26 июля Пушкин и Раевские переехали в Кисловодск. Дорога к нему шла правым берегом Подкумка по пустынным местам разоренных горских аулов. Кисловодск тех времен — небольшое селение с пятиугольной крепостью, построенной в 1803 году для удобства и защиты приезжающих пользоваться кислыми водами (нарзаном).
В семье Раевских Пушкин провел на Кавказе «счастливейшие минуты жизни». Генерала он любил за «ясный ум, с простой, прекрасной душою». С его младшим сыном, Николаем, поэта связывала давняя друж6а. Ему он посвятил поэму «Кавказский пленник».
В сентябре 1820 года Пушкин писал брату: «Кавказский край, знойная граница Азии, любопытен во всех отношениях. Ермолов наполнил его своим именем и благотворным гением. Дикие черкесы напуганы; древняя дерзость их исчезает. Дороги становятся час от часу безопаснее, многочисленные конвои —излишними… Видел я берега Кубани и сторожевые станицы —любовался нашими казаками. Вечно верхом; вечно готовы драться; в вечной предосторожности! Ехал в виду неприязненных полей свободных, горских народов. Вокруг нас ехали 60 казаков, за нами тащилась заряженная пушка с зажженным фитилем. Хотя черкесы нынче довольно смирны, но нельзя на них положиться; в надежде большого выкупа — они готовы напасть на известного русского генерала. И там, где бедный офицер безопасно скачет на перекладных, там высокопревосходительный легко может попасться на аркан какого-нибудь чеченца. Ты понимаешь, как эта тень опасности нравится мечтательному воображению».
5 или 6 августа Пушкин и Раевские вернулись на Горячие воды и далее направились в Крым, где их ждали жена генерала и его дочери Екатерина и Елена. Лишь в сентябре Пушкин прибыл в Кишинев к месту службы.
10Вторая поездка. Петербург
Спустя девять лет А. С. Пушкин снова собрался на Кавказ, но на этот раз уже целенаправленно. Эта поездка соответствовала творческим замыслам поэта — завершить роман «Евгений Онегин» главой о декабристах с яркой панорамой освободительного движения первой четверти XIX века. Встреча с разжалованными декабристами входила в его планы, на Кавказ было сослано около 40 человек. Неприятности личного порядка — неудачное сватовство к Наталье Гончаровой — ускорили его отъезд на Кавказ.
Самовольно, без разрешения властей поэт решился ехать на Северный Кавказ и далее в Закавказье. 4 марта 1829 года Пушкин взял подорожную в канцелярии петербургского военного губернатора.
9 марта Пушкин покинул Петербург и через Москву выехал на Кавказ. Во время путешествия он вел путевые записки, опубликованные в 1836 году под названием «Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года».
11Ставрополь
14 мая Пушкин был в Ставрополе. Прежние впечатления от Кавказа еще оставались свежими в памяти поэта. «В Ставрополе увидел я на краю неба облака, поразившие мне взоры ровно за девять лет. Они были все те же, все на том же месте. Это — снежные вершины Кавказской цепи». Ставрополь мало изменился за прошедшие годы.
12Горячие воды
В Георгиевске Пушкин свернул с прямого пути на Владикавказ для заезда на один день в Горячие воды. Там он обнаружил большие перемены: «Нынче выстроены великолепные ванны и дома. Бульвар, обсаженный липками, проведен по склонению Машука. Везде чистенькие дорожки, зеленые лавочки, правильные цветники, мостики, павильоны. Ключи обделаны, выложены камнем; на стенах ванн прибиты предписания от полиции; везде порядок, чистота, красивость… Признаюсь: Кавказские воды представляют ныне более удобностей; но мне было жаль их прежнего дикого состояния; мне было жаль крутых каменных тропинок, кустарников и неогороженных пропастей, над которыми, бывало, я карабкался».
13Екатериноград
17 мая Пушкин прибыл в Екатериноград (ныне станица Екатериноградская). Оттуда поэт отправился в дальнейший путь до Владикавказа и Ларса, где оканчивались границы Северного Кавказа. «С Екатеринограда начинается военная Грузинская дорога; почтовый тракт прекращается. Нанимают лошадей до Владикавказа. Дается конвой казачий и пехотный и одна пушка. Почта отправляется два раза в неделю, и приезжие к ней присоединяются: это называется оказией. Мы дожидались недолго. Почта пришла на другой день, и на третье утро в девять часов мы были готовы отправиться в путь… Потянулись коляски, брички, кибитки солдаток, переезжающих из одной крепости в другую… Дорога довольно однообразная, равнина, по сторонам холмы. На краю неба вершины Кавказа, каждый день являющиеся выше и выше. Крепости, достаточные для здешнего края, со рвом, который каждый из нас перепрыгнул бы в старину не разбегаясь, с заржавленными пушками, не стрелявшими со времен Гудовича…», — писал Пушкин в «Путешествии в Арзрум».
14Татартуп
Недалеко от поста Уруховского Пушкин посетил развалины аула Татартупа на левом берегу Терека, напротив осетинского селения Эльхотово. «Справа сиял снежный Кавказ; впереди возвышалась огромная лесистая гора; за нею находилась крепость. Кругом ее видны следы разоренного аула, называвшегося Татартупом и бывшего некогда главным в Большой Кабарде. Легкий одинокий минарет свидетельствует о бытии исчезнувшего селения. Он стройно возвышается между грудами камней, на берегу иссохшего потока. Внутренняя лестница еще не обрушилась. Я взобрался по ней на площадку, с которой уже не раздается голос муллы», — писал Александр Сергеевич.
15Владикавказ
21 мая Пушкин прибыл во Владикавказ и оставался в нем двое суток. «Мы достигли Владикавказа, прежнего Капкая, преддверия гор» — писал он. Пушкин не оставил описания Владикавказа. В окрестностях Владикавказа поэт посетил осетинский аул, где наблюдал национальный обряд похорон: «Около сакли толпился народ. На дворе стояла арба, запряженная двумя волами. Родственники и друзья умершего съезжались со всех сторон и с громким плачем шли в саклю, ударяя себя кулаками в лоб. Женщины стояли мирно… Один из гостей взял ружье покойного, сдул с полки порох и положил его подле тела. Волы тронулись».
16Ларс
23 мая Пушкин с «оказией» выехал по Военно-Грузинской дороге и остановился для ночлега в Ларсе. На другой день поутру отправились далее, и в семи верстах от Ларса взгляду поэта явилась изумительная картина Дарьяльского ущелья, напоминавшая ему «Похищение Ганимеда», картину Рембрандта. Пушкин находился у порога Грузии. Оканчивалось его двухнедельное путешествие по Северному Кавказу.
17Тифлис
На границах с Турцией шла в это время война за освобождение народов Закавказья от турецкого ига. По Военно-Грузинской дороге Пушкин проследовал в Тифлис и далее в действующую армию. Там служили друзья его юности Н. Н. Раевский-младший и В. Д. Вольховский, брат Л. С. Пушкин, декабристы И. Г. Бурцов, В. Д. Сухоруков, 3. Г. Чернышев, М. И. Пущин, Н. Н. Семичев, А. С. Гангеблов и др. Большинство из них были разжалованы в рядовые и только кровью могли облегчить свою участь. Действующую армию Пушкин покинул в двадцатых числах июля 1829 года и 1 августа был уже в Тифлисе.
18Кисловодск
Из Тифлиса Пушкин отправился опять на воды. 10 августа он был во Владикавказе, а 15 августа достиг Горячеводска. Пушкин пробыл там более недели и около 20 августа прибыл в Кисловодск.
Сохранилась выписка из журнала принимаемых посетителями ванн, согласно которой за период с 21 августа по 6 сентября Пушкин принял 19 ванн, за которые было уплачено 19 рублей. В начале и в конце поэт принимал по одной подогретой ванне в день, а в середине курса лечения в течение пяти дней (с одним перерывом) принимал по две.
В Кисловодске сохранился двухэтажный дом с длинными деревянными галереями (по улице Коминтерна, 5), где, по свидетельству М. И. Пущина, останавливался Пушкин. Дом этот принадлежал историку и помещику А. Ф. Реброву; впоследствии он подвергся значительным переделкам.
8 сентября 1829 года Пушкин заявил «в комендантском управлении при Горячих минеральных водах» свою подорожную и в тот же день выехал в обратный путь.
Пушкин, Александр Сергеевич –
Биография и творчество
Видел я берега Кубани и сторожевые станицы – любовался нашими казаками.
А.С. Пушкин
Еще при жизни великого поэта Александра Сергеевича Пушкина (1799–1837) современники называли его имя в ряду славных имен, составляющих гордость великой русской нации. «Это был… не только великий русский поэт своего времени, но и великий поэт всех народов и всех веков… слава всемирная», – так восторженно писал о А.С. Пушкине известный критик В. Белинский.
На долю поэта выпала задача огромной культурно-исторической важности, казалось бы, непосильной для одного человека, но гигант Пушкин с этой задачей справился блестяще, ибо творческий путь его был стремителен и плодотворен. Первое стихотворение Пушкина появилось в печати, когда поэту исполнилось 15 лет, а в возрасте 37 лет его уже не стало…
А.С. Пушкин побывал на Кубани всего один раз, во время своей поездки на Кавказ с семьей генерала Николая Николаевича Раевского-старшего.
Весной 1820 года поэт был выслан из Петербурга за участие в кружке
«Зеленая лампа», литературном филиале тайного политического общества, созданного для борьбы с самодержавием и крепостничеством; с назначением в канцелярию наместника Бесарабии генерала Инзова. Добравшись до
Екатеринослава (г. Днепропетровск), где в те дни размещалась канцелярия наместника, Пушкин, искупавшись в Днепре, простыл и заболел. В то время через город проезжал прославленный герой Отечественной войны 1812 года генерал от кавалерии Николай Николаевич Раевский (1770 – 1829), которому медиками было предписано лечение на Кавказских минеральных водах.
Вместе с генералом ехали на Кавказ и его младшие дети: дочери Софья и
Мария, а также младший сын Николай, уже имевший чин ротмистра лейб-гвардии
Гусарского полка, давний приятель Пушкина еще по Царскому Селу, когда поэт учился в лицее.
В одной из бедных хижин Екатеринослава Николай Раевский-младший и обнаружил больного Пушкина. По просьбе Николая штаб-лекарь Рудаковский, который сопровождал генерала на Кавказ, осмотрел больного поэта и прописал ему курс лечения, а Николай упросил грозного родителя взять Пушкина с собою на Кавказ. Будучи человеком довольно либеральных взглядов, генерал
Раевский, зная истинные причины ссылки Пушкина на юг России, уладил отпуск поэта с его начальством, добрейшим Иваном Никитичем Инзовым, генералом от инфантерии, и Пушкин получил разрешение выехать на Кавказ.
Двадцатилетний поэт с большой радостью воспринял известие, что ему разрешена дальняя поездка. В конце мая семейство Раевских вместе с Пушкиным переправилось через широкий Днепр невдалеке от коварных порогов, где некогда обреталась запорожская вольница, впоследствии воспетая с великим вдохновением Н.В. Гоголем.
Путешествия в те годы были лишены самых элементарных удобств, они были к тому же длительными и тяжелыми, поэтому в жизни людей, их совершающих, оставались большими событиями и запоминались на всю жизнь. Никакого транспорта тогда, кроме лошадей, не существовало. На почтовых станциях часто не только нельзя было достать продукты, но и даже получить стакан чаю. Поэтому бывалые люди везли с собою провиант в специальных ящиках- погребках; самовары, угли к ним, а кто победнее, те обходились простыми чайниками.
Поезд Раевских состоял из открытой коляски с откидным верхом и двух четырехместных карет. В одной карете ехали дочери с бонной мисс Мяттен и компаньонкой дочерей татаркой Зарой, которую все звали Анной Ивановной. Во второй карете ехал сам генерал с доктором, а Николай с Пушкиным впереди, в упомянутой коляске.
На почтовых станциях при замене лошадей было слышно, как ямщики говаривали: «Второй Спас яблочком разговляется»; «На второй Спас и нищий яблочко съест»; «Спас любит нас». В те же дни отмечался и Успенский пост, когда на трапезе разрешалось пить вино и кушать рыбу. Все это на базарах можно было купить у веселых казачек. Путешественники, особенно молодые мужчины, делали это с особым удовольствием. Пушкин прибыл на Кавказ не с пренебрежительностью, с которой приезжали сюда многие русские дворяне, а с любовью русского народа к многочисленным народам Кавказа. И покидал его не как пресыщенный завоеватель, а с душевным восторгом, который возник в нем под влиянием величавой природы Кавказа, и гуманным чувством к населяющим его горцам, ведущим борьбу за свою независимость.
Вскоре генерал Раевский известил командующего войсками на Кавказской линии генерала К.К. Сталя и войскового атамана Черноморского казачьего войска полковника Григория Кондратьевича Матвеева, что он будет следовать в
Крым через Ставрополь и Черноморию.
Одновременно генерал Раевский обратился с просьбой и к наместнику
Кавказа генералу от инфантерии Алексею Петровичу Ермолову, старому боевому товарищу, с просьбой оказать содействие в безопасном проезде в Крым по землям, находившимся в его ведении. Ермолов живо откликнулся из далекого
Тифлиса двумя распоряжениями: генералу Сталю и полковнику Матвееву, чтобы они обеспечили безопасный проезд генерала Раевского вдоль подчиненных им кордонных линий.
К этому предписанию был приложен маршрут движения, по которому проехал по Черномории, как в те годы называли Область Войска Черноморского, генерал
Раевский с семейством и Пушкиным. Сохранился и этот документ:
«Выписка из маршрута Господина Главного Директора путей сообщения
Бетанкура.»
От Ставрополя до Прочного Окопа – 70 верст (р-н г. Армавира. – В.С.) до Царицынской – 15 верст (х. Северо-Кавказский. – В.С.) до Григориполлис – 15 верст до Кавказской – 30 верст. 13-го сентября ночлег до Казанской – 28 верст до Тифлисской – 15 верст до Усть-Лабинской – 17 верст до Корсунской – 30 верст до Екатеринодара – 18 верст. 14 сентября ночлег до Копанской – 30 верст (х. Копанский. – В.С.) до Мышастовской – 18 верст (ст. Ново-Мышастовская. – В.С.) до Кара-Кубанской – 24 версты (х. Водный. – В.С.) до Копыла – 20 верст (г. Славянск-на-Кубани. – В.С.) до Калауса – 28 верст. 15 сентября ночлег (у ст. Анастасиевской. – В.С.) до Курки – 25 верст (х. Красный Октябрь. – В.С.) до Темрюка – 18 верст до Сенной – 17 верст до Фанагории – 26 верст. 16 сентября ночлег (ст. Тамань. – В.С.)
Возвратимся в жаркий день 5 августа, когда Раевские оставили Кавказ и выехали на бывшую Азово-Моздокскую дорогу. И она повела Раевских уже на юг по косогорам и сухим лощинам и через несколько часов вывела к станице
Сенгилеевской, основанной хоперскими казаками у валов суворовского фельдшанца Державного, последнего укрепления Кубанской кордонной линии, построенной великим Александром Васильевичем Суворовым в 1778 году. Еще верст сорок жаркого пути, и путники увидели на высоком плато, вошедшем в историю как Форштатская гора, серы валы крепости Прочный Окоп, где размещалась штаб-квартира начальника Правого фланга Кавказской кордонной линии. Под горой была видна лента пока ещё узкой реки Кубани, за которой к горизонту уходили леса и рощи Закубанья, кое-где пронизанные дымками черкесских аулов.
Если на Кавказ Раевские ехали днем и ночью, то теперь от Ставрополя они передвигались только днем, да еще с конным конвоем. С заходом солнца
Раевские, как и все путешественники, будут укрываться на ночлег за стенами пограничных укреплений, где стояли приличные числом гарнизоны с артиллерией.
История ничего не оставила нам о пребывании в крепости Прочный Окоп семейства Раевских и молодого Пушкина. Ни комендант крепости майор Широкий, ни Пушкин, ни сам генерал ничего не упоминают в записях, дошедших до нас, об этом событии. И хотя в маршруте ночлег в Прочном Окопе не указан, но, судя по расстоянию, он в этой крепости все же, видимо, был. От крепостных ворот, что были у Круглой батареи, дорога круто поворачивала вправо, на запад, и далее шла, повиливая у самого края высокого правобережья, огибая поросшие тернами овраги, спускающиеся к Кубани. Оставив позади Старую и
Новую станицы Прочноокопские, версты через четыре путники проехали карантин, валы которого и ныне видны западнее последней станицы на правом склоне Холодной балки. Поднявшись по косогору на высокое правобережье, которое ныне названо именем А.С. Пушкина и где установлен ему каменный памятный знак, и далее вниз по Кубани, Раевские встречали то пограничный пикет с плетневыми оборонительными стенами и торчащей над ним дозорной вышкой; то конный разъезд, осматривающий прикубанские овраги, заросшие кустарником, и сам берег, укрытый кудрявыми вербами, которые и ныне украшают русло Кубани.
Оставив слева Новиньский пикет, Раевские спустились через четыре версты в обширную лощину с протекающей по ней узенькой, с сонным течением, речкой Горькой, в устье которой возвышались валы Царицынского поста, бывшей крепости Царицынской, построенной А.В. Суворовым весной 1778 года в составе укреплений Кубанской кордонной линии. Здесь великий полководец из-за нехватки войск оставил берег Кубани и потянул свою линию кордонных укреплений вверх по речке Горькой, придерживаясь кратчайшего направления на
Ставрополь, стоящий на Азово-Моздокской линии. В этом направлении, у хутора
Веселого, сохранились валы фельдшанца Всехсвятского, с которым связано одно из приключений А.В. Суворова зимой 1779 года.
А тем временем Раевские проехали станицу Григориполисскую, бывшую крепость, основанную в память первого гетмана всех казачьих войск России светлейшего князя Г.А. Потемкина-Таврического, троюродного дедушки генерала
Раевского. За постом Воровским, бывшим суворовским фельдшанцем Восточным, верст через шесть дорога вышла к урочищу Темижбек, где Кубань, упираясь в скальные породы правобережья, под прямым углом поворачивала свои воды на запад. У обрыва к реке возвышались валы Болше-Темижбекского редута, сохранившиеся до наших дней. Ещё пять верст хорошей дороги – и Раевские прибыли к станице Темижбекской, названной как и урочище, в память закубанского князя Темижбека, аул которого был на левом берегу Кубани.
Здесь, как и выше по Кубани, слышалась только русская речь, хотя и не совсем чистая, принесенная на берега Кубани донскими и хоперскими казаками лет двадцать назад при заселении Прикубанья.
Мы не знаем, сколько времени Раевские были в Темижбекской, но из того, что они видели в ней, кое-что сохранилось до наших дней. Так, рядом со
Ставропольским почтовым трактом, по которому ехали Раевские, справа они увидели, а возможно, и осмотрели, красивый храм, Михайло-Архангельскую церковь, построенную из каленого кирпича в 1811 году, т.е. ещё до нашествия
Наполеона. В 30-е гг. нашего века местные власти пытались разрушить эту красоту, но кладка оказалась настолько прочной, что наемные рабочие смогли разобрать только главную часть храма.
И с тех пор более полувека колокольня изумительной красоты, труд русских мастеров, видевшая и Пушкина, как укоризненный перст напоминает общественности Кубани о годах бесполезной и неблагодарной борьбы властей и воинствующих безбожников с историей России и её религией. Мне же эта колокольня при первой встрече напомнила опозоренную и ограбленную воровскими людьми молодую путницу, идущую на богомолье, взывающую к прохожему люду о жалости и милосердии.
За Темижбекской, лежащей в низине, откуда берет начало степная река
Челбас, дорога повела путников по высокому правобережью к станице
Кавказской, основанной в 1804 году донцами под защитой одноименной крепости, бывшей Павловской, построенной великим Суворовым в составе
Кубанской кордонной линии в 1778 году.
Генерал Раевский, лично знавший А.В. Суворова, не избежал искушения осмотреть деяния своего великого учителя, да к тому же согласно маршруту здесь был запланирован ночной отдых. После размещения в отведенных для них квартирах Раевские мылись в бане, а затем по приглашению коменданта ужинали в офицерской столовой. Позже вначале женщины, а затем и мужчины отправились отдыхать.
Пушкин от конвойных офицеров уже знал, что все жители прикубанских станиц от мала до велика до захода солнца спешили укрыться за оборонительную ограду станицы и загнать туда же лошадок и скот, ибо после третьего удара колокола на станичном храме или сигнала трубы ворота стражей закрывались. Кто опаздывал или самовольно оставался ночевать в степи, сурово наказывали дедовским способом – батогами или штрафом.
Увидев своими глазами, как жители станицы, а это были в основном женщины, загоняют до захода солнца в ворота свою живность и куда сами спешат укрыться, Пушкин позже напишет:
На берегу заветных вод
Цветут богатые станицы,
Веселый пляшет хоровод,
Бегите, русские певицы,
Спешите, красные, домой:
Чеченец ходит за рекой.
Стемнело. Станица, как и крепость, засыпала, и только со стороны майдана, где собиралась молодежь «на улицу», слышалось треньканье балалайки, топот ног да радостно-негодующее взвизгивание девок.
Пушкин одним из последних покинул место беседы: не хотелось идти в душную квартиру, где они мучились от жары с Николаем Раевским. И прежде, чем войти в распахнутую дверь, он оглянулся на Ставропольские ворота, уже караулом закрытые, на уснувшую за ними станицу:
…перед ним уже в туманах
Сверкали русские штыки,
И окликались на курганах
Сторожевые казаки.
Оставив слева от дороги Ивановский пост, Раевские выехали к Жирному кургану, который и ныне возвышается у восточной окраины города Кропоткина.
Было видно, как у местного пикета курились затухающие костры, у которых виднелись неторопливые фигуры казаков-линейцев да бродили стреноженные лошади, отпущенные отдыхать после ночного дежурства. Сам же пикет был похож на огромную корзину с торчащей над ним дозорной вышкой, с которой дежурный казак изумленно смотрел на редкие в этих местах кареты, окруженные многочисленным конным конвоем. Позже к казакам, непосредственно охранявшим границу, и обратится Пушкин, призывая к бдительности и осторожности:
В реке бежит гремящий вал,
В горах безмолвие ночное,
Казак усталый задремал,
Склоняясь на копие стальное,
Не спи, казак, во тьме ночной
Чеченец ходит за рекой.
Ставропольский тракт, что вел Раевских вдоль Кавказской кордонной линии, то уходил вправо, в степь, и тогда русло Кубани становилось невидимым, то влево, прижимаясь к самому обрыву, и тогда далеко внизу, за купами плакучих ив, была видна желтая лента Кубани, а за рекой, среди лугов и лесов – дымки далеких и близких аулов, за которыми далеко-далеко, на самом краю горизонта, синели кавказские предгорья.
Проехали линейцы станицы Казанскую, Тифлисскую, а затем и Ладожскую, получившие свои наименования от редутов, построенных полками кавказского корпуса.
Сменив лошадей и конвой на Усть-Лабинской почтовой станции, Раевские проезжали мимо одноименной станицы и крепости, и валы которой и ныне видны у улицы Коммунистической в г. Усть-Лабинске. Останавливались ли они в крепости, чтобы осмотреть деяние великого Суворова, история умаличвает. От крепости спутники направились к станице Воронежской, самой западной станице
Кавказского линейного войска, за которой в девяти верстах проходила граница
Кавказской губернии и Черномории, земли черноморских казаков. Здесь, левее
Ставропольского почтового тракта, в полусотне саженей, возвышался древний могильный курган, на вершине которого еще в первый год после заселения
Кубани казаками был установлен высокий деревянный столб с гербами
Кавказской и Таврической губерний. На этом месте конвой линейных казаков обязан был передать сопровождение генерала Раевского черноморским казакам.
Итак, первая часть маршрута пути Раевских осталась позади. Согласно
«Дорожнику Кавказскому, составленному по Высочайшему разрешению в Тифлисе в
1847 году», Пушкин с Раевскими проехали мимо или через следующие посты, пикеты и станицы, входящие в состав Правого фланга Кавказской кордонной линии:
«От Прочного Окопа до станицы Прочно-Окопской – 4 версты до Новиньского пикета – 4 версты до поста Царицынского – 4 версты до поста Плетневого – 6 верст до станицы Григориполисской – 8 верст до поста Григориполисского – 1 Ѕ версты до поста Тернового – 5 верст до поста Воровского – 7 верст до поста Больше-Тимежбекского – 6 Ѕ версты до станицы Тимежбекской – 6 верст до поста Мало-Тимежбекского – 2 версты до станицы Кавказской – 12 верст до поста Ивановского – 2 версты до поста Романовского – 4 версты до станицы Казанской – 10 верст до поста Казанского – 1 верста до поста Кадушкина – 6 верст до станицы Тифлисской – 12 верст до поста Тифлисского – 3 Ѕ версты до поста Саломатина – 8 верст до станицы Ладожской – 10 верст до поста Ладожского – 1 верста до поста Дубового – 8 верст до поста Девятибратского – 6 верст до станицы Усть-Лабинской – 6 верст до укрепления Усть-Лабинского – Ѕ версты до поста Воронежского – 10 верст до поста Изрядный Источник – 9 Ѕ версты до поста Редутского – 1 Ѕ версты».
Раевские ночевали в Редутском, ведь надо было пройти карантин и окурить провозимые вещи, просто отдохнуть в приличных условиях, которые были приготовлены для Раевских в покоях местного карантина. Да и баня их ожидала уже натопленная, где можно было смыть въедливую пыль кубанских дорог, о которых позже А.С. Пушкин напишет:
Теперь у нас дороги плохи,
Мосты забытые гниют.
На станциях клопы и блохи
Заснуть минуты не дают.
Но молодой поэт не унывал ни от пылящей жары, ни от «удобств» почтовых станций, ни от плохих мостов и дорог, ибо считал, что
Со временем…
Лет через пятьсот дороги, верно:
У нас изменятся безмерно;
Шоссе,
Россию здесь и тут
Соединив, пересекут.
Однако возвратимся в жаркий день 9 августа 1820 года. Пушкин, страдающий, как и все его спутники от жары и насекомых, решил не сидеть в душной комнате, а осмотреть укрепление более подробно. Пошел с ним и
Николай Раевский.
Заглянув в кордон, Пушкин заметил слева от ворот низенькую казарму из турлука, крытую камышом, для казаков, а за ней такой же офицерский флигелек для начальника кордона. Справа – конюшня и навес для полевой пушки с зарядным ящиком. Таким было первое укрепление Черноморской кордонной линии.
Вскоре со стороны поляны, что и ныне сохранилась западнее бывшего карантина, где были установлены походные коновязи, стали подходить казаки, ведущие коней к водопою, который был под обрывом упомянутого кордона. После порции овса коней седлали, проверяя состояние подпруг и путлищ, подсыпали порох на полки ружейных замков, вкладывая их в чехлы, сшитые из волчьих или барсучьих шкур.
Пушкин подошел к казакам, с интересом вслушивался в их мягкий малороссийский говор. Любовь к простому народу проявлялась у него с детских пор, что и отразилось на всей его литературной деятельности. Поэт любил смешиваться с толпой, чтобы ближе изучить народную жизнь, слушать меткие народные слова и выражения. Делал он это и здесь, в Черномории.
Позже внимание Пушкина привлечет несколько арб с запряженными в них низкорослыми горными лошадками, около виднелось с десяток невооруженных мужчин в горских одеждах. Поднявшись по дороге, проходившей мимо карантина, горцы отправились к меновому двору, желая продать дары своих лесов и полей: орехи, мед, меха, бурки, черкески и пр. А взамен приобрести ткани, гвозди, сахар, но главное – соль, в которой они очень нуждались. Желая иметь с горцами добрые отношения, казаки и основали к взаимной выгоде свои меновые дворы сразу же после переселения на Кубань.
Экипажи медленно катили под палящим солнцем вдоль невидимой под обрывами полноводной Кубани, и так же медленно тянулись часы жаркого августовского дня. И в этот день, как и в прошлые дни, за спиной путников вставало как бы нехотя огромное, как раскаленный медный поднос, солнце, которое сразу же начинало поливать широкую степь красной лавой своих лучей.
Под этим иссушающим пламенем поникали перезревшие степные травы, в мельчайшую пыль превращались петли немеряных дорог, сворачивались в трубку листья редких кустарников, которые из-за отсутствия дождей уже давно были словно бархатными от налипшего на них толстого слоя пыли. На взгорках свистели суслики, поднявшись на задние лапки у своих норок, вытянув в бледно-синее небо острые мордочки, предсказывая очередной жаркий день. К полудню в степи, что лежала по правую руку, несло жарким степным духом, пропитанным запахом полыни. В небе над головами путников кружили степные орлы и кобчики, высматривая в степной траве свою добычу. Горизонт под беспощадно палящим солнцем постоянно дрожал колеблющемся мареве. И земля за день набирала столько в себя тепла, что и в желтозвездные ночи дышала жаром, словно раскаленная русская печь.
За селением Васюринским дорога несколько отошла от Кубани и пошла параллельно её берегу. Как и ранее, когда Пушкин ехал по землям, населенным донскими казаками, дорога, а она была и почтовой, была пустынной. Да, к тому же еще ничем не обозначена ни канавкой, ни деревьями. В темные ночи осени или зимнюю метель вся надежда была, как рассказывали черноморцы, только на редкие поверстные столбы, да на чуткость и память черноморских лошадок. Но, сейчас было лето с повседневным зноем, да надоедливыми облаками пыли. Вскоре проехали и станицу Старо-Корсунскую, которая, как и предыдущая, осталась на том месте, где была основана летом 1793 года, тогда как остальные селения, не выдержав нападений со стороны горцев, переселились в глубь кубанских степей – подальше от буйных соседей.
По своей кипучей натуре Пушкин не мог долго усидеть на одном месте. Он с молчаливого согласия генерала выпрашивал иногда у начальника конвоя какую- либо лошадь и, уступив свое место в коляске её хозяину, лихо гарцевал вокруг колонны, позволяя себе даже проскакивать вперед, за передовые дозоры, на что генерал сердито ворчал о несерьезности молодежи, забывая о том, каким он сам был в чине корнета. Так было и на этот раз, когда ехали вдоль болотистой поймы Кубани, что была влево от дороги, и когда вдали уже появились домишки селения Пашковского. Пушкин снова поскакал по дороге, подняв за собой длинный шлейф розовой пыли. Проскакав с полверсты, он поворотил коня назад и, высоко подпрыгивая в седле, подъехал к конвою.
Казаки, утомленные дорогой, ехали молча. Пушкин, отстав немного, снова рысью нагнал конвой и поехал вблизи его, держась немного в стороне от пыльной дороги.
Вот позади осталась и Пашковская, селение, славящееся на всю
Черноморию и окрестные губернии своими гончарными изделиями. До
Екатеринодара оставались последние версты, довольно богатые различными урочищами, древними городищами, пограничными кордонами и пикетами.
Отсюда перед глазами Раевских и Пушкина открылся административный центр Екатеринодара, в те дни находившийся в почти первозданном состоянии.
Слева от дороги виднелся остаток прикубанского леса (ныне горпарк им. М.
Горького) с присутственными местами, слепленными из турлука; провиантские магазины и войсковой архив. Тут же, но только правее, на фоне пыльной зелени садов южной окраины города, возвышался частокол местного острога, необходимая принадлежность любого, даже самого захудалого городишка
Российской империи. Прямо впереди виднелись земляные валы крепости с обширной Ярмарочной площадью, примыкавшей к ее северному фасу (стороне).
После бани и ужина путники еще долго сидели за самоваром под старой, отягощенной плодами грушей, слушая рассказы атамана о Запорожской Сечи, о
Березани, Очакове и Измаиле, где он воевал в молодые годы под командой
Суворова, когда бежал от помещика-крепостника в спасительную для него Сечь.
Конечно, разговор был и о казаках-черноморцах, и обоснованных ими куренных селениях, и о самом Екатеринодаре, где им предстояло провести очередную жаркую ночь с ее жарой и комарами.
После ночного отдыха и завтрака в саду Раевские с Пушкиным в сопровождении атамана Матвеева осмотрели город. В крепости, кроме
Воскресного собора и его внутреннего оборудования и хранимых в нем боевых знамен, их заинтересовали колокола, висевшие на дубовой звоннице напротив главного входа в собор, отлитые из трофейных турецких пушек, захваченных казаками на острове Березань в 1788 году.
После осмотра крепостных куреней, бастионов и Ярмарочной площади, занимавшей всю северную часть эспаланды (полосы незастроенной земли шириной в 100 саженей), и рассказа Матвеева о проходящих здесь ежегодных ярмарках
Пушкин написал позже краткое, но очень емкое четверостишие:
Толпятся средь толпы еврей сребролюбивый,
Под буркою казак, Кавказа властелин,
Болтливый грек и турок молчаливый,
И важный перс, и хитрый армянин.
После осмотра крепости Раевские вышли на Ярмарочную площадь, где три раза в год проводились ярмарки. Первым делом на них «рисовались» прасолы, т.е. скупщики скота и лошадей, затем уже купцы, торгующие товарами нужными для хозяйства: сундуками, посудой, решетами, косами и т.д. Иногда с разрешения начальства на ярмарку допускались и горцы, которые на своих скрипучих арбах торговали дарами закубанских лесов. Сбыв свой товар, они закупали промышленные товары, и только после этого направлялись к месту переправы.
Женщины-казачки ездят на ярмарки с превеликим удовольствием, чтобы повидать белый свет, полюбоваться на предметы роскоши и запастись предметами бесед на целые месяцы, до следующей ярмарки.
Бродя с молодежью по городу, Пушкин, будучи человеком наблюдательным, заметил, как на центральной улице Красной, в одном квартале от усадьбы генерала Бурсака, армянские купцы зазывали в свои лавки редких прохожих казаков и казачек, истошно крича и страшно вращая глазами, а то и просто хватая за полы одежды, затаскивая упирающихся в двери лавок, напропалую расхваливая свои товары. Позже казаки рассказывали, что нахичеванские армяне шли следом за обозами казаков идущих к Кубани, и благодаря спекулятивным оборотам закрытым непроницаемой завесой для остального торгового мира, имели всегда доход. Казак же никогда, не то что московский стрелец, не любил и не уважал торгового дела. Точно так же относились к торгашам и закубанские черкесы.
На другой день, задолго до наступления жары, Раевские после прибытия конвоя покинули гостеприимные атаманский дом и тронулись в дальнейший путь, сопровождаемые стаями собак, в клубах густейшей пыли, которой главная улица столицы Черномории была весьма богата. На самом деле, улица Красная, хотя и имела такое яркое наименование, ничем не отличалась от обычной улицы любого кубанского селения: те же выбоины, ухабы, отсутствие мощеного полотна и водосточных канав. Вдоль улицы за плетнями и частоколами стеной тянулись пыльные сады, в глубине которых, как бы стыдясь своего затрапезного вида, стояли турлучные и саманные хатки, поставленные на землю без какого-либо фундамента, и своими подслеповатыми «виконцамы» робко выглядывали на свет божий.
Вскоре улица вывела путников к главным воротам города, охраняемым вооруженными казаками (ныне здесь перекресток улиц Красной и Длинной).
Здесь же с дозорной вышки дежурный казак всматривался в бескрайние степи, примыкавшие с севера к оборонительному валу города, который тянулся от
Кубани до Малого Карасуна. Отсюда начинался Большой Таманский почтовый шлях, который, оставив по левую руку первое городское кладбище с деревянной церквушкой Св. Фомы, резко поворачивая на запад, шел параллельно городскому валу Екатеринодара.
Перед глазами путников открылась довольно интересная панорама: правее
Ростовского тракта, на некотором расстоянии от окраины города, стояло боле десятка ветряных мельниц на кирпичных основаниях. Некоторые из них, ловя легкий восточный ветерок, как какие-то неведомые великаны, медленно, словно нехотя, махали своими решетчатыми крыльями, словно прощались от именно города с путниками.
В степи по дороге навстречу Раевским медленно двигался «валок», т.е. обоз чумаков, возчиков товаров и одновременно торговцев ими. Чумацкие обозы связывали Черноморию с южными губерниями России, доставляя туда соль, нефть, рыбу, а оттуда хлеб, лес, промышленные товары и ткани.
Пушкин с интересом всматривался в лица чумаков, людей в большинстве своем пожилых, одетых в полотняные штаны и рубахи, пропитанные в целях профилактики дегтем, так как холера и чума бывали частыми гостями в степях юга России и Черномории. Прошло несколько минут – и последний чумацкий воз остался позади в облаках густейшей пыли, а перед Раевскими открылись просторы кубанской степи, кое-где украшенной островками уже спеющего терновника.
Если раньше дорога, по которой ехали Раевские от Прочного Окопа до
Изрядного Источника и от Редутского кордона до Андреевского кордона, проходила вдоль кордонных линий: Кавказской и Черноморской, то отсюда согласно маршруту она пошла от линии правее – прямо на Темрюк и далее на
Тамань, оставив позади следующие казачьи селения и кордонные укрепления:
«От Редутского кордона до Николаевско-Редутской батарейки – 1 Ѕ версты до поста Изрядного – 2 Ѕ версты до Вознесенской батарейки – 2 версты до поста Воронежского – 2 Ѕ версты до Ново-Троицкой батарейки – 3 Ѕ версты до поста Подмогильного – 3 Ѕ версты до поста Константиновского – 6 верст до поста Александровского – 5 верст до поста Мало-Лагерного – 7 верст до поста Павловского – 6 верст до пикета № 18 – 4 версты до поста Велико-Марьянского – 8 верст до поста Главно-Екатеринодарского – 5 верст до поста Байдачного – 2 Ѕ версты до поста Подгороднего – 6 верст до поста Александровского – 1 Ѕ версты до Александровской батарейки – 1 Ѕ версты до Тенгинской батарейки – 1 Ѕ версты до Елизаветинской батарейки – 2 версты до пикета Могильного – 2 версты до Елизаветинско-Николаевской батарейки – 2 версты до поста Елизаветинского – 3 версты до поста Велико-Лагерного – 5 верст до поста Елинского – 4 версты до Елинской батарейки – 3 версты до поста Марьянского – 2 версты до Громкой батарейки – 1 верста до 1-й Марьянской батарейки – 2 версты до 2-й Марьянской батарейки – 2 версты до Трусовой батарейки – 2 версты до поста Ново-Екатерининского – 5 верст до Ново-Екатерининской батарейки – 10 верст до поста Ольгинского – 8 верст до Тиховской батарейки – 6 верст до Суровой батарейки – 2 версты до поста Славянского – 9 верст до поста Ерковского – 2 Ѕ версты до поста Копильского – 1 Ѕ версты до поста Протоцкого – 12 Ѕ версты до поста Петровского – 8 верст до поста Емануиловского – 10 верст до поста Старо-Редутского – 4 версты до поста Ново-Редутского – 7 верст до поста Андреевского – 6 верст».
Далее дорога пошла вдоль Таманского залива, в волнах которого были видны огромные стаи белокрылых чаек, а вдали – кривые паруса казачьих лодок, стремящихся укрыться от надвигающегося шторма. Здесь все веяло прошлым. Справа, у берега залива, под песчаными холмами виднелись остатки некогда цветущего города Боспорского царства – Фанагории. Слева вдоль дороги тянулась цепь могильных курганов, хранителей тайн некогда живших здесь народов. Часа через два пути справа от дороги показались серые валы
Фанагорийской крепости, построенной А.В. Суворовым в 1795 года для защиты казаков-переселенцев со стороны турецкой Анапы. С высоких валов в сторону моря и окрестных холмов грозно смотрели пушки.
Переночевав в крепости в отведенных квартирах, Раевские узнали, что на море штормит и судна, способного взять на борт их экипажи, пока в Тамани нет. И тогда, после ночлега и завтрака, не теряя времени, они, особенно молодежь, изъявили желание осмотреть крепость и городок Тамань, домишки которого белели в двух верстах южнее у берега Таманского залива.
Поднявшись на звонницу, чтобы осмотреть колокола, Пушкин, глядя за городской оборонительный вал в степь, представлял, как где-то там, за горизонтом, местный князь Мстислав Тмутараканский победил в единоборстве закубанского князя Редедю перед полками касожскими. И ранее и позже земля таманская многие века содрогалась под топотом конских копыт, и народы многие устилали ее своими костями, уступая эти степи и холмы более сильным народам, умеющим сражаться, как в конном, так и пешем строю. Жизнь никогда не замирала на этих, казалось бы, бесплодных землях.
Впоследствии Пушкин попытается в стихотворной форме обработать легенду о Мстиславе Удалом и Редеде и даже составить план этой работы, ибо интерес к истории России у него стал проявляться еще с детских лет, а с годами интерес этот только усилился. Несмотря на молодость, Пушкин уже хорошо знал историю государства Российского, его драмы и трагедии. Его «История
Пугачева», наброски к «Истории Петра Первого» и ныне не утратили своей научной ценности. А после посещения Кубани, и особенно Тамани, он замыслил написать биографию великого русича – Александра Васильевича Суворова.
Однако, что-то ему помешало. Напомню, что Пушкин попал на Тамань, да и вообще на юг России, в тот период, когда в России начались раскопки городищ и курганов, а в Причерноморье и некрополей античных городов-колоний. В те годы возникли и первые археологические музеи, куда попали на хранение такие бесценные богатства древнего мира, как находки в кургане Куль-оба под
Керчью и клад древнерусских изделий из Старой Рязани. Все это вызвало определенный общественный резонанс, который, конечно, коснулся и поэта, ибо мы точно знаем, что памятники древности на Кавказе и в Крыму он осматривал.
Исследования русской культуры особенно плодотворны стали после победы в Отечественной войне 1812 года. Это был период, когда, в результаты подъема национального сознания, как писал сам Пушкин: «…все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную».
Итак, солнечная Кубань и болотисто-полынная Тамань остались позади.
Несмотря на молодость и поэтическую восторженность, поэт заметил, что в среде казачества, которое многие просвещенные люди России представляли каким-то военно-монашеским орденом, существует эксплуатация человека человеком, и здесь, среди «вольного» казачества, жили истина и несправедливость, добро и зло стояли друг против друга. Бедному человеку, простому труженику было плохо на берегах «вольной» Кубани, и тут для трудового человека не было свободной жизни от гнета эксплуататоров. Поэтому через год поэт и воскликнул: «Прости, священная свобода!» …ибо не было ее среди некогда вольнолюбивого казачества.
А на Тамань наконец-то пришел тот час, когда море несколько успокоилось. Большая канонерская лодка прибыла к берегам Тамани и на нее были погружены экипажи и вещи Раевских. Сами же путешественники были доставлены к пристани на тележках, принадлежащих местному начальству.
Вот показался у пристани и генерал Раевский в окружении армейских и казачьих офицеров, провожавших его до борта войскового баркаса, причаленного и пристани. Помогая сестрам в баркас первыми спрыгнули Николай
Раевский с Пушкиным, генерал же, почтительно поддерживаемый под руку атаманом, сошел последним. Команда, взмах весел – и баркас направился рукой рулевого к стоящей на рейде канонерке. Приняв на борт пассажиров, выбрав якорь и подняв парус, судно направилось к берегам благословенной Тавриды, горы и долы которой поэт воспоет еще не раз. Находясь в тот вечер на палубе канонерки под шумящим от порывов ветра парусом, Пушкин сделает наброски элегии, которую положит на бумагу спустя несколько дней на борту уже другого судна. И хотя это стихотворения написано почти два века назад, слова его не утратили свою задушевность и в наше время:
Погасло дневное светило:
На море синее вечерний пал туман.
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
Я вижу берег отдаленный,
Земли полуденной волшебные края;
С волненьем и тоской туда стремлюся я,
Воспоминаньем упоенный…
Пушкин позже назовет это стихотворение «подражанием Байрону», сохраняя в этом свою преувеличенную скромность, ибо он никогда подражателем Байрона не был. Пушкиноведы отмечали, что уже в первых словах элегии слышен мотив русской народной песни: «Уж как пал туман на сине море…»
На этом мы и остановимся в своем путешествии по землям Кубани и
Тамани с нашими героями. Почти трехмесячное путешествие, которое оставило у молодого поэта А.С. Пушкина неизгладимое впечатление на всю жизнь, подходило к концу. Впереди был Крым, Одесса и Кишинев, где поэту предстояло служить.
24 сентября 1820 года он написал из Кишинева, куда п
Видел я берега Кубани и сторожевые станицы – любовался нашими казаками. А.С. Пушкин Еще при жизни великого поэта Александра Сергеевича Пушкина (1799–1837)
современники называли его имя в ряду славных имен, составляющих гордость
великой русской нации. «Это был… не только великий русский поэт своего
времени, но и великий поэт всех народов и всех веков… слава всемирная», –
так восторженно писал о А.С. Пушкине известный критик В. Белинский. На долю поэта выпала задача огромной культурно-исторической важности,
казалось бы, непосильной для одного человека, но гигант Пушкин с этой
задачей справился блестяще, ибо творческий путь его был стремителен и
плодотворен. Первое стихотворение Пушкина появилось в печати, когда поэту
исполнилось 15 лет, а в возрасте 37 лет его уже не стало… А.С. Пушкин побывал на Кубани всего один раз, во время своей поездки
на Кавказ с семьей генерала Николая Николаевича Раевского-старшего. Весной 1820 года поэт был выслан из Петербурга за участие в кружке
«Зеленая лампа», литературном филиале тайного политического общества,
созданного для борьбы с самодержавием и крепостничеством; с назначением в
канцелярию наместника Бесарабии генерала Инзова. Добравшись до
Екатеринослава (г. Днепропетровск), где в те дни размещалась канцелярия
наместника, Пушкин, искупавшись в Днепре, простыл и заболел. В то время
через город проезжал прославленный герой Отечественной войны 1812 года
генерал от кавалерии Николай Николаевич Раевский (1770 – 1829), которому
медиками было предписано лечение на Кавказских минеральных водах. Вместе с генералом ехали на Кавказ и его младшие дети: дочери Софья и
Мария, а также младший сын Николай, уже имевший чин ротмистра лейб-гвардии
Гусарского полка, давний приятель Пушкина еще по Царскому Селу, когда поэт
учился в лицее. В одной из бедных хижин Екатеринослава Николай Раевский-младший и
обнаружил больного Пушкина. По просьбе Николая штаб-лекарь Рудаковский,
который сопровождал генерала на Кавказ, осмотрел больного поэта и прописал
ему курс лечения, а Николай упросил грозного родителя взять Пушкина с собою
на Кавказ. Будучи человеком довольно либеральных взглядов, генерал
Раевский, зная истинные причины ссылки Пушкина на юг России, уладил отпуск
поэта с его начальством, добрейшим Иваном Никитичем Инзовым, генералом от
инфантерии, и Пушкин получил разрешение выехать на Кавказ. Двадцатилетний поэт с большой радостью воспринял известие, что ему
разрешена дальняя поездка. В конце мая семейство Раевских вместе с Пушкиным
переправилось через широкий Днепр невдалеке от коварных порогов, где
некогда обреталась запорожская вольница, впоследствии воспетая с великим
вдохновением Н.В. Гоголем. Путешествия в те годы были лишены самых элементарных удобств, они были
к тому же длительными и тяжелыми, поэтому в жизни людей, их совершающих,
оставались большими событиями и запоминались на всю жизнь. Никакого
транспорта тогда, кроме лошадей, не существовало. На почтовых станциях
часто не только нельзя было достать продукты, но и даже получить стакан
чаю. Поэтому бывалые люди везли с собою провиант в специальных ящиках-
погребках; самовары, угли к ним, а кто победнее, те обходились простыми
чайниками. Поезд Раевских состоял из открытой коляски с откидным верхом и двух
четырехместных карет. В одной карете ехали дочери с бонной мисс Мяттен и
компаньонкой дочерей татаркой Зарой, которую все звали Анной Ивановной. Во
второй карете ехал сам генерал с доктором, а Николай с Пушкиным впереди, в
упомянутой коляске. На почтовых станциях при замене лошадей было слышно, как ямщики
говаривали: «Второй Спас яблочком разговляется»; «На второй Спас и нищий
яблочко съест»; «Спас любит нас». В те же дни отмечался и Успенский пост,
когда на трапезе разрешалось пить вино и кушать рыбу. Все это на базарах
можно было купить у веселых казачек. Путешественники, особенно молодые
мужчины, делали это с особым удовольствием. Пушкин прибыл на Кавказ не с
пренебрежительностью, с которой приезжали сюда многие русские дворяне, а с
любовью русского народа к многочисленным народам Кавказа. И покидал его не
как пресыщенный завоеватель, а с душевным восторгом, который возник в нем
под влиянием величавой природы Кавказа, и гуманным чувством к населяющим
его горцам, ведущим борьбу за свою независимость. Вскоре генерал Раевский известил командующего войсками на Кавказской
линии генерала К.К. Сталя и войскового атамана Черноморского казачьего
войска полковника Григория Кондратьевича Матвеева, что он будет следовать в
Крым через Ставрополь и Черноморию. Одновременно генерал Раевский обратился с просьбой и к наместнику
Кавказа генералу от инфантерии Алексею Петровичу Ермолову, старому боевому
товарищу, с просьбой оказать содействие в безопасном проезде в Крым по
землям, находившимся в его ведении. Ермолов живо откликнулся из далекого
Тифлиса двумя распоряжениями: генералу Сталю и полковнику Матвееву, чтобы
они обеспечили безопасный проезд генерала Раевского вдоль подчиненных им
кордонных линий. К этому предписанию был приложен маршрут движения, по которому проехал
по Черномории, как в те годы называли Область Войска Черноморского, генерал
Раевский с семейством и Пушкиным. Сохранился и этот документ: «Выписка из маршрута Господина Главного Директора путей сообщения
Бетанкура.» От Ставрополя до Прочного Окопа – 70 верст (р-н г. Армавира. – В.С.) до Царицынской – 15 верст (х. Северо-Кавказский. – В.С.) до Григориполлис – 15 верст до Кавказской – 30 верст. 13-го сентября ночлег до Казанской – 28 верст до Тифлисской – 15 верст до Усть-Лабинской – 17 верст до Корсунской – 30 верст до Екатеринодара – 18 верст. 14 сентября ночлег до Копанской – 30 верст (х. Копанский. – В.С.) до Мышастовской – 18 верст (ст. Ново-Мышастовская. – В.С.) до Кара-Кубанской – 24 версты (х. Водный. – В.С.) до Копыла – 20 верст (г. Славянск-на-Кубани. – В.С.) до Калауса – 28 верст. 15 сентября ночлег (у ст. Анастасиевской. – В.С.) до Курки – 25 верст (х. Красный Октябрь. – В.С.) до Темрюка – 18 верст до Сенной – 17 верст до Фанагории – 26 верст. 16 сентября ночлег (ст. Тамань. – В.С.) Возвратимся в жаркий день 5 августа, когда Раевские оставили Кавказ и
выехали на бывшую Азово-Моздокскую дорогу. И она повела Раевских уже на юг
по косогорам и сухим лощинам и через несколько часов вывела к станице
Сенгилеевской, основанной хоперскими казаками у валов суворовского
фельдшанца Державного, последнего укрепления Кубанской кордонной линии,
построенной великим Александром Васильевичем Суворовым в 1778 году. Еще
верст сорок жаркого пути, и путники увидели на высоком плато, вошедшем в
историю как Форштатская гора, серы валы крепости Прочный Окоп, где
размещалась штаб-квартира начальника Правого фланга Кавказской кордонной
линии. Под горой была видна лента пока ещё узкой реки Кубани, за которой к
горизонту уходили леса и рощи Закубанья, кое-где пронизанные дымками
черкесских аулов. Если на Кавказ Раевские ехали днем и ночью, то теперь от Ставрополя
они передвигались только днем, да еще с конным конвоем. С заходом солнца
Раевские, как и все путешественники, будут укрываться на ночлег за стенами
пограничных укреплений, где стояли приличные числом гарнизоны с
артиллерией. История ничего не оставила нам о пребывании в крепости Прочный Окоп
семейства Раевских и молодого Пушкина. Ни комендант крепости майор Широкий,
ни Пушкин, ни сам генерал ничего не упоминают в записях, дошедших до нас,
об этом событии. И хотя в маршруте ночлег в Прочном Окопе не указан, но,
судя по расстоянию, он в этой крепости все же, видимо, был. От крепостных
ворот, что были у Круглой батареи, дорога круто поворачивала вправо, на
запад, и далее шла, повиливая у самого края высокого правобережья, огибая
поросшие тернами овраги, спускающиеся к Кубани. Оставив позади Старую и
Новую станицы Прочноокопские, версты через четыре путники проехали
карантин, валы которого и ныне видны западнее последней станицы на правом
склоне Холодной балки. Поднявшись по косогору на высокое правобережье,
которое ныне названо именем А.С. Пушкина и где установлен ему каменный
памятный знак, и далее вниз по Кубани, Раевские встречали то пограничный
пикет с плетневыми оборонительными стенами и торчащей над ним дозорной
вышкой; то конный разъезд, осматривающий прикубанские овраги, заросшие
кустарником, и сам берег, укрытый кудрявыми вербами, которые и ныне
украшают русло Кубани. Оставив слева Новиньский пикет, Раевские спустились через четыре
версты в обширную лощину с протекающей по ней узенькой, с сонным течением,
речкой Горькой, в устье которой возвышались валы Царицынского поста, бывшей
крепости Царицынской, построенной А.В. Суворовым весной 1778 года в составе
укреплений Кубанской кордонной линии. Здесь великий полководец из-за
нехватки войск оставил берег Кубани и потянул свою линию кордонных
укреплений вверх по речке Горькой, придерживаясь кратчайшего направления на
Ставрополь, стоящий на Азово-Моздокской линии. В этом направлении, у хутора
Веселого, сохранились валы фельдшанца Всехсвятского, с которым связано одно
из приключений А.В. Суворова зимой 1779 года. А тем временем Раевские проехали станицу Григориполисскую, бывшую
крепость, основанную в память первого гетмана всех казачьих войск России
светлейшего князя Г.А. Потемкина-Таврического, троюродного дедушки генерала
Раевского. За постом Воровским, бывшим суворовским фельдшанцем Восточным,
верст через шесть дорога вышла к урочищу Темижбек, где Кубань, упираясь в
скальные породы правобережья, под прямым углом поворачивала свои воды на
запад. У обрыва к реке возвышались валы Болше-Темижбекского редута,
сохранившиеся до наших дней. Ещё пять верст хорошей дороги – и Раевские
прибыли к станице Темижбекской, названной как и урочище, в память
закубанского князя Темижбека, аул которого был на левом берегу Кубани.
Здесь, как и выше по Кубани, слышалась только русская речь, хотя и не
совсем чистая, принесенная на берега Кубани донскими и хоперскими казаками
лет двадцать назад при заселении Прикубанья. Мы не знаем, сколько времени Раевские были в Темижбекской, но из того,
что они видели в ней, кое-что сохранилось до наших дней. Так, рядом со
Ставропольским почтовым трактом, по которому ехали Раевские, справа они
увидели, а возможно, и осмотрели, красивый храм, Михайло-Архангельскую
церковь, построенную из каленого кирпича в 1811 году, т.е. ещё до нашествия
Наполеона. В 30-е гг. нашего века местные власти пытались разрушить эту
красоту, но кладка оказалась настолько прочной, что наемные рабочие смогли
разобрать только главную часть храма. И с тех пор более полувека колокольня изумительной красоты, труд
русских мастеров, видевшая и Пушкина, как укоризненный перст напоминает
общественности Кубани о годах бесполезной и неблагодарной борьбы властей и
воинствующих безбожников с историей России и её религией. Мне же эта
колокольня при первой встрече напомнила опозоренную и ограбленную
воровскими людьми молодую путницу, идущую на богомолье, взывающую к
прохожему люду о жалости и милосердии. За Темижбекской, лежащей в низине, откуда берет начало степная река
Челбас, дорога повела путников по высокому правобережью к станице
Кавказской, основанной в 1804 году донцами под защитой одноименной
крепости, бывшей Павловской, построенной великим Суворовым в составе
Кубанской кордонной линии в 1778 году. Генерал Раевский, лично знавший А.В. Суворова, не избежал искушения
осмотреть деяния своего великого учителя, да к тому же согласно маршруту
здесь был запланирован ночной отдых. После размещения в отведенных для них
квартирах Раевские мылись в бане, а затем по приглашению коменданта ужинали
в офицерской столовой. Позже вначале женщины, а затем и мужчины отправились
отдыхать. Пушкин от конвойных офицеров уже знал, что все жители прикубанских
станиц от мала до велика до захода солнца спешили укрыться за
оборонительную ограду станицы и загнать туда же лошадок и скот, ибо после
третьего удара колокола на станичном храме или сигнала трубы ворота стражей
закрывались. Кто опаздывал или самовольно оставался ночевать в степи,
сурово наказывали дедовским способом – батогами или штрафом. Увидев своими глазами, как жители станицы, а это были в основном
женщины, загоняют до захода солнца в ворота свою живность и куда сами
спешат укрыться, Пушкин позже напишет: На берегу заветных вод Цветут богатые станицы, Веселый пляшет хоровод, Бегите, русские певицы, Спешите, красные, домой: Чеченец ходит за рекой. Стемнело. Станица, как и крепость, засыпала, и только со стороны
майдана, где собиралась молодежь «на улицу», слышалось треньканье
балалайки, топот ног да радостно-негодующее взвизгивание девок. Пушкин одним из последних покинул место беседы: не хотелось идти в
душную квартиру, где они мучились от жары с Николаем Раевским. И прежде,
чем войти в распахнутую дверь, он оглянулся на Ставропольские ворота, уже
караулом закрытые, на уснувшую за ними станицу: …перед ним уже в туманах Сверкали русские штыки, И окликались на курганах Сторожевые казаки. Оставив слева от дороги Ивановский пост, Раевские выехали к Жирному
кургану, который и ныне возвышается у восточной окраины города Кропоткина.
Было видно, как у местного пикета курились затухающие костры, у которых
виднелись неторопливые фигуры казаков-линейцев да бродили стреноженные
лошади, отпущенные отдыхать после ночного дежурства. Сам же пикет был похож
на огромную корзину с торчащей над ним дозорной вышкой, с которой дежурный
казак изумленно смотрел на редкие в этих местах кареты, окруженные
многочисленным конным конвоем. Позже к казакам, непосредственно охранявшим
границу, и обратится Пушкин, призывая к бдительности и осторожности: В реке бежит гремящий вал, В горах безмолвие ночное, Казак усталый задремал, Склоняясь на копие стальное, Не спи, казак, во тьме ночной Чеченец ходит за рекой. Ставропольский тракт, что вел Раевских вдоль Кавказской кордонной
линии, то уходил вправо, в степь, и тогда русло Кубани становилось
невидимым, то влево, прижимаясь к самому обрыву, и тогда далеко внизу, за
купами плакучих ив, была видна желтая лента Кубани, а за рекой, среди лугов
и лесов – дымки далеких и близких аулов, за которыми далеко-далеко, на
самом краю горизонта, синели кавказские предгорья. Проехали линейцы станицы Казанскую, Тифлисскую, а затем и Ладожскую,
получившие свои наименования от редутов, построенных полками кавказского
корпуса. Сменив лошадей и конвой на Усть-Лабинской почтовой станции, Раевские
проезжали мимо одноименной станицы и крепости, и валы которой и ныне видны
у улицы Коммунистической в г. Усть-Лабинске. Останавливались ли они в
крепости, чтобы осмотреть деяние великого Суворова, история умаличвает. От
крепости спутники направились к станице Воронежской, самой западной станице
Кавказского линейного войска, за которой в девяти верстах проходила граница
Кавказской губернии и Черномории, земли черноморских казаков. Здесь, левее
Ставропольского почтового тракта, в полусотне саженей, возвышался древний
могильный курган, на вершине которого еще в первый год после заселения
Кубани казаками был установлен высокий деревянный столб с гербами
Кавказской и Таврической губерний. На этом месте конвой линейных казаков
обязан был передать сопровождение генерала Раевского черноморским казакам. Итак, первая часть маршрута пути Раевских осталась позади. Согласно
«Дорожнику Кавказскому, составленному по Высочайшему разрешению в Тифлисе в
1847 году», Пушкин с Раевскими проехали мимо или через следующие посты,
пикеты и станицы, входящие в состав Правого фланга Кавказской кордонной
линии: «От Прочного Окопа до станицы Прочно-Окопской – 4 версты до Новиньского пикета – 4 версты до поста Царицынского – 4 версты до поста Плетневого – 6 верст до станицы Григориполисской – 8 верст до поста Григориполисского – 1 Ѕ версты до поста Тернового – 5 верст до поста Воровского – 7 верст до поста Больше-Тимежбекского – 6 Ѕ версты до станицы Тимежбекской – 6 верст до поста Мало-Тимежбекского – 2 версты до станицы Кавказской – 12 верст до поста Ивановского – 2 версты до поста Романовского – 4 версты до станицы Казанской – 10 верст до поста Казанского – 1 верста до поста Кадушкина – 6 верст до станицы Тифлисской – 12 верст до поста Тифлисского – 3 Ѕ версты до поста Саломатина – 8 верст до станицы Ладожской – 10 верст до поста Ладожского – 1 верста до поста Дубового – 8 верст до поста Девятибратского – 6 верст до станицы Усть-Лабинской – 6 верст до укрепления Усть-Лабинского – Ѕ версты до поста Воронежского – 10 верст до поста Изрядный Источник – 9 Ѕ версты до поста Редутского – 1 Ѕ версты». Раевские ночевали в Редутском, ведь надо было пройти карантин и
окурить провозимые вещи, просто отдохнуть в приличных условиях, которые
были приготовлены для Раевских в покоях местного карантина. Да и баня их
ожидала уже натопленная, где можно было смыть въедливую пыль кубанских
дорог, о которых позже А.С. Пушкин напишет: Теперь у нас дороги плохи, Мосты забытые гниют. На станциях клопы и блохи Заснуть минуты не дают. Но молодой поэт не унывал ни от пылящей жары, ни от «удобств» почтовых
станций, ни от плохих мостов и дорог, ибо считал, что Со временем… Лет через пятьсот дороги, верно: У нас изменятся безмерно; Шоссе, Россию здесь и тут Соединив, пересекут. Однако возвратимся в жаркий день 9 августа 1820 года. Пушкин,
страдающий, как и все его спутники от жары и насекомых, решил не сидеть в
душной комнате, а осмотреть укрепление более подробно. Пошел с ним и
Николай Раевский. Заглянув в кордон, Пушкин заметил слева от ворот низенькую казарму из
турлука, крытую камышом, для казаков, а за ней такой же офицерский флигелек
для начальника кордона. Справа – конюшня и навес для полевой пушки с
зарядным ящиком. Таким было первое укрепление Черноморской кордонной линии. Вскоре со стороны поляны, что и ныне сохранилась западнее бывшего
карантина, где были установлены походные коновязи, стали подходить казаки,
ведущие коней к водопою, который был под обрывом упомянутого кордона. После
порции овса коней седлали, проверяя состояние подпруг и путлищ, подсыпали
порох на полки ружейных замков, вкладывая их в чехлы, сшитые из волчьих или
барсучьих шкур. Пушкин подошел к казакам, с интересом вслушивался в их мягкий
малороссийский говор. Любовь к простому народу проявлялась у него с детских
пор, что и отразилось на всей его литературной деятельности. Поэт любил
смешиваться с толпой, чтобы ближе изучить народную жизнь, слушать меткие
народные слова и выражения. Делал он это и здесь, в Черномории. Позже внимание Пушкина привлечет несколько арб с запряженными в них
низкорослыми горными лошадками, около виднелось с десяток невооруженных
мужчин в горских одеждах. Поднявшись по дороге, проходившей мимо карантина,
горцы отправились к меновому двору, желая продать дары своих лесов и полей:
орехи, мед, меха, бурки, черкески и пр. А взамен приобрести ткани, гвозди,
сахар, но главное – соль, в которой они очень нуждались. Желая иметь с
горцами добрые отношения, казаки и основали к взаимной выгоде свои меновые
дворы сразу же после переселения на Кубань. Экипажи медленно катили под палящим солнцем вдоль невидимой под
обрывами полноводной Кубани, и так же медленно тянулись часы жаркого
августовского дня. И в этот день, как и в прошлые дни, за спиной путников
вставало как бы нехотя огромное, как раскаленный медный поднос, солнце,
которое сразу же начинало поливать широкую степь красной лавой своих лучей.
Под этим иссушающим пламенем поникали перезревшие степные травы, в
мельчайшую пыль превращались петли немеряных дорог, сворачивались в трубку
листья редких кустарников, которые из-за отсутствия дождей уже давно были
словно бархатными от налипшего на них толстого слоя пыли. На взгорках
свистели суслики, поднявшись на задние лапки у своих норок, вытянув в
бледно-синее небо острые мордочки, предсказывая очередной жаркий день. К
полудню в степи, что лежала по правую руку, несло жарким степным духом,
пропитанным запахом полыни. В небе над головами путников кружили степные
орлы и кобчики, высматривая в степной траве свою добычу. Горизонт под
беспощадно палящим солнцем постоянно дрожал колеблющемся мареве. И земля
за день набирала столько в себя тепла, что и в желтозвездные ночи дышала
жаром, словно раскаленная русская печь.
Видел я берега Кубани и сторожевые станицы – любовался нашими казаками. А.С. Пушкин
Еще при жизни великого поэта Александра Сергеевича Пушкина (1799–1837) современники называли его имя в ряду славных имен, составляющих гордость великой русской нации. «Это был… не только великий русский поэт своего времени, но и великий поэт всех народов и всех веков… слава всемирная», – так восторженно писал о А.С. Пушкине известный критик В. Белинский.
На долю поэта выпала задача огромной культурно-исторической важности, казалось бы, непосильной для одного человека, но гигант Пушкин с этой задачей справился блестяще, ибо творческий путь его был стремителен и плодотворен. Первое стихотворение Пушкина появилось в печати, когда поэту исполнилось 15 лет, а в возрасте 37 лет его уже не стало…
А.С. Пушкин побывал на Кубани всего один раз, во время своей поездки на Кавказ с семьей генерала Николая Николаевича Раевского-старшего.
Весной 1820 года поэт был выслан из Петербурга за участие в кружке «Зеленая лампа», литературном филиале тайного политического общества, созданного для борьбы с самодержавием и крепостничеством; с назначением в канцелярию наместника Бесарабии генерала Инзова. Добравшись до Екатеринослава (г. Днепропетровск), где в те дни размещалась канцелярия наместника, Пушкин, искупавшись в Днепре, простыл и заболел. В то время через город проезжал прославленный герой Отечественной войны 1812 года генерал от кавалерии Николай Николаевич Раевский (1770 – 1829), которому медиками было предписано лечение на Кавказских минеральных водах.
Вместе с генералом ехали на Кавказ и его младшие дети: дочери Софья и Мария, а также младший сын Николай, уже имевший чин ротмистра лейб-гвардии Гусарского полка, давний приятель Пушкина еще по Царскому Селу, когда поэт учился в лицее.
В одной из бедных хижин Екатеринослава Николай Раевский-младший и обнаружил больного Пушкина. По просьбе Николая штаб-лекарь Рудаковский, который сопровождал генерала на Кавказ, осмотрел больного поэта и прописал ему курс лечения, а Николай упросил грозного родителя взять Пушкина с собою на Кавказ. Будучи человеком довольно либеральных взглядов, генерал Раевский, зная истинные причины ссылки Пушкина на юг России, уладил отпуск поэта с его начальством, добрейшим Иваном Никитичем Инзовым, генералом от инфантерии, и Пушкин получил разрешение выехать на Кавказ.
Двадцатилетний поэт с большой радостью воспринял известие, что ему разрешена дальняя поездка. В конце мая семейство Раевских вместе с Пушкиным переправилось через широкий Днепр невдалеке от коварных порогов, где некогда обреталась запорожская вольница, впоследствии воспетая с великим вдохновением Н.В. Гоголем.
Путешествия в те годы были лишены самых элементарных удобств, они были к тому же длительными и тяжелыми, поэтому в жизни людей, их совершающих, оставались большими событиями и запоминались на всю жизнь. Никакого транспорта тогда, кроме лошадей, не существовало. На почтовых станциях часто не только нельзя было достать продукты, но и даже получить стакан чаю. Поэтому бывалые люди везли с собою провиант в специальных ящиках-погребках; самовары, угли к ним, а кто победнее, те обходились простыми чайниками.
Поезд Раевских состоял из открытой коляски с откидным верхом и двух четырехместных карет. В одной карете ехали дочери с бонной мисс Мяттен и компаньонкой дочерей татаркой Зарой, которую все звали Анной Ивановной. Во второй карете ехал сам генерал с доктором, а Николай с Пушкиным впереди, в упомянутой коляске.
На почтовых станциях при замене лошадей было слышно, как ямщики говаривали: «Второй Спас яблочком разговляется»; «На второй Спас и нищий яблочко съест»; «Спас любит нас». В те же дни отмечался и Успенский пост, когда на трапезе разрешалось пить вино и кушать рыбу. Все это на базарах можно было купить у веселых казачек. Путешественники, особенно молодые мужчины, делали это с особым удовольствием. Пушкин прибыл на Кавказ не с пренебрежительностью, с которой приезжали сюда многие русские дворяне, а с любовью русского народа к многочисленным народам Кавказа. И покидал его не как пресыщенный завоеватель, а с душевным восторгом, который возник в нем под влиянием величавой природы Кавказа, и гуманным чувством к населяющим его горцам, ведущим борьбу за свою независимость.
Вскоре генерал Раевский известил командующего войсками на Кавказской линии генерала К.К. Сталя и войскового атамана Черноморского казачьего войска полковника Григория Кондратьевича Матвеева, что он будет следовать в Крым через Ставрополь и Черноморию.
Одновременно генерал Раевский обратился с просьбой и к наместнику Кавказа генералу от инфантерии Алексею Петровичу Ермолову, старому боевому товарищу, с просьбой оказать содействие в безопасном проезде в Крым по землям, находившимся в его ведении. Ермолов живо откликнулся из далекого Тифлиса двумя распоряжениями: генералу Сталю и полковнику Матвееву, чтобы они обеспечили безопасный проезд генерала Раевского вдоль подчиненных им кордонных линий.
К этому предписанию был приложен маршрут движения, по которому проехал по Черномории, как в те годы называли Область Войска Черноморского, генерал Раевский с семейством и Пушкиным. Сохранился и этот документ: «Выписка из маршрута Господина Главного Директора путей сообщения Бетанкура.» От Ставрополя до Прочного Окопа – 70 верст (р-н г. Армавира. – В.С.) до Царицынской – 15 верст (х. Северо-Кавказский. – В.С.) до Григориполлис – 15 верст до Кавказской – 30 верст. 13-го сентября ночлег до Казанской – 28 верст до Тифлисской – 15 верст до Усть-Лабинской – 17 верст до Корсунской – 30 верст до Екатеринодара – 18 верст. 14 сентября ночлег до Копанской – 30 верст (х. Копанский. – В.С.)
–> ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ <--
История Кавказских Минеральных Вод тесно связана с именами многих известных людей. В те далекие годы считалось, что Кавказ – беспокойная окраина, где идут бесконечные войны и куда царское правительство высылает инакомыслящих. И только романтическая поэзия А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова и творчество других поэтов, писателей, композиторов и художников создали славу красотам природы Кавказа, благородству свободолюбивых его народов. Им обязаны своей известностью и Кавказские Минеральные Воды, интерес к которым в России значительно вырос.
Одним из первых, кто затронул тему Кавказа был великий А. С. Пушкин. Александр Сергеевич побывал на Водах дважды. В свой первый приезд в сентябре 1820 году он писал брату: «Вокруг нас ехало 60 казаков, за нами тащилась заряженная пушка с зажженным фитилем… Два месяца я жил на Кавказе; воды мне были очень нужны и чрезвычайно помогли, особенно серные, горячие. Впрочем, купался в теплых кислосерных, в железных и кислых холодных… Жалею, мой друг, что ты со мною вместе не видел великолепную цепь этих гор, ледяные их вершины, которые издали на ясной заре кажутся странными облаками, разноцветными и неподвижными… ; жалею, что не восходил со мною на острый верх пятихолмного Бешту, Машука, Железной горы, Каменной и Змеиной» . Пушкин был неутомимый ходок.
На Железных водах все прибывшие разместились в калмыцких кибитках. Биограф А. С. Пушкина Бартенев писал: «Эти оригинальные поездки, эта жизнь вольная, заманчивая и совсем непохожая на прежнюю, эта новость и нечаянность впечатлений, жизнь в кибитках и палатках, разнообразные прогулки, ночи под открытым южным небом, и кругом причудливые картины гор, новые нравы, невиданные племена, аулы, сакли и верблюды, дикая вольность горских черкесов, а в нескольких часах пути упорная, жестокая воина, с громким именем Ермолова, — все это должно было чрезвычайно как нравиться молодому Пушкину» .
Под этим глубоким впечатлением зародилась поэма «Кавказский пленник» . Пушкин не раз писал о том, что любит поэму потому, что в ней есть стихи его сердца. В России эта маленькая, но такая страстная поэма была принята с восторгом. Живые картины природы Кавказа и самобытные нравы горцев производили сильное впечатление на читателей.
Душевному подъему поэта постоянно сопутствовало и ощущение личного счастья. Он каждый день был «в кругу милого семейства» , более того, был рядом с той, которая была для него «утаенной любовью» , кому он посвятил бессмертные строки поэмы «Полтава» . Это была прекрасная полудетской красотой Машенька Раевская. Через пять лет после этой поездки на Кавказ она станет княгиней Волконской, а еще через год Пушкин в Москве придет проститься с нею навсегда перед ее отъездом в Сибирь вслед за декабристами.
Во второй свой приезд на Горячие Воды в 1829 году поэт провел в Пятигорске лишь несколько часов по пути в действующую армию, на турецкий фронт «нашел на водах большую перемену» , этим они были обязаны генералу Ермолову и, естественно, непосредственным авторам перемен братьям Бернардацци. «Нынче выстроены великолепные ванны и дома.. . Бульвар, обсаженный липками, проведен по склону Машука. Везде чистенькие дорожки, зеленые лавочки, правильные цветники, мостики, павильоны. Ключи обделаны, выложены камнем; на стенах ванн прибиты предписания от полиции; везде порядок, чистота, красивость…».
Отъезд на Кавказские воды
Кареты. С поклажей подводы:
Тюки, сундуки, чемоданы…
Юг, ссылка. Душевные раны…
/Эпиграф к статье авторский/
В начале 19 –го века даже для просвещённых людей того времени Кавказ являлся малоизвестным.
Отдалённость Кавказа от центральной части России, значительная недоступность из-за военных действий и труднопреодолимых путей сообщения, поверхностная изученность края – все эти обстоятельства способствовали тому, что у современников
Пушкина представления о Кавказе были неясны и даже нереальны.
И негде было почерпнуть информацию о Кавказе, так как в художественной литературе кавказские мотивы особо и не развивались. Лишь мимолётные, эпизодичные упоминания о Кавказе имелись у Ломоносова, Жуковского, Державина.
Кавказ привлекал к себе внимание царского правительства исключительно как стратегический объект – обширный край с выгодными внутренними и морскими рынками, соединяющими Россию со смежными восточными странами – Турцией и Персией.
Первым из великих русских писателей посетил Кавказ Грибоедов. С 1818 года он не раз бывал на Северном Кавказе и в Закавказье. В его «Путевых записках» имеются интересные сведения о Кавказе.
Но всё же первенство открытия Кавказа принадлежит Пушкину. Открытие Кавказа как интереснейшей страны, – многонациональной, многообразной, с красивейшей природой горного края, с важнейшими торговыми путями.
Описание путешествий, являлось одним из излюбленных жанров Пушкина. Личная библиотека поэта состояла из большого количества русских и иностранных книг географического и этнографического характера, о России, о других странах Запада и Востока.
Среди этих книг находились также и сочинения, посвящённые Кавказу.
Например, в книге Стрюйса «Путешествие по России, Персии и в Индию» ряд глав посвящён Кавказу, в частности Дагестану.
Трудам, содержащим описание путешествий, Пушкин нередко посвящал специальные статьи и заметки.
Мотивы путешествий нашли глубокое отображение в художественном творчестве поэта.Многие его герои наделены склонностью к странствованиям, изображены людьми, любящими перемену мест и впечатлений, таковы, например, кавказский пленник, Алеко, Онегин, Гринёв, Дубровский.
В библиотеке поэта имелась книга Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву», а также художественные описания путешествий Дефо «Робинзон Крузо» и Стерна «Сентиментальное путешествие».
Поэт любил путешествовать, посетил многие места России, с тонким юмором осмеивая неудобства передвижения по дорогам своей эпохи.
Теперь у нас дороги плохи,
Мосты забытые гниют…
Долго ль мне гулять на свете,
То в коляске, то верхом,
То в кибитке, то в карете,
То в телеге, то пешком?
Впрочем, некоторые «путешествия» Пушкина были вынужденными, – ссылка на юг, затем, в село Михайловское.
С молодых лет он мечтал о путешествии за границу, но так и не добился на это разрешения.
В своих произведениях при описании исторических лиц древности, подвергавшихся, по прихоти своих владык, гонениям и обвинениям, ( Овидий – в «Цыганах», Петроний – в отрывке «Цезарь путешествовал») поэт намекал на собственную участь и участь близких ему по духу людей, страдавших от деспотизма и произвола Александра 1 и Николая 1.
Жизнь и творчество Пушкина тесно связано с Кавказом. На Кавказе поэт был дважды – в 1820г. и в 1829г.
Поэмы и стихотворения Пушкина, связанные с Кавказом, («Кавказский пленник», поэма о Тазите, цикл лирических произведений – «Кавказ», «Обвал», «Калмычке» и многие другие). А также «Путешествие в Арзрум», отрывки начатых повествовательных произведений, некоторые заметки и, наконец, письма, – представляют собой огромную художественную и историческую ценность
Большой интерес представляют воспоминания лиц, (доктор Е. П. Рудыковский, Н. Б. Потокский, М. В. Юзефович, М. И. Пущин и др.) находившихся и встречавшихся с Пушкиным на Кавказе.Пребывание поэта на Кавказе также нашло отражение в биографических работах о нём П. В. Анненкова и П.И. Бартенева и др.
В воспоминаниях Потокского, а также в статьях В. Г. Вейденбаума, вскользь упоминалось о симпатиях Пушкина к декабристам, с которыми он встречался на Кавказе.
Из критических статей, касавшихся кавказских мотивов Пушкина, наиболее ценными являются статьи Белинского и Чернышевского. В них указывалось в частности на отзвуки влияний Байрона, Шатобриана и других иностранных писателей.
Кавказские мотивы Пушкина входили в ряд хрестоматий и популярных брошюр.
Тексты Пушкина, посвящённые Кавказу, жестоко страдали как от царской цензуры, так и от небрежного отношения редакторов, вносивших в них искажения.
Первая поездка Пушкина на Кавказ была вызвана, не зависящими от него обстоятельствами, по времени была непродолжительной, но произвела на поэта неизгладимое впечатление.
Поездка на Кавказ вдохновила его на создание одной из самых замечательных юношеских поэм и явилась подготовительной для второй поездки на Кавказ в 1829 году. Поездки более длительной и вызванной непреодолимым желанием вырваться, хотя бы на время, из-под опеки царя и надзирателей.
В 1820 году Пушкин уже приобрёл большую известность, как автор замечательных лирических стихотворений и поэмы «Руслан и Людмила». К этому времени и «вольные» стихи его – «Послание к Чаадаеву», «Вольность», «Деревня», в рукописном виде читались с большим интересом.
За вольнодумство поэта сначала хотели сослать в Сибирь или заточить в Соловецкий монастырь, но в конечном итоге заступничество друзей Пушкина смягчило его участь, и Пушкин в качестве чиновника был переведён, а на деле выслан, на юг, в Екатеринослав, (ныне Днепропетровск).
В первую свою поездку по Кавказу Пушкин выехал из Петербурга 6 мая 1820 года
– продолжение следует – https://www.chitalnya.ru/work/813735/
Тема Кавказа в творчестве а.с. пушкина
Творческая эссе
Пушкин и Кавказ. Что связывает великого поэта с глухой и далекой российской провинцией? Что искал и что нашел он в краю суровой и дикой природы, «где люди вольны, как орлы»? Интересно, что до Пушкина ни один русский писатель всерьез не касался кавказской темы. Да и Пушкин, кажется, сюда не стремился.
Первая его поездка на Кавказ относится к 1820 году. Ее нельзя назвать добровольной. Причиной тому стала ссылка.
И вот, подъезжая к Ставрополю в начале июля 1820 года, Пушкин неожиданно увидел на краю неба гряду белых облаков – снежные вершины Кавказского хребта. Это видение поразило поэта. Позднее он напишет: «Великолепные картины, престолы вечные снегов, очам казались их вершины недвижной цепью облаков, и в их кругу колосс двуглавый, в венце блистая ледяном, Эльбрус огромный, величавый белел на небе голубом».
Через Георгиевск Пушкин с семьей Раевских проезжает на Горячие воды (ныне Пятигорск).
Так началось знакомство великого поэта с нашим краем. Кавказ произвел на Пушкина неизгладимое впечатление. Он пишет брату Льву: «Жалею, мой друг, что ты со мною вместе не видал великолепную цепь этих гор; ледяные их вершины, которые издали, на ясной заре, кажутся странными облаками, разноцветными и недвижными; жалею, что не всходил со мною на острый верх Пятихолмного Бешту, Машука, Железной горы, Каменной и Змеиной. Кавказский край, знойная граница Азии – любопытен во всех отношениях». Память о счастливых днях, проведенных «в соседстве Бештау и Эльбруса» Пушкин всегда хранил в своем сердце. В эпилоге «Руслана и Людмилы» поэт нарисовал грандиозную картину Большого Кавказа, которую увидел со склонов Машука и Бештау: «Теперь я вижу пред собою Кавказа гордые главы. Над их вершинами крутыми, на склоне каменных стремнин, питаюсь чувствами немыми и чудной прелестью картин природы дикой и угрюмой…».
Здесь, на Кавказе, Пушкин задумал поэму «Кавказский пленник». Сюжет поэмы был подсказан самой жизнью. Удивительно, что поэта интересовали не победы русской армии на Кавказе, а взаимоотношения народов. Из рассказов бывалых инвалидов он не раз слышал, что русские военные пленники как храбрецы и знатоки своего дела нравились горцам, которые знали истинную цену мужеству и отваге. Восхищаясь русским пленником, «…черкесы грозные дивились и шепотом между собой своей добычею гордились», – пишет поэт в «Кавказском пленнике». Поэма наполнена картинами дикой природы, изображением воинственных горцев, а также историей трогательной любви юной черкешенки к русскому пленнику. «Черкесы, их обычаи и нравы занимают большую и лучшую часть моей повести», – признавался автор.
Большое место в «Кавказском пленнике» занимает тема свободы. Герой поэмы разочарован в жизни на родине, его предали друзья, он одинок. У него осталась одна мечта – мечта о свободе.
Попав в плен к черкесам, пушкинский герой восхищается отвагой горцев, их стремлением к свободе и независимости.
Известно, что поэма имела большой успех у читателей и вызвала массу подражаний. Вслед за Пушкиным своих «Кавказских пленников» написали М.Ю.Лермонтов и Л.Н.Толстой.
Для самого поэта тема свободы была основной в этот период творчества. Поэта привлекает природа, всякого рода природные стихии: море, океан, реки, горы. Все эти явления, попадая в поэтический текст, ассоциируются со свободой.
Этой теме посвящено стихотворение «Узник». В нем прослеживается тесная внутренняя связь между фактами человеческой жизни и жизни природы: «Сижу за решеткой в темнице сырой. Вскормленный в неволе орел молодой, мой грустный товарищ, махая крылом, кровавую пищу клюет за окном…»
Главная мысль стихотворения — воля превыше всего, человек должен быть свободным. Первая и вторая строфы стихотворения — мрачные. Темница — неволя — у Пушкина сырая и темная. «Грустный товарищ», знающий только свободу, взглядом и криком призывает узника разорвать оковы.
Третья строфа разительно отличается от первых двух: в ней — надежда на новую, свободную жизнь, в которой «белеет гора», «синеют морские края», свободно «гуляет… ветер». В ней заключительный аккорд стихотворения — образ воплощенной свободы: «Мы вольные птицы; пора, брат, пора! Туда, где за тучей белеет гора, туда, где синеют морские края, туда, где гуляем лишь ветер… да я!..».
В «Узнике» обращение к образу свободного орла создает особую атмосферу ожидания. Лирический герой, хотя и находится в неволе, не теряет надежды на скорое освобождение.
А вот в стихотворении «Кавказ», которое было написано несколько позднее, в 1829 году во время второй поездки на юг, эта тема раскрыта в трагическом плане. В нем горы, орел, парящий в вышине, водная стихия (шумящие горные водопады, река Терек) — все те же символы свободы.
Он любуется могучим Тереком, олицетворяет его: «Играет и воет, как зверь молодой, завидевший пищу из клетки железной».
Терек, как и поэт, хочет вырваться из берегов — «из клетки железной», но «бьется о берег в вражде бесполезной и лижет утесы голодной волной…». Ему не дают вырваться на свободу «немые громады» утесов. Описание Терека приобретает глубокое аллегорическое значение.
Вторую поездку на Кавказ поэт запечатлел также в своем знаменитом «Путешествии в Арзрум», стихотворениях «Обвал», «Монастырь на Казбеке», «Делибаш», «На холмах Грузии» и др.
Отражение кавказской темы мы находим и в произведениях, ей не посвященных. Так в «Сказке о мертвой царевне…» богатыри выезжают из дома: «Руку правую потешить, сорочина в поле спешить, иль башку с широких плеч у татарина отсечь, или вытравить из леса пятигорского черкеса…».
У подножия Бештау побывал и странствующий по России Онегин: «Уже пустыни сторож вечный, стесненный холмами вокруг, стоит Бешту остроконечный…».
Кавказский след заметен и в стихотворениях о любви: «Нет, не черкешенка она», «Ее глаза».
В стихотворном послании В.Ф.Раевскому Пушкин вспоминает картину, которую не раз, вероятно, наблюдал в Пятигорске: помещенный в струи целебной волны предмет постепенно покрывается налетом минеральных солей, каменеет. Это явление неживой природы под пушкинским пером превращается в тонкую метафору: «Свою печать утратил резвый нрав, душа час от часу немеет; в ней чувств уж нет. Так легкий лист дубрав в ключах кавказских каменеет».
Мне показалась очень интересной встреча Пушкина в Пятигорске с первым кабардинским ученым и просветителем Шорой Ногмовым. Биограф просветителя А.П.Берже писал, что «Ногмов содействовал поэту в собирании местных народных преданий и что поэт, в свою очередь, исправлял Ногмову переводы песен с адыгейского языка на русский язык».
О связи Пушкина с адыгскими писателями говорит и тот факт, что, став издателем журнала «Современник», поэт в первом же томе печатает повесть Султана Казы-Гирея «Долина Ажитугай». При этом Пушкин дает высокую оценку произведению: «Сын полудикого Кавказа становится в ряды наших писателей; черкес изъясняется на русском языке свободно, сильно и живописно. Мы ни одного слова не хотели бы переменить в предлагаемом отрывке».
Погружение в тему кавказской лирики Пушкина заставляет по-новому взглянуть на творчество поэта. Пушкину первому в русской литературе удалось создать великолепный образ кавказской природы. Призывая любить и уважать простых людей, горцев Кавказа, великий поэт так глубоко и проникновенно описал их жизнь, трудолюбие, нравы и обычаи, что его можно считать не только непревзойденным художником, но и настоящим ученым-этнографом.
Кавказ стал для Пушкина предметом восхищения и темой его творчества, которую он пронес через всю жизнь: «В свое святилище глухое ты принимал меня не раз. В тебя влюблен я был безумно. Меня приветствовал ты шумно».
Один из гостей взял ружье покойника, сдул с полки порох и положил его подле тела. Волы тронулись. Гости поехали следом. Тело должно было быть похоронено в горах, верстах в 30 от аула. К сожалению, никто не мог мне объяснить сих обрядов.
Осетинцы самое бедное племя из народов, обитающих на Кавказе; женщины их прекрасны.
Перед глазами Пушкина проходила тяжелая жизнь горцев. Свое отношение к ним Пушкин выразил в стихотворении “Кавказ”:
Так буйную вольность законы теснят,
Так дикое племя под властью тоскует;
Так ныне бесправный Кавказ негодует,
Так чуждые силы его тяготят.
Одним из первых в Осетии, кто по-настоящему оценил значение А.С. Пушкина, был родоначальник осетинской художественной литературы Константин Леванович Хетагуров.
Для Коста было дорого творчество Пушкина, и он его высоко ценил. Об этом свидетельствует ряд высказываний Коста о Пушкине, цитирование отрывков из произведений Пушкина. Так, например, в письме к А.Я. Поповой от 3 июня 1886 г. он цитирует стихотворение Пушкина: “Я помню чудное мгновенье. ”
В 1888 г. в газете “Северный Кавказ” был напечатан фельетон осетинского поэта “Владикавказ”, в котором упоминается поэма Пушкина “Кавказский пленник”.
В своей поэме “Чердак” герой вспоминает слова из “Медного всадника” – “Люблю тебя, Петра творенье”.
В письме к А. Цаликовой Коста также цитирует слова из этой же поэмы: “Бываю иногда в театре, хожу во второй ряд ” назло надменному соседу”. [2, с.84]
Казалось странным, что Коста, любивший и знавший творчество А.С. Пушкина, не посвятил ему ни одного стихотворения. Но теперь исследователь творчества К. Хетагурова Н. Джусоев в статье “Русские писатели в оценке К. Хетагурова” убедительно доказал, что стихотворение “Салам” (“Привет”) посвящено А.С. Пушкину в день 100-летия со дня его рождения.
Стихотворение “Салам” перекликается с пушкинским “Памятником”. Адресат стихотворения назван “создателем славы наших гор”. Коста обращается к нему, как к великому человеку, прожившему 100 лет.
Коста просит извинить свое “бессильное слово”, просит, как младший старшего. Вот как звучит подстрочный перевод стихотворения “Салам”.
Не дал нам бог благословенья,
Наши головы уже не в нашей воле
И хорошо сказать не можем
Тебе, но прости нам это.
Наш разум – короток, сердце подавлено горем,
Как усталый человек, бессильно наше слово.
Ты слишком велик, чтоб быть отцом нашего народа, Наши горы недостойны тобой, им созданной славы.
Твоя жизнь будет жива, пока будет жить род людской.
Твоя жизнь уже теперь равна 100 жизням.
На земле ты совершил все славные дела,
Свою башню ты воздвиг
Последняя строка стихотворения “Салам” является прямой перифразой строки “Памятника”: “Я памятник себе воздвиг.” Стихотворение от начала до конца свидетельствует о том, что оно является приветствием великому человеку и что этот человек является для автора высшим авторитетом в искусстве, автор считает его другом своего народа, обращается к нему от имени народа, чтобы поведать о горестях народа и выразить народную любовь к нему. В стихотворении легко заметить перекличку с основными мыслями “Памятника” Пушкина (мысли о бессмертии, о принадлежности славы поэта народу, о близости поэта к народным массам и т.д.). [16, с.379]
Творчество А.С. Пушкина доступно и понятно и ребенку, и старику, и грамотному человеку, и человеку без образования. Нет вычурности, заумности. Восхитительные строчки его стихотворений сами ложатся на память! Пушкин является частью национальной культуры и истории. Может ли устареть культура и история? Пушкин вне времени, его поэзия искренняя, завораживает легкостью изложения и глубиной чувств. И как ни странно, находит отклик в наших душах! Мы тоже можем так чувствовать и любить, вот только выразить так не можем.
Гениальное всегда сочетается с актуальным. Гениальное – не может быть не актуальным. Пушкин всегда актуален.
Тема Кавказа, как известно, имеет давние традиции в русской литературе. Тема Кавказа была актуальна и во времена А.С. Пушкина, актуальна она и сейчас. Исторически так сложилось, что отношения России с кавказскими горскими народами складывались совсем непросто. Кавказская проблема всегда волновала самые широкие круги российской общественности. Кавказ всегда был одной из основных сфер политических интересов для России.
Впервые появившись в произведениях декабристов, тема Кавказа нашла свое художественное развитие у А.С. Пушкина, А.С. Грибоедова, А.П. Марлинского, М.Ю. Лермонтова, Л.Н. Толстого. Как писала газета “Кавказ” в конце XIX века, русские писатели впервые “воспели неувядаемую прелесть Кавказа, семейный и общественный быт горцев, суровые патриархальные обычаи. любовь их к свободе, мощь духа.”.
Как известно, Пушкин был на Кавказе два раза. Первый раз в июле-августе 1820 года в Пятигорске, Кисловодске и других поселениях Кавказских Минеральных вод. Второй раз в 1829 году из Северного Кавказа по Военно-Грузинской дороге перешел в Грузию. Впечатления от поездок нашли глубокое отражение в творчестве Пушкина.
Поэт, глубоко русский и, несомненно, желавший победы своим соплеменникам, стремится быть предельно объективным в описании “драчливых” горцев.
Первое художественное воплощение кавказских впечатлений Пушкина – эпилог поэмы “Руслан и Людмила”. Беловой автограф его имеет пометку: “Эпилог поэмы Руслан. Кавказ, 26 июля 1820”. Этот день (по новому стилю – 7 августа) и следует, видимо, считать датой открытия кавказской темы в творчестве Пушкина. Вот грандиозная картина Большого Кавказа, открывшаяся взору поэта со склонов Машука и Бештау:
Забытый светом и молвою,
Далече от брегов Невы,
Теперь я вижу пред собою
Кавказа гордые главы.
Над их вершинами крутыми,
На скате каменных стремнин,
Питаюсь чувствами немыми
И чудной прелестью картин
Природы дикой и угрюмой…
В письме к брату Льву от 24 сентября 1820 года Пушкин прямо называет географические ориентиры: “Жалею, мой друг, что ты со мною вместе не видел великолепную цепь этих гор; ледяные их вершины, которые издали, на ясной заре, кажутся странными облаками, разноцветными и недвижными; жалею, что не всходил со мною на острый верх пятихолмного Бештау, Машука, Железной горы, Каменной и Змеиной”.
Здесь же, под сенью покоренного Бештау, Пушкин пережил минуты вдохновения, работая над “Кавказским пленником”. В посвящении к поэме, обращенном к Николаю Раевскому-младшему, он вполне определенно говорит, где возник замысел поэмы.
…Где пасмурный Бешту, пустынник величавый,
Аулов и полей властитель пятиглавый,
Был новый для меня Парнас.
Забуду ли его кремнистые вершины,
Гремучие ключи, увядшие равнины,
Пустыни знойные, края, где ты со мной
Делил души младые впечатленья;
Где рыскает в горах воинственный разбой,
И дикий гений вдохновенья
Таится в тишине глухой?
Поэма “Кавказский пленник” была задумана на Кавказе. А писал ее Пушкин в Гурзуфе, Кишиневе, Каменке и Киеве около шести месяцев. Первоначально поэма имела название “Кавказ”. Свою романтическую поэму Пушкин посвятил, как было уже сказано выше, Н.Н. Раевскому-младшему, с которым еще недавно проводил на Минеральных Водах “милые сердцу дни”:
Прими с улыбкою, мой друг,
Свободной музы приношенье:
Тебе я посвятил изгнанной лиры пенье
И вдохновенный свой досуг.
Сюжет поэмы, в подражание властителю дум Байрону, отразил модную в те времена тему любви европейца к девушке из племени, не тронутого цивилизацией. В образе разочарованного пленника Пушкин хотел изобразить то равнодушие к жизни и ее наслаждениям, ту преждевременную старость души, которые сделались отличительными чертами молодежи его времени. Герою противопоставлена “цельная, исполненная любви и самопожертвования натура черкешенки”.
“Черкесы, их обычаи и нравы занимают большую и лучшую часть моей повести”, – признавался Пушкин своему кишиневскому издателю В.П. Горчакову. Поэта привлекает в горцах их любовь к свободе, мирный труд и гостеприимство, национальные песни.
Пушкин не идеализировал горцев. Да, чеченцы и черкесы живут явным разбойничеством, в каждом из них “таится коварный хищник”, с детских лет их мужчины готовятся к бранной жизни, “к войне заранее приучаясь”. Настоящий “черкес оружием обвешен”. И все это подчинено одной задаче: ловко и быстро убить “чужака”, “в ночном мраке” напасть на казачью станицу, увести в горы отару овец или табун лошадей, притащить на аркане пленника и потом получить за него выкуп. Характеристика неприглядная, но справедливая, и в то же время в ней нет осуждения. Почему? Во-первых, потому что обычаи любого народа необходимо уважать; а, во-вторых, чеченцы и черкесы (Пушкин их, кажется, не различает) жили на своей земле и враждовали лишь с “непрошенными гостями”. Поэт особо подчеркивает, что воинственный дух горца сразу же исчезал, когда к нему обращался за помощью мирный странник, усталый путник:
Тогда хозяин благосклонный
С приветом, ласково, встает
И гостю в чаше благовонной
Чихирь отрадный подает.
Мысль об интересе и уважении Пушкина к обычаям народов хотелось бы особенно подчеркнуть. Обычай – это память народа, память нации, а в памяти – “самостоянье человека и все величие его”.
Благодаря “поэме “Кавказский пленник”, русское общество познакомилось с Кавказом, давно уже знакомым по оружию”. Описания дикой воли, разбойнического героизма и домашней жизни горцев дышат “чертами ярко верными”. Необычный экзотический мир Кавказа, незнакомая речь и нравы горцев воспринимались поэтом как особенный романтический мир, как романтическое там. Интересно, что сама жизнь “помогала” романтизму – Пушкин поселился в стоящем на отшибе доме Инзова и остался там жить после землетрясения, в полуразрушенном доме, окружённом запущенным разросшимся виноградником и пустырём. Всё это точно соответствовало образу “беглеца”, “добровольного изгнанника”, каковым себя Пушкин в то время ощущал. Кстати, сохранились пять (!) редакций текста поэмы (от черновиков до чистого текста), которые тщательно изучены пушкинистами. Исследования литературных критиков показали, что в первоначальном варианте поэма начиналась с эпизода пленения героя, причем ясно говорится, что он пленён не в бою как русский офицер, а был простым путником, странником (“слабый питомец нег”). Черновики непринципиально отличаются от чистовых редакций поэмы, поэтому можно утверждать, что герой “Кавказского пленника” в представлении Пушкина именно путник:
Отступник света, друга природы
Покинул он родной предел
И в край далёкий полетел
С весёлым призраком свободы.
В своем отзыве о “Кавказском пленнике” Белинский писал: “Какие же действия должны были произвести на русскую публику эти живые, яркие, великолепно-роскошные картины Кавказа при первом появлении в свет поэмы!”
Лучшая критика, какая когда-либо была написана на “Кавказского пленника”, принадлежит самому же Пушкину. В “Путешествии в Арзрум” находятся следующие слова, написанные им через семь лет после издания “Кавказского пленника”: Здесь я нашел измаранный список “Кавказского пленника”, и, признаюсь, прочел его с большим удовольствием. Все это слабо, молодо, неполно; но многое угадано и выражено верно. Сам не понимаю, каким образом мог я так верно, хотя и слабо изобразить нравы и природу, виденные мною издали”. Как видим, Пушкин особенно оценил в поэме “верность” изображения. Не знаем, к какому времени относится следующее суждение Пушкина о “Кавказском пленнике”, но очень интересно как факт, доказывающий, как смело умел Пушкин смотреть на свои произведения: “Кавказский пленник” – первый неудачный опыт характера, с которым я насилу сладил; он был принят лучше всего, что я ни написал, благодаря некоторым элегическим и описательным стихам. Но зато Александр, Николай Раевские и я, мы вдоволь над ним посмеялись”.
В “Кавказском пленнике” мы можем найти прямые указания на сходство Пушкина и его героя:
Ты здесь найдёшь воспоминанья,
Быть может милых сердцу дней,
Противуречия страстей,
Мечты знакомые, знакомые страданья
И тайный глас души моей.
Но в письме к В.П. Горчакову (октябрь-ноябрь 1822 г.) Пушкин написал следующее: “Характер Пленника неудачен; доказывает это, что я не гожусь в герои романтического стихотворения. Я в нём хотел изобразить это равнодушие к жизни и к её наслаждениям, эту преждевременную старость души, которые сделались отличительными чертами молодёжи 19-го века”. Следовательно, “пленник” – это образ обобщённый, образ “героя романтического стихотворения”.
Самым свежим и значительным из того, что было сказано о “Кавказском пленнике” современником Пушкина, было суждение П.А. Вяземского. Вяземским впервые была поставлена важнейшая для новой литературы проблема – проблема современности героя. По убеждению критика, высокая поэзия может быть не только лирическим откликом поэта на актуальные современные вопросы и темы, но и отражением современной общественной жизни и ее противоречий в создании современных человеческих характеров. В главном герое “Кавказского пленника” Вяземский увидел отражение черт, свойственных целому поколению, характер, обобщающий настроения и чувства современной молодежи, активность и энергия которой скованы вынужденным бездействием:”. подобные лица часто встречаются взору наблюдателя в нынешнем положении общества. волнение без цели, деятельность пожирающая, неприкладываемая к существенному; упования никогда не совершаемые и вечно возникающие с новым стремлением – должны неминуемо посеять в душе тот неистребимый зародыш скуки, приторности, пресыщения которые знаменуют характер Child-Harold, Кавказского пленника и им подобных”.
В поэме много описаний великолепной природы Кавказа.
Великолепные картины!
Престолы вечные снегов,
Очам казались их вершины
Недвижной цепью облаков,
И в их кругу колосс двуглавый,
В венце блистая ледяном,
Эльбрус огромный, величавый,
Белел на небе голубом.
Пушкин любил свою кавказскую поэму. “…Отеческая нежность не ослепляет меня насчет “Кавказского пленника”, но, признаюсь, люблю его, сам не зная за что, в нем есть стихи моего сердца”.
История героя поэмы, попавшего в плен к черкесам, заимствована Пушкиным из рассказов людей, с которыми встречался на Кавказе, а также из литературных источников. Достойно внимания и то обстоятельство, что оказавшись на Кавказе девять лет спустя, Пушкин в “Путешествии в Арзрум” вновь упомянул историю, положенную в основу его первой южной поэмы, как типичную: на… “вершинах ползали чуть видные стада и казались насекомыми. Мы различили и пастуха, быть может, русского, некогда взятого в плен и состарившегося в неволе”.
Синтезируя отдельные настроения, Пушкин создал более сложный и более психологически достоверный характер. Пленник не просто поддаётся романтическим настроениям, он в самом деле охладел к любви, окаменел душой, в самом деле разочарован и т.д. Пленник хладнокровно отнёсся к смерти “черкешенки”, его спасительницы:
Всё понял он. Прощальным взором
Объемлет он последний раз
Пустой аул с его забором…
По поводу этого эпизода читатели высказывали неудовольствие, всем хотелось счастливой развязки. Но в том и художественная сила поэмы, что романтизм Пленника не в его настроениях, а в сути его характера, романтизм порождает не только романтические чувства и мысли, но и реальные поступки. Такой герой был новым и непривычным для читателя.
Пушкин иронически отвечал читателям, желавшим счастливой развязки, в письме П.А. Вяземскому от 6 февраля 1823 г.: “Другим досадно, что Пленник не кинулся в реку вытаскивать мою Черкешенку – да, сунься-ка; я плавал в кавказских реках, – тут утонешь сам, а ни чорта не сыщешь; мой пленник умный человек, рассудительный, он не влюблен в Черкешенку – он прав, что не утопился”.
В “Кавказском пленнике” в русской литературе явился новый герой, герой своего времени и новый жанр “лирической поэмы”, “романтической поэмы”. [14, с.98]
Видел я берега Кубани и сторожевые станицы любовался нашими казаками. А.С. Пушкин
Еще при жизни великого поэта Александра Сергеевича Пушкина (17991837) современники называли его имя в ряду славных имен, составляющих гордость великой русской нации. «Это был… не только великий русский поэт своего времени, но и великий поэт всех народов и всех веков… слава всемирная», – так восторженно писал о А.С. Пушкине известный критик В. Белинский.
На долю поэта выпала задача огромной культурно-исторической важности, казалось бы, непосильной для одного человека, но гигант Пушкин с этой задачей справился блестяще, ибо творческий путь его был стремителен и плодотворен. Первое стихотворение Пушкина появилось в печати, когда поэту исполнилось 15 лет, а в возрасте 37 лет его уже не стало…
А.С. Пушкин побывал на Кубани всего один раз, во время своей поездки на Кавказ с семьей генерала Николая Николаевича Раевского-старшего.
Весной 1820 года поэт был выслан из Петербурга за участие в кружке «Зеленая лампа», литературном филиале тайного политического общества, созданного для борьбы с самодержавием и крепостничеством; с назначением в канцелярию наместника Бесарабии генерала Инзова. Добравшись до Екатеринослава (г. Днепропетровск), где в те дни размещалась канцелярия наместника, Пушкин, искупавшись в Днепре, простыл и заболел. В то время через город проезжал прославленный герой Отечественной войны 1812 года генерал от кавалерии Николай Николаевич Раевский (1770 1829), которому медиками было предписано лечение на Кавказских минеральных водах.
Вместе с генералом ехали на Кавказ и его младшие дети: дочери Софья и Мария, а также младший сын Николай, уже имевший чин ротмистра лейб-гвардии Гусарского полка, давний приятель Пушкина еще по Царскому Селу, когда поэт учился в лицее.
В одной из бедных хижин Екатеринослава Николай Раевский-младший и обнаружил больного Пушкина. По просьбе Николая штаб-лекарь Рудаковский, который сопровождал генерала на Кавказ, осмотрел больного поэта и прописал ему курс лечения, а Николай упросил грозного родителя взять Пушкина с собою на Кавказ. Будучи человеком довольно либеральных взглядов, генерал Раевский, зная истинные причины ссылки Пушкина на юг России, уладил отпуск поэта с его начальством, добрейшим Иваном Никитичем Инзовым, генералом от инфантерии, и Пушкин получил разрешение выехать на Кавказ.
Двадцатилетний поэт с большой радостью воспринял известие, что ему разрешена дальняя поездка. В конце мая семейство Раевских вместе с Пушкиным переправилось через широкий Днепр невдалеке от коварных порогов, где некогда обреталась запорожская вольница, впоследствии воспетая с великим вдохновением Н.В. Гоголем.
Путешествия в те годы были лишены самых элементарных удобств, они были к тому же длительными и тяжелыми, поэтому в жизни людей, их совершающих, оставались большими событиями и запоминались на всю жизнь. Никакого транспорта тогда, кроме лошадей, не существовало. На почтовых станциях часто не только нельзя было достать продукты, но и даже получить стакан чаю. Поэтому бывалые люди везли с собою провиант в специальных ящиках-погребках; самовары, угли к ним, а кто победнее, те обходились простыми чайниками.
Поезд Раевских состоял из открытой коляски с откидным верхом и двух четырехместных карет. В одной карете ехали дочери с бонной мисс Мяттен и компаньонкой дочерей татаркой Зарой, которую все звали Анной Ивановной. Во второй карете ехал сам генерал с доктором, а Николай с Пушкиным впереди, в упомянутой коляске.
На почтовых станциях при замене лошадей было слышно, как ямщики говаривали: «Второй Спас яблочком разговляется»; «На второй Спас и нищий яблочко съест»; «Спас любит нас». В те же дни отмечался и Успенский пост, когда на трапезе разрешалось пить вино и кушать рыбу. Все это на базарах можно было купить у веселых казачек. Путешественники, особенно молодые мужчины, делали это с особым удовольствием. Пушкин прибыл на Кавказ не с пренебрежительностью, с которой приезжали сюда многие русские дворяне, а с любовью русского народа к многочисленным народам Кавказа. И покидал его не как пресыщенный завоеватель, а с душевным восторгом, который возник в нем под влиянием величавой природы Кавказа, и гуманным чувством к населяющим его горцам, ведущим борьбу за свою независимость.
Вскоре генерал Раевский известил командующего войсками на Кавказской линии генерала К.К. Сталя и войскового атамана Черноморского казачьего войска полковника Григория Кондратьевича Матвеева, что он будет следовать в Крым через Ставрополь и Черноморию.
Одновременно генерал Раевский обратился с просьбой и к наместнику Кавказа генералу от инфантерии Алексею Петровичу Ермолову, старому боевому товарищу, с просьбой оказать содействие в безопасном проезде в Крым по землям, находившимся в его ведении. Ермолов живо откликнулся из далекого Тифлиса двумя распоряжениями: генералу Сталю и полковнику Матвееву, чтобы они обеспечили безопасный проезд генерала Раевского вдоль подчиненных им кордонных линий.
К этому предписанию был приложен маршрут движения, по которому проехал по Черномории, как в те годы называли Область Войска Черноморского, генерал Раевский с семейством и Пушкиным. Сохранился и этот документ: «Выписка из маршрута Господина Главного Директора путей сообщения Бетанкура.» От Ставрополя до Прочного Окопа 70 верст (р-н г. Армавира. В.С.) до Царицынской 15 верст (х. Северо-Кавказский. В.С.) до Григориполлис 15 верст до Кавказской 30 верст. 13-го сентября ночлег до Казанской 28 верст до Тифлисской 15 верст до Усть-Лабинской 17 верст до Корсунской 30 верст до Екатеринодара 18 верст. 14 сентября ночлег до Копанской 30 верст (х. Копанский. В.С.) до Мышастовской 18 верст (ст. Ново-Мышастовская. В.С.) до Кара-Кубанской 24 версты (х. Водный. В.С.) до Копыла 20 верст (г. Славянск-на-Кубани. В.С.) до Калауса 28 верст. 15 сентября ночлег (у ст. Анастасиевской. В.С.) до Курки 25 верст (х. Красный Октябрь. В.С.) до Темрюка 18 верст до Сенной 17 верст до Фанагории 26 верст. 16 сентября ночлег (ст. Тамань. В.С.)
Возвратимся в жаркий день 5 августа, когда Раевские оставили Кавказ и выехали на бывшую Азово-Моздокскую дорогу. И она повела Раевских уже на юг по косогорам и сухим лощинам и через несколько часов вывела к станице Сенгилеевской, основанной хоперскими казаками у валов суворовского фельдшанца Державного, последнего укрепления Кубанской кордонной линии, построенной великим Александром Васильевичем Суворовым в 1778 году. Еще верст сорок жаркого пути, и путники увидели на высоком плато, вошедшем в историю как Форштатская гора, серы валы крепости Прочный Окоп, где размещалась штаб-квартира начальника Правого фланга Кавказской кордонной линии. Под горой была видна лента пока ещё узкой реки Кубани, за которой к горизонту уходили леса и рощи Закубанья, кое-где пронизанные дымками черкесских аулов.
Если на Кавказ Раевские ехали днем и ночью, то теперь от Ставрополя они передвигались только днем, да еще с конным конвоем. С заходом солнца Раевские, как и все путешественники, будут укрываться на ночлег за стенами пограничных укреплений, где стояли приличные числом гарнизоны с артиллерией.
История ничего не оставила нам о пребывании в крепости Прочный Окоп семейства Раевских и молодого Пушкина. Ни комендант крепости майор Широкий, ни Пушкин, ни сам генерал ничего не упоминают в записях, дошедших до нас, об этом событии. И хотя в маршруте ночлег в Прочном Окопе не указан, но, судя по расстоянию, он в этой крепости все же, видимо, был. От крепостных ворот, что были у Круглой батареи, дорога круто поворачивала вправо, на запад, и далее шла, повиливая у самого края высокого правобережья, огибая поросшие тернами овраги, спускающиеся к Кубани. Оставив позади Старую и Новую станицы Прочноокопские, версты через четыре путники проехали карантин, валы которого и ныне видны западнее последней станицы на правом склоне Холодной балки. Поднявшись по косогору на высокое правобережье, которое ныне названо именем А.С. Пушкина и где установлен ему каменный памятный знак, и далее вниз по Кубани, Раевские встречали то пограничный пикет с плетневыми оборонительными стенами и торчащей над ним дозорной вышкой; то конный разъезд, осматривающий прикубанские овраги, заросшие кустарником, и сам берег, укрытый кудрявыми вербами, которые и ныне украшают русло Кубани.
Оставив слева Новиньский пикет, Раевские спустились через четыре версты в обширную лощину с протекающей по ней узенькой, с сонным течением, речкой Горькой, в устье которой возвышались валы Царицынского поста, бывшей крепости Царицынской, построенной А.В. Суворовым весной 1778 года в составе укреплений Кубанской кордонной линии. Здесь великий полководец из-за нехватки войск оставил берег Кубани и потянул свою линию кордонных укреплений вверх по речке Горькой, придерживаясь кратчайшего направления на Ставрополь, стоящий на Азово-Моздокской линии. В этом направлении, у хутора Веселого, со
Похожие работы
A.C.Пушкин
А.С. Пушкин – великий поэт и писатель России
А.С. Пушкин на Кавказе
А.С.Пушкин: краткий очерк жизни и творчества
Великий сын России – А.С.Пушкин
Липецкий край – прародина великого поэта А.С. Пушкина
Педагогические взгляды А.С.Пушкина
Пушкин – издатель и редактор
Пушкин и его творчество
Пушкин и Кубань
Пушкин на Кавказе – начало – https://www.chitalnya.ru/work/812663/
17 мая 1820 года Пушкин приезжает в Екатеринослав (Днепропетровск).
Прибыв к месту назначения, Пушкин, в один из дней, купаясь в Днепре, заболел лихорадкой.
Вскоре о его пребывании в городе узнала семья генерала Н. Н. Раевского, участника войны 1812 года, направлявшаяся на Кавказские минеральные воды. Один из сыновей Раевского, ( Николай Николаевич), был другом Пушкина.
По просьбе генерала Раевского начальник Пушкина, генерал-лейтенант И.Н. Инзов, разрешил больному поэту выехать на Кавказ для лечения.
28 мая Пушкин вместе с Раевскими отбыл из Екатеринослава. Путь их пролегал через Новочеркасск и Ставрополь.
4 июня они приехали в Горячеводск или Горячие Воды (ныне Пятигорск). Поэт около двух месяцев лечился на минеральных водах. Болезнь отступала, вернулось жизнерадостное настроение, присущее его натуре, и вскоре здоровье поэта восстановилось.
С генералом Раевским кроме его сына Николая, были также две его младшие дочери с гувернантками, а также доктор Рудыковский.
По приезде путешественников в Пятигорск их встречал, прибывший в город ранее, старший сын Раевского, (Александр Николаевич), – отставной полковник.
Комендант Пятигорска явился к генералу Раевскому, и вскоре прислал книгу, в неё вписывали имена посетителей вод, и которую все с любопытством стали просматривать. – повествует в своих дорожных записках доктор Рудыковский.
Книгу следовало возвратить, приобщив список из сопровождающих генерала Раевского.
Для выполнения этого взялся Пушкин. Доктор видел, как он, сидя на поленнице во дворе,
с хохотом что-то писал…
Позднее выяснилось, что Пушкин вписал доктора как лейб-медика, а себя как недоросля, находящегося в свите его высокопревосходительства генерала Раевского. Насилу доктор убедил коменданта всё написанное Пушкиным исправить. А генерал Раевский пожурил поэта за шалость.
Пушкин со всем обществом уезжал на гору Бештау пить железные, в ту пору малоизвестные, воды, жили они за неимением другого жилья, в калмыцких кибитках.
О своих впечатлениях от пребывания на Кавказе Пушкин позднее писал брату, – Льву Сергеевичу: – Два месяца жил я на Кавказе; воды мне были очень нужны и чрезвычайно помогли, особенно серные горячие. Впрочем, купался в тёплых кисло-серных, в железных и кислых холодных. Все эти целебные ключи находятся не в дальнем расстоянии друг от друга…
Жалею, мой друг, что ты со мной вместе не видел великолепную цепь этих гор, ледяные их вершины, которые издали, на ясной заре, кажутся странными облаками…
Жалею, что не всходил со мной на острый верх пятихолмного Бештау, Машука, Железной горы, Каменной и Змеиной. Кавказский край, знойная граница Азии, любопытен во всех отношениях.
21 июня Пушкин в обществе поручика князя С.И. Мещерского 1-го и Н.Н. Раевского-младшего посетил в Пятигорске чиновника английской миссии в Персии – Виллока. Об этом визите майор Красовский донёс 1 июля заступающему место начальника Кавказского края И.А. Вельяминову.
26 июня поэт пишет эпилог к поэме «Руслан и Людмила».
Конец июля – первая половина августа: выход в свет первого издания «Руслан и Людмила»
Незадолго до отъезда поэта с Кавказских минеральных вод, 2-го августа, в Темижбеке и в тот же день в крепости Кавказской, его встретил Г.В. Гераков, автор «Путешествия по многим Российским губерниям. 1820год».
5 августа Отъезд из Пятигорска. Пушкин с семьёй Раевских отправился в Крым.
12-13 августа Прибытие Раевских и Пушкина в Тамань.
15 августа они останавливались в Керчи, где поэт познакомился с известным кавказоведом С.М. Броневским, работавшим в то время над своим двухтомным трудом «Новейшие географические и исторические известия о Кавказе», вышедшим в Москве в 1823 году.
Сочинение это по выходе в свет было приобретено Пушкины; поэт пользовался им при написании своих сочинений о Кавказе.
С 1820 года тема Кавказа в поэзии Пушкина представлена поэмой «Кавказский пленник», которую поэт начал писать летом на Кавказе, а закончил 20 февраля 1821 года в Каменке. Посвящение Н.Н. Раевскому, другу автора, было написано в Одессе, в мае 1821 года. Первое издание поэмы вышло в августе 1822 года в Петербурге.
Поэма имела у читателей шумный успех и пленила их новизной темы.
Описание быта горцев и картин природы поражало колоритностью и свежестью образов. Поэма была самобытна, (не смотря на наличие явных следов влияния Байрона), в описании драматических событий, уклада жизни горцев, природы Кавказа, в уместном использовании поэтом географических названий и местных выражений.
Поэт знакомит читателя с новыми словами, – аул, уздень, шашка, сакля, кумыс, чихирь, байрам, рамазан и т. п. , снабжая их пояснениями.
Географические названия дополнены меткими эпитетами: Бештау – пасмурный, пустынник величавый, аулов и полей властитель пятиглавый. Эльбрус – колосс двуглавый, огромный, величавый. Терек – седой.
В письмах к друзьям Пушкин охотно делится своими мыслями о новой поэме, едва закончив которую, уже замечал в ней существенные недостатки: в изображении действующих лиц, а также в отношении композиции и стиля.
В образе героя много неясного: его прошлое загадочно. Известно лишь, что в пору “пламенной младости” он “много милого любил”, бурная жизнь погубила его “надежду, радость и желание”, и в “увядшем сердце” – лишь воспоминания о “лучших днях”, также есть намёк на то, что мир поэзии ранее был ему близок: “охолодев к мечтам и к лире”.
В характере героя поэт изображает равнодушие к жизни и её наслаждениям, преждевременную старость души, которые стали отличительными чертами молодёжи 19-го века.
Конкретные исторические эпизоды не вошли в основу поэмы, однако тема борьбы с горцами, отголоски военных действий и использование автобиографических мотивов придавали “Кавказскому пленнику” злободневность, вызывая различные суждения.
Пушкин также отмечает, что описание природы и нравов горцев – наиболее удачные места в его поэме. Менее удались ему характеры и пленника, и черкешенки.
Разочарованному герою, с его бурной молодостью, непостоянством, замкнутом в одиночестве, автор противопоставляет цельную, исполненную любви и самопожертвования натуру горянки-черкешенки.
Большую роль играют мотивы необычности: пленение героя, его тайные свидания с героиней, побег пленника и гибель черкешенки.
Эта канва событий разворачивается на фоне ярких картин нравов горцев и великолепной природы Северного Кавказа.
– продолжение следует – https://www.chitalnya.ru/work/815715/
Впечатления от поездок на Северный Кавказ в 1820 и 1829 годах нашли глубокое отражение в творчестве Пушкина.
Величественная природа этих мест, быт и нравы горских народов вдохновили поэта на создание поэм «Кавказский пленник» и «Тазит», свыше десятка шедевров его лирики посвящены кавказской теме. Отдельные произведения были написаны на Кавказе, другие — в южной ссылке и в Петербурге.
В эпилоге к «Руслану и Людмиле», созданном на Кислых водах в июле 1820 года, Пушкин вспоминает свою высылку из Петербурга и душевное состояние в те дни:
Я погибал… Святой хранитель
Первоначальных, бурных дней,
О дружба, нежный утешитель
Болезненной души моей!
Ты умолила непогоду;
Ты сердцу возвратила мир;
Ты сохранила мне свободу,
Кипящей младости кумир!..
Поэт любуется природой Кавказа, хотя «душа, как прежде, каждый час полна томительною думой».
Далече от брегов Невы,
Теперь я вижу пред собою
Кавказа гордые главы.
Над их вершинами крутыми,
На скате каменных стремнин,
Питаюсь чувствами немыми
И чудной прелестью картин
Природы дикой и угрюмой…
Свое недавнее пребывание на Кавказских Минеральных Водах Пушкин вспоминал и в стихотворении:
Я видел Азии бесплодные пределы,
Кавказа дальний край, долины обгорелы,
Жилище дикое черкесских табунов,
Подкумка знойный брег, пустынные вершины.
Обвитые венцом летучих облаков,
И закубанские равнины!
Ужасный край чудес!., там жаркие ручьи
Кипят в утесах раскаленных,
Благословенные струи!
Надежда верная болезнью изнуренных.
Мой взор встречал близ дивных берегов
Увядших юношей, отступников пиров,
На муки тайные Кипридой осужденных,
И юных ратников на ранних костылях,
И хилых стариков в печальных сединах.
Поэма «Кавказский пленник» была задумана еще на Кавказе. Пушкин писал ее в Гурзуфе, Кишиневе, Каменке и Киеве около шести месяцев. Эпилог помечен:
«Одесса. 1821. 15 мая». Первоначально поэма имела название «Кавказ».
Свою романтическую поэму Пушкин посвятил Н. Н. Раевскому-младшему, с которым еще недавно проводил на Минеральных водах «милые сердцу дни»:
Прими с улыбкою, мой друг, Свободной музы приношенье:
Тебе я посвятил изгнанной лиры пенье
И вдохновенный свой досуг.
Поэт вспоминает летние дни 1820 года, которые он провел вместе с Н. Н. Раевским на водах:
Во дни печальные разлуки
Мои задумчивые звуки
Напоминали мне Кавказ,
Где пасмурный Бешту, пустынник величавый,
Аулов и полей властитель пятиглавый,
Был новый для меня Парнас.
Забуду ли его кремнистые вершины,
Гремучие ключи, увядшие равнины,
Пустыни знойные, края, где ты со мной Делил души младые впечатленья;
Где рыскает в горах воинственный разбой,
И дикий гений вдохновенья
Таится в тишине глухой?..
Сюжет поэмы, в подражание властителю дум Байрону, отразил модную в те времена тему любви европейца к девушке из племени, не тронутого цивилизацией. В образе разочарованного пленника Пушкин «хотел изобразить то равнодушие к жизни и ее наслаждениям, ту преждевременную старость души, которые сделались отличительными чертами молодежи его времени».
Горою противопоставлена «цельная, исполненная любви и самопожертвования натура черкешенки».
«Черкесы, их обычаи и нравы занимают большую и лучшую часть моей повести»,—признавался Пушкин своему кишиневскому приятелю В.П.Горчакову. Поэта привлекает в горцах их любовь к свободе, мирный труд и гостеприимство, национальные песни.
Уж меркнет солнце за горами;
Вдали раздался шумный гул;
С полей народ идет в аул,
Сверкая светлыми косами.
Пришли; в домах зажглись огни,
И постепенно шум нестройный
У молкнул; все в ночной тени
Объято негою спокойной…
В поэме много описаний великолепной природы Кавказа. Ее герой,
Влачася меж угрюмых скал,
В час ранней утренней прохлады,
Вперял он любопытный взор
На отдаленные громады
Седых, румяных, синих гор. Великолепные картины!
Престолы вечные снегов,
Очам казались их вершины
Недвижной цепью облаков,
И в их кругу колосс двуглавый,
В венце блистая ледяном,
Эльбрус огромный, величавый,
Белел на небе голубом…
Пушкин любил свою кавказкую поэму. «Местные краски верны,—писал он Гнедичу в апреле 1822 года,—но понравятся ли читателям, избалованным поэтическими панорамами Байрона и Вальтера Скотта?.. Отеческая нежность не ослепляет мeня насчет «Кавказского пленника», но, признаюсь, люблю его, сам не зная за что; в нем есть стихи моего сердца». Сознавая несовершенство образов героев, недостатки композиции и стиля поэмы, поэт и позднее считал ее своей творческой удачей: «Все это слабо, молодо, неполно; но многое угадано и выражено верно»,— записал он в 1829 году, перечитав поэму во время путешествия по Кавказу.
История героя поэмы, попавшего в плен к черкесам, заимствована Пушкиным из рассказов людей, с которыми встречался на Кавказе, а также из литературных источников. Известны были и факты пленения горцами генерала Дельпоццо, майора Шведова и дальнего родственника поэта Ф. Н. Немцова.
Достойно внимания и то обстоятельство, что, оказавшись на Кавказе десять лет спустя, Пушкин в «Путешествии в Арзрум» вновь упомянул историю, положенную в основу его первой южной поэмы, как типичную: на горных «вершинах ползали чуть видные стада и казались насекомыми. Мы различили и пастуха, быть может, русского, некогда взятого в плен и состарившегося в неволе».
В своем отзыве о «Кавказском пленнике» Белинский писал: «Какие же действия должны были произвести на русскую публику эти живые, яркие, великолепно-
роскошные картины Кавказа при первом появлении в свет поэмы! С тех пор, с легкой руки Пушкина, Кавказ сделался для русских заветною страною не только широкой, раздольной воли, но и неисчерпаемой поэзии…»
И в эпилоге к «Кавказскому пленнику» Пушкин, прощаясь с читателем, еще раз вернулся к своей музе, воспевшей Кавказ:
Так Муза, легкий друг Мечты
К пределам Азии летала
И для венка себе срывала
Кавказа дикие цветы.
Ее пленял наряд суровый
Племен, возросших на войне,
И часто в сей одежде новой
Волшебница являлась мне;
Вокруг аулов опустелых
Одна бродила по скалам
И к песням дев осиротелых
Она прислушивалась там;
Любила бранные станицы,
Тревоги смелых казаков,
Курганы, тихие гробницы,
И шум, и ржанье табунов…
Здесь же Пушкин призывает свою музу воспеть «Мстислава древний поединок». Поэта волновали мысли о создании эпической поэмы, посвященной князю Мстиславу Владимировичу Храброму — правителю Тмутараканского государства (XI век). В 1822 году Пушкин работал над планом поэмы. Он собирался рассказать о непобедимых походах князя против хазаров и касогов (тогдашнее название черкесов). Эти события в поэме должны переплетаться со сказочно-былинными эпизодами о любви царевны касогов к князю Мстиславу. Замысел остался незавершенным.
Таков поэтический итог первой поездки Пушкина на Северный Кавказ.
Вторая поездка в 1829 году нашла свое отражение в «Путешествии в Арзрум во время похода 1829 года», поэме «Тазит», незавершенном «Романе на Кавказских минеральных водах», стихотворениях «Желал я душу освежить», «Калмычке», «Все тихо, на Кавказ идет ночная мгла… (первая редакция стихотворения «На холмах Грузии лежит ночная мгла»), «Дон», «На картинки к «Евгению Онегину» в «Невском альманахе», в строфах о Кавказе «Путешествия Онегина» и эскизном плане о русской девушке и черкесе. Современник и знакомый Пушкина писатель В. В. Измайлов писал П. А. Вяземскому в июне 1829 года: «Пушкин на полете к югу и, вероятно, к новой славе литературной».
Северному Кавказу посвящена первая глава «Путешествия в Арзрум». В ее основу легли путевые записи поэта во время странствования. Первая запись сделана в Георгиевске 15 мая, вторая — во Владикавказе 22 мая.
Пушкин рассказывает в них о встрече и разговорах с Ермоловым, описывает маршрут следования, сравнивая знакомые ему места по первой поездке с их нынешним состоянием.
В «Путешествии в Арзрум» поэт подробно описывает свой новый путь от Гeоргиевска до Владикавказа и Ларса и дорожные впечатления от посещения этих мест. Он знакомится с древними памятниками горских народов, их бытом и нравами. Привлекают его внимание воинственные черкесы, осетины — «самое бедное племя из народов, обитающих на Кавказе», «спокойные и смелые» женщины, обряд похорон и многое другое. Отношение к ним сочувственное, без тени пренебрежения. Опубликованное в 1836 году на страницах «Современника», «Путешествие в Арзрум» было встречено реакционной булгаринской «Северной пчелой» такой репликой: «Кавказ, Азия и война! Уже в этих трех словах поэзия, а «Путешествие в Арзрум» есть не что иное как холодные записки, в которых нет и следа поэзии».
Вторая кавказская поэма о Гасубе и его сыне Тазите написана по свежим впечатлениями от посещения одного из осетинских аулов вблизи Владикавказа. «Я посетил один из них и попал на похороны. Около сакли толпился народ. На дворе стояла арба, запряженная двумя волами: родственники и друзья умершего съезжались со всех сторон и с громким плачем шли в саклю, ударяя себя кулаками в лоб. Женщины стояли смирно…» Эти наблюдения Пушкина вскоре вылились в поэтические строки:
Не для бесед и ликований,
Не для кровавых совещаний,
Не для расспросов кунака,
Не для разбойничьей потехи
Так рано съехались адехи
На двор Гасуба старика.
В нежданной встрече сын Гасуба
рукой завистника убит
Вблизи развалин Татартуба.
В родимой сакле он лежит.
Обряд творится погребальный.
Звучит уныло песнь муллы.
В арбу ‘впряженные волы
Стоят пред саклею печальной.
Двор полон тесною толпой.
Подъемлют гости скорбный вой
И с плачем бьют нагрудны брони…
Убийство сына «рукою завистника» требовало кровной мести. По чеченским обычаям того времени, «обиженные искали случая и средства отомстить не только виновному, но и всему его роду». Старик Гасуб, чеченец (адех), верен заветам старины. Однако младший сын нарушает священный обычай своего дикого народа и отказывается отомстить за убитого брата. Он милосерден к убийце, которого встретил в одиночестве, «израненным и безоружным».
Отец проклинает сына и прогоняет его:
Поди ты прочь — ты мне не сын,
Ты не чеченец — ты старуха,
Ты трус, ты раб…
Будь проклят мной! поди — чтоб слуха
Никто о робком не имел,
Чтоб вечно ждал ты грозной встречи,
Чтоб мертвый брат тебе на плечи
Окровавленной кошкой сел
И к бездне гнал тебя нещадно…
Таким представил Пушкин отца, приверженца патриархальных устоев своего
народа, и сына, представителя новой, гуманной идеологии. В этой трагической коллизии — существо поэмы «Тазит». Кроме того, в поэме реалистично описана своеобразная жизнь горцев, распространенный обычай аталычества (отдавать малолетних сыновей на воспитание в чужие аулы и к другим народностям), воинские забавы молодежи и высказаны мысли об исторической судьбе этого народа.
Белинский восторженно отозвался о поэме: «Случилось так, что и одно из последних произведений Пушкина опять посвящено было тому же Кавказу, тем же горцам. Но какая огромная разница между «Кавказским пленником» и «Галубом»! Словно в разные века и разными поэтами написаны эти две поэмы!..»
Поэма «Тазит» была начата Пушкиным вскоре по возвращении из Арзрума. Вновь он вернулся к работе над ней в 1833 году, так и не окончив ее.
С Северным Кавказом связан также неосуществленный замысел «Романа на Кавказских минеральных водах». В свои приезды на воды Пушкин наблюдал жизнь съехавшихся на лечение русских семейстз, наполненную забавами и развлечениями и не лишенную неожиданностей и даже опасностей.
По семи наброскам, написанным осенью 1831 года, можно судить о замысле их автора. В центре повествования не черкес, а русский: офицер Якубович собирается похитить красавицу Алину Корсакову, но цели своей не достигает. Среди других персонажей, большинство которых знакомые Пушкина по Москве, Петербургу, Кавказу, мать героини М. И. Римская-Корсакова, супруги Мерлини, майор Курилов и другле. Даже по одному наброску «Теперешнее состояние Кавказа и прежнее» можно судить о широте задуманного романа, а вернее, большой повести из жизни «Общества на водах».
К впечатлениям 1829 года относится также план поэмы «Русская девушка и черкес»: «Станица — Терек — за водой — невеста — черкес на том берегу— она назначает ему свидание — он хочет увезти ее — тревога — бабы берут его в плен — отсылают в крепость — обмен — побег девушки с черкесом».
С. М. Бонди, впервые опубликовавший этот план, так комментирует его: «Станица, из которой все казаки ушли на войну, остались одни бабы; девушки ходят за водой—среди них невеста (очевидно ушедшего на войну казака); черкес на том берегу—она назначает ему свиданье; во время ночного свиданья, очевидно, тревога;
бабы берут черкеса в плен, отсылают в крепость. Затем происходит обмен пленниками, черкес возвращается домой и девушка-казачка бежит с черкесом». Таков неосуществленный замысел Пушкина.
15 мая 1829 года датирована первая редакция одного из лучших стихотворений Пушкина — «На холмах Грузии лежит ночная мгла». Это было в Георгиевске.
Все тихо — на Кавказ идет ночная мгла,
Восходят звезды надо мною.
Мне грустно и легко — печаль моя светла,
Печаль моя полна тобою —
Тобой, одной тобой — унынья моего
Ничто не мучит, не тревожит,
И сердце вновь горит и любит оттого,
Что не любить оно не может…
Первые две строфы стихотворения немногим отличаются от окончательной редакции.
Изменено лишь начало:
На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною…
В таком виде и без отброшенной последней строфы («Я твой по-прежнему, тебя люблю я вновь…») стихотворение было опубликовано в альманахе «Северные цветы» на 1831 год. Его связывают с Н.Н.Гончаровой на том основании, что в период сватовства к Наталье Николаевне Пушкин не мог говорить о любви к другой женщине и возвращении прежнего чувства. Близкий друг Пушкина В. Ф. Вяземская, посылая в 1830 году М. Н. Волконской стихотворение «На холмах Грузии лежит ночная мгла» (тогда еще не изданное), сообщает, что стихи обращены к невесте поэта Н. Н. Гончаровой.
Кавказским наблюдениям и впечатлениям обязаны своим появлением также стихотворения «Калмычке» и «Дон», о которых мы уже писали, а также и «Был и я среди донцов». Глубоко проникновенны малоизвестные строки из ранней редакции «Путешествия Онегина», где поэт вспоминает свое посещение Кавказа:
Во время оное былое!..
В те дни ты знал меня, Кавказ,
В свое святилище глухое
Ты призывал меня не раз.
В тебя влюблен я был безумно.
Меня приветствовал ты шумно
Могучим гласом бурь своих.
Я слышал рев ручьев твоих,
И снеговых обвалов грохот,
И клик орлов и пенье дев…
Неизменный интерес великого поэта к кавказской тематике подтверждается также сохранившимися в его библиотеке книгами Платона Зубова «Шесть писем о Грузии и Кавказе, писанные в 1833 году» (М., 1834) и «Подвиги русских воинов в странах Кавказских с 1800 по 1834 год» (Спб 1835—1836).
Значение Кавказа для творчества Пушкина было огромно. Об этом еще при жизни поэта писал Н. В. Гоголь в следующих проникновенных строках: «Судьба как нарочно забросила его туда, где границы
России отличаются резкою величавою характерностью; где гладкая неизмеримость России прерывается подоблачными горами и обвевается югом. Исполинский, покрытый вечным снегом Кавказ, среди знойных долин поразил его; он, можно сказать, вызвал силу души его и разорвал последние цепи, которые еще тяготели на свободных мыслях. Его пленила вольная поэтическая жизнь дерзких горцев, их схватки, их быстрые, неотразимые набеги; и с тех пор кисть его приобрела тот широкий размах, ту быстроту и смелость, которая так дивила и поражала только что начинавшую читать Россию. Рисует ли он боевую схватку чеченца с казаком — слог его молния; он так же блещет, как сверкающие сабли, и летит быстрее самой битвы. Он один только певец Кавказа: он влюблен в него всею душой и чувствами; он проникнут и напитан его чудными окрестностями, южным небом…».
История Кавказских Минеральных Вод тесно связана с именами многих известных людей. В те далекие годы считалось,
что Кавказ – беспокойная окраина, где идут бесконечные войны и куда царское правительство высылает инакомыслящих. И только романтическая поэзия А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова и творчество других поэтов,
писателей, композиторов и художников создали славу красотам природы Кавказа, благородству свободолюбивых его народов. Им обязаны своей известностью и Кавказские Минеральные Воды, интерес к которым в России значительно вырос.
Одним из первых, кто затронул тему Кавказа был великий А. С. Пушкин. Александр Сергеевич побывал на Водах дважды. В свой первый приезд в сентябре 1820 году он писал брату: «Вокруг нас ехало 60 казаков, за нами тащилась заряженная пушка с зажженным фитилем… Два месяца я жил на Кавказе; воды
мне были очень нужны и чрезвычайно помогли, особенно серные, горячие. Впрочем, купался в теплых кислосерных, в железных и кислых холодных… Жалею, мой друг, что ты со мною вместе не видел великолепную цепь этих гор,
ледяные их вершины, которые издали на ясной заре кажутся странными облаками, разноцветными и неподвижными…; жалею, что не восходил со мною на острый верх пятихолмного Бешту, Машука, Железной горы, Каменной и Змеиной». Пушкин был неутомимый ходок.
На Железных водах все прибывшие разместились в калмыцких кибитках. Биограф А. С. Пушкина Бартенев писал: «Эти оригинальные поездки, эта жизнь вольная, заманчивая и совсем непохожая на прежнюю, эта новость и
нечаянность впечатлений, жизнь в кибитках и палатках, разнообразные прогулки, ночи под открытым южным небом, и кругом причудливые картины гор, новые нравы, невиданные племена, аулы, сакли и верблюды, дикая вольность
горских черкесов, а в нескольких часах пути упорная, жестокая воина, с громким именем Ермолова,— все это должно было чрезвычайно как нравиться молодому Пушкину».
Под этим глубоким впечатлением зародилась поэма «Кавказский пленник». Пушкин не раз писал о том, что любит поэму потому, что в ней есть стихи его сердца. В России эта маленькая, но такая страстная поэма была принята
с восторгом. Живые картины природы Кавказа и самобытные нравы горцев производили сильное впечатление на читателей.Душевному подъему поэта постоянно сопутствовало и ощущение личного счастья. Он каждый день был «в кругу милого семейства», более того, был рядом с той, которая была для него «утаенной любовью»,
кому он посвятил бессмертные строки поэмы «Полтава». Это была прекрасная полудетской красотой Машенька Раевская. Через пять лет после этой поездки на Кавказ она станет княгиней Волконской, а еще через год
Пушкин в Москве придет проститься с нею навсегда перед ее отъездом в Сибирь вслед за декабристами. Во второй свой приезд на Горячие Воды в 1829 году поэт провел в Пятигорске лишь несколько часов
по пути в действующую армию, на турецкий фронт «нашел на водах большую перемену», этим они были обязаны генералу Ермолову и, естественно, непосредственным авторам перемен братьям Бернардацци. «Нынче выстроены великолепные ванны и дома… Бульвар, обсаженный липками, проведен по склону Машука. Везде чистенькие дорожки, зеленые лавочки, правильные цветники, мостики, павильоны. Ключи обделаны, выложены камнем; на стенах ванн прибиты предписания от полиции; везде порядок, чистота, красивость…».
26 июля Пушкин и Раевские переехали в Кисловодск. Дорога к нему шла правым берегом Подкумка по пустынным местам разоренных горских аулов. Кисловодск тех времен — небольшое селение с пятиугольной крепостью, построенной в 1803 году для удобства и защиты приезжающих пользоваться кислыми водами (нарзаном).
В семье Раевских Пушкин провел на Кавказе «счастливейшие минуты жизни». Генерала он любил за «ясный ум, с простой, прекрасной душою». С его младшим сыном, Николаем, поэта связывала давняя друж6а. Ему он посвятил поэму «Кавказский пленник».
В сентябре 1820 года Пушкин писал брату: «Кавказский край, знойная граница Азии, любопытен во всех отношениях. Ермолов наполнил его своим именем и благотворным гением. Дикие черкесы напуганы; древняя дерзость их исчезает. Дороги становятся час от часу безопаснее, многочисленные конвои —излишними… Видел я берега Кубани и сторожевые станицы —любовался нашими казаками. Вечно верхом; вечно готовы драться; в вечной предосторожности! Ехал в виду неприязненных полей свободных, горских народов. Вокруг нас ехали 60 казаков, за нами тащилась заряженная пушка с зажженным фитилем. Хотя черкесы нынче довольно смирны, но нельзя на них положиться; в надежде большого выкупа — они готовы напасть на известного русского генерала. И там, где бедный офицер безопасно скачет на перекладных, там высокопревосходительный легко может попасться на аркан какого-нибудь чеченца. Ты понимаешь, как эта тень опасности нравится мечтательному воображению».
5 или 6 августа Пушкин и Раевские вернулись на Горячие воды и далее направились в Крым, где их ждали жена генерала и его дочери Екатерина и Елена. Лишь в сентябре Пушкин прибыл в Кишинев к месту службы.
10Вторая поездка. Петербург
Спустя девять лет А. С. Пушкин снова собрался на Кавказ, но на этот раз уже целенаправленно. Эта поездка соответствовала творческим замыслам поэта — завершить роман «Евгений Онегин» главой о декабристах с яркой панорамой освободительного движения первой четверти XIX века. Встреча с разжалованными декабристами входила в его планы, на Кавказ было сослано около 40 человек. Неприятности личного порядка — неудачное сватовство к Наталье Гончаровой — ускорили его отъезд на Кавказ.
Самовольно, без разрешения властей поэт решился ехать на Северный Кавказ и далее в Закавказье. 4 марта 1829 года Пушкин взял подорожную в канцелярии петербургского военного губернатора.
9 марта Пушкин покинул Петербург и через Москву выехал на Кавказ. Во время путешествия он вел путевые записки, опубликованные в 1836 году под названием «Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года».
11Ставрополь
14 мая Пушкин был в Ставрополе. Прежние впечатления от Кавказа еще оставались свежими в памяти поэта. «В Ставрополе увидел я на краю неба облака, поразившие мне взоры ровно за девять лет. Они были все те же, все на том же месте. Это — снежные вершины Кавказской цепи». Ставрополь мало изменился за прошедшие годы.
12Горячие воды
В Георгиевске Пушкин свернул с прямого пути на Владикавказ для заезда на один день в Горячие воды. Там он обнаружил большие перемены: «Нынче выстроены великолепные ванны и дома. Бульвар, обсаженный липками, проведен по склонению Машука. Везде чистенькие дорожки, зеленые лавочки, правильные цветники, мостики, павильоны. Ключи обделаны, выложены камнем; на стенах ванн прибиты предписания от полиции; везде порядок, чистота, красивость… Признаюсь: Кавказские воды представляют ныне более удобностей; но мне было жаль их прежнего дикого состояния; мне было жаль крутых каменных тропинок, кустарников и неогороженных пропастей, над которыми, бывало, я карабкался».
13Екатериноград
17 мая Пушкин прибыл в Екатериноград (ныне станица Екатериноградская). Оттуда поэт отправился в дальнейший путь до Владикавказа и Ларса, где оканчивались границы Северного Кавказа. «С Екатеринограда начинается военная Грузинская дорога; почтовый тракт прекращается. Нанимают лошадей до Владикавказа. Дается конвой казачий и пехотный и одна пушка. Почта отправляется два раза в неделю, и приезжие к ней присоединяются: это называется оказией. Мы дожидались недолго. Почта пришла на другой день, и на третье утро в девять часов мы были готовы отправиться в путь… Потянулись коляски, брички, кибитки солдаток, переезжающих из одной крепости в другую… Дорога довольно однообразная, равнина, по сторонам холмы. На краю неба вершины Кавказа, каждый день являющиеся выше и выше. Крепости, достаточные для здешнего края, со рвом, который каждый из нас перепрыгнул бы в старину не разбегаясь, с заржавленными пушками, не стрелявшими со времен Гудовича…», — писал Пушкин в «Путешествии в Арзрум».
14Татартуп
Недалеко от поста Уруховского Пушкин посетил развалины аула Татартупа на левом берегу Терека, напротив осетинского селения Эльхотово. «Справа сиял снежный Кавказ; впереди возвышалась огромная лесистая гора; за нею находилась крепость. Кругом ее видны следы разоренного аула, называвшегося Татартупом и бывшего некогда главным в Большой Кабарде. Легкий одинокий минарет свидетельствует о бытии исчезнувшего селения. Он стройно возвышается между грудами камней, на берегу иссохшего потока. Внутренняя лестница еще не обрушилась. Я взобрался по ней на площадку, с которой уже не раздается голос муллы», — писал Александр Сергеевич.
15Владикавказ
21 мая Пушкин прибыл во Владикавказ и оставался в нем двое суток. «Мы достигли Владикавказа, прежнего Капкая, преддверия гор» — писал он. Пушкин не оставил описания Владикавказа. В окрестностях Владикавказа поэт посетил осетинский аул, где наблюдал национальный обряд похорон: «Около сакли толпился народ. На дворе стояла арба, запряженная двумя волами. Родственники и друзья умершего съезжались со всех сторон и с громким плачем шли в саклю, ударяя себя кулаками в лоб. Женщины стояли мирно… Один из гостей взял ружье покойного, сдул с полки порох и положил его подле тела. Волы тронулись».
16Ларс
23 мая Пушкин с «оказией» выехал по Военно-Грузинской дороге и остановился для ночлега в Ларсе. На другой день поутру отправились далее, и в семи верстах от Ларса взгляду поэта явилась изумительная картина Дарьяльского ущелья, напоминавшая ему «Похищение Ганимеда», картину Рембрандта. Пушкин находился у порога Грузии. Оканчивалось его двухнедельное путешествие по Северному Кавказу.
17Тифлис
На границах с Турцией шла в это время война за освобождение народов Закавказья от турецкого ига. По Военно-Грузинской дороге Пушкин проследовал в Тифлис и далее в действующую армию. Там служили друзья его юности Н. Н. Раевский-младший и В. Д. Вольховский, брат Л. С. Пушкин, декабристы И. Г. Бурцов, В. Д. Сухоруков, 3. Г. Чернышев, М. И. Пущин, Н. Н. Семичев, А. С. Гангеблов и др. Большинство из них были разжалованы в рядовые и только кровью могли облегчить свою участь. Действующую армию Пушкин покинул в двадцатых числах июля 1829 года и 1 августа был уже в Тифлисе.
18Кисловодск
Из Тифлиса Пушкин отправился опять на воды. 10 августа он был во Владикавказе, а 15 августа достиг Горячеводска. Пушкин пробыл там более недели и около 20 августа прибыл в Кисловодск.
Сохранилась выписка из журнала принимаемых посетителями ванн, согласно которой за период с 21 августа по 6 сентября Пушкин принял 19 ванн, за которые было уплачено 19 рублей. В начале и в конце поэт принимал по одной подогретой ванне в день, а в середине курса лечения в течение пяти дней (с одним перерывом) принимал по две.
В Кисловодске сохранился двухэтажный дом с длинными деревянными галереями (по улице Коминтерна, 5), где, по свидетельству М. И. Пущина, останавливался Пушкин. Дом этот принадлежал историку и помещику А. Ф. Реброву; впоследствии он подвергся значительным переделкам.
8 сентября 1829 года Пушкин заявил «в комендантском управлении при Горячих минеральных водах» свою подорожную и в тот же день выехал в обратный путь.
Пушкин, Александр Сергеевич –
Биография и творчество
Видел я берега Кубани и сторожевые станицы – любовался нашими казаками.
А.С. Пушкин
Еще при жизни великого поэта Александра Сергеевича Пушкина (1799–1837) современники называли его имя в ряду славных имен, составляющих гордость великой русской нации. «Это был… не только великий русский поэт своего времени, но и великий поэт всех народов и всех веков… слава всемирная», – так восторженно писал о А.С. Пушкине известный критик В. Белинский.
На долю поэта выпала задача огромной культурно-исторической важности, казалось бы, непосильной для одного человека, но гигант Пушкин с этой задачей справился блестяще, ибо творческий путь его был стремителен и плодотворен. Первое стихотворение Пушкина появилось в печати, когда поэту исполнилось 15 лет, а в возрасте 37 лет его уже не стало…
А.С. Пушкин побывал на Кубани всего один раз, во время своей поездки на Кавказ с семьей генерала Николая Николаевича Раевского-старшего.
Весной 1820 года поэт был выслан из Петербурга за участие в кружке
«Зеленая лампа», литературном филиале тайного политического общества, созданного для борьбы с самодержавием и крепостничеством; с назначением в канцелярию наместника Бесарабии генерала Инзова. Добравшись до
Екатеринослава (г. Днепропетровск), где в те дни размещалась канцелярия наместника, Пушкин, искупавшись в Днепре, простыл и заболел. В то время через город проезжал прославленный герой Отечественной войны 1812 года генерал от кавалерии Николай Николаевич Раевский (1770 – 1829), которому медиками было предписано лечение на Кавказских минеральных водах.
Вместе с генералом ехали на Кавказ и его младшие дети: дочери Софья и
Мария, а также младший сын Николай, уже имевший чин ротмистра лейб-гвардии
Гусарского полка, давний приятель Пушкина еще по Царскому Селу, когда поэт учился в лицее.
В одной из бедных хижин Екатеринослава Николай Раевский-младший и обнаружил больного Пушкина. По просьбе Николая штаб-лекарь Рудаковский, который сопровождал генерала на Кавказ, осмотрел больного поэта и прописал ему курс лечения, а Николай упросил грозного родителя взять Пушкина с собою на Кавказ. Будучи человеком довольно либеральных взглядов, генерал
Раевский, зная истинные причины ссылки Пушкина на юг России, уладил отпуск поэта с его начальством, добрейшим Иваном Никитичем Инзовым, генералом от инфантерии, и Пушкин получил разрешение выехать на Кавказ.
Двадцатилетний поэт с большой радостью воспринял известие, что ему разрешена дальняя поездка. В конце мая семейство Раевских вместе с Пушкиным переправилось через широкий Днепр невдалеке от коварных порогов, где некогда обреталась запорожская вольница, впоследствии воспетая с великим вдохновением Н.В. Гоголем.
Путешествия в те годы были лишены самых элементарных удобств, они были к тому же длительными и тяжелыми, поэтому в жизни людей, их совершающих, оставались большими событиями и запоминались на всю жизнь. Никакого транспорта тогда, кроме лошадей, не существовало. На почтовых станциях часто не только нельзя было достать продукты, но и даже получить стакан чаю. Поэтому бывалые люди везли с собою провиант в специальных ящиках- погребках; самовары, угли к ним, а кто победнее, те обходились простыми чайниками.
Поезд Раевских состоял из открытой коляски с откидным верхом и двух четырехместных карет. В одной карете ехали дочери с бонной мисс Мяттен и компаньонкой дочерей татаркой Зарой, которую все звали Анной Ивановной. Во второй карете ехал сам генерал с доктором, а Николай с Пушкиным впереди, в упомянутой коляске.
На почтовых станциях при замене лошадей было слышно, как ямщики говаривали: «Второй Спас яблочком разговляется»; «На второй Спас и нищий яблочко съест»; «Спас любит нас». В те же дни отмечался и Успенский пост, когда на трапезе разрешалось пить вино и кушать рыбу. Все это на базарах можно было купить у веселых казачек. Путешественники, особенно молодые мужчины, делали это с особым удовольствием. Пушкин прибыл на Кавказ не с пренебрежительностью, с которой приезжали сюда многие русские дворяне, а с любовью русского народа к многочисленным народам Кавказа. И покидал его не как пресыщенный завоеватель, а с душевным восторгом, который возник в нем под влиянием величавой природы Кавказа, и гуманным чувством к населяющим его горцам, ведущим борьбу за свою независимость.
Вскоре генерал Раевский известил командующего войсками на Кавказской линии генерала К.К. Сталя и войскового атамана Черноморского казачьего войска полковника Григория Кондратьевича Матвеева, что он будет следовать в
Крым через Ставрополь и Черноморию.
Одновременно генерал Раевский обратился с просьбой и к наместнику
Кавказа генералу от инфантерии Алексею Петровичу Ермолову, старому боевому товарищу, с просьбой оказать содействие в безопасном проезде в Крым по землям, находившимся в его ведении. Ермолов живо откликнулся из далекого
Тифлиса двумя распоряжениями: генералу Сталю и полковнику Матвееву, чтобы они обеспечили безопасный проезд генерала Раевского вдоль подчиненных им кордонных линий.
К этому предписанию был приложен маршрут движения, по которому проехал по Черномории, как в те годы называли Область Войска Черноморского, генерал
Раевский с семейством и Пушкиным. Сохранился и этот документ:
«Выписка из маршрута Господина Главного Директора путей сообщения
Бетанкура.»
От Ставрополя до Прочного Окопа – 70 верст (р-н г. Армавира. – В.С.) до Царицынской – 15 верст (х. Северо-Кавказский. – В.С.) до Григориполлис – 15 верст до Кавказской – 30 верст. 13-го сентября ночлег до Казанской – 28 верст до Тифлисской – 15 верст до Усть-Лабинской – 17 верст до Корсунской – 30 верст до Екатеринодара – 18 верст. 14 сентября ночлег до Копанской – 30 верст (х. Копанский. – В.С.) до Мышастовской – 18 верст (ст. Ново-Мышастовская. – В.С.) до Кара-Кубанской – 24 версты (х. Водный. – В.С.) до Копыла – 20 верст (г. Славянск-на-Кубани. – В.С.) до Калауса – 28 верст. 15 сентября ночлег (у ст. Анастасиевской. – В.С.) до Курки – 25 верст (х. Красный Октябрь. – В.С.) до Темрюка – 18 верст до Сенной – 17 верст до Фанагории – 26 верст. 16 сентября ночлег (ст. Тамань. – В.С.)
Возвратимся в жаркий день 5 августа, когда Раевские оставили Кавказ и выехали на бывшую Азово-Моздокскую дорогу. И она повела Раевских уже на юг по косогорам и сухим лощинам и через несколько часов вывела к станице
Сенгилеевской, основанной хоперскими казаками у валов суворовского фельдшанца Державного, последнего укрепления Кубанской кордонной линии, построенной великим Александром Васильевичем Суворовым в 1778 году. Еще верст сорок жаркого пути, и путники увидели на высоком плато, вошедшем в историю как Форштатская гора, серы валы крепости Прочный Окоп, где размещалась штаб-квартира начальника Правого фланга Кавказской кордонной линии. Под горой была видна лента пока ещё узкой реки Кубани, за которой к горизонту уходили леса и рощи Закубанья, кое-где пронизанные дымками черкесских аулов.
Если на Кавказ Раевские ехали днем и ночью, то теперь от Ставрополя они передвигались только днем, да еще с конным конвоем. С заходом солнца
Раевские, как и все путешественники, будут укрываться на ночлег за стенами пограничных укреплений, где стояли приличные числом гарнизоны с артиллерией.
История ничего не оставила нам о пребывании в крепости Прочный Окоп семейства Раевских и молодого Пушкина. Ни комендант крепости майор Широкий, ни Пушкин, ни сам генерал ничего не упоминают в записях, дошедших до нас, об этом событии. И хотя в маршруте ночлег в Прочном Окопе не указан, но, судя по расстоянию, он в этой крепости все же, видимо, был. От крепостных ворот, что были у Круглой батареи, дорога круто поворачивала вправо, на запад, и далее шла, повиливая у самого края высокого правобережья, огибая поросшие тернами овраги, спускающиеся к Кубани. Оставив позади Старую и
Новую станицы Прочноокопские, версты через четыре путники проехали карантин, валы которого и ныне видны западнее последней станицы на правом склоне Холодной балки. Поднявшись по косогору на высокое правобережье, которое ныне названо именем А.С. Пушкина и где установлен ему каменный памятный знак, и далее вниз по Кубани, Раевские встречали то пограничный пикет с плетневыми оборонительными стенами и торчащей над ним дозорной вышкой; то конный разъезд, осматривающий прикубанские овраги, заросшие кустарником, и сам берег, укрытый кудрявыми вербами, которые и ныне украшают русло Кубани.
Оставив слева Новиньский пикет, Раевские спустились через четыре версты в обширную лощину с протекающей по ней узенькой, с сонным течением, речкой Горькой, в устье которой возвышались валы Царицынского поста, бывшей крепости Царицынской, построенной А.В. Суворовым весной 1778 года в составе укреплений Кубанской кордонной линии. Здесь великий полководец из-за нехватки войск оставил берег Кубани и потянул свою линию кордонных укреплений вверх по речке Горькой, придерживаясь кратчайшего направления на
Ставрополь, стоящий на Азово-Моздокской линии. В этом направлении, у хутора
Веселого, сохранились валы фельдшанца Всехсвятского, с которым связано одно из приключений А.В. Суворова зимой 1779 года.
А тем временем Раевские проехали станицу Григориполисскую, бывшую крепость, основанную в память первого гетмана всех казачьих войск России светлейшего князя Г.А. Потемкина-Таврического, троюродного дедушки генерала
Раевского. За постом Воровским, бывшим суворовским фельдшанцем Восточным, верст через шесть дорога вышла к урочищу Темижбек, где Кубань, упираясь в скальные породы правобережья, под прямым углом поворачивала свои воды на запад. У обрыва к реке возвышались валы Болше-Темижбекского редута, сохранившиеся до наших дней. Ещё пять верст хорошей дороги – и Раевские прибыли к станице Темижбекской, названной как и урочище, в память закубанского князя Темижбека, аул которого был на левом берегу Кубани.
Здесь, как и выше по Кубани, слышалась только русская речь, хотя и не совсем чистая, принесенная на берега Кубани донскими и хоперскими казаками лет двадцать назад при заселении Прикубанья.
Мы не знаем, сколько времени Раевские были в Темижбекской, но из того, что они видели в ней, кое-что сохранилось до наших дней. Так, рядом со
Ставропольским почтовым трактом, по которому ехали Раевские, справа они увидели, а возможно, и осмотрели, красивый храм, Михайло-Архангельскую церковь, построенную из каленого кирпича в 1811 году, т.е. ещё до нашествия
Наполеона. В 30-е гг. нашего века местные власти пытались разрушить эту красоту, но кладка оказалась настолько прочной, что наемные рабочие смогли разобрать только главную часть храма.
И с тех пор более полувека колокольня изумительной красоты, труд русских мастеров, видевшая и Пушкина, как укоризненный перст напоминает общественности Кубани о годах бесполезной и неблагодарной борьбы властей и воинствующих безбожников с историей России и её религией. Мне же эта колокольня при первой встрече напомнила опозоренную и ограбленную воровскими людьми молодую путницу, идущую на богомолье, взывающую к прохожему люду о жалости и милосердии.
За Темижбекской, лежащей в низине, откуда берет начало степная река
Челбас, дорога повела путников по высокому правобережью к станице
Кавказской, основанной в 1804 году донцами под защитой одноименной крепости, бывшей Павловской, построенной великим Суворовым в составе
Кубанской кордонной линии в 1778 году.
Генерал Раевский, лично знавший А.В. Суворова, не избежал искушения осмотреть деяния своего великого учителя, да к тому же согласно маршруту здесь был запланирован ночной отдых. После размещения в отведенных для них квартирах Раевские мылись в бане, а затем по приглашению коменданта ужинали в офицерской столовой. Позже вначале женщины, а затем и мужчины отправились отдыхать.
Пушкин от конвойных офицеров уже знал, что все жители прикубанских станиц от мала до велика до захода солнца спешили укрыться за оборонительную ограду станицы и загнать туда же лошадок и скот, ибо после третьего удара колокола на станичном храме или сигнала трубы ворота стражей закрывались. Кто опаздывал или самовольно оставался ночевать в степи, сурово наказывали дедовским способом – батогами или штрафом.
Увидев своими глазами, как жители станицы, а это были в основном женщины, загоняют до захода солнца в ворота свою живность и куда сами спешат укрыться, Пушкин позже напишет:
На берегу заветных вод
Цветут богатые станицы,
Веселый пляшет хоровод,
Бегите, русские певицы,
Спешите, красные, домой:
Чеченец ходит за рекой.
Стемнело. Станица, как и крепость, засыпала, и только со стороны майдана, где собиралась молодежь «на улицу», слышалось треньканье балалайки, топот ног да радостно-негодующее взвизгивание девок.
Пушкин одним из последних покинул место беседы: не хотелось идти в душную квартиру, где они мучились от жары с Николаем Раевским. И прежде, чем войти в распахнутую дверь, он оглянулся на Ставропольские ворота, уже караулом закрытые, на уснувшую за ними станицу:
…перед ним уже в туманах
Сверкали русские штыки,
И окликались на курганах
Сторожевые казаки.
Оставив слева от дороги Ивановский пост, Раевские выехали к Жирному кургану, который и ныне возвышается у восточной окраины города Кропоткина.
Было видно, как у местного пикета курились затухающие костры, у которых виднелись неторопливые фигуры казаков-линейцев да бродили стреноженные лошади, отпущенные отдыхать после ночного дежурства. Сам же пикет был похож на огромную корзину с торчащей над ним дозорной вышкой, с которой дежурный казак изумленно смотрел на редкие в этих местах кареты, окруженные многочисленным конным конвоем. Позже к казакам, непосредственно охранявшим границу, и обратится Пушкин, призывая к бдительности и осторожности:
В реке бежит гремящий вал,
В горах безмолвие ночное,
Казак усталый задремал,
Склоняясь на копие стальное,
Не спи, казак, во тьме ночной
Чеченец ходит за рекой.
Ставропольский тракт, что вел Раевских вдоль Кавказской кордонной линии, то уходил вправо, в степь, и тогда русло Кубани становилось невидимым, то влево, прижимаясь к самому обрыву, и тогда далеко внизу, за купами плакучих ив, была видна желтая лента Кубани, а за рекой, среди лугов и лесов – дымки далеких и близких аулов, за которыми далеко-далеко, на самом краю горизонта, синели кавказские предгорья.
Проехали линейцы станицы Казанскую, Тифлисскую, а затем и Ладожскую, получившие свои наименования от редутов, построенных полками кавказского корпуса.
Сменив лошадей и конвой на Усть-Лабинской почтовой станции, Раевские проезжали мимо одноименной станицы и крепости, и валы которой и ныне видны у улицы Коммунистической в г. Усть-Лабинске. Останавливались ли они в крепости, чтобы осмотреть деяние великого Суворова, история умаличвает. От крепости спутники направились к станице Воронежской, самой западной станице
Кавказского линейного войска, за которой в девяти верстах проходила граница
Кавказской губернии и Черномории, земли черноморских казаков. Здесь, левее
Ставропольского почтового тракта, в полусотне саженей, возвышался древний могильный курган, на вершине которого еще в первый год после заселения
Кубани казаками был установлен высокий деревянный столб с гербами
Кавказской и Таврической губерний. На этом месте конвой линейных казаков обязан был передать сопровождение генерала Раевского черноморским казакам.
Итак, первая часть маршрута пути Раевских осталась позади. Согласно
«Дорожнику Кавказскому, составленному по Высочайшему разрешению в Тифлисе в
1847 году», Пушкин с Раевскими проехали мимо или через следующие посты, пикеты и станицы, входящие в состав Правого фланга Кавказской кордонной линии:
«От Прочного Окопа до станицы Прочно-Окопской – 4 версты до Новиньского пикета – 4 версты до поста Царицынского – 4 версты до поста Плетневого – 6 верст до станицы Григориполисской – 8 верст до поста Григориполисского – 1 Ѕ версты до поста Тернового – 5 верст до поста Воровского – 7 верст до поста Больше-Тимежбекского – 6 Ѕ версты до станицы Тимежбекской – 6 верст до поста Мало-Тимежбекского – 2 версты до станицы Кавказской – 12 верст до поста Ивановского – 2 версты до поста Романовского – 4 версты до станицы Казанской – 10 верст до поста Казанского – 1 верста до поста Кадушкина – 6 верст до станицы Тифлисской – 12 верст до поста Тифлисского – 3 Ѕ версты до поста Саломатина – 8 верст до станицы Ладожской – 10 верст до поста Ладожского – 1 верста до поста Дубового – 8 верст до поста Девятибратского – 6 верст до станицы Усть-Лабинской – 6 верст до укрепления Усть-Лабинского – Ѕ версты до поста Воронежского – 10 верст до поста Изрядный Источник – 9 Ѕ версты до поста Редутского – 1 Ѕ версты».
Раевские ночевали в Редутском, ведь надо было пройти карантин и окурить провозимые вещи, просто отдохнуть в приличных условиях, которые были приготовлены для Раевских в покоях местного карантина. Да и баня их ожидала уже натопленная, где можно было смыть въедливую пыль кубанских дорог, о которых позже А.С. Пушкин напишет:
Теперь у нас дороги плохи,
Мосты забытые гниют.
На станциях клопы и блохи
Заснуть минуты не дают.
Но молодой поэт не унывал ни от пылящей жары, ни от «удобств» почтовых станций, ни от плохих мостов и дорог, ибо считал, что
Со временем…
Лет через пятьсот дороги, верно:
У нас изменятся безмерно;
Шоссе,
Россию здесь и тут
Соединив, пересекут.
Однако возвратимся в жаркий день 9 августа 1820 года. Пушкин, страдающий, как и все его спутники от жары и насекомых, решил не сидеть в душной комнате, а осмотреть укрепление более подробно. Пошел с ним и
Николай Раевский.
Заглянув в кордон, Пушкин заметил слева от ворот низенькую казарму из турлука, крытую камышом, для казаков, а за ней такой же офицерский флигелек для начальника кордона. Справа – конюшня и навес для полевой пушки с зарядным ящиком. Таким было первое укрепление Черноморской кордонной линии.
Вскоре со стороны поляны, что и ныне сохранилась западнее бывшего карантина, где были установлены походные коновязи, стали подходить казаки, ведущие коней к водопою, который был под обрывом упомянутого кордона. После порции овса коней седлали, проверяя состояние подпруг и путлищ, подсыпали порох на полки ружейных замков, вкладывая их в чехлы, сшитые из волчьих или барсучьих шкур.
Пушкин подошел к казакам, с интересом вслушивался в их мягкий малороссийский говор. Любовь к простому народу проявлялась у него с детских пор, что и отразилось на всей его литературной деятельности. Поэт любил смешиваться с толпой, чтобы ближе изучить народную жизнь, слушать меткие народные слова и выражения. Делал он это и здесь, в Черномории.
Позже внимание Пушкина привлечет несколько арб с запряженными в них низкорослыми горными лошадками, около виднелось с десяток невооруженных мужчин в горских одеждах. Поднявшись по дороге, проходившей мимо карантина, горцы отправились к меновому двору, желая продать дары своих лесов и полей: орехи, мед, меха, бурки, черкески и пр. А взамен приобрести ткани, гвозди, сахар, но главное – соль, в которой они очень нуждались. Желая иметь с горцами добрые отношения, казаки и основали к взаимной выгоде свои меновые дворы сразу же после переселения на Кубань.
Экипажи медленно катили под палящим солнцем вдоль невидимой под обрывами полноводной Кубани, и так же медленно тянулись часы жаркого августовского дня. И в этот день, как и в прошлые дни, за спиной путников вставало как бы нехотя огромное, как раскаленный медный поднос, солнце, которое сразу же начинало поливать широкую степь красной лавой своих лучей.
Под этим иссушающим пламенем поникали перезревшие степные травы, в мельчайшую пыль превращались петли немеряных дорог, сворачивались в трубку листья редких кустарников, которые из-за отсутствия дождей уже давно были словно бархатными от налипшего на них толстого слоя пыли. На взгорках свистели суслики, поднявшись на задние лапки у своих норок, вытянув в бледно-синее небо острые мордочки, предсказывая очередной жаркий день. К полудню в степи, что лежала по правую руку, несло жарким степным духом, пропитанным запахом полыни. В небе над головами путников кружили степные орлы и кобчики, высматривая в степной траве свою добычу. Горизонт под беспощадно палящим солнцем постоянно дрожал колеблющемся мареве. И земля за день набирала столько в себя тепла, что и в желтозвездные ночи дышала жаром, словно раскаленная русская печь.
За селением Васюринским дорога несколько отошла от Кубани и пошла параллельно её берегу. Как и ранее, когда Пушкин ехал по землям, населенным донскими казаками, дорога, а она была и почтовой, была пустынной. Да, к тому же еще ничем не обозначена ни канавкой, ни деревьями. В темные ночи осени или зимнюю метель вся надежда была, как рассказывали черноморцы, только на редкие поверстные столбы, да на чуткость и память черноморских лошадок. Но, сейчас было лето с повседневным зноем, да надоедливыми облаками пыли. Вскоре проехали и станицу Старо-Корсунскую, которая, как и предыдущая, осталась на том месте, где была основана летом 1793 года, тогда как остальные селения, не выдержав нападений со стороны горцев, переселились в глубь кубанских степей – подальше от буйных соседей.
По своей кипучей натуре Пушкин не мог долго усидеть на одном месте. Он с молчаливого согласия генерала выпрашивал иногда у начальника конвоя какую- либо лошадь и, уступив свое место в коляске её хозяину, лихо гарцевал вокруг колонны, позволяя себе даже проскакивать вперед, за передовые дозоры, на что генерал сердито ворчал о несерьезности молодежи, забывая о том, каким он сам был в чине корнета. Так было и на этот раз, когда ехали вдоль болотистой поймы Кубани, что была влево от дороги, и когда вдали уже появились домишки селения Пашковского. Пушкин снова поскакал по дороге, подняв за собой длинный шлейф розовой пыли. Проскакав с полверсты, он поворотил коня назад и, высоко подпрыгивая в седле, подъехал к конвою.
Казаки, утомленные дорогой, ехали молча. Пушкин, отстав немного, снова рысью нагнал конвой и поехал вблизи его, держась немного в стороне от пыльной дороги.
Вот позади осталась и Пашковская, селение, славящееся на всю
Черноморию и окрестные губернии своими гончарными изделиями. До
Екатеринодара оставались последние версты, довольно богатые различными урочищами, древними городищами, пограничными кордонами и пикетами.
Отсюда перед глазами Раевских и Пушкина открылся административный центр Екатеринодара, в те дни находившийся в почти первозданном состоянии.
Слева от дороги виднелся остаток прикубанского леса (ныне горпарк им. М.
Горького) с присутственными местами, слепленными из турлука; провиантские магазины и войсковой архив. Тут же, но только правее, на фоне пыльной зелени садов южной окраины города, возвышался частокол местного острога, необходимая принадлежность любого, даже самого захудалого городишка
Российской империи. Прямо впереди виднелись земляные валы крепости с обширной Ярмарочной площадью, примыкавшей к ее северному фасу (стороне).
После бани и ужина путники еще долго сидели за самоваром под старой, отягощенной плодами грушей, слушая рассказы атамана о Запорожской Сечи, о
Березани, Очакове и Измаиле, где он воевал в молодые годы под командой
Суворова, когда бежал от помещика-крепостника в спасительную для него Сечь.
Конечно, разговор был и о казаках-черноморцах, и обоснованных ими куренных селениях, и о самом Екатеринодаре, где им предстояло провести очередную жаркую ночь с ее жарой и комарами.
После ночного отдыха и завтрака в саду Раевские с Пушкиным в сопровождении атамана Матвеева осмотрели город. В крепости, кроме
Воскресного собора и его внутреннего оборудования и хранимых в нем боевых знамен, их заинтересовали колокола, висевшие на дубовой звоннице напротив главного входа в собор, отлитые из трофейных турецких пушек, захваченных казаками на острове Березань в 1788 году.
После осмотра крепостных куреней, бастионов и Ярмарочной площади, занимавшей всю северную часть эспаланды (полосы незастроенной земли шириной в 100 саженей), и рассказа Матвеева о проходящих здесь ежегодных ярмарках
Пушкин написал позже краткое, но очень емкое четверостишие:
Толпятся средь толпы еврей сребролюбивый,
Под буркою казак, Кавказа властелин,
Болтливый грек и турок молчаливый,
И важный перс, и хитрый армянин.
После осмотра крепости Раевские вышли на Ярмарочную площадь, где три раза в год проводились ярмарки. Первым делом на них «рисовались» прасолы, т.е. скупщики скота и лошадей, затем уже купцы, торгующие товарами нужными для хозяйства: сундуками, посудой, решетами, косами и т.д. Иногда с разрешения начальства на ярмарку допускались и горцы, которые на своих скрипучих арбах торговали дарами закубанских лесов. Сбыв свой товар, они закупали промышленные товары, и только после этого направлялись к месту переправы.
Женщины-казачки ездят на ярмарки с превеликим удовольствием, чтобы повидать белый свет, полюбоваться на предметы роскоши и запастись предметами бесед на целые месяцы, до следующей ярмарки.
Бродя с молодежью по городу, Пушкин, будучи человеком наблюдательным, заметил, как на центральной улице Красной, в одном квартале от усадьбы генерала Бурсака, армянские купцы зазывали в свои лавки редких прохожих казаков и казачек, истошно крича и страшно вращая глазами, а то и просто хватая за полы одежды, затаскивая упирающихся в двери лавок, напропалую расхваливая свои товары. Позже казаки рассказывали, что нахичеванские армяне шли следом за обозами казаков идущих к Кубани, и благодаря спекулятивным оборотам закрытым непроницаемой завесой для остального торгового мира, имели всегда доход. Казак же никогда, не то что московский стрелец, не любил и не уважал торгового дела. Точно так же относились к торгашам и закубанские черкесы.
На другой день, задолго до наступления жары, Раевские после прибытия конвоя покинули гостеприимные атаманский дом и тронулись в дальнейший путь, сопровождаемые стаями собак, в клубах густейшей пыли, которой главная улица столицы Черномории была весьма богата. На самом деле, улица Красная, хотя и имела такое яркое наименование, ничем не отличалась от обычной улицы любого кубанского селения: те же выбоины, ухабы, отсутствие мощеного полотна и водосточных канав. Вдоль улицы за плетнями и частоколами стеной тянулись пыльные сады, в глубине которых, как бы стыдясь своего затрапезного вида, стояли турлучные и саманные хатки, поставленные на землю без какого-либо фундамента, и своими подслеповатыми «виконцамы» робко выглядывали на свет божий.
Вскоре улица вывела путников к главным воротам города, охраняемым вооруженными казаками (ныне здесь перекресток улиц Красной и Длинной).
Здесь же с дозорной вышки дежурный казак всматривался в бескрайние степи, примыкавшие с севера к оборонительному валу города, который тянулся от
Кубани до Малого Карасуна. Отсюда начинался Большой Таманский почтовый шлях, который, оставив по левую руку первое городское кладбище с деревянной церквушкой Св. Фомы, резко поворачивая на запад, шел параллельно городскому валу Екатеринодара.
Перед глазами путников открылась довольно интересная панорама: правее
Ростовского тракта, на некотором расстоянии от окраины города, стояло боле десятка ветряных мельниц на кирпичных основаниях. Некоторые из них, ловя легкий восточный ветерок, как какие-то неведомые великаны, медленно, словно нехотя, махали своими решетчатыми крыльями, словно прощались от именно города с путниками.
В степи по дороге навстречу Раевским медленно двигался «валок», т.е. обоз чумаков, возчиков товаров и одновременно торговцев ими. Чумацкие обозы связывали Черноморию с южными губерниями России, доставляя туда соль, нефть, рыбу, а оттуда хлеб, лес, промышленные товары и ткани.
Пушкин с интересом всматривался в лица чумаков, людей в большинстве своем пожилых, одетых в полотняные штаны и рубахи, пропитанные в целях профилактики дегтем, так как холера и чума бывали частыми гостями в степях юга России и Черномории. Прошло несколько минут – и последний чумацкий воз остался позади в облаках густейшей пыли, а перед Раевскими открылись просторы кубанской степи, кое-где украшенной островками уже спеющего терновника.
Если раньше дорога, по которой ехали Раевские от Прочного Окопа до
Изрядного Источника и от Редутского кордона до Андреевского кордона, проходила вдоль кордонных линий: Кавказской и Черноморской, то отсюда согласно маршруту она пошла от линии правее – прямо на Темрюк и далее на
Тамань, оставив позади следующие казачьи селения и кордонные укрепления:
«От Редутского кордона до Николаевско-Редутской батарейки – 1 Ѕ версты до поста Изрядного – 2 Ѕ версты до Вознесенской батарейки – 2 версты до поста Воронежского – 2 Ѕ версты до Ново-Троицкой батарейки – 3 Ѕ версты до поста Подмогильного – 3 Ѕ версты до поста Константиновского – 6 верст до поста Александровского – 5 верст до поста Мало-Лагерного – 7 верст до поста Павловского – 6 верст до пикета № 18 – 4 версты до поста Велико-Марьянского – 8 верст до поста Главно-Екатеринодарского – 5 верст до поста Байдачного – 2 Ѕ версты до поста Подгороднего – 6 верст до поста Александровского – 1 Ѕ версты до Александровской батарейки – 1 Ѕ версты до Тенгинской батарейки – 1 Ѕ версты до Елизаветинской батарейки – 2 версты до пикета Могильного – 2 версты до Елизаветинско-Николаевской батарейки – 2 версты до поста Елизаветинского – 3 версты до поста Велико-Лагерного – 5 верст до поста Елинского – 4 версты до Елинской батарейки – 3 версты до поста Марьянского – 2 версты до Громкой батарейки – 1 верста до 1-й Марьянской батарейки – 2 версты до 2-й Марьянской батарейки – 2 версты до Трусовой батарейки – 2 версты до поста Ново-Екатерининского – 5 верст до Ново-Екатерининской батарейки – 10 верст до поста Ольгинского – 8 верст до Тиховской батарейки – 6 верст до Суровой батарейки – 2 версты до поста Славянского – 9 верст до поста Ерковского – 2 Ѕ версты до поста Копильского – 1 Ѕ версты до поста Протоцкого – 12 Ѕ версты до поста Петровского – 8 верст до поста Емануиловского – 10 верст до поста Старо-Редутского – 4 версты до поста Ново-Редутского – 7 верст до поста Андреевского – 6 верст».
Далее дорога пошла вдоль Таманского залива, в волнах которого были видны огромные стаи белокрылых чаек, а вдали – кривые паруса казачьих лодок, стремящихся укрыться от надвигающегося шторма. Здесь все веяло прошлым. Справа, у берега залива, под песчаными холмами виднелись остатки некогда цветущего города Боспорского царства – Фанагории. Слева вдоль дороги тянулась цепь могильных курганов, хранителей тайн некогда живших здесь народов. Часа через два пути справа от дороги показались серые валы
Фанагорийской крепости, построенной А.В. Суворовым в 1795 года для защиты казаков-переселенцев со стороны турецкой Анапы. С высоких валов в сторону моря и окрестных холмов грозно смотрели пушки.
Переночевав в крепости в отведенных квартирах, Раевские узнали, что на море штормит и судна, способного взять на борт их экипажи, пока в Тамани нет. И тогда, после ночлега и завтрака, не теряя времени, они, особенно молодежь, изъявили желание осмотреть крепость и городок Тамань, домишки которого белели в двух верстах южнее у берега Таманского залива.
Поднявшись на звонницу, чтобы осмотреть колокола, Пушкин, глядя за городской оборонительный вал в степь, представлял, как где-то там, за горизонтом, местный князь Мстислав Тмутараканский победил в единоборстве закубанского князя Редедю перед полками касожскими. И ранее и позже земля таманская многие века содрогалась под топотом конских копыт, и народы многие устилали ее своими костями, уступая эти степи и холмы более сильным народам, умеющим сражаться, как в конном, так и пешем строю. Жизнь никогда не замирала на этих, казалось бы, бесплодных землях.
Впоследствии Пушкин попытается в стихотворной форме обработать легенду о Мстиславе Удалом и Редеде и даже составить план этой работы, ибо интерес к истории России у него стал проявляться еще с детских лет, а с годами интерес этот только усилился. Несмотря на молодость, Пушкин уже хорошо знал историю государства Российского, его драмы и трагедии. Его «История
Пугачева», наброски к «Истории Петра Первого» и ныне не утратили своей научной ценности. А после посещения Кубани, и особенно Тамани, он замыслил написать биографию великого русича – Александра Васильевича Суворова.
Однако, что-то ему помешало. Напомню, что Пушкин попал на Тамань, да и вообще на юг России, в тот период, когда в России начались раскопки городищ и курганов, а в Причерноморье и некрополей античных городов-колоний. В те годы возникли и первые археологические музеи, куда попали на хранение такие бесценные богатства древнего мира, как находки в кургане Куль-оба под
Керчью и клад древнерусских изделий из Старой Рязани. Все это вызвало определенный общественный резонанс, который, конечно, коснулся и поэта, ибо мы точно знаем, что памятники древности на Кавказе и в Крыму он осматривал.
Исследования русской культуры особенно плодотворны стали после победы в Отечественной войне 1812 года. Это был период, когда, в результаты подъема национального сознания, как писал сам Пушкин: «…все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную».
Итак, солнечная Кубань и болотисто-полынная Тамань остались позади.
Несмотря на молодость и поэтическую восторженность, поэт заметил, что в среде казачества, которое многие просвещенные люди России представляли каким-то военно-монашеским орденом, существует эксплуатация человека человеком, и здесь, среди «вольного» казачества, жили истина и несправедливость, добро и зло стояли друг против друга. Бедному человеку, простому труженику было плохо на берегах «вольной» Кубани, и тут для трудового человека не было свободной жизни от гнета эксплуататоров. Поэтому через год поэт и воскликнул: «Прости, священная свобода!» …ибо не было ее среди некогда вольнолюбивого казачества.
А на Тамань наконец-то пришел тот час, когда море несколько успокоилось. Большая канонерская лодка прибыла к берегам Тамани и на нее были погружены экипажи и вещи Раевских. Сами же путешественники были доставлены к пристани на тележках, принадлежащих местному начальству.
Вот показался у пристани и генерал Раевский в окружении армейских и казачьих офицеров, провожавших его до борта войскового баркаса, причаленного и пристани. Помогая сестрам в баркас первыми спрыгнули Николай
Раевский с Пушкиным, генерал же, почтительно поддерживаемый под руку атаманом, сошел последним. Команда, взмах весел – и баркас направился рукой рулевого к стоящей на рейде канонерке. Приняв на борт пассажиров, выбрав якорь и подняв парус, судно направилось к берегам благословенной Тавриды, горы и долы которой поэт воспоет еще не раз. Находясь в тот вечер на палубе канонерки под шумящим от порывов ветра парусом, Пушкин сделает наброски элегии, которую положит на бумагу спустя несколько дней на борту уже другого судна. И хотя это стихотворения написано почти два века назад, слова его не утратили свою задушевность и в наше время:
Погасло дневное светило:
На море синее вечерний пал туман.
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
Я вижу берег отдаленный,
Земли полуденной волшебные края;
С волненьем и тоской туда стремлюся я,
Воспоминаньем упоенный…
Пушкин позже назовет это стихотворение «подражанием Байрону», сохраняя в этом свою преувеличенную скромность, ибо он никогда подражателем Байрона не был. Пушкиноведы отмечали, что уже в первых словах элегии слышен мотив русской народной песни: «Уж как пал туман на сине море…»
На этом мы и остановимся в своем путешествии по землям Кубани и
Тамани с нашими героями. Почти трехмесячное путешествие, которое оставило у молодого поэта А.С. Пушкина неизгладимое впечатление на всю жизнь, подходило к концу. Впереди был Крым, Одесса и Кишинев, где поэту предстояло служить.
24 сентября 1820 года он написал из Кишинева, куда п
Видел я берега Кубани и сторожевые станицы – любовался нашими казаками. А.С. Пушкин Еще при жизни великого поэта Александра Сергеевича Пушкина (1799–1837)
современники называли его имя в ряду славных имен, составляющих гордость
великой русской нации. «Это был… не только великий русский поэт своего
времени, но и великий поэт всех народов и всех веков… слава всемирная», –
так восторженно писал о А.С. Пушкине известный критик В. Белинский. На долю поэта выпала задача огромной культурно-исторической важности,
казалось бы, непосильной для одного человека, но гигант Пушкин с этой
задачей справился блестяще, ибо творческий путь его был стремителен и
плодотворен. Первое стихотворение Пушкина появилось в печати, когда поэту
исполнилось 15 лет, а в возрасте 37 лет его уже не стало… А.С. Пушкин побывал на Кубани всего один раз, во время своей поездки
на Кавказ с семьей генерала Николая Николаевича Раевского-старшего. Весной 1820 года поэт был выслан из Петербурга за участие в кружке
«Зеленая лампа», литературном филиале тайного политического общества,
созданного для борьбы с самодержавием и крепостничеством; с назначением в
канцелярию наместника Бесарабии генерала Инзова. Добравшись до
Екатеринослава (г. Днепропетровск), где в те дни размещалась канцелярия
наместника, Пушкин, искупавшись в Днепре, простыл и заболел. В то время
через город проезжал прославленный герой Отечественной войны 1812 года
генерал от кавалерии Николай Николаевич Раевский (1770 – 1829), которому
медиками было предписано лечение на Кавказских минеральных водах. Вместе с генералом ехали на Кавказ и его младшие дети: дочери Софья и
Мария, а также младший сын Николай, уже имевший чин ротмистра лейб-гвардии
Гусарского полка, давний приятель Пушкина еще по Царскому Селу, когда поэт
учился в лицее. В одной из бедных хижин Екатеринослава Николай Раевский-младший и
обнаружил больного Пушкина. По просьбе Николая штаб-лекарь Рудаковский,
который сопровождал генерала на Кавказ, осмотрел больного поэта и прописал
ему курс лечения, а Николай упросил грозного родителя взять Пушкина с собою
на Кавказ. Будучи человеком довольно либеральных взглядов, генерал
Раевский, зная истинные причины ссылки Пушкина на юг России, уладил отпуск
поэта с его начальством, добрейшим Иваном Никитичем Инзовым, генералом от
инфантерии, и Пушкин получил разрешение выехать на Кавказ. Двадцатилетний поэт с большой радостью воспринял известие, что ему
разрешена дальняя поездка. В конце мая семейство Раевских вместе с Пушкиным
переправилось через широкий Днепр невдалеке от коварных порогов, где
некогда обреталась запорожская вольница, впоследствии воспетая с великим
вдохновением Н.В. Гоголем. Путешествия в те годы были лишены самых элементарных удобств, они были
к тому же длительными и тяжелыми, поэтому в жизни людей, их совершающих,
оставались большими событиями и запоминались на всю жизнь. Никакого
транспорта тогда, кроме лошадей, не существовало. На почтовых станциях
часто не только нельзя было достать продукты, но и даже получить стакан
чаю. Поэтому бывалые люди везли с собою провиант в специальных ящиках-
погребках; самовары, угли к ним, а кто победнее, те обходились простыми
чайниками. Поезд Раевских состоял из открытой коляски с откидным верхом и двух
четырехместных карет. В одной карете ехали дочери с бонной мисс Мяттен и
компаньонкой дочерей татаркой Зарой, которую все звали Анной Ивановной. Во
второй карете ехал сам генерал с доктором, а Николай с Пушкиным впереди, в
упомянутой коляске. На почтовых станциях при замене лошадей было слышно, как ямщики
говаривали: «Второй Спас яблочком разговляется»; «На второй Спас и нищий
яблочко съест»; «Спас любит нас». В те же дни отмечался и Успенский пост,
когда на трапезе разрешалось пить вино и кушать рыбу. Все это на базарах
можно было купить у веселых казачек. Путешественники, особенно молодые
мужчины, делали это с особым удовольствием. Пушкин прибыл на Кавказ не с
пренебрежительностью, с которой приезжали сюда многие русские дворяне, а с
любовью русского народа к многочисленным народам Кавказа. И покидал его не
как пресыщенный завоеватель, а с душевным восторгом, который возник в нем
под влиянием величавой природы Кавказа, и гуманным чувством к населяющим
его горцам, ведущим борьбу за свою независимость. Вскоре генерал Раевский известил командующего войсками на Кавказской
линии генерала К.К. Сталя и войскового атамана Черноморского казачьего
войска полковника Григория Кондратьевича Матвеева, что он будет следовать в
Крым через Ставрополь и Черноморию. Одновременно генерал Раевский обратился с просьбой и к наместнику
Кавказа генералу от инфантерии Алексею Петровичу Ермолову, старому боевому
товарищу, с просьбой оказать содействие в безопасном проезде в Крым по
землям, находившимся в его ведении. Ермолов живо откликнулся из далекого
Тифлиса двумя распоряжениями: генералу Сталю и полковнику Матвееву, чтобы
они обеспечили безопасный проезд генерала Раевского вдоль подчиненных им
кордонных линий. К этому предписанию был приложен маршрут движения, по которому проехал
по Черномории, как в те годы называли Область Войска Черноморского, генерал
Раевский с семейством и Пушкиным. Сохранился и этот документ: «Выписка из маршрута Господина Главного Директора путей сообщения
Бетанкура.» От Ставрополя до Прочного Окопа – 70 верст (р-н г. Армавира. – В.С.) до Царицынской – 15 верст (х. Северо-Кавказский. – В.С.) до Григориполлис – 15 верст до Кавказской – 30 верст. 13-го сентября ночлег до Казанской – 28 верст до Тифлисской – 15 верст до Усть-Лабинской – 17 верст до Корсунской – 30 верст до Екатеринодара – 18 верст. 14 сентября ночлег до Копанской – 30 верст (х. Копанский. – В.С.) до Мышастовской – 18 верст (ст. Ново-Мышастовская. – В.С.) до Кара-Кубанской – 24 версты (х. Водный. – В.С.) до Копыла – 20 верст (г. Славянск-на-Кубани. – В.С.) до Калауса – 28 верст. 15 сентября ночлег (у ст. Анастасиевской. – В.С.) до Курки – 25 верст (х. Красный Октябрь. – В.С.) до Темрюка – 18 верст до Сенной – 17 верст до Фанагории – 26 верст. 16 сентября ночлег (ст. Тамань. – В.С.) Возвратимся в жаркий день 5 августа, когда Раевские оставили Кавказ и
выехали на бывшую Азово-Моздокскую дорогу. И она повела Раевских уже на юг
по косогорам и сухим лощинам и через несколько часов вывела к станице
Сенгилеевской, основанной хоперскими казаками у валов суворовского
фельдшанца Державного, последнего укрепления Кубанской кордонной линии,
построенной великим Александром Васильевичем Суворовым в 1778 году. Еще
верст сорок жаркого пути, и путники увидели на высоком плато, вошедшем в
историю как Форштатская гора, серы валы крепости Прочный Окоп, где
размещалась штаб-квартира начальника Правого фланга Кавказской кордонной
линии. Под горой была видна лента пока ещё узкой реки Кубани, за которой к
горизонту уходили леса и рощи Закубанья, кое-где пронизанные дымками
черкесских аулов. Если на Кавказ Раевские ехали днем и ночью, то теперь от Ставрополя
они передвигались только днем, да еще с конным конвоем. С заходом солнца
Раевские, как и все путешественники, будут укрываться на ночлег за стенами
пограничных укреплений, где стояли приличные числом гарнизоны с
артиллерией. История ничего не оставила нам о пребывании в крепости Прочный Окоп
семейства Раевских и молодого Пушкина. Ни комендант крепости майор Широкий,
ни Пушкин, ни сам генерал ничего не упоминают в записях, дошедших до нас,
об этом событии. И хотя в маршруте ночлег в Прочном Окопе не указан, но,
судя по расстоянию, он в этой крепости все же, видимо, был. От крепостных
ворот, что были у Круглой батареи, дорога круто поворачивала вправо, на
запад, и далее шла, повиливая у самого края высокого правобережья, огибая
поросшие тернами овраги, спускающиеся к Кубани. Оставив позади Старую и
Новую станицы Прочноокопские, версты через четыре путники проехали
карантин, валы которого и ныне видны западнее последней станицы на правом
склоне Холодной балки. Поднявшись по косогору на высокое правобережье,
которое ныне названо именем А.С. Пушкина и где установлен ему каменный
памятный знак, и далее вниз по Кубани, Раевские встречали то пограничный
пикет с плетневыми оборонительными стенами и торчащей над ним дозорной
вышкой; то конный разъезд, осматривающий прикубанские овраги, заросшие
кустарником, и сам берег, укрытый кудрявыми вербами, которые и ныне
украшают русло Кубани. Оставив слева Новиньский пикет, Раевские спустились через четыре
версты в обширную лощину с протекающей по ней узенькой, с сонным течением,
речкой Горькой, в устье которой возвышались валы Царицынского поста, бывшей
крепости Царицынской, построенной А.В. Суворовым весной 1778 года в составе
укреплений Кубанской кордонной линии. Здесь великий полководец из-за
нехватки войск оставил берег Кубани и потянул свою линию кордонных
укреплений вверх по речке Горькой, придерживаясь кратчайшего направления на
Ставрополь, стоящий на Азово-Моздокской линии. В этом направлении, у хутора
Веселого, сохранились валы фельдшанца Всехсвятского, с которым связано одно
из приключений А.В. Суворова зимой 1779 года. А тем временем Раевские проехали станицу Григориполисскую, бывшую
крепость, основанную в память первого гетмана всех казачьих войск России
светлейшего князя Г.А. Потемкина-Таврического, троюродного дедушки генерала
Раевского. За постом Воровским, бывшим суворовским фельдшанцем Восточным,
верст через шесть дорога вышла к урочищу Темижбек, где Кубань, упираясь в
скальные породы правобережья, под прямым углом поворачивала свои воды на
запад. У обрыва к реке возвышались валы Болше-Темижбекского редута,
сохранившиеся до наших дней. Ещё пять верст хорошей дороги – и Раевские
прибыли к станице Темижбекской, названной как и урочище, в память
закубанского князя Темижбека, аул которого был на левом берегу Кубани.
Здесь, как и выше по Кубани, слышалась только русская речь, хотя и не
совсем чистая, принесенная на берега Кубани донскими и хоперскими казаками
лет двадцать назад при заселении Прикубанья. Мы не знаем, сколько времени Раевские были в Темижбекской, но из того,
что они видели в ней, кое-что сохранилось до наших дней. Так, рядом со
Ставропольским почтовым трактом, по которому ехали Раевские, справа они
увидели, а возможно, и осмотрели, красивый храм, Михайло-Архангельскую
церковь, построенную из каленого кирпича в 1811 году, т.е. ещё до нашествия
Наполеона. В 30-е гг. нашего века местные власти пытались разрушить эту
красоту, но кладка оказалась настолько прочной, что наемные рабочие смогли
разобрать только главную часть храма. И с тех пор более полувека колокольня изумительной красоты, труд
русских мастеров, видевшая и Пушкина, как укоризненный перст напоминает
общественности Кубани о годах бесполезной и неблагодарной борьбы властей и
воинствующих безбожников с историей России и её религией. Мне же эта
колокольня при первой встрече напомнила опозоренную и ограбленную
воровскими людьми молодую путницу, идущую на богомолье, взывающую к
прохожему люду о жалости и милосердии. За Темижбекской, лежащей в низине, откуда берет начало степная река
Челбас, дорога повела путников по высокому правобережью к станице
Кавказской, основанной в 1804 году донцами под защитой одноименной
крепости, бывшей Павловской, построенной великим Суворовым в составе
Кубанской кордонной линии в 1778 году. Генерал Раевский, лично знавший А.В. Суворова, не избежал искушения
осмотреть деяния своего великого учителя, да к тому же согласно маршруту
здесь был запланирован ночной отдых. После размещения в отведенных для них
квартирах Раевские мылись в бане, а затем по приглашению коменданта ужинали
в офицерской столовой. Позже вначале женщины, а затем и мужчины отправились
отдыхать. Пушкин от конвойных офицеров уже знал, что все жители прикубанских
станиц от мала до велика до захода солнца спешили укрыться за
оборонительную ограду станицы и загнать туда же лошадок и скот, ибо после
третьего удара колокола на станичном храме или сигнала трубы ворота стражей
закрывались. Кто опаздывал или самовольно оставался ночевать в степи,
сурово наказывали дедовским способом – батогами или штрафом. Увидев своими глазами, как жители станицы, а это были в основном
женщины, загоняют до захода солнца в ворота свою живность и куда сами
спешат укрыться, Пушкин позже напишет: На берегу заветных вод Цветут богатые станицы, Веселый пляшет хоровод, Бегите, русские певицы, Спешите, красные, домой: Чеченец ходит за рекой. Стемнело. Станица, как и крепость, засыпала, и только со стороны
майдана, где собиралась молодежь «на улицу», слышалось треньканье
балалайки, топот ног да радостно-негодующее взвизгивание девок. Пушкин одним из последних покинул место беседы: не хотелось идти в
душную квартиру, где они мучились от жары с Николаем Раевским. И прежде,
чем войти в распахнутую дверь, он оглянулся на Ставропольские ворота, уже
караулом закрытые, на уснувшую за ними станицу: …перед ним уже в туманах Сверкали русские штыки, И окликались на курганах Сторожевые казаки. Оставив слева от дороги Ивановский пост, Раевские выехали к Жирному
кургану, который и ныне возвышается у восточной окраины города Кропоткина.
Было видно, как у местного пикета курились затухающие костры, у которых
виднелись неторопливые фигуры казаков-линейцев да бродили стреноженные
лошади, отпущенные отдыхать после ночного дежурства. Сам же пикет был похож
на огромную корзину с торчащей над ним дозорной вышкой, с которой дежурный
казак изумленно смотрел на редкие в этих местах кареты, окруженные
многочисленным конным конвоем. Позже к казакам, непосредственно охранявшим
границу, и обратится Пушкин, призывая к бдительности и осторожности: В реке бежит гремящий вал, В горах безмолвие ночное, Казак усталый задремал, Склоняясь на копие стальное, Не спи, казак, во тьме ночной Чеченец ходит за рекой. Ставропольский тракт, что вел Раевских вдоль Кавказской кордонной
линии, то уходил вправо, в степь, и тогда русло Кубани становилось
невидимым, то влево, прижимаясь к самому обрыву, и тогда далеко внизу, за
купами плакучих ив, была видна желтая лента Кубани, а за рекой, среди лугов
и лесов – дымки далеких и близких аулов, за которыми далеко-далеко, на
самом краю горизонта, синели кавказские предгорья. Проехали линейцы станицы Казанскую, Тифлисскую, а затем и Ладожскую,
получившие свои наименования от редутов, построенных полками кавказского
корпуса. Сменив лошадей и конвой на Усть-Лабинской почтовой станции, Раевские
проезжали мимо одноименной станицы и крепости, и валы которой и ныне видны
у улицы Коммунистической в г. Усть-Лабинске. Останавливались ли они в
крепости, чтобы осмотреть деяние великого Суворова, история умаличвает. От
крепости спутники направились к станице Воронежской, самой западной станице
Кавказского линейного войска, за которой в девяти верстах проходила граница
Кавказской губернии и Черномории, земли черноморских казаков. Здесь, левее
Ставропольского почтового тракта, в полусотне саженей, возвышался древний
могильный курган, на вершине которого еще в первый год после заселения
Кубани казаками был установлен высокий деревянный столб с гербами
Кавказской и Таврической губерний. На этом месте конвой линейных казаков
обязан был передать сопровождение генерала Раевского черноморским казакам. Итак, первая часть маршрута пути Раевских осталась позади. Согласно
«Дорожнику Кавказскому, составленному по Высочайшему разрешению в Тифлисе в
1847 году», Пушкин с Раевскими проехали мимо или через следующие посты,
пикеты и станицы, входящие в состав Правого фланга Кавказской кордонной
линии: «От Прочного Окопа до станицы Прочно-Окопской – 4 версты до Новиньского пикета – 4 версты до поста Царицынского – 4 версты до поста Плетневого – 6 верст до станицы Григориполисской – 8 верст до поста Григориполисского – 1 Ѕ версты до поста Тернового – 5 верст до поста Воровского – 7 верст до поста Больше-Тимежбекского – 6 Ѕ версты до станицы Тимежбекской – 6 верст до поста Мало-Тимежбекского – 2 версты до станицы Кавказской – 12 верст до поста Ивановского – 2 версты до поста Романовского – 4 версты до станицы Казанской – 10 верст до поста Казанского – 1 верста до поста Кадушкина – 6 верст до станицы Тифлисской – 12 верст до поста Тифлисского – 3 Ѕ версты до поста Саломатина – 8 верст до станицы Ладожской – 10 верст до поста Ладожского – 1 верста до поста Дубового – 8 верст до поста Девятибратского – 6 верст до станицы Усть-Лабинской – 6 верст до укрепления Усть-Лабинского – Ѕ версты до поста Воронежского – 10 верст до поста Изрядный Источник – 9 Ѕ версты до поста Редутского – 1 Ѕ версты». Раевские ночевали в Редутском, ведь надо было пройти карантин и
окурить провозимые вещи, просто отдохнуть в приличных условиях, которые
были приготовлены для Раевских в покоях местного карантина. Да и баня их
ожидала уже натопленная, где можно было смыть въедливую пыль кубанских
дорог, о которых позже А.С. Пушкин напишет: Теперь у нас дороги плохи, Мосты забытые гниют. На станциях клопы и блохи Заснуть минуты не дают. Но молодой поэт не унывал ни от пылящей жары, ни от «удобств» почтовых
станций, ни от плохих мостов и дорог, ибо считал, что Со временем… Лет через пятьсот дороги, верно: У нас изменятся безмерно; Шоссе, Россию здесь и тут Соединив, пересекут. Однако возвратимся в жаркий день 9 августа 1820 года. Пушкин,
страдающий, как и все его спутники от жары и насекомых, решил не сидеть в
душной комнате, а осмотреть укрепление более подробно. Пошел с ним и
Николай Раевский. Заглянув в кордон, Пушкин заметил слева от ворот низенькую казарму из
турлука, крытую камышом, для казаков, а за ней такой же офицерский флигелек
для начальника кордона. Справа – конюшня и навес для полевой пушки с
зарядным ящиком. Таким было первое укрепление Черноморской кордонной линии. Вскоре со стороны поляны, что и ныне сохранилась западнее бывшего
карантина, где были установлены походные коновязи, стали подходить казаки,
ведущие коней к водопою, который был под обрывом упомянутого кордона. После
порции овса коней седлали, проверяя состояние подпруг и путлищ, подсыпали
порох на полки ружейных замков, вкладывая их в чехлы, сшитые из волчьих или
барсучьих шкур. Пушкин подошел к казакам, с интересом вслушивался в их мягкий
малороссийский говор. Любовь к простому народу проявлялась у него с детских
пор, что и отразилось на всей его литературной деятельности. Поэт любил
смешиваться с толпой, чтобы ближе изучить народную жизнь, слушать меткие
народные слова и выражения. Делал он это и здесь, в Черномории. Позже внимание Пушкина привлечет несколько арб с запряженными в них
низкорослыми горными лошадками, около виднелось с десяток невооруженных
мужчин в горских одеждах. Поднявшись по дороге, проходившей мимо карантина,
горцы отправились к меновому двору, желая продать дары своих лесов и полей:
орехи, мед, меха, бурки, черкески и пр. А взамен приобрести ткани, гвозди,
сахар, но главное – соль, в которой они очень нуждались. Желая иметь с
горцами добрые отношения, казаки и основали к взаимной выгоде свои меновые
дворы сразу же после переселения на Кубань. Экипажи медленно катили под палящим солнцем вдоль невидимой под
обрывами полноводной Кубани, и так же медленно тянулись часы жаркого
августовского дня. И в этот день, как и в прошлые дни, за спиной путников
вставало как бы нехотя огромное, как раскаленный медный поднос, солнце,
которое сразу же начинало поливать широкую степь красной лавой своих лучей.
Под этим иссушающим пламенем поникали перезревшие степные травы, в
мельчайшую пыль превращались петли немеряных дорог, сворачивались в трубку
листья редких кустарников, которые из-за отсутствия дождей уже давно были
словно бархатными от налипшего на них толстого слоя пыли. На взгорках
свистели суслики, поднявшись на задние лапки у своих норок, вытянув в
бледно-синее небо острые мордочки, предсказывая очередной жаркий день. К
полудню в степи, что лежала по правую руку, несло жарким степным духом,
пропитанным запахом полыни. В небе над головами путников кружили степные
орлы и кобчики, высматривая в степной траве свою добычу. Горизонт под
беспощадно палящим солнцем постоянно дрожал колеблющемся мареве. И земля
за день набирала столько в себя тепла, что и в желтозвездные ночи дышала
жаром, словно раскаленная русская печь.
Видел я берега Кубани
и сторожевые станицы –
любовался нашими казаками.
А.С. Пушкин
Еще при жизни великого поэта Александра Сергеевича Пушкина (1799–1837) современники называли его имя в ряду славных имен, составляющих гордость великой русской нации. «Это был… не только великий русский поэт своего времени, но и великий поэт всех народов и всех веков… слава всемирная», – так восторженно писал о А.С. Пушкине известный критик В. Белинский.
На долю поэта выпала задача огромной культурно-исторической важности, казалось бы, непосильной для одного человека, но гигант Пушкин с этой задачей справился блестяще, ибо творческий путь его был стремителен и плодотворен. Первое стихотворение Пушкина появилось в печати, когда поэту исполнилось 15 лет, а в возрасте 37 лет его уже не стало…
А.С. Пушкин побывал на Кубани всего один раз, во время своей поездки на Кавказ с семьей генерала Николая Николаевича Раевского-старшего.
Весной 1820 года поэт был выслан из Петербурга за участие в кружке «Зеленая лампа», литературном филиале тайного политического общества, созданного для борьбы с самодержавием и крепостничеством; с назначением в канцелярию наместника Бесарабии генерала Инзова. Добравшись до Екатеринослава (г. Днепропетровск), где в те дни размещалась канцелярия наместника, Пушкин, искупавшись в Днепре, простыл и заболел. В то время через город проезжал прославленный герой Отечественной войны 1812 года генерал от кавалерии Николай Николаевич Раевский (1770 – 1829), которому медиками было предписано лечение на Кавказских минеральных водах.
Вместе с генералом ехали на Кавказ и его младшие дети: дочери Софья и Мария, а также младший сын Николай, уже имевший чин ротмистра лейб-гвардии Гусарского полка, давний приятель Пушкина еще по Царскому Селу, когда поэт учился в лицее.
В одной из бедных хижин Екатеринослава Николай Раевский-младший и обнаружил больного Пушкина. По просьбе Николая штаб-лекарь Рудаковский, который сопровождал генерала на Кавказ, осмотрел больного поэта и прописал ему курс лечения, а Николай упросил грозного родителя взять Пушкина с собою на Кавказ. Будучи человеком довольно либеральных взглядов, генерал Раевский, зная истинные причины ссылки Пушкина на юг России, уладил отпуск поэта с его начальством, добрейшим Иваном Никитичем Инзовым, генералом от инфантерии, и Пушкин получил разрешение выехать на Кавказ.
Двадцатилетний поэт с большой радостью воспринял известие, что ему разрешена дальняя поездка. В конце мая семейство Раевских вместе с Пушкиным переправилось через широкий Днепр невдалеке от коварных порогов, где некогда обреталась запорожская вольница, впоследствии воспетая с великим вдохновением Н.В. Гоголем.
Путешествия в те годы были лишены самых элементарных удобств, они были к тому же длительными и тяжелыми, поэтому в жизни людей, их совершающих, оставались большими событиями и запоминались на всю жизнь. Никакого транспорта тогда, кроме лошадей, не существовало. На почтовых станциях часто не только нельзя было достать продукты, но и даже получить стакан чаю. Поэтому бывалые люди везли с собою провиант в специальных ящиках-погребках; самовары, угли к ним, а кто победнее, те обходились простыми чайниками.
Поезд Раевских состоял из открытой коляски с откидным верхом и двух четырехместных карет. В одной карете ехали дочери с бонной мисс Мяттен и компаньонкой дочерей татаркой Зарой, которую все звали Анной Ивановной. Во второй карете ехал сам генерал с доктором, а Николай с Пушкиным впереди, в упомянутой коляске.
На почтовых станциях при замене лошадей было слышно, как ямщики говаривали: «Второй Спас яблочком разговляется»; «На второй Спас и нищий яблочко съест»; «Спас любит нас». В те же дни отмечался и Успенский пост, когда на трапезе разрешалось пить вино и кушать рыбу. Все это на базарах можно было купить у веселых казачек. Путешественники, особенно молодые мужчины, делали это с особым удовольствием. Пушкин прибыл на Кавказ не с пренебрежительностью, с которой приезжали сюда многие русские дворяне, а с любовью русского народа к многочисленным народам Кавказа. И покидал его не как пресыщенный завоеватель, а с душевным восторгом, который возник в нем под влиянием величавой природы Кавказа, и гуманным чувством к населяющим его горцам, ведущим борьбу за свою независимость.
Вскоре генерал Раевский известил командующего войсками на Кавказской линии генерала К.К. Сталя и войскового атамана Черноморского казачьего войска полковника Григория Кондратьевича Матвеева, что он будет следовать в Крым через Ставрополь и Черноморию.
Одновременно генерал Раевский обратился с просьбой и к наместнику Кавказа генералу от инфантерии Алексею Петровичу Ермолову, старому боевому товарищу, с просьбой оказать содействие в безопасном проезде в Крым по землям, находившимся в его ведении. Ермолов живо откликнулся из далекого Тифлиса двумя распоряжениями: генералу Сталю и полковнику Матвееву, чтобы они обеспечили безопасный проезд генерала Раевского вдоль подчиненных им кордонных линий.
К этому предписанию был приложен маршрут движения, по которому проехал по Черномории, как в те годы называли Область Войска Черноморского, генерал Раевский с семейством и Пушкиным. Сохранился и этот документ:
«Выписка из маршрута Господина Главного Директора путей сообщения Бетанкура.»
От Ставрополя
до Прочного Окопа – 70 верст (р-н г. Армавира. – В.С.)
до Царицынской – 15 верст (х. Северо-Кавказский. – В.С.)
до Григориполлис – 15 верст
до Кавказской – 30 верст. 13-го сентября ночлег
до Казанской – 28 верст
до Тифлисской – 15 верст
до Усть-Лабинской – 17 верст
до Корсунской – 30 верст
до Екатеринодара – 18 верст. 14 сентября ночлег
до Копанской – 30 верст (х. Копанский. – В.С.)
–> ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ <--
История Кавказских Минеральных Вод тесно связана с именами многих известных людей. В те далекие годы считалось, что Кавказ – беспокойная окраина, где идут бесконечные войны и куда царское правительство высылает инакомыслящих. И только романтическая поэзия А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова и творчество других поэтов, писателей, композиторов и художников создали славу красотам природы Кавказа, благородству свободолюбивых его народов. Им обязаны своей известностью и Кавказские Минеральные Воды, интерес к которым в России значительно вырос.
Одним из первых, кто затронул тему Кавказа был великий А. С. Пушкин. Александр Сергеевич побывал на Водах дважды. В свой первый приезд в сентябре 1820 году он писал брату: «Вокруг нас ехало 60 казаков, за нами тащилась заряженная пушка с зажженным фитилем… Два месяца я жил на Кавказе; воды мне были очень нужны и чрезвычайно помогли, особенно серные, горячие. Впрочем, купался в теплых кислосерных, в железных и кислых холодных… Жалею, мой друг, что ты со мною вместе не видел великолепную цепь этих гор, ледяные их вершины, которые издали на ясной заре кажутся странными облаками, разноцветными и неподвижными… ; жалею, что не восходил со мною на острый верх пятихолмного Бешту, Машука, Железной горы, Каменной и Змеиной» . Пушкин был неутомимый ходок.
На Железных водах все прибывшие разместились в калмыцких кибитках. Биограф А. С. Пушкина Бартенев писал: «Эти оригинальные поездки, эта жизнь вольная, заманчивая и совсем непохожая на прежнюю, эта новость и нечаянность впечатлений, жизнь в кибитках и палатках, разнообразные прогулки, ночи под открытым южным небом, и кругом причудливые картины гор, новые нравы, невиданные племена, аулы, сакли и верблюды, дикая вольность горских черкесов, а в нескольких часах пути упорная, жестокая воина, с громким именем Ермолова, — все это должно было чрезвычайно как нравиться молодому Пушкину» .
Под этим глубоким впечатлением зародилась поэма «Кавказский пленник» . Пушкин не раз писал о том, что любит поэму потому, что в ней есть стихи его сердца. В России эта маленькая, но такая страстная поэма была принята с восторгом. Живые картины природы Кавказа и самобытные нравы горцев производили сильное впечатление на читателей.
Душевному подъему поэта постоянно сопутствовало и ощущение личного счастья. Он каждый день был «в кругу милого семейства» , более того, был рядом с той, которая была для него «утаенной любовью» , кому он посвятил бессмертные строки поэмы «Полтава» . Это была прекрасная полудетской красотой Машенька Раевская. Через пять лет после этой поездки на Кавказ она станет княгиней Волконской, а еще через год Пушкин в Москве придет проститься с нею навсегда перед ее отъездом в Сибирь вслед за декабристами.
Во второй свой приезд на Горячие Воды в 1829 году поэт провел в Пятигорске лишь несколько часов по пути в действующую армию, на турецкий фронт «нашел на водах большую перемену» , этим они были обязаны генералу Ермолову и, естественно, непосредственным авторам перемен братьям Бернардацци. «Нынче выстроены великолепные ванны и дома.. . Бульвар, обсаженный липками, проведен по склону Машука. Везде чистенькие дорожки, зеленые лавочки, правильные цветники, мостики, павильоны. Ключи обделаны, выложены камнем; на стенах ванн прибиты предписания от полиции; везде порядок, чистота, красивость…».
Отъезд на Кавказские воды
Кареты. С поклажей подводы:
Тюки, сундуки, чемоданы…
Юг, ссылка. Душевные раны…
/Эпиграф к статье авторский/
В начале 19 –го века даже для просвещённых людей того времени Кавказ являлся малоизвестным.
Отдалённость Кавказа от центральной части России, значительная недоступность из-за военных действий и труднопреодолимых путей сообщения, поверхностная изученность края – все эти обстоятельства способствовали тому, что у современников
Пушкина представления о Кавказе были неясны и даже нереальны.
И негде было почерпнуть информацию о Кавказе, так как в художественной литературе кавказские мотивы особо и не развивались. Лишь мимолётные, эпизодичные упоминания о Кавказе имелись у Ломоносова, Жуковского, Державина.
Кавказ привлекал к себе внимание царского правительства исключительно как стратегический объект – обширный край с выгодными внутренними и морскими рынками, соединяющими Россию со смежными восточными странами – Турцией и Персией.
Первым из великих русских писателей посетил Кавказ Грибоедов. С 1818 года он не раз бывал на Северном Кавказе и в Закавказье. В его «Путевых записках» имеются интересные сведения о Кавказе.
Но всё же первенство открытия Кавказа принадлежит Пушкину. Открытие Кавказа как интереснейшей страны, – многонациональной, многообразной, с красивейшей природой горного края, с важнейшими торговыми путями.
Описание путешествий, являлось одним из излюбленных жанров Пушкина. Личная библиотека поэта состояла из большого количества русских и иностранных книг географического и этнографического характера, о России, о других странах Запада и Востока.
Среди этих книг находились также и сочинения, посвящённые Кавказу.
Например, в книге Стрюйса «Путешествие по России, Персии и в Индию» ряд глав посвящён Кавказу, в частности Дагестану.
Трудам, содержащим описание путешествий, Пушкин нередко посвящал специальные статьи и заметки.
Мотивы путешествий нашли глубокое отображение в художественном творчестве поэта.Многие его герои наделены склонностью к странствованиям, изображены людьми, любящими перемену мест и впечатлений, таковы, например, кавказский пленник, Алеко, Онегин, Гринёв, Дубровский.
В библиотеке поэта имелась книга Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву», а также художественные описания путешествий Дефо «Робинзон Крузо» и Стерна «Сентиментальное путешествие».
Поэт любил путешествовать, посетил многие места России, с тонким юмором осмеивая неудобства передвижения по дорогам своей эпохи.
Теперь у нас дороги плохи,
Мосты забытые гниют…
Долго ль мне гулять на свете,
То в коляске, то верхом,
То в кибитке, то в карете,
То в телеге, то пешком?
Впрочем, некоторые «путешествия» Пушкина были вынужденными, – ссылка на юг, затем, в село Михайловское.
С молодых лет он мечтал о путешествии за границу, но так и не добился на это разрешения.
В своих произведениях при описании исторических лиц древности, подвергавшихся, по прихоти своих владык, гонениям и обвинениям, ( Овидий – в «Цыганах», Петроний – в отрывке «Цезарь путешествовал») поэт намекал на собственную участь и участь близких ему по духу людей, страдавших от деспотизма и произвола Александра 1 и Николая 1.
Жизнь и творчество Пушкина тесно связано с Кавказом. На Кавказе поэт был дважды – в 1820г. и в 1829г.
Поэмы и стихотворения Пушкина, связанные с Кавказом, («Кавказский пленник», поэма о Тазите, цикл лирических произведений – «Кавказ», «Обвал», «Калмычке» и многие другие). А также «Путешествие в Арзрум», отрывки начатых повествовательных произведений, некоторые заметки и, наконец, письма, – представляют собой огромную художественную и историческую ценность
Большой интерес представляют воспоминания лиц, (доктор Е. П. Рудыковский, Н. Б. Потокский, М. В. Юзефович, М. И. Пущин и др.) находившихся и встречавшихся с Пушкиным на Кавказе.Пребывание поэта на Кавказе также нашло отражение в биографических работах о нём П. В. Анненкова и П.И. Бартенева и др.
В воспоминаниях Потокского, а также в статьях В. Г. Вейденбаума, вскользь упоминалось о симпатиях Пушкина к декабристам, с которыми он встречался на Кавказе.
Из критических статей, касавшихся кавказских мотивов Пушкина, наиболее ценными являются статьи Белинского и Чернышевского. В них указывалось в частности на отзвуки влияний Байрона, Шатобриана и других иностранных писателей.
Кавказские мотивы Пушкина входили в ряд хрестоматий и популярных брошюр.
Тексты Пушкина, посвящённые Кавказу, жестоко страдали как от царской цензуры, так и от небрежного отношения редакторов, вносивших в них искажения.
Первая поездка Пушкина на Кавказ была вызвана, не зависящими от него обстоятельствами, по времени была непродолжительной, но произвела на поэта неизгладимое впечатление.
Поездка на Кавказ вдохновила его на создание одной из самых замечательных юношеских поэм и явилась подготовительной для второй поездки на Кавказ в 1829 году. Поездки более длительной и вызванной непреодолимым желанием вырваться, хотя бы на время, из-под опеки царя и надзирателей.
В 1820 году Пушкин уже приобрёл большую известность, как автор замечательных лирических стихотворений и поэмы «Руслан и Людмила». К этому времени и «вольные» стихи его – «Послание к Чаадаеву», «Вольность», «Деревня», в рукописном виде читались с большим интересом.
За вольнодумство поэта сначала хотели сослать в Сибирь или заточить в Соловецкий монастырь, но в конечном итоге заступничество друзей Пушкина смягчило его участь, и Пушкин в качестве чиновника был переведён, а на деле выслан, на юг, в Екатеринослав, (ныне Днепропетровск).
В первую свою поездку по Кавказу Пушкин выехал из Петербурга 6 мая 1820 года
– продолжение следует – https://www.chitalnya.ru/work/813735/
Тема Кавказа в творчестве а.с. пушкина
Творческая эссе
Пушкин и Кавказ. Что связывает великого поэта с глухой и далекой российской провинцией? Что искал и что нашел он в краю суровой и дикой природы, «где люди вольны, как орлы»? Интересно, что до Пушкина ни один русский писатель всерьез не касался кавказской темы. Да и Пушкин, кажется, сюда не стремился.
Первая его поездка на Кавказ относится к 1820 году. Ее нельзя назвать добровольной. Причиной тому стала ссылка.
И вот, подъезжая к Ставрополю в начале июля 1820 года, Пушкин неожиданно увидел на краю неба гряду белых облаков – снежные вершины Кавказского хребта. Это видение поразило поэта. Позднее он напишет: «Великолепные картины, престолы вечные снегов, очам казались их вершины недвижной цепью облаков, и в их кругу колосс двуглавый, в венце блистая ледяном, Эльбрус огромный, величавый белел на небе голубом».
Через Георгиевск Пушкин с семьей Раевских проезжает на Горячие воды (ныне Пятигорск).
Так началось знакомство великого поэта с нашим краем. Кавказ произвел на Пушкина неизгладимое впечатление. Он пишет брату Льву: «Жалею, мой друг, что ты со мною вместе не видал великолепную цепь этих гор; ледяные их вершины, которые издали, на ясной заре, кажутся странными облаками, разноцветными и недвижными; жалею, что не всходил со мною на острый верх Пятихолмного Бешту, Машука, Железной горы, Каменной и Змеиной. Кавказский край, знойная граница Азии – любопытен во всех отношениях». Память о счастливых днях, проведенных «в соседстве Бештау и Эльбруса» Пушкин всегда хранил в своем сердце. В эпилоге «Руслана и Людмилы» поэт нарисовал грандиозную картину Большого Кавказа, которую увидел со склонов Машука и Бештау: «Теперь я вижу пред собою Кавказа гордые главы. Над их вершинами крутыми, на склоне каменных стремнин, питаюсь чувствами немыми и чудной прелестью картин природы дикой и угрюмой…».
Здесь, на Кавказе, Пушкин задумал поэму «Кавказский пленник». Сюжет поэмы был подсказан самой жизнью. Удивительно, что поэта интересовали не победы русской армии на Кавказе, а взаимоотношения народов. Из рассказов бывалых инвалидов он не раз слышал, что русские военные пленники как храбрецы и знатоки своего дела нравились горцам, которые знали истинную цену мужеству и отваге. Восхищаясь русским пленником, «…черкесы грозные дивились и шепотом между собой своей добычею гордились», – пишет поэт в «Кавказском пленнике». Поэма наполнена картинами дикой природы, изображением воинственных горцев, а также историей трогательной любви юной черкешенки к русскому пленнику. «Черкесы, их обычаи и нравы занимают большую и лучшую часть моей повести», – признавался автор.
Большое место в «Кавказском пленнике» занимает тема свободы. Герой поэмы разочарован в жизни на родине, его предали друзья, он одинок. У него осталась одна мечта – мечта о свободе.
Попав в плен к черкесам, пушкинский герой восхищается отвагой горцев, их стремлением к свободе и независимости.
Известно, что поэма имела большой успех у читателей и вызвала массу подражаний. Вслед за Пушкиным своих «Кавказских пленников» написали М.Ю.Лермонтов и Л.Н.Толстой.
Для самого поэта тема свободы была основной в этот период творчества. Поэта привлекает природа, всякого рода природные стихии: море, океан, реки, горы. Все эти явления, попадая в поэтический текст, ассоциируются со свободой.
Этой теме посвящено стихотворение «Узник». В нем прослеживается тесная внутренняя связь между фактами человеческой жизни и жизни природы: «Сижу за решеткой в темнице сырой. Вскормленный в неволе орел молодой, мой грустный товарищ, махая крылом, кровавую пищу клюет за окном…»
Главная мысль стихотворения — воля превыше всего, человек должен быть свободным. Первая и вторая строфы стихотворения — мрачные. Темница — неволя — у Пушкина сырая и темная. «Грустный товарищ», знающий только свободу, взглядом и криком призывает узника разорвать оковы.
Третья строфа разительно отличается от первых двух: в ней — надежда на новую, свободную жизнь, в которой «белеет гора», «синеют морские края», свободно «гуляет… ветер». В ней заключительный аккорд стихотворения — образ воплощенной свободы: «Мы вольные птицы; пора, брат, пора! Туда, где за тучей белеет гора, туда, где синеют морские края, туда, где гуляем лишь ветер… да я!..».
В «Узнике» обращение к образу свободного орла создает особую атмосферу ожидания. Лирический герой, хотя и находится в неволе, не теряет надежды на скорое освобождение.
А вот в стихотворении «Кавказ», которое было написано несколько позднее, в 1829 году во время второй поездки на юг, эта тема раскрыта в трагическом плане. В нем горы, орел, парящий в вышине, водная стихия (шумящие горные водопады, река Терек) — все те же символы свободы.
Он любуется могучим Тереком, олицетворяет его: «Играет и воет, как зверь молодой, завидевший пищу из клетки железной».
Терек, как и поэт, хочет вырваться из берегов — «из клетки железной», но «бьется о берег в вражде бесполезной и лижет утесы голодной волной…». Ему не дают вырваться на свободу «немые громады» утесов. Описание Терека приобретает глубокое аллегорическое значение.
Вторую поездку на Кавказ поэт запечатлел также в своем знаменитом «Путешествии в Арзрум», стихотворениях «Обвал», «Монастырь на Казбеке», «Делибаш», «На холмах Грузии» и др.
Отражение кавказской темы мы находим и в произведениях, ей не посвященных. Так в «Сказке о мертвой царевне…» богатыри выезжают из дома: «Руку правую потешить, сорочина в поле спешить, иль башку с широких плеч у татарина отсечь, или вытравить из леса пятигорского черкеса…».
У подножия Бештау побывал и странствующий по России Онегин: «Уже пустыни сторож вечный, стесненный холмами вокруг, стоит Бешту остроконечный…».
Кавказский след заметен и в стихотворениях о любви: «Нет, не черкешенка она», «Ее глаза».
В стихотворном послании В.Ф.Раевскому Пушкин вспоминает картину, которую не раз, вероятно, наблюдал в Пятигорске: помещенный в струи целебной волны предмет постепенно покрывается налетом минеральных солей, каменеет. Это явление неживой природы под пушкинским пером превращается в тонкую метафору: «Свою печать утратил резвый нрав, душа час от часу немеет; в ней чувств уж нет. Так легкий лист дубрав в ключах кавказских каменеет».
Мне показалась очень интересной встреча Пушкина в Пятигорске с первым кабардинским ученым и просветителем Шорой Ногмовым. Биограф просветителя А.П.Берже писал, что «Ногмов содействовал поэту в собирании местных народных преданий и что поэт, в свою очередь, исправлял Ногмову переводы песен с адыгейского языка на русский язык».
О связи Пушкина с адыгскими писателями говорит и тот факт, что, став издателем журнала «Современник», поэт в первом же томе печатает повесть Султана Казы-Гирея «Долина Ажитугай». При этом Пушкин дает высокую оценку произведению: «Сын полудикого Кавказа становится в ряды наших писателей; черкес изъясняется на русском языке свободно, сильно и живописно. Мы ни одного слова не хотели бы переменить в предлагаемом отрывке».
Погружение в тему кавказской лирики Пушкина заставляет по-новому взглянуть на творчество поэта. Пушкину первому в русской литературе удалось создать великолепный образ кавказской природы. Призывая любить и уважать простых людей, горцев Кавказа, великий поэт так глубоко и проникновенно описал их жизнь, трудолюбие, нравы и обычаи, что его можно считать не только непревзойденным художником, но и настоящим ученым-этнографом.
Кавказ стал для Пушкина предметом восхищения и темой его творчества, которую он пронес через всю жизнь: «В свое святилище глухое ты принимал меня не раз. В тебя влюблен я был безумно. Меня приветствовал ты шумно».
Один из гостей взял ружье покойника, сдул с полки порох и положил его подле тела. Волы тронулись. Гости поехали следом. Тело должно было быть похоронено в горах, верстах в 30 от аула. К сожалению, никто не мог мне объяснить сих обрядов.
Осетинцы самое бедное племя из народов, обитающих на Кавказе; женщины их прекрасны.
Перед глазами Пушкина проходила тяжелая жизнь горцев. Свое отношение к ним Пушкин выразил в стихотворении “Кавказ”:
Так буйную вольность законы теснят,
Так дикое племя под властью тоскует;
Так ныне бесправный Кавказ негодует,
Так чуждые силы его тяготят.
Одним из первых в Осетии, кто по-настоящему оценил значение А.С. Пушкина, был родоначальник осетинской художественной литературы Константин Леванович Хетагуров.
Для Коста было дорого творчество Пушкина, и он его высоко ценил. Об этом свидетельствует ряд высказываний Коста о Пушкине, цитирование отрывков из произведений Пушкина. Так, например, в письме к А.Я. Поповой от 3 июня 1886 г. он цитирует стихотворение Пушкина: “Я помню чудное мгновенье. ”
В 1888 г. в газете “Северный Кавказ” был напечатан фельетон осетинского поэта “Владикавказ”, в котором упоминается поэма Пушкина “Кавказский пленник”.
В своей поэме “Чердак” герой вспоминает слова из “Медного всадника” – “Люблю тебя, Петра творенье”.
В письме к А. Цаликовой Коста также цитирует слова из этой же поэмы: “Бываю иногда в театре, хожу во второй ряд ” назло надменному соседу”. [2, с.84]
Казалось странным, что Коста, любивший и знавший творчество А.С. Пушкина, не посвятил ему ни одного стихотворения. Но теперь исследователь творчества К. Хетагурова Н. Джусоев в статье “Русские писатели в оценке К. Хетагурова” убедительно доказал, что стихотворение “Салам” (“Привет”) посвящено А.С. Пушкину в день 100-летия со дня его рождения.
Стихотворение “Салам” перекликается с пушкинским “Памятником”. Адресат стихотворения назван “создателем славы наших гор”. Коста обращается к нему, как к великому человеку, прожившему 100 лет.
Коста просит извинить свое “бессильное слово”, просит, как младший старшего. Вот как звучит подстрочный перевод стихотворения “Салам”.
Не дал нам бог благословенья,
Наши головы уже не в нашей воле
И хорошо сказать не можем
Тебе, но прости нам это.
Наш разум – короток, сердце подавлено горем,
Как усталый человек, бессильно наше слово.
Ты слишком велик, чтоб быть отцом нашего народа, Наши горы недостойны тобой, им созданной славы.
Твоя жизнь будет жива, пока будет жить род людской.
Твоя жизнь уже теперь равна 100 жизням.
На земле ты совершил все славные дела,
Свою башню ты воздвиг
Последняя строка стихотворения “Салам” является прямой перифразой строки “Памятника”: “Я памятник себе воздвиг.” Стихотворение от начала до конца свидетельствует о том, что оно является приветствием великому человеку и что этот человек является для автора высшим авторитетом в искусстве, автор считает его другом своего народа, обращается к нему от имени народа, чтобы поведать о горестях народа и выразить народную любовь к нему. В стихотворении легко заметить перекличку с основными мыслями “Памятника” Пушкина (мысли о бессмертии, о принадлежности славы поэта народу, о близости поэта к народным массам и т.д.). [16, с.379]
Творчество А.С. Пушкина доступно и понятно и ребенку, и старику, и грамотному человеку, и человеку без образования. Нет вычурности, заумности. Восхитительные строчки его стихотворений сами ложатся на память! Пушкин является частью национальной культуры и истории. Может ли устареть культура и история? Пушкин вне времени, его поэзия искренняя, завораживает легкостью изложения и глубиной чувств. И как ни странно, находит отклик в наших душах! Мы тоже можем так чувствовать и любить, вот только выразить так не можем.
Гениальное всегда сочетается с актуальным. Гениальное – не может быть не актуальным. Пушкин всегда актуален.
Тема Кавказа, как известно, имеет давние традиции в русской литературе. Тема Кавказа была актуальна и во времена А.С. Пушкина, актуальна она и сейчас. Исторически так сложилось, что отношения России с кавказскими горскими народами складывались совсем непросто. Кавказская проблема всегда волновала самые широкие круги российской общественности. Кавказ всегда был одной из основных сфер политических интересов для России.
Впервые появившись в произведениях декабристов, тема Кавказа нашла свое художественное развитие у А.С. Пушкина, А.С. Грибоедова, А.П. Марлинского, М.Ю. Лермонтова, Л.Н. Толстого. Как писала газета “Кавказ” в конце XIX века, русские писатели впервые “воспели неувядаемую прелесть Кавказа, семейный и общественный быт горцев, суровые патриархальные обычаи. любовь их к свободе, мощь духа.”.
Как известно, Пушкин был на Кавказе два раза. Первый раз в июле-августе 1820 года в Пятигорске, Кисловодске и других поселениях Кавказских Минеральных вод. Второй раз в 1829 году из Северного Кавказа по Военно-Грузинской дороге перешел в Грузию. Впечатления от поездок нашли глубокое отражение в творчестве Пушкина.
Поэт, глубоко русский и, несомненно, желавший победы своим соплеменникам, стремится быть предельно объективным в описании “драчливых” горцев.
Первое художественное воплощение кавказских впечатлений Пушкина – эпилог поэмы “Руслан и Людмила”. Беловой автограф его имеет пометку: “Эпилог поэмы Руслан. Кавказ, 26 июля 1820”. Этот день (по новому стилю – 7 августа) и следует, видимо, считать датой открытия кавказской темы в творчестве Пушкина. Вот грандиозная картина Большого Кавказа, открывшаяся взору поэта со склонов Машука и Бештау:
Забытый светом и молвою,
Далече от брегов Невы,
Теперь я вижу пред собою
Кавказа гордые главы.
Над их вершинами крутыми,
На скате каменных стремнин,
Питаюсь чувствами немыми
И чудной прелестью картин
Природы дикой и угрюмой…
В письме к брату Льву от 24 сентября 1820 года Пушкин прямо называет географические ориентиры: “Жалею, мой друг, что ты со мною вместе не видел великолепную цепь этих гор; ледяные их вершины, которые издали, на ясной заре, кажутся странными облаками, разноцветными и недвижными; жалею, что не всходил со мною на острый верх пятихолмного Бештау, Машука, Железной горы, Каменной и Змеиной”.
Здесь же, под сенью покоренного Бештау, Пушкин пережил минуты вдохновения, работая над “Кавказским пленником”. В посвящении к поэме, обращенном к Николаю Раевскому-младшему, он вполне определенно говорит, где возник замысел поэмы.
…Где пасмурный Бешту, пустынник величавый,
Аулов и полей властитель пятиглавый,
Был новый для меня Парнас.
Забуду ли его кремнистые вершины,
Гремучие ключи, увядшие равнины,
Пустыни знойные, края, где ты со мной
Делил души младые впечатленья;
Где рыскает в горах воинственный разбой,
И дикий гений вдохновенья
Таится в тишине глухой?
Поэма “Кавказский пленник” была задумана на Кавказе. А писал ее Пушкин в Гурзуфе, Кишиневе, Каменке и Киеве около шести месяцев. Первоначально поэма имела название “Кавказ”. Свою романтическую поэму Пушкин посвятил, как было уже сказано выше, Н.Н. Раевскому-младшему, с которым еще недавно проводил на Минеральных Водах “милые сердцу дни”:
Прими с улыбкою, мой друг,
Свободной музы приношенье:
Тебе я посвятил изгнанной лиры пенье
И вдохновенный свой досуг.
Сюжет поэмы, в подражание властителю дум Байрону, отразил модную в те времена тему любви европейца к девушке из племени, не тронутого цивилизацией. В образе разочарованного пленника Пушкин хотел изобразить то равнодушие к жизни и ее наслаждениям, ту преждевременную старость души, которые сделались отличительными чертами молодежи его времени. Герою противопоставлена “цельная, исполненная любви и самопожертвования натура черкешенки”.
“Черкесы, их обычаи и нравы занимают большую и лучшую часть моей повести”, – признавался Пушкин своему кишиневскому издателю В.П. Горчакову. Поэта привлекает в горцах их любовь к свободе, мирный труд и гостеприимство, национальные песни.
Пушкин не идеализировал горцев. Да, чеченцы и черкесы живут явным разбойничеством, в каждом из них “таится коварный хищник”, с детских лет их мужчины готовятся к бранной жизни, “к войне заранее приучаясь”. Настоящий “черкес оружием обвешен”. И все это подчинено одной задаче: ловко и быстро убить “чужака”, “в ночном мраке” напасть на казачью станицу, увести в горы отару овец или табун лошадей, притащить на аркане пленника и потом получить за него выкуп. Характеристика неприглядная, но справедливая, и в то же время в ней нет осуждения. Почему? Во-первых, потому что обычаи любого народа необходимо уважать; а, во-вторых, чеченцы и черкесы (Пушкин их, кажется, не различает) жили на своей земле и враждовали лишь с “непрошенными гостями”. Поэт особо подчеркивает, что воинственный дух горца сразу же исчезал, когда к нему обращался за помощью мирный странник, усталый путник:
Тогда хозяин благосклонный
С приветом, ласково, встает
И гостю в чаше благовонной
Чихирь отрадный подает.
Мысль об интересе и уважении Пушкина к обычаям народов хотелось бы особенно подчеркнуть. Обычай – это память народа, память нации, а в памяти – “самостоянье человека и все величие его”.
Благодаря “поэме “Кавказский пленник”, русское общество познакомилось с Кавказом, давно уже знакомым по оружию”. Описания дикой воли, разбойнического героизма и домашней жизни горцев дышат “чертами ярко верными”. Необычный экзотический мир Кавказа, незнакомая речь и нравы горцев воспринимались поэтом как особенный романтический мир, как романтическое там. Интересно, что сама жизнь “помогала” романтизму – Пушкин поселился в стоящем на отшибе доме Инзова и остался там жить после землетрясения, в полуразрушенном доме, окружённом запущенным разросшимся виноградником и пустырём. Всё это точно соответствовало образу “беглеца”, “добровольного изгнанника”, каковым себя Пушкин в то время ощущал. Кстати, сохранились пять (!) редакций текста поэмы (от черновиков до чистого текста), которые тщательно изучены пушкинистами. Исследования литературных критиков показали, что в первоначальном варианте поэма начиналась с эпизода пленения героя, причем ясно говорится, что он пленён не в бою как русский офицер, а был простым путником, странником (“слабый питомец нег”). Черновики непринципиально отличаются от чистовых редакций поэмы, поэтому можно утверждать, что герой “Кавказского пленника” в представлении Пушкина именно путник:
Отступник света, друга природы
Покинул он родной предел
И в край далёкий полетел
С весёлым призраком свободы.
В своем отзыве о “Кавказском пленнике” Белинский писал: “Какие же действия должны были произвести на русскую публику эти живые, яркие, великолепно-роскошные картины Кавказа при первом появлении в свет поэмы!”
Лучшая критика, какая когда-либо была написана на “Кавказского пленника”, принадлежит самому же Пушкину. В “Путешествии в Арзрум” находятся следующие слова, написанные им через семь лет после издания “Кавказского пленника”: Здесь я нашел измаранный список “Кавказского пленника”, и, признаюсь, прочел его с большим удовольствием. Все это слабо, молодо, неполно; но многое угадано и выражено верно. Сам не понимаю, каким образом мог я так верно, хотя и слабо изобразить нравы и природу, виденные мною издали”. Как видим, Пушкин особенно оценил в поэме “верность” изображения. Не знаем, к какому времени относится следующее суждение Пушкина о “Кавказском пленнике”, но очень интересно как факт, доказывающий, как смело умел Пушкин смотреть на свои произведения: “Кавказский пленник” – первый неудачный опыт характера, с которым я насилу сладил; он был принят лучше всего, что я ни написал, благодаря некоторым элегическим и описательным стихам. Но зато Александр, Николай Раевские и я, мы вдоволь над ним посмеялись”.
В “Кавказском пленнике” мы можем найти прямые указания на сходство Пушкина и его героя:
Ты здесь найдёшь воспоминанья,
Быть может милых сердцу дней,
Противуречия страстей,
Мечты знакомые, знакомые страданья
И тайный глас души моей.
Но в письме к В.П. Горчакову (октябрь-ноябрь 1822 г.) Пушкин написал следующее: “Характер Пленника неудачен; доказывает это, что я не гожусь в герои романтического стихотворения. Я в нём хотел изобразить это равнодушие к жизни и к её наслаждениям, эту преждевременную старость души, которые сделались отличительными чертами молодёжи 19-го века”. Следовательно, “пленник” – это образ обобщённый, образ “героя романтического стихотворения”.
Самым свежим и значительным из того, что было сказано о “Кавказском пленнике” современником Пушкина, было суждение П.А. Вяземского. Вяземским впервые была поставлена важнейшая для новой литературы проблема – проблема современности героя. По убеждению критика, высокая поэзия может быть не только лирическим откликом поэта на актуальные современные вопросы и темы, но и отражением современной общественной жизни и ее противоречий в создании современных человеческих характеров. В главном герое “Кавказского пленника” Вяземский увидел отражение черт, свойственных целому поколению, характер, обобщающий настроения и чувства современной молодежи, активность и энергия которой скованы вынужденным бездействием:”. подобные лица часто встречаются взору наблюдателя в нынешнем положении общества. волнение без цели, деятельность пожирающая, неприкладываемая к существенному; упования никогда не совершаемые и вечно возникающие с новым стремлением – должны неминуемо посеять в душе тот неистребимый зародыш скуки, приторности, пресыщения которые знаменуют характер Child-Harold, Кавказского пленника и им подобных”.
В поэме много описаний великолепной природы Кавказа.
Великолепные картины!
Престолы вечные снегов,
Очам казались их вершины
Недвижной цепью облаков,
И в их кругу колосс двуглавый,
В венце блистая ледяном,
Эльбрус огромный, величавый,
Белел на небе голубом.
Пушкин любил свою кавказскую поэму. “…Отеческая нежность не ослепляет меня насчет “Кавказского пленника”, но, признаюсь, люблю его, сам не зная за что, в нем есть стихи моего сердца”.
История героя поэмы, попавшего в плен к черкесам, заимствована Пушкиным из рассказов людей, с которыми встречался на Кавказе, а также из литературных источников. Достойно внимания и то обстоятельство, что оказавшись на Кавказе девять лет спустя, Пушкин в “Путешествии в Арзрум” вновь упомянул историю, положенную в основу его первой южной поэмы, как типичную: на… “вершинах ползали чуть видные стада и казались насекомыми. Мы различили и пастуха, быть может, русского, некогда взятого в плен и состарившегося в неволе”.
Синтезируя отдельные настроения, Пушкин создал более сложный и более психологически достоверный характер. Пленник не просто поддаётся романтическим настроениям, он в самом деле охладел к любви, окаменел душой, в самом деле разочарован и т.д. Пленник хладнокровно отнёсся к смерти “черкешенки”, его спасительницы:
Всё понял он. Прощальным взором
Объемлет он последний раз
Пустой аул с его забором…
По поводу этого эпизода читатели высказывали неудовольствие, всем хотелось счастливой развязки. Но в том и художественная сила поэмы, что романтизм Пленника не в его настроениях, а в сути его характера, романтизм порождает не только романтические чувства и мысли, но и реальные поступки. Такой герой был новым и непривычным для читателя.
Пушкин иронически отвечал читателям, желавшим счастливой развязки, в письме П.А. Вяземскому от 6 февраля 1823 г.: “Другим досадно, что Пленник не кинулся в реку вытаскивать мою Черкешенку – да, сунься-ка; я плавал в кавказских реках, – тут утонешь сам, а ни чорта не сыщешь; мой пленник умный человек, рассудительный, он не влюблен в Черкешенку – он прав, что не утопился”.
В “Кавказском пленнике” в русской литературе явился новый герой, герой своего времени и новый жанр “лирической поэмы”, “романтической поэмы”. [14, с.98]
Видел я берега Кубани
и сторожевые станицы
любовался нашими казаками.
А.С. Пушкин
Еще при жизни великого поэта Александра Сергеевича Пушкина (17991837) современники называли его имя в ряду славных имен, составляющих гордость великой русской нации. «Это был… не только великий русский поэт своего времени, но и великий поэт всех народов и всех веков… слава всемирная», – так восторженно писал о А.С. Пушкине известный критик В. Белинский.
На долю поэта выпала задача огромной культурно-исторической важности, казалось бы, непосильной для одного человека, но гигант Пушкин с этой задачей справился блестяще, ибо творческий путь его был стремителен и плодотворен. Первое стихотворение Пушкина появилось в печати, когда поэту исполнилось 15 лет, а в возрасте 37 лет его уже не стало…
А.С. Пушкин побывал на Кубани всего один раз, во время своей поездки на Кавказ с семьей генерала Николая Николаевича Раевского-старшего.
Весной 1820 года поэт был выслан из Петербурга за участие в кружке «Зеленая лампа», литературном филиале тайного политического общества, созданного для борьбы с самодержавием и крепостничеством; с назначением в канцелярию наместника Бесарабии генерала Инзова. Добравшись до Екатеринослава (г. Днепропетровск), где в те дни размещалась канцелярия наместника, Пушкин, искупавшись в Днепре, простыл и заболел. В то время через город проезжал прославленный герой Отечественной войны 1812 года генерал от кавалерии Николай Николаевич Раевский (1770 1829), которому медиками было предписано лечение на Кавказских минеральных водах.
Вместе с генералом ехали на Кавказ и его младшие дети: дочери Софья и Мария, а также младший сын Николай, уже имевший чин ротмистра лейб-гвардии Гусарского полка, давний приятель Пушкина еще по Царскому Селу, когда поэт учился в лицее.
В одной из бедных хижин Екатеринослава Николай Раевский-младший и обнаружил больного Пушкина. По просьбе Николая штаб-лекарь Рудаковский, который сопровождал генерала на Кавказ, осмотрел больного поэта и прописал ему курс лечения, а Николай упросил грозного родителя взять Пушкина с собою на Кавказ. Будучи человеком довольно либеральных взглядов, генерал Раевский, зная истинные причины ссылки Пушкина на юг России, уладил отпуск поэта с его начальством, добрейшим Иваном Никитичем Инзовым, генералом от инфантерии, и Пушкин получил разрешение выехать на Кавказ.
Двадцатилетний поэт с большой радостью воспринял известие, что ему разрешена дальняя поездка. В конце мая семейство Раевских вместе с Пушкиным переправилось через широкий Днепр невдалеке от коварных порогов, где некогда обреталась запорожская вольница, впоследствии воспетая с великим вдохновением Н.В. Гоголем.
Путешествия в те годы были лишены самых элементарных удобств, они были к тому же длительными и тяжелыми, поэтому в жизни людей, их совершающих, оставались большими событиями и запоминались на всю жизнь. Никакого транспорта тогда, кроме лошадей, не существовало. На почтовых станциях часто не только нельзя было достать продукты, но и даже получить стакан чаю. Поэтому бывалые люди везли с собою провиант в специальных ящиках-погребках; самовары, угли к ним, а кто победнее, те обходились простыми чайниками.
Поезд Раевских состоял из открытой коляски с откидным верхом и двух четырехместных карет. В одной карете ехали дочери с бонной мисс Мяттен и компаньонкой дочерей татаркой Зарой, которую все звали Анной Ивановной. Во второй карете ехал сам генерал с доктором, а Николай с Пушкиным впереди, в упомянутой коляске.
На почтовых станциях при замене лошадей было слышно, как ямщики говаривали: «Второй Спас яблочком разговляется»; «На второй Спас и нищий яблочко съест»; «Спас любит нас». В те же дни отмечался и Успенский пост, когда на трапезе разрешалось пить вино и кушать рыбу. Все это на базарах можно было купить у веселых казачек. Путешественники, особенно молодые мужчины, делали это с особым удовольствием. Пушкин прибыл на Кавказ не с пренебрежительностью, с которой приезжали сюда многие русские дворяне, а с любовью русского народа к многочисленным народам Кавказа. И покидал его не как пресыщенный завоеватель, а с душевным восторгом, который возник в нем под влиянием величавой природы Кавказа, и гуманным чувством к населяющим его горцам, ведущим борьбу за свою независимость.
Вскоре генерал Раевский известил командующего войсками на Кавказской линии генерала К.К. Сталя и войскового атамана Черноморского казачьего войска полковника Григория Кондратьевича Матвеева, что он будет следовать в Крым через Ставрополь и Черноморию.
Одновременно генерал Раевский обратился с просьбой и к наместнику Кавказа генералу от инфантерии Алексею Петровичу Ермолову, старому боевому товарищу, с просьбой оказать содействие в безопасном проезде в Крым по землям, находившимся в его ведении. Ермолов живо откликнулся из далекого Тифлиса двумя распоряжениями: генералу Сталю и полковнику Матвееву, чтобы они обеспечили безопасный проезд генерала Раевского вдоль подчиненных им кордонных линий.
К этому предписанию был приложен маршрут движения, по которому проехал по Черномории, как в те годы называли Область Войска Черноморского, генерал Раевский с семейством и Пушкиным. Сохранился и этот документ:
«Выписка из маршрута Господина Главного Директора путей сообщения Бетанкура.»
От Ставрополя
до Прочного Окопа 70 верст (р-н г. Армавира. В.С.)
до Царицынской 15 верст (х. Северо-Кавказский. В.С.)
до Григориполлис 15 верст
до Кавказской 30 верст. 13-го сентября ночлег
до Казанской 28 верст
до Тифлисской 15 верст
до Усть-Лабинской 17 верст
до Корсунской 30 верст
до Екатеринодара 18 верст. 14 сентября ночлег
до Копанской 30 верст (х. Копанский. В.С.)
до Мышастовской 18 верст (ст. Ново-Мышастовская. В.С.)
до Кара-Кубанской 24 версты (х. Водный. В.С.)
до Копыла 20 верст (г. Славянск-на-Кубани. В.С.)
до Калауса 28 верст. 15 сентября ночлег (у ст. Анастасиевской. В.С.)
до Курки 25 верст (х. Красный Октябрь. В.С.)
до Темрюка 18 верст
до Сенной 17 верст
до Фанагории 26 верст. 16 сентября ночлег (ст. Тамань. В.С.)
Возвратимся в жаркий день 5 августа, когда Раевские оставили Кавказ и выехали на бывшую Азово-Моздокскую дорогу. И она повела Раевских уже на юг по косогорам и сухим лощинам и через несколько часов вывела к станице Сенгилеевской, основанной хоперскими казаками у валов суворовского фельдшанца Державного, последнего укрепления Кубанской кордонной линии, построенной великим Александром Васильевичем Суворовым в 1778 году. Еще верст сорок жаркого пути, и путники увидели на высоком плато, вошедшем в историю как Форштатская гора, серы валы крепости Прочный Окоп, где размещалась штаб-квартира начальника Правого фланга Кавказской кордонной линии. Под горой была видна лента пока ещё узкой реки Кубани, за которой к горизонту уходили леса и рощи Закубанья, кое-где пронизанные дымками черкесских аулов.
Если на Кавказ Раевские ехали днем и ночью, то теперь от Ставрополя они передвигались только днем, да еще с конным конвоем. С заходом солнца Раевские, как и все путешественники, будут укрываться на ночлег за стенами пограничных укреплений, где стояли приличные числом гарнизоны с артиллерией.
История ничего не оставила нам о пребывании в крепости Прочный Окоп семейства Раевских и молодого Пушкина. Ни комендант крепости майор Широкий, ни Пушкин, ни сам генерал ничего не упоминают в записях, дошедших до нас, об этом событии. И хотя в маршруте ночлег в Прочном Окопе не указан, но, судя по расстоянию, он в этой крепости все же, видимо, был. От крепостных ворот, что были у Круглой батареи, дорога круто поворачивала вправо, на запад, и далее шла, повиливая у самого края высокого правобережья, огибая поросшие тернами овраги, спускающиеся к Кубани. Оставив позади Старую и Новую станицы Прочноокопские, версты через четыре путники проехали карантин, валы которого и ныне видны западнее последней станицы на правом склоне Холодной балки. Поднявшись по косогору на высокое правобережье, которое ныне названо именем А.С. Пушкина и где установлен ему каменный памятный знак, и далее вниз по Кубани, Раевские встречали то пограничный пикет с плетневыми оборонительными стенами и торчащей над ним дозорной вышкой; то конный разъезд, осматривающий прикубанские овраги, заросшие кустарником, и сам берег, укрытый кудрявыми вербами, которые и ныне украшают русло Кубани.
Оставив слева Новиньский пикет, Раевские спустились через четыре версты в обширную лощину с протекающей по ней узенькой, с сонным течением, речкой Горькой, в устье которой возвышались валы Царицынского поста, бывшей крепости Царицынской, построенной А.В. Суворовым весной 1778 года в составе укреплений Кубанской кордонной линии. Здесь великий полководец из-за нехватки войск оставил берег Кубани и потянул свою линию кордонных укреплений вверх по речке Горькой, придерживаясь кратчайшего направления на Ставрополь, стоящий на Азово-Моздокской линии. В этом направлении, у хутора Веселого, со
Похожие работы
A.C.Пушкин
А.С. Пушкин – великий поэт и писатель России
А.С. Пушкин на Кавказе
А.С.Пушкин: краткий очерк жизни и творчества
Великий сын России – А.С.Пушкин
Липецкий край – прародина великого поэта А.С. Пушкина
Педагогические взгляды А.С.Пушкина
Пушкин – издатель и редактор
Пушкин и его творчество
Пушкин и Кубань
Пушкин на Кавказе – начало – https://www.chitalnya.ru/work/812663/
17 мая 1820 года Пушкин приезжает в Екатеринослав (Днепропетровск).
Прибыв к месту назначения, Пушкин, в один из дней, купаясь в Днепре, заболел лихорадкой.
Вскоре о его пребывании в городе узнала семья генерала Н. Н. Раевского, участника войны 1812 года, направлявшаяся на Кавказские минеральные воды. Один из сыновей Раевского, ( Николай Николаевич), был другом Пушкина.
По просьбе генерала Раевского начальник Пушкина, генерал-лейтенант И.Н. Инзов, разрешил больному поэту выехать на Кавказ для лечения.
28 мая Пушкин вместе с Раевскими отбыл из Екатеринослава. Путь их пролегал через Новочеркасск и Ставрополь.
4 июня они приехали в Горячеводск или Горячие Воды (ныне Пятигорск). Поэт около двух месяцев лечился на минеральных водах. Болезнь отступала, вернулось жизнерадостное настроение, присущее его натуре, и вскоре здоровье поэта восстановилось.
С генералом Раевским кроме его сына Николая, были также две его младшие дочери с гувернантками, а также доктор Рудыковский.
По приезде путешественников в Пятигорск их встречал, прибывший в город ранее, старший сын Раевского, (Александр Николаевич), – отставной полковник.
Комендант Пятигорска явился к генералу Раевскому, и вскоре прислал книгу, в неё вписывали имена посетителей вод, и которую все с любопытством стали просматривать. – повествует в своих дорожных записках доктор Рудыковский.
Книгу следовало возвратить, приобщив список из сопровождающих генерала Раевского.
Для выполнения этого взялся Пушкин. Доктор видел, как он, сидя на поленнице во дворе,
с хохотом что-то писал…
Позднее выяснилось, что Пушкин вписал доктора как лейб-медика, а себя как недоросля, находящегося в свите его высокопревосходительства генерала Раевского. Насилу доктор убедил коменданта всё написанное Пушкиным исправить. А генерал Раевский пожурил поэта за шалость.
Пушкин со всем обществом уезжал на гору Бештау пить железные, в ту пору малоизвестные, воды, жили они за неимением другого жилья, в калмыцких кибитках.
О своих впечатлениях от пребывания на Кавказе Пушкин позднее писал брату, – Льву Сергеевичу: – Два месяца жил я на Кавказе; воды мне были очень нужны и чрезвычайно помогли, особенно серные горячие. Впрочем, купался в тёплых кисло-серных, в железных и кислых холодных. Все эти целебные ключи находятся не в дальнем расстоянии друг от друга…
Жалею, мой друг, что ты со мной вместе не видел великолепную цепь этих гор, ледяные их вершины, которые издали, на ясной заре, кажутся странными облаками…
Жалею, что не всходил со мной на острый верх пятихолмного Бештау, Машука, Железной горы, Каменной и Змеиной. Кавказский край, знойная граница Азии, любопытен во всех отношениях.
21 июня Пушкин в обществе поручика князя С.И. Мещерского 1-го и Н.Н. Раевского-младшего посетил в Пятигорске чиновника английской миссии в Персии – Виллока. Об этом визите майор Красовский донёс 1 июля заступающему место начальника Кавказского края И.А. Вельяминову.
26 июня поэт пишет эпилог к поэме «Руслан и Людмила».
Конец июля – первая половина августа: выход в свет первого издания «Руслан и Людмила»
Незадолго до отъезда поэта с Кавказских минеральных вод, 2-го августа, в Темижбеке и в тот же день в крепости Кавказской, его встретил Г.В. Гераков, автор «Путешествия по многим Российским губерниям. 1820год».
5 августа Отъезд из Пятигорска. Пушкин с семьёй Раевских отправился в Крым.
12-13 августа Прибытие Раевских и Пушкина в Тамань.
15 августа они останавливались в Керчи, где поэт познакомился с известным кавказоведом С.М. Броневским, работавшим в то время над своим двухтомным трудом «Новейшие географические и исторические известия о Кавказе», вышедшим в Москве в 1823 году.
Сочинение это по выходе в свет было приобретено Пушкины; поэт пользовался им при написании своих сочинений о Кавказе.
С 1820 года тема Кавказа в поэзии Пушкина представлена поэмой «Кавказский пленник», которую поэт начал писать летом на Кавказе, а закончил 20 февраля 1821 года в Каменке. Посвящение Н.Н. Раевскому, другу автора, было написано в Одессе, в мае 1821 года. Первое издание поэмы вышло в августе 1822 года в Петербурге.
Поэма имела у читателей шумный успех и пленила их новизной темы.
Описание быта горцев и картин природы поражало колоритностью и свежестью образов. Поэма была самобытна, (не смотря на наличие явных следов влияния Байрона), в описании драматических событий, уклада жизни горцев, природы Кавказа, в уместном использовании поэтом географических названий и местных выражений.
Поэт знакомит читателя с новыми словами, – аул, уздень, шашка, сакля, кумыс, чихирь, байрам, рамазан и т. п. , снабжая их пояснениями.
Географические названия дополнены меткими эпитетами: Бештау – пасмурный, пустынник величавый, аулов и полей властитель пятиглавый. Эльбрус – колосс двуглавый, огромный, величавый. Терек – седой.
В письмах к друзьям Пушкин охотно делится своими мыслями о новой поэме, едва закончив которую, уже замечал в ней существенные недостатки: в изображении действующих лиц, а также в отношении композиции и стиля.
В образе героя много неясного: его прошлое загадочно. Известно лишь, что в пору “пламенной младости” он “много милого любил”, бурная жизнь погубила его “надежду, радость и желание”, и в “увядшем сердце” – лишь воспоминания о “лучших днях”, также есть намёк на то, что мир поэзии ранее был ему близок: “охолодев к мечтам и к лире”.
В характере героя поэт изображает равнодушие к жизни и её наслаждениям, преждевременную старость души, которые стали отличительными чертами молодёжи 19-го века.
Конкретные исторические эпизоды не вошли в основу поэмы, однако тема борьбы с горцами, отголоски военных действий и использование автобиографических мотивов придавали “Кавказскому пленнику” злободневность, вызывая различные суждения.
Пушкин также отмечает, что описание природы и нравов горцев – наиболее удачные места в его поэме. Менее удались ему характеры и пленника, и черкешенки.
Разочарованному герою, с его бурной молодостью, непостоянством, замкнутом в одиночестве, автор противопоставляет цельную, исполненную любви и самопожертвования натуру горянки-черкешенки.
Большую роль играют мотивы необычности: пленение героя, его тайные свидания с героиней, побег пленника и гибель черкешенки.
Эта канва событий разворачивается на фоне ярких картин нравов горцев и великолепной природы Северного Кавказа.
– продолжение следует – https://www.chitalnya.ru/work/815715/
Впечатления от поездок на Северный Кавказ в 1820 и 1829 годах нашли глубокое отражение в творчестве Пушкина.
Величественная природа этих мест, быт и нравы горских народов вдохновили поэта на создание поэм «Кавказский пленник» и «Тазит», свыше десятка шедевров его лирики посвящены кавказской теме. Отдельные произведения были написаны на Кавказе, другие — в южной ссылке и в Петербурге.
В эпилоге к «Руслану и Людмиле», созданном на Кислых водах в июле 1820 года, Пушкин вспоминает свою высылку из Петербурга и душевное состояние в те дни:
Я погибал… Святой хранитель
Первоначальных, бурных дней,
О дружба, нежный утешитель
Болезненной души моей!
Ты умолила непогоду;
Ты сердцу возвратила мир;
Ты сохранила мне свободу,
Кипящей младости кумир!..
Поэт любуется природой Кавказа, хотя «душа, как прежде, каждый час полна томительною думой».
Далече от брегов Невы,
Теперь я вижу пред собою
Кавказа гордые главы.
Над их вершинами крутыми,
На скате каменных стремнин,
Питаюсь чувствами немыми
И чудной прелестью картин
Природы дикой и угрюмой…
Свое недавнее пребывание на Кавказских Минеральных Водах Пушкин вспоминал и в стихотворении:
Я видел Азии бесплодные пределы,
Кавказа дальний край, долины обгорелы,
Жилище дикое черкесских табунов,
Подкумка знойный брег, пустынные вершины.
Обвитые венцом летучих облаков,
И закубанские равнины!
Ужасный край чудес!., там жаркие ручьи
Кипят в утесах раскаленных,
Благословенные струи!
Надежда верная болезнью изнуренных.
Мой взор встречал близ дивных берегов
Увядших юношей, отступников пиров,
На муки тайные Кипридой осужденных,
И юных ратников на ранних костылях,
И хилых стариков в печальных сединах.
Поэма «Кавказский пленник» была задумана еще на Кавказе. Пушкин писал ее в Гурзуфе, Кишиневе, Каменке и Киеве около шести месяцев. Эпилог помечен:
«Одесса. 1821. 15 мая». Первоначально поэма имела название «Кавказ».
Свою романтическую поэму Пушкин посвятил Н. Н. Раевскому-младшему, с которым еще недавно проводил на Минеральных водах «милые сердцу дни»:
Прими с улыбкою, мой друг, Свободной музы приношенье:
Тебе я посвятил изгнанной лиры пенье
И вдохновенный свой досуг.
Поэт вспоминает летние дни 1820 года, которые он провел вместе с Н. Н. Раевским на водах:
Во дни печальные разлуки
Мои задумчивые звуки
Напоминали мне Кавказ,
Где пасмурный Бешту, пустынник величавый,
Аулов и полей властитель пятиглавый,
Был новый для меня Парнас.
Забуду ли его кремнистые вершины,
Гремучие ключи, увядшие равнины,
Пустыни знойные, края, где ты со мной Делил души младые впечатленья;
Где рыскает в горах воинственный разбой,
И дикий гений вдохновенья
Таится в тишине глухой?..
Сюжет поэмы, в подражание властителю дум Байрону, отразил модную в те времена тему любви европейца к девушке из племени, не тронутого цивилизацией. В образе разочарованного пленника Пушкин «хотел изобразить то равнодушие к жизни и ее наслаждениям, ту преждевременную старость души, которые сделались отличительными чертами молодежи его времени».
Горою противопоставлена «цельная, исполненная любви и самопожертвования натура черкешенки».
«Черкесы, их обычаи и нравы занимают большую и лучшую часть моей повести»,—признавался Пушкин своему кишиневскому приятелю В.П.Горчакову. Поэта привлекает в горцах их любовь к свободе, мирный труд и гостеприимство, национальные песни.
Уж меркнет солнце за горами;
Вдали раздался шумный гул;
С полей народ идет в аул,
Сверкая светлыми косами.
Пришли; в домах зажглись огни,
И постепенно шум нестройный
У молкнул; все в ночной тени
Объято негою спокойной…
В поэме много описаний великолепной природы Кавказа. Ее герой,
Влачася меж угрюмых скал,
В час ранней утренней прохлады,
Вперял он любопытный взор
На отдаленные громады
Седых, румяных, синих гор. Великолепные картины!
Престолы вечные снегов,
Очам казались их вершины
Недвижной цепью облаков,
И в их кругу колосс двуглавый,
В венце блистая ледяном,
Эльбрус огромный, величавый,
Белел на небе голубом…
Пушкин любил свою кавказкую поэму. «Местные краски верны,—писал он Гнедичу в апреле 1822 года,—но понравятся ли читателям, избалованным поэтическими панорамами Байрона и Вальтера Скотта?.. Отеческая нежность не ослепляет мeня насчет «Кавказского пленника», но, признаюсь, люблю его, сам не зная за что; в нем есть стихи моего сердца». Сознавая несовершенство образов героев, недостатки композиции и стиля поэмы, поэт и позднее считал ее своей творческой удачей: «Все это слабо, молодо, неполно; но многое угадано и выражено верно»,— записал он в 1829 году, перечитав поэму во время путешествия по Кавказу.
История героя поэмы, попавшего в плен к черкесам, заимствована Пушкиным из рассказов людей, с которыми встречался на Кавказе, а также из литературных источников. Известны были и факты пленения горцами генерала Дельпоццо, майора Шведова и дальнего родственника поэта Ф. Н. Немцова.
Достойно внимания и то обстоятельство, что, оказавшись на Кавказе десять лет спустя, Пушкин в «Путешествии в Арзрум» вновь упомянул историю, положенную в основу его первой южной поэмы, как типичную: на горных «вершинах ползали чуть видные стада и казались насекомыми. Мы различили и пастуха, быть может, русского, некогда взятого в плен и состарившегося в неволе».
В своем отзыве о «Кавказском пленнике» Белинский писал: «Какие же действия должны были произвести на русскую публику эти живые, яркие, великолепно-
роскошные картины Кавказа при первом появлении в свет поэмы! С тех пор, с легкой руки Пушкина, Кавказ сделался для русских заветною страною не только широкой, раздольной воли, но и неисчерпаемой поэзии…»
И в эпилоге к «Кавказскому пленнику» Пушкин, прощаясь с читателем, еще раз вернулся к своей музе, воспевшей Кавказ:
Так Муза, легкий друг Мечты
К пределам Азии летала
И для венка себе срывала
Кавказа дикие цветы.
Ее пленял наряд суровый
Племен, возросших на войне,
И часто в сей одежде новой
Волшебница являлась мне;
Вокруг аулов опустелых
Одна бродила по скалам
И к песням дев осиротелых
Она прислушивалась там;
Любила бранные станицы,
Тревоги смелых казаков,
Курганы, тихие гробницы,
И шум, и ржанье табунов…
Здесь же Пушкин призывает свою музу воспеть «Мстислава древний поединок». Поэта волновали мысли о создании эпической поэмы, посвященной князю Мстиславу Владимировичу Храброму — правителю Тмутараканского государства (XI век). В 1822 году Пушкин работал над планом поэмы. Он собирался рассказать о непобедимых походах князя против хазаров и касогов (тогдашнее название черкесов). Эти события в поэме должны переплетаться со сказочно-былинными эпизодами о любви царевны касогов к князю Мстиславу. Замысел остался незавершенным.
Таков поэтический итог первой поездки Пушкина на Северный Кавказ.
Вторая поездка в 1829 году нашла свое отражение в «Путешествии в Арзрум во время похода 1829 года», поэме «Тазит», незавершенном «Романе на Кавказских минеральных водах», стихотворениях «Желал я душу освежить», «Калмычке», «Все тихо, на Кавказ идет ночная мгла… (первая редакция стихотворения «На холмах Грузии лежит ночная мгла»), «Дон», «На картинки к «Евгению Онегину» в «Невском альманахе», в строфах о Кавказе «Путешествия Онегина» и эскизном плане о русской девушке и черкесе. Современник и знакомый Пушкина писатель В. В. Измайлов писал П. А. Вяземскому в июне 1829 года: «Пушкин на полете к югу и, вероятно, к новой славе литературной».
Северному Кавказу посвящена первая глава «Путешествия в Арзрум». В ее основу легли путевые записи поэта во время странствования. Первая запись сделана в Георгиевске 15 мая, вторая — во Владикавказе 22 мая.
Пушкин рассказывает в них о встрече и разговорах с Ермоловым, описывает маршрут следования, сравнивая знакомые ему места по первой поездке с их нынешним состоянием.
В «Путешествии в Арзрум» поэт подробно описывает свой новый путь от Гeоргиевска до Владикавказа и Ларса и дорожные впечатления от посещения этих мест. Он знакомится с древними памятниками горских народов, их бытом и нравами. Привлекают его внимание воинственные черкесы, осетины — «самое бедное племя из народов, обитающих на Кавказе», «спокойные и смелые» женщины, обряд похорон и многое другое. Отношение к ним сочувственное, без тени пренебрежения. Опубликованное в 1836 году на страницах «Современника», «Путешествие в Арзрум» было встречено реакционной булгаринской «Северной пчелой» такой репликой: «Кавказ, Азия и война! Уже в этих трех словах поэзия, а «Путешествие в Арзрум» есть не что иное как холодные записки, в которых нет и следа поэзии».
Вторая кавказская поэма о Гасубе и его сыне Тазите написана по свежим впечатлениями от посещения одного из осетинских аулов вблизи Владикавказа. «Я посетил один из них и попал на похороны. Около сакли толпился народ. На дворе стояла арба, запряженная двумя волами: родственники и друзья умершего съезжались со всех сторон и с громким плачем шли в саклю, ударяя себя кулаками в лоб. Женщины стояли смирно…» Эти наблюдения Пушкина вскоре вылились в поэтические строки:
Не для бесед и ликований,
Не для кровавых совещаний,
Не для расспросов кунака,
Не для разбойничьей потехи
Так рано съехались адехи
На двор Гасуба старика.
В нежданной встрече сын Гасуба
рукой завистника убит
Вблизи развалин Татартуба.
В родимой сакле он лежит.
Обряд творится погребальный.
Звучит уныло песнь муллы.
В арбу ‘впряженные волы
Стоят пред саклею печальной.
Двор полон тесною толпой.
Подъемлют гости скорбный вой
И с плачем бьют нагрудны брони…
Убийство сына «рукою завистника» требовало кровной мести. По чеченским обычаям того времени, «обиженные искали случая и средства отомстить не только виновному, но и всему его роду». Старик Гасуб, чеченец (адех), верен заветам старины. Однако младший сын нарушает священный обычай своего дикого народа и отказывается отомстить за убитого брата. Он милосерден к убийце, которого встретил в одиночестве, «израненным и безоружным».
Отец проклинает сына и прогоняет его:
Поди ты прочь — ты мне не сын,
Ты не чеченец — ты старуха,
Ты трус, ты раб…
Будь проклят мной! поди — чтоб слуха
Никто о робком не имел,
Чтоб вечно ждал ты грозной встречи,
Чтоб мертвый брат тебе на плечи
Окровавленной кошкой сел
И к бездне гнал тебя нещадно…
Таким представил Пушкин отца, приверженца патриархальных устоев своего
народа, и сына, представителя новой, гуманной идеологии. В этой трагической коллизии — существо поэмы «Тазит». Кроме того, в поэме реалистично описана своеобразная жизнь горцев, распространенный обычай аталычества (отдавать малолетних сыновей на воспитание в чужие аулы и к другим народностям), воинские забавы молодежи и высказаны мысли об исторической судьбе этого народа.
Белинский восторженно отозвался о поэме: «Случилось так, что и одно из последних произведений Пушкина опять посвящено было тому же Кавказу, тем же горцам. Но какая огромная разница между «Кавказским пленником» и «Галубом»! Словно в разные века и разными поэтами написаны эти две поэмы!..»
Поэма «Тазит» была начата Пушкиным вскоре по возвращении из Арзрума. Вновь он вернулся к работе над ней в 1833 году, так и не окончив ее.
С Северным Кавказом связан также неосуществленный замысел «Романа на Кавказских минеральных водах». В свои приезды на воды Пушкин наблюдал жизнь съехавшихся на лечение русских семейстз, наполненную забавами и развлечениями и не лишенную неожиданностей и даже опасностей.
По семи наброскам, написанным осенью 1831 года, можно судить о замысле их автора. В центре повествования не черкес, а русский: офицер Якубович собирается похитить красавицу Алину Корсакову, но цели своей не достигает. Среди других персонажей, большинство которых знакомые Пушкина по Москве, Петербургу, Кавказу, мать героини М. И. Римская-Корсакова, супруги Мерлини, майор Курилов и другле. Даже по одному наброску «Теперешнее состояние Кавказа и прежнее» можно судить о широте задуманного романа, а вернее, большой повести из жизни «Общества на водах».
К впечатлениям 1829 года относится также план поэмы «Русская девушка и черкес»: «Станица — Терек — за водой — невеста — черкес на том берегу— она назначает ему свидание — он хочет увезти ее — тревога — бабы берут его в плен — отсылают в крепость — обмен — побег девушки с черкесом».
С. М. Бонди, впервые опубликовавший этот план, так комментирует его: «Станица, из которой все казаки ушли на войну, остались одни бабы; девушки ходят за водой—среди них невеста (очевидно ушедшего на войну казака); черкес на том берегу—она назначает ему свиданье; во время ночного свиданья, очевидно, тревога;
бабы берут черкеса в плен, отсылают в крепость. Затем происходит обмен пленниками, черкес возвращается домой и девушка-казачка бежит с черкесом». Таков неосуществленный замысел Пушкина.
15 мая 1829 года датирована первая редакция одного из лучших стихотворений Пушкина — «На холмах Грузии лежит ночная мгла». Это было в Георгиевске.
Все тихо — на Кавказ идет ночная мгла,
Восходят звезды надо мною.
Мне грустно и легко — печаль моя светла,
Печаль моя полна тобою —
Тобой, одной тобой — унынья моего
Ничто не мучит, не тревожит,
И сердце вновь горит и любит оттого,
Что не любить оно не может…
Первые две строфы стихотворения немногим отличаются от окончательной редакции.
Изменено лишь начало:
На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною…
В таком виде и без отброшенной последней строфы («Я твой по-прежнему, тебя люблю я вновь…») стихотворение было опубликовано в альманахе «Северные цветы» на 1831 год. Его связывают с Н.Н.Гончаровой на том основании, что в период сватовства к Наталье Николаевне Пушкин не мог говорить о любви к другой женщине и возвращении прежнего чувства. Близкий друг Пушкина В. Ф. Вяземская, посылая в 1830 году М. Н. Волконской стихотворение «На холмах Грузии лежит ночная мгла» (тогда еще не изданное), сообщает, что стихи обращены к невесте поэта Н. Н. Гончаровой.
Кавказским наблюдениям и впечатлениям обязаны своим появлением также стихотворения «Калмычке» и «Дон», о которых мы уже писали, а также и «Был и я среди донцов». Глубоко проникновенны малоизвестные строки из ранней редакции «Путешествия Онегина», где поэт вспоминает свое посещение Кавказа:
Во время оное былое!..
В те дни ты знал меня, Кавказ,
В свое святилище глухое
Ты призывал меня не раз.
В тебя влюблен я был безумно.
Меня приветствовал ты шумно
Могучим гласом бурь своих.
Я слышал рев ручьев твоих,
И снеговых обвалов грохот,
И клик орлов и пенье дев…
Неизменный интерес великого поэта к кавказской тематике подтверждается также сохранившимися в его библиотеке книгами Платона Зубова «Шесть писем о Грузии и Кавказе, писанные в 1833 году» (М., 1834) и «Подвиги русских воинов в странах Кавказских с 1800 по 1834 год» (Спб 1835—1836).
Значение Кавказа для творчества Пушкина было огромно. Об этом еще при жизни поэта писал Н. В. Гоголь в следующих проникновенных строках: «Судьба как нарочно забросила его туда, где границы
России отличаются резкою величавою характерностью; где гладкая неизмеримость России прерывается подоблачными горами и обвевается югом. Исполинский, покрытый вечным снегом Кавказ, среди знойных долин поразил его; он, можно сказать, вызвал силу души его и разорвал последние цепи, которые еще тяготели на свободных мыслях. Его пленила вольная поэтическая жизнь дерзких горцев, их схватки, их быстрые, неотразимые набеги; и с тех пор кисть его приобрела тот широкий размах, ту быстроту и смелость, которая так дивила и поражала только что начинавшую читать Россию. Рисует ли он боевую схватку чеченца с казаком — слог его молния; он так же блещет, как сверкающие сабли, и летит быстрее самой битвы. Он один только певец Кавказа: он влюблен в него всею душой и чувствами; он проникнут и напитан его чудными окрестностями, южным небом…».
История Кавказских Минеральных Вод тесно связана с именами многих известных людей. В те далекие годы считалось,
что Кавказ – беспокойная окраина, где идут бесконечные войны и куда царское правительство высылает инакомыслящих. И только романтическая поэзия А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова и творчество других поэтов,
писателей, композиторов и художников создали славу красотам природы Кавказа, благородству свободолюбивых его народов. Им обязаны своей известностью и Кавказские Минеральные Воды, интерес к которым в России значительно вырос.
Одним из первых, кто затронул тему Кавказа был великий А. С. Пушкин. Александр Сергеевич побывал на Водах дважды. В свой первый приезд в сентябре 1820 году он писал брату: «Вокруг нас ехало 60 казаков, за нами тащилась заряженная пушка с зажженным фитилем… Два месяца я жил на Кавказе; воды
мне были очень нужны и чрезвычайно помогли, особенно серные, горячие. Впрочем, купался в теплых кислосерных, в железных и кислых холодных… Жалею, мой друг, что ты со мною вместе не видел великолепную цепь этих гор,
ледяные их вершины, которые издали на ясной заре кажутся странными облаками, разноцветными и неподвижными…; жалею, что не восходил со мною на острый верх пятихолмного Бешту, Машука, Железной горы, Каменной и Змеиной». Пушкин был неутомимый ходок.
На Железных водах все прибывшие разместились в калмыцких кибитках. Биограф А. С. Пушкина Бартенев писал: «Эти оригинальные поездки, эта жизнь вольная, заманчивая и совсем непохожая на прежнюю, эта новость и
нечаянность впечатлений, жизнь в кибитках и палатках, разнообразные прогулки, ночи под открытым южным небом, и кругом причудливые картины гор, новые нравы, невиданные племена, аулы, сакли и верблюды, дикая вольность
горских черкесов, а в нескольких часах пути упорная, жестокая воина, с громким именем Ермолова,— все это должно было чрезвычайно как нравиться молодому Пушкину».
Под этим глубоким впечатлением зародилась поэма «Кавказский пленник». Пушкин не раз писал о том, что любит поэму потому, что в ней есть стихи его сердца. В России эта маленькая, но такая страстная поэма была принята
с восторгом. Живые картины природы Кавказа и самобытные нравы горцев производили сильное впечатление на читателей.Душевному подъему поэта постоянно сопутствовало и ощущение личного счастья. Он каждый день был «в кругу милого семейства», более того, был рядом с той, которая была для него «утаенной любовью»,
кому он посвятил бессмертные строки поэмы «Полтава». Это была прекрасная полудетской красотой Машенька Раевская. Через пять лет после этой поездки на Кавказ она станет княгиней Волконской, а еще через год
Пушкин в Москве придет проститься с нею навсегда перед ее отъездом в Сибирь вслед за декабристами. Во второй свой приезд на Горячие Воды в 1829 году поэт провел в Пятигорске лишь несколько часов
по пути в действующую армию, на турецкий фронт «нашел на водах большую перемену», этим они были обязаны генералу Ермолову и, естественно, непосредственным авторам перемен братьям Бернардацци.
«Нынче выстроены великолепные ванны и дома… Бульвар, обсаженный липками, проведен по склону Машука. Везде чистенькие дорожки, зеленые лавочки, правильные цветники, мостики, павильоны. Ключи обделаны, выложены камнем; на стенах ванн прибиты предписания от полиции; везде порядок, чистота, красивость…».