкин А.С. Станционный смотритель – М.: Пан Пресс, 2006
Сочинение на тему: Петербург в произведениях русских писателей XIX века
К теме Петербурга обращался в своем творчестве едва ли не каждый из русских писателей и поэтов. Это объясняется тем, что петровская столица с момента своего возникновения воспринималась художниками слова, обществом в целом как символ России, олицетворяющий ее величие, красоту и открытость миру и вместе с тем воплотивший в себе противоречивость и драматизм русской жизни.
В русской поэзии первой четверти XIX века запечатлен образ декабристского и пушкинского Петербурга, города вольнолюбивых надежд, высоких стремлений. В первой главе «Евгения Онегина» Пушкин рисует картины петербургской жизни 1810-х годов, насыщая повествование языком эпохи, в том числе гражданской лексикой («вольность», «гражданин», «свобода»), именами «властителей дум» того времени (Адам Смит, Руссо, Байрон, Чаадаев, Шишков). В то же время он пишет о противоречивости столичной жизни, двойственности вызываемых Петербургом чувств:
Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Свод небес зелено-бледный,
Скука, холод и гранит…
В поэме Медный Всадник» противоречивая природа города, возникшего не в результате естественного исторического развития, а по воле царя-преобразователя, отражена в композиции произведения (парадный Петербург во вступлении противопоставлен образу гибнущего, затопляемого города в основной части поэмы) и в характере его основного конфликта (мелкий городской чиновник, осознавший себя жертвой Петра и его творения, бросает вызов Медному Всаднику — символу города).
Петербург Некрасова — это «город роковой», беспощадный и жестокий к своим жителям. В поэме «Несчастные» Некрасов пишет о молодых людях, которые рассчитывают обрести в Петербурге славу и богатство:
…Воображенье
К столице юношу манит,
Там слава, там простор, движенье…
Однако провинциала часто ждет крушение надежд. Громадный город, подобно бездушному механизму перемалывает людские судьбы:
Пройдут года в борьбе бесплодной,
И на красивые плиты, Как из машины винт негодный,
Быть может, брошен будешь ты?
В то же время у Некрасова есть образы городского пейзажа, отразившие своеобразнее очарование Петербурга. В цикле «О погоде» поэт, описывая столицу, подчеркивает невесомость, «волшебное сияние» зимнего города, который увиден как бит сквозь морозную дымку, отливающую серебром:
Улицы, зданья, мосты
При волшебном сиянии газа
Получают печать красоты…
В серебре лошадиные гривы,
Шапки, бороды, брови людей,
И, как бабочек крылья, красивы
Ореолы вокруг фонарей!
Характерны для Некрасова стихи, описывающие эпизоды из жизни городских низов. Как правило, колорит таких стихотворений мрачен, их звучание трагично. В финале стихотворения «Утро» мы слышим выстрел:
Дворник вора колотит — попался!
Гонят стадо гусей на убой;
Где-то в верхнем этаже раздался Выстрел — кто-то покончил с собой…
К числу типично петербургских произведений Некрасова относятся «Размышления у парадного подъезда», «Вчерашний день, часу в шестом…, «Еду ли ночью по улице темной..» .
Достоевский в своих романах продолжает и развивает традиции Пушкина и Гоголя в изображении Петербурга. Как и у этик авторов, у Достоевского с образом Северной столицы связаны мотив безумия и идея иллюзорности внешнего облика города. В «Подростке» герой, фантазирующий о конце петербургского периодам русской истории, рисует в своем воображении, как «весь этот гнилой, склизкий город подымется с туманом и исчезнет, как дым, и останется прежнее финское болото, а посреди него, пожалуй, для красы, бронзовый всадник на жарко дышащем, загнанном коне».
Если в произведениях Пушкина и Гоголя уже намечена тема вины города перед человеком, то у Достоевского, подробно разрабатывающего эту тему звучит и мысль о соучастии города в преступлениях героев. «Самый фантастический, самый отвлеченный и умышленный» Петербург Достоевского диктует жителям свою волю, определяет их мысли, поступки, судьбы.
Образ Петербурга в произведениях русской литературы XIX века отличается многообразием пейзажей, красок, символов, подробностей городской жизни; предстает как важный элемент образа России, воплощающий ее прошлое, настоящее и будущее.
К теме Петербурга обращались многие поэты и писатели. В русской литературе, да и в сознании общества в целом, Петербург с момента своего возникновения воспринимался не только как конкретный город, как новая столица, но и как символ новой России, символ ее будущего.
Для русской литературы тема Петербурга, города, соединившего отсталую Россию с Европой, стала совершенно особой. Вместе с тем в сознании писателей, некоторых видных исторических деятелей Петербург уже на рубеже XVIII — XIX веков был показателем противоречий исторического развития страны.
В русской поэзии этого времени запечатлен образ Петербурга декабристов, города больших надежд, благородных стремлений, города Пушкина. Картины петербургской жизни 1810-х годов даны в первой главе «Евгения Онегина». Поэт воссоздает атмосферу высоких помыслов, истинной духовности, надежд, присущую Петербургу тех лет (лексика эпохи, имена, слова, связанные с совершенно конкретными ассоциациями: «вольность», «гражданин», Адам Смит, Руссо, Байрон, «охлажденный ум», «свобода»…). В то же время отличительная черта пушкинского образа Петербурга — противоречивость столичной жизни, двойственность вызываемых городом чувств:
Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Свод небес зелено-бледный,
Скука, холод и гранит…
В 1833 году в Болдине Пушкин написал поэму «Медный всадник», одно из самых загадочных произведений русской литературы. В ней поэт по-новому
решает тему Петербурга, по-новому выбирает героя и строит конфликт.
В деятельности Петра Пушкин видел прежде всего проявление исторической закономерности. И Петр был для него не просто «великим человеком», а великим деятелем. Поэтому поэма «Медный всадник» начинается кратким, но знаменательным описанием Петра в один из высоких и творческих моментов его жизни, когда рождался гениальный замысел создания города «на берегу пустынных волн» Невы. Пушкин рисует светлые картины северной столицы, гордо и непоколебимо стоящей при море, как непоколебимо стоит Россия.
Пушкин начинает с рассказа о Петербурге белых ночей. Прекрасны не только его архитектура, Нева — но и природа, которая, как и город, созданный людьми и для людей, благоприятствует творчеству. При этом Пушкин открыто выражает свое чувство восхищения великим городом России. И это чувство, определяя все краски рисуемой картины, подчеркнуто повторением слова «люблю»:
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный…
Традиционно (вслед за Белинским) поэма определяется как «гимн» Петру, своего рода Петриада. Потому и «Вступление», посвященное торжественному описанию столицы, толкуется как прославление дел и личности Петра, как победа царя над стихией.
Но Белинским была высказана и мысль о том, что одним из важнейших героев поэмы является Петербург. Действительно, образ города у Пушкина — это символ новой, преображенной России, громадное и прекрасное чудо, сотворенное в тяжком, кровавом труде молодой империи.
Быстрый переход от далекого прошлого, когда только рождался замысел создания новой столицы («На берегу пустынных волн…»), к современности («Прошло сто лет…») помогает развить главную мысль Пушкина. Дерзкий замысел Петра был не просто прихотью монарха, а задачей, выполнение которой было необходимо для существования новой России. И после смерти Петра его замысел воплощался в течение века трудами нескольких поколений людей. Петербург стал удивительным, беспримерным памятником их усилий и дел.
Однако уже в финале «Вступления» звучит тревога (поэт предупреждает читателя: «Печален будет мой рассказ») и начинается новая тема Петербурга. Развернута она далее в повести, посвященной судьбе Евгения.
Выбор героя не случаен. Самодержавие, как оно было определено Петром, превратило Россию в чиновное государство. Введенная им табель о рангах не только открывала путь в дворянство, но и закрепляла рабское положение тех, кто стоял на низших ступеньках социальной лестницы. Евгений раскрыт в поэме как жертва социального строя и самодержавного режима, которые лишили его индивидуального характера, стерли все особенное,частное, неповторимое в его личности, оставив то общее, что определялось его социальным положением, положением бедного чиновника, и это делало его частью целого, типового.
Прошло сто лет с той поры, как начал строиться Петербург. Столько же складывался политический режим, жертвой которого стал Евгений. Нравственное и человеческое падение Евгения достигло предела, его желания элементарны — они, в сущности, сводятся к поддержанию своего положения чиновника («трудиться день и ночь»), чтобы обеспечить пропитанием себя и, возможно, свою семью. Он живет, не задумываясь о своей бедности, ни о чем не тужит, ни на что не жалуется. Лишь одна мечта тешит его в «бедном жилище» — мечта о скромном счастье с любимой Парашей. Мечта об одиноком счастье оказалась всего лишь мечтой: жизнь ее разбивает.
Буйство Невы принесло горе тысячам бедняков столицы. Это стихийное бедствие волею истории оказалось связанным с деятельностью Петра I. Частный случай — гибель Параши — приобрел обобщенный характер. Оказавшись «на площади Петровой», Евгений
думал не о себе — о судьбе Параши. И именно в этот момент грозная стихия природы соотносится поэтом со стихией самовластия. Евгений, плененный Невою,
…как будто околдован,
Как будто к мрамору прикован,
Сойти не может! Вкруг него
Вода и больше ничего!
И, обращен к нему спиною,
В неколебимой вышине,
Над возмущенною Невою
Стоит с простертою рукою
Кумир на бронзовом коне.
Но какая связь между «кумиром» и бедствием столицы? Вот буря стихла, и освобожденный из плена Евгений бежит к дому Параши, но находит там только обломки. Несчастье помутило разум Евгения. Сумасшествие явилось как бы последним этапом пути разрушения его личности.
Евгений не мог вернуться в привычный мир частной жизни, личных чувств и переживаний — он остался там, где раньше жила Параша. Пройдет год жизни, исполненной новыми испытаниями и бедствиями, но Евгений так и не вернется в свой дом. Петербург, страшный во время наводнения, оправляется от набегов Невы. Постепенно у Евгения начинают проясняться мысли — он долго идет к этому высшему моменту своей жизни.
Однажды Евгений спал у невской пристани. «…Дышал//Ненастный ветер. Мрачный вал//Плескал на пристань, ропща пени//И бьясь об гладкие ступени,//Как челобитчик у дверей//Ему не внемлющих судей». Бездомный Евгений, внешне — «ни зверь, ни человек», оказался именно в роли такого «челобитчика». Город выступал жестоким и бессердечным обидчиком.
Бедняк проснулся.
Мрачно было:
Дождь капал, ветер выл уныло,
И с ним вдали, во тьме ночной
Перекликался часовой…
Город-обидчик, город — оплот самовластия, мрачная столица империи — этот город и способствовал окончательному прояснению мыслей.
Вскочил Евгений; вспомнил живо
Он прошлый ужас; торопливо
Он встал; пошел бродить, и вдруг…
Он увидел того, кто незримо преследовал его все это время:
…И прямо в темной вышине
Над огражденною скалою
Кумир с простертою рукою
Сидел на бронзовом коне.
Евгений вздрогнул.
Прояснились
В нем страшно мысли.
Он узнал
И место, где потоп играл,
Где волны хищные толпились,
Бунтуя злобно вкруг него,
И львов, и площадь, и того,
Кто неподвижно возвышался
Во мраке медною главой,
Того, чьей волей роковой
Под морем город основался…
Необузданная, беззаконная стихия и роковая воля самовластия, оказавшись силами взаимосвязанными, явились причиной и несчастья города и прояснения мыслей Евгения. Ничтожный перед «горделивым истуканом» в обычной жизни, Евгений, когда «прояснились в нем страшно мысли», в нравственном, в общечеловеческом смысле становится равен ему. В пушкинской поэме «правда» чудотворного строителя, преобразователя России, и «правда» Евгения, страдающего человека, сосуществуют в трагическом противостоянии.
В поэме дана картина более чем вековой истории Петербурга: замысел Петра («здесь будет город заложен»), рост северной столицы, трагические события в день наводнения 1824 года. «Медный всадник» — это воссоздание трагической и противоречивой истории. В поэме противостоящие начала (Медный всадник и Евгений) взаимосвязаны, и изменение одного неизбежно влечет за собой изменение другого. Подтверждение этому — реакция Медного всадника на брошенное ему Евгением: «Ужо тебе!» Еще Валерий Брюсов отметил, что «преследование Евгения Медным всадником изображено не столько как бред сумасшедшего, сколь как реальный факт…». Это сочетание реального и фантастического помогает прийти к главному выводу: в основе этого противоречивого петербургского мира нет «дурной бесконечности», он обладает динамикой, способен изменяться. А. Блок писал: «Медный всадник — все мы находимся в вибрациях его меди».
Конфликт петербургского жителя, «маленького человека», и равнодушного к его страданиям казенного Петербурга получил блестящее художественное осмысление в прозе Гоголя. Гоголь не дает описаний города, его архитектурных ансамблей. Автор «Носа», «Записок сумасшедшего», «Невского проспекта», «Шинели» создает художественный образ столицы, в котором выражена социальная и нравственная суть Петербурга.
Петербург, показанный в повестях «Невский проспект» и «Шинель», является не просто местом действия, но и той социальной атмосферой, в которой живут и действуют герои гоголевских произведений. Картины города, атмосфера погони за чинами, бюрократического равнодушия к человеку, показ жестких социальных контрастов и противоречий — все это прекрасно нарисовано писателем.
Вместе с тем в «Петербургских повестях» отразились и те впечатления и жизненные переживания, которые связаны были с личной судьбой Гоголя, попавшего из провинциальной тишины Украины в сурово встретивший его Петербург. Первое впечатление, произведенное Петербургом, тоже было не таким, как ожидал писатель: «…Петербург мне показался вовсе не таким, как я думал, я его воображал красивее, великолепнее…»
В своих повестях Гоголь описывает те районы, где когда-то жил сам. Так, например, неподалеку от Сенной площади проживает майор Ковалев («квартира моя в Садовой»), на Вознесенском проспекте живет цырюльник Иван Яковлевич, здесь же бродит Поприщин, останавливаясь с изумлением перед огромным домом Зверкова: «Этот дом я знаю, — сказал я сам себе. — Это дом Зверкова. Эка машина! Какого в нем народа не живет: сколько кухарок, сколько приезжих! а нашей братьи чиновников — как собак, один на другом сидит».
Лишь художник Чартков поселился на дальней Пятнадцатой линии Васильевского острова. Художник жил в Коломне, куда опускается самый несчастный «осадок человечества», куда «не заходит будущее».
Гоголевский Петербург — пасмурный город нищих чиновников, мастеровых, бедного люда — противостоит парадному блеску Невского проспекта, этой «улице-красавице нашей столицы». Однако красота Невского проспекта призрачная, ложная красота, не могущая скрыть нищету и трагизм жизни большого города, прозябанья бедного люда Коломны и Мещанских, ужасную изнанку столицы. «О, не верьте этому Невскому проспекту!.. Все обман, все мечта, все не то, чем кажется!» — восклицает Гоголь.
Писатель прекрасно передает тревожную, изменчивую атмосферу города через остроту сюжетных ситуаций, неожиданность финала — комического (как в «Носе») или — что чаще — трагического. Самоубийство, сумасшествие, незаметная смерть — таков удел безвестных представителей «низов». Безудержная погоня за богатством и чинами, торжество самодовольной пошлости и подлости — таковы черты представителей господствующих «верхов».
В «Петербургских повестях» прежде всего поставлен вопрос о жизни рядовых людей этого огромного города, о судьбе «маленького человека», его бедственной участи в условиях помещичье-бюрократического государства.
В «Записках сумасшедшего» Гоголь словами такого обездоленного и обойденного «маленького человека» Поприщина раскрывает противоречивость, социальную несправедливость чиновническо-дворянского общества: «Все, что есть лучшего на свете, все достается или камер-юнкерам, или генералам. Найдешь себе бедное богатство, думаешь достать его рукою, — срывает у тебя камер-юнкер или генерал». Гоголь глубоко сочувствует этим скромным, маленьким людям — бедному чиновнику Поприщину в «Записках сумасшедшего», жалкому бедняку Акакию Акакиевичу Башмачкину в «Шинели». Атмосфера равнодушия и
безразличия к человеку, власть чина и денег обрекают массы незаметных «маленьких» людей на трагическую жизнь и в конце концов гибель. Однако Гоголь остается гуманистом, и в то же время он бессилен что-либо изменить.
В «Петербургских повестях» автор противопоставляет благополучным и наглым существователям — вроде поручика Пирогова в «Невском проспекте» — беспомощных Поприщиных и Башмачкиных.
Гоголь выступает как художник города. Он показывает, что за всей этой внешней нарядностью, за парадным блеском всегда чисто подметенных тротуаров Невского проспекта, по которому движутся вереницы карет и потоки щегольски разодетых прохожих, за всем этим прячутся неприглядные трущобы бедноты, несчастные простые люди. Это и ничтожество майоров Ковалевых, неуверенность в завтрашнем дне, нищета и забитость Башмачкиных, тоска по идеалам художника Пискарева, кончающего самоубийством. «Невский проспект», — писал Белинский, — есть создание столь же глубокое, сколько и очаровательное; это две полярные стороны одной и той же жизни, это высокое и смешное обок друг другу».
Гоголь показывает жизнь людей в этом городе «крестов и звезд», в городе пошлости и раболепия перед власть имущими. Этот город может унизить человека, опустить человека до такого уровня, когда он, подобно Пирогову, оставаясь самодовольным, не смущается даже поркой, устроенной ему за его волокитство. Белинский писал: «Пискарев и Пирогов — какой контраст!.. О, какой смысл скрыт в этом контрасте! И какое действие производит этот контраст! Пискарев и Пирогов, один в могиле, другой — доволен и счастлив, даже после неудачного волокитства и ужасных побоев!..» Таков этот город — одни процветают, другие погибают.
«В судьбе Петербурга есть что-то трагическое, мрачное и величественное» (Герцен. Фельетон «Москва и Петербург»),
Во второй половине XIX века многие писатели также обращались к теме Петербурга, и прежде всего Некрасов.
В поэме «Несчастные» (1856 г.) поэт написал о петербургской жизни:
Но если той тревоги смутной
Не чуждо сердце — пропадешь!
В стихах Некрасова Петербург противопоставляется провинции. Герой поэмы «Несчастные» связан с обоими этими мирами. Вот «бедный городок», где «солнца каждому довольно»: собор, четыре кабака, Волга. Однако этот уютный мир провинции гибелен для молодого ума:
…Но там бесплодно гибнут силы,
Там духота, бездумье, лень,
Там время тянется сонливо…
Куда ж идти? К чему стремиться?
Где силы юные пытать?
И молодые люди тянутся к Петербургу, который «обещает» известность и славу. Об этих надеждах провинциала говорит и Некрасов:
…Воображенье
К столице юношу манит,
Там слава, там простор, движенье…
Но Петербург, каким он показан у Некрасова, — «город роковой», жестокий и беспощадный.
Пройдут года в борьбе бесплодной,
И на красивые плиты,
Как из машины винт негодный,
Быть может, брошен будешь ты?
Итак, в поэме Некрасова два противопоставленных друг другу мира: провинция и Петербург — оба губительны для молодых, талантливых сил.
В то же время Некрасов поразительно описывает зимний Петербург в цикле «О погоде»:
Но зимой — дышишь вольно; для глаза —
Роскошь!
Улицы, зданья, мосты
При волшебном сиянии газа
Получают печать красоты…
В серебре лошадиные гривы,
Шапки, бороды, брови людей,
И, как бабочек крылья, красивы
Ореолы вокруг фонарей!
Некрасов часто описывает как бы случайно попавшие на глаза детали и эпизоды городской жизни, но в них угадывается трагическая суть. Наиболее убедительно этот прием использован в стихотворении «Утро» (1872 — 1873): «на позорную площадь кого-то провезли», «проститутка домой на рассвете поспешает», «торгаши просыпаются». И наконец, — финал:
Дворник вора колотит — попался!
Гонят стадо гусей на убой;
Где-то в верхнем этаже раздался
Выстрел — кто-то покончил с собой…
Своеобразие интонации некрасовской речи, когда поэт заговаривает о Петербурге, — в ее драматическом звучании. «Рыдающий стих» отличает ряд типично петербургских произведений: «Размышления у парадного подъезда», «Убогая и нарядная», «Вчерашний день, часу в шестом…», «Еду ли ночью по улице темной…».
В поэме «Несчастные» Некрасов писал о Петербурге:
В стенах твоих
И есть и были в стары годы
Друзья народа и свободы,
А посреди могил немых
Найдутся громкие могилы.
Ты дорог нам, — ты был всегда
Ареной деятельной силы,
Пытливой мысли и труда!..
Петербург остается для Некрасова городом, где мужала русская демократия, для которой этот город стал «колыбелью свободы».
Петербург конца XIX века — это уже большой капиталистический город, что сказалось в его архитектуре, жизни. Александр Блок в набросках к поэме «Возмездие», имея в виду столицу, написал: «Петербург рождался новый, напророченный Достоевским».
Для писателей второй половины XIX века громадное значение имел образ Петербурга, созданный Достоевским. Следуя за Пушкиным («Медный всадник»), Достоевский по-новому воплотил в Петербурге русскую национальную трагедию — трагедию подавления личности. Петербург у Достоевского — «самый фантастический», «самый отвлеченный и умышленный город», и в то же время он в высшей степени реален, он оказывает постоянное и страшное воздействие на души людей. Раскольников («Преступление и наказание»), Долгоруков («Подросток») — мысли, поступки, судьбы этих и многих других героев Достоевского в значительной степени объясняются тем, что они петербургские жители. Воздействие города проявляется в том, что герои Достоевского живут в страшном душевном напряжении, как бы на грани катастрофы, которая вот-вот или все разрушит, или разрешит главные вопросы, прояснит самое сокровенное и важное в жизни.
За два первых десятилетия XX века было создано громадное количество художественных произведений, посвященных Петербургу, Блоковский образ Петербурга явился одним из самых уникальных в русской поэзии. У Блока было чувство глубокой личной связи с Петербургом (часто в его стихах встречается выражение «город мой»), своей зависимости от него. Однажды в своем дневнике он сделал запись: «Город ужасно действует».
Он спит, пока закат румян.
И сонно розовеют латы.
И с тихим свистом сквозь туман
Глядится Змей, копытом сжатый, —
так начинается стихотворение Блока «Петр». Петербург в этом стихотворении — город, в котором, по словам Иннокентия Анненского, «змей и царь не кончили исконной борьбы» (своеобразие «двоевластия» петербургской жизни: с одной стороны, созидающее, творческое начало — Медный всадник, а с другой стороны, стихийное, низменное — змей). Петр предстает здесь как «веселый царь», в руке которого то «факельное пламя», то «зловонное кадило», то «вспыхнет меч». Он и благословляет зло, и грозит карой за него.
В петербургском мифе неизбежно присутствует стихийное, разрушительное, враждебное Петру начало. После создания памятника на Сенатской площади оно часто стало ассоциироваться со змеем, которого
топчет конь царя. В стихотворении Блока змей, раскинувшись над домами, берет в плен город. В «глухие вечера» он и царь вдруг становятся союзниками. И тогда
Пускай невинность из угла Протяжно молит о пощаде!
Исторические события начала XX века Блок осмысливает с точки зрения петербургского мифа. Поэтому стихотворение «Вися над городом всемирным» (1905) написанное в дни объявления конституции, содержит в себе такую параллель:
И если лик свободы явлен,
То прежде явлен лик змеи,
И ни одни сустав не сдавлен
Сверкнувших колец чешуи.
Блок писал об «упрямо двоящемся образе города на болоте» (1905 г.). Петербург Петра был для Блока той силой, которая мешает проявиться до конца «лику
свободы».
У Блока нет подробных описаний города, мало примет именно Петербурга. Их буквально можно сосчитать по пальцам: Медный всадник, фиванские сфинксы на берегу Невы, часовые на Крестовском острове, Петропавловский шпиль, «Невская башня», площадь Сената… Но все же у нас возникает убежденность, что абсолютное большинство блоковских стихов — о Петербурге.
Блоковская «блуждающая пристальность» (Б. Пастернак) проявляется в том, что в его стихи входят как бы случайные, но в то же время точные детали облика и жизни города. Поэтому нет сомнения, что строки:
Под утро проснулся от шума
И треска несущихся льдин, —
про Петербург. И эти:
Ты смотришь в очи ясным зорям,
А город ставит огоньки,
И в переулках пахнет морем,
Поют фабричные гудки, —
тоже про Петербург.
Предчувствие «неслыханных перемен» с годами обострило интерес Блока к историческому плану петербургской темы. Самый яркий пример — поэма «Возмездие» (1910— 1921). Предполагается, что первоначально Блок собирался назвать ее «Петербург». И вновь погружение в прошлое (в поэме описывается Петербург конца XIX века) приводит художника к «самому началу» — образу Петра I:
(Сон или явь): чудесный флот,
Широко развернувший фланги,
Внезапно заградил Неву…
И Сам Державный Основатель
Стоит на головном фрегате…
В произведениях Блока, запечатлевших великие бури России, (прежде всего это, конечно, касается поэмы «Двенадцать»), неизменно присутствует образ города на Неве.
Сквозь века и десятилетия проходит Петербург через творчество русских писателей. Город предстает то мрачным, зловещим пауком, призрачным мертвецом, символом зла и насилия, ужасов и жестокостей, то живым, пульсирующим существом, символом надежды, светлой мечты, культуры, свободолюбивых традиций.
Писатели видели Петербург в солнечный день или в метель, в серое мартовское утро и в белую ночь; в их произведениях обрисованы ситуации, типичные для большого города, и неожиданные контрасты, изображены жители столицы: обитатель доходных домов и торгующая собой женщина, интеллигент и чиновник, городской бродяга и «летающий человек», житель средней петербургской квартиры и революционер…
Образ города в произведениях русских писателей отличают разнообразие красок, деталей, подробностей городского быта, пейзажи, центральное место в которых занимает Нева, с ее каменными берегами и плавным бегом.
Петербург — город «страшный» и «великий», вечная, непреходящая тема в русской литературе.
Поэзия
Некрасова чутко отражала большие перемены, происшедшие в жизни Петербурга после
реформы 1861 года: возникают все новые фабрики и заводы, процветает биржа,
появляются новые хозяева жизни, «герои времени» — коммерсанты, капиталисты,
банкиры, биржевики, «тузы-акционеры», дельцы и «плутократы». Поэт проклинает их
«процветающий, всеберущий, всехватающий, всеворующий союз» («Современники»).
С
сердечной болью и горечью говорит Некрасов о детях города, «бледных и
болезненных, которые дрожат и скачут от холода, выгнанные на свет божий нуждой
из сырого подвала»[4].
В
1865 году Некрасов пишет вторую часть петербургской сатиры «О погоде», которая
переносит читателя на улицы пореформенного Петербурга. Здесь дано одно из
первых в русской литературе описаний дымных фабричных окраин.
Некрасовский
Петербург — это принципиально новое явление в русской литературе. Поэт видел
такие стороны жизни города, в которые до него мало кто заглядывал, а если и
заглядывал, то случайно и ненадолго.
Н.В.
Гоголь и «внутренний мир» Петербурга
Значительную часть своей жизни Гоголь
провел в Петербурге. Это не могло не отразиться на его произведениях. В очень
многих из них присутствует образ Петербурга. Гоголь написал даже целый цикл
петербургских повестей. И везде это таинственный волшебный город, полный всякой
чертовщины. Здесь легко оживают дома и вещи, люди ходят и разговаривают сами с
собой, а обыкновенный нос может запросто убежать от своего хозяина и разъезжать
по городу в экипаже, словно чиновник. Петербург у Гоголя — это нереальное,
призренное царство чинов и вещей, царство роскоши и власти, где «маленькие
люди» исчезают бесследно, не оставляя о себе никакой памяти.
Одним из первых произведений Гоголя, в
которых присутствует образ Петербурга, является повесть «Ночь перед
Рождеством», вошедшая в цикл «Вечера на хуторе близ Диканьки». Здесь мы видим
Петербург глазами Вакулы, словно в ад прилетевшего сюда на черте. Петербург
представляется нам чем-то невероятным. Вакула просто ошеломлен его сиянием и
громыханием. Гоголь показывает Петербург через звуки и свет. Стук копыт, звук
колес, дрожь мостов, свист снега, крики извозчиков, полет карет и саней —
просто невероятное мелькание и суета. В этом сказочном мире Вакуле кажется, что
оживают даже дома и смотрят на него со всех сторон. Возможно, похожие впечатления
испытывал и сам Гоголь, когда впервые приехал в Петербург. О необычайно ярком
свете, который исходил от фонарей, Вакула говорит: «Боже ты мой, какой свет! У
нас днем не бывает так светло». Дворец здесь просто сказочный. Все вещи в нем
удивительные: и лестница, и картина; и даже замки. Люди во дворце тоже
сказочные: все в атласных платьях или золотых мундирах. Вакула видит один блеск
и больше ничего. В «Ночи перед Рождеством» Петербург яркий, ослепительный,
оглушающий и невероятный во всем.
Совсем другим выглядит Петербург в
комедии «Ревизор». Здесь он уже гораздо более реален. В нем нет той
сказочности, которая присутствует в «Ночи перед Рождеством», это уже
практически настоящий город, в котором чины и деньги решают все. В «Ревизоре»
мы встречаем два рассказа о Петербурге — Осина и Хлестакова. В первом случае
это рассказ о нормальном Петербурге, который видит слуга мелкого чиновника. Он
не описывает какой-нибудь невероятной роскоши, но говорит о реальных
развлечениях, доступных ему и его хозяину: театры, танцующие собаки и катание
на извозчике. Ну а что ему нравится больше всего, так это то, что все люди
разговаривают очень вежливо: «Галантерейное, черт возьми, обхождение!» Совсем
другой Петербург рисует нам Хлестаков. Это уже не Петербург с купцами и
танцующими собаками, а Петербург с чинопочитанием и невообразимой роскошью. Это
Петербург мечты мелкого чиновника, который хочет стать генералом и пожить на
широкую ногу. Если сначала он просто присваивает себе чин повыше, то в конце
его рассказа он уже практически фельдмаршал, и его преувеличения достигают
поистине невероятных масштабов: суп, приехавший на пароходе из Парижа,
семисотрублевый арбуз. В общем, Петербург в мечтах Хлестакова — это город, где
у него много денег и высокий чин, поэтому он живет в роскоши и все его боятся и
почитают.
Несколько другим изображен Петербург в
повести «Шинель». Это город, в котором «маленькие люди» пропадают бесследно. В
нем одновременно существуют улицы, где и ночью светло, как днем, с живущими на
них генералами, и улицы, где помои выливают прямо из окон, тут обитают
башмачкины. Переход от одних улиц к другим Гоголь изобразил через их освещение
и шинели чиновников: если на бедняцких улицах освещение “тощее” и воротник на
шинели из куницы редкость, то чем ближе к богатым районам, тем ярче становится
свет фонарей и тем чаще попадаются бобровые воротники. В «Шинели» описывается
свободное времяпрепровождение мелких чиновников и других бедных людей. Так,
некоторые шли в театр или на улицу, другие на вечер, а третьи к какому-нибудь
другому чиновнику поиграть в карты и попить чаю. Дворовые же и «всякие» люди
сидели по вечерам в небольших лавочках, проводя время за болтовней и сплетнями.
Обо всем этом Гоголь рассказывает в противопоставление Акакию Акакиевичу, у
которого все развлечение заключалось в переписывании бумаг. Богатые люди тоже
ездят в театр, гуляют по улицам, играют в карты, только билеты они покупают
подороже, одеваются получше и, играя в карты, пьют не только чай, но и
шампанское.
Это словно два мира одного города. Они
очень похожи, но в то же время различий между ними не меньше. Эти два мира
встречаются в кабинете у значительного лица в качестве Акакия Акакиевича и
самого значительного лица. И во время этой встречи значительное лицо одним
своим видом и голосом чуть не убило несчастного Акакия Акакиевича. Так и
богатая часть города при помощи своих денег полностью подчиняет себе бедную.
Бедная часть Петербурга — это словно тень второй, богатой части. Они имеют
схожие очертания, но тень сера и не красочна, тогда как сам богатый город
переливается всеми цветами радуги.
Самый невероятный Петербург Гоголь
изобразил в «Мертвых душах». Это абсолютно нереальный дьявольский город. Здесь
мосты, словно черти, висят в воздухе, не касаясь земли. Шторы и гардины
кусаются. Это, как говорит почтмейстер, сказочная Шехерезада. Этот Петербург
словно центр земли: здесь как будто собрались все страны мира. Ковры
почтмейстер называет Персией, а не персидскими. В приемной Копейкин боится
толкнуть локтем Америку или Индию: почтмейстер, правда, говорит, что это вазы,
но ведь сроду ни в Америке, ни в Индии ваз фарфоровых не делали. Обедает же
капитан в «Лондоне». Люди здесь тоже разные: и русские, и французы, и
англичане. Кругом все утопает в роскоши: зеркала, мрамор, вазы, серебряная
посуда, арбуз за сто рублей. Кругом какое-то дьявольское нагромождение людей и
вещей. Да и самого Копейкина почтмейстер сравнивает то с совой, то с пуделем,
то с чертом. Даже швейцар здесь похож на моржа. От всего этого создается
впечатление, что Петербург — это дьявольский город, в котором «начальник» —
полноправный правитель, хотя и существует «высшее начальство». У него в
приемной сидят не только бедные люди, вроде Копейкина, но и «эполеты» и
«аксельбанты»[5].
Петербург «Мертвых душ» — это странный
призрак настоящего города, это именно тот город на костях, про который написал
Набоков. В нем вещи такие же живые, как и люди. Петербург необыкновенный город.
С одной стороны, это холодный, мрачный каменный город, но с другой — это центр
культуры. Петербург часто затопляла Нева, словно смывая с него накопившиеся
пороки.
Внутренний мир Петербурга может видеть
не каждый, а только немногие, особенные люди. Одним из таких людей и был
Гоголь. Он увидел в этом городе то, что веками не замечали живущие здесь люди.
Набоков писал: «Петербург обнаружил всю свою причудливость, когда по его улицам
стал гулять самый причудливый человек во всей России».
Петербург в романе Ф. М. Достоевского
“Преступление и наказание»
В XIX столетии Достоевский оказался
самым вдохновенным и пророческим поэтом Петербурга. Он в громадной мере
обогатил и обновил уже сложившеюся традицию изображения Города средствами
художественного слова, сотворил о нем свой, неповторимый самобытный миф.
Достоевский глубже всех проник в непостижимую силу
воздействия Города на психику и поведение его обитателей. Вот какое
многозначительное рассуждение вложил он в уста Свидригайлова: «Редко где
найдется столько мрачных, резких и страшных влияний на душу человека, как в
Петербурге. Чего стоят одни климатические влияния! Между тем, это
административный центр всей России, более того: Петербург непостижимым образом
определяет самое существование и судьбу человека, и характер его должен отражаться
во всем».
Для Достоевского Петербург с самого начала был и навсегда
остался «самым фантастическим городом с самой фантастической историей», «самым
отвлеченным и умышленным городом на всем земном шаре». Об этом сказано в
«Зимних заметках о летних впечатлениях» (1863) и в «Записках из подполья»
(1864). Как это было у Гоголя, фантастика и «умышленность» Петербурга, так
остро почувствованные Достоевским, существовали в его видениях и прозрениях не
сами по себе, а в единстве с «тускло прозаическим и обыкновенным, чтобы не
сказать: до невероятности пошлым». Таким мы видим Петербург уже в самых ранних
художественных произведениях Достоевского. Несчастный Макар Девушкин из «Бедных
людей», робкий и великодушный, с тяжкого похмелья стремительно бродит по
Фонтанке и Гороховой, «чтобы как-нибудь освежиться», и наблюдает резко
контрастные сцены столичного быта, на который, при всей их будничности, тем не
менее лежит печать чего-то странного, необыкновенного.
Петербург Достоевского – это прежде всего город, связанный
с трагическими судьбами его героев. «В атмосфере туманов этого призрачного
города» зарождаются безумные мысли, созревают замыслы преступлений, в которых
преступаются границы человеческой природы. Все сконцентрировано и сгущено
вокруг человека, «оторвавшихся от божественных первооснов». Попадая в Петербург
Достоевского, читатель оказывается в очень необычном духовном пространстве,
несколько напоминающим гоголевский и некрасовский город, но еще более жестокий,
фантастический и реальный одновременно. Распивочные, трактиры, трущобы,
полицейские конторы, Сенная и Калава, убогие, темные комнаты, квартиры
ростовщиков, черные лестницы, облитые помоями – вот фон, на котором
развязываются конфликты и трагедии «самого петербургского» романа Достоевского
– «Преступление и наказание». Многие блуждания главных героев происходят на
закате (мотив заходящего солнца). Это странная, призрачная пора, грань дня и
ночи, самое болезненное время суток в Петербурге.
Ф.М. Достоевский считал, что большой город – дьявольское
создание цивилизации – имеет на душу человека пагубное влияние. Настойчиво и
подробно писатель исследует в романе закоулки и грязные улицы, их мерзость и
смрад, запыленный городской камень, от которого нигде нет спасения. Это неживая
материя, которая подавляет, порабощает человека, задыхающихся в этих каменных
бесчувственных громадах. «Город – трагическая судьба человека. Город Петербург,
который так изумительно чувствовал и описывал Достоевский, есть призрак,
порожденный человеком в его отщепенстве и скитальничестве». Живя в Петербурге,
Достоевский внимательно всматривался в окружающую его действительность. Столица
николаевской империи предстала перед ним со всеми своими контрастами и
противоречиями. Многое ему показалось странным и непонятным. «Еще с детства,
затерянный, заброшенный в Петербурге, я как-то все боялся его. Петербург, не
знаю почему, для меня всегда казался какой-то тайной». И в эту тайну хотелось
проникнуть, понять, как и чем живут жители громадного города – и в первую
очередь обитатели нищих кварталов. Все чаще задумывался Федор Михайлович над
участью бедных и обездоленных людей, и у него возникало страстное желание
рассказать о их жизни. «В начале июля, в чрезвычайно жаркое время, под вечер
один молодой человек вышел из своей каморки, которую нанимал от жильцов в С-м
переулке; на улицу и медленно, как бы в нерешительности отправился к К-ну
мосту».
Из следующих абзацев читатель улавливал, что дело
происходило в Петербурге, вблизи Сенной площади. И если он был петербуржцем, он
без особого труда мог догадаться, что молодой человек идет по Столярному
переулку к Копушкину мосту через Екатерининский канал (или, по-тогдашнему,
«канаву»). И когда дальше рассказывалось о том, как, пройдя «ровно семьсот
тридцать шагов», молодой человек «подошел к преогромнейшему дому, выходившему
первой стеной на канаву, а другою – на улицу», читатель понимал, что речь идет
о садовой улице. Современный писатель рассказывает, как он в наши дни бродил по
переулкам, где происходит действие «Преступление и наказание», держа в руках
роман как путеводитель[6].
Мы знаем великолепный Петербург, воспетый в торжественных и
бессмертных стихах Пушкина. И Пушкин уже провидел социальные контрасты,
терзавшие Северную Пальмиру. Однако Пушкин еще не придавал теневой стороне
блистательной столицы империи первостепенного значения. Достоевский произвел
полный переворот в психологии восприятия и художественного изображения
Петербурга. Он вспоминает о дворцах, башнях и садах пышной столицы только для
того, чтобы сильней оттенить бедность и страдания, зависть и ропот нищего
Петербурга.
Раскольников, еще до убийства, забрел однажды из района
Сенной, где он жил, на Острова. «Тут не было ни духоты, ни вони, ни
распивочных. Но скоро и эти новые, приятные ощущения перешли в болезненные и
раздражающие. Иногда он останавливался перед какой-нибудь изукрашенной в зелени
дачей, смотрел в ограду, видел вдали, на балконах и террасах, разряженных
женщин и бегающих в саду детей. Особенно занимали его цветы; он на них всего
дольше смотрел. Встречались ему тоже пышные коляски, наездники и наездницы… он
остановился и пересчитал свои деньги: оказалось около тридцати копеек… проходя
мимо одного съестного заведения, вроде харчевни… он выпил рюмку водки и съел с
какою-то начинкой пирог…»
Город пышный, город бедный, / Дух неволи, стройный вид…
Поэт, восхваляя Петербург, не боялся в произведениях отмечать социальные проблемы, такие как нищета, голод, рабство, хотя понимал, насколько это опасно при правлении Николая I.
Постепенно менялось видение столицы у Н. В. Гоголя: в начале творческого пути он очарован ее великолепием, поэтому в повести «Ночь перед Рождеством» Петербург – фантастический и красивый город. Однако в дальнейшем он теряет свою сказочность и становится безжалостным и порочным; здесь нет места для «маленького человека» («Шинель», «Повесть о капитане Копейкине» из поэмы «Мертвые души»).
Один из наиболее запоминающихся образов Петербурга создал Ф. М. Достоевский в известном романе «Преступление и наказание». Мрачная, серая столица давит на своих жителей, душит их. «Грустный, гадкий и зловонный» город превращается в соучастника злодеяния, совершенного Раскольниковым. Герой замечает красоту архитектуры, однако «необъяснимым холодом веяло» на него от петербургского великолепия; кроме того, он наблюдает за отчаявшимися горожанами. Возможно, именно наблюдения стали основой для теории Раскольникова и толкнули его на убийство. Литературовед Ю. М. Лотман считал, что в Петербурге Достоевского охвачена вся художественная область пространства и времени, и поэтому он приобретает особую привилегию представлять Россию. Также он отмечал, что в романе «Братья Карамазовы» именно в Северной Пальмире олицетворяются болезнь России, ее опасения, ужасы и страсти.
К теме Петербурга обращались многие поэты и писатели. В русской литературе, да и в сознании общества в целом, Петербург с момента своего возникновения воспринимался не только как конкретный город, как новая столица, но и как символ новой России, символ ее будущего.
Для русской литературы тема Петербурга, города, соединившего отсталую Россию с Европой, стала совершенно особой. Вместе с тем в сознании писателей, некоторых видных исторических деятелей Петербург уже на рубеже XVIII — XIX веков был показателем противоречий исторического развития страны.
В русской поэзии этого времени запечатлен образ Петербурга декабристов, города больших надежд, благородных стремлений, города Пушкина. Картины петербургской жизни 1810-х годов даны в первой главе «Евгения Онегина». Поэт воссоздает атмосферу высоких помыслов, истинной духовности, надежд, присущую Петербургу тех лет (лексика эпохи, имена, слова, связанные с совершенно конкретными ассоциациями: «вольность», «гражданин», Адам Смит, Руссо, Байрон, «охлажденный ум», «свобода»…). В то же время отличительная черта пушкинского образа Петербурга — противоречивость столичной жизни, двойственность вызываемых городом чувств:
Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Свод небес зелено-бледный,
Скука, холод и гранит…
В 1833 году в Болдине Пушкин написал поэму «Медный всадник», одно из самых загадочных произведений русской литературы. В ней поэт по-новому
решает тему Петербурга, по-новому выбирает героя и строит конфликт.
В деятельности Петра Пушкин видел прежде всего проявление исторической закономерности. И Петр был для него не просто «великим человеком», а великим деятелем. Поэтому поэма «Медный всадник» начинается кратким, но знаменательным описанием Петра в один из высоких и творческих моментов его жизни, когда рождался гениальный замысел создания города «на берегу пустынных волн» Невы. Пушкин рисует светлые картины северной столицы, гордо и непоколебимо стоящей при море, как непоколебимо стоит Россия.
Пушкин начинает с рассказа о Петербурге белых ночей. Прекрасны не только его архитектура, Нева — но и природа, которая, как и город, созданный людьми и для людей, благоприятствует творчеству. При этом Пушкин открыто выражает свое чувство восхищения великим городом России. И это чувство, определяя все краски рисуемой картины, подчеркнуто повторением слова «люблю»:
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный…
Традиционно (вслед за Белинским) поэма определяется как «гимн» Петру, своего рода Петриада. Потому и «Вступление», посвященное торжественному описанию столицы, толкуется как прославление дел и личности Петра, как победа царя над стихией.
Но Белинским была высказана и мысль о том, что одним из важнейших героев поэмы является Петербург. Действительно, образ города у Пушкина — это символ новой, преображенной России, громадное и прекрасное чудо, сотворенное в тяжком, кровавом труде молодой империи.
Быстрый переход от далекого прошлого, когда только рождался замысел создания новой столицы («На берегу пустынных волн…»), к современности («Прошло сто лет…») помогает развить главную мысль Пушкина. Дерзкий замысел Петра был не просто прихотью монарха, а задачей, выполнение которой было необходимо для существования новой России. И после смерти Петра его замысел воплощался в течение века трудами нескольких поколений людей. Петербург стал удивительным, беспримерным памятником их усилий и дел.
Однако уже в финале «Вступления» звучит тревога (поэт предупреждает читателя: «Печален будет мой рассказ») и начинается новая тема Петербурга. Развернута она далее в повести, посвященной судьбе Евгения.
Выбор героя не случаен. Самодержавие, как оно было определено Петром, превратило Россию в чиновное государство. Введенная им табель о рангах не только открывала путь в дворянство, но и закрепляла рабское положение тех, кто стоял на низших ступеньках социальной лестницы. Евгений раскрыт в поэме как жертва социального строя и самодержавного режима, которые лишили его индивидуального характера, стерли все особенное,частное, неповторимое в его личности, оставив то общее, что определялось его социальным положением, положением бедного чиновника, и это делало его частью целого, типового.
Прошло сто лет с той поры, как начал строиться Петербург. Столько же складывался политический режим, жертвой которого стал Евгений. Нравственное и человеческое падение Евгения достигло предела, его желания элементарны — они, в сущности, сводятся к поддержанию своего положения чиновника («трудиться день и ночь»), чтобы обеспечить пропитанием себя и, возможно, свою семью. Он живет, не задумываясь о своей бедности, ни о чем не тужит, ни на что не жалуется. Лишь одна мечта тешит его в «бедном жилище» — мечта о скромном счастье с любимой Парашей. Мечта об одиноком счастье оказалась всего лишь мечтой: жизнь ее разбивает.
Буйство Невы принесло горе тысячам бедняков столицы. Это стихийное бедствие волею истории оказалось связанным с деятельностью Петра I. Частный случай — гибель Параши — приобрел обобщенный характер. Оказавшись «на площади Петровой», Евгений
думал не о себе — о судьбе Параши. И именно в этот момент грозная стихия природы соотносится поэтом со стихией самовластия. Евгений, плененный Невою,
…как будто околдован,
Как будто к мрамору прикован,
Сойти не может! Вкруг него
Вода и больше ничего!
И, обращен к нему спиною,
В неколебимой вышине,
Над возмущенною Невою
Стоит с простертою рукою
Кумир на бронзовом коне.
Но какая связь между «кумиром» и бедствием столицы? Вот буря стихла, и освобожденный из плена Евгений бежит к дому Параши, но находит там только обломки. Несчастье помутило разум Евгения. Сумасшествие явилось как бы последним этапом пути разрушения его личности.
Евгений не мог вернуться в привычный мир частной жизни, личных чувств и переживаний — он остался там, где раньше жила Параша. Пройдет год жизни, исполненной новыми испытаниями и бедствиями, но Евгений так и не вернется в свой дом. Петербург, страшный во время наводнения, оправляется от набегов Невы. Постепенно у Евгения начинают проясняться мысли — он долго идет к этому высшему моменту своей жизни.
Однажды Евгений спал у невской пристани. «…Дышал//Ненастный ветер. Мрачный вал//Плескал на пристань, ропща пени//И бьясь об гладкие ступени,//Как челобитчик у дверей//Ему не внемлющих судей». Бездомный Евгений, внешне — «ни зверь, ни человек», оказался именно в роли такого «челобитчика». Город выступал жестоким и бессердечным обидчиком.
Бедняк проснулся.
Мрачно было:
Дождь капал, ветер выл уныло,
И с ним вдали, во тьме ночной
Перекликался часовой…
Город-обидчик, город — оплот самовластия, мрачная столица империи — этот город и способствовал окончательному прояснению мыслей.
Вскочил Евгений; вспомнил живо
Он прошлый ужас; торопливо
Он встал; пошел бродить, и вдруг…
Он увидел того, кто незримо преследовал его все это время:
…И прямо в темной вышине
Над огражденною скалою
Кумир с простертою рукою
Сидел на бронзовом коне.
Евгений вздрогнул.
Прояснились
В нем страшно мысли.
Он узнал
И место, где потоп играл,
Где волны хищные толпились,
Бунтуя злобно вкруг него,
И львов, и площадь, и того,
Кто неподвижно возвышался
Во мраке медною главой,
Того, чьей волей роковой
Под морем город основался…
Необузданная, беззаконная стихия и роковая воля самовластия, оказавшись силами взаимосвязанными, явились причиной и несчастья города и прояснения мыслей Евгения. Ничтожный перед «горделивым истуканом» в обычной жизни, Евгений, когда «прояснились в нем страшно мысли», в нравственном, в общечеловеческом смысле становится равен ему. В пушкинской поэме «правда» чудотворного строителя, преобразователя России, и «правда» Евгения, страдающего человека, сосуществуют в трагическом противостоянии.
В поэме дана картина более чем вековой истории Петербурга: замысел Петра («здесь будет город заложен»), рост северной столицы, трагические события в день наводнения 1824 года. «Медный всадник» — это воссоздание трагической и противоречивой истории. В поэме противостоящие начала (Медный всадник и Евгений) взаимосвязаны, и изменение одного неизбежно влечет за собой изменение другого. Подтверждение этому — реакция Медного всадника на брошенное ему Евгением: «Ужо тебе!» Еще Валерий Брюсов отметил, что «преследование Евгения Медным всадником изображено не столько как бред сумасшедшего, сколь как реальный факт…». Это сочетание реального и фантастического помогает прийти к главному выводу: в основе этого противоречивого петербургского мира нет «дурной бесконечности», он обладает динамикой, способен изменяться. А. Блок писал: «Медный всадник — все мы находимся в вибрациях его меди».
Конфликт петербургского жителя, «маленького человека», и равнодушного к его страданиям казенного Петербурга получил блестящее художественное осмысление в прозе Гоголя. Гоголь не дает описаний города, его архитектурных ансамблей. Автор «Носа», «Записок сумасшедшего», «Невского проспекта», «Шинели» создает художественный образ столицы, в котором выражена социальная и нравственная суть Петербурга.
Петербург, показанный в повестях «Невский проспект» и «Шинель», является не просто местом действия, но и той социальной атмосферой, в которой живут и действуют герои гоголевских произведений. Картины города, атмосфера погони за чинами, бюрократического равнодушия к человеку, показ жестких социальных контрастов и противоречий — все это прекрасно нарисовано писателем.
Вместе с тем в «Петербургских повестях» отразились и те впечатления и жизненные переживания, которые связаны были с личной судьбой Гоголя, попавшего из провинциальной тишины Украины в сурово встретивший его Петербург. Первое впечатление, произведенное Петербургом, тоже было не таким, как ожидал писатель: «…Петербург мне показался вовсе не таким, как я думал, я его воображал красивее, великолепнее…»
В своих повестях Гоголь описывает те районы, где когда-то жил сам. Так, например, неподалеку от Сенной площади проживает майор Ковалев («квартира моя в Садовой»), на Вознесенском проспекте живет цырюльник Иван Яковлевич, здесь же бродит Поприщин, останавливаясь с изумлением перед огромным домом Зверкова: «Этот дом я знаю, — сказал я сам себе. — Это дом Зверкова. Эка машина! Какого в нем народа не живет: сколько кухарок, сколько приезжих! а нашей братьи чиновников — как собак, один на другом сидит».
Лишь художник Чартков поселился на дальней Пятнадцатой линии Васильевского острова. Художник жил в Коломне, куда опускается самый несчастный «осадок человечества», куда «не заходит будущее».
Гоголевский Петербург — пасмурный город нищих чиновников, мастеровых, бедного люда — противостоит парадному блеску Невского проспекта, этой «улице-красавице нашей столицы». Однако красота Невского проспекта призрачная, ложная красота, не могущая скрыть нищету и трагизм жизни большого города, прозябанья бедного люда Коломны и Мещанских, ужасную изнанку столицы. «О, не верьте этому Невскому проспекту!.. Все обман, все мечта, все не то, чем кажется!» — восклицает Гоголь.
Писатель прекрасно передает тревожную, изменчивую атмосферу города через остроту сюжетных ситуаций, неожиданность финала — комического (как в «Носе») или — что чаще — трагического. Самоубийство, сумасшествие, незаметная смерть — таков удел безвестных представителей «низов». Безудержная погоня за богатством и чинами, торжество самодовольной пошлости и подлости — таковы черты представителей господствующих «верхов».
В «Петербургских повестях» прежде всего поставлен вопрос о жизни рядовых людей этого огромного города, о судьбе «маленького человека», его бедственной участи в условиях помещичье-бюрократического государства.
В «Записках сумасшедшего» Гоголь словами такого обездоленного и обойденного «маленького человека» Поприщина раскрывает противоречивость, социальную несправедливость чиновническо-дворянского общества: «Все, что есть лучшего на свете, все достается или камер-юнкерам, или генералам. Найдешь себе бедное богатство, думаешь достать его рукою, — срывает у тебя камер-юнкер или генерал». Гоголь глубоко сочувствует этим скромным, маленьким людям — бедному чиновнику Поприщину в «Записках сумасшедшего», жалкому бедняку Акакию Акакиевичу Башмачкину в «Шинели». Атмосфера равнодушия и
безразличия к человеку, власть чина и денег обрекают массы незаметных «маленьких» людей на трагическую жизнь и в конце концов гибель. Однако Гоголь остается гуманистом, и в то же время он бессилен что-либо изменить.
В «Петербургских повестях» автор противопоставляет благополучным и наглым существователям — вроде поручика Пирогова в «Невском проспекте» — беспомощных Поприщиных и Башмачкиных.
Гоголь выступает как художник города. Он показывает, что за всей этой внешней нарядностью, за парадным блеском всегда чисто подметенных тротуаров Невского проспекта, по которому движутся вереницы карет и потоки щегольски разодетых прохожих, за всем этим прячутся неприглядные трущобы бедноты, несчастные простые люди. Это и ничтожество майоров Ковалевых, неуверенность в завтрашнем дне, нищета и забитость Башмачкиных, тоска по идеалам художника Пискарева, кончающего самоубийством. «Невский проспект», — писал Белинский, — есть создание столь же глубокое, сколько и очаровательное; это две полярные стороны одной и той же жизни, это высокое и смешное обок друг другу».
Гоголь показывает жизнь людей в этом городе «крестов и звезд», в городе пошлости и раболепия перед власть имущими. Этот город может унизить человека, опустить человека до такого уровня, когда он, подобно Пирогову, оставаясь самодовольным, не смущается даже поркой, устроенной ему за его волокитство. Белинский писал: «Пискарев и Пирогов — какой контраст!.. О, какой смысл скрыт в этом контрасте! И какое действие производит этот контраст! Пискарев и Пирогов, один в могиле, другой — доволен и счастлив, даже после неудачного волокитства и ужасных побоев!..» Таков этот город — одни процветают, другие погибают.
«В судьбе Петербурга есть что-то трагическое, мрачное и величественное» (Герцен. Фельетон «Москва и Петербург»),
Во второй половине XIX века многие писатели также обращались к теме Петербурга, и прежде всего Некрасов.
В поэме «Несчастные» (1856 г.) поэт написал о петербургской жизни:
Но если той тревоги смутной
Не чуждо сердце — пропадешь!
В стихах Некрасова Петербург противопоставляется провинции. Герой поэмы «Несчастные» связан с обоими этими мирами. Вот «бедный городок», где «солнца каждому довольно»: собор, четыре кабака, Волга. Однако этот уютный мир провинции гибелен для молодого ума:
…Но там бесплодно гибнут силы,
Там духота, бездумье, лень,
Там время тянется сонливо…
Куда ж идти? К чему стремиться?
Где силы юные пытать?
И молодые люди тянутся к Петербургу, который «обещает» известность и славу. Об этих надеждах провинциала говорит и Некрасов:
…Воображенье
К столице юношу манит,
Там слава, там простор, движенье…
Но Петербург, каким он показан у Некрасова, — «город роковой», жестокий и беспощадный.
Пройдут года в борьбе бесплодной,
И на красивые плиты,
Как из машины винт негодный,
Быть может, брошен будешь ты?
Итак, в поэме Некрасова два противопоставленных друг другу мира: провинция и Петербург — оба губительны для молодых, талантливых сил.
В то же время Некрасов поразительно описывает зимний Петербург в цикле «О погоде»:
Но зимой — дышишь вольно; для глаза —
Роскошь!
Улицы, зданья, мосты
При волшебном сиянии газа
Получают печать красоты…
В серебре лошадиные гривы,
Шапки, бороды, брови людей,
И, как бабочек крылья, красивы
Ореолы вокруг фонарей!
Некрасов часто описывает как бы случайно попавшие на глаза детали и эпизоды городской жизни, но в них угадывается трагическая суть. Наиболее убедительно этот прием использован в стихотворении «Утро» (1872 — 1873): «на позорную площадь кого-то провезли», «проститутка домой на рассвете поспешает», «торгаши просыпаются». И наконец, — финал:
Дворник вора колотит — попался!
Гонят стадо гусей на убой;
Где-то в верхнем этаже раздался
Выстрел — кто-то покончил с собой…
Своеобразие интонации некрасовской речи, когда поэт заговаривает о Петербурге, — в ее драматическом звучании. «Рыдающий стих» отличает ряд типично петербургских произведений: «Размышления у парадного подъезда», «Убогая и нарядная», «Вчерашний день, часу в шестом…», «Еду ли ночью по улице темной…».
В поэме «Несчастные» Некрасов писал о Петербурге:
В стенах твоих
И есть и были в стары годы
Друзья народа и свободы,
А посреди могил немых
Найдутся громкие могилы.
Ты дорог нам, — ты был всегда
Ареной деятельной силы,
Пытливой мысли и труда!..
Петербург остается для Некрасова городом, где мужала русская демократия, для которой этот город стал «колыбелью свободы».
Петербург конца XIX века — это уже большой капиталистический город, что сказалось в его архитектуре, жизни. Александр Блок в набросках к поэме «Возмездие», имея в виду столицу, написал: «Петербург рождался новый, напророченный Достоевским».
Для писателей второй половины XIX века громадное значение имел образ Петербурга, созданный Достоевским. Следуя за Пушкиным («Медный всадник»), Достоевский по-новому воплотил в Петербурге русскую национальную трагедию — трагедию подавления личности. Петербург у Достоевского — «самый фантастический», «самый отвлеченный и умышленный город», и в то же время он в высшей степени реален, он оказывает постоянное и страшное воздействие на души людей. Раскольников («Преступление и наказание»), Долгоруков («Подросток») — мысли, поступки, судьбы этих и многих других героев Достоевского в значительной степени объясняются тем, что они петербургские жители. Воздействие города проявляется в том, что герои Достоевского живут в страшном душевном напряжении, как бы на грани катастрофы, которая вот-вот или все разрушит, или разрешит главные вопросы, прояснит самое сокровенное и важное в жизни.
За два первых десятилетия XX века было создано громадное количество художественных произведений, посвященных Петербургу, Блоковский образ Петербурга явился одним из самых уникальных в русской поэзии. У Блока было чувство глубокой личной связи с Петербургом (часто в его стихах встречается выражение «город мой»), своей зависимости от него. Однажды в своем дневнике он сделал запись: «Город ужасно действует».
Он спит, пока закат румян.
И сонно розовеют латы.
И с тихим свистом сквозь туман
Глядится Змей, копытом сжатый, —
так начинается стихотворение Блока «Петр». Петербург в этом стихотворении — город, в котором, по словам Иннокентия Анненского, «змей и царь не кончили исконной борьбы» (своеобразие «двоевластия» петербургской жизни: с одной стороны, созидающее, творческое начало — Медный всадник, а с другой стороны, стихийное, низменное — змей). Петр предстает здесь как «веселый царь», в руке которого то «факельное пламя», то «зловонное кадило», то «вспыхнет меч». Он и благословляет зло, и грозит карой за него.
В петербургском мифе неизбежно присутствует стихийное, разрушительное, враждебное Петру начало. После создания памятника на Сенатской площади оно часто стало ассоциироваться со змеем, которого
топчет конь царя. В стихотворении Блока змей, раскинувшись над домами, берет в плен город. В «глухие вечера» он и царь вдруг становятся союзниками. И тогда
Пускай невинность из угла Протяжно молит о пощаде!
Исторические события начала XX века Блок осмысливает с точки зрения петербургского мифа. Поэтому стихотворение «Вися над городом всемирным» (1905) написанное в дни объявления конституции, содержит в себе такую параллель:
И если лик свободы явлен,
То прежде явлен лик змеи,
И ни одни сустав не сдавлен
Сверкнувших колец чешуи.
Блок писал об «упрямо двоящемся образе города на болоте» (1905 г.). Петербург Петра был для Блока той силой, которая мешает проявиться до конца «лику
свободы».
У Блока нет подробных описаний города, мало примет именно Петербурга. Их буквально можно сосчитать по пальцам: Медный всадник, фиванские сфинксы на берегу Невы, часовые на Крестовском острове, Петропавловский шпиль, «Невская башня», площадь Сената… Но все же у нас возникает убежденность, что абсолютное большинство блоковских стихов — о Петербурге.
Блоковская «блуждающая пристальность» (Б. Пастернак) проявляется в том, что в его стихи входят как бы случайные, но в то же время точные детали облика и жизни города. Поэтому нет сомнения, что строки:
Под утро проснулся от шума
И треска несущихся льдин, —
про Петербург. И эти:
Ты смотришь в очи ясным зорям,
А город ставит огоньки,
И в переулках пахнет морем,
Поют фабричные гудки, —
тоже про Петербург.
Предчувствие «неслыханных перемен» с годами обострило интерес Блока к историческому плану петербургской темы. Самый яркий пример — поэма «Возмездие» (1910— 1921). Предполагается, что первоначально Блок собирался назвать ее «Петербург». И вновь погружение в прошлое (в поэме описывается Петербург конца XIX века) приводит художника к «самому началу» — образу Петра I:
(Сон или явь): чудесный флот,
Широко развернувший фланги,
Внезапно заградил Неву…
И Сам Державный Основатель
Стоит на головном фрегате…
В произведениях Блока, запечатлевших великие бури России, (прежде всего это, конечно, касается поэмы «Двенадцать»), неизменно присутствует образ города на Неве.
Сквозь века и десятилетия проходит Петербург через творчество русских писателей. Город предстает то мрачным, зловещим пауком, призрачным мертвецом, символом зла и насилия, ужасов и жестокостей, то живым, пульсирующим существом, символом надежды, светлой мечты, культуры, свободолюбивых традиций.
Писатели видели Петербург в солнечный день или в метель, в серое мартовское утро и в белую ночь; в их произведениях обрисованы ситуации, типичные для большого города, и неожиданные контрасты, изображены жители столицы: обитатель доходных домов и торгующая собой женщина, интеллигент и чиновник, городской бродяга и «летающий человек», житель средней петербургской квартиры и революционер…
Образ города в произведениях русских писателей отличают разнообразие красок, деталей, подробностей городского быта, пейзажи, центральное место в которых занимает Нева, с ее каменными берегами и плавным бегом.
Петербург — город «страшный» и «великий», вечная, непреходящая тема в русской литературе.
Что мы знаем о Петербурге в русской литературе? Чем он характерен и чем отличается от других городов: Москвы, Пскова или Рязани? Чем же мрачный Петербург так привлекает поэтов и писателей? Ответы на все эти вопросы можно найти в великих произведениях русской литературы. Петербург в них представлен чем-то мрачным, тяжёлым, но, одновременно, порождающим воображение и поощряющим творческую деятельность. Петербург, зачастую, отдельный и вполне самостоятельный персонаж русской литературы (примеры: “Нос” Н. В. Гоголя, “Преступление и наказание” Ф. М. Достоевского). Этот персонаж может обладать как хорошими, так и плохими чертами, потому что каждый автор по-своему относился к Петербургу, по-своему выражал свои чувства к нему.
Каковы же основные характеристики Петербурга и какой же он бывает в произведениях русской литературы? Разберёмся в этом вопросе подробнее:
Петербург бывает мрачным и тяжёлым. Этот город в силу своего географического расположения часто покрыт туманами, а серых дней в нем больше, чем солнечных. Однако, Петербург – это магнит для писателей и поэтов. Их вдохновляла и продолжает вдохновлять потрясающая архитектура Петербурга, его природа и погода, царящие в нем. Мрачным Петербург, зачастую представляется в русской литературе девятнадцатого века.
Грязный, душащий город, подавляющий все светлое. В таком городе невозможно остаться светлым и дружелюбным человеком, надеяться на лучшее будущее. Город болен и люди в нем больны. Таким Петербург представлен в произведениях Федора Михайловича Достоевского – выдающегося русского классика.
Революционный Петербург. Этот образ встречается в произведениях русской литературы начала двадцатого века, преимущественно в лирике. Здесь стоит учесть, что каждый автор по-своему понимал революцию и относился к ней по-разному. Например, в поэме “Двенадцать” А. Блока революция представлена всеобщей сумятицей и непониманием, бессмысленной жестокостью и варварством. Революционный Петербург в стихах Маяковского, напротив, представлен боевым, чистым и четким.
Светлый и величавый Петербург. Такой образ Петербурга встречается в лирике Анны Ахматовой. Она восхищается своим любимым городом и его архитектурой в своих стихах, однако, тоже называет его холодным. Также величавый Петербург встречается в творчестве Ломоносова и Пушкина.
Блокадный Ленинград. Этот образ Петербурга встречается в произведениях, посвященных войне. В тот период было неважно: плохой этот город или хороший, – важно было победить врага, отстоять свою родину, свою родную землю.
Петербург для русского сознания всегда был не просто городом, но символом новой России, символом её будущего. Поэты восемнадцатого века — Державин, Ломоносов, Сумароков — сравнивали Петербург с великими городами древности, с Афинами и Римом, имея в виду, что Петербург так же, как и они, есть средоточение великой культуры и столица великой страны.
И тема города всегда была связана с образом его основателя — Петра Великого. Деятельность этой личности очень трудно было воспринимать объективно — и одни прославляли его, называя «волшебником», а другие вспоминали мрачное пророчество Авдотьи Лопухиной: «Петербургу быть пусту». Точно такая же двойственность была и в восприятии самого города. Эту внутреннюю противоречивость гениально изобразил Александр Сергеевич Пушкин:
Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Свод небес зелено-бледный,
Скука, холод и гранит…
Наверное, самое значительное произведение первой половины девятнадцатого века — «Медный всадник» Пушкина. Напряжение в поэме создает не только противостояние Евгения и Медного всадника, но и противостояние Медного всадника, «кумира на бронзовом коне» и Петра I, каким он предстает во вступлении.
В 30-40 годы особенно популярен стал мотив затопленного стихией города, петербургского апокалипсиса. Лермонтов, по свидетельству Владимира Александровича Соллогуба, любил «чертить пером и даже кистью вид разъяренною моря, из-за которого поднималась оконечность Александровской колонны с венчающим её ангелом».
Эти образы особенно полюбились славянофилам, для которых Петербург был олицетворением насильственной европеизации, мёртвенности и холодности:
Здесь, где гранитная пустыня
Гордится мертвой красотой…
Но Петербург покорял своей магией и его нельзя было не любить, нельзя было не ненавидеть. Не было такого поэта, который не заявлял бы о своем неприятии этого города, и не было такого, который не признавался бы ему в любви:
Ах! Любовью болезненно-страстной
Я люблю этот город несчастный.
К середине века в поэзию всё больше проникают социальные проблемы. Петербург — город контрастов, где большой и несчастный, как и вся Россия, но противопоставленный ей у Некрасова город предстает инородным телом в организме России:
Пройдут года в борьбе бесплодной,
И на красивые плиты,
Как из машины винт негодный,
Быть может, брошен будешь ты!
В 1903 году отмечался двухсотлетний юбилей Петербурга. К этому времени русская поэзия вышла на новые рубежи, появились новые течения, темы, идеи. У «первого символиста» И.Анненского мы видим образ, который потом несколько раз повторялся у А.Блока и других.
Уж на что был он грозен и смел,
Да скакун его бешеный выдал,
Царь змеи раздавить не сумел,
И прижатая стала наш идол.
Сравните, у А.Блока:
И ни один сустав не сдавлен
Сверкнувших колец чешуи.
Символисты, погруженные в мистические предчувствия грядущей катастрофы, вспомнили о древнем пророчестве: «Петербургу быть пусту». Оно неоднократно вспоминается в стихах и романах Дмитрия Сергеевича Мережковского.
Петербургская поэзия всегда была особым явлением. Она одновременно строже, академичнее, но и мистичнее московской. Может быть, это влияние великого города над Невой, тень которого незримо витает над всей великой русской литературой.
К теме Петербурга обращались многие поэты и писатели. В русской литературе, да и в сознании общества в целом, Петербург с момента своего возникновения воспринимался не только как конкретный город, как новая столица, но и как символ новой России, символ ее будущего.
Для русской литературы тема Петербурга, города, соединившего отсталую Россию с Европой, стала совершенно особой. Вместе с тем в сознании писателей, некоторых видных исторических деятелей Петербург уже на рубеже XVIII — XIX веков был показателем противоречий исторического развития страны.
В русской поэзии этого времени запечатлен образ Петербурга декабристов, города больших надежд, благородных стремлений, города Пушкина. Картины петербургской жизни 1810-х годов даны в первой главе «Евгения Онегина». Поэт воссоздает атмосферу высоких помыслов, истинной духовности, надежд, присущую Петербургу тех лет (лексика эпохи, имена, слова, связанные с совершенно конкретными ассоциациями: «вольность», «гражданин», Адам Смит, Руссо, Байрон, «охлажденный ум», «свобода»…). В то же время отличительная черта пушкинского образа Петербурга — противоречивость столичной жизни, двойственность вызываемых городом чувств:
Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Свод небес зелено-бледный,
Скука, холод и гранит…
В 1833 году в Болдине Пушкин написал поэму «Медный всадник», одно из самых загадочных произведений русской литературы. В ней поэт по-новому
решает тему Петербурга, по-новому выбирает героя и строит конфликт.
В деятельности Петра Пушкин видел прежде всего проявление исторической закономерности. И Петр был для него не просто «великим человеком», а великим деятелем. Поэтому поэма «Медный всадник» начинается кратким, но знаменательным описанием Петра в один из высоких и творческих моментов его жизни, когда рождался гениальный замысел создания города «на берегу пустынных волн» Невы. Пушкин рисует светлые картины северной столицы, гордо и непоколебимо стоящей при море, как непоколебимо стоит Россия.
Пушкин начинает с рассказа о Петербурге белых ночей. Прекрасны не только его архитектура, Нева — но и природа, которая, как и город, созданный людьми и для людей, благоприятствует творчеству. При этом Пушкин открыто выражает свое чувство восхищения великим городом России. И это чувство, определяя все краски рисуемой картины, подчеркнуто повторением слова «люблю»:
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный…
Традиционно (вслед за Белинским) поэма определяется как «гимн» Петру, своего рода Петриада. Потому и «Вступление», посвященное торжественному описанию столицы, толкуется как прославление дел и личности Петра, как победа царя над стихией.
Но Белинским была высказана и мысль о том, что одним из важнейших героев поэмы является Петербург. Действительно, образ города у Пушкина — это символ новой, преображенной России, громадное и прекрасное чудо, сотворенное в тяжком, кровавом труде молодой империи.
Быстрый переход от далекого прошлого, когда только рождался замысел создания новой столицы («На берегу пустынных волн…»), к современности («Прошло сто лет…») помогает развить главную мысль Пушкина. Дерзкий замысел Петра был не просто прихотью монарха, а задачей, выполнение которой было необходимо для существования новой России. И после смерти Петра его замысел воплощался в течение века трудами нескольких поколений людей. Петербург стал удивительным, беспримерным памятником их усилий и дел.
Однако уже в финале «Вступления» звучит тревога (поэт предупреждает читателя: «Печален будет мой рассказ») и начинается новая тема Петербурга. Развернута она далее в повести, посвященной судьбе Евгения.
Выбор героя не случаен. Самодержавие, как оно было определено Петром, превратило Россию в чиновное государство. Введенная им табель о рангах не только открывала путь в дворянство, но и закрепляла рабское положение тех, кто стоял на низших ступеньках социальной лестницы. Евгений раскрыт в поэме как жертва социального строя и самодержавного режима, которые лишили его индивидуального характера, стерли все особенное, частное, неповторимое в его личности, оставив то общее, что определялось его социальным положением, положением бедного чиновника, и это делало его частью целого, типового.
Прошло сто лет с той поры, как начал строиться Петербург. Столько же складывался политический режим, жертвой которого стал Евгений. Нравственное и человеческое падение Евгения достигло предела, его желания элементарны — они, в сущности, сводятся к поддержанию своего положения чиновника («трудиться день и ночь»), чтобы обеспечить пропитанием себя и, возможно, свою семью. Он живет, не задумываясь о своей бедности, ни о чем не тужит, ни на что не жалуется. Лишь одна мечта тешит его в «бедном жилище» — мечта о скромном счастье с любимой Парашей. Мечта об одиноком счастье оказалась всего лишь мечтой: жизнь ее разбивает.
Буйство Невы принесло горе тысячам бедняков столицы. Это стихийное бедствие волею истории оказалось связанным с деятельностью Петра I. Частный случай — гибель Параши — приобрел обобщенный характер. Оказавшись «на площади Петровой», Евгений
думал не о себе — о судьбе Параши. И именно в этот момент грозная стихия природы соотносится поэтом со стихией самовластия. Евгений, плененный Невою,
…как будто околдован,
Как будто к мрамору прикован,
Сойти не может! Вкруг него
Вода и больше ничего!
И, обращен к нему спиною,
В неколебимой вышине,
Над возмущенною Невою
Стоит с простертою рукою
Кумир на бронзовом коне.
Но какая связь между «кумиром» и бедствием столицы? Вот буря стихла, и освобожденный из плена Евгений бежит к дому Параши, но находит там только обломки. Несчастье помутило разум Евгения. Сумасшествие явилось как бы последним этапом пути разрушения его личности.
Евгений не мог вернуться в привычный мир частной жизни, личных чувств и переживаний — он остался там, где раньше жила Параша. Пройдет год жизни, исполненной новыми испытаниями и бедствиями, но Евгений так и не вернется в свой дом. Петербург, страшный во время наводнения, оправляется от набегов Невы. Постепенно у Евгения начинают проясняться мысли — он долго идет к этому высшему моменту своей жизни.
Однажды Евгений спал у невской пристани. «…Дышал//Ненастный ветер. Мрачный вал//Плескал на пристань, ропща пени//И бьясь об гладкие ступени,//Как челобитчик у дверей//Ему не внемлющих судей». Бездомный Евгений, внешне — «ни зверь, ни человек», оказался именно в роли такого «челобитчика». Город выступал жестоким и бессердечным обидчиком.
Бедняк проснулся.
Мрачно было:
Дождь капал, ветер выл уныло,
И с ним вдали, во тьме ночной
Перекликался часовой…
Город-обидчик, город — оплот самовластия, мрачная столица империи — этот город и способствовал окончательному прояснению мыслей.
Вскочил Евгений; вспомнил живо
Он прошлый ужас; торопливо
Он встал; пошел бродить, и вдруг…
Он увидел того, кто незримо преследовал его все это время:
…И прямо в темной вышине
Над огражденною скалою
Кумир с простертою рукою
Сидел на бронзовом коне.
Евгений вздрогнул.
Прояснились
В нем страшно мысли.
Он узнал
И место, где потоп играл,
Где волны хищные толпились,
Бунтуя злобно вкруг него,
И львов, и площадь, и того,
Кто неподвижно возвышался
Во мраке медною главой,
Того, чьей волей роковой
Под морем город основался…
Необузданная, беззаконная стихия и роковая воля самовластия, оказавшись силами взаимосвязанными, явились причиной и несчастья города и прояснения мыслей Евгения. Ничтожный перед «горделивым истуканом» в обычной жизни, Евгений, когда «прояснились в нем страшно мысли», в нравственном, в общечеловеческом смысле становится равен ему. В пушкинской поэме «правда» чудотворного строителя, преобразователя России, и «правда» Евгения, страдающего человека, сосуществуют в трагическом противостоянии.
В поэме дана картина более чем вековой истории Петербурга: замысел Петра («здесь будет город заложен»), рост северной столицы, трагические события в день наводнения 1824 года. «Медный всадник» — это воссоздание трагической и противоречивой истории. В поэме противостоящие начала (Медный всадник и Евгений) взаимосвязаны, и изменение одного неизбежно влечет за собой изменение другого. Подтверждение этому — реакция Медного всадника на брошенное ему Евгением: «Ужо тебе!» Еще Валерий Брюсов отметил, что «преследование Евгения Медным всадником изображено не столько как бред сумасшедшего, сколь как реальный факт…». Это сочетание реального и фантастического помогает прийти к главному выводу: в основе этого противоречивого петербургского мира нет «дурной бесконечности», он обладает динамикой, способен изменяться. А. Блок писал: «Медный всадник — все мы находимся в вибрациях его меди».
Конфликт петербургского жителя, «маленького человека», и равнодушного к его страданиям казенного Петербурга получил блестящее художественное осмысление в прозе Гоголя. Гоголь не дает описаний города, его архитектурных ансамблей. Автор «Носа», «Записок сумасшедшего», «Невского проспекта», «Шинели» создает художественный образ столицы, в котором выражена социальная и нравственная суть Петербурга.
Петербург, показанный в повестях «Невский проспект» и «Шинель», является не просто местом действия, но и той социальной атмосферой, в которой живут и действуют герои гоголевских произведений. Картины города, атмосфера погони за чинами, бюрократического равнодушия к человеку, показ жестких социальных контрастов и противоречий — все это прекрасно нарисовано писателем.
Вместе с тем в «Петербургских повестях» отразились и те впечатления и жизненные переживания, которые связаны были с личной судьбой Гоголя, попавшего из провинциальной тишины Украины в сурово встретивший его Петербург. Первое впечатление, произведенное Петербургом, тоже было не таким, как ожидал писатель: «…Петербург мне показался вовсе не таким, как я думал, я его воображал красивее, великолепнее…»
В своих повестях Гоголь описывает те районы, где когда-то жил сам. Так, например, неподалеку от Сенной площади проживает майор Ковалев («квартира моя в Садовой»), на Вознесенском проспекте живет цырюльник Иван Яковлевич, здесь же бродит Поприщин, останавливаясь с изумлением перед огромным домом Зверкова: «Этот дом я знаю, — сказал я сам себе. — Это дом Зверкова. Эка машина! Какого в нем народа не живет: сколько кухарок, сколько приезжих! а нашей братьи чиновников — как собак, один на другом сидит».
Лишь художник Чартков поселился на дальней Пятнадцатой линии Васильевского острова. Художник жил в Коломне, куда опускается самый несчастный «осадок человечества», куда «не заходит будущее».
Гоголевский Петербург — пасмурный город нищих чиновников, мастеровых, бедного люда — противостоит парадному блеску Невского проспекта, этой «улице-красавице нашей столицы». Однако красота Невского проспекта призрачная, ложная красота, не могущая скрыть нищету и трагизм жизни большого города, прозябанья бедного люда Коломны и Мещанских, ужасную изнанку столицы. «О, не верьте этому Невскому проспекту!.. Все обман, все мечта, все не то, чем кажется!» — восклицает Гоголь.
Писатель прекрасно передает тревожную, изменчивую атмосферу города через остроту сюжетных ситуаций, неожиданность финала — комического (как в «Носе») или — что чаще — трагического. Самоубийство, сумасшествие, незаметная смерть — таков удел безвестных представителей «низов». Безудержная погоня за богатством и чинами, торжество самодовольной пошлости и подлости — таковы черты представителей господствующих «верхов».
В «Петербургских повестях» прежде всего поставлен вопрос о жизни рядовых людей этого огромного города, о судьбе «маленького человека», его бедственной участи в условиях помещичье-бюрократического государства.
В «Записках сумасшедшего» Гоголь словами такого обездоленного и обойденного «маленького человека» Поприщина раскрывает противоречивость, социальную несправедливость чиновническо-дворянского общества: «Все, что есть лучшего на свете, все достается или камер-юнкерам, или генералам. Найдешь себе бедное богатство, думаешь достать его рукою, — срывает у тебя камер-юнкер или генерал». Гоголь глубоко сочувствует этим скромным, маленьким людям — бедному чиновнику Поприщину в «Записках сумасшедшего», жалкому бедняку Акакию Акакиевичу Башмачкину в «Шинели». Атмосфера равнодушия и
безразличия к человеку, власть чина и денег обрекают массы незаметных «маленьких» людей на трагическую жизнь и в конце концов гибель. Однако Гоголь остается гуманистом, и в то же время он бессилен что-либо изменить.
В «Петербургских повестях» автор противопоставляет благополучным и наглым существователям — вроде поручика Пирогова в «Невском проспекте» — беспомощных Поприщиных и Башмачкиных.
Гоголь выступает как художник города. Он показывает, что за всей этой внешней нарядностью, за парадным блеском всегда чисто подметенных тротуаров Невского проспекта, по которому движутся вереницы карет и потоки щегольски разодетых прохожих, за всем этим прячутся неприглядные трущобы бедноты, несчастные простые люди. Это и ничтожество майоров Ковалевых, неуверенность в завтрашнем дне, нищета и забитость Башмачкиных, тоска по идеалам художника Пискарева, кончающего самоубийством. «Невский проспект», — писал Белинский, — есть создание столь же глубокое, сколько и очаровательное; это две полярные стороны одной и той же жизни, это высокое и смешное обок друг другу”.
Гоголь показывает жизнь людей в этом городе «крестов и звезд», в городе пошлости и раболепия перед власть имущими. Этот город может унизить человека, опустить человека до такого уровня, когда он, подобно Пирогову, оставаясь самодовольным, не смущается даже поркой, устроенной ему за его волокитство. Белинский писал: «Пискарев и Пирогов — какой контраст!.. О, какой смысл скрыт в этом контрасте! И какое действие производит этот контраст! Пискарев и Пирогов, один в могиле, другой — доволен и счастлив, даже после неудачного волокитства и ужасных побоев!..» Таков этот город — одни процветают, другие погибают.
«В судьбе Петербурга есть что-то трагическое, мрачное и величественное» (Герцен. Фельетон «Москва и Петербург»),
Во второй половине XIX века многие писатели также обращались к теме Петербурга, и прежде всего Некрасов.
В поэме «Несчастные» (1856 г.) поэт написал о петербургской жизни:
Но если той тревоги смутной
Не чуждо сердце — пропадешь!
В стихах Некрасова Петербург противопоставляется провинции. Герой поэмы «Несчастные» связан с обоими этими мирами. Вот «бедный городок», где «солнца каждому довольно»: собор, четыре кабака, Волга. Однако этот уютный мир провинции гибелен для молодого ума:
…Но там бесплодно гибнут силы,
Там духота, бездумье, лень,
Там время тянется сонливо…
Куда ж идти? К чему стремиться?
Где силы юные пытать?
И молодые люди тянутся к Петербургу, который «обещает» известность и славу. Об этих надеждах провинциала говорит и Некрасов:
…Воображенье
К столице юношу манит,
Там слава, там простор, движенье…
Но Петербург, каким он показан у Некрасова, — «город роковой», жестокий и беспощадный.
Пройдут года в борьбе бесплодной,
И на красивые плиты,
Как из машины винт негодный,
Быть может, брошен будешь ты?
Итак, в поэме Некрасова два противопоставленных друг другу мира: провинция и Петербург — оба губительны для молодых, талантливых сил.
В то же время Некрасов поразительно описывает зимний Петербург в цикле «О погоде»:
Но зимой — дышишь вольно; для глаза —
Роскошь!
Улицы, зданья, мосты
При волшебном сиянии газа
Получают печать красоты…
В серебре лошадиные гривы,
Шапки, бороды, брови людей,
И, как бабочек крылья, красивы
Ореолы вокруг фонарей!
Некрасов часто описывает как бы случайно попавшие на глаза детали и эпизоды городской жизни, но в них угадывается трагическая суть. Наиболее убедительно этот прием использован в стихотворении «Утро» (1872 — 1873): «на позорную площадь кого-то провезли», «проститутка домой на рассвете поспешает», «торгаши просыпаются». И наконец, — финал:
Дворник вора колотит — попался!
Гонят стадо гусей на убой;
Где-то в верхнем этаже раздался
Выстрел — кто-то покончил с собой…
Своеобразие интонации некрасовской речи, когда поэт заговаривает о Петербурге, — в ее драматическом звучании. «Рыдающий стих» отличает ряд типично петербургских произведений: «Размышления у парадного подъезда», «Убогая и нарядная», «Вчерашний день, часу в шестом…», «Еду ли ночью по улице темной…».
В поэме «Несчастные» Некрасов писал о Петербурге:
В стенах твоих
И есть и были в стары годы
Друзья народа и свободы,
А посреди могил немых
Найдутся громкие могилы.
Ты дорог нам, — ты был всегда
Ареной деятельной силы,
Пытливой мысли и труда!..
Петербург остается для Некрасова городом, где мужала русская демократия, для которой этот город стал «колыбелью свободы».
Петербург конца XIX века — это уже большой капиталистический город, что сказалось в его архитектуре, жизни. Александр Блок в набросках к поэме «Возмездие», имея в виду столицу, написал: «Петербург рождался новый, напророченный Достоевским».
Для писателей второй половины XIX века громадное значение имел образ Петербурга, созданный Достоевским. Следуя за Пушкиным («Медный всадник»), Достоевский по-новому воплотил в Петербурге русскую национальную трагедию — трагедию подавления личности. Петербург у Достоевского — «самый фантастический», «самый отвлеченный и умышленный город», и в то же время он в высшей степени реален, он оказывает постоянное и страшное воздействие на души людей. Раскольников («Преступление и наказание»), Долгоруков («Подросток») — мысли, поступки, судьбы этих и многих других героев Достоевского в значительной степени объясняются тем, что они петербургские жители. Воздействие города проявляется в том, что герои Достоевского живут в страшном душевном напряжении, как бы на грани катастрофы, которая вот-вот или все разрушит, или разрешит главные вопросы, прояснит самое сокровенное и важное в жизни.
За два первых десятилетия XX века было создано громадное количество художественных произведений, посвященных Петербургу, Блоковский образ Петербурга явился одним из самых уникальных в русской поэзии. У Блока было чувство глубокой личной связи с Петербургом (часто в его стихах встречается выражение «город мой»), своей зависимости от него. Однажды в своем дневнике он сделал запись: «Город ужасно действует».
Он спит, пока закат румян.
И сонно розовеют латы.
И с тихим свистом сквозь туман
Глядится Змей, копытом сжатый, —
так начинается стихотворение Блока «Петр». Петербург в этом стихотворении — город, в котором, по словам Иннокентия Анненского, «змей и царь не кончили исконной борьбы» (своеобразие «двоевластия» петербургской жизни: с одной стороны, созидающее, творческое начало — Медный всадник, а с другой стороны, стихийное, низменное — змей). Петр предстает здесь как «веселый царь», в руке которого то «факельное пламя», то «зловонное кадило», то «вспыхнет меч». Он и благословляет зло, и грозит карой за него.
В петербургском мифе неизбежно присутствует стихийное, разрушительное, враждебное Петру начало. После создания памятника на Сенатской площади оно часто стало ассоциироваться со змеем, которого
топчет конь царя. В стихотворении Блока змей, раскинувшись над домами, берет в плен город. В «глухие вечера» он и царь вдруг становятся союзниками. И тогда
Пускай невинность из угла Протяжно молит о пощаде!
Исторические события начала XX века Блок осмысливает с точки зрения петербургского мифа. Поэтому стихотворение «Вися над городом всемирным» (1905) написанное в дни объявления конституции, содержит в себе такую параллель:
И если лик свободы явлен,
То прежде явлен лик змеи,
И ни одни сустав не сдавлен
Сверкнувших колец чешуи.
Блок писал об «упрямо двоящемся образе города на болоте» (1905 г.). Петербург Петра был для Блока той силой, которая мешает проявиться до конца «лику
свободы».
У Блока нет подробных описаний города, мало примет именно Петербурга. Их буквально можно сосчитать по пальцам: Медный всадник, фиванские сфинксы на берегу Невы, часовые на Крестовском острове, Петропавловский шпиль, «Невская башня», площадь Сената… Но все же у нас возникает убежденность, что абсолютное большинство блоковских стихов — о Петербурге.
Блоковская «блуждающая пристальность» (Б. Пастернак) проявляется в том, что в его стихи входят как бы случайные, но в то же время точные детали облика и жизни города. Поэтому нет сомнения, что строки:
Под утро проснулся от шума
И треска несущихся льдин, —
про Петербург. И эти:
Ты смотришь в очи ясным зорям,
А город ставит огоньки,
И в переулках пахнет морем,
Поют фабричные гудки, —
тоже про Петербург.
Предчувствие «неслыханных перемен» с годами обострило интерес Блока к историческому плану петербургской темы. Самый яркий пример — поэма «Возмездие» (1910— 1921). Предполагается, что первоначально Блок собирался назвать ее «Петербург». И вновь погружение в прошлое (в поэме описывается Петербург конца XIX века) приводит художника к «самому началу» — образу Петра I:
(Сон или явь): чудесный флот,
Широко развернувший фланги,
Внезапно заградил Неву…
И Сам Державный Основатель
Стоит на головном фрегате…
В произведениях Блока, запечатлевших великие бури России, (прежде всего это, конечно, касается поэмы «Двенадцать»), неизменно присутствует образ города на Неве.
Сквозь века и десятилетия проходит Петербург через творчество русских писателей. Город предстает то мрачным, зловещим пауком, призрачным мертвецом, символом зла и насилия, ужасов и жестокостей, то живым, пульсирующим существом, символом надежды, светлой мечты, культуры, свободолюбивых традиций.
Писатели видели Петербург в солнечный день или в метель, в серое мартовское утро и в белую ночь; в их произведениях обрисованы ситуации, типичные для большого города, и неожиданные контрасты, изображены жители столицы: обитатель доходных домов и торгующая собой женщина, интеллигент и чиновник, городской бродяга и «летающий человек», житель средней петербургской квартиры и революционер…
Образ города в произведениях русских писателей отличают разнообразие красок, деталей, подробностей городского быта, пейзажи, центральное место в которых занимает Нева, с ее каменными берегами и плавным бегом.
Петербург — город «страшный» и «великий», вечная, непреходящая тема в русской литературе.
Петербург – особое историко-культурное пространство, особый мир, важный в русской литературе и культуре как миф. Петербург – город-призрак, город-фантасмагория, где соседствует странное и повседневное, реальное и фантастическое. Эта традиция изображения Петербурга открывается в русской литературе именами Пушкина и Гоголя.
В композиции романа «Евгений Онегин» образ Петербурга имеет ключевое значение, поскольку он начинает и замыкает сюжет. В Петербурге происходит действие первой и восьмой глав. Из героев романа Онегин социально и культурно связан преимущественно с Петербургом, а Татьяна – с деревней, но в последней главе романа Татьяна тоже попадает через Москву в Петербург, где и свершается судьба обоих героев.
Петербург первой главы изображается в бытописательской, отчасти сатирической манере (показан дворянский быт, люди и вкусы, охарактеризованы особенности воспитания молодого дворянина). Онегин – частица этого Петербурга, но он и скучает в нем. Петербург восьмой главы – город светского общества, но в этот раз оно изображается в очень отрицательном свете, а Онегин последовательно противопоставляется ему. В то же время, светское общество изображается не сплошь сатирически – например, на балу присутствует князь Вяземский, безусловно, авторитетная для Пушкина фигура. Этот герой разговаривает с Татьяной. Наконец, сама Татьяна в восьмой главе – воплощение наиболее привлекательных черт петербургского высшего света.
Чрезвычайно притягательным был образ Петербурга и для Н. В.Гоголя. В «Ночи перед Рождеством» этот город представлен фантасмагорическим полусказочным пейзажем, который производит, пожалуй, более странное впечатление, чем даже полет Вакулы на чёрте. Это описание сходно с тем, которое встречается в повести «Невский проспект» (Невский проспект – своего рода символ Петербурга, его лицо и маска): «Он лжет во всякое время, этот Невский проспект, но более всего тогда, когда ночь сгущенною массою наляжет на него и отделит белые и полевые стены домов, когда весь город обратится в гром и блеск, мириады карет валятся с мостов, форейторы кричат и прыгают на лошадях и когда сам демон зажигает лампы для того только, чтобы показать все не в настоящем виде».
Иллюминация в ночном Петербурге «Невского проспекта» ассоциируется с демонической силой, как и в «Ночи перед Рождеством».
Традиция изображения Петербурга обнаруживается и в творчестве Ф. М.Достоевского. В отличие от Пушкина и Гоголя, он больше тяготеет к очерково-бытописательской стороне изображения Петербурга (детализация, топографическая точность, повышенное внимание к мелочам). Город в его романах предстает не только как средоточие социально-экономических проблем всей тогдашней России, но и как некое заколдованное место. При этом подчеркивается, что Петербург, на самом деле, символ России, что в этом городе все российские несообразности представлены в концентрированном виде. Слова Свидригайлова: «Я убежден, что в Петербурге много народу, хотя говорят сами с собой. Это город полусумасшедших. Если б у нас были науки, то медики, юристы и философы могли бы сделать над Петербургом драгоценнейшие исследования, каждый по своей специальности. Редко где найдется столько мрачных, резких и странных влияний на душу человека, как в Петербурге».
Достоевский берет такие мотивы и средства изображения Петербурга, как власть денег, богатство и нищета, жанровые сценки, городские пейзажи, интерьеры, мрачный колорит, нагнетание соответствующих эмоций. Эту традицию продолжили в своем творчестве символисты Блок, Андрей Белый, Маяковский и другие авторы.
Образ Петербурга проходит через творчество многих писателей и поэтов 19 века. В определенном смысле, это знаковое место, решающее судьбы, творящее добро и вершащее зло.
(324 слова) Когда приезжаешь в Петербург, трудно не ощутить всю мощь величия страны, а в самом центре города так и царит литературная атмосфера. Ведь по этим же переулкам шли великие классики! Поэтому, чтобы лучше узнать Северную Пальмиру и все ее скелеты в шкафу, стоит идти вслед за писателями и обратиться к образу города в их произведениях.
Петербург ассоциируется с торжественностью и силой, и, чаще всего, со своими типичными жителями: строгими и скрытными, но всегда почему-то несчастными. Действительно, именно здесь убегает «Нос» Гоголя, а художники, описанные в «Петербуржских повестях», сходят с ума. Однако только отсюда следует возмездие и правосудие в лице ревизора в одноименной пьесе того же автора. Именно в этом городе Пушкин позволяет Евгению из повести «Медный всадник» распрощаться с разумом при виде памятника Петру Первому, хоть в начале произведения автор и признается в любви «творению Петра». Разумеется, образ Петербурга в творчестве Пушкина раскрывается не в одном его произведении. Там прожигал жизнь Евгений Онегин, скучая и разочаровываясь в людях. Немного отходя от героев Александра Сергеевича, заметим, что Обломов, герой Гончарова, тоже не горит желанием покорять вершины, проживая в прекрасном городе. Таким образом, своим величием столица не вдохновляла, а, скорее, подавляла жителей, но при этом являлась символом власти и богатства для всей страны.
Красуйся, град Петров, и стой Неколебимо как Россия…
А.С.Пушкин
Петербург притягивает к себе внимание своей удивительной историей. Несомненно, этот город играет особую роль в русской культуре. Поэты всегда очень тонко чувствовали необычность Петербурга. Во все времена прежде всего поэты пытались запечатлеть яркие детали внешнего облика города и его внутренней непростой сути. С самого момента своего возникновения Петербург стал восприниматься не только как конкретный город, новая столица, но и как символ новой России, символ ее будущего.
В стихах поэтов XIII века в адрес славного города раздаются возгласы удивления и восторга.
Приятный брег! Любезная страна!
Где свой Нева поток стремит к пучине.
О! Прежде дебрь, се коль населена!
Мы град в тебе престольный видим ныне.
Так пишет о новой столице Василий Тредиаковский. В стихах Кантемира, Ломоносова, Державина и других поэтов той поры бросается в глаза частое упоминание античных богов и героев. Поэты стремятся подчеркнуть чудесный характер появления нового русского города, ведь он возник на болоте, в гибельном месте и при этом возник “вдруг”. Правда, в поэзии XIII века не принято было вспоминать о человеческих жизнях, которыми пришлось оплатить это “невское чудо”. Но в памяти народной жила страшная правда о жертвах Петербурга. Так в устном народном преданье зародился “мотив” вины Петербурга и его основателя, мотив будущей гибели проклятого города, столицы, построенной на костях. Этому мотиву суждена была долгая жизнь в русской литературе и в искусстве в целом. Пока же стихотворцы славословят Петербург и его основателя, императора Петра.
И вот прошло сто лет со дня основания Петербурга. Громкая риторика и восторги постепенно уходят из русской поэзии. В стихах начала XIX века мы находим скорее выражение личной симпатии к Петербургу. Поэт Батюшков воспринимает его как произведение искусства, Вяземский пишет, что именно здесь произошел “юных русских муз блистательный рассвет”, а Баратынский называет Петроград “русскими Афинами”.
В общих чертах образ северной столицы в поэзии начала XIX века — это город больших надежд, благородных стремлений, город Пушкина и декабристов. Пестрота петербургской жизни отражена в первой главе А.С.Пушкина “Евгений Онегин”, где во всем богатстве представлена лексика той эпохи: “вольность”, “гражданин”, Адам Смит, Руссо, Байрон, “томленье жизнью”, “охлажденный ум”, “буря”, “свобода”. В этой атмосфере создавались произведения поэтов-декабристов, в которых Петербург представал совсем в ином, непривычном свете. Так, у Бестужева-Марлинского наименование “Северная Пальмира” сменилось на “роскошный Вавилон”. У Рылеева Петербург — гибельное место:
Едва заставу Петрограда
Певец унылый миновал,
Как раздалась в душе отрада,
И я дышать свободней стал,
Как будто вырвался из ада…
(“Давно мне сердце говорило…”, 1821)
Пушкинский Петербург отличается противоречивостью, двойственностью вызываемых им чувств:
Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Свод небес зелено-бледный,
Скука, холод и гранит…
Более чем вековая история Петербурга отражена в поэме А.С.Пушкина “Медный всадник”. Это одно из самых загадочных произведений русской литературы. Самому городу в этой поэме посвящены всем известные, гениальные строки:
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады,
И ясны спящие громады
Пустынных улиц, и светла
Адмиралтейская игла.
Новаторский характер поэмы проявился в выборе главного героя, в построении конфликта и в решении темы Петербурга. Исходя из названия поэмы, можно предположить, что главный герой — царь, основатель города. Но развитие действия поэмы показывает, что исторически значимой оказывается судьба обыкновенного петербургского жителя. Ничтожный перед великим Петром в обычной жизни, Евгений становится равен ему в общечеловеческом смысле, когда “прояснилися в нем страшно мысли”. Здесь мы наблюдаем трагическое противостояние “правды” преобразователя России Петра I и “правды” обыкновенного страдающего человека.
Поэма Пушкина многое определила в дальнейшей истории русской литературы. В 30-40-е годы XIX века тема Петербурга оказалась в центре споров западников и славянофилов. Для славянофилов Петербург — олицетворение жизни холодной, обезличенной, обреченной на дальнейшее омертвение и бюрократизм. А.С.Хомяков писал о нем:
Здесь, где гранитная пустыня
Гордится мертвой красотой…
Константин Аксаков в запрещенном стихотворении “Петру”, которое ходило в списках и воспринималось как программное произведение славянофилов, писал:
Ты граду дал свое названье,
Лишь о тебе гласит оно.
Михаил Дмитриев использовал мотив, к которому охотно обращались поэты 1820-40-х годов: гибель города под напором водной стихии. Его стихотворение “Подводный город” имеет иронический подзаголовок “идиллия”, в нем старый рыбак рассказывает мальчику о том, что на месте, где теперь плещется море, был когда-то город, в гибели которого виновен его строитель-богатырь.
Конфликт “маленького человека” и равнодушного к его страданиям казенного Петербурга получил блестящее свое продолжение в прозе Гоголя. У Гоголя мы не встретим описаний города и архитектурных ансамблей. В “Петербургских .записках 1836 года”, в повестях “Нос”, “Записки сумасшедшего”, “Невский проспект”, “Шинель” писатель создает образ столицы, в котором выражена нравственная суть Петербурга.
И в дальнейшем в русской литературе ведущим становится мотив страдания социально униженного человека. Белинский и Герцен в те годы заговорили о “странной” любви к Петербургу, любви, которая возникает вопреки логике и обыденному сознанию. Так Белинский в письме к Боткину писал: “Я привык к Питеру, люблю его какою-то странною любовью за многое даже такое, за что бы нечего любить его”.
Следующее поколение писателей — шестидесятников — не осталось неравнодушными к петербургской теме. К ней обращались Д.Минаев, П.Вейнберг, В.Курочкин.
Но главные открытия здесь связаны с творчеством Николая Некрасова. В его стихах мы находим противопоставление “Петербург — провинция”, и оба эти мира губительны для молодых, талантливых сил. Герой поэмы “Несчастные” связан с обоими мирами.
…Воображенье
К столице юношу манит,
Там слава, там простор, движенье…
Но Петербург, каким он показан у Некрасова, “город роковой”, жестокий и беспощадный.
Пройдут года в борьбе бесплодной,
И на красивые плиты,
Как из машины винт негодный,
Быть может, будешь брошен ты?
Некрасов часто описывает как бы случайные детали и эпизоды городской жизни, но в них проявляются социальные драмы, угадывается трагическая суть жизни. Наиболее ярко этот принцип проявляется в стихотворении “Утро”: “на позорную площадь кого-то провезли”, “проститутка домой на рассвете поспешает”, “офицеры… скачут за город; будет дуэль”, “торгаши просыпаются”.
В 50-е годы жизнь бедняков стала ходовой в литературе, произошла девальвация темы. Сам Некрасов в цикле “О погоде” заявил, что эта тема себя исчерпала. Он предлагает отказаться от гуманизма “на словах” в пользу гуманизма поступка.
Петербург конца XIX века — это большой капиталистический город, меняются его архитектура, стиль и ритм жизни. Для писателей и поэтов этой поры громадное значение имел образ Петербурга, созданный Достоевским: “самый фантастический”, “самый отвлеченный и умышленный город”. Герои Достоевского живут в страшном душевном напряжении, как бы на грани катастрофы, которая может быть и разрешит их проблемы и прояснит самое главное в их жизни. Александр Блок написал в поэме “Возмездие”:
Кончался век, не разрешив
Своих мучительных загадок.
Стремлением разрешить эти загадки и объясняется тот интерес к петербургской теме, который проявился в начале XX века. К тому же в 1903 году отмечался двухсотлетний юбилей города. Интерес к истоии Петербурга пробуждал своей деятельностью новый журнал “Мир искусства”. Любовь к старому Петербургу воспитывали в людях той эпохи работы художников Бенуа, Остроумовой-Лебедевой, Добужинского и др. Но чисто эстетическое отношение к Петербургу не могло возобладать тогда в литературе. Иннокентий Анненский объяснил это так. “Петра творенье” стало уже легендой, прекрасной легендой… Теперь нам грезятся новые символы, нас осаждают другие волнения, потому что мы прошли сквозь Гоголя и нас пытали Достоевским”.
Дмитрий Мережковский и Андрей Белый заговорили о “проклятой ошибке” в жизни страны. Вина при этом возлагалась на Петра. Но был в среде символистов и другой вариант толкования вины Петербурга: Петр не доделал своего дела, Россия не пошла по пути царя-преобразователя. У того же Иннокентия Анненского это сформулировано так:
Царь змеи раздавить не сумел,
И прижатая стала наш идол.
Таким образом, город виделся поэтам начала века как бы во власти двух начал: созидающего, творческого — Медный всадник, и стихийного, разрушительного — змей. На эту тему размышляли Максимилиан Волошин (“Петербург”), Вячеслав Иванов (“Медный всадник”), Валерий Брюсов (“К Петрограду”), Александр Блок (“Петр”).
Александра Блока отличает чувство глубокой личной связи с Петербургом. “Город мой” — частое выражение в его стихах. Блок писал об “упрямо двоящемся образе города на болоте”. Казалось бы, у Блока нигде нет подробного описания города. Примет Петербурга в его стихах немного: это конная группа на Аничковом мосту, Медный всадник, сфинксы на правом берегу Невы, Елагин мост, часовня на Крестовском острове, Петропавловский шпиль, площадь Сената… Но тем не менее все его стихи проникнуты дыханием этого Петербурга. Например, в следующих строках сразу же узнается весенний Петербург:
Под утро проснулся от шума
И треска несущихся льдин.
Или то, что видит мифическая Снежная Дева, прообраз души поэта, — это тоже Петербург:
И город мой железно-серый,
Где ветер, дождь, и зыбь, и мгла,
С какой-то непонятной верой
Она, как царство, приняла.
Образ города на Неве неизменно присутствует в его произведениях, прежде всего в поэме “Двенадцать”, запечатлевшем русскую революцию.
Однако в поэзии 1910-х годов возрастает интерес к Петербургу как эстетическому явлению. В стихах Георгия Иванова, Анны Ахматовой, Осипа Мандельштама петербургский архитектурный пейзаж описывается тщательно и любовно.
На площадь выбежав, свободен
Стал колоннады полукруг, —
И распластался храм господень,
Как легкий крестовик-паук.
Тема Петербурга мало кого оставляет равнодушным. Каждая эпоха в истории русского общества знает свой образ Петербурга. Каждая отдельная личность, творчески переживающая его, преломляет этот образ по-своему.
Петербург как самый мистический и таинственный город, город-призрак, город, живущий особой ночной жизнью, город, находящийся на краю, над бездной, противопоставленный России и особенно Москве,- эти и другие черты петербургского текста реализуются во многих произведениях классической литературы XIX века. В Петербурге поражает способность города превращать в символы любое свое содержание. В символ превращается и свет, и цвет Петербурга. Легенды и мифы о Петербурге органично входят в петербургский текст, который сам продолжает творить миф о городе. Сам город, наполненный историческими воспоминаниями, подсказывал писателям разных эпох сходные темы.
Лишь писатели XIX века придали образу города трагические черты. Откуда они возникли и почему так укоренились в сознании Пушкина, Некрасова, Гоголя, Достоевского? Несомненно, одну из главных ролей в этом сыграла петербургская легенда, появившаяся в эпоху петровских реформ: «Петербургу быть пусту!» Город, построенный на костях сотен тысяч людей, – греховный, и природа обязательно отомстит за мученические смерти подневольных строителей города.
Итак, Петербург – трагический и фантастический город. На его улицах случается все что угодно: здесь может зародиться мысль о преступлении и найти свое завершение, а в следующий момент можно стать свидетелем сошествия Христа дабы спасти грешных, живущих в этом «аду бессмысленной и ненормальной жизни». Человеку трудно жить и дышать в этом городе, но, однако, ни у одного из героев не возникает мысль покинуть его: какая-то непреодолимая тайная сила влечет и заставляет остаться в этом «самом умышленном и отвлеченном городе на всем земном шаре».
Так ли уж плохо, что в основе жизни города лежит не реальность, а мифология? Может быть, именно благодаря этому в нем и рождается из поколения в поколение особая порода людей? Даже если своеобразие этой породы – все из той же области петербургской мифологии.
Список использованной литературы
1. Абрамович С. Предистория последней дуэли Пушкина – С-Петербург.: Петраполис, 1994
2. Бирон В. С. Петербург Достоевского – Л.: Свеча, 1990
3. Гоголь Н. В. «Мертвые души» М.: Эллис лак,1997
4. Гоголь Н. В. «Ночь перед Рождеством» – М.: Миф, 1997
5. Гоголь Н. В. «Ревизор» М.: Эллис лак,1997
6. Лотман Ю.М. Пушкин А. С. – С-Петербург.: Искусство – СПб, 1995
7. Назиров Р.Г. Творческие принципы Ф.М. Достоевского. – Саратов, 1982
8. Пушкин А.С. Медный всадник. Книга для чтения с иллюстрациями А.Бенуа и комментариями – М.: Русский язык, 1980
9. Пушкин А.С. Станционный смотритель – М.: Пан Пресс, 2006