Образ Демона, то есть ангела, изгнанного из рая, возникает в лирике Лермонтова иг единожды ( обетвгпно, размышления о небе и земле, об ангелах и демонах Г>ыли постоянными спутниками Лермонтова. Итогом этих размышлений явилась поэма “Демон”. Поэт редактировал ее восемь раз, что показывает, как он постоянно “оттачивал” свое произведение, пытаясь придать ему безукоризненную форму. Без сомнения, это ему удалось.
Образ Демона с его нечеловеческими страстями, ясным, холодным разумом, красноречием, с его вечными великими страданиями остался в русской литературе одним из сильнейших художественных образов. Характер Демона многогранен он мятежен и бескомпромиссен, знающ и мудр, красив и коварен. Вместе с тем в нем живет неудовлетворенность не только миром, но и самим собой, страстная жажда идеалов “любви, добра и красоты”. Таким образом, Лермонтовский герой не просто воплощение тьмы:
Ты был не ада дух ужасный,
Порочный мученик — о нет!
Он был похож на вечер ясный:
Ни день, ни ночь, ни мрак, ни свет!..
Демон полюбил земную женщину, Тамару. Причем его любовь — это не обыкновенная привязанность мужчины к женщине, а именно чувство демона, то есть создания неземного, вечного:
Люблю тебя нежнешней страстью,
Как полюбить не можешь ты:
Всем упоением, всей властью
Бессмертной мысли и мечты.
Любовь к Тамаре преображает его. Ему уже кажется, что се образ он хранил в душе “с начала мира”. Эта любовь заставляет его пересмотреть свое существование:
Лишь только я тебя увидел –
И тайно вдруг возненавидел
Бессмертие и власть мою.
Я позавидовал невольно
Неполной радости земной…
Но, как бы ни стремился герой к любви, к забвению, он остается Демоном, то есть воплощением зла. И как бы он ни хотел “с небом примириться”, он уже отвергнут Богом: его удел — вечные скитания. Героиня не смеет противиться страсти Демона и погибает от его поцелуя.
В поэме Лермонтова сосуществуют два мира. Тамара принадлежит к земному миру природы, радости и красоты. Недаром автор, рассказывая о Тамаре, подчеркивает какие-то бытовые детали. Яркое подтверждение тому: ее танец, показывающий нам земную женщину с земными чувствами. Мир Демона абстрактен, это мир чистого знания, беспредельности, вечности. Трагедия Демона — в разобщенности этих двух миров. Разобщенность и порождает ту катастрофу, которой заканчивается поэма. Тамара навеки погибла, Демон остался навеки несчастен. Более того, он оставил свои мечты о примирении с небом, он их проклял:
И вновь остался он, надменный,
Один, как прежде, во вселенной
Без упованья и любви!..
Тамару же унес на небо Ангел. Если смотреть объективно, то и Тамара не “спасена”, и Демон не проклят. Они оба просто возвращаются к тому состоянию, в котором находились вначале. Она — к “райским” истокам, он – к своим вечным блужданиям. Это диалектика мироздания. Лермонтов не раз говорил об этом. Выражением взгляда поэта на устройство мира является клятва Демона. Помимо того, что это — образец поистине “дьявольского” красноречия, клятва показывает нам двойственное понимание действительности Демоном: Клянусь я первым днем творенья, Клянусь его последним днем, Клянусь позором преступленья И вечной правды торжеством…
Демон видит мир “в объеме”, с высоты своего полета, поэтому и стоят в его клятве рядом “позор преступленья” и “правды торжество”. В подобном видении мира Лермонтов очень сходен со своим героем. Может быть, именно поэтому образ Демона так навязчиво преследовал его долгие годы и, наконец, нашел свое великолепное воплощение в одноименной поэме.
В чем заключается трагедия Демона. В поэме Михаила Юрьевича Лермонтова «Демон» явственно ощущается тираноборческий пафос. Бог в его поэме — это самый сильный из всех тиранов мира, а Демон — враг этого тирана. В понятия добра и зла Лермонтов вкладывал смысл, противоположный тому, какой они имеют в традиционной христианской морали, где добро означает покорность Богу, а зло — неповиновение ему.
Бог незримо присутствует в поэме, он действующее лицо, хотя и эфемерное. О нем постоянно говорят, вспоминают, обвиняют в преступлениях, совершаемых на земле, так как он сотворил преступников:
…Всесильный Бог,
Ты знать про будущее мог,
Зачем же сотворил меня?
Демон наказан за бунт. Бог испепелил страшным проклятием душу Демона, сделав ее холодной, мертвой. Он не только изгнал из рая, но и опустошил его душу. Но и этого мало. Всесильный деспот возложил на Демона ответственность за зло мира. По воле Бога Демон «жжет печатью роковой» все, к чему ни прикасается, он орудие зла. В этом страшная трагедия героя Лермонтова.
Любовь, вспыхнувшая в душе Демона, означает для него возрождение. Пляшущая Тамара оживила «немой души его пустыню». В возрожденной душе проснулись мечты, забытые чувства. Демон хотел, чтобы душа его жила, откликалась на впечатления жизни и могла общаться с другой, родной душой, испытывать большие человеческие чувства.
Что же так привлекло Демона в Тамаре? Она не просто красавица, этого было бы мало для любви. Он почувствовал в ней душу, способную понять его. Волновавшая Тамару мысль о «судьбе рабыни» была протестом против этой судьбы, и этот бунт ощутил в ней Демон. Именно на такую душу, «полную гордыни», и мог наложить свою печать Демон. Только к девуш ке, в характере которой были заложены черты мя- тежности, мог обратиться он со словами:
Оставь же прежние желанья
И жалкий свет его судьбе:
Пучину гордого познанья
Взамен открою я тебе.
В поэме «Демон» в то же время заложен и громадный социальный смысл. Герой поэмы носит в себе черты живых людей, современников поэта. Передовые люди 30-х гг. XIX в. страстно искали истину, резко критиковали самодержавно-крепостническую действительность с ее рабством, жестокостью, деспотизмом. Но они не знали, где найти правду. Выросшие и воспитанные в крепостнической стране, они были и сами во многом отравлены ее пороками.
Черты одиноких страдальцев-бунтарей Лермонтов и отразил в образе Демона. Это бунтовщик без положительной программы, гордый и отважный мятежник, возмущенный несправедливостью законов вселенной, но не знающий, что этим законам противопоставить. Демон рвется к людям и презирает их.
Но Демон также образ символический. Он — образ ломки старого мира, крушения старых понятий добра и зла. Поэт отразил в нем дух критики и революционного отрицания. «Дух критики, — писал Герцен, анализируя образ Демона, — вызван не из ада, не с планет, а из собственной груди, и ему некуда исчезнуть».
Трагизм Демона, раскрытый в последних редакциях лермонтовской поэмы, явился и продолжением использования опыта Пушкина в его объяснении судьбы романтического героя, и корректировкой образа «мятежного демона». Поэма была последним словом Лермонтова о демоне и демонизме. Опираясь на Пушкина и уточняя его воззрения, наследник Пушкина исполнял то, что не успел сделать погибший поэт.
Сказанное подтверждается использованием Лермонтовым в окончательной редакции «Демона» пушкинского решения темы Мефистофеля и Фауста. Известно, что Мефистофель с его отрицанием ценностей человеческого бытия присутствовал в сознании Лермонтова, когда писалась поэма о демоне, так же как и образ Сатаны Мильтона, и Люцифера Байрона.
Пушкин еще в 1825 году, находясь в ссылке (селе Михайловском), написал первое в новом, созданном им жанре драматических сцен произведение – «Сцена из Фауста». «Сцена из Фауста» – это не переделка какого-либо эпизода из трагедии Гёте, не дополнение к ней, как писали некоторые исследователи. Это самостоятельное, законченное драматическое произведение, стоящее в ряду со многими другими европейскими сочинениями о Фаусте, но сознательно соотнесенное Пушкиным с самым крупным и гениальным творением о Фаусте – трагедией Гёте. Образ Фауста, его философия жизни, его идеалы и нравственные представления носили в интерпретации Гёте не только общечеловеческий характер, но были одновременно и выражением немецкого самосознания.
Пушкинская «Сцена из Фауста» – произведение также общечеловеческое, но от характера решения трагедии Фауста, от понимания им смысла жизни, от трактовки его судьбы и эволюции его убеждений веет русским духом. Впервые в истории мировой литературы Фауст был раскрыт Пушкиным реалистически. Отсюда особый смысл его соотнесения с Фаустом Гёте – русский поэт объясняет характер Фауста, его идеалы, его философию жизни с позиций историзма и реализма. Следует, однако, иметь в виду, что Пушкин к моменту создания «Сцены из Фауста» знал и учитывал только первую часть трагедии Гёте, которая была опубликована в 1808 году. Вторая часть, где совершается коренное изменение убеждений Фауста, была завершена в 1831 году.
Соотнося своего Фауста с Фаустом Гёте и с Фаустом других произведений, в том числе и с его двойником – Манфредом Байрона, Пушкин не ведет никакой полемики. Поэт понимал, что Фауст – это знамение времени, выражение духа современного человека. Легенда о Фаусте, а затем различные ее интерпретаторы, и прежде всего Гёте, запечатлели великую переломную эпоху перехода от средневековья к Возрождению, когда личность высвобождалась от сковывавших ее сознание пут церкви и религии, мятежно отстаивала свободу, вставала на путь самопознания, руководствуясь могучими знаниями. Фауст – носитель веры в человека, в его способность познать мир и найти столь нужную истину бытия.
Но Фауст легенды и литературных произведений о нем запечатлел и трагедию человека XVIII и XIX веков, понявшего несбыточность овладения таким всемогущим знанием даже при помощи сверхъестественных сил. Это разочарование испытывает и Фауст Гёте:
* Теперь конец всему: порвалась нить мышленья;
* К науке я давно исполнен отвращенья,
* Тушить страстей своих пожар
* В восторгах чувственных я буду,
* И под густой завесой чар
* Готов ко всякому я чуду!
С наибольшей остротой это разочарование проявилось у Манфреда, неверие которого в разум и знания повергло его в крайнее отчаяние. «Древо Знания – не Древо Жизни»,- с тоской и горечью говорит он.
Пушкину чужд скептицизм; преодолевая романтизм, он не утратил светлой веры в величие и могущество разума, в способность человека познать мир, овладеть его тайнами. Потому в своем произведении он ставит другую и крайне важную проблему: объяснить причину идейной и нравственной катастрофы Фауста, причину его разочарования в знаниях. Знание, по Пушкину,- могучая творческая сила, когда оно вдохновляет и подвигает человека на деятельность, нужную людям, но знание ложно, призрачно, когда оно подчинено целям эгоистического существования, погоне за наслаждениями.
Трагедия Фауста, по Пушкину, в сосредоточенности на себе самом, в погоне за званиями лишь для себя, для утоления своих желаний, в отделении от мира всеобщего, / в презрении к людям, к их судьбам, их жизни.
«Сцена из Фауста» оказала серьезное влияние на идейное развитие Лермонтова. Решение Пушкиным общечеловеческой проблемы, раскрытие гибельности для личности эгоистического пути самоутверждения во многом повлияло на позицию Лермонтова. Овладение этим пушкинским открытием сказалось и в «Маскараде», и в еще большей мере – в окончательных редакциях «Демона».
Сильной и привлекательной стороной Демона была его жадность к знаниям («познанья жадный»), его духовная мощь, его способность и другого человека ввергнуть в «пучину гордого познанья». Но Лермонтов раскрывает эгоистическую подкладку подобного знания. Знания Демона – ложны, они даже ему не приносят счастья, не помогают жить. Вот почему уже Арбенин-демон признается в бессмысленности своих знаний, они тягостны ему («Все перечувствовал, все понял, все узнал»), они принесли только новые страдания. Как уже указывалось, этот мотив бессмысленности знаний был перенесен Лермонтовым и в поэму. Пушкинское открытие – обнаружение тщетности знаний, вооружавших своевольного героя,- позволило Лермонтову понять трагизм своего Демона. Как всегда в подобных случаях, Лермонтов обнажает свою связь с Пушкиным.
Фауст Пушкина сам констатирует крах своих идеалов, своей философии, своего эгоистического овладения знаниями с помощью наук и дьявола
Трагедия Демона у Лермонтова выражена той же пушкинской формулой:
* Жить для себя, скучать собой
* И этой вечною борьбой
* Без торжества, без примиренья!
* Всегда жалеть и не желать,
* Всё знать, всё чувствовать, всё видеть.
* Стараться всё возненавидеть
* И всё на свете презирать!..
Жизнь для себя рождает не только скуку, но и ожесточение. Фауст оказывается способным учеником Мефистофеля – от презрения к людям, вслед за своим учителем, он переходит к ненависти. Пушкин психологически точно и правдиво изображает неминуемый переход от скуки, равнодушия и презрения к людям – к яростной, жестокой ненависти к ним. Фауст ставит перед Мефистофелем новую страшную задачу: увидев в море белеющий парус, он требует – «все утопить». Этим приказом и кончается «Сцена из Фауста». Мотив перехода от презрения к ненависти, к безжалостной расправе над человеком присутствует и в «Маскараде», и в «Демоне».
Трагизм Демона, раскрытый в последних редакциях лермонтовской поэмы, явился и продолжением использования опыта Пушкина в его объяснении судьбы романтического героя, и корректировкой образа «мятежного демона». Поэма была последним словом Лермонтова о демоне и демонизме. Опираясь на Пушкина и уточняя его воззрения, наследник Пушкина исполнял то, что не успел сделать погибший поэт.
Сказанное подтверждается использованием Лермонтовым в окончательной редакции «Демона» пушкинского решения темы Мефистофеля и Фауста. Известно, что Мефистофель с его отрицанием ценностей человеческого бытия присутствовал в сознании Лермонтова, когда писалась поэма о демоне, так же как и образ Сатаны Мильтона, и Люцифера Байрона.
Пушкин еще в 1825 году, находясь в ссылке (селе Михайловском), написал первое в новом, созданном им жанре драматических сцен произведение – «Сцена из Фауста». «Сцена из Фауста» – это не переделка какого-либо эпизода из трагедии Гёте, не дополнение к ней, как писали некоторые исследователи. Это самостоятельное, законченное драматическое произведение, стоящее в ряду со многими другими европейскими сочинениями о Фаусте, но сознательно соотнесенное Пушкиным с самым крупным и гениальным творением о Фаусте – трагедией Гёте. Образ Фауста, его философия жизни, его идеалы и нравственные представления носили в интерпретации Гёте не только общечеловеческий характер, но были одновременно и выражением немецкого самосознания.
Пушкинская «Сцена из Фауста» – произведение также общечеловеческое, но от характера решения трагедии Фауста, от понимания им смысла жизни, от трактовки его судьбы и эволюции его убеждений веет русским духом. Впервые в истории мировой литературы Фауст был раскрыт Пушкиным реалистически. Отсюда особый смысл его соотнесения с Фаустом Гёте – русский поэт объясняет характер Фауста, его идеалы, его философию жизни с позиций историзма и реализма. Следует, однако, иметь в виду, что Пушкин к моменту создания «Сцены из Фауста» знал и учитывал только первую часть трагедии Гёте, которая была опубликована в 1808 году. Вторая часть, где совершается коренное изменение убеждений Фауста, была завершена в 1831 году.
Соотнося своего Фауста с Фаустом Гёте и с Фаустом других произведений, в том числе и с его двойником – Манфредом Байрона, Пушкин не ведет никакой полемики. Поэт понимал, что Фауст – это знамение времени, выражение духа современного человека. Легенда о Фаусте, а затем различные ее интерпретаторы, и прежде всего Гёте, запечатлели великую переломную эпоху перехода от средневековья к Возрождению, когда личность высвобождалась от сковывавших ее сознание пут церкви и религии, мятежно отстаивала свободу, вставала на путь самопознания, руководствуясь могучими знаниями. Фауст – носитель веры в человека, в его способность познать мир и найти столь нужную истину бытия.
Но Фауст легенды и литературных произведений о нем запечатлел и трагедию человека XVIII и XIX веков, понявшего несбыточность овладения таким всемогущим знанием даже при помощи сверхъестественных сил. Это разочарование испытывает и Фауст Гёте:
* Теперь конец всему: порвалась нить мышленья;
* К науке я давно исполнен отвращенья,
* Тушить страстей своих пожар
* В восторгах чувственных я буду,
* И под густой завесой чар
* Готов ко всякому я чуду!
С наибольшей остротой это разочарование проявилось у Манфреда, неверие которого в разум и знания повергло его в крайнее отчаяние. «Древо Знания – не Древо Жизни»,- с тоской и горечью говорит он.
Пушкину чужд скептицизм; преодолевая романтизм, он не утратил светлой веры в величие и могущество разума, в способность человека познать мир, овладеть его тайнами. Потому в своем произведении он ставит другую и крайне важную проблему: объяснить причину идейной и нравственной катастрофы Фауста, причину его разочарования в знаниях. Знание, по Пушкину,- могучая творческая сила, когда оно вдохновляет и подвигает человека на деятельность, нужную людям, но знание ложно, призрачно, когда оно подчинено целям эгоистического существования, погоне за наслаждениями.
Трагедия Фауста, по Пушкину, в сосредоточенности на себе самом, в погоне за званиями лишь для себя, для утоления своих желаний, в отделении от мира всеобщего, / в презрении к людям, к их судьбам, их жизни.
«Сцена из Фауста» оказала серьезное влияние на идейное развитие Лермонтова. Решение Пушкиным общечеловеческой проблемы, раскрытие гибельности для личности эгоистического пути самоутверждения во многом повлияло на позицию Лермонтова. Овладение этим пушкинским открытием сказалось и в «Маскараде», и в еще большей мере – в окончательных редакциях «Демона».
Сильной и привлекательной стороной Демона была его жадность к знаниям («познанья жадный»), его духовная мощь, его способность и другого человека ввергнуть в «пучину гордого познанья». Но Лермонтов раскрывает эгоистическую подкладку подобного знания. Знания Демона – ложны, они даже ему не приносят счастья, не помогают жить. Вот почему уже Арбенин-демон признается в бессмысленности своих знаний, они тягостны ему («Все перечувствовал, все понял, все узнал»), они принесли только новые страдания. Как уже указывалось, этот мотив бессмысленности знаний был перенесен Лермонтовым и в поэму. Пушкинское открытие – обнаружение тщетности знаний, вооружавших своевольного героя,- позволило Лермонтову понять трагизм своего Демона. Как всегда в подобных случаях, Лермонтов обнажает свою связь с Пушкиным.
Фауст Пушкина сам констатирует крах своих идеалов, своей философии, своего эгоистического овладения знаниями с помощью наук и дьявола
Трагедия Демона у Лермонтова выражена той же пушкинской формулой:
* Жить для себя, скучать собой
* И этой вечною борьбой
* Без торжества, без примиренья!
* Всегда жалеть и не желать,
* Всё знать, всё чувствовать, всё видеть.
* Стараться всё возненавидеть
* И всё на свете презирать!..
Жизнь для себя рождает не только скуку, но и ожесточение. Фауст оказывается способным учеником Мефистофеля – от презрения к людям, вслед за своим учителем, он переходит к ненависти. Пушкин психологически точно и правдиво изображает неминуемый переход от скуки, равнодушия и презрения к людям – к яростной, жестокой ненависти к ним. Фауст ставит перед Мефистофелем новую страшную задачу: увидев в море белеющий парус, он требует – «все утопить». Этим приказом и кончается «Сцена из Фауста». Мотив перехода от презрения к ненависти, к безжалостной расправе над человеком присутствует и в «Маскараде», и в «Демоне».
Демон и Тамара сближены потому что они так или иначе, в отличие от людей, причастны к идеальному: в 1амаре оно воплотилось непосредственно, как в естественном человеке, а Демон знает об идеальном, хотя и подвергает его сомнению и отрицанию. Трагедия Демона вовсе не в том, что Тамара не оправдала его надежд, а в том, что Демон не может переродиться, не может преодолеть свою злую природу. Как раз нарушение обычаев, выступающих подчас как естественная, объективная этическая норма, означает для Лермонтова преступление. Гибель жениха, естественно, вызывает горе Тамары, Демон же подвергает сомнению высокую духовную значимость рыданий «бедной Тамары»:
Не плачь, дитя! не плачь напрасно!
Он слышит райские напевы…
Твоя слеза на труп безгласный
Что жизни мелочные сны,
Живой росой не упадет:
И стон, и слезы бедной девы
Она лишь взор туманит ясный,
Для гостя райской стороны?
Ланиты девственные жжет!
Нет, жребий смертного творенья,
Он далеко, он не узнает,
Поверь мне, ангел мой земной,
Не оценит тоски твоей;
Не стоит одного мгновенья
Небесный свет теперь ласкает
Твоей печали дорогой!
Бесплотный взор его очей;
Демон обесценивает искренний порыв, веками сложившийся святой обычай, обесчеловечивает обряд. В душу Тамары он бросает семя сомнения. Прежняя естественность, замкнутая в себе цельность и гармония души раздираются противоречиями. Тамара как бы вкусила от древа познания. Мысль, прежде слившаяся с чувством в одухотворенно-бездумном, стихийно-естественном состоянии, в синкретизме чувственного и разумного, теперь «возмущена» («Но мысль ее он возмутил Мечтой пророческой и странной»). С этих пор Тамара постоянно погружена в думу, одолеваемая «неотразимою мечтой». Прежняя цельность потеряна — «душа рвала свои оковы». Теперь ее «сердце недоступно восторгам чистым», теперь для нее «весь мир одет угрюмой тенью». Любопытно, что в ее мечты проникли «греховные» мысли, сходные с теми, какими Демон «искушал» ее жениха и которые привели «властителя Синодала» к гибели:
Пылают грудь ее и плечи, Нет сил дышать, туман в очах, Объятья жадно ищут встречи, Лобзанья тают на устах…
Цельная натура Тамары становится ареной борьбы двух распавшихся и непримиримых начал — естественности, стихийной чувственной одухотворенности и абстрактного умозрения, пропитанного ядом безудержного и разъедающего скепсиса. Выход, найденный Тамарой, — уход от земного мира в монастырь — символизирует желание избежать внутренней противоречивости, но он порождает не менее драматическое распадение между телом и духом. Монастырь несет спасенье для души, но для тела — гроб («Пусть примет сумрачная келья, Как гроб, заранее меня…»). Ценой добровольной жертвы — утраты естественной, природной гармоничности духа и тела — Тамара хочет сохранить чистоту души. В ней доминирует светлое начало, подвергшееся испытаньям злого духа. Напротив, в Демоне доминирует злое начало, стремящееся переродиться. На всем протяжении поэмы доминирующие свойства героев остаются неизменными. Разный характер противоречий, драматически перестраивающий судьбы Тамары и Демона, обусловливает их взаимное притяжение и отталкивание. В то время как Тамара тяготится внутренней борьбой («Утомлена борьбой всегдашней…»), в то время как она начинает испытывать отгороженность от внешнего мира , -Демон, напротив, переживает момент причастности к земному миру («И, чудо! из померкших глаз Слеза тяжелая катится…»; «Поныне возле кельи той Насквозь прожженный виден камень Слезою жаркою, как пламень, Нечеловеческой слезой!..»). Это приближение индивидуалистической души к человеческому миру, презираемому, но способному дать хотя бы мгновенье счастья, выражается в ликующих строках о вполне искреннем стремлении Демона к возрождению:
И входит он, любить готовый, С душой, открытой для добра, И мыслит он, что жизни новой Пришла желанная пора.
Но возрождение Демона для «жизни новой» связано и с высоким преступлением. Демон силен в своей критике человеческого мира, в своем богоборчестве, в охватившей его любовной страсти, но он слаб в позитивных устремлениях. Он требует от Тамары стать демонической, индивидуалистической натурой:
Без сожаленья, без участья
Смотреть на землю станешь ты,
Где нет ни истинного счастья,
Ни долговечной Красоты,
Где преступленья лишь да казни,
Где страсти мелкой только жить,
Где не умеют без боязни
Ни ненавидеть, ни любить.
Открывая Тамаре незнакомую ей ранее сложность мира, Демон увлекает ее на путь гордого презренья к человеческому миру. Возрождение Демона невозможно без внутреннего перерождения Тамары. Герой поэмы пытается достигнуть своих целей посредством отторжения героини от объективных этических ценностей, лишить ее кровных связей с миром. В этом противоречии — Демон несет Тамаре внутреннюю безграничную свободу духа и одновременно тягость бесцельной жизни, пережитой им самим, пытается взвалить на ее хрупкие плечи бремя индивидуализма и скепсиса — выразилась в конечном итоге злая природа демонического героя. Демон и ради собственного возрождения не может покинуть пределы назначенного пути. В страсти он остается таким же индивидуалистом, лишенным объективных этических ценностей, хотя и стремящимся познать их.
В поэме «Демон» Лермонтов воплотил свой тираноборческий пафос. Бог в его поэме — это самый сильный из всех тиранов мира, а Демон — враг этого тирана. В понятия добра и зла Лермонтов вкладывал смысл, противоположный тому, ка-
кой они имеют в традиционной христианской морали, где «добро» означает покорность «доброму» Богу, а «зло» —неповиновение ему.
Но если Бог недобр, то понятия добра и зла меняют свой смысл, приобретают смысл противоположный тому, какой они имеют в традиционной христианской морали, где «добро» означает покорность «доброму» Богу, а «зло» — неповиновение ему. Автор и его Демон не отрицают добро, но добро для них иное. По христианской морали подвиг добродетели в смирении, для Лермонтова — в борьбе, а покорность и смирение — зло. Лермонтов показывает, что не Демон, а Бог — виновник зла. И самым жестоким обвинением против творца является земля:
Где преступленья лишь да казни,
Где страсти мелкой только жить,
Где не умеют без боязни
Ни ненавидеть, ни любить.
Бог незримо присутствует в поэме, он действующее лицо, хотя и эфемерное. О нем постоянно говорят, вспоминают, обвиняют в преступлениях, совершаемых на земле, так как он сотворил преступников:
…всесильный Бог,
Ты знать про будущее мог,
Зачем же сотворил меня?
Азраил, как и Демон,— изгнанник, «существо сильное, но побежденное». Он наказан не за бунт, а только за «мгновенный ропот». Ему было скучно одному (так как был создан раньше людей). Он упрекнул Бога в этом и был наказан. Так повествует Азраил о себе:
Я пережил звезду свою;
Как дым рассыпалась она.
Рукой творца раздроблена;
Но смерти верной на краю.
Взирая на погибший мир,
Я жил один, забыт и сир.
Демон же наказан не только за ропот: тут посерьезнее — за бунт. И его наказание страшнее, изощреннее, чем наказание Азраила. Бог испепелил страшным проклятием душу Демона, сделав ее холодной, мертвой. Он не только изгнал из рая, но и опустошил его душу. Но и этого мало. Всесильный деспот возложил на Демона ответственность за зло мира. По воле Бога Демон «жжет печатью роковой» все, к чему ни прикасается, он орудие зла. В этом страшная трагедия героя Лермонтова.
Помчался — но куда? Зачем?
Не знаю,— прежними друзьями
Я был отвергнут, как Эдем,
Мир для меня стал глух и нем…
Любовь, вспыхнувшая в душе Демона, означает для него возрождение. Пляшущая Тамара оживила «немой души его пустыню».
И вновь постигнул он святыню:
Любви, добра и красоты.
В возрожденной душе проснулись мечты, забытые чувства. Демон хотел, чтобы душа его жила, откликалась на впечатления жизни и могла общаться с другой, родной душой, испытывать большие человеческие чувства. Жить! Ощутив любовь к Тамаре, Демон почувствовал любовь ко всему живому, потребность творить добро, восхищаться красотой мира — все, чего лишил его «злой» Бог.
Он любовался — и мечты
О прежнем счастье цепью длинной,
Как будто за звездой звезда.
Пред ним катилися тогда.
Почувствовав впервые «тоску любви», Демон плачет.
Поныне возле кельи той
Насквозь прожженный виден камень
Слезою жаркою, как пламень.
Нечеловеческой слезой.
Что же так привлекло Демона в Тамаре? Она не просто красавица, этого было бы мало для любви. Он почувствовал в ней душу, способную понять его. Волновавшая Тамару мысль о «судьбе рабыни» была протестом против этой судьбы, и этот бунт ощутил в ней Демон. Именно на такую душу, «полную гордыни», и мог наложить свою печать Демон. Только к девушке, в характере которой были заложены черты мятежности, мог обратиться он со словами:
Оставь же прежние желанья
И жалкий свет его судьбе;
Пучину гордого познанья
Взамен открою я тебе.
Между героями существует некоторая родственность характеров.
Философская поэма «Демон» в то же время и психологическая. В ней заложен и громадный социальный смысл. Герой поэмы носит в себе черты живых людей, современников поэта. Передовые люди 30-х годов XIX века страстно искали истину, резко критиковали самодержавно-крепостническую действительность с ее рабством, жестокостью, деспотизмом. Но они не знали, где найти правду. Выросшие и воспитанные в крепостнической стране, они были и сами во многом отравлены ее пороками.
Черты одиноких страдальцев-бунтарей Лермонтов и отразил в образе Демона. Это бунтовщик без положительной программы, гордый и отважный мятежник, возмущенный несправедливостью законов Вселенной, но не знающий, что этим законам противопоставить. Демон рвется к людям и презирает их. Одну минуту своих «непризнанных мучений» он ставит выше «тягостных лишений, трудов и бед толпы людской». Демон не может освободиться от отравившего его зла, и не виновен в нем.
Но Демон так же образ символический. Он — образ ломки старого мира, крушения старых понятий добра и зла. Поэт отразил в нем дух критики и революционного отрицания. «Дух критики,— писал Герцен, анализируя образ Демона,— вызван не из ада, не с планет, а из собственной груди, и ему некуда исчезнуть».
Символический образ Демона раскрыл Белинский. «Демон,— писал он,— отрицает для утверждения, разрушает для созидания…» Свой труд Лермонтов не закончил. На рубеже 40-х годов для поэта наступил новый творческий этап. Из мира тоски и безнадежных блужданий он вышел к поискам положительного героя, от отрицания — к утверждению, от Демона — к Мцыри. Белинский назвал Мцыри любимым идеалом Лермонтова.
В поэме “Демон” Лермонтов воплотил свой тираноборческий пафос. Бог в его поэме — это самый сильный из всех тиранов мира, а Демон — враг этого тирана. В понятия добра и зла Лермонтов вкладывал смысл, противоположный тому, какой они имеют в традиционной христианской морали, где “добро” означает покорность “доброму” Богу, а “зло” — неповиновение ему.
Но если Бог недобр, то понятия добра и зла меняют свой смысл, приобретают смысл противоположный тому, какой они имеют в традиционной христианской морали, где “добро” означает покорность “доброму” Богу, а “зло” — неповиновение ему. Автор и его Демон не отрицают добро, но добро для них иное. По христианской морали подвиг добродетели в смирении, для Лермонтова — в борьбе, а покорность и смирение — зло. Лермонтов показывает, что не Демон, а Бог — виновник зла. И самым жестоким обвинением против творца является земля:
Где преступленья лишь да казни.
Где страсти мелкой только жить.
Где не умеют без боязни
Ни ненавидеть, ни любить.
Бог незримо присутствует в поэме, он действующее лицо, хотя и эфемерное. О нем постоянно говорят, вспоминают, обвиняют в преступлениях, совершаемых на земле, так как он сотворил преступников:
…всесильный Бог,
Ты знать про будущее мог,
Зачем же сотворил меня?
Азраил, как и Демон,— изгнанник, “существо сильное, но побежденное”. Он наказан не за бунт, а только за “мгновенный ропот”. Ему было скучно одному (так как был создан раньше людей). Он упрекнул Бога в этом и был наказан. Так повествует Азраил о себе:
Я пережил звезду свою;
Как дым рассыпалась она.
Рукой творца раздроблена;
Но смерти верной на краю.
Взирая на погибший мир,
Я жил один, забыт и сир.
Демон же наказан не только за ропот: тут посерьезнее — за бунт. И его наказание страшнее, изощреннее, чем наказание Азраила. Бог испепелил страшным проклятием душу Демона, сделав ее холодной, мертвой. Он не только изгнал из рая, но и опустошил его душу. Но и этого мало. Всесильный деспот возложил на Демона ответственность за зло мира. По воле Бога Демон “жжет печатью роковой” все, к чему ни прикасается, он орудие зла. В этом страшная трагедия героя Лермонтова.
Помчался — но куда?
Зачем? Не знаю,— прежними друзьями
Я был отвергнут, как Эдем,
Мир для меня стал глух и нем…
Любовь, вспыхнувшая в душе Демона, означает для него возрождение. Пляшущая Тамара оживила “немой души его пустыню”.
И вновь постигнул он святыню:
Любви, добра и красоты.
В возрожденной душе проснулись мечты, забытые чувства. Демон хотел, чтобы душа его жила, откликалась на впечатления жизни и могла общаться с другой, родной душой, испытывать большие человеческие чувства. Жить! Ощутив любовь к Тамаре, Демон почувствовал любовь ко всему живому, потребность творить добро, восхищаться красотой мира — все, чего лишил его “злой” Бог.
Он любовался — и мечты
О прежнем счастье цепью длинной,
Как будто за звездой звезда,
Пред ним катилися тогда.
Почувствовав впервые “тоску любви”, Демон плачет.
Поныне возле кельи той
Насквозь прожженный виден камень
Слезою жаркою, как пламень,
Нечеловеческой слезой.
Что же так привлекло Демона в Тамаре? Она не просто красавица, этого было бы мало для любви. Он почувствовал в ней душу, способную понять его. Волновавшая Тамару мысль о “судьбе рабыни” была протестом против этой судьбы, и этот бунт ощутил в ней Демон. Именно на такую душу, “полную гордыни”, и мог наложить свою печать Демон. Только к девушке, в характере которой были заложены черты мятежности, мог обратиться он со словами:
Оставь же прежние желанья
И жалкий свет его судьбе;
Пучину гордого познанъя
Взамен открою я тебе.
Между героями существует некоторая родственность характеров.
Философская поэма “Демон” в то же время и психологическая. В ней заложен и громадный социальный смысл. Герой поэмы носит в себе черты живых людей, современников поэта. Передовые люди 30-х годов XIX века страстно искали истину, резко критиковали самодержавно-крепостническую действительность с ее рабством, жестокостью, деспотизмом. Но они не знали, где найти правду. Выросшие и воспитанные в крепостнической стране, они были и сами во многом отравлены ее пороками.
Черты одиноких страдальцев-бунтарей Лермонтов и отразил в образе Демона. Это бунтовщик без положительной программы, гордый и отважный мятежник, возмущенный несправедливостью законов Вселенной, но не знающий, что этим законам противопоставить. Демон рвется к людям и презирает их. Одну минуту своих “непризнанных мучений” он ставит выше “тягостных лишений, трудов и бед толпы людской”. Демон не может освободиться от отравившего его зла, и не виновен в нем.
Но Демон так же образ символический. Он — образ ломки старого мира, крушения старых понятий добра и зла. Поэт отразил в нем дух критики и революционного отрицания. “Дух критики,— писал Герцен, анализируя образ Демона,— вызван не из ада, не с планет, а из собственной груди, и ему некуда исчезнуть”.
Символический образ Демона раскрыл Белинский. “Демон,— писал он,— отрицает для утверждения, разрушает для созидания…” Свой труд Лермонтов не закончил. На рубеже 40-х годов для поэта наступил новый творческий этап. Из мира тоски и безнадежных блужданий он вышел к поискам положительного героя, от отрицания — к утверждению, от Демона — к Мцыри. Белинский назвал Мцыри любимым идеалом Лермонтова.
Демон снова невиновен, но обвинен. И не имеет возможности для объяснения. На фоне этого
Вновь в душе его проснулся
Старинной ненависти яд,
и он вступает в борьбу за душу Тамары уже не ради любви, а чтобы доказать свое превосходство над Ангелом. Так терпит крушение начинающееся перерождение героя.
По своему философско-этическому содержанию образ Тамары равновелик образу Демона. Автор наделил ее той полнотой переживаний, которая исчезла в современном мире; любовь ее самоотверженна и соединена с искупительным страданием. Поэтому, Погубив Тамару, Демон не только наказан безысходным одиночеством, но и побежден в самый момент своей мнимой победы — так как его жертва возвысилась над ним.
Этот последний этап эволюции замысла был связан с общей переоценкой индивидуалистической идеи, затронувшей все творчество Лермонтова конца 30-х гг. Справедливость невозможна в мире, основанном на борьбе противоположностей. Примирить добро со злом, любовь с ненавистью, ложь с правдой не в силах даже Демон, при всем своем могуществе.
Ангел побеждает, но при этом он признает мысль своего соперника о торжестве зла на земле, доказывая тем самым правоту сомнений Демона. Неизбежность начала отрицания заключена и в последних словах поэмы:
.. .Вечный ропот человека
Их вечный мир не возмутит.
Таким образом, победа Ангела — это и победа Демона. Но Демон остался существом бунтующим и страдающим; в его монологах звучит отрицание существующего миропорядка, и его-голос сливается с голосом автора. Жизнь человека бессмысленна, опустошена, обесценена — такой приговор вынесен Лермонтовым своему времени, своему народу.
Поэт на основе древнего мифа представил извечную трагедию мира, поэтому своим содержанием и эстетической глубиной поэма «Демон» увлекала и продолжает увлекать многие поколения.[/sms]
Образ Демона, то есть ангела, изгнанного из рая, возникает в лирике Лермонтова иг единожды ( обетвгпно, размышления о небе и земле, об ангелах и демонах Г>ыли постоянными спутниками Лермонтова. Итогом этих размышлений явилась поэма “Демон”. Поэт редактировал ее восемь раз, что показывает, как он постоянно “оттачивал” свое произведение, пытаясь придать ему безукоризненную форму. Без сомнения, это ему удалось.
Образ Демона с его нечеловеческими страстями, ясным, холодным разумом, красноречием, с его вечными великими страданиями остался в русской литературе одним из сильнейших художественных образов. Характер Демона многогранен он мятежен и бескомпромиссен, знающ и мудр, красив и коварен. Вместе с тем в нем живет неудовлетворенность не только миром, но и самим собой, страстная жажда идеалов “любви, добра и красоты”. Таким образом, Лермонтовский герой не просто воплощение тьмы:
Ты был не ада дух ужасный,
Порочный мученик — о нет!
Он был похож на вечер ясный:
Ни день, ни ночь, ни мрак, ни свет!..
Демон полюбил земную женщину, Тамару. Причем его любовь — это не обыкновенная привязанность мужчины к женщине, а именно чувство демона, то есть создания неземного, вечного:
Люблю тебя нежнешней страстью,
Как полюбить не можешь ты:
Всем упоением, всей властью
Бессмертной мысли и мечты.
Любовь к Тамаре преображает его. Ему уже кажется, что се образ он хранил в душе “с начала мира”. Эта любовь заставляет его пересмотреть свое существование:
Лишь только я тебя увидел –
И тайно вдруг возненавидел
Бессмертие и власть мою.
Я позавидовал невольно
Неполной радости земной…
Но, как бы ни стремился герой к любви, к забвению, он остается Демоном, то есть воплощением зла. И как бы он ни хотел “с небом примириться”, он уже отвергнут Богом: его удел — вечные скитания. Героиня не смеет противиться страсти Демона и погибает от его поцелуя.
В поэме Лермонтова сосуществуют два мира. Тамара принадлежит к земному миру природы, радости и красоты. Недаром автор, рассказывая о Тамаре, подчеркивает какие-то бытовые детали. Яркое подтверждение тому: ее танец, показывающий нам земную женщину с земными чувствами. Мир Демона абстрактен, это мир чистого знания, беспредельности, вечности. Трагедия Демона — в разобщенности этих двух миров. Разобщенность и порождает ту катастрофу, которой заканчивается поэма. Тамара навеки погибла, Демон остался навеки несчастен. Более того, он оставил свои мечты о примирении с небом, он их проклял:
И вновь остался он, надменный,
Один, как прежде, во вселенной
Без упованья и любви!..
Тамару же унес на небо Ангел. Если смотреть объективно, то и Тамара не “спасена”, и Демон не проклят. Они оба просто возвращаются к тому состоянию, в котором находились вначале. Она — к “райским” истокам, он – к своим вечным блужданиям. Это диалектика мироздания. Лермонтов не раз говорил об этом. Выражением взгляда поэта на устройство мира является клятва Демона. Помимо того, что это — образец поистине “дьявольского” красноречия, клятва показывает нам двойственное понимание действительности Демоном: Клянусь я первым днем творенья, Клянусь его последним днем, Клянусь позором преступленья И вечной правды торжеством…
Демон видит мир “в объеме”, с высоты своего полета, поэтому и стоят в его клятве рядом “позор преступленья” и “правды торжество”. В подобном видении мира Лермонтов очень сходен со своим героем. Может быть, именно поэтому образ Демона так навязчиво преследовал его долгие годы и, наконец, нашел свое великолепное воплощение в одноименной поэме.
В чем заключается трагедия Демона. В поэме Михаила Юрьевича Лермонтова «Демон» явственно ощущается тираноборческий пафос. Бог в его поэме — это самый сильный из всех тиранов мира, а Демон — враг этого тирана. В понятия добра и зла Лермонтов вкладывал смысл, противоположный тому, какой они имеют в традиционной христианской морали, где добро означает покорность Богу, а зло — неповиновение ему.
Бог незримо присутствует в поэме, он действующее лицо, хотя и эфемерное. О нем постоянно говорят, вспоминают, обвиняют в преступлениях, совершаемых на земле, так как он сотворил преступников:
…Всесильный Бог,
Ты знать про будущее мог,
Зачем же сотворил меня?
Демон наказан за бунт. Бог испепелил страшным проклятием душу Демона, сделав ее холодной, мертвой. Он не только изгнал из рая, но и опустошил его душу. Но и этого мало. Всесильный деспот возложил на Демона ответственность за зло мира. По воле Бога Демон «жжет печатью роковой» все, к чему ни прикасается, он орудие зла. В этом страшная трагедия героя Лермонтова.
Любовь, вспыхнувшая в душе Демона, означает для него возрождение. Пляшущая Тамара оживила «немой души его пустыню». В возрожденной душе проснулись мечты, забытые чувства. Демон хотел, чтобы душа его жила, откликалась на впечатления жизни и могла общаться с другой, родной душой, испытывать большие человеческие чувства.
Что же так привлекло Демона в Тамаре? Она не просто красавица, этого было бы мало для любви. Он почувствовал в ней душу, способную понять его. Волновавшая Тамару мысль о «судьбе рабыни» была протестом против этой судьбы, и этот бунт ощутил в ней Демон. Именно на такую душу, «полную гордыни», и мог наложить свою печать Демон. Только к девуш ке, в характере которой были заложены черты мя- тежности, мог обратиться он со словами:
Оставь же прежние желанья
И жалкий свет его судьбе:
Пучину гордого познанья
Взамен открою я тебе.
В поэме «Демон» в то же время заложен и громадный социальный смысл. Герой поэмы носит в себе черты живых людей, современников поэта. Передовые люди 30-х гг. XIX в. страстно искали истину, резко критиковали самодержавно-крепостническую действительность с ее рабством, жестокостью, деспотизмом. Но они не знали, где найти правду. Выросшие и воспитанные в крепостнической стране, они были и сами во многом отравлены ее пороками.
Черты одиноких страдальцев-бунтарей Лермонтов и отразил в образе Демона. Это бунтовщик без положительной программы, гордый и отважный мятежник, возмущенный несправедливостью законов вселенной, но не знающий, что этим законам противопоставить. Демон рвется к людям и презирает их.
Но Демон также образ символический. Он — образ ломки старого мира, крушения старых понятий добра и зла. Поэт отразил в нем дух критики и революционного отрицания. «Дух критики, — писал Герцен, анализируя образ Демона, — вызван не из ада, не с планет, а из собственной груди, и ему некуда исчезнуть».
Трагизм Демона, раскрытый в последних редакциях лермонтовской поэмы, явился и продолжением использования опыта Пушкина в его объяснении судьбы романтического героя, и корректировкой образа «мятежного демона». Поэма была последним словом Лермонтова о демоне и демонизме. Опираясь на Пушкина и уточняя его воззрения, наследник Пушкина исполнял то, что не успел сделать погибший поэт.
Сказанное подтверждается использованием Лермонтовым в окончательной редакции «Демона» пушкинского решения темы Мефистофеля и Фауста. Известно, что Мефистофель с его отрицанием ценностей человеческого бытия присутствовал в сознании Лермонтова, когда писалась поэма о демоне, так же как и образ Сатаны Мильтона, и Люцифера Байрона.
Пушкин еще в 1825 году, находясь в ссылке (селе Михайловском), написал первое в новом, созданном им жанре драматических сцен произведение – «Сцена из Фауста». «Сцена из Фауста» – это не переделка какого-либо эпизода из трагедии Гёте, не дополнение к ней, как писали некоторые исследователи. Это самостоятельное, законченное драматическое произведение, стоящее в ряду со многими другими европейскими сочинениями о Фаусте, но сознательно соотнесенное Пушкиным с самым крупным и гениальным творением о Фаусте – трагедией Гёте. Образ Фауста, его философия жизни, его идеалы и нравственные представления носили в интерпретации Гёте не только общечеловеческий характер, но были одновременно и выражением немецкого самосознания.
Пушкинская «Сцена из Фауста» – произведение также общечеловеческое, но от характера решения трагедии Фауста, от понимания им смысла жизни, от трактовки его судьбы и эволюции его убеждений веет русским духом. Впервые в истории мировой литературы Фауст был раскрыт Пушкиным реалистически. Отсюда особый смысл его соотнесения с Фаустом Гёте – русский поэт объясняет характер Фауста, его идеалы, его философию жизни с позиций историзма и реализма. Следует, однако, иметь в виду, что Пушкин к моменту создания «Сцены из Фауста» знал и учитывал только первую часть трагедии Гёте, которая была опубликована в 1808 году. Вторая часть, где совершается коренное изменение убеждений Фауста, была завершена в 1831 году.
Соотнося своего Фауста с Фаустом Гёте и с Фаустом других произведений, в том числе и с его двойником – Манфредом Байрона, Пушкин не ведет никакой полемики. Поэт понимал, что Фауст – это знамение времени, выражение духа современного человека. Легенда о Фаусте, а затем различные ее интерпретаторы, и прежде всего Гёте, запечатлели великую переломную эпоху перехода от средневековья к Возрождению, когда личность высвобождалась от сковывавших ее сознание пут церкви и религии, мятежно отстаивала свободу, вставала на путь самопознания, руководствуясь могучими знаниями. Фауст – носитель веры в человека, в его способность познать мир и найти столь нужную истину бытия.
Но Фауст легенды и литературных произведений о нем запечатлел и трагедию человека XVIII и XIX веков, понявшего несбыточность овладения таким всемогущим знанием даже при помощи сверхъестественных сил. Это разочарование испытывает и Фауст Гёте:
* Теперь конец всему: порвалась нить мышленья;
* К науке я давно исполнен отвращенья,
* Тушить страстей своих пожар
* В восторгах чувственных я буду,
* И под густой завесой чар
* Готов ко всякому я чуду!
С наибольшей остротой это разочарование проявилось у Манфреда, неверие которого в разум и знания повергло его в крайнее отчаяние. «Древо Знания – не Древо Жизни»,- с тоской и горечью говорит он.
Пушкину чужд скептицизм; преодолевая романтизм, он не утратил светлой веры в величие и могущество разума, в способность человека познать мир, овладеть его тайнами. Потому в своем произведении он ставит другую и крайне важную проблему: объяснить причину идейной и нравственной катастрофы Фауста, причину его разочарования в знаниях. Знание, по Пушкину,- могучая творческая сила, когда оно вдохновляет и подвигает человека на деятельность, нужную людям, но знание ложно, призрачно, когда оно подчинено целям эгоистического существования, погоне за наслаждениями.
Трагедия Фауста, по Пушкину, в сосредоточенности на себе самом, в погоне за званиями лишь для себя, для утоления своих желаний, в отделении от мира всеобщего, / в презрении к людям, к их судьбам, их жизни.
«Сцена из Фауста» оказала серьезное влияние на идейное развитие Лермонтова. Решение Пушкиным общечеловеческой проблемы, раскрытие гибельности для личности эгоистического пути самоутверждения во многом повлияло на позицию Лермонтова. Овладение этим пушкинским открытием сказалось и в «Маскараде», и в еще большей мере – в окончательных редакциях «Демона».
Сильной и привлекательной стороной Демона была его жадность к знаниям («познанья жадный»), его духовная мощь, его способность и другого человека ввергнуть в «пучину гордого познанья». Но Лермонтов раскрывает эгоистическую подкладку подобного знания. Знания Демона – ложны, они даже ему не приносят счастья, не помогают жить. Вот почему уже Арбенин-демон признается в бессмысленности своих знаний, они тягостны ему («Все перечувствовал, все понял, все узнал»), они принесли только новые страдания. Как уже указывалось, этот мотив бессмысленности знаний был перенесен Лермонтовым и в поэму. Пушкинское открытие – обнаружение тщетности знаний, вооружавших своевольного героя,- позволило Лермонтову понять трагизм своего Демона. Как всегда в подобных случаях, Лермонтов обнажает свою связь с Пушкиным.
Фауст Пушкина сам констатирует крах своих идеалов, своей философии, своего эгоистического овладения знаниями с помощью наук и дьявола
Трагедия Демона у Лермонтова выражена той же пушкинской формулой:
* Жить для себя, скучать собой
* И этой вечною борьбой
* Без торжества, без примиренья!
* Всегда жалеть и не желать,
* Всё знать, всё чувствовать, всё видеть.
* Стараться всё возненавидеть
* И всё на свете презирать!..
Жизнь для себя рождает не только скуку, но и ожесточение. Фауст оказывается способным учеником Мефистофеля – от презрения к людям, вслед за своим учителем, он переходит к ненависти. Пушкин психологически точно и правдиво изображает неминуемый переход от скуки, равнодушия и презрения к людям – к яростной, жестокой ненависти к ним. Фауст ставит перед Мефистофелем новую страшную задачу: увидев в море белеющий парус, он требует – «все утопить». Этим приказом и кончается «Сцена из Фауста». Мотив перехода от презрения к ненависти, к безжалостной расправе над человеком присутствует и в «Маскараде», и в «Демоне».
Трагизм Демона, раскрытый в последних редакциях лермонтовской поэмы, явился и продолжением использования опыта Пушкина в его объяснении судьбы романтического героя, и корректировкой образа «мятежного демона». Поэма была последним словом Лермонтова о демоне и демонизме. Опираясь на Пушкина и уточняя его воззрения, наследник Пушкина исполнял то, что не успел сделать погибший поэт.
Сказанное подтверждается использованием Лермонтовым в окончательной редакции «Демона» пушкинского решения темы Мефистофеля и Фауста. Известно, что Мефистофель с его отрицанием ценностей человеческого бытия присутствовал в сознании Лермонтова, когда писалась поэма о демоне, так же как и образ Сатаны Мильтона, и Люцифера Байрона.
Пушкин еще в 1825 году, находясь в ссылке (селе Михайловском), написал первое в новом, созданном им жанре драматических сцен произведение – «Сцена из Фауста». «Сцена из Фауста» – это не переделка какого-либо эпизода из трагедии Гёте, не дополнение к ней, как писали некоторые исследователи. Это самостоятельное, законченное драматическое произведение, стоящее в ряду со многими другими европейскими сочинениями о Фаусте, но сознательно соотнесенное Пушкиным с самым крупным и гениальным творением о Фаусте – трагедией Гёте. Образ Фауста, его философия жизни, его идеалы и нравственные представления носили в интерпретации Гёте не только общечеловеческий характер, но были одновременно и выражением немецкого самосознания.
Пушкинская «Сцена из Фауста» – произведение также общечеловеческое, но от характера решения трагедии Фауста, от понимания им смысла жизни, от трактовки его судьбы и эволюции его убеждений веет русским духом. Впервые в истории мировой литературы Фауст был раскрыт Пушкиным реалистически. Отсюда особый смысл его соотнесения с Фаустом Гёте – русский поэт объясняет характер Фауста, его идеалы, его философию жизни с позиций историзма и реализма. Следует, однако, иметь в виду, что Пушкин к моменту создания «Сцены из Фауста» знал и учитывал только первую часть трагедии Гёте, которая была опубликована в 1808 году. Вторая часть, где совершается коренное изменение убеждений Фауста, была завершена в 1831 году.
Соотнося своего Фауста с Фаустом Гёте и с Фаустом других произведений, в том числе и с его двойником – Манфредом Байрона, Пушкин не ведет никакой полемики. Поэт понимал, что Фауст – это знамение времени, выражение духа современного человека. Легенда о Фаусте, а затем различные ее интерпретаторы, и прежде всего Гёте, запечатлели великую переломную эпоху перехода от средневековья к Возрождению, когда личность высвобождалась от сковывавших ее сознание пут церкви и религии, мятежно отстаивала свободу, вставала на путь самопознания, руководствуясь могучими знаниями. Фауст – носитель веры в человека, в его способность познать мир и найти столь нужную истину бытия.
Но Фауст легенды и литературных произведений о нем запечатлел и трагедию человека XVIII и XIX веков, понявшего несбыточность овладения таким всемогущим знанием даже при помощи сверхъестественных сил. Это разочарование испытывает и Фауст Гёте:
* Теперь конец всему: порвалась нить мышленья;
* К науке я давно исполнен отвращенья,
* Тушить страстей своих пожар
* В восторгах чувственных я буду,
* И под густой завесой чар
* Готов ко всякому я чуду!
С наибольшей остротой это разочарование проявилось у Манфреда, неверие которого в разум и знания повергло его в крайнее отчаяние. «Древо Знания – не Древо Жизни»,- с тоской и горечью говорит он.
Пушкину чужд скептицизм; преодолевая романтизм, он не утратил светлой веры в величие и могущество разума, в способность человека познать мир, овладеть его тайнами. Потому в своем произведении он ставит другую и крайне важную проблему: объяснить причину идейной и нравственной катастрофы Фауста, причину его разочарования в знаниях. Знание, по Пушкину,- могучая творческая сила, когда оно вдохновляет и подвигает человека на деятельность, нужную людям, но знание ложно, призрачно, когда оно подчинено целям эгоистического существования, погоне за наслаждениями.
Трагедия Фауста, по Пушкину, в сосредоточенности на себе самом, в погоне за званиями лишь для себя, для утоления своих желаний, в отделении от мира всеобщего, / в презрении к людям, к их судьбам, их жизни.
«Сцена из Фауста» оказала серьезное влияние на идейное развитие Лермонтова. Решение Пушкиным общечеловеческой проблемы, раскрытие гибельности для личности эгоистического пути самоутверждения во многом повлияло на позицию Лермонтова. Овладение этим пушкинским открытием сказалось и в «Маскараде», и в еще большей мере – в окончательных редакциях «Демона».
Сильной и привлекательной стороной Демона была его жадность к знаниям («познанья жадный»), его духовная мощь, его способность и другого человека ввергнуть в «пучину гордого познанья». Но Лермонтов раскрывает эгоистическую подкладку подобного знания. Знания Демона – ложны, они даже ему не приносят счастья, не помогают жить. Вот почему уже Арбенин-демон признается в бессмысленности своих знаний, они тягостны ему («Все перечувствовал, все понял, все узнал»), они принесли только новые страдания. Как уже указывалось, этот мотив бессмысленности знаний был перенесен Лермонтовым и в поэму. Пушкинское открытие – обнаружение тщетности знаний, вооружавших своевольного героя,- позволило Лермонтову понять трагизм своего Демона. Как всегда в подобных случаях, Лермонтов обнажает свою связь с Пушкиным.
Фауст Пушкина сам констатирует крах своих идеалов, своей философии, своего эгоистического овладения знаниями с помощью наук и дьявола
Трагедия Демона у Лермонтова выражена той же пушкинской формулой:
* Жить для себя, скучать собой
* И этой вечною борьбой
* Без торжества, без примиренья!
* Всегда жалеть и не желать,
* Всё знать, всё чувствовать, всё видеть.
* Стараться всё возненавидеть
* И всё на свете презирать!..
Жизнь для себя рождает не только скуку, но и ожесточение. Фауст оказывается способным учеником Мефистофеля – от презрения к людям, вслед за своим учителем, он переходит к ненависти. Пушкин психологически точно и правдиво изображает неминуемый переход от скуки, равнодушия и презрения к людям – к яростной, жестокой ненависти к ним. Фауст ставит перед Мефистофелем новую страшную задачу: увидев в море белеющий парус, он требует – «все утопить». Этим приказом и кончается «Сцена из Фауста». Мотив перехода от презрения к ненависти, к безжалостной расправе над человеком присутствует и в «Маскараде», и в «Демоне».
Демон и Тамара сближены потому что они так или иначе, в отличие от людей, причастны к идеальному: в 1амаре оно воплотилось непосредственно, как в естественном человеке, а Демон знает об идеальном, хотя и подвергает его сомнению и отрицанию. Трагедия Демона вовсе не в том, что Тамара не оправдала его надежд, а в том, что Демон не может переродиться, не может преодолеть свою злую природу. Как раз нарушение обычаев, выступающих подчас как естественная, объективная этическая норма, означает для Лермонтова преступление. Гибель жениха, естественно, вызывает горе Тамары, Демон же подвергает сомнению высокую духовную значимость рыданий «бедной Тамары»:
Не плачь, дитя! не плачь напрасно!
Он слышит райские напевы…
Твоя слеза на труп безгласный
Что жизни мелочные сны,
Живой росой не упадет:
И стон, и слезы бедной девы
Она лишь взор туманит ясный,
Для гостя райской стороны?
Ланиты девственные жжет!
Нет, жребий смертного творенья,
Он далеко, он не узнает,
Поверь мне, ангел мой земной,
Не оценит тоски твоей;
Не стоит одного мгновенья
Небесный свет теперь ласкает
Твоей печали дорогой!
Бесплотный взор его очей;
Демон обесценивает искренний порыв, веками сложившийся святой обычай, обесчеловечивает обряд. В душу Тамары он бросает семя сомнения. Прежняя естественность, замкнутая в себе цельность и гармония души раздираются противоречиями. Тамара как бы вкусила от древа познания. Мысль, прежде слившаяся с чувством в одухотворенно-бездумном, стихийно-естественном состоянии, в синкретизме чувственного и разумного, теперь «возмущена» («Но мысль ее он возмутил Мечтой пророческой и странной»). С этих пор Тамара постоянно погружена в думу, одолеваемая «неотразимою мечтой». Прежняя цельность потеряна — «душа рвала свои оковы». Теперь ее «сердце недоступно восторгам чистым», теперь для нее «весь мир одет угрюмой тенью». Любопытно, что в ее мечты проникли «греховные» мысли, сходные с теми, какими Демон «искушал» ее жениха и которые привели «властителя Синодала» к гибели:
Пылают грудь ее и плечи, Нет сил дышать, туман в очах, Объятья жадно ищут встречи, Лобзанья тают на устах…
Цельная натура Тамары становится ареной борьбы двух распавшихся и непримиримых начал — естественности, стихийной чувственной одухотворенности и абстрактного умозрения, пропитанного ядом безудержного и разъедающего скепсиса. Выход, найденный Тамарой, — уход от земного мира в монастырь — символизирует желание избежать внутренней противоречивости, но он порождает не менее драматическое распадение между телом и духом. Монастырь несет спасенье для души, но для тела — гроб («Пусть примет сумрачная келья, Как гроб, заранее меня…»). Ценой добровольной жертвы — утраты естественной, природной гармоничности духа и тела — Тамара хочет сохранить чистоту души. В ней доминирует светлое начало, подвергшееся испытаньям злого духа. Напротив, в Демоне доминирует злое начало, стремящееся переродиться. На всем протяжении поэмы доминирующие свойства героев остаются неизменными. Разный характер противоречий, драматически перестраивающий судьбы Тамары и Демона, обусловливает их взаимное притяжение и отталкивание. В то время как Тамара тяготится внутренней борьбой («Утомлена борьбой всегдашней…»), в то время как она начинает испытывать отгороженность от внешнего мира , -Демон, напротив, переживает момент причастности к земному миру («И, чудо! из померкших глаз Слеза тяжелая катится…»; «Поныне возле кельи той Насквозь прожженный виден камень Слезою жаркою, как пламень, Нечеловеческой слезой!..»). Это приближение индивидуалистической души к человеческому миру, презираемому, но способному дать хотя бы мгновенье счастья, выражается в ликующих строках о вполне искреннем стремлении Демона к возрождению:
И входит он, любить готовый, С душой, открытой для добра, И мыслит он, что жизни новой Пришла желанная пора.
Но возрождение Демона для «жизни новой» связано и с высоким преступлением. Демон силен в своей критике человеческого мира, в своем богоборчестве, в охватившей его любовной страсти, но он слаб в позитивных устремлениях. Он требует от Тамары стать демонической, индивидуалистической натурой:
Без сожаленья, без участья
Смотреть на землю станешь ты,
Где нет ни истинного счастья,
Ни долговечной Красоты,
Где преступленья лишь да казни,
Где страсти мелкой только жить,
Где не умеют без боязни
Ни ненавидеть, ни любить.
Открывая Тамаре незнакомую ей ранее сложность мира, Демон увлекает ее на путь гордого презренья к человеческому миру. Возрождение Демона невозможно без внутреннего перерождения Тамары. Герой поэмы пытается достигнуть своих целей посредством отторжения героини от объективных этических ценностей, лишить ее кровных связей с миром. В этом противоречии — Демон несет Тамаре внутреннюю безграничную свободу духа и одновременно тягость бесцельной жизни, пережитой им самим, пытается взвалить на ее хрупкие плечи бремя индивидуализма и скепсиса — выразилась в конечном итоге злая природа демонического героя. Демон и ради собственного возрождения не может покинуть пределы назначенного пути. В страсти он остается таким же индивидуалистом, лишенным объективных этических ценностей, хотя и стремящимся познать их.
В поэме «Демон» Лермонтов воплотил свой тираноборческий пафос. Бог в его поэме — это самый сильный из всех тиранов мира, а Демон — враг этого тирана. В понятия добра и зла Лермонтов вкладывал смысл, противоположный тому, ка-
кой они имеют в традиционной христианской морали, где «добро» означает покорность «доброму» Богу, а «зло» —неповиновение ему.
Но если Бог недобр, то понятия добра и зла меняют свой смысл, приобретают смысл противоположный тому, какой они имеют в традиционной христианской морали, где «добро» означает покорность «доброму» Богу, а «зло» — неповиновение ему. Автор и его Демон не отрицают добро, но добро для них иное. По христианской морали подвиг добродетели в смирении, для Лермонтова — в борьбе, а покорность и смирение — зло. Лермонтов показывает, что не Демон, а Бог — виновник зла. И самым жестоким обвинением против творца является земля:
Где преступленья лишь да казни,
Где страсти мелкой только жить,
Где не умеют без боязни
Ни ненавидеть, ни любить.
Бог незримо присутствует в поэме, он действующее лицо, хотя и эфемерное. О нем постоянно говорят, вспоминают, обвиняют в преступлениях, совершаемых на земле, так как он сотворил преступников:
…всесильный Бог,
Ты знать про будущее мог,
Зачем же сотворил меня?
Азраил, как и Демон,— изгнанник, «существо сильное, но побежденное». Он наказан не за бунт, а только за «мгновенный ропот». Ему было скучно одному (так как был создан раньше людей). Он упрекнул Бога в этом и был наказан. Так повествует Азраил о себе:
Я пережил звезду свою;
Как дым рассыпалась она.
Рукой творца раздроблена;
Но смерти верной на краю.
Взирая на погибший мир,
Я жил один, забыт и сир.
Демон же наказан не только за ропот: тут посерьезнее — за бунт. И его наказание страшнее, изощреннее, чем наказание Азраила. Бог испепелил страшным проклятием душу Демона, сделав ее холодной, мертвой. Он не только изгнал из рая, но и опустошил его душу. Но и этого мало. Всесильный деспот возложил на Демона ответственность за зло мира. По воле Бога Демон «жжет печатью роковой» все, к чему ни прикасается, он орудие зла. В этом страшная трагедия героя Лермонтова.
Помчался — но куда? Зачем?
Не знаю,— прежними друзьями
Я был отвергнут, как Эдем,
Мир для меня стал глух и нем…
Любовь, вспыхнувшая в душе Демона, означает для него возрождение. Пляшущая Тамара оживила «немой души его пустыню».
И вновь постигнул он святыню:
Любви, добра и красоты.
В возрожденной душе проснулись мечты, забытые чувства. Демон хотел, чтобы душа его жила, откликалась на впечатления жизни и могла общаться с другой, родной душой, испытывать большие человеческие чувства. Жить! Ощутив любовь к Тамаре, Демон почувствовал любовь ко всему живому, потребность творить добро, восхищаться красотой мира — все, чего лишил его «злой» Бог.
Он любовался — и мечты
О прежнем счастье цепью длинной,
Как будто за звездой звезда.
Пред ним катилися тогда.
Почувствовав впервые «тоску любви», Демон плачет.
Поныне возле кельи той
Насквозь прожженный виден камень
Слезою жаркою, как пламень.
Нечеловеческой слезой.
Что же так привлекло Демона в Тамаре? Она не просто красавица, этого было бы мало для любви. Он почувствовал в ней душу, способную понять его. Волновавшая Тамару мысль о «судьбе рабыни» была протестом против этой судьбы, и этот бунт ощутил в ней Демон. Именно на такую душу, «полную гордыни», и мог наложить свою печать Демон. Только к девушке, в характере которой были заложены черты мятежности, мог обратиться он со словами:
Оставь же прежние желанья
И жалкий свет его судьбе;
Пучину гордого познанья
Взамен открою я тебе.
Между героями существует некоторая родственность характеров.
Философская поэма «Демон» в то же время и психологическая. В ней заложен и громадный социальный смысл. Герой поэмы носит в себе черты живых людей, современников поэта. Передовые люди 30-х годов XIX века страстно искали истину, резко критиковали самодержавно-крепостническую действительность с ее рабством, жестокостью, деспотизмом. Но они не знали, где найти правду. Выросшие и воспитанные в крепостнической стране, они были и сами во многом отравлены ее пороками.
Черты одиноких страдальцев-бунтарей Лермонтов и отразил в образе Демона. Это бунтовщик без положительной программы, гордый и отважный мятежник, возмущенный несправедливостью законов Вселенной, но не знающий, что этим законам противопоставить. Демон рвется к людям и презирает их. Одну минуту своих «непризнанных мучений» он ставит выше «тягостных лишений, трудов и бед толпы людской». Демон не может освободиться от отравившего его зла, и не виновен в нем.
Но Демон так же образ символический. Он — образ ломки старого мира, крушения старых понятий добра и зла. Поэт отразил в нем дух критики и революционного отрицания. «Дух критики,— писал Герцен, анализируя образ Демона,— вызван не из ада, не с планет, а из собственной груди, и ему некуда исчезнуть».
Символический образ Демона раскрыл Белинский. «Демон,— писал он,— отрицает для утверждения, разрушает для созидания…» Свой труд Лермонтов не закончил. На рубеже 40-х годов для поэта наступил новый творческий этап. Из мира тоски и безнадежных блужданий он вышел к поискам положительного героя, от отрицания — к утверждению, от Демона — к Мцыри. Белинский назвал Мцыри любимым идеалом Лермонтова.
В поэме “Демон” Лермонтов воплотил свой тираноборческий пафос. Бог в его поэме — это самый сильный из всех тиранов мира, а Демон — враг этого тирана. В понятия добра и зла Лермонтов вкладывал смысл, противоположный тому, какой они имеют в традиционной христианской морали, где “добро” означает покорность “доброму” Богу, а “зло” — неповиновение ему.
Но если Бог недобр, то понятия добра и зла меняют свой смысл, приобретают смысл противоположный тому, какой они имеют в традиционной христианской морали, где “добро” означает покорность “доброму” Богу, а “зло” — неповиновение ему. Автор и его Демон не отрицают добро, но добро для них иное. По христианской морали подвиг добродетели в смирении, для Лермонтова — в борьбе, а покорность и смирение — зло. Лермонтов показывает, что не Демон, а Бог — виновник зла. И самым жестоким обвинением против творца является земля:
Где преступленья лишь да казни.
Где страсти мелкой только жить.
Где не умеют без боязни
Ни ненавидеть, ни любить.
Бог незримо присутствует в поэме, он действующее лицо, хотя и эфемерное. О нем постоянно говорят, вспоминают, обвиняют в преступлениях, совершаемых на земле, так как он сотворил преступников:
…всесильный Бог,
Ты знать про будущее мог,
Зачем же сотворил меня?
Азраил, как и Демон,— изгнанник, “существо сильное, но побежденное”. Он наказан не за бунт, а только за “мгновенный ропот”. Ему было скучно одному (так как был создан раньше людей). Он упрекнул Бога в этом и был наказан. Так повествует Азраил о себе:
Я пережил звезду свою;
Как дым рассыпалась она.
Рукой творца раздроблена;
Но смерти верной на краю.
Взирая на погибший мир,
Я жил один, забыт и сир.
Демон же наказан не только за ропот: тут посерьезнее — за бунт. И его наказание страшнее, изощреннее, чем наказание Азраила. Бог испепелил страшным проклятием душу Демона, сделав ее холодной, мертвой. Он не только изгнал из рая, но и опустошил его душу. Но и этого мало. Всесильный деспот возложил на Демона ответственность за зло мира. По воле Бога Демон “жжет печатью роковой” все, к чему ни прикасается, он орудие зла. В этом страшная трагедия героя Лермонтова.
Помчался — но куда?
Зачем? Не знаю,— прежними друзьями
Я был отвергнут, как Эдем,
Мир для меня стал глух и нем…
Любовь, вспыхнувшая в душе Демона, означает для него возрождение. Пляшущая Тамара оживила “немой души его пустыню”.
И вновь постигнул он святыню:
Любви, добра и красоты.
В возрожденной душе проснулись мечты, забытые чувства. Демон хотел, чтобы душа его жила, откликалась на впечатления жизни и могла общаться с другой, родной душой, испытывать большие человеческие чувства. Жить! Ощутив любовь к Тамаре, Демон почувствовал любовь ко всему живому, потребность творить добро, восхищаться красотой мира — все, чего лишил его “злой” Бог.
Он любовался — и мечты
О прежнем счастье цепью длинной,
Как будто за звездой звезда,
Пред ним катилися тогда.
Почувствовав впервые “тоску любви”, Демон плачет.
Поныне возле кельи той
Насквозь прожженный виден камень
Слезою жаркою, как пламень,
Нечеловеческой слезой.
Что же так привлекло Демона в Тамаре? Она не просто красавица, этого было бы мало для любви. Он почувствовал в ней душу, способную понять его. Волновавшая Тамару мысль о “судьбе рабыни” была протестом против этой судьбы, и этот бунт ощутил в ней Демон. Именно на такую душу, “полную гордыни”, и мог наложить свою печать Демон. Только к девушке, в характере которой были заложены черты мятежности, мог обратиться он со словами:
Оставь же прежние желанья
И жалкий свет его судьбе;
Пучину гордого познанъя
Взамен открою я тебе.
Между героями существует некоторая родственность характеров.
Философская поэма “Демон” в то же время и психологическая. В ней заложен и громадный социальный смысл. Герой поэмы носит в себе черты живых людей, современников поэта. Передовые люди 30-х годов XIX века страстно искали истину, резко критиковали самодержавно-крепостническую действительность с ее рабством, жестокостью, деспотизмом. Но они не знали, где найти правду. Выросшие и воспитанные в крепостнической стране, они были и сами во многом отравлены ее пороками.
Черты одиноких страдальцев-бунтарей Лермонтов и отразил в образе Демона. Это бунтовщик без положительной программы, гордый и отважный мятежник, возмущенный несправедливостью законов Вселенной, но не знающий, что этим законам противопоставить. Демон рвется к людям и презирает их. Одну минуту своих “непризнанных мучений” он ставит выше “тягостных лишений, трудов и бед толпы людской”. Демон не может освободиться от отравившего его зла, и не виновен в нем.
Но Демон так же образ символический. Он — образ ломки старого мира, крушения старых понятий добра и зла. Поэт отразил в нем дух критики и революционного отрицания. “Дух критики,— писал Герцен, анализируя образ Демона,— вызван не из ада, не с планет, а из собственной груди, и ему некуда исчезнуть”.
Символический образ Демона раскрыл Белинский. “Демон,— писал он,— отрицает для утверждения, разрушает для созидания…” Свой труд Лермонтов не закончил. На рубеже 40-х годов для поэта наступил новый творческий этап. Из мира тоски и безнадежных блужданий он вышел к поискам положительного героя, от отрицания — к утверждению, от Демона — к Мцыри. Белинский назвал Мцыри любимым идеалом Лермонтова.
Демон снова невиновен, но обвинен. И не имеет возможности для объяснения. На фоне этого
Вновь в душе его проснулся
Старинной ненависти яд,
и он вступает в борьбу за душу Тамары уже не ради любви, а чтобы доказать свое превосходство над Ангелом. Так терпит крушение начинающееся перерождение героя.
По своему философско-этическому содержанию образ Тамары равновелик образу Демона. Автор наделил ее той полнотой переживаний, которая исчезла в современном мире; любовь ее самоотверженна и соединена с искупительным страданием. Поэтому, Погубив Тамару, Демон не только наказан безысходным одиночеством, но и побежден в самый момент своей мнимой победы — так как его жертва возвысилась над ним.
Этот последний этап эволюции замысла был связан с общей переоценкой индивидуалистической идеи, затронувшей все творчество Лермонтова конца 30-х гг. Справедливость невозможна в мире, основанном на борьбе противоположностей. Примирить добро со злом, любовь с ненавистью, ложь с правдой не в силах даже Демон, при всем своем могуществе.
Ангел побеждает, но при этом он признает мысль своего соперника о торжестве зла на земле, доказывая тем самым правоту сомнений Демона. Неизбежность начала отрицания заключена и в последних словах поэмы:
.. .Вечный ропот человека
Их вечный мир не возмутит.
Таким образом, победа Ангела — это и победа Демона. Но Демон остался существом бунтующим и страдающим; в его монологах звучит отрицание существующего миропорядка, и его-голос сливается с голосом автора. Жизнь человека бессмысленна, опустошена, обесценена — такой приговор вынесен Лермонтовым своему времени, своему народу.
Поэт на основе древнего мифа представил извечную трагедию мира, поэтому своим содержанием и эстетической глубиной поэма «Демон» увлекала и продолжает увлекать многие поколения.[/sms]