Содержание
Биография………………………………………………………………………….3
Творчество…………………………………………………………………………6
Стихи для детей……………………………………………………………………8
Библиография…………………………………………………………………….11
Список используемой литературы………………………………………………12
Приложение 1 – Обложки издаваемых книг Юнны Мориц…………………..13
Приложение 2 – Фотографии Юнны Мориц…………………………………..15 Биография … Напомнит что душа –
… Не мера, а избыток,
… И что талант — не смесь
… Всего, что любят люди,
… А худшее, что есть,
… И лучшее, что будет.. . (с) Юнна Мориц
Юнна Петровна (Пинхусовна) Мориц родилась 2 июня 1937 года в Киеве. В этом же году её отец был арестован, через несколько месяцев освобождён, но после перенесённых пыток стал быстро слепнуть. По словам поэтессы, слепота отца оказала чрезвычайное влияние на развитие её внутреннего зрения.
В 1954 году окончила школу в Киеве, поступила на филологический факультет Киевского университета. К этому времени появились первые публикации в периодике.
В 1955-ом поступила на дневное отделение поэзии Литинститута им. А. М. Горького в Москве и окончила его в 1961 году, несмотря на то, что в 1957 её исключили оттуда вместе с Геннадием Айги за «нездоровые настроения в творчестве». Это была серьёзная «репрессия» с выселением из Москвы, что в 1957 году было чревато не просто «опалой».
В 1961 вышла первая книга поэтессы в Москве «Мыс Желания» (по названию мыса на Новой Земле), основанная на впечатлениях от путешествия по Арктике на ледоколе «Седов» летом 1956 года.
Её книги не издавали (за стихи «Кулачный бой» и «Памяти Тициана Табидзе») с 1961 по 1970 год (в то время существовали «чёрные списки» для издателей и цензуры) и с 1990 по 2000 год. Однако, несмотря на запрет, «Кулачный бой» был опубликован заведующим отдела поэзии журнала «Молодая гвардия» Владимиром Цыбиным, после чего он был уволен.
Но её «чистая лирика сопротивления», заявленная в книге «По закону — привет почтальону» открыта широкому кругу внимательных читателей, и пространство этого сопротивления огромно по всем радиусам. Высшим ценностям — человеческой жизни и человеческому достоинству — посвящены поэма «Звезда сербости» (о бомбёжках Белграда), которая издана в книге «Лицо», а также цикл короткой прозы «Рассказы о чудесном» (печатались в «Октябре», в «Литературной газете», и за рубежом, а теперь вышли отдельной книгой — «Рассказы о чудесном»).
Её лирические стихи написаны в лучших традициях классической поэзии, и в то же время абсолютно современны. О своих литературных учителях и пристрастиях Юнна Мориц говорит: «Моим современником был постоянно Пушкин, ближайшими спутниками — Пастернак, Ахматова, Цветаева, Мандельштам, Заболоцкий, а учителями — Андрей Платонов и Томас Манн».
К своей поэтической среде она относит «Блока, Хлебникова, Гомера, Данте, царя Соломона — предположительного автора „Песни Песней“ — и поэтов греческой древности» (из Интервью газете «Газета», 31 мая 2004 года).
Язык Мориц всегда естественен, лишён какого бы то ни было ложного пафоса. Богатство красок, использование точных рифм вперемежку с ассонансами — вот что отличает поэзию Мориц. Повторы часто звучат как заклинания, метафоры открывают всё новые возможности истолкования её стихов, в которых она пытается проникнуть в суть бытия.
Юнна Мориц — автор поэтических книг, в том числе «В логове го?лоса» (1990), «Лицо» (2000), «Таким образом» (2000), «По закону — привет почтальону!» (2005), а также книг стихов для детей («Большой секрет для маленькой компании» (1987), «Букет котов» (1997)). На стихи Юнны Мориц написано много песен.
Она — великолепный художник, в её книгах опубликованы сотни листов авторской графики, которые — не иллюстрации, а «такая поэзия на таком языке».
Юнна Мориц является автором сценариев мультфильмов для детей: «Большой секрет для маленькой компании» (1979), «Мальчик шел, сова летела» (1981).
Стихи Юнны Мориц переводили Лидия Пастернак, Стенли Кьюниц, Уильям Джей Смит с Верой Данем, Томас Уитни, Дэниэл Уайсборт, Элайн Файнштейн, Керолайн Форше. Её стихи переведены на все европейские языки, а также на японский и китайский.
Премии Юнны Мориц:
1. премия им. А. Д. Сахарова — «за гражданское мужество писателя»
2. премия «Триумф» (Россия)
3. «Золотая роза» (Италия)
4. национальная премия «Книга года» (в рамках Международной Московской книжной выставки-ярмарки) в номинации «Поэзия — 2005»
5. премия им. А. Дельвига — 2006
6. национальная премия «Книга года» (в рамках Международной Московской книжной выставки-ярмарки) в номинации «Вместе с книгой мы растём — 2008». Творчество
Доминанта поэзии Мориц – динамичное и многоаспектное сравнение-сопоставление жизни и творчества. Искусство – неотделимая и незаменимая часть бытия, равноправная по отношению к природе и человеку, не нуждающаяся в оправдании внехудожественными целями: «О жизни, о жизни – о чем же другом? / Поет до упаду поэт…»
Характер лирической героини Мориц отличается резкой очерченностью и определенностью: незаурядный темперамент, сосредоточенность на своем главном деле, категоричность суждений, бескомпромиссность, неминуемо ведущая к изоляции. Постоянный антипод и оппонент поэтессы, объект саркастических, порой преднамеренно грубых выпадов – псевдоинтеллигенция, склонная кичиться своей «избранностью» и симулировать «духовность». Вместе с тем для простых, искренних, занятых реальным трудом людей у поэтессы всегда достает и доброты, и теплоты: «Но ты когда-нибудь заглядывал в души людей, / Идущих по морозу в слезах?»
Культ творческого усилия в поэзии Мориц основан на глубокой вере в неисчерпаемость потенциальных возможностей человека. Стихи, являющие собой пример реально осуществленной гармонии, сами по себе передают читателю тот заряд жизнетворческой энергии, который призван помочь в следовании высокому и суровому этическому кодексу, закрепленному в поэзии Мориц.
Стилевые истоки поэтики Мориц – в «серебряном веке», о чем свидетельствуют и высказывания поэтессы, предложившей термит «ахмацвет» как своеобразную «единицу» женской поэзии в России. В художественной практике Мориц можно увидеть плодотворное продолжение обеих традиций – и ахматовской (зримая пластичность образных деталей, атмосфера таинственности, стройность композиции), и цветаевской (нервная напряженность интонации, лирический максимализм, склонность к гиперболам). К этому надо добавить явственные переклички с блоковским поэтическим миром (тяготение метафор к предельной символической многозначности, оксюморонное соединение «высокого» и «низкого»). Творчество Мориц – редкий пример достаточно гармоничного соединения в индивидуальном новаторском опыте поэтических импульсов, полученных от символистской, акмеистической и футуристической художественных систем.
Свой индивидуальный и броский поэтический почерк Мориц обрела уже в начале 1960-х годов, и ее дальнейший творческий путь – все более последовательная реализация сразу определившихся возможностей. В этом смысле Мориц относится к тем мастерам, которых Цветаева называла «поэтами без истории»: все стихи, написанные Мориц на протяжении сорока лет, образуют единство, усиленное верностью поэтессы вечным темам жизни и смерти, любви, творчества.
Юнна Мориц много занималась поэтическими переводами, таких авторов, как:
· Мигель Эрнандес
· Моисей Тейф
· Умберто Саба
· Бетти Альвер
· Яннис Рицос
· Георгос Сеферис
· Константинос Кавафис
· Рита Буми-Папа
· Федерико Гарсиа Лорка
· Овсей Дриз
· Рива Балясная
· Арон Вергелис
· Расул Гамзатов
· Виталий Коротич Стихи для детей
В представлении Ю. Мориц детство – это обнаженная тайна мирового духа, и в детстве же заключается тайна поэзии. Парадоксальностью, игровым юмором, непритворной добротой отмечены детские стихи Мориц. Импульсом к написанию детских стихов послужило и рождение сына, и более свободная атмосфера в детских издательствах. В «детских стихах Мориц творит рай, где только и возможны чудеса наяву, и помогает детям не расстаться с детством и сказкой. Мечта и фантазия преобразуют реальный мир до неузнаваемости, буквально переворачивают его.
Важную роль играют эпитеты – «резиновый» ежик», «малиновая» кошка. Обычные или экстравагантные, они точны в отношении внутреннего восприятия.
Стихам Мориц присуща внутренняя музыкальность. Многие стихотворения благодаря своей мелодичности стали песнями («Собака бывает кусачей», «Ежик резиновый»). Важнейшую роль в ее художественной системе играет редкая для современной поэзии рефренность: повтор или варьирование ключевых строк или строф сообщает стихам смысловую стройность и вместе с тем создает магическую атмосферу. Стихи своим рисунком напоминают орнамент, так много в них значат переплетения образов, мотивов, деталей («Малиновая кошка»).
В стихах для детей Ю. Мориц главенствует радость, то празднично звонкая, то приглушенно-лирическая («Букет котов»). Многие детские стихотворения производят впечатление театральных постановок. Поэтесса выступает против штампов; художественная первичность – непременное качество ее взрослых и детских стихов. 1. Большой секрет для маленькой компании
Под грустное мычание,
Под бодрое рычание,
Рождается на свет
Большой секрет
Для маленькой,
Для маленькой такой компании,
Для скромной такой компании
Огромный такой
Секрет:
— Ах, было б только с кем…
Ах, было б только с кем…
Ах, было б только с кем
Поговорить! 2. Ёжик резиновый
По роще калиновой,
По роще осиновой
На именины к щенку
В шляпе малиновой
Шёл ёжик резиновый
С дырочкой в правом боку.
Были у ёжика
Зонтик от дождика,
Шляпа и пара галош.
Божьей коровке,
Цветочной головке
Ласково кланялся ёж.
Здравствуйте, ёлки!
На что вам иголки?
Разве мы – волки вокруг?
Как вам не стыдно!
Это обидно,
Когда ощетинился друг.
Милая птица,
Извольте спуститься –
Вы потеряли перо.
На красной аллее,
Где клёны алеют,
Ждёт вас находка в бюро.
Небо лучистое,
Облако чистое.
На именины к щенку
Ёжик резиновый
Шёл и насвистывал
Дырочкой в правом боку.
Много дорожек
Прошёл этот ёжик.
А что подарил он дружку?
Об этом он Ване
Насвистывал в ванне
Дырочкой в правом боку! Библиография Книги стихов (Приложение 1):
1. «Мыс желания». Сов. пис. М., 1961.
2. «Лоза». Сов. пис. М., 1970.
3. «Суровой нитью». Сов.пис., М., 1974.
4. «При свете жизни». Сов.пис., М., 1977.
5. «Третий глаз». Сов.пис., М., 1980.
6. «Избранное». Сов.пис., М., 1982.
7. «Синий огонь». М., Сов.пис., 1985.
8. «На этом береге высоком». М., Современник. 1987.
9. «Портрет звука». PROVA D`AUTORE, Италия. 1989.
10. «В логове гoлоса». М., Московский рабочий, 1990.
11. «Лицо». Стихотворения. Поэма. М., Русская книга. 2000.
12. «Таким образом». Стихотворения. Спб., «Диамант»,
13. «Золотой век». 2000, 2001.
14. «По закону — привет почтальону!». М., Время, 2005, 2006. Проза:
«Рассказы о чудесном». М., Время, 2008 г. Книги для детей «от 5 до 500 лет»:
1. «Счастливый жук». М., Издательство «Малыш», художник И.Рублёв, 1969 г.
2. «Большой секрет для маленькой компании». М., 1987, 1990 гг.
3. «Букет котов». М., Мартин, 1997.
4. «Ванечка». Книга акростихов. Челябинск, АвтоГраф. 2002.
5. «Двигайте ушами» Для детей от 5 до 500 лет. М., Росмен. 2003, 2004, 2005, 2006 гг.
6. «Тумбер-Бумбер». М. Издательство «Папа Карло», художник Евг. Антоненков, 2008 г. Список использованной литературы
1. Арзамасцева И.Н., Николаева С.А. Детская литература: Учебник для студ. высш. и сред. пед. учеб. заведений. – М.: Издательский центр «Академия»; Высшая школа, 2000.
2. Книга для семейного чтения: Стихи, рассказы, сказки для детей ст. дошк. возраста: Книга для родителей/ Сост. З.Я. Рез и др., Под ред. В.М. Логиновой. – 2-е изд. – М.: Просвещение, 1991.
3. Кто есть кто в России: Справочное издание. – М.: Олимп, ЗАО Изд-во ЭКСМО-Пресс, 1998.
4. Хрестоматия по детской литературе: Учеб пособие для студ. сред. пед. учеб. заведений/ Сост. И.Н. Арзамасцева, Э.И. Иванова, С.А. Николаева. – 2-е изд., стереотип. – М.: издательский центр «Академия», 2000.
Ресурсы интернета:
5. http://www.owl.ru/morits/ — Официальный сайт Юнны Мориц
Приложение 1 Обложки издаваемых книг Юнны Мориц
Приложение 2 Фотографии Юнны Мориц
Юнна Петровна (Пинхусовна) Мориц родилась 2 июня 1937 года в Киеве. В этом же году её отец был арестован, через несколько месяцев освобождён, но после перенесённых пыток стал быстро слепнуть. По словам поэтессы, слепота отца оказала чрезвычайное влияние на развитие её внутреннего зрения.
В 1954 году окончила школу в Киеве, поступила на филологический факультет Киевского университета. К этому времени появились первые публикации в периодике.
В 1955-ом поступила на дневное отделение поэзии Литинститута им. А. М. Горького в Москве и окончила его в 1961 году, несмотря на то, что в 1957 её исключили оттуда вместе с Геннадием Айги за “нездоровые настроения в творчестве”. Это была серьёзная “репрессия” с выселением из Москвы, что в 1957 году было чревато не просто “опалой”.
В 1961 вышла первая книга поэтессы в Москве “Мыс Желания” (по названию мыса на Новой Земле) , основанная на впечатлениях от путешествия по Арктике на ледоколе “Седов” летом 1956 года.
Её книги не издавали (за стихи “Кулачный бой” и “Памяти Тициана Табидзе”) с 1961 по 1970 год (в то время существовали “чёрные списки” для издателей и цензуры) и с 1990 по 2000 год. Однако, несмотря на запрет, “Кулачный бой” был опубликован заведующим отдела поэзии журнала “Молодая гвардия” Владимиром Цыбиным, после чего он был уволен.
Но её “чистая лирика сопротивления”, заявленная в книге “По закону – привет почтальону” открыта широкому кругу внимательных читателей, и пространство этого сопротивления огромно по всем радиусам. Высшим ценностям – человеческой жизни и человеческому достоинству – посвящены поэма “Звезда сербости” (о бомбёжках Белграда) , которая издана в книге “Лицо”, а также цикл короткой прозы “Рассказы о чудесном” (печатались в “Октябре”, в “Литературной газете”, и за рубежом, а теперь вышли отдельной книгой – “Рассказы о чудесном”) .
Её лирические стихи написаны в лучших традициях классической поэзии, и в то же время абсолютно современны. О своих литературных учителях и пристрастиях Юнна Мориц говорит: “Моим современником был постоянно Пушкин, ближайшими спутниками – Пастернак, Ахматова, Цветаева, Мандельштам, Заболоцкий, а учителями – Андрей Платонов и Томас Манн”.
К своей поэтической среде она относит “Блока, Хлебникова, Гомера, Данте, царя Соломона – предположительного автора „Песни Песней“ – и поэтов греческой древности” (из Интервью газете “Газета”, 31 мая 2004 года) .
Язык Мориц всегда естественен, лишён какого бы то ни было ложного пафоса. Богатство красок, использование точных рифм вперемежку с ассонансами – вот что отличает поэзию Мориц. Повторы часто звучат как заклинания, метафоры открывают всё новые возможности истолкования её стихов, в которых она пытается проникнуть в суть бытия.
Юнна Мориц – автор поэтических книг, в том числе “В логове го?лоса” (1990) , “Лицо” (2000) , “Таким образом” (2000) , “По закону – привет почтальону!” (2005) , а также книг стихов для детей (“Большой секрет для маленькой компании” (1987) , “Букет котов” (1997)) . На стихи Юнны Мориц написано много песен.
Она – великолепный художник, в её книгах опубликованы сотни листов авторской графики, которые – не иллюстрации, а “такая поэзия на таком языке”.
Юнна Мориц является автором сценариев мультфильмов для детей: “Большой секрет для маленькой компании” (1979) , “Мальчик шел, сова летела” (1981) .
Стихи Юнны Мориц переводили Лидия Пастернак, Стенли Кьюниц, Уильям Джей Смит с Верой Данем, Томас Уитни, Дэниэл Уайсборт, Элайн Файнштейн, Керолайн Форше. Её стихи переведены на все европейские языки, а также на японский и китайский.
Премии Юнны Мориц:
1. премия им. А. Д. Сахарова – “за гражданское мужество писателя”
2. премия “Триумф” (Россия)
3. “Золотая роза” (Италия)
4. национальная премия “Книга года” (в рамках Международной Московской книжной выставки-ярмарки) в номинации “Поэзия – 2005”
5. премия им. А. Дельвига – 2006
6. национальная премия “Книга года” (в рамках Международной Московской книжной выставки-ярмарки) в номинации “Вместе с книгой мы растём – 2008”.
Творчество
Доминанта поэзии Мориц – динамичное и многоаспектное сравнение-сопоставление жизни и творчества. Искусство – неотделимая и незаменимая часть бытия, равноправная по отношению к природе и человеку, не нуждающаяся в оправдании внехудожественными целями: “О жизни, о жизни – о чем же другом? / Поет до упаду поэт…”
Характер лирической героини Мориц отличается резкой очерченностью и определенностью: незаурядный темперамент, сосредоточенность на своем главном деле, категоричность суждений, бескомпромиссность, неминуемо ведущая к изоляции. Постоянный антипод и оппонент поэтессы, объект саркастических, порой преднамеренно грубых выпадов – псевдоинтеллигенция, склонная кичиться своей “избранностью” и симулировать “духовность”. Вместе с тем для простых, искренних, занятых реальным трудом людей у поэтессы всегда достает и доброты, и теплоты: “Но ты когда-нибудь заглядывал в души людей, / Идущих по морозу в слезах?”
Эссе Юнна
Мориц
Нечто вроде предисловия
Мое эссе “Быть поэтессой в России” вышло в свет в мае 1976 года
в Варшаве, в журнале “Литература на свете”, в переводе на польский
язык. До этого в Москве и в Петербурге, тогдашнем Ленинграде, прочли его многие,
а некоторые из этих многих совершили ряд абсолютно безуспешных попыток
напечатать его в толстых и в тощих журналах. С тех времен у меня сохранилась
записка с перепиской двух начальников одного почтенного литиздания. Начальник
поменьше – начальнику побольше: “Снять переборы в характеристиках
Ахматовой и Цветаевой, вообще сделать это “полегче”… Если Вы
одобрите это в принципе, в основе – мы “дожмем”. Но начальник
побольше – начальнику поменьше: “Побойтесь бога. Смотри текст – куда
зовет”. Это были хорошие люди, они побоялись Бога и не дожали в основе.
С тех пор пролетело более двадцати лет, ежегодно у меня было не менее пяти
авторских вечеров, так что не менее сотни раз я читала самые, на мой взгляд,
интересные фрагменты из этого эссе в Москве, Ленинграде, в других городах
России и зарубежья,- не считая опубликованных интервью и печатных бесед, где
было много цитат из этого текста. И мне казалось, что он уже как бы и
напечатан. К счастью, на днях мое заблуждение вдруг рассеялось. Это – первая
публикация на русском языке моего “крамольного эссе”, содеянного в
1975 году. Быть поэтессой в России труднее, чем быть поэтом
Прав Лорка: древнее могущество капли, которая веками долбит камень,
вырубая в недрах горы сталактитовую пещеру, ворота для воздуха, света,
вольного эха,- сверхъестественней, чем дружная сила гигантов, которые
справятся с этим заданием гораздо быстрей, веселей, триумфальней.
А теперь – безо всяких преувеличений, намеков, иносказаний. Слушайте, что
за дивное диво я вам расскажу…
Никому не придет в голову (и это – к счастью!) сравнивать любого из
современных известных русских поэтов – с Блоком, Пастернаком и тем более с
Пушкиным и Лермонтовым. Будьте спокойны, нет таких сумасшедших: русские поэты
наших дней чувствуют себя замечательно в лоне и в свете великих измерений
нашей прежней поэзии, и не грозит им никакая опасность со стороны
убийственных, быть может, сравнений. И справедливо!
Русской поэзии русло иссохло бы и омертвело, если бы только одни гиганты
жили там и свободно дышали, безжалостно и брезгливо вышвыривая на мертвящую
сушу всех, кто слабей, и меньше, и мельче. Поэзию накрыла бы катастрофа. И
сгинула бы, в никуда и в ничто испарилась бы ее столь перенаселенная, но
живая, но самая жизненная, но единственно естественная среда обитания. И
пусть ответят редкие гении, чародеи, драгоценные избранники муз – того ли они
хотят?.. Молчание и улыбка. Они молчат, чтобы не искалечить, не изуродовать
самых младших, не дай Боже, комплексами неполноценности. Они улыбаются –
самым младшим, которые искренне и лукаво путают второпях (и по здравому
размышлению!) свое и чужое, с наивностью дикарей сочетая порой свои клешные
штаны с распахнутой блузой хрестоматийного гения. И пусть! На здоровье! Дабы
только русло русской поэзии не стало безлюдной, бездушной пустыней,
кладбищем, скорбно хранящим прекрасные образы, так сказать, невозвратного
прошлого.
Так мудро и так милосердно (“А вы чтите своего ребенка,- когда вы
умрете, то он будет”,- Андрей Платонов) относятся к своим поэтическим
братьям, сыновьям, внукам, правнукам, пра-пра-пра-правнукам великие поэты. Их
оплот демократичен, дружествен, миролюбив, они никого не судят и не карают,
вполне полагаясь на справедливость далекого будущего, которое – для всех
безболезненно! – развеет одним легким дуновением все, что было сиюминутным,
случайным, смертным в искусстве. Классики терпеливы, смотрят сквозь пальцы и
не спешат хватать за руку тех, кто шныряет, роется в чужих сокровищах,
кладах, вкладах в поисках там чего-нибудь своего (какая детская рассеянность!
разве можно найти то, чего никто не терял?). И все же, быть может, еще и как
раз поэтому сокровища русской поэзии каким-то чудесным образом по воле судьбы
не скудеют, а мало-помалу без особого шума притягивают к себе драгоценности
нынешней скуповатой и не самой богатой Музы.
Но каждая русская поэтесса, которая родилась на сорок-пятьдесят лет
позднее Анны Ахматовой и Марины Цветаевой, обречена, как спартанский
младенец: сильным – жизнь, слабым – смерть.
Это, кроме всего прочего, и наш произвол судьбы воспел Гомер,
разглядевший – с зоркостью ясновидца в темнотах своей слепоты – Сциллу и
Харибду на скалах или где там еще… И поведал, сослепу озарясь, о единстве
двух беспощадностей, одна из которых заглатывает, а другая (хуже того!) – еще
и выплевывает.
И миновать их нельзя, можно только – меж них пролететь воздушным путем на
собственной мачте, удравшей от корабля, который проглочен и переварен. Только
на собственной мачте, с нею в обнимку, как тот Одиссей, когда цель – золотое
руно, одиссейство, одиссействовать, одиссеянность…
Две великие русские поэтессы – Анна Ахматова и Марина Цветаева, Марина
Цветаева и Анна Ахматова (здесь нет вторых, обе – Первые!) – обладали, кроме
божественного таланта необычайной силы (гения – если хотите!), еще и
буквально сверхъестественной силой духа, да и судьба каждой из них была,
собственно, сплошным, чистым и таким непреклонным – изо дня в день! – героическим
испытанием (это в наши-то времена еще более редкая для нас диковина и более
драгоценный повод для изумления, чем даже масштаб их талантов),- что русский
читатель, от цветаевских и ахматовских, ахматовских и цветаевских времен
начиная, оставляет в живых лишь тех поэтесс, которых не проглотит, не
выплюнет ни Та, ни Эта.
Нашу юность глотает Цветаева, нашу зрелость выплевывает Ахматова. Так –
чаще всего.
Неукротимое иго вечных сравнений, соизмерений, ссылок то на одну из них,
то на другую, то на обеих сразу – так нас читают, так слушают, так любят или
казнят. Как будто посреди колоссальной площади, где вечно присутствует
вездесущая, судействующая, пристально следящая толпа, установлен некий
силомер для русских поэтесс, единица силы – 1 (один) ахмацвет, он же –
цветахм! И та, кто захочет выжить в русской поэзии, выжмет – должна выжать! –
на этом силомере грандиозное число ахмацветов. А сколько их надо выжать, чтоб
выжить?.. А столько, сколько у них обеих, и с каждым годом все больше.
Благодарю за такой произвол судьбы! Поскольку с уплыванием лет, с
течением времени, с каждым годом все глубже, все благодарней читают обеих. И
все чище, все чутче отклик, близость, единокровное чувство их силы духа, их
глубоко личной гражданской отваги в пространстве катастроф, их полной
драматизма судьбы, всеми жилами сросшейся с народной историей, с суровой и
плодной почвой народного эпоса и народного прекрасноречия –
Нет, и не под чуждым
небосводом,
И не под защитой чуждых крыл, –
Я была тогда с моим народом,
Там, где мой народ, к несчастью, был. А. Ахматова. 1961
…С помощью одних и тех же строк, строф и целиком привлеченных
стихотворений чрезвычайно легко доказываются (и так же легко опровергаются!)
какие угодно идеи, порой даже прямо враждебные друг другу. Цитаты, куски,
фрагменты, выдранные из контекста всего поэтического собрания данной
личности, данной жизни и судьбы, часто становятся столь многозначны, что
вообще утрачивают свою первоидею в угоду идее, “притянутой за уши”,
грубо иль тонко навязанной комментатором-виртуозом. Это свойство всех цитат.
Потому не люблю ими пользоваться и по мере сил обращаюсь к иным
доказательствам, стараясь вообще избегать мероприятий и ситуаций, которые
домогаются “вещественных доказательств” от чисто духовных идей.
Конец уточнения.
Ахматова и Цветаева являются нам в своей грандиозной и страшной красоте.
Обе не только не застыли в своих прижизненных размерах, не скрылись в тумане,
не померкли, не засверкали салонным глянцем и лоском под полировальной
машиной времени, но, напротив, невероятным, сверхъестественным образом
возросли над своими прижизненными масштабами. Две несмолкаемые колокольни
чудом раскачивают свои мощные колокола, упорно не прекращая исповедь, проповедь,
заповедь. Так возник сан РУССКОЙ ПОЭТЕССЫ. По сану и честь, как писано в
словаре Даля.
Эка невидаль – талант или гений! И что он сам по себе?! Ведь он бывает и
вдохновенно честен, и вдохновенно лжив, совестен и бессовестен, доблестен и
труслив, благороден и подл. Отбросим крайности. Но даже благородному таланту
так часто выпадает случай искренне поприветствовать, предпочесть и вознесть
правдоподобие, то есть ложь, выше правды (и более того – выше истинной сути),
равновесие выше гармонии, функцию выше прекрасного. Было бы ханжеством
утверждать, что к поэзии это все не имеет ни малейшего отношения, что это –
“естественные издержки”. Да, “издержки”, но не
чьи-нибудь, а поэзии. И не будем опять же лицемерными чистоплюями! Поэзия
премило (и не на один день, и не на трое суток!) приемлет в свои ларцы не
только подлинные, самородные, но и также искусно взращенные, искусственные
жемчуга. Да, говорят, он – поэт, у которого правдоподобие, то есть ложь,
вместо сути (любите, каков есть, и не требуйте того, на что не способен),
равновесие вместо гармонии, функция вместо прекрасного. Уж таков он есть, ну
и что с того?!
Но шансы “такого поэта” стать русской поэтессой равны нулю.
Правдоподобие взамен истинной сути? Равновесие взамен гармонии? Функция
взамен прекрасного? И все это вместе, или хотя бы одно из трех – и сан
русской поэтессы?.. Никогда! Ни за что! Сгинь! Пропади, нечистая сила! Вот
как раз тут и сходятся в своей абсолютной непримиримости, в своем
категорическом согласии все: читатель, критик-тик-так и брат-поэт. Особенно
брат-поэт! Он предпочел бы не иметь никакой сестры, он не желает иметь дело с
сестрой, какую послал ему Бог. Ему нужна и годится только героическая,
священная сестра, всемогущая и всевыносливая, всеми узами связанная с
прекрасным не слабее, чем греческая богиня, управляющая небом и землей.
Это вполне понятное пожелание подсобило стандартизации и размножению
банального образа и нрава, которые менее всего интересны в русской поэзии
наших дней. Банал, “плести баналы” – всегда мертво и гнилостно, тут
нет никаких исключений! Мировые стандарты – те же баналы.
И точно так же, как после смерти Эдит Пиаф немедленно и во множестве
явились певицы с голосами “точно, как у великой Эдит”, – так и тут
слышны голоса, “чем-то очень родственные Ахматовой” и
“поразительно близкие Цветаевой” или, наоборот, –
“поразительно непохожие ни на Цветаеву, ни на Ахматову”. Но мера –
одна и та же!
Как хорошо быть в России поэтом!.. Иногда меня посещает одна хулиганская,
дьявольская идея – написать стихокнигу, не выдавая себя глаголами женского
рода, и подписаться мужским именем, лучше всего – заграничным, иностранным,
заморским. Например, ПЬЕТРО НЕУВЯДАНТЕ. Поэт заграничный – для нас нечто
особенное, такой гипнотический пунктик. Мне жуть как интересно – о чем тогда
заведется речь: о “женственности” или о “мужественности”
Пьетро Неувяданте? О сухости или влажности его лирики, о ее жаркости или
прохладности, мягкости или твердости, заземленности или воздушности,
метафизичности или физматности? И в каком тогда свете лично передо мною
предстанет моя поэтическая природа, свободная от предрассудков и предвзятой
традиции в сужденьях о русских поэтессах, а главное – от этого прекрасного и
ужасного ига: вечного сравнения с Ними Двумя, вечной ловушки, необходимости
одиссействовать и пройти, пролететь живьем между Харибдой и Сциллой?
Уверена, что после выхода в свет подобной мистификации братья-поэты и
свекрови-критики весьма радушно поприветствовали бы “молодого, свежего,
самобытного и тыр-пыр” брата в моей особе заморской. Были бы они, уж
конечно, снисходительней и дружелюбней, посвящая меня в сан брата, нежели в
сан сестры. Ведь они, братья-поэты, когда взвешивают друг друга, не бросают
на противоположную чашу весов две тяжелейшие гири, двух классиков, двух
гениев сразу – для них это был бы смертельный трюк.
Народ читающий, народ сочиняющий, народ критикующий сотворил себе образ
русской поэтессы и бережет его от подделок, от порчи, от упразднения, а более
всего – от инвентаризации в эпоху шарлатайных ревизоров, бережет как зеницу
ока. Бережет, как может, как умеет, порой неуклюже, но искренне и одержимо.
От русской поэтессы (во много раз суровей, чем от поэтов) те, кто почему-то
не может жить без поэзии, точней – не может без нее выжить, требуют участия в
хрестоматии духа, совести, благородства, в хрестоматии красоты и гармонии,
отваги и чести, гражданского достоинства музы и ее личного влияния на людей и
на все, что есть в них людского. Как ни крути мозгами, чтоб это обхохотать,
как ни води умом, Ахматова и Цветаева (абсолютно врозь и воедино) создали
морально-художественную, этическую и эстетическую систему, которая стала
мерилом творческой этики для русской поэтессы.
…Титаническая капля вечности в недрах человеческой жизни – не от нее ли
рождается ритм и колотится, как сумасшедшее, сердце Поэзии? (“Ты –
вечности заложник у времени в плену”.)
Весьма почтенные мужи, даже иной “патриарх” современной лиры,
кифары, лютни, мандолины, гитары и баса, они так любят порой восклицать:
– Ах, это же настоящий поэт, а не поэтесса! Какой мужской ум, какой
сильный и цельный характер! (И прочие баналы в том же духе.)
Тут я просто помираю от смеха! Так хочется шепнуть на ухо
самовлюбленному, искусному, коварному льстецу: “Вам чертовски повезло!
Вы даже сами не знаете, какой вы баловень судьбы! Ведь вы уцелели в
“первых рядах”, а также “вошли в число”. Но страшно
подумать – что было бы, если бы со всеми своими стихо-книжками вы стали бы
вдруг поэтессой?! Вам никогда не простили бы салонное ваше жеманство и
пользительный конформизм. Глупо, мой братец, похваливать поэтесс в России за
то, что они – поэты. Не хвалите небесную птицу, что она, мол, летает, как самолет”.
И пошла-понеслась мода на такой “четвертый сорт” похвалы,
вопиющей, однако, громче всего о полной глухоте и абсолютном непонимании
проблемы “русский поэт” – “русская поэтесса”.
От этой награды – быть поэтом, а не русской поэтессой – отказываюсь в
пользу нищих духом. В пользу проглоченных и выплюнутых, морально контуженных.
Мой пароль – глаголы женского рода, и я вхожа туда, где моя жизнь и душа
– между молотом и наковальней, между Сциллой и Харибдой, между гармонией
вечного и демонизмом сиюминутного. “Вот моя деревня, вот мой дом родной,
вот качусь я в санках по горе крутой”,- как сказал бы поэт из букваря,
по которому я училась в раннем детстве.
У страхов есть одно, самое страшное, свойство – они от страха сбываются.
Отвага и честь – единственный способ этого избежать, а все остальные способы
(например, притаиться и ждать, приручить, одомашнить свой страх, кормить его
из ладони, желать от него похвал за такое хорошее поведение!) только
увеличивают количество и качество реальных угроз. Поэтому нет у нас выбора,
кроме отваги и чести. Русская поэзия предлагает судьбе и личности русской
поэтессы всего и только два приговора: сильным – тяжкий, слабым – легкий. И
лучше не говорите, что якобы я называю белое черным, предпочитаю черное
белому, вижу все в мрачном свете, усложняю простое, драматизирую обыденное
(“Самая великая драма – самый обычный день” – Эмили Дикинсон.)
От самого белого бывает черно в глазах (например, от чистого листа!), а
сквозь самую черную толщу нашего незнания и неведения сеется иногда ослепительно
ясный свет поэтической сути. Где же еще блуждать и обретаться свету, как не
во тьме? И какой глупец зажигает свой свет, когда все уж ясно и видно,
ясновидно?
Однако в XX веке вдруг оказалось, что
гораздо легче блеснуть роскошью знаний и опыта, нежели вообразить и обвести
чертой гигантскую область неведомого, непостижимого для роскоши наших знаний
и опыта. И даже ослепительно освещенный тупик (пусть он трижды рай!) –
безнадежнее в нашем деле, в искусстве, чем самый темный лабиринт с
расставленными там ловушками и легендарными кознями.
Свет Поэзии – он доступен тем, кто своими глазами вглядывается в этот
неугасающий мир – сквозь глаза поэта, как сквозь бинокли, догадываясь, что
Сила Воображения – это не “лошадиная сила” лжи, усугубляющей детали
“в пользу тех или этих”, а сила, продвигающая к зареву, равно и к
лучу той самой сути, которая нас проясняет – со всем нашим тяжким скарбом
житейских рутин, угрызений, трудов, трагедий и душевных страданий.
Вот мечта Маяковского, конечно, сбылась – есть “много поэтов,
хороших и разных”. Огромное множество. И – замечательно, я их люблю, а
кого я не люблю – тех любят другие. Но не могу назвать ни одного из
братьев-поэтов, кто мог бы и захотел бы, и добровольно бы согласился с подобающими
достоинством и честью нести сан русской поэтессы после Анны Ахматовой и
Марины Цветаевой, в наши дни, вместо нас, уж незнамо как летая между Сциллой
и Харибдой и выжимая те ахмацветы, цветахмы…
Как же быть поэтессой в России, не проглоченной и не выплюнутой, не
польститься и не податься в братья-поэты?! Постскриптум
К вопросу: “Быть или не быть?”
– Вы были в Кракове?
– Была.
– А где вы жили?
– В пустом громадном доме пана Г.
– А как же вы попали в этот дом?
– Достала из кармана ключ и открыла двери.
– Вы шутите?
– Нет. Я всегда открываю двери ключом. А если ключ, который у меня в кармане,
к дверям не подходит – значит, я не туда попала.
– А как же тогда быть?
– Быть не там, где нельзя быть. А быть там, где нельзя не быть.
…В этом месте как раз я пою “И на
бизань косые паруса”.
Стихотворение Юнны Мориц «Лето» пронизано невероятной любовью к природе и к процессам, которые в ней происходят. Поэтесса с необыкновенным трепетом описывает то, что происходит в летнюю пору. Она уделяет максимум внимания даже самой мелкой детали. Читатель каким-то волшебным образом переносится в жаркий летний день и в точности ощущает на себе все то, что описано в стихотворении.
На сегодняшний день не очень много тех, кто знает имя этой поэтэссы, а, между тем, если прочитать большинство ее произведений, можно отметить удивительное своеобразие стиля свойственное стихам Анны Ахматовой и Марины Цветаевой. Стихи Юнны Мориц потрясают своей необычностью и даже некоторой пародоксальностью.
Стихотворение «Лето» также отличается богатством языка. Здесь у Юнны Мориц каждое слово имеет вкус, запах цвет, общая картина строится исключительно на ощущениях, она абсолютно свободно владеет словом, воссоздавая в глазах читателя картину летнего дня.
Юнна Мориц также в своем стихотворении проводит некую параллель между человеческим миром и миром природы. Пожалуй, соотношение этих двух инстанций – природы и человека, взаимосвязь их состояний и является главной темой стихотворения. Все в жизни тесно взаимосвязано, а любой природный катаклизм отражается на внутреннем состоянии человека. Помимо этого, поэтэсса включает в свое стихотворение и такие нравственные категории, как добро и зло, любовь и отвага. При этом, все это очень грамотно и последовательно выстроено друг за другом. Сначала поэтесса описывает мир природы, затем нашему вниманию представляет маленьких ребятишек, а лишь в конце затрагивает темы, имеющие поистине глубинный смысл.
Автор использует довольно простую лексику, стихотворение доступно для понимания, как для ребенка, так и для взрослого. Тот факт, что стихотворение написано ямбом, говорит о том, что оно несет оптимистичный и радостный посыл.
В стихотворении неоднократно встречаются художественные приемы, которые дают возможность до невероятной степени проникнуться и ощутить все то, о чем Юнна Мориц с таким благоговением рассказывает. В стихотворении есть много эпитетов: «прекраснык сласти», «нежный румянец», олицетворений: «плоды свектились», «речь окрасилась», «влага поила», оксюморон: «жизнь и смерть». Также в стихотворении неоднократно встречается такая стилистическая фигура, как инверсия (например, «прекрасные сласти давали в саду»).
Стихотворение Юнны Мориц «Лето» вряд ли оставит читателя равнодушным. Оно пронизано любовью к природе, радостью слияния воедино с ней, и оптимизмом. При этом в стихотворении есть и некоторая недосказанность, которая дает читателю бесконечный простор для размышлений и домысливаний, дорисовываний некоторых образов. Я думаю, каждый найдет в этом стихотворении что-то исключительное для себя и воссоздаст ту картину, которую захочет увидеть.
…русская советская поэтесса.
Юнна Петровна (Пинхусовна) Мориц родилась 2 июня 1937 года в Киеве.
В 1954 году окончила школу в Киеве, поступила на филологический факультет Киевского университета. К этому времени появились первые публикации в периодике.
В 1955-ом поступила на дневное отделение поэзии Литинститута им. А.М. Горького в Москве и окончила его в 1961 году, несмотря на то, что в 1957 ее исключили оттуда вместе с Геннадием Айги за «нездоровые настроения в творчестве».
В 1961 вышла первая книга поэтессы в Москве «Мыс Желания» (по названию мыса на Новой Земле), основанная на впечатлениях от путешествия по Арктике на ледоколе «Седов» летом 1956 года.
Ее книги не издавали (за стихи «Кулачный бой» и «Памяти Тициана Табидзе») с 1961 по 1970 год (в то время существовали «черные списки» для издателей и цензуры) и с 1990 по 2000 год. Однако, несмотря на запрет, «Кулачный бой» был опубликован заведующим отдела поэзии журнала «Молодая гвардия» Владимиром Цыбиным, после чего он был уволен.
Но ее «чистая лирика сопротивления», заявленная в книге «По закону – привет почтальону» открыта широкому кругу внимательных читателей, и пространство этого сопротивления огромно по всем радиусам. Высшим ценностям – человеческой жизни и человеческому достоинству – посвящены поэма «Звезда сербости» (о бомбежках Белграда), которая издана в книге «Лицо», а также цикл короткой прозы «Рассказы о чудесном» (печатались в «Октябре», в «Литературной газете», и за рубежом, а теперь вышли отдельной книгой – «Рассказы о чудесном»).
Ее лирические стихи написаны в лучших традициях классической поэзии, и в то же время абсолютно современны. О своих литературных учителях и пристрастиях Юнна Мориц говорит: «Моим современником был постоянно Пушкин, ближайшими спутниками – Пастернак, Ахматова, Цветаева, Мандельштам, Заболоцкий, а учителями – Андрей Платонов и Томас Манн».
К своей поэтической среде она относит «Блока, Хлебникова, Гомера, Данте, царя Соломона – предположительного автора «Песни Песней» – и поэтов греческой древности» (из Интервью газете «Газета», 31 мая 2004 года).
Язык Мориц всегда естественен, лишен какого бы то ни было ложного пафоса. Богатство красок, использование точных рифм вперемежку с ассонансами – вот что отличает поэзию Мориц. Повторы часто звучат как заклинания, метафоры открывают все новые возможности истолкования ее стихов, в которых она пытается проникнуть в суть бытия.
Юнна Мориц – автор поэтических книг, в том числе «В логове голоса» (1990), «Лицо» (2000), «Таким образом» (2000), «По закону – привет почтальону!» (2005), а также книг стихов для детей («Большой секрет для маленькой компании» (1987), «Букет котов» (1997)). На стихи Юнны Мориц написано много песен.
Она – великолепный художник, в ее книгах опубликованы сотни листов авторской графики, которые – не иллюстрации, а «такая поэзия на таком языке».
Стихи Юнны Мориц переводили Лидия Пастернак, Стенли Кьюниц, Уильям Джей Смит с Верой Данем, Томас Уитни, Дэниэл Уайсборт, Элайн Файнштейн, Керолайн Форше. Ее стихи переведены на все европейские языки, а также на японский и китайский.
Содержание
Биография………………………………………………………………………….3
Творчество…………………………………………………………………………6
Стихи для детей……………………………………………………………………8
Библиография…………………………………………………………………….11
Список используемой литературы………………………………………………12
Приложение 1 – Обложки издаваемых книг Юнны Мориц…………………..13
Приложение 2 – Фотографии Юнны Мориц…………………………………..15
Биография
… Напомнит что душа –
… Не мера, а избыток,
… И что талант — не смесь
… Всего, что любят люди,
… А худшее, что есть,
… И лучшее, что будет.. .
(с) Юнна Мориц
Юнна Петровна (Пинхусовна) Мориц родилась 2 июня 1937 года в Киеве. В этом же году её отец был арестован, через несколько месяцев освобождён, но после перенесённых пыток стал быстро слепнуть. По словам поэтессы, слепота отца оказала чрезвычайное влияние на развитие её внутреннего зрения.
В 1954 году окончила школу в Киеве, поступила на филологический факультет Киевского университета. К этому времени появились первые публикации в периодике.
В 1955-ом поступила на дневное отделение поэзии Литинститута им. А. М. Горького в Москве и окончила его в 1961 году, несмотря на то, что в 1957 её исключили оттуда вместе с Геннадием Айги за «нездоровые настроения в творчестве». Это была серьёзная «репрессия» с выселением из Москвы, что в 1957 году было чревато не просто «опалой».
В 1961 вышла первая книга поэтессы в Москве «Мыс Желания» (по названию мыса на Новой Земле), основанная на впечатлениях от путешествия по Арктике на ледоколе «Седов» летом 1956 года.
Её книги не издавали (за стихи «Кулачный бой» и «Памяти Тициана Табидзе») с 1961 по 1970 год (в то время существовали «чёрные списки» для издателей и цензуры) и с 1990 по 2000 год. Однако, несмотря на запрет, «Кулачный бой» был опубликован заведующим отдела поэзии журнала «Молодая гвардия» Владимиром Цыбиным, после чего он был уволен.
Но её «чистая лирика сопротивления», заявленная в книге «По закону — привет почтальону» открыта широкому кругу внимательных читателей, и пространство этого сопротивления огромно по всем радиусам. Высшим ценностям — человеческой жизни и человеческому достоинству — посвящены поэма «Звезда сербости» (о бомбёжках Белграда), которая издана в книге «Лицо», а также цикл короткой прозы «Рассказы о чудесном» (печатались в «Октябре», в «Литературной газете», и за рубежом, а теперь вышли отдельной книгой — «Рассказы о чудесном»).
Её лирические стихи написаны в лучших традициях классической поэзии, и в то же время абсолютно современны. О своих литературных учителях и пристрастиях Юнна Мориц говорит: «Моим современником был постоянно Пушкин, ближайшими спутниками — Пастернак, Ахматова, Цветаева, Мандельштам, Заболоцкий, а учителями — Андрей Платонов и Томас Манн».
К своей поэтической среде она относит «Блока, Хлебникова, Гомера, Данте, царя Соломона — предположительного автора „Песни Песней“ — и поэтов греческой древности» (из Интервью газете «Газета», 31 мая 2004 года).
Язык Мориц всегда естественен, лишён какого бы то ни было ложного пафоса. Богатство красок, использование точных рифм вперемежку с ассонансами — вот что отличает поэзию Мориц. Повторы часто звучат как заклинания, метафоры открывают всё новые возможности истолкования её стихов, в которых она пытается проникнуть в суть бытия.
Юнна Мориц — автор поэтических книг, в том числе «В логове го?лоса» (1990), «Лицо» (2000), «Таким образом» (2000), «По закону — привет почтальону!» (2005), а также книг стихов для детей («Большой секрет для маленькой компании» (1987), «Букет котов» (1997)). На стихи Юнны Мориц написано много песен.
Она — великолепный художник, в её книгах опубликованы сотни листов авторской графики, которые — не иллюстрации, а «такая поэзия на таком языке».
Юнна Мориц является автором сценариев мультфильмов для детей: «Большой секрет для маленькой компании» (1979), «Мальчик шел, сова летела» (1981).
Стихи Юнны Мориц переводили Лидия Пастернак, Стенли Кьюниц, Уильям Джей Смит с Верой Данем, Томас Уитни, Дэниэл Уайсборт, Элайн Файнштейн, Керолайн Форше. Её стихи переведены на все европейские языки, а также на японский и китайский.
Премии Юнны Мориц:
1. премия им. А. Д. Сахарова — «за гражданское мужество писателя»
2. премия «Триумф» (Россия)
3. «Золотая роза» (Италия)
4. национальная премия «Книга года» (в рамках Международной Московской книжной выставки-ярмарки) в номинации «Поэзия — 2005»
5. премия им. А. Дельвига — 2006
6. национальная премия «Книга года» (в рамках Международной Московской книжной выставки-ярмарки) в номинации «Вместе с книгой мы растём — 2008».
Творчество
Доминанта поэзии Мориц – динамичное и многоаспектное сравнение-сопоставление жизни и творчества. Искусство – неотделимая и незаменимая часть бытия, равноправная по отношению к природе и человеку, не нуждающаяся в оправдании внехудожественными целями: «О жизни, о жизни – о чем же другом? / Поет до упаду поэт…»
Характер лирической героини Мориц отличается резкой очерченностью и определенностью: незаурядный темперамент, сосредоточенность на своем главном деле, категоричность суждений, бескомпромиссность, неминуемо ведущая к изоляции. Постоянный антипод и оппонент поэтессы, объект саркастических, порой преднамеренно грубых выпадов – псевдоинтеллигенция, склонная кичиться своей «избранностью» и симулировать «духовность». Вместе с тем для простых, искренних, занятых реальным трудом людей у поэтессы всегда достает и доброты, и теплоты: «Но ты когда-нибудь заглядывал в души людей, / Идущих по морозу в слезах?»
Культ творческого усилия в поэзии Мориц основан на глубокой вере в неисчерпаемость потенциальных возможностей человека. Стихи, являющие собой пример реально осуществленной гармонии, сами по себе передают читателю тот заряд жизнетворческой энергии, который призван помочь в следовании высокому и суровому этическому кодексу, закрепленному в поэзии Мориц.
Стилевые истоки поэтики Мориц – в «серебряном веке», о чем свидетельствуют и высказывания поэтессы, предложившей термит «ахмацвет» как своеобразную «единицу» женской поэзии в России. В художественной практике Мориц можно увидеть плодотворное продолжение обеих традиций – и ахматовской (зримая пластичность образных деталей, атмосфера таинственности, стройность композиции), и цветаевской (нервная напряженность интонации, лирический максимализм, склонность к гиперболам). К этому надо добавить явственные переклички с блоковским поэтическим миром (тяготение метафор к предельной символической многозначности, оксюморонное соединение «высокого» и «низкого»). Творчество Мориц – редкий пример достаточно гармоничного соединения в индивидуальном новаторском опыте поэтических импульсов, полученных от символистской, акмеистической и футуристической художественных систем.
Свой индивидуальный и броский поэтический почерк Мориц обрела уже в начале 1960-х годов, и ее дальнейший творческий путь – все более последовательная реализация сразу определившихся возможностей. В этом смысле Мориц относится к тем мастерам, которых Цветаева называла «поэтами без истории»: все стихи, написанные Мориц на протяжении сорока лет, образуют единство, усиленное верностью поэтессы вечным темам жизни и смерти, любви, творчества.
Юнна Мориц много занималась поэтическими переводами, таких авторов, как:
· Мигель Эрнандес
· Моисей Тейф
· Умберто Саба
· Бетти Альвер
· Яннис Рицос
· Георгос Сеферис
· Константинос Кавафис
· Рита Буми-Папа
· Федерико Гарсиа Лорка
· Овсей Дриз
· Рива Балясная
· Арон Вергелис
· Расул Гамзатов
· Виталий Коротич
Стихи для детей
В представлении Ю. Мориц детство – это обнаженная тайна мирового духа, и в детстве же заключается тайна поэзии. Парадоксальностью, игровым юмором, непритворной добротой отмечены детские стихи Мориц. Импульсом к написанию детских стихов послужило и рождение сына, и более свободная атмосфера в детских издательствах. В «детских стихах Мориц творит рай, где только и возможны чудеса наяву, и помогает детям не расстаться с детством и сказкой. Мечта и фантазия преобразуют реальный мир до неузнаваемости, буквально переворачивают его.
Важную роль играют эпитеты – «резиновый» ежик», «малиновая» кошка. Обычные или экстравагантные, они точны в отношении внутреннего восприятия.
Стихам Мориц присуща внутренняя музыкальность. Многие стихотворения благодаря своей мелодичности стали песнями («Собака бывает кусачей», «Ежик резиновый»). Важнейшую роль в ее художественной системе играет редкая для современной поэзии рефренность: повтор или варьирование ключевых строк или строф сообщает стихам смысловую стройность и вместе с тем создает магическую атмосферу. Стихи своим рисунком напоминают орнамент, так много в них значат переплетения образов, мотивов, деталей («Малиновая кошка»).
В стихах для детей Ю. Мориц главенствует радость, то празднично звонкая, то приглушенно-лирическая («Букет котов»). Многие детские стихотворения производят впечатление театральных постановок. Поэтесса выступает против штампов; художественная первичность – непременное качество ее взрослых и детских стихов.
1. Большой секрет для маленькой компании
Под грустное мычание,
Под бодрое рычание,
Рождается на свет
Большой секрет
Для маленькой,
Для маленькой такой компании,
Для скромной такой компании
Огромный такой
Секрет:
— Ах, было б только с кем…
Ах, было б только с кем…
Ах, было б только с кем
Поговорить!
2. Ёжик резиновый
По роще калиновой,
По роще осиновой
На именины к щенку
В шляпе малиновой
Шёл ёжик резиновый
С дырочкой в правом боку.
Были у ёжика
Зонтик от дождика,
Шляпа и пара галош.
Божьей коровке,
Цветочной головке
Ласково кланялся ёж.
Здравствуйте, ёлки!
На что вам иголки?
Разве мы – волки вокруг?
Как вам не стыдно!
Это обидно,
Когда ощетинился друг.
Милая птица,
Извольте спуститься –
Вы потеряли перо.
На красной аллее,
Где клёны алеют,
Ждёт вас находка в бюро.
Небо лучистое,
Облако чистое.
На именины к щенку
Ёжик резиновый
Шёл и насвистывал
Дырочкой в правом боку.
Много дорожек
Прошёл этот ёжик.
А что подарил он дружку?
Об этом он Ване
Насвистывал в ванне
Дырочкой в правом боку!
Библиография
Книги стихов (Приложение 1):
1. «Мыс желания». Сов. пис. М., 1961.
2. «Лоза». Сов. пис. М., 1970.
3. «Суровой нитью». Сов.пис., М., 1974.
4. «При свете жизни». Сов.пис., М., 1977.
5. «Третий глаз». Сов.пис., М., 1980.
6. «Избранное». Сов.пис., М., 1982.
7. «Синий огонь». М., Сов.пис., 1985.
8. «На этом береге высоком». М., Современник. 1987.
9. «Портрет звука». PROVA D`AUTORE, Италия. 1989.
10. «В логове гoлоса». М., Московский рабочий, 1990.
11. «Лицо». Стихотворения. Поэма. М., Русская книга. 2000.
12. «Таким образом». Стихотворения. Спб., «Диамант»,
13. «Золотой век». 2000, 2001.
14. «По закону — привет почтальону!». М., Время, 2005, 2006.
Проза:
«Рассказы о чудесном». М., Время, 2008 г.
Книги для детей «от 5 до 500 лет»:
1. «Счастливый жук». М., Издательство «Малыш», художник И.Рублёв, 1969 г.
2. «Большой секрет для маленькой компании». М., 1987, 1990 гг.
3. «Букет котов». М., Мартин, 1997.
4. «Ванечка». Книга акростихов. Челябинск, АвтоГраф. 2002.
5. «Двигайте ушами» Для детей от 5 до 500 лет. М., Росмен. 2003, 2004, 2005, 2006 гг.
6. «Тумбер-Бумбер». М. Издательство «Папа Карло», художник Евг. Антоненков, 2008 г.
Список использованной литературы
1. Арзамасцева И.Н., Николаева С.А. Детская литература: Учебник для студ. высш. и сред. пед. учеб. заведений. – М.: Издательский центр «Академия»; Высшая школа, 2000.
2. Книга для семейного чтения: Стихи, рассказы, сказки для детей ст. дошк. возраста: Книга для родителей/ Сост. З.Я. Рез и др., Под ред. В.М. Логиновой. – 2-е изд. – М.: Просвещение, 1991.
3. Кто есть кто в России: Справочное издание. – М.: Олимп, ЗАО Изд-во ЭКСМО-Пресс, 1998.
4. Хрестоматия по детской литературе: Учеб пособие для студ. сред. пед. учеб. заведений/ Сост. И.Н. Арзамасцева, Э.И. Иванова, С.А. Николаева. – 2-е изд., стереотип. – М.: издательский центр «Академия», 2000.
Ресурсы интернета:
5. http://www.owl.ru/morits/ — Официальный сайт Юнны Мориц
Приложение 1
Обложки издаваемых книг Юнны Мориц
Приложение 2
Фотографии Юнны Мориц
Юнна Петровна (Пинхусовна) Мориц родилась 2 июня 1937 года в Киеве. В этом же году её отец был арестован, через несколько месяцев освобождён, но после перенесённых пыток стал быстро слепнуть. По словам поэтессы, слепота отца оказала чрезвычайное влияние на развитие её внутреннего зрения.
В 1954 году окончила школу в Киеве, поступила на филологический факультет Киевского университета. К этому времени появились первые публикации в периодике.
В 1955-ом поступила на дневное отделение поэзии Литинститута им. А. М. Горького в Москве и окончила его в 1961 году, несмотря на то, что в 1957 её исключили оттуда вместе с Геннадием Айги за “нездоровые настроения в творчестве”. Это была серьёзная “репрессия” с выселением из Москвы, что в 1957 году было чревато не просто “опалой”.
В 1961 вышла первая книга поэтессы в Москве “Мыс Желания” (по названию мыса на Новой Земле) , основанная на впечатлениях от путешествия по Арктике на ледоколе “Седов” летом 1956 года.
Её книги не издавали (за стихи “Кулачный бой” и “Памяти Тициана Табидзе”) с 1961 по 1970 год (в то время существовали “чёрные списки” для издателей и цензуры) и с 1990 по 2000 год. Однако, несмотря на запрет, “Кулачный бой” был опубликован заведующим отдела поэзии журнала “Молодая гвардия” Владимиром Цыбиным, после чего он был уволен.
Но её “чистая лирика сопротивления”, заявленная в книге “По закону – привет почтальону” открыта широкому кругу внимательных читателей, и пространство этого сопротивления огромно по всем радиусам. Высшим ценностям – человеческой жизни и человеческому достоинству – посвящены поэма “Звезда сербости” (о бомбёжках Белграда) , которая издана в книге “Лицо”, а также цикл короткой прозы “Рассказы о чудесном” (печатались в “Октябре”, в “Литературной газете”, и за рубежом, а теперь вышли отдельной книгой – “Рассказы о чудесном”) .
Её лирические стихи написаны в лучших традициях классической поэзии, и в то же время абсолютно современны. О своих литературных учителях и пристрастиях Юнна Мориц говорит: “Моим современником был постоянно Пушкин, ближайшими спутниками – Пастернак, Ахматова, Цветаева, Мандельштам, Заболоцкий, а учителями – Андрей Платонов и Томас Манн”.
К своей поэтической среде она относит “Блока, Хлебникова, Гомера, Данте, царя Соломона – предположительного автора „Песни Песней“ – и поэтов греческой древности” (из Интервью газете “Газета”, 31 мая 2004 года) .
Язык Мориц всегда естественен, лишён какого бы то ни было ложного пафоса. Богатство красок, использование точных рифм вперемежку с ассонансами – вот что отличает поэзию Мориц. Повторы часто звучат как заклинания, метафоры открывают всё новые возможности истолкования её стихов, в которых она пытается проникнуть в суть бытия.
Юнна Мориц – автор поэтических книг, в том числе “В логове го?лоса” (1990) , “Лицо” (2000) , “Таким образом” (2000) , “По закону – привет почтальону!” (2005) , а также книг стихов для детей (“Большой секрет для маленькой компании” (1987) , “Букет котов” (1997)) . На стихи Юнны Мориц написано много песен.
Она – великолепный художник, в её книгах опубликованы сотни листов авторской графики, которые – не иллюстрации, а “такая поэзия на таком языке”.
Юнна Мориц является автором сценариев мультфильмов для детей: “Большой секрет для маленькой компании” (1979) , “Мальчик шел, сова летела” (1981) .
Стихи Юнны Мориц переводили Лидия Пастернак, Стенли Кьюниц, Уильям Джей Смит с Верой Данем, Томас Уитни, Дэниэл Уайсборт, Элайн Файнштейн, Керолайн Форше. Её стихи переведены на все европейские языки, а также на японский и китайский.
Премии Юнны Мориц:
1. премия им. А. Д. Сахарова – “за гражданское мужество писателя”
2. премия “Триумф” (Россия)
3. “Золотая роза” (Италия)
4. национальная премия “Книга года” (в рамках Международной Московской книжной выставки-ярмарки) в номинации “Поэзия – 2005”
5. премия им. А. Дельвига – 2006
6. национальная премия “Книга года” (в рамках Международной Московской книжной выставки-ярмарки) в номинации “Вместе с книгой мы растём – 2008”.
Творчество
Доминанта поэзии Мориц – динамичное и многоаспектное сравнение-сопоставление жизни и творчества. Искусство – неотделимая и незаменимая часть бытия, равноправная по отношению к природе и человеку, не нуждающаяся в оправдании внехудожественными целями: “О жизни, о жизни – о чем же другом? / Поет до упаду поэт…”
Характер лирической героини Мориц отличается резкой очерченностью и определенностью: незаурядный темперамент, сосредоточенность на своем главном деле, категоричность суждений, бескомпромиссность, неминуемо ведущая к изоляции. Постоянный антипод и оппонент поэтессы, объект саркастических, порой преднамеренно грубых выпадов – псевдоинтеллигенция, склонная кичиться своей “избранностью” и симулировать “духовность”. Вместе с тем для простых, искренних, занятых реальным трудом людей у поэтессы всегда достает и доброты, и теплоты: “Но ты когда-нибудь заглядывал в души людей, / Идущих по морозу в слезах?”
Эссе
Юнна
Мориц
Нечто вроде предисловия
Мое эссе “Быть поэтессой в России” вышло в свет в мае 1976 года
в Варшаве, в журнале “Литература на свете”, в переводе на польский
язык. До этого в Москве и в Петербурге, тогдашнем Ленинграде, прочли его многие,
а некоторые из этих многих совершили ряд абсолютно безуспешных попыток
напечатать его в толстых и в тощих журналах. С тех времен у меня сохранилась
записка с перепиской двух начальников одного почтенного литиздания. Начальник
поменьше – начальнику побольше: “Снять переборы в характеристиках
Ахматовой и Цветаевой, вообще сделать это “полегче”… Если Вы
одобрите это в принципе, в основе – мы “дожмем”. Но начальник
побольше – начальнику поменьше: “Побойтесь бога. Смотри текст – куда
зовет”. Это были хорошие люди, они побоялись Бога и не дожали в основе.
С тех пор пролетело более двадцати лет, ежегодно у меня было не менее пяти
авторских вечеров, так что не менее сотни раз я читала самые, на мой взгляд,
интересные фрагменты из этого эссе в Москве, Ленинграде, в других городах
России и зарубежья,- не считая опубликованных интервью и печатных бесед, где
было много цитат из этого текста. И мне казалось, что он уже как бы и
напечатан. К счастью, на днях мое заблуждение вдруг рассеялось. Это – первая
публикация на русском языке моего “крамольного эссе”, содеянного в
1975 году.
Быть поэтессой в России труднее, чем быть поэтом
Прав Лорка: древнее могущество капли, которая веками долбит камень,
вырубая в недрах горы сталактитовую пещеру, ворота для воздуха, света,
вольного эха,- сверхъестественней, чем дружная сила гигантов, которые
справятся с этим заданием гораздо быстрей, веселей, триумфальней.
А теперь – безо всяких преувеличений, намеков, иносказаний. Слушайте, что
за дивное диво я вам расскажу…
Никому не придет в голову (и это – к счастью!) сравнивать любого из
современных известных русских поэтов – с Блоком, Пастернаком и тем более с
Пушкиным и Лермонтовым. Будьте спокойны, нет таких сумасшедших: русские поэты
наших дней чувствуют себя замечательно в лоне и в свете великих измерений
нашей прежней поэзии, и не грозит им никакая опасность со стороны
убийственных, быть может, сравнений. И справедливо!
Русской поэзии русло иссохло бы и омертвело, если бы только одни гиганты
жили там и свободно дышали, безжалостно и брезгливо вышвыривая на мертвящую
сушу всех, кто слабей, и меньше, и мельче. Поэзию накрыла бы катастрофа. И
сгинула бы, в никуда и в ничто испарилась бы ее столь перенаселенная, но
живая, но самая жизненная, но единственно естественная среда обитания. И
пусть ответят редкие гении, чародеи, драгоценные избранники муз – того ли они
хотят?.. Молчание и улыбка. Они молчат, чтобы не искалечить, не изуродовать
самых младших, не дай Боже, комплексами неполноценности. Они улыбаются –
самым младшим, которые искренне и лукаво путают второпях (и по здравому
размышлению!) свое и чужое, с наивностью дикарей сочетая порой свои клешные
штаны с распахнутой блузой хрестоматийного гения. И пусть! На здоровье! Дабы
только русло русской поэзии не стало безлюдной, бездушной пустыней,
кладбищем, скорбно хранящим прекрасные образы, так сказать, невозвратного
прошлого.
Так мудро и так милосердно (“А вы чтите своего ребенка,- когда вы
умрете, то он будет”,- Андрей Платонов) относятся к своим поэтическим
братьям, сыновьям, внукам, правнукам, пра-пра-пра-правнукам великие поэты. Их
оплот демократичен, дружествен, миролюбив, они никого не судят и не карают,
вполне полагаясь на справедливость далекого будущего, которое – для всех
безболезненно! – развеет одним легким дуновением все, что было сиюминутным,
случайным, смертным в искусстве. Классики терпеливы, смотрят сквозь пальцы и
не спешат хватать за руку тех, кто шныряет, роется в чужих сокровищах,
кладах, вкладах в поисках там чего-нибудь своего (какая детская рассеянность!
разве можно найти то, чего никто не терял?). И все же, быть может, еще и как
раз поэтому сокровища русской поэзии каким-то чудесным образом по воле судьбы
не скудеют, а мало-помалу без особого шума притягивают к себе драгоценности
нынешней скуповатой и не самой богатой Музы.
Но каждая русская поэтесса, которая родилась на сорок-пятьдесят лет
позднее Анны Ахматовой и Марины Цветаевой, обречена, как спартанский
младенец: сильным – жизнь, слабым – смерть.
Это, кроме всего прочего, и наш произвол судьбы воспел Гомер,
разглядевший – с зоркостью ясновидца в темнотах своей слепоты – Сциллу и
Харибду на скалах или где там еще… И поведал, сослепу озарясь, о единстве
двух беспощадностей, одна из которых заглатывает, а другая (хуже того!) – еще
и выплевывает.
И миновать их нельзя, можно только – меж них пролететь воздушным путем на
собственной мачте, удравшей от корабля, который проглочен и переварен. Только
на собственной мачте, с нею в обнимку, как тот Одиссей, когда цель – золотое
руно, одиссейство, одиссействовать, одиссеянность…
Две великие русские поэтессы – Анна Ахматова и Марина Цветаева, Марина
Цветаева и Анна Ахматова (здесь нет вторых, обе – Первые!) – обладали, кроме
божественного таланта необычайной силы (гения – если хотите!), еще и
буквально сверхъестественной силой духа, да и судьба каждой из них была,
собственно, сплошным, чистым и таким непреклонным – изо дня в день! – героическим
испытанием (это в наши-то времена еще более редкая для нас диковина и более
драгоценный повод для изумления, чем даже масштаб их талантов),- что русский
читатель, от цветаевских и ахматовских, ахматовских и цветаевских времен
начиная, оставляет в живых лишь тех поэтесс, которых не проглотит, не
выплюнет ни Та, ни Эта.
Нашу юность глотает Цветаева, нашу зрелость выплевывает Ахматова. Так –
чаще всего.
Неукротимое иго вечных сравнений, соизмерений, ссылок то на одну из них,
то на другую, то на обеих сразу – так нас читают, так слушают, так любят или
казнят. Как будто посреди колоссальной площади, где вечно присутствует
вездесущая, судействующая, пристально следящая толпа, установлен некий
силомер для русских поэтесс, единица силы – 1 (один) ахмацвет, он же –
цветахм! И та, кто захочет выжить в русской поэзии, выжмет – должна выжать! –
на этом силомере грандиозное число ахмацветов. А сколько их надо выжать, чтоб
выжить?.. А столько, сколько у них обеих, и с каждым годом все больше.
Благодарю за такой произвол судьбы! Поскольку с уплыванием лет, с
течением времени, с каждым годом все глубже, все благодарней читают обеих. И
все чище, все чутче отклик, близость, единокровное чувство их силы духа, их
глубоко личной гражданской отваги в пространстве катастроф, их полной
драматизма судьбы, всеми жилами сросшейся с народной историей, с суровой и
плодной почвой народного эпоса и народного прекрасноречия –
Нет, и не под чуждым
небосводом,
И не под защитой чуждых крыл, –
Я была тогда с моим народом,
Там, где мой народ, к несчастью, был.
А. Ахматова. 1961
…С помощью одних и тех же строк, строф и целиком привлеченных
стихотворений чрезвычайно легко доказываются (и так же легко опровергаются!)
какие угодно идеи, порой даже прямо враждебные друг другу. Цитаты, куски,
фрагменты, выдранные из контекста всего поэтического собрания данной
личности, данной жизни и судьбы, часто становятся столь многозначны, что
вообще утрачивают свою первоидею в угоду идее, “притянутой за уши”,
грубо иль тонко навязанной комментатором-виртуозом. Это свойство всех цитат.
Потому не люблю ими пользоваться и по мере сил обращаюсь к иным
доказательствам, стараясь вообще избегать мероприятий и ситуаций, которые
домогаются “вещественных доказательств” от чисто духовных идей.
Конец уточнения.
Ахматова и Цветаева являются нам в своей грандиозной и страшной красоте.
Обе не только не застыли в своих прижизненных размерах, не скрылись в тумане,
не померкли, не засверкали салонным глянцем и лоском под полировальной
машиной времени, но, напротив, невероятным, сверхъестественным образом
возросли над своими прижизненными масштабами. Две несмолкаемые колокольни
чудом раскачивают свои мощные колокола, упорно не прекращая исповедь, проповедь,
заповедь. Так возник сан РУССКОЙ ПОЭТЕССЫ. По сану и честь, как писано в
словаре Даля.
Эка невидаль – талант или гений! И что он сам по себе?! Ведь он бывает и
вдохновенно честен, и вдохновенно лжив, совестен и бессовестен, доблестен и
труслив, благороден и подл. Отбросим крайности. Но даже благородному таланту
так часто выпадает случай искренне поприветствовать, предпочесть и вознесть
правдоподобие, то есть ложь, выше правды (и более того – выше истинной сути),
равновесие выше гармонии, функцию выше прекрасного. Было бы ханжеством
утверждать, что к поэзии это все не имеет ни малейшего отношения, что это –
“естественные издержки”. Да, “издержки”, но не
чьи-нибудь, а поэзии. И не будем опять же лицемерными чистоплюями! Поэзия
премило (и не на один день, и не на трое суток!) приемлет в свои ларцы не
только подлинные, самородные, но и также искусно взращенные, искусственные
жемчуга. Да, говорят, он – поэт, у которого правдоподобие, то есть ложь,
вместо сути (любите, каков есть, и не требуйте того, на что не способен),
равновесие вместо гармонии, функция вместо прекрасного. Уж таков он есть, ну
и что с того?!
Но шансы “такого поэта” стать русской поэтессой равны нулю.
Правдоподобие взамен истинной сути? Равновесие взамен гармонии? Функция
взамен прекрасного? И все это вместе, или хотя бы одно из трех – и сан
русской поэтессы?.. Никогда! Ни за что! Сгинь! Пропади, нечистая сила! Вот
как раз тут и сходятся в своей абсолютной непримиримости, в своем
категорическом согласии все: читатель, критик-тик-так и брат-поэт. Особенно
брат-поэт! Он предпочел бы не иметь никакой сестры, он не желает иметь дело с
сестрой, какую послал ему Бог. Ему нужна и годится только героическая,
священная сестра, всемогущая и всевыносливая, всеми узами связанная с
прекрасным не слабее, чем греческая богиня, управляющая небом и землей.
Это вполне понятное пожелание подсобило стандартизации и размножению
банального образа и нрава, которые менее всего интересны в русской поэзии
наших дней. Банал, “плести баналы” – всегда мертво и гнилостно, тут
нет никаких исключений! Мировые стандарты – те же баналы.
И точно так же, как после смерти Эдит Пиаф немедленно и во множестве
явились певицы с голосами “точно, как у великой Эдит”, – так и тут
слышны голоса, “чем-то очень родственные Ахматовой” и
“поразительно близкие Цветаевой” или, наоборот, –
“поразительно непохожие ни на Цветаеву, ни на Ахматову”. Но мера –
одна и та же!
Как хорошо быть в России поэтом!.. Иногда меня посещает одна хулиганская,
дьявольская идея – написать стихокнигу, не выдавая себя глаголами женского
рода, и подписаться мужским именем, лучше всего – заграничным, иностранным,
заморским. Например, ПЬЕТРО НЕУВЯДАНТЕ. Поэт заграничный – для нас нечто
особенное, такой гипнотический пунктик. Мне жуть как интересно – о чем тогда
заведется речь: о “женственности” или о “мужественности”
Пьетро Неувяданте? О сухости или влажности его лирики, о ее жаркости или
прохладности, мягкости или твердости, заземленности или воздушности,
метафизичности или физматности? И в каком тогда свете лично передо мною
предстанет моя поэтическая природа, свободная от предрассудков и предвзятой
традиции в сужденьях о русских поэтессах, а главное – от этого прекрасного и
ужасного ига: вечного сравнения с Ними Двумя, вечной ловушки, необходимости
одиссействовать и пройти, пролететь живьем между Харибдой и Сциллой?
Уверена, что после выхода в свет подобной мистификации братья-поэты и
свекрови-критики весьма радушно поприветствовали бы “молодого, свежего,
самобытного и тыр-пыр” брата в моей особе заморской. Были бы они, уж
конечно, снисходительней и дружелюбней, посвящая меня в сан брата, нежели в
сан сестры. Ведь они, братья-поэты, когда взвешивают друг друга, не бросают
на противоположную чашу весов две тяжелейшие гири, двух классиков, двух
гениев сразу – для них это был бы смертельный трюк.
Народ читающий, народ сочиняющий, народ критикующий сотворил себе образ
русской поэтессы и бережет его от подделок, от порчи, от упразднения, а более
всего – от инвентаризации в эпоху шарлатайных ревизоров, бережет как зеницу
ока. Бережет, как может, как умеет, порой неуклюже, но искренне и одержимо.
От русской поэтессы (во много раз суровей, чем от поэтов) те, кто почему-то
не может жить без поэзии, точней – не может без нее выжить, требуют участия в
хрестоматии духа, совести, благородства, в хрестоматии красоты и гармонии,
отваги и чести, гражданского достоинства музы и ее личного влияния на людей и
на все, что есть в них людского. Как ни крути мозгами, чтоб это обхохотать,
как ни води умом, Ахматова и Цветаева (абсолютно врозь и воедино) создали
морально-художественную, этическую и эстетическую систему, которая стала
мерилом творческой этики для русской поэтессы.
…Титаническая капля вечности в недрах человеческой жизни – не от нее ли
рождается ритм и колотится, как сумасшедшее, сердце Поэзии? (“Ты –
вечности заложник у времени в плену”.)
Весьма почтенные мужи, даже иной “патриарх” современной лиры,
кифары, лютни, мандолины, гитары и баса, они так любят порой восклицать:
– Ах, это же настоящий поэт, а не поэтесса! Какой мужской ум, какой
сильный и цельный характер! (И прочие баналы в том же духе.)
Тут я просто помираю от смеха! Так хочется шепнуть на ухо
самовлюбленному, искусному, коварному льстецу: “Вам чертовски повезло!
Вы даже сами не знаете, какой вы баловень судьбы! Ведь вы уцелели в
“первых рядах”, а также “вошли в число”. Но страшно
подумать – что было бы, если бы со всеми своими стихо-книжками вы стали бы
вдруг поэтессой?! Вам никогда не простили бы салонное ваше жеманство и
пользительный конформизм. Глупо, мой братец, похваливать поэтесс в России за
то, что они – поэты. Не хвалите небесную птицу, что она, мол, летает, как самолет”.
И пошла-понеслась мода на такой “четвертый сорт” похвалы,
вопиющей, однако, громче всего о полной глухоте и абсолютном непонимании
проблемы “русский поэт” – “русская поэтесса”.
От этой награды – быть поэтом, а не русской поэтессой – отказываюсь в
пользу нищих духом. В пользу проглоченных и выплюнутых, морально контуженных.
Мой пароль – глаголы женского рода, и я вхожа туда, где моя жизнь и душа
– между молотом и наковальней, между Сциллой и Харибдой, между гармонией
вечного и демонизмом сиюминутного. “Вот моя деревня, вот мой дом родной,
вот качусь я в санках по горе крутой”,- как сказал бы поэт из букваря,
по которому я училась в раннем детстве.
У страхов есть одно, самое страшное, свойство – они от страха сбываются.
Отвага и честь – единственный способ этого избежать, а все остальные способы
(например, притаиться и ждать, приручить, одомашнить свой страх, кормить его
из ладони, желать от него похвал за такое хорошее поведение!) только
увеличивают количество и качество реальных угроз. Поэтому нет у нас выбора,
кроме отваги и чести. Русская поэзия предлагает судьбе и личности русской
поэтессы всего и только два приговора: сильным – тяжкий, слабым – легкий. И
лучше не говорите, что якобы я называю белое черным, предпочитаю черное
белому, вижу все в мрачном свете, усложняю простое, драматизирую обыденное
(“Самая великая драма – самый обычный день” – Эмили Дикинсон.)
От самого белого бывает черно в глазах (например, от чистого листа!), а
сквозь самую черную толщу нашего незнания и неведения сеется иногда ослепительно
ясный свет поэтической сути. Где же еще блуждать и обретаться свету, как не
во тьме? И какой глупец зажигает свой свет, когда все уж ясно и видно,
ясновидно?
Однако в XX веке вдруг оказалось, что
гораздо легче блеснуть роскошью знаний и опыта, нежели вообразить и обвести
чертой гигантскую область неведомого, непостижимого для роскоши наших знаний
и опыта. И даже ослепительно освещенный тупик (пусть он трижды рай!) –
безнадежнее в нашем деле, в искусстве, чем самый темный лабиринт с
расставленными там ловушками и легендарными кознями.
Свет Поэзии – он доступен тем, кто своими глазами вглядывается в этот
неугасающий мир – сквозь глаза поэта, как сквозь бинокли, догадываясь, что
Сила Воображения – это не “лошадиная сила” лжи, усугубляющей детали
“в пользу тех или этих”, а сила, продвигающая к зареву, равно и к
лучу той самой сути, которая нас проясняет – со всем нашим тяжким скарбом
житейских рутин, угрызений, трудов, трагедий и душевных страданий.
Вот мечта Маяковского, конечно, сбылась – есть “много поэтов,
хороших и разных”. Огромное множество. И – замечательно, я их люблю, а
кого я не люблю – тех любят другие. Но не могу назвать ни одного из
братьев-поэтов, кто мог бы и захотел бы, и добровольно бы согласился с подобающими
достоинством и честью нести сан русской поэтессы после Анны Ахматовой и
Марины Цветаевой, в наши дни, вместо нас, уж незнамо как летая между Сциллой
и Харибдой и выжимая те ахмацветы, цветахмы…
Как же быть поэтессой в России, не проглоченной и не выплюнутой, не
польститься и не податься в братья-поэты?!
Постскриптум
К вопросу: “Быть или не быть?”
– Вы были в Кракове?
– Была.
– А где вы жили?
– В пустом громадном доме пана Г.
– А как же вы попали в этот дом?
– Достала из кармана ключ и открыла двери.
– Вы шутите?
– Нет. Я всегда открываю двери ключом. А если ключ, который у меня в кармане,
к дверям не подходит – значит, я не туда попала.
– А как же тогда быть?
– Быть не там, где нельзя быть. А быть там, где нельзя не быть.
…В этом месте как раз я пою “И на
бизань косые паруса”.
Стихотворение Юнны Мориц «Лето» пронизано невероятной любовью к природе и к процессам, которые в ней происходят. Поэтесса с необыкновенным трепетом описывает то, что происходит в летнюю пору. Она уделяет максимум внимания даже самой мелкой детали. Читатель каким-то волшебным образом переносится в жаркий летний день и в точности ощущает на себе все то, что описано в стихотворении.
На сегодняшний день не очень много тех, кто знает имя этой поэтэссы, а, между тем, если прочитать большинство ее произведений, можно отметить удивительное своеобразие стиля свойственное стихам Анны Ахматовой и Марины Цветаевой. Стихи Юнны Мориц потрясают своей необычностью и даже некоторой пародоксальностью.
Стихотворение «Лето» также отличается богатством языка. Здесь у Юнны Мориц каждое слово имеет вкус, запах цвет, общая картина строится исключительно на ощущениях, она абсолютно свободно владеет словом, воссоздавая в глазах читателя картину летнего дня.
Юнна Мориц также в своем стихотворении проводит некую параллель между человеческим миром и миром природы. Пожалуй, соотношение этих двух инстанций – природы и человека, взаимосвязь их состояний и является главной темой стихотворения. Все в жизни тесно взаимосвязано, а любой природный катаклизм отражается на внутреннем состоянии человека. Помимо этого, поэтэсса включает в свое стихотворение и такие нравственные категории, как добро и зло, любовь и отвага. При этом, все это очень грамотно и последовательно выстроено друг за другом. Сначала поэтесса описывает мир природы, затем нашему вниманию представляет маленьких ребятишек, а лишь в конце затрагивает темы, имеющие поистине глубинный смысл.
Автор использует довольно простую лексику, стихотворение доступно для понимания, как для ребенка, так и для взрослого. Тот факт, что стихотворение написано ямбом, говорит о том, что оно несет оптимистичный и радостный посыл.
В стихотворении неоднократно встречаются художественные приемы, которые дают возможность до невероятной степени проникнуться и ощутить все то, о чем Юнна Мориц с таким благоговением рассказывает. В стихотворении есть много эпитетов: «прекраснык сласти», «нежный румянец», олицетворений: «плоды свектились», «речь окрасилась», «влага поила», оксюморон: «жизнь и смерть». Также в стихотворении неоднократно встречается такая стилистическая фигура, как инверсия (например, «прекрасные сласти давали в саду»).
Стихотворение Юнны Мориц «Лето» вряд ли оставит читателя равнодушным. Оно пронизано любовью к природе, радостью слияния воедино с ней, и оптимизмом. При этом в стихотворении есть и некоторая недосказанность, которая дает читателю бесконечный простор для размышлений и домысливаний, дорисовываний некоторых образов. Я думаю, каждый найдет в этом стихотворении что-то исключительное для себя и воссоздаст ту картину, которую захочет увидеть.
…русская советская поэтесса.
Юнна Петровна (Пинхусовна) Мориц родилась 2 июня 1937 года в Киеве.
В 1954 году окончила школу в Киеве, поступила на филологический факультет Киевского университета. К этому времени появились первые публикации в периодике.
В 1955-ом поступила на дневное отделение поэзии Литинститута им. А.М. Горького в Москве и окончила его в 1961 году, несмотря на то, что в 1957 ее исключили оттуда вместе с Геннадием Айги за «нездоровые настроения в творчестве».
В 1961 вышла первая книга поэтессы в Москве «Мыс Желания» (по названию мыса на Новой Земле), основанная на впечатлениях от путешествия по Арктике на ледоколе «Седов» летом 1956 года.
Ее книги не издавали (за стихи «Кулачный бой» и «Памяти Тициана Табидзе») с 1961 по 1970 год (в то время существовали «черные списки» для издателей и цензуры) и с 1990 по 2000 год. Однако, несмотря на запрет, «Кулачный бой» был опубликован заведующим отдела поэзии журнала «Молодая гвардия» Владимиром Цыбиным, после чего он был уволен.
Но ее «чистая лирика сопротивления», заявленная в книге «По закону – привет почтальону» открыта широкому кругу внимательных читателей, и пространство этого сопротивления огромно по всем радиусам. Высшим ценностям – человеческой жизни и человеческому достоинству – посвящены поэма «Звезда сербости» (о бомбежках Белграда), которая издана в книге «Лицо», а также цикл короткой прозы «Рассказы о чудесном» (печатались в «Октябре», в «Литературной газете», и за рубежом, а теперь вышли отдельной книгой – «Рассказы о чудесном»).
Ее лирические стихи написаны в лучших традициях классической поэзии, и в то же время абсолютно современны. О своих литературных учителях и пристрастиях Юнна Мориц говорит: «Моим современником был постоянно Пушкин, ближайшими спутниками – Пастернак, Ахматова, Цветаева, Мандельштам, Заболоцкий, а учителями – Андрей Платонов и Томас Манн».
К своей поэтической среде она относит «Блока, Хлебникова, Гомера, Данте, царя Соломона – предположительного автора «Песни Песней» – и поэтов греческой древности» (из Интервью газете «Газета», 31 мая 2004 года).
Язык Мориц всегда естественен, лишен какого бы то ни было ложного пафоса. Богатство красок, использование точных рифм вперемежку с ассонансами – вот что отличает поэзию Мориц. Повторы часто звучат как заклинания, метафоры открывают все новые возможности истолкования ее стихов, в которых она пытается проникнуть в суть бытия.
Юнна Мориц – автор поэтических книг, в том числе «В логове голоса» (1990), «Лицо» (2000), «Таким образом» (2000), «По закону – привет почтальону!» (2005), а также книг стихов для детей («Большой секрет для маленькой компании» (1987), «Букет котов» (1997)). На стихи Юнны Мориц написано много песен.
Она – великолепный художник, в ее книгах опубликованы сотни листов авторской графики, которые – не иллюстрации, а «такая поэзия на таком языке».
Стихи Юнны Мориц переводили Лидия Пастернак, Стенли Кьюниц, Уильям Джей Смит с Верой Данем, Томас Уитни, Дэниэл Уайсборт, Элайн Файнштейн, Керолайн Форше. Ее стихи переведены на все европейские языки, а также на японский и китайский.